Формирование и традиционная культура этнотерриториальных групп чувашей в Урало-Поволжье (XVII — начало XX вв.)

Ягафова Е. А.
Формирование и традиционная культура этнотерриториальных групп чувашей в Урало-Поволжье (XVII — начало XX вв.) : Диссертация д-ра ист. наук — Самара, 2004. — 316 c.

Источник: http://www.lib.ua-ru.net/diss/...

См. также

• Ягафова Е. А. Чуваши-мусульмане в XVIII — начале XXI вв.: Монография. — Самара: ПГСГА, 2009. — 128 с.; цв. илл.

 

Ссылки

• Ягафова Екатерина Андреевна // Википеди (на чувашском языке)

 

---

 

Содержание

Введение

Изучение формирования и этнокультурных особенностей локальных (этнотерриториальных) групп представляется актуальной проблемой в контексте процессов, происходящих сегодня в гуманитарной, науке. Атмосфера относительной открытости, характерная для последних десятилетий, позволила отечественным ученым-обществоведам, в том числе и этнологам, гораздо свободнее, чем раньше, высказывать и отстаивать собственные точки зрения, а также сделала возможной привлечение зарубежных теоретических разработок¹. Такая ситуация привела к критическому пересмотру теоретико-методологических основ этнологии, прежде всего теории этноса, и активной дискуссии о природе этноса и этничности, нашедшей отражение на страницах «Этнографического обозрения» и в отдельных изданиях. Отечественная «теория этноса», наиболее ярким выражением которой являются работы Ю. В. Бромлея⁴, Н. Н. Чебоксарова⁵, С. А. Арутюнова⁶, В. И. Козлова⁷, В. В. Пименова⁸, признающая этнос и его структурные подразделения в качестве объективных, реально существующих феноменов, подвергается критике со стороны конструктивистов, считающих этнос всего лишь научным конструктом, воплощенным на практике в этничности или ситуативной коллективной идентичности, характер которой определяется не «вещественными культурными признаками, а субъективно, т. е. в результате приписывания себе и другим определенных черт этой идентичности»⁹. Представители третьего направления — ситуационизма или инструментализма — видят в этничности способ мобилизации масс для достижения своих политических и или иных целей. В целом, разногласия в дискуссии о природе этничности сводятся к признанию или отрицанию реальности: этнической субстанции, сущность которой, по мнению большинства исследователей, остается нераскрытой до настоящего времени¹¹. Наиболее последовательным защитником примордиалистской концепции этничности, к которой: причисляют и теорию этноса, является С. Е. Рыбаков, утверждающий, что «этничность атрибутивна и присуща каждому человеку, будучи основана при этом на объективных, сущностных структурах личности»¹² или, что «этничность ... есть всегда субъективное отражение объективного». В поисках сущности этнической субстанции С. Е. Рыбаков переносит рассмотрение проблемы в; область философской антропологии и определяет этничность, исходя из структуры самой личности, выступающей одновременно как субъект и объект социализации¹⁴.

В ряде работ высказывается точка зрения, примиряющая эти концепции и признающая, что «природа этнического феномена настолько сложна и разнообразна, что постижение ее в рамках одной методологической модели невозможно». И. Ю. Заринов утверждает, что противоречия? между концепциями; мнимы, «поскольку рассматривается один и тот же феномен, проявляющийся в исторической перспективе через разные социокультурные реалии»¹⁶. Конструктивистский и инструменталистский подходы оправданы при изучении модернизированных и урбанизированных обществ, в которых этничность высвечивается скорее на индивидуальном, чем на групповом уровне¹⁷. Характерная черта этничности в новое и новейшее: время - ситуативность этнического феномена, выраженная в групповых вызовах, соответствующих определенным социальным интересам большинства членов этнической группы»¹⁸.

Для изучения; традиционных обществ, историко-этнокультурных проблем этнических общностей оптимальны методы, основанные на выделении объективных признаков. Такие «маркеры» — специфическая культура, язык, этноним, а также этническое самосознание — сохраняют значимость и в современном обществе в условиях полиэтнизации и субъективизации при самоопределении этнических групп19. И тем более важно выявление этнических признаков при изучении групп,, относительно многочисленных и локализованных в пространстве, в которых этничность проявляется на уровне, всей группы. Другая значимая характеристика отечественной теории этноса — историзм, т. е. исследование социальных явлений в их длительном развитии — также выгодно отличает ее от «ситуативного» подхода в конструктивизме при изучении историко-этнографических явлений.

Приведенные выше позиции исследователей свидетельствуют о неразрешенности теоретико-методологических проблем в современной науке и показывают необходимость дальнейшего изучения феномена этничности при разумной интеграции. различных научных теорий и концепций, а также исследования историко-социокультурных реалий в воплощении этничности в исторической ретроспективе и современности. Выбор методологии исследования должен быть адекватен его объекту и предмету, а именно, проблема; историко-этнографической реконструкции этноса/этнической группы, представленная в данной работе, может быть успешно рассмотрена в рамках традиционного для отечественной этнологии; подхода — теории этноса. Особое внимание в ней уделено типологии этнических сообществ и одному из таксонов этноса — этнографической группе, определяемой! как территориальная часть этноса, отличающаяся локальной спецификой, разговорного языка, культуры и быта. Одной из ее разновидностей является этнотерриториальная группа. Выделение и описание этнографических групп при помощи культурно-языковых параметров показывает возможность детерминации этничности через объективные признаки.

Изучение этнотерриториальных групп — не менее актуальная проблема в истории и этнографии народов Урало-Поволжья. Волго-Уральская историко-этнографическая область формировалась на протяжении тысячелетий как многонациональный регион, в пределах которого взаимодействовали народы различного происхождения и облика, языковой и конфессиональной принадлежности, хозяйственно-культурной специализации. Урало-Поволжье в числе немногих регионов России демонстрирует сегодня опыт мирного сосуществования и активного межкультурного взаимодействия, вызывая оправданный интерес к данному феномену со стороны не только ученых, но и политиков. Объяснение современного состояния этносов лежит в их прошлом, в тех исторических пластах, когда формировалась современная картина расселения народов и закладывались основы их межэтнического общения.

Характерной чертой Волго-Уральского региона, как неоднократно подчеркивали ученые (В. В. Пименов, Р. Г. Кузеев, К. И. Козлова и другие ), является дисперсность расселения этносов и вызванная этим фактом дробность их этнографической, структуры. Однако У рало-Поволжье оставалось до недавнего времени объектом анализа преимущественно на макроуровне, т. е на уровне этносов. В то же время, очевидно, что именно в масштабе этнографических групп более отчетливо, чем в масштабе этноса, видны культурные результаты межэтнического взаимодействия. В разнообразных и многосторонних этнокультурных пересечениях и, заключается целостность Волго-Уральской историко-этнографической области как некоей этнокультурной системы. . Одновременно, изучение механизма этнокультурных контактов на уровне этнографических групп данного региона может способствовать выявлению некоторых общих вопросов в теории этнических процессов: например, характера и степени трансформации отдельных составляющих этнической культуры: языка, религии, традиционного костюма, играющих определяющую роль при формировании и функционировании этнического самосознания этносов и их подразделений.

Чуваши относятся к этносам со сложной этнической и этнокультурной структурой; не раскрытой в полной мере до настоящего времени. В силу ряда обстоятельств они оказались расселенными на территории ряда областей и республик региона. Из всех народов Российской Федерации чуваши относятся к первой «четверке» менее всего • компактно расселенных народов. По данным переписи 1989 г. более половины всех чувашей проживает за пределами Чувашской Республики. Наиболее крупные массивы (около 120 тысяч в каждом регионе) расселены в Башкортостане, Татарстане, Ульяновской и Самарской областях (прил. 1.). Это доказывает необходимость изучения истории и культуры чувашского народа не в общем, ас учетом дисперсности расселения и наличия специфических особенностей в культуре локальных групп.

Историко-сравнительное изучение отдельных подразделений (этнографических и территориальных групп) как составных частей чувашского этноса — не менее актуальная задача в этнографии чувашей. Насущным вопросом характеристики таких групп является применение комплексного подхода, совмещающего анализ исторических, этнографических и лингвистических данных и позволяющего выявить историко-этнографические связи, чувашей диаспоры с генетическими этнографическими группами, а также с окружающим иноэтничным населением новых мест расселения. Первый подобный опыт уже успешно применен автором по отношению к локальной группе самарских чувашей, в которой были выявлены закономерности ее формирования.²¹

В настоящее время в этнологической науке не решена проблема определения статуса и названия таких групп. Учеными предлагаются следующие термины для их обозначения: «этническая», «территориальная», «локальная», этнографическая», «периферийная» группы и т. д. При определении статуса нередко такие группы объединяют под названием «диаспора».

В науке существуют разноречивые представления о термине «диаспора». Большинство исследователей сходятся на мнении, что диаспора — это часть этноса, проживающая за пределами своего национального государства . Согласно О. Котову, диаспора составляет часть «ожидаемого этноса» (терминология О. Котова), которая проживает за пределами государства, где находится материнский этнос и его дисперсия23. Другие авторы расширительно толкуют термин и в диаспору включают также те общности, которые проживают в одном государстве, но за пределами «титульных» республик . Ю. И. Семенов, называет такую диаспору «внутрисоциорной» и отличает ее от «внесоциорной диаспоры», находящейся в другом государстве. Настаивая на том, что «диаспора — явление в своей основе прежде всего этническое», автор рассматривает ее как часть этноса, расселенную на другой этнической территории. Такой подход вызывает критику со стороны третьей группы ученых, видящих в нем не только. терминологическую неточность, но и искажение природы явления, несущее общественную угрозу²⁶. Помимо такого признака как «рассеяние» и «оторванность от основного ядра этноса» следует учитывать и третий, понятийный, аспект, в котором отразились сложные реалии жизни -проблемы социально-экономического, политического, гражданско-правового, этнополитического, конфессионального характера²⁷. Так, Т. В. Полоскова настаивает на институциональном характере диаспоры, отличающем ее от подразделений этноса: «диаспора, в отличие от этнической группы, всегда институциирована и несет в себе не только этнокультурное, и этнополитическое содержание»²⁸. Характерным признаком диаспоры автор считает наличие «собственной стратегии взаимоотношений с государством проживания и исторической родиной . ., формирование институтов и организаций, направленных на развитие этнической идентичности». На «историко-ситуативном и л ичностно-ориентированном подходе» при трактовке диаспоры настаивает В. А. Тишков, отмечая, что «диаспора — это явление прежде всего политическое»³⁰. Критикуя этого автора, С. А. Арутюнов утверждает, что диаспоры бывают не у государств, а этносоциальных организмов. Автор предлагает рассматривать диаспору как «процесс развития от «еще недиаспоры» через «собственно диаспору» к «уже недиаспоре», указывая на плавность, нестабильность границ между этими понятиями³¹.

Учитывая эти и предыдущие замечания, современное чувашское население Урало-Поволжья, проживающее вне Чувашской Республики, можно было бы рассматривать как «диаспору» условно. Несмотря на то, что практически во всех регионах функционируют национально-культурные объединения, представляющие интересы чувашского населения конкретной области и республики, Урало-Поволжье является не просто частью России, но и регионом, с которым связано формирование и развитие чувашского этноса. Термин «диаспора» был бы применим к новейшему периоду истории при. изучении процесса расселения чувашей в других географических регионах России, а также в ближнем и дальнем, зарубежье. Употребление термина «диаспора» допустимо при изучении этнополитических аспектов функционирования разных групп чувашского населения в регионах, но при исследовании их культурно-языковых особенностей в более ранний исторический период, в XVIII — начале XX в., следует, на мой взгляд, использовать иную терминологию, которая точнее и полнее отражала бы цели и результаты исследования. Этот вывод приводит к необходимости поиска других обозначений для подразделений этноса.

Проблема иерархичности структурных подразделений этноса была поднята в ряде работ. Так, Ю. В. Бромлеем была предложена схема дифференциации этнических общностей различного уровня, в частности в. рамках этноса им были выделены этнические и этнографические группы, различающиеся по наличию или отсутствию самосознания32. С. А. Арутуюнов различает субэтносы и этнографические группы³³. При этом ученые не абсолютизировали предложенные схемы и признавали невозможность создания единой таксономии как для всех исторических эпох, так и для одной эпохи³⁴. Любая схема не может полностью охватить все многообразие реальной действительности, изобилующей переходными состояниями, вариациями, нетипичными ситуациями и т. д., а относительно удачная схема не исключает возможного параллельного использования других схем35. Задача науки заключается в разработке конкретных схем, оптимально соответствующих структуре данной этнической общности.

Проблема этноса и его структурных подразделений была предметом специального обсуждения на конференции в Уфе. в 1992 г. Тезисы выступлений отразили; уровень теоретического обобщения и конкретные примеры решения проблемы36. Авторы обобщающих работ (Р. Г. Кузеев, В. Я. Бабенко, А. М. Решетов ) исходили из предложенной ранее Ю. В. Бромлеем разделения этноса на этнические и этнографические группы, основным критерием для различения которых является наличие (у первых) и отсутствие (у вторых) особого, группового самосознания. Для выделения как, этнических, так и этнографических групп были обозначены также другие (языковые, психологические, этнокультурные) параметры, а также принцип этногрупповой эндогамии38. Более конкретные: критерии названы З. П. Соколовой. Наряду с территориальными, языковыми и культурными характеристиками исследовательница признавала и наличие самоназвания, за которым стоит, безусловно, определенный уровень самосознания. Для территориальной группы, по ее мнению, характерны замкнутая в речном бассейне территория расселения, самоназвание географического характера, свой диалект или говор, некоторое своеобразие культуры и, что очень важно, предпочтительные браки внутри группы, т. е. определенная степень эндогамии . Именно последняя обеспечивает культурно-языковую общность внутри группы. Поэтому одним из принципов изучения процесса формирования ЭТГ чувашей в данной работе будет выявление брачных ареалов групп и характера взаимоотношений между последними внутри одной ЭТГ и между разными ЭТГ. Предположительно, что внутри ЭТГ существовало несколько брачных ареалов, территориально совпадавших с границами ареалов подгрупп, брачные контакты между жителями которых были менее интенсивными, чем внутри подгруппы. Предстоит выяснить географические масштабы брачных ареалов и иные (кроме территориального) факторы их формирования.

Наряду со «специфическим особенностями в культуре и языке» Р. Г. Кузеев и ВЛ. Бабенко предлагают различать этнические и этнографические группы «по территории формирования и функционирования». Для этнографической группы характерно функционирование в рамках материнского этноса и участие во внутриконсолидационных процессах, в то время как тенденция развития: этнических групп вела к обособлению от материнского этноса с 40 / « перспективой полного растворения в иноэтничнои среде . Опыт изучения как чувашской диаспоры, так и других народов Урало-Поволжья показал, что различные группы в составе тех или других этносов, проживающие в пределах Волго-Уральской ИЭО, не укладываются в рамки жестких дефиниций, а требуют уточнений.

Изучая этнографические группы (далее — ЭГ), Р. Г. Кузеев и В. Я. Бабенко акцентировали внимание на «территориальном факторе», с учетом которого они выявили пять разновидностей; ЭГ: а) генетические, б) смешанные внутриэтнические, в) смешанные межэтнические, г) этноконфессиональные, д) этносословные41. Рассматривая процесс формирования новых ЭГ, авторами были выделены. также те ЭГ, которые возникали на некотором» отдалении: от этнической территории, но в пределах историко-этнографической области (1), на смежной с материнским этносом территории (2), на древних этнических территориях: (3) или же деликомша этнической территории других этносов (4)42. Все эти дефиниции имеют прямое отношение и к чувашскому населению, как будет показано в работе. Таким образом; образование новых ЭГ рассматривается- Р. Г. Кузеевым и В. Я. Бабенко как «расширение, пересечение и взаимное наложение этнических территорий» этносов региона4 . Новые ЭГ были обозначены также как «территориальные (смешанные внутриэтнические) группы»44. В определении верно отражен процесс сложения и учтены исторические обстоятельства их появления — результат смешения различных культурных, этнографических, традиций. В связи с этим данные ЭГ было бы уместно называть «этнотерриториальными: группами» (далее — ЭТГ) в отличие от «первичных» или «генетических» ЭГ (согласно формулировке Р. Г. Кузеева). В литературе последних лет термин «этнотерриториальная группа» получает все большую поддержку45.

Принцип- разграничения на «генетические» и «территориальные» группы был применен Д. М. . Исхаковым при изучении структурных подразделений — этнографических групп — этноса волго-уральских татар. Под «территориальными» группами ; автор признает «новообразования, которые сложились позже в результате широкого расселения представителей «генетических» групп и межгруппового смешения или же в процессе этнического и этнокультурного взаимодействия первых с представителями других этносов». Автор признает вторичность территориальных групп по отношению к генетическим, что делает невозможным объединение их в одну таксономическую единицу (одну ЭГ), но не исключает существования в пределах субэтноса (мишарей или казанских татар), с включением в соответствующую подобласть (мишарскую или казанско-татарскую).

В структуре чувашского этноса за отсутствием таксона «субэтнос» функцию, аналогичную подобласти при этнокультурной дифференциации, могло бы выполнить понятие «культурно-языковой ареал», под которым понимается территория расселения чувашей — носителей преобладающей или смешанной культурно-языковой традиции определенной или нескольких этнографических групп: верховой, средненизовой и низовой.

Данная парадигма будет определяющей в: данной работе при изучении этнотерриториальных групп чувашей в Урало-Поволжье. Она призвана внести существенные коррективы в концепцию «низовой диаспоры».

По характеру образования и функционирования ЭТГ отличаются как от собственно этнографических, так и этнических групп. Несмотря; на удаленность от основной этнической; территории, они не утрачивают до конца связей с материнским этносом, посколько находятся в пределах одной и той же историко-этнографической области. Однако ЭТГ подвержены влиянию тех же процессов, что и этнические группы: территориального, демографического, этнокультурного, социально-экономического и социально-политического, этнопсихологического, временного и др. 47 В данной работе, исходя из ее целей и задач, особое внимание будет уделено изучению влияния первых трех факторов на формирование: чувашской диаспоры. . Проявление хозяйственно-культурного, этнопсихологического и иных факторов в функционировании ЭТГ чувашей должно стать предметом специального исследования. По мнению В. П. Иванова, этнотерриториальные группы чувашей в силу особенностей их формирования (внтуриэтническое смешение, инонациональное влияние и т. д.) уже не укладываются в рамки определения «классических» этнографических групп и подгрупп. Описывая особенности их этнической культуры можно говорить о преобладании той или иной этнографической традиции, но никак не об адекватном соответствии. Поэтому, видимо, следует пересмотреть тезис о включении территориальных групп чувашей в состав какой-то определенной, а именно, низовой этнографической группы. Скорее мы должны признать их в качестве самостоятельных таксономических единиц этноса. Данная проблема является одной из главных в настоящем исследовании. Поэтому считаю необходимым дать краткий исторический экскурс.

Изучение этнотерриториальных групп в чувашской этнографии имеет свою, более чем двухвековую предысторию, начиная с наиболее ранних описаний середины XVIII в. П. С. Палласа и И. И. Лепехина⁴⁸. Последний, побывав у причеремшанских чувашей и на Самарской Луке (ныне пограничные районы Республики Татарстан, Ульяновской и Самарской областей), оставил такую запись: «Чуваши также имеют различия в языке, и отчего же сия разность, совсем не знают, и кроме того, жилища, откуда их отцы переселилися, не помнят. Чебоксарские чуваши не разумеют Пензенскую, и обратно»49. Различия в языке между чебоксарскими и закамскими чувашами были отмечены,и Г. Миллером50. П. С. Палласом были выделены две группы — верховая и степная (хирди)51. В первой половине XX в. к исследованию культуры чувашей диаспоры обращались известные ученые — И. Н. Смирнов, С. И. Руденко, Г. И. Комиссаров, Н. В. Никольский, Т. М. Акимова и другие52.

Во второй половине XX в. сотрудниками Чувашского НИИ ЯЛИЭ было организовано несколько комплексных и тематических экспедиций по местам проживания чувашей в Урало-Поволжье (1961, 1962, 1984, 1987, 1993-1998 гг.). Результатом обобщения собранного материала стал ряд статей; и монографий, характеризующих локальные группы чувашского населения, проживающие в Ульяновской, Куйбышевской (ныне Самарской) областях, Татарии, Оренбургской области, Башкирии53. Тем не менее по причине недостаточной изученности исторических и этнографических материалов этнотерриториальные группы не рассматривались в качестве самостоятельного объекта исследования со всеми вытекающими задачами и вопросами — дифференциации, выборов критерия,разделения, периодизации формирования, культурно-языковой характеристики и т. д. Практически вся чувашская диаспора была автоматически причислена к низовым чувашам. К примеру, обобщающее издание по итогам комплексной экспедиции 1984 г. в Татарию, Ульяновскую и Куйбышевскую области было названо авторами: «Культура и быт низовых чувашей»54.»Чуваши Приуралья» (т. е. Башкирии и Оренбургской области — ЕЯ.) после экспедиции 1987 г. были также определены как низовые чуваши55. Эти выводы без каких-либо комментариев перекочевали затем в другие научные издания56.

При определении этнографической принадлежности исследователи, как правило, опирались на данные диалектологии, где критерии дифференциации были: достаточно четко, разработаны, а также на мнение музыковедов, рассматривавших всю диаспору как ареал низового музыкального диалекта, (см. ниже: Глава 1. 1). Диалектолог А. С. Канюкова в одной из своих работ (1960 г.) включила в состав низовой группы всех чувашей, обитающих в Татарии, Башкирии, Саратовской, Куйбышевской и Ульяновской областях . Однако уже пятью годами позже она выделила из этого ареала ряд населенных пунктов, в которых ею были обнаружены признаки верхового диалекта58. Последующие изыскания показали не только значительность этих признаков, но и выявили целые ареалы верхового диалекта среди чувашей диаспоры (см. п. 2. Гл. I). Единственным собственно этнографическим критерием были взяты материалы по женскому костюму. Все другие попытки этнографической характеристики выглядели, на мой взгляд, малоубедительными и даже неосновательными, поскольку авторы работ не обладали инструментарием исследования — критериями для этнографической дифференциации.

Несмотря на существенные недостатки в изучении чувашской диаспоры в предшествующий период, следует отметить два важных позитивных результата. Во-первых, в ходе экспедиций накапливался полевой материал, зафиксировавший традиционные пласты культуры конца ХГХ-начала XX вв. В первую очередь, это касается материалов экспедиций 1961 и 1962 гг., в частности, сведений, собранных В. Д. Димитриевым, М. В. Румянцевым и др. (Более подробно — в разделе «Источники»). Во-вторых, в ходе анализа полевых материалов делались попытки его обобщения, выявлялись ареалы (хотя и не всегда верно) локальных групп на основе общности культурно-языковых особенностей. Так, в «единый этнический ареал» были выделены чуваши юго-западных и южных районов Татарии, северных, центральных и восточных районов Ульяновской области, северных и северо-восточных районов Куйбышевской области61. Фактически, как будет показано ниже, на этой территории выделяются два ареала: юго-западная часть собственно низовой зоны и ареал закамской ЭТГ. Аналогично всех «башкирских чувашей» (чувашей, проживающих на территории Башкирии — Е. Я.) представили в соответствующей работе как «определенно очерченную территориальную и социально-культурную общность», хотя уже при беглом обзоре основных дефиниций (диалектов языка, костюмных и обрядовых комплексов) совершенно четко выделяются два ареала, которые в данной работе будут показаны как ареалы приикской и прибельской ЭТГ.

Учеными (Р. Г. Кузеев, М. Г. Кондратьев, В. П. Иванов и другие) предпринимались попытки разделения чувашей диаспоры, но и они не всегда обоснованы и требуют значительных уточнений, корректировки в характеристике и сравнении культуры каждой конкретной локальной группы с другими региональными подразделениями чувашского этноса. Так, Р. Г. Кузеев включил в состав низовой этнографической группы территориальные группы чувашей, живущих за пределами Чувашии, и выделил среди них следующие: закамскую, прикамскую, приуральскую и заволжскую. При этом в заволжскую группу автор объединил совершенно различные группы чувашей левобережных районов Ульяновской, Самарской и Саратовской областей. Предложенное Р. Г. Кузеевым деление не учитывает чувашей правобережных районов Ульяновской, Самарской, Саратовской и Пензенской областей (более 100 тысяч человек по переписи 1989 г.), в то время как 10 тысяч чувашей, проживающих в Пермской области, выделены в особую группу. Несколько отличающуюся схему предложил краевед Л. И. Иванов, выделив в регионе уже не четыре, а семь этнотерриториальных групп чувашей: присвияжскую, приволжскую, приуральскую, самарскую, закамскую, белебеевско-бугурусланскую, прикамскую (пермскую). Позитивным фактом этой схемы стало выделение приволжской (без дифференциации) и белебеевско-бугурусланской групп. Под самарской, вероятно, подразумевается заволжская группа. Тем не менее, и эту схему вряд ли можно считать окончательной, поскольку она не учитывает весь комплекс факторов, влиявших на формирование этнокультурного облика групп, таких как история, особенности языка, материальной и обрядовой культуры. С другой стороны, по-прежнему сказывается невнимание к внутренним, подразделениям групп. Все это стало следствием их механического деления, в основе которого, вопреки призывам некоторых ученых, лежал преимущественно географический, а не культурный принцип⁶⁵.

В первую очередь это касается принципа разделения диаспоры, и употребления термина «этнотерриториальная группа» в отношении чувашей в работах В. П. Иванова⁶⁶. Автор без всякой критики повторил схему Л. И. Иванова, где под: ЭТГ понималась. группа чувашского населения, обладающая локальными культурно-языковыми особенностями⁶⁷. Но в другой работе под ЭТГ автор подразумевает уже группы чувашей в пределах соответствующих административных образований. Так, он пишет: «В досоветский период этнотерриториальные группы чувашей обозначались, как правило, по названиям; соответствующих губерний — «казанские» (или «закамские»), «уфимские», «самарские», «саратовские», «симбирские», «оренбургские» и т. д.». Этот вывод вызывает возражения, поскольку в массовом употреблении эти обозначения не существовали и не имеют никакого отношения к собственно ЭТГ, выделяемым по культурно-языковому, а не административно-территориальному принципу.

Своеобразная культурная дифференциация была предложена музыковедами. — разделение ареала чувашей Урало-Поволжья на «левобережную» и «правобережные» зоны в соответствии с характером и историей их формирования и выделение в связи с этим. трех музыкальных «субдиалектов» в составе низового музыкального «диалекта»: южночувашского, закамского и средневолжского69. Последние охватывают достаточно большие ареалы, в пределах которых наблюдается значительное разнообразие культурных традиций. К ареалу низового диалекта была отнесена впоследствии музыкально-фольклорная традиция чувашей Приуралья . Таким образом, по данным музыкальной диалектологии, вся чувашская диаспора оказалась в низовом ареале. Однако выводы музыковедов основаны на собственных (музыковедческих) конкретных исследованиях и подтверждаются соответствующими данными. Музыкально-фольклорные традиции имеют собственные закономерности, функционирования, что и приводит к несовпадению ареалов музыкальных диалектов с ареалами диалектов/говоров языка или этнографических групп: первые часто несколько шире последних. Поэтому вряд ли оправдано выделение этнотерриториальных. групп на основе «субдиалектов»: средневолжской, закамско-приуральской⁷¹, к тому же первый термин явно неудачен, поскольку регион Средней Волги охватывает приволжскую и заволжскую территории, в то время как в ареал средневолжской группы включено лишь правобережье реки. Позитивным моментом в исследованиях музыковедов является последовательное системное изучение музыкальной культуры чувашей диаспоры с целью ее «регионально-диалектологического» ТУ описания, . А. это предполагает также более дробную дифференциацию ареалов музыкальных диалектов на зоны и т. д., как это было сделано М. Г. Кондратьевым на примере чувашей Приуралья . Возможно, что в будущем; подобные схемы будут предложены и по другим группам чувашской диаспоры.

Первый опыт системного исследования чувашской диаспоры предложили языковеды-диалектологи. На основе материалов и статей, написанных несколькими поколениями чувашских диалектологов, Л. П. Сергеевым был сделан типологический анализ говоров чувашей диаспоры и выделены 4 типа переселенческих говоров (более подробно в Главе 1) . Главным результатом его работы явилось то, что впервые в языковых традициях локальных групп чувашей были выявлены признаки не только низового, но и других диалектов и говоров, а сами, говоры территориальных групп и подгрупп чувашей диаспоры были отнесены к соответствующим типам говоров ЭГ.

Таким образом, существовавшая до сих пор в чувашеведении точка зрения о принадлежности чувашской диаспоры к низовой этнографической группе представляется несостоятельной. Этнотерриториальные группы чувашей в силу особенностей формирования не укладываются в рамки классического понятия «этнографическая группа», с которым соотносятся конкретные групп вирьял, анат-енчи и анатри. Более приемлемым критерием для дифференциации может быть понятие «культурно-языковой ареал», подразумевающий территорию расселения групп с доминирующей: этнографической традицией: верховой, средненизовой, низовой.

Данное исследование является попыткой обобщения накопленного историко-культурного материала, характеризующего территориальные группы чувашей Урало-Поволжья с целью выработать новую концепцию этнографической структуры чувашского этносам определить специфику каждого таксономического уровня с учетом факторов социально-экономического и историко-культурного плана.

Задачами исследования являются:

• сравнительно-типологический; анализ культурно-языковых особенностей этнографических групп (ЭГ) чувашей;

• характеристика процесса формирования этнотерриториальных групп (ЭТГ) чувашей в Урало-Поволжье;

• выявление и описание этнокультурных комплексов и ареалов этнотерриториальных групп и подгрупп.

Новизна поставленных задач подкреплена новыми методическими приемами исследования. При классификации этнотерриториальных групп чувашей необходимо учитывать ряд факторов: географический, лингвистический и! этнокультурный. В связи с этим материал по истории, этнической культуре чувашской диаспоры: будет рассмотрен по географическим; зонам (Приволжье, Закамье, Заволжье, Приуралье), а. с учетом культурно-языковых особенностей будет выделены ареалы с преобладающим этнографическим компонентом (низовым, средненизовым, верховым) и обозначены конкретные этнотерриторальные группы чувашей.

В ходе исследования по данной проблеме предполагается сосредоточить внимание на решении следующих вопросов:

1) Характер расселения чувашей в Волго-Уральском регионе с учетом; исторических, географических и социокультурных факторов (Глава II; § 1).

2) Демографическая характеристика чувашской диаспоры и межэтническое взаимодействие в регионе (Глава II, § 2).

3) Диалектные и типологические особенности этнической культуры и языка ЭГ чувашей (Глава I).

4) Специфика этнокультурных традиций ЭТГ чувашей (Глава III):

- в связи с традициями генетических этнографических групп — верховых, низовых и средненизовых чувашей; (предполагается рассмотреть на примере языка, традиционного костюма, свадебной и календарной обрядности как диалектно значимых явлений этнической культуры);

- в связи с характером расселения: групп в. регионе и; влиянием на формирование их культуры иноэтничного окружения (на примере языка, материальной и религиозно-обрядовой культуры);

- в связи с имманентной трансформацией этнической культуры и; ее отдельных элементов в изучаемый период, выявление степени сохранности традиционных явлений в культуре чувашей диаспоры в настоящее время.

Выбор данных вопросов определяется задачами исследования — изучение процесса сложения ЭТГ и их культурно-языковых особенностей, а также с учетом важнейшей особенности проявления этнической культуры — ее вариативности- в конкретную историческую эпоху. Локально дифференцированные культурные; традиции наиболее характерны в донациональный период, развития этноса75, а касательно чувашей — до начала XX в., т. е. в рассматриваемый; хронологический период. Именно поэтому в работе уделено важное место сравнительно- и структурно-типологическому анализу локальных, а точнее этнографических традиций, культурных комплексов, игравших важную дифференцирующую роль как для ЭГ,. так и ЭТГ. Сравнительно-типологический метод является одним из важнейших при изучении этнических культур, которым присущи, помимо общих черт, также локальная специфика на различных таксономических уровнях76.

Сравнительно-типологический анализ культурных феноменов направлен на создание диалектологии традиционной культуры77. Понятие диалектологии применительно не только к языку, но и к явлениям, традиционной культуры разрабатывалось в трудах Н. И. Толстого, которые вышли отдельным изданием в 1995 г. под названием «Язык и народная культура: очерки по славянской мифологии и этнолингвистике». Ученым введено понятие «территориального культурного диалекта», под которым он понимает не только «лингвистическую территориальную единицу, а одновременно и этнографическую и культурологическую»78. Диалектология в широком смысле или «культурно-языковая диалектология» опирается на принцип изоморфности, темпоральной, и пространственной вариативности языка и традиционной; культуры, при изучении которых допустимо и даже необходимо, по мнению Н:И. Толстого, применение методов, выработанных в лингвистике, в том числе терминов и понятий, устоявшихся в языкознании, таких как идиолект, микродиалект (культура одного села, небольшого социума), диалект (соответствующий говору), макродиалект (соответствующий диалектному континууму всего языка) и т. д. 79. При изучении феноменов традиционной культуры важно понимать, что «вся народная культура диалектна, что все ее явления и формы функционируют в виде вариантов, территориальных и внутридиалектных вариантов с неравной степенью различия»80.

Н. И. Толстым были разработаны основные метологические принципы культурно-языковой диалектологии и определены ее задачи: выделение классификационных и дифференцирующих признаков, характеризующих диалектные различия, картографирование диалектных явлений, применение ареологического подхода к собиранию и интерпретации диалектных фактов81. „Создание диалектологии традиционной культуры должно предшествовать по возможности полная дескрипция различных форм культуры, планомерная систематизация доступного: этнографического, фольклорного, лингвистического материала, разработка принципов сравнительной типологии культурных феноменов и выявление географии народной культуры82. Это требует, в свою очередь, большого полевого материала, собранного по единому принципу, единой программе. Выделение территориально-культурного диалекта осуществляется на основании изоглосс, изопрагм и изодокс, т. е. линий, охватывающих или разграничивающих отдельные явления и элементы языка, материальной и духовной культуры, в. результате совмещения которых возможна географическая локализация конкретного диалекта в виде «культурной зоны», «макроареала», «микроареала»83.

Изучение территориально-культурных диалектов имеет важное значение для диахронических исследований и является, ключевым в опытах реконструкции духовной культуры и лексического фонда языка84. При этом Н. И. Толстой различает методы внтуренней (т. е. в пределах этноса. и объекта исследования) и внешней реконструкции (т. е. с привлечением родственного материала по генетически близким, близкородственным языкам, и культурам85. Ученый настаивает на методе «групповой интерпретации»,т. е. на. применении комплексного подхода, что и предоставляет культурно-языковая диалектология, совмещающая языковые, этнографические и фольклорные показатели86. Комплексный анализ позволяет делать выводы не только структурно-типологического, но и этногенетического и глоттогенетического плана или «открывает путь к реконструкции инвариантной модели и исходной формы»87.

Безусловную ценность представляют методические рекомендации для анализа духовной культуры, принципиальное отличие и преимущество которой от явлений материального мира Н. И. Толстой усматривал в «независимости от внешних условий» делающих ее элементы «более яркими и надежными показателями отдельных диалектных типов»88. Особое внимание в ходе диалетологического изучения должно быть уделено анализу «культурного термина», являющегося словесным символом обряда, праздника и т. д. . Он должен быть соотнесен с реальной и акциональной формами обряда89. Проблема соотношения языковых и этнографических реалий, терминов и его культурных соответствий нашла отражение в работах СМТолстой90.

В изучении духовной культуры чувашей до настоящего времени преобладал обобщенный подход,. при котором за «типичный» выдавался не инвариант обряда,. а его конкретный диалектный вариант. Именно от этой подмены предостерегал в своих работах фольклорист Б. Н. Путилов, настаивавший также на различении регионального/локального (другими словами «диалектного») и общенародного в фольклорной культуре91. При этом Б. Н. Путилов отличал сопоставление этих двух уровней; от прямого сравнения диалекта и языка и считал, что «региональные традиции; варьируют по отношению друг к другу». Региональная специфика проявляет себя в вербальном, музыкальном, акциональном началах92, но диалектные формы могут распространяться не только на содержательные и структурные частности, но и типологию93. Это замечание Б. Н. Путилова наряду с идеей «вторичной региональное™», вызванной миграцией, населения; и образованием новых регионов, имеет непосредственное отношение к проблеме настоящего исследования. Они подводят к идее «регионального типа», с одной стороны, ас другой, к поиску исторических источников, корней локальной традиции. Более того, Б. Н. Путилов усматривал в изучении «диалектных форм» возможность выявлений «наддиалектных» или «междиалектных» явлений,культуры и исследования историко-генетических проблем и т. д. 94. Значимый вклад в развитие «диалектологии» культурных явлений, а именно музыкального фольклора внес И. И. Земцовский, разработавший понятие «музыкального диалекта» и его картографирования95.

Проблема типологии явлений этнической культуры неоднократно рассматривалась учеными» Я. В. Чесновым96, М. В. Крюковым97 и другими : предлагались принципы типологического анализа; вырабатывалось понятие «типа». Так, в качестве «этнографического типа» признается некая-абстрактная форма, модель, «комплекс признаков/черт»99 одного уровня, а обязательным условием его существования — такие качества как. устойчивость и «ареальность»100. Также обращалось внимание на последовательность; выбора признаков — критериев типологии, предопределяющую иерархию таксонов и соответственно и результаты типологического анализа. При этом М. В. Крюков: настаивал; на примате формально-морфологических признаков типа, над собственно этнографическими!01.

Большинство работ данного направления посвящены проблеме типологии явлений материальной культуры (хозяйства, жилища, одежды, пищи), и гораздо меньше — типологии явлений; духовной культуры, в частности: обрядности. Следует отметить работы К. В. Чистова, Б. Н. Путилова103, содержащие методологические и методические принципы типологического анализа фольклора,. брачной обрядности и т. д., которыми я буду руководствоваться в данной работе. Так, Б. Н. Путилов определил локальную вариативность ритуальной» культуры как естественный процесс ее эволюции, связанную с фактами этногенеза и этнической истории народа . При этом происходит также редукция и перемещение элементов в обряде, что, по мнению К. В. Чистова, значительно осложняет типологию обрядности105.

Методы типологического анализа требуют тщательного отбора — поиска критериев, которые, не должны быть случайным набором; элементов, а находиться в системе традиционной культуры, нести определенную этническую нагрузку. Таковыми при изучении костюмных комплексов являются набор и сочетание элементов, крой одежды, материал, декор, названия деталей костюма и т. д. Каждая конкретная категория костюма (головной убор, украшения и т. д.) требуют собственной структуры типологии, т. е. доминирования каких-то определенных признаков. В одном случае это может быть крой, в другом — форма, в третьем — материал, в четвертом — способ ношения. Чаще всего при типологии; учитывается не один, а комплекс признаков. Дальнейшая дифференциация внутри типа (подтип, вариант, подвариант) обусловлена акцентированием внимания на каком-либо одном из признаков. . Именно эти таксоны несут важную информацию о культурных традициях народа, в то время как уровень «типа» определяется в большей степени формально-морфологическими признаками. При типологии брачной: обрядности следует учитывать следующие показатели: 1) показатели, имеющие структурообразующее значение, в частности, локальность и время (место проведения «постельного обряда», время перехода молодой в дом мужа, место и время санкционирования брака и др.); 2) локальные явления, характерные для отдельной группы или подгруппы, с их диалектными названиями. При типологии обрядового календаря существенными признаками являются, хронологическая (последовательность, время) и семантическая характеристики обрядов. Принципы структурного анализа обрядов на славянском материале рассматривались в работах Н. И. Толстого,. С. М. Толстой, Л. Н:Виногорадовой. Акцент был сделан на выявленение и І анализ кодов/форм языка обряда-текста: вербальной, реальной и акциональной 06. Безусловно, поиск таких критериев требует предварительного изучения реального многообразия явлений данной этнической культуры, упорядочения эмпирического материала посредством разделения: на группы, т. е. классификации. Принципы классификации, как известно, отличаются: от принципов типологии107. В то же время типологии должна предшествовать,работа по систематизации материала.

Конечным результатом: типологического анализа является выявление комплексов (костюма, обрядности и т. д.), ареалов их распространения с дифференциацией каждого из них на районы и подрайоны. Этот методический прием требует картографирования, материала. Однако картографирование является не просто способом иллюстрации информации, но и равноценным методическим приемом. Картографирование синхронных языковых и этнокультурных комплексов и последующее, сопоставление их ареалов одна из разновидностей системных методов, активно применяющихся в, изучении этнических и этнографических групп. На него опираются при создании историко-этнографических атласов народов. Смысл сопоставления различных явлений заключается в установлении и выяснении характера взаимоотношений между отдельными; элементами, входящими в комплекс, и особенностей функционирования1 комплекса как целой системы, 108 тл а не механической суммы составляющих его компонентов . В связи с этим возникает вопрос о соответствии ареалов различных явлений традиционной культуры и языка. По мнению Д;М. Исхакова, вопрос о том, какие факторы -языковые, этнокультурные или этнические — и — в какой пропорции должны учитываться при выявлении ареалов различных групп, остается неясным. То есть должны ли исследователи брать за. основу ареалы диалектов или же этнографических явлений?109 Автор предложил в данном случае ограничиться констатацией языковой специфики. Но игнорирование ее заведомо ведет к ошибкам.

Теория и конкретные методические принципы картографирования; изложены в материалах конференции «Ареальные исследования в языкознании и этнографии» (Ленинград, 1971): вопросы типологии ареалов, методики сбора, выбора единиц, хронологии и способов картографирования111 и т. д. Эти принципы использованы в данной работе. .

Картографирование материала требует наличия репрезентативной информации соответствующего хронологического периода на уровне избранной единицы картографирования. Автором использовались архивные и опубликованные материалы, относящиеся к концу XIX — началу XX вв. Этот хронологический срез фиксирует очень важный рубеж в развитии этнической культуры чувашей, еще сохранявшей признаки традиционности. Социально-политические и экономические реформы 20-30-х гг. XX в. оказали на нее разрушительное влияние. Но в то же время это и единственно возможный временной, срез, поскольку единичные и далеко неполные материалы середины XIX в. и более раннего периода не обладают необходимой степенью репрезентативности.

Другой значимый блок источников — полевые материалы, собранные исследователями в 20-60-х гг. XX в. и хранящиеся преимущественно в архиве ЧГИГН: В них зафиксирована информация, также достаточно полно отражающая интересующие нас вопросы. В работе использованы также собственные полевые материалы, которые с определенными оговорками можно применить для изучения традиционной культуры указанного периода. При сборе полевых материалов автором применялся принцип «сплошного» полевого исследования.

Источники содержат информацию различной степени детализации и относятся к различным административным уровням: селению, волости, уезду. Это не позволяет выбрать какую-то одну единицу картографирования, а в зависимости от уровня обобщения материала будут представлены все три уровня: уезд — волость — село. Подобные примеры известны из. опыта изучения русского свадебного обряда112, календарной обрядности татар113, ведь главное при выборе единицы,, чтобы: она «обеспечивала достаточную репрезентативность материала и позволяла картографировать всю территорию региона»114. Что касается количественных показателей, то материал указанного хронологического периода (конец XIX — начало XX вв.) не позволяет провести точные статистические подсчеты относительно «преобладания» или «бытования» тех или: иных явлений. Поэтому характер их распространения будет установлен, исходя- из частоты встречающейся в источниках информации.

Наибольшую сложность при картографировании представляет отбор критериев. В обрядовой культуре он осложнен тем, что «формы обряда возникают и развиваются относительно самостоятельно», и зависят «от этнической и локальной традиции, которая могла развиться в относительно большом числе вариантов, образованных за счет различных сочетаний ритуальных, фольклорных, музыкальных, хореографических и других элементов» 15. Поэтому в качестве критериев должны быть отобраны «составные элементы обрядового минимума», выделяемые в ходе наблюдения над их варьированием в различных районах расселения этноса.

Исходя из такой; установки, для типологии и последующего картографирования были отобраны такие элементы традиционной культуры чувашей, которые носят дифференцирующий характер для этнографических групп и подгрупп. Учитывались также территориальные, хронологические и содержательные: различия в бытовании костюмных комплексов, их элементов, обрядов и терминов. Материал по комплексам женского костюма представлен в Главах I (§ 2) и III и приложениях (таблицах, иллюстрациях и и картосхемах). Обрядовый материал сгруппирован в двух темах (1 — обряды календарного цикла, 2 — брачная обрядность), представленных в Главах Г(§ 4 и 5) и III; приложениях (таблицах, иллюстрациях и картосхемах). Внутри каждой из тем выделены блоки — обрядовые циклы, сгруппированные по хронологическому (последовательность, время) и семантическому признакам. В этнографической литературе отсутствуют, за редким исключением, детальные описания традиционной культуры чувашей разных регионов Урало-Поволжья, что обусловило подробность изложения-этнографического материала в III главе. Архивные и экспедиционные данные сведены воедино и проанализированы с точки зрения «диалектологии» в широком смысле.

В Приложении даны карты языковых и музыкальных диалектов, ареалов деталей и комплексов женского костюма; календарной и брачной обрядности этнографических групп чувашей (Прил. П-Ш, V-VII), карта говоров; ареалов этнокультурных комплексов ЭТГ (Прил. V-VII, XI-XI), иллюстрации комплексов и деталей женского костюма чувашей ЭГ и ЭТГ, обрядов; фольклорные тексты (Прил. IV, XII, XIII). Ареалы языковых явлений обозначены изоглоссами, ареалы этнокультурных комплексов — изопрагмами; и изодоксами116. Применены также значки, раскраска, штриховка. На синтетических картах ареалы разных явлений наложены друг на друга. Таким образом, выявлены ареалы ЭГ и ЭТГ и их подгрупп, связи между культурными комплексами ЭГ и ЭТГ и их отдельными элементами. Другая часть приложений (Прил. V, IX, X) представлена: статистическими: (сведения о численности чувашского населения в абсолютном и процентном: выражении в разные хронологические периоды, показатели национального состава селений. / волостей: / уездов / губерний и т. д.) и структурно-типологическими таблицами и схемами явлений традиционной культуры (обрядового календаря и циклов1 обрядности, брачной: обрядности и женского костюма). В приложении» VIII содержатся карты с указанием времени направлений миграции чувашей в Урало-Поволжье.

Картографические материалы могут в перспективе составить основу «Историко-этнографического атласа чувашей». В: Урало-Поволжье это направление исследований пока наиболее полно: представлено только в татарской этнографии. Начиная- с 70-х гг. XX в. НіА. Халиковьім, Д. Исхаковым, С. В. Сусловой, Р. Г. Мухамедовой и Р. К. Уразмановой были разработаны» принципы: типологии и классификации этнотерриториальных групп волго-уральских татар117, имеющие важное методологическое: и методическое значение. Особого внимания заслуживают обобщающие работы татарских ученых: «Этнокультурное районирование татар Среднего Поволжья- и Урала» (1991) и монография Д. М. Исхакова «Этнографические группы татар Волго-Уральского региона» (1993118), представляющие результаты структурно-типологического изучения: традиционной5 культуры волго-уральских татар в контексте истории: формирования их этнографических групп. Определенные попытки в этом направлении сделаны удмуртскими и марийскими этнографами119. Сопоставление данных по разным народам может объяснить характер распространения явлений культуры, т. е.»развертывание в, пространстве, на территории»120. Ареалы отдельных явлений, как известно, не всегда: совпадают с ареалами этносов или их структурных подразделений, а представлены, на гораздо, более обширной территории. В этом проявляется закон культурной непрерывности.

Важнейшим аспектом: исследовательской, стратегии является изучение степени и характера трансформации этнической культуры чувашей диаспоры в течение XVIII-XX вв. Одновременно будет проведен анализ закономерностей распространения и функционирования отдельных явлений традиционной культуры.

Хронологические рамки работы охватывают период с XVII по начало XX в. Нижняя временная планка (XVII в.) определена началом активных миграций чувашей в различные районы Урало-Поволжья, т. е. исторического процесса формирования ЭТТ. Верхняя планка (начало XX в.), с одной стороны, фиксирует завершение этого процесса, с другой, приходится на время активного функционирования традиционных элементов этнической культуры.

Территория расселения; чувашской диаспоры охватывает несколько обширных географических зон — Приволжье, Закамье, Заволжье и Приуралье, бассейны крупнейших рек Среднего Поволжья — Волги, Камы и их притоков: рек Сура, Свияга, Самара, Большой Черемшан, Белая, Дема, Ик, Шешма и других. Она была освоена чувашами в течение XVII-XIX вв. и определяет территориальный охват данного исследования.

В административном отношении эта территория входила. в; XVII в: в состав Симбирского, Казанского (Ногайской, Зюрейской дорог), Уфимского (Осинской; Казанской и Ногайской дорог) уездов. С 1708 г. по 40-е гг. XVIII в. — в состав Уфимской провинции, Симбирского и Пензенского уездов Казанской губернии, с 40-х гг. XVIII в. — уездов Симбирской, Пензенской, с 1737 г. Оренбургской губернии. В начале 80-х гг. были образованы наместничества, и чувашские селения оказались в составе Симбирского, Саратовского, Казанского и Уфимского наместничеств. В конце XVIII в. (1796) они вошли в состав различных уездов Симбирской (Ставропольского, Самарского, Сызранского, Корсунского), Саратовской (Вольского, Кузнецкого, Хвалынского) Казанской (Чистопольского, Лаишевского — впоследствие Спасского), Оренбургской (Бугульминского, Бугурусланского, Белебеевского, Бузулукского, Уфимского, Стерлитамакского, Мензелинского) губерний. В 1851 г. часть территорий Оренбургской (Бугульминский, Бугурусланский и Бузулукский уезды) и Симбирской (заволжские территории Ставропольского и Самарского уездов) губерний была передана вновь образованной Самарской губернии. Данное административное деление сохранялось до начала XX в.

Научная значимость и новизна работы заключается в том, что она; является первым опытом изучения этнотерриториальных групп чувашей, совмещающим анализ исторического, лингвистического и этнографического материалов, в результате- которого предложена новая, этнографическая структура чувашского этноса. Материалы могут стать основой для і дальнейшего изученияЭТГ чувашей;. В данной работе ЭТТ чувашей впервые представлены в многостороннем освещении и сравнении с другими народами Поволжья! и Приуралья. Исследование имеет перспективу выхода на проблему этногенеза; чувашей: специфические элементы в культуре периферийных групп чувашей могут быть соотнесены с ранними этапами, истории народа и рассматриваться; в качестве диалектных / субэтнических компонентов в культуре чувашского этноса. Исследование имеет методологическую значимость и представляет опыт комплексного изучения культурно-языковых особенностей, этнотерриториальных групп в. регионе с; повышенной дисперсностью расселения народов. Работа вносит определенный вклад в разрешение современных теоретико-методологических проблем в науке,, демонстрируя возможность изучения? объективных этнических признаков, служащих критериями для этнографической дифференциации. В диссертации использован также достаточно широкий круг источников — архивные, музейные, полевые материалы — до этого не вводившихся в научный оборот.

Практическая значимость исследования заключается в возможности; использования материалов по ЭТЕ чувашей для создания «Этнографического атласа чувашей Поволжья5 и Приуралья». Исторические и этнографические сведения, содержащиеся в диссертации могут быть успешно использованы для: изучения;; других аспектов культуры чувашей. Урало-Поволжья, например,, хозяйственно-культурного или музыковедческого. Научная информация по этнотерриториальным группам чувашей может стать основой для создания научно-популярных изданий, при разработке учебных курсов по региональной истории и этнографии. Историография

В историографии темы выделяются следующие, основные подтемы и связанные с ними проблемы: 1) проблема колонизации и освоения новых земель в пределах Урало-Поволжья, миграции населения с анализом социально-политических, экономических, демографических факторов процесса; 2) этническая культура чувашей в целом и ее отдельные аспекты, рассмотренные на уровне как этноса, так и отдельных локальных групп.

Вопросы колонизации Урало-Поволжья рассматривались в трудах ученых как XIX, так. и XX столетий, но с различной оценкой целей, направлений и результатов колонизации. Освоение новых пространств историки государственно-юридической школы в XIX в. связывали прежде всего с ходом правительственной колонизации, порожденной и направляемой государством, озабоченным стремлением благодеяния для своих подданных. Владельческой, церковно-монастырской и,. тем более, вольной крестьянской колонизации, отводилась второстепенная роль, а последняя вообще рассматривалась как факт, негативно воздействовавший на общий ход событий (В. М:Черемшанский, Г. И. Перетяткович, П. И. Рычков)121. Несмотря на определенную тенденциозность описания, эти работы представляют огромный интерес для. изучения переселенческого движения, так как содержат анализ большого фактического материала — государственных актов и архивных документов, характеризующих официально-исторический ход колонизации. Указанными авторами были в общем сформулированы те вопросы и проблемы, которые получили более четкое и пространное освещение в работах историков XX столетия.

Историками конца XIX в. впервые был поставлен вопрос о характере колонизации (В:Н. Витевский), ее причинах и факторах (Н. А. Фирсов) . Н. А. Фирсов впервые обратился к вопросу о причинах и ходе переселения «инородческого» населения на восточные окраины России, уделив большое внимание анализу экономического и социального положения служилых и ясачных «инородцев» Казанского края. Автор считал, что массовая миграция чувашей, татар, мордвы в закамские степи происходила вследствие следующих причин: 1) понижения социального статуса служилого населения, повлекшего за собой ухудшение его экономического состояния; 2) роста помещичьего землевладения как фактора, вынуждавшего крестьян искать другие места жительства; 3) массовой христианизации «инородцев», приведшей как к бегству, так и к санкционированным перемещениям крестьян. Таким образом, Н. А. Фирсов предвосхитил в своем заключении выводы относительно причин миграции, сделанные его последователями, занимавшимися проблемами колонизации заволжских и приуральских земель.

Вольная колонизация стала темой изучения историков конца XIX -начала XX вв., занимавшихся исследованием миграционных процессов в XVIIL — XIX вв. в России вообще ив Заволжье и Приуралье, в частности: Ю. В. Готье, В. Э. Дэна, В. А. Новикова, Н. Чернавского, А. И. Кривощекова, А. Ф. Рязанова, М. Никитина123. Ю. В; Готье при исследовании процесса колонизации заволжских земель был сделан вывод о том, что переход крестьян осуществлялся из смежных с объектом колонизации областей. Если Ю. В. Готье описывал преимущественно русскую вольную колонизацию, то предметом научного интереса В. Э. Дэна были волны переселенцев «инородцев», а также различные категории владельцев башкирских земель: тептяри, бобыли, тарханы, их экономическое положение.

Теоретические проблемы в изучении колонизационных и миграционных процессов были разработаны впоследствии в. советской историографии в работах А. П. Вощинина, И. Л. Ямзина, М. М. Шульгина, А. А. Преображенского и В. М. Кабузана . Так, например, М. М. Шульгин подчеркивал «военно-земледельческий характер колонизации», необходимость которой вызывалась как экономическими (возможностью заселения огромных свободных, пространств), так и политическими причинами (подчинением башкир). Аналогичной точки зрения придерживался и А. А. Преображенский, отмечавший также земледельческий и отчасти промысловый характер колонизации: Самарского Заволжья; и обративший внимание на «волнообразное распространение переселений».

В резкую оппозицию к взглядам исследователей XIX — начала XX в. по вопросу о значении правительственной колонизации встает точка зрения И. П. Ермолаева125, характеризовавшего колонизацию как «насильственный захват, властью уже освоенных земель». Он называл ее «типичнейшей формой внутренней! военно-феодальной колонизации», сопровождавшейся экономическим и социальным; угнетением местных народов. С другой стороны, взаимоотношения, между народами: характеризовались «мирным сожительством и взаимным культурным; влиянием различных народов друг на друга». Это обстоятельство было отмечено и А. А. Преображенским, который; объяснял его следующими причинами:. 1) наличием значительного колонизационного фонда земель; 2) совместимостью встречавшихся здесь социальных структур; 3) сравнительно умеренным, а в некоторых районах весьма низким удельным весом помещичье-монастырской колонизации при ведущем положении отношений государственного феодализма-для региона в 1 А целом . Анализу переселенческой политики в Среднем Поволжье и Приуралье в XVIII-XIX вв. посвящены работы С. Х. Алишева, Ю. С. Зобова, затрагивавших также вопрос о чувашских мигрантах127.

Особый интерес для понимания внутренних причин миграции чувашей на протяжении XVII — XVIII вв. представляют работы В;Д. Димитриева, в которых автором рассматривались различные, проблемы социально-экономического и общественно-политического развития Чувашии (вопросы о ясаке, сложных общинах, основных тенденциях экономического развития региона, христианизации чувашей и т. д.)128. В анализе национально-колониальной: политики царизма, В. Д. Димитриев отвергает положение государственно-юридической школы о ведущей роли государственной власти и права в ходе колонизации земель в Среднем Поволжье, отдавая предпочтение социально-экономическим условиям,, определяющим, по мнению исследователя, ее характер . Особое внимание привлекает статья В. Д. Димитриева «К вопросу о заселении юго-восточной: и южной частей Чувашии», которая касается формирования этнографической группы низовых чувашей. По своей тематике она созвучна данному исследованию. Ценность этой работы заключается в том, что автор на основе богатого архивного материала прослеживает определенные закономерности в ходе заселения указанных районов,, проявившиеся в основных чертах ив ходе освоения чувашами; и заволжского региона. Это касается; как причин миграции, так и особенностей расселения чувашей на вновь осваиваемых территориях: первоочередное переселение безъясачных крестьян и служилых людей; предоставление переселенцам льгот, первичная: обработка земель наездом, наименование деревень по именам первых поселенцев, наконец, возможность, объяснения этнографических и языковых особенностей современного населения черезанализ основных направлений переселенческого движения. Заслуживает внимания и другая работа В. Д. Димитриева «Чувашские: исторические предания», в которой автор с помощью легенд и преданий о возникновении деревень пытается воссоздать картину постепенного продвижения чувашских крестьян за Волгу и в Приуралье130. Материалы этой работы будут использованы в исследовании;

Проблема исторической картины, расселения чувашей в поволжско-приуральском регионе затрагивается в рамках обширной темы истории народов Поволжья в средневековье и новое время в работах австрийского ученого А. Каппелера131. Автором проанализированы социально-экономические и политические процессы в Среднем Поволжье на протяжении огромного отрезка времени — с XVI до середины XIX в., выявлены основные тенденции развития поволжских народов (Wolgavolker), а также наиболее значительные аспекты, межнациональных отношений в контексте общегосударственной политики в указанный период в России. . Автором выявлены этапы и пути эволюции этнических сообществ и межэтнических контактов в регионе, непосредственно связанные с проблемами аккультурации и культурных контактов между народами. А. Каппелером были сделаны интересные наблюдения относительно географического размещения этнических групп и их взаимодействия в отдельных районах Среднего Поволжья, в том числе в районах относительно «новой колонизации». В последних существовали по мнению автора, большее число межнациональных селений и более интенсивные, чем в Правобережье, межэтнические контакты. Следствием данного явления стала более быстрая аккультурация и ассимиляция;народов.

«Колонизационный» аспект этнической истории народов Урало-Поволжья затронут в монографии Р. Г. Кузеева «Народы Среднего Поволжья и 1Т? Приуралья: этногенетический взгляд на историю». Касательно XVII-XVIIL вв. автор останавливается, на проблеме политических и этнокультурных предпосылок этнодемографических процессов (роли Золотоордынского государства, Казанского ханства, Руси) в формировании- этнической ситуации в регионе, особенностях его колонизации и миграции населения. При этом Р. Г. Кузеев акцентирует внимание: на взаимодействии культур разных народов Поволжья, обусловленном в немалой степени и миграциями. Работа Р. Г. Кузеева демонстрирует качественно новый подход к изучению истории и культуры народов Среднего Поволжья: и Приуралья, заключающийся в» комплексном рассмотрении политических, социально-экономических, культурно-религиозных аспектов. При этом автор не ограничивается решением конкретных проблем, поставленных в этой работе, а намечает перспективные цели и задачи изучения малоисследованных вопросов этногенеза поволжских народов, которые помогают ориентироваться при детализированном (во временном или территориальном отношении) изучении темы.

Проблема расселения чувашей затрагивалась частично в рамках вопроса о «башкирском землевладении» в XVII — XVIII вв. в работах СФ. Ташкина, а также современных исследователей С. М. Васильева, И. В;Устюгова; Н. Ф. Демидовой, У. Х. Рахматуллина, А. НіУсманова, Д. М. Исхакова и других . В указанных работах рассматривались вопросы приобретения земель и пользования ими нерусскими переселенцами, оседавшими в башкирских вотчинах, т. е. проблема хозяйственного освоения колонистами новых территорий. Вопрос о переселении чувашей затрагивался и в работах о «лашманстве»: В. Залесского, С. И. Даишева, А. В. Клеянкина, в которых авторы,рассматривали судьбу категории служилых чувашей,, определенных Сенатом в начале XVIII в. к выполнению «лашманной повинности».

Особый блок вопросов историографии касается изучения этнических процессов, происходивших среди чувашей Урало-Поволжья в XVIII-начале XX вв. Демографические показатели (абсолютная и относительная численность, темпы ее роста, масштабы и направления миграции и т. д.) рассматривались в работах историков, средит- которых следует упомянуть, В1ЭДэна, Я. Е. Водарского, К. М:Кабузана135. Характеристика этнических процессов; среди чувашей диаспоры в иторическомі прошлом и. современности затрагивалась, в статьях и монографиях В. ГШванова136. В частности, в: них нашла отражение: характеристика этноконфессиональной ситуации и особенностей межэтнических отношений в разных регионах проживания» чувашей. Данной проблемы в истории Казанско-Симбирского Приволжья XVIII-XIX вв. касаются статьи и кандидатская диссертация; Г. А. Николаева137. На примере чувашей? Самарского Заволжья; она; рассматривалась в авторских работах138.

Проблема межэтнического и межконфессионального взаимодействия в Урало-Поволжье находится в центре внимания обширной темы христианизации народов края, историография которой насчитывает не один десяток: работ. Касательно чувашей следует, безусловно, назвать труды Н. В;Никольского, ВЩ. Димитриева, П. В. Денисова; Д. М. Макарова, Л. Таймасова139. Наряду с описанием хода и этапов христианизации чувашей в них рассматривались также: вопросы численности и географической• локализации иных конфессиональных общностей чувашей: некрещеных и мусульман, а также процесс исламизации чувашей. Данные, аспекты непосредственно касаются» истории, формирования чувашской диаспоры и потому имеют важное значение для ее характеристики. В историографии по данной проблематике в последние годы появилось несколько солидных работ зарубежных авторов, прежде всего американских исследователей: В; Даулер140, Пола Верта141, Роберта Герачи142, Михаила Ходарковского143. В центре внимания авторов — характеристика и изменение конфессиональной ситуации в Урало-Поволжье в XVIII — начале XX вв., религиозная политика по отношению к нерусским народам; края, формирование и развитие идей христианизаторского просветительства, в том числе системы школьного образования, и так называемый «мусульманский вопрос», рассматривающийся- в контексте общей политической ситуации в России в указанный период. Исламская. тема. получила развитие в работах Кристиана І Ноака144, Алл єна Франка145 и А. Джерсилда146. Данный ракурс представляет особый интерес для настоящего исследования, поскольку ислам среди чувашей специально и серьезно в отечественной-историографии почти не изучался. В монографии Л. Ю. Браславского147 и работах некоторых других вышеупомянтуых авторов обозначены самые общие подходы к освещению проблемы масштабов и характера воздействия ислама и мусульманской (татарской) культуры на. чувашей. Несомненный; интерес в связи с этим вопросом представляют более раннего времени (50-х гг.)работы немецого ученого И. Глацика о деятельности «антиязыческой» и «антиисламской» миссий русской церкви в XVIII-XIX вв. 148

Интерес к религиозному вопросу в истории: народов Волго-Уральского региона вызван тем,, что особенности социально-экономического и политического развития:могут быть поняты и объяснены во многом;сквозь призму изменений в конфессиональной ситуации. История колонизации России тесно сопряжена с историей христианизации колонизуемых народов149. Конфессиональный статус населения — мусульмане, христиане (кряшены), язычники — являлся одной из основных категорий идентификации народов как со стороны государства, так и самоидентификации. На примере этноконфессиональной терминологии («инородец», «иноверец» т. д.) П. Верт прослеживает изменение колониального и национального дискурса Российского?государства, от модели многонациональной империи к модели национального государства; Особого внимания заслуживает оценка исследователями роли «системы Ильминского» в развитии: национальной идентичности народов Урало-Поволжья. П. Верт отмечает, что, несмотря на глубокое вовлечение их в православие, она в то же время способоствовала формированию этнических идентичностей и национального самосознания нерусских народов. В то же время христианизация всегда осознавалась государством как средство религиозной и этнической ассимиляции народов России.

Таким образом, вопрос о расселении чувашей в Урало-Поволжье так или иначе затрагивался исследователями, при этом в ряду работ преобладают статьи — и — монографии теоретического плана, касающиеся общих тенденций колонизационных и миграционных процессов в рассматриваемом регионе и. вопросов социально-экономического развития Поволжья. Ощущается явный недостаток: в исследованиях, учитывавших бьг этническую специфику этих явлений, а также в детальных описаниях данных процессов. Эти работы не дают четкого представления о ходе освоения чувашами указанного региона, о размерах и социальных, этнографических особенностях миграционных волн, не объясняют многих вопросов- относительно культурно-бытового и языкового разнообразия современного чувашского населения в этих районах.

Что же касается изучения традиционной культуры ЭТГ чувашей, то некоторые попытки в этом, направлении делались еще историками и этнографами с середины XIX в. . Историко-краеведческие и этнографические работы неоднократно появлялись в местной и центральной печати, но для. данного исследования» опт являются в большей степени источниками; поскольку их авторы описывали современный и известный им быт чувашских крестьян; Поэтому подробнее об этих работах будет сказано в обзоре источников.

Начало научного изучения культуры, чувашей разных регионов Урало-Поволжья связано с деятельностью ряда местных и центральных научных учреждений в 20-х гг. XX в. . В Самаре изучением хозяйственного быта селян занималось «Общество археологии, истории, этнографии и естествознания». В Саратове чувашей изучали сотрудники Нижне-Волжского общества краеведения Т. М. Акимова и В. П. Воробьев150. Работы этих авторов актуальны и для современных исследований.

Следующий этап изучения чувашской диаспоры приходится на 60-80-е гг. XX в. Чувашским научно-исследовательским институтом языка, литературы, истории и экономики при Совете Министров Чувашской АССР (далее ЧНИИ) были организованы комплексные экспедиции в: 1961, 1962, 1971, 1973, 1984, 1987 гг. в различные регионы Урало-Поволжья, в ходе которых было собран значительный полевой материал по материальному быту, обрядности, фольклору, языку, антропонимии, истории и другим аспектам культуры. Он составляет существенную часть источниковой базы данного исследования. . Научный потенциал этих материалов, осевших в фондах архива ЧНИИ, не использовался, на мой- взгляд, в полной мере. Работы, написанные по результатам экспедиций (список был дан выше), содержат неполный- анализ; материальной и духовной; культуры местного чувашского населения. Не оправдано также стремление авторов охватить огромный ареал диаспоры — от Правобережья до Приуралья — и делать обобщения на материале различающихся; по культурным параметрам этнотерриториальных групп. Выявленные особенности культуры были отнесены ими к низовой традиции, однако без определения, к какому именно варианту. (Как- известно, культура низовых чувашей имеет несколько локальных вариантов). Другой недостаток указанных работ — игнорирование авторами деталей, имеющих большое значение при различении типов, подтипов и вариантов как костюма, так и обрядовой культуры. Подробнее об этих моментах будет сказано в соответствующих разделах.

Существенный недостаток этнографической литературы, посвященной чувашской диаспоре, заключается в том, что мало обращалось внимания на обрядовую культуру, хотя в ходе экспедиций был собран большой фактический; материал по музыкальному и устно-поэтическому творчеству, обрядам, культовой скульптуре, ономастике151. Часть его нашла отражение в работах обобщающего характера по религиозно-обрядовой культуре чувашей (А. К. Салмин152).

Интерес этнографов и искусствоведов к чувашской диаспоре основывался преимущественно на поиске архаических элементов культуры, исчезнувших у чувашей Республики. В частности Закамье и Заволжье привлекали исследователей возможностью фиксации материала по «язычеству» и духовной культуре чувашей вообще, т. к. именно здесь была сконцентрирована подавляющая часть некрещеного чувашского населения, (Как известно, именно у «язычников» она сохранялась дольше всех). Поэтому маршруты экспедиций 1961 и 1984 гг. разрабатывались с учетом мест проживания прежде всего некрещеных чувашей. Это приводило к одностороннему освещению культурных особенностей самарских чувашей: при максимальной изученности одних селений (Рысайкино, Афонькино) до настоящего времени отсутствовали сведения по другим. При этом в 1984 и 1987 гг. повторялись маршруты предыдущих экспедиций 1961 и 1962 гг. соответственно, что, безусловно, было полезно для изучения динамики этнокультурных изменений, но ограничивало территориальный охват диаспоры. Как уже отмечалось, изучение ЭТГ как. разновидности ареальных исследований невозможно без сбора репрезентативного материала на всей территории их расселения, что требует применения иных принципов методик сбора информации.

Исходя из этого, при экспедиционном обследовании чувашских сел Самарской области, проводившемся автором в составе группы сотрудников ЧНИИ в 1993-1999 гг., был применен принцип «сплошного» обследования с охватом максимального количества селений по районам области. Акцент при сборе материала по каждому из направлений (костюм, музыкальный фольклор, свадебная и календарная обрядность) делался на выявление признаков этнографической традиции — верховой, средненизовой и низовой. Эта же методика использовалась автором при сборе материала в экспедициях Оренбургской (2000, 2002), Пензенской (1994), Ульяновской (1994, 2002) областях, Татарстане (1997, 2000-2003) и Башкортостане (2000, 2002, 2003). Полученные сведения являются важным источником для написания данной работы.

Первый опыт изучения этнотерриториальной группы был осуществлен автором в отношении чувашей Самарского Заволжья, т. е. заволжской ЭТГ и некоторых подгрупп закамской ЭТГ, территориально близких к первой . В работе представлен большой фактический материал, определены методологические и методические принципы исследования ЭТГ. Дальнейшая работа в этом направлении была сосредоточена на изучении локальных особенностей обрядовой культуры и комплексной характеристики ряда ЭТГ154. Основные положения данной работы изложены в статьях155.

Источники

Материал для изучения- вопроса о формировании ЭТГ чувашей содержится в различного рода источниках: архивных документах, правительственных актах, статистических данных, публицистических очерках и путевых заметках, картах и т. д.

Подробные сведения; о народонаселении интересующего региона представлены в документах XVII-XVIII в., находящихся в фондах Российского государственного архива древних актов (РГ А ДА): писцовых и переписных книгах, Ландрат книгах и ревизских сказках по 1-ІЙ ревизиям по Пензенскому, Симбирскому, Казанскому (Ногайской и Зюрейской дорогам) уездам, Бугульминскому уезду и Ставропольской провинции бывшей Оренбургской губернии, Уфимскому уезду (Казанской, Ногайской и Осинской дорогам) (РГАДА. Ф. 350, 1209). Указанные документы были составлены в ходе проводившихся во второй половине XVII, а также в 1716, 1723, 1747, 1762-1764 гг. переписей и ревизий населения России.

Форма заполнения переписных листов и ревизских сказок позволяет судить не только о численности населения (о количестве душ мужского пола по Г и II ревизиям и об общей численности по III,ревизии), но и о местах исходного проживания ясачных и служилых чувашей, об их социально-конфессиональной и национальной принадлежности, о составе и численности семей, мигрантов, об их социальных взаимоотношениях, о величине миграционного потока в зависимости от времени переселения. Сравнительный анализ ревизских сказок разных лет позволяет проследить динамику роста численности населения по населенным пунктам, изменения в национальном и конфессиональном составе их жителей в течение почти всего XVIII столетия.

Наибольший интерес представляют ревизские сказки III ревизии, фиксировавшие также и женскую часть населения с указанием мест рождения, что позволяет проследить характер брачных контактов между жителями селений. Подобные сведения по Симбирскому и Казанскому уездам использованы для выявления брачных ареалов чувашей Приволжья и Закамья. К сожалению, при изучении данного вопроса я вынуждена была; ограничиться, только этим регионами, поскольку ко времени проведения ревизии здесь уже сформировались устойчивые брачные отношения в пределах определенной округи, чего нельзя сказать о регионах активной миграции (Заволжье, Приуралье).

В качестве вспомогательного источника для характеристики переселения на первом; этапе, т. е. в первые десятилетия XVIII: в., использованы, также дела из фондов Уфимской, Самарской, Симбирской приказных изб и Казанской и Оренбургской» губернских канцелярий, в которых зафиксированы материалы поземельных отношений переселившихся крестьян (РГАДА. Ф. 407), материалы Департамента государственных имуществ (РГИА. Ф. 379), зафиксировавшие обстоятельства приобретения чувашами земель. Для изучения хода расселения чувашей в Приуралье привлекались материалы IV-VII ревизий из Государственного архива Оренбургской области (ГАОО, Ф. 4, 6, 67, 98, 172).

Материалы генерального и специального межевания, проводившегося в конце XVIII — начале XIX в. содержат статистико-географические и экономические; сведения по чувашским общинам и селениям Урало-Поволжья: данные о численности, национальном, конфессиональном составе, об изменениях;в отношении прав собственности и владения на землю и т. д. Во многих документах, особенно в «спорных делах», зафиксированы данные о времени приобретения чувашами земель и основании селений (РГАДА. Ф. 1312, 1324, 1334, 1336, 1354, 1355). Аналогичные сведения обнаружены в материалах Новоуложенной комиссии 1767 г. (ф. 342).

Для изучения хода правительственной колонизации использовались материалы из архива Сената — «Дела по губерниям» (РГАДА. Ф. 248), где помещены Указы Сената, доношения в него, дела о розыске беглых, о высылке различных категорий населения на рубку лесов и строительство Новой Закамской линии и т. п. по Казанской и Оренбургской губерниям. Эти данные необходимы при характеристике социально-экономического положения различных категорий крестьян, прежде всего служилых, а также для определения величины, миграционных потоков в течение второго и третьего десятилетий XVIII в. . Обстоятельства переселения чувашей в Приуралье изложены в опубликованных «Материалах по истории Башкирской АССР»156.

Статистические сведения относительно конца XVIII—XIX в. содержатся также в фондах Российского государственного исторического архива (РГИА,Ф. 379, 383, 391, 558, 571, 1281, 1282, 1284, 1290, 1291, 1341, 1350), в Архиве РАН (Санкт-Петербургское отделение) (Ф. ЗО), архиве Русского географического общества (РГО. Ф. 2, 14, 43), Государственного архива: древних актов (РГАДА. Ф. 248; Госархив. Оп. XVI), Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА. Ф. ВУА). Значительная часть статистических источников середины и второй половины XIX в. была опубликована. Это «Ведомости о народонаселении России»¹⁵⁷, «Материалы для географии и статистики России», собранные по губерниям⁵, «Военно-статистическое, обозрение Российской империи»¹⁵⁹, «Списки населенных мест Росийской империи» по губерниям160, «Статистическое обозрение Российской империи»¹⁶¹, «Статистические таблицы Российской империи»¹⁶².

Для выяснения вопроса о географическом размещении чувашей в Урало-Поволжье привлекался картографический материал — губернские и уездные карты, планы дач генерального и специального межевания (РГАДА, ф. 192, 1354,1356). Вопросы христианизации и исламизации чувашей были изучены по материалам фондов Канцелярии Синода (Ф. 796) и Канцелярии Обер прокурора Синода = (Ф. 797) в РГИА, а также местных архивов: Государственного архива Самарской области (ГАСО. Ф. 32, 356, 361).

Этнографический материал для изучения культуры этнографических и этнотериториальных групп чувашей использован также из различных источников:

1) научного архива Чувашского государственного института гуманитарных наук (НА ЧГИГН): а) фонды П. Г. Григорьева, Н. И. Ашмарина и Н. В. Никольского (Отд. I, III, VI), в которых содержатся предания о возникновении чувашских сел, описания обычаев и обрядов их. жителей, тексты легенд, песен, сказок, записанных у местных старожилов в конце XIX — начале XX в. и присланных ученым их корреспондентами, б) записки краеведов А. Иванова, Н. А. Обухова, А. Харитонова и М. ЗЛковлева (Отд. И, IV), в) а также материалы экспедиций института за 1961, 1962, 1984, 1987 гг. в чувашские селения Татарской и Башкирской AGGP, Ульяновской, Куйбышевской и Оренбургской областей — сведения по обычаям, обрядам, традиционному хозяйству, семейно-брачным отношениям; фольклору, диалектологии и истории заселения чувашами заволжских и приуральских земель (Отд. Ш, IV, VI);

2) архива Русского географического общества (РГО) — этнографические заметки о самарских чувашах Н. Каминского, Воронова и др., датируемые серединой XIX. в. (Разряд 34), архива РАН — «Анкеты» В. Н. Татищева по Самарскому уезду, составленные в 1737-1738 гг. и «Доношения» из Ставропольской канцелярии в АН 1764 г. (ф. З, 21), РГАДА — «Портфели Миллера» (Ф. 21);

3) из Российского этнографического музея (РЭМ): коллекции одежды, предметов быта, культа, фотографии и письменные источники, собранные в -начале и первой половине XX в. разными исследователями: И. Н. Смирновым (колл. 176), С. И. Руденко (колл. 1205, 2845), М. Е. Евсевьевым; (колл. 1519, 3323), А. С. Ивановым (колл. 5231), В. П. Шнейдер (колл. 797) (колл. 967, 968, 901, 1416, 2032, 5095, 5231, 5238, 7894, 8583, 8722) и др., местных музеев:

Оренбургского областного музея (ОРОМ. Ф. 2554, Самарского областного историко-краеведческого музея им П. В Алабина (СОИКМ);

4) опубликованные материалы, среди-которых наиболее значимы работы путешественников XVIII в. И. И. Лепехина,. ИЛ. Фалька и: П. С. Палласа, финского- ученого Х. Паасонена. 163 Их работы являются ценнейшим источником для характеристики различных аспектов этнической культуры чувашей. Значение указанных источников, для данной темы, заключается в том, что содержащиеся в них сведения были собраны именно среди этнотерриториальных групп в. Закамье, Заволжье и на Самарской Луке. . Работа Х. Паасонена является чуть ли не единственным; полным описанием: свадебного и некоторых других обрядов заволжских чувашей начала XX в.

Определенный интерес для исследования, темы представляют публицистические очерки, об отдельных, селениях, написанные священнослужителями- и. краеведами. 164 Ценным источником по истории приуральских чувашей являются многотомные краеведческие материалы А. З. Асфандиярова, подготовленные автором на основе данных местных и центральных архивов165.

5) полевые материалы автора, собранные в ходе поездок в Самарскую (1990-2002 гг.), Пензенскую (1994 г.), Ульяновскую (1994, 2002 гг.), Оренбургскую (2000, 2002 гг.) области и Республики Татарстан (1999, 2000- 2003 гг.) и Башкортостан (2000, 2002-2003): особенности говора,, топонимика, история селений, свадебная, брачная, похоронно-поминальная обрядность, национальный костюм;

Таким образом, основная источниковая, база — архивный материал, публикации, музейные коллекции — предоставляет возможность для; серьезного изучения данной темы.