Предлагаемая читателю работа является переизданием на русском языке в переработанном и значительно дополненном виде книги «Ташлар моңы» («Мелодия камней»), выпущенной Татарским книжным издательством в 1978 г. Она была попыткой популярного рассказа об археологии на татарском языке. Книга явилась результатом многолетних поисков археологических памятников Татарии, прилегающих районов соседних областей и республик, результатом сравнения и обогащения их сообщениями многочисленных письменных источников. Книга явилась своего рода экскурсом в далекие эпохи — от появления человека на нашей территории и до поздней истории феодальных государств в Поволжье. В ней рассказывалось о богатом прошлом некоторых наиболее крупных городских центров средневековой цивилизации края.

После выхода этой книги в издательство, в редакции газет и журналов на имя автора поступили письма с просьбой издать работу на русском языке*. Недостаточность научно-популярной литературы по археологии и древней истории Татарии (отдельные статьи в республиканской печати) усиливает необходимость публикации подобной работы для более многочисленного круга читателей. Интенсивно накапливаемые с каждым годом новые археологические находки требуют дополнения книги.

Основой для нее явился научный материал, собранный автором в течение более 25 лет — с 1959 г. в качестве руководителя разведочного отряда Татарской археологической экспедиции, а с 1972 г. — начальника отдельной, Иски-Казанской экспедиции по раскопкам остатков Старой Казани. За это время пройдена вдоль и поперек большая часть территории Татарии и сопредельных районов, обнаружено и обследовано более 1200 новых памятников различных археологических эпох и культур; раскопками выявлено более 50 тысяч находок, изучено около 100 разнообразных объектов. Преобладающая часть этого материала опубликована в научных книгах и статьях, изданных в централь

3

ных и местных издательствах, и получила, таким образом, значительную научную апробацию.

Однако книга была бы обедненной, если бы автор ограничился лишь «своим» материалом. Учтены те огромные сведения, которые накоплены за 200 с лишним лет изучения древней и средневековой истории Среднего Поволжья. В последние годы в целом возрос интерес к археологии, к истории древних эпох. Учитывая это, автор счел нужным дать некоторые общие сведения об этой науке, об археологических культурах и памятниках, сообщить о достижениях мировой науки в вопросах возникновения человека, исторических этапах его развития. Археологический материал обогащен данными большого круга письменных источников различных категорий и регионов, произведениями народного эпоса, а иногда — данными архитектуры, искусствоведения, языкознания и других наук. Некоторые главы первого издания заменены новыми с целью расширения сведений по поздним периодам, по проблеме этногенеза.

Автор будет чрезвычайно рад, если его весьма скромная работа в какой-то степени послужит той благородной цели, которую поставил незабвенный Тукай в период возрождения национальной культуры в годы первой русской революции:

Пусть растут труды науки с каждым днем — во много раз... Считаю своим долгом выразить искреннюю признательность тем товарищам, которые, прочитав книгу в рукописи, высказали ценные замечания в пользу улучшения ее содержания и формы.

 

В середине мая 921 г. в Багдад, «город мира», приехал посланник далёкого Севера — булгарской земли. Посланника звали Абдаллах (Абдулла) ибн-Башту, по прозванию Хазарин. Он привез письмо от эльтебера¹ булгар Алмаса. В своем письме Алмас просил багдадского халифа Джафара ал-Муктадира прислать ему проповедника мусульманства и помощника в строительстве крепости.

В это время в Багдаде уже были наслышаны о булгарах на Волге, знали о том, что их царь даже мусульманин. Письмо Алмаса вызвало большой интерес во дворе халифа, открывая широкие перспективы для арабов. К началу X в. Багдадский халифат уже начал терять свою былую мощь. Азербайджан, государство Саманидов и Хорезм продолжали официально признавать халифа как главу всех мусульман, в сущности же они встали на путь самостоятельности. Беспокойно стало в прикаспийских районах, в Гиляне и Табаристане — областях Ирана. Северный торговый путь арабам преграждал Хазарский каганат. В то же время в Хазарии и у их соседей огузов росла тенденция сближения с исламом. Во дворе халифа отлично понимали, что распространение мусульманства у хазар, огузов и булгар, которые держали в своих руках важные торговые пути, непременно приблизит их к Багдаду, и тем самым упрочатся международное положение и в целом политическая основа халифата.

Исходя из всего этого, было решено направить посольство к булгарам. Главой посольства назначили Сусана ар-Расси, человека малоизвестного, но оказавшего

¹ Эльтебер — титул князей, военачальников у древних тюркских народов.

57

в свое время добрую услугу халифу. Советником и секретарем был назначен Ахмед ибн-Фадлан, который впоследствии стал его фактическим руководителем. Его полное имя — Ахмед ибн-Фадлан ибн ал-Аббас ибн-Рашид ибн-Хаммад, он был образованным человеком своего времени. В состав посольства были включены еще два человека, имевших отношение к булгарам: один из них Текин Тюрок, огуз по происхождению, побывавший раньше у булгар и рассказавший о них халифу; второй, по имени Барис Саклаб, сам был из Булгарии, по каким-то причинам попал в Багдад, служил во дворе в качестве гуляма, т. е. слуги. Помимо них в делегацию вошли проповедники мусульманства. В целях удовлетворения просьбы булгарского царя помочь в строительстве крепости возникла проблема найти деньги. Дело в том, что за три года до этого визирь Ибн ал-Фурат почти привел государственную казну к краху.

Деньги решили взять в пути, в Хорезме, за счет конфискации там одного из имений упомянутого ал-Фурата. Халиф заранее сообщил в письме Алмасу о высылке ему 4000 динаров. Забегая вперед, скажем: по ряду серьезных причин обещанных денег не могли получить и экспедиция оказалась в затруднительном положении. Некоторые члены посольства, среди них факих и муаллим (знатоки мусульманского права и учителя), отказались от дальнейшего путешествия, ибо им должны были выплатить жалованье из тех же предполагаемых денег. Основная миссия арабского посольства целиком и полностью перешла в руки Ибн-Фадлана.

Выехав в июле 921 г. из Багдада, перезимовав по пути в Хорезме, пройдя через земли огузов, печенегов и башкир, испытав неимоверные трудности, посольство достигло 19 мая 922 г. летней резиденции Алмаса — царя булгар — недалеко от Волги в Закамье (в районе нынешнего села Три Озера Куйбышевского района Татарии). Посольство было принято царем и его приближенными исключительно тепло при соблюдении всех церемоний торжеств. В последующие несколько дней состоялись различные приемы, застолья, дипломатические беседы, религиозные диспуты.

Ибн-Фадлан жил в ставке Алмаса до середины июня. За это время ознакомился с булгарской землей, булгарами, их жизнью и бытом, обычаями и обрядами, вел географические наблюдения, интересовался вопросами связей булгар с другими народами и племенами; посе-

58

тив пристань на Волге, наблюдал похороны богатого руса, расспрашивал о жизни и обычаях русов.

После этого Ибн-Фадлан и его коллеги вместе с Алмасом в сопровождении царской свиты переправились в бассейн речки Джауширма (современная речка Яуширма или Малая Бахта, текущая через село Яуширма Чистопольского района ТАССР). Там Алмас собрал съезд предводителей всех булгарских племен, где был официально принят ислам в качестве государственной религии, что сыграло впоследствии огромную роль в объединении разрозненных языческих племен в одно централизованное государство.

Побыв два месяца у булгар, арабское посольство вернулось в Багдад. Однако результаты экспедиции оказались не очень выгодными для халифата: огузы не приняли ислама, партия мусульман в Хазарии была распущена, из-за отсутствия обещанных денег булгарский эльтебер потерял надежду на халифа и остался в своих прежних связях со Средней Азией, откуда еще до приезда арабов проникло мусульманство в среду верхушки булгарского общества.

По этой причине в Багдаде вскоре забыли об экспедиции и ее результатах. Хотя Ибн-Фадлан составил подробный отчет халифу, однако уже почти никого не интересовали дела далекого Севера. Нашему путешественнику осталось заняться лишь мемуарами, и он составил интересное описание своего путешествия под названием «Рисаля» («Записка»), С целью слегка заинтриговать читателя он обогатил свои записки северными легендарными рассказами, но не смог удивить искушенного арабского читателя. Книга его была забыта, потом погибла, и лишь сокращенный вариант и отдельные пересказы попали в Среднюю Азию.

Правда, дипломатическая история посольства не была этим завершена. Через несколько лет, в правлении того же ал-Муктадира, булгарский принц, сын Алмаса, сделал ответный визит в Багдад. По сообщению знаменитого географа X в. ал-Масуди, булгарское посольство привезло арабам знамя, савад и деньги. Обмен знаменем, очевидно, был характерным для средневековья дипломатическим ритуалом (арабское знамя было подарено и Алмасу в 922 г.). Савад представлял собой дорогой северный подарок — шубу из чернобурок.

Примерно через 300 лет после этих событий, в 1215 г., «Рисаля» Ибн-Фадлана попала в руки арабского эн

59

циклопедиста Йакута ал-Хамави, который нашел ее в одной из богатых библиотек города Мерва в Средней Азии. Йакут включил сообщения Ибн-Фадлана о булгарах в свой «Географический словарь», составленный в 1224 г. и ставший знаменитым в восточной географии.

Прошло еще около шести столетий. В одной из библиотек Европы неожиданно был найден «Словарь» Йакута. В 1814 г. в Копенгагене датский востоковед Р. Расмуссен издал перевод сочинения Ибн-Фадлана по Йакуту. Данная работа привлекла внимание европейских ученых. Записки Ибн-Фадлана вскоре были опубликованы на шведском, английском, латинском языках.

В дело изучения трудов Ибн-Фадлана в XIX в. много труда внес российский академик, крупнейший востоковед X. М. Френ. Булгарская история, известная до этого лишь по русским летописям и данным В. Н. Татищева, вызвала большой интерес в научном мире после выхода в 1832 г. работы X. М. Френа. Был опубликован и ряд других работ, посвященных запискам арабского путешественника по словарю Йакута. Правда, нашлись среди ученых и такие, которые отнеслись было с недоверием к сообщениям Ибн-Фадлана. Однако это было временное явление. Авторитет создателя «Рисали» еще более укрепился, когда в его защиту выступили известные востоковеды В. В. Тизенгаузен, В. Р. Розен.

В 1924 г. распространилось новое сообщение — в одной из библиотек города Мешхеда в Восточном Иране нашлась книга Ибн-Фадлана, которая считалась утерянной. Эта рукопись попала в Мешхед еще в XIV в. через книголюба, один из предков которого был хозяином библиотеки Мерва, где читал записки Ибн-Фадлана упомянутый выше йакут. В 1935 г. фотокопия этой рукописи была передана Иранским правительством Академии наук СССР и через несколько лет была опубликована известным историком-востоковедом А. П. Ковалевским '. Однако Мешхедская рукопись все же не являлась подлинником, принадлежавшим самому Ибн-Фадлану. Дело в том, что в книгах Наджиба Хамадани (XII в.) и Амина Рази (XVI в.), в которых даны выписки из сочинения Ибн-Фадлана, были такие сообщения, которые отсутствовали в Мешхедской рукописи. Таким образом, иранская рукопись была сокращенной копией

¹ Путешествие Ибн-Фадлана на Волгу. /Перевод и комментарий под редакцией академика И. Ю. Крачковского. М. —Л., 1939.

60

подлинника Ибн-Фадлана, судьба которого остается пока неизвестной. Учитывая все это, в 1956 г. А. П. Ковалевский опубликовал новый перевод «Рисали» на основе Мешхедской рукописи, рукописи по Йакуту и выписок Хамадани и Рази, снабдив новое издание исчерпывающими историческими комментариями *.

Мы сказали, что для империи арабов посольство Ибн-Фадлана не имело большого значения. Однако для истории народов Восточной Европы, в том числе Татарии и татарского народа, его значение неоценимо. Будучи весьма наблюдательным путешественником, Ибн-Фадлан оставил ценнейшие сообщения по политической, социально-экономической истории, быту и культуре ряда тюркоязычных народов (булгар, огузов, печенегов, башкир) и древних русских. Преобладающая часть его сведений имеет отношение к волжским булгарам. Невозможно подробно остановиться на всех его сообщениях. Суммируя их, можно обратить внимание на следующие основные моменты.

В начале X в. в Волжской Булгарии господствовал классовой строй начальной стадии феодализма. Несмотря на некоторую племенную раздробленность, правителю булгар Алмасу удалось начать их объединение в одно централизованное государство, чем была заложена основа более тысячелетней писаной истории татарского и других соседних народов.

Государство булгар обширно, средства изобильны, доход многочислен. Основа хозяйства — земледелие: сеют пшеницу, ячмень, просо на плодородной черноземной земле. Значительное место отведено животноводству. Занимаются охотой и бортничеством. Государственная казна пополняется за счет шкуры соболя (или быка) с каждого дома, десятой части пошлины с прибывшего в Булгарию иностранного торгового судна или каравана.

У булгар много купцов, они ведут активную торговлю с соседями — ближними и дальними. Летом на Волге проходит оживленная ярмарка, являясь центром транзитной торговли. Помимо денежной, булгары ведут меновую торговлю с народами крайнего Севера; оттуда привозят дорогие меха — соболиные и чернобурки.

Глава государства и его приближенные еще до приезда арабов уже приняли ислам из Средней Азии.

* Ковалевский А. П. Книга Ахмеда ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921—922 гг. Харьков, 1956.

61

Для них построена мечеть, каждое утро муэдзин призывает к молитве. Наряду с языческим, существует и мусульманский обряд захоронений. Конкретных данных о существовании городов еще нет. Народ живет летом в юртах (есть некоторые сведения о зимних домах). Юрта (жилище) царя огромна, вмещает тысячу людей, внутри устлана армянскими коврами. В середине — трон царя, покрытый византийской парчой.

Еще живы языческие обычаи. Новорожденного ребенка берет к себе не отец его, а дед по матери; наследство покойного переходит не к сыну, а брату. Иными словами, существует кровное родство. Правовые нормы весьма жестки: существует закон смертной казни за убийство, даже за нечаянное. Жестоко казнят за воровство и прелюбодеяние. Нормы правопорядка и родовые обычаи булгар несколько были унифицированы с принятием классовой религии. Булгария переживала период отживания старых и зарождения новых форм идеологии и общественно-семейных отношений.

Итак, от археологических мы перешли к письменным источникам, которые органически связаны между собой, дополняют, уточняют друг друга. Естественно, писаная история Волжской Булгарии не представлена лишь «Запиской» Ибн-Фадлана; много было его последователей и продолжателей, среди которых и лично посетившие булгарскую землю, и особенно те, которые составили свои сочинения на основе расспроса очевидцев и изучения большой массы имевшейся литературы, путевых записок, карт и зарисовок.

Невозможно полностью анализировать средневековую восточную географию, имеющую отношение к истории Волжской Булгарии лишь в рамках научно-популярного очерка. Это — огромная тема, и она требует специальной монографии, которая состояла бы из нескольких больших глав, посвященных подробному сравнительно-текстологическому анализу источников по булгарской истории домонгольского и золотоордынского периодов. Такая монография — дело будущего. Здесь обратимся, как уже отметили, к некоторым общим сведениям, к сведениям историко-этнографического плана.

Самые выдающиеся произведения восточной географии написаны в X в. Литературу этого периода называют «классической и арабо-персидской географией», а сам период — «мусульманским ренессансом». Первый географ, оставивший ценнейшие сведения о волжских

62

булгарах,— это перс Ибн-Русте (Ибн-Даста — неправильное чтение его имени). Сохранился всего лишь седьмой том его огромной энциклопедии «ал-А’лак ан-нафиса» («Дорогие ценности»), составленной, по мнению специалистов-востоковедов, в период с 903 по 913 г. Хотя он сам не был в Поволжье, однако, путешествуя по южному Каспию, собрал сведения у тех, кто побывал на севере. К тому же Ибн-Русте пользовался географическими сочинениями своих предшественников, не сохранившимися до наших дней. Его книга, в свою очередь, была использована позднее такими известными географами, как ал-Бакри и Гардизи (XII в.) Абу-л-Фида (XIV в.).

Сообщения Ибн-Русте о волжских булгарах вкратце сводятся к следующему. Булгары живут на Волге в соседстве с буртасами, расстояние между ними в три дня пути. Царя зовут Алмас (большинство известных востоковедов принимают это чтение, а не форму Алмуш), он уже мусульманин. Более того, много мусульман и среди населения. В селениях есть мечети и начальные училища с имамами и муэдзинами (священнослужители).

Булгары состоят из трех больших групп (племенных объединений) — собственно булгар, берсулы и эсегелов (искилов). И одеяние булгар, и их захоронения мусульманские. Ведут торговлю с соседями, в первую очередь с русами. Булгары — народ земледельческий — возделывают разные сельскохозяйственные культуры: пшеницу, ячмень, просо и другие (ал-Гардизи добавляет к ним чечевицу, чумизу, а из овощей — тыкву). Булгары нападают на буртас, берут их в плен. Воюют на конях, носят кольчуги и имеют полное вооружение. Подать своему царю они платят лошадьми, царь берет себе по верховой лошади и от того, кто женится. Пошлину берут с прибывшего к ним иностранного купеческого судна. Основные богатства булгар — куний мех, который служит им денежной единицей. Своих монет у них нет, серебряные диргемы они получают из мусульманских стран.

Вот основные сведения Ибн-Русте о волжских булгарах. Нет необходимости удивляться его сообщению о том, что у булгар нет своих монет. Как уже отметили, Ибн-Русте написал свое сочинение в начале X в., к тому же он пользовался и данными IX столетия, а чеканка монет в Волжской Булгарии началась лишь й 20—30-х

63

годах X в. (по некоторым сведениям, чуть пораньше — известна одна монета 907 года).

Необходимо обратить внимание на следующее. Несмотря на то, что Ибн-Русте и Ибн-Фадлан не знали друг друга и писали совершенно самостоятельно, много общего в их сообщениях: царь булгар по имени Алмас уже мусульманин, племена булгар и эсегелов, названия основных сельскохозяйственных культур, уплата дани царю с каждого дома животными. Эти параллели свидетельствуют о большой достоверности источников.

Вышеприведенное сообщение Ибн-Фадлана об официальном принятии ислама булгарами в период правления в Багдаде халифа ал-Муктадира подтверждается самостоятельными сведениями и третьего автора — ал-Масуди. Масуди, как было отмечено, сообщал об ответном визите сына Алмаса в Багдад.

Ал-Масуди — один из крупных арабских географов, он долго путешествовал и оставил после себя более 20 научных трудов (отдельные книги состоят из 30 томов). Правда, в основном он писал о южных, арабских странах, но вместе с тем и давал краткие, но ценные сведения о русах, булгарах, буртасах. Ал-Масуди — первый арабский путешественник, оставивший сообщения о караванах, ходивших между Булгаром и Хорезмом, о булгарском и хазарском торговых флотах, плававших по Волге, о том, что ценные меха из Булгарии и Буртасии славились во всем арабском мире.

Известно, что Булгария вела оживленную международную торговлю. Почти все восточные географы и путешественники, что-либо писавшие о Волжской Булгарии, обращали особое внимание именно на эту сторону экономической жизни страны. По их сообщениям можно получить богатые представления не только о торговле булгар с русами, хазарами, народами Севера, буртасами, башкирами, с Средней Азией, но и товарах экспорта и импорта в этом товарообмене. Даже только у одного из них — у ал-Мукаддаси — имеется солидный список товаров.

Мукаддаси отличается среди восточных географов своей особой осведомленностью. Немецкий востоковед А. Шпренгер, впервые нашедший и издавший труд Мукаддаси, назвал его «величайшим географом, когда-либо существовавшим». Крупнейший советский востоковед-арабист И. Ю. Крачковский также дал высокую оценку Мукаддаси, обратив внимание на то, что он критически относился к предшественникам при оценке источников.

64

Мукаддаси путешествовал удивительно много, объехал и обошел почти все мусульманские страны и в результате долгих путешествий и большой литературнокартографической работы уже зрелым человеком в 985 г. создал свой единственный труд «Ахсан аттакалим фи мэ’рифэт ал-акалим» («Лучшее разделение для познания климатов»). Известно, что в средневековье земной шар делился на семь климатов — поясов от экватора до Северного Ледовитого океана. В состав последнего, седьмого климата, охватывающего примерно современную Восточную Европу, особенно ее северную зону, входила и Волжская Булгарин.

Мукаддаси так определяет экспорт булгарских товаров, вывозимых через Хорезм в южные страны: «Меха: собольи, беличьи, горностаевы, куньи и лесных куниц, лисьи, бобровые, зайцы, козьи шкуры, воск, стрелы, крупная рыба, шапки, белужий клей, рыбьи зубы, бобровая струя, янтарь, юфть, мед, орехи, барсы (или гончие собаки), мечи, кольчуги, березовый лес, славянские невольники, овцы, рогатый скот».

Как видим, здесь весьма богатый ассортимент товаров. Которые из них являются собственно булгарскими? Известно, что Булгария, являясь центром транзитной торговли, вывозила за рубеж и ту продукцию, которую получала из других стран.

Известный русский востоковед-семитолог, большой знаток арабской средневековой географии Д. А. Хвольсон относит к самим булгарам следующие из вышеперечисленных: сырье — куньи и бобровые меха, бобровая струя, заячьи и козьи шкуры, орехи, крупная рыба, березовый лес (лесоматериал), рыбьи зубы; готовая продукция — стрелы, шапки, белужий клей, юфть (мягкая шагреневая кожа). Некоторые из перечисленных товаров требуют разъяснения. Например, что такое бобровая струя и для чего она применялась? Бобровая струя — это пахучая жидкость, образующаяся в кожистых мешочках у бобра, используется для медицинских целей, в приготовлении духов и дорогого мыла. Следовательно, наши далекие предки уже умели пользоваться богатыми дарами природы. К таким же драгоценным товарам относится и белужий клей. Известно, что белуга, помимо ценного мяса и черной икры, дает еще высококачественный клей из плавательного пузыря, идущий на осветление вин.

65

Как видно из сообщений Мукаддаси, булгары вывозили, помимо рыбьего клея, и непосредственно дорогую, крупную рыбу, таковой, естественно, была белуга. В целом, белуга была широко распространенной, дорогой промысловой рыбой на Средней Волге. Ловили ее позднее и потомки булгар — казанцы, в период Казанского ханства (об этом имеется сообщение западноевропейского путешественника С. Герберштейна).

В списке Мукаддаси может вызвать удивление определение «рыбьи зубы». Рыбьими зубами называли тогда бивни мамонтов, которых находили на булгарской земле (по сообщениям Ибн-Фадлана и ал-Гарнати), или же моржовые зубы, широко распространенные в полярных районах. Ал-Гарнати писал позднее, что клыки и кости мамонтов отправляли булгары в Хорезм, где сбывали их по высокой цене, делали там из них разные дорогие вещи, они ценились даже выше слоновой кости. Моржовые зубы брали булгары от северных народов «йура», предков современных манси (вогулов). Эти зубы в некоторых странах, например, на Руси, действительно назывались рыбьими.

Несколько слов о юфти — дорогой сафьяновой коже. Изделия из подобной кожи были широко распространены в Булгарии, вывозились и за границу. Вспомним знаменитые булгарские сапоги по сообщениям русских летописей. В древнейшей из них, Лаврентьевской, от 985 г. говорится следующее: «Иде Володимер на Болгары с Добрынею с воем своим в лодьях, а торки берегом приведе на коних, и победи болгарыв и речь Добрыня Володимеру: «съглядах колодник (осмотрел пленных. — Р. Ф.), оже суть в сапозех (в сапогах. — Р. Ф.), сим дани нам не даюти, пойдем искать лапотников». Об этом же сообщают и многие другие летописи.

Булгарская кожа упоминается и в нескольких поздних источниках. Так, арабский автор XIII в. Ибн Абдаз-Захир сообщает, что золотоордынский хан Берке отправил египетскому султану дорогие подарки, среди которых и булгарские мешочки, обшитые галунами и блестками серебра. Арабский историк XIV в. ал-Муфаддал так описывает внешность того же Берке: на голове его колпак и золотой пояс с дорогими камнями на зеленой булгарской коже, на ногах — башмаки из красной шагреневой кожи. Долго славилась булгарская кожа за пределами страны; в Средней Азии, например, она известна была под названием «булгари». Дорогие ичиги

66

из булгарской сафьяновой («сахтиановой») кожи вошли в татарский народный фольклор, о них слагались песни. Есть полная уверенность в том, что татарская национальная узорная цветная обувь имеет глубокие, булгарские традиции.

Возвратимся к списку Мукаддаси. Д. А. Хвольсон утверждал, что остальные товары в этом списке являлись ввозными для булгар, т. е. они получали их от других. Бесспорно, такие наименования, как славянские невольники и мечи, поступали из Руси или через Русь из западных стран. Чернобурки и горностаевы меха, по всей вероятности, были буртасскими (об этом сообщал в свое время ал-Масуди). Овец покупали у башкир — так писал раньше Ибн-Фадлан. А вот остальные товары, например, кольчуги, мед, воск, были и у булгар, и они, конечно, в первую очередь вывозили свое.

Вспомним слова Ибн-Русте о том, что булгары носят кольчугу. Невозможно обеспечивать все войско импортным оборудованием; кольчуга, бесспорно, изготовлялась на месте (это подтверждается и многочисленными археологическими находками). По сведениям Ибн-Фадлана, в национальной кухне булгар славились мед и напитки из меда, а мед они собирали в лесу, занимаясь бортничеством. Ал-Балхи писал, что мед и воск поступали, например, в Хазарию от русов и булгар.

Раз уж зашла речь о торговле, необходимо сказать несколько слов и о торговле булгар с народами далекого Севера — с вису и йура. Вису — это белоозерская весь по русским летописям; часть веси обрусела, часть сохранила свое этническое лицо и известна под названием вепсы — народности прибалтийско-финской подгруппы финно-угорской группы языков. Вепсы живут в настоящее время в Вологодской области и в Карельской АССР.

йура (в русских летописях — югра) — древнее название предков современных хантов (остяков) и манси (вогулов) — народности обско-угорской ветви той же группы. Они составляют ныне коренное население Ханты-Мансийского национального округа. Так вот, предки этих народностей, племена вису и йура, были в определенной зависимости от Волжской Булгарии, с ними булгары вели постоянную торговлю. Только торговля эта была не обычная, не денежная, а немая, меновая (от слова «менять»), т. е. торговцы не разговаривали между собой, а менялись товарами, держась в стороне друг от друга. Вот как происходила эта торговля.

67

Булгары приезжают в страну вису и йура, оставляют свой товар на известном месте и удаляются. Приходят северяне, кладут свой товар и, если находят сделку соответствующей, берут булгарские вещи и уходят, оставив свои на месте. Если же булгарские их не устраивают, не трогают товар, просто удаляются на некоторое расстояние и ждут. Подходят булгары, что-то добавляют еще и снова удаляются. Появляются аборигены и, найдя товар подходящим, забирают булгарское, а свое оставляют.

Причина немой торговли заключалась в первобытном страхе северных племен перед цивилизованными. Меновая торговля булгар с народами крайнего Севера оказалась достаточно прочной в течение нескольких столетий, практически не меняясь и не отличаясь от начальной формы торговли периода Ибн-Фадлана. Эта торговля была весьма выгодной для булгар. Возили они туда соль, некоторую одежду, железные вещи, какие-то украшения, а вывозили дорогие меха — соболя, чернобурки и другие.

В восточной географии имеются короткие, но небезынтересные сведения о языке булгар, об их одеждах. В этой связи достойны внимания сообщения ал-Истахри и Ибн-Хаукала: «Язык булгар подобен языку хазар, а у буртасов другой язык, ровно как язык русов не язык хазар и буртасов». Далее они писали, что одежда русов — «малые куртки, одежда же хазар и булгар — целые куртки».

Истахри и Ибн-Хаукал являются представителями классической арабской географии X в., великими географами Востока. Истахри закончил свое сочинение «Китаб масалик ал-мамалик» («Книга путей государств») в 930—933 гг., однако оно было распространено в арабском мире в несколько поздней редакции. Ибн-Хаукал был младшим современником ал-Истахри, повторяя своего предшественника в книге с традиционным названием «Китаб ал-масалик ва-л-мамалик» («Книга путей и государств»), завершенной в 967 г. Однако он не являлся простым компилятором. Ибн-Хаукал много путешествовал, проверяя сообщения тех, кто писал до него, делал существенные дополнения к ним.

Сообщения ал-Истахри и Ибн-Хаукала о близости языка и одеяния булгар и хазар дополняются сведениями неизвестного автора выдающегося персидского географического сочинения «Худуд ал-алам» («Границы

68

мира», 983 г.) о том, что булгары видом и природой похожи на тюркское население Хазарского каганата.

Мы начали с записок Ибн-Фадлана — первого путешественника в страну булгар. Завершим наш очерк рассказами ал-Гарнати, посетившего эту страну более чем через 200 лет после знаменитого багдадца. Полное имя путешественника — Абу Хамид Мухаммед ибн Абд ар-Рахим ал-Гарнати ал-Андалуси. Это довольно длинное имя в определенной степени рассказывает и о биографии его носителя: звали его Мухаммед, отца — Абд ар-Рахим, а сына — Хамид. Обычно арабы добавляли к имени человека имя (кунью) его первого сына, таким образом, кунья Абу Хамид означает: отец Хамида. Арабские нисбы (нисба — показатель отношения к чему-либо) ал-Гарнати, ал-Андалуси значат, что он из города Гарнат (Гранада) Андалусии — южной, арабской тогда Испании.

Абу Хамид ал-Гарнати еще в юном возрасте покинул отчий дом, чтобы продолжить свое домашнее образование в известных мусульманских центрах. Җил в таких знаменитых городах, как Александрия, Каир, Багдад* слушал лекции по теологии и грамматике, изучал древности Египта. После этого начал свое долгое путешествие в качестве проповедника мусульманства. Большую часть своей жизни провел на Севере: 20 лет жил в городе Саксине в низовьях Волги, дважды — в 1135—113& и 1150 гг. — посещал Булгар, совершил путешествие к славянам, три года пробыл в Венгрии.

Ал-Гарнати в общей сложности пропутешествовал сорок лет, объездил и обошел за это время половину мусульманского мира и соседние страны и народы, прошел через многие испытания, потерял многих своих близких. Один из сыновей, например, умер в Булгаре* а старший сын Хамид остался в Венгрии. Там ал-Гарнати служил у короля; когда он захотел совершить паломничество в Мекку, король его не отпускал, очевидно, ему нужна была миссионерская деятельность ал-Гарнати среди венгерских мусульман. Уехал он от короля, оставив сына в заложниках. Побывав в Мекке, он решил было снова вернуться в Восточную Европу, но судьба сложилась иначе. По пути из Мекки остановился в Багдаде, сел за написание своей книги «Му’риб ан ба’д аджаиб ал-Магриб» («Ясное изложение некоторых чудес Запада»), Книга получила большую популярность. Через семь лет, в 1162 г., он сочинил другую книгу под

69

названием «Тухфат ал-албаб ва нухбат ал-а’джаиб» («Подарок умам и выборка из чудес»). Умер ал-Гарнати в глубокой старости, 90 лет от роду, в Дамаске.

Вторая книга ал-Гарнати имела больше списков и поэтому больше распространилась, выдержала несколько изданий в Европе и России. Оставалась неизвестной судьба первой книги Гарнати, знали о существовании этой рукописи лишь по сведениям турецкого библиографа XVII в. Хаджжи Халифы. Лишь в середине нашего столетия она была найдена в Мадриде испанским востоковедом Ц. Дублером и издана там в 1953 г. В 1971 г. в Москве были изданы обе книги ал-Гарнати с соответствующими историческими комментариями *.

Путешественник довольно долго оставался в Булгаре, особенно в первый свой приезд туда в 1135—1136 гг. Он перенес там и зимние морозы и летнюю стужу. Из Саксина до Булгара поднялся по Волге, проехал это расстояние в 40 дней. На этом пути он видел рудники, где добывали соль и на больших судах отправляли в Булгар. У булгар летний день очень длинный, до 20 часов в сутки; зимой же наоборот — день короткий при длинной ночи. Летние дни очень жаркие, а зимой бывают такие холода, что трещат бревна. Пользуясь морозами, царь булгар совершает походы к соседям и возвращается с пленными. «А жители Булгара,— пишет ал-Гарнати,— выносливейшие из людей в отношении мороза, потому что пища их и питье по большей части из меда, мед же у них дешевый». Эти слова созвучны с сообщением Ибн-Фадлана о том, что у булгар много меду.

Северные племена зависимы от булгар, они платят им налог джизью (подушная подать с немусульман) и харадж (поземельный налог) — это племена вису на расстоянии одного месяца пути от булгар и еще севернее от них племена йура. Булгары приезжают к ним и ведут меновую торговлю. Путешественник пишет, что булгары ездят к ним зимой на лыжах: лыжи с двумя приподнятыми концами, прикрепляются к ногам прочными кожаными ремнями. В левой руке держат «поводье», идущее от передних концов лыж, а в правой —

¹ Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131—1153 гг.). /Публикация О. Г. Большакова, А. Л. Монгайта. М., 1971.

70

палку с кругом внизу, которой отталкиваются и таким образом «быстро двигаются по снегу».

Иногда в зимние месяцы северяне сами приезжали в' Булгар; летом, т. е. в период оживленной международной торговли, булгары не разрешали им появляться у них. Они светловолосые, с голубыми глазами, одеты в меховые и льняные одежды. Помимо вису и йура, подчинены булгарам и племена ару (комментаторы ал-Гарнати считают, что это — предки современных удмуртов, которых раньше называли арами). Оттуда булгары получают превосходные бобровые меха. У ал-Гарнати упомянута еще одна «народность, живущая среди деревьев, бреющая бороды». Живут они между славянами и булгарами, платят харадж последним. «И нет у них религии, они почитают некое дерево, перед которым кладут земные поклоны». К сожалению, ал-Гарнати не дает названия этой народности, проживавшей, как видно из рассказов путешественника, к западу от булгар.

Значительный интерес представляют сообщения ал-Гарнати о ловле народами крайнего Севера большой рыбы (кита?) в «море Мраков», т. е. в Северном Ледовитом океане. Для ее ловли северяне покупали у булгар «железные» сабли, вернее, гарпуны. Несколько интригующим является рассказ о великане в стране булгар, рост которого был больше «семи локтей» (в современных измерениях — 3,5 м; средняя длина «локтя» составляла 50 см. Чувствуется, что наш путешественник здесь слегка «загнул», округляя свои измерения цифрой семь, которая являлась священной в мусульманском мире. Путем различных сравнений специалисты приходят к выводу о том, что рост булгарского великана мог составить 2,3 м). Булгарский царь велел изготовить для него кольчугу и шлем и брал с собой на войну. Тот разил врага огромной дубиной. «И не было в Булгаре бани, которая могла бы его вместить, кроме одной высокой бани с широкими дверями».

Находясь в стране булгар, ал-Гарнати прочитал книгу «История Булгара», написанную судьей Якубом ибн-Ну’маном, учеником известного на Востоке богослова и философа Абу-л-Масали Джувайни из Нишапура — города в восточной Персии. К сожалению, ал-Гарнати не давал пересказов из этой утерянной книги, помимо одного сообщения о том, как один факих, приехавший из Бухары, хорошо знавший также медицину, взялся лечить булгарского царя и его жену, если они примут

71

его веру. «... Они поправились и приняли ислам, и принял ислам народ их страны». Имя этого проповедника и годы его прибытия в страну булгар не указаны. Однако судя по тому, что речь идет о факихе, приехавшем из мусульманской страны, о принятии ислама населением вслед за царем, можно преположить, что он был, очевидно, Ибн-Фадлан.

 

 

Рассказывая о наших первых археологических работах в марийских лесах, я писал, что, завершив там работы, мы перебрались на территорию Татарии. Отряд на машине отправился в сторону Елабуги копать курганы, а мы с моим другом Карлом снова подались в разведку. Сели на пароход и поплыли вверх по Каме до Вандовки, оттуда на моторке перебрались на другой берег, где в Каму вливается Шешма. Нам предстояло вести поисковые работы на левом берегу Камы между устьями Шешмы и Зая.

Еще на берегу чувствовалось, как поднимается ветер, а уж когда мы достигли середины Камы, река совсем разбушевалась. Ветер все усиливался, и река стала походить на бушующее море. На нашу лодку набегали огромные волны, словно хотели непременно поглотить нас. Вот одна из них забирает лодку на гребень и вскидывает вверх, и не успеет она отхлынуть в сторону, как лодка проваливается вниз и оказывается перед новой волной, которая чуть не смывает нас. Это лодочник молодец, не выпускает руля из рук. Вроде отмучились: приближаемся к берегу. Правда, это еще только нижний берег, откуда начинается широкий луг,

¹ Поэтические переводы некоторых стихов и песен сделаны Р. Кожевниковой.

72

и нам предстоит пройти километров пять, пока доберемся до основной террасы реки — до ее высокого берега. Лодочник отправился в обратный путь, посоветовав нам идти на деревню Русский Сарсаз, виднеющуюся на горе.

Нам нет надобности спешить. Доберемся к вечеру до деревни, и ладно. Переночуем там, а уж утром возьмемся за дело. Начинать работу сегодня уже нет смысла: чего доброго, окажешься к ночи вдали от деревни. Разожгли костер, посушили одежду (промокли-то мы, оказывается, до ниточки), перекусили, отдохнули. Тем временем солнышко склонилось к закату, и мы отправились в путь, собрав вещи.

Чуть отошли, как широкий водный простор преградил нам дорогу. В надежде обойти, подались мы влево, однако ни конца, ни края не видно; заплутав порядком, мы оказались снова на том же месте, куда причалила наша лодка. Взяло сомнение: уж не островок ли это? И луг-то широкий такой, кругом тальники, что и глазом не охватишь. Пробовали идти в противоположную сторону, однако, немного поплутав, снова оказались на своем причале. Все ясно — мы на островке. По-видимому, ошибся наш лодочник. Остается одно: как-то преодолеть этот водный барьер. О том, чтобы переплыть, и речи быть не могло — на нас не только одежда и обувь, но и тяжеленные рюкзаки с едой и экспедиционным оборудованием.

Вдруг куда-то пропал Карл. Крикнул — не отвечает. Подошел к воде и ахнул. Он ступил было в воду, а там сразу с берега оказалась большая глубина, рюкзак его и потянул вниз. Сквозь прозрачную воду я увидел, как барахтается мой друг. Вытащнть-то я его вытащил, но отсырели соль и спички, которые были в его рюкзаке. Оставалось только мечтать о том, чтобы разжечь костер и попить горячего чаю.

Порядочно прождав, мы увидели проплывающую мимо нас лодку. Она пришла за косарями к соседнему островку, заодно доставила на берег и нас. Тем временем село солнце, а до Сарсаза мы добрались уже в сумерках.

На следующий день мы отправились в путешествие по левому берегу Камы. Какой чудесный уголок природы! Берег настолько высок, что кружится голова, когда заглядываешь вниз. Там, внизу, широкая долина, которая осталась под водой, образовав заметное число островков. Одни из них заросли кустарником и мелким

73

лесом, другие покрыты зеленой травой. Чуть поодаль течет Кама-река, на поверхности которой там и сям виднеются плоты и пароходы. Еще дальше, на правом берегу, начинается бескрайний лес, который на горизонте обретает голубовато-серый цвет и, кажется, сливается с небом...

Наша первая самостоятельная археологическая разведка оказалась довольно успешной: нашли новые памятники бронзового и раннего железного веков, среди них несколько городищ ананьинской культуры. В нижнем течении Шешмы, на одном из ее притоков, на высоком берегу впервые выявили булгарское городище — остатки военной крепости. Это были наши первые археологические успехи на родной земле.

Завершив разведку, отправились на пароходе в Елабугу, поблизости которой базировался наш станционар. Приехав в город, попутно решили побывать на овеянном легендами «Чертовом» городище.

Итак, мы на городище. Здесь, чуть юго-западнее от Елабуги, на высоком берегу Камы стоит одинокая, белокаменная древняя башня. Кто ее построил, что это за городище и почему его назвали «чертовым»? Невольно вспоминается одна легенда.

... В старинном городке на высокой горе жил в одиночестве «бес» (так назван христианским священником мусульманский святой). Ходили туда еще древние булгары на богослужение, устраивали свои молища. Позднее и казанцы приходили к «бесу», просили помощи в трудных делах. Помогал им «бес», от всяких недугов исцелял. В один из дней началась война с иноверцами, казанский сеид пришел к хозяину городка, попросил благословения на священную войну. Ровно десять дней молился «бес», на одиннадцатый подал голос из молельни: «Больше помочь я вам не могу, люди добрые. Прогнан я отсюда нечистою силою. Ухожу я навсегда в места пустые, непроходимые». Показался из града дым черный, поднялся вихрем высоко в воздух, из дыма того змей огромный, огненный и полетел на запад...

Легенда приводится в известной «Казанской истории», написанной после покорения Казанского ханства одним русским священником. Җил он 20 лет в плену в Казани перед ее взятием. Там и записал легенду. Через «Казанскую историю» легенда распространилась и среди русских. Они и назвали городище «Бесовским» или «Чертовым».

74

Родились легенды о «Чертовом» городке еще в булгарский период, передавались из поколений в поколения, обогатились новыми событиями, новыми именами. В одном из вариантов рассказывается о проживании «беса» в большом храме, о приходе к нему булгарского хана с просьбой помочь в борьбе против монгольских полчищ. Хан не смог получить помощи, вернулся в свой город и там погиб со всей семьей в борьбе против завоевателей. Еще один вариант легенды гласит, что «Чертов» городок был взят войсками Тамерлана, тот обитал там некоторое время, даже начал строить каменную башню и стену. Имя Тамерлана (Аксак-Тимура) встречается и в широко известном сочинении «Таварихе Булгария» Хисамутдина ибн-Шарафутдина (XVI или XVIII в.). Автор считает, что Алабугу (Елабугу) построил Искандар Зулкарнаин, т. е. Александр Македонский, однако позднее ее разрушил Тамерлан.

Здесь ошибка. Во-первых, Александр Македонский жил задолго до Булгарского государства, еще до нашей эры — в 356—323 гг.; во-вторых, в период Аксак-Тимура «Чертова» городка уже не было — он датируется домонгольским периодом. Да и Тамерлан так далеко на север не ходил: в своих завоеваниях в Поволжье он не поднимался выше реки Кондурчи в современной Куйбышевской области. Известно, что в татарских источниках, составленных в значительно позднее время — в XVII—XVIII вв., встречаются факты анахронизма, т. е. ошибки в определении исторических периодов и личностей. Это присуще и легендам. При описании истории булгарских городов в них частенько упоминаются имена друх крупных завоевателей — Зулкарнаина и Тамерлана. Один из них строит эти города, другой разрушает.

Впрочем, пофантазировали и некоторые историки. Отдельные из них пытались отождествлять Елабугу со скифским городом Гелоном, известным по сочинению греческого историка Геродота, жившего еще до Македонского. Другие помещали на месте «Чертова» городка город Булгар, известный по русским летописям под названием Бряхимоң. В большинстве из них «Чертов» городок принимался за начальную Елабугу. Однако эти мнения не получили научного подтверждения.

Основываясь на накопленных к настоящему времени историко-археологических данных, можно так представить прошлое «Чертова» городища. В середине первого

75

тысячелетия до н. э. здесь было первобытное родовое укрепление племен ананьинской культуры. Естественно, в те далекие времена на территории городища не было каких-либо каменных башен. Высокие берега Камы и ее притока Тоймы служили природной защитой этого убежища, а с открытой, напольной, стороны был сооружен земляной вал. Это родовое укрепление было не только местом убежища, но, очевидно, и небольшим пунктом наблюдения за окрестностью.

Прошли столетия. Эти места заняли племена именьковской культуры. Оставшееся от ананьинцев укрепление на удобном месте понадобилось именьковцам, а после них и булгарам. Постепенно городок стал форпостом по охране северо-восточных рубежей Булгарского государства, крупным наблюдательным пунктом за движением по Каме. Его площадь значительно расширилась, были сооружены две внешние линии оборонительных укреплений и воздвигнута каменная цитадель, прекратившая свое существование в период монгольских завоеваний.

Прошли новые столетия. На землях бывшей Волжской Булгарии возникло другое феодальное государство — Казанское ханство. И оно прекратило свое существование в 1552 г. Вскоре возле «Чертова» городища образовалась русская деревня Трехсвятская (позднее — Елабуга), там была построена Покровская церковь. Дополнительно к этой церкви в 1614—1616 гг. на территории «Чертова» городища возник Троицкий монастырь. Монастырь был ликвидирован в 1764 г., но остались от него две деревянные церкви.

В 1767 г. казанский архиепископ Пуцек-Григорович обратился с просьбой к прежним хозяевам монастыря описать древние сооружения, надгробия и другие памятники старины, которые могли быть на месте монастыря. В ответном письме из Елабуги сообщалось, что у бывшего монастыря находятся остатки каменной стены длиной 12 сажень (25,56 м), высотой 5 аршин (3,55 м) и толщиной 1 аршин (0,71 м); на обоих концах стены и в ее середине имеются 3 башни. Одна из них выше остальных на 4 аршина, с деревянным покрытием, в монастыре использовалась под церковь.

Спустя два года, в 1769 г., русский путешественник капитан Н.; П. Рычков, сын известного русского историка и этнографа П. И. Рычкова, наряду с Булгарским, Билярским и Иски-Казанским, посетил и «Чертово» го

76

родище, описал находившиеся там развалины. При его посещении еще стояла упомянутая выше стена с башнями. Н. П. Рычков обратил внимание на крепкость стен, на мастерство ее древних строителей. Он внес и некоторые дополнения в описание этих развалин, сделанное в свое время монахами. Так, стена имела длину 13 сажень (27,69 м), а сохранившаяся, наиболее высокая башня была с 6 окнами и дверью в нижней части. Рычков сделал предположение о том, что башня является остатками городски* ворот. Путешественник снял план городища, провел измерения земляных валов, которые имели высоту до 3 м.

В 1834 г. развалины «Чертова» городища описал профессор Казанского университета, известный востоковед Ф. И. Эрдман. При его посещении две из трех упомянутых башен остались уже на уровне стен. Эрдман впервые сделал обмеры третьей, сохранившейся башни: высота (в современных измерениях) 6,39 м, диаметр 4,46 м, периметр 15,62 м. По его мнению, башня была двухэтажной, о чем свидетельствовали остатки толстого деревянного пола между ними.

Известный русский палеограф и археограф К. И. Невоструев, интересуясь древней историей Поволжья, вошел в контакт с елабужским купцом И. В. Шишкиным. Последний был в свое время городской головой, являлся образованным, прогрессивным человеком своего времени. Он передал своему сыну просьбу Невоструева. Сын, будущий великий художник России И. И. Шишкин, находился в это время дома у родителей на каникулах, возвратившись с учебы из Германии. Он с увлечением взялся за составление плана городища, сделал несколько удачных этюдов его округи, обмеры стен и башен. Эти обмеры отличались от предыдущих достаточной профессиональностью.

Оказалось, что зафиксированная прежде с*гена с тремя башнями была лишь частью большой каменной крепости. По заметным следам на земле Шишкин составил план этой крепости, которая имела четырехугольную форму длиной 21,30 м, шириной 19,17 м. В каждом ее углу стояли по одной башне, а в середине каждой стены еще по одной полубашне. Помимо этого основного сооружения, на территории городища были заметны следы еще нескольких каменных построек.

Единственная уцелевшая из четырех башен была реставрирована в 1867 г. под руководством отца Шиш-

77

Цитадель «Чёртова» городища. Реконструкция Ф. X. Валеева

кина. Позднее, в конце XIX в. и в советское время, особенно в послевоенный период, «Чертово» городище и его башня были несколько раз исследованы археологами. Башня была оценена как единственно сохранившийся, уникальный памятник булгарской монументальной архитектуры домонгольского времени (известно, что архитектурные памятники города Булгара относятся к более позднему, золотоордынскому периоду — XIII— XIV вв.). По авторитетному определению крупнейшего советского булгароведа А. П. Смирнова, цитадель «Чертова» городища по своим размерам (400 кв. м) и мощи превосходила кавказские военные крепости средневековья.

Башня Елабужского «Чертова» городища стоит на высокой горе как светлая память о тысячелетней истории и призывает нас быть внимательными к богатой истории наших предков.

 

 

Словно степь широкая цветущий луг без края и конца, извивающаяся река с серебристой водой, дремучий бор и, наконец, плодороднейшая черноземная почва — эти исключительные природные богатства отличают реку Малый Черемшан от других многочисленных, больших и малых рек Татарии, придавая ей удивительную красоту и прелесть. Красота и богатство ее издревле привлекали к ней людское внимание, поэтому вот уже десятки столетий кипит жизнь в долине Черемшана.

Первые люди появились на берегах Черемшана четыре тысячи лет тому назад, в эпоху бронзы. Как принято считать в официальной исторической науке, это были племена северо-иранской языковой группы, пришедшие с юга,— племена срубной культуры. Они жили в открытых поселениях, расположенных на невысоких береговых террасах реки, занимались скотоводством и земледелием, оставили после себя многочисленные курганы на полях.

Связываемые в народе с именем древне-тюркского богатыря Алп («Алып тавы» — «Гора Алп», «Алып чабата каккан җир» — «Место, где Алп стряхнул свои лапти»), эти курганы являются местами родовых захоронений срубных племён.

Некоторые наши лингвисты объясняли происхождение слова «Черемшан» (по-татарски — «Чирмешэн») результатом добавления к корню «Чирмеш» (черемис — древнее название марийца) суффикса «эн» («ан»), означающего, мол, реку. Поэтому писали они «Чирмешэн», что означает: река черемисов (марийцев; получалось, что и древнерусское, летописное название этой реки в форме «Черемисан», принятое в свое время от булгар, свидетельствовало о черемисах). Ой ли! Если бы там в древности жили марийцы, то река имела бы аборигенное, марийское название (кстати, «чирмеш-черемис» — это не самоназвание марийцев). Как правило, реки после колонизации её другими племенами и народами продолжают носить прежние, местные названия.

79

Притом остаются прежние формы или несколько видоизмененные по правилам грамматики языка пришлого населения. Это везде так! Обратимся лишь к некоторым примерам из нашего края. Современные, «русские» названия почти всех рек Татарии и прилегающих районов основаны на местных, татарских: Казан суы (дословно: Казань-река) — Казанка, Ашыт — Ашит, Шушма — Шошма, Шушма (в Закамье) — Шешма, Мишэ— Меша, Зәй— Зай, Актай— Ахтай, Ык — Ик и многие другие. Так же: Чирмешэн — Черемшан.

Что означало название этой реки в форме «Джарамсан» («Җарамсан»), впервые зафиксированной в записках Ибн-Фадлана? Когда и почему «Җарамсан» превратилось в «Чирмешэн», учитывая при этом, что к концу XII в, в летописях появляется его русская транскрипция в форме «Черемисан». Эти вопросы требуют лингвистического, тюркологического объяснения.

Возвратимся к черемисам. Җили ли в прошлом марийцы на берегах Черемшана? В течение ряда лет мы проводили сплошное археологическое обследование всего бассейна Черемшана — и Большого, и Малого, но не нашли ни одного древнемарийского археологического памятника. Если бы жили, оставили бы свои селища и другие памятники, и название реки было бы марийским.

Первое тысячелетие до нашей эры и начало нашей эры — ранний железный век — является белым пятном на археологической карте Малого Черемшана. Спросят: а что, край не был заселен, пустовал? Да, бывает и такое в истории. Там могли лишь в отдельные периоды появляться некоторые кочевые племена. В середине I тысячелетия н. э. в Среднем Поволжье, в том числе и на Черемшане, появились племена именьковской культуры, с которыми связывается начало тюркизации края. Именьковцев сменили булгары, пришедшие в Среднее Поволжье к концу VIII в. Это и есть последний период существования именьковской культуры, носители которой смешались с булгарами.

Некоторые археологи не согласны с этим мнением и считают, что после прихода булгар именьковцы ушли. Трудно согласиться с подобной мыслью. Во-первых, если бы они ушли куда-то, то они там должны были оставить после себя памятники, т. е. городища, селища и другие объекты. Нигде за пределами их коренной территории в Среднем Поволжье, совпадающей с основной территорией в Волжской Булгарии, их нет. Во-вторых,

80

археологические раскопки и разведки убедительно свидетельствуют о том, что верхние слои многих именьковских памятников постепенно, без наличия стерильного, разделяющего слоя переходят в нижние слои раннебулгарских.

Это было четко констатировано работами известного казанского археолога и историка Н. Ф. Калинина, посвятившего всю свою долгую научную жизнь исследованию средневековой истории Татарии. Это подтверждается систематическими поисками П. Ң. Старостина, исследователя памятников именьковской культуры. Это подтверждается нашими многолетними наблюдениями. И, наконец, третье. Черемшан не везде одинаково заселен был именьковцами, вернее, чистоименьковскими племенами. В верхнем и нижнем течениях Малого Черемшана, в среднем — Большого распространены памятники с несколько иной материальной культурой.

Археологам известно, что именьковская керамика делится на две группы. Одна из них, основная, это — серая лепная плоскодонная неорнаментированная посуда из глины с примесью крупного шамота (измельченная обожженная глина), с шероховатой поверхностью. Ее называют группой А. Другая (группа Б, она значительно меньше) — почти такая же керамика, но без примеси крупного шамота и с гладкой поверхностью. Так вот, в вышеуказанных районах Черемшана, где нет поселений с собственно именьковской керамикой, их заменяют поселения с керамикой, похожей на керамику группы А: это такая же лепная неорнаментированная плоскодонная посуда с примесью крупного шамота, но в отличие от именьковской имеет гладкую на ощупь, хотя и бугристую поверхность; цвет ее не серый, а какой-то буровато-желтый, порой даже коричневато-оранжевый.

Когда мы в первый раз проводили разведку в бассейне Малого Черемшана и обнаружили целый круг памятников с такой керамикой, я показал ее коллегам — археологам, изучающим именьковскую и булгарскую керамику. «Именьковцы» отказались от нее, сказав, что она, хотя и похожа, но не их керамика. Кто-то даже попробовал на зуб и отметил, что она мягче. Ну, что же — мягче так мягче! Обратился к «булгарцам»: не пальцинская ли она? Известно, что булгарская керамика, помимо гончарной, состоит и из лепной, которая, в свою очередь, делится на ряд групп. Одна из них называется пальцинской по ее наличию в материале

81

Мало-Пальцинского и Больше-Пальцинского селищ в Ульяновской области; эта посуда также плоскодонная, с примесью крупного шамота, и цвет ее какой-то оранжеватый. Вот я и спросил, не относится ли керамика с Черемшана к этой пальдинской группе раннебулгарской керамики. Сказали: близка, но не та — изгиб венчика у нее несколько другой. Надо же!

А тем временем черемшанская керамика все накапливалась. Через год мы нашли ее в низовьях реки, а еще через год и на Большом Черемшане. Памятники с подобной керамикой в большинстве своем, как и именьковские, находились в нижних слоях булгарских селищ и, подобно именьковским, еще ниже без разделяющего слоя между ними. Иногда встречались однослойные поселения, т. е. памятники только с этой новой посудой. Изучая керамику булгарских поселений с Самарской Луки на Волге, собранную в 20—30-х годах и хранящуюся в Куйбышевском областном музее, я снова встретился с подобной керамикой, хотя там, как и у нас в Татарии, были и именьковские памятники.

В результате всего этого сложилось вполне определенное мнение о том, что черемшанская керамика с шамотом, весьма близкая по своей фактуре к именьковской и распространенная в тех местах, где отсутствует последняя, оставлена населением, имевшим этническую близость с именьковцами. Это население вместе с собственно именьковцами составило добулгарские тюркские корни сложения будущего этноса Волжской Булгарии. Нам кажется, что это население быстрее сблизилось, смешалось с булгарами, о чем свидетельствует схожесть его керамики с булгарской лепной. Мы дали этой керамике условное, весьма краткое археологическое название: керамика Ai — она напоминала

именьковскую группу А, но в то же время чем-то отличалась.

Памятники с керамикой Ai изучены пока лишь разведочно. Перед археологами, исследующими предбулгарский и раннебулгарский периоды, возникает большая необходимость раскопок некоторых наиболее выразительных памятников этого круга. Это дало бы новый, весьма интересный материал для более полного выяснения все еще не решенного до конца вопроса этнической принадлежности именьковских племен — предшественников волжских булгар. Этот вопрос чрезвычайно актуален и имеет важнейшее значение при по

82

становке и решении проблемы этногенеза, вопросов времени тюркизации Среднего Поволжья, формировав ния этноса и культуры Волжской Булгарии.

Пусть уважаемый читатель великодушно простит меня за то, что я несколько увлекся разговорами о новой керамике. Выше уже было отмечено, что «ее величество» керамика имеет первостепенное значение для археолога и археологии в определении культурной и этнической принадлежности ее носителей, для выяснения вопросов, откуда они пришли, как сложилась их дальнейшая судьба. Это очень важно при изучении всех периодов человеческой истории, начиная с неолита, когда появилась глиняная посуда. Однако ее значение все более возрастает по мере продвижения вверх по лестнице истории, когда имеем дело с проблемой происхождения современных народов.

Итак, параллельно с именьковцами, в составе их союза племен, жили их сородичи — носители керамики А]. Их и именьковцев заменили булгары. Жизнь на Черемшане продолжалась, даже еще более оживилась. Булгар и по численности было больше, да и социально-политическое и культурное развитие их, имевших уже опыт государственного строительства на юге, стояло выше, чем у местных племен военной демократии — последней стадии первобытно-общинного строя. Булгары явились первыми, кто построил в наших краях новую социально-экономическую формацию—раннефеодальное государство.

В домонгольский период истории Волжской Булгарии бассейн Малого Черемшана являлся одним из центральных районов, самой густозаселенной областью государства. В результате сплошного археологического обследования в 60-х годах при учете некоторых прежних сведений удалось составить наиболее полную карту археологических объектов Малочеремшанского бассейна, включающую более 450 памятников, в том числе 20 городищ, около 250 селищ — это почти четвертая часть всех известных к настоящему времени археологических памятников Волжской Булгарии. Такая густозаселенность объясняется прежде всего тем, что это был центр страны с самой плодородной черноземной почвой; одновременно сыграл роль и такой немаловажный политический фактор, что здесь находилась одна из столиц, государства — город Буляр.

8»

... После разрушения Булгара Тамерлан направился к Буляру. Вот его войско приблизилось к городу и остановилось перед его мощными укреплениями. В это время правитель Буляра совещался с аксакалами — сможем ли устоять перед грозными силами этого страшного завоевателя. Мудрецы долго спорили: бороться или сдаться на милость врагу, но не смогли прийти к единому мнению. Вот один из них поднялся на высокую башню и, увидев неприятельскую силу, подобную бушующему морю, посоветовал не проливать зря кровь и открыть ворота. Враг ворвался в город и истребил большую часть его населения.

Тамерлан, с целью узнать мнение народа о себе, любил ходить в толпе, переодевшись в чужую одежду, и прислушиваться к разговорам. Если кто-нибудь обвинял его в несчастье, то на другой же день завоеватель истреблял обвинителя и весь его род. Если кто признавал собственную вину и говорил, что беда послана самим господом богом, то такого Тамерлан вознаграждал.

И вот, пользуясь сумерками и переодевшись, Тимур пошел по Буляру. Многие говорили: все наши беды от этого хромого ¹ беса, будь он неладен. Однако тут вдова одного вельможи бросила толпе: «Не то говорите,

люди добрые. Что бы мог сделать один Тимур, если бы не было наших бездарных предводителей и всевышнего». На другой день Тимур дал свободу этой женщине и ее детям. Они переселились в другое место, и продолжился род Буляра...

Это — легенда. Как и всякой другой легенде, и ей присущи отдельные неточности, искажения. Однако дело не в этом. Оно прежде всего в том, что народ хранит память о нем и его жителях.,

Перейдем к более достоверным источникам. Русские летописи сообщают, что великий князь владимирский Андрей Боголюбский вместе со своим сыном Мстиславом и муромским князем в 1164 г. организовал поход на Волжскую Булгарию. В источниках говорится, что русские одолели булгар, а князь последних со своей дружиной скрылся в Великом городе, не указывая при этом, где находился этот город.

Его местоположение становится в какой-то степени ясным из другого сообщения тех же русских летописей

¹ Тамерлан хромал на одну ногу, откуда и его прозвище в народе: Аксак-Тимур, т. е. Тимур-Хромой.

84

о повторении похода через 20 лет — в 1184 г., но уже во главе с другим великим князем, а именно Всеволодом (Всеволодом III, Большое гнездо), сыном Андрея Боголюбского. Этому походу предшествовало такое событие. Как известно, Булгарское государство издавна вело торговые связи с Русью — со своим ближайшим соседом. В русских городах Верхнего Поволжья и Оки были булгарские торговые фактории. Однако какие-то разбойники из Рязани, Мурома и других городов ограбили булгарских купцов, к тому же разорили их города и села на Волге. Булгары дважды обращались к Всеволоду с просьбой положить конец грабежу, однако князь не смог управиться с разбойниками, хотя посылал в города приказы ловить их. Грабежи повторялись. Булгары, озлобившись, ходили походом на Русь, разоряли Городец, Муром, дошли до Рязани. Это произошло в 1183 г. Всеволод решил отомстить булгарам и через год организовал большой поход в их страну, в котором участвовали, кроме основных сил Владимира, войска из Киева, Чернигова, Севера, Переяславля, Смоленска, Словом, это был большой поход. Русские дошли до Великого города, осаждали его десять дней, но не смогли взять; к тому же на помощь Великому городу пришли вооруженные отряды булгар из соседних городов.

Летописи указывают Великий город на реке Черемшан, называя ее Черемисаном (Холмогорская летопись даже называет город «Великий Черемисан» и, в отличие от всех остальных летописей, сообщает о взятии его русскими). Это был Малый Черемшан, на которой и расположено нынешнее Билярское городище —• остатки исторического Буляра — Великого города.

В связи с первыми летописными сообщениями о Великом городе необходимо особо сказать следующее. Первое его упоминание под 1164 г. не случайное. Именно в это время обостряется международная обстановка — начинается целая серия походов с запада, связанных с деятельностью своенравного и жестокого князя Андрея Боголюбского ¹. Крайне опасными стали берега

¹ Андрей Боголюбский — сын Юрия Долгорукого, отличался своей воинственностью и жестокостью и в самой Руси, организовывал походы против русских городов; в 1169 г., например, завоевал Киев. Убит в 1174 г. в результате боярского заговора, в котором участвовала и его жена — булгарка родом, которая, по сообщению Тверской летописи, хранила месть мужу за то, что тот «много воева болгарскую землю, и сына посыла, и много зла учини болгарам».

85

Волги и Камы, по которым и совершались походы* Столица, бывшая до этого в Булгаре на пересечении, этих двух рек, переносится в глубь страны, в отдаленный, более спокойный район Черемшана.

И после описанных событий Великий город еще несколько раз упоминается русскими летописями. Так, в 1220 г. Святослав, брат великого князя владимирского Юрия Всеволодовича (Юрий — сын упомянутого выше Всеволода Большое гнездо), осуществил поход на булгарский город Ошель. Город был разрушен, к нему с опозданием пришла помощь из Великого и других городов.

В 1232 г. монголы предприняли первый поход на Волжскую Булгарию, но вынуждены были зимовать, не дөходя до Великого города, и вернулись обратно домой. Это была первая попытка монголов вторгнуться в Восточную Европу. Однако план окончательного похода на запад был утвержден на курултае (съезде) всех монгольских царей и царевичей в 1235 г., и через год — в 1236 г. — вся монгольская армия хлынула на Европу.

Всю мощь монгольских полчищ приняла на себя Волжская Булгария. Летописи сообщают, что монголы «взяша славный великий город болгарский, избиша оружьем от старца до уного, и до сущаго младенца, и взяша товаре множество, и город их пожгоша огнем и всю землю их плениша». При описании этих событий, особенно последнего, подчеркивается значение Великого города, его судьба связывается с судьбой всей булгарской земли.

Город был сильно разрушен, но не прекратил своего существования. Подобно другим крупным булгарским городам, например, Булгару, Сувару, Джукетау, оправившимся от разгрома, был восстановлен и Буляр, но не в прежней своей силе. Он уже потерял былую мощь. Центр заново был перенесен в Булгар, который на первых порах, до возникновения собственно золотоордынских городов на Нижней Волге, был использован в качестве временной резиденции и ордынских правителей.

Буляр же, хотя и потерял роль столицы, но еще значительное время являлся одним из центров чеканки джучидских (золотоордынских) монет — подобные монеты от имени золотоордынских ханов чеканились не только в самой Орде, но и в подчиненных, периферийных городах. На нашей земле, в Среднем Поволжье, одним из таких центров наряду с Булгаром, Карманом (Кирмен-

86

чук — ?), Иски-Казанью являлся и Буляр. Последние монеты из района Билярска, т. е. из Билярского городища и его окрестности, относятся к 1431 г.

О существовании Буляра в более позднее время, например в период Казанского ханства, конкретных сведений нет. Впрочем, один из первых исследователей остатков Буляра, русский путешественник Н. П. Рычков, сын известного географа и этнографа П. И. Рычкова, писал о копии «со старинной рукописи, данной пригороду Билярску», где говорилось, что до взятия Казани был построен город Булумер, где правил царь (князь) Балын-Гузя. После его смерти казанский хан Сафа-Гирей велел построить над его могилой палату. «Выпись на пашенную землю стрельцам Булярского городка», составленная в 1696 г., сообщает о татарской челобитной русскому царю, по которой мурзы и ясачные татары просили царя разрешить поселиться им близ могилы Балын-Гузя. Просьба татар была удовлетворена, однако вскоре эти земли вновь были отобраны у них. В 1654 г. на месте Буляра поселились стрельцы. Возникло русское селение, названное Билярск в честь древнего города. Это село существует и поныне, занимая одну треть площади Билярского городища; раньше было центром отдельного Билярского района нашей республики, теперь входит в состав Алексеевского района.

«Билярск» — это поздняя русская форма от древнего «Буляра». От русских приняли форму «Биләр» («Биляр») татары-мишари, окрестное татарское население, пришедшее в эти края в начале XVIII в. Подлинное название города в древности было «Бүләр» (русская транскрипция Буляр, Булар, Бюлар, Болар). Именно так назван город в тех восточных и местных источниках, в которых он упоминается: в «Тайной истории монголов», хронике XIII в.; «Таварихе Булгария» Хисамутдина ал-Булгарии и в одном из вариантов «Дастан Аксак-Тимур» (глава татарской летописи под названием «Дафтар-и Чингиз-намэ»), найденном X. М. Френом; кстати, в дастане говорится, что и гора этого города называлась Булярской, а сам город получил название от речки Буляр. Наименование города от р. Буляр констатировано и в отдельных известиях, записанных П. Н. Рычковым в 1769 г. Рычков пишет, что, по этим известиям, «древнее его (города — Р. Ф.) наименование было Булар», Буляром назван город и в работе татарского поэта и историка XVIII в. Тазетдина Ялчигула.

87

О развалинах древнего Буляра впервые писал знаменитый русский историк XVIII столетия В. Н. Татищев в своей известной «Истории Российской», отметив, что. там еще видно несколько каменных зданий, особенно портал и ворота большого храма. Побывав на городище в 1769 г., П. Н. Рычков коротко описал находившиеся там развалины, среди которых особо выделялся «каменный столб» в 7 аршин толщиной (5 м), который, по всей вероятности, являлся нижней частью минарета — его сохранившаяся высота составляла 4 м.

Один местный старожил рассказывал путешественнику, что этот «столб» прежде имел огромную высоту, а вокруг него были каменные палаты. Рычков писал: несмотря на то, что татары выдумывали страшные рассказы об этих развалинах, дабы устрашать тех, кто разрушает остатки их древнего города (например, об огромной черной собаке, выходящей ночью из-под развалин и бросающейся на людей), население Билярска растаскивало камни от древних зданий на разные хозяйственные нужды, на фундаменты домов.

Тогда же Рычков описал развалины и надгробные камни, находившиеся на горе Балынгуз против Билярска, на другой стороне Черемшана. По его просьбе мулла деревни Чиртуж прочел надписи на двух хорошо сохранившихся камнях. Один из камней принадлежал Маалум-хузе, другой — Шавали-хузе. Еще на двух эпитафиях сохранились даты: 1173 и 1434 гг. О надгробии Маалум-хузи писалось также в известной «Таварихе Булгария» и в рукописи, найденной X. М. Френом.

Выше мы встречались с именем князя Балын-гузи, над могилой которого в XVI в. была построена палата, вернее, мавзолей, дюрбе. «Балын-гузя» — это русская форма «Маалум-хузи»: здесь контаминация начальных «м» и «б» (ср., например, Мухамед — Бахметь, мусульмане — бусурмане). Название горы Балынгуз — от этого Балын-гузи; татары назвали ее «Хузялар тауы» («Гора хазиев»; хази означает паломника). Однако это название было перенесено позднее к другой, соседней горе, очевидно, по причине нахождения там «святого ключа».

Известно, что сохранившиеся до настоящего времени булгарские эпиграфические памятники (надгробные камни) относятся к золотоордынскому времени. Упомянутая выше стела с датой 1173 г., если правильно прочел ее местный мулла, был бы уникальным памятником булгарской эпиграфики домонгольского периода.

£8

Продолжали разрушаться билярские развалины и в XIX в. Посетив городище дважды, в 1812 и 1831 гг., адъюнкт Казанского университета С. Кондырев отметил, что во второй его приезд там остались лишь жалкие кучи камней. Жители Билярска занимались и продажей различных находок с территории городища. В голодный 1877 г., например, они нашли несколько глубоких ям, заполненных костями животных. У булгар сильно было развито производство костяных изделий, и в ямах, вероятно, хранилось сырье для этого производства; к тому же там встречались и готовые изделия. В каждой яме было по 200 пудов костей, а каждый пуд стоил 20—30 копеек. Лишь в 1877 г. было продано костей на 3 тысячи рублей. Почувствовав выгодность этого дела, в поисках «мослов» перерыли крепостные валы городища. Помимо них, был собран большой подъемный материал с распахиваемой территории городища, в том числе золотые и серебряные ювелирные изделия, различные металлические сосуды, зеркала. Преобладающее большинство этих вещей было продано или переплавлено, лишь небольшая часть стала достоянием науки.

Этим находкам была посвящена в свое время интересная статья академика X. М. Френа. Среди них, например, можно упомянуть один весьма интересный медный сосуд. На его крышке имелась куфическая надпись: «на благополучие, благословение, удовольствие и счастье владельца», характер которой, по мнению Френа, свидетельствовал о XIII—XIV вв. С обеих сторон сосуда изображено по два человека, из которых один играет на арфе, другой — на лире, третий держит в руке бокал, а четвертый — яблоко; между человеческими фигурами — цветы и другие украшения, которые встречались и на ножке сосуда. Эта находка могла быть персидской работой, выполненной под влиянием древнегреческой культуры по типу музыкальных инструментов. Большой интерес представляли также билярские круглые металлические зеркала с богатым украшением оборотных сторон в виде фантастических, а также домашних и диких животных, рыб.

Известны коллекции билярских вещей, принадлежавшие в прошлом веке Н. А. Толмачеву, П. В. Ешевскому,

А. Ф. Лихачеву. Многие предметы из этих коллекций утеряны, лишь небольшая часть сохранилась в отдельных музеях. Особую ценность представляют золотые височные кольца с «уточкой», серебряные браслеты,

89

гирьки, детские игрушки в виде домашних птиц, железные боевые топоры с серебряной инкрустацией, деревянные ложки и некоторые другие предметы. Среди них были, конечно, и привозные вещи, но преобладающая их часть являлась собственно булгарской.

Первые археологические раскопки Билярского городища проведены в 1881 г. членом Казанского общества археологии, истории и этнографии В. А. Казариновым, в 1914 г. другим его членом, известным казанским археологом П. А. Пономаревым, а в советское время —• в 1928 г. — профессором А. С. Башкировым. Монографические археологические раскопки городища начались в 1967 г. Татарской археологической экспедицией под руководством А. X. Халикова. J

С целью проведения будущих раскопок по единому плану, возникла необходимость выявления и нанесения на карту следов всех древних сооружений на распаханной площади городища. Эту работу поручили нам, и мы — группа археологов-разведчиков — в течение месяца тщательно прошли метр за метром всю территорию древнего города, обнаружили и нанесли на генеральный план городища 1207 следов различных сооружений. Эти следы представляют собой в основном зольно-углистые пятна сгоревших деревянных зданий (1178) в размере 20x25 м и всхолмления в виде скоплений кирпича и частично камня (29 следов) в размере 30X40 м. Судя по характеру богатого подъемного материала, последние, очевидно, являлись памятниками монументальной архитектуры.

Городище занимает площадь 5 730 000 кв. м (573 га) и состоит из двух частей: внешнего города площадью 4 312 000 кв. м (431 га), огражденного оборонительной системой из трех рядов валов и рвов длиной 11 км, и внутреннего города площадью 1 417 800 кв. м (141 га), расположенного в середине городища и огражденного обороной из одного вала и рва длиной 5 км (2 146 000 кв. м площади городища занимает современное село Билярск). Из указанных выше 1207 следов древних сооружений 622 расположены на территории внутреннего, 585 — внешнего города. Такое соотношение при учете значительно меньшей площади внутреннего города свидетельствует о большей интенсивности жизни в последнем, о его социально-исторической значимости.

Учитывая то, что Волжская Булгария была в основном страной Востока и вся булгарская культура являет

90

ся восточной по своему происхождению и развитию, правомерно сравнение булгарских городов с городами Востока, в первую очередь со среднеазиатскими городами. Известно, что средневековый город Средней Азии состоял из трех частей: арк (цитадель правителя), шахристан (место сосредоточения феодально-купеческой, духовной и военной знати, дружины), рабад (посад, т. е. районы, населенные ремесленно-торговым людом — горожанами). Такое деление подходит, очевидно, и к топографии древнего Буляра. Правда, арк здесь археологически пока не выделяется (нет наземных оборонительных укреплений), но, возможно, он располагался в центре шахристана, огражденный каменной стеной, например, подобно татарской Казани, где дворец хана в кремле находился в отдельной каменной ограде. Булярский шахристан уверенно можно отождествлять с внутренним городом, рабад— с внешним. Это подтверждается не только самим расположением указанных частей городища, т. е. шах-

 

План Билярского городища

91

ристан в центре, рабад вокруг него, но и характером следов древних сооружений и подъемного материала, изученных нашей экспедицией. Естественно, такое разделение относится к периоду, когда город являлся столицей государства.

С начала планомерных археологических раскопок Билярского городища прошло 20 лет. За это время проведено исследование значительной части территории древнего города, целого ряда подземных оснований памятников монументальной архитектуры и рядовых сооружений, собран огромный коллекционный материал, проведены работы по реставрации и консервации выявленных раскопками нижних частей кирпичных и каменных зданий,сделаны аэрофотосъемки.

Кроме Билярского, на Малом Черемшане есть и другие городища. Одно из них расположено на упомянутой горе Балынгуз на правобережье реки. По своим размерам (около 4 ООО ООО кв. м — 400 га) оно входит в число самых больших булгарских городищ и является вторым по величине после Билярского, превосходя даже Булгарское.

Балынгузское городище известно в науке с конца прошлого столетия, когда были описаны его укрепления и площадь. Мы сделали точные обмеры крепостных сооружений, высота которых и в настоящее время составляет более 5 м. Дополнительными укреплениями площадь городища разделена на несколько частей, которые все были обследованы нами закладыванием шурфов 2x2 м. Такие разведочные раскопки дали достаточный материал для выяснения возникновения города еще в домонгольский период. Этот материал опровергает мнение некоторых археологов о том, что город на Балынгузе был сооружен после гибели исторического Буляра — Великого города в 1236 г. в результате нашествия монголов.

Это был самостоятельный город. Однако как он назывался, нет ли, кроме археологии, каких-либо других данных, восстанавливающих в какой-то степени его забытое имя? В связи с описанием похода Всеволода на булгарскую землю, о чем было рассказано выше, русские летописи упоминают город Торцск, откуда, как и из других городов, пришла помощь Великому городу. Среди «других городов» выделяется Торцск, следовательно, он был значительнее остальных. Нетрудно догадаться, что он располагался не очень далеко от Буляра,

92

если оттуда в краткий срок, в первый же день осады столичного города, могла поспеть помощь.

Здесь имеется еще одна небольшая, но важная деталь: речушка, которая огибает Балынгуз с запада и впадает в Черемшан, до сих пор называется Торцской. Других речек или рек с подобным названием нет на всей территории Волжской Булгарии. Этот топоним вполне может свидетельствовать о городе Торцске, остатки которого в виде оборонительных укреплений и распаханной площади занимают плато и предгорье горы Балынгуз. Этот город, очевидно, в какой-то степени существовал и в золотоордынский период. В эпоху Казанского ханства на вершине горы и на ее южных склонах стояли какие-то культовые сооружения, связанные с именем упомянутого выше Балын-гузи (Маалум-хузи).

Среди булгарских городищ Малого Черемшана есть и такие, которые являются остатками средних и малых городов. К таковым относится городище из округи того же Билярска, на горе у с. Николаевский Баран. Окружность его валов протяженностью 3 км, площадь 630 ООО кв. м — 63 га. По своим размерам оно относится к категории средних городов, хотя назвать его городом можно лишь условно. Дело в том, что, проводя упорные поиски на распахиваемой площади памятника, мы смогли найти всего несколько обломков булгарской гончарной керамики. Два шурфа, заложенных в задернованной части городища, также не выявили материала. Выхо* дит — место для города было выбрано, рвы выкопаны, валы воздвигнуты, но что-то помешало его возникновению — может, внезапные удары монгольских полчищ? С какими только случаями не сталкиваешься, когда бываешь в пути...

Остатки малых городов и феодальных замков выявлены у современных сел Нижнее Качеево, Старая Камка, Татарское Бурнаево, Чувашский Брод, Крещеный Елтан, Изгары, Савгачево, Старый Татарский Адам, Нижняя Татарская Майна, Аппаково, Боровкино. Эти небольшие городища площадью в 2—3 га расположены по одному на каждом отдельном притоке реки в окружении большого числа селищ. Каждая такая группа во главе с городищами составляла отдельные феодальные землевладения. Будь то городок, будь — феодальный замок, каждый из них, помимо общей судьбы для всех средневековых поселений, имел еще свою, только ему присущую историю. Некоторые страницы этой истории навсегда

93'

утеряны для нас, некоторые — открывают свои тайны.

Малый Черемшан по особому близок для меня. Изучал я там археологические памятники не один, а несколько раз; то и дело приходилось возвращаться, дообследовать некоторые особо сложные объекты. Вследствие обилия памятников разных эпох и культур, особенно булгарских, Малый Черемшан стал для меня подлинной школой археологической разведки. Работая в отдельные полевые сезоны по 3—4 месяца подряд, пришлось исколесить вдоль и поперек весь бассейн реки со всеми притоками, оврагами, ущельями, суходолами. Пройдена пешком не одна тысяча километров, открыта и обследована не одна сотня памятников. Встречался я там со многими хорошими людьми, у которых находил помощь в делах.

Помню, в первые годы у нас еще не было машины, вынуждены были останавливаться на ночлег в деревнях. Однажды поздно вечером добрался я до деревни Нижняя Татарская Майна необычайно усталым. В те дни ходил я один, поскольку мой товарищ выехал на несколько дней по неотложным делам. Вот мне и приходилось одному вести всю работу, одному таскать весь наш груз. Изрядно запоздал.

Стало темно, и многие уже легли спать, потушив огни. Постучался я в дом, где еще не спали, чтобы попроситься на ночлег. Хозяин дома Рашид-абы-и его жена поначалу удивились было непрошеному ночному гостю, но вскоре стали хлопотать как о близком человеке, очевидно, увидели мою усталость. Хозяйка быстро поставила самовар, принесла из погреба холодную сметану, масло, поставила на стол хлеб из новой пшеничной муки, мед и еще всякую всячину. Апа, дай бог, как говорят, ей здоровья, встав рано утром, сделала жаркое из баранины, испекла оладьев. Угощали и проводили в дорогу, как сына родного.

Был другой случай. Обратился я к председателю местного колхоза с просьбой выделить машину, чтобы отвести собранные коллекции на аэродром в Билярск. Я остановил его по пути на ферму. Так он тут же уступил мне свой «газик», а сам поехал на попутной машине. Бывают же такие великодушные люди!

Не устаешь удивляться и радоваться простым людям с доброй душой, будь это приютившие тебя на ночлег и проводившие с добрыми пожеланиями; старающиеся

94

помочь тебе чем-либо; узнав, что ты собираешь исторические реликвии, достающие для тебя из самых глубин сундука дорогие вещи, хранившиеся долгие годы как память предков; добровольно ставшие гидами, чтобы показать тебе затерявшиеся в глубине лесов легендарные «Алып тавы»; вручившие старинную рукопись ил№ книгу со словами: «Ну-ка, браток, возьми-ка для доброго дела»; рассказавшие тысячелетние предания... — все они чудесные люди, как и сам Черемшан, как и просторные луга, широкие пастбища этого чудесного края.

Широкие луга как степь. Обильная душистая трава. Извилистая речка с прозрачной водой. Густые заросли на берегу реки. Вдруг раздаются веселые голоса. Кто-то затягивает песню, ее подхватывают все остальные...

 

 

День уже клонится к вечеру, а солнце все еще никак не угомонится. Однако совсем не душно. С юга веет мягкий, приятный ветерок, под которым колышется рожь, приятно шелестит на деревьях листва. В густой траве бойкая перекличка кузнечиков, от цветка к цветку порхают белые, желтые, пестрые бабочки. Время от времени в кустах раздается радостный птичий гомон. Очаровательная пора природы!

Еще не вернулись Сафа и Валерий, ушедшие изучать побережье. Я решил воспользоваться их отсутствием и привести в порядок свои записи. Вот и отдохну тем временем, не то с утра на ногах. Скинул с плеча рюкзак и сел на бережок. Отсюда окрывается чудесный вид. Внизу течет узенькая, вся извилистая речка Утка.

Древнее название этой реки — Утиг; так пишется в записках Ибн-Фадлана. Его комментаторы считают, что русское название реки Утки произошло от татарского Удга. Весьма вероятно, что «Удга» от «Утиг» (Утиг —

95

Удга — Утка). Кстати, почти все названия рек на пути следования Ибн-Фадлана к булгарам, которые записывал путешественник, сохранились до настоящего времени у татарского населения: Джайх — Джаек (Җаек, по-русски Яик, современный Урал), Ирхиз — Иргиз (Иргиз), Самур — Самур (Самара), Кинал— Кинал (Кинель), Сух — Сук (Сок), Джарамсан (Җарамсан) —Чирмешэн (Черемшан), Урын — Урын (Урень), Байнах — Майна (Майна), Бинасна — Бизнэ (Бездна), Джаушир (Җаушир) — Җауширма (Яуширма; другое название —Малая Бахта). Эти параллели ясно свидетельствуют о языковой преемственности.

Однако вернемся к Утке. Течет она далее на запад к Волге, вначале среди лугов, а потом через густой и темный лес. Арабский ученый-естествовед XI—XII вв. ал-Марвази писал, что между городами Сувар и Булгар «пространство пути в два дня по берегу реки в очень густых зарослях, в которых они укрепляются против врагов». Все это удивительно точно соответствует этой местности: «путь в два дня» — это 70 км (один день сухопутного пути в здешних краях составлял 35 км), что и есть расстояние между Булгарским и Суварским городищами; «по берегу реки» — это по Утке, а затем на север к Булгару; «в очень густых зарослях» — густой и темный лесной массив; «в которых они укрепляются против врагов» — это целая система оборонительных укреплений (длинные валы в чередовании с городищами-крепостями), расположенная в правобережье нижнего и среднего течений Утки, которые нам пришлось обследовать несколько раз в прошлые экспедиционные сезоны.

От Сувара остались лишь крепостные валы, окружавшие некогда древний город, и его распахиваемая ныне площадь. В ее северной части расположена небольшая татарская деревушка под названием «Татарский городок». Так ее назвали русские потому, что она стоит на месте древнего татарского города. Хотя эта деревушка не старинная (она возникла лишь в 30-х годах нашего столетия переселенцами из ближайших татарских деревень), но в какой-то степени носит отпечаток былых времен, сохраняя за собой параллельное имя Сувар (Суар — по-татарски).

Проводя разведку по речке Раткуль недалеко от Утки и побывав в татарских деревнях с общим названием Юрткуль (Средний, Подлесный, Степной), мне пришлось услышать из уст старожилов некоторые рассказы о Су-

96

варе. Хотя я не слышал увлекательных легенд и захватывающих преданий, но узнал, что народ не забыл своего древнего города. Так, рассказывали, Сувар был большим и красивым городом, его разрушил Батый-хан. Называли при этом город «Шам-Суар». Эпитет «шам», хотя и редок, но встречается. Известно, что татары называют столицу Сирии Дамаск Шамшарифом. Есть даже песня:

Ай, врата распахнуты в граде Шамшарифе До молитвы, до вечерней, ай, зари.

Жизнь прошедшую, как память о ней,

И за золото уже не возвратить...

Этот эпитет, очевидно, применялся по отношению к городам, показывая этим их величие и славу. Известный знаток древней истории и культуры нашего народа Г. В. Юсупов как-то говорил мне, что «шам» может быть символом красоты и света. Это вполне вероятно. Слово «шамс» в переводе с арабского означает солнце; от него, видимо, происходит слово «шамса» — орнамент, узор. Среди татар и теперь встречается фамилия Шамсуаров, имеющая отношение, по нашему глубокому убеждению, к древнему Сувару — Шам-Суару.

Первые исторические сведения о Суваре относятся к X в., даже к его 20—30-м годам. Правда, такие сведения отсутствуют у Ибн-Фадлана. Однако Иакут, пересказавший его сведения в XIII в., отмечал город Булгар.

В. мешхедской рукописи отсутствуют прямые сведения о Булгаре и других городах, в том числе и о Суваре. Однако мы полагаем, что Ибн-Фадлан писал о суварах. Правда, их название передано у него в форме «суван» (суан) и некоторые исследователи читали это слово в форме «суваз» с конечным «з»; отсюда выводили чуваш, т. е. «суваз» они превращали в «чуваш». Это невозможно подобно тому, как вообще неизвестны эти мнимые сувазы ни по одному источнику, в которых сообщается о булгарских племенах. По этим источникам известны сувары. О суварах писали хазарский каган Иосиф (сер. X в.), среднеазиатский филолог и географ Махмуд Кашгари (XI в.), арабский путешественник ал-Гарнати (XII в.). Они передали их название именно в форме «сувар».

До переселения в Среднее Поволжье сувары известны были на юге, в составе Хазарского каганата под названием «савир» (сабир) в качестве одного из многочисленных племен, вышедших из бывшего гуннского союза. Вот что писал о них их современник — выдающийся ви

97

зантийский историк VI в. Прокопий Кессарийский: «Савиры являются гуннским племенем, живут около Кавказских гор. Племя это очень многочисленное, разделенное, как полагается, на много самостоятельных колен. Их Начальники издревле вели дружбу одни с римским императором, другие — с персидским царем». Богата история савиров в Хазарии; они сыграли большую роль в образовании и развитии каганата, оставив яркий след в раннесредневековой истории Прикаспия и Северного Кавказа.

Однако не менее яркий след оставили они на Средней Волге, как одно из крупных племен начальной Волжской Булгарии и создав большое княжество с центром в Суваре—втором после Булгара знаменитом на Востоке городе древней Татарии.

Обратимся к первоисточникам о Суваре. Первое сообщение о городах Волжской Булгарии принадлежит ал-Балхи: «Булгар — имя страны, жители которой исповедуют ислам, и имя города, в котором находится главная мечеть. Недалеко от этого города лежит другой город, Сивар (Сувар), где также находится главная мечеть. Мусульманский проповедник сказал, что число жителей обоих городов простирается до 10 000 человек. Дома деревянные и служат зимними жилищами; летом же жители расходятся по войлочным юртам». Абу Зайд ал-Балхи — представитель классической арабской географии X в. Сообщения о Булгаре и Суваре взяты из его знаменитой книги «Ашкял ал-билад» («Виды стран»), написанной в 920—921 гг.

Такое же сообщение оставили ал-Истахри и Ибн-Хаукал (X в.), однако у них есть одна существенная редакция ал-Балхи: 10 000 обозначают у них не вообще жителей этих городов, а названы количеством их «мужей», т. е. воинов. Это более соответствует истине, ибо в средневековье при определении количества жителей какого-либо города исходили из числа его воинов. Это ясно видно и по сообщению, имеющемуся в персидском сочинении конца X в. «Худуд ал-алам»: «Булгар — город с небольшой областью, расположенный на берегу Итиля. В нем все (жители) мусульмане; из него выходит 20 000 всадников. Со всяким войском кафиров (иноверцев. — Р. Ф.), сколько бы его не было, они сражаются и побеждают. Это место крепкое, богатое. Сувар — город вблизи Булгара; в нем борцы за веру, так же как в Булгаре». «Худуд ал-алам» («Границы мира»; полно

98

стью «Худуд ал-алам мин ал-машрик ила-л-магриб» — «Границы мира от востока к западу»), написанное в 983 г., является выдающимся произведением восточной географической литературы, отличающимся систематическим и определенным установлением известных мусульманскому миру стран. Крупнейший советский востоковед академик В. В. Бартольд, первый научный комментатор «Худуда», отмечал его значительную самостоятельность, хотя его неизвестный автор пользовался известиями ал-Балхи и ал-Истахри.

Данные нумизматики также свидетельствуют о существовании в X в. булгарского города Сувар. Как известно, в период правления Саманидов в Багдадском халифате (IX—X вв.) в торговом обороте между Европой и Азией большую роль сыграли арабские диргемы — серебряные куфические монеты. Эти монеты чеканились не только в самом Багдаде, но и в городах, которые находились под его влиянием.

Начиная с 20-х годов X в. булгары начали чеканить свои монеты с подражанием саманидским, но указывая на них годы и названия городов, не имеющих отношения к Волжской Булгарии. Так, известны монеты булгар* ского князя Микаила ибн-Джафара, на которых указаны имена городов Самарканда, Шаша (Ташкент), Балха, Нисабура. Вполне вероятно, что Микаил ибн-Джафар был сыном уже известного нам Алмаса — правителя Булгарии при посещении посольства Ибн-Фадлана. Об этом свидетельствует отчество Микаила — ибн-Джафар. Дело в том, что Алмас, приняв мусульманство, прибавил к своему имени еще и имя «повелителя правоверных», т. е. багдадского халифа, которого звали Джафар (Джафар ал-Муктадир).

Вскоре в Волжской Булгарии началась массовая чеканка собственных монет. Известны монеты 931, 948— 950 гг., чеканенные от имени булгарских князей Насыра ибн-Ахмеда (очевидно, внук Алмаса) и другого ибн-Ахмеда-Талиба. Его брат Мумин, правивший позднее, чеканил монеты одновременно и в Суваре, и в Булгаре — известны его монеты 976 г. Однако после 976 г. (до 980 г.) монеты чеканились уже лишь в Булгаре от имени Мумина ибн-Хасана (по некоторым источникам известен также под именем Шамсун). Этот факт свидетельствует о том, что Сувар к этому времени уже потерял былую политическую силу и полностью подчинился Булгару — политическому центру страны.

99

Так определялось в офицальной исторической науке время начала собственных булгарских монет. Однако в последние годы выявлены новые данные о монетном чекане Волжской Булгарии в X в., которые могут значительно удревнить его начало. Так, в составе второго Неревского клада куфических монет, обнаруженного при раскопках Новгорода, выявлен диргем 907 г. с именем Джафара ибн-Абдаллаха. Нумизмат С. А. Янина, исследовав этот клад, считает, что Джафар ибн-Абдаллах — это Алмас, правитель Булгарии.

Алмас, назвав себя Джафаром при принятии ислама, присвоил и своему покойному отцу Шилки (Силки) мусульманское имя — Абдаллах. Об этом писал Ибн-Фадлан, но Янина считает, что присвоение нового имени было еще раньше, когда Алмас принял ислам, т. е. еще до Ибн-Фадлана. Это правомерно, ибо еще Ибн-Русте писал, что царь булгар Алмуш (Алмас) является мусульманином.

Пользуясь случаем, надо отметить следующее. География распространения булгарских монет весьма широкая. В составе богатых кладов они обнаружены в различное время в Верхнем Поволжье, новгородской и псковской землях, в Прибалтике, скандинавских странах и Дании (монета, найденная в Дании, чеканена в Суваре).

Выше были приведены слова ал-Марвази о Суваре. Его современник Махмуд Кашгари на своей «Карте мира» указал и булгарские города Булгар, Сувар. Однако Кашгари ошибочно отождествлял Сувар с известным Саксином у Каспия. Это, очевидно, связано с тем, что он сам не был в этих городах.

О местонахождении Сувара не знали почти до конца прошлого столетия; даже произошла дискуссия по этому вопросу. Одни считали, что он находился на месте Свияжска, другие — Спасска (бывшего Куйбышева районного), третьи — Симбирска. Крупный татарский историк Ш. Марджани в первом томе своей фундаментальной работы «Мустафад ал-ахбар фи-ахвали Казан ва Булгар» впервые отметил его местонахождение у с. Кузнечиха, что ныне в составе Куйбышевского района республики. Книга Марджани, написанная на арабском языке, не имела широкого распространения, не был с ней знаком прежде всего русский читатель. Первый татарский археолог, член Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете Г. Н. Ахмаров в 1893 г.

100

 

Суварский дворец (раскопки А. П. Смирнова). Реконструкция Ф. X. Валеева

совершил поездку в Кузнечиху, бывал в окрестных деревнях, опрашивал население, собрал среди них и на территории городища различные находки. О результатах своих поисков он сделал доклад на заседании Общества, его статья о Суваре была опубликована в «Известиях» данного Общества. Местонахождение исторического Сувара таким образом было установлено, были прекращены и споры. В первые годы советской власти известный булгаровед, казанский профессор В. Ф. Смолин вновь побывал на месте Сувара, собрал подъемный материал на его площади.

В 1933—1937 гг. на Суварском городище проводились раскопки крупнейшим советским булгароведом А. П. Смирновым. Это были первые планомерные, стационарные исследования на территории Татарии и первые планомерные раскопки булгарского города. В результате работ был накоплен интересный, весьма богатый археологический материал. Исследователям повезло с самого начала: они наткнулись на остатки большого кирпичного сооружения в центре городища. В итоге раскопок выяснилось, что там стоял когда-то кирпичный дворец — усадьба богатого феодала. Дворец был двухэтажным, имел центральную отопительную систему. Вход в здание украшался порталом, у правой стены стояла башня. Усадьба была ограждена каменной стеной, а весь двор

101

вымощен камнями. Дворец был сооружен в X—XI вв., разрушен в период монгольских завоеваний, но вскоре восстановлен и прекратил свое существование в XIV в. вместе с городом.

Помимо остатков монументальных сооружений были исследованы в Суваре и жилища попроще, из дерева. Так, большой интерес представляет среди них дом с двускатной крышей, деревянным полом и подпольем. Были раскопаны остатки и глинобитных домов. Их стены являлись плетеными, обмазанными глиной с двух сторон; крыша была односкатной, пол деревянный. Исследованы около 90 ям-зернохранилищ, стены которых были обшиты дубовыми досками.

Экспедицией А. П. Смирнова впервые в науке был накоплен археологический материал, позволяющий представить оборону булгарских городов. На земляных валах, сохранившихся до наших дней, была возведена деревянная дубовая стена в два ряда шириной от 3,5 до 4 м. Внутри стен насыпалась плотно утрамбованная земля. На всем своем протяжении стена имела боевые башни. За стеной, по внешней стороне вала, имелся ров, наполненный водой, откуда торчали острые колышки-бревна. За рвом располагалась внешняя линия вала, по верху которого шел частокол из дубовых бревен с заостренными верхними концами. Вся эта система обороны с городской стражей на стенах и башнях, вооруженной копьями, дальнобойными луками и стрелами, представляла солидную защиту средневекового города Сувара. В целом, суварские крепостные сооружения — свидетельство достаточно высокого развития военно-инженерного дела у булгар первого периода существования их государства.

Надо полагать, что эти укрепления явились первой серьезной преградой на пути следования монгольского войска в Европу в 1236 г. Сувар, расположенный южнее остальных крупных городов Волжской Булгарии, бесспорно, одним из первых принял на себя удар неприятельской армии. Для полчищ Батыя, вооруженных мощными стенобитными орудиями, под ударами которых рушились и каменные стены, деревянная крепость, конечно, не являлась неприступной. Однако суварцы достойно защищали свой город. Ни одна крепостная башня, ни один пролет стен не сдавались без боя. Бой шел за каждые проездные ворота, за каждый городской квартал, за каждый дом... Да, здесь некогда лилась кровь, и эти

102

земляные валы, эта пустая площадь древнего города являются немыми свидетелями тех грозных дней...

Пока я представлял себе все это, подошли ребята, усталые, но с бодрым настроением. В двух местах нашли и обследовали новые селища с богатым материалом. Занесли эти сведения в дневник, пообедали и, накинув на спины рюкзаки, взяли путь на Булгар.

 

 

Сегодня последний день нашего пребывания в Булгарах. Поработав около месяца в экспедиции профессора А. П. Смирнова, снова отправляемся в разведку.

Солнышко давно село, все вокруг окутала ночная мгла. Однако спать не хотелось: так привыкли к этому древнему городу, что оставить его было больно. Выбрался из палатки, сел на высокий берег Волги. Вокруг такая тишина, словно не только деревня, но и весь мир погрузился в глубокий сон. И вдруг, нарушив эту волшебную тишину, неожиданно прозвучала песня:

На мгновение я оцепенел. Кто же поет столь древнюю песню? Мелодичный красивый баритон певца и смысл первых слов настолько пленили меня, что я не уловил продолжения песни. Тем временем голос певца все удалялся и удалялся, пока совсем не пропал. Снова воцарилась волшебная тишина. И услышанная песня стала похожей на сон, на чудесную сказку. Перед глазами невольно предстала древняя картина.

103

... Лето. Лунная ночь у реки. На берегу у костра, прислонившись спиной к старой иве, сидит пожилой мужчина и на курае выводит грустную мелодию. Рядом, уставившись на слабые огоньки догорающего костра, сидит молодой джигит и тихо поет только что услышанную песню. Поодаль щиплет траву его бело-сивый конь. Издалека, из полумрака, вырисовываются силуэты городских башен. Судя по одежде, молодец принадлежит к городской знати, однако утомленный вид, печаль на лице выдают, что с ним приключилось какое-то несчастье. Да, так оно и есть. Года полтора назад эмир города Булгара отправил его во главе каравана в далекий Египет. Пройдя огромный путь, преодолев сотни преград, живым и невредимым воротился джигит в родные, близкие его сердцу места. Но, услышав горькую весть о том, что его суженую насильно выдали замуж за ордынского князя, не стал заезжать в город, а подался к Волге, к родному дяде на заимку...

С тех пор минуло около семи столетий. Многое кануло, многое земля давно проглотила. Даже от гремевшего в те времена знаменитого Булгара сохранилось всего пять-шесть развалин. Вон виднеется Черная палата, а вот силуэт Малого минарета. И песня, только что прозвучавшая, донеслась вроде от тех руин, как эхо давно минувших дней. Недаром архитектору называют застывшей музыкой. Ничего удивительного, если эта музыка ассоциирует жизнь древного города, голоса его жителей.

Чье только внимание не привлекали древности Булгара! Цари, князья, ученые, инженеры, любители-коллекционеры — многие из тех, кто побывал на Булгарском городище, оставили о нем свои записи. Петр I, направляясь в персидский поход по Волге в 1722 г., сделал остановку в Булгаре. Побыл там три часа, осмотрел архитектурные памятники, которых тогда было более 70. Велел собрать разбросанные в разных местах надгробные памятники, снять с них копии, отремонтировать некоторые, особо ветхие развалины. Поднялся царь на минарет, осмотрел окрестность и, говорят, произнес следующие слова: «Эти башни — доказательство мудрости булгар. С подобных возвышенностей они всегда могли знать о движениях и набегах, предпринимаемых их врагами, поэтому они всегда готовы были к битве и были в состоянии оказать помощь соседним со столицей городам». Петр оставил автограф на камнях, спускаясь по внутренней винтовой лестнице минарета. Спус

104

тившись, сел на груду лежавших вокруг камней, подозвал одного из местных крестьян, ласково похлопав по его спине, отдал серебряный рубль *. Не смогли не тронуть за душу просвещенного монарха немые свидетели некогда богатой, но разрушенной временем цивилизации.

Англичанин Эдуард Турнерелли прожил в Казани 7 лет (был преподавателем английского языка в университете и первой Казанской гимназии), собрал ценные материалы по истории города, сделав с натуры виды его архитектурных памятников и позднее в Англии издал альбом и книгу о Казани, куда включил интересный рассказ о древнем Булгаре, написанный под впечатлением поездки к его развалинам. Турнерелли сравнил Булгар с центрами античной цивилизации — Пальмирой, Троей, Карфагеном, Тиром. Это сравнение он иллюстрировал словами из знаменитого «Паломничества Чайльда Гарольда» Байрона:

Да, трудно было в те времена ответить на вопрос, что собой представляли эти памятники, остатками чего они являлись — бань, храмов или палат. Находились они в заброшенном состоянии, постепенно разрушаясь. Однако уже к концу прошлого столетия Булгар начал «пробуждаться». В 70-х годах были проведены первые археологические работы; Общество археологии, истории и этнографии при Казанском университете начало первые ремонтные работы в Булгаре.

Исследование и охрана памятников истории и культуры стали подлинно государственным делом после Великого Октября. Начались планомерные, стационарные работы по изучению истории древних городов, в том

¹ Об этом рассказал профессору Казанского университета И. Ф. Яковкину местный священник, который услышал в свою очередь рассказ о посещении Петром I Булгара от сопровождавшего императора секретаря митрополита Тихона Ушакова, умершего в глубокой старости.

105

числе и Булгара. Исследованию Булгарского городища и его окрестностей были посвящены многие годы упорного труда Куйбышевской (с 1938 г.), а позднее и Поволжской археологической экспедиций под руководством А. П. Смирнова, посвятившего всю свою научную жизнь изучению древней и средневековой истории народов Восточной Европы, в первую очередь истории волжских булгар. Работы А. П. Смирнова успешно продолжаются его учениками.

Подлинным проявлением заботы партии и правительства об охране и использовании памятников истории и культуры явилось объявление Булгарского городища с его замечательными памятниками Государственным историко-архитектурным заповедником. Уже к настоящему времени проведены работы по реставрации и консервации всех сохранившихся памятников архитектуры XIII—XIV вв., создан Булгарский музей с богатыми фондами и экспозицией.

По сравнению с другими булгаро-татарскими городами, Булгару повезло: он и более сохранился, больше о нем и письменных сведений, и изучали его больше других.

Точных сведений о времени сооружения города Булгара нет. Он впервые упоминается в сообщении ал-Балхи под 920—921 гг., т. е. в сообщении о том, что Булгар — имя страны и города, что рядом с ним город Сувар. В связи с этим может возникнуть вполне законный вопрос о том, почему же Ибн-Фадлан, побывавший в Волжской Булгарии год спустя, т. е. в 922 г., не упомянул ни Булгара, ни Сувара. Трудно ответить на него. В какой-то степени можно предположить, что Ибн-Фадлан не обращал внимания на эти города потому, что он был в Булгарии летом, когда булгары кочевали; вместе с ними кочевал и он сам.

Однако и у него есть какие-то сведения, которые можно было бы отнести к городу Булгару. Например, сообщение о минарете, с которого муэдзин каждое утро провозглашает азан — призыв к молитве (минарета среди шатров не могло быть); о большом рынке на Волге, «который бывает во всякий (благоприятный) момент. На нем продаются многочисленные ценные вещи». В другом месте он определяет расстояние между этим местом и их пребыванием около одного фарсаха, 5—6 км, что соответствует современному расстоянию от Булгарского городища до известного Ага-Базара на Волге. Таким

106

образом, какие-то косвенные доказательства существования Булгара у Ибн-Фадлана имеются. Кстати, великий географ XIII в. Йакут ал-Хамави, помещая записки Ибн-Фадлана в своем знаменитом словаре «Муджан ал-булдан» («Словарь стран»), писал следующее: «Булгар — город саклабов лежит на севере».

Справедливости ради надо отметить следующее. Если даже предположить (ну, допустим!), что слова ал-Балхи о Булгаре и Суваре являются поздней редакцией — редакцией ал-Истахри, писавшего о них же в 930—933 гг. (некоторые известные востоковеды, например, М. Я. де Гуе и И. Ю. Крачковский считают, что ал-Истахри значительно отредактировал книгу ал-Балхи). Допустим, что ал-Истахри через 10 лет добавил к известиям ал-Балхи слова о двух булгарских городах. Но здесь снова не обойтись без Ибн-Фадлана.

Дело в том, что в сообщении «мусульманский проповедник сказал, что число жителей обоих городов простирается до 10 000 человек» можно видеть Ибн-Фадлана и только его. Именно Ибн-Фадлан единственный посетил тогда Волжскую Булгарию, именно под его непосредственным руководством там был официально принят ислам. Таким образом, даже при поздней редакции книги ал-Балхи (если имела место такая редакция), то источником сообщения о булгарских городах остается Ибн-Фадлан.

О том, что 10 000 — это не число жителей обоих городов, а количество воинов каждого из них, конкретно Булгара, писали уже выше, приводя сообщения ал-Истахри, Ибн-Хаукала, Ибн ал-Хусейна, автора «Худуд ал-алама» (у последнего 20 000 всадников города Булгара в конце X столетия’).

Обратимся снова к ал-Балхи. Он пишет: «От Итиля до Булгара расстояние по степям около одного месяца пути; водою же, вверх по реке около двух месяцев, вниз по реке около 20 дней». Здесь нетрудно понять, что город Булгар располагался на Волге — водном пути между ним и хазарским центром. Эти слова ал-Балхи находят дальнейшее подтверждение и конкретизацию в сообщениях ал-Мукаддаси, «Худуд ал-алама» о том, что город Булгар расположен на берегу реки Итиль (Волга).

¹ Ибн-Фадлан часто называет булгар «саклабами», подразумевая под ними в целом северные народы.

107

Выбор Булгара столицей с самого начала X в., когда образовалось государство, вполне закономерен. Он занимал весьма удобные позиции на стыке Волги и Камы — двух основных водных магистралей Восточной Европы, имевших большое экономическое и военное значение. Сооружение столицы в этом важнейшем районе сыграло колоссальную роль в объединении булгарских земель в одно централизованное государство, в превращении Волжской Булгарии и ее столицы в центр международного экономического и культурного обмена между Западом и Востоком.

В XII в. Булгар посетили, независимо друг от друга, два арабских путешественника. Один из них — малоизвестный ал-Джавалики, другой — не раз упомянутый ал-Гарнати. О посещении Булгара ал-Джавалики в 1145 г. писал позднее компилятор XV в. Ибн ал-Варди, приводя слова путешественника о краткости ночи летом в Булгаре. Эти слова, давно ставшие традиционными в восточной географии, связаны с интересом арабского мира к возможности соблюдения мусульманского обряда в отдаленной северной стране.

Более интересное сообщение ал-Джавалики о городе Булгаре приводит татарский историк М. Рамзи в своей книге «Талфик ал-ахбар ва Талких ал-асар фи-вакигаи Казан ва Булгар ва мулюке татар» («Исследование произведений и сборник сведений о Казани, Булгаре и татарских государствах», на арабском языке, Оренбург, 1908) : «Их (булгар. — Р. Ф.) строения похожи на строения Рума (Византии. — Р. Ф.). Они большой народ, их город называется Булгар. Это очень большой город».

Данные ал-Гарнати о городе Булгаре кратки, хотя и весьма ценны — ценны в отношении его исторической топографии, т. е. вопроса о том, какой внешний вид имел город в те времена: «А Булгар тоже огромный город, весь построенный из сосны, а городская стена из дуба. А вокруг него без конца (всяких) народов». Далее приводятся традиционные слова о краткости ночи и долготе дня летом и наоборот — зимой.

Помимо этих сообщений, в восточной географии (ал-Балхи, ал-Истахри, Ибн-Хаукал) встречаются также сведения о том, что кроме «внутреннего», т. е. собственно Булгара, имелся и «внешний» Булгар в качестве торгового пункта государства, отождествленный поздними исследователями (академик Б. Д. Греков, Н. Ф. Калинин) с упомянутым Ага-Базаром на Волге; что Булгар

108

меньше Куябы, т. е. Киева, ближайшего к булгарам древнерусского города, расстояние между ними 20 дней пути. В сообщении ал-Мукаддаси (985 г.) есть сведения, где иногда смешаны данные о городах Булгар и Итиль.

Вот вкратце то, что имеется в средневековой арабоперсидской географической литературе о Булгаре домонгольского периода. В русских летописях, отражающих события данного периода, название Булгара в качестве города отсутствует (оно впервые появляется в конце XIV в. как «Болгары Великие»), а термин «Болгары» применен для обозначения в целом булгарской земли. Однако принято отождествлять домонгольский Булгар с летописным Бряхимовым («славный болгарский город Бряхимов»), упомянутым под 1164 г. в связи с походом Андрея Боголюбского на Волжскую Булгарию, хотя конкретных доказательств не было. Теперь это название мы связываем с именем Ибрахима («Бряхим» — русская форма Ибрахима), упомянутого у газневидского писателя-историка XII в. Бейхаки в его книге «Тарих-и Бейхак», которая стала известна в сравнительно позднее время. Это «эмир Абу Исхак Ибрахим ибн-Мухаммад», который, как пишется в этой книге, был «государем Булгара и той области, которую целиком называют Булгар» •. Эмир Ибрахим правил в Булгаре-Бряхимове в 20-х годах XI в. Следовательно, Булгар в это время был еще столицей. Более того, таковой он оставался еще в первой половине XII в.; во всяком случае, ал-Джавалики и ал-Гарнати знают его в качестве главного города страны, где они и остановились.

Ситуация меняется с 60-х годов XII в. в связи с походами Андрея Боголюбского и его преемников. Именно в это время в результате резкого обострения внешнего положения столица переносится в глубь страны, в более спокойный район — в бассейн Малого Черемшана, в Великий город, который именно под 1164 г. впервые упоминается в летописях.

В 1236 г. Булгария была завоевана монгольскими полчищами; после восстания под руководством князей Баяна и Джику в 1240 г. вновь была покорена и вскоре вошла в состав новообразованного государства — Золотой Орды в качестве ее северо-восточной области. Великий город — Буляр потерял свою былую мощь, мис-

¹ Заходер Б. Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе, т. II. М., 1967, с. 46.

109

сия центра булгарских земель вновь вернулась к Булгару. Более того, до возникновения собственно золотоордынских городов, в начальный период Булгар использовался ордынскими ханами, например, Батыем и Берке, в качестве временной — летней ставки на севере. В Булгаре восстановилась чеканка монет. Пережив монгольское завоевание, имея древние традиции богатой городской культуры, Булгар довольно быстро оправился от катастрофы, заново восстал как крупный экономический и культурный центр Среднего Поволжья.

В первой половине XIV в. Булгар пережил эпоху своего расцвета. Известный географ того времени, крупный государственный деятель Египта ал-Омари назвал его одним «из известнейших городов» золотоордынского государства. Известный нам Ибн ал-Варди писал, что город пользовался большой славой на Востоке.

Высшего расцвета достигли в это время ювелирное искусство, архитектура и строительное дело, гончарное и металлургическое производство. Впервые во всей Европе было освоено производство чугуна, впервые в Европе начали применять огнестрельное оружие. Это — выдающиеся достижения средневековья. Полностью восстановились домонгольские традиции международной, транзитной торговли. Если одним из центров подобной торговли между Западом и Востоком на Нижней Волге являлся Сарай, таким же важным центром на севере был Булгар.

Относительно спокойному существованию Булгарии и Булгара приходит конец. Резко обостряется международное положение, связанное со смутами в Сарае — столице Золотой Орды. Междоусобица в Орде достигла своего апогея с 1359 по 1379 г., когда в Сарае сменили друг друга 25 ханов.

В 1361 г. ордынский князь Булат-Тимур отторгнул себе Среднее Поволжье во главе с Булгаром. В 1376 г. Булат-Тимур был разбит войсками суздальского князя, убежал в Сарай и там убит Азиз-ханом. Восстановил ли Азиз власть над Булгаром — об этом сведений нет. Источники сообщают, что Хасан-хан после низвержения в Орде сбежал на север и объявил себя князем Булгара. Хасан в качестве князя города Булгара упоминается в русских летописях (Асан, Осан) под 1370, 1376 гг.

В конце 70-х годов XIV в. Урус-хан (Мухаммед) и временщик Орды Мамай временно восстановили единство в Сарае. В круг их власти снова был включен и

110

Булгар. Еще более укрепилась ордынская власть, когда в 1376 г. на престол сел Токтамыш. Даже Дмитрий Донской, победитель Мамая в Куликовской битве, через некоторое время вынужден был признать над собой власть Токтамыша. В то же время именно период правления последнего является началом окончательного распада Золотой Орды. Этому способствовали и два важнейших внешних фактора: поражение в Куликовском сражении и разрушительные походы Тамерлана в 1388, 1391 и 1395 гг. После окончательного поражения в 1395 г. на Северном Кавказе Токтамыш убежал на север. Есть довольно широкораспространенное мнение о том, что именно в это время Тамерлан завоевал Булгар и всю булгарскую землю. При этом они ссылаются на татарские рукописи, легенды и предания о разрушении Аксак-Тимуром города Булгара. Имеется и другая категория исследователей, которая берет это событие под сомнение. В связи с этим необходимо отметить, что другие, более ранние источники, например, русские и арабо-персидские, молчат о походе Тамерлана на Булгарию. Следует особо подчеркнуть, что нет об этом сообщений у тех персидских авторов, которые, будучи биографами Тимура, подробно описывали каждый его поход, описывали по Дням.

Однако сражения Токтамыша с Тимуром, особенно в Нижнем Поволжье, потребовали воинских сил и Булгарии. Источники сообщают, что в войне 1388 г., происходившей в бывших южно-булгарских землях, участвовали значительные силы булгар. Эти события и в целом вся сложная обстановка в Орде не смогли не оказать отрицательного влияния на развитие Булгара и булгарских земель.

Еще сильнее пострадали эти земли от походов русских ушкуйников, начавшихся одновременно с первыми смутами в Сарае. Наряду с ограблением своих, русских городов (Костромы, Углича, Нижнего Новгорода), новгородские ушкуйники ходили с походами на Булгар, Жукотин и некоторые другие булгаро-татарские города в 1360, 1366, 1374 и 1391 гг. Не остались в стороне и князья, совершившие походы на Среднюю Волгу в 1370, 1376 и 1431 гг. Последний поход, совершенный Федором Пестрым, воеводой великого князя Василия II, явился разрушительным для Булгара, после чего этот город сошел с исторической арены и его навсегда заменил новый центр на севере — город Казань.

111

Правда, и после этого еще Булгар жил какой-то жизнью. Известно, например, что татарские поэты XVI и XVII столетий Мухамедьяр и Мевла-Колый писали свои сочинения в Булгаре. По археологическим данным, на городище известен небольшой культурный слой периода Казанского ханства. Однако при всем этом трудно представить Булгар этого времени большим городом с постоянным населением. Скорее, он уже являлся полуразрушенным городком, своего рода религиозным центром, куда приходили и временно проживали разного рода служители культа, паломники, дервиши, странствующие поэты, которые искали пищу для своих «хикметов» — четверостиший. Послушаем Мевла-Колыя:

По сообщению того же Мевла-Колыя, его наставник соорудил два мавзолея в городе Булгаре.

В августе 1712 г. казанский и свияжский митрополит Тихон написал письмо казанскому губернатору Апраксину, в котором предложил построить монастырь на месте пустующего древнего «Болгарского мусульманского городища, которое весьма преславно и прекрасно», где нет ничего, кроме «древних каменных зданий». Губернатор одобрил план, и было решено построить там мужской монастырь. По поручению губернской канцелярии, дьяк по имени Андрей Михайлов побывал на городище, провел опись тех мест, которые должны были остаться под монастырем. Заодно, впервые в истории, описал развалины Булгара, в чем ему помогал знаток местной истории, образованный человек из татар Кадыр-Мухамед Сунчал'еев.

Монастырь был вскоре построен. Его соорудили в центре городища — на месте княжеского дворца и соборной мечети.

В 1732 г, богатым казанским купцом Михляевым была сооружена для монастыря каменная церковь «во имя Успения Богоматери». При ее строительстве были использованы камни булгарских развалин, а под фундамент пошли надгробные плиты. Монастырь был закрыт в 1770-х годах, монастырская слобода переимено-

¹ Соответствует 1677 году по нашему летосчислению.

112

вана в село Успенское, позднее в село Болгары в честь древнего Булгара («Болгары» во множественном числе—это его русское, летописное название).

При посещении Булгарского городища Петром I в 1722 г. там было более 70 зданий, а когда там побывала Екатерина II, их осталось уже 44. К середине XIX в. многие из них разрушились, остались лишь основания. В 1869 г. по просьбе председателя Московского археологического общества А. С. Уварова был снят план Булгарского городища, куда нанесли сведения о 37 развалинах. В результате проведения многолетних археологических исследований к настоящему времени известно более 90 остатков древних зданий, около 70 из которых приходится на территорию городища, среди них 6 сравнительно хорошо сохранившихся и отреставрированных памятников каменного зодчества.

Вкратце ознакомимся с ними, а также и с теми зданиями, которых уже нет, но которые еще стояли в XIX в. и прочно вошли в научный оборот.

Соборная мечеть. («Четырехугольник»). Нижняя сохранившаяся часть большой, четырехугольной в плане мечети длиной 44 м, шириной 40 м, в углах которой стоят остатки башен диаметром 7,5 и 9 м при сохранившейся высоте от 4 до 5 м. Эти десятигранные башни играли роль контрфорсов для придания устойчивости всему огромному зданию. Одновременно они являлись высокими сторожевыми башнями мечети и всего архитектурного ансамбля центральной части города. В северной стене — проем для двери шириной 2,2 м, проемы двух окон и одной двери и в боковых стенах. На каменном полу расположены основания колонн в четыре ряда, по пять колонн в каждом ряду. Фундамент мечети заложен на дубовых сваях, которые придавали устойчивость зданию.

Долгое время считалось, что мечеть имела портал — пышно оформленный широкий вход в здание. Думали, что основание этого портала представлено сохранившимся каменным выступом возле двери в северной стене. Однако выступ был только один, к тому же раскопками А. П. Смирнова выяснено, что он является основанием упавшего в прошлом веке минарета.

Во многих путевых заметках о Булгарском городище имеются сведения о посещении его татарами. В одном из своих писем известному французскому философу-просветителю Вольтеру Екатерина II сообщила еле-

113

дующее: «Во время моего путешествия по Волге я оставила мою барку и высадилась, чтобы посетить развалины древнего города Болгар... Я нашла здесь много каменных зданий и девять минаретов, очень хорошо устроенных. Я подошла к одной из этих развалин, вблизи которой стояло сорок татар, из которых некоторые были в молитвенном положении. Начальник губернии сказал мне, что место это считается татарами священным: они во множестве приходят сюда для молитв» '.

Большой минарет. Будучи на городище, Петр I приказал оковать верхнюю часть минарета двумя железными обручами, что и было сделано. Впоследствии по настоянию казанского вице-губернатора башня была покрыта дощатой кровлей, а в 1837 г. на средства двух татарских купцов Казани минарет был оштукатурен и покрыт железной кровлей. Упомянутый выше Э. Турнерелли, побывав в Болгарах в те же годы, отметил, что минарет сей является памятником могущества его создателей, однако подобно Пизанской башне имеет сильный крен в одну сторону. Турнерелли предупредительно заметил в своих записях, что если не будут приняты срочные меры по сохранению памятника, он может упасть. В 1841 г. минарет «сел» на основание. По воспоминаниям очевидцев, минарет упал ночью, когда все спали, и своим грохотом разбудил жителей не только Болгар, но и окрестных деревень. Причиной падения явилась пустота в его основании, которую прорыли местные кладоискатели в поисках сокровищ.

Высота минарета по записям А. Михайлова составляла 11 саженей (23, 43 м), а по обмерам П. С. Палласа и И. И. Лепехина, изучивших булгарские развалины в 1779 г., 12 саженей, т. е. 25, 56 м.

Соборная мечеть вместе с Большим минаретом являлась главной мечетью города Булгара в VIII—XIV вв. По мнению исследовавших ее археологов и архитекторов, она была сооружена в середине XIII в., потом дважды подвергалась реконструкции.

Восточный мавзолей в литературе фигурирует под названием «Церкви Святого Николая». До 1732 г. служил церковью для монастыря. Здание с квадратным основанием 10 X 10 м, имеет восьмигранную верхнюю

¹ Цитируется по книге: Ардашев И. А. Развалины Болгар и древние болгары по описанию англичанина Э. П. Турнерелли. Казань, 1901, с. 31—32.

114

часть при общей высоте более 7 м. По бокам для устойчивости всего здания устроены контрфорсы. По мнению одних, оно было мечетью, другие назвали его клетью, третьи — дюрбе (мавзолеем). Это здание по планировочной структуре и архитектурным деталям имеет сходство с средневековыми мусульманскими мавзолеями. К тому же, по татарским преданиям, там хоронили мужчин.

Северный мавзолей под названием «Монастырьский погреб». По позднему наименованию нетрудно понять, что он также был использован для монастыря.

 

Восточный мавзолей в Булгарах

115

По структуре и архитектурному оформлению напоминает вышеописанный мавзолей, но отличается от него более крупными размерами. Однако высота сохранившихся стен ниже. По преданиям, там были погребены женщины, при рытье погреба монахами найдены в земле остатки женских волос и куски золотой парчи. В начале XVIII в. внутри мавзолея находились и надгробные камни, однако трудно теперь сказать, имели они отношение к этим погребениям или были свезены туда для хранения. В период реставрационных работ в наши дни внутрь мавзолея собраны для экспозиции эпиграфические памятники с территории городища. Оба мавзолея, по археологическим исследованиям, сооружены в первой половине XIV в.

Описанные кратко памятники архитектуры расположены в центральной части Булгара и были в свое время ограждены земляным валом («Малый окоп» по записям дьяка Михайлова). Здесь же находился ханский (княжеский) дворец. Впрочем, их остатки еще стояли при Михайлове, который назвал их «Царским домом» и указал в 10 саженях от Соборной мечети—в том месте, где ныне стоит Успенская церковь.

Остальные памятники расположены за пределами «Малого окопа», но на основной территории городища. Наибольший интерес среди них представляет Черная палата, памятник также XIV в.

Есть такая легенда. Аксак-Тимур взял город Булгар, истребил население. Абдулла-хан вместе со своей семьей скрылся в Судной палате. По велению Тамерлана палату обложили бревнами и подожгли. При пожаре погибла ханская семья, но чудом осталась жива его дочь—красавица, которую увидели сидящей на куполе здания...

Принято отождествлять Судную палату из легенды с современной Черной палатой, почерневшие каменные стены которой связывают с пожаром, описанным в «Легенде о несгораемой царевне» (продолжение легенды связано с историей Иски-Казани). Имеются и другие мнения о назначении Черной палаты: считают ее мавзолеем, мечетью или даже медресе. Сохранившаяся центральная часть здания имеет квадратную форму 7x7 м и состоит из 4 ярусов с купольным покрытием. Большая часть нижней части палаты ушла в землю. Однако еще при А. Михайлове и П. Палласе вокруг

116

здания, в его нижней части, были пристройки, остатки которых выявлены при раскопках 60-х годов нашего столетия. Пристройки нижнего этажа некоторые исследователи считают помещением для паломников и дервишей— ханака, что присуще сооружениям средневекового Востока. Так полагают те, которые называют палату остатками мечети. Те, которые называют палату судилищем, считают, что помещения первого этажа были для временного заключения осужденных. Они полагают, что в целом этот памятник представлял собой двухэтаж-

 

Черная палата

117

ную постройку с центральным купольным залом на втором этаже, окруженную помещениями различного назначения. Вход во второй этаж через наружную лестницу был оформлен порталом. Были отдельные входы в центральный зал для правителя страны и высокопоставленных судей.

Так по-разному думают о назначении некогда величественного здания на одной из центральных улиц древнего Булгара, которое ныне представлено таинственной, овеянной легендами Черной палатой. Она является одним из богатых и интересных монументальных сооружений средневековой Татарии. Декоративные арки, по-

 

Белая палата. Рисунок Н. Чернецова, XIX в.

118

луколонны с капителями, сталактиты между окнами и в основании купола и в делом объемно-конструктивное решение здания свидетельствовали о высоком уровне архитектуры и строительного дела у волжских булгар.

Белая палата — здание, привлекавшее внимание ученых и путешественников различных времен. Разрушилось в конце 1860-х годов, в настоящее время слабо за-

 

Белая палата. Реконструкция

119

метна лишь нижняя, подземная часть. Много было споров вокруг назначения и этого здания: одни думали, что это мечеть, другие видели в нем приемные залы правителей Булгара...

Однако большинство исследователей (И. -Ф. Эрдман, Н. Н. Кафтанников, А. А. Риттих, А. С. Башкиров, А. П. Смирнов и другие) называли его общественной баней и эта точка зрения не вызывает теперь сомнений.

Баня длиной 30 м и высотой более 6 м состояло из трех частей. Средняя, самая большая часть, представляла собой центральное моечное отделение с бассейном и четырьмя угловыми комнатами-номерами. Южная часть бани состояла из двух комнат, служивших для раздевалки и отдыха. В отдельном большом помещении в северной части размещались печи и котлы для воды. Отсюда в центральную часть и номера по отопительным каналам поступал теплый воздух; вода шла по глиняным и железным трубам, вмонтированным в стены. Остатки этих труб обнаружены в прошлом столетии, когда баня еще стояла. Северная часть бани была сооружена из красного кирпича, а центральная и южная части — из белого камня, отсюда и название всей палаты. Покрытие из пяти куполов имело окна для освещения; свет проникал также и через боковые окна в стенах.

Первый рисунок Белой палаты был сделан П. С. Палласом. Позднее это грандиозное сооружение вдохновило нескольких художников: Дюранда, братьев H. Г. и Г. Г. Чернецовых, знаменитого И. И. Шишкина. Рисунки хранятся в Государственной Третьяковской галерее в Москве и Ленинградском Русском музее.

Бесспорно, что Белая палата была одной из общественных бань города Булгара. Такая же баня, вернее ее подземные остатки, были раскопаны в 1938—1940 гг. А. П. Смирновым в подгорной части Булгара, на склоне волжской террасы. По цвету внутренней штукатурки она была названа Красной палатой. Исследования этого памятника дали ценный материал для выяснения системы подпольного отопления, устройства водопровода и канализации, в целом внутреннего оформления булгарских бань. В служебном помещении находилась большая каменная цистерна для холодной воды; ее длина составляла 4,5 м, ширина 3 м, сохранившаяся высота I,5 м. Для горячей воды были специальные латунные котлы — толщина стенок 9 мм. Эти котлы помещались в свою . очередь в каменные цистерны. По мере поступ

120

ления горячей воды из этих котлов по трубам в моечные комнаты котлы наполнялись новой водой из цистерны и подогревались на специальных печах. В центральный моечный зал и в угловые номера, как и в Белой палате, по трубам поступала и холодная, и горячая вода — медные краны найдены при раскопках. В центральном моечном зале стоял фонтан, объем которого составлял около 15 ведер воды.

Раскопками выявлены также остатки третьей бани, правда, в значительно худшей сохранности.

Наличие больших общественных бань (кроме них были, естественно, в частные бани), их архитектурное совершенство — свидетельство соблюдения необходимых гигиенических норм, чистоплотности булгар. Известный арабский энциклопедист, историк и географ XIV в. Абу-л-Фида писал, что в Булгаре имеются три большие бани (бани были и в домонгольский период; вспомним слова ал-Гарнати о булгарских банях в связи с его рассказом о великане). Обращение внимания представителя передовой арабской культуры тех времен, бесспорно, говорит о знаменитости этих бань.

В средневековых восточных банях не только мылись, но и отдыхали, проводили вечера за разговорами о дальних странах и путешествиях, обменивались новостями, слушали сказки, легенды и предания, играли в шахматы и другие настольные игры. Именно такими представляются бани по циклу «Тысяча и одна ночь», по персидской, армянской и грузинской поэзиям. У персидского поэта XII в. Самарканди есть любопытное сообщение: султан династии Газневидов Махмуд ибн-

Насреддин вознаградил великого поэта Фирдоуси за его «Шах-намэ» 20 тысячами диргемов. Обиженный такой суммою поэт пошел в баню, выпил пиво и оставил свой гонорар банщику и продавцу пива. В миниатюрах к «Шах-намэ» поэт изображен сидящим в бане. Кстати, она по своему внутреннему убранству похожа на булгарские бани. В целом, для всего средневекового Востока были характерны однотипные бани, которые своими корнями уходят в греческий мир.

Малый минарет. Это сооружение высотой 15 м является наиболее хорошо сохранившимся памятником булгарского монументального зодчества. Минарет воздвигнут по образцу Большого минарета Соборной мечети во второй половине XIV в. Он представляет собой массивный белокаменный цилиндр с постепенным утол-

121

 

Малый минарет и Ханская усыпальница после реставрации

щением книзу, через восьмигранный промежуточный ярус завершающийся кубовидным основанием. Над стволом минарета располагается обходная галерея вокруг круглого яруса с конусовидной кровлей. Наверх ведет внутренняя винтовая лестница в 48 ступеней, освещающаяся несколькими узкими боковыми окнами. С северной стороны нижнего яруса расположен арочный вход на лестницу, с западной—арочная ниша. И вход, и ниша богато орнаментированы геометрическим и растительным узором по камню.

В 1712 г. А. Михайлов указывал возле минарета остатки мечети, развалины которой были еще видны в 20-х годах XIX в. Раскопками 1960-х годов там выявлены остатки мавзолеев. Мечеть в период Казанского ханства использовалась в качестве усыпальницы. В одном из мавзолеев было найдено семейное захоронение.

Эти находки подтверждают татарские предания о том, что возле Малого минарета было кладбище. Кладбище называлось «ханским»; это же название носит и сохранившийся рядом с минаретом мавзолей — Ханская усыпальница, расположенная на территории кладбища.

122

 

Орнаментация оконной ниши Малого минарета

 

Орнаментация оконной ниши Малого минарета. Реконструкция Ф. X. Валеева

123

Сохранилась лишь одна, центральная усыпальница, к которой с двух сторон примыкали еще две, следы которых также выявлены раскопками и законсервированы архитекторами. Чуть в стороне от этого комплекса выявлены следы еще одного мавзолея. В целом, здесь было большое, «ханское» кладбище — место погребения правителей и их приближенных с целым рядом фамильных усыпальниц, некоторые из них представляли собой монументальные, величественные сооружения с порталами. Здания были богато отделаны белой и синей мозаикой.

Вышеописанные памятники располагались в черте древнего города. Но и за его укреплениями имеется несколько интересных объектов. Один из них—Малый городок, находящийся у южных проездных ворот городища, за его крепостными валами. Он представляет собой отдельно огороженную валами площадь, на которой заметны следы какого-то сооружения. Со стороны Булгара, против его южных проездных ворот, городок этот имеет свой проезд, по краям которого находятся два массивных основания каменных ворот. Назначение Малого городка еще не совсем ясно, однако исходя из того, что его проездные ворота расположены лицом к воротам основного города и как бы соединяются с последними, можно предположить, что тут была летняя резиденция правителей Булгара. Здание располагалось в глубине городка, против его ворот.

Западнее от городища за оврагом находится место расположения Греческой палаты, представлявшей собой христианскую церковь обширной армянской колонии. Волжская Булгария имела тесные международные отношения со многими странами, в том числе и с народами Закавказья, в первую очередь с армянами, которые, приезжая в Булгар по торгово-экономическим делам, держали там свою факторию. Палата давно разрушена, ее подземные остатки исследованы раскопками 1916 и 1945 гг. Палату скорее всего следует назвать церковью-мавзолеем: на втором этаже располагалась молельная комната, а нижняя часть служила усыпальницей. Там найдено несколько надгробий XIV в. с армянскими надписями. Интересно то, что даты на камнях указаны не христианские, а мусульманские — по хиджри. Иными словами: проживая в той или иной стране, подчиняешься ее законам.

124

Эпиграфические памятники. Необходимость изучения и охраны булгарских надгробий с письменами впервые отметил Петр I. По его указаниям были сняты эстампажи (копии) 50 эпитафий на территории Булгарского городища, из которых 47 являлись булгарскими, 3 — армянскими. Булгарские перевел известный нам К. -М. Сунчалеев, армянские— армянин И. Васильев. Через 10 лет после посещения Петром древнего Булгара эти камни пошли под фундамент Успенской церкви (они и теперь находятся там, поставлены на бока лицевыми сторонами, т. е. письменами наружу).

В 1771 г. академик И. И. Лепехин впервые опубликовал эти переводы, которые были еще не совершенны. В 1831 г. немецкий востоковед Ю. Клапрот издал в Париже переводы тех же эстампажей, но сделал одну существенную ошибку при датировке памятников. Часто встречающемуся на камнях булгарскому выражению «джиати джур» (җиаты җүр) он дал неправильное толкование, приняв их за арабские слова, которые в цифровом выражении дают число 623 по хиджри (дж — 3, и—10, а — 1, т — 400; дж—3, у — 6, р — 200 получается 623), что соответствует 1226 году нашего летосчисления. Этот год он связал с нашествием монголов и назвал «Год пришествия угнетения». Данная же мысль была поддержана в 1832 г. Ф. И. Эрдманом и в 1852 г. известным русским востоковедом И. Н. Березиным. Однако эту ошибку исправил в 1863 г. татарский ученый-просветитель X. Фаизханов. Прочитав три булгарских надгробия в Тетюшском уезде, он пришел к выводу о том, что «җиаты җүр» это вовсе не арабское слово, а означает татарское («джити юз») — семьсот. При этом Фаизханов отметил, что начальное «й» произносится и пишется татарами как «җ» («дж»),

 

Эпиграфический надгробный памятник золотых дел мастера Шагидуллы сына Мусы из Булгара, 1317 г.

125

а букву «р» вместо «з» в слове «джур» (җүр) он объяснил через чувашский язык, на котором «чюр» означает «сто» (сравни с татарским «йуз»). Это простое, но весьма существенное открытие было принято в науке. С помощью «ключа», найденного Фаизхановым, начали переводить и другие булгарские эпитафии. Хочется отметить следующее: весьма странным является прежнее толкование булгарского числительного, ибо «семьсот» не является единственным числом на надгробии, где указывается дата, а после него идут еще десятичные и единичные числа, например, «семьсот двадцать два» (722— 1322) и др. Это — первая половина XIV в., к которой относится большинство эпиграфических памятников волжских булгар.

После этого встала проблема сделать новые переводы упомянутых выше 47 надгробий города Булгара, однако не смогли найти их эстампажей, т. е. тех, которые были сделаны при Петре I. Лишь в 1967 г. известный советский эпиграфист Г. В. Юсупов обнаружил их в Центральном государственном архиве древних актов в Москве и сделал новые, более совершенные переводы. Однако неожиданная смерть ученого помешала ввести их в научный оборот.

Заканчивая небольшой рассказ о развалинах и надгробиях города Булгара, необходимо обратить внимание еще на один момент. Эти архитектурные и эпиграфические памятники конца XIII — первой половины XIV вв. органически связаны между собой и имеют непосредственную связь с общеисторическим развитием булгарского общества данного периода — периода расцвета булгарской культуры. Если памятники монументальной архитектуры являются соединением местной культуры с культурой Средней Азии, Кавказа, Египта и Ближнего Востока, то эпиграфические следует назвать местными, присущими лишь волжским булгарам.

Рассказывая о городе Булгаре, нельзя оставить в стороне выявленные там в различные годы многочисленные клады и находки. Большинство их обнаружено в дореволюционное время, когда начала распахиваться территория городища и разбирались руины древнего города; да и широко распространенное кладоискательство давало свои результаты. Было выявлено колоссальное число находок — золотых и серебряных ювелирных изделий и монет, дорогой посуды, медно-бронзовых, железных, костяных и других вещей.

126

 

Золотой браслет из Булгара. Госмузей ТАССР

Булгарские древности составили огромные коллекции. В науке известны коллекции, собранные Д. И. Неловым, К. Ф. Фуксом, Н. А. Толмачевым, И. Н. Березиным, В. К. Савельевым, П. С. Савельевым, П. В. Ешевским, П. С. Уваровой, Сиклером, С. С. Щукиным, А. Ф. Лихачевым, Н. Ф. Высоцким, Э. Д. Пельцамом, Д. Я. Самоквасовым и др. Некоторая часть этих коллекций хранится ныне в Государственном историческом музее (г. Москва), Эрмитаже (г. Ленинград), Государственном музее Татарии (г. Казань), в Национальном музее Финляндии (г. Хельсинки). Опубликована знаменитая коллекция А. Ф. Лихачева; клады и находки монет опубликованы в сводных работах А. К. Маркова и Г. А. Федорова-Давыдова. Однако это является каплей в море, ибо большая часть коллекций утеряна навсегда. Естественно, нет картотеки всех булгарских находок (лучше обстоит дело с монетами, но и они попали в публикации в значительно меньшем количестве). А сколько было находок, которые не вошли в коллекции: просто продавались и переплавлялись. Однако да-

127

 

Височное кольцо с «уточкой» из Булгара. Госмузей ТАССР

же сохранившееся является огромным достоянием национальной культуры.

Ограничимся здесь несколькими примерами этих находок. Многим известны, например, знаменитые булгарские височные кольца с уточкой. О них уже писалось в литературе, хранятся они в золотых кладовых вышеназванных музеев. Эти кольца издавна вызывали восхищение своей красотой и великолепным исполнением. Сохранился такой рассказ. Один из богатых промышленников Урала решил сделать Екатерине II редкий, дорогой подарок. В качестве такового он избрал древнебулгарское височное кольцо. Но он располагал лишь одним экземпляром, не дарить же царице одно кольцо. По его заказу знаменитые пермские ювелиры изготовили кольца, точь-в-точь булгарские. Императрица приняла их с благодарностью; однако намного позднее, когда они уже стали музейным достоянием, была обнаружена их подделка. Пермские мастера не так искусно припаяли друг к другу золотые крупинки в желудях и уточке.

Кстати, об уточке. Посаженная в кольцо, она с золотой крупинкой в клюве имеет символическое значение, являясь отражением народной легенды, согласно которой в глубокой древности весь мир представлен был безграничным океаном, на поверхности которого плавала единственная утка. Вот утка нырнула и со дна океана достала крупинку зерна, из которого зародилась

128

земля. Эта легенда еще жива в пямяти населения некоторых районов Заказанья.

Еще один пример. Помещик одного села в окрестности Булгара, отставной майор Жуков, долгие годы скупал у населения древности с Булгарского городища и собрал таким путем солидную коллекцию. Среди вещей выделялся кинжал замечательной работы, с клинком из дамасской стали. Рукоятка кинжала была из привозной слоновой кости, украшена по бокам ярко-красными сердоликами, в серебряной оправе. Еще более интересными являлись ножны кинжала, сделанные из чистого серебра и украшенные тройным рядом прекрасных арабесок филигранной работы. Один ободок ножен был обломан, и помещик, желая починить его, обращался ко многим лучшим казанским серебряникам. Однако новая пластина ломалась при каждом ремонте — ювелиры не смогли узнать состав сплава булгарских мастеров.

А был еще такой случай. В городе Спасске доживал свой век престарелый коллекционер по имени Сосипатр Васильевич, занимавшийся скупкой у крестьян за сущие пустяки булгарских драгоценностей и перепродажей их любителям по высокой цене. В один из прекрасных дней крестьянин из с. Болгары принес ему массивный кубок из чистого золота с серебряными инкрустациями. Сосипатр, увидев сосуд, чуть не лишился дара речи, но быстро овладел собой. Начался торг. Владелец запросил 100 рублей, старик дал 25, сказав, что вещь эта не совсем уж дорогая, чтобы за нее можно было бы просить все 100. Хозяин согласился на 75, Сосипатр стал настаивать на 50. Торг закрылся. Крестьянин завязал кубок и отправился домой. Спасский скряга решил про себя, что мужик все равно никуда не денется и вернется к нему. День ждал Сосипатр, два ждал, а на третий не выдержал, запряг такую же старую, как и он сам, клячу и поехал в Болгары. Нашел там хозяина кубка и, больше не торгуя, положил перед ним 100 рублей. Крестьянин хитро улыбнулся и великодушно сообщил, что кубок тот уже продан — лишь за день до этого его купил сам граф Румянцев за 1000 рублей. Сосипатр остался с носом, а золотой сосуд попал в известный Румянцевский музей в Москве¹.

¹ Н. П. Румянцев, русский государственный деятель, дипломат, в одно время (в 1810—1812 гг.) —председатель Государственного совета. Собрал большую коллекцию книг, рукописей и древних вещей, создав Румянцевский музей.

129

Почти каждый год бываю я в Болгарах. Езжу туда, чтобы познакомиться с новыми материалами, сделать новые фотоснимки, походить по городищу, еще раз осмыслить прочитанное, увиденное, услышанное... Недавно снова побывал там. Деныдва пожил у коллег-археологов, а на третий, встав чуть свет, направился на пристань, чтобы успеть на первый метеор в Казань.

Пока шел, задумавшись, по лесной тропинке, незаметно для себя добрался и до пристани. К тому времени уже взошло солнце. Рассматривая широкую Волгу, залитую сплошь солнечным светом, островки на ней — останки древнего Ага-Базара — и каменные руины на высоком берегу, представил жизнь в древнем городе.

... Занимается рассвет. Раздаются веселые песни жаворонка. Яркие лучи солнца падают на высокие минареты, рассеиваются по всему городу. Вот городская стена: высокий земляной вал, на нем бревенчатая стена со сторожевыми башнями. Издали, со стороны степи, медленно тянется караван.

Город постепенно просыпается. Стража отворяет ворота, пастухи выгоняют стада, девушки с кувшинами на плечах идут к роднику за водой. Начинается новый день, полный забот и хлопот. Золотых и серебряных дел мастера и кузнецы, надев фартуки, разжигают горны. Гончары засучивают рукава и, замесив глину, принимаются мастерить горшки, джигиты — шляпы набекрень— вскидывают на плечи косы и отправляются на луга, косить сено.

На Ага-Базаре начинается ярмарка. Гулко и шумно на базарной площади. Кого только нет здесь: кипчаки, славяне, варяги, хорезмийцы, арабы, армяне, черкесы, буртасы, марийцы, мордва. Есть греки, итальянцы, даже китайцы. Больше всех, разумеется, хозяев ярмарки — булгар.

День клонится к закату. Люди, утомленные хлопотами прошедшего дня, предаются отдыху.

Садится солнце. Опускается ночь, город окутывается в темный плащ. Вдали, на берегу Идель-реки, кто-то на курае выводит протяжную мелодию, кто-то ему подпевает...

130

 

 

Май, чудесная пора года. Луга и долины, побережья рек оделись в зеленый бархатный наряд. Лес преобразился, зацвели на поляне яблони, разлились соловьиные трели.

Закончив дела, на опушке леса мы разбили лагерь. Пока ужинали, наступила ночь. Серебристый свет луны придал всей округе какую-то сказочность, таинственность.

Сегодня 19 число... 19 мая 922 года булгарский эльтебер Алмас пригласил к себе Ибн-Фадлана и устроил скандал: где те 4 тысячи динаров, о высылке которых сообщил в своем письме халиф? Известно, что одной из основных миссий арабского посольства, помимо распространения мусульманства, была помощь правителю булгар деньгами для строительства крепости. Ибн-Фадлан вынужден был признать, что они, к сожалению, не смогли получить обещанных халифом денег, В другой встрече багдадец открыто спросил Алмаса: государство твое обширно, средства твои изобильны, доход твой многочислен, зачем тебе деньги? Успокоившийся к тому времени Алмас ответил откровенностью на откровенность: «Право же, если бы я захотел построить крепость на свои средства, на серебро или золото, то, конечно, для меня в этом не было бы никакой трудности. Право же, я только хотел получить благословение от денег повелителя правоверных и просил его об этом»¹.

Да, не нуждались булгары в помощи со стороны в строительстве городов и крепостей, сооружали их своими силами. А соорудили они много городов, много селений.

Вот сегодня мы обнаружили неизвестное до сих пор булгарское городище. Онб расположено в бассейне речки Ахтай недалеко от с. Ромодан Алексеевского района ТАССР. Правда, площадь его небольшая — всего 18000 кв. м, т. е. 1,8 га. Однако оно вплотную примыкает к огромному селищу—остаткам открытого булгарского поселения площадью 975 000 кв. м (97,5 га).

¹ Ковалевский А. П. Книга Ахмеда ибн-Фадлана..., с. 141.

131

Городище вместе с селищем составляет единый комплекс, и оба они являются остатками немалого средневекового города, название которого, к сожалению, не дошло до наших дней.

В бассейне реки Сульчи у небольшой деревушки Барское Енарускино Аксубаевского района республики мы обследовали городище площадью 30400 кв. м в середине большого селища в 665 400 кв. м. Кроме массового керамического и вещевого материала, здесь довольно большое число (8) эпиграфических памятников XIV в., а также серебряные джучидские монеты этого же периода.

Подобные небольшие городища обычно считаются остатками феодальных замков. Средневековые феодалы сооружали замки в целях защиты от волнений крестьян или чужеземных захватчиков. Замки ограждались мощными крепостными валами и стенами в несколько рядов— от двух-трех до четырех-пяти. Там жили феодал и его приближенные, дружина. В окрестностях располагались деревни, составлявшие целые феодальные землевладения. Со временем некоторые из этих владений превращались в средневековые города: замок — в политический центр, кремль города, окружавшие селения — в его посады. Если раньше прилегавшие деревни оставались открытыми, без стен, то теперь они также окружались крепостными сооружениями и вместе с бывшим замком составляли единый комплекс, целый город.

Естественно, возникновение средневекового города — это сложный социально-исторический процесс и не всегда его надо связывать с феодальными замками. Довольно много случаев, когда кремль города возникал с самого начала в качестве его политического центра — возникал отдельно, без феодального замка. Не всегда окружающие деревни составляли основу для городских кварталов и окружались валами.

Наряду с закрытыми городами, т. е. городами с оборонительными укреплениями, в Волжской Булгарии были и открытые, когда только кремль имел крепостные сооружения, а вся основная часть города, его посады были без стен. Такими на булгаро-татарской земле являлись Джукетау, Тубулгатау, Кирменчук, Старая Казань. Это характерно для золотоордынского периода, что в значительной степени связано с политикой ордынских ханов, запрещавших строить в завоеванных землях города с крепостными стенами и воротами.

132

Это делалось с определенной политической целью держать в повиновении подчиненные земли. Правда, это относилось в основном к южному половецко-кипчакскому миру, однако подобная политика имела какую-то силу и для других, периферийных районов.

Однако преобладающая часть булгаро-татарских городов, не говоря уже о домонгольских, были городами с мощными оборонительными укреплениями.

В 70-х годах мы сделали большой объезд Закамья и Предволжья Татарии, левобережных и правобережных районов Ульяновской области — основных земель домонгольской Волжской Булгарии — по обследованию ранее не изученных или недостаточно обследованных булгарских городищ. Обследовано 32 городища, сняты точные планы памятников, выяснена стратиграфия их культурного слоя, собран обильный подъемный материал с попутной разведкой окрестности. Обследованные нами городища по своим назначениям самые различные — остатки городов разной величины, феодальных замков и военных крепостей. Этими разведками впервые обследованы городища, представляющие собой остатки почти таких же больших городов, которые известны в науке по историческим источникам, так как судя по размерам площадей, мощности оборонительных укреплений, разделению их территорий на кремль и посады и по некоторым другим факторам, их можно отнести к категории именно больших городов, например, таких, как Сувар, Кашан, Джукетау и др. Некоторые из обследованных нами новых городищ по своим размерам превосходят даже перечисленные города.

Недалеко от Ульяновска, у с. Старое Алейкино, на левом берегу Свияги, расположено булгарское городище — остатки большого города, хотя и уступавшего по своей территории, например, Булгару, но превосходившего Сувар: площадь последнего 1 000 000 кв. м, тогда как Староалейкинского доходит до 2 300 000 кв. м (230 га). Городище состоит из двух частей: детинца (кремля) и посада; лишь детинец занимает площадь более 25 га. Все городище ограждено двойным рядом валов и рвов шириной обороны более 40 м. и высотой вала со дна рва почти 5 м. Так же солидно укреплен детинец. В целом это городище несомненное свидетельство существования в юго-западных районах Волжской Булгарии крупного городского центра. Это подтверждается еще и тем, что всего 5—6 км южнее городища

133

расположены остатки мощного фортификационного сооружения в виде вала и рва длиной более 3 км, служившего, бесспорно, отдельной, внешней обороной города. В целом, район богат булгарскими городищами больших размеров. Всего в 5 км севернее от описанного, в районе с. Красное Сундюково, находятся ещё два городища, которые, судя по размерам (459 000 кв. м и

 

План булгарского городища у с. Старое Алейкино Ульяновской области

134

97 000 кв. м; первое также состоит из детинца и посада), можно отнести к категории средних и малых городов. Эти городища обнаружены и обследованы впервые.

Повезло с большими городищами в этом объезде. В тех же ульяновских краях, всего в 10 км от описанной группы, на правом берегу Волги у с. Городище обследовано еще одно городище (от него и название современного села). Правда, оно уже было известно в литературе, однако за городище принималась лишь его мысовая часть, огражденная небольшим полукруглым валом. Нашей разведкой установлено, что в 1 км южнее от этого вала в глубь террасы, между высоким обрывистым берегом Волги и глубоким оврагом-ущельем проведена вторая, основная линия укреплений, образуя территорию большого городища площадью 809 000 кв. м (более 80 га).

Названия этих городов не дошли до нас. Придет время, и наука восстановит их, а пока ясно одно: даже вдали от политических центров Булгарского государства, в его южных областях существовали большие экономические и культурные центры. Есть основание считать, что Волжская Булгария была страной городов, страной городской культуры.

В справедливости слов Ибн-Фадлана об обширности Булгарского государства я убеждаюсь каждый год, проводя сплошную разведку и дополнительные объезды в разных географических районах Среднего Поволжья. Вот и в эти последних два экспедиционных сезона проехали в общей сложности 4 тысячи км пути. Диву даешься: по бесконечной лесостепи в день покрываешь на машине несколько сот верст и все это бывшие булгарские земли. Всего несколько недель назад были в окрестностях Самарской Луки, а ныне в предгорьях Бугульминского плато. Вся эта длинная и долгая дорога проходит через остатки булгарских городов и сел.

Мне пришлось побывать на 78 булгарских городищах, вести на них обследования различной полноты. С какими только памятниками не встречаешься! От остатков крупнейших столичных городов до миниатюрных городищ площадью всего в несколько соток, от феодальных замков в низине лугов до высокогорных крепостей на головокружительной высоте. Формы городищ самые различные: круглые, овальные, четырехугольные, треугольные, трапециевидные, других иных, порой причудливых, очертаний. А какие укрепления! От слабо

135

заметных валов на высоких горных утесах (вершина горы — самая прекрасная оборона!) до мощных валов в четыре-пять рядов, окружающих феодальные замки или города. Эти высокие валы с глубокими рвами между ними (высота вала со дна рва достигает порой 5 м) представляют иногда такой лабиринт ходов, что поражает инженерное решение этих фортификаций.

Мы уже четвертый день снимаем план городища у с. Екатерининская Слобода в бассейне левобережья Шешмы в Закамье. Оборона его круговая в два ряда: внешняя из одного вала со рвом и внутренняя из трех рядов укреплений. Внутренняя оборона и укрепления между (детинцем и посадом представляют исключительно сложную систему. Ворота всех трех линий обороны устроены таким образом, что нападающие после взятия одной линии при атаке следующих ворот должны были выставлять под фланговый обстрел свои незащищенные щитом правые бока и, следовательно, подходили к очередной линии значительно ослабленными в рядах. Ознакомившись с подобными укреплениями, лишний раз убеждаешься в правоте слов А. П. Смирнова о том, что военно-инженерное дело у булгар стояло на должной высоте.

Бесспорно, булгары умели строить города и укрепления. Но, к сожалению, мы не знаем, как и какими силами они строились, хотя предположения и можно сделать. В одно время по данному вопросу происходила небольшая дискуссия между академиком Б. Д. Грековым и профессором А. П. Смирновым. Не соглашаясь с мнением А. П. Смирнова о сооружении укреплений силами крепостных еще в домонгольское время, Б. Д. Греков выдвинул идею о том, что они строились руками рабов или свободных людей, принуждаемых к работе по распоряжению государственной власти. Мы считаем, что правы оба автора, только речь должна идти о разных объектах строительства: феодальные

замки, бесспорно, строились крепостными, а вот укрепления городов и военные крепости были сооружены свободным населением под руководством государства (при этом отпадает предположение о рабах, ибо таковые не составляли в Волжской Булгарии рабочую силу, а являлись лишь живым товаром в транзитной торговле).

Мнение о строительстве укреплений по распоряжению государственных органов подтверждается и новыми археологическими данными, добытыми нашей экспеди-

136

дней. В бассейне левобережья Шешмы, в районах сел Карамыш, Новая Шешма и Елховка обнаружено три больших оборонительных укрепления в виде длинного вала протяженностью до 9 км. Эти весьма солидные фортификационные линии служили для защиты основных булгарских земель с юго-востока, откуда открывался южный кочевнический мир и откуда, наконец, пришел завоеватель — Батый со своей огромной армией. Нет никакого сомнения в том, что эти линии создавались для защиты не отдельных феодально-княжеских центров, а государства в целом.

К настоящему времени составлен Свод булгарских и булгаро-татарских городищ, включающих 161 памятник, из которых 123 находятся на территории Татарии, 31 — в Ульяновской области, 4 — в Чувашии и 3 — в Куйбышевской области. 117 городищ обследовано казанскими археологами в послевоенный период, преобладающее их число в последние 15—20 лет. Большую научную ценность имеет такая статистика: 38 городищ являются остатками городов или их кремлей, 73 — феодальных замков, 39— военных крепостей (характер 11 памятников остается неопределенным из-за отсутствия необходимых сведений). Данная типология, естественно, имеет определенную условность, ибо лишь небольшое число городищ исследовано раскопками, основная их часть обследована разведочно. Однако эти работы, особенно последних 15—20 лет, когда было выявлено самое большое количество городищ, отличались широтой обследования, что позволило сделать классификацию известных к настоящему времени булгарских и булгаротатарских городищ (под булгаро-татарскими имеются в виду памятники, возникшие в булгарский период и продолжавшие существовать в эпоху Казанского ханства).

В составе первой группы остатки 7 больших (площадью 1 000 000 кв. м и выше), 5 средних (от 500 000 до 1 000 000 кв. м) и 13 малых (от 100 000 до 500 000 кв. м) городов. Помимо этих городищ, огражденных крепостными валами и рвами, имеются еще 13 городищ, представляющих собой детинцы (кремли) больших и средних городов, посады которых оставались открытыми, т. е. были без укреплений. Такие городища в основном имеют позднюю датировку — времени Золотой Орды и Казанского ханства, редко — переходного домонгольско-золотоордынского периода. Почти

137

все городища, являющиеся остатками больших и средних городов и их детинцев, имеют исторические названия, известные по русским летописям, арабо-персидской географии, местным источникам и произведениям устного народного творчества. Многие из них представляют собой или столицы государства (Булгар, Буляр), или центры крупных племен и княжеств (Сувар, Ошель, Нухрат, Кашан, Джукетау, Кирменчук, Иски-Казань, Казань, Арск). Всего известно 15 городов с историческими названиями — помимо вышеперечисленных, это: Торцск, Тухчин, Балымер, Тубулгатау, Чаллы, Тетэш. Широкая распространенность городищ — остатков городов — является бесспорным доказательством высокого развития экономики и культуры Булгарского государства — страны городов.

Самая большая часть городищ представляет собой остатки феодальных замков с мощными оборонительными укреплениями при небольшой площади (средняя величина размеров в пределах 15 000—30 000 кв. м) и со значительным количеством окружающих селищ — иногда до 7—8 поселений. По форме преобладают круглые или четырехугольные с округленными углами. Проявляется закономерность расположения группы из одного городища и окружающих селищ — одно из них непосредственно за валами городища — почти на каждом притоке реки, свидетельствуя о существовании феодальных поместий или небольших княжеств, очевидно, с присущими для них родо-племенными и этнокультурными особенностями при общем единстве всей булгарской культуры.

Городищам, представляющим остатки военных крепостей, характерны такие признаки: малая площадь (средние размеры в пределах 8 000—12 000 кв. м; самая маленькая площадь в 2 000 кв. м); расположение на высоких и узких треугольных мысах высотой иногда до 100 м, с которых открывается широкая панорама на окружающую местность; незначительность культурного слоя (толщина его в пределах всего 10—20 см); почти полное отсутствие прилегающих селищ и отсутствие исторических названий. В расположении городищ-крепостей также выделяется определенная закономерность сосредоточения отдельных их групп по защите военных и торговых путей по Волге и Каме или пограничных зон, например, по правобережью Шешмы и низовью Зая.

Селища, составляющие преобладающую часть всех

138

археологических памятников Волжской Булгарии — а их к настоящему времени известно уже более 900,— также делятся на две основные группы: небольшая группа, представляющая собой остатки посадов отдельных городов (среди них весьма крупные, например, Русско-Урматское селище площадью 1 240 ООО кв. м, т. е. 124 га,— основная территория Старой Казани); вторая, самая большая группа в виде остатков открытых поселений-деревень с наиболее широко распространенной площадью в пределах 3—6 га. Эту территорию можно сравнивать с современными деревнями средней величины из 60—70 дворов.

Представляет большой научный интерес следующая статистика, весьма «сухая» на первый взгляд: селищ площадью до 10 000 кв. м—150, от 10 000 до 100 000 кв. м — 396, от 100 000 до 200 000 — 70, от 200 000 до 500 000 — 26, от 500 000 до 1 000 000 кв. м — 8 и площадью свыше 2 000 000 кв. м — 2 (площади остальных селищ не определены за отсутствием необходимых данных). Статистика показывает, что число селищ уменьшается по мере возрастания их площадей выше 100 000 кв. м, т. е. 10 га. Хочется также отметить заметное расположение больших селищ в районе крупных городов.

Групповое расположение селищ вокруг одного городища наиболее характерно для глубинных, более спокойных районов государства — бассейнов средних и малых рек с их многочисленными притоками, в отличие от побережий магистральных рек в виде Волги и Камы, берега которых были неспокойными. Факт расположения открытых поселений вокруг одного городища и одного из них непосредственно за его валами ставит перед булгароведением, как и перед любой средневековой археологией, решение одной из актуальных проблем — проблемы возникновения городов, превращения отдельных феодальных замков в города. Полное ее решение на современном уровне исследования булгарских археологических комплексов еще невозможно, хотя уже можно было бы в определенной степени проследить это явление на примерах названных в начале очерка Барско-Енарускинского, Ромоданского городищ, а также некоторых ранее известных — Чуру-Барашевского и др.

В хронологическом отношении несравнимо больше селищ домонгольского периода (600), количество которых уменьшается к позднейшим временам, что объяс

139

няется трудностью выявления поселений эпохи поздней Золотой Орды и Казанского ханства вследствие их плотной застроенности современными татарскими деревнями. Селища Казанского ханства в историко-археологическом плане заменяются селениями, известными по писцовым книгам, составленным вскоре после присоединения ханства к Русскому государству. Таких селений известно 700, преобладающая часть которых со своими историческими названиями существует и в настоящее время: 500 — в Заказанье, 150 — в Предволжье, остальные в Западном Закамье и Восточном Предкамье (Елабужской стороне),, Иными словами, это те же татарские деревни, которые существовали в период Казанского ханства и которые существуют ныне в тех же районах.

Вот кратко то, что имеется по массовому археологическому материалу — городищам и селищам. Как было отмечено, преобладающая часть этой массы обследована пока разведочно. Перед археологами стоят большие задачи. Дополнительно к уже исследованным и исследуемым городищам необходимо вести раскопки хотя бы по одному городищу разных хронологических и типологических групп в разных географических районах. Иными словами, предстоит провести исследования наиболее выразительных памятников, представляющих собой город (большой, средний и малый), феодальный замок и военную крепость как домонгольского, так и золотоордынского периода, расположенных в Закамье, Предволжье и Заказанье. Это даст богатейший материал для более полного решения проблемы города на булгаро-татарской земле, его возникновения и развития, исторической и социальной топографии, мало изученной проблемы срөдневолжского феодального замка. Эти раскопки еще более обогатили бы наши представления об оборонительных укреплениях, о военно-инженерном деле и военном искусстве волжских булгар и казанских татар. Возникает большая необходимость монографического исследования булгарского и булгаро-татарского села как в южных, так и в северных районах Среднего Поволжья.

Проведение этих работ остро необходимо не только в целях дальнейшего накопления богатой материальной культуры, но и в плане ее подлинно научной классификации. Это в конечном счете явится научной основой решения актуальной проблемы происхождения и формирования культуры и этноса волжских булгар и их преемников.

 

 

Здесь горел костер около шести веков тому назад — сохранились монеты начала XV столетия. Монеты серебряные, однако порядком потускнели, покрылись зеленым налетом, на некоторых даже заметны не догоревшие волокна какой-то материи. Вероятно, они по какой-то причине вместе с ним попали в огонь. Костер разжигали, высекая огонь из кремня — в золе найдено два железных кресала. Тут же разбитый горшок с узорами, череп лошади, огромное число костей мелкого скота, рыбы и птицы. Бесспорно, здесь горел большой костер, вокруг которого сидели люди, проводя вечера, а может быть, и долгие осенние ночи. Он давал свет, тепло и пищу и, судя по толщине золы, возобновлялся неоднократно. Располагаясь на самом высоком месте, рядом с городскими укреплениями, костер, несомненно, служил для стражи. Невольно представляется историческая картина.

... Город-крепость, расположенный на высокой горе, окруженный крепкой дубовой стеной со сторожевыми башнями вдоль крепостного вала. На башнях, в проемах стен и у ворот расположена стража, вооруженная стрелами, копьями, пищалями. Из открытых крепостных ворот в сопровождении конной охраны выезжает большой обоз, направляющийся к северным племенам по торговым делам. Навстречу едет кавалькада с послом соседнего марийского князя. Уже прибыли правители соседних княжеств. Ожидается приезд посланцев Руси. Сегодня у казанского князя большой совет: решается вопрос отделения от Золотой Орды.

Между тем в городских кварталах, расположенных ниже, в левобережье реки, кипит своя жизнь: дымят горны гончаров и металлургов, слышен стук молотков и кувалд кузнецов, летят щепки из-под топоров плотников. Скрипят колеса, звучат голоса городского люда, купцов, направляющихся на пристань, куда прибыли русские торговые суда. А выше по реке разбирают плот, при-

141

плывший с верховья Казанки, где сплавляют лес. Глухо стонут мельницы, снимают сети рыбаки.

Вечереет. Сменяется караул, закрываются городские ворота, на башнях зажигаются огни. Как бы отвечая им, на низине лугов зажигают свои костры мальчики, оставшиеся на ночь сторожить коней...

Таким мне представился древний город, когда я стоял у следов давно потухшего и раскопанного нами костра. Здесь самое высокое место городища, отсюда вся округа кажется как на ладони, открывается широкая панорама на десятки километров. Со стратегической точки зрения место для города, для его военно-административной части выбрано удивительно удачно. И вещи, найденные тут, большей частью связаны с оборонными делами, с вооружением: множество различных наконечников стрел, большое число колец от кольчуг, обломки железных доспехов.

Самое интересное — выявленный впервые не только в иски-казанской, но и во всей средневолжской археологии свистящий глиняный снаряд со сквозными отверстиями. Это — уникальная находка, гордость нашей экспедиции. Ради этой находки не жалко потраченного годами труда, вскрытых сотен квадратных метров земли. Не менее ценны также редчайшие находки в виде трех железных шариков-ядер. Они также найдены впервые, найдены на этом самом высоком месте, служившем наблюдательным пунктом. Обнаружены они в нижнем, нетронутом культурном слое и являются подлинно иски-казанскими. Эти находки — яркое свидетельство применения огнестрельного оружия и являются прекрасным археологическим подтверждением сообщений русских летописей о наличии подобного оружия в булгарской земле уже в XIV в. Правда, это сообщение имеет отношение к городу Булгару: в 1376 г. суздальский князь Дмитрий организовал поход на Булгар, булгары, по сообщению летописей, «изыдоша из града противу их, стреляю-

 

Глиняный свистящий снаряд и железные шарики-ядра из Старой Казани

142

ще из луков и из самострелов, а инии гром пучаще з града, страшаще русское воинство». Вот это «гром пучаще» оценивается в исторической литературе как первое применение в Восточной Европе огнестрельного оружия. Несмотря на то, что тут речь идет о Булгаре, можно предположить о применении подобного оружия и в других булгарских городах, и не исключена возможность, что его знали и в Иски-Казани — Новом Булгаре (Булгар ал-Джадид по нумизматическим данным).

Кстати, о нумизматическом материале, т. е. о монетах. Это — серебряные, частично медные джучидские монеты-диргемы XIII—XV вв. «Джучидские» означает «золотоордынские» — от имени Джучи, родоначальника золотоордынских ханов; это был сын Чингиз-хана, отец Батыя. Известно, что джучидские монеты чеканились от имени золотоордынских ханов не только в собственно золотоордынских городах, но и в периферийных, подчиненных Орде, в том числе и булгарских. Одним из центров чеканки таких монет на севере являлась Иски-Казань. Количество таких монет, собранных в результате наших раскопок Старой Казани, составило уже 110. К этому числу необходимо добавить монеты, собранные на территории Иски-Казани в дореволюционный период и раскопками известного археолога-историка Н. Ф. Калинина в 50-х годах. Общее количество всех джучидских монет со Старой Казани составляет 210, преобладающая часть которых представлена серебряными диргемами. Наконец сюда можно было бы добавить монеты 4 кладов, найденных в прошлом веке на территории древнего города, однако неизвестно общее число монет в этих кладах (следует отметить, что вообще клады монет были довольно солидными. Например, т. н. Светинский клад, обнаруженный в 1936 г. всего в 40 км от Старой Казани на границе Татарской и Марийской АССР, состоял из 8971 монеты, из которых 7779 — джучидские, 1192 — русские).

Большинство монет XV в., распространенных в Среднем Поволжье, чеканены в Булгаре и Булгаре ал-Джадид. В историко-нумизматической литературе распространено мнение о том, что Булгар ал-Джадид это —Иски-Казань (так писали А. П. Смирнов, X. Г. Гимади, Г. В. Юсупов, Г. А. Федоров-Давыдов, А. Г. Мухаммадиев). Это мнение со временем получило надежную апробацию в науке.

Крупный специалист по истории Золотой Орды,

143

археолог и нумизмат Г. А. Федоров-Давыдов, в специальной работе, посвященной кладам джучидских монет, утверждает, что булгарские монеты XV в. обращались почти исключительно в области, тяготевшей к Старой Казани, а в самом Булгаре этих монет найдено очень мало. Поэтому он не без основания предполагает, что под именем Булгара монеты выпускались не в собственно Булгаре, а в Иски-Казани. Небезынтересным является пример из того же Светинского клада: из 7779 джучидских монет 640 чеканены в Булгаре ал-Джадид, 7361 —в Булгаре, фактически также в Новом Булгаре. Монеты из собственно золотоордынских городов: из Сарая, Гюлистана, Хаджи-Тархана, Азака (Азов), Орды и других, представлены несколькими, а во многих случаях — лишь единицами.

В целом, в XV в., т. е. в поздний период существования Золотой Орды и в раннюю эпоху Казанского ханства монетный центр Среднего Поволжья находился в Иски-Казани. Это подтверждается ежегодным пополнением монет ново-булгарского и булгарского (т. е. иски-казанского) чекана по раскопкам Старой Казани, в отличие от других поздних памятников булгаро-татарской земли. Раскопки Казанского кремля, т. е. кремля Новой Казани, которые весьма интенсивно велись в 70-х годах, не дали, например, ни одной подобной монеты. Из Казани известен всего один клад XV в., состоящий из 595 джучидских монет, среди которых всего 6 монет чекана города Булгара и ни одной конкретно Булгара ал-Джадид. То, что монетный двор находился в Иски-Казани, подтверждают еще и некоторые другие находки, сделанные там в последние годы: обломок монетного слитка из серебра (раскопки 1983 г.) и заготовки монет, найденные вместе с монетами XV в. (раскопки 1972, 1984 гг.).

Рамки одного очерка отнюдь не позволяют дать полные исторические сведения о Старой Казани, ознакомить с ее богатым археологическим материалом, всесторонне осветить ее значение в древней истории города Казани, в средневековой истории Татарии и Восточной Европы. Решению этих проблем посвящается отдельная монография. Коротко об археологии Иски-Казани будет рассказано чуть ниже, а пока необходимо обратить внимание уважаемого читателя на один весьма существенный момент.

Более 200 лет тому назад, в 1770 г., побывав на

144

месте Старой Казани, известный русский путешественник и историк-краевед Н. П. Рычков писал: «Татары, сохраняя в памяти место древнего своего жилища, называют его поныне Иски-Казань, то есть Старая Казань». Путешественник собрал некоторые народные предания о построении Казани, распространенные среди татар. В них рассказывалось, что оставшиеся в живых два булгарских царевича при разрушении Тамерланом города Булгара некоторое время скрывались в лесу, пока завоеватель бесчинствовал на их земле; потом, оставив в развалинах древнюю столицу свою, пошли к верховью реки Казанки, где решили основать себе новое жилище.

Подобные легенды-предания собирались все больше, получили достойное место в исторической и фольклорной литературе трудами И. Г. Георги (XVIII в.), К. Ф. Фукса, И. Ф. Яковкина, М. С. Рыбушкина, П. Малова, Н. Н. Кафтанникова, К. Насыри, С. М. Шпилевского (XIX в.), Н. Ф. Катанова, С. Вахиди (XX в.).

Эти произведения народного эпоса созвучны с известным историческим повествованием «Дафтар-и Чингиз-намэ», составленным в конце XVII в. Его неизвестный автор, будучи образованным и талантливым человеком того времени, при написании своего сочинения, помимо произведений народного фольклора, успешно пользовался какими-то недошедшими до нас источниками. Н. Ф. Катанов, Али-Рахим и М. Г. Усманов, исследователи сборника, указывая отдельные его анахронизмы, в целом дают положительную оценку этому историческому источнику. Достойны внимания его главы «Дастан Аксак-Тимур» («Повесть о Тамерлане») и «Дастан фит-тарих» («Повесть по истории»), известная в русской исторической науке как «Татарская летопись». Именно в ней рассказывается история заложения Казани после разрушения Булгара Аксак-Тимуром. Впрочем, предоставим слово самой летописи:

«Было в семисотом году (гиджры), (когда) Аксак-Тимур отнял у хана Абдуллы город Булгар. У хана Абдуллы было два сына, один из них Алтын-Бик, а другой Алим-Бик; после того разорения, пришедши, на реке Казани поставили крепость (и) основали город. Тут народ этот прожил 104 года; наконец, не взлюбивши этого места, с того места выселились (и) у устья реки Казани построили город»¹. Это отрывок из летописи,

¹ Это сообщение взято из полного издания «Дафтар-и Чингиз-намэ», осуществленного в 1882 г. в Казани татарским краеведом Р. Джиганшиным. Другие варианты летописи с аналогичным содержанием известны по рукописи Сайфуллы ибн-Саида, по изданию известного татарского ученого-просветителя И. Халфина 1822 г. и по рукописи, найденной в 1902 г. русским археографом Н. Н. Пантусовым. Известный тюрколог-лингвист и этнограф Н. Ф. Катанов издал все эти рукописи на русском языке с широкими историческими комментариями. См.: Катанов Н. Ф. Покровский И. М. Отрывок из одной татарской летописи о Казани и Казанском ханстве. — Изв. Об-ва археологии истории и этнографии, т. XXI, вып. 4. Казань, 1906.

145

посвященный начальной истории Казани; далее освещаются события времен Казанского ханства и его покорения войсками Ивана Грозного, а также последующего периода.

Рассказанная в летописи краткая история построения первоначальной Казани под руководством Алим-бека и Алтын-бека описывается и в других рукописях, но уже с некоторыми подробностями. В этом отношении интересна рукопись, изданная немецким этнографом, натуралистом и путешественником по России И. Г. Георги, посетившим Старую Казань в 1773 г. Помимо описания места древнего города он привел сообщение из одной татарской рукописи, подаренной ему армянином Барданесом, занимавшимся тогда переводами с восточных языков.

В рукописи говорится, что город Бряхимов (параллельное название Булгара) был взят Аксак-Тимуром после семилетней осады. Он предал смерти его правителя Абдуллу, но царевичи Алтын-бек и Алим-бек с помощью приближенного их отца скрылись в надежном месте. После ухода Тамерлана они не стали восстанавливать прежнюю столицу, Алтын-бек построил на Казанке новый город, где ныне Иски-Казань. Таким образом, сообщает манускрипт, «разрушенный Бряхимов возстал в Казани». Далее рассказывается о перенесении центра в устье Казанки на современное место города. Причиной оставления населением Старой Казани называется неудобство ее расположения, главным образом трудность доставки женщинами воды на высокую гору, где находился первоначальный город. Строительство нового города при тогдашнем иски-казанском правителе Али-бее сопровождалось трудностями из-за огромного числа змей, которые, наконец, были сожжены; был убит и главный змей — дракон, в честь победы над которым герб нового города был изображен в виде этого дракона («Зилант» от татарского «җылан» — змей).

146

Необходимо сказать несколько слов об отдельных моментах сюжетов татарских повествований о древней Казани, снижающих, на первый взгляд, их достоверность, например, о змее-драконе. Культ змеи был чрезвычайно высок еще с древнейших времен — общеизвестно введение образа змеи в языческую мифологию. При первых цивилизациях был обычай содержания змей в храмах, ношения их при различных церемониях.

Образ змеи или дракона глубоко вошел в фольклор народов Восточной Европы и стран Востока: вспомним змей-горынычей, змей-хранителей сокровищ, чудовищных драконов из сказок. При раскопках античных и средневековых городов нередко находят изображения змей и драконов. Исследованиями Булгарского городища, например, была выявлена бляха с изображением драконообразного существа. По «Дастан Аксак-Тимур», возникновение города Буляра, одного из столичных булгарских городов, связано с драконом по имени «Барадж», нашедшим отражение в гербе этого города. Вообще, изображение драконов и змей присуще для архитектурных украшений, печатей и гербов целого ряда городов. Наконец, с культом змёи связаны отдельные топонимы — названия гор, урочищ, археологических объектов Татарии: известное «Чертово городище» близ Елабуги с сохранившимися легендами о проживании там «беса», улетевшего в виде огненного змея перед завоеванием Казанского ханства; булгарское Елантовское (от слова «Елан тауы» — «Змеиная гора») и Змеевское городища домонгольского и золотоордынского времен в правобережье Шешмы и на левом берегу Камы, наконец, известное позднебулгарское поселение «Джилантау» («Змеиная гора») в пределах современной Казани, на месте появившегося позднее Зилантова монастыря. С подобными древними представлениями был связан и знаменитый герб Казани с изображением змея-дракона — «зиланта». Этот знак прежней Казани был оставлен в качестве герба города и русского периода. Известна, например, печать на одной русской грамоте XVII в. с изображением «зиланта» на фоне человеческого сердца; на правом краю рисунка, на выделенном полумесяце, написаны слова «царство Казанское», а в сердце вогнут кинжал, символизируя собой поражение Казанского ханства русским оружием.

Вернемся к Старой Казани. Редактор «Заволжского муравья» (журнал издавался в Казани в 1832—1834 гг.),

147

пламенный патриот казанской земли и опытный журналист М. С. Рыбушкин, в 1833 г. совершил поездку в Иски-Казань. Впечатлениями от этой поездки он поделился в своем журнале, прилагая к путевым заметкам перевод из одной татарской рукописи, подаренной ему профессором И. Ф. Яковкиным. По своему содержанию рукопись близка к предыдущей, однако в ней имеются некоторые новые детали. Сообщается, например, что в период разрушения города Булгара Алим-беку было 9 лет, а Алтын-беку — 7. Следовательно, до построения нового города на Казанке могло пройти какое-то время.

Рыбушкин совершил поездку в Старую Казань не один, а вместе со своим другом, археологом-любителем и талантливым художником, адъюнктом Казанского университета Н. Н. Кафтанниковым. Опубликовавший до этого солидное для тех времен исследование о развалинах города Булгара, хорошо знавший мир тюркских народов, написавший, например, повесть «Араслан-Бабр» из жизни башкир, владевший татарским и башкирским языками, Кафтанников приобрел у казанских абызов (почтенных людей, аксакалов) несколько совершенно неизвестных до этого древних рукописей под названиями «Ферхег-намэ» (татарский перевод персидского сочинения с аналогичным названием), «Беан дастан ад-Тарих», «Таварих ад-Даваир», «Повесть о несгораемой вдревне» со многими интересными сообщениями о Булгаре и Казани.

К сожалению, судьба этих рукописей неизвестна, сам Кафтанников их не издал, лишь отрывки из них в переводе Кафтанникова чуть позднее использовал некий А. Кавелин в своем публицистическом сочинении о волжских булгарахДаже в таком сокращенном виде эти сочинения представляют значительный интерес. Так, по рукописи «Таварих ад-Даваир», один из царевичей, Алим-бек, из разоренного Булгара пришел в другой булгарский город Кашан, где был учителем, а по «Ферхег-намэ», оба брата ушли на Казанку и основали Старую Казань. Впоследствии Алим-бек ушел оттуда и основал на реке Тобол одноименный город (древний Тобольск в Сибири). ² По свидетельству «Беан дастан ад-

¹ Кавелин А. Древние болгары (из бумаг Кафтанникова). Библиотека для чтения, т. 82. СПб., 1847, с. 57—59.

² Во время конференции по средневековой археологии Урала и Поволжья, проходившей осенью 1983 г. в Уфе, один из западносибирских археологов показал мне массивный медный перстень с

148

Тарих», «оба брата ушли на берега Казанки и основали там город Казань, что ныне известен под именем Эски-Казань». Далее приводится известный сюжет о перенесении столицы в устье Казанки.

Богата новыми сведениями «Повесть о несгораемой царевне», с начальными сообщениями которой (о спасении каким-то чудом дочери хана Абдуллы после гибели его семьи) мы уже познакомились в очерке о городе Булгаре, в связи с описанием Черной палаты. Так вот, царевну представили Тамерлану, который, прельщенный ее красотой и умом, решил взять с собой вместе с ее братом (обстоятельства спасения этого брата — третьего сына Абдуллы — не приводятся). После смерти Тимура они находились в услужении у его сына. Как-то, во время царской трапезы, Шеуне-бек провинился, и хотели отрубить ему голову, но был прощен с условием больше не находиться во дворце. Вскоре он со своей сестрой убежали из плена и вернулись они в родные края, вначале в город Кашан, где Шеуне-бек стал учителем, «но узнав, что братья его основали новый город Казань, где и царствуют, отправился к ним на житье. Сестра вскоре вышла замуж за братнина полководца, который назывался Мулла-Хозятаз и Софин-харака (т. е. он же Софин-харака. — Р. Ф.) и был вместе с Алтун-беком основателем Казани, где и умер». Повесть указывает его могилу, почитаемую за святую, в Иски-Казани, а могилу его жены, т. е. героини легенды, у дер. Айши. «Повесть о несгораемой царевне» в значительной степени созвучна с современными топонимами и археологическими памятниками района Старой Казани: Мулла-Хозятаз из повести и «могила Мулла-Хазея» — на иски-казанском кладбище ', «несгораемая царевна» и ее могила под названием «могилы Гайшии-бикэ» возле упомянутой дер. Айши (Татарская Айша в 2 км от Старой Казани). Весьма вероятно, что название деревни связано с име

щитком, на котором изображен «зилант», найденный на раскопках Тобольска (перстень найден в нижнем, татарском слое города). Это, естественно, не является археологическим подтверждением татарских источников о сооружении древнего Тобола выходцами из Казани, но в какой-то степени может свидетельствовать об исторических связях.

¹ Слово «мулла» в этом случае не означает священника, а применено для почтительного обращения и заменяет «эфенди» («господин»). Мулла-Хозятаз, будучи полководцем, очевидно, сыграл большую роль в жизни тех времен, и его имя со временем было канонизировано, стало «святым».

149

нем Гайши-бикэ («бикэ» означает царевну), о чем свидетельствует их лингвистическое сходство. Кстати, известное татарское сочинение «Таварихе Булгарин» называет эту деревню «Гайшә бикә авылы» («Деревня Г айши-бикэ»).

Мы не собираемся здесь поднимать вопрос о том, каким образом Тамерлан разрушил город Булгар в 700-м году хиджри, т. е. в 1300-м году по нашему летосчислению, когда его еще и не было на свете (годы его жизни — 1336—1405). Это — сложный и запутанный вопрос, вызвавший в науке много споров, дискуссий, кривотолков. Он до сих пор не решен и требует специального серьезного исследования. Такой же трудной проблемой является вопрос о хронологии в татарских источниках. Учитывая то, что решение этих проблем не является целью данного очерка, хочется только отметить следующее: взятие Тамерланом города Булгара, за исключением татарских, не отмечено ни в одном другом историческом источнике — ни в русских летописях, ни в арабо-персидской географии. Биографы Тимура подробно описывали каждый его поход, иногда по дням, и эти хроники опубликованы. С нашей точки зрения, в татарских источниках, составленных в позднее время, именем Тамерлана, оставившего свою грозную память в тюркском мире, был заменен какой-то другой, более ранний завоеватель. Решение этих вопросов — дело будущего.

Для нас сегодня ясно и ценно то, что волжские булгары, несмотря на завоевание их земли, не погибли, не исчезли, а продолжали жить, построив новые города и селения, о чем свидетельствуют многочисленные археологические и письменные источники, что подтверждается рассказами национальных источников о сооружении Казани выходцами из Булгара, о постепенном росте Казани как Нового Булгара. Иски-Казань известна давно, и все росло внимание к ней, как к крупному булгаротатарскому памятнику. Вскоре после взятия Казани и присоединения Казанского ханства к Русскому государству, в 1565—1568 гг., были составлены писцовые книги с учетом всего того, что имелось в бывшем татарском государстве. В этих книгах «Иски-Казанью» названо именно то место у современного села Камаево Высокогорского района ТАССР, где находятся ныне ее остатки.

В материалах большой ревизии 1781—1782 гг. это село (тогда оно называлось «Князь Камаево» по имени

150

татарского князя XVI Камая, державшего, очевидно, там свое имение) названо параллельным именем «Иски-Казань». Так же наименовано это место и в «Актах генерального межевания», составленных в начале XIX в.

Упомянутые выше Рычков и Георги, помимо сбора рукописей и преданий о Старой Казани, сделали первые полевые описания ее памятников, в том числе старых кладбищ с надгробиями, принадлежавшими татарским князьям. В те же времена, в 1772 г., возвращаясь из научной командировки в Сибирь по Сибирскому тракту, историк-филолог и естествоиспытатель, академик П. С. Паллас после Арска указал «следы прежнего заложения Казани под именем Иски-Казань (старого города) весьма приметны». Издатель газеты «Казанские известия» любитель-историк Д. Зиновьев поместил в одном из номеров газеты за 1817 г. любопытную заметку о Старой Казани, отметив там «множество разной величины камней, слабые признаки мест, где находились городские башни, некоторые строения и часть каменной лестницы, идущей к Казанке». Известный нам Рыбушкин писал о том, что там находились «разрушившиеся здания и глубокие ямы». Однако вследствие долголетней вспашки эти следы древних построек сровнялись с землей.

Впоследствии на месте Старой Казани побывали еще несколько любителей-археологов и историков, а также членов Общества археологии, истории и этнографии (Н. И. Второв, П. Малов, В. Л. Борисов, И. И. Смирнов, М. М. Хомяков), оставили о ней опубликованные в различных изданиях заметки, ознакомили научную общественность с собранным там материалом. Известный дореволюционный казанский археолог П. А. Пономарев, побывав на Иски-Казани в 1904 г., собрал там богатую коллекцию вещей, среди которых были золотая подвеска, серебряная застежка, 50 джучидских монет. Пономарев впервые сделал фотографии Иски-Казанского кладбища с тремя сохранившимися к тому времени эпиграфическими памятниками.

В работах, посвященных средневековой истории Восточной Европы, истории Волжской Булгарии, Казанского ханства и города Казани (труды К. Ф. Фукса, М. С. Рыбушкина, И. К. Баженова, С. М. Шпилевского, Ш. Марджани, П. Е. Заринского, М. Н. Пинегина, Н. П. Загоскина, О. С. Лебедевой, М. Г. Худяко-

151

ва и др.), Иски-Казань была оценена в роли первоначальной Казани, обращено внимание на ее значение в истории татарского народа. В этом отношении примечательны небольшие раскопки профессора И. Н. Бороздина, проведенные им в конце 20-х годов, и особенно исследования Н. Ф. Калинина в 50-х годах, который, изучив несколько жилищ, металлургические и гончарные горны, собрав ценный вещевой и керамический материал, пришел к твердому мнению о том, что весь этот богатый материал в своей основе является булгарским, что иски-казанские ремесленники были хранителями традиций булгарских мастеров, более того, попросту переселенцами из центральной, закамской Булгарии.

Одной из наиболее ценных находок, выявленных в те годы, является эпиграфический памятник с территории иски-казанского посада с датой 1281/1282 г. — самое древнее булгарское надгробие, сохранившееся на территории Среднего Поволжья. Крупнейший советский булгаровед А. П. Смирнов, проводивший в начале 60-х годов археологические наблюдения остатков Старой Казани, при учете прежних сведений также оценил ее достойную роль в древней истории Казани, отметңв одновременно наличие домонгольского материала в слое посада. Преемственность Булгара и Казани, значение Иски-Казани в качестве первоначального города соответствующим образом оценены в многотомной «Истории СССР», «Истории Татарии», «Большой Советской Энциклопедии», «Советской исторической энциклопедии».

Старая Казань представлена двумя основными памятниками: Камаевским (Иски-Казанским) городищем площадью 61200 кв. м (6,12 га), расположенным, как уже отметили, у села Камаево Высокогорского района ТАССР, на высоком правом берегу реки Казанки, и Русско-Урматским селищем в 1240000 кв. м (124 га), находящимся между Камаевым и дер. Русский Урмат в низине левобережья реки вдоль ее притока Урматки. Городище — это остатки политического центра, кремля Старой Казани; основная часть дореволюционной литературы об Иски-Казани относится к этому памятнику. Селище — остатки ремесленно-торгового посада города. На подобную роль этих двух объектов было обращено внимание еще в дореволюционное время (Рыбушкин, Малов). Это мнение подтверждено работами Н. Ф. Калинина и нашими раскопками с 1972 г.

Основой такого деления послужили: топография

152

 

Схема расположения памятников Иски-Казани

расположения памятников; идентичный по культуре материал на обоих памятниках, но отличающийся своим богатством и разнообразием на городище (более дорогой вещевой и керамический комплекс, преобладание серебряных монет и оружия); широкое распространение у народа названий памятников, соответствующих их исторической роли (городище — это «крепость Иски-Казани», селище — «иски-казанский посад», «иски-казанский пригород»).

Посад основан на культурном слое значительного булгарского домонгольского поселения,, возникшего, очевидно, во второй половине XII в. в период начала

153

освоения булгарами бассейна Казанки. Примерно через

сто лет, после монгольских завоеваний, на этом сравнительно спокойном тогда лесном районе возникает крепость, превратившаяся вскоре, где-то к концу XIII в., в политический центр нового города, а открытое, еще возросшее к тому времени поселение — в его посад. Уместно вспомнить здесь сообщение вышеприведенной Татарской летописи о том, как два царевича «поставили крепость (и) основали город».

Город растет и получает дальнейшее развитие: развиваются ремесло и торговля, зодчество и декоративноприкладное искусство, которые по своему происхождению являются булгарскими. Об этом наглядно свидетельствуют остатки материальной культуры, добытые при проведении археологических исследований: керамика, ювелирные изделия, орудия труда и оружие, железные и медные бытовые предметы, производственные комплексы (горны) и эпиграфика. Казань становится одним из центров чеканки монет, вначале параллельно с Булгаром, позднее как самостоятельный центр обращения новых монет.

Однако расположение Казани в среднем течении Казанки, вдали от больших рек, со временем стало не устраивать растущие социальные и политические силы княжества. Казань переносится к устью Казанки, к месту впадения ее в Волгу — центральную реку Восточной Европы. Перенос Казани как административного центра края ярко отражен в национальных исторических источниках и в народном фольклоре.

С возникновением Новой Казани постепенно опустела основная часть Старой Казани, ее ремесленно-торговый посад. Городок же, представленный ныне Камаевским городищем, продолжал существовать в качестве необходимого и удобного опорного военного пункта. В первое время, предшествовавшее образованию Казанского ханстна, он являлся центром чеканки джучидских монет. В последний раз городок Старая Казань упоминается в русских летописях под 1536 г. в связи с убийством там казанского хана Джан-Али (Еналея) в результате государственного переворота в Казани. Помимо своей основной цели в качестве военно-стратегического пункта по охране северных земель ханства Иски-Казанская крепость сыграла дополнительную роль в качестве своего рода бастиона-тюрьмы, где, видимо, содержались и военнопленные. Именно о пленниках в оп-

154

ределенной степени свидетельствуют и археологические находки.

Итак, об археологическом материале. За семь лет наших раскопок Старой Казани вскрыто 4114 кв. м площади, исследовано более 20 производственных и жилых комплексов (мастерские, гончарные горны, жилища), обнаружено более 50 тысяч находок, являющихся подлинно булгарскими, за редким исключением 5—6 % керамики с городища, напоминающей посуду золотоордынских городов Нижнего Поволжья. Вся Иски-Казань является наиболее крупным и ярким связующим звеном булгарской и казанско-татарской материальной культуры — здесь слои с обильным и ценным материалом Волжской Булгарии домонгольского и золотоордынского периодов и времени Казанского ханства.

К наиболее интересным объектам, выявленным нашими раскопками, можно отнести: основание каменного дома ремесленника с остатками рабочего места кузнеца (каменные котлы для остывания изготовленной продукции) с большим количеством готовых изделий и полуфабрикатов; плохо сохранившуюся нижнюю часть какого-то каменного жилища с оградой и основанием каменных ворот на городище; полуземляночный дом ремесленника;

9 гончарных горнов, в том числе 5 для производства поливной керамики; остатки целой гончарной мастерской — на селище.

Из особо ценных находок (кроме вышеназван-

 

Серебряный перстень из Старой Казани

 

Бляха с изображением человеческого лица из Старой Казани

155

ных джучидских монет и некоторых видов оружия) —золотой, серебряный, медные перстни, медные пластинчатые орнаментированные браслеты, медные и железные бляхи и накладки с узорами, медная орнаментированная шестипалая булава, янтарные и глазчатые стеклянные бусы, выточенное костяное пряслице, каменная матрица для отливки украшений, оловянная бляха с изображением человеческого лица в богатой шапке... Из оружия, орудий труда и бытовых предметов — обломки сабли и меча, различные ножи, в том числе и с костяными ручками, цилиндрические замки и ключи, пряжки, кольца, цепи, гвозди, долота и стамески, молоток, зубила, бородок, рыболовные крючки, ральник от плуга, кочедык; из керамических изделий: пряслица, целые сосуды с богатейшей орнаментацией, обломки красивой изразцовой керамики, китайский селадон...

Среди нескольких тысяч собранных костей животных определено более 5 тысяч, выявлено более 300 особей: на первом месте стоит крупный рогатый скот, на втором — лошадь, на третьем — мелкий рогатый скот. Иными словами, содержали и потребляли в пищу коров и быков, лошадей, овец. Встречены кости верблюда, осла, из диких животных — лося, зайца. Много костей птиц (курицы, дикой утки, кулика), рыб, среди них и больших осетровых. Нет костей свиньи, но есть чисто русские вещи, например, кресты, а также янтарная иконка — находка уникальная, которая не встречена даже на городищах самой Руси. Эти вещи, бесспорно, связаны с полоняниками.

Исследуя Старую Казань, мы не ограничиваемся только археологическими работами. Проводим опрос окружающего населения, собираем предания и легенды. Еще в конце 60-х — начале 70-х годов, проводя сплошную разведку бассейна Казанки, член экспедиции Р. Хазиев попутно записывал в деревнях предания об Иски-Казани. Они созвучны с уже имевшимися, опубликованными в свое время К. Насыри, С. Вахиди. Это тот же сюжет о Тамерлане, об Алим-беке и Алтын-беке, о золотом котле, уроненном в реку, откуда ее название «Казан», что передано и городу, об иски-казанских женщинах, уставших ходить по крутой лестнице за водой и попросивших князя перенести город в другое место, о новом городе, заложенном там, где ныне башня Сююмбеки, о борьбе при этом с драконом, о Чура-батыре, погибшем при борьбе с двуглавым чудовищем в том мес

156

те, где ныне деревня Чурилино (Чура-иле). Почти каждый год мы сталкиваемся с этими рассказами, узнаем что-то новое, хоть и небольшое.

Отрадно то, что рассказывают их не просвещенные люди, знакомые с научной литературой, а самые простые деревенские бабаи и старухи, никогда в жизни не читавшие Рычкова и Фукса. Они не забывают легендарную историю Булгара и Казани, хранят любовь к ней, и, как в былые времена, передают эту любовь, эти рассказы молодым. В 1983 г. в период раскопок Камаевского городища в соседней деревне Кзыл Булгар из уст 50-летней женщины мы услышали легенду с вышерассказанным сюжетом. Она услышала от своего деда, уроженца села Айша, державшего еще на городище («крепости») пахотную землю и, естественно, часто там бывавшего.

В легенде есть новые интересные детали, говорится, например, что основание крепости Иски-Казани был» каменным, а стены — деревянными. Женщина рассказала, что ее дед показывал ей когда-то каменную лестницу к «ханскому роднику». Этот родник и теперь еще есть, правда, уже плохо заметен, зарос травой; расположен он на склоне горы, примерно в 50 м ниже верхней площадки городища. А вот лестница . уже исчезла, покрыта дерном, но со стороны можно заметить что-то вроде тропинки...

Рассказ о Старой Казани мы начали со следов костров на высокой горе. Подобных следов достаточно и внизу, на селище. У подножия невысокого берега Урматки бьет мощный родник, питая речку с незапамятных времен. На задернованной земле у обрыва видно едва заметное углубление, которое давно привлекало наше внимание.

Отмерили и пронивелировали участок вокруг того углубления, заложили раскоп. Штык за штыком лопата углубляется в нетронутую плугом землю, тщательно расчищаются квадраты. На чистой глине — следы от хозяйственных и столбовых ям, костров и сгоревших частей какого-то сооружения. С особой осторожностью снимаем пласты земли в центре раскопа. Доходим до материка, полностью выявляется объект.

Круглой формы гончарный горн для обжига керамики с обширной предгорновой ямой, где хорошо заметны следы рабочего места гончара. Перед горном, в середине мастерской на глиняном полу — место очага, который

157

 

Иски-Казанская гончарная мастерская по исследованиям Урматского селища в 1983 г. Художник К. Нафиков

давал свет и тепло. В отдельной яме развалы сосудов, которые не успел обжечь мастер. В стенке ямы у топки небольшая ниша для светильника, а рядом на камнях — разбитый тяжестью земли красивый узкогорлый глиняный кувшин. Надо полагать, гончар держал в нем воду из того родника в обрыве речки и запивал ею лепешку с изюмом.

Усердно работал гончар: лепил на круге кувшины и корчаги, горшки и миски, светильники и чернильницы. И невольно представляется он по рубаи Омара Хайама: Поглядите на мастера глиняных дел:

Месит глину прилежно, умён и умел.

Лепил гончар и обжигал, работал и летом, и зимой. Продавал на базаре свой товар, на заработанное себе другое покупал, оставляя часть на запас. Запас держал в погребе, отвешивая порой тем, кто к нему приходил. Недаром в погребе остались весы, а на полу мастерской —• медные монеты...

Огромно число обломков глиняной посуды из мастерской — более 11 тысяч. Встречаются и целые сосуды. Это та же булгарская керамика, которая встречается в

158

закамских основных булгарских землях. Те же формы,, те же узоры. Говоря словами поэта:

Да, эта булгарская культура присуща и для городских кварталов, и для кремля-детинца на горе. Древняя эта земля, древняя своими археологическими слоями, обраставшими мохом огромными камнями на склонах горы и в ущелье, своим «ханским» родником, обмелевшей, ставшей илистой Старой Казанкой под крепостью.

На крутых берегах глубоких оврагов, меж огромных камней-глыб, на древних крепостных валах обитают в норах барсук, лиса, енотовидная собака, парят в воздухе орлан-белохвост, ястреб, ночью кричит сова. Внизу, в Старой Казанке, среди камышей и водорослей, плавает дикая утка, сторожит рыбу цапля. Растет там водяная лилия — кувшинка, а на нераспаханном лугу — дикий лук, свербига, борщевик. От всего этого веет какой-то трудно объяснимой, но близкой уму и сердцу древностью.

Раскапывая древности на горе и в низине, размышляя о найденном, невольно продолжаешь от себя слова поэта, приведенные в качестве эпиграфа:

 

 

Несмотря на то, что слово «Заказанье» приходится часто слышать или читать в книгах, каждый раз оно рождает во мне особо теплое чувство, вызывает необъяснимое умиление. Потому ли, что сам родился и рос в этих краях? Нет, по-видимому, не только из-за этого. Слово это пришло к нам вместе с нашим детством: как только начали читать великого Тукая, его незабвенные стихи и поэмы, его «Шурале», непосредственно посвященные этой стороне, так и запало оно в душу, запомнилось на всю жизнь. Здесь окончательно сформировалась материальная и духовная культура казанских татар. Язык этого края лег в основу современного литературного языка нашего народа. Весь татарский народ был бы бесконечно благодарен Заказанью, если бы даже никого не дало оно, кроме Габдуллы Тукая. Нет, отсюда, из этой благородной земли, вышел целый ряд ярких представителей нашей культуры: выдающийся историк

¹ Казанская история, с. 149.

187

и философ прошлого века, по словам Тукая, «не имеющий цены» Шигаб Марджани; мужественный поэт и ученый своей эпохи Габделнасир Курсави, Шамсетдин Культаси, Гали Махмудов, Хасан-Гата Габяши; два крупнейших представителя современной прозы и поэзии, ведущие татарские советские писатели — лауреат Государственной премии СССР прозаик Гумер Баширов и лауреат Государственной премии РСФСР им. М. Горького поэт Сибгат Хаким; писатели Махмут Галяу, Фатых Хусни, Рафаил Тухватуллин, Гариф Ахунов, Мухаммед Магдеев.

Слово «Заказанье» имеет два понятия: географическое и этнографическое. Первое означает довольно обширный район Среднего Поволжья — территорию Татарии к северу от Камы между Волгой и Вяткой; в географической литературе оно известно также под названием «Западное Предкамье» (в отличие от Восточного Предкамья к востоку от Вятки). Однако «Заказанье» — это не только чисто географическое название; история, язык и традиционная этнография основного, татарского населения этого района, несмотря на наличие отдельных местных различий, рассматривается как единое целое.

При всем этом, имеется центр этой территории — не географический, а её этнографический центр — это и есть воспетое в песнях и поэмах Заказанье в классическом понятии. Оно включает в себя земли в бассейнах Казанки и Ашита в современных Арском и Высокогорском районах ТАССР. По-другому его называют «Белой стороной» («Ак як»). Это—центр бывшего Казанского ханства, район распространения классических форм этнографии и искусства казанских татар. Данный очерк и посвящен этой земле.

... Сегодня мы завершаем нашу летнюю экспедицию на берегу Казанки. Несмотря на то, что уже конец августа, днем было довольно-таки жарко. До ночи мы добрались к истоку реки, завершили разведку и обосновали свой лагерь возле небольшой татарской деревушки под названием Казанка. Внизу, в долине растут плакучие ивы, а на берегу — стройные сосны и ели, будто подпирающие небо своими верхушками. Чуть выше по долине— густой, темный лес, там и берет река свое начало. В полнолуние все это кажется таинственно и немного жутковато, но удивительно красиво, грациозно. Водится за мной такой грешок: после ужина, когда все, уставшие, заваливаются спать, сажусь под луной писать свой

188

дневник. Главное, никто не мешает, остаешься наедине со своими мыслями.

Вот и сегодня подкинул в костер сухих прутьев и сел под дерево неподалеку от палатки. Вокруг все замерло. Даже собаки в деревне прекратили свой вечерний лай; умолк и грохотавший вдали трактор. Сквозь эту волшебную тишину пробивается лишь одно — журчанье воды среди камушек. Ее еще и рекой-то по-настоящему не назовешь, это лишь ее начало. Однако это и есть та самая река, берущая начало вот здесь, и, пройдя десятки километров, вбирая в себя речки послабее на своем пути, превратившись таким образом в полноводную реку, вливающуюся в Волгу. Сколько веков уже она течет и течет, каких только ни стала она свидетельницей событий, радостных и горьких. Говоря словами поэта Дердменда:

О, река, бежишь-течешь ты, полная мольбы,

И чего ты просишь-молишь у судьбы?

Воистину много она видела на своем пути, все это неразрывно связано с историей Заказанья — ново-булгарской, казанской землей.

В IX — X вв. булгары начали заселять правобережье Камы, однако в более северных лесных районах по бассейнам Казанки и Ашита они появились чуть позднее,, к концу XII в. Именно в тот период, когда в результате роста политического и экономического могущества Волжской Булгарии началось расширение ее владений, началось освоение и северных земель. Возникли новые города и деревни в нижнем течении Свияги на западе — на горной стороне, а здесь, в Заказанье, появились первые булгарские селения. Их остатки обнаружены и обследованы возле современных деревень Бужа, Чурилино,. Средняя Серда, Сосновка и Уньба Арского и Высокогорского районов.

Керамика этих поселений практически ничем не отличается от керамики XII — первой половины XIII вв. центральных булгарских земель — те же формы, та же орнаментация, тот же цвет внешней поверхности. Это —* новый и весьма ценный материал, и он открывает новые страницы в археологии и средневековой истории Татарии и Среднего Поволжья. До сих пор писали, что булгары проникли в Заказанье, в том числе и в бассейн Казанки лишь в золотоордынский период. А вот выявленные нашей экспедицией совершенно новые сведения

189

яе позволяют согласиться с этим мнением, свидетельствуют о появлении булгарских поселений в Заказанье еще в домонгольский период.

С 30—40-х годов XIII в., после завоевания монголами -Волжской Булгарии, усилилось заселение северных, более спокойных земель, до которых не дошли полчища Батыя. На правобережье Камы достаточно булгарских памятников второй половины XIII — первой половины XIV вв., т. е. начального золотоордынского периода. Это, прежде всего, группа селений во главе с известным городом Кашаном, возникшим еще в домонгольский период. Она составляла отдельное княжество. Другое княжество во главе с городом Керменчуком располагалось восточнее — в бассейне реки Омарки ближе к Вятке. Остатки этого города находятся между деревнями Средний и Русский Кирмени Мамадышского района; там же расположено «Ханское кладбище» — одно из самых больших булгарских некрополей с сохранившимися эпиграфическими памятниками первой половины XIV в.

Это первое столетие периода Золотой Орды — время все более прочного освоения волжскими булгарами ’бассейна Казанки. Селение по Урматке, возникшее к концу XII в., все более росло и постепенно превратилось в город Казань (Иски-Казань). Параллельно возникло небольшое феодальное поместье в низовьях Казанки, на берегу озера Кабан — там находятся остатки небольшого городища и кладбища с известными эпиграфическими памятниками конца XIII в. Наконец, в эту историческую эпоху булгары проникли вплоть до бассейна реки Ашит, севернее Казанки, где также сохранилось несколько кладбищ с эпитафиями первой половины XIV в.

Однако в этот период булгары не освоили еще полностью Заказанье. Массовое освоение произошло лишь во второй половине XIV в., когда произошли большие политические и социально-экономические изменения. Прекратил свое существование целый ряд городских центров, доживали свой век Булгар, Буляр, Джукетау. -Люди уходили на север, покидая обжитые места, оставляя в старых городах ценные клады, думая, очевидно, вернуться (самое большое число булгарских кладов монет и вещей закопано в упомянутых и некоторых других закамских городах именно во второй половине . XIV в.). Не сохранился от этого периода ни один эпигра

190

фический памятник в Закамье, что свидетельствует о5 уходе населения. Одним словом, запустел этот некогда оживленный край, если не считать отдельных островков булгарских аулов и нескольких полузаброшенных городов. Сосредоточением массового булгарского населения стало Заказанье с новым политическим, экономическим и культурным центром — Казанью — Новым Булгаром. Возникло Казанское княжество — родоначальник будущего Казанского ханства.

Правда, надгробных памятников этого периода в Заказанье немного: эпитафии 1357, 1399 и 1433 годов у деревни Нырсы в бассейне Меши и эпитафия 1382 г. на кладбище деревни Ямашурма в бассейне Казанки. Однако это явление объясняется определенной деградацией булгарской культуры, связанной с вышеотмеченным» политическими и экономическими затруднениями. Чуть позднее, уже во второй половине XV в., т. е. в начальный период Казанского ханства, традиция установления надгробий постепенно возобновлялась и полностью восстановилась в первой половине XVI в. — в развитый период существования этого государства.

Освоение булгарами Заказанья подтверждается, кроме археологических, и письменными источниками, а также произведениями народного фольклора. Летопись «Дафтар-и Чингиз-намэ», «Таварихе Булгария» Хисамутдина, многочисленные предания, легенды ярко свидетельствуют о построении Казани (Иски-Казани) выходцами из города Булгара во главе с булгарскими царевичами. Это — важнейший исторический фактор, говорящий о продолжении династии правителей Булгарин на новобулгарской земле. Многие княжеские фамилии булгар нашли новую родину в Заказанье.

В «Таварихе Булгария» перечисляются имена князей и шейхов XIV в., выходцев из Булгара, доживавших свой век в Заказанье — в бассейнах Казанки и Шошмы: Иштирак сын Байтирака, Адель сын Абдуллы, Зульмухаммед сын Мухаремма, Тазетдин сын Хаджи-Армали, Хасан-Шаих сын Кадыра, Балтач сын Надира, Салауч сын Абайдана, Исмагил сын Абзана. Именами некоторых этих князей и шейхов называются отдельные деревни, существующие и в настоящее время: Хасан-Шаих, Балтаси, Салаусь, Смаиль. С тем же периодом связано имя Мамадыша, основавшего одноименное село на Вятке— современный райцентр Татарской АССР.

191

В середине XV в. образовано Казанское ханство, получили дальнейшее развитие земледелие, ремесло и торговля. Пахотные земли образовались за счет освоения вековых лесных угодий; на расчищенных от лесов лолях люди сеяли рожь и другие северные культуры. В народе есть такая поговорка: «бодай чәчсәң, сазга чәч; арыш чәчсәң, көлгә чәч» — «захочешь сеять пшеницу, сей в болото, а рожь в пепел». Если «саз» означает в данном случае не буквально «болото», а бывшие закамские черноземные земли (по словам Ибн-Фадлана, черная, «вонючая» земля), то выражение «көлгә чәч» — «сей в пепел» говорит именно о ржи, засеянной в землю, образованную на лесных пожарищах. Такая подзолистая земля давала хороший урожай. Именно о подобной плодородной земле Заказанья писал позднее автор известной «Казанской истории»: «Место пренарочито и красно велми (прекрасно и весьма прилично—Р. Ф.), и скотопажитно, и пчелисто, и всяцеми земными семяны родимо, и овощми преизобильно, и зверисто, и рыбно, и всякого угодья много, яко не мощно обрести другаго такова места по всей Руской нашей земли нигдеже таковому подобно месту красотою и крепостию и угодием человеческим, не вем же, аще есть будет в чюжих землях» '. С этими словами солидарно описание той же заказанской земли Андреем Курбским: «... в земле той поля великия и зело (очень — Р. Ф.) преизобильныя и гобзующия (богатые — Р. Ф.) на всякие плоды; тако же и дворы княжат их и вельможей зело прекрасны и воистину удивления достойны, и села часты. Хлебов же всяких такое там множество, воистину вере ко исповеданию неподобно: аки бы на подобие множества звезд небесных; такоже и скотов различных стад безчисленное множество, и корыстей (добыч — Р. Ф.) драгоценных, наипаче (особенно — Р. Ф.) от различных зверей, в той земле бывающих: бо тамо родятся куны дорогие, и белки и прочие зверия ко одеждам и ко ядению (применению— Р. Ф.) потребные; и мало за тем далей соболей множество, такожде и медов: не вемь, где бы под солнцем больше было» ².

Коль уж обратились к первоисточникам, возникает необходимость привести сведения из них о городе Арске, расположенном в центре заказанской земли. Снова

¹ Казанская история, с. 47.

² Курбский А. Избранные сочинения. СПб., 1902, с. 21.

192

откроем страницы той же «Казанской истории»: «Той бо острог старый, Ареск зовом, зделан аки град тверд, и з башнями, и з бойницами, и живет людей много в нем, и брегут велми, и не бе взиман (не был взят — Р. Ф.) ни от коих же ратей никако же, стоит же от Казани 60 верст, в местех зело крепких и в непроходных, в дебрех и в блатах, и единем путем к нему приитти и отойти. Великий же воевода князь Симеон виде, яко не взяти его тако просто, яко много есть в нем люду, бойцев единех 15000, и прикатив пушки и пищали к нему и начат бити»¹.

Многих интересует вопрос о названии города Арска (по-татарски: Арча). В историко-лингвистической литературе распространилось мнение о том, что это название связано с этнонимом «ар» (удмурт); писали также, что летописные определения «арская земля», «арские люди» означают удмуртскую землю, аров — удмуртов. Более того утверждали, что город Арск был удмуртским городом.

Трудно согласиться с подобным мнением, прежде всего потому, что удмуртский город не мог быть центром татарского княжества в Казанском ханстве, вторым по значимости городом этого государства после Казани. По сообщениям источников, население Арска было мусульманским, и полагать, что таковыми были удмурты, весьма трудно. В настоящее время нет ни одной удмуртской деревни в окрестностях Арска; нет сведений об их существовании и в прошлом. Мы провели сплошную археологическую разведку верхнего и среднего течений бассейна Казанки, однако не обнаружили ни одного древнеудмуртского памятника (древнеудмуртские памятники обнаружены ижевскими археологами северо-восточнее Казанки — в бассейне р. Шошмы). Надо полагать, что эти лесные в прошлом районы были малозаселенными, а имевшееся в северной зоне современного Заказанья население было марийским. Не зря именно в этой северной зоне, т. е. в бассейнах рек Ашит и Шошма, а также по правым притокам верхнего течения Казанки, можно встретить «черемисские кладбища» («чирмеш зираты»). Следует отметить, что многие «черемисские кладбища» являются старыми, заброшенными кладбищами татарских деревень, свидетельствуя о смешении в прошлом казанских татар с частью марийского насе

¹ Казанская история, с. 132.

193

ления края. Если бы таковыми были удмурты, то эти кладбища непременно назывались бы «арскими».

Невозможно согласиться с утверждением о том, что понятие «арские люди» означает аров, удмуртов. Этих людей называли бы просто «арами», подобно тому, как их теперь называют удмуртами, а не «удмуртскими людьми». И еще. «Ары» — не самоназвание удмуртов, так называли их в прошлом другие народы. Невозможно наименование своего города чужим словом. Наконец, удмурты не знают названия «Арча»; они называют этот город «Арск» в русской транскрипции.

Мы считаем, что часто встречаемое в источниках (русские летописи, записки А. Курбского, «Казанская история») выражение «арская земля» означает землю Арска, т. е. землю во владениях города Арска, Арское княжество (сравни, например: казанская земля). «Арские люди» — это также люди Арска, люди этой земли. Кстати сказать, подлинное название этого города — Арча с лингвистической точки зрения не может означать принадлежность какого-то населенного пункта к «арам».

«Арча» на языке тюркских народов означает можжевельник — «артыш». Кстати, можжевельник, его высокий кипарисообразный вид, у народов Средней Азии и в настоящее время называется «арча». Весьма возможно, что так назывался этот вид или в целом данное растение в прошлом и в наших краях. Необходимо подчеркнуть, что в знаменитом «Словаре тюркских наречий» академика В. В. Радлова «арчой» названы и можжевельник и сосна и на языке казанских татар.

Следует также отметить, что названия некоторых известных булгарских городов связаны с деревьями или кустарниками: Джукетау (Җүкәтау — «Липовая гора»; җүкә — это липа); Тубулгатау (Таволжья гора; таволга—. кустарникообразное растение семейства розоцветных, лабазник). Исходя из всего, есть полное основание полагать, что название города Арча, расположенного на горе, на краю высокой береговой террасы Казанки, связано с местностью, покрытой можжевельником — арчой. Известно, что можжевельник растет именно на таких возвышенных местах.

Город Арск впервые упоминается в русских летописях под 1497 г. Однако вполне возможно существование там городка или булгаро-татарского поселения чуть раньше. Об этом в какой-то степени свидетельствует

194

найденная на Арском городище джучидская монета, хотя и без определенной даты. Городище расположено в центре современного Арска, занимая площадь в 24000 кв. м, образованную высоким берегом Казанки и глубоким оврагом с запада, огражденную земляным валом. Городище представляет остатки кремля средневекового города, посад которого, несомненно, располагался за его укреплениями, которые к настоящему времени слабо заметны: затерялись среди деревьев и поздних сооружений, часть срезана при строительных работах.

В 1552 г. вместе с Арском были взяты и другие города и деревни. По данным писцовых книг, составленных в 1565—1568 гг., 206 татарских деревень стали собственностью русских помещиков. Правда, назвать абсолютной эту цифру трудно, ибо не всегда ясно происхождение названий русских селений. Однако в основном они носят названия бывших татарских деревень, естественно, с учетом грамматических норм русского языка.

Вот несколько характерных примеров названий русских деревень основных земель бывшего Казанского ханства, а именно Высокогорского, Пестречинского, Лаишевского, Арского, Зеленодольского, Верхне-Услонского и Апастовского районов республики: Бирюли (от татарского «Бөреле» — «Почечный»), Бурнашево (Борнаш— имя человека), Девлезери (Дәүләтьяр — имя человека), Дюртили (Дүрт Өйле — Четыре Двора), Киндери (Киндерле — Конопляный), Камаево (Камай — имя человека), Куюки (Көек—Гарь), Кулаево (Колай— имя человека), Кульсеитово (Кол Сәет — имя человека), Маматкозино (Мәмәт-Хуҗа — имя человека), Толмачи (Тылмач — переводчик), Чепчуги (Чыпчык — воробей), Чулпаново (Чулпан — имя человека), Чурилино (Чуриле от «Чура Иле» — «Дом Чуры; Чура — имя легендарного богатыря), Шигалеево (Шах-Али), Ямбухтино (Ямбакты — имя человека).

Некоторые названия русских селений значительно изменены, например, такие, как Абзябар и Кишметьево. В результате опроса населения стало известным, что первое из них от татарского имени Абделзяббар (Габделҗәббар), второе—Ишмухамед (Ишмөхәммәд); в центре деревни Кишметьево сохранилось и надгробие времени Казанского ханства. Названия целого ряда ныне русских, в прошлом татарских селений связаны с именами исторических личностей, например, Шигалеево (Шах-Али — казанский царь), Кульсеитово, Камаево,

195

 

Мечеть в дер. Казанбаш Арского района, начало XX в.

Бурнашево (Кол Сәет, Камай, Борнаш — татарские князья).

В археологических разведках в Заказанье меня интересовали также этнография, архитектура и декоративно-прикладное искусство населения этого края. Не располагая необходимыми сведениями из этих областей, трудно полностью представить историю народа и его культуры. Идя разведкой по берегу реки, непременно проходишь через деревни и обязательно останавливаешься, чтобы расспросить старожилов об округе, о ее

196

древностях, о времени возникновения и истории села. По возможности собираешь древние рукописи и книги, фотографируешь сохранившиеся мечети и старинные дома, резные заборы и ворота, представляющие интерес с точки зрения истории архитектуры и народного искусства. С разрешения гостеприимной хозяйки заглядываешь в семейный сундук, где можно найти шитые золотом калфаки ее бабушки или прабабушки, знаменитые казанские узорные полотенца, различные украшения — серьги, кольца, браслеты...

Несмотря на то, что этнография Заказанья, его архитектура и народное декоративное искусство, их классические формы уже давно освещаются в литературе, каждая новая встреча с этими бесценными памятниками материальной культуры народа вызывает законное чувство гордости за ее создателей. Невольно возникает вопрос: почему архитектура и искусство татарского народа наиболее богато и колоритно представлены в Заказанье? Ответ на эти вопросы я нахожу в специальных научных трудах, посвященных исследованиям культуры и искусства казанских татар, например: в фундаментальной коллективной работе «Татары Среднего Поволжья и Приуралья», изданной в Москве, в издательстве «Наука» (1967 г.); в ценных трудах крупнейшего знатока материальной культуры народов Поволжья, «патриарха» татарской этнографии Н. И. Воробьева; мудрого ученого, эпиграфиста и этнографа Г. В. Юсупова; неутомимого исследователя, архитектора, искусствоведа и историка Ф. X. Валеева. Работы последнего в этой связи представляют особый интерес. В них убедительно показана органическая связь между каменным зодчеством волжских булгар XIII—XIV вв. и татарскими эпиграфическими памятниками XV—XVIII вв., их орнаментальное совершенство, т. н. «восточное барокко».

Характерно то, что орнаментальные мотивы этих памятников, особенно их килевидные формы нашли дальнейшее развитие в деревянной архитектуре Заказанья несколько поздних времен, когда после падения Казанского ханства были утеряны возможности для дальнейшего развития монументальной архитектуры. Эти мотивы особенно ярко видны в оформлении домов, в фронтонных нишах, характерных лишь для Заказанья, особенно для его этнографического центра — «Ак як».

...

197

 

 

...

Всех сердец теплей и мягче намогильный камень твой.

Самой сладостной и горькой омочу его слезой.

У Сибгата Хакима есть такая запись:

Кушлауч, Кырлай, Училе — Тукай. Дюртиле — Бабич. Мустафино — Муса Джалиль... Затерявшиеся в просторах земли татарские деревушки. Как просты их названия, так скромны и они сами, мирные, покойные, тихие. В некоторых из этих деревень доводилось бывать неоднократно — из чистого любопытства, желая выяснить для себя: как могли эти деревни дать поэзии таких гигантов? Если взглянуть с высоты сегодняшнего величия Тукая, Бабича, Такташа, Джалиля, в это даже не совсем верится. Маленькие деревушки, расположенные у небольших речек, овеянные ветрами, укутанные туманами... Будто и не сыграли никакой роли в судьбе поэтов... Но занятые своими повседневными делами, таким необходимым крестьянским трудом, рождают они и провожают в большой мир своих сыновей... Спасибо этим добрым, великодушным татарским деревушкам, вечное им спасибо!»

203

 

... Для нас, русских историков, история волжских татар и булгар имеет колоссальное значение. Без ее изучения мы никогда не поймем связь России с Востоком.

Эта история блестящего, яркого, талантливого, энергичного, смелого народа — татарского народа, привлекает нас своим большим значением в истории, я бы сказал, общей, международной.

Академик М. Н. Тихомиров

В 1946 г. Отделение истории и философии АН СССР совместно с Институтом языка, литературы и истории Казанского филиала Академии наук провели в Москве научную сессию по этногенезу казанских татар. Сессия была организована в целях дальнейшей научной разработки истории Татарской АССР в свете постановления ЦК ВКП (б) от 9 августа 1944 г. «О состоянии и мерах улучшения массово-политической и идеологической работы в Татарской партийной организации».

203

Это был первый и удачный опыт проведения этно-генетических конференций в истории исследования прошлого народов Поволжья и Приуралья. С четырьмя основными докладами на сессии выступили: А. П. Смирнов — «К вопросу о происхождении казанских татар», Т. А. Трофимова — «Этногенез татар Среднего Поволжья в свете данных антропологии», Н. И. Воробьев — «Происхождение казанских татар по данным этнографии», Л. 3. Заляй — «К вопросу о происхождении татар Поволжья (по материалам языка)». Содоклады сделали: Н. Ф. Калинин (по материалам эпиграфики) и X. Г. Гимади (по историческим источникам). В выступлениях приняли участие видные ученые страны, члены-корреспонденты АН СССР М. Н. Тихомиров (позднее академик), А. Ю. Якубовский, С. П. Толстов, Н. К. Дмитриев, С. Е. Малов и другие. Сессией руководил выдающийся советский историк, академик Б. Д. Греков.

Несмотря на то, что данная сессия не смогла до конца решить все вопросы сложной проблемы этногенеза казанских татар, что, естественно, нельзя было решить лишь на одной конференции, однако была проделана большая и полезная работа — поставлен перед наукой вопрос происхождения и формирования татарского народа. Проведя обсуждение поставленных вопросов, ученые приняли своего рода программу дальнейшего, более углубленного изучения этой серьезной и актуальной проблемы. В докладах и большинстве выступлений проходила идея о том, что в формировании этноса казанских татар основную роль сыграли тюркоязычные народы (булгары и другие), которые еще до прихода монгольских завоевателей, входя в контакт с местными финно-угорскими племенами, создали Булгарское государство, стоявшее на более высоком уровне экономического и культурного развития по сравнению с монголами-кочевниками '. Необходимо подчеркнуть, что этот основной вывод сессии подтвердился и еще более обогатился новыми ценными материалами, выявленными за сорок лет, прошедших после сессии.

Особенно большие успехи достигнуты в результате проведения археологических исследований. На основе многолетнего сплошного обследования бывшей территории Волжской Булгарии, при учете дореволюционных

¹ Материалы сессии опубликованы в работе: Происхождение казанских татар. Казань, 1948.

204

исследований, был составлен наиболее полный Свод булгарских и булгаро-татарских памятников, включающий в себя около 2000 различных объектов, 85 % которых приходится на долю Татарской АССР. Раскопки Булгарского, Билярского и некоторых других городищ и селищ, Иски Казани и Казанского кремля, изучение эпиграфических памятников XIII — XVII вв. открыли новые страницы в истории образования Волжской Булгарии, отдельных ее городов, выявили весьма ценные сведения по материальной культуре волжских булгар и казанских татар.

Раскопки Больше-Тарханского, Танкеевского, Тетюшского, Билярского и некоторых других памятников, круга памятников предбулгарской эпохи позволили высказать их исследователям новые идеи о ранней тюркизации Среднего Поволжья, об этническом составе края в период образования Волжской Булгарии, в частности,

о значительной роли угорского или тюрко-угорского компонента в формировании волжских булгар. Ряд новых положений требует уточнений и проведения новых работ в целях получения подтверждающих данных.

Значительные успехи достигнуты; лингвистами я изучении истории татарского языка, особенно его диалектов, вопросов образования и развития национального литературного языка, языка отдельных памятников древнетатарской литературы и рукописей XVI —

XVII вв., антропонимов и топонимов Татарской АССР. Ценнейшие сведения получены в результате историко-лингвистического анализа древне-булгарского языка {именника болгарских князей, тюркских заимствований в венгерском языке, языка булгарских эпитафий) и сопоставления этого языка с татарским. Такая серьезная работа позволила поставить эту сложную проблему на подлинно научную основу.

В исследовании тех или иных периодов этногенеза и этнической истории татар Среднего Поволжья и Приуралья, особенно поздних периодов, немалых успехов достигли и представители других наук. В 50—60-х годах Н. И. Воробьевым и под его руководством были созданы фундаментальные труды по традиционной этнографии казанских татар. Исследования материальной культуры других этнографических групп татарского народа (татар-мишарей, татар-кряшен) заметно усилились в последнее время.

Необходимо отметить углубленное научное изучение

206

татарского народного орнамента, других видов и художественно-технических средств декоративно-прикладного искусства казанских татар, позволяющее видеть истоки этого искусства у волжских булгар. Будучи одним из наиболее устойчивых элементов материальной культуры, отражающим развитие духовной культуры народа в разные исторические периоды, орнамент является ценнейшим источником в постановке и решении вопросов этногенеза. Значительны также успехи фольклористов в сборе и публикации произведений почти всех жанров устного народного творчества, этого огромного наследия духовной культуры. Сделаны немалые сдвиги в изучении музыкального фольклора, музыкальной этнографии татарского народа.

В рамках одного раздела небольшой книги невозможно проанализировать весь этот огромный научный материал, освещенный в достаточно большом числе монографий, сборников и отдельных статей, опубликованных в центральных, местных, частично зарубежных изданиях.

Пользуясь случаем, хочется дать краткое изложение основных выводов, вытекающих из анализа накопленных к настоящему времени историко-археологических материалов по проблеме происхождения татар Среднего Поволжья и Приуралья. Эти выводы вытекают также из того экскурса, который был сделан в предыдущих очерках книги по истории Волжской Булгарии и Казанского ханства, их основных городов. Естественно, как историк, по силе возможности воспользуюсь при этом опубликованными, апробированными сведениями других смежных наук. Итак, эти основные выводы кратко сводятся к следующему.

Булгарское происхождение казанских татар подтверждается всем наличием данных о материальной и духовной культуре, самосознанием казанских татар. Основа экономики Вожской Булгарии — пашенное земледелие на больших и плодородных площадях — была основой экономики и Казанского ханства. Именно оседлая земледельческая, а не кочевая монгольская, культура Казанского ханства была занесена из прежнего, земледельческого центра Булгарии; булгарская земледельческая культура была базой развития феодальных отношений этого государства. Булгарская паровая система была унаследована казанскими татарами, булгарский плуг с металлическим лемехом (сабан) был основ-

206

ным земледельческим орудием населения Казанского ханства и позднейших времен. Старая земледельческая культура булгар нашла отражение в национальном празднике татарского народа «Сабан-туй».

Казань с ее Гостиным островом на Волге, подобно Булгару с его волжским же Ага-Базаром, являлась центром международной торговли между Западом и Востоком. На примере Казани и Казанского ханства очевидны полное сохранение и дальнейшее развитие традиций булгарской внутренней и внешней транзитной торговли.

Преемственность булгаро-татарской экономики и культуры прослеживается и в градостроительстве. Булгарское оборонное зодчество (крепостные сооружения городов, феодальных замков и военных форпостов) нашло продолжение в строительстве городских укреплений Казанского ханства. Наличие каменных сооружений в татарской Казани явилось сохранением традиций монументальной архитектуры Волжской Булгарии. Сохранившиеся каменные сооружения XV в. в городе Касимове (минарет Ханской мечети), построенном выходцами из Казани, и архитектурные памятники города Булгара (Малый минарет) относятся к одной архитектурной школе при наличии отдельных местных элементов. Черты восточного классицизма булгарского монументального зодчества проявились в последующем не только в архитектуре, но и в орнаментации эпитафий Казанского ханства. В целом, городская культура Казанского ханства — это продолжение и дальнейшее развитие городской культуры Волжской Булгарии.

Тождество булгаро-татарской материальной культуры ясно выделяется в ремесле и прикладном искусстве. Археологические находки, выявляемые на городищах Волжской Булгарии и Казанского ханства, повторяют друг друга. Еще в 1955 г. А. П. Смирнов писал: «Достаточно твердо установлено теперь при помощи сравнения большого материала городища Великие Болгары из слоя XIV века с материалами из древнейших слоев Казани преемственность культуры казанских татар от волжских булгар»'. Богатый материал в этом отношении дали дальнейшие раскопки Булгарского, Билярского городищ, Иски-Казани и Казанского кремля: близость или тождественность ювелирных изделий, железных ору

¹ Смирнов А. П. Итоги археологических работ в зоне затопления Куйбышевской ГЭС. Казань, 1955, с. 24.

207

дий труда и оружия, предметов быта, простой лощеной и поливной керамики, остатков ремесленного производства, эпиграфики. Наиболее характерной в этом отношении является Старая Казань — крупное и яркое связующее звено булгарской и казанско-татарской материальной культуры: здесь слои с обильным материалом домонгольской и золотоордынской Булгарии и Казанского ханства. Изделия ювелирного и в целом декоративно-прикладного искусства казанских татар не только XV—XVI вв., но и позднейших времен (XVIII — начала XX в.) в своей основе являются булгарскими. Виды татарского народного орнамента — растительный, геометрический и зооморфный — в основном восходят к булгарским.

Эпиграфика казанских татар явилась на основе эпиграфики волжских булгар. Монографическое исследование эпиграфических объектов Среднего Поволжья (Г. В. Юсупов) показало, что типологические элементы булгарских эпитафий (как I, так и II стилей) в процессе смены политического строя легли в основу нового стиля надгробий первой половины XVI в., притом органически связующую роль в возникновении этого классического стиля сыграли памятники XV в. Хотя в палеографическом отношении памятники XV в. значительно уступают булгарским, но на них встречается рельефный почерк I стиля XIII — IV вв. и нового стиля XVI—XVII вв. В языковом отношении памятники XV в. также близки к эпитафиям как XIV, так и XVI вв., а также к таким литературным наследиям Казанского ханства, как «Нуры-содур» и «Тухфаи-мардан».

Говоря об эпиграфических памятниках, следует особо отметить то, что обычай их установления в Поволжье присущ лишь волжским булгарам, позднее — казанским татарам. Примечательным является тот факт, что на одном и том же кладбище современных татарских сел Заказанья и Горной стороны встречаются памятники XIV, XV, XVI вв. или XIV и XVI вв. и более поздних времен. Это ярко свидетельствует о беспрерывном функционировании' татарских кладбищ с булгарского времени. Необходимо особо подчеркнуть предельно бережное отношение к этим памятникам со стороны татарского населения, в отличие от других тюркоязычных народов края. Казанские татары относятся к булгарским эпитафиям с достойным уважением: бережно охраняют их» обновляя ограды, называют их «таш газизләр» (камни-

208

святыни»), «Таш билге» («Каменный памятник»), «Изге таш» («Святой камень»), «Изге зират» («Святое кладбище»). Определения «святыня», «святой» применены в данном случае в смысле глубоко чтимого, дорогого, заветного.

Татарский народ хранит бережное отношение не только к эпиграфическим, но и другим памятникам булгарской старины: городищам, селищам, отдельным урочищам, называя их «Шәһре Болгар», «Шэм-Суар», «Кашан каласы», «Иске Казан», именами других исторических городов, а также общими названиями «кала тау» (сокращенно от «кала тауы» — «гора, где раньше был город»), «кызлар каласы» («девичий город»), «иске авыл» («старое селение»), «иске йорт» («старое жилище»), Русские называют эти булгарские памятники «татарской городок», «татарское жилище», «иски-юрт». Легенды, предания и другие произведения устного народного творчества о булгарских городах и селах, о переселении булгар в Заказанье и Северное Предволжье,

о возникновении Иски Казани взамен Булгару широко распространены среди казанских татар и нашли яркое освещение в литературе.

Многие исследователи истории народов Восточной Европы связывали казанских татар с булгарами, считали Казанское ханство продолжением истории Волжской Булгарии, обращали особое внимание на то, что казанские татары с гордостью называли себя булгарами, а свое прошлое — «булгарлык» («булгарство»). Употребление эпитета «ал-булгари» («булгарский») не только в прежние столетия, но и в XX в. (по материалам «шэжэре» — родословных) служит прекрасным примером сознания казанскими татарами своего булгарского происхождения.

О том, что казанские татары раньше назывались булгарами, ярко свидетельствует известное выражение Никоновской летописи, составленной во второй половине XVI в.: «болгары, глаголемии казанцы», т. е. булгары, называемые казанцами. Особенно примечательна более конкретная фраза летописи: «болгары, еже ныне глаголются казанцы»¹.

Однако было бы в известной степени односторонностью ограничить этногенез казанских татар лишь волжскими булгарами. Сама история Булгарского госу-

¹ ПСРЛ, т. XI. М., 1965, с. 12.

209

дарства была тесно связана с историей Хазарии, позднее — Золотой Орды. Булгарская культура испытала влияние культур многих народностей, к булгарам проникли элементы культур Средней Азии, Руси, Кавказа, мамлюкского Египта.

Еще на московской сессии 1946 г. было отмечено, что современный татарский язык нельзя считать продолжением одного булгарского языка. Татарский язык в своей основе пережил очень большие изменения. Помимо булгарского, в формировании языка казанских татар сыграл роль и кипчакский язык. Одновременно приходится отметить близость булгарского и кипчакского языков, их отношение к одной языковой группе. Это в некоторой степени подтверждается, помимо данных лингвистики, высказываниями современников о том, что половцы, т. е. кипчаки, «с болгары язык и род един». Эти слова принадлежат великому князю владимирскому Всеволоду III, крупному политическому и государственному деятелю своего времени (конец XII — нач. XIII вв.), который достаточно хорошо был осведомлен о своих ближайших соседях, т. е. о булгарах и кипчаках, с которыми Русь издавна имела тесные экономические и культурные связи.

Прежде всего следует отметить этническую и языковую близость булгар с нижневолжскими кипчаками под названием саксинов. Переселение некоторой части саксинов в Волжскую Булгарию перед нашествием монголов, в целом историческая близость булгар и саксинов в последующее время отмечены в ряде письменных источников — в русских летописях и в сочинениях арабоперсидской географии. Известно несколько половецко-кипчакских могильников и погребений в закамских и частично заказанских районах Татарии: Байрако-Тамакский могильник в Бавлинском районе и кипчакская «каменная баба» в том же районе у с. Уруссу, Лебединское погребение в Алексеевской районе и кипчакское погребение с остатками коня на Камаевском городище. Известен кипчакский род в составе княжеских фамилий Казанского ханства. В то же время доля кипчакского этноса в происхождении казанских татар была небольшой, о чем свидетельствует прежде всего несравнимо малое количество кипчакских древностей на булгаро-татарской территории в отличие от булгарских — сравни: около 2000 собственно булгарских памятников (городищ, селищ, могильников, эпиграфических объектов,

210

богатейших кладов и находок, отдельных местонахождений) и всего 4 кипчакских памятника (о кипчаках будет еще сказано ниже).

Кроме кипчакского компонента, в происхождении и формировании казанских татар была роль и ногайцев, что прослеживается лингвистически и по историческим источникам: ногайские элементы в заказанских говорах, отдельные топонимы Татарии, связанные с этнонимом «ногай» («ногайский острог» в прошлом, «ногайские станы», «ногайские кладбища»), наличие большого числа ногайцев в татарской Казани, ногайское ополчение из Заказанья в период осады Казани войсками Ивана Грозного.

Наконец, нельзя не учитывать наличия финно-угорского элемента, что особенно заметно в северной полосе Заказанья — в бассейнах рек Ашита, Шешмы, частично Казанки — по данным топонимии: старые «черемисские» кладбища, «чирмеш ыруы» («черемисский род»), «чирмеш ягы» («черемисская сторона») татарских деревень, а также по материалам этнографии, антропологии и языка.

Итак, формирование этноса казанских татар явилось, сложным историческим процессом, включившим в себя ряд тюркоязычных, отчасти финно-угорских компонентов. Основу этногенеза казанских татар составили волжские булгары при определенном участии кипчаков-саксинов с XII в., ногайцев с XV — XVI вв. и финно-угорских народностей в течение X — XVI вв.

Помимо теории булгарского происхождения татарского народа, главным образом казанских татар, существует еще и теория кипчакского происхождения современных татар. Она основана на данных языка, в некоторой степени — на исторических материалах и, конечно, на том известном факте, что кипчаки Золотой Орды в. XIV — XV вв. назывались еще и татарами. Основным лингвистическим источником в данном вопросе является широко известный «Кодекс Куманикус» («Куманский словарь»; «куманы» — параллельное, западноевропейское название кипчаков), составленный в начале XIV в. В свое время академик-тюрколог В. В. Радлов, проанализировав этот словарь, высказал мнение о том, что он стоит ближе к языку татар-мишарей.

Правда, были и иные точки зрения: некоторые видели аналогии языка «Кодекса» в языках караимов (западных караимов), ногайцев, каракалпаков; другие пред

211

лагали поиски параллелей в юго-западном углу южно-русских степей, в Крыму. Однако целый ряд исследователей, среди них и казанские, например, Али-Рахим, Г. С. Губайдуллин, Л. Т. Махмутова, И. А. Абдуллин’ в той или иной степени придерживаются мнения В. В. Радлова.

В последние годы Ш. Ф. Мухамедьяров выступил с теорией ассимиляции булгарского языка кипчакским. Возможность такой ассимиляции была высказана и лингвистом В. X. Хаковым, отметившим одновременно, что это мнение требует дополнительной аргументации и конкретных уточнений. В определенной степени принимая концепцию Ш. Ф. Мухамедьярова, хотя и не соглашаясь с рядом ее пунктов, хочется отметить, что подобная ассимиляция главным образом относится к татарам-мишарям, которую можно проследить по некоторым историко-археологическим источникам с использованием данных языка.

В 50—60-х годах М. Р. Полесских исследована группа средневековых археологических памятников Пензенской области, среди которых было более 40 городищ и селищ. Основная их часть находится в бассейне верхнего и среднего течений реки Суры к востоку и юго-востоку от современной Пензы. Часть поселений расположена в верхнем течении реки Мокши в северо-западной части области. В процессе изучения этой группы памятников несколько раз менялась точка зрения об их этнической принадлежности, что объясняется, видимо, новизной данного круга памятников как для региона, так и исследователя. Так, в первых, предварительных публикациях своих исследований он датировал эти поселения XIII — XIV вв. и связывал их с пришельцами «половецко-кипчакского или аланского происхождения», сдвинутыми монгольским нашествием. Чуть позднее он отнес их к буртасам, ассимилированным монголами; наконец, идею буртасской принадлежности памятников он отстаивал и позднее, но уже датируя их XI—XII вв. При этом М. Р. Полесских считал, что буртасы были ассимилированы кипчаками, принявшими участие в этногенезе татар-мишарей.

Мне пришлось близко ознакомиться с материалами пензенской группы памятников. Их керамика по своей форме, цвету и орнаментации находит хорошую аналогию в керамике памятников собственно булгарских земель. Небольшая часть коллекций имеет ранние черты,

212

например, отдельные элементы посуды Юловского и Наровчатского городищ; серебряные украшения с Золотаревского городища в значительной степени связаны также с домонгольским временем. Однако основная часть пензенских памятников относится к XIII — XIV вв. В целом о золотоордынском периоде свидетельствует масса всей собранной керамики: ясно выраженные элементы формы и орнаментации позднебулгарской глиняной посуды и отсутствие известных видов домонгольской гончарной и лепной керамики. В то же время эта посуда несколько отличается от собственно булгарской розоватым оттенком внешней поверхности, что присуще керамике золотоордынских городов Нижнего Поволжья.

С этими городищами и селищами в определенной степени связан ряд могильников в той же Пензенской области и в соседней с ней Мордовской АССР. Такие могильники, как Старосотенский, Кармалейский, отнесенные М. Р. Полесских к древней мордве и датированные XIV в., содержат и заметное число булгарских элементов, например, керамику, бронзовые котлы. Синхронный мордовский могильник с булгарскими вещами обнаружен и в центре Наровчата; там же вскрыты погребения с чисто мусульманским обрядом захоронения.

Наличие мордовских могильников XIV в. в районе распространения городищ и селищ с красной гончарной керамикой, а также параллельное существование двух типов могильников, т. е. мордовских и мусульманских, лишний раз свидетельствует о золотоордынском периоде пензенской группы поселений. Этнически они относятся к булгарам; попытка связывать их с буртасами, которая предпринята в последние годы некоторыми казанскими археологами, не убедительна, ибо буртасская материальная культура, с чем можно было бы сравнить указанные памятники, вообще не известна.

Исходя из всего этого, можно сказать, что определенная часть населения Волжской Булгарии, вынужденная оставить свои коренные земли после нашествия монголов, пришла в современную Пензенскую область (какая-то небольшая группа булгар могла оказаться здесь еще в конце домонгольского времени в период дружественных отношений с восточно-мордовским князем Пургасом). Булгарское население, придя на древмордовскую землю, частично ассимилировало жителей или проживало параллельно с ними, о чем свидетельствуют указанные могильники.

213

Эта группа булгар начинает самостоятельный путь развития, что связано с изолированностью ее от основных булгарских земель. Вскоре здесь возникает отдельный улус Золотой Орды с центром в Наровчате, расположенном на территории князя Бехана и известном также под названием города Мохша, где с 1312 г. началась чеканка джучидских монет. В фондах бывшего Саровского монастыря Мордовской АССР историком М. Г. Сафаргалиевым обнаружена родословная татарских князей Сеид-Ахмедовых, Адашевых, Кудашевых, Тенишевых и Янгалычевых, происходивших от этого Бехана «из Золотой Орды», который «по власти Золотой Орды царя владел многими окрестными городами и другими станищами татарскими и мордовскими» по долине реки Мохши; с того времени их потомки «стали владеть вотчинами и землями и поселились в разных местах». На территории владений одного князя-темника, принадлежавшего к потомкам Бехана, в 1257—1259 гг. возникает город Темников.

С 60-х годов XIV в. в этих западных землях образуется отдельное Наровчатское княжество под предводительством Секиз-бея, упомянутого еще в венецианских грамотах 1349 г. в качестве наместника правителя Тану (Азака-Азова). Захват Тану Мамаем в 1361 г. заставил Секиз-бея удалиться в мордовские земли, в район реки Пьяны. Однако в том же году прибежал туда другой ордынский князь —Тагай. Никоновская летопись сообщает, что вместе с ним прибыли и другие князья, между которыми началась борьба за власть на новой земле. Княжество Тагая с центром в Наровчате занимало довольно большую территорию. По наблюдениям М. Г. Сафаргалиева, в пределах бывших Симбирской, Нижегородской и Пензенской губерний еще в XIX в. было немало топонимов, носивших имя «Тагай».

Итак, перечисленные исторические материалы говорят о большой роли князей и прибывших с ними кипчаков («татар») в бассейнах Суры и Мохши. Эти материалы позволяют судить о большем количестве кипчаков по сравнению с булгарами, вошедшими в частичный контакт с местной мордвой. В такой же контакт с местным населением вошли кипчаки, о чем свидетельствуют и данные языка. О кипчакской основе мишарского диалекта татарского языка уже писалось в тюркологии. Это подтверждается и исследованиями казанских лин-

214

гвистов последних 20—25 лет. Об этом говорят и данные языка армяно-кипчакских рукописей XVI—XVII вв.

Кипчакский язык XI—XIV вв. в числе различных этнических примесей содержал и значительный огузский пласт (огузы, гузы — основные предки современных туркмен). По исследованиям Л. Т. Махмутовой, из татарских диалектов наибольшее число черт огузского типа находится в мишарском диалекте, притом довольно большое число огузских элементов относится к периоду не ранее XI в. Эти элементы, очевидно, объясняются через кипчакский язык — еще в XI в., начав продвижение на запад, кипчаки подчинили себе значительную массу огузов и печенегов. Часть печенегов, за исключением оттесненных кипчаками на запад и ассимилированных после этого маджарами, растворилась среди кипчаков. Огузы же составили немалый компонент в образовании мощного кипчакского союза племен. Современник этих событий Махмуд Кашгари, упоминая кипчаков, ставил их по языку ближе к огузам, а через сто лет ал-Гарнати в качестве основного населения города Саксина в низовьях Волги назвал огузов, и примерно еще через 100 лет, в XIII в., это население стало фигурировать в источниках под названием саксинов, т. е. нижневолжских кипчаков.

Исследователь этнографии татар-мишарей Р. Г. Мухамедова видит в их этногенезе, помимо кипчаков и булгар, участие и мочар, называя их отюреченными уграми. Более последователен и конкретен здесь лингвист-тюрколог М. 3. Закиев, отмечая в формировании мишарского этноса, кроме акациров (древнетюркское, гуннское племя) и кипчаков, и тюркоязычных маджар. Обратите внимание: именно тюркоязычные маджары (маҗар), а не финно-угорские (угорские!) мадьяры-венгры. Исследователь считает, что маджары позднее были растворены среди кипчаков — основного тюркского населения южной полосы Восточной Европы. Со своей стороны хочется также обратить внимание читателя на близость этнонимов «мишар» и «мажар».

Таким образом, этногенез татар-мишарей был довольно сложным историческим процессом, включившим в себя целый ряд компонентов, основным из которых явился кипчакско-булгарский с преобладанием кипчакского этноса.

Несколько слов о самих кипчаках. Кипчаки — тюркоязычные кочевые племена Северного Алтая, известные

215

там с II—I столетий до н. э. В те времена они еще не играли какой-либо заметной роли в истории Сибири и Центральной Азии. С VIII в. н. э. в качестве крупного объединения они входят в Кимакский каганат, образованный в Западной Сибири по среднему течению Иртыша — кипчаки составляли западную ветвь каганата, кочевую часть его населения. С середины IX в. в истории кипчаков происходят большие социально-экономические изменения: имущественное неравенство, выде

ление привилегированного сословия, что привело в конечном счете классовую верхушку общества к расширению своих владений, к походам.

Совместно с другими урало-алтайскими племенами кипчаки начали массовое движение на запад, что явилось вторым после гуннов крупным переселением племен. Вытеснив печенегов и торков, в начале XI в. кипчаки захватили Заволжье и вскоре—междуречье Волги и Дона. В 1055 г. они дошли до Днепра и таким образом стали хозяевами большой территории между Волгой и Днепром, которая превратилась в их вторую родину. Эти земли позднее получили название «Дешт-и-Кипчак», что в переводе с персидского означает «Степь кипчакская» или «Степь половецкая»; половцы — русское, летописное название кипчаков, от слова «поле» и означало человека поля, т. е. кочевника. С этого периода история половецкого мира теснейшим образом связалась с историей Руси: феодальные войны, дипломатия, торговля, брачные отношения между князьями и беками (а позднее, в 1223 г., совместная борьба с русскими против монголов на реке Калке).

Во второй половине XI в. сложилось два крупных кипчакских союза племен: западный на территории от Днепра до Дона и восточный — от Дона до Волги и в Нижнем Поволжье. Западный союз под предводительством хана Кобяка распался в 1183 г. под ударами войск Святослава и Рюрика. Восточный союз, напротив, усилился, и под водительством хана Кончака было образовано мощное феодальное объединение половецко-кипчакских племен. В ответ на поражение западных кипчаков и убийство хана Кобяка, в 1183 г. Кончак начал военные действия против Руси, взял Переяславль и Путивль, разгромил войска Игоря, сына Святослава, а самого князя взял в плен (эти события ярко отражены и в знаменитой поэме «Слово о полку Игореве»,

216

послужившей потом сюжетом для героической оперы «Князь Игорь»),

В результате постоянного общения с русскими часть половцев с середины XII в. стала переходить в христианство; даже преемник Кончака был крещен (Юрий). Походы русских 1190—1193 гг. подорвали силы половцев, они в период монгольского завоевания вошли в тесный контакт с русскими.

В 30-х годах XIII в. кипчаки под руководством Бачмана восстали против монголов (в армии Бачмана были также аланы и булгары), но потерпели поражение. Кипчаки вошли в состав Золотой Орды, образованного монголами государства на землях Дешт-и-Кипчак, основным, тюркским населением которого являлись кипчаки. Основная часть монголов («татаро-монголов») в армии Чингиз-хана, а затем и Батый-хана, после завоеваний Восточной Европы вернулись в Монголию, а оставшиеся ассимилировались среди кипчаков, но оставили за ними свое имя «татары» (откуда название «татары»— см, ниже). Это историческое явление наиболее ярко описано ал-Омари, крупнейшим арабским ученым-энциклопедистом первой половины XIV в.:

«В древности это государство было страною кипчаков, но когда им завладели татары, то кипчаки сделались их подданными. Потом они (татары) смешались и породнились с ними (кипчаками), и земля одержала верх над природными и расовыми качествами их (татар) и все они стали точно кипчаки, как будто они одного (с ними) рода, что монголы (и татары) поселились на земле кипчаков, вступали в брак с ними и оставались жить в земле их (кипчаков).» ¹

Заканчивая рассказ о кипчаках, необходимо обратить особое внимание на один важнейший момент. Под этим общим этническим термином нельзя подразумевать единую народность с одним «чистокипчакским» языком. Кипчаки сыграли ту или иную роль в формировании довольно значительного числа тюркоязычных народов: башкир, казахов, татар Среднего Поволжья и Приуралья, крымских и сибирских татар, узбеков и других (европеоидных и монголоидных).

Известные советские тюркологи Э. В. Севортян и А. К. Курышжанов отмечают неоднородность кипчаков,

¹ Тизенгаузен В. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. СПб., 1884, т. 1, с. 235.

217

считают, что под этнографическим названием «кипчаки» имелось в виду политическое военно-племенное объединение ряда тюркских народностей, племен и родов, удаленных друг от друга иногда на многие тысячи километров, говоривших на своих родных языках, для которых кипчакский язык не стал единым языком. Известны кипчакско-половецкая, кипчакско-булгарская, кипчакско-ногайская подгруппы кипчакской группы языков, с которыми связаны современные караимский, кумыкский, карачаевско-балкарский, крымско-татарский, татарский, башкирский, ногайский, каракалпакский, казахский языки. Хотя эта классификация Н. А. Баскакова требует еще уточнений, а может быть, в некоторой степени и пересмотра, однако не вызывает сомнения то, что кипчакский язык и его носитель был далеко не единым. Примеры неоднородности крупных союзов племен, различных даже по языку, но имевших одно собирательное название, в истории есть: до кипчаков это гунны, раньше— сарматы, еще раньше — скифы, а позже — татары.

Итак, откуда же название «татары»? Татары — этноним, имя некоторых тюркоязычных по происхождению племен Восточно-Тюркского каганата, известных с VIII в. по надгробным памятникам на могилах предводителей каганата. Эти племена известны под названиями «Токуз-татар» («Девять татар») и «Отуз-татар» («Тридцать татар»). Татары упомянуты также в китайских источниках IX в. в формах да-да, та-та, тан-тан. В персидском сочинении X в. «Худуд ал-алам» татары названы в качестве одного из родов Токуз-огузов — населения государства Караханидов, образованного после распада Западно-Тюркского каганата. Татары известны также по источникам XI в. Так, Махмуд Кашгари среди 20 тюркских племен называет племя татар, а ал-Гардизи приводит легенду из истории образования Кимакского каганата, по которой значительную роль в нем играли выходцы из татарского племени.

В XII в. татары начали играть заметную роль в движении, возникшем в степях Центральной Азии в процессе образования Монгольской империи '. Согласно

¹ Эти события ярко отражены в ряде ценных источников: в «Монгол ун-ниуча тобча’ан» («Тайная история монголов»; известна также под названием «Сокровенное сказание», а по-китайски «Юань-чао-биши», созданном в 1240 г.; ряде «Жами’ат таварих» («Сборник летописей») выдающегося персидского историка и государственного деятеля первой пол. XIV в. Рашид ад-дина; в монгольской летописи XVII в. «Алтай тобчи» («Золотое сказание»), а также в китайской хронике XIII в. «Мэн-да бэй-лу» («Полное описание монголо-татар»).

218

источникам, на той территории, где живут современные монголы, в XII в. проживали собственно монголы и другие монгольские племена, например, кэрэиты, меркиты, ойроты и найманы. Если все они занимали большую часть бассейнов Орхона и Керулена, а также земли западнее и севернее этих рек, то татары обитали на востоке— в районах озер Буир-Нор и Кулэн-Нор. В источниках, особенно «Мэн-да бэй-лу», эти татары названы восточно-монгольскими племенами; несмотря на то, что они когда-то были тюркоязычными по происхождению со временем их ассимировали более многочисленные монголы. Этот процесс усилился в период создания единой Монгольской империи под руководством Чингиз-хана («Великий хан»; его собственное имя — Тэмуджин или просто Тимучин).

Будучи талантливым полководцем и опытным дипломатом, Чингиз-хан достиг больших успехов в объединении разрозненных монгольских и подчиненных им других племен. При этом он удачно воспользовался давней враждой между некоторыми монгольским племенами и татарами. Считая татар своими кровными врагами (они в свое время убили его отца), Чингиз всю свою жизнь мстил им, призывал истреблять их. Когда он начал свой поход на запад, то поставил татар передним отрядом своей армии, вводил в бой первыми, в качестве своего рода смертников. Западноевропейский путешественник, венгерский монах Юлиан, побывавший в Восточной Европе в 1237—1238 гг., т. е. в период монгольских завоеваний, писал, что монголы, вооружив побежденные ими племена и народы, посылают в бой вперед себя и заставляют их называть татарами. Еще один путешественник фламандец Гильом Рубрук, посетив в 1254 г. Каракорум, столицу Монгольской империи, писал: «Затем Чингиз повсюду посылал татар, и оттуда распространилось их имя, так как везде кричали: «Вот идут татары»

Следовательно, по названию авангардного отряда все монгольское нашествие принималось как татарское. Вскоре это имя стало общим, нарицательным именем

¹ Гильом де Рубрук. Путешествие в восточные страны. — В кн.: Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. М., 1957, с. 116.

219

для всех этих завоевателей. Собственно татары, первоначально тюркоязычные племена, к тому времени уже исчезли как этнос, были ассимилированы, поглощены монголами, оставив за ними лишь свое имя. Все монгольское завоевание называлось монголо-татарским или татарским.

Однако вскоре, после создания Золотой Орды в западных областях обширной монгольской империи и возвращения основных монгольских сил в Центральную Монголию, такая же история произошла с самими монголами, оставшимися в новых завоеванных землях — в «Дешт-и-Кипчак». Как видели выше по сообщению ал-Омари, они были ассимилированы кипчаками, но оставили за последними свое нарицательное имя «татары». Таких явлений в истории достаточно; вспомним лишь аспаруховых болгар, поглощенных со временем южными, придунайскими славянами, которые приняли от них имя «болгары», как и теперь называются.

Постепенно слово «татары» начало применяться для наименования тюркоязычного населения Восточной Европы, Средней Азии и Западной Сибири; в то же время оно больше всего распространилось в западных районах — в Поволжье и в прилегающих областях. Наименование военно-феодальной верхушки перешло на все население региона, однако этот термин применяли не сами эти народы, а другие, прежде всего европейцы и русские. Иными словами, тюркский мир восточнее Руси назывался татарским, был еще долго известен под названием Татария, Тартария. В названии этого мира татарским особую роль сыграла русская историческая и художественная литература, в целом общественное мнение России феодальной и поздних эпох.

Искусственное распространение названия «татары» среди тюркоязычных народов Восточной Европы и прилегающих областей объяснялось «реминисценциями (отголосками — Р. Ф.) монгольского завоевания, в первую очередь русской исторической традицией, ибо русские в большинстве случаев сохранили этот термин в качестве названия этих народов, которые почти совсем сами этого имени не употребляли или вовсе не употребляли» *.

Наиболее сильным тюркским государством после распада Золотой Орды в Поволжье стало Казанское

¹ Сб. Происхождение казанских татар, с. 137.

220

ханство — ближайший восточный сосед России, которое по старой традиции принималось как татарское. В русских источниках, отражающих события XV в., времени образования и начальной истории этого ханства, наряду со словами «болгары», «бесермены» (от слова «бусурманы», т. е. мусульмане), появляется слово «татары». Весь XV век — это время параллельного применения этих трех терминов для обозначения населения новой, булгаро-татарской земли — вначале Казанского княжества, а затем и ханства. Однако само население, т. е. бывшие булгары тогда еще не называли себя татарами. Как в XV, так и в XVI в., уже в период самостоятельного существования Казанского ханства — это население называлось в основном казанцами, что отмечено, как мы видели выше, и в русских летописях: «болгаре, глаголемии казанцы». Другой любопытный пример: в известной нам «Казанской истории», автор которого прожил 20 лет в Казани перед взятием ее войсками Ивана Грозного, термин «казанцы» в значении основного населения Казани и Казанского ханства упомянут 650 раз, тогда как «татары» — всего 90 раз.

«Татары» в качестве самоназвания народа стало применяться лишь в XIX в. Иными словами, татары стали называть себя татарами только в этот период. Однако и тогда еще чувствовалась какая-то чуждость этого слова. В знак протеста против этого названия старожилы частенько называли себя мусульманами, а то просто булгарами. В многочисленных татарских шэжэре (родословные), составленных в конце XIX — первой четверти XX вв., весьма часто встречается эпитет «ал-булгари» (булгарец). Притом его носили не только представители ранних поколений, но и сами составители. Эпитет «ал-булгари» характерен для всех столетий с XII в, вплоть до 20-х годов нашего столетия.

В конце XIX — начале XX вв. целый ряд тюркоязычных народов России носил еще общее название «татары». Кроме казанских, сибирских, астраханских, касимовских и крымских татар, были, например, азербайджанские, туркменские, узбекские, джагатайские татары, татары-казахи, татары-киргизы, татары-хакасы и другие. После Великой Октябрьской социалистической революции все эти народы, кроме татар, вернули себе свои подлинные названия, этнонимы. Имя «татары», хотя и с трудом, но закрепилось навсегда и стало самоназванием современного татарского народа — самого

221

многочисленного тюркоязычного народа Восточной Европы, оставившего наиболее заметный след в сложной средневековой истории этого региона. Так же прочно закрепилось оно за населением бывших Сибирского, Астраханского, Касимовского и Крымского ханств, образованных в свое время после окончательного распада Золотой Орды — бывшего «татарского» государства.

Следует отметить, что в принятии этого названия сыграла определенную роль и националистическая татарская буржуазия, считавшая себя потомками «великого Чингиза», ордынцами. Так или иначе, имя «татары» по воле судьбы закрепилось за всем народом. Однако всегда и ясно надо иметь в виду, что происхождение народа и происхождение его имени часто не совпадают, что особенно наглядно видно на примере современного татарского народа.

Было время, когда современных татар считали потомками монголов-завоевателей. Эта идея, т. е. идея монгольского происхождения татарского народа была широко распространена в прежней, дворянско-буржуазной историографии. Хотя отголоски этой теории в определенной степени еще живы, однако наша советская историческая наука практически уже отказалась от нее прежде всего потому, что между монголами-чингизидами XII—XIII вв. и современными татарами нет ничего общего ни в языке, ни в антропологии, ни в материальной и духовной культурах. Нынешние татары, как известно, издавна говорят на тюркском (татарском), а не на монгольском языке. По строению своего физического типа они относятся к европеоидной расе, а монголы были и теперь есть ярко выраженные монголоиды. Правда, среди нынешних татар есть небольшая доля монголоидных— 14,5 %; кроме них имеется заметная часть сублапоноидов (тип, образованный в результате смешения европеоидов и монголоидов) — такие составляют 24,5 %. Однако они отнюдь не являются потомками монголов-завоевателей.

По утверждениям антропологов, монголоидность современных татар связана с кипчаками, а сублапоноидный тип образовался в результате проникновения в Среднее Поволжье сибирских (монголоидных) племен I тысячелетия н. э. (и даже раньше) и смешения их с местными европеоидами. Между монголами-чингизидами и современными татарами — татарами Среднего Поволжья и Приуралья — нет ничего общего и этнографи

222

чески. В Татарии и сопредельных районах нет монгольских археологических памятников, за исключением остатков нескольких домов, характерных для Центральной Азии, которые не играли роли в сложении этноса.

Выше было кратко рассказано о происхождении казанских татар и татар-мишарей. Помимо них существуют и другие этнографические группы современных татар — упомянутые выше сибирские, астраханские, касимовские татары. В формировании этноса сибирских татар сыграли роль алтайские тюрки и в определенной степени поздние кипчаки. Астраханские татары также имеют ранние и поздние компоненты: хазар и ногайцев. Касимовские татары — это выходцы из Казанского ханства, казанские татары, но на западе они в значительной степени смешались с татарами-мишарями.

В составе этих групп имеются отдельные небольшие группы. Каждая из них. прошла свой исторический путь. Этот путь не всегда был прямым. Входя в этнокультурный контакт с другими группами, народами, эти группы обогащались новыми элементами языка и культуры. В результате исторического развития все эти группы и подгруппы создали в XIX в. буржуазную, а после Великого Октября — татарскую социалистическую нацию. Татарский народ испокон веков жил в дружбе с великим русским народом и с другими народами, делился с ними, если говорить словами Тукая, «языком своим богатым, обычаями и моралью».

В 1913 г. тяжело больной Тукай в свои неполных 27 лет, за два месяца до смерти писал:

Заветная мечта поэта о равенстве своего народа с другими народами осуществилась после Великого Октября. Октябрь, великий Ленин дали татарскому народу свободу, дали республику. Сегодня почти семимиллионный татарский народ — в единой, дружной, семье советских социалистических наций.

¹Габдулла Тукай. Избранное. М., 1986, с. 146—147.

 

Этот очерк о Казани XV—XVI вв. — столицы самостоятельного средневекового государства — Казанского ханства, о том, как выглядел этот город до присоединения к Русскому государству в 1552 г.

Вначале несколько слов об образовании Казанского ханства, когда и кем оно основано. По мнению одних. Казанское ханство основано в 1437 г. изгнанным из Зо

159

лотой Орды бывшим ее ханом Улу-Мухаммедом. Другие считают, что ханство образовалось при его сыне Махмутеке в 1445 г. Этот вопрос является научно принципиальным, ибо речь идет не только о небольшом отрезке времени между 1437 и 1445 годами и не только о том, создано ли государство при Улу-Мухаммеде или его сыне. Он принципиален главным образом потому, что имеет отношение к той совокупности письменных источников, которые по-разному доказывают возникновение Казанского ханства, является ли оно золотоордынским, «обломком Золотой Орды», или же основано на местной, булгарской почве.

Мнение о том, что основателем Казанского ханства был Улу-Мухаммед, основано на «Казанской истории» (русская историческая повесть второй половины XVI в.), по которой к Улу-Мухаммеду, восстановившему, якобы, Казань в 1437 г., стали собираться люди из Орды, Астрахани, Азова, Крыма, и Казань постепенно росла как новая орда взамен старой, Золотой Орды. Так писало большинство историков XVIII—XIX вв., эта точка зрения в некоторой степени распространена и теперь.

Против такого мнения впервые серьезно выступил еще В. В. Вельяминов-Зернов, академик-востоковед прошлого столетия, который, проанализировав русские летописи и другие источники, пришел к убедительному выводу о том, что Улу-Мухаммед не имел какого-либо отношения к Казани и казанскому престолу. Эта концепция, нашедшая защиту у таких крупных знатоков истории Волжской Булгарии и Казанского ханства, как С. М. Шпилевский и Н. Ф. Калинин, подтверждается всем ходом исторических событий 30—40-х годов XV в.

Итак, события развернулись таким образом. Изгнанный из Золотой Орды Улу-Мухаммед бежал в 1437 г. к Белеву, небольшому городку на Оке, думая перезимовать в нем. Великий князь московский Василий II (Василий Темный) захотел выжить его оттуда и послал против него многочисленное войско, но оно было разбито. Через два года Улу-Мухаммед появился под стенами Москвы, выжег посад и, простояв 10 дней, отступил. Зимой 1445 г. он ходил на Муром, но взять его не смог и сбежал. Весной того же года Улу-Мухаммед отправил против великого князя двух своих сыновей: Махмутека и Якуба. Василий II выступил против них, но попал в плен в большом сражении 7 июля, и царевичи отвезли

160

его к отцу в Нижний Новгород, где тот обосновался В конце августа Улу-Мухаммед двинулся со своими сыновьями из Нижнего к Курмышу (местность в современной западной Чувашии), где 1 октября Василий II получил свободу. За все это время Улу-Мухаммед никогда не был в Казани, а жил в Нижнем Новгороде с кратковременными выездами, о чем наглядно свидетельствуют русские летописи: «Из Белева поиде царь к Новугороду к Нижнему и засяде Новгород Нижней Старой», «из Новагорода из Нижнего из Старого поиде к Мурому», «взвратися бегом к Нижнему Старому, в нем же живяше» и другие подобные сообщения летописей.

Имя Улу-Мухаммеда после 1 октября 1445 г. больше не упоминается в источниках. Его внезапное исчезновение в какой-то степени находит прояснение в сообщении «Казанской истории» о том, что Махмутек убил своего отца и младшего брата Якуба (вернее будет сказать Юсуфа, ибо Якуб жил еще до 1452 г. и нес службу у Василия II). Этому сообщению про убийство Улу-Мухаммеда следует верить, ибо он навсегда исчезает, и на политической арене его заменяет Махмутек, убивший своего отца и младшего брата с целью захвата власти в Казани, куда направлялась армия Улу-Мухаммеда.

Имеется серия источников, коротко и ясно свидетельствующих о том, что Махмутек убил потом и казанского князя, овладел городом и стал первым ханом («царем» в летописях) в Казани. Так пишут: Воскресенская летопись— «Тое же осени царь Мамотяк, Улу-Магметов сын, взял город Казань, вотчича казанского князя Либея убил, а сам сел в Казани царствовати»; Никоновская летопись — «А царь Мамутяк пришед из Курмыша Казань взял, а казанского князя Азыя убил, а сам на Казани воцарился, и оттоле нача царство быти казанское»; Родословная книга: «У Улу-Махметя сын Мамотяк, то первый царь на Казани». С этими источниками в значительной степени созвучен Сборник летописей, составленный на татарском языке в г. Касимове в 1602—1605 гг.: «У Улуг-Мухамед хана же сын Махмутек, пришел в страну казанскую».

¹ Улу-Мухаммед жил не в новой, а в старой части города, заброшенной к тому времени. Есть мнение о том, что там раньше существовал булгарский городок. Вполне вероятно, что Улу-Мухаммед избрал в качестве резиденции бывшее мусульманское поселение.

161

Взятие Казани Махмутеком и убиение им казанского князя является фактом захвата существовавшей до него местной власти с правом престолонаследия (вотчич — это наследник). Либея (Али-бия; «бий» означает князя) можно отождествлять с «царевичем и князем Али-бабой», упомянутым в Воскресенской летописи и Пискаревском летописце при сообщении о походе казанцев на Галич чуть раньше, в 1429 г. (Азый мог быть его параллельным именем или же его сыном-наследником-«вотчичом», ставшим князем к 1445 г.). Все эти материалы убедительно свидетельствуют о существовании отдельного, самостоятельного Казанского княжества с местным населением и с местным управлением. Завоевание этого княжества Махмутеком явилось не закономерным историческим процессом, а случаем, вызванным изгнанием из Золотой Орды его отца Улу-Мухаммеда и приходом последнего на восточно-русские земли, рядом с которыми, а именно в Казанском княжестве с его тюркским населением, возникла возможность восстановления низверженной в Орде ханской власти.

Безусловно, как политическое объединение, Казанское ханство образовалось после распада Золотой Орды. Именно тогда, когда пала некогда единая и мощная Орда, возникла возможность образования отдельных самостоятельных государств на ее перифериях, заселенных местным домонгольским населением. По марксистскому учению, «не государство обуславливает и определяет общество, а гражданским обществом обуславливается и определяется государство» Задолго до прихода чингизидов-ордынцев в Казани и на казанской земле жили волжские булгары, названные к тому времени казанцами — «булгары, глаголемии казанцы», по определению русских летописей.

Дальнейшее развитие Казанского ханства, как и всякого другого феодального государства, характеризовалось закрепощением трудового народа, тяжелыми налоговыми повинностями, феодальными смутами. Непрекращавшиеся войны между Москвой и Казанью сыграли отрицательную роль в истории русского и татарского народов. В то же время, создание Казанского ханства явилось восстановлением национальной государственности волжских булгар, нарушенной монгольским завоеванием. На базе концентрации производительных сил, по-

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 21, с. 220.

162

лучивших дальнейшее развитие, создаются большие экономические и культурные центры на Средней Волге, объединенные в одно централизованное государство. Многие отрасли экономики и культуры булгар поднимаются на новую ступень: развиваются пашенное земледелие, ремесленное производство и торговля. Зодчество, декоративно-прикладное искусство волжских булгар не только получают дальнейшее развитие, но по своему содержанию и форме становятся классическими (ювелирное искусство, резьба по камню, орнаментация, монументальная архитектура).

Казань в качестве столицы нового самостоятельного государства превращается в один из крупных городских центров Восточной Европы, имевший экономическую связь со многими городами и странами. Она, подобно Булгару, становится центром транзитной торговли между Западом и Востоком.

Венецианский путешественник XV в. Иосифат Барбаро побывавший в Восточной Европе в 1436—1452 гг., т. е. в период образования и начальной истории Казанского ханства, писал о Казани следующее: «Это — торговый город; оттуда вывозят громадное количество мехов, которые идут в Москву, в Польшу, в Пруссию и во Фландрию. Эти меха получают с севера и северо-востока, из областей Дзагатаев и из Мордовии»¹. Иностранцы — купцы и путешественники, послы и миссионеры,— как всегда, в первую очередь обращали внимание на то, чем знаменит город, с какими странами он держит связь. Как и в прежние булгарские времена, они видели в этих краях богатую торговлю с дорогой пушниной. Помимо торговли, несомненно, были развиты и другие виды хозяйственной деятельности жителей города.

Строительное и оборонное дело, ремесло и ювелирное искусство, получившие особенное развитие в первой половине XVI в., были широко распространены и в начальный период существования Казанского ханства и его столицы, что в значительной степени подтверждено раскопками кремля и некоторыми археологическими наблюдениями за его пределами. Уже в XV в. Казань представляется политическим центром крупного, многонационального государственного образования, объединявшего в себя ряд народов Среднего Поволжья. Это

¹ Барбаро и Контарини о России. К истории итало-русских связей в XV в. Л., 1971, с. 159.

163

видно из сообщений русских летописей при описании похода русского войска на Казань в 1469 г. К этому войску, стоявшему на Волге под Казанью, прибежал из города русский пленник и сообщил, что «дополна собрался на них царь казанской Обреим ( Ибрагим — Р. Ф.) со всею землею своей, с Камской и с Сыплинскою и с Костяцкою и с Веловоложскою и Вотяцкою и с Башкирскою». Кстати, с этим сообщением созвучно более конкретное определение национального состава Казанского ханства, сделанное в XVI в. известным русским политическим и военным деятелем Андреем Курбским, воеводой Ивана Грозного при взятии Казани в 1552 г.: «бо кроме татарского языка, в том царстве 5 различных языков: мордовский, чувашский, черемисский, воитецкий, або арский, пятый башкирский».

Казань, как и все средневековые города, состояла из двух частей — кремля и посада. Кремль, место ханской резиденции и административно-управленческого аппарата с военным гарнизоном, в XV в. занимал северную часть современного кремля (до здания Министерства просвещения). Он возник еще в конце XIV в. и, став политическим центром столицы нового государства, значительно видоизменился, благоустроился. К. югу от него, за оврагом начинался посад — место жизни и деятельности ремесленного, торгового и другого городского населения. По мнению Н. Ф. Калинина, казанский посад возник чуть раньше кремля в качестве открытого поселения.

Посадов, собственно, было два: верхний, занимавший территорию от кремля до современной улицы Университетской, огражденной глубоким оврагом, по дну которого в настоящее время проходит улица Куйбышева; нижний посад располагался юго-западнее кремля до Булака, занимая районы современных улиц Профсоюзная, Баумана и Лево-Булачная. Имеется одно небольшое упоминание русскими летописями казанских посадов в связи с походом 1469 г. Сообщается, что «посады их все со всех сторон зажгоша», а многие горажане, не пожелавшие сдаться в плен, заперлись в храмах (мечетях) со всем их богатством и детьми и погибли в пожаре.

Казань первой половины XVI в. — развитого и последнего периода существования Казанского ханства — это один из крупных городов Восточной Европы. Располагаясь на высоких холмах, разделенных между собой

164

глубокими оврагами, Казань представляла собой сильно укрепленный и довольно красивый город с крепостными стенами и башнями, с высокими минаретами и дворцами на горе. «Град же Казань зело (очень — Р. Ф.) крепок, велми (весьма — Р. Ф.), и стоит на месте высоце, промеж двою рек Казани и Булака, и согражден в 7 стен, в велицех и толстых древесех дубовых; в стенах же сыпан внутре хрящ и песок и мелкое каменье»,— писал о городе автор «Казанской истории», живший в Казани 20 лет в качестве пленника перед ее завоеванием¹. Более подробное описание внешнего вида Казани оставил Андрей Курбский; «,.. бо стоит оный град (кремль — Р. Ф.) и место (посад — Р. Ф.) не на Волге, но речка под ним, Казань реченная, от нее и же наречень... Егдаж (когда — Р. Ф.) приидохом близ места Казанского, еже в великой крепости лежит: с востоку от него идет Казань река, а с западу Булак речка, зело тиновата и непроходима под самое место течет и впадает под угольную вежу (башню — Р. Ф.) в Казань реку; а течет из озера, Кабана глаголемаго, не малого, которое озеро кончится аки полверсты от места; и як переправитися тую нужную речку, тогда междо озером и местом, лежит с Арского поля гора зело прекрасная и ко восхождению нужная. А от тое реки, около места, ров копан, зело глубокий (Тезицкий ров — Р. Ф.), аж до озерка, реченнаго Поганого, еже лежит подле самую Казань реку; а от Казани реки гора так высока, ижи оком воззрити прикро (имеется в виду кремлевский холм — Р. Ф.) \ на ней же град стоит и палаты царские и мечети, зело высокие, мурованные (каменные — Р. Ф.), идеже их умершие цари клались; числом памятамися пять их»².

И не зря Иван Грозный, видевший много русских городов, удивлялся величию и красоте дворцов и мечетей Казанского кремля, въезжая в него после взятия города 2 октября 1552 г.: «... князь великий во фторник въехав в стольный град Казань, в 3 часа дни, со всею силою своею... и приехав на великую площадь ко цареву двору, и ту соиде с коня своего, дивяся во уме своем и чюдяся... и жалости и радости наполнився, рече: «О колико народ людии паде единым малым часом, единого ради града сего! И не без ума положиша главы своя казанцы до смерти, яко велика бе слава и красота царьства сего».

¹ Казанская история. М. —Л., 1954, с. 128.

² Курбский А. Избранные сочинения. Спб., 1902, с. 14.

165

И поиде во царев двор, та же и на сени, и в полаты, и в златоверхие теремы. И походи в них, красуяся и веселяся, разруши бо ся красота их и охуде ото многого биения пушечного» '.

На общем фоне древнего города выделялся кремль, огражденный мощной дубовой стеной и высокими башнями. В его северной части, на самом высоком месте, располагался ханский дворец, «царев двор» русских источников. Он состоял из нескольких палат и прилегающих построек, огражденных высокой каменной стеной. Дворец явился последним местом убежища для осажденных: А. Курбский писал, что здесь в последний момент штурма города собралось до 10 тысяч казанцев. Через 12—15 лет после событий 1552 г. отдельные палаты этого дворца были превращены в военные склады и пороховые погреба. В начале XVIII в. некоторые его части вошли в состав комендантского дома и вскоре исчезли совсем.

Известный историк Казани К. Ф. Фукс в 1817 г. писал, что остатки ханского дворца были окончательно разломаны в 1807 г. В 1845 г. на этом месте построен губернаторский дворец (ныне здание Президиума Верховного Совета и Совета Министров ТАССР). Из гражданских построек монументальной архитектуры татарской Казани был известен еще дворец князей Ширин под названием «Муралеева палата» (Муралей, вернее, Нур-Али — это последний князь из этой родовой фамилии в Казанском ханстве). Были в кремле некоторые культовые сооружения каменного зодчества, т. е. мечети. Так, писцовые книги, составленные в 1565—1568 гг., отмечают там наличие грех мечетей: одну у остатков ханского дворца, вторую против Благовещенского собора, сооруженного в 1556—1560 гг., и третью — Муралееву мечеть. Одна из них, бесспорно, была соборной, может быть, та, которая была ближе к ханскому дворцу. Предположительно можно было бы связывать ее с той восьмиминаретной мечетью, о существовании которой писал Ш. Марджани на основе каких-то известных ему древних источников (М. Худяков высказал предположение, что эта мечеть явилась прообразом для московского собора Василия Блаженного на Красной площади, сооруженного в честь взятия Казани. Девятый, центральный купол этого собора олицетворял собой

¹ Казанская история, с. 160.

166

победу креста над полумесяцем — русских над татарами в 1552 г.).

Ш. Марджани писал также о существовании в Казани еще одной мечети, скорее мечети и медресе, принадлежавших Кул-Шерифу, главе татарского духовенства — казанскому сеиду. Мечеть Кул-Шерифа упоминают и русские летописи, помещая ее у Тезицкого рва: здесь произошла отчаянная схватка между ворвавшимися в кремль русскими и защитниками города во главе с упомянутым сеидом. Местонахождение Тезицкого рва до конца не выяснено: некоторые считают, что он пересекал кремль примерно посередине, напротив Дмитриевской башни (у современного Министерства здравоохранения, бывшей консистории); другие полагают, что этот ров был перед кремлем, возле современной Спасской башни. Более убедительным кажется нам второе мнение при учете данных А. Курбского и того обстоятельства, что название этого рва, означающее «купеческий» (такой перевод дал впервые назвавший ров А. Курбский), подходит к этой местности, ибо рядом, на месте современных Госмузея ТАССР и городского загса располагались Гостиные (торговые) ряды. Тогда в некоторой степени становится известным расположение медресе и мечети Кул-Шерифа с внутренней стороны упомянутого рва, во дворе военного гарнизона, в районе бывшего Спасо-Преображенского монастыря.

Более известна третья, Муралеева мечеть — возле башни Сююмбеки. После взятия Казани, она подобно палатам ханского дворца, была превращена в артиллерийский склад (С. М. Шпилевский, Н. П. Загоскин и другие исследователи связывают ее с дворцовой церковью, реставрированной в 40-х годах прошлого столетия).

Сообщение А. Курбского о том, что возле мечетей были могилы татарских ханов, подтвердилось и археологически. Так, захоронения были обнаружены возле упомянутой бывшей церкви на месте Муралеевой мечети в 1929 и 1976 гг. По зарисовкам Э. Турнерелли 1830-х годов, около Сююмбекиной башни видна часть древнего кладбища.

Вопрос о времени сооружения башни Сююмбеки до сих пор остается открытым. Представители обеих точек зрения, т. е. точки зрения о сооружении ее в эпоху Казанского ханства и точки зрения о строительстве башни в русский период ( в XVII или даже в XVIII вв.), к со-

167

жалению, не смогли пока привести убедительных доказательств своих теорий. Время сооружения многих памятников русской архитектуры Казани XVI—XVIII вв. известно, но о строительстве башни Сююмбеки не осталось никаких сведений. Строительство такого выдающегося объекта культового или оборонного зодчества, как эта башня, должно было бы, как мы полагаем, найти фиксацию в официальных бумагах, вызвать резонанс в общественном мнении того или иного русского периода, оставить неизгладимый след в народной памяти. Однако память связывает ее с татарской эпохой, с именем одной из наиболее ярких фигур в истории Казанского ханства и ее столицы, какой являлась царица Сююмбеки. Об этой башне татарским народом сложены легенды, которые нашли определенное отражение и в русской исторической литературе.

Вопрос о времени строительства башни Сююмбеки, несомненно, найдет свое решение в будущем. Нам же хочется привести отрывок уже известного нам князя Курбского, указавшего высокую башню перед воротами ханского дворца в последний период штурма казанской крепости: «... потекохом ко градским стенам и той великой башне (подчеркнуто нами — Р. Ф.), аже пред враты стояла на горе... оные (русские — Р. Ф ), секущесь и колющесь с бусурманы (казанцы — Р. Ф.), в окна оные великие башни влезше, а из башни сметавшись во врата великие градные... бусурмане же... стены градные оставив, побегоша на великую гору, ко двору цареву...» ‘.

Ворот, вернее крепостных башен с проездными воротами в татарской Казани было около 10 («Царственная книга» называет 10 ворот, «Казанская история» — 9; сравнив их названия, Н. Ф. Калинин пришел к выводу о том, что ворот было 11). Эти ворота-башни, как и сама крепостная стена Казани, были деревянными, из толстых дубовых бревен. После взятия города, в процессе сооружения новой каменной стены крепости, возникли каменные башни с новыми названиями, однако наиболее крупные из них, т. е. башни с проездными воротами, были построены на месте бывших татарских башен-ворот.

Названия татарских ворот связаны либо с теми дорогами, которые начинались от этих ворот (например, от Арских ворот шла Арская дорога, от Ногайских

¹ Курбский А. Избранные сочинения, с. 24.

168

ворот — Ногайская дорога и т. п.), либо с именами исторических личностей, имевших, очевидно, непосредственное отношение к сооружению этих ворот (Муралеевы ворота — упомянутый выше Нур-Али, Аталыковы ворота — татарский военачальник Аталык и т. д.).

Помимо уже названных Елбугиных ворот (современная северо-восточная башня), в кремлевской стене были еще ворота: Муралеевы (современная Тайннцкая башня; название связано с тем тайником или подземным ходом, по которому ходили казанцы к единственному источнику, оставшемуся в период осады города и который был взорван по приказу Ивана Грозного); Тюменьские (современная Преображенская башня) в юго-западной части кремля со стороны улицы Баумана; Сбойливые (современная Дмитриевская башня) по восточной стене кремля со стороны улицы Батурина и, как уже отметили, у здания Министерства здравоохранения. К Тюме/ньским и Сбойливым воротам примыкали острожные стены, т. е. стены, окружавшие посад — собственно город.

Выше было отмечено, что стены древней Казани были деревянными. Однако некоторые исследователи полагают существование каменной стены с северной стороны кремля в пролете между Муралеевыми и Елбугиными воротами. С. М. Шпилевский, мапример, обращает внимание на то, что при взрыве тайника многие казанцы были раздавлены камнями, о чем сообщали русские летописи: «... на ранней заре, взорвало тайник с людми казаньскими, которые по воду ходили, и стена городная оплела и обрушилася, и множество в граде казаньцов побило камением и бревны, с высоту великие падающе, еже зелием взорвало»

Данных о границах казанского посада в XV в. и о наличии там крепостной стены нет. Некоторые сведения на этот счет появились в самом начале XVI в. Под 1500 г. русские летописи сообщают, что против ногайцев «царь же казанский повеле около града нарядити острог». Более подробные сообщения о постройке, вернее о возобновлении казанского острога перед походом русского войска относятся к 1530 г.:

«И слышав казанский царь Сапкирей (Сафа-Гирей — Р. Ф.) великих воевод московских в велицей силе иду-

¹ Полное собрание русских летописей (далее сокращенно ПСРЛ), т. XIII. М., 1965, с. 210.

169

ща их, посла во все улусы казанские по князи и мурзы, веля им в Казань собратися изо отчин своих, приготовившимся сести в осаде, и сказуя многу, необычную силу русскую... Загна же черемиса всю многу и повеле им делати подле Булака острог, около посаду, по Арскому полю, от Булака и до Казани реки, округ его рвы копати, по за острогу; да в нем седят черемиса с прибылыми людми, яко да и граду помощь будет и посады целы от запаления огненного устоят. Пришли до тогда в Казань в помощь царю и паче же на всю погибель 30 ООО нагаи, хатяще битися с Русью, обогатитися русским пленом и наймом царевым. Град бо Казань всего народа своего не можаше в себе вместити с прибылыми людми, за умаление пространьствия его, и зделану бывшу острогу повелением царевым, вскоре, крепку и велику, с камением и с землею, двема же концы ко граду (кремлю — Р. Ф.) притчену» Следовательно, к 1530 г. город заметно вырос, и в кратчайший срок была сооружена более мощная стена по Булаку и со стороны Арского поля, примыкавшая с двух сторон к кремлю.

Тщательный анализ всей совокупности источников позволяет наметить границы татарской Казани. Городская стена начиналась от Тюменьских ворот кремля и через Аталыковы ворота на спуске горы через современную улицу Баумана шла к Булаку. Идя по правому берегу Булака (по этой речке отмечают ее все источники; согласно некоторых из них, за Булаком было полеГ, примерно до современных гостиницы «Дуслык» и комбината «Здоровье», где стояли Крымские ворота, она сворачивала на юго-восток и постепенно шла на подъем по склону университетской горы, огражденной с юга широким и глубоким оврагом, по дну которого в настоящее время проходит улица Куйбышева, бывшая Рыбнорядская.

На университетской горе, примерно там, где университет почти подходит к краю оврага, стояли Ногайские ворота; некоторые исследователи считают, что этих ворот было двое: Верхние и Нижние Ногайские—последние стояли ниже, в районе пересечения улиц Баумана и Университетская. От Ногайских ворот на горе стена постепенно шла на спуск (мимо «Старой клиники»), вдоль того же оврага и упиралась в главные ворота татарской Казани — Царевы, стоявшие в районе останов

¹ Казанская история, с. 69.

170

ки «Ленинский сад» на пересечении улиц Куйбышева и Галактионова. Это было весьма удобное место для основных городских ворот: именно здесь пролегал наиболее отлогий подъем из нижней части города в верхний. Далее стена шла вдоль современной улицы Пушкина до площади Свободы, а с внешней стороны от Царевых ворот был вырыт глубокий искусственный ров.

Оборонительные укрепления Казани на этом участке отличались особой мощностью, что объясняется уязвимостью данных мест: к югу начиналось Арское поле — ровное плато на горе, по которому очень удобно было подойти к городу широким фронтом. Поэтому были особо укреплены фортификации со стороны Арского поля между Царевыми и Арскими воротами (последние стояли в районе пересечения современных улиц Пушкина и Карла Маркса). Источники сообщают, что толщина городской стены составляла здесь 7 саженей (14,91 м; в других местах она имела толщину в 4 сажени, т. е. 8,52 м); глубина рва за стеной составляла также 7 саженей при его ширине в 3 сажени (6,39 м).

Далее городская стена сворачивала на северо-восток и север и через современные площадь Свободы, улицы Тельмана, Зои Космодемьянской и Нагорную снова примыкала к кремлю, к его Сбойливым воротам. На этом расстоянии, где-то в районе улицы Тельмана, стояли Кебековы ворота, название которых связано с именем казанского князя Кебека. Определение «Казанской истории» «согражден в 7 стен» означает большие пролеты казанской стены между наиболее крупными воротами.

Этими стенами был огражден казанский посад, который занимал довольно большую территорию для тех времен и вместе с кремлем представлял солидный средневековый город. По словам А. Курбского, он был чуть меньше Вильны (Вильнюса).

Однако древняя Казань покажется нам еще большей, если учесть прилегавшие к ней слободы. Это прежде всего Кураишева слобода на Царевом лугу в левобережье Булака (район современных улиц Галиаскара Камала, Гаражной и Кирова). Летописи отмечают там наличие Отучевой мечети, связанной с именем князя Отуча или Утеша. Небольшой поселок, выявленный археологами в 1950 г., находился недалеко от Кураишевой слободы у современного железнодорожного вокзала, на месте бывшего стекольного завода. Это были бли

171

жайшие к городу слободы, между которыми и собственно городом, очевидно, были мосты через Булак. Источники отмечают на Булаке две водяные мельницы. За пределами городской стены, но непосредственно под кремлем, на правом берегу Булака были какие-то строения, среди них и белокаменная «Даирова баня», принадлежавшая некоему богачу Тагиру (от нее был сделан русскими подкоп к городу при штурме его в 1552 г.).

Значительно южнее Кураишева, на восточном берегу Нижнего Кабана, в районе современного зоопарка на улице Хади Такташа располагалась слобода Кульмаметово. Название поселка Ометьево (Аметьево) в черте нынешнего города также связано с татарской деревней, существовавшей там в период Казанского ханства; по преданиям, ее основал некто Ахмед. Сохранились также предания о существовании загородной дачи казанских ханов на месте позднее возникшей Архиерейской дачи за озером Средний Кабан. Рассказывается, что здесь был красивый «сад Сююмбеки» с летними постройками.

Согласно других преданий, записанных профессором Казанского университета Н. Ф. Высоцким, в прошлом столетии на месте Суконной слободы в период татарского владычества существовала армянская слобода; в районе скверика на пересечении улиц Свердлова и Ульяновых, на месте Георгиевской церкви, была армянская церковь. Немного выше «Суконного базара», при (начале современной улицы Калинина Н. Ф. Высоцким было обнаружено 6 армянских надгробий. Это была слобода, заложенная армянскими купцами, проводившими большую торговлю с Казанью, а через нее и с северными народами. Экономические связи Среднего Поволжья с Кавказом имели свои давние традиции, идущие еще с булгарских времен. Такая же торговая колония существовала, например, в городе Булгаре.

На юго-западном краю бывшей Адмиралтейской слободы, в старом центре нынешнего Кировского района, еще в период Казанского ханства существовала татарская деревня Биш-Балта («Бешболда» русских летописей), сохранившая свое название до настоящего времени. Места же западнее и южнее Биш-Балты также историчны.

Около устья Казанки, называвшегося тогда «Тирян узяк» («Глубокий проток» — было два протока Казанки; другой из них назывался «Эчке Казан», по-русски — «Ичка»), находилась Бакалдинская пристань. Недалеко

172

располагался известный «Гостиный остров» (очевидно, в районе затопленного к настоящему времени водами Куйбышевской ГЭС острова «Маркиз» — излюбленного места отдыха казанцев), где ежегодно, в июне проходила международная ярмарка, близко напоминая булгарский Ага-Базар. В целом, эти места отличались своей оживленностью. Помимо торговли, здесь, на перепутье, устраивали встречи и проводы высоких гостей, здесь происходил обмен военнопленными.

Внешний вид города отличался своеобразием. Добротные дворцы и палаты, «златоверхие терема», устремленные ввысь минареты мечетей, огражденные крепостной стеной с высокими боевыми башнями, которая шла, то поднимаясь на крутизны, то спускаясь в низины между ними, придавали Казани неповторимый облик восточного города. Окруженный со всех сторон водами— длинной цепью живописных озер Кабан, извилистой Казанкой и могучей Волгой — город выглядел удивительно красивым, особенно в период весеннего разлива, когда широкие поймы этих рек, соединившись вместе, образовывали широкий простор водной глади. Ранним летом освобождались из-под воды широкие заливные луга — по описанию очевидцев, «великие, и пространные, и гладкие, зело веселые луга», которые «травою много веселяся и цветы вельми различными красяся».

Живописным было само место, где располагался город, с его покрытыми зеленой травой и не везде заселенными склонами гор и оврагов. В то же время нижние улицы и переулки, проложенные по дну оврагов, покрывались грязью ранней весной и в период осенних дождей. Местами существовали никогда не пересыхавшие лужи. Талые и дождевые воды текли по оврагам в поймы Казанки и Булака, в целый ряд маленьких озер, расположенных в большой впадине, идущей по современной улице Дзержинского. В районе Ленинского сада находилось Белое озеро, ниже шли Черное и Банное озера с общим названием Верхнее Поганое озеро. Еще ниже, на пересечении современных улиц Дзержинского и Чернышевского, начиналось Нижнее Поганое озеро, продолжавшееся до поймы Казанки (позднее почти все эти озера, помимо Черного, были засыпаны). Исследователи связывают название «Поганое» от стоячей воды, засоренной отбросами и стоками из бань, стоявших при верхних озерах.

173

Источники сообщают, что в последнюю неделю осады города в 1552 г., после взрыва тайника с чистой водой под кремлем, казанцы вынуждены были пользоваться водами этих озер, в результате чего в городе началась эпидемия, «люди пухли и умирали». Брать воду из Белого, более чистого озера не было возможности, ибо недалеко за городской стеной стояла подвижная башня осаждавших, из которой стреляли по подходившим к воде.

В отличие от кремля с его каменными постройками, посад Казани, заселенный торгово-ремесленным и иным городским людом, был деревянным. Во всяком случае, ни один источник не указывает какого-либо каменного здания в городских кварталах. Как было вообще принято в средневековье, эти кварталы строились почти стихийно. Дома и усадьбы ставились постепенно, по мере необходимости, считаясь с рельефом местности. В городе было несколько больших улиц, к которым примыкали переулки. Эти основные улицы-дороги остались позднее, в русский период, главными улицами города. Так, центральная улица татарского кремля проходила почти там же, где и нынешняя — улица Шейнкмана.

В направлении современной улицы Ленина, по верху длинного бугра, известного в историографии Казани под названием «Воскресенского бугра» (бывшая Воскресенская улица), проходила основная улица верхнего посада древней Казани, которая, в конце разветвляясь на две части, шла к Царевым и Ногайским воротам. У подошвы этого бугра с запада, между Аталыковыми и Нижними Ногайскими воротами, проходила центральная улица нижнего посада, почти соответствующая современной улице Баумана. К. каждым воротам шли улицы, переходящие за чертой города в большие дороги.

Были известны Алатская, Арская, Галицкая (Гаречская), Ногайская дороги, названия которых четко свидетельствуют о направлении этих дорог. Некоторые дороги, например, Алатская и Арская, в известной степени отождествлялись с отдельными административными районами ханства, названия которых были связаны с функциями управляющих улусов бывшей Золотой Орды («даруга», «дарухачи»).

Казанским подземным ходам посвящена довольно большая литература. К сожалению, точных археологических сведений о подземных ходах нет. Однако, несмотря на это, о существовании каких-то ходов, особенно в

174

центре древнего города, под его крепостью или в прилегающем районе со стороны улицы Ленина, можно говорить без опасения. Выше уже было отмечено наличие одного из таких ходов — тайника к ключу со стороны Муралеевой башни. Этот ход, но уже в сильно заваленном виде, был известен еще до конца 20-х годов XIX в., а сам ключ существовал еще в начале нашего столетия.

Имеются некоторые сведения о наличии подземных ходов с восточной стороны «Воскресенского бугра», в сторону Поганого озера у бывшего цирка. Наконец, некоторые дореволюционные исследователи, например, Н. П. Загоскин и М. М. Хомяков, зафиксировали интересные сведения о ходах и глубоких подвалах в северной части Воскресенской улицы и примыкавших к ней переулках. Каменная кладка этих подвалов отличалась древностью и сами эти подвалы, состоявшие порой из нескольких этажей, не были связаны с поздними русскими постройками над ними. Под бывшим домом Харитонова (позднее там была размещена типография «Шарк» — «Восток»), носившем в народе название «Дом Сююмбеки», было выявлено подземелье с толстой каменной стеной, в конце которого виднелась ниша, явившаяся следом заложенного когда-то хода. По рассказам старожилов, напротив этого дома при рытье канавы было обнаружено подземелье с «какими-то татарскими рукописями».

Естественно, в рассказах о казанских подземных ходах не все вызывает доверия. Нельзя, например, верить довольно широко распространенным слухам о том, что от памятника погибшим воинам в пойме Казанки у Кировской дамбы в сторону кремля был подземный ход, который, якобы, существует и поныне. Этот памятник не имеет какого-либо отношения ни к татарской Казани, ни к периоду после взятия Казани — он построен в 1823—1826 гг.

В древней Казани было несколько кладбищ. На территории кремля, помимо отмеченных выше могил татарских ханов, в районе здания Министерства здравоохранения зафиксировано кладбище XV в. В верхнем посаде, на южном краю бывшего Гостиного двора, в 1798 г. был обнаружен надгробный памятник казанского князя Мухаммед-Али-бека, погибшего 10 июля 1530 г. «от руки неверного», то есть во время штурма Казани, когда был взят ее посад. Более обширное кладбище располагалось значительно южнее, в районе скверика на углу

175

улиц Ленина и Лобачевского, кладбище нижнего посада — за Булаком, в районе пересечения современных улиц Татарстан и Гражданская.

Этнический состав населения Казани был довольно пестрым. Основным, преобладающим населением города, как и всего ханства, были, конечно, татары. В целом, слова «Булгар» и «Казань», «булгары» и «казанцы» в те времена употреблялись рядом, являлись своего рода синонимами. Недаром Иван III, взяв Казань в 1487 г., присвоил себе дополнительный титул «князь Болгарский». Для наименования населения города XV в. параллельно с определением «казанцы» русские летописи применяют также термин «бесермены» (от слова «бусурмане», т. е. мусульмане), как частенько называли они население булгарских земель XIV—XV вв. Однако для развитого периода Казанского ханства население города уже больше называлось казанцами.

Жили в Казани и ногайцы, о которых уже было сказано выше при сообщении современников о приходе в Казань большого числа ногайцев в 1530 г., в результате чего пришлось расширить городские кварталы для их размещения. Значительную долю татарского населения города составляли и крымские татары, приток которых усилился в период правления Сафы-Гирея, выходца из Крыма. Из местных народностей жили в Казани черемисы (марийцы), неоднократно упомянутые в «Казанской истории» и летописях в качестве строителей и воинов.

Наконец, в городе немало было и русских — не только в качестве пленников, но и свободного населения: купцы, ремесленники, различные слуги при дворах русских воевод, наместников и дипломатов, вооруженные отряды для их охраны. Надо полагать, их стало еще больше в период русского протектората. Они жили в постоянных домах, было, конечно, и русское кладбище. Пестрота населения Казани усилилась и за счет армян, ближайшая слобода которых располагалась рядом, за счет среднеазиатских купцов и других пришлых людей.

Социальный состав населения города также был довольно сложным. Основное население составляли различные ремесленники, земледельцы, мелкие торговцы. Все это входило в категорию «меньших» по определению русских летописей, т. е. в состав городской бедноты, «черных людей», что характерно было и для других средневековых центров. В городе было большое число пленников (полоняников), главным образом, русских,

176

попадавших в Казань в периоды нашествия русских князей или походов татарских ханов на восточно-русские земли. Никоновская летопись сообщает, что по обоюдному договору 1551 г. через Свияжск было выведено» 60 ООО пленников. Общее число русских пленных в Казани автор «Казанской истории» округляет до 100 000. Несмотря на то, что здесь есть значительная доля преувеличения, вызванная патриотическими чувствами составителей русских источников, число пленников в Казани было, конечно, немалым. Значительная их часть находилась также в бастионе Старой Казани.

Довольно большое число населения города составляла категория «больших», т. е. светская и духовная знать, богатые купцы. Помимо хана и его свиты, в кремле жила титулованная верхушка — Карачи, султаны, эмиры, мурзы, уланы, крупные военачальники. Здесь же находилась личная гвардия хана в количестве 5000 воинов. Наконец, тут обитало высшее духовенство во главе с сеидом — шейхи, имамы, которые держали мечети и и медресе со значительным числом прислуги. Заметная часть феодалов, мулл и купцов проживала и в посаде, имея добротные усадьбы, мечети и торговые ряды.

К сожалению, общее число населения города к середине XVI в. не известно. Попытка выяснить его, исходя из площади города при учете возможного количества дворов, не дает положительных результатов, ибо крайняя расчлененность площади города (большое число не заселенных или слабо заселенных впадин, увалов и оврагов) не дает возможности определить хотя бы примерное число дворов. К тому же, ни один источник —• ни русский, ни татарский — подобных сведений не содержит. Однако при учете того, что в последний момент защиты города число воинов его гарнизона достигло 30 000, можно с уверенностью говорить, что количество населения всего города было гораздо больше.

В Казанском ханстве, прежде всего в его столице Казани, была широко развита строительная деятельность, развивалась монументальная архитектура; широкое развитие получили искусства. Приведенные выше сведения русских и татарских источников о дворцах, палатах, мечетях, «златоверхих теремах», хотя эти сооружения не сохранились до наших дней, свидетельствуют о высоком уровне архитектуры и строительного дела в Казани. Для того, чтобы создать это всего за 100-летний период существования государства, требова-

177

. лись глубокие традиции монументальной архитектуры я градостроительства, идущие от волжских булгар.

Булгарский Малый минарет (XIV в.) и касимовский минарет ханской мечети (XV в.), построенный выходами из Казани, относятся к одной — булгарской школе архитектуры. Булгарские традиции проявляются в технике кладки фундаментов некоторых каменных зданий древней Казани, выявленных раскопками Н. Ф. Калинина в кремле. В изображениях дворцов и палат татарской Казани по русским миниатюрам XVI в. (Лицевой летописный свод) М. Г. Худяков видит булгарские, среднеазиатские и малоазиатские архитектурно-декоративные приемы. В то же время, в монументальной архитектуре Казани проявились новые черты, которые, по наблюдениям Ф. X. Валеева, объясняются изменениями s объемно-пространственном решении гражданских и -культовых сооружений, исходящими из повышенных требований новой эпохи. Не кочевническая, а городская культура предшествующей булгарской эпохи создала ту прочную основу, на которой была построена вся экономика и культура Казанского ханства, его столицы Казани. «Эти татары — образованнее других, так как они и возделывают поля, и живут в домах, и занимаются разнообразною торговлею»,— писал о казанских татарах С. Герберштейн, австрийский дипломат и путешественник, побывавший в Восточной Европе в 20—30-х годах XVI вв.

Не менее важное значение в градостроительстве Казани уделялось оборонному зодчеству. Мощная двухрядная дубовая стена с тяжелыми воротами, высокими «башнями и стрельницами — свидетельство высокого уровня военно-инженерного дела казанцев XV—XVI вв. Взять эту оборону одним приступом было невозможно, и воеводам Ивана Грозного пришлось потратить огромное количество пороха для взрыва этой стены. Потом тот же Грозный удивлялся мощности казанских укреплений — «смотряше стенные высоты и мест приступных и увилев удивися необычайной красоте стен крепости города». Требованиям эпохи в значительной степени отвечало и вооружение, хотя оно уступало русскому, особенно в огнестрельном оружии.

Несмотря на то, что такое оружие существовало в •тогдашней Казани (летописи отмечают пушки и пищали у казанцев), однако оно было в основном трофейным и сами казанцы плохо пользовались им. Главным оружием казанского войска было холодное оружие, и его разновидность говорила о достаточно широком распро-

 

Шлем, кольчуга, щит и сабля татарского военачальника — из Казани I половины XVI в. Госмузей ТАССР

179

странении оружейного дела: различные наконечники

стрел и копий, сабли разных форм, булавы, кистени и шестоперы, колчаны и щиты, шлемы и кольчуги. Некоторые виды этого вооружения выявлены археологически, часть из них упомянута в русских источниках и произведениях татарского народного фольклора.

Имеются некоторые сведения о благоустройстве города. Вышеприведенное сведение «Казанской истории» о расширении казанского посада и сооружении нового •острога свидетельствует о больших мероприятиях правительства в этой области. Татарским историком прошлого столетия М. -З. Хусайновым были записаны предания, по которым при хане Мамуке (1496—1497 гг.) расширилось строительное дело, увеличилась сеть городских базаров. Эти же предания свидетельствуют о прорытии Булака от Кабана до Казанки при хане Абдул-Латифе (1497—1502 гг.), в результате чего прежнее узкое русло небольшой речки стало полноводным. Тогда, очевидно, и образовался второй правый проток Булака, в отличие от прежнего, названного потом Гнилым Булаком.

По рассказам старожилов, при очищении Булака в начале XIX в. был открыт под слоем тины очень старый, толстый дубовый настил. Весьма вероятно, что эти остатки имеют отношение ко времени благоустройства этой речки. Прорытие и углубление Булака, помимо цели осушения местности и устройства водной защиты с западной стороны (с востока и севера текла Казанка), преследовали и другую важную цель — иметь летний торговый путь к нижнему посаду и к армянской слободе на Кабане.

Торговля в Казанском ханстве и Казани была сильно развита. Казань фактически заменила Булгар в качестве центра транзитной торговли между Востоком и Западом на Средней Волге. В Казани соединялись важнейшие торговые пути, здесь на Волге, на Гостином острове, каждый год проходила крупнейшая международная ярмарка. С целью лишить татар важных торговых позиций, в 1523 г. великий князь московский Василий III запретил русским купцам ездить на казанскую ярмарку и основал близ Нижнего Новгорода новую ярмарку, получившую позднее название Макарьевской. Однако, по словам С. Герберштейна, «от подобного перенесения ярмарки Московия ощутила столько же невыгоды, как н сами казанцы. Ибо следствием этого явились дорого

180

визна и недостаток в весьма многих товарах, которые привозились по Волге с Каспийского моря, из торжища Астраханского, а также из Персии и Армении» '.

Помимо основной ярмарки, в Казани происходили торги и в других местах, например, в упомянутом Гостином дворе, на Арском поле, нижнем посаде, которые являлись базарами внешней и внутренней торговли в течение года. Казань получала много ценных товаров из отдаленных стран и от ближайших соседей. Важнейшим торговым партнером Казани была Москва — оттуда и через нее из западных стран шли в Казань сукно, бумага, соль, некоторые виды оружия и конского снаряжения, бытовые товары, например, топоры, ножи, иглы, зеркала и т. п. С востока и юга получали шелковые ткани, дамасскую сталь, книги, изюм, вино, восточные пряности и другие заморские товары.

Из Казани вывозились в основном меха, рыба, мед, хлеб, кони, кожевенные, гончарные, кузнечные и ювелирные изделия. Часть этих товаров Казань сама получала от соседей, например, коней из Ногайской орды, некоторые виды мехового сырья — от северных племен. Основная же часть перечисленного ассортимента товаров являлась продукцией казанских ремесленников. Современники отмечают исключительное природное богатство казанской земли, ее богатство хлебом, скотом, медом, рыбой, дорогими мехами (С. Герберштейн, А. Курбский, автор «Казанской истории»).

Кожевенным ремеслом славилась средневолжская земля еще с булгарских времен. Юфть и сафьян, лучшие их сорта под названием «булгари» являлись одним из основных видов экспорта как Волжской Булгарии, так и Казанского ханства. Эти традиции сохранились и до настоящего времени — цветная национальная обувь казанских татар (знаменитые казанские ичиги) и сегодня пользуется большим спросом как в нашей стране, так и за рубежом. Из других видов ремесла необходимо упомянуть кузнечное и оружейное дело. Археологический материал, обнаруженный при раскопках Камаевского, Чаллынского городищ и Казанского кремля, свидетельствует о большом ассортименте изделий из черного и цветного металла: орудий труда и оружия, разных бы

¹ Герберштейн С. Записки о московитских делах. СПб., 1908, с. 157.

181

товых предметов, кузнечных инструментов, тиглей и большого числа железных и медных шлаков.

Археологические находки свидетельствуют также о развитии плотничьего и столярного дела (топоры, долота, стамески и другие инструменты, широком развитии гончарного производства, возникшего на основе булгарского. Казанские гончары изготовляли высококачественную лощеную орнаментированную посуду самых различных форм и назначений: хумы, кувшины, горшки, чашки, сфероконусы и многие другие виды простой и поливной керамики. В письменных источниках имеются прямые указания на наличие пошивочно-портняжного ремесла; они же сообщают о судостроении, когда пишут о военных ладьях, о «борзоходных стругах», о богато украшенном «струге царском». Существование строителей-каменщиков доказывается не только цитированными выше сообщениями современников о каменных зданиях в Казани, но и выявленными там археологическими находками. В строительном деле применяли камень, кирпич, цемент, орнаментальный гипс.

Весьма широкое развитие получила резьба по камню, выражавшаяся, помимо архитектуры, в изготовлении богато орнаментированных эпитафий первой половины

XVI в. Эпиграфика Казанского ханства родилась исключительно на основе булгарской эпиграфики, о чем прекрасно свидетельствует техника орнаментации и письма. В то же время казанская эпиграфика выделяется выразительностью и богатством резной орнаментации, четкостью моделировки мотивов и узоров, совершенством техники резьбы.

Высокого уровня достигло ювелирное искусство, изготовление различных украшений из драгоценных и полудрагоценных металлов. Работы казанских золотых и серебряных мастеров поражали автора «Казанской истории». Он сообщает о Мухаммед-Амине: «подела себе царь венцы драгия, и сосуды и блюда сребряныя и златыя, и царьский наряд драгий устрой» И при описании событий последующих периодов он неоднократно упоминал «множества злата и серебра, и жемчюгу, и камения драгого» и другие драгоценности у казанских царей и богатых сановников. Ханская казна за свое 100-летнее существование обогатилась ценнейшими ювелирными изделиями, о чем свидетельствует опись, про-

¹ Казанская история, с. 59.

182

 

Золотые поясные застежки — изделия казанских ювелиров I половины XVI в. Музей этнографии народов СССР

веденная князем Василием Серебряным в 1551 г. после ареста царицы Сююмбеки: «... преписавше цареву казну всю и до пороха, и запечатав самодержцавою печатаю, и наполнив до угружения 12 лодей великих, златом и

183

серебром, и сосуды серебряными и златыми, украшенными постелями, и много различными одеянми царьскими и воиньскими оружии всякими, и выела ис Казани преже царицы со инем воеводою в новый град (Свияжск — Р. Ф.) « К

К сожалению, эти драгоценности исчезли, и нельзя теперь восстановить ювелирное искусство Казанского ханства во всем его богатстве и разнообразии. Естественно, это искусство не утратило себя и нашло последующее развитие в искусстве казанских татар более поздних периодов, яркие образцы которых дают материалы традиционной этнографии казанских татар XIX — начала XX вв. Однако и от периода непосредственно Казанского ханства остались некоторые образцы изделий казанских ювелиров: три золотые поясные застежки крупного размера, выделяющиеся красотой форм, богатством и изящностью сканых узоров; пять серебряных амулетниц, также отличающихся изящностью сканого и зерневого узора — эти изделия находятся в Музее этнографии народов СССР в Ленинграде; некоторые образцы золотошвейной вышивки и золотые пуговицы из фонда Госмузея ТАССР; хранящийся в том же музее богато орнаментированный кувшин-кумган. Нельзя также не упомянуть знаменитую «Казанскую шапку» — золотую царскую корону. Считают, что она сделана по приказу Ивана Грозного для последнего казанского хана Едигера. Некоторые предполагают, что корона была сделана в Москве приехавшими из Казани татарскими ювелирами. По мнению искусствоведа Ф. X. Валеева, шапка по своему облику, характеру трактовки форм деталей, системе инкрустации определенными самоцветами, технике чернения, орнаментальными мотивами и узорами из них является произведением татарских ювелиров первой половины XVI в. Поддерживая это мнение, хочется сказать, что Иван Грозный едва ли заботился о Едигере, последнем хане Казани перед ее взятием, правившим менее полугода. К тому же прекратились всякие связи между московским правительством и Казанью после прихода к власти Едигера, которого пригласили из Астрахани сами казанцы (как известно, после взятия Казани Едигер был крещен и послан в монастырь —в крещении Симеон). Можно предположить, что шапка была собственностью казанского двора и именно она была увезена вместе с ханским жез-

¹ Казанская история, с. 98.

184

 

«Казанская шапка» — золотая корона XVI в. Оружейная палата

лом и знаменем в Москву, о чем сообщают русские летописи.

Нельзя, конечно, полагать, что вс£ ремесленники и ювелиры Казани первой половины XVI в. были только татарскими. Среди них, бесспорно, были представители и других народов, в первую очередь, русские. Период Казанского ханства является временем большего сближения с Русью, чем период Волжской Булгарии. Да и влияние русского искусства было значительно сильным, чем раньше. Можно полагать, что часть казны составляли драгоценности, поступившие тем или иным путем

185

из других стран, в том числе и из Руси. Однако при всем этом, главными мастерами в изготовлении этих драгоценностей были свои — казанские, и ювелирное дело здесь в XV—XVI вв. стояло на высоком уровне.

Достаточно широкую распространенность получила письменность, основанная на арабском алфавите, появившемся еще в период Волжской Булгарии с начала X в. Грамоте обучались в мектебе (начальная школа) и медресе (средняя школа); вероятно существование и медресе высшего типа — медресе Кул-Шерифа. Грамота необходима была в первую очередь представителям администрации и духовенства, но и среди прочих горожан, главным образом среди купцов и ремесленников, она также имела распространение. На этой грамоте писались официальные документы внешнеполитического характера, деловые бумаги, разные ярлыки, эпитафии, книги.

Большая часть литературы носила, естественно, религиозный характер, что было в целом присуще средневековью, но существовала в Казани и светская литература. Среди казанцев выдвинулись такие поэты, как Мухамедьяр, Эмми-Камал (первая половина XVI в.), Мухаммед-Эмин (конец XV—начало XVI вв.), Гариф-бек (середина XVl в.). О достаточно высоком уровне развития поэзии свидетельствует творчество Мухамедьяра, который в своих поэмах «Тухфаи-мардан» («Дар мужей» — 1539 г.) и «Нуры-содур» («Свет сердец» —• 1542 г.) проводит идею справедливости и верного служения народу. Кроме названных, в Казани было много других придворных и народных поэтов. Мухамедьяр писал, что от поэтов в городе стало тесно.

Кроме письменной литературы, последующее развитие получило и устное народное творчество. Легенды и предания о возникновении Старой и Новой Казани своим происхождением, несомненно, связаны с этим периодом. Литературоведы относят к периоду Казанского ханства такие произведения эпического характера, как «Алпамыш», «Чура-батыр», «Джик-Мэргэн», «Ханэкэ-Солтан байты» и др. В казанский период получил широкое распространение героический эпос «Идегей».

И среди представителей высшего класса и в народе популярностью пользовалась вокальная и инструментальная музыка, основанная на пентатонике (гамма из пяти тонов). Татарские протяжные народные песни имеют глубокие корни и, естественно, пелись они в пе

186

риод древней Казани. Автор «Казанской истории» слушал, как казанцы в осажденном городе «играния по своему обычаю, и бяше слышати играния их, яко некая плачевна вещь совершается...» Но были не только грустные, протяжные песни. Тот же автор раньше видел у казанцев и другое: веселье и задор — «И радоватися и веселитися почаща, лики творяще, и прелестный песни поющи, и плешущи руками, и скачущи, и пляшущи, и играющи в гусли своя, и в прегудница ударяющим...» ’ Эти песни и пляски сопровождали народные праздники и гулянья, которые часто бывали в окрестностях Казани, на Царевом лугу и на Арском поле. Источники сообщают, что на этих праздниках участвовали все — и цари, и «гражане вси, мужи и з женами, гуляюще...» Это, конечно, были праздники типа позднейших джиинов и сабантуев.