Этнонимы: Сборник статей

Этнонимы: Сборник статей / Институт этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая АН СССР; Отв. ред. В.А. Никонов. — М.: Наука (Главная редакция восточной литературы), 1970. — 271 с.

Этнонимы — названия народов, племен, родов и т.п. В именах народов, даже далеко живущих друг от друга, обнаруживаются типологические закономерности, связанные с их образом жизни и направлением хозяйствования. Выясняется, что между этнонимами и социальной психологией, языком и культурой имеются разнообразные и до сих пор не описанные связи. Все эти проблемы освещаются в настоящем сборнике. Кроме статей теоретического характера имеется конкретный материал о происхождении и значении отдельных этнонимов.

Скачать PDF, 23 MB

Источник: http://rutracker.org/forum/vie...

«Этнонимы» — первый в мировой науке сборник, специально посвящённый проблемам этнонимики, первый коллективный труд группы ономастики Института этнографии АН СССР — под руководством Владимира Андреевича Никонова (1904—1988), — изданный по материалам Первой Поволжской конференции по ономастике (Ульяновск, сентябрь 1967 г., в дальнейшем — конференция «Ономастика Поволжья»). В сборнике представлена программная статья В.А. Никонова «Этнонимия», до сих пор не утратившая своей актуальности.

Ссылки

• Этнонимика // Википедия
• Этноним // Википедия
• Никонов, Владимир Андреевич // Википедия

 

Может быть, самый древний из семантических типов этнонимии — самоназвание, означавшее своих в противоположность всем не своим, чужим. На протяжении многих тысячелетий люди жили замкнутыми родами, позже — племенами. «Все, что было вне племени, было вне закона» (Ф. Энгельс [20. 99]). Естественно, что именно из этого основного противопоставления возникали обозначения этнических образований. Поэтому этнонимами часто становились слова с такими лексическими значениями, как ‘человек’, ‘люди’. Самоназвание немцев — deutsch исследователи истолковывали из древнегерманского со значением ‘люди’, ‘народ’. То же значение и древнего этнонима удмуртов ар. Прежнее название коми — мурт ‘человек’ [19. 24], вошедшее и в этноним удмурт. По этимологии Вамбери и Мункачи, поддерживаемой А. Н. Кононовым, тюрк происходит из тюркского слова, означавшего ‘человек’ из tora ‘родиться’ [16]. Самоназвание ненцев — ненэць ‘человек’, как и нивх; двухмиллионный народ в Бирме карены называют себя пгханьо ‘человек’; название крупнейшего на острове Тимор народа атони означает ‘люди’; то же значение имеет таи (тхаи), как и даяки (на Калимантане); эскимосы называют себя инуит, азиатские эскимосы — ыгит, то и другое значит ‘люди’. Самоназвание готтентотов — кой-коин букв, ‘человеческие люди’, возможный смысл этого — «настоящие люди»; часть чукчей называла себя лыгъоравэтлян ‘настоящий человек’, одна из групп ненцев — неняй ненэць ‘настоящий человек’.

Примеров так много, что этимологическая ревизия некоторых из этих этнонимов не поколеблет группы в целом.

Никонов В. А. Этнонимия // Этнонимы: Сборник статей / Институт этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая АН СССР; Отв. ред. В.А. Никонов. — М.: Наука (Главная редакция восточной литературы), 1970. — С. 15.

...этноним ар совпадает по вокализму лишь с чувашским словом, и это, возможно, свидетельствует о том, что удмуртам название ар присвоили волжские булгары, стоявшие в языковом отношении близко к современным чувашам [3. 104, 107, 113]

Такому утверждению не противоречат и данные истории. Из тюркоязычных племён впервые именно с булгарами удмурты вступили в наиболее длительный и интенсивный экономический и языковой контакт, когда в VII в. булгарские племена обосновались на Средней Волге [10. 42]

Кельмаков В. К. Происхождение и первые упоминания этнонима ар // Этнонимы: Сборник статей / Институт этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая АН СССР; Отв. ред. В.А. Никонов. — М.: Наука (Главная редакция восточной литературы), 1970. — С. 191.

 

Содержание

 

---

 

Читателям

Род, племя, народность, нация имеют свои имена — этнонимы. Эти имена служили и служат не только необходимыми различителями. Этнонимы содержат некую характеристику называемых; содержащиеся в них оценки не всегда справедливы, но всегда исторически обусловлены и тем самым представляют ценность как исторические свидетельства. Этноним несет и идеологические функции, служа лозунгом, знаменем.

Изучение этнонимов важно для различных наук. Какие племена и народы обитали в прошлом на той или иной территории? Кого обозначал тот или иной этноним? Эти вопросы, по которым длятся тысячелетние споры, существенны для истории. Требуют исследования этимологические значения этнонимов («что значило слово, из которого образован этноним?»). Этнонимы — драгоценный материал и для истории языка.

Во все времена этнонимы привлекали внимание, рождали поток догадок и домыслов, а с развитием науки становились предметом серьезного исследования. В исторических и особенно этнографических работах рассеяно множество замечаний о происхождении, этимологическом значении и реальном содержании массы этнонимов. Данные эти почти всегда противоречивы, ценные наблюдения в них перемешаны с россказнями понаслышке и наивными фантазиями.

Накопился огромный материал, требующий пристального критического изучения. Но он даже и не собран, рассеян по многим этнографическим, историческим и лингвистическим изданиям. Существует обширная литература об этнонимах, тоже недостаточно известная (можно привести такой пример: нет библиографии сотен работ, содержащих высказывания и взаимоисключающие мнения об этнониме Русь). Кроме бесчисленных упоминаний в различных работах есть немало и специальных этнонимических статей, есть и книги об отдельных этнонимах и группах их. Но до сих пор ни в советской, ни . в зарубежной науке нет ни одной сводной работы об этнонимии и ни одного сборника, посвященного ей.

Поэтому группа ономастики Института этнографии АН СССР, созданная в 1967 г., начала свою работу именно с иссле-

3

дования этнонимов, хотя занимается и другими разрядами имен собственных. Этнонимам целиком предоставлен этот первый сборник работ группы. Его ядро составили доклады, обсужденные на заседаниях группы и на организованной ею, совместно с группой ономастики Института языкознания АН СССР и Ульяновским пединститутом, 1 Поволжской конференции по ономастике (Ульяновск, сентябрь 1967 г.), где этнонимике было отведено отдельное заседание; кроме того, включено несколько статей, написанных специально для этого сборника как участниками группы, так и связанными с ней учеными.

В сборнике больше статей о конкретных этнонимах, чем по теоретическим проблемам этнонимики — учения об этнонимах. Конечно, необходимо и то и другое. Но желательного соотношения нам пока не удалось достичь, как не удалось обеспечить и полноту охвата (в сборнике нет статей по этнонимии Америки, Австралии и Океании, едва затронута Африка). Все- таки это только первый опыт такого сборника. Одни из статей впервые вводят в научный оборот неизвестный материал, другие сопоставляют и пересматривают известный. Естественно, что многое в сборнике дискуссионно. Не соглашаясь с некоторыми гипотезами, мы не сочли себя вправе закрыть им дорогу к обсуждению.

Очень приятно, что коллектив авторов объединяет ученых разных поколений, в том числе большой отряд молодежи.

За ценные замечания при обсуждении статей сборника считаю своим приятным долгом поблагодарить С. А. Арутюнова, Н. А. Баскакова, С. И. Брука, В. К. Гарданова, В. А. Рубина, С. А. Токарева, Н. Н. Чебоксарова. Активное участие в подготовке сборника принимали М. В. Крюко. в, Г. Г. Стратанович и наибольшее — ученый секретарь группы ономастики ИЭ АН СССР Р. Ш. Джарылгасинова.

Редактор

Никонов В. А. Этнонимия

«Что же характеризует отдельное индейское племя в Америке?»— ставил вопрос Ф. Энгельс в работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» и отвечал: «1. Собственная территория и собственное имя» [20. 92]. В той же работе он отметил: «... с родовым именем неразрывно связаны и родовые права» [20. 89]. Так, по Энгельсу, имя —первостепенный признак племени и рода. Суть в том, что название, прилагаемое к данному коллективу, показывает: осознано единство его членов и отличие их от членов всех других коллективов. Тем самым правомерно отнести это положение ко всем коллективам, которыми занимается этнография, различным по характеру и уровню, — от рода и этнографической группы до нации и этнической общности. Для каждого из таких единств, больших и малых, имя служит признаком, объединяющим внутри и различающим вовне.

Можно ли совместить названия столь разных явлений под одним термином этнонимия¹? Конечно, диапазон различий огромен, но разница между хутором и столицей, ручьем и океаном, оврагом и хребтом не мешает объединять их названия общим термином топонимия, отличающим их от антро- понимии, этнонимии и других собственных имен. Но есть и еще одно сомнение: можно ли признать этнонимы именами собственными? Ведь обозначаемые этнонимами объекты менее четки, а подчас даже спорны. Даже относительно таких основных единств, как племя, народность, нация, как справедливо пишут С. И. Брук и В. И. Козлов, «в настоящее время нет

¹ Этнонимия — совокупность этнонимов, этнонимика — учение о них. К сожалению, даже авторы, берущиеся писать на эти темы, беспорядочно смешивают эти термины, создавая путаницу (посмотрите хотя бы заглавия работ в библиографическом списке этой статьи). В старых науках исторически сложилось путем метонимии терминологическое неразличение науки и изучаемого ею предмета (история, грамматика). Это вызывает много ‘неудобств, ио теперь трудно поправимо. Науки, получающие широкое распространение только теперь, например, как ономастика, могут этого избежать.

5

достаточно четкого определения каждой из этих общностей» [2. 1. 7]. Однако граница между нарицательным и собственным именами не зависит от четкости их объектов. Идеально* четкие имена трактор или чайник не становятся от этого именами собственными, а Арктика при весьма условных границах остается именем собственным. Отсутствие доказательств* вынуждает тех, кто зачисляет этнонимы в имена нарицательные, хвататься за такой смехотворный «аргумент», как русское правописание (кстати сказать, по-английски этнонимы пишутся с заглавной буквы). Сам спор этот беспредметен; пока теория собственного имени у нас не разработана и граница между именем собственным и именем нарицательным не установлена, пусты рассуждения, по какую сторону неизвестной линии находятся этнонимы.

Не должны смущать и «пограничные» случаи, в которых этнонимия неотделима от топонимии или антропонимии. На лакском материале (Дагестан) С. М. Хайдаков констатирует: «Каждое название аула обозначает не только аул, но и связанную с ним народную общность или совокупность людей... Лакские аульные названия одновременно являются и этноними- ческими и географическими» [39. 469]. Он отмечает, что у лаков и Афганистан и афганцы — одно и то же слово. Но и у поляков wlachy, niemcy — одновременно и этнонимы, и названия стран (их различает только заглавная буква). Есть и этнонимы на грани антропонимов: например, теперь не всегда легко разграничить родовое имя и фамилию. Но все же такие случаи составляют ничтожное меньшинство по отношению ко всей массе этнонимов и, конечно, не ставят под сомнение необходимость этнонимики.

Границы этнонимии спорны и с другой стороны. Признать ли этнонимами наименования жителей какой-либо местности или нет? Эти названия очень разнообразны. Среди них — и «нейтральные» (например, обозначение населения по названию местности: москвичи, туляки, уральцы, волжане), и обычные в старину прозвища обитателей соседней деревни, иногда насмешливые, зачастую ругательные. Прозвища выражали неприязнь, рожденную спором из-за межи, но подогреваемую властями, чтобы разобщить грозное для них крестьянство. Это придавало прозвищам отрицательную окраску, в основе же их лежала былая разобщенность.

Прозвища сохранялись веками. Рязанцев звали косопузые, пензенцев — толстопятые. В бывшей Херсонской губернии жителям одной деревни приклеили прозвание голопузовцы, а другои — пробейголовы [44. 16—17]. На Гуцулыцине жителей с. Речка звали облупикобыла, а жителей с. Головцы там же — седлайпес — тех и других за худых коней от вечной бескормицы; жителей же с. Бервинкова — загубиподкова — за плохие

б

дороги [60. 89]. Сотни таких названий из-под Тарнополя, Збаража и Станислава привел В. Марков [53. 47], среди них — наряду с дегтяри, гончары, также и верболозы, кавуны и кышкоя- ды (жители Тарнополя), задрихвосты (жители Езуполя) и т. п.

Нередко такими названиями различали и жителей разных частей одного села. В пределах старого села Липовка Дубов- ского района Волгоградской области еще и теперь употребляют названия удельные и новики для двух половин, различаемых и по говору, и исторически [26. 263]. То же явление отметила Е. В. Ухмылина в с. Кочубеевщина Горьковской области и многие другие в этнографических или диалектных описаниях.

Группа ономастики Института этнографии АН СССР обсуждала интересное письмо Черниговского областного музея (от 16. VI. 1967):

Обращаемся к Вам с просьбой по такому вопросу: с давних времен в народе бытуют названия-прозвища, которыми наделены люди /разных краев и областей — бывших губерний нашей страны. Так, например, черниговцы (уроженцы Черниговщины — бывшей Черниговской губернии) издавна назывались каганцами.

Если солдат в царской армии, отвечая на вопрос: «Откуда ты родом?» — говорил, что уроженец Черниговской губернии, то сразу слышал в ответ: «А! каганец».

Уроженцы Киевской губернии именовались труболетами, Харьковской — чемоданниками и т. д. и т. п.

Убедительно просим Вас, дорогие товарищи, сообщить: как нужно понимать и толковать название-прозвище -черниговцев — каганец? Когда, почему и откуда оно возникло и что означает? Есть ли в этом названии насмешка? Обидное ли это прозвище для черниговцев?

Коллектив сотрудников Черниговского исторического музея будет Вам глубоко благодарен за ответ.

Можно утешить черниговцев, что полтавчане тоже вправе спросить: «А как нам относиться, что жителей Полтавщины соседи-черниговцы звали галушки?» [63. 52].

Еще не скоро этнонимика сможет ответить на эти вопросы. Но ответить обязана. Собраны и опубликованы сотни, может быть, тысячи таких названий, но это капля в море, так как их в нашей стране сотни тысяч (да и свода их публикаций нет, они рассеяны по малоизвестным изданиям). Ведь это необъятная этнографическая панорама. Кривое зеркало? Но сама «кривизна» ярче раскрывает былое. Эти прозвища уходят в прошлое. Исчезают не только оскорбительные, как исчезла вражда между соседними селениями, отмирают и нейтральные прозвища, вытесняемые деловым обозначением по названию места. Канула навсегда былая обособленность, рождающая прозвища жителей. И надо упорно работать, чтобы ускорить этот процесс. Но, изживая прозвища, необходимо их записать, чтобы сберечь для науки эти блестки народной выдумки, дра-

7

гоценные для изучения народного слова, народного творчества, истории народа.

Но этнонимы ли это? Спор начался на 1-й Поволжской конференции по ономастике (Ульяновск, сентябрь 1967 г.) при обсуждении докладов Е. В. Ухмылиной (Горький) «Названия и прозвища русского населения Горьковской области» и В. И. Тагуновой (Муром) «Местные названия жителей некоторых селений Владимирской области». Дискуссия продолжалась в группе ономастики Института этнографии АН СССР. Смысл возражений: эти названия не обозначают особых этнических групп. Н. Н. Чебоксаров в интересном и содержательном выступлении допустил в этнонимы сибиряка, но отвел пензенцы. Но ведь и собственно этнонимы не всегда обозначают обособленный этнический коллектив. Куда отнести название бельгийцы, объединяющее валлонцев и фламандцев и отделяющее валлонцев ог соседних французов, общих с ними по> языку и во многом по образу жизни? Виды этнонимов многообразны. Имя племени отличается от имени рода и оба — от имени нации (хотя различия этих видов имен пока еще никем не выяснены). Нет оснований исключать из этнонимии территориальные наименования жителей.

Особенность таких названий желательно отразить внутри этнонимии терминологически. Для этого есть две возможности. Можно дать особое обозначение им и найти еще термин, объединяющий и их и собственно этнонимы в один класс собственных имен. Проще и удобнее другое решение: оставить термин этнонимия как общее обозначение всего класса, а для названий жителей принять предложенный в докладе Е. В. Ухмылиной на 1-й Поволжской ономастической конференции термин микроэтнонимы.

Содержание этнонима (его соотнесенность с называемым объектом) не остается неизменным. Этноним, внешне один и тот же, обозначает далеко не всегда один и тот же объект.

Это вызвано разными причинами.

Меняется сам объект.

В VII в. пришла на Балканский полуостров часть тюркоязычного народа булгар. Их хан стал главой государства, населенного южными славянами. И хотя новые пришельцы растворились в славянстве, но населявшие это государство славяне получили название болгар, оказавшись тезками болгар волжских и кавказских (балкар). Этноним завоевателей часто становится наименованием и для завоеванных народов. Ц. Д. Но- минханов приводит в качестве примера многочисленные имена монгольских родов или племен XII—XIII вв., которые теперь известны как наименования тюркских групп населения Узбе-

8

кистана: мангыт, джалаир, б ар лас, рлат, кунград и др. [25. 260—261]. Это следы монголов, пришедших в Среднюю Азию (например, при Чингисхане и его наследниках) и растворившихся в местном тюркском населении, но передавших ему свои имена.

На обратный пример указывает Ю. В. Зыцарь: «... изменения этнического содержания терминов, остающихся от древнейшего населения и закрепляющихся за пришельцами — носителями победившего языка. Примером может служить история термина хатты, оставшегося от древнейшего населения Центральной Малой Азии, но закрепившегося позже за пришельцами-побе- дителями, подлинного имени которых мы незнаем» [12. 54—55]. Этот пример служит гипотезе Ю. В, Зыцаря, что аналогична судьба этнонима ибер — наименования хамитических пришельцев из Африки, на которых перешел этноним родственного баскам (т. е. и кавказским иберам) дохамитического населения Пиренейского полуострова.

Такие случаи еще должны стать предметом этнонимических исследований, но перенос имени завоеванных на завоевателей, некоторыми учеными вообще оспариваемый, нельзя смешивать с совсем иным явлением, когда завоеватели получают наименование по территории, названной по ее прежним обитателям. Северней древних греков жили македоняне, по этнониму которых страну называли Македонией; часть южных славян, пришедших на Балканский полуостров в VI в., заселила Македонию и получила название македонцы; македонский язык — славянский, он не имеет никакого отношения к македонскому языку античной эпохи. Юго-восточное прибрежье Балтийского моря населяли пруссы — балтийский народ; в XII—XIII вв. их территорию захватили германцы; они истребили пруссов, но немецкое государство на прусских землях стало называться Пруссия, а его населелие — немцы — прусс (славянское — пруссак).

Племя чехов до IX в. занимало очень небольшую территорию, но затем объединило многие славянские племена, и новое этническое образование, охватив обширные земли, сохранило имя племени-объединителя, а названия объединившихся племен исчезли. Г. М. Василевич приводит этноним долган как пример переноса названий рода на целую народность [5. 48]. В нашем сборнике В. А. Туголуков констатирует: «Название этнографических групп по названию главного рода группы широко распространено у тунгусов». Удачно обобщает Б. А. Рыбаков: «Процесс создания племенных союзов и их постепенной консолидации, сопровождающийся распадом родовой общины, это и есть процесс складывания народности. Союз племен может получить свое имя от одного из племен, входящих в него (например, бодричи), или же может принять новое имя,

9

обозначающее весь данный союз и имеющее нарицательное значение (например, лютичи). Название народности чаще всего восходит к названию первенствующего союза племен, а тем самым может восходить и к имени отдельного племени, если оно было ядром и гегемоном всего союза» [32. 26].

Но бывает и обратное: в результате распада этнической общности некоторые обособленные ее части сохраняют прежнее название целого, но с новым, узким значением: таково современное значение турки, таковы и этнонимы словенцы в Югославии, словаки в Чехословакии, словене (ильменские) в Древней Руси. Вероятно, результат такого процесса отметил В. П. Кобычев: «Местом возникновения новых названий становятся преимущественно периферия и далекие окраины, тогда как на их родине, и метрополии, они довольно быстро забываются» [15. 146].

Таких случаев неизмеримо больше, чем известно. Ни одно общество не остается неизменным. Если этноним существо* вал несколько столетий, то в конце их он обозначал не совсем тех или совсем не тех, кого в начале. Историк, не учитывающий это, неизбежно обречен на грубые ошибки.

Содержание этнонима может меняться и независимо от изменений его объекта. Для этого не обязательно, чтобы изменялся сам этнический объект, он может остаться и без изменений, достаточно, чтобы изменились этнические представления о называемом у тех, кто употребляет этноним. В Причерноморье прошлого столетия молдаван называли цыгане и греки_г перенося этноним с одного народа на другой [44. 16]. Несомненно, до письменности такие переносы были еще чаще. В дореволюционной России этнонимом киргиз обозначали вовсе не киргизов (их именовали каракиргизами), а казахов, в обиходной речи даже и туркмен. Когда знания о других народах недостаточны, обычно распространяют название одного народа на его соседей. Для русских вплоть по XVIII в. многие восточные народы объединялись недифференцированным этнонимом татары (да и для западноевропейцев — так появился на картах Татарский пролив, отделяющий остров Сахалин от материка,, куда никогда не заходили не только татары, но и монголы). В России и в XVIII в. немец означало,не только немцев, а и голландцев, датчан и т. д.; литвин означал и белоруса, у Пушкина — также и поляка. У некоторых народов Африки фрэндж — не только француз, а вообще европеец. У саамов- карьеле означает русского. Сколько таких сдвинутых значений укрепилось в этнонимии, вводя в заблуждение исследователей, не подозревающих о них! Даже одновременно один этноним у разных народов может обозначать совершенно разное.

Г. М. Василевич заметила, что разобраться, кого обозначает этноним орочон, оказалось весьма непросто [4. 71. 73].

10

Счастливый случай — исследовательница увидела, что это непросто. А в. большинстве своем исследователи не замечали этого. К какому непониманию приводит употребление внешне одного и того же термина, когда для каждого он обозначает совсем иное, чем для других!

Этноним и его объект — не одно и то же. Теперь как будто— это бесспорно. Но вот в исследовательских работах понимание этого далеко не всегда присутствует. Гипноз слова таков, что и сейчас нередко бессознательно принимают тождество «данный этноним = данный объект», хотя исторически такого соответствия могло и не (быть. Ю. А. Зуев заметил при сопоставлении тюркских этнонимов по китайским письменным источникам: «Мы рассматриваем больше историю этнонима и лишь в самой незначительной степени историю его носителей» [И. 113]. А это разные предметы исследования, имеющие разную историю: у этнонима своя судьба, у его объекта, может быть, иная, и только на какой-то период данный этноним стал обозначать данный объект, а до и после обозначал другой объект, как до или после данный объект имел другое название. Если обозначить этнонимы буквами, а их объекты — цифрами, то этноним А мог обозначать последовательно объекты I, II, III, а объект I мог обозначаться на разных отрезках времени этнонимами А, Б, В. И историю этнонима, и историю его объекта изучать необходимо; они тесно связаны, но это различные предметы, требующие разных путей исследования. Непонимание этого нанесло огромный вред науке.

Недоразумения возникают на каждом шагу. В статье «Казань» моего топонимического словаря написано «... удмурт. форма Кузон связана с чуваш. Хусон, следовательно, существовала до прихода татар в XIII в.» — это вызвало возмущенный отклик тов. И. Сигматуллина (Казань). Он возражает: население Татарии — потомки булгар, оно не пришло в XIII в. Но именно в этом единственный смысл приведенной цитаты. Современный народ, по этнониму которого названа Татарская АССР, имеет глубокие местные корни, даже и доболгарские, хотя и позже вобрал в себя многих пришельцев (в том числе и в XIII—XIV вв.), но история термина татары совсем иная, чем история этого народа; в цитате же этноним татары относится к пришельцам XIII в. Обе стороны в споре употребляли этот этноним, не понимая друг друга. Такие запутывающие дело споры будут нескончаемы, пока не научимся строго различать историю этнонима и историю народа.

Немало путаницы возникает со значениями этнонимов, как и всех имен собственных. Путаница заложена в самом вопросе «Что значит это имя?» Единственное прямое, реальное значе-

11

ние этнонима — обозначаемый им объект: как географический объект для топонима и отдельный человек или семья для антропонима (точнее, не сами объекты, а их отражение в человеческом сознании, но здесь нет необходимости рассматривать сложность отношений действительность — мышление — язык). Но спрашивающий «Что значит Москва?» отлично знает, что это город, столица СССР, а хочет узнать этимологию этого топонима, т. е. «что значило слово, из которого образован топоним». Это совсем разные значения, и необходимо их ясно различать. То же самое и в этнонимии. Так, украинцы, конечно, никоим образом не «окраинные», хотя таково этимологическое значение этого этнонима. Слово, став этнонимом, начинает новую жизнь, полностью независимую от его прежних этимологических связей, хотя бы эти связи еще и ощущались (как в большинстве микроэтнонимов, по исключительно редко в собственно этнонимах).

Этим дело не ограничивается. В силу своей связи с обозначаемым объектом этноним может получить совершенно новые значения по тем или иным признакам обозначаемого объекта. О человеке смуглом или бродячем в дореволюционной России говорили цыган. Это совсем новое значение, не этнонимическое, а отэтнонимическое (как частный случай слово может остаться в пределах этнонимии — при переносе названия с одного народа на другой).

Таким образом, у этнонимов три плана значений: доэтнонимическое (этимологическое), часто утраченное полностью или частично; собственно этнонимическое — само реальное содержание этнонима, т. е. соотнесенность с обозначаемым им объектом; отэтнонимическое, которого может и не возникнуть. Учение о трех планах значений собственных имен сформулировано мной на топонимическом материале [24], поэтому здесь нет необходимости расматривать это подробнее.

Ф. Энгельс не только подчеркнул роль названия племени. Он сформулировал дальше два важнейших положения, которые мы должны положить в основу этнонимических исследований: «Название племен, по-видимому, большей частью скорее возникали случайно, чем выбирались сознательно, с течением времени часто бывало, что племя получало от соседних племен имя, отличное от того, которым оно называло себя само...» [20. 93].

Случайность противопоставлена сознательности (а не закономерности), речь идет о стихийности возникновения этнонимов, случайность же, как не раз показывал Ф. Энгельс в других работах, лишь форма проявления необходимости. «Но где на поверхности происходит игра случая, там сама эта случайность всегда оказывается подчиненной внутренним, скрытым законам. Все дело лишь в том, чтобы открыть эти законы»

12

[20. 306]. Нельзя просто отбросить «игру случая». Ее можно и нужно изучать, т. е. искать глубокие причины, которые породили этноним, представляющийся нам случайным. Стихийно возникали в прошлом и топонимы, и другие собственные имена, хотя этой стихийностью управляли объективные законы [24. 21—23], но в этнонимии эта стихийность действовала властнее и длительнее. Это очень существенно — как предостережение против модернизующего представления, приписывающего прошлому наше сегодняшнее называние, которое совершается как сознательный и целенаправленный акт, нередко регламентированный обществом (хотя именно этнонимия и поныне еще переживает состояние стихийности, зафиксированное Ф. Энгельсом, почти изжитое топонимией и антропонимией).

Второе указание не менее важно. Среди всех этнонимов, о которых что-либо известно, самоназвания не составляли и не составляют большинства. В том же абзаце Ф. Энгельс напоминает, что германцам их общее название дали их соседи кельты. Самим германским племенам, еще не ставшим единым целым, оно не требовалось: они противопоставляли друг другу племена германские, как и негерманские, для кельтов же они представлялись некоей сплошной массой. Еще Л. Г. Морган констатировал, что европейцы «имя того или иного индейского народа обыкновенно узнавали не непосредственно от него самого, а от других племен, которые давали ему имя иное, чем собственное. В результате значительное число племен стало известно под именами, которых они сами не признают» [22. 67]. Действительно, индейцы навахо, широко известные и за рубежом и у нас под этим именем, сами не знают его, — оно дано им со стороны, а они называют себя просто дине народ⁵. Одно из племен индейцев-алгонкинов, севернее р. Св. Лаврентия, называют монтанье — французское montagnais ‘горные’. Так и повсюду. «Папуасы, как правило, не имеют племенных самоназваний. Все названия, фигурирующие на этнических картах Новой Гвинеи, даны европейцами. Эти названия деревень, рек, гор, островов, административных пунктов, миссионерских станций, которым придано этнонимическое значение, — вся принятая европейцами этнонимия Новой Гвинеи — плод их произвола» [3. 83]. Так, например, население дельты р. Пурари фигурирует на картах под названием намау, это на их языке означает ‘глупые’,— так назвал местных жителей миссионер после того, как потерпел неудачу в попытке обратить их в христианскую веру [62. 4].

Нередко самоназвание, если оно и было, полностью вытесняется названием со стороны. В Сараваке (на острове Калимантан) самая большая группа населения — ибан, название дано им соседями, что значило ‘бродячие’, но позже было принято ими самими, утратив свое первоначальное значение:

13

В нашей стране только социалистической революцией сметены вместе с национальным угнетением навязанные народам чуждые им этнонимы, среди которых были и оскорбительные. Обширен список самоназваний, восстановленных в правах (в скобках приведены отброшенные): ханты (остяки), манси (вогулы), удмурты (вотяки), коми (зыряне), марийцы (черемисы), казахи (киргиз-кайсаки), киргизы (каракиргизы), узбеки (сарты), алтайцы (ойроты), ненцы (самоеды), украинцы (малороссы), эвенки (тунгусы), эвены (ламуты), нивхи (гиляки), саамы (лопари) и мн. др. Сегодня даже странно читать в журнале за 1930 г. страстную статью за замену таких названий, как самоеды, сарты, лопари, гиляки и пр.; еще приходилось разбивать доводы противников — «привычные», «вошли в литературу», «замена самоназваниями вызовет путаницу»; теперь всем видна вздорность подобных «аргументов», но тогда нелегко было преодолеть сопротивление: «Изжитие презрительно-ругательских кличек зыряне, черемисы, вотяки, сарты и других и полная замена их самоназваниями коми, мари, удмурты, узбеки оказывается делом еще более трудным» [34. 99—100]. Время не оставило сомнений в том, кто прав. Теперь почти все употребляемые в русском языке названия народов нашей страны — самоназвания, за исключением единичных, этимологии которых не имели обидного значения (например, русское осетины при самоназвании их ирон; якуты называют себя саха).

Восстановление подлинных названий не только не привело к путанице, а, напротив, распутало многие запутанные узлы. В предреволюционные годы на Кавказе «было известно громадное количество названий и неизвестны народы, их носившие, многие народности не были известны под названием, которым они сами себя называли, а под тем или теми, которые им давали соседние народы» [8. 1]. Долго считали, что кистины, меджеги и чеченцы — разные народы, тогда как это лишь разные названия одного народа. Дошло до того, что один солидный зарубежный справочник показал на Кавказе 3,5 миллиона грузин и 3 миллиона георгиев (джорджиев), не догадываясь, что это и есть грузины, только почему-то убавленные на полмиллиона при переименовании.

Этимология каждого этнонима, конечно, интересует и его носителей, и его исследователей. Но одного горячего интереса мало. Раскрыть ее нельзя, наивно подыскивая по словарям всех живых и мертвых языков «похожее» слово. Эта любительская игра со словарями нагромоздила антинаучные домыслы, расчистка которых потребует целого ряда исследований. Более или менее выяснены этимологии большинства антропонимов и в меньшей степени топонимов. Но на каждую

14

сотню этнонимов трудно найти один, этимологию которого можно признать бесспорной. Причина этого не только в слабости этнонимики, айв самом характере этнонимии. И река и человек — более четкие объекты, чем этнические общности. Особенно затрудняла анализ острота национальных отношений, придавая этимологическим спорам политическую окраску.

Ставя задачу группировки этнонимов по их семантике, нелегко отобрать этимологизованные достаточно надежно. В предлагаемой сводке многие этимологии спорны, и будущий пересмотр их тем самым переместит примеры в другие семантические группы, возможно, зачеркнет некоторые группы или образует иные. Этот обзор — только канва. Научная этимологическая классификация этнонимов по их семантике еще впереди. Из имеющихся попыток — лучше других Лангенфелта [49. 296—317] и А. И. Попова [29]. Вопреки наивному представлению классификация в науке завершение, а не начало.

I

1. Может быть, самый древний из семантических типов этнонимии — самоназвание, означавшее своих в противоположность всем не своим, чужим. На протяжении многих тысячелетий люди жили замкнутыми родами, позже — племенами. «Все, что было вне племени, было вне закона» (Ф. Энгельс [20. 99]). Естественно, что именно из этого основного противопоставления возникали обозначения этнических образований. Поэтому этнонимами часто становились слова с такими лексическими значениями, как ‘человек’, ‘люди’. Самоназвание немцев — deutsch исследователи истолковывали из древнегерманского со значением ‘люди’, ‘народ’. То же значение и древнего этнонима удмуртов ар. Прежнее название коми — мурт ‘человек’ [19. 24], вошедшее и в этноним удмурт. По этимологии Вамбери и Мункачи, поддерживаемой А. Н. Кононовым, тюрк происходит из тюркского слова, означавшего ‘человек’ из tora ‘родиться’ [16]. Самоназвание ненцев — ненэць ‘человек’, как и нивх; двухмиллионный народ в Бирме карены называют себя пгханьо ‘человек’; название крупнейшего на острове Тимор народа атони означает ‘люди’; то же значение имеет таи (тхаи), как и даяки (на Калимантане); эскимосы называют себя инуит, азиатские эскимосы — ыгит, то и другое значит ‘люди’. Самоназвание готтентотов — кой-коин букв, ‘человеческие люди’, возможный смысл этого — «настоящие люди»; часть чукчей называла себя лыгъоравэтлян ‘настоящий человек’, одна из групп ненцев — неняй ненэць ‘настоящий человек’.

Примеров так много, что этимологическая ревизия некоторых из этих этнонимов не поколеблет группы в целом.

15

Однако возникает серьезная трудность. С. А. Токарев, выступая в группе ономастики Института этнографии, напомнил, что сознание человечества развивалось от конкретного к абстрактному и, следовательно, не название племени возникало из слов «человек», «люди», а, наоборот, название племени приобретало это более абстрактное значение, дойдя до нас с обоими значениями, отношения между которыми нам представляются в перевернутом виде. Замечание очень серьезное. Но наука пока не располагает средствами определить, на какой стадии развития возник каждый этноним.

Понятно, что слова с такими значениями могли войти в этнонимию только как самоназвания, — никто не назвал бы людьми иноплеменников в противоположность своим соплеменникам. Поэтому вызывает сомнение принятая этимология этнонима мари [7] из иранских языков (ср. курд, mari «человек»). Контакт финно-угров и иранцев на Средней Волге прекратился лишь в первые века нашей эры; волжские финно-угры имеют слова, заимствованные из иранских языков. Но ираноязычное население не могло назвать своих финно-угорских соседей словом со значением «человек», а сами финно-угры не могли назвать себя словом иранским. Выйти из затруднения возможно только при допущении, что это слово под мощным влиянием иранцев заимствовано финно-уграми и уж после этого, будучи словом финно-угорского языка, стало самоназванием. Или надо искать иные пути.

2. По существу тот же смысл мог выражаться и иначе. Носители одного языка, понимая друг друга, называли себя «говорящие», в отличие от всех других, языка которых не понимали. Самоназвание албанцев шкипетар, по Г. Мейеру, связано со шкипонъ ‘понимать’, но эта этимология ненадежна. На южном побережье Новой Гвинеи есть этническая группа гирара, на языке местного населения это означает ‘говорить’ [52].

Сюда же надо отнести названия, означающие одушевленность, например апсуа (самоназвание абхазов), если верно, что его основа апс ‘душа’, а не адыгейское пс ‘вода’. Тех, кто некогда назвал понимающих их язык одушевленными в отличие от чужих, непонимающих, едва ли справедливо упрекнуть за неразличение понятий «язык — мышление — душа»; ведь и тысячелетия спустя ученые обвиняли друг друга в неразличении языка и мышления.

Чужие для них были безъязыкими, немыми. Вероятно, отсюда славянское немцы, обозначавшее самых непосредственных соседей славян; ср. в летописи под 1096 г. сообщение о проникновении новгородцев на северо-восток, в Югру: «югра же людие есть язык нем» (т. е. непонятен).

3. В основе многих этнонимов предполагают значение

16

«свой». Крупный польский лингвист Ян Отрембский в своих работах об этимологиях славянских этнонимов [56; 57] большинство их объясняет именно так. Из местоимения свой (в его древних формах *seb, *sob) он производит и этноним slavi (позже — славяне) с его производными, обозначающими словаков, словенцев и др., даже этнонимы сербы, хорваты, а из неславянских народов — шведы (свей), швабы, сабины. Вероятно, это преувеличение и не все приведенные этнонимы означали «свой», но сходные этимологии некоторых других этнонимов подкрепляют взгляд Я. Отрембского. На севере Сибири самоназвание нганасан ня означало ‘друг’, ‘товарищ’, ‘соплеменник’ [6]. В Америке имя индейского племени дакота, как полагают, означает ‘друг’, ‘союзник’ (впрочем, по другому объяснению, ‘настоящие люди’). Тегумы, второй по величине народ острова Тимор, буквально значит ‘друг’ — так их назвали союзники атони. А название самого крупного народа Северного Сулавеси минахасы — ‘союз’, ‘объединение’. Многие из этих случаев можно истолковывать по-разному: как самоназвание, обозначающее членов своего племени, или как название со стороны соседнего племени при союзных отношениях.

Естественная пара к таким этнонимам — этнонимы с исходными значениями ‘чужой’ или ‘противник’, ‘враг’. В северовосточной Азии чукчи называли коряков танн’ытин, а у коряков это слово обозначало чукчей, оба соседних народа давно забыли, что когда-то в обоих языках оно значило ‘чужие’, *враги’ [23. 896]. Г. М. Василевич находит в тунгусской этнонимии элемент кимо, значение которого в маньчжурском и нанайском языках ‘враг’ [5. 45].

II

Нередко названием рода или племени становилось слово, означавшее его тотем. Тотем — явление природы, с которым члены рода или племени считают себя связанными сверхъестественным родством; чаще всего это животные (волк, медведь, орел, змея и т. д.) или растения, иногда — сила стихии (например, ветер).

Из тотемов образованы этнонимы многих индейских племен в Америке, например шайены ‘змеи’. Морган описал иро- кезов-сенека, в этом племени все восемь родов названы по жи- вотным-тотемам: волк, медведь, олень, бобр, черепаха, цапля, кулик, сокол. Из 170 названий южноамериканских племен удалось найти этимологии 37 этнонимов, в том числе 23 оказались тотемными [49. 295—313]. У австралийцев каждое племя делится на роды, носящие наименования своих тотемов. Тотемы и названия бечуанских племен Южной Африки связаны с крокодилом, обезьяной, антилопой [38. 88]. С тотемом связывают

17

этноним нага в Бирме —в мифах известна «великая змея Нага».

Исследователи неоднократно высказывались за тотемное происхождение многих родовых имен у народов Сибири [10; 35; 40; 42]. Рассматривая названия нганасанских родов, П. Т. Ващенко и Б. О. Долгих проявили трезвый критицизм, ограничив отнесение этнонимов к тотемным, однако и сами они все же относят три наименования к тотемным со значениями «орел», «ворон», «журавль».

В заключении статьи эти авторы пишут:

Вопрос о тотемичеоких названиях родов у народов Сибири представляет большой научный интерес как пример сохранения свойственных материнскому родовому строю тотемических явлений в условиях отцовского рода. Наиболее ярко выраженный тотемический характер имеют в Сибири названия селькупских родов; однако приведенные материалы о названиях нганасанских родов показывают, что иногда даже среди позднейших родовых наименований можно обнаружить в качестве более раннего полузабытого их слоя древние родовые имена [6. 162].

Вполне возможно, что приведенные примеры восходят к тотемам. Но необходимо предостеречь от увлечения поисками следов тотемизма повсюду. Иначе легко принять за тотем заурядные прозвища и причислить к тотемным украинские фамилии Вовк, Чапля и т. п. В каждом случае необходим тщательный анализ, и не единичного этнонима, а целого ряда их, доказывающего наличие тотемных следов в этнонимии данного народа. Из распространенных тотемных этимологий в этнонимии некоторые нуждаются либо в дополнительных доказательствах, либо в пересмотре. Пока не опирается на вполне убедительные аргументы ходячая этимология башкир из тюркских слов баш ‘голова’, ‘начало’, курт ‘волк’. Отпадает также истолкование «волчья голова» в значении тотема, так как перевертывает наизнанку порядок слов в тюркских языках. Но и «головной (передний) волк» трудно принять: пока не объяснены фонетические изменения (кир из курт), а главное, башкирский язык, как и татарский, принадлежит к той ветви тюркских языков, в которой «волк» не курт, а бёрю.

Современный и критический пересмотр этимологий сокращает число тотемных этнонимов, разоблачая их нетотемное происхождение, но, с другой стороны, и увеличивает их количество, относя к тотемным те, которым приписывали иное происхождение. В родовых именах древних китайцев усматривали этимологию «женщина» как след матриархата. К этому отнесся с недоверием польский исследователь О. Войтасевич [63. 22—44]. В недавней книге М. В. Крюкова [17. 106—107] эта этимилогия окончательно отвергнута и заменена на тотемную.

Может быть, вместе с тотемными следует рассматривать этнонимы, отражающие культ Луны: названия древних ибер-

18

ских племен в Аквитании, Арагоне, Каталонии — иларгаконы, илергеты, илуроны (баскское ilargi ‘луна’) [12. 55].

III

Имя родоначальника при родовом строе могло стать основой наименования его потомков. Многие названия населенных пунктов в некоторых землях (из славянских земель особенно часто в Белоруссии, Чехии, Боснии) возникли как патронимичные названия жителей и лишь с течением времени превратились в названия мест. Множество таких примеров привел В. Ташицкий (по польской территории Мазовия [61]) со славянскими суффиксами -ичи, -ята, служившими для обозначения потомков: Адамовичи, Антоничи, Карпята, Петровята.

Однако в действительности едва ли таковы многие этнонимы бесписьменных времен, когда о предках ходили смутные легенды, густо перемешанные с фантастическими вымыслами. Чаще как раз обратное: этноним, кажущийся патронимичным, породил имя мифического «предка», которое произведено из этнонима, ставшего непонятным. Это обычные персонифицирующие мифы, возникающие из попыток объяснить непонятное название. Достаточно исследованные в топонимии (например, миф о Ромуле, мнимом основателе Рима), они неоднократно обнаружены и среди этнонимов. Из обоих названий одного народа — хай и армен — возникли мифы о его сказочных родоначальниках Хайке и его сыне Арменаке. По малым островам Индонезии, от берегов Суматры до берегов Сулавеси, рассеяно племя баджау, название которого предание связывает с именем родоначальника. Не больше оснований верить летописному сообщению, что названия племен вятичи и радимичи указывают на их прародителей Вятко и Радима. Различны тысячелетия, различны страны, а рождение мифического предка из этнонима типологически одинаково.

Подлинно патронимических этнонимов гораздо меньше, чем кажется.

Нет критерия, чтобы проверить истинность патронимического происхождения отдельного этнонима. Понятно, что нет и письменных свидетельств, современных возникновению патронимического этнонима, — такие памятники всегда очень поздни по отношению к факту, о котором сообщают; род или племя удостаиваются письменных упоминаний, когда родоначальник уже стал достоянием фольклора.

IV

От этнонимов по имени предка практически неотличимы наименования иного происхождения — по имени не родона-

19

чальника, а главы рода или племени, вождя, прославившего победами свой народ, или властелина, внушившего ужас подданным и соседям. Этнонимы по их именам недолговечны,, как сами их завоевания. Хронологически такие наименования принадлежат самым различным эпохам — от древности до наших дней. Некоторые стали названиями крупных государств. При разделе империи Карла Великого по Верденскому договору 843 г. часть досталась Лотарю, и его подданных стали называть лотаринги — с германским суффиксом -ing, который обозначал потомков и зависимых. Этноним узбек Г. Вамбери, Н. Л. Аристов и др. объясняли из имени правителя Золотой Орды — хана Узбека (XIV в.); впрочем, вероятнее, наоборот — личное имя образовано из этнонима: многочисленный народ узы (озы) известен в Средней Азии еще по документам X в. [43. 151—191]. В нашем столетии на Аравийском полуострове появилась Саудия (Саудовская Аравия) — государство, созданное под главенством Ибн-Сауда, ставшего его первым королем; в этом случае из названия государства едва ли возникнет название народа (сильнее сознание общеарабской принадлежности); в иной ситуации из названия государства возникло бы и название населения.

V

Принадлежность населения определенной территории владельцу создавала общность населения по принадлежности. Большинство немецких топонимов на -ingen означало принадлежащих феодалу — «чьи люди»: Тюбинген, Эслинген из личных имен владельцев — Туво, Эззило. В крепостной России основным обозначением крестьян служила фамилия помещика; на самый частый вопрос: «Чьи вы?» — крестьяне отвечали: «Мы Репьевы» или: «Мы Оболенские». Основа наименования по принадлежности — не обязательно личное имя; в основе нередки обозначения владельца по его званию или сану — граф, епископ (многочисленные селения Бискупичи в инославянских землях, равнозначно им русское Владыкино).

Конечно, наименование по принадлежности принципиально отлично от наименования по предку или по главе, так как выражает иные отношения. Смешивать их нельзя. Нет смысла анализировать происхождение названий, если при этом сваливать в одну кучу такие совершенно различные этнонимы, как патронимические и принадлежностные. Подобный «анализ» ничего не проясняет ни в ономастике, ни в истории, а, напротив, затемняет самую суть. Поэтому неправомерно как в топонимии, так и в этнонимии при семантической классификации выделять группу «из личных имен», как это обычно делают и у нас и за рубежом. Такая группировка объединяет не-

20

объединимся по существу, разрывая единое по сути (бискупи- чи, т* е. «принадлежащие епископу», окажутся совсем в иной группе, чем название, в основе которого личное имя епископа, владевшего теми же людьми).

Но со временем отличить этноним принадлежностный от патронимического становится нелегко и не всегда возможно. По форме они одинаковы, а документами исследователь располагает лишь в счастливых случаях. А между названиями по владельцу и названиями по главе грань не всегда и существовала: в которую из групп отнести бискупичи? — феодал был и владельцем и правителем.

VI

Очень часто население обозначают по местности, в которой оно обитает. В семантической классификации топонимов такие названия относят к топографическим; этот термин законно приложить и к этнонимам. Среди этнонимов топографические составляют один из наибольших отрядов.

«Территориальные названия часто употребляются вместо родовых, а иногда закрепляются как названия родов», — отметила Г. М. Василевич, отклонив этимологию орочон ‘оленные’ в пользу топонимической основы — «житель Оро» [4. 71—73].

Приведя обширный перечень племенных названий германцев, Г. Лангенфелт находит в них решительное преобладание основ с топографическим значением, как нарицательных — маркоманны ‘рубежане’, ‘пограничные’, рипуарии ‘береговые жители’, так и из топонимов — амисиварии ‘жители по р. Эмс’ [49. 300—317].

Одни «топографические» этнонимы содержат в основе топоним — географическое имя собственное. Таковы этнонимы черногорцы, японцы, кабардинцы, карачаевцы, литва и мн. др. Так образованы и наименования сибиряки, уральцы, волжане, москвичи. Другие возникли из нарицательных, означающих характер местности: буряты, как полагают, ‘лесные’ (название дали их южные соседи со стороны степей), бушмены (голланд. ‘люди кустарников’) негидальцы (эвенк, ‘береговая сторона’), крупную бирманскую народность чин ‘горцы’ в Индии называют кук — тоже ‘горцы’; на Новой ‘Гвинее племена кво- ма ‘горные люди’, ноквама ‘болотные люди’, квалама ‘речные люди’ и мн. др.

Между этнонимами из географических имен нарицательных и из географических собственных имен нет принципиального различия — ни семантически, ни исторически. В одних и тех же условиях славянские племена назывались или брежане (из брег ‘берег’), дреговичи (из дрегва ‘болото’, ‘трясина’) или

21

ободричи (т. е. живущие по обе стороны р. Одра), полочане (по р. Полоти), полабы (по р. Лаба), неревяне (по р. Нерев), бужане (по р. Буг). Во многих случаях и бесплодно и бессодержательно изощряться в определении — считать ли основу именем собственным или нарицательным. Этноним индейского племени карок означал, как полагают, ‘вверх по реке’ [48. 98], конечно, тут река не вообще, а совершенно определенная — «вот эта», единственная. Славянское племя уличи названо по местности, в которой оно обитало, первоначально угличи из угол или Угол [36. 186—190], «тезки» им англы из angl ‘угол’ — изгиб Балтийского моря па Кильском перешейке, где жило это германское племя до переселения за Северное море. Этноним украинцы появился в тог период, когда обозначение территории, ставшее его основой, превращалось из имени нарицательного (украина ‘пограничье’) в собственное (Украина).

Среди этнонимов из топографических основ надо особо рассмотреть две группы:

1. Этнонимы с «цветовыми» основами. Встретив в этнониме цветовое обозначение, многие принимали его в прямом значении. Немало предложено толкований этнонима белорусы: и от белых рубах, и от светлых волос или глаз и т. д. и т. п. Но достаточно быть повнимательнее к русскому языку: обелить значит «признать невиновным» или «освободить от феодальных повинностей», а не «покрасить белой краской», как не выражают окраски и черное дело, красный угол. Есть этнонимы, действительно означавшие цвет, но их очень мало. Из массы мнимоцветовых этнонимов выделяется группа, связанная с «цветовыми» обозначениями стран света, например в тибето- китайских, тюркских, монгольских языках красный означает «юг», черный — «север» и др. [46; 51]. Приведя многочисленные примеры тюркских этнонимов — сары-уйгур ‘желтые уйгуры’, ак-ногай ‘белые ногаи’, кара-ногай ‘черные ногаи’, кок-тюрк ‘голубые (зеленые, синие) тюрки’, Н. А. Баскаков указывает: «Названия тюркских народов часто включают в свой состав названия цвета, которые, как это показали исследования некоторых тюркологов и алтаистов, отмечают не столько внешний вид народов, сколько географическое распространение их по странам света» [1. 62—63]. Поэтому кюргу-огуз ‘красные огузы’ он трактует как ‘южные огузы’ и то же значение «южный» видит в этнониме киргиз ².

То же предполагает И. Г. Добродомов: элемент сары в тюркском этнониме употреблен «не в значении цвета и поэтому

² (Предлагали и другие этимологии этнонима киргиз, принесенного из Сибири, где он был известен с I тысячелетия н. э.: неудачно привлекали кыр ‘степь’ и кыс ‘кочевать’, затем кырк ‘40’ — то кырк-кыз ‘40 девушек’, то кырк-йус ‘40 сотен’ [см.: 31. 18—19].

22

не может обозначать ни цвет одежды, ни цвет кожи, ни название лошадиной масти, ни наиболее распространенный цвет почвы в районе кочеваний данного народа. Представляется наиболее вероятным, что цветовое обозначение в этом этнониме выступает как символическое название страны света» [9. 127]..

Взамен отвергнутой этимологии этнонима половцы из ‘поле’ предложена этимология из половый ‘желтый’; Ю. Немет поддержал, что этноним — калька с куман ‘желтый’, однако неизвестно, связано ли это с ‘Цветовым обозначением стран света. Свод «цветовых» значений, сделанный мной по топонимии [24. 56—57], вероятно, приложим и к этнонимам.

2. Этнонимы из «этнонимов». В древности южную оконечность Апеннинского полуострова населяли виталы; так как из всех народов полуострова они были ближайшими соседями греков, те и распространили на весь полуостров название Италия, от которого затем все народы полуострова стали называться италийцы, а спустя много столетий — итальянцы. Германское племя бавары получило это название, заняв страну* которую населяло кельтское племя бойи. Уже рассмотрены названия македонцев и пруссов. Такие вторичные этнонимы ошибочно представлять произведенными из этнонимов — это грубое вульгаризаторское упрощение: они образованы из названия территории, и нет никакой непосредственной связи нового этнонима с прежним (этноним прежнего населения —»название страны—»этноним нового населения). Место этим этнонимам — в типе топографических, как и англичане,французы (англы *—> Англия —^ англичане, франки —> Франция —» французы).

Среди этнонимов с топографическим значением основы мало самоназваний, как справедливо заметил А. И. Попов [29. 58]. Ведь занимаемая территория характеризует население не в его собственных глазах, а со стороны. Этноним тунгусы ‘дальние’ дали эвенкам ханты — для самих себя эвенки не были дальними! Этноним индейского племени апалачи, как полагают, возник в племени чоктоу, означая ‘люди на другой стороне’. Народам в бассейне верховьев Нила общее наименование нилоты дано европейцами. Самоназвание по территории несколько вероятней при миграциях — указание на родину, с которой пришли: предполагаемая этимология этнонима ацтеки из Ацтлан ‘белая земля’ — по преданиям, местность,, откуда они вышли..

VII

Этнонимы всех предыдущих типов содержали в своих: основах признаки, не заключенные в самой называемой общно-

23

сти, а преимущественно выражающее ее отношения вовне. Обширный круг этнонимов содержит признаки, присущие самим называемым или приписываемые им. Конечно, противопоставлять их другим типам нельзя, так как и они относительны: тот или иной признак выступает только в сравнении с теми, кто этим признаком не обладает. Как правило, этнонимы этого типа даны со стороны, за исключением одной группы. Ассортимент признаков, присущих самим называемым, пестр:

1. Внешние приметы. Название папуасы дано индонезийцами, его основа папува ‘курчавый’; эфиопы ‘опаленные лица’ (др. -греч.) ; лангобарды ‘длинные (высокие) ‘, а не длиннобородые’, по ходячей этимологии; полагают, что бритты означало ‘пестрые’ за раскрашивание тела. Персидские надписи о походах на скифов VI в. до н. э. упоминают среднеазиатское племя саков хаудам тиграм ‘носящее островерхую шапку’. Разновидность этой группы этнонимов — по особенностям языка: в Прикарпатье севернее лемков две группы населения получили от соседей особые названия батюки и бемки — за непривычные соседям слова батько ‘отец’ и бем ‘будем’ [53. 47], в центрально-черноземной полосе есть цуканы (цокающие), саяны (якающие и произносящие с вместо ц, ui, ч), икальщики [18. 259—260].

2. Занятия, обычаи. Древнее население Сицилии, по которому назван остров, — сикулы ‘жнецы’, т. е. земледельцы; этноним коряк производят из корак ‘с оленями’; в Индии бхил, по сообщению И. М. Семашко, — из дравидского слова, означавшего ‘стрелковый лук’, т. е. лучники. На побережье Таиланда живет небольшой народ маукен, название истолковывают из мо ‘нырять’, окен ‘соленая вода’ — в смысле ^ныряющие в море’.

3. Состав, устройство. Нередки этнонимы с этимологическими значениями, указывающими на процессы интеграции племен, например, в Аравии мунтефик ‘соединившиеся’ и да- фир ‘сплетшиеся’ [27. 55].

4. Свойства характера. Немало примеров, впрочем недостаточно надежных, таких этимологий, как «храбрые», «грубые», «лентяи» и т. п.

5. Идеологические оценки. Сюда войдут этнонимы, этимологически выражавшие религиозные или политические взгляды,— как самоназвания («чистые», «благородные»), так и названия со стороны («неверные», «рабы»).

Эта грубая схема только предварительна. Сегодня этимологии подавляющего большинства этнонимов неизвестны, В какую группу отнести саксы, если значение основы, по мнению одних, ‘короткий меч’, а по другому мнению, ‘камень’? {47. 243]. Неудовлетворительны все этимологии этнонима таджик, включая предложенную Н. И. Умняковым, заметка

24

которого содержит ценный свод гипотез [37. 5—7]. Этимологии этнонима хауса: ‘язык’ (С. М. Огг), ‘верхом на быках’ (С. К. Meek), ‘смешанные’ или, наоборот, ‘избранные’ (С. R. Niven) и т. д. [14. 133]. Этнониму славяне ученые выдвигали такие объяснения: ‘слово’, ‘слава’, ‘рабы’ (sclav), название реки; теперь Ст. Роспонд в отмену их предлагает ‘болотные’ из slav ‘влажный’ [59. 21—32]. Надежность этимологий обратно пропорциональна их количеству. Отбросив анекдотические домыслы любителей, все же остаемся перед множеством взаимоисключающих гипотез, выдвинутых крупными учеными. Только самонадеянное невежество осмелится самовольно присвоить себе роль суперарбитра в их споре.

Но есть общие закономерности, подчас ускользающие от узкого специалиста, — их понимание доступнее при типологических сопоставлениях. Таков закон ряда. Недостоверность большинства этимологий — плод изолированного рассмотрения. Понять происхождение этнонима нельзя вне ряда, в котором он возник. При этом необходимо учитывать и смену ряда: этноним белорусы сегодня воспринимается в ряду русские, украинцы, но возник он в совсем ином ряду, вне которого необъясним: Червонная (красная) русь, Белая русь, Черная русь.

Может быть, следует попытаться построить классификационную схему этимологической семантики этнонимов отдельно’ для самоназваний и для названий со стороны.

Остается нерешенным: почему у индейцев преобладают этнонимы тотемные, а у германцев — топографические? При каких условиях развивается один тип, а при каких — другой?

Этноним — слово и, как все слова, подчиняется законам языка. История не управляет ими непосредственно, ее действие всегда проявляется через законы языка.

Слово никогда не возникает из ничего и «само по себе», никогда не строится «как попало». Все этнонимы образованы из слов, наличных в языке, способами и средствами этого языка. Этнонимия не выдумывала собственных средств — она получала их готовыми.

В русском языке, как и в родственных ему, этноним выражен именем существительным или субстантивированным прилагательным, в том числе отглагольными прилагательными — причастиями. Так как он всегда обозначает множество, то для него характерна либо форма множественного числа (немцы), либо имя собирательное (чудь). Во всех славянских языках господствующий способ словообразования — суффиксация. Так, для обозначения потомков основу давало имя предка, к которой присоединялся суффикс -ичи или -яга; для обозна-

25

чения жителей по местности основу давало ее обозначение с присоединением тех же формантов или -ане.

Язык стремится к нормализации. Так, в русском языке даже заимствованные, готовые названия получили русские окончания, которых нет в оригинале: германцы,, итальянцы. эстонцы, китайцы,, англичане, египтяне и т. д. Иногда на один суффикс наращивался другой и получался сложный суффикс, например: -инцы, -овцы.

Насколько избирательны формы этнонимов, отчетливо видно по средневековому перечню славянских племен, анонимный автор которого известен у историков как географ баварский. Имена славян западных известны ему лучше, чем других; документ — немецкого происхождения, написан по латыни, славянская фонетика передана неточно, особенно пострадали ц и ы. Но и несмотря па это, данные списка показательны. Все 58 этнонимов образованы с участием очень немногих суффиксов: 16 раз встречаются -ani, -апе (Busani, Milzane), 7 — ici (Uulici, Sittici), 17 ozi, -ezi, -izi (Labrozi, Lendizi), 2 arii (Marharii, Uulgarii), среди других формантов встречается -inzi (Talaminzi).

В избирательности формантов легко убедиться и на русских названиях жителей из топонимов. По словарику, в котором собраны такие названия [33], сделан подсчет [30. 274— 276] со следующими результатами: в формах единственного числа -ец — 65,6% и -овец, -инец— 13,5%, затем -анин — 18% (в том числе 11,9% -чанин). Таким образом, теперь эти форманты почти монопольно образуют имена жителей из наименований мест, оставляя на долю всех остальных средств меньше 3%. В многовековом соперничестве -ане отступают перед -цы. Теперь говорим смоленцы вместо прежнего смоляне, рядом с ростовчане появились ростовцы. Напрасно раздаются голоса против -чане — это не новшество: это старинное смягчение -к- в частых топонимах с -ск- (Минск — минчане), а особенно в образованиях из прилагательных притяжательных на -ск-: горьковчане, ростовчане не из Горький, Ростов, а из горьковский, ростовский. Лишь старые образования сохранили -ичи: москвичи, костромичи. Полностью утратил продуктивность формант -итин (тверитин, веневитин, бо- ровитин), редко употребляемый сегодня, но нередкий в старинных документах, еще чаще его можно извлечь из фамилий— по названиям городов Московского государства. Суффикс -ак!як (сибиряки, туляки) относился к жителям восточных и южных окраин Московского государства. Где распространены топонимы на -ата/-ята, документы зафиксировали и наименования горожан с тем же формантом: жители вятского города Слободской подписали челобитную Ивану Грозному «рабы твои слобожата». Единично название с -ит: одес-

26

сит — это литературная форма, возможно подражающая греческому. Различия формантов неслучайны, они исторически обусловлены.

В тунгусских языках наименования родов содержит -гир: баягир, улагир, чилкагир, налягир и др. Но в этом ряду оказался и этноним юкагир, хотя этот народ не принадлежит к тунгусоязычным. Следовательно, этноним дан тунгусоязычными соседями (самоназвание юкагир — одул). Необходимо учитывать возможность такого втягивания в ряд: форма этнонима, бесспорно указывая на принадлежность к ряду, однако не означает, что и обозначаемые объекты принадлежат к одному ряду — название могло быть дано со стороны или изменено другими по их образцу. Подобно тому как ряд эстонцы, испанцы, афганцы означает не родство этих народов, а единство русского оформления этнонимов, так же самоядъ и голядь, очевидно, лишь в русском языке получили одинаковое оформление. Конечно, это очень осложняет анализ, но зато и увеличивает информацию.

Высказывали догадку, что тунгусоязычные следы уводят и далеко на запад. Не привлечь ли в этой связи название одного из болгарских племен — куригир? [13. 181]. Может быть,, и этноним башкир связан с этим рядом? Но -гир слышится и в этнониме туркмен — салгир (его миграцией объясняют даже гидроним Салгир в Крыму). К этому О. Притсак [58] подключает и этнонимы с другой огласовкой (-гур и пр.).

При таком расширении нужны очень серьезные дополнительные доказательства, что это не плоды звуковых совпадений. Л. И. Лавров приводит примеры финального -т в античных этнонимах народов вокруг Азовского моря (тогда — Меотида) : тореты, керкеты, меоты, яксаматы, сарматы, мас- сагеты [34а] и др., но неизвестно происхождение этого ряда.

На юге и юго-востоке Пиренейского полуострова отмечены двойные формы племенных названий в древности: тур- дулы —они же турдетаны, уэски — уэскитаны, аузоны — аузе- таны, кереты — керетаны, бастулы — баститаны. Выдвинута гипотеза, что до начала нашей эры хамитические пришельцы из Африки смешались с местным населением и прибавили к местным этнонимам свой детерминатив — тан [12. 57].

Формальные элементы этнонимов могут и должны послужить путеводной нитью в этнолингвистических лабиринтах истории.

До сих пор осталось незамеченным ареальное размежевание этнонимов в прошлом на территории Восточной Европы.

Из всех названий восточнославянских племен компактный массив -ичи образуют кривичи, дреговичи, радимичи, вятичи, а южнее—ане/яне: волыняне, поляне, древляне, бужане, северяне; только по одному этнониму в обоих направлениях на

27

рушают монолитность—ильменские словене на Крайнем Севере и уличи далеко на юге, но миграция обоих несомненна. Вызвано ли это различие двумя волнами славянского населения или иными причинами, но едва ли такая черта безразлична при скудности данных о формировании восточных славян.

Имена неславянских народов Восточной Европы тоже размежеваны словообразовательно. Этнонимы народов, с которыми восточные славяне соприкасались на юго-востоке, образованы с помощью -ар: хазары, болгары, татары, авары и др. Это скопление -ар неслучайно, хотя вряд ли можно искать тюркскую этимологию, видя в -ар показатель множественности или тюркское «мужчина» из индоиранского «благородный», «герой» или с каким-то иным значением. Напротив, этнонимы всей северной половины страны образованы в форме имен собирательных с йотовым суффиксом: чудь, весь, водь, ямь, корсь, самоядь. Большинство народов с такими этнонимами — финно-угорские или могли быть знакомы славянам при посредстве финно-угров. Но — Русь, голядь\ Формы собирательных имен на -/ свойственны и древнерусскому языку (голь, челядь и пр.). В центральной полосе несколько этнонимов получили форму имен собирательных на -ва: литва, мордва, пейоративное татарва («... чтоб недаром биться с татарвою» — А. Блок. «На поле Куликовом»), другие собирательные— меря, эрзя, мещера, ижора и т. д.

Даже за целое тысячелетие не накопилось достаточно много средств, служивших в русском языке для образования этнонимов (и преобразования этнонимов заимствованных). А в каждый период выбор таких средств был еще строже. Если находим в языке не одно средство для этой цели, а несколько, можно предположить одну из следующих возможностей: либо это следы разных языков (диалектов), либо эти форманты несли разные значения (например, один — патронимичность, а другой — территориальность), позже стершиеся, либо эти форманты разновременны, относятся к разным периодам истории языка.

При анализе этнонима пренебрсч’ать его формой — значит не отличать венок от веника и барана от баранки.

Даже в одном языке форма этнонима за время его существования может измениться, а тем более при передаче этнонима из языка в язык.

Самые всеобщие замены — фонетические. Свойственные одному языку звуки и звукосочетания несвойственны другому. Тюркским языкам исконно чуждо инициальное р- этноним русский там приобрел форму орос, урус; англичане произносят его рашэн. Пройдя через несколько языков, этноним

28

мог измениться до неузнаваемости, и нелегко установить его первичную форму. Этноним славяне документирован в нескольких разновидностях. Многовековы споры — которая из них исходна: sclav из slav или наоборот? И если исконно slav, то на почве какого языка произошло изменение — грецизация это или германизация?

Предполагают, что мадьяр (самоназвание венгров) и манси (угроязычный народ, как и венгры) —один и тот же этноним, только измененный фонетически [50. 667—681]; к фонетическим вариантам того же этнонима относят этнонимы, известные от Оки до Средней Волги по русским документам X—XVIII вв.: мещера, мажары, мишари. Может показаться, что любые звуки выпадали, добавлялись или заменялись любыми другими. Но на самом деле изменения не происходили как попало, а каждое было строго обусловлено: в определенном языке в определенное время определенный звук при определенных условиях мог измениться только определенным образом. Невежественно связывать и «объяснять» этнонимы произвольно, без знания исторической фонетики. К сожалению, историческая фонетика многих языков еще недостаточно изучена.

В ряде случаев помогает «перекрестный допрос». Этноним казах связывают с русским летописным названием черкесов косое, которое в древнегрузинских и арабских памятниках известно в форме кашаг, а это давно сближают с малоазиатским этнонимом хетто-неситской эпохи каска!кашка [21. 62]. Значит, одно из этих сближений ошибочно.

Кроме изменений фонетических происходят и иные, например грамматическое приспособление: русский показатель множественного числа -ы, -и, которого, естественно, нет в заимствованном этнониме (турки, шведы), а также словообразовательные русские суффиксы -цы, -ане (эстонцы, англичане). Названия некоторых народов мы употребляем в форме, искаженной колонизаторами: тоголезцы, конголезцы. Теперь исправили сингалезы на сингалы. пора подумать, как передать по-русски ближе к подлиннику этнонимы без чуждого им -лез.

Иногда возникает калька, т. е. этимологический перевод: возможно, черные клобуки русских летописей калька тюркского этнонима каракалпаки ‘черные шапки’.

Еще сильнее изменяют этноним переосмысления. Когда этимологическое значение этнонима полностью стерлось, по звуковому сходству представляют этноним произведенным от другого слова, знакомого (как мелкоскоп, гульвар, полукли- ника вместо микроскоп, бульвар, поликлиника). Так, этноним самоди в древнерусском языке понят как самоядь (позже— самоеды). Казаки-землепроходцы, встретив в Восточной Си

29

бири этноним бурят, восприняли его как русское слово брат, в России той поры так и называли этот народ браты (построенное там укрепление называлось Братский острог, отсюда название г. Братска). Непонимание этого, может быть, затемняет расшифровку и идентификацию этнонимов, приводимых древними авторами. На русской равнине Геродот отметил меланхлен, по-гречески это значило ‘черные одежды’. Из этого делают вывод, что название дапо народу по цвету одежды. При этом исследователи не знают (и не задумываются), дано ли название греками или это греческая калька подлинного названия. Возможно то или другое. Но ведь возможно, что греки переосмыслили непонятный чужеязычный этноним, к примеру родственный финскому mehilaineti ‘пчела’, по звуковому сходству с греческими словами (прошу рассматривать это лишь как пояснение возможного процесса, но не как предлагаемую этимологию данного этнонима, так как звукового сходства и мотивированности реалий достаточно для переосмысления, но мало для научной гипотезы).

Исследователь этнонимии обязан запомнить меткие слова А. П. Дульзона (на одной из топономических дискуссий) : если два очень сходных названия отдалены друг от друга, значит, они не родня. Действительно, из одного названия за тысячу километров и тысячу лет должны были в результате неодинаковых изменений образоваться два очень несходных друг с другом. Поэтому не вызывают доверия попытки объединять вендов, вене, венетов Адриатики, венетов Бретани и т. д. Это может быть звуковым совпадением, как корей Корсики и корсъ Прибалтики. В таких случаях научная осторожность обязывает исследователя к особой убедительности других доказательств, так как тождество этнонимов в различной языковой среде свидетельствует не о родстве, а говорит против него.

Чтобы выяснить происхождение этнонима и его этимологию, надо установить его первоначальную форму, сняв все последующие изменения. Но этнонимика — учение об этнонимах, а не о происхождении их, как по старинке представляли и другие отрасли ономастики. Анализ происхождения этнонима— одна из важных задач этнонимики, но не единственная и не главная. Для любителя, которого интересовало только «а что оно значило?..» (в смысле этимологии), все изменения — только помехи. Этнонимика исследует всю историю этнонимов, для нее все изменения столь же драгоценны, как и первичная форма, — они красноречивые свидетели истории. Этнонимика — изучение функционирования этнонимов и судьбы каждого как звена их системы, т. е. анализ движения -их системы в целом и ее современного состояния, к нему исследователи еще не приступали.

30

Список литературы

1. Н. А. Баскаков, К вопросу о происхождении этнонима киргиз, — «Советская этнография», ‘1964, N° 12.

2. С. И. Брук и В. И. (Козлов, Основные проблемы этнической картографии, — «Советская этнография», 1961, ‘№ 5.

3. Н. А. Б у т и н о в, Этнолингвистические группы на Новой Гвинее, — «Советская этнография», 1962, № 3.

4. Г. М. Василевич, Самоназвание орочон, его происхождение и распространение, — «Известия Сибирского отделения АН СССР», Новосибирск, 1963, вып. 3.

5. Г. М. Василевич, Древнейшие этнонимы Азии и названия эвенкийских родов, — «Советская этнография», 1946, № 4.

6. П. Т. Ващенко и Б. О. Долгих, Предания о тотемических названиях родов у нганасан, — «Советская этнография», 11962, № 3.

7. Ф. И. Гордеев, !К вопросу о происхождении этнонима мари, — «Вопросы марийского языкознания», сб. 1, Йошкар-Ола, 1964.

8. А. М. Дирр, Современные названия кавказских племен, — «Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа», т. 40, отд. 3, Тифлис, 1909.

9. И. Г. Добродомов, Из древнерусской этнонимии, — «Советская этнография», 1966, № 3.

10. А. М. Золотарев, Пережитки тотемизма у народов Сибири, JL, 1934.

11. Ю. А. Зуев, Из древнетюркской этнонимики по китайским источникам, — сб. «Вопросы истории Казахстана и Восточного Туркестана (Труды Института истории, археологии и этнографии АН КазССР»), Алма-Ата, 1962.

12. Ю. В. 3ыцарь, О родстве баскского языка с кавказскими, — «Вопросы языкознания», 1955, № 5.

13. «Известия Русского археологического общества в Константинополе», 1905, т. X.

14. Р. Исмагулова, Народы Нигерии, М., 1963.

15. В. П. Кобычев, Айрумы (iK вопросу о происхождении этнонима), — «Советская этнография», 1962, № 3.

16. А. Н. Кононов, Опыт анализа термина тюрк, — «Советская этнография», 1949, № 1.

17. М. В. Крюков, Формы социальной организации древних китайцев, М., 1967.

18. Н. И. Лебедева, Этнографическая характеристика групп населения, — «Труды Института этнографии», М., 1960, т. 57.

19. В. И. Лыткин, Историческая грамматика коми языка, Сыктывкар, 1957.

20. K. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 21.

21. Г. Меликишвили, К изучению древней восточномалоазийской этнонимики, — «Вестник древней истории», 1962, ‘№ 1.

22. Л. Г. Морган, Древнее общество, Л., 1934.

23. «Народы Сибири», М., 1956.

24. В. А. Никонов, Введение в топонимику, М., 1965.

25. Ц. Д. Номинханов, Монгольские элементы в этнонимике и топонимике Узбекской ССР, — «Записки Калмыцкого научно-исследовательского института», Элиста, 1962, вып. 2.

26. Л. М. Орлов, Говоры Волгоградской области, — «Материалы XXI научной конференции (Волгоградский пед. ин-т)», Волгоград, 1966.

127. А. И. Першиц, Племя, народность и нация в Саудовской Аравии, — «Советская этнография», 1961, № 5.

28. С. М. Петров, K этимологии термина киргиз, — «Советская этнография», 1964, № 2.

31

29. А. И, П о п о ь, Основные проблемы изучения этнонимики СССР, — «Питания ономастики», Кшв, 1965.

30. 3. А. П о т и х а и Т. А. Гончарова, О названиях жителей РСФСР, — «Материалы XXI научной конференции (Волгоградский пед. ин-т)», Волгоград, 1966.

31. В. В. Р а д л о в, Этнографический обзор турецких племен Сибирь и Монголии, Иркутск, 1929.

32. Б. А. Рыбаков, Древние русы,— «Советская археология», М., 1953, XVII.

33. «Словарь названий жителей РСФСР», под ред. А. М. Бабкина, М., 1964.

34. Журн. «Советский Север», М., 1930.

34а. Журн. «Советская этнография», ‘1967, № 2.

35. C. А. Т о к а р с в, Этнография народов СССР, М., 1957.

36. 0. H. Т р у б а ч е в, О племенном названии уличи, — «Вопросы славянского языкознания», М., 1961, № 5.

37. И. И. У м н я к о в, О термине таджик, — «Труды СаГУ», 1964, вып. 140.

38. J1. А. Фадеев, Население Ботсваны и Лесото, — «Советская этнография», 1967, № 3.

39. C. М. X а й д а к о в, Место топонимических названий в лексике лакского языка, их структура и познавательная ценность, — «Известия АН СССР, ОЛЯ», I960, вып. 6.

40. Д. Е. Хайтун, Пережитки тотемизма у народов Сибири и Даль’ него Востока, — «Ученые записки ТаджГУ», 1956, т. XIV.

41. H. Н. Чебоксар о в, Проблемы типологии этнических общностей, — «Советская этнография», 1967, № 4.

42. В. Н. Ч е р н е ц о в, К истории родового строя у обских угров, — сб.» (Советская этнография», 1947, тт. VI—VII.

43. М. М. Э р м а т о в, К вопросу о происхождении названия узбек,— «Ученые записки Ташкентского пед. ин-та», Ташкент, 1964, т. 49.

44. (В. Ястребов, Малорусские прозвища Херсонской губернии, Одесса, 1893.

46. S. К. Chatterji, Some Indo-European Tribal Names. «То Honor R. Jakobson», vol. I. The Hague, 1967.

46. A. Gab a in, Vom Sinn symbolischer ‘Farbenbezeichnungen,— «Acta Orientalia», Budapest, 1962, № 1.

47. K. B. Jensen, Consideration on some Germanic Tribe-Names, — «Proceedings of Eight International Congress of Onomastic Sciences», The Hague — Paris, 1966.

48. A. L. К г о e b e r, Handbook of the Indians of California, Washington, 1925.

49. G. L a n g e n f e 11, On the Origin of Tribal Names, — «Anthropos», Wien, 1919—1920, XIV—XV.

50. J. Lotz, Etymological Connections of Maguar «Hungarian»,—сб. «For R. Yakobson», 1956.

51. H. Ludat, Farbenbezcichnungen in Völkernames, — «Salculum», 1954, V.

52. A. P. Lyons, Notes on the Godoara Tribe of Western Papua,— «Journal of the Royal Anthropol. Institut», 1925, vol. 56.

53. W. Markow, Slownik nazw i przezwisk ruskich grup plemien- nych i lokalnych, — «Lud», Lwow, 1927.

54. J. Nemeth, Die petschengischen Stammesnamen,— «Ungarische Jahrbücher», X, N 1—2, Berlin, 1930.

55. J. Nemeth, Ungarische Stammesnamen bei den Baschkiren,— «Acta Linguistica», Budapest, XVI, 1966.

56. J. О t r § b s k i, Slowiane — rozwigzanie odwiecznej zagadki ich nazw, Poznan, ‘1946.

32

57. J. Otr§bski, Slovene, — «Beitrage zur Namenforschung», Heidelberg, 1966, N 2.

58. О. P r i t s a к, Stammesnamen und Titularen der Altaischen Völker,— «Ural-Altaische Jahrbücher», 1932, N 1—»2.

59. St. R о s p о n d, Structura pierwotnych etnonimöw Slowiariskich,— «Rocznik Slawistyczny», 1966, N 1.

60. W. S z u с h i e w i с z, Huculszczyzna I, Krakow, 1902.

61. W. Taszycki, Patronimicznie nazwy miejscowe na Mazowszu,

Krakow, 1951.

62. F. E. Williams, The Nations of the Purari Delta, Port Moresby, 1924.

63. O. Wojtasiewicz, The Origin of Chinese Clan Names, — «Rocz- nik orientalistyczny», Warszawa, 1954, XIX.

64. H. J. Wolf, Die Bildung der französischen Ethnica, Geneve, 1964.

65. M. R u d n i с к i, Imi§ ЪесЬ, — «Sprawozdania z prac naukowych»

(Wydz. nauk spolecznych PAN), Wroclaw — Warszawa, 1968, N 1.

66. M. R u d n i с к i, Plemiona slaskie, — «Studia j§zykoznawcze poswi§czone St. Rospondowi», Wrociaw, 1966.

67. T. Witkowski, Der Name Redarier, — «Symbolae philologicae in honoren V. Taszycki», Wroclaw, 1968.

68. L. Lenker, Die Bedeutungen des Wortes Tigan in Rumänischen,— «Actes de 1-er Congres international des etudes balkaniques et Sud-Esteuro- рёеаппев», 6, Sofia, 1968.