И. И. Лепехин — известный русский путешественник, член академии наук, руководитель «Второй Оренбургской экспедиции», снаряженной в 1768 г. для изучения разных районов Российской империи.
И. И. Лепехин родился 10 (23) сентября 1740 г. в семье солдата Гвардейского Семеновского полка. Был определен в ученики «десианс-академии», где показал себя любознательным и пытливым студентом. Имея большую тягу к естественным наукам, обратился в академию с просьбой послать его для обучения за границу. Выбор академиков пал на Страсбургский университет, и 13 (20) сентября
192
1762 г. Лепехин выехал из Санкт-Петербурга. Вместе с ним поехали переводчик А. Я. Поленов, посланный для окончания образования, и адъюнкт академии наук Протасов.
В те времена Страсбургский университет пользовался в Европе громкой славой и привлекал слушателей из многих сопредельных стран. Из числа профессоров Страсбургского университета особенно славились Шепфлин, Герман и Шпильман.
Шепфлин был превосходным знатоком истории и «древностей» европейских народов. Своими незаурядными знаниями по целому ряду наук И. И. Лепехин обязан именно ему.
Знаток естественных наук, Герман, создал в Страсбурге ботанический сад и кабинет натуральной истории. Высокую оценку научные труды Германа получили в «Истории естественных наук» академика Ж. Кювье.
Известный химик Шпильман читал также лекции по медицине, что оказало немаловажное влияние на расширение круга научных интересов И. И. Лепехина.
В годы учебы в Страсбурге Лепехин вел переписку с М. В. Ломоносовым, который был намерен по возвращении на родину назначить его заведующим кафедрой ботаники академии наук.
Почти одновременно с Лепехиным в Страсбургском университете слушал лекции Иоганн Вольфганг Гете — будущий великий немецкий писатель, основоположник немецкой литературы нового времени, мыслитель и естествоиспытатель и, между прочим, иностранный почетный член Санкт-Петербургской академии наук (с 1826 г.)
5 мая 1767 г. И. И. Лепехин блестяще защитил диссертацию и получил степень доктора медицины. Летом 1767 г. он выехал в Россию. Его путь лежал через Голландию, где Лепехин посетил старинный университетский город Лейден и познакомился с известными учеными.
По прибытии в Санкт-Петербург после соответствующей аттестации И. И. Лепехин 23 мая (5 июня) 1768 г. был единогласно избран адъюнктом академии наук.
В это время академия приступала к организации одной из грандиозных экспедиций XVIII в., известной под названием «физической» или «академической». Общим руководителем экспедиции 1768—1774 гг. считают академика П.-С. Палласа, но отдельные отряды, возглавлявшиеся крупными учеными, действовали вполне самостоятельно. Поводом к организации экспедиции послужила подготовка наблюдений над прохождением Венеры перед диском Солнца в мае 1769 г. Но на деле задачи экспедиции были более широкими, поэтому экспедиция, если считать её за одну, продлилась целых шесть лет.
Помимо поездок с чисто астрономическими целями, академия снарядила и пять особых «экспедиций». Три из них считались «оренбургскими»,
193
а остальные две — «астраханскими», хотя на самом деле их деятельность отнюдь не ограничивалась этими географическими рамками. (См. в данной книге биографический очерк о П.-С. Палласе.)
Во главе «Первой Оренбургской экспедиции» стоял П.-С. Паллас. И. И. Лепехин руководил второй «Оренбургской» экспедицией. Его спутниками и помощниками были «гимназисты» Николай Озерецковский, Тимофей Малыгин и Андрей Лебедев. Двое первых впоследствии сами стали академиками. Назначение Лепехина руководителем столь масштабной научной экспедиции свидетельствует о высокой оценке его знаний в академических кругах Петербурга.
Группа И. И. Лепехина тронулась в путь 8 (21) июня 1769 г. Через Москву, Владимир, Муром и Арзамас она вышла около Симбирска к Волге, обследовала Среднее Поволжье, а затем двинулась вниз до Астрахани. Оттуда экспедиция направилась в Оренбургские степи, далее поднялась к северу по Уральским горам. Потом отряд двинулся по бассейну Вычегды и вышел на Северную Двину, по реке спустился в Архангельск, объехал побережье Ледовитого океана, а оттуда через Олонецкий край прибыл в начале 1773 г. в Санкт-Петербург. Но в Северной Пальмире И. И. Лепехин пробыл недолго, в марте того же года выехал в Псковскую й Могилевскую губернии, откуда возвратился только в конце года. В общей сложности Лепехин провел в пути пять с половиной лет.
Путешествия совершались не непрерывно в заданном направлении. В определенных пунктах экспедиции останавливались, и ученые разъезжались, нередко довольно далеко от места остановки, а после исследования данной местности двигались дальше. Все увиденное во время экспедиции описывалось, велись подробные дневники, позднее на основе этих записей появлялись многотомные труды.
И. И. Лепехин на основе дневников «Второй Оренбургской экспедиции» издал в 1771—1805 гг. «Дневные записки путешествия Ив. Лепехина по разным провинциям Российского государства» в четырех томах. Последний том отпечатан уже после смерти Лепехина его учеником Н. Я. Озерецковским. Первые три тома этого уникального труда были переизданы в 1795—1814 гг., а затем они вошли в состав «Полного собрания ученых путешествий (1818 —1825)», кроме того в 1774—1783 гг. было осуществлено издание этого труда на немецком языке.
Шестилетние путешествия сотрудников академии охватили в общей сложности громадную территорию от Белого моря на севере и до Закавказья на юге, от Санкт-Петербурга на западе и до Забайкальских степей на востоке. В результате был накоплен очень большой и разнообразный материал, в том числе и этнографический. Особенно много этнокультурного материала содержится в описаниях П. -С. Палласа, В. Ф. Зуева, И. И. Лепехина, К. А. Гильденштедта.
194
В своих «Дневных записках» И. И. Лепехин описал множество различных минералов, растений, животных, в том числе не известных науке. Описывая минеральные и рудные богатства России; автор старался не упускать из виду ни интересов науки, ни интересов экономики.
И. И. Лепехин описал жизнь и быт бопее десяти разных народов и собрал чрезвычайно ценный этнографический материал, который и составляет главное достоинство его «Дневных записок». В лице Лепехина перед нами выступает не простой бытоописатель, а незаурядный исследователь. Лепехин описывал предметы домашнего обихода и обстановку жилищ и тем сохранил для потомков следы безвозвратно исчезнувших явлений прошлой жизни. Он записал много легенд и преданий, примет и поверий. Встречаются в «Дневных записках» и сведения по народному образованию; он внес в свой дневник несколько древних грамот.
Большое внимание уделял И. И. Лепехин изучению жизни «инородцев», как тогда называли все нерусские народы. В «Дневных записках» находим много интересных сведений о мордве, чувашах, татарах, калмыках, киргизах (т. е. казахах), башкирах, зырянах (т. е. коми-зырянах), вогуличах (т. е. мансийцах) и др. Он подробно описывает образ жизни этих народов, их нравы, обычаи, любимые занятия, касается их верований и суеверий, сообщает сведения об особенностях их языка и т. д. Встречая старинные здания, предметы, представляющие археологический и исторический интерес — оружие, монеты и т. п., — он тщательно описывает и их.
По своим научным достоинствам «Дневные записки» И. И. Лепехина не уступают запискам академиков П.-С. Палласа и И. Г. Гмелина, а во многом даже стоят выше их. Лепехин не закрывает глаза на факты беззакония и бесправного положения крестьянских масс — особенно среди нерусского населения. На Уральских заводах он видит, как владельцы их закабаляют чувашей, переселившихся на Урал, но не приписанных формально к заводам. «Сей народ, претерпевая иногда притеснения или другим каким нещастием пришед в скудость, берет заимообразно у богачей деньги. Заводчики в таких случаях бывают щедры и задолживают чуваш иногда по 100 рублей на душу с тем, чтобы они деньги зарабатывали на заводах». Но так как заводы от чувашских деревень отстоят порой на сотни верст, то переезды из дома на завод и обратно по нескольку раз в год «нередко должников в большую приводят скудость»; да и без того кабальные условия труда вконец разоряют рабочих. «... Не знаю, — пишет И. И. Лепехин, — могут ли они совершенно заработать свой долг, тем наипаче, что чувашанин, или добывая руду, или в дровосеке, зарабатываемые деньги почти износит на рукавицах, и так год из года больше наживает долгу».
В самом стиле изложения «Дневных записок» бросается в глаза простота и сдержанность. Такой простой стиль, без обычных тогда высоко
195
парных фраз, даже несколько шокировал тогдашнюю академическую публику.
Заслуги И. И. Лепехина перед народом и отечеством были замечены передовыми людьми России. Еще во время экспедиции 3 (26) марта 1770 г. он был избран членом Вольного экономического общества, а 8 (21) апреля 1771 г. — академиком Санкт-Петербургской академии наук. Труды Лепехина получили и международное признание. В 1776 г. он был избран в члены Берлинского общества испытателей природы, а в 1778 г. стал членом Гессен-Гамбургского патриотического общества. Интересно также заметить, что в честь выдающегося русского естествоиспытателя были названы два новых вида насекомых и одно редкое растение.
После возвращения из экспедиции в Санкт-Петербург, кроме обработки собранных материалов, И. И. Лепехин написал большое число научных работ. В изданиях академии наук на иностранных языках напечатаны двенадцать его «мемуаров» по ботанике и девять по зоологии. Ряд интересных работ опубликован И. И. Лепехиным в «Новых ежемесячных сочинениях». Многие из них наряду с научной новизной отличаются практической направленностью.
Помимо научной, И. И. Лепехин занимался и организаторской деятельностью. В течение 15 лет он исполнял обязанности инспектора академической гимназии, вникал в нужды и интересы воспитанников, сам занимался с ними. По возвращении из экспедиции Лепехин был назначен директором ботанического сада. Вплоть до открытия Российской академии наук он активно сотрудничал в комиссии по изданию переводов, учрежденной Екатериной II.
Лепехин просмотрел множество материалов, предложенных для издания книг. Под его редакцией выходили «Новые ежемесячные сочинения». Много сил вложил Лепехин в подготовку академического издания сочинений М. В. Ломоносова.
В 1787 г. Санкт-Петербургская академия наук приступила к переводу известного сочинения французского естествоиспытателя Жоржа Бюффона «Естественная история» в 36 томах. К переводу были привлечены видные академики, но больше всех здесь потрудился И. И. Лепехин. Первый том «Естественной истории» был переведен И. И. Лепехиным вместе с С. Я. Румовским, последние шесть томов — от пятого до десятого — единолично И. И. Лепехиным. Это капитальное издание было начато в 1789 и закончено в 1801 г.
В день открытия Российской академии наук в 1783 г. И. И. Лепехин был признан её действительным членом и назначен непременным секретарем. По уставу в академии наук должны были работать два секретаря, но Лепехин один успевал исполнять их обязанности, причем второй оклад оставлял на нужды науки.
196
И. И. Лепехин принимал самое активное участие во всех начинаниях Российской академии наук, участвовал в разработке планов её работ, составлял все отчеты о деятельности этого высокого научного учреждения.
Огромный вклад внес И. И. Лепехин в составление Академического словаря русского языка — активно собирал слова, объяснял их значения, приводил в порядок и систематизировал словарные статьи и, наконец, самое деятельное участие принял в его издании.
За свои выдающиеся труды И. И. Лепехин первым из сотрудников Российской академии наук был удостоен золотой медали, впоследствии ежегодно присуждаемой наиболее активно потрудившимся членам.
Выдающийся российский ученый академик Иван Иванович Лепехин скончался в 1802 г. Но труды его на протяжении долгого времени имели определяющее значение в дальнейшем развитии российской науки.
В «Дневных записках» И. И. Лепехина содержится ряд уникальных зарисовок относительно общественных и семейных обычаев чувашского народа, при этом автор не просто описывает эти обычаи, но и старается по мере возможности объяснить их, докопаться до их корней.
В первом томе своего труда ученый в двух очерках описывает этнокультурные особенности закамской группы низовых чувашей. Лепехин констатирует большое сходство многих элементов хозяйства, культуры и быта народов Среднего Поволжья как между собой, так и с русскими. Он прослеживает его в типах поселений, в устройстве общественного управления деревнями, в хозяйственных постройках и домашней утвари, в пище, в одежде, особенно мужской и т. д. Лепехин характеризует многие сельскохозяйственные занятия — животноводство, бортничество, рыболовство, домашние ремесла.
Много внимания уделял И. И. Лепехин религиозным верованиям и обрядам чувашей и мордвы. Он описывает некоторые традиционные моления язычников, приводит даже несколько фрагментов молитвенных текстов на чувашском языке и снабжает их русским переводом, описывает родильные, погребальные и поминальные обряды чувашей-язычников, женитьбу и фрагменты свадебного церемониала.
Материалы Лепехина ценны еще тем, что они представляют собой наиболее раннее описание жизни и быта закамских чувашей. Это делает труд И. И. Лепехина неоценимым историко-культурологическим источником.
Ниже публикуются два очерка из «Дневных записок путешествия доктора и Академии наук адъюнкта Ивана Лепехина по разным провинциям Российского государства в 1768 и 1769 году» (СПб., 1771) — «О жителях при Черемшане» и «О мордве, чувашах, татарах» практически без сокращений.
Жители по сей реке разного происхождения. К устью её есть русские поселения, а от Мелекеса1 даже до вершин все пространство, исключая Черемшанскую крепость2, занимают некрещеные мордва, чуваши, казылбаши3, то есть вышедшие из Киргизского плена4. Азиатцы, как-то персы, хивинцы, бухарцы и прочие, принявшие православие, и еще по своему закону живущие татары.
Хотя все сии жители весьма между собою соседственны и в беспрерывном сообщении, однако кроме языка можно удобно их между собою различить. Татары всех между ими проницательные и больше обрядны. Близко к ним подходят мордва, а последнее место остается для чуваш.
Деревни их и села в том только разнятся от русских, что они построены кучею. Каждая деревня имеет свою особливую ограду, которая околицею называется и состоит из жердей. Она служит на такой конец, чтобы скотина без пастуха не могла выйти из деревни и попортить их пашни, которые близ самих деревень находятся. Каждый житель имеет особливый дом, который, смотря по достатку крестьянина, или тыном, или забором огорожен. Среди самого двора ставят жилые их избы, которые никакой пристройки не имеют, как-то сеней или чуланов, но двери прямо отворяются на двор. Зажиточные между ими имеют при каждой зимней избе и летнюю, которая против зимней ставится и соединяется с нею переходом, что по большей части у татар видеть можно. В избах их редко примечаются полати, а у татар совсем их не имеется; но вместо оных поделаны глухие нары около стены, дверям противолежащей, шириною сколько протянувшийся человек занять может. Нары служат им и кроватью, и ларем для поклажи домашних надобностей, а зимою запирают в них
198
молодой свой скот. В потолке над нарами прикрепляется веревочка, к которой привешивают занавес шириною во все нары, итак, когда его спускают, то он представляет совершенный полог. Татары имеют изрядные перины и подушки, сшитые на русский образец, и не попускают никогда гостя сесть на простую лавку, но всегда подкладывают или подушку, или какой мех, или войлок5. Всякой домашней посуды у них довольно, как-то ложек, блюд и проч., и посуду свою, как и прочий домашний прибор, весьма чисто содержат. Они чрезмерно ласковы, любопытны, угостительны, но притом и хитры. Обрусевшая мордва много сходственного имеет с русскими крестьянами, но не так обрядны, как татары; а чувашей ни с кем лучше сравнить не можно, как с маймистами. Избы у чуваш и мордвы черные, а у татар белые, притом печи их с особливою уютностью делаются. Кроме обыкновенного шестка по обеим сторонам оного приделывают они очажки наподобие химических печек, которые от куба свое наименование имеют. В трубе делается уступ на пол аршина, куда они ставят поленья для лучины. У мордвы и у чуваш окна бывают волоковые с задвижками; напротив того у татар красные, и за недостатком в тамошних местах стекол оконницы делаются из требушины коровьей, а на местах, ближайших к Волге — сомовьей или белужьей кожи. На дворах как у мордвы, так и у татар бывают всякие нужные пристройки как для скота, так и поклажи хлеба и сена. Притом почти у каждого баня, в которой они еженедельно парятся. В паренье у них есть некоторая особенность. Они парятся в несносном жару стоя и в два веника.
Каждая деревня имеет своих начальников, которые учреждены по обыкновению российских крестьян. У них есть десятники, выборные, сотские и старосты. Десятник, староста и выборный бывают в одной деревне, но сотник иногда в трех или четырех деревнях один бывает.
Старостина и десятников должность состоит в отправлении всяких надобностей проезжающим. В их власти зависит собирать общий совет, собирать подушные деньги, решить неважные между крестьянами ссоры. Сотники кроме обыкновенного суда обязаны в случае надобности стряпать за свои деревни в присутственных местах, отвозить подушные деньги, отдавать рекрут и проч.; почему сотники имеют некоторые от миру доходы. За них платят миром подушные деньги, гоняют подводы и делают на пашне
199
помочь. В некоторых местах чуваши и мордва для большего себе защищения принимают к себе отставных офицеров, которых они залогою называют; и залоги отправляют все те дела, которые у других чрез сотских отправляются.
В рассуждении пищи можно сказать, что все живущие по Черемшану много сходствуют с русскими. Они варят щи, кашу, пироги и проч. Чуваши на питье употребляют воду, а богатые пиво, мордва имеет квас; а татары пьют кислое молоко, ейрян называемое. Они все упражняются в хлебопашестве, но с тем только различием, что мордва больше сеет других. Близко к ним подходят чуваши, за чувашами следуют татары, а казылбаши почти совсем ничего не сеют, но живут скотоводством и нанимаются в пастухи.
Женский пол как у мордвы, так и у чуваш весьма рабоч, и не только способствует своим мужьям, но и сами пашут, косят сено и возят и почти всякую работу, какую их мужья, отправляют.
По тучности земли, какая около Черемшана примечается, жители ни в каком удобрении нужды не имеют, ибо она без всякого удобрения с лихвою все произращает; что из одних трав видеть можно, которые почти вдвое выше пред другими растут местами. Унавоживание пашни, по их опытам, еще и вредит урожаю в хлебе, ибо на унавоженной пашне посеянный хлеб весьма скоро выбегает, и имея тонкий стебель, ложится на землю прежде, нежели созреть может, отчего весь посев пропадает; однако они не совсем просто покидают свои пашни, но употребляют еще древний род удобрения.
Как осенью, так весною, по сжатии хлеба пускают на пашни свой скот, который оставшуюся траву выбирает и некоторым образом унавоживает пашни. Сей род удобрения они толокою называют. Сверх сего каждою весною оставшуюся солому (ибо они высоко жнут хлеб) выпаливают, которое выпаливание немало к удобрению земли служит; да и самое умствование кажется с оным согласуется, ибо чрез выжигание не только очищается пашня от ненужных трав, но еще оно и препятствует, чтобы оставшиеся травы, погнив, не произвели того перероста в хлебе, какой бы
200
вает от унавоживания. Сверх сего от сожжения трав рождается питательная хлебу щелочная соль. При выпалении пашен употребляют они различные средства, дабы через то больше не причинить вреда, нежели пользы. На такой конец выбирают тихий день; а когда небольшой случается ветер, то смотрят, чтобы он веял прочь от их жилья и лесу. Если же огонь усилится и пойдет далее, нежели быть должно, тогда таскают воду и заливают, заметают метлами землю, и тем далее огню распространяться препятствуют. Другие, которые семьенистее, или лучше сказать, рачительнее к общему добру, все то место, которое выпалить намеряются, опахивают в две борозды сабаном7, так препятствуют усилию огня. Они выпаливают также свои луга, однако не для того, чтобы сие служило к лучшему призращению травы, но дабы оставшиеся старые стебли твердостью своею в кошении не препятствовали, ибо искусство их научило, что невыпаленные поля совсем к кошению неудобны. Новые места или залог поднимают сабаном, который описан выше; а заводные лошадьми и на всякой пашне оный употребляют.
Весь род пашни по пространству их мест разделяется у них так, как и у русских крестьян, на озимую и яровую пашню и пар. Искусство живущих при Черемшане научило, что несмотря на тучную землю, которая по наружному виду все с лихвою произращать может, не всякий посев с равным успехом бывает. Сверх сего нередко случающиеся среди самого лета морозы нежному посеву много вредят. Я никакой другой причины частым морозам не нахожу, кроме частых ключей, которые или в равнинах, или из гор вытекают.
Всяк, кто бывал в тех местах, удобно на сие согласится, ибо легко приметить можно, что в тех местах, где такие бывают источники, совсем отменное чувствуется растворение воздуха. Я приведу в пример одно Спасское село, которое лежит на самой Оренбургской дороге и где имеется великий ключ. Въезжая в околицу сего села, атмосфера бывает гораздо холоднее, и чем ближе к сему источнику приближаешься, тем холод чувствительнее становится. Пусть кто хочет, производит сие от других причин, как-то от разного соляного смешения, селитры и проч., но я то знаю, что по крайней мере до сего времени никто еще селитры и другого соляного смешения, ниже отменного вкуса воды в сиих местах не обыскал. Вышеупомянутые причины принуждают жи
201
телей На Черемшане в различном количестве сеять хлеб. Самый больший их посев состоит в ржаном хлебе. За рожью следует овес. Льну и коноплю сеют мало и только для своих надобностей, потому что оные на их тучной земле родятся неудобно и от случающихся заморозков повреждаются. Греча, или дикуша, хотя и сеется в разных деревнях, но весьма с малым успехом, ибо тучная земля к урожаю сего произрастания неспособна. Пшеницу перед рожью и овсом сеют в меньшем количестве и недостаток пшеницы награждают полбою. Сенокосов и пажитей имеют довольное число, так что многие луга остаются некошены, потому что развозить и продавать сено не в обыкновении. Гороху почти совсем не сеют, и нам только в двух местах оный сев видеть случилося. Чечевицу сеют одни татары; да и то не в великом множестве и единственно для домашних нужд.
Жатва у всех живущих по Черемшану бывает, как и у русских, то есть серпом. В некоторых местах сказывали нам, что они для скорейшего жатья хлеб свой косили косами, так, как сено, но чрезмерный урон, который они от сего средства чувствовали, принудил их остаться при прежнем обыкновении, ибо от ударения косы колос осыпался, и почти третья доля зерен терялася.
Сжатый хлеб сохраняют в одоньях, которых верх укрывают соломою. Одоньи ставятся по большей части на покатом месте, чтобы в дождливое время вода могла сбегать и не подмачивала оных. Иные делают около одоньев небольшие канальцы и так спускают воду. Татары ставят свои одоньи на столбах, на которых делают пол из пластелин, и так сберегают свой хлеб от мокроты и от гадов. Молоченый хлеб держат в житницах; если у кого хлеба много остается, то к сбережению оного никакого другого средства не употребляют, кроме что часто ворочают оный в ларях или из одного ларя пересыпают в другой.
Молоченье у них бывает трояким образом: или молотят цепами в снопах, или, как то по большей части делают татары, разостлав снопы. Особливый способ молотить, которого нигде в
202
других местах не употребляют, состоит в том, что сию работу отправляют лошади. Среди гумна утверждают столб, на верхней зарубине которого кладут движущееся деревянное кольцо; к кольцу привязывают веревку, а к веревке двух лошадей рядом. Около столба расстоянием на сажень кладут развязанные снопы так, чтобы лошади всегда ходили по оным. Лошадей гоняют круг столба, которые, своими копытами топча колосья, ту же отправляют должность, какую отправляют цепы. Но сколь вредно сие молочение, предвидеть не трудно: ибо крестьянин лишается на разные ему потребы пригодной соломы; да и самые зерна, будучи разбрызганы, могут быть повреждены и перемяты, отчего иногда неурожай воспоследовать может8.
Они также имеют особливый род овинов, который называется шиш. Выкапывают яму с продолговатым выходом, которую окружают кольями так, что верхний конец оных связывается вместе, отчего сии колья представляют коническую фигуру. Расстоянием от верху кольев на две трети внутри делают поперечник из жердей, на которые кладут лубок. Около сего шиша ставят ярусами вокруг свои снопы, даже до самого верху так, чтобы верхнего яруса снопы своими комлями покрывали колос нижнего яруса и зерно бы всегда коптело и сушилося дымом. Обложивши таким образом свой шиш, в яме раскладывают огонь, которого дым, проходя сквозь окладенные снопы, сушит колосья. Но чтобы наверху пересехшие зерна не валились в огонь, на то сделан прежде упомянутый в середине лубок, на котором падающие собираются зерна. Такой овин можно бы советовать завести и в других местах, ибо если по несчастью случится, что овин загорится, то вскоре можно построить новый; если бы в нем не было других недостатков. В русском овине можно сушить снопы во всякую погоду, но в шиш должно избирать ясную, а в ненастливый день и труд и убытки бывают тщетны9.
Кроме пашенных растений у всякого крестьянина по Черемшану есть огороды, в которых они садят всякий овощ, как-то свеклу, морковь, капусту, огурцы, а о другой зелени, например, пустарнаке10 — петрушке и прочих и понятия не имеют. Из прочих огородных вещей можно у них и в зимнее время сыскать
203
все то, что и у русских крестьян, как-то кислую капусту, огурцы и прочее. Огурцы солят они несколько отлично в том, что кроме укропу кладут и тертый хрен, отчего огурцы получают противный11 для русских вкус. Оставшийся свой хлеб от домашних расходов никуда в дальние места не отправляют, но развозят по ближайшим городам, как-то в Ставрополь, Симбирск и Казань по зимнему пути; но ныне редко и в сии места отвозят, а продают на винные казенные заводы, построенные при Мелекесе.
Почти во всякой деревне при Черемшане можно найти охотников до пчел, а особливо между татарами. Обиход их со пчелами сколько выведать можно было, от русского обыкновения не разнится; а бортевых пчел, по причине недостатка таких дерев, которые для бортей потребны, не водят.
Всякого скота, как-то лошадей, коров, овец, коз, а мордва и чуваши свиней, водят довольно. Особенных никаких средств к содержанию скота нам выведать не случилось. Лошадей своих пасут в общем табуне особливо, а рогатый всякий скот без разбору в другом стаде при надзирании пастуха. Стада их пасутся на полях, как скоро весною сойдет снег, даже до глубокой осени, или, лучше сказать, до тех пор, пока глубокий снег не выпадает. У заживных12 татар иногда стада их пасутся особенно, то есть стадо одного татарина особливо. Пастухов они начали употреблять с того времени, как калмыки поселилися около реки Кондурчи; а прежде их поселения паслася сама собою13. Для скота поделаны у всех особливые задворки, на их языке Калда называемое, в которых запирают свой скот14, а теплых хлевов для скотины у них совсем не видно. В летнее время скотина по большей части шатается в околице15. Мордва и чуваши молодой скот держат в своих избах, а у татар строятся нарочно для того черные избы, да и то не у всех. Скот свой поутру, как хотят доить коров, кормят полбяною или яровою сечкою, то есть соломкою, которую изсекши мелко и подмешав муки обдают кипятком, а особливо зимним временем16. Напоив в обед, дают им и сено, а под вечер паки солому. Равным образом кормят они и овец соломою, но сие происходит не от недостатка в сене, но оттого, что, по их приметам, овцы, которые на одном содержатся сене, часто паршивеют, худую дают шерсть и не так тучнеют. Новорожденных телят только одни сутки питают матерним молоком, а на другие крошат в молоко хлеб и подливают теплую воду и так приважи
204
вают телят к хлебу. Но лошадей, которых они для езды зимой употребляют, кормят иногда и овсом. Излишний свой скот зимою свежуют сами и развозят по ближайшим местам на продажу, а в летнее время гоняют живой и распродают. Молоко употребляют как себе в пищу, так телятам и ягнятам. Делают масло и сыр, который они крутом называют. Крут делается следующим образом: выжимают сыр сперва руками, потом кладут в холщевый рукав и давят оной между двумя досками, сколько есть мочи. После накладывают на верхнюю доску каменье и оставляют под сим гнетам суток на двое и более. Вынув из рукава, валяют в небольшие комы с солью и, сваляв, засушивают на начовках так крепко, что он наподобие камня становится. Такой крут, или сыр, употребляют они только в дальней езде17. Казылбаши, которые больше пред другими держат овец, козье молоко на то же употребляют, на что другие коровье.
Татары из оставшейся сыворотки делают хмельнее питье, заквасив оную медом с ягодою калиною или вишнями. Овец держат по большей части русских, но черкасские долгохвостые не очень у них редки. Киргизских овец с курдюками совсем не видно18. Овец своих стригут обыкновенно по два раза в год, то есть весною, когда их пускают в стадо, и осенью после Семенова дня.
Шерсть никаким образом не приуготовляют, но бьют её немытую и прядут. Мордва и чуваши пряденой шерсти ни на что не употребляют, как только красят оную и крашеною вышивают свое платье. Татары валяют грубые сукна на кафтаны и онучи, а мордва или чуваши отдают или русским, или татарам делать свои сукна. Прядут обыкновенную пряжу на пряслице веретеном, как и русские бабы, но не так поспешно. Веретена у них несколько от русских отличны в том, что грузку имеют толстую, которую они, выпряв нитку, прижимают к лядвее и так на веретено наверчивают. Таким же образом прядут они и свои кудели. Самопрядок или удобнейших других каких машин к поспешной пряже у них не видно. Татарки ткут нарочито чистый холст, а мордовки и чувашки только толстый. Особливый у них способ мыть белье видеть нам случилося, который до того времени, по крайней мере мне, был неизвестен. В мытье они никогда мыла не
205
употребляют и недостаток мыла награждают золою19. Белье свое сперва мочат дней пять или шесть в корыте, пересыпав все золою, по прошествии которых начинают стирать, прибавляя теплой воды понемногу, и трут каждую вещь золою. Перетерши в золе, носят на реку полоскать и за незнанием употребления валька толкут переполосканное в ступах пестами; а в зимнее время около проруби делают на льду ямки, которые должность ступ отправляют. Переполоскав и высушив, бьют палками, чтобы оставшаяся зола вышла и платье сделалось бы мягче.
Других никаких рукоделий ни самим нам видеть, ни от них спроведать не случилося, кроме домашних их потребностей. Они сами выделывают овчины -на шубы и сыромять для лошадиной сбруи, в чем они никакой разности не имеют; то есть сперва моют шерсть на овчине, потом готовят овсяный квас, который делается следующим образом. Парят овсяную муку в корчагах, разведши водою и, исправив, вынимают и льют в дщан20 или кадку и разводят теплою водою так, чтобы он подходил к жидкому киселю. В оном квасу мочат овчину дня три или четыре, а когда все овчины уже давно содраны и засохли, такие держат в квасу дней шесть и более. Вынув из квасу, сушат, а высушив мнут железным крюком. Вымяв надлежащим образом, натирают мелом, и лишнюю мездру21 сбивают косою. Натерши мелом, расчесывают шерсть железною гребенкою и разбивают батогами22, но чтобы шерсть была кудрявее, держат шкуру в бане или избе шерстью против жару.
Делают сани, телеги и хлебопашный инструмент. Кузнецы бывают у них заезжие из ближайших мест русские, а из чуваш, мордвы ни одного мы в сей работе упражняющегося не видели23. Рыбных промыслов по реке Черемшану, а особливо где живут татары, мордва и чуваши, почти совсем не отправляется, исключая только когда бывает водополье24. В водополье при убывании воды самая большая их ловля состоит в железнице или веселой рыбе, которая в великом множестве во все реки, впадающие в Волгу, заходит. Ловят её мерёжами, которые от русских нимало не разнятся, и городьбою, которую делают по большей части в ближайших деревнях к Волге.
Городьба делается таким образом. Через всю реку поперек вколачивают колья, которые укрепляют поперечными шестами и для большей крепости к сопротивлению водного стремления
206
ставят через четыре или пять кольев упорки, то есть вкось противу стремления воды вбитые колья. С самого дна реки почти до поверхности воды вбитые колья переплетают широкими лыками или привязывают нарочно сделанные решетчатые рогожи, оставляя одно место посредине городьбы порожнее наподобие ворот. В воротах опускается сеть, сделанная рукавам, в которую рыба, идучи сверху с убывающею водою, прямо в сеть попадает. Но как сию рыбу никто из русских не употребляет, то они продают её между собою весьма дешевою ценою: иногда сотню за 5 или за 6 копеек купить можно. Солить сию рыбу у них не в употреблении: но они её вялят, выдержав прежде сутки в крепком рассоле, или, как они говорят, тузлуке25.
Сказав, что всем сим народам общественно следует объявить, чем они наиболее друг от друга разнятся. В рассуждении обрядов и обыкновении может быть кто скажет, что я те же щи перевариваю, ибо об них довольно писано. Сего я оспаривать не буду; но только то скажу, что они от прежнего много разнятся и по соседству с россиянами довольно научилися изъяснять свои мысли на российском языке, почему и мне случилось от них много проведать самому такого, о чем другие не писали. Рассказывать клочками мои примечания было бы без вкусу; итак, прошу дозволить старое смешать с новым и приобщить короткое описание сих народов.
Мордва разделяется собственно на два колена, из которых первое называется мокшанским, а другое эрзянским, но и в мокшанах есть некоторое различие. Одни называются коренными или высокими мокшанами, а других почитают простыми мокшанами, и вся разность состоит в некоторых наречиях. Они еще сказывали нам о четвертом роде мордвы, которых каратаями называют26 и которых только три деревни в Казанском уезде находятся. В мокшанском и эрзянском языке была прежде великая разность, но по переселению их из коренной отчизны, то есть к Волге и за Волгу, и по смешении между собою друг друга разумеют, сохранив притом в своих языках и разность. О происхождении своем и разности между мокшанами и эрзянами, за незнанием никаких письмен, нимало доказать не могут, но из предания говорят, что мокшанский корень происходит из города
207
Темникова27 неподалеку от Коломны, где и ныне ходят еще по древнему обыкновению; а эрзянский от Алатырского и Пензенского уездов. Нам так было сказано, хотя вероятнее производить наоборот, по тому, что в Пензенской провинции и поныне находится город по имени их Мокшайск28 называемый. Трудолюбивый господин статский советник Петр Иванович Рычков29 далее проник в их древность, так что могут об оной читать в первой части его «Оренбургской типографии», на странице 180 и 181.
Разность двух мордовских поколений видна и из того, что до крещения их не дозволялось мокшанам брать эрзянок, а эрзянам мокшанок, всяк довольствовался своею породою.
В женском платье между мокшанами и эрзянами также немалая разность. Эрзянки ходят только в портах понкс30, рубахах панарьп в долгорукавных распашных балахонах без боров, называемых по-эрзянски шултан32, по-мокшански руця33. Воротник и около грудей, также наплечник, вышивают узорами разноцветной шерсти, как-то синею, зеленою, красною и черною, а края пол обрубают красною тесьмою.
Девки носят борокм, перла от шеи до грудей, нанизанные на нитках, как у ижорок35, состоящие из пронизок разного цвета, к которым привешивают старинные серебряные деньги, медные шиллинги36 и гремушки37. Напротив того мокшанки вместо перл38 носят холщевой четвероугольный нагрудник, простирающийся вдоль от шеи до грудей, унизанной разноцветным бисером и ужовками39. Шею украшают ожерельем карча40, а к ожерелью прицепляют брыжи каргаужнаАХ, которые бывают меньше нагрудника, унизанные старинными серебряными копейками, медными шиллингами, разноцветным бисером и ужовками. Но как их балахон руця, шултан очень узок и аблепист, то для большей благопристойности надевают черный шерстяной назадник сюрлакп. Назадник в употреблении как у эрзянок, так и у мокшанок, с тою только разностию, что у мокшанок состоит из многих кос, сплетенных в одиннадцать пасм, и привязывается к шее так, чтобы природные её волосы были закрыты, и попускается даже до подколенок. Кроме пасм по бокам привешивают деревянную, медною проволокою обвитую трубку пулукерь43, в которую продевают метелку пула44, сделанную из длинных человеческих волос равной длины с назадником. Напротив того эрзянки назадник свой прикрепляют к поясу, которым подпоясывают шуптан*\ а
208
на бедрах висит у них гыс46 или медными трубочками увитая шерстяная материя с продолговатою на конце кистью. Рубашки как эрзянки, так и мокшанки застегивают круглою со шпеньком пряжкою, которую эрзянки сюгама41, а мокшанки щурка48 называют. В ушах носят большие серьги пилеск49, с которыми эрзянки продевают разные кольца, и называют пилеск каряукс50. От серег пропускают подвески, долгие нитки с бисером и другим здором, которые досягают до плеч, и называются у обоих пилеск ергя51, а чтобы они сильно ушей не отягивали, не в мочку продевают, но около ушка вешают на нитке. Мокшанки сверх сего продевают в мочки лебяжьи гузки, а иногда и других птиц52. На руках носят поручи из бисеру и извитую наподобие спиральной линии медную жесть, по-мордовски /секс53 называемую. Пальцы эрзянки украшают перстнями, и богатые такие на них щеголихи, что ни одного пальца без перстня не оставляют, из которых на лучших перстнях прикрепляют цепочки с серебряными деньгами, а убогие с медными. На голове носят сороку холщевую54, ушитую по лопастям узорами разноцветной шерсти, а девки обвязывают голову полотенцем или лентою, какую у нас употребляют крестьянские девушки, и носят косу. Обувь их состоит по большей части из лаптей карь55, несколько от русских отличных: ибо лапотная голова сведена остроконечною шишкою наподобие той, какую московские щипошники у носков на башмаках любили. Оборы карьк56 носят ременные, и так часто и гладко оными увивают свои онучи (по-эрзянски пракста51, по-мокшански серъгя58), что их совсем видеть не можно.
Чуваши также имеют различие в языке, а отчего сия разность, совсем не знают, и кроме того жилища, откуда их отцы переселились, ничего не помнят. Чебоксарские чуваши не разумеют пензенских и обратно.
Женский их убор много схож с мордовским, но самая большая разность состоит в головном уборе. Девицы, замужние и старухи заплетают косы, которых толщину увеличивают прививанием черных шерстяных шнурков и на конце привешивают косник, то есть кисть, смотря по достатку или бисерную, или шелковую)59. На голове носят колпак бестулейный, унизанный ста
209
ринными серебряными копейками, от затылка которого попускается лопасть шириною с небольшим в четверть, а длиною до самых подколенок. Лопасть унизывается разноцветным бисером, ужовками и гремушками, и сей убор называется кашпау60. Остальное от кашпау на голове место обвязывают белым полотенцем, на котором вышиты узоры шерстью, и называется тастар61. Сие их убранство кажется им не сродное, но они переняли у татарок. Девицы носят на голове колпак бисерный, только без лопастей, и тем от замужних разнятся62. Впрочем как девки, так и замужние ходят в портах без ширинки.
Татарки ходят в балахонах наподобие халатов и делают их по большей части из китайки, а богатые из разных шелковых материй и называют их чилянъ63. Под сим носят бешмет, рубахи, и порты их от русских не разнятся. Как девицы, так и замужние носят по две косы сзади с косниками. Головной их будничный убор состоит в косынке, которой концы попускают назади ирпякм или из долгого полотенца тастар65. Праздничный же, напротив того, из шапки кашпаӳ6, которая унизана серебряными копейками, а передняя часть корольками красными мерзянь67 белым бисером куза6Н. У иных кашпау сводится вверху остроконечием наподобие конуса, и верх конуса покрывается маленьким серебряным литым конусом. У других, напротив того, кашпау бывает без тульи69, и в таком случае верх головы повязывают платком. Около висков прикрепляется к кашпау подвязка, таким же образом унизанная, которая под шеей застегивается пуговицею и называется кашпау сакал70. С подвязкою соединено бывает ожерелье такого же убору кашпау кайрюк71. Сзади от кашпау попущают лопасть до пояса, также унизанную серебряными деньгами, а от пояса продолжается на такое же расстояние лопасть, вышитая разноцветными гарусом или шелком или укладена суконными кусками, как-то белым, красным и зеленым с привешенными на конце разноцветными кистями72. Девки разнятся от замужних единственно в головном уборе и в будничные дни ходят покрывшися платком, которого два противолежащие конца завязывают назади, а остальную часть попускают по спине73. Праздничная их шапка называется чигача74 и состоит только из двух косых треугольников, которых основание прикрепляется на тесьму, сшитую в кольцо по обширности головы той, которая чигача носит. Треугольники покрывают уши и щеки и верхами свои
210
ми соединяются под челюстями, где их застегивают крючками или завязкою. К чигача по обе стороны прикрепляется сарга75, то есть узенькие лопасти длиною не с большим в четверть и попускают спереди почти до грудей. Как чигача, так и сарга унизываются серебряными копейками, гривенниками и полуполтинниками. Сзади у девиц лопасти нет, но вместо оной попускают ташпау76, те есть два долгих шнура, которые вплетают в косы и на конце к каждому привешивают по две шелковые кисти, сделанные из красного и зеленого шелку; а в том месте, где косы соединяются, прикрепляют треугольный бантик, укладенный серебряными копейками.
Запросто бедные ходят в лаптях, а праздничные дни в туфлях и сафьянных чулках атуа77.
Сказав о женским платье, следует теперь мужское, но о сем говорить недолго буду. Чуваши, мордва и татары ходят так, как и русские крестьяне, с тем только различием, что у чуваш и мордвы рубахи вышиваются разноцветною шерстью, а татары ходят опрятнее и в праздничные дни носят суконные разных цветов кафтаны и бешметы. Видели разность в их платье, следует сказать о их вере.
Чуваши и мордва хотя просвещены святым крещением, однако между ими попадаются семьи, которые живут по старой вере, и редкую можно найти деревню, при которой бы не были видны остатки прежнего их богомолия.
Они избирают на такой конец место несколько отдаленное от своего жилища в лесу, куда для тишины, а может быть для возбуждения потомков своих к люблению лесов, дабы тем удовлетворить их сохранению, удаляются, а не для сокрытия от иноверцев, как некоторые пишут, ибо кому не известно, что уже в самую глубокую древность язычники через такой набожности предмет сохраняли свои леса, посвящая их в покровительство разным ими обожаемым. Место богомолия чуваши называют Ирзям78, а мордва Киреметь79 — и которое не иное что есть, как четвероугольная площадь, тыном или пряслами огороженная, и
211
имеет трое ворот — с востока, запада и севера80. С восточной стороны вводят они жертвенный свой скот, в западные ворота входят люди, а через северные приносят воду. Причины сему они не знают, но говорят, что так от предков своих получили. Неподалеку от восточных ворот вкапывают три столба, из которых к одному привязывают жертвенную лошадь, к другому быка или корову, а к третьему овец, и называют сии столбы тиржигать81. При западных воротах врывают еще три столба, юба82 на их языке. По введении жертвенного скота привязывают оный прежде к восточным столбам, потом закалывают при западных. По заклатии жертвы кожи животных развешивают на восточных столбах, на которых кожи мелких животных исчезают, а крупных, как-то лошадей и рогатого скота, продают и покупают на оные деньги соль для будущего богомолия. В сторону от западных ворот поставляют калду83 или поветь, посередине которой врывают два столбика с поперечником, дабы удобно можно было навешивать котлы для варения закланных животных, и сие место называется у них харай-жигать, т. е. кухня84. У северных ворот сделан полок или широкая лавка, на которой они разрезывают сваренное мясо на столько кусков, сколько богомольцев85, и лавку сию называют хума86.
Когда они предпринимают свое богомолье, тогда все вообще омываются водою или в бане и надевают чистое платье. Малолетние остаются в домах, а на богомолье ходят одни пожилые обоего пола. Обыкновенное их богомолье отправляется по пятницам, а для какой причины, более сказать не могут, как только они сие установление от своих отцов получили. Сей день они уже никакой работы не отправляют, но в торжествовании препровождают время87.
Богомольные их обряды состоят в следующем. Со всей деревни собирают солод, сырой мед и прочие надобности к варению пива и меда; а наварив довольное количество, выносят на место богомолья. Всяк со своей стороны, смотря по достатку, на иное же место приводит лошадь, корову или овцу, или гуся, живых, но свиней никогда на мольбу не употребляют. Собравшися все вместе, йомзя88 или старшие из них убивают приведенный скот на месте и, обрядив, раскладывают огонь и варят все в кашице.
212
Сварив все, разливают по чашам кашицу и раскладывают говядину. Распорядивши, начинают молиться на восток всем миром и просят того, что кому потребно сими словами. Мордва: Трязя Вардя шкабас макет чачезzоракалдас живота, Куц семья Шумара уляза мир ингалканю монь мигак статря мяст, Аминь (Вышний Боже! дай Бог хлеба, дай Бог скотину, дай Бог робят за скотиною ходить, был бы я здоров, аминь). А чуваши: Сирхахъ Тора амбара миндякь, уидарь Баръ, Акныты рамъ Баръ, Блихиранъ Баръ, Ачаранъ почаранъ Баръ, миндя килярамъ ун да Баръ, мон да скирдя Баръ, аминь89 (Помилуй, Бог! Чего прошу, того дай: посеянного хлеба дай, скотины больше дай, дай, Бог, детей. Бог, великий Государь! чего прошу, того дай: дай, Бог, больше денег: аминь). Проговоря сие, стоят долго во всякой тишине90. Потом становятся на колени и, постояв на коленях, падают три раза ничком на землю. Уповательно, что сие поклонение взято у татар, которые такое же в обыкновении имеют. Мольба их продолжается около четырех часов, а по окончании оной садятся за стол и по лавкам, едят и пьют что у них было уготовано. После обеда вторично начинают молиться таким же образом через два часа. Оставшееся после их стола все, разделив поровну между собою, берут домой и оделяют своих домашних.
Сие их общее богомолье бывает во время недорода хлеба прошением, также в изобильные годы в знак своей благодарности, когда уберутся с хлебом в ноябре месяце (который они цюгуй называют), во время засухи, мокроты и поветрия91.
Хотя некоторые оспаривают предание господина Страленберга92, якобы мордва и чуваши не в числе божества считали солнце и луну, но я у многих расспрашивал и нашел слова господина Страленберга справедливыми. Они солнце и луну не только за божество почитали, но и приносили жертву солнцу в начале весны, когда хлеб сеют, а луне в новомесячие, с тою только разностию, что сим своим божествам не самоважную свою жертву — упитанного жеребца, приносили, но других животных, как-то овец, гусей и проч. с сею молитвою:
Кебеди Валюги каубавасъ тря да, винь да шибавасъ кубавасъ. (Вышнее солнце светит все царство, свети и нам и на наш мир.)
213
Кебеди Валюги шибавасъ тря да, панда кубавасъ. (Месяц светит во все царство, освещай нас и хлеб наш.)
Кроме всеобщего богомолья бывает у них частное, которое отправляется у каждого в доме. Время богомолья избирают они перед обедом, приготовя овцу или гуся, которые должны быть доморощенные, ибо на молитву покупать животных за грех вменяется, а бедные в случае недостатка на мольбу употребляют густую кашу. Нарядив на стол, ставят за оный всех своих домашних, не исключая и женатых детей; а степенные или старики со старухою, став у дверей и отворив оные, молятся тагам же образом, как вышеупомянуто. Если того дому старик не в состоянии отправлять сего богослужения, то просят постороннего человека — старика столетнего или старше, моложе брать не дозволяется93. Такие частные богомолья ввелись у них в то время, когда они более стали быть знакомы с россиянами и переняли у них так называемые годовые праздники. Первые из всех привыкли они почитать Николая Чудотворца, в праздник которого приходили к нашим церквам и приносили свечи и воск с тем, чтоб они перед образом Николая Чудотворца теплилися, и, сделав ему поклонение, молилися сими словами: Тряктонъ вактонъ, — придая, Николай Милостивый!
Впрочем, они признавали всевышнее существо, обитающее на небе, которое над всем земным господствует. От него происходят все блага, помощь и защита людям. Верили также, что есть и непрязненные для рода человеческого духи, которые живут в водах и единственно стараются о вреде людям, но от всегдашнего их вреда защищает Бог и их скот; а тогда попущает злым духам вредить, когда люди своими беззакониями его раздражают, и гнев Божий ничем отвратить не можно, как добрым житием и всеобщею мольбою.
Хотя с 1743 года всевозможное старание было прилагаемо нашим духовенством, дабы их просветить правоверием, но как по темноте их разума никакого твердого основания в вере вперить им было не
214
можно, то старалися их склонить другими средствами. Сначала пользовались они многими выгодами, как-то увольнением от податей, которые собирались с некрещеных и за принявших правоверие. Наконец, давалась желающим принять крещение и награда, почему нередко лакомые до денег раза по два и по три в разных местах крестились, но из сего произошло, что многие из крещеных чуваш и мордвы и поныне не оставляют некоторый род своих богомольных обрядов. Они, собравшись в пространном доме, вносят в избу нарочно сделанный к тому новый стол и, поставив на оный целый хлеб, соль, говядину, пиво, мед и, засветив перед образом свечку, растворяют избную дверь, и старший из сборища, отошед к дверям, кланяется и читает свои молитвы. Потом, прибежав к столу, указывает рукою на все, что на столе поставлено порознь. Повторив сию церемонию раз с шесть, затворяют двери, садятся за стол и едят оную пищу как нечто благословенное, со всяким благоговением, а как начинают пить, то старший из сборища прежде всех наливает себе, а прочие, наклонив головы, до тех пор сидят потупясь, пока старший не выпьет, что делается в почтение старейшем94.
При родах у мордвы и чуваш поступают отличным образом. Когда женщина на сносях и видит, что ей приходит время родить, тогда всякой день готовят баню, ибо в бане родить почитают они легче, нежели в избе. Бабушка всегда неотходно бывает при роженице; почему и не дозволяется до самого разрешения от бремени никому входить в баню. Как женщина родит, то её обмывают и, обмыв, выходит бабушка и сказывает отцу, сродникам и соседям о рождении младенца, однако еще не допускает никого до роженицы, пока она не сделает крутой каши и не напечет блинов, и, снарядив оными в бане стол, впущает всех знакомых. Потом бабушка, по принятому обыкновению, начинает молиться и дает имя младенцу по своему хотению, а иногда младенец получает имя от того, кто первый бабушке попадется. Как скоро наречено будет имя младенцу, тогда бывает у них и пиршество, и тем все обряды кончатся. Крещеная мордва во всем поступает ныне, как и русские.
О свадьбе
Особливые обряды бывают у них при сватанье и женитьбе как ныне по крещении, так и прежде крещения. В женитьбе своих детей отцы имеют совершенную власть и не требуют на то ни
215
малейшего детей согласия. Когда отец вознамерится женить своего сына, то прежде подсылает к невестину отцу посторонних людей и спрашивает, намерен ли он отдать свою дочь за N? Когда согласный на то получит ответ, то сошедшиеся с обеих сторон отцы и матери договариваются сперва о калыме, то есть выкупе, также кому держать свадебные издержки, как-то попойку, и сколько точно, и договорясь, например, на ведре вина, бочке пива и меду, женихов отец приуготовляет по своему договору и переносит в дом невестин, кладет также калым или выкуп за невесту 8, 9, 10 рублей и более, смотря по состоянию обеих сторон. Приведши все сие в порядок, с жениховой стороны отец и мать просят всю невестину родню в гости в её дом; а женихова родня при том не бывает. В оный день сошедшиеся, гости пьют и веселятся, а дети нимало сего не знают. И таким образом сделанный договор иногда долгое продолжается время. В самой день свадьбы объявляют жениху и невесте их отцы, что у них будет сей день свадьба, и собравшися, женихов отец с матерью ездят к невестину отцу и матери, а невеста уже тогда бывает в готовности к браку. Вся церемония их состояла в том, что невестин отец, взяв свою дочь за руку, а мать хлеб и соль, вручают её свекору и свекрови. Невеста, благодарит своих родителей за все попечения и воспитание и, оплакав всех своих ближних, покрывается белым холстом до пояса и выводится из отеческого дома через своего брата до саней или телеги. Таким образом родня с невестиной стороны, проводив её до половины дороги, возвращается вся назад, а с половины дороги встречает родня женихова, ибо при самой свадьбе с невестиной стороны никто не бывает. Как приедут к женихову двору, тогда женихов брат или ближайший сродник берет невесту за руку, и, введши в избу, сажает за стол, потом кличут жениха, который, нахлобуча шапку, садится подле невесты. Женихов отец при собрании всех гостей и сродников берет поставленный на стол длинный пирог аршина в полтора за конец и подымает другим концом пирога наложенное на невесту покрывало, говоря сии слова: вот тебе свет, будь счастлива к хлебу, к животу и размножению семьи. Потом переменяет ей свекровь прежнее имя и называет Мезява95 — «большая», — если женится старший сын, Сернява96 — «средняя», Вежава97 — «меньшая», по старшинству их мужей. Тогда жених и сродники увидят невесту, а невеста своего жениха или мужа98. После сего начинают пиршество, которое продолжается по богатству свекора. В сем состоят все их свадебные обряды и таинства.
Случается у них, что обручения или помолвка бывает еще во
216
время малолетства детей. Когда отцы знают, что их малолетние дети и летами и имуществом между собою равны, то во время народного сонмища» меняются друг с другом рогами с табаком, говоря: смотрите, добрые люди, что мы между собою сватовья, а как сие засвидетельствуют, тогда они уже называются сватовьями до взросту100 своих детей. Если же по возрасте которому-нибудь из отцов бывший договор не понравится, например, если женихову отцу не понравится невеста и откажется, тогда невестин отец отдает свою дочь за другого; напротив того, если невестину отцу не понравится жених, тогда он иначе отказаться не может, как заплатив от 6 до 12 рублей.
Как они были еще язычниками, то, хотя дозволялося им брать столько жен, сколько кто содержать в состоянии, однако, смотря по крестьянским достаткам, никто более трех жен не имел. Двух сестер родных брать у них за грех не считалось, с тем только различием, если первая сестра умрет. И так зять сватается на другой сестре, приходит к тестю и требует себе в замужество. Если же тесть на сие согласиться добровольно не похочет, то может от зятя к тому и принужден быть. Таким образом, когда зять придет к тестю говорит: отдашь ли за меня Энай, то есть свояченицу, а тесть ответствует: ашай — «нет»; тогда зять потаенно принесенный хлеб или калач, вынув из-под полы, старается положить на стол; и если ему сие удастся сделать и сказать: вот шисал101 «вот хлеб и соль», — пайк, — «береги мою Энай». Проговорив сии слова, жених должен скорым свой живот спасать бегством, ибо когда его в таком случае догонят, то бьют нещадно, а если уйдет благополучно, тесть принужден бывает отдать свою дочь. Впрочем, до крещения мордва имела право продавать своих жен с прижитыми детьми, когда они им не полюбятся, и брать других. Напротив того, неимущие, которые не в состоянии дать выкуп за невесту, стараются подцепить где-нибудь девку удальством. На такой конец подговаривают шайку удалых ребят и тайно приезжают в ту деревню, где подговорена девка, а иногда и с базаров и с других мест увозят противу воли девок. Во всех сих случаях совершается с ними простая наша пословица: или добыть, или домой не быть, ибо когда нагонят с девкою, то за добычу должно отплачиваться боками, а иногда и головою. Если же удастся увезти благополучно, то и владеть ею, однако и тут калыму и выкупу избыть не можно, но платят его исподволь. С того времени, как они начали больше иметь обращения с русскими, несколько и свадебные их обряды переменились. Они сватаются по русскому обыкновению, примешивая
217
и свои обряды, а особливо в самый тот день, когда невеста к венцу приуготовлена. Её одевают в красное платье, т. е. красный кумачник, красную рубашку и красные сапоги. На всех пальцах обеих рук надевают перстни разных цветов с привешенными к ним небольшими цепочками, к которым прикреплены также на иных серебряные, на иных медные копейки, а на иных полушки. Голову покрывают ей красною фатою так, чтобы лица видеть не можно было. Перед нею ставят скамейку, на которой лежит хлеб, ведро пива и соль. Подле её садится пожилой мужик с образом, пред которым малый мальчик держит свечу. Между сим временем подходят к ней её сродники и нагибают свою голову под фату, которых она каждого порознь оплакивает. Во время сей церемонии один играет на гудке, а прочие, по их обряду приплясывая, поют вой-вой. Тут подчивают пивом или медом всех предстоящих, и всякий себе за честь вменяет быть при таком случае пьяным. С жениховой стороны никто тут не бывает кроме отца или брата, свахи и двух дружек. Свахина и одного дружки должность состоит в том, чтобы плясать и подносить, а другой дружка, стоя перед невестой безмолвен, держит в руках обнаженную саблю, которой помахивает от времени до времени и ударяет в потолок или матицу. У печки на стол кладут постель и все приданое невесты, на которую садится или невестина сестра, или другая какая подруга, и у сей дружка приданое выкупать должен. Когда невеста всех своих сродников оплачет, тогда дружка с саблею идет наперед, потом отец невестин или ближайший сродник с образом, а мать или бабушка со свечою. Двое из поезду берут невесту под пояс, а третий, т. е. главный дружка — за ноги, и так её выносят во двор. Между тем невеста, как бы неохотно оставляя дом своих родителей, хватается руками за матицу и держится, сколько её сил есть; отец и мать или ближайшие её сродники стараются развесть ей руки и помогают вынести её вон. В самых дверях хватается она в другой раз за косяк, где то же с нею делается. Как вынесут невесту на двор, то дружка с саблею кричит, чтобы все зрители стояли рядом и чтобы никто невесте навстречу не попадался, ибо встреча тогда за худой знак почитается. Между тем запирают избные двери и никого из избы не выпускают, пока невеста не будет посажена в сани или телегу и не покрыта белою скатертью с бахромами. В поезде перед невестою едет отец или брат женихов, за ним невеста, сваха и дружка на одной упряжке, за невестиною упряжкою едуг её подруги и прочий поезд до половины дороги. Невесту привозят в церковь, где жених дожидается. После венчания из церкви жених едет наперед, невеста позади, а за невестою
218
поезд. По приезде домой жених принимает невесту и ведет в избу, но прежде, нежели входят в оную, оба становятся одною ногою на порог избной, где им, сперва жениху, ставят на ногу горячую с хмелем сковороду, нарочно к сему случаю приуготовленную, которой с ноги оную сбрасывает столь далеко, сколь ему заблагорассудится, потом ставят сковороду на ногу невесте, которая также сбрасывает. Но тут домашние примечают, сколь далеко она сковороду скинет, и заключают, что чем далее сковорода отлетит от ея ноги, тем она сердитее и сварливее будет, в противном случае уклонною и смиренною быть надеются. После сей церемонии входят все в избу, садятся за стол и пируют; при котором пиршестве никто из невестиной родни не бывает, и молодая надевает свое девичье мордовское платье, заплетает косу и повязывается повязкою. Невестины отец и мать и прочие сродники до тех пор ни с нею, ни с её мужем не видятся, пока с её стороны не будет прислано, чтобы её родня к ней приезжала. И так иногда сие свидание через полгода или целый год случается. Сие для того бывает, что она до тех пор, пока после свадьбы не увидится со своим отцом, или кто её выдавал, имеет право пользоваться девичьего красотою и носить девичье платье, а увидясь со своими, оной лишается, оболокшись уже в женский убор.
Похороны у мордвы бывают ныне по нашему уставу, да и прежде были без дальних обрядов. Если умрет кто из богатого дома, то варят пиво и мед, пекут пироги и блины, и все сие сносят на могилу. Принесши на могилу покойника, пьют и едят там все, что припасено было; и всяк, кто пить начинает, выливает немного на могилу на пользу умершего. После все сходятся в дом умершего и пиршествуют таким же образом, как и на могиле, в чем состоит все поминовение. Если же будет убогий, то приносят на могилу мягкий хлеб и, разломав его на куски, съедают и тем кончают похороны.
Мужской и женский пол снаряжают во гроб во все то платье, какое нашивали в праздничные дни. Рук никогда не складывают, но протягивают их вдоль и в могилу кладут на лубке или доске.
1. Мелекес — ныне город Димитровград Ульяновской области. В начале XVIII в. рядом с чувашской деревней Меликасы возникла слобода при казенных заводах, в 30-х годах XIX в. село Мелекес становится посадом. В 1919 г. Мелекес получил статус города. В 1972 г. переименован в Димитровград.
2. Черемшанская крепость — ныне село Черемшан Татарской Республики, основана в 1731 г. в качестве полевого укрепления на второй Закамской засечной черте.
3. Казылбаши или кызылбаши (букв. «красноголовые») — объединение тюркских кочевых племен в Иране и Азербайджане, составлявших главную военную силу шаха Исмаила I в государстве Сефевидов. Отличительный знак воинов кызылбашей — чалма с красными полосами. Поволжские кызылбаши были ассимилированы татарами.
4. Киргизы — старое название казахов.
5. Аналогичный обычай распространен и среди чувашей, а также многих тюркских народов.
6. Ейрян, в современной татарской орфографии айран — «напиток из кислого молока, разбавленного водой», то же, что у чувашей уйран.
7. Сабан — старинный деревянный плуг, то же, что и чувашский ака пуҫ.
8. Молотьба хлебов способом шишкования (чуваш. ашӑм-аштарни) была распространена и у низовых чувашей. Верховые и средненизовые чуваши шишкования не знали.
9. Описанный И. И. Лепехиным тип шиша или овина для сушки хлебов (авӑн) имел повсеместное распространение среди чувашей.
10. Пустарнак — пастернак, овощное растение, чувашское название шурӑ кишӗр, букв. «белая морковь».
11. Противный — здесь в значении «отличный», «особенный».
12. Заживные — зажиточные.
13. С конца XVII в. в Закамских районах стали кочевать калмыки, которые нередко устраивали набеги на местные деревни с целью захвата скота. В чувашских деревнях Ульяновской и Самарской областей до сих пор бытуют предания о набегах калмыков. В 1737 г. была построена крепость Ставрополь (ныне — г. Тольятти), куда русское правительство намеревалось поселить калмыков, чтобы приучить их к оседлой жизни. В 1842 г. т. н. «ставропольские калмыки» были переведены в Оренбургскую губернию.
14. Калда — в современных языках: чуваш. карта «изгородь,
220
ограда», «скотный двор, хлев», «огород»; татар. кирта, «изгородь, ограда», «хлев»; мордов. карда, кардо «хлев, конюшня» (из булгаро-чувашского).
15. В недавнем прошлом чуваши в летнее время скотину на ночь во двор не загоняли, а держали в околице (укӑлча).
16. Чуваши вплоть до настоящего времени кормят скот зимой месивом (пӑтратни).
17. Молочное блюдо кӑрӑт или кӑрт было распространено у закамских и приуральских чувашей. Традиция приготовления заимствована чувашами от соседних тюркских народов.
18. Киргизская овца — курдючная овца степной породы, была распространена в прошлом и среди чувашей; в отличие от обычной овцы, курдючная называлась по-чувашски куй сурӑх.
19. До появления мыла многие народы для стирки белья и мытья использовали зольный настой — щелок (чуваш, сӗлтӗ).
20. Дщан, чан — деревянная посудина больших размеров, сделанная из клепок (дубовых досок), стянутых обручами.
21. Мездра — слой подкожной клетчатки на невыделанной коже; внутренняя сторона кожи или шкуры.
22. Батоги — палки.
23. После вхождения в состав Русского государства народам Поволжья было запрещено заниматься кузнечным делом во избежания изготовления оружия. В результате этих мер высокая для своего времени культура металлообработки волжских булгар была утеряна.
24. Как и многие кочевые народы, чуваши в прошлом не употребляли в пищу рыбу. До сих пор сохраняется запрет употреблять рыбные блюда во время ритуальных трапез, например, на поминках. Считалось неприличным ходить в гости с рыбными пирогами и т. д.
25. Тузлук — (из татар. тозлык) «соляной раствор», «рассол».
26. Каратай — небольшая этнографическая группа мордвы, получившая свое название по их основному населённому пункту — селу Мордовские Каратай в Камско-Устьинском районе Татарской Республики. Каратай проживают еще в соседних населенных пунктах Заовражных Каратаях и Шершалане. Одни из исследователей считают каратаев мокшанской, другие — эрзянской, третьи — эрзя-мокшанской группой, испытывавшей сильное влияние татар. И. И. Лепехин впервые выделяет каратаев в отдельную этнографическую группу.
27. Темников — районный центр Мордовской Республики, расположен на правом берегу реки Мокша. Впервые упоминается в конце XIV в. Входил в состав Касимовского царства, с 1708 г.
221
находится в Казанской губернии. В 1779 г. получил статус уездного города Тамбовского наместничества. С 1930 г. входит в состав Мордовии.
28. Мокшайск, ныне поселок городского типа Мокшан, — районный центр Пензенской области. Образован в 1780 г. из одноименного села как уездный город; с 1925 г. — сельское поселение, с 1960 г. — поселок городского типа.
29. П. И. Рычков (1712—1777) — русский ученый, член-корреспондент Санкт-Петербургской академии наук, автор научных трудов по географии, экономике, геологии, биологии, истории и этнографии России.
30. Понкс — в современном мордовском (мокшанском) понкст «штаны».
31. Панарь — в современном мордовском (мокшанском и эрзянском) панар «женская рубаха».
32. Шултан — в современном мордовском (эрзянском) шушпан «женская распашная одежда из холста». У И. И. Лепехина, по всей вероятности, опечатка.
33. Руця — в современном мордовском (эрзянском) руця «женская распашная одежда из холста», (мокшанском) «головной платок».
34. Борок — в современном мордовском (эрзянском) борок «шейное украшение».
35. Ижорка — женщина народности ижора. Ижорцы — небольшая народность финно-угорской группы.
36. Шиллинг — старинная монета. Ср. русск. шелег, шеляг, щеляг, щляг «вид монеты», заимствовано из немецкого языка; отсюда же чувашское шӗлкеме, шулкеме, от шӗлӗк «шиллинг», «монета» и алма, ама «подвеска» — букв. «нагрудная подвеска из монет».
37. Гремушки — здесь: звенящие подвески на женских украшениях типа колокольчиков и бубенчиков, которые широко использовали мордовки.
38. Перлы, здесь — бусы, бисер, ожерелье.
39. Ужовки — маленькие, белые раковины каури (чуваш, хурт пуҫҫи), до начала XX в. употреблялись у народов Азии, Африки и островов Тихого океана в качестве т. н. денег, широко используются для изготовления украшений.
40. Карча — очевидно, опечатка вместо правильного карьга корга, крга, ср. современные мордовские термины: киръгава (эрзянское) «шейное украшение»; кирьгаш (эрзянское) «нагрудное украшение»; кргавакс (мокшанское) «шейное украшение» и т. д.
41. Каргаужна — ср. мордовское карьгашкат «бусы»; кирьгакш «нагрудное украшение».
222
42. Сюрлак — прямого соответствия в современных мордовских языках обнаружить не удается. Очевидно, здесь опечатка. Судя по описанию, сюрлак напоминает пулай (букв. «хвост»). См. ниже, примеч. 43 и 44.
43. Пулукерь — в современном мордовском (эрзянском) пулокаркс «набедренное украшение».
44. Пула — в современных мордовских языках пула, пуло «хвост», «накосное украшение»; пулай, пулогай, пулакш (эрзянское) «женское набедренное украшение». У чувашских женщин было однотипное украшение, также называвшееся «хвост» (хӳре, йёс хуре).
45. Шуптан — очевидно, опечатка вместо правильного шушпан (эрзянское) «женская распашная одежда из холста».
46. Гис — в современных мордовских языках такого слова найти не удалось. Это слово может восходить к русскому кисть.
АП. Сюгама — в современных мордовских языках сюлгам (мокшанское), сюлгамо (эрзянское) «нагрудная заколка». Слово родственно с чувашским шёлкеме, шулкеме «нагрудное украшение из монет».
48. Щурка — в современном мокшанском языке щурхне «нагрудная заколка».
49. Пилеск — в современных мордовских языках пилёкш (эрзянское), пилькст (мокшанское) «наушные украшения».
50. Пилеск каряукс — в современном эрзянском языке пиле курокст «наушные украшения».
51. Пилеск ергя — в современном эрзянском языке пилёкш эрьгть «наушные украшения», где эрьгть «бусы».
52. В современном эрзянском языке это украшение называется пухи, пухт «наушное украшение» (из русск. пух), а в мокшанском сорга «наушное украшение из гусиного пуха» (из чуваш. сӑрка).
53. Кекс — в современном эрзянском языке кетькс «браслет».
54. Сорока — в современных мордовских языках сорока, сорука, сорка «женский головной убор»; ср. русск. сорока, марийск. шурка, крещено-татарское сорока «головной убор замужней женщины».
55. Карь — в современных мордовских языках карть (эрзянское), карьхть (мокшанское) «лапти».
56. Карьк — в современных мордовских языках карькст «оборы лаптей».
57. Пракста — в современных мордовских языках прякстат «онучи».
58. Серьгя — в современном мокшанском языке сёргат «нарядные шерстяные обмотки».
59. Косник или накосное украшение по-чувашски называется хуре, букв. «хвост».
223
60. Кашпау — в современной чувашской орфографии хушпу «головной убор замужней женщины».
61. Тастар — полотенцеобразный богато украшенный головной убор чувашских женщин, более известный под названием сурпан.
62. Здесь И. И. Лепехин описывает головной убор чувашских девушек, носящий название тухья.
63. Чилянъ — в современной татарской орфографии ж,илэн «летнее пальто», «пыльник»; «верхняя одежда наподобие халата» (ср. чуваш, йёлен «женская верхняя одежда типа халата»).
64. Ирпяк — в современных татарских диалектах эрпэк «покрывало», «фата».
65. Современные татарские словари описывают тастар как «старинный головной платок, напоминающий шарф». Судя по этнографическим работам, татарский тастар представлял собой головной убор типа чувашского сурпан’а.
66. Кашпау — в современных татарских диалектах встречается в формах кашбау, кашпау в значении «женский головной убор — холщовая шапочка, обшитая снаружи серебряными монетами».
67. Мерзянь — в современном татарском языке мэржэн «коралл», «бусина».
68. Куза — в современном татарском языке кузай «блестящие стеклянные бусы».
69. Тулья — основная часть головного убора; кашпау без тульи — головной убор замужних женщин с открытым верхом, как это бывает и у чувашских хушпу.
70. Кашпау сакал — часть женского головного убора, подвязка для застегивания кашпау под подбородком; букв. «бородка кашпау»; чуваши эту часть называют хушпу антӑрлӑхӗ. Словом со значением «борода» татары (сакал), башкиры (Накал), а также чуваши некоторых местностей (сухал) обозначают и женское нагрудное украшение.
71. Кашпау кайрюк — в современной татарской орфографии кашпау койрыгы букв. «хвост кашпау»; чуваши этим термином (хушпу ху'ри) обозначают наспинную лопасть хушпу, прикрывающую косы женщины.
72. Идентичный головной убор носили в прошлом и башкирские женщины и называли его кашмау.
73. Чувашские девушки раньше четырехугольный платок складывали косынкой и два противоположных конца завязывали на затылке, что называлось «носить платок по-девичьи» (хӗрлӗ); женщины же концы платка завязывали под подбородком.
74. Чигача — в современной татарской орфографии чигэчэ
224
«женский головной убор из монет, надеваемый на висок» (от чигэ «висок»).
75. Сарга — в современной татарской орфографии сырга «серьга», «сережка» (букв. «привеска», «подвеска»); ср. чуваш, сӑрка «нагрудное или наспинное украшение; подвеска к головному убору».
76. Ташпау — в современном татарском представлен в форме чулпы «накосник — лента с монетами и бляхами, которую женщины вплетают в косы». Форма чулпы в татарском языке, при исконном ташпау (от таш «камень») и чувашском чулппӑ, скорее всего является булгаро-чувашским заимствованием (ср. чуваш. чул «камень»). Название чулппӑ первоначально относилось к ажурным ювелирным украшениям, исполненным в технике скани со вставками «глазков» из полудрагоценных камней (чуваш. чул, татар, таш «поделочный камень»), а затем стало обозначать и накосное украшение.
77. Атуа — в современных татарских диалектах это слово означает мягкие сапоги без каблука, т. е. ичиги. При собственно татарском итек и чувашском атӑ «сапоги» напрашивается предположение о проникновении этого слова в татарские говоры из чувашского языка.
78. Ирзям — в современной чувашской орфографии ырсем — букв. «добрые» (духи); так называют чуваши всех своих языческих божков и духов, в том числе и Киреметя.
79. Киреметь — в современной мордовской орфографии керемет «имя одного из божеств мордвы-язычников»; «языческая жертва этому божеству»; «место жертвоприношения»; «обряд жертвоприношения». Божество Керемет занимает важное место в языческом пантеоне всех народов Поволжья — чувашей, татар-кряшен, мордвы, марийцев, удмуртов, башкир. Название керемет через тюркское и персидское посредство восходит к арабскому слову карамат «чудо».
80. И. И. Лепехин следует в описании чувашского киреметища вслед за П.-С. Палласом. Ориентация ворот жертвенника у обоих авторов совпадает, однако вызывает некоторые сомнения в отношении правдоподобности. Чуваши во всех без исключения случаях молились, обращаясь на восток. Наоборот, западная или задняя сторона (кай ен) связывалась с потусторонним миром, с демоническими силами, со смертью. Поэтому крайне сомнительно, чтобы ворота для прохождения людей находились с западной стороны. Нельзя найти какого-нибудь удовлетворительного объяснения и тому, почему южная сторона оставлялась глухой. Обычно жертвенники бывают с открытой восточной стеной и глухой западной.
225
81. Тиржигать — в чувашском языке такого слова нет; очевидно, здесь скрывается словосочетание тир ҫакать — «вешает шкуру». Судя по тексту, на эти три столба, к которым сначала привязывали приносимых в жертву животных — лошадь, быка и овцу, — в ходе жертвоприношения развешивали шкуры закланных животных. Видимо, информатор рассказывал примерно так: «Унтан ҫав юпасем ҫине тир ҫакать... » — «затем на эти столбы развешивает шкуры... », а И. ИЛепехин сочетание «тир ҫакать» воспринял как название самих этих ритуальных столбов.
82. Юба — в современной чувашской орфографии юпа «столб».
83. Калда — в современной чувашской орфографии карта «ограда», «изгородь», «загородь», «хлев», «загородка». Здесь, по всей вероятности, означает некое строение для защиты огня от ветра и дождя (см. примеч. 14).
84. Харай-жигать — очевидно, описка вместо правильного хуран ҫакать — букв. «вешает котел». И. И. Лепехин не совсем точно понял это выражение и перевел его по-русски «кухня», т. е. место, где устанавливаются котлы для варения жертвенных животных.
85. По традиции, во время жертвоприношений туша животного, внутренние органы разделялись на кусочки по числу собравшихся и раздавались им. Эти кусочки назывались алӑ валли — букв. «доля на каждую руку».
86. Хума — в современной чувашской орфографии хӑма — «доска»; лавки на жертвенниках устраивались из хорошо обструганных досок.
87. Практически все этнографы XVIII—XIX вв. отмечают почитание чувашами пятницы (эрне кун — букв. «недельный день»). При этом нередко указывается, что такой обычай перенят чувашами от татар. Однако детальное исследование этой проблемы выявляет более глубинные истоки традиции. Первые три дня недели в чувашском языке имеют названия тюркского происхождения: понедельник — тунтикун «день сотворения (недели)», букв. «день, находящийся на месте сотворения»; вторник — ытларикун «чётный день» (от ытӑ «чет»), букв. «день, находящийся на четном (лишнем) месте»; среда — юнкун «день крови». Названия следующих двух дней — четверга (кӗҫнерникун или кӗҫӗн эрне кун букв. «младший недельный день») и пятницы (эрнекун или мӑн эрни кун — букв. «старший недельный день») — заимствованы из какого-то неизвестного восточноиранского языка и, судя т. н. «булгарскому ротацизму» (ср.: иран. адине, но чуваш. эрне, где иран. д в булгаро-чувашском перешел в р), еще в древнебулгарскую (IV—VIII века) или даже более раннюю эпоху (в 1-х веках н. э.). На
226
звания субботы (шӑматкун) и воскресенья (вырсарникун или вырӑс эрни куне — букв. «день русской недели», «день русского праздника») в чувашском появились сравнительно поздно. Все это позволяет высказать предположение, что пратюркская неделя была трехдневной, причем третий день — «день крови» был праздничным, а на пятидневную неделю булгарские предки перешли под влиянием восточно-иранских племён. Пятидневная неделя иранских народов завершалась праздничным днем — пятницей. Кстати, русские названия дней недели, особенно среда (т. е. средний день недели), указывают, что пятидневная неделя в древности была характерна и для славянских и, шире, индоевропейских народов. Таким образом, выясняется, что почитание пятницы как праздничного дня недели имеет очень глубокие корни.
88. Йомзя — в современной чувашской орфографии юмӑҫ, юмҫӑ «знахарь», «ворожея», «гадалка». У чувашей юмзи, как правило, не руководили обрядами жертвоприношений и не читали молитв. Руководителями при жертвоприношениях выступали старейшины числом до семи или девяти человек, они же читали все надлежащие молитвы.
89. Чувашский текст молитвы передан в сильно искаженном виде. Сравнительный анализ чувашского текста и русского перевода дает возможность реконструировать приведенную молитву в следующем виде:
«Ҫырлах, Тура! Ан парах! Мӗн ыйтнине ӑнтара пар. Акнӑ тыррама пар, выльахран пар, ачаран-пӑчаран пар. Мӗн те кӗллерӗм, ӑна та пар, мӑн та ҫӑкӑр (?) та пар, амин». — «Помилуй, Боже! Не предай забвению! Что просим, то с прибылью дай. Посеянные хлеба уроди, от скота (прибыли) дай, от детей-ребятишек (счастья) дай. Что я вымаливаю, того тоже дай, обильного хлеба также дай, аминь».
90. Весьма показательно, что И. И. Лепехин специально указывает на то, как чуваши молятся: «стоят долго во всякой тишине». В традиционном обряде жертвоприношения молитва читалась непременно на ногах и вполголоса, жертвенная пища (алӑ валли) держалась в правой руке на уровне груди, а трехкратное коленопреклонение заключало молитвословие.
91. Календарные общественные жертвоприношения чӳк совершались во время летнего солнцестояния, когда отмечался праздник «земли-именинницы», ҫинҫе. В этот период поочередно совершались три жертвоприношения: мӑн чӳк «Великое жертвоприношение», уй чӳкӗ «полевое жертвоприношение» и ҫумӑр чӳкӗ «жертвоприношение от бездождья» с интервалом между ними в
227
одну неделю (по три дня). Кроме того бывали жертвоприношения в случаях бедствий. В ноябре месяце (цюгуй, в современной орфографии чӳк уйӑхӗ, чӳклеме уйӑхӗ «месяц жертвоприношений») в благодарность за урожай совершается родовое или семейное жертвоприношение с пивом и хлебными яствами из нового урожая. Обряд этот называется чӳклеме и проводится дома, а не на общественном жертвеннике.
92. Филипп-Иоган Страленберг (1676—1747) — шведский офицер, попавший в русский плен в 1709 г. Долгое время жил в Сибири, собрал материал о народах России и в 1730 г. в Стокгольме издал книгу «Северная и Восточная части Европы и Азии... » В ней есть страницы, посвященные чувашам и другим народам Поволжья.
93. В этом разделе И. И. Лепехин кратко описывает обряд осеннего родового домашнего жертвоприношения чӳклеме или кӗр сӑри.
94. По всей вероятности, И. И. Лепехин описывает здесь чувашский поминальный обряд юпа или ҫураҫма. Однако описание весьма поверхностное, фрагментарное и не совсем точное.
95. Мезява — в современной мордовской орфографии Мазава «красивая женщина».
96. Сернява — в современной мордовской орфографии Сырнява «золотая женщина».
97. Вежава — букв. «младшая женщина».
98. По свидетельству М. Е. Евсеева, имен, которые давались молодым, у эрзи было шесть: мазава «красивая женщина», ашава «белая женщина», парава «хорошая женщина», вежава «младшая женщина», сырнява «золотая женщина» и тятява (значение забыто). Самыми употребительными из них были первые четыре, причем первые три давались старшим снохам и в каком угодно порядке, а вежава давалась всегда младшей снохе (Евсевьев, 1966, 324—326; 405—406). Аналогичные названия для невесток бытуют и у чувашей: чипер хӗр «красивая невестка» (букв. «девушка»), сарӑ хӗр «русая невестка», шурӑ хӗр «белая невестка», вӑталӑх хӗр «средняя невестка», кӗҫӗн хӗр «младшая невестка», пӗчӗкҫӗ хӗр «меньшая невестка» и просто хӗрсем «невестушка» — без различия по старшинству.
99. Сонмище — здесь «сборище», «собрание».
100. До взросту — «до повзросления».
101. Вот шисал — в современной мордовской орфографии вот кшесал «вот хлеб-соль».
228