К вопросу о сущности этноса

Статья была опубликована в качестве ответа-комментария на статью Л. Н. Гумилёва «Этногенез и этносфера«, опубликованную в журнале «Природа» (1970, № 1—2). Именно с этой статьи началось обсуждение теорий Л. Н. Гумилёва в исторической и этнографической науке.

Ссылки

• Эндогамия // Википедия

Население нашей планеты, как известно, распадается на совокупности людей, именуемые в обыденном русском языке «народами». В нашей научной литературе для их обозначения всё чаще стали употребляться термины «этнос» и «этническая общность». И в этом есть несомненный смысл, поскольку слово народ многозначно[1].

Но с введением специальных терминов возникли новые трудности примерно такого же порядка, ибо сами эти термины стали употребляться далеко не в одинаковых значениях. Правда, амплитуда семантических расхождений в данном случае значительно меньше, чем при употреблении слова «народ». И уже одно это оправдывает использование специальной терминологии. Поэтому задача состоит не в том, чтобы заменить рассматриваемые термины иными, а прежде всего в их уточнении, углублении. Следовательно, было бы, очевидно, неверно полностью игнорировать уже сложившиеся представления как о термине «этнос», так и относительно других терминов, обозначающих различные этнические общности. Но при таком подходе неизбежно встаёт вопрос: как учесть соответствующие представления?

Очевидно, простая механическая сводка существующих дефиниций будет здесь мало эффективной, ибо сама по себе она не может дать критериев для предпочтения тех или иных из них. Значительно реальнее и гораздо важнее, на наш взгляд, предварительно выявить некоторые общие и наиболее характерные черты существующих представлений об этносе и этнических общностях. Это может дать определённые ориентиры для суждения о специфике интересующих нас общностей.

К таким представлениям прежде всего, очевидно, следует отнести уже само употребление термина «этнос» для обозначения совокупностей людей, именуемых в разговорном русском языке словом «народ». Но хотя это находит достаточные основания в семантике древнегреческого ?????[2], всё же подобное определение одного термина через другой мало о чём говорит. Гораздо важнее, что отправной точкой для всех представлений о различных видах этнических общностей в конечном счёте является антитеза «мы» — «они»[3]. И для этого есть определённые основания. Ведь само представление (в том числе обыденное) о существовании такой особой категории человеческих общностей, как этнические (под каким бы названием они не выступали: народ, этнос, народность, нация и т. д.), — в значительной мере результат противопоставлений одних общностей другим. Иногда, правда, можно встретить мнение, что отличие этносов друг от друга — вопрос второстепенный при выяснении сущности и специфики этнических общностей. Однако при этом упускается из виду, что именно противопоставление своей общности другой всегда способствовало фиксации и активному закреплению своих этнических отличий и тем самым — скреплению общности, Этническая общность без отграничения от других таких же общностей — фикция. Но, разумеется, само единство внешних, ограничительных особенностей этноса представляет собой выражение его определенной внутренней целостности.

Согласно существующим представлениям об этносе, характерной его чертой является также сравнительная устойчивость. И такое представление обычно относится не только к этносу в целом, но и к его основным отличительным признакам. Наконец, общепризнанным типичным свойством дифференцирующих признаков этноса служит их наглядность. Это обусловлено тем, что выяснение подобных особенностей путем сопоставления этносов базируется прежде всего на данных непосредственных наблюдений, которые осуществляются при личных контактах людей, принадлежащих к различным этническим общностям. Итак, среди множества свойств, присущих различным общностям людей, к этническим обычно относят те отличительные свойства, для которых характерны устойчивость и наглядность.

Но такое общее определение, конечно, отнюдь не избавляет от необходимости конкретизировать те сферы, в которых наиболее отчетливо проявляются эти свойства. Ведь, хотя указанные общие критерии в той или иной мере характерны для всех существующих дефиниций этноса, однако это не помешало появлению значительных расхождений между ними в конкретном определении этнических признаков. Так, одни авторы а качестве главных признаков этого рода называют язык и культуру[4]; другие добавляют к этому территорию и этническое самосознание[5]; третьи указывают, кроме того, на особенности психического склада[6]; четвертые включают также в число этнических признаков общность происхождения и государственную принадлежность[7]; пятые усматривают сущность этноса в особенностях психических стереотипов[8].

Чем же вызван этот разнобой? На наш взгляд, в значительной мере тем, что как существенные, так и второстепенные свойства этноса интегрированы в единую целостную систему. Поэтому весьма трудно выявить его сущность — основные, неотъемлемые признаки, отличать их от второстепенных свойств. В естественных науках в таких случаях, как правило, проводят специальные эксперименты, в ходе которых исследуемая система ставится в необычные условия, благодаря чему и удается проникнуть в её сущность. У общественных наук в целом, как известно, возможности проведения массовых экспериментов весьма ограниченны, а отдельные из этих наук, как, например история, вообще почти лишены таких возможностей. Эксперимент у них заменяет сама общественно-историческая практика человечества. Стало быть, и для решения стоящей перед нами задачи надлежит обратиться к общественно-исторической практике с целью выявления тех ее «экспериментов», которые влекли за собой отчленение основных свойств этноса от второстепенных. Это происходило тогда, когда этнические системы оказывались в условиях, существенно отклоняющихся от нормы. «Экспериментов» этого рода, на наш человечество на протяжении своего существования поставило множество. Их представляют все виды миграций: как перемещения целых народов (типа миграций эпохи «великого переселения народов») так и перемещения отдельных этнических групп (и даже отдельных лиц), преобладающие в современных условиях.

В самом деле, ведь общеизвестно, что при переселении группы людей на новое место, не только они сами, но и их потомки в той или иной мере сохраняют прежние отличительные, т. е. этнические свойства. Совокупность этих свойств, обладающих особой устойчивостью, представляет, на наш взгляд, неотъемлемое ядро этнической общности — этнос в узком смысле этого слова. Соответственно, те свойства и элементы этнической общности, которые она утрачивает в результате перемещения, должны быть отнесены к числу необязательных: они представляют как бы внешнюю оболочку этноса-ядра. Стало быть, «снятие» этой оболочки на основе данных о миграциях служит необходимым предварительным условием выявления этноса-ядра. При этом следует иметь в виду, что наибольшее «расщепляющее» воздействие на этнос оказывают микромиграции — перемещения сравнительно небольших групп.

Если миграции макрогруппами (массовые единовременные переселения) влекут за собой потерю этнической общностью лишь её географической среды и культурного ландшафта, то микромиграции дают более «глубокое» членение этнической системы. Они обычно отслаивают также большую часть элементов материальной культуры, влекут за собой полное изменение экономических связей, а нередко и значительные социальные перемены. Таким образом, рассмотрение этнических систем сквозь призму микромиграций в конечном счете позволяет заключить, что к основным этническим признакам следует отнести непосредственные свойства самих людей. Именно по этому этническая общность или её часть, даже оторвавшись от своей традиционной общественно-исторической и природной среды, может на протяжении многих поколений сохранять свои типичные свойства. Конечно, на этом основании было бы ошибочно заключать, как это подчас делается, будто этнические свойства — нечто извечное, независимое от среды. В действительности, как известно, дело обстоит совсем иначе. Но это особый вопрос, и к нему мы вернемся ниже. Сейчас для нас существен сам факт воспроизводства людьми, оказавшимися в новых условиях существования, определенной части своих традиционных этнических свойств. Он достаточно ярко свидетельствует о сравнительно прочной «привязанности» такого рода свойств к самим людям. Каковы же эти свойства? Нам уже известно, что они должны быть устойчивыми, наглядными и играть дифференцирующую роль. Всем этим требованиям отвечают внешние отличительные особенности физического типа людей, т. е. расовые признаки: отличия цвета кожи, волос, глаз, черт лица, формы черепа и т. д. Характерно, что в житейской практике эти внешние, весьма наглядные, устойчивые, дифференцирующие признаки нередко являются отправным, начальным показателем при решении вопроса об этнической принадлежности того или иного человека или группы людей. Однако в преобладающем числе случаев расовые признаки не могут служить сколько-нибудь существенным этническим признаком, ибо расовое деление человечества, как правило, не совпадает с этническим. Это выражается как в том, что практически не существует «чистых», не смешанных в расовом отношении этносов, так и в отсутствии чётких антропологических границ между смежными этническими общностями, принадлежащими к одной расе.

Среди свойств, присущих людям, этнического объединения и размежевания, несравнимо большее значение, чем физический облик, имеют групповые особенности их деятельности. Деятельность — это основное свойство людей. Чтобы жить, человек должен прежде всего действовать практически. Но о деятельности людей, как известно, судят прежде всего по её результатам. Совокупность же последних представляет собой культуру в широком смысле слова, т. е. понимаемую как всё то, что создано человечеством в его материальном и духовном развитии[9]. При этом в культуру включается не только овеществлённый труд, но и сама деятельность людей, выраженная в действиях и поступках. Именно в сфере трактуемой таким образом культуры обычно и сосредоточены все основные отличительные особенности этнических единиц. Не случайно в качестве этих особенностей, как правило, указывают не такие устойчивые и притом непосредственно наблюдаемые компоненты культуры, как язык, материальную культуру, народное изобразительное искусство, устное творчество, обычаи и обряды, нравы и т. п. В интересующей нас связи существенно подчеркнуть, что как раз воспроизводство (в той или иной степени) подобного рода компонентов культуры и обеспечивает переселенцам сохранение своего традиционного этнического облика. Однако это воспроизводство само нуждается в объяснении. И здесь неизбежно приходится обратиться к человеческой психике. Ведь «... все, что побуждает человека к деятельности, должно проходить через его голову»[10].

Без учета некоторых свойств человеческой психики невозможно раскрыть механизм, обеспечивающий как устойчивость общих черт деятельности и поведения членов отдельных этнических коллективов, так и передачу ими этих черт из поколения в поколение. Основу данного механизма составляют инвариантные образования человеческой психики — психические стереотипы. Это, с одной стороны, так называемые динамические стереотипы[11], лежащие в основе автоматизированных элементов поведения людей (привычек), с другой. — стереотипы-»значения», составляющие в форме «понятий», «знаний», «умений», «норм поведения» содержание общественного сознания[12]. Существенно, однако, сразу же подчеркнуть, что формирование подобных свойств психики у человека имеет свои специфические особенности. Как известно, биологическая наследственность не распространяется на культурные достижения человечества, его общественно-исторический опыт. Поколенная передача этого опыта осуществляется у человека в результате прижизненного усвоения, так называемой социализации личности. При этом у людей осознанный характер передачи стереотипов явно преобладает над интуитивным. Необходимо иметь в виду и то, что в отличие от животных у людей в качестве основного средства передачи опыта выступает такой социальный инструмент, как язык.

Одним словом, устойчивые психические стереотипы отнюдь не являются имманентным свойством человеческого мозга: они сами — продукт определенных внешних условий, прежде всего общественно-исторических[13]. И то, что в изменившихся в результате переселения условиях продолжают функционировать традиционные психические стереотипы, происходит не в силу их полной независимости от этих условий, а всего лишь потому, что они обладают некоторой инерцией.

Рассматривая вопрос о роли психических стереотипов в воспроизводстве устойчивой этнической специфики культуры, следует учитывать, что это воспроизводство связано не только с шаблонами содержательной стороны психики, Оно — результат всех её стабильных особенностей, в том числе эмоционально-волевых. Различные свойства психики не просто сосуществуют вместе, а, как правило, синтезируются в сложные образования. Совокупность таких образований, характеризуемых обычно как психический склад, в конечном счете и предопределяет многие наиболее общие черты этнических общностей.

Впрочем, нередко можно встретить сетования на то, что психический склад этнических общностей практически неуловим. Однако при этом явно упускается из виду, что этническая специфика отличается наглядностью, в то время как стоящие за ней особенности психики скрыты от глаз непосредственного наблюдателя; следовательно, судить об этих особенностях можно лишь на основе вторичных показателей.

Необходимо также иметь в виду, что такие показатели неправомерно сводить лишь к фиксированным овеществленным формам культуры. Как уже говорилось, к ним относятся также сами действия и поступки[14]; они могут выражать этническую специфику и в тех случаях, когда представляют лишь «промежуточное» звено на пути созидания культурных ценностей[15]. Одним словом, сферы опосредованного проявления устойчивых этнических особенностей психики весьма широки.

И если существование таковых всё же ставится подчас под сомнение, то помимо всего прочего это — результат своеобразной реакции на склонность обыденного сознания к абсолютизации отдельных черт психического склада этнических общностей, в первую очередь основного его компонента — характера[16]. Между тем для подобной абсолютизации, как правило, нет оснований. Ведь большинство определяющих черт характера, таких как, скажем, трудолюбие, патриотизм, мужество, целеустремленность, являются общечеловеческими. Следовательно, речь может идти не о монопольном обладании какой-либо этнической общностью той или иной из этих черт, а лишь о различии между отдельными народами в степени и формах ее проявления. Например, легко заметить, что в силу специфики социально-экономических, географических и других условий существования такое свойство, как трудолюбие, проявляется у разных народов далеко неодинаково[17]. Однако «замерить» и точно охарактеризовать все оттенки подобных различий далеко не просто[18]. К тому же — и это весьма существенно — на такого рода характеристики неизбежно оказывает влияние тот факт, что «мы воспринимаем и оцениваем поведение и образ жизни чужого народа сквозь призму культурных традиций и ценностей собственной этнической группы»[19].

Одним словом, определение отличительных особенностей характера отдельных этнических общностей сопряжено с немалыми трудностями. Но это не может служить основанием для отрицания таких особенностей. Они, как и остальные отличительные черты психического склада каждого народа, отчетливо проявляются во всем неповторимом своеобразии его культуры, в том числе в специфике деятельности и поведения. Необходимо лишь усовершенствовать изучение взаимозависимости между особенностями культуры и типичными чертами психического склада членов отдельных этносов.

Своеобразное, но вместе с тем весьма существенное этническое свойство представляет этническое самосознание — осознание членами этноса своей принадлежности к нему, проявляющееся прежде всего в употреблении ими общего самосознания. Важным компонентом этнического самосознания является представление об общности происхождения, реальную основу которого составляет общность исторических судеб членов этноса и их предков на всём протяжении его существования[20]. О принадлежности самосознания к числу основных свойств этнических общностей свидетельствует, в частности, тот факт, что переселенцы обычно утрачивают его далеко не сразу. Вообще же практически этнос существует до тех пор, пока его члены сохраняют представление о своей принадлежности к нему.

Наконец, одним из важных, хотя и остававшихся до последнего времени вне поля зрения исследователей, свойств этноса является эндогамия, т. е. преимущественное заключение браков внутри определенной замкнутой в данном отношении группы. Уже давно общепризнанна эндогамность племён — основных этнических ячеек первобытнообщинного строя. Однако оказалось, что подавляющее большинство современных этнических общностей — наций — обладает не меньшей степенью эндогамности: обычно более 90 % их членов заключает гомогенные в этническом отношении браки[21]. Значение эндогамии как своеобразного «стабилизатора» этноса связано с той особой ролью, которую играет семья в передаче культурной информации.

Сохраняя этническую однородность большинства этих составляющих этнос ячеек, эндогамия тем самым обеспечивает ему в целом преемственность традиционной культуры. Вместе с тем, заключение браков внутри замкнутого эндогамного круга неизбежно ведет к усилению внутри него культурного единообразия.

Границы эндогамии образуют самые различные факторы; это и природные, и социально-политические (язык, политические границы и т. п.) барьеры, и отдельные компоненты общественного сознания (такие, как религия и этническое самосознание). При этом по мере научно-технического прогресса, сопровождающегося усовершенствованием средств связи, значение природных факторов в данном отношении все более отходит на задний план. Границы эндогамии выступают в качестве своеобразного генетического барьера этноса. А это, в свою очередь, придает этносу характер генетической единицы — популяции. Обращая внимание на данное обстоятельство, следует срезу же подчеркнуть неправомерность попыток рассматривать популяцию как сущность и первооснову этноса. Напротив, этнос выполняет функции популяции лишь благодаря своей эндогамности, которая, как мы только что могли убедиться, сама — явление производное от многих факторов и обычно прежде всего социального и идеологического характера[22]. Уже давно обращено внимание на то, что ни один из элементов этноса (например, язык, обычаи, религия и т. п.) не служит непременным дифференцирующим этническим признаком. Это подчас служит основанием для игнорирования этих элементов как выражения сущности этноса[23]. Между тем в таком случае явно не учитывается, что этнос — не простая сумма «признаков» и «общностей», а целостная система, к тому же сознающая эту свою целостность. И если бы, скажем, язык и этнос, языковое и этническое деление всегда совпадали, то, видимо, различение этих понятий потеряло бы смысл.

Итак, очевидно, этнос в узком смысле слова можно определить как совокупность людей, обладающих общими, относительно стабильными особенностями культуры и соответствующим психическим складом, а также сознанием своего единства и эндогамией.

Но, образно говоря, в чистом виде этнос-ядро никогда не существует. Он непременно имеет свою «оболочку» в виде среды, которую составляют как социальные, так и природные факторы. В первом случае в такой роли выступает прежде всего так называемый социальный организм (как племенного, так и государственного характера) [24], во втором — ландшафт. Оба эти фактора являются не только средой существования этноса, но и важнейшим условием его возникновения. По меткому замечанию одного современного французского этнолога, чтобы этносу конституироваться, «требуется длительная политическая стабильность, тем более продолжительная, чем более велик народ»[25]. О значении же для возникновения и существования этноса географической «оболочки» наглядно свидетельствуют то прямые и косвенные следы её воздействия, которые можно обнаружить в самых различных этнических компонентах, начиная от материальной культуры и кончая самоназванием[26]. Но, ставя перед собой специальную задачу выявления этого воздействия, разумеется, не следует пренебрегать предупреждением Гегеля, что «... недопустимо указывать на климат Ионии как на причину творений Гомера или на честолюбие Цезаря как на причину падения республиканского строя Рима»[27].