История Казанского ханства в трудах татарских историков конца XIX — начала XX в.

Хамидуллин Б. Л.
История Казанского ханства в трудах татарских историков конца XIX — начала XX в.

Источник: http://www.tataroved.ru/public...

В XVII—XIX вв. российские историки, наряду с изучением истории Московского государства, большое внимание уделяли вопросам истории иных государственных образований на территории Восточной Европы. Отечественная историография Казанского ханства, зародившаяся в лоне русского летописания XVI в. («Казанская история», Никоновская летопись и т.д.), в XVII–XIX вв. обогатилась серьезными научными исследованиями А.И.Лызлова (ок. 1655 – ок. 1697), В.Н.Татищева (1686–1750), П.И.Рычкова (1712–1777), Н.М.Карамзина (1766–1826), К.Ф.Фукса (1776–1846), М.С.Рыбушкина (1792—1849), С.М.Соловьева (1820–1879), В.В.Вельяминова-Зернова (1830–1904), Н.А.Фирсова (1831–1896) и других ученых. В XIX – начале XX в. окончательно сформировалась и татарская историческая наука[1]. Ибрагим Хальфин, Хусаин Амирханов, Шигабутдин Марджани, Хусаин Фаизханов, Ризаэтдин Фахретдинов, Каюм Насыри, Мурад Рамзи, Габдрахман Забири, Хасан-Гата Габаши, Гайнетдин Ахмеров, Гарифулла Салихов, Хади Атласи, Габдельбари Баттал, Касим Биккулов, Газиз Губайдуллин и другие национальные исследователи изучали историю татар, опираясь, главным образом, на тюрко-татарский фольклор, тюркские этнографические и лингвистические материалы и арабо-письменные тюркские, арабские, персидские исторические документы, а также, частично, – на русские летописи и труды турецких и российских историков. Их произведения, в сравнении с трудами иноязычных историков, за счет привлечения более широкого круга источников подробнее и фактологически адекватнее отражали историю татарского народа, Казанского ханства в частности. Однако, в татарской историографии второй половины XIX – начала XX в. присутствовал и достаточно ярко выраженный субъективный этнический фактор, напрямую подчиненный идеологии (которая не была монолитной) татарской интеллигенции периода формирования нации…

* * *

В числе первых национальных историков, обративших пристальное внимание на историю Среднего Поволжья феодального периода, необходимо назвать имама Хусаина Амирханова (ок. 1815—1893). Активное увлечение историей своего народа он объяснял так: «Имеется много солидных книг, написанных на разных языках, которые отражают многие факты и дают их анализ, о разных странах-государствах (йорт) и ученых. Из книг по мусульманской юриспруденции известно многое о <…> Булгарском Юрте, издавна бывшем Великим Исламским юртом. Во многих книгах он назван "Страна Булгар" (кэшэhрил Болгар). Несмотря на это, удивительно, нет ни одной достойной внимания исторической книги [об этой стране]<…>»[2]. Его опубликованные исторические произведения «Таварихы Болгария» («История Булгарии», Казань, 1883) и «Ножумет-таварих» («Звезда историй», Петербург, 1884) имели большой успех у тюрко-мусульманской читательской аудитории конца XIX — начала XX в. Если «Звезда историй» содержала очерки о жизни и деятельности пророков, мусульманских правителей, Чингиз-хана, Тамерлана, Наполеона и т.д., то «История Булгарии» отражала мнение автора об этногенезе казанских татар (по определению Х. Амирхана – «булгар», «булгарских тюрок», «булгарских мусульман») и о жизнедеятельности правителей «Булгарского Юрта» (Волжской Булгарии и Казанского ханства).

Обратимся к тем немногим сведениям, что содержатся в «Истории Булгарии» по истории Казанского ханства[3]. В основном они отражают годы правления, внешнюю и внутреннюю политику и некие «штрихи к портрету» казанских ханов. Заранее отметим, что многое из написанного Х.Амирханом противоречит не только сведениям русских летописей и российских историков XVII–XIX вв., но и современным научным данным. Однако именно в этом и заключается историографическая ценность его труда, который отражает, во-первых, исторические знания части татарской интеллигенции той эпохи, во-вторых, стремление лично самого автора показать этнополитическую историю татарского народа лишь как историю булгар, без ее взаимосвязи с историей татар Золотой Орды и династией Чингизидов.

По мнению Хусаина Амирхана, основанному на данные татарского фольклора, г. Казань после походов в Поволжье Тамерлана и разорения им г. Булгара основали дети булгарского хана Абдуллы Алтынбек и Алимбек. Их потомки – представители булгарской ханской династии – правили в Казани до середины XVI в. Х.Амирхан называет следующую последовательность казанских ханов: 1) сын Абдуллы Алтынбек; правил в Старой Казани 2 года, в 76 лет отправился в хадж и не вернулся; 2) его брат Алимбек; был ханом 31 год, пытался обустроить разрушенный г. Булгар, где и умер в 73-летнем возрасте; 3) сын Алимбека «умный и хозяйственный» Мухаммед; правил в Старой Казани 11 лет, затем в Новой Казани – 9 лет, умер в 64-летнем возрасте, будучи в гостях у посаженного им на трон Елабуги местного правителя Ислама; 4) сын Алимбека «безбожник и пьяница» Мамат-Гирей; правил 6 лет, низложен с престола казанцами, умер в г. Биляр «по состоянию здоровья» в 46 лет; 5) сын Алтынбека Халиль; правил 25 лет, укрепил положение ислама и различных наук в государстве, в 78-летнем возрасте отправился в хадж и не вернулся; 6) внук Халиля, сын Салима «очень образованный» Ибрагим, возведенный на трон «по совету казанцев»; правил 28 лет, умер в г. Булгар; 7) сын Салима Ильхам; правил 4 года, добровольно отдал власть Мухаммед-Амину, умер в Казани в 67 лет; 8) сын Ибрагима «превосходный ученый и поэт» Мухаммед-Амин, до этого учившийся в Крыму; правил 21 год, умер в Булгаре на 66-м году жизни; 9) сын Мухаммед-Амина Мамук; правил 9 лет, строил дороги и базары, чем прославил Казань, не имел сыновей, умер в Казани в 42 года; 10) сын Мухаммед-Амина Абдул-Латиф; правил 11 лет, соединил каналом оз. Кабан и р. Казанку, разделил Казань на Верхнюю и Нижнюю, умер в Казани в 58 лет; 11) сын Абдул-Латифа Сахиб-Гирей; правил 9 лет, добровольно отдал трон Сафе, умер в Стамбуле в 45 лет; 12) сын Абдул-Латифа Сафа, любивший повторять, что «такого хана, как я, нет во всей округе»; был низложен с престола казанской аристократией и духовенством, умер в г. Касимов, где жил у своего зятя хана Ислама;13) внук Мамука, сын принцессы Сэрвар «очень ученый и религиозный» Али; правил 12 лет, сделав много полезных дел, умер в 57 лет; 14) сын Али Утяш, в период правления которого «московский хан» выдвинул такой ультиматум: «Отдай Казань мне, она не будет в руках мусульманских ханов, не я так другие ее возьмут»; правил 16 лет; 15) младший брат Утяша Ядгар – «недостойный человек», желавший «продать Казань московскому хану»; правил 12 лет, сыновей у него не было, а только дочь Сююмбике, после смерти отца пригласившая на трон Шах-Али, находившегося «у московского хана»; 16) сын Сафы Шах-Али, говоривший казанцам, что «знает все дела русских и никогда ими не обманется»; правил 13 лет. В1554 г.[4] огромное русское войско пришло для взятия Казани силой. Русских поддержал внук хана Кирмана хан Касим [т.е. правитель Касимовского ханства (Хан Кирмэн по-тат.)], который был влюблен в Сююмбике, и которому русские обещали ее в жены. Казанцев же поддержали марийцы, «испортив» все дороги на пути следования русской армии. Тогда русские войска пошли на Казань через Горную сторону и воевали здесь около 7 лет. На р. Свияге они построили г. Свияжск, после чего Шах-Али «подло сдал Казань русским». Отрубленная голова самого хана Шах-Али была найдена на ханском кладбище Казани через несколько дней после этих событий…

Кроме достаточно сомнительной интерпретации истории правления казанских ханов Хусаин Амирхан дает в «Истории Булгарии» много интересной информации по географии г. Казани, о духовном развитии казанцев (религия, наука, образование), о некоторых нюансах истории иных постзолотоордынских государств и т.д.

В целом, можно отметить информативность исторических произведений Х.Амирхана (в частности – обильное упоминание в них содержания устных татарских легенд и преданий, арабо-письменных источников и историографии), но также одновременное их противоречие большей части материалов восточных и европейских исторических источников и историографии, достаточно широко известных ко второй половине XIX в.

Основоположником татарской исторической науки является богослов, философ и просветитель Шигабутдин Марджани (1818–1889). Он был современником Хусаина Амирхана, получал дополнительное образование вместе с ним примерно в одни и те же годы в Средней Азии. Отражая потребности нового времени, Ш.Марджани выдвинул идею широкого распространения светских знаний, реформы татарской системы образования, доказывал вредность средневековой схоластики. Большая заслуга Ш.Марджани еще и в том, что он создал ряд ценнейших трудов по истории тюрко-татарских государств, в частности Казанского ханства, которые во многом определили дальнейшее развитие татарской историографии. По мнению современного американского исследователя Юлая Шамильоглу, «мысли, впервые высказанные в работах Ш.Марджани, были целиком приняты в исследованиях по этногенезу и истории казанских татар<…>, стали частью общеисторического сознания»[5].

Так, в 1864 г . был издан труд Ш.Марджани «Гурфат ал-хавакин лиарфат ал-хавакин» («Жилища хаканов для познания их жизни») по истории Центральной Азии X–XII вв. Всеобщее признание российских ученых получила книга Ш.Марджани «Гилалат аз-заман фи тарихи Булгар ва Казан» («Завеса времени, прикрывающая историю Булгара и Казани», первоначальный вариант написан в 1864 г .), переведенная на русский язык всемирно известным востоковедом, академиком Петербургской Академии наук В.В.Радловым и изданная в оригинале и в переводе в «Трудах IV археологического съезда» (1884). Впоследствии многие материалы «Гилалат аз-заман…» в дополненном и уточненном виде органично вошли в самое крупное из изданных исторических сочинений Ш.Марджани «Мустафад ал-ахбар фи ахвали Казан ва Булгар» («Сведения, привлеченные для истории Казани и Булгара», 1-й том был издан в 1885 и 1897 гг., 2-й – в 1900 г.)[6]. Из его неизданных произведений особо отметим 6-томный свод «Вафийат ал-аслаф ва тахийат ал-ахлаф» («Некрологи предшественникам, заветы потомкам»), где собраны биографии 6057 выдающихся личностей мусульманского мира, в частности Казанского ханства.

При работе над своими трудами по истории татарского народа, отражающими историю Хазарского каганата, Волжской Булгарии, Золотой Орды, Казанского ханства и последующих периодов, Ш.Марджани, конечно же, использовал сочинения русских историков и русские летописи, но главными для него были тюркские и арабо-персидские источники и исторические произведения. Для восстановления исторической правды он обращался к огромному количеству первоисточников: старинным монетам, ярлыкам, устным и письменным легендам и преданиям, надписям на надгробных камнях, генеалогиям рода (шеджере), рукописным научным трактатам, этнографическим материалам и т.д. Собирая эти сведения, он часто совершал поездки к местам конкретных событий, общался с образованными людьми, знавшими историю своего родного края.

Приводя множество исторических фактов, в своих трудах Ш.Марджани доказывает, что издревле в Поволжье развивалась тюрко-татарская цивилизация, корнями уходящая в глубь веков. Основываясь на источники, он приводит много сравнений между элементами культуры и социально-экономического устройства Хазарского каганата, «страны кыпчаков», Волжской Булгарии, Казанского ханства (Казан дэулэте, Казан мэмлэкэте, Казан ханлыгы у автора) и современных ему татар, показывающих их преемственность. Казанское ханство он называет «наследницей былого величия» Булгарского государства, т.к. «татары их [булгар] завоевывают, но государство [Волжскую Булгарию] не уничтожают», а казанских татар («казанцы / казанлылар», «казанский народ / казан халкы» для периода Казанского ханства) – потомками «отважных сердцем, воинственных, набожных и благочестивых» булгар, а также отчасти хазар, кыпчаков и др. Шигабутдин Марджани пишет: «Вначале Булгарское государство было под властью кыпчакских и хазарских хаканов, затем – булгарских эмиров, затем – татарских ханов, в настоящее время уже более 300 лет – под властью России»[7].

Однако на первых же страницах «Мустафад…» ученый обращается к читателю со знаменитым тезисом – «кто же ты, если не татарин?» и активно отстаивает этот этноним. Наследниками Золотой Орды он называет: 1) «Казанское государство, государство детей хана Улуг-Мухаммеда»; 2) «Сарайское государство»; 3) «Астрахань» («Хаджитархан»); 4) «Крымское государство»; 5) «Ногайскую Орду»; 6) «казахских ханов Казахстана»[8]. Таким образом, Ш.Марджани впервые в историографии научно обосновывает существенное участие волжских булгар в этногенезе казанских татар и указывает на этнополитическую преемственность Волжской Булгарии, Золотой Орды и Казанского ханства, что, согласно мнению Ю.Шамильоглу, было результатом сознательного создания им новой идеологии национальной идентичности[9].

В этой связи хотелось бы отметить следующее. В 1990-е гг. существенно оживились дискуссии между сторонниками т.н. булгарской, татаро-монгольской и тюрко-татарской теорий этногенеза татарского народа. При этом мнение Ш.Марджани по этой серьезной научной проблеме активно привлекалось как чуть ли не главный аргумент и «булгаристами», и «татаристами». Объективное же рассмотрение научного наследия Ш.Марджани показывает, что он, используя современную терминологию, являлся сторонником тюрко-татарской теории, «булгаристом» и «татаристом» одновременно. Как мусульманский ученый и просветитель он – убежденный «булгарист», т.к. именно в Волжской Булгарии, официально принявшей ислам в 922 г., Ш.Марджани видел важнейшие, превалирующие над доисламскими «языческими» периода тюркских каганатов, истоки культуры (в самом широком смысле этого слова) современного татарского народа. В этом смысле булгаризм Ш.Марджани является в своей основе культурологическим, связующим современных ему татар с исламской цивилизацией, одной из ведущих в мире. С другой стороны, как идеолог консолидации татарской нации, ареалом проживания которой являются территории от Польши и Крыма до Дальнего Востока, Ш.Марджани – убежденный «татарист», и его «татаризм» – это реакция на объективные процессы национальной интеграции, напоминание о былом могуществе татар, оставивших глубокий след в евразийской этнополитической истории. Таким образом, как правильно отметил казанский исследователь Р.М.Амирханов, не в противопоставлении, а в единстве «булгарского» и «татарского» компонентов исторической концепции Ш.Марджани надо видеть ключ к объективной, целостной оценке его идейного наследия[10].

Рассматривая вопросы образования и развития Казанского ханства, Ш.Марджани серьезное внимание уделяет вопросу о первом казанском правителе, которым он называет Чингизида хана Улуг-Мухаммеда[11], политической истории государства, внутренним и внешним причинам событий 1552 г ., проблемам духовного (в т.ч. религиозного) совершенствования местного населения, его социальной структуре и т.д. В отсутствии единства внутри Казанского ханства и прочного союза всех тюрко-татарских государств он видит основную причину завоевания Казани Иваном IV. Отметим, что мысль Ш.Марджани «завоевание Казани – итог внутренней борьбы в Казанском ханстве» позднее нашла отражение во многих исторических трудах татарских ученых и общественных деятелей конца XIX – начала ХХ в.[12].

Много информации Ш.Марджани дает о соседних татарам народах, в частности – о периферийном населении Казанского ханства. Интересными здесь являются, например, рассуждения ученого о причинах слабого проникновения ислама в среду чувашей и марийцев, о языке, этнографии и проблемах этнического формирования и дальнейшего развития народов поволжского региона. Информация Ш.Марджани о периферийном населении Казанского ханства уникальна в первую очередь с той точки зрения, что эта тема была очень слабо представлена в российской историографии предшествующего времени. Поэтому не зря профессор Казанского университета тюрколог Н.Ф.Катанов отмечал, что работы Ш.Марджани «по богатству этнографического и исторического содержания достойны перевода не только на русский, но и на европейские языки»[13].

Ш.Марджани оставил после себя не только богатое историческое наследие, но и создал научную школу, представителями которой были преподаватель Петербургского университета, член Русского археологического общества, историк, филолог, автор проекта реформы татарского образования Хусаин Фаизханов (1828–1866), а также выдающийся ученый-просветитель, религиозный и общественный деятель Ризаэтдин Фахретдинов (1859–1936). Человек, обладавший энциклопедическими знаниями, написавший сотни произведений по различным темам жизни тюрко-татар, Р.Фахретдин скромно называл себя всего лишь «историком». Огромное признание и популярность, в частности в среде русских ученых-востоковедов, он получил после издания многотомного биобиблиографического сочинения «Асар» («Памятники» / «Следы», в 1900–1908 гг. в Казани и Оренбурге было издано 15 выпусков первых 2-х томов, рукописи неизданных томов хранятся в Уфе), в котором представлены очерки о 1009 известных мусульманских ученых и государственных деятелях Х – начала ХХ в., в т.ч. периода Казанского ханства. Сведения «Асар», отразившие формирование исторических знаний татар, продолжили традицию изучения национальной истории, заложенную Хусаином Амирханом и Шигабутдином Марджани, – это сочинение написано на примере «Ножумет-таварих» первого и «Вафийат…» второго. Значение «Асар» как исторического труда, базирующегося на сведениях огромного количества письменных и устных источников, трудно переоценить.

Рассматривая историографию Казанского ханства, мы, конечно же, должны обратить внимание и на следующие труды Р.Фахретдина: статью о хане Улуг-Мухаммеде, опубликованную в рубрике «Знаменитые люди и великие события» в серии публикаций о золотоордынских ханах в журнале «Шура» («Совет»)[14], серию статей в той же рубрике журнала «Шура» о казанских ханах[15], рукопись «Болгар вэ Казан тореклэре» («Булгарские и казанские тюрки»), написанную к началу 1930-х гг. и впервые полностью опубликованную в 1993 г.[16].

В этих трудах, созданных с привлечением всей доступной автору исторической литературы на нескольких языках (в первую очередь, русском) на основе анализа большого количества источников, автор рассматривает многие проблемы истории Казанского ханства (в первую очередь, политическую историю) и вопросы этногенеза казанских татар. Привлечение широкого круга источников и литературы, в т.ч. работ российских историков П.И.Рычкова, Н.М.Карамзина, С.М.Соловьева, К.Ф.Фукса, многократный их научный анализ позволили Р.Фахретдину объективно поставить и решить задачи своих исследований. Так, он, невзирая на авторитеты, вступает в жаркую полемику со своими предшественниками по проблемам истории Золотой Орды, политических отношений Москвы и Казани, особо критикуя методологию научных изысканий и взгляды на исторические факты Н.М.Карамзина, «игнорирующего татарские источники»[17]. Р.Фахретдин резко отзывается об искаженной, на его взгляд, интерпретации белевского столкновения войск Василия II и Улуг-Мухаммеда в трудах П.И.Рычкова и С.М.Соловьева[18], обвиняет российских историков в необъективности при оценке деяний казанских ханов, в частности Сафа-Гирея[19]. Но в целом он очень уважительно относится к трудам ведущих русских историков и широко пользуется их материалами, т.к., по мнению его современников, «одной из главных черт» Р.Фахретдина является «веротерпимость и уважение чужой мысли»[20].

Одним из главных предметов исторических изысканий Ризы Фахретдина выступает этногенез поволжских татар и самого этнонима «татары». Во многом продолжая историографическую традицию Х.Амирхана и в отличие от своего духовного наставника Ш.Марджани, Р.Фахретдин относится резко отрицательно, причем с явным пренебрежительным оттенком, к этнониму «татары» и никогда не употребляет его по отношению к своему народу. «Наше национальное имя, – пишет Р.Фахретдин, – северные тюрки (шималь тореклэре)»[21]. Название «татары» используется им лишь как синоним этнонима «монголы». По мнению ученого, «татар» означает «всадник», так первоначально называли специальное воинское подразделение авангарда войск Чингиз-хана, затем при первых Чингизидах это имя было перенесено на все евразийские тюрко-монголоязычные этносы[22], его приняли правители Золотой Орды[23] (при которых термин «татары» обозначал представителей высших слоев общества), и позднее оно перешло на все подданные им народы, в частности на булгарских тюрок[24]. Р.Фахретдин при обозначении казанских татар активно употребляет этнонимы «булгарские тюрки», «северные тюрки», «казанские тюрки», «тюрки-мусульмане», чтобы рельефнее показать отличие современных ему татар от подвластного Чингиз-хану населения, а также от турков Малой Азии. Объявив 2-й и 3-й периоды истории своего народа как «Булгарские тюрки под властью татар и русских»[25], он исключает всякую этническую связь между мусульманами «булгарскими тюрками» и язычниками «татарами» периода походов внука Чингиз-хана Бату. При этом Р.Фахретдин не скрывает своих симпатий к выделившейся из состава Монгольской империи при преемниках Бату Золотой Орде (ее он называет, в частности, «Великим Тюркским государством»), являвшейся тюркским по составу населения и культуре государством с правящей монголо-татарской династией[26]. Р.Фахретдин, как и Ш.Марджани, отстаивает идею исторической преемственности Волжской Булгарии, Золотой Орды, Казанского ханства и современных автору «булгарских тюрок»=«тюрко-мусульман» Поволжья, проживающих в Казанской, Самарской, Уфимской, Оренбургской, Вятской, Саратовской и Астраханской губерниях[27].

Говоря о преемственности Волжской Булгарии и Казанского ханства, он отдельно отмечает факт свержения с престола булгарского эмира Алимбека выходцем из Золотой Орды ханом Улуг-Мухаммедом, который сам стал правителем «булгарских и казанских тюрков» и основал ханскую династию в «Казанском и Булгарском государстве (Казан hэм Болгар мэмлэкэтендэ)». Однако, по убеждению Р.Фахретдина, смена династий не означала, что население государства стало монгольским (=татарским), поскольку Улуг-Мухаммед привел с собой всего лишь 3 тыс. человек, из которых воины составляли 1 тыс. «Местный народ, хотя и состоял целиком из тюрок, получил название "татары", и этим он обязан лишь хану и его приближенным. На деле же татар здесь было не более как капля в море»[28]. «Булгарские тюрки», по свидетельству историка, объединились вокруг Улуг-Мухаммеда, а чуваши и марийцы выразили свою покорность и попросили защитить их от русских набегов (вспомним указание на это автора «Казанской истории»). Таким образом, отмечал Р.Фахретдин, в 1439 г. Казань «возродилась» и началась ее новая история. «После этого в данном государстве правят ханы – потомки татарских ханов, однако известно, что от татарина не жди ничего хорошего. Его характеру не свойственно принесение пользы, а лишь порча и разрушения. "Где татарин, там беда"»[29], – именно это привело в дальнейшем, по мнению Р.Фахретдина, к трагедии 1552 г., постигшую «казанцев (казанлылар)»[30]…

Одновременно с Ризаэтдином Фахретдином изучением истории татарского народа, в частности истории Казанского ханства, занимался известный татарский ученый, действительный член Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете, один из организаторов «Восточного клуба»[31] Гайнетдин Ахмеров (1864–1911). Он, также как Ш.Марджани и другие национальные исследователи, в своих изысканиях использовал обширных круг источников – восточных (в т.ч. тюрко-татарских) и европейских (в т.ч. русских). Наряду с письменными источниками, Г.Ахмеров активно привлекал к работе археологические, этнографические, лингвистические и другие материалы, в изучении которых проявил себя серьезным специалистом. Г.Ахмеров довольно скептически относился к информации русских летописей и русских историков. Так, он критиковал последних за чрезмерное доверие летописным сведениям, в которых преобладает описание политики и войн, в ущерб культуре и экономике. В книге «Казан тарихы» («История Казани»[32]) он писал, что «русские исторические сведения чаще всего исходят из оставленных монахами летописей. А эти сведения, особенно в эпоху Казанского ханства, так и дышат ненавистью к татарам, то есть изначально настроены только на негативное восприятие всего татарского»[33]. Историк считал, что русские летописи обвиняют во всех бедах только татар и «брызжут таким фанатизмом и предвзятостью, что зачастую невозможно определить, кто побежден, а кто победил, сколько людей погибло, ранено или взято в плен, и, в конце концов, на чьей стороне была справедливость и по какой причине»[34].

Гайнетдин Ахмеров, во многом следуя за мнением Хусаина Амирхана, в своих газетных статьях и монографиях «Болгар тарихы» («История Булгарии», 1909) и «История Казани» на основе серьезной доказательной базы пишет, что казанские татары – прямые потомки волжских булгар[35], а Волжская Булгария и Казанское ханство – государства, тождественные друг другу по территории, населению и государственному управлению. Единственное различие между ними он видит в разных столицах. Г.Ахмеров настаивает на том, что Казанское ханство имело развитую мусульманскую культуру (в частности, что в государстве была развита сеть образовательных учреждений – мектебов и медресе) и не было «диким варварским государством», которое «промышляло только набегами», как писали многие российские историки XVII–XIX вв.

В «Истории Казани» Г.Ахмеров самостоятельно рассматривал и предлагал решение многих страниц истории г. Казани, Казанского ханства, взаимоотношений его с соседями, подробно характеризовал правление каждого хана, выражая свое личное отношение к каждому из них. Его основные выводы заключались в том, что Казанское ханство возникло после распада Булгарского государства на его месте, примерно на той же территории, что в ханстве жил тот же тюркский булгарский народ, сохранивший и развивший все свои прежние традиции и обычаи, ремесла и знания. Возникновение Старой Казани Г.Ахмеров относил ко времени существования домонгольской Волжской Булгарии. К этому выводу он приходил на основании анализа археологических находок и прочтения надписей на надгробных камнях. Основание Новой Казани Г.Ахмеров также связывал с булгарскими беками, которые переселились из Старой Казани. Причину этого переселения он видел в неудачном для экономики (в первую очередь торговли) расположении Старой Казани. Само возвышение Казани Г.Ахмеров, так же как и многие историки до него, связывал с упадком Волжской Булгарии и ослаблением «кыпчакской империи» Золотой Орды. Благодаря этим обстоятельствам, «встающая на ноги Казань оставалась первейшим мусульманским городом во всей Восточной Европе», а «торговое значение Великих Булгар и политическое значение Сарая как правительственного центра» перешло к ней[36].

Гайнетдин Ахмеров предпринял попытку разобраться во внутреннем устройстве Казанского ханства. Он считал, что даже после прихода в Казань Улуг-Мухаммеда, после чего государство «стало называться татарским», его управление кардинально не изменилось и «скорее напоминало булгарское, нежели золотоордынское»[37]. К этому выводу ученый пришел на основании тезиса о том, что в Золотой Орде ханская власть была абсолютной, а в Казанском ханстве она была ограничена родовитыми беками. Г.Ахмеров выделяет беков и мурз в отдельный институт власти, считает их «самыми богатыми, могущественными в стране магнатами, обладавшими почти неограниченной властью. Они, к примеру, могли свергнуть, а то и умертвить неугодного им хана или избрать нового. На подвластных им землях беки и мурзы были практически полными суверенами, способными единолично начать войну или заключить мир, единолично решить какие-то конфликтные вопросы или наладить особые отношения с языческим населением, наконец, использовать для своей выгоды право сбора дани»[38].

Большую роль в социальной структуре Казанского ханства Г.Ахмеров придавал духовенству. Он не писал о всей ее инфраструктуре, которая, несомненно, была очень сложной, а ограничился лишь тем, что выделил ее главу – «саида», «единолично, без участия хана ведавшего всеми духовными делами» государства. По мнению ученого, саид принимал также активное участие и в политической жизни ханства, – Г.Ахмеров правильно подметил, что во всех письменных посланиях правителям иных государств стояло имя «духовного владыки Казани – саида»[39].

Г.Ахмеров отказывается от бытовавшего в русской историографии мнения о том, что в Казани имело место духовное и экономическое давление на немусульман и процветал религиозный фанатизм. Он подчеркивает, что в Казанском ханстве люди могли принимать ислам лишь добровольно и вести тот уклад жизни, который пожелают: «Языческие племена [жившие в Казанском ханстве] пользовались полной свободой в выборе образа жизни и верований. Чуваши, черемисы [марийцы] или ары [удмурты] могли принимать мусульманство лишь по собственному желанию, но никак не по принуждению, ибо насилие в вопросе вероисповедания было запрещено. Уважением пользовались не только верования, но и образ жизни: так, никто не насаждал в башкирских землях землепашество, хотя большинство казанского народа [т.е. казанцев, казанских татар] еще с давних булгарских времен традиционно было искусными хлеборобами. Башкирские племена по-прежнему, как и их предки, вели кочевой образ жизни, и это нисколько не порицалось властями»[40].

О внутренней этнополитической ситуации в Казанском ханстве в книге «История Казани» в разделе «Отношения Казани к соседям» Г.Ахмеров пишет: «Напомним, что, когда на смену Булгарии пришла Казань, арские, чувашские, черемисские, башкирские племена добровольно признали ее власть и вошли в состав нового государства. Эти племена никогда не замышляли антиказанских бунтов, напротив, шли вместе с казанцами против общего врага, вместе защищали Казань, а после ее падения делали все, чтобы не попасть под русское иго, поднимали восстания, а, потерпев поражения, зачастую предпочитали свободолюбивые башкирские степи рабству на истоптанной захватчиком родине. Все эти движения языческих племен свидетельствуют об их этнической и духовной общности с казанскими, а еще ранее – с булгарскими тюрками, что, в свою очередь, дает основание предполагать наличие равных прав и достаточных свобод у народов как Булгарской, так и Казанской держав <…> Все племена Казанского ханства жили как один народ <…>»[41]. Эти мысли ученого, высказанные в самом начале XX в., не противоречат той совокупности исторических сведений, что известны на сегодняшний день[42].

Значительное внимание Г.Ахмеров уделяет политической истории Казанского ханства – взаимоотношениям Казани и Москвы, Казанского ханства и других постзолотоордынских ханств, событиям 1552 г.[43]. О взаимоотношениях Казани и Москвы он пишет: «Русские – давние соседи казанцев. Казанские мусульмане в мирное время вели с русскими соседями торговлю, как и в прежние булгарские времена, но чаще всего воевали, так как в московско-казанских политических отношениях преобладала, к сожалению, взаимная вражда»[44]. Падение Казанского ханства Г.Ахмеров рассматривает как большую трагедию всего татарского народа, переломную страницу его национальной истории.

Важными трудами по истории Казанского государства являются книги действительного члена Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете, депутата II Государственной Думы Хади Атласи (1876–1938) «Соен-бикэ» («Сююмбике», 1914) и «Казан ханлыгы» («Казанское ханство», т.1, 1914)[45], получившие высокую оценку историков как «новое явление в тюрко-татарской историографии»[46]. Они охватывают период со времени основания г. Казани до потери Казанским ханством своей независимости. Свое обращение к историческим изысканиям Х.Атласи объяснял так: «Если молодежи одной нации будут известны древнейшие события из жизни своих предков и совершенные ими дела, то этой нации суждено будет жить и впредь <…> Мы, дети татар, если хотим уцелеть как нация, то должны знать свою богатую литературу, яркую, светлую историю, где описаны величественные деяния наших могучих предков»[47]. В указанных выше и иных своих исторических исследованиях Х.Атласи провозглашал идею преемственности евразийских тюркских государств по цепочке «государства скифов и хуннов – тюркские каганаты – государства хазар и булгар – Монгольская империя – Золотая Орда – Казанское, Сибирское и другие ханства»[48]. При написании своих работ он использовал широкий круг источников (отдавая предпочтение хронологически более ранним и современным описываемым событиям), но, без сомнения, упор делал на русские летописи и российскую исследовательскую литературу (он первым из татарских историков активно вводит в научный оборот многочисленные данные из русских исторических памятников XV–XVI вв., из работ П.И.Рычкова, В.Н.Татищева, М.М.Щербатова, Н.И.Новикова, Н.М.Карамзина, С.М.Соловьева[49], К.Ф.Фукса, Н.К.Баженова и В.В.Вельяминова-Зернова, впервые как источники использует ярлык казанского хана Сахиб-Гирея 1523 г., исторический баит «Ханэкэ Солтан» и т.д.).

Хади Атласи, также как и многие историки того времени, описывал в гораздо большей степени политическую историю татарских ханств, нежели их внутреннее устройство (чему, видимо, он хотел посвятить свои будущие труды, см. сноску №45). В книге «Сююмбике» он прослеживает жизнь и деятельность последней казанской ханши: историю замужества дочери ногайского мурзы Юсуфа с казанскими ханами Джан-Али и Сафа-Гиреем, годы ее правления на казанском троне с малолетним сыном Утямыш-Гиреем, трагедию последних лет ее жизни. В книге «Казанское ханство» (как и В.Н.Татищев, Н.М.Карамзин, С.М.Соловьев при изучении русской истории, Х.Амирхан, Ш.Марджани и Г.Ахмеров при изучении истории татарского народа) автор рассматривает политическую историю Казанского государства отдельными блоками, соответствующими времени правления казанских ханов. О дате основания Казани татарский историк не дает четких данных, сообщая о том, что Казань была основана не ранее второй половины XIV в. и не позднее первой половины XV в. Основателем Казанского ханства он, основываясь на данные татарских и персидских рукописей, считает Улуг-Мухаммеда. При этом Х.Атласи выделяет несколько казанско-ханских династий: золотоордынскую (Улуг-Мухаммед, Махмут, Халиль, Ибрагим, Ильхам, Мухаммед-Амин, Абдул-Латиф), касимовскую (Шах-Али, Джан-Али), сибирскую (Мамук), крымскую (Сахиб-Гирей, Сафа-Гирей, Утямыш-Гирей) и астраханскую (Ядкар). Последующие разделы его книги очень содержательны, но не дают каких-либо существенных новых данных по истории Казанского ханства – они, в основном, повторяют сообщения русских летописцев и российских историков.

Причинами событий 1552 г. Х.Атласи называет сочетание многообразных внешних и внутренних обстоятельств, однако, по его мнению, внутренние центробежные тенденции (существование т.н. московской, крымской, сибирской, ногайской «партий» и т.д.) и личные качества татарских правителей и представителей знати (не в пример Ивану III и Ивану IV, существенно укрепивших могущество Московского государства) сыграли доминирующую роль в трагической судьбе казанских татар. «Падение Казанского ханства, являвшегося сердцем татарских государств, – пишет исследователь, – положило начало крушению всех татарских ханств <…>, всей татарской цивилизации»[50].

* * *

Оценивая достижения национальной татарской историографии конца XIX – начала XX в. можно констатировать ее неоспоримые успехи, самым главным из которых было окончательное сложение исторической науки татар, хотя, конечно, ее уровень не мог сравниться не только с европейскими, но и с передовыми российскими стандартами. Среди серьезных недостатков татарской исторической науки того времени необходимо, в первую очередь, назвать слабость концептуальных основ исследований, что проявлялось в отсутствии четкой периодизации истории татарского народа в целом, и отдельных ее этапов в частности, фундаментального анализа этнополитических и социально-экономических факторов развития татарского народа и т.д. Однако татарские историки XIX – начала ХХ в. подготовили серьезную базу для перехода национальной исторической науки на качественно новый уровень, о чем свидетельствуют работы татарских ученых и общественных деятелей следующего поколения – 20-х гг. XX в. – Газиза Губайдуллина, Галимджана Ибрагимова, Джамала Валиди, Али Рахима и др.

К сожалению, немного позднее положительные тенденции развития дореволюционной и начального этапа советской (1920-х гг.) татарской исторической школы были прерваны насильственным путем. Усиление в конце 1920-х – начале1930-х гг. в СССР идеологического диктата, борьба с «татарским буржуазным национализмом» привели к закрытию исторического факультета и Общества археологии, истории и этнографии Казанского университета, Академического центра и других краеведческих научных организаций Казани. А репрессии НКВД физически устранили всех наиболее активных татарских ученых и общественных деятелей…

Татарская историческая мысль в сугубо национальной форме сохранялась лишь в эмиграции, в первую очередь – в Турции (с элементами влияния идеологии пантюркизма), где плеяда энциклопедически образованных людей создавала труды по истории. Среди них можно выделить татар Габдельбари Баттала (в эмиграции с 1921 г.) и Акдеса Нигмата Курата (с 1944 г. профессор Анкарского университета), а также лидера башкирского национального движения, востоковеда с мировым именем Ахмеда-Заки Валиди-Тогана (в эмиграции с 1923 г., профессор Стамбульского, Боннского и Геттингенского университетов), опубликовавших много интересных работ по истории тюрков. Творчество этих ученых заслуживает серьезного внимания, хотя историю Казанского ханства они затрагивали лишь вскользь[51] или в узко-проблемном виде[52]…