Самым основным аргументом, свидетельствующим о чувашеязычности волжских булгар, считаются чувашские слова и выражения, обнаруженные на булгарских надгробных памятниках. На некоторых каменных стелах, сохранившихся на территории бывшей Волжской Булгарии, встречаются написанные арабскими буквами чувашские слова, перемежающиеся с арабскими молитвенными текстами. Обнаружил их впервые в прошлом веке X. Фейзханов, который тогда же опубликовал об этом статью в "Известиях Императорского археологического общества"². О существовании таких надписей знали исследователи и до Фейзханова, но принимали их за арабизмы и пытались отождествлять с созвучными арабскими словами. Фейзханов не только указал на их чувашское происхождение, но и расшифровал тексты эпитафий на материале чувашского языка. В результате он пришел к выводу о влиянии чувашского языка на язык эпитафий волжских булгар.

Ознакомившись с этой публикацией, небезызвестный профессор Казанской духовной академии Н.И. Ильминский решил тоже принять участие в этом важном открытии. Не утруждая себя изучением самих надгробных памятников на местности и выявлением их этнической принадлежности, он сразу [14] же написал статью о своих суждениях по поводу открытий Фейзханова и поспешил опубликовать ее в следующем же номере указанного издания³. Смысл его статьи сводился к тому, что коль на булгарских памятниках обнаружены чувашские слова, значит, булгары говорили на чувашском языке, и, следовательно, потомками булгар следует считать чувашей, а не казанских татар. Хотя в публикации Фейзханова говорилось о расшифровании им трех надгробных эпитафий, из которых только две содержали чувашские слова, а третья была написана на обычном тюркском языке без чувашизмов, но Ильминский повел речь лишь о чувашеязычных памятниках, как будто других не существовало. Эта дезинформация ввела в заблуждение многих историков и лингвистов, которые, не имея возможности лично ознакомиться с исходными материалами эпиграфики, поверили Ильминскому на слово и стали повторять его выводы. То, что Ильминский рьяно взялся за булгаро-чувашскую теорию, объясняется его служебным миссионерским стремлением показать татар чувашам, марийцам, удмуртам и другим не коренными, а пришельцами, завоевателями края, чтобы эти народы быстрее отказались от исторической ориентации на мусульманство татар, беспрепятственно приняли христианство.

Основным разработчиком распространенной ныне булгаро-чувашской концепции вслед за Ильминским стал его преемник Н. И. Ашмарин, опубликовавший в 1902 году свой труд "Болгары и чуваши" ⁴ и посвятивший затем всю свою жизнь разработке чувашского языкознания применительно к высказываниям Ильминского. Если Ильминский выдвинул свои "выводы" лишь как догадку, то Ашмарин разработал целую концепцию, развивающую его идеи. Как и Ильминский, Ашмарин отлично знал, что существуют не только чувашоязычные, но и обычно-тюркоязычные эпитафии, но упорно продолжал утверждать только о чувашеязычности булгарской эпиграфики. Поскольку это утверждение не согласуется с реальными данными эпиграфики, он всю жизнь лавировал и многократно менял свою концепцию, стараясь уберечь ее от разоблачения. Сперва он утверждал, что булгарам принадлежали обычно-тюркоязычные эпитафии, а чувашеязычные [15] эпитафии были написаны их союзниками, суварами. Но когда убедился, что именно на обычно-тюркоязычных памятниках встречаются тахаллусы "ас-Сувари", то стал утверждать о разновременности двух типов эпитафий, что де чувашеязычные памятники были написаны булгаро-суварами раньше, когда они еще говорили на чувашском языке, а обычно-тюркоязычные написаны позже, когда булгары переняли обычнотюркский язык. Затем обнаружилось, что и такое объяснение невозможно, потому что датировки самих памятников показывают, что некоторые тюркоязычные эпитафии написаны даже раньше, чем чувашеязычные; тогда Ашмарин стал утверждать, что оба типа надгробий являются одновременными, но написаны они на разных языках, что тюркоязычные написаны на разговорном языке булгар, а чувашеязычные - на литературном или "культовом" языке булгар ⁵. А когда разобрался, что и такая трактовка невозможна, потому что оба типа памятников относятся к атрибутике культа, и, следовательно, не могут быть разграничены по этому принципу, тем более что культовым языком у булгар был арабский, он стал утверждать, что тюркоязычные памятники принадлежали вовсе не булгарам, а чагатайцам и написаны на чагатайском языке ⁶, хотя всем известно, что тоже не соответствует действительности. Кроме того, Ашмарин до конца своей жизни так и не смог объяснить, почему чувашеязычные памятники появились только после монгольского нашествия и вскоре исчезли, почему они распространены не на всей территории бывшей Булгарии, почему их очень много было изготовлено за короткий промежуток времени и т. д.

Несмотря на все эти недостатки, концепция Ашмарина все же не была тогда отвергнута, так как сама проблема эпиграфики оставалась слабо изученной. По этой же причине концепцию эту без должной критики восприняли даже такие всемирно известные ориенталисты, как 3. Гомбоц, К. Томсен, О. Прицак, И. Бенцинг, А. Рона-Таш и Ш. Фодор (Венгрия), К. Менгес и П. Гольден (США) и др. Особенно горячо поддерживали концепцию Ашмарина наши отечественные ученые С. Е. Малов,А. Н. Самойлович, Н. Н. Поппе, М. П. Петров, Н. А. Баскаков, Б. А. Серебренников, М. Р. Федотов, В. П. Денисов, В. Ф. Каховский, В. Д. Димитриев и многие другие, которых сейчас называют "ашмаринистами". [16]

Разоблачение ошибок Ашмарина и его последователей стало возможным лишь в наше время благодаря новейшим исследованиям эпиграфистов Н. Ф. Калинина, Г. В. Юсупова и др. В частности, проф. Калинину принадлежит заслуга в сборе и систематизации большого количества булгаро-татарских надгробных памятников, которых он четко подразделил на две группы: тюркоязычные эпитафии назвал "памятниками 1-го стиля", а чувашеязычные -"памятниками 2-го стиля". Калинину же принадлежит заслуга в составлении первого в истории каталога (альбома) булгаро-татарских эпитафий ⁷. Г. В. Юсупову принадлежит заслуга в составлении и публикации первой в истории капитальной монографии по булгаро-татарской эпиграфике ⁸.

В дело изучения языка надгробных памятников волжских булгар большой вклад внесли еще и Воробьев Н. И., Малов С. Е., Булатов А. В., Рона-Таш, А. Фодор, Прицак О., Хакимзянов Ф. С, Мухаметшин Д. Г., Текин Т., Закиев М. 3. и др.⁹ В работах этих авторов мы находим различные толкования лексических единиц памятников как 1-го, так и 2-го стиля различные отношения к булгаро-татарской и булгаро-чувашской теориям.

Благодаря работам этих ученых было окончательно прояснено, что единой булгарской эпиграфики действительно не существует, что есть два типа разноязычных мусульманских эпитафий, из которых одни написаны на обычном татарском з-языке, а другие - на старочувашском р-языке.

Надгробные памятники 1-го стиля наиболее хорошо изучены, и представляют собой типичные мусульманские надгробные стелы с богатой орнаментовкой и изящно оформленной арабской надписью. Верхние кромки этих стел, как правило, закруглены или же килевидно заострены, как это делалось и в других мусульманских странах. Орнаменты и надписи на них вырезаны рельефно, в виде выступов, и тщательно загравированы. Буквы выведены затейливым почерком сульс и насх. Всего таких памятников обнаружено около 150 экземпляров. Распространены они в основном на территории [17] Татарской республики, но отдельные экземпляры найдены также в Башкирии, в Ульяновской, Самарской и Оренбургской областях, т. е. на всей территории бывшей Волжкой Булrарии. Судя по их датировке, памятники такие существовали очень долго. Один из ранних памятников данного стиля, обнаруженный на пороге церкви села Ямбухтино Татарстана и описанный Ахмеровым, датировался 1244 годом¹⁰. Еще более ранний памятник из Билярска, описанный Н. П. Рычковым, но не сохранившийся до наших дней, датировался 1173 годом и тоже относился, по-видимому, к 1-му стилю, так как датировки надгробий 2-го стиля, написанные на р-языке, до Фейзханова (1863 г.) обычно не расшифровывались¹¹. В эпоху Золотой Орды памятники эти существовали параллельно с вновь появившимися памятниками 2-го стиля, а затем продолжали бытовать и в эпоху Казанского ханства и позже. Надписи на этих памятниках весьма многословны: сначала приводится молитвенная формула на арабском языке, затем следует имя погребенного с указанием его родословной, званий и земных заслуг, а в конце приводится дата смерти, написанная на обычном тюркском языке. Например: ...Fаtimа-еlči bintе Аjüb ibn Мäčkä ibn Junуs äl-Воlgаri... jеgrmi iki jäšindä vаfаt bоldу... hižrätdän jеtе jüz on bеrdä... "Фатима-елчи дочь Аюпа сына Мэчкэ сына Юсуфа Булгарского скончалась в 22 года... пo xиджpи в 711гoдy..." (т. е. в 1311 году). Вот еще пример: ... ğаlimlаrni tärbiä qуlğаn hаm аlаrnу sügän mäsčitlär ğуjmаrät qуjlğаn... tаmğаčу Jbrаhim äs-Suаri vаfаt bulğаn, bu-tаrih jеti jüz un türtеnčеdä, žumаdi... аjуnуŋ un аltуnčу köni irdi....... "содержатель и любящий ученых, строитель мечетей, сборщик пошлин Ибрагим ас-суари скончался, это было в 714 году истории в месяц джумади четвертого числа..." (в 1314 году).

В этих эпитафиях мы встречаем собственно булгарские тахаллусы (ал-Болгари и ас-Суари), а имена погребенных, включая имена их отцов и дедов, почти все являются мусульманскими. Язык памятников обычнотюркский, на основе которого сформировался затем татарский национальный литературный язык.

Памятники 2-го стиля представляют собой небольшие надгробные плиты, размерами примерно 120X60 см, име-[18] ющие обычно грубую внешнюю отделку и короткие эпитафии. Надписи на них сделаны не рельефными, а врезанными в камень буквами. Кроме того, в отличие от памятников 1-го стиля, памятники эти имеют форму прямоугольника (без заостренного верха), чем напоминают древние чувашские языческие надгробия. Однако, если чувашские каменные надгробия имели на лицевой стороне лишь традиционные выемки и тамгу погребенного, то для памятников 2-го стиля характерны арабская надпись и несложный орнамент. Чтобы придать такой прямоугольной плите вид мусульманского надгробия с острым верхом, у ее верхней кромки с лицевой стороны рисовали так называемую "арку с плечиками", т. е. снимали фаску по углам плиты выше дугообразно проведенной линии, и тем самым передняя плоскость плиты обретала как бы заостренный верх и вид михраба древних мечетей, хотя задняя сторона ее оставалась прямоугольной. Ниже такой арки вырезывали несложный орнамент в виде восьмилепесткового цветка ромашки, а текст эпитафии писался под орнаментом. Надписи делали всегда угловатым почерком куфи или полукуфи. Как по своей внешней форме, так и по тексту эпитафий, памятники эти не имеют себе аналогов в остальном мусульманском мире, кроме как в Дагестане. Существовали они весьма недолго: в эпоху булгарского ханства их еще не было, и появились они уже после нашествия монголов: самый ранний памятник датирован 1281 годом ¹² и самый поздний 1361 годом¹³, после чего они внезапно исчезли и больше не появлялись. Несмотря на такое кратковременное существование, изготовлено было их очень много (описано более 200 экземпляров), что намного превышает количество одновременно изготовленных памятников 1-го стиля. Наибольшее количество их было изготовлено в 1313-1342 годах, т. е. в дни царствования золотоордынского хана Узбека. Распространены они на небольшой территории, в радиусе около 150-200 км вокруг низовья Камы, а на дальних окраинах Булгарии и в других улусах Золотой Орды они не обнаружены. Находятся они, как правило, на татарских кладбищах или вблизи татарских селений, а в чувашских селениях и на территории Чувашии не обнаружены, за исключением трех пограничных с Татарией селений (Байглычево, Байтеряково, Полевые Бикшики). Характерно, что территориально они не изолированы от [19] памятников 1-го стиля: в одних и тех же селениях, на одних и тех же кладбищах обнаружены памятники как 1-го, так и 2-го стиля; были даже случаи, когда на могиле отца находился памятник 1-го стиля, а на могиле его сына - памятник 2-го стиля.

Особо следует сказать о языке этих эпитафий. Все они написаны на смешанном арабско-тюркско-чувашском языке: сперва приводится какой-нибудь аят из Корана на арабском языке, затем следует имя и отчество погребенного (притом имена погребенных как правило, мусульманские, а отчества зачастую тюркские, т. е. языческие); булгарских тахаллусов "аль-Булгари", "ас-Сувари" не имеется; в конце эпитафий на тюрко-чувашском языке приводится дата смерти. Например: Äl-хökmü li-l-lahi-l-gäliji-l-käbiri. Jljаs аuli Jsmаgil аuli Мöхämmäd bälüкü. Räxmätü-l-lähi gäläjhi räхmätän vаsigätän. Таriха žеti zür аltуšу žаl zu-1-qagidä аjху išnа äči. Čаrimsän sуvnа bаrsа v(i)lti. "Суд бога всевышнего, великого. Памятник Мухаммеда, сына Исмагила, сына Ильяса. Милостью бога всевышнего, безграничного, по летосчислению в семьсот шестом году, в месяце зулькада свершилось. Умер, отправившись на реку Черемшан". Притом последняя фраза "Умер, отправившись на реку Черемшан" написана почти на чувашском языке и соответствует нынешнему выражению: "Черемшан шывне пырса вилче". Поскольку такие чувашеязычные части эпитафий крайне лаконичны, лексический состав их весьма небогат. Среди типичных чувашизмов часто повторяются слова: žаl "год", аjх "месяц", ärnä "неделя", ärnäkön "пятница", kiči-ärnäkön "четверг", хаnkön "среда", хуs-kön "воскресенье" (?), ärnäbаš-kön "понедельник" (?), bälük "памятник", šуv "вода", jаl " селение", isnä "внутрь", mün "большой", böčök "маленький", аšli "старший", аčkä "отец," küköžа "дед по матери", оуl или уul "сын", хir или hir "дочь", hirхum "невольница", vеč "три", tuаt "четыре", biаl или bеl "пять", žеti "семь", säkär "восемь", tохr или tохуr "девять", vоn "десять", žiаrm "двадцать", оtуr "тридцать", хуrух "сорок", säkärvоn "восемьдесят", tохуrvоn "девяносто", žür "сто", žеt-žür "семьсот", tuаtm "четвертый", biаlm "пятый", žiаrminš "двадцатый" и т. д. Из этих примеров уже видно, что язык этих эпитафий, как и чувашский язык, отличался, во-первых, ротацизмом, то есть закономерным замещением з - р в ауслауте и инлауте (вместо ädinä употреблялось ärnä "неделя", вместо säkiz - sakar "восемь", вместо tоqуz - tохуr "девять", вместо žüz — žör "сто" и т. д.); и, во-вторых, отличался ламбдаизмом, то есть заме-[20] щением ш - л: вместо biš употреблялось bеl "пять", вместо еšiк употреблялось еliк "дверь" и т. д. Иными словами, если язык эпитафий 1-го стиля, как и все прочие тюркские языки был з-ш-языком (сокращенно з-языком), то язык эпитафий 2-го стиля, как и чувашский, был р-л-языком (сокращенно -р-языком). Кроме того, языку эпитафий 2-го стиля, как и чувашскому, были присущи и другие особенности монгольских языков. В частности, в нем, как и в монгольском, отсутствовали анлаутные k, q; поэтому вместо qуrуq употреблялось хуrух "сорок", вместо kуz употреблялось хir "дочь" и т. д.

Кому же принадлежали эти памятники двух совершенно разных типов?

Если взять памятники 1-го стиля, написанные на з-языке, то нетрудно догадаться, что они принадлежали волжским булгарам и их нынешним потомкам - волжским татарам. Об этом свидетельствуют и язык, и содержание этих эпитафий, и формы самих памятников, и даже их датировки. Правда, Н. И. Ашмарин и его последователи пытались утверждать, что они написаны на джагатайском (староузбекском) языке и следовательно должны принадлежать среднеазиатским тюркам ¹⁴, но это явно нереально. Нереально также утверждение В. Ф. Каховского, В. Д. Димитриева и М. Р. Федотова о принадлежности эпитафий 1-го стиля пришлым золотоордынским татарам и их потомкам¹⁵, ибо в период появления ранних памятников этого стиля в Булгарии не было еще массового переселения монголо-татар, поскольку почти до середины XIII века здесь велась повстанческая борьба с завоевателями. Но если бы даже монголо-татары тогда появились в Булгарии, то все равно не могли они ставить мусульманские надгробия, так как были еще язычниками и исламизация их началась лишь при золотоордынском хане Берке. Даже сам факт принадлежности этих эпитафий мусульманам говорит за то, что они принадлежали именно булгарам, ибо в домонгольский период в Волго-Камье не было иных мусульман, кроме булгар. И, наконец, о принадлежности их булгарам говорят содержащиеся в них собственно булгарские тахаллусы "аль-Болгари" и "ас-Сувари" ¹⁶, которых никто, кроме булгар, написать не [21] мог. Так что памятники 1-го стиля -это, несомненно, творения булгар и их поздних потомков - татар.

Ну, а кому же принадлежали памятники 2-го стиля? Если быть объективными, то и здесь ответ довольно простой: поскольку написаны они на тюрко-чувашском языке, значит и принадлежали они чувашам - никто же иной не мог сочинять чувашские эпитафии. Сомнения в этой очевидной истине возникают обычно в связи с тем, что памятники эти принадлежали мусульманам, а чуваши были в прошлом язычниками, принявшими позже христианство. Из-за этого несоответствия памятники эти приписывают булгарам. Авторы, придумавшие эту булгаро-чувашскую версию, почему-то забывают, что не все чуваши были в прошлом язычниками, что были среди них и мусульмане. Они и изготовляли мусульманские надгробия с арабо-чувашскими надписями. Жили они обычно среди своих единоверцев-мусульман и после утраты своего чувашского языка естественно растворялись среди булгар и татар. Поэтому они не сохранились. Они исчезли с исторической арены после 1749 года, когда был принят высочайший указ Российского Сената о преследовании чувашей и других инородцев за переход в магометанство.

Известно, что домонгольские булгары исповедовали ислам ханифатского толка и вообще не практиковали сооружение надгробных памятников. Они, как и многие среднеазиатские тюрки, верили, что чем быстрее исчезнут следы земной жизни человека, чем быстрее сравнится его могильный холм с землей, тем быстрее приобщится его душа к Аллаху. Поэтому в домонгольской Булгарии надгробные памятники были крайней редкостью. Их изготовляли лишь иноземные мастера и ставили на могилах немногих приезжих купцов и проповедников ортодоксального ислама. А после монгольского нашествия, когда страну наводнили иммигранты с юга, обычай ставить памятники стало массовым явлением, чему способствовали, по-видимому, и пришлые священнослужители, занявшие в здешних приходах пустующие вакансии вместо перебитых монголами булгарских мулл. Изготовлением каменных надгробий стали заниматься, по-видимому, в основном чувашеязычные камнетесы, сделавшие это занятие своим ремеслом.

Однако, находясь в гуще булгар, эти чуваши-месельмены постепенно подвергались ассимиляции местным населением и уже во втором или третьем поколении стали терять свой [22] чувашский язык. Это видно из появившихся в их эпитафиях булгарских слов типа äti/ärdi "было", tуndуjу - тындыйы "успокоился", jаtуjу - йаттыйы "слег" и т. д., которых нет в чувашском языке. Тогда же появились так называемые "эпитафии-билингвы", написанные частично на чувашском, частично на булгарском языках. Например, на чистопольском кладбище найден изготовленный в 1311 году памятник некоему Исмагилу, сыну Мажар-Казый, на котором, по мнению специалистов, хвалебная часть эпитафии написана на булгарском з-языке, а датирующая часть - на чувашском р-языке ¹⁷.

То, что пaмятники-2-ro стиля написаны не на чистом чувашском, а на смешанном обычнотюркском и чувашском языке, ясно видно из лексического анализа тюркских слов всей эпитафии 2-го стиля.

Одному из авторов этой книги не раз приходилось подвергать лексическому анализу булгарскую эпиграфику 2-го стиля¹⁸. Так, в книге венгерского ученого А. Рона-Таша ¹⁹, которая посвящена исследованию языка только этой части булгарской эпитафии, можно выделить 50 тюркских слов и арабских заимствований, в той или иной степени сохранившихся в чувашском и татарском языках: ахирәт, алты, алтышы, айхы, улы (ывале), былтыйы, бакый, баттыйы, блеҗе, белүе ки, берү, береҗе, биәлем, дөньядан (дөньяран), ике, икеше, әллү, иҗе-ите, фани, һиҗрәтдән (hиҗрәтрән), hир, хырых, hирхум, әрне, җал, җиерме, җиермеше, җиете, җиетеше, җүр, күчдие, көн (күән), мөхәррәм, рәҗәп, рамазан, сәфәр, сәкер (сәкед), тарих, тындыйы, тухыр, туатм, вафат, уан (ун-ван), уным (выным), уҗем (вичем), утыр (утыд), зират, алла рәхмәте, инша алла, бисмилла.

Для анализа слова из эпитафии берутся обычно выборочно, т. е. только те, которые могут иметь какое-то отношение к соответствующим чувашским лексемам и доказать близость языка эпитафии к чувашскому языку. Кроме того, из сферы сравнения обычно исключают татарский (особенно разговорный) язык, который сформировался на территории Булгарского государства и имеет непосредственное отношение к [23] языку булгарской эпитафии. В лучшем случае включают или древнетюркский язык или тюркский литературный язык. Такой методики исследования, введенной в свое время Н. И. Ашмариным, придерживаются все сторонники булгаро-чувашской теории. От этой традиции не отказываются даже в новейших исследованиях²⁰. Наш вариант лексического анализа выглядит так:

1. 15 заимствованных из арабского языка слов эпитафии вошли в словарный фонд татарского языка, активно применялись в старотатарском и применяются в современном татарском языке, проникли даже в разговорный язык. Если бы чувашский язык представлял собой продолжение булгарского языка, то в нем сохранилось бы хоть одно из этих заимствований.

2. Все другие слова тюркского корня в той или иной форме можно найти как в татарском, так и в чувашском языке, кроме, пожалуй, двух: блеже (пятый), туатм (четвертый). Этих корней в таком значении в татарском нет. Корень слова блеже сохранился в слове беләк (рука). Корень второго слова туатм восходит, вероятно, к слову дүрт, получившему значительное изменение в бесписьменной диалектной речи. Как бы то ни было, эти два слова сохранились более отчетливо в чувашском языке.

3. 22 слова, сохранившиеся как в татарском, так и в чувашском языке, по фонетическому облику значительно ближе к их татарским разговорным соответствиям: алты, алтышы, улы, былтыйы (булды ийе), баттыйы, белүе ки, берү, береҗе, ике, икеше, ите (иҗе-ийе), җал (җыл), җиерме, җиермеше, жиете, җиетеше, күчдейе, көн, тындыйы, уын, уыным, үҗем (өчем).

4. 11 слов, сохранившихся как в чувашском, так и в татарском языке, по фонетическому облику значительно ближе к их чувашским эквивалентам: айхы, биэлем, эллү, хырых, һир-хум, сэкр, тухр, җур, утыр, ирне, һир.

Таким образом, первый вариант лексического анализа приведенных слов дает следующую картину. Сохранились только в татарском языке - 30 процентов, только в чувашском - 4 процента слов. Остальные 66 процентов слов наблюдаются в обоих языках, однако из них 23 значительно ближе татарскому языку. В итоге, из 50 слов эпитафии тяготеют к татарскому языку 74 процента, т.е. три четверти, к [24] чувашскому - 26 процентов, т. е. всего четвертая часть. Это и естественно: анализ любого древнего тюркского текста может дать аналогичную картину, ибо татарский и чувашский языки являются тюркскими. Поэтому из анализа должен быть сделан вывод о том, что эпитафии 2-го стиля изготовлены чувашами-мусульманами, которые находились на стадии обулгаривания.

Окончательная ассимиляция чувашей-месельмен произошла где-то в 60-х годах XIV столетия, так как самый последний памятник, написанный на чувашском языке, датировался 1361 годом. Притом исчез этот тип памятников весьма внезапно, что трудно объяснить лишь ассимиляционными процессами, поскольку лингвистические процессы в обществе не совершаются мгновенно. В 1361 году Булгарский улус был полностью разгромлен войсками золотоордынского князя Булат-Тимура, что и послужило, по-видимому, непосредственной причиной исчезновения традиций ортодоксов. Именно тогда прекратилось производство каменных надгробий как первого, так и второго стили. После этого лишь спустя двадцать лет, то есть в 1380-х годах снова стали появляться каменные стелы, но уже смешанного типа и без чувашизмов. Очевидно, к тому времени новое поколение мастеров полностью утратило свой чувашский язык. Хотя отдельные представители чувашского народа переходили в ислам и после этого, но делали это уже не целыми общинами, а лишь поодиночке и притом заранее владея татарским языком. Поэтому более поздние эпитафии писались исключительно только на булгаро-татарском или на арабском языке.

Сам обычай сооружать каменные памятники пришел в мусульманский мир еще от древних иудаистов, фетишировавших камень как место очищения души умершего. В наших краях этот обычай распространился сперва в Хазарском каганате, среди ортодоксальных мусульман, обитавших преимущественно в Северном Дагестане. Поэтому А. Г. Мухамадиев справедливо считает, что в Булгарию этот обычай привнесли хазарские последователи ортодоксального ислама - мухаккикы. И язык эпитафий 2-го стиля он считает древнехазарским. Элементы чувашского языка "в эпитафиях 2-го стиля, - пишет он, - являются сохранившимися крупинками хазарского языка ²¹. Ошибочным в этом высказывании [25] Мухамадиева может быть лишь то, что инициативу привнесения эпиграфических традиций в Булгарию он приписывает исключительно только верховным шейхам Золотой Орды, служившим при ханах Берке и Тудай-Менгу, и забывает при этом о многочисленных саксинских иммигрантах, наводнивших в XIII в. Волжскую Булгарию, среди которых, бесспорно, могли быть хазары, предки чувашей и др. То, что не только по инициативе золотоордынских шейхов появилась эта традиция в Булгарии, говорит тот факт, что распространилась она не во всей Золотой Орде, а лишь в Булгарском улусе и притом не при ханах Берке и Тудай-Менгу, а в основном уже позже, при хане Узбеке.

Палеографический тип эпитафий 2-го стиля формировался на территории самой Булгарии вследствие слияния привнесенных с юга, по-видимому, дагестанских эпиграфических традиций с традициями сооружения местных чувашских языческих надгробий. Во внешнем очертании памятники эти сохранили прямоугольную форму чувашских каменных надгробий, а в текстах эпитафий и в стиле арабского письма переняли дагестанские традиции. По словам эпиграфистов Мухаметшина и Хакимзянова, с аналогичными памятниками из Дагестана их связывает прежде всего "палеографическое сходство отдельных букв при написании куфическим почерком" ²².

Из Дагестана же пришел обычай ставить каменные памятники бедным людям. Известно, что в средневековом Дагестане существовал обычай ставить каменные надгробия всем умершим правоверным мусульманам, независимо от их имущественного положения. Притом изготовление надгробий и погребальных саванов для неимущих бедняков возлагалось на безземельных дехканов за пользование ими вакуфными земельными угодиями ²³. Похоже, что этот же обычай был привнесен и в Булгарию. Об этом свидетельствует появление в крае множества примитивных надгробий. Около 60-70% всех памятников 2-го стиля было посвящено небогатым людям, не имевшим ни громких титулов, ни длинных родословий - на их памятниках писали лишь несколько слов: "Суд Аллаха. Мамли, сын Гали, памятник", "Суд Аллаха. Сары, [26] дочери Баки, памятник" и др. На некоторых памятниках встречаются также звания рабов и рабынь - хum и hiri-хum: «Хäsän аulу хum Gömär...», "Gаli hiri-хum Аjух..." и т. д. Поэтому утверждение ашмаринистов о принадлежности этих памятников "знатным феодалам" не оправдывается. Об этом же свидетельствует большое количество одновременно сооруженных памятников: за какие-то 80 лет на небольшой территории было сооружено бессчетное множество примитивных памятников 2-го стиля. Позднее, после присоединения края к России, этими памятниками прудили пруды, мостили дороги, закладывали их в фундаменты церквей, часовен и других сооружений, но все же до наших дней сохранилось около 350 памятников обоего стиля. Разумеется, такого количества "знатных феодалов" в Булгарии не могло быть.

Судя по фактуре изготовленных памятников, на территории Булгарского улуса работали в основном три гильдии чувашеязычных мастеров-камнерезов. Одна из них промышляла в центре Булгарии и в ее столице, другая - в Жукотинском княжестве (на территории нынешних Чистопольского и Аксубаевского районов) и третья - в Керменском княжестве, на Вятке, где изготовляли стелы с полукруглым верхом и солярическим орнаментом в виде размытых лепестков ромашки. В столице Булгарии некоторые надгробия были изготовлены, по-видимому, теми же камнерезами, которые строили и городские здания, ибо на них зафиксированы одни и те же детали орнаментов, выполненные одинаковой техникой.

Судя по текстам эпитафий, месельменские мастера изготовляли памятники не только для своих соплеменников, но и для представителей других народов, о чем свидетельствуют такие нисбы на эпитафиях, как «Таtаr Вältük хiri Хаžimа...» «Тörökmän Мöхämmäd аulу...» «Мuхšу Badan...» «Маri хum...» и т. д. То, что наличие чувашизмов на таких памятниках не препятствовало установлению их на могилах иноплеменников, можно объяснить, очевидно, безграмотностью большинства тогдашнего населения, не различавшего чувашизма от арабизмов и фарсизмов. Чтобы завуалировать заметные чувашизмы, резчики иногда умышленно портили тексты эпитафий, проставляя многочисленные точки сверху и снизу букв. Но для особенно разборчивых заказчиков те же мастера писали эпитафии и на других языках. Поэтому на одних и тех же кладбищах иногда встречаются как чувашеязычные, так и тюркоязычные памятники, установленные вместе. [27]

Таким образом, зная о чуваше-месельменском происхождении эпитафий второго стиля, можно по-настоящему понять и объяснить все странные особенности этих средневековых памятников. С позиций же ашмаринистов, рассматривающих те же памятники как булгарские творения, невозможно было понять ни времени, ни места появления памятников, ни особенностей их языка и типологии, а главное, оставались непонятными причины несоответствия языка эпитафий с языком остальных булгарских письменных памятников той же эпохи. Поэтому компетентные исследователи с самого начала рассматривали эти памятники как творения исламизированных чувашей. Впервые такую мысль высказал еще в 1887 году В. В. Радлов на IV-м археологическом съезде России, где, возражая Ильминскому, доказывал, что чувашеязычные эпитафии написаны самими "чувашами-мухаммеданами", прошедшими "мухаммеданские школы" ²⁴. В 1909 году аналогичную мысль высказывал Г. Ахмеров, ссылаясь на более раннее появление в крае тюркоязычных эпитафий ²⁵. В 1920 году эту же мысль повторил Н. Ф. Катанов в своей работе "Чувашские слова в болгарских и татарских памятниках" ²⁶. Затем, в 1923 году к такому же выводу пришел, исследуя древнетатарскую литературу, Гали Рахим ²⁷. Ныне к такому же выводу с различных позиций приходят в своих публикациях М. 3. Закиев²⁸, К. М. Мусаев²⁹, Г. Ф. Саттаров³⁰, А. Г. Мухамадиев³¹, Я. Ф. Кузьмин-Юманади и многие другие авторы, не признающие чувашеязычность волжских булгар.

1 В данной главе использованы материалы ранее опубликованных работ авторов: Закиев М. 3. Татар халкы теленең барлыкка килүе, Казан, 1977; Его же. Проблемы языка и происхождения волжских татар. Казань, 1986; Кузьмин-Юманади Я. Ф. О чувашизмах в булгарских эпитафиях (см. сборн. "Истоки татарского литературного языка". Казань, 1988, стр. 72-87).
2 Фейзханов X. Три надгробных болгарских надписи. - Известия Императорского археологического общества. Т. 4. СПб., 1863, стр. 395-403.
3 Ильминский Н. И. О фонетических отношениях между чувашским и тюркским языками. - Известия Императорского археологического общества. Т. 5. СПб., 1865, стр. 80-84.
4 Ашмарин Н. И. Болгары и чуваши. - Известия Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете. Т. 18. Казань, стр. 1-232.
5 Ашмарин Н. И. Указанное соч., стр. 123.
6 Ашмарин Н. И. Указанное соч., стр. 69, 90.
7 Калинин Н. Ф. Альбом булгаро-татарской эпиграфики в 3-х частях. Казань. Библиотека КФАН СССР, фонд Калинина.
8 Юсупов Г. В. Введение в булгаро-татарскую эпиграфику. М., 1980.
9 Хакимзянов Ф. С. Язык эпитафий волжских булгар. М, 1978; Он же. Эпиграфические памятники волжских булгар и их язык. М., 1987; Мухаметшин Д. Г., Хакимзянов Ф. С. Эпиграфические памятники города Булгара. Казань, 1987; Закиев М. 3. Татар халкы телене? барлыкка кил?е. Казан, 1977;
10 Ахмеров Г. История булгар (на татарском языке). Казань, 1909, стр. 125.
11 Журналы и дневные записки капитана Рычкова по разным провинциям Российской империи в 1769-1770 гг. СПб., 1770, стр. 21.
12 Юсупов Г. В. Введение в булгарскую эпиграфику, стр. 47.
13 Хакимзянов Ф. С. Язык эпитафий волжских булгар, стр. 152-153.
14 Ашмарин Н. И. Указанное соч., стр. 84,94.
15 Болгары и чуваши. Чебоксары, 1984, стр. 23-102.
16 В эпитафиях 1-го стиля встречаются тахаллусы, например, "Госман аль-Булгари", "Юныс аль-Болгари", "Насар аль-Болгари", "Мансур аль-Болгари", "Ибрагим ас-Сувари" и т. д. (см. Мухаметшин Д. Г., Хакимзянов Ф. С. Эпиграфические памятники города Булгара. Казань, 1987, стр. 111; Хакимзянов Ф. С. 1978, стр. 158, 188; Его же: 1987, стр. 92-93).
17 Мухаметшин Д. Г., Хакимзянов Ф. С. Указанный труд, с. 93-94.
18 Зәкиев М. 3. Татар халкы теленең барлыкка килүе. - Казан, 1977, с. 35; Eгo жe. Проблемы языка и происхождения волжских татар. - Казань, 1986, с. 72-79.
19 Rоnа-Таs А.-Fоdоr S. Ерigrарhiса Вulgаriса А Vоlgаi-török, fеlirаtоk. Szеgеd. 1973, с. 149-156.
20 Федотов М. Р. Введение в тюркологию. -Чебоксары, 1976, с. 68-70.
21 Мухамадиев А. Г. Монеты как источник по изучению булгарского языка. - В кн.: Исследование по источниковедению истории Булгарии.- Казань, 1980, с. 124, 128-130; Он же. Булгаро-татарская монетная система XII-XV вв.- М., 1983, с. 170-175.
22 Мухаметшин Д. Г., Хакимзянов Ф. С. Указанное соч., с. 24.
23 Булатова А. Г. Лакцы. Историко-этнографический очерк. Махачкала, 1971, с. 43; Шихсаидов А. Р. Эпиграфические памятники Дагестана X-XVII вв. как исторический источник.- М., 1984.
24 Труды Четвертого археологического съезда в России.- Казань, 1884, с. XLII-ХLIII.
25 Ахмеров Г. Указанное соч., с. 125.
26 Катанов Н. Ф. Чувашские слова в болгарских и татарских памятниках.-Казань, 1920, с. 11-12.
27 Газиз Г., Рахим Г. История татарской литературы (на татарском языке). Т. 1. Ч. 3,- Казань, 1923, с. 52-53.
28 Закиев М. 3. Татар халкы теленең барлыкка килүе.- Казан, 1977, с. 25-26, 132.
29 Мусаев К. М. Рецензия на книгу М. Г. Менгеса "Восточные элементы в "Слово о полку Игореве".- Журн. Вопросы языкознания.- М., 1980.- № 6, с. 145.
30 Саттаров Г. Ф. Татарская антропонимия и этнолингвистические связи.- Журн. Советская тюркология.- Баку, 1978.- № 3, с. 22-32.
31 Мухамадиев А. Г. Указанное соч., С. 170-175.