От «булгаризма» через «марризм» к национальным мифам: дискурсы о татарском, чувашском и башкирском этногенезе

Томохико Уяма, доктор философии, доцент Центра славянских исследований Университета Хоккайдо (г. Саппоро)

Эта статья является частью результатов исследовательского проекта «Элиты Средне-Волжских национальных республик» (руководитель Мацузато Кимитака), финансировавшегося Министерством образования, науки, спорта и культуры Японии в 1998—2000 гг.

© Уяма Т., 2003

Скачать PDF, 0,4 MB

Ссылки

• Дискурсы о башкирском, татарском и чувашском этногенезе / Томохико Уяма // Международный информационный центр тюркоязычных народов

Нации — суть воображаемые сообщества¹. Отдельные личности, из которых они состоят, не знакомы с большинством соплеменников, но воображают, что они принадлежат к одному сообществу с общей культурой и судьбой. Нации по своей природе существуют не в диахронном, а в синхронном пространстве. Предки не могут предопределить то, каким образом их отдаленные потомки станут воспринимать это сообщество, а границы и свойства нации постоянно меняются.

В большинстве случаев нации предстают как исключительно крупные семьи, объединенные «братством», проживающие на одной территории (на «родине» или в «отечестве») и имеющие общих «предков». Их представители часто испытывают гордость за свою историю, считая определенные древние народы своими предками, а элементы их культуры — своим культурным наследием. Соперничество за предков и наследие нередко приводит к политическим спорам между соседними народами. Поскольку нации и этнические группы могут представлять собой солидные сообщества только синхронно, являясь изменчивыми с диахронной точки зрения, в научном отношении установление, какие древние или средневековые сообщества являются их предками, особого смысла не имеет. Наилучшим объяснением здесь служит мифотворчество, а не академические разработки. Но историков и политологов как раз интересуют причины, вызвавшие появление такого количества сомнительных в научном смысле попыток. Методы изучения этнической истории и этнических корней (этногенеза) также являются привлекательным объектом исследования интеллектуальной истории.

Говоря о мифическом характере этнической истории, я не утверждаю, что он присущ исключительно современным нациям. Как отмечает Бенедикт Андерсон, все значительные по размеру сообщества, включая досовременные, являются воображаемыми². Многие религиозные и региональные сообщества, школы и компании создают легенды о своих традициях с тем, чтобы укрепить единство. Наш анализ начинается с досовременных дискурсов об истории, в данном случае с тех, что связаны с так называемым булгаризмом. Рассмотрим связаны ли они с

религиозными, региональными или этническими сообществами и сопоставим их с современными дискурсами об этнической истории.

В дискурсах об истории научные исследования часто переплетены с государственной идеологией. В этом отношении этническая история народов бывшего Советского Союза являет собой яркий пример. Советское государство с помощью ученых систематизировало и контролировало написание этнической истории не только русского как доминирующего народа, но и представителей других национальностей. Этническая история в советском духе и прежде всего советские исследования проблем этногенеза (этногенетика) были сформированы при Сталине, при этом были заимствованы идеи языковеда Николая Марра. Несмотря на строгий государственный контроль, проблемы этнической истории были яблоком раздора между народами Советского Союза и остаются ими сегодня между новыми независимыми государствами и республиками в составе Российской Федерации.

Ранее я занимался исследованием дискурсов этнической истории казахов³. В данной статье будут произведены анализ дискурсов этнической истории трёх других тюркоязычных народов бывшего Советского Союза — волжских татар, чувашей и башкир — и по мере необходимости сопоставление их с дискурсами в Центральной Азии (Средней Азии и Казахстане). Одновременно с этим я хотел бы обсудить то, как формировалась советская этногенетика в целом. Как мы увидим, имеется немало полезных исследований, относящихся к интересующим нас вопросам. Наша задача — отчасти скорректировать интерпретации, содержащиеся в этих работах, а также проанализировать дискурсы об этногенезе на длительном историческом отрезке — с начала девятнадцатого столетия до нынешних дней.

1. Дискурсы об истории волго-уральских тюрков до Октябрьской революции

Понять, как жители Волго-Уральского региона идентифицировали себя до восемнадцатого столетия, — задача крайне сложная, потому что до наших дней сохранилось очень небольшое число письменных источников на их языках. Но в случае с мусульманами можно рассмотреть несколько проявлений идентичности и восприятия истории, подчас накладывающихся друг на друга. Это

1) исламская идентичность;

2) чингизизм, или общее для многих народов Центральной Евразии почитание Чингиз-хана и его потомков⁴;

3) акцентирование роли Джучиева Улуса, или Золотой Орды (в основном примыкающее к чингизизму и подчас связанное с персонажами, не относящимися к чингизидам, такими, как Идегей, например);

4) приписывание особой роли домонгольской Волжской Булгарии (на отрезке времени от X до XIII вв.);

5) идентичность, опирающаяся на этнонимы,

которые использовали русские (татары, башкиры, мишари и т. д.⁵);

6) идентичность, связанная с локальными сообществами, или племенами, и получившая отражение в истории поселений и в генеалогиях.

Ярким феноменом было развитие булгаризма, ставшее недавно предметом исследования Алена Франка⁶. Составленная между 1682 и 1700 гг. история «Дафтар-и Чингиз нала» («Тетрадь книги о Чингизе»; название звучит тавтологично), описывает казанских ханов как потомков не Чингиз-хана (хотя сам Чингиз-хан воспринимается как мусульманин), а последнего хана Булгарии. Руководитель восстания 1755 г. Батырша (Абдулла Алеев) по бесчисленным поводам ссылается на булгар как на предков волго-уральских мусульман. В 1760 г. Мулла Мурад возглавил движение за воссоздание Булгарии⁷.

В XIX в. появились значимые исторические работы булгаристов. Наибольшее признание получила «Тарих-и Булгария» («История Булгарии») Хисамутдина аль-Булгари (Муслими)⁸. Согласно автору книги, пророк Мухаммед направил своих сподвижников (сахабов) в город Булгар (который якобы был основан Александром Македонским!), и булгары, потрясенные тем, что они вылечили ханскую дочь, стали мусульманами⁹. Имена многих последователей этих посланцев соответствуют именам местных святых, родовых фигур и поселений Волго-Уральского региона. Таким образом, автор настаивает на сакральной природе булгар, обращенных в ислам по инициативе самого Пророка, и подчеркивает тесные связи между ними и волго-уральскими мусульманами в XIX в. При

мечательно и то, что он изображает Чингиз-хана как нераскаявшегося неверного, которого правомерно убил Тимур!¹⁰

Булгарскую идею вынашивали не только татары, но и башкиры. В 1805 г., то есть предположительно до того, как была написана «Таварих-и Булгария», Таджетдин Яльчигул-оглы написал «Тарих нама-и Булгар» («Книга истории Булгара») ¹¹ в форме генеалогии автора начиная с Адама. Согласно этой книге, один из внуков Афлаха (предка казахов) был Торкман (Туркмен), а его внуками были Татар, Мишар, Иштяк¹² и Нугай (Ногай). Внуком Иштяка был Айле (название племени, которому принадлежал автор), а его внуком — Касур (Цезарь). Сыном последнего был Сократ, который вместе с Александром Македонским основал город Булгар. Потомком Сократа в восьмом колене был Маскав (Москва), а потомок последнего в одиннадцатом колене прибыл из Китая и завоевал Булгар. В царствование его сына булгары были обращены в ислам. Автор называет себя «булгарским иштяком». Таким образом, он объединил историю Булгара с генеалогией своего племени, башкир, различных тюркских племён и даже греков, римлян и русских.

Франк определяет булгарскую идентичность как региональную идентичность волго-уральских мусульман и объясняет её возникновение ростом влияния улемов, которые настаивали на том, что волго-уральские мусульмане под юрисдикцией Оренбургского духовного собрания (основанного в 1788 г.) были единым исламским сообществом¹³. Однако доказательств того, что географически «булгарская идентичность» в точности совпадает с Волго-Уральским регионом, не существует. «Таварих-и Булгария» содержит множество ссылок на Тимура и суфиев из Средней Азии¹⁴. Автор «Тарих нама-и Булгар» утверждает, что его предки жили в разных регионах Индии, Среднего и Ближнего Востока, Центральной Азии, Греции и Руси (это относится не только к наиболее древним предкам, так как некоторые потомки булгарских ханов якобы жили в Хорезме). Таким образом, булгарское понимание истории не ограничивалось Волго-Уральским регионом и охватывало также и другие территории.

Булгаристы превратили Булгар в сакральный символ, увязав его со многими историческими фигурами, местностями и прежде всего с самими собой. Они попытались затмить идентичности, связанные с чингизизмом и Джучиевым Улусом (не всегда отрицая, а подчас и инкорпорируя их), как и различия квазиэтнических групп, которые были наделены теми или иными привилегиями и имели определенные обязательства перед российскими властями. Разумеется, булгарская идентичность не являлась этнической или национальной идентичностью в современном смысле. Религиозная, племенная, этническая, национальная и ре-

гиональная идентичности не были четко дифференцированы. Разные люди претендовали на связь с Булгаром, но вместе они не представляли единую общность. Булгаристские истории не были написаны в строгом хронологическом порядке и не являлись историями сообществ в прямом смысле слова. Скорее, они представляли собой индивидуальные генеалогии, в конечном счете восходившие к Адаму, а также нарративы выдающихся персонажей (как реальных, так и вымышленных). Истории племён и поселений часто создавались как генеалогии их основателей и знаменитостей. В этом смысле булгаристская историография была частью традиционной племенной и локальной историографии Центральной Евразии¹⁵, далекой от этнической истории в современном смысле слова.

Во второй половине XIX в. произошел значительный подъем исламского реформизма, названного позднее джадидизмом. Один из его самых выдающихся теоретиков Шагабутдин Марджани в своем произведении «Мустафад ал-ахбар фи ахваль Казан ва Булгар» («Избранные сведения о положении в Казани и Булгаре», 1885 г.) осудил идеи булгаристов. Согласно его точке зрения, они (в том числе и Хисамутдин аль-Булгари) писали искаженную историю, идеализировавшую волго-уральское мусульманское сообщество булгарского периода (для него самого идеалом являлась община пророка Мухаммада). Он критиковал и представление, будто тот, кто носит имя отличное от «мусульманин», — враг религии, и если кто-то не знает своей национальности (миллят), то он должен понять, что он по национальности мусульманин. Для того чтобы четко отделить этнонациональные наименования от конфессии, он решился использовать непопулярное до сих пор слово «татарин» в качестве имени, относящегося к тому же разряду, что и «араб», «таджик», «китаец» или «русский». В то же время он не отрицал преемственность между булгарами и татарами¹⁶.

Несмотря на критику Марджани, исторические труды булгаристов продолжали появляться, а в начале XX в. возникло политическое движение булгаристов — движение Гайнана Ваисова¹⁷. В отличие от большинства более ранних историков-булгаристов, которые примыкали к Оренбургскому духовному собранию или находились под его влиянием, Вайсов непримиримо противостоял ему. Он утверждал, что официальные исламские лидеры были татарами, а не подлинными мусульманами, к которым он относил булгар, включая себя и своих последователей. Он и его последователи рассматривали Волжскую Булгарию как место и

время исповедания ислама в чистой форме, отсюда — их стремление к возрождению Булгарского государства¹⁸.

Основная часть интеллектуалов-модернистов в начале XX в., однако, не проявляла особого интереса к теме булгар. Более жаркие споры касались того, были ли они татарами или же тюрками. Иными словами, являлись ли татары нацией (миллятом), а тюрки — суперэтносом, или тюрки были нацией, а волжские тюрки — ее подгруппой. Дискуссия достигла кульминации в 1910—1912 гг. на страницах журнала «Шура», который издавался в Оренбурге¹⁹. И татаристы, и тюркисты старались изобразить татар как крупное и развитое сообщество (один из татаристов Джамалутдин Валидов утверждал, что татары включали башкир и мишарей), призванное играть ведущую роль в тюркском мире или среди российских мусульман.

Между тем русские исследователи в XIX в. проявляли интерес к развалинам города Булгар, который некоторые называли русскими Помпеями, и стремились определить, к какой этнической группе принадлежали булгары. Некоторые видные ученые, такие как Илья Березин, предполагали, что булгары были предками татар, поскольку и те, и другие были мусульманами, преуспевавшими в коммерции. Однако эта гипотеза противоречила традиционному восприятию русскими татар как потомков монгольских завоевателей. Некоторые из тех, кто полагал, что развитая булгарская культура не могла принадлежать тюркам, настаивали на том, что булгары были славянами. Однако булгаро-славянские теории были лишены надежных оснований и к концу девятнадцатого столетия утратили всякую убедительность²⁰.

По мере расшифровки булгарской эпиграфики исследователи обратили внимание на то, что язык булгар был близок к чувашскому языку21, обладающему чертами, существенно отличающими его от всех остальных тюркских языков. На этом основании появились утверждения о том, что чуваши являются потомками булгар. Известный просветитель и миссионер Николай Ильминский с энтузиазмом поддержал эту гипотезу, возможно, потому что история превращения булгар-мусульман в христиан-чувашей была удобна в его деятельности²². В 1902 г. лингвист русско-чувашского происхождения Николай Ашмарин написал фунда-

ментальный труд о языковых отношениях между булгарами (которые, по его мнению, были тесно связаны с гуннами) и чувашами²³.

Общепринятая русская теоретическая версия расценивала казанских татар как потомков золотоордынских кипчаков, смешавшихся с финнами, булгарами и т. д.²⁴ В 1909 г. татарский ученый Гайнутдин Ахмаров написал работу, в которой подчеркнул преемственность между булгарами и татарами²⁵. (Его точку зрения не следует путать со взглядами ранних историков-булгаристов, делавших акцент на священном булгарском наследии волго-уральских мусульман, а не на секулярной нации «татары»). Таким образом, появились предвестники будущего чувашско-татарского соперничества за булгарское наследие. Русские и европейские (особенно венгерские) ученые выдвинули гипотезу об угорском, или тюркском, происхождении башкир²⁶.

В Центральной Азии казахские интеллектуалы составляли племенные и этнические генеалогии²⁷, а туркестанские оспаривали приемлемость использования слова «сарт» в качестве этнонима²⁸. Однако большинство их работ носило фрагментарный характер и имело мало общего с этнической историей, которая будет написана в советский период. По сравнению с Центральной Азией дискурсы об этнической истории в Волго-Уральском регионе были более динамичными и систематизированными благодаря традиции булгаристской историографии и активным разработкам русских исследователей.

Ильминский и его последователи оставили после себя особенно значимое наследие. Ильминский был миссионером, но не русификатором, и верил в то, что только просвещение нерусских на их родных языках способно привить истинную веру. Он развивал образование на местных языках, создавал грамматики, составлял словари, внёс практический вклад в размежевание этнических групп. Его концепция может быть обозначена как «национальное по форме, православное по содержанию». Его деятельность выходила за рамки чисто миссионерских задач, а его последователи изучали лингвистические и этнографические проблемы, включая проблему соотношения булгар и чувашей. Ильминский был другом и коллегой отца Ленина — школьного инспектора и, возможно, повлиял на взгляды Ленина по вопросу национальных меньшинств. Изабель Крейндлер отмечает

сходство между идеями Ильминского и ленинской национальной политикой по многим вопросам²⁹. Ленинская политика была в модифицированном виде унаследована Сталиным, выдвинувшим принцип культуры «национальной по форме, социалистической по содержанию».

Таким образом, многие сюжеты предстоящих дебатов возникли ещё до Октябрьской революции, а в советский период они будут обсуждаться в других контекстах.

2. Марризм без Марра: возникновение советской этногенетики

В ходе Февральской и Октябрьской революций и сразу после них в Волго-Уральском регионе начался бурный подъем национальных движений. Татарские национал-коммунисты предприняли попытку основать Татаро-Башкирскую республику, в которой они намеревались играть ведущую роль. Этому противостояли башкирские националисты. Чувашские националисты хотели создать Великую Чувашию. В первой половине 20-х гг. в регионе, как и во многих других частях Советского государства, продолжали существовать националистические (а также пантюркистские, панисламистские и проч.) настроения. По свидетельству довольно предвзятых источников, появившихся в 30-е гг. в связи с кампанией против национализма, чувашские националисты идеализировали «золотой век чувашско-булгарского национального государства» и предлагали переименовать Чувашскую республику в Булгарскую республику. Они также настаивали на том, что чуваши были древнейшими обитателями Волго-Камского региона и их сельское хозяйство было значительно более развито, чем у их русских соседей³⁰.

Советское руководство в духе Ильминского закрепило стандарты языков национальных меньшинств, а также границы наций и этнических групп. На базе принципов национального самоопределения были созданы союзные и автономные республики. И если существование наций и национальных республик было официально узаконено, то почему бы не приступить к исследованию их историй? В 20-е гг. власти способствовали развитию краеведения, то есть исследований в области языка, истории, фольклора, экономики и природной среды соответствующего региона. Если этот регион был национальной республикой, краеведение означало также исследование титульной нации (татароведение, узбековедение и т. п.). Археолог Петр Ефименко призывал к изучению этногении (позже переименованной в этногонию, а затем в этногенез), основанной на сравнительном языкознании и доисторической археологии, которая призвана исследовать явления материальной культуры, «часто оказывающиеся более устойчивыми, чем язык»³¹. Однако в тот период каких-либо систематических исследований

проведено не было. Некоторые историки, получившие образование в дореволюционный период и занимавшие немарксистские позиции, исследовали историю и происхождение своих этнических сообществ³², но они не имели устойчивого влияния.

«Культурная революция» в конце 20-х — начале 30-х гг. повлияла на многие сферы искусства и науки. Организации, специализировавшиеся на краеведении, были закрыты. Многие ученые нерусской национальности были репрессированы как «буржуазные националисты». Этнография (или этнология) была подвергнута жесткой критике как «буржуазная» наука, а новой марксистской этнографии (принципиально отличавшейся от западной этнологии) было предписано сосредоточиться на «практических» вопросах современных условий и истории этнических сообществ. Одним из приоритетных направлений было исследование этногенеза³³. Многие из тех, кто критиковал старую этнографию и отстаивал необходимость создания новой, были последователями Николая Марра — языковеда, который основал «яфетическую теорию» (шире — «новое учение о языке») и в области гуманитарных и общественных наук приобрел в Советском Союзе чрезвычайно высокий авторитет.

Сам Марр не создал теории этногенеза. Хотя он и писал в своих ранних исследованиях об истории яфетических языков как истории яфетических племен³⁴, однако позднее он заявил, что все языки мира находятся в родстве друг с другом, но это родство социальное, а не расовое (этническое). Он рекомендовал не использовать термин «племя» (или «этнос»; в современном употреблении — «этническая группа») по крайней мере в его конвенциональном значении, утверждая, что это — не расовое, а социоэкономическое понятие. Согласно Марру, этнической культуры разного происхождения не существует, а есть, скорее, общечеловеческая культура, которая имеет единое происхождение; культурное многообразие объясняется различиями между стадиями развития, которые были частично сохранены различными народами. Невзирая на то, что такая логика во мно-

гих аспектах выглядит странной, его отказ от примордиалистского взгляда на этничность заслуживает внимания, в том числе и с позиций наших дней. Казахский историк-марксист Санжар Асфендиаров, обобщая идеи Марра, отметил (ссылаясь, как ни странно, на антибольшевистского теоретика Каутского), что нация представляет собой историческую категорию, преходящую, а не изначальную (примордиальную) ³⁶.

Однако этнографы и археологи обратили внимание на другую сторону теории Н. Я. Марра. Он вел войну против индоевропейского сравнительно-исторического языкознания, утверждавшего, что протоязык разделился на разные языки в ходе миграции этнических групп со своих прародин. Его версия истории языков состояла в том, что разные стадии социоэкономического развития породили разные языки, сохранившиеся в сегодняшнем мире в виде реликтов. Наиболее значительно природа языковых изменений была связана не с внешней массовой миграцией, а с революционными сдвигами в развитии социоэкономических систем, а также со «скрещением» слов и языков³⁷. Его последователи распространили эту идею на культурную и этническую историю, добавив к ней этнотерриториальный аспект. Его ближайший ученик Иван Мещанинов доказывал, что материальная культура изменяется в соответствии со стадиями развития, и если миграция могла стимулировать эти изменения, то «чужие» элементы, привносимые в результате миграции, были вторичными по сравнению с местными элементами³⁸.

В тот период немецкие ученые много писали об истории германских народов (среди прочих о готах), которые в свое время занимали обширные территории в Восточной Европе и в России, и заявляли о превосходстве германских народов над славянами. Для советских ученых критика их взглядов как выражения «расизма, милитаризма и экспансионизма» становилась политически важной задачей. Археолог Владислав Равдоникас доказывал в 1932 г., что готы появились на северном побережье Черного моря не в результате миграции германских народов. Скорее, они сформировались «автохтонно». Это произошло в результате трансформации от сарматской стадии к готской в пределах одной и той же территории . «Автохтонность» была новым понятием, которое позже получило

широкое распространение, хотя Равдоникас и оставался предан марровскому неприятию раздельного происхождения этнических сообществ.

С середины 30-х гг., по мере того как официальная идеология стала разворачиваться от интернационализма к особенностям советского (русского) общества, акцент с социоэкономической природы народов сместился на различия в их происхождении. Начиная с 1938 г. Академия наук СССР организует интенсивные дискуссии по этногенезу. Было опубликовано множество работ, посвященных проблеме происхождения славян. Культура народов, являвшихся предками русских, была объявлена наиболее развитой в Европе еще в эпоху палеолита. Готы при этом расценивались либо как племенной союз, ядро которого состояло из славян, либо просто как варвары, а роль викингов в основании Киевской Руси отрицалась⁴⁰. Учёные постоянно ссылались на Марра, их теории впоследствии получили название «марристских», однако они либо просто упоминали его имя, либо цитировали его слова, пренебрегая при этом контекстом⁴¹. Знаменитый историк Борис Греков писал: «Н. Я. Марр заставил нас взглянуть далеко назад — на скифов, киммерийцев и еще дальше, показав нам, что именно здесь следует искать корни славянства и других европейских народов»⁴². Действительно, Марр проявлял глубокий интерес к доисторическим временам и античности, но его целью было исследование истории человечества, а не поиск славянских этнических корней! Сущность новой теории составляло представление о том, что этнические группы были сформированы не миграцией, а автохтонно на территории, которую они занимают в настоящее время. Ключевое слово «автохтонность» не входило в терминологию Марра. Марристские этногенетические теории были созданы без участия самого Марра, правда, надо сказать, что его двусмысленная теория оставляла место для произвольных интерпретаций⁴³.

Очевидно также и то, что на дискурсы об этногенезе повлияли некоторые собственные идеи Марра. Он очень интересовался чувашским языком, полагая, что это единственный сохранившийся язык из той тесно связанной группы яфетических языков, из которых впоследствии сформировались тюркские языки, и что он внес вклад в формирование русского языка. Марр полагал: несмотря на то, что чуваши превратились в слаборазвитый народ из-за русского и татарского

«империализма», они изначально обладали высокой культурой и были связаны не только с булгарами, но также и с шумерами⁴⁴. Однако подобные фантазии Марра занимали лишь маргинальное место в «марристской» этногенетике.

Советским исследователям было предписано изучение не только славян, но и других народов Советского Союза, особенно в связи с борьбой против «панфиннизма и пантюркизма»⁴⁵. Конференция по этногенезу народов Средней Азии, которая была проведена в Ташкенте в 1942 г., ярко продемонстрировала своеобразные черты «марристской» теории. Александр Удальцов — историк, автор работ о происхождении славян — заявил на конференции, что новая научная дисциплина — этногенетика формируется на основе использования марровской теории языкознания и сочетания археологии, антропологии, языкознания и истории. Другим важным докладчиком был Сергей Толстов — агрессивно настроенный этнограф-маррист, назначенный в том году директором Института этнографии Академии наук СССР. Толстов обосновывал положение, что народы Средней Азии начали формироваться во второй половине I тыс. до н. э. приблизительно на той же территории, которую они занимают в современный период (за исключением кыргызов), и что автохтонный процесс их этногенеза был практически завершен между VI и XII вв. н. э. Он намеренно проигнорировал тот факт, что сообщества, обозначаемые теми же этнонимами, что и современные среднеазиатские нации, возникли не так давно (к примеру, этноним «казах» появился лишь в пятнадцатом столетии) ⁴⁶.

Вновь созданная советская этногенетика была мультидисциплинарной наукой и рассматривала этногенез как длительный процесс, в котором участвуют различные элементы. Это был более искушенный подход, чем тот, который видел в этнической истории лишь историю миграции «чистого» сообщества от мест изначального обитания. Но сочетание археологии⁴⁷ и физической антропологии позволяло некоторой преемственностью культуры, антропологических черт или даже гончарного декора обосновывать преемственность этнической истории. При этом изменения в идентичности, этнонимах и политической структуре могли быть легко проигнорированы⁴⁸. Если кто-то избирает устраивающий

его критерий, он получает соответствующую возможность — проследить происхождение этнической группы вплоть до первых людей, населявших эту территорию в самые древние времена. Это одна из причин, обусловивших столь ярко выраженный примордиализм в советских научных представлениях об этногенезе.

Параллельно с исследованиями этногенеза большие усилия предпринимались для составления историй национальных республик, которые писали коллективы авторов. Первой из опубликованных была «История Казахской ССР»⁴⁹, написанная как местными историками и писателями, так и известными историками из Москвы, оказавшимися в Казахстане в эвакуации во время Второй мировой войны. Отвечая задаче повышения боевого духа, книга ярко изображала героическое прошлое казахов, особенно историю восстаний. Географическое название «Казахстан» в ней используется начиная с появления на этой территории первых людей, когда еще не было этнонима «казах». Этот стиль впоследствии был распространен на большинство исторических работ, посвященных национальным республикам Советского Союза.

По мере того как война шла к завершению Советское руководство стало акцентировать вклад в победу русских в качестве решающего, а государственная идеология становилась все более руссоцентричной. Авторы «Истории Казахской ССР» были подвергнуты резкой критике за прославление героев прошлого, сражавшихся против русских⁵⁰. Татарские историки и литературоведы особенно сильно пострадали во время кампании, начатой в 1944 г. против воспевания Золотой Орды и популяризации эпоса об Идегее — герое Золотой Орды, который руководил осадой Москвы. Составление «Очерков по истории Татарской АССР» было отложено очевидно потому, что редакторы не знали, кто и как должен в создавшихся условиях писать соответствующие главы книги. Был раскритикован и текст «Очерков по истории Башкирии» на сей раз за идеализацию «феодального прошлого» и отрицание «факта добровольного присоединения» Башкирии к Московскому государству и его «прогрессивного» значения. Авторам было указано полностью переписать работу.

«Марристская» теория этногенеза, как и кампания против Золотой Орды повлияли на работу конференции по истории Татарстана, прошедшей в Москве в 1946 г.⁵² Она была полностью посвящена проблемам этногенеза казанских татар.

Участники конференции согласились с тем, что казанские татары не были «пришельцами — монголо-татарами». Скорее, они произошли от булгар, кипчаков и других племен, входивших в состав Волжской Булгарии и обладавших культурой, более высокой, чем монголы, с которыми им позже предстояло сразиться. Медиевист и археолог Александр Якубовский утверждал, что не следует делать из этнонимов фетиш (в данном случае из этнонима «татары») и что необходимо отделять историю народа от его этнонима⁵³. Это положение было аналогично тому, которое он выдвинул в 1941 г. применительно к истории узбеков, обладавших, по его мнению (а впоследствии и большинства советских историков), значительно более древним автохтонным происхождением, чем узбекские племена, появившиеся в Средней Азии в XV в. Некоторые участники конференции отстаивали точку зрения, что русские оказали значительное влияние на формирование татар. Археолог Алексей Смирнов настаивал на неразрывной преемственности между булгарами (которые, как он считал, по происхождению были сармато-аланскими племенами), казанским ханством и казанскими татарами. Антрополог Татьяна Трофимова считала, что волжские татары (казанские татары, кряшены и мишари) не являются потомками монголов на том основании, что они в основном относятся к европеоидной расе⁵⁵. Так происходило становление советской (прорусской и антимонгольской) версии булгаризма. Вопросы булгарского языка обсуждались на этой конференции с использованием результатов исследований, проведенных Комиссией по булгаро-татарской эпиграфике при Татарском институте языка, литературы и истории в 1941—1942 гг. Археолог Николай Калинин настаивал на том, что существовало два типа булгарской эпиграфики: в первую очередь на кипчакском языке (близком к татарскому), а затем на языке, близком к чувашскому⁵⁶.

Конференция по башкирской истории, состоявшаяся в Уфе в 1947 г., была посвящена различным проблемам и лишь отчасти имела отношение к этногенезу. Один из ее основных докладчиков, историк Абубакир Усманов пытался доказать, что в формировании башкир участвовали не только тюркские и финноугорские племена, но и «древнейшие племенные объединения, населявшие Башкирию и находившиеся на яфетической стадии развития»⁵⁷.

В 1950 г. в Москве состоялась конференция по истории и этногенезу чувашей. Выступивший с первым докладом историк и археолог Пётр Третьяков раскритиковал идею о том, что чуваши были прямыми потомками булгар, как «положение буржуазной науки». Он отметил, что Волжскую Булгарию населяли предки не только чувашей, но и казанских татар, марийцев и удмуртов. Он также заявил, что различия между северо-западными (верхними) и юго-восточными (нижними) чувашами уходят корнями во II тыс. до н. э. и только последние имели тесные связи с «пришельцами» — булгарами. Остальные докладчики также акцентировали автохтонность чувашей или скрещение аборигенов (предположительно финно-угров) и булгар. Любопытно следующее: если в случае с этногенезом татар булгарам противопоставлялись «пришельцы» — монголы, то на сей раз «пришельцами» оказались булгары. Они упоминались как «степные кочевники», хотя в действительности они стали в основном оседлым народом в период формирования государства Волжской Булгарии. Некоторые докладчики подчеркивали влияние русских на чувашей⁵⁸.

Вскоре после этой конференции Сталин жестко раскритиковал теорию Марра и заклеймил его как «упростителя и вульгаризатора марксизма»⁵⁹. После этого эпоха «марристской» этногенетики официально подошла к концу. Исследователи подвергли критике себя и своих коллег за «марристское» прошлое, отказались от тезиса о том, что яфетические языки и этносы превратились в индоевропейские и тюркские путем «скачков» и «взрывов». Они также осудили преувеличение эффекта скрещения, как и недооценку обратного феномена, то есть разветвления одной этнической общности на несколько частей⁶⁰. Элементы этногенеза в советской науке, непосредственно связанные с теорией Марра, были устранены, и возобладал традиционный подход, включая признание важности факта разветвления языковых семей.

Однако исследованиям этногенеза продолжали придавать очень большое значение⁶¹. Сталин подверг критике лингвистическую теорию Марра (особенно его взгляд на язык как на часть «надстройки», имеющую классовую природу), но не структуру «марристской» теории этногенеза в целом, суть которой, касающаяся этничности, была чужда Мару. Сохранилось взаимодействие археологии, антропологии, языкознания и истории. Не произошло даже смены лидера в исследовании этногенеза. Бывший «маррист» Толстов сохранил свое влияние и продолжил редактирование многотомной серии «Народы мира», опубликованной с 1954 по 1966 гг., а также работу в должности директора Института этнографии (вплоть до 1966 г.).

Несмотря на то, что автохтонность перестала быть аксиомой, а миграции стало придаваться большее значение, чем прежде, многие исследователи эксплицитно или имплицитно использовали автохтонный подход, возможно потому,

что он весьма подходил для нужд исторической легитимации границ национальных республик. И независимо от того, использовали они автохтонный подход или нет, они прослеживали этнические генеалогии настолько глубоко, насколько это было возможно. Стандартные описания этнической истории отображали то, как древнейшие обитатели территории, перемешиваясь со вновь прибывающими этническими общностями, развились в современные нации. Изменениям в этнонимах при этом не придавалось особого значения⁶². Основные свойства советской этногенетики остались прежними.

3. Коренизация исследований этногенеза и спор о булгарах

Этническая история и история национальных республик поначалу изучались в основном по инициативе учёных из Москвы и Ленинграда — русских и евреев по национальности. Их взгляды не исходили из национализма волго-уральских или центральноазиатских народов. Однако в результате проведения политики развития потенциала исследовательских учреждений национальных республик, где работали учёные нерусских национальностей, изучение этнической истории рано или поздно должно было претерпеть коренизацию. Это могло добавить в дискурс этнической истории элементы национализма или по крайней мере национального самосознания.

В Волго-Уральском регионе, где этническая историография имела давние традиции, такая тенденция обнаружилась незамедлительно. В 1950 г. татарский историк из Саранска (Мордовия) Магамет Сафаргалиев опроверг булгаро-татарскую теорию, выдвинутую на конференции 1946 г. Он осудил аргументы Смирнова и Хайри Гимади (историка из Казани) в пользу существования Булгарского княжества в составе Золотой Орды, что должно было доказать связь между домонгольскими булгарами и казанскими татарами. Сафаргалиев утверждал, что татары происходят от татарских племён (по его мнению, тюркоязычных) из Монголии, которые смешались с булгарами и другими племенами в Золотой Орде и Казанском ханстве⁶³. После сталинской критики Марра осуждать булгарскую автохтонность было уже не так опасно, но начатая в 1944 г. кампания, направленная против признания значения Золотой Орды, продолжалась. Значение, которое Сафаргалиев придавал Золотой Орде (хотя при этом он различал племена татар и монгольских правителей Орды), а также подчеркивание сходства татарских общностей (волжских, касимовских, астраханских, сибирских татар) на территории бывшей Золотой Орды — все это было политически проблематично и вызвало опровержения со стороны Гимади⁶⁴. Сравнительно не

зависимую позицию Сафаргалиева можно объяснить тем, что исследователи за пределами Татарстана не подвергались контролю со стороны казанских бюрократов, весьма чувствительных по отношению к политике, проводимой союзным руководством⁶⁵.

«История Татарской АССР», опубликованная наконец в 1955 г., содержала позицию, близкую той, что была изложена на конференции 1946 г. Однако о влиянии русских на этногенез татар в книге не говорилось (но подчеркивались тесные контакты между русскими и булгаро-татарами), ибо откровенный руссоцентризм после смерти Сталина в 1953 г. угас. Авторы книги писали, что формирование единого булгарского народа было приостановлено из-за монгольского вторжения, не приведшего, однако, к радикальным изменениям в этнической композиции региона. По их мнению, процесс формирования казанских татар был завершен в Казанском ханстве в основном на основе булгар и частично кипчаков и других тюркских племен. Отказавшись от мультидисциплинарной традиции советской этногенетики, авторы придали исключительное значение языку, заявив при этом, что язык булгар и современный язык казанских татар — одно и то же⁶⁶.

В противоположность этому в «Очерках по истории Башкирской АССР» (1956) Раиль Кузеев (двадцатисемилетний этнограф) в главе, посвященной этногенезу, развил мультидисциплинарный подход советской («марристской») этногенетики, сочетая этнографию, археологию, языкознание, а также изучение племенных генеалогий. Он описал формирование башкир как длительный процесс, в котором главенствующую роль играли тюркские племена (гунны, печенеги-огузы, половцы-кипчаки, булгары, ногайцы и т. д.), однако нетюркские племена (мадьяры и другие финно-угры, древние сарматы и монголы) также внесли свой вклад . Его подход был хорошо сбалансирован и подкреплен конкретными доказательствами.

Несколько ранее известный русский этнограф и археолог Сергей Руденко утверждал, что тюркоязычные монголоиды пришли в Башкортостан ещё в первой половине I тыс. до н. э. и что башкиры сформировались как единый племенной союз в первые века нашей эры. Несмотря на детальное описание антропологических типов башкир, их образа жизни и диалектов и объяснение их происхождения преимущественно как плодов контактов с соседними этническими группами, он заявил, что такие контакты не привели к фундаментальным изменениям этни-

ческих характеристик башкир⁶⁸. Его аргументация была гораздо слабее, чем доводы Кузеева, но гипотеза о ранней тюркизации привлекла позднее множество последователей.

В то же время чувашские учёные, не удовлетворенные результатами конференции 1950 г., созвали новую конференцию в 1956 г. в Чебоксарах. Они попытались обосновать положение, что булгары, особенно подгруппа «сувар» (наименование «сувар», или «суваз», мыслилось связанным с «чуваш»), сыграли главную роль в формировании чувашей. Смирнов заявил, что булгары населяли не только юго-восточную часть, но и другие районы Чувашии⁶⁹. Несмотря на то, что он был русским и отстаивал булгаро-татарскую теорию на конференции 1946 г., впоследствии он часто защищал точку зрения чувашских учёных.

По мере развития археологических и лингвистических исследований стали появляться более детализированные работы, посвященные отношениям между булгарами, чувашами и татарами. Чувашский археолог Василий Каховский в своей книге (1965) писал, что предки чувашей, первоначально обитавшие в районе Байкала, отделились от других тюркских и монгольских общностей ещё в I тыс. до н. э., а затем мигрировали на запад. Он отметил также, что в формировании верхних чувашей приняли участие и марийцы⁷⁰.

Татарский археолог Альфред Халиков полагал, что существенным для формирования чувашей было нашествие тюрков-гуннов в IV—V вв. н. э., и отрицал какие-либо отношения между чувашами и булгарами. Другой татарский археолог, Равиль Фахрутдинов считал, что почва для установления связи между суварами и чувашами отсутствует. Халиков также заявил, что фундаментом для татар стала культура тех племен, которые происходили из Западного тюркского каганата и вторглись в Поволжье в VI—VII вв. Первоначально его гипотеза означала, что предки татар пришли в Поволжский регион раньше булгар, а роль последних в этнической истории татар была минимальной. Однако позже Халиков заявил, что булгары также были прямыми предками татар⁷¹. Смирнов осудил аргументы Халикова и других казанских учёных в пользу присутствия тюркских племен в Волго-Уральском регионе до булгар как ненаучные и в 1971—1974 гг. вступил с ними в решительную полемику⁷².

Метод Халикова, идентифицирующий языковую тюркизацию обитателей региона через изменение археологических памятников⁷³, был проблематичен. Тем не менее, его теория ранней тюркизации Волго-Уральской зоны позволяла проследить корни татар в Татарстане как можно глубже и представляла собой альтернативу (или вариант) «марристской» автохтонности. С другой стороны, она свидетельствовала о возрождении тюркской идентичности, которое стало возможным в контексте «пост-марристских» подходов, наделявших значимостью языковые семьи в традиционном смысле слова. Башкирский археолог Нияз Мажитов утверждал, что тюркоязычные элементы начали продвигаться из Центральной Азии к Южному Уралу в IV в. до н. э.⁷⁴ Сходная тенденция возникла в Центральной Азии, особенно в Узбекистане⁷⁵.

Точка зрения чувашских учёных была обобщена в сборнике статей «Болгары и чуваши», изданном в 1984 г. Авторы подчеркивали непрерывную преемственность между булгарами и чувашами в различных аспектах, считали, что Казанское ханство не имеет прямого отношения к Волжской Булгарии, отрицали массовую тюркизацию в домонгольский период, отстаивали южносибирское происхождение чувашей, осуждали автохтонные подходы. Выраженная на конференции 1950 г. автохтонная линия, минимизирующая роль булгар в этнической истории чувашей, вызвала, как представляется, глубокое неприятие автохтонности в среде чувашских ученых. В число авторов этого издания вошел и Кузеев. Он подчеркнул приоритет изучения этнической истории «историко-этнографических регионов» перед историей специфических этносов и сделал предположение о наличии древних отношений между чувашами и башкирами⁷⁶.

Ещё до издания «Болгаров и чувашей» Кузеев опубликовал фундаментальную работу по этногенезу башкир объемом в 571 страницу. Он подробно исследовал историю племён различной локализации, используя устные и письменные источники, а также знаки (тамги) этих племен. Развивая свои предположения, о которых упоминалось в «Очерках по истории Башкирской АССР», он заключил, что башкиры формировались поэтапно из разных этнических общностей⁷⁷. В целом этногенез башкир не был столь политизирован, как татар или чувашей. Очевидно, что булгарский элемент присутствует в этнической истории башкир, но не играет решающей роли. Несмотря на то, что татары часто подвергают сомнению существование башкирской нации в обыденных разговорах (северные башкиры и татары обладают многообразными сходными признаками из-за культурного влияния последних, а также из-за межэтнических браков), в области этно-генетических исследований между башкирскими учеными и учеными соседних республик нет оснований для серьезных разногласий.

4. Дискурсы об этнической истории в постсоветский период

Татары

В ходе перестройки и после неё споры об этнической истории в бывшем Советском Союзе активизировались, а в Татарстане они приобрели особенно острый характер. В 1990 г. историки развернули критику антизолотоордынской кампании 1944 г. и объявили, что теория булгарского происхождения татар была навязана. Важное значение в формировании казанских татар стали придавать кипчакам и Золотой Орде⁷⁸. Это не означало, что татар рассматривали как потомков монголов, считалось, что тюрки быстро ассимилировали монгольских завоевателей. Фахрутдинов повторил то, о чем в 1950 г. заявил Сафаргалиев: племена татар, пришедшие из Монголии, были тюрками⁷⁹. Золотая Орда стала занимать важное место в государственной идеологии Татарстана. Рафаэль Хакимов — главный идеолог Татарстана (советник президента Шаймиева), директор Института истории Академии наук Татарстана подчеркивает влияние, которое Золотая Орда оказала на Россию. По его мнению, татары Золотой Орды создали великую империю, и русские княжества, дотоле занятые внутренними распрями, были включены в мировую историю благодаря Золотой Орде^80.

Шнирельман считает, что если булгарская версия этногенеза может помочь Татарстану в борьбе за суверенитет и территориальное единство, то золотоордынская версия обосновывает пантюркское единство и может легитимировать территориальные притязания к другим регионам, где проживают татары . Это может быть близко к истине, но доводы Хакимова позволяют нам выделить другие важные черты дискурса о Золотой Орде. Его позиция имеет две стороны: утверждение исторического превосходства татар над русскими и признание общего исторического прошлого татар и русских в Золотой Орде (иногда он ссылается на таких русских евразийцев, как Лев Гумилев и Николай Трубецкой). Его позиция вполне соответствует стремлению руководства Татарстана обеспечить себе особый статус в Российской Федерации.

Хакимов подчеркивает также общий базис тюркских народов, когда-то живших в Тюркском каганате и/или в Джучиевом Улусе⁸². В психологическом плане это может быть связано с экспансионизмом, но в действительности не только экспансия Татарстана, но даже координация исторических исследований тюркских народов затруднены. В своем интервью он отметил, что независимые государства Центральной Азии смотрят на Татарстан свысока, и координация между

тюркскими историками станет возможной только в будущем⁸³. Тот факт, что Хакимов является редактором журнала «Финно-Угрика», говорит о его намерениях сотрудничать с финно-угорскими народами. Предки многих из них также населяли земли Золотой Орды.

Сходную, но уникальную позицию в вопросе о центральноазиатском происхождении татар представляет Марсель Ахметзянов, который долгое время исследует генеалогии (шаджаря). Опровергая автохтонность, он доказывает, что татары сформировались из кипчакских племен европеоидной расы в Центральной Азии и имели тесные связи с караханидами. Булгары вступили в союз с татарами, опасаясь русификации, но вошли в татарский этнос лишь в ограниченной мере⁸⁴.

Некоторые другие татарские ученые продолжают придерживаться булгарской версии. Мирфатых Закиев — директор Института языка, литературы и искусства, продолжительное время отстаивающий булгарскую версию, утверждает, что булгарский и чувашский языки принадлежат к совершенно разным группам тюркских языков. Он рассматривает татар как единственных исторических наследников булгар, которые, как он полагает, были кипчакским племенем⁸⁵. Он пишет также, что скифы, саки, сарматы и аланы были не ираноязычными, как это принято считать, а тюркоязычными, и прослеживает происхождение булгар и татар до них⁸⁶.

Большинство ученых, которых я интервьюировал в феврале 2000 г., считают, однако, что споры между «булгаристами» и «татаристами» (теми, кто придает особое значение Золотой Орде) — дело тщетное. «Татаристы» в большинстве своем не отрицают связей между булгарами и татарами. Хакимов пишет, что Тюркский каганат и Булгарское государство были первыми формами татарской государственности, хотя добавляет, что Булгарское государство было полиэтничным, а культура татар получила наиболее яркое выражение в эпоху Золотой Орды. В целом он критически относится к тем, кто сводит историю лишь к этногенезу, и проявляет больший интерес к смыслам, которые разные государства прошлого имеют для татар и русских⁸⁷. Фахрутдинов, когда-то преуменьшавший роль булгар в формировании татар⁸⁸, теперь инкорпорирует в историю татар как Булгарию, так и Золотую Орду. Он полагает, что мусульманская элита булгар стала татарами, а немусульманские сельские жители — чувашами, отмечая, что 90 % булгарской эпиграфики написано на языке близком к чувашскому и лишь 10 % — на языке сходном с татарским⁸⁹.

Другая важная проблема: кто такие в конечном счете татары? Образуют ли казанские, касимовские, астраханские, сибирские и польско-литовские татары так же, как и мишари и кряшены (включая нагайбаков), единый этнос или это различные этносы? Большинство ученых в Казани поддерживают первую точку зрения⁹⁰, однако некоторые воспринимают сибирских татар как отдельный этнос⁹¹. Эта проблема одинаково связана и с идентичностью различных татар, и с булгаристско-татаристским противостоянием, так как с позиций булгарской теории трудно объяснить этногенез тех татар, которые традиционно населяли регионы, далекие от территории бывшей Волжской Булгарии.

Вне академических кругов начиная с 1988 г. стало возрождаться булгарское движение (Шнирельман называет его сторонников необулгаристами). Его главным идеологом является Фаргат Нурутдинов — учитель истории, возглавляющий клуб «Булгар аль-Джадид» («Новый Булгар»). Вдохновленный Мидхатом Ваисовым, сыном Гайнана Ваисова, Нурутдинов заявляет, что булгары проживали в Волго-Уральском регионе с незапамятных времен. Как он считает, Булгария простиралась от Дуная до Оби, от Северного Ледовитого океана до Черного и Каспийского морей, а ее армия ходила с походами в Европу, на Ближний и Средний Восток. Он утверждает, что татары в действительности — малый народ, сформировавшийся в 1905—1917 гг. на основе своего ядра — потомков служилых татар. Советские руководители навязали имя «татары» другому народу, а на самом деле татары (за исключением потомков служилых татар) и башкиры — это булгары. Он цитирует Мидхата Ваисова, утверждавшего, что такие нации, как украинцы, крымские татары и турки-месхетинцы, также являются потомками булгар⁹². Необулгаристы требуют, чтобы в их паспортах было отмечено «булгарин», а не «татарин».

Необулгаристские нарративы — явно фантастические мифы, которые выражают стремление слиться с мировой историей. Некоторые используют для этих целей название «тюрки». Языковед, академик Абрар Каримуллин заявляет, что индейцы Америки по происхождению тоже тюрки⁹³. Издаются книги для массового читателя об истории великих тюркских империй и династий, что свидетельствует о росте тюркской идентичности среди нынешних татар⁹⁴.

Необулгаристы демонстрируют больший национализм и меньшую религиозность, чем движение ваисовцев столетие назад, даже исламское возрождение

часто скорее сочетается с национализмом, чем отрицает его. Исхак-хаджи Лотфуллин, имам мечети в Казани заявляет, что только народ, достигший достаточной степени свободы и уровня этнокультурного развития способен принять ислам, тогда как варварские, агрессивные и несвободные общности (такие, как Киевская Русь) не могут воспринять его в чистых формах. Булгары, обладавшие «патриотизмом» и «развитым национальным самосознанием», сделали ислам своей государственной и национальной религией. «Старшие среди равных» (эпитет, которым наделялись русские в советский период) народов Золотой Орды — булгары-татары защищали различные евразийские народы от угрозы порабощения чужеземцами и поднимали культурный уровень Евразии. Он считает, что после завоевания Казани русскими ислам стал символом национального сопротивления и этнической самобытности для татар, которые вели великий джихад против христианизации и русификации на протяжении четырех с половиной веков.

Таким образом, этнический партикуляризм глубоко повлиял на общество в бывшем Советском Союзе, включая исламских лидеров, и дискурсы о превосходстве русских используются теперь нерусскими в превращенной форме.

Чуваши

Чувашские учёные стойко придерживаются теории булгаро-чувашской неразрывной преемственности и считают эту проблему решенной, хотя многие из них соглашаются с тем, что и татары также до некоторой степени разделяют булгарское наследие⁹⁶. Они единодушно отвергают автохтонность, утверждая, что предки чувашей — гунны и булгары — мигрировали из глубины Азии через Северный Кавказ на Среднюю Волгу. В то же время они признают, что булгаро-чуваши населяют северную и центральную части Чувашии лишь приблизительно с XIV в. и что чуваши в культурном отношении имеют много общего с финно-угорскими народами⁹⁷. Представляется, что ни сёрьезной полемики по этнической истории, ни решительно новых подходов к ней в данном случае ожидать не следует.

Однако некоторые чуваши выражают притязания на более богатое наследие древних народов. Писатель Михаил Юхма предполагает, что не только булгары и гунны участвовали в формировании чувашей, но также и часть шумеров, парфян, согдийцев, саков, массагетов и др. Он считает предками чувашей героев Согдианы, а также Заратустру⁹⁸. Исследователь-любитель Геннадий Егоров изучает

отношения между шумерами и чувашами (следуя традиции Марра) и заявляет о том, что чуваши-шумеры, ничего общего не имеющие с тюрками, открыли Америку и принесли индейцам культуру. Шнирельман описывает чувашскую версию этнической истории только на основе книг Егорова, но, разумеется, сёрьезные учёные не поддерживают аргументацию последнего⁹⁹. Другой автор, Антей Илитвер пытается изучать более длинную цепь явлений — континентальные подвижки и климатические изменения в связи с происхождением тюрков, гуннов и чувашей¹⁰⁰.

Башкиры

Ведущим авторитетом в науке по этногенезу не только башкир, но и других народов Волго-Уральского региона по-прежнему остается Кузеев. Его подход имеет многогранный и свободный от национализма характер, и он пользуется большим уважением в регионе¹⁰¹. Мажитов привержен той теории, что кочевники Южного Урала в начале эпохи железа (массагеты, саки и т. д.) были по крайней мере частично тюркоязычными и башкиры унаследовали не только их язык, но и разнообразные черты культуры. В этой части он продолжает развивать гипотезу Руденко, на которого часто ссылается. Он доказывает, что Булгарское государство и Золотая Орда не были татарскими государствами и играли важную роль также и в башкирской этнической истории¹⁰².

Несмотря на активность историков Башкортостана в целом, новых направлений или дискуссий в области этногенеза не появилось. Объясняется это, по моему мнению, тремя причинами. Во-первых, исследования Кузеева по этнической истории (хотя с ним согласны не все) выполнены настолько искушенно, что молодым ученым трудно написать качественно новые работы. Во-вторых, имеется множество других интересных тем для историков, включая национальное движение в начале двадцатого столетия (его выдающийся лидер Ахмед Заки Вали- дов-Тоган — сейчас национальный герой). В-третьих, башкиры после присоединения многократно поднимали восстания против России и, как говорил мне Кузеев, потребовалось два века, чтобы они адаптировались к России. После чего, однако, они получили привилегии, связанные с военной службой. Вследствие этого центральной темой для башкир были и остаются их отношения с Москвой, а не с нерусскими соседями¹⁰³. Разумеется, существуют проблемы, которые мо

гут привести к спорам, так как этнические границы между башкирами и татарами не определены и много татар проживает в Башкортостане. Но башкиры считают, что решение этих вопросов также зависит от того, каковы будут их отношения с Москвой.

Башкортостан, в свою очередь, также не избежал фантастических историй. Историк-любитель Салават Галлямов заявляет, что башкиры (башкорды) были иранским народом, связанным с курдами и скандинавами, и что английский язык по происхождению был диалектом башкирского. Портрет автора помещен на первых страницах книги вместе со знаменитыми учёными (Мещаниновым, Руденко, Мажитовым и др.) так, будто он является преемником их научной традиции, а в предисловии доктора филологических наук книга оценена как «серьезное научное исследование».

Заключение

Средняя Азия (Мавераннахр) и многие другие мусульманские регионы имели богатую историографическую традицию ещё до их колонизации европейскими державами. Однако исторические работы в них, как правило, посвящались правителям, описывали историю династий и деяний знаменитых личностей и имели слабое отношение к коллективной идентичности простых людей. Напротив, в Волго-Уральском регионе, который был включен в состав России еще в XVI в., традиция дворцовой историографии отсутствует. Допустимо предположить, что в Булгарском государстве и Казанском ханстве исторические труды были написаны, но ни один из них не сохранился, и традиция, если она существовала, была прервана. Вместо этого в XIX в. возникла булгаристская историография. Не выражая эксплицитно этнической идентичности и имея много общего с племенной и локальной историографией, она манипулировала историческими символами, используя мифические приёмы даже более свободно, чем позднейшие этнические истории, во имя того, чтобы соединить волжских булгар с группами людей в XIX в.

Классификация этнических групп, принятая у русских, и использование этнонима «татары», как представляется, долгое время не оказывали существенного влияния на идентичность народов региона. Однако во второй половине XIX в.

русско-европейские научные методы исторических исследований и языковой национализм оказали мощное воздействие на местных интеллектуалов. Последние исправили фактические и логические ошибки старых историков-булгаристов и начали обосновывать этническую преемственность между булгарами и чувашами или татарами на базе данных лингвистики, а также вступили в полемику: кем являются мусульмане Средней Волги — татарами или тюрками. Вместо булгаристских генеалогий знати стала создаваться этническая история общностей, к которым люди принадлежат на равных основаниях.

Советское руководство поощряло написание этнической истории вероятно затем, чтобы доказать историческую правоту своей политики создания союзных и автономных республик на этнотерриториальных принципах, хотя эти цели никогда открыто не декларировались. Предпочтение отдавалось методам, радикально отличным от «буржуазной» науки, советская этногенетика была основана при заимствовании, точнее злоупотреблении, лингвистической теорией Марра. Официальный национализм поздних 30-х и 40-х гг. сильно повлиял на «марристскую» этногенетику, проигнорировав собственные взгляды Марра на проблему этничности. После 1950 г. элементы, непосредственно связанные с Марром, были устранены, но примордиалистская тенденция советских исследований по этногенезу — прослеживать корни этнических групп как можно далее вглубь — сохранилась. Справедливости ради нужно отметить, что примордиалистский подход к нациям и этническим группам долгие годы доминировал и на Западе, а сдвиг к инструментализму / конструктивизму произошел после 60-х гг. Советская же наука этногенеза была настолько хорошо организована и оформлена, что преодоление её наследия до сих пор представляется проблематичным.

Несмотря на то, что советский режим после Второй мировой войны тщательно устранял антирусские элементы из историографии нерусских народов, допускались дискуссии по этническому происхождению, которые подчас провоцировали конфликты между соседними народами. Спор о булгарском наследии между чувашами и татарами — один из таких примеров. В некотором смысле энергия национализма (и таких наднациональных идеологий, как тюркизм), столь жестко контролировавшаяся в других областях, проникла в научные дискурсы. Однако спор вокруг булгар, в отличие от азербайджано-армянского и грузино-абхазского споров, имел мало общего с территориальными притязаниями и не вылился в насильственные действия в ходе перестройки и в постсоветский период. Стороны стремились, скорее, повысить гордость за свою культурную аутентичность, чем выдвигать политические требования. В отличие от ситуации на Кавказе, спор о булгарах не касался ни этнических меньшинств в республиках, ни миграции недавних времен. Как бы там ни было Татарстан и Чувашия являлись автономными республиками, не имевшими даже номинального права на отделение от Советского Союза, и в них не было такой острой территориальной проблемы, как на Кавказе.

В постсоветский период дебаты вокруг этнической истории в Татарстане стали весьма активными, в отличие от Чувашии и Башкортостана. Татары — наиболее амбициозный народ в регионе, они стремятся получить больше свободы, если не полную независимость от Москвы. Образ великой Золотой Орды служит этим целям, но он противоречит булгаризму и вызывает споры. Общая черта дискурсов в трёх республиках заключается в том, что на позициях автохтонности в них стоит меньше исследователей, чем в Центральной Азии. Эта тенденция возникла ещё в советские времена и объясняется разницей между статусами республик, поскольку для союзных республик Центральной Азии (ныне независимых) всегда было более важно доказать историческое право на свою территорию.

Однако не все варианты этнической истории могут быть истолкованы с помощью политической мотивации. Одно из свойств советского режима (и в большинстве случаев постсоветских государств) состоит в том, что власти стремятся контролировать деятельность учёных, но при этом создают видимость научного обоснования своей политики. Это порождает взаимозависимость между властями и учёными. Последние получают возможность в какой-то мере изложить свою точку зрения, даже если их работа отвечает важным политическим задачам. Стоит также отметить, что писатели-любители (наиболее типичный пример — Галлямов в Башкортостане) часто ссылаются на известных учёных, претендуя на то, что их книги являются научными работами. Анализируя советский и постсоветский дискурсы этнической истории, мы должны принимать во внимание не только их политизированность, но и стремление к научности (по крайней мере внешней), а также индивидуальность.

Эта статья является частью результатов исследовательского проекта «Элиты Средне-Волжских национальных республик» (руководитель Мацузато Кимитака), финансировавшегося Министерством образования, науки, спорта и культуры Японии в 1998—2000 гг. Я выражаю благодарность Нишияме Кацунори и моим коллегам по Центру славянских исследований за полезные комментарии к рукописному варианту этой статьи. Я также признателен Ахату Салихову, Наилю Мухарямову, Рафику Мухаметшину, Дмитрию Шабунину, Салавату Исхакову и Алексею Постникову, которые помогали мне при проведении полевых исследований в России.