Историческое прошлое как фактор национальной мобилизации

Измайлов И. Л.
Историческое прошлое как фактор национальной мобилизации

Источник: http://www.tataroved.ru/public...

Измайлов И. Л. (Казань), кандидат исторических наук

 

Убить народ легко - достаточно лишить его прошлого.

Роджер Желязны. Театр одного демона

 

 

Крупнейший французский историк, один из творцов современных представлений о нации Эрнест Ренан в своей провидческой статье «Что есть нация?» писал: «Забвение, я бы даже сказал – искаженное восприятие собственной истории, - это существенный фактор в процессе формирования нации»[1]. Тем самым, он, очевидно, ясно указывал на то, что национальная история является прошлым, которое особым образом организованно, подчеркивая, что при этом нация должна многое «забыть», но при этом и многое «вспомнить». Данный подход представляется совершенно правильным и оправданным с точки зрения современной науки, как справедлива и его мысль, что «прогресс исторических знаний нередко таит угрозу для национальности», поскольку, очевидно, разоблачает мифы и устраняет искажения прошлого. Следует однако, иметь в виду только одно уточнение – национальная история не является «сконструированным» прошлым. Она – важнейшая и часто определяющая часть самосознания нации и в этом смысле не может ни исчезнуть, ни быть отменено, поскольку живет вместе с нацией. В определенном смысле национальная история – это не сборник мифов, а скорее «оптический прибор», который собран в соответствии с национальным технологией и который время от времени «протирается» и «наводится на резкость» мастерами этой специальной «оптики», попутно устраняющих и некоторые «искажения» и «оптические обманы».

 

 

Между тем, очень широко, особенно в кругах дилетантов, преобладает мнение, что история может быть произвольно изменена или исправлена. Отсюда желание как «переписать» отдельные страницы и/или целые главы национальной истории, так и «вписать» в нее другие, более «подходящие». Всем памятны попытки специалиста по геометрии академика А.Фоменко пересмотреть хронологию мировой истории и истории Руси. Не остались в стороне, к сожалению, от этих веяний и некоторые татарские писатели и даже филологи-синтаксисты, которые, жонглируя словами и буквами, пытаются возвести татарскую историю то к неандертальцам, то к шумерам, то к атлантам. Все эти и подобные им авторы исходят из простого представления, сформированного в советские годы, что если факты истории противоречат новейшим руководящим указаниям вождя, то тем хуже для фактов. Для таких авторов феномены прошлого, будь то деяния исторических персонажей или названия народов – это только кусочки смальты, из которых при известном желании и вне какого-либо научного подхода можно собрать любую картину прошлого. Однако если не впадать грех релятивизма в вопросе о характере истины и способности познания прошлого, следует признать, что эти штудии не имеют ничего общего ни с наукой, ни с реальной историей. Наука не только опирается на систему из методов выявления, обработки и систематизации, то есть на методологию познания истины, но и находится в определенном национально-культурном контексте, в котором это познание происходит, опираясь на тернистый путь осознания своего прошлого.

 

 

В последнее время по мере освоения классических трудов западной этнологии у ряда отечественных исследователей растет уверенность, что национальные истории, особенно в ряде республик Российской Федерации и бывшего СССР, большей частью мифологизированы и имеют тенденцию к романтико-идеализированному описанию и восприятию. При этом происходит заметная политизация прошлого, своеобразный «передел исторической картины мира», сложившийся в российской и советской науке[2], происходит острая идеологическая борьба за «великих предков», например, за «аланское наследие» или право считаться потомками волжских булгар[3]. Политизация прошлого, превращение его из объекта исследования в идеологему происходит по принципу, по которому историк-марксист М.Н. Покровский в 1920-е гг. определял историю, как «политику опрокинутую в прошлое». Разумеется, в подобном подходе много неверного, искажающего и ненаучного. Однако, как не существует «чистой» гуманитарной науки, вне человека и его представлений, заблуждений и предрассудков, так и не было и быть не может истории вне определенной идеологии. Опыт рассмотрения, например, преподавания истории в различных школах мира, показывает, что нигде она не свободна от определенной идеализации и мифологизации[4]. Можно ли в таком случае серьезно говорить о «национальной истории», как научной дисциплине? Некоторые отечественные исследователи склонны давать на этот вопрос отрицательный ответ. Представляется, что степень научности при рассмотрении национального прошлого, как остроумно заметил историк Э. Хобсбаум, зависит от того насколько историк способен «оставить собственные убеждения за порогом кабинета или библиотеки»[5].

Вообще же, если определить формирование нации, как процесс этнополитический, то в контексте «национальной концепцией истории», история предстает как взгляд нации на свое прошлое сквозь различные искажения, мифологемы и традиции. Действительно, актуализация исторического прошлого, наряду с демократизацией литературного языком, реформацией религией, становлением единой системы образования, и либерализацией общества, являются важнейшими факторами формирования наций и национального самосознания. Особый характер имеет апелляция к историческому прошлому, когда необходимо выработать теорию и идеологию борьбы за национальные интересы и приоритеты. Именно обращение к «великим предкам» является, как правило, одним из ресурсов этнической мобилизации в борьбе за национальную государственность. Все это делает артикулированное отношение к истории (ключевым звеньям этнополитической истории) важнейшей частью этнической идентификации. Именно в таком ракурсе следует рассматривать существует и функционирует идеологема «национальная история» в рамках национально ориентированных картине мира и структурах ментальности.

 

 

Однако, что мы должны подразумевать под термином национальная история в многонациональной стране: историю государства или историю наций, из которых оно складывается? Как совершенно справедливо заметил по этому поводу М.Н. Губогло, «когда мы говорим национальная история Франции, то понимаем ее как историю всего ее населения, когда говорим история Германии, то понимаем ее как историю немцев, но вот когда возникает национальная история России, имеется в виду ее современная постсоветская история, то появляются вопросы. С одной стороны, национальная история России это действительно история всего населения императорской, советской, постсоветской России, а с другой - это национальные истории, вернее, совокупность национальных историй народов, проживающих в пределах России, на всех этапах ее исторического развития»[6].

В этой связи М.Н. Губогло предложил трактовать понятие национальная история, как «историю этнической мобилизации, понимая под ней теорию, идеологию, борьбу народа за свои национальные интересы и приоритеты, под которыми чаще всего подразумевается создание национальной государственности»[7]. Соглашаясь в целом с этим определением, следует отметить, что одновременно «национальная история» - есть коллективные представления нации о своем прошлом, историческом пути, пройденном от становления до настоящего времени, а в концептуальном, теоретическом плане, как правило, вырабатываемом профессиональными историками и этнологами - это определенная модель этнополитической истории нации, акцентирующая внимание на некоторых ключевых, переломных периодах и эпизодах прошлого. Такой подход предполагает, что внимание социума акцентируется не только на определенной реконструкции прошлого, но и на ценностном, оценочном отношении к фактам и событиям истории, формируется соответствующая реакция на них.

Весьма продуктивна для понимания функционирования самой дискурсивной практики «национальной истории», разработанная Б.А. Успенским семиотическая модель истории, который подчеркнул, что культурно-семиотический подход к истории предполагает апелляцию к внутренней точке зрения самих участников исторического процесса: значимым представляется то, что является значимым с их точки зрения[8]. Под «участниками исторического процесса» в нашем случае следует, очевидно, понимать нацию как коллективную личность. В семиотическом плане «национальная история» может быть представлена как процесс коммуникации, при котором постоянно поступающая историческая информация обуславливает ту или иную ответную реакцию со стороны общественного адресата, соотносящего эту информацию со своей моделью прошлого.

 

 

По его концепции, поскольку история как наука носит парадигмальный характер, в качестве ее плана выражения выступает некоторый «язык» (этот термин следует понимать, разумеется, не в узком лингвистическом, а в широком семиотическом смысле), определяющий восприятие тех или иных фактов и событий в соответствующем историко-культурном контексте. «Таким образом, - подчеркивает он, - событиям приписывается значение: текст событий читается социумом. Можно сказать тогда, что в своей элементарной фазе исторический процесс предстает как процесс порождения новых "фраз" на некотором "языке" и прочтения их общественным адресатом (социумом), который и определяет его ответную реакцию. Соответствующий "язык", с одной стороны, объединяет данный социум, позволяя рассматривать социум как коллективную личность, обуславливая более или менее одинаковую реакцию членов социума на происходящие (и происходившие - И.И.) события. С другой же стороны, он некоторым образом организует самое информацию, обуславливая отбор значимых фактов и установление той или иной связи между ними: то, что не описывается на этом "языке", как бы вообще выпадает из его поля зрения»[9]. «Национальная история», таким образом, приобретает вид особой парадигмы, организующей исторические представления данной нации. С течением времени исторические представления и дискурсивная практика, естественно, меняются, но это только подчеркивает возможность выделения синхронных срезов - парадигм или концепций национальной истории, допускающих описание как действующих механизмов, которые, в принципе, подчиняются тем же законам, что и естественные языки.

 

 

Именно поэтому формирование современной политической нации, как правило, сопровождается выработкой и формулированием собственной парадигмы истории, как важнейшей части национальной картины мира, ориентирующей социум в структурированном историческом топосе, как синхронном, как и диахронном. Причем по терминологии Т. Куна, ее можно определить как единство символов, моделей и знаков данной культуры и сообщества людей их понимающих, принимающих и использующих[10].

Политическая нация, выработавшая и впитавшая ключевые идеи своей исторической концепции, и является носителем подобной парадигмы. Разумеется, апелляция к истории является одним из важнейших элементов конструирования нации, что блестяще доказал Ю. Шамильоглу на примере конструирования национальной татарской истории историком-реформатором Ш. Марджани[11]. Можно согласится с автором, что великий татарский просветитель с одной стороны, рассматривал историю народа как часть тюркской цивилизации, а с другой – считал, что ключевым периодом единства татар являлся период Золотой Орды, когда они выделились из общей тюркской истории. Иными словами, процесс определенного конструирования и «привнесения» сознания налицо.

 

 

Однако, вряд ли, можно согласиться с Э. Геллнером, определявшего осознание народом своего прошлого в терминах «изобретение», и который писал, что «национализм не есть пробуждение наций к самосознанию: он изобретает нации там, где их не существует», то есть попросту «фабрикует их»[12]. Практически тех же позиций придерживается и российский этнолог, директор Института этнологии и антропологии РАН В.А.Тишков, говоря, что необходимо «забыть о нации», поскольку есть продукт «периферийного постсоветского национализма, который уже давно существует и за которым стоят десятилетия интеллектуальных усилий по установлению глубоких исторических корней советских наций и по производству их культурных героев», а «академические споры этнических элит о культурном наследии и о давности существования наций давно имеют место в советском культурном производстве, а в последние годы они стали главной и часто единственной темой исторических текстов»[13]. Иными словами, не историко-культурные традиции сформировали нацию, а национализм создал мифологизированный взгляд на прошлое. Получается, что нация не только не имеет не «привнесенных» представлений о прошлом, но открыта для манипулирования своим сознанием.

 

 

Абсолютно прав в своей критике подобного подхода автор классического труда по этнологии с характерным названием «Воображаемые сообщества» Б. Андерсон, указывавший, что его сторонники настолько озабочены тем, чтобы показать, что национализм прикрывается маской фальшивых претензий, что приравнивают «изобретение» к «фабрикации» и «фальшивости», а не к «воображению» и «творению»[14]. При этом он доказывает, что «воображение» истории имеет вполне конкретный культурно-исторический «фон». Этот совершенно здравый взгляд на предмет, однако заставляет искать границы и возможности подобного «воображения» и «творения».

 

 

В самом общем виде можно уверенно отметить, что идеи национальной истории черпают «словарный состав» своего «языка» из действительных фактов истории (случаи полного конструирования «виртуальных» историй чрезвычайно редки, например, «Книга Мормона», история ранних славян на основе фальсифицированной «Влесовой книги» или писания булгаристов на основе поддельной летописи «Джагфар-тарихы»), но для создания текста выбираются наиболее значимые факты и события – «знаки», которые уже существовали в культурно-исторической памяти нации. В этом смысле весьма плодотворны, сформулированные Б.А.Успенским, два условия функционирования упорядоченной системы и структуры знаков в общей стратегии исторического нарратива:

- рассмотрение тех или иных событий (относящихся к прошлому) во временной последовательности (введение фактора времени);

- установление причинно-следственных отношений между ними (введение фактора причинности)[15].

Иными словами, эти факторы и определяют выбор тех или иных событий или фактов и их значимость. В свою очередь те или иные события признаются исторически значимыми, если они отвечают сформулированным условиям, то есть вписываются во временные и причинно следственные отношения и связи, в рамках определенной парадигмы или нарративной стратегии.

 

 

Поскольку речь идет о дискурсивной практике, а не о массовых представлениях народа о своем прошлом, то часто возникает вопрос о пределах конструирования парадигмы и, соответственно, возможности ее смены. Ответ на этот вопрос не может быть простым. Скорее всего, формирование и смены концепций национальной истории подчиняются тем же механизмам, что были описаны Т. Куном для естественнонаучных парадигм, поскольку и те и другие - суть варианты картины мира и способы его познания социумом. При этом следует учесть, что естественнонаучные концепции затрагивают интересы большинства людей лишь косвенно и не обладают тем общественным резонансом, что этнополитические. Формирование естественнонаучных идей, базируется на фактах и их упорядочении, тогда как основные элементы парадигмы национальной истории черпаются из набора действительных событий прошлого, но подбор и структура («знаковость») их зависят от выбранных в каждой определенной концепции временного и причинно-следственного факторов и представлений о них. Смена парадигм может происходить путем смены одной концепции и ее понятийного аппарата другой в процессе расширения знания, а может, что характерно для социальных и гуманитарных наук, «неестественно», путем прямого властного или идеологического диктата.

 

 

Рассматривая развитие исторических знаний, как эволюцию историографии и историософии, которые Х. Уайт довольно удачно назвал «метаисторией», рассматривая ее в виде смены стилей, включающих нарративный прозаический дискурс и статус научной дисциплины[16]. Из всех проблем развития национальной татарской метаистории особый интерес представляет стратегия выстраивания прошлого в период формирования нации, то есть историографии, как способа консолидации нации и современность, когда огранизованное прошлое выступает как способ этнической мобилизации.

Для татарской нации проблема формулирования концепции исторического прошлого всегда очень тесно переплеталась с формированием национальной (политической) идеологии и этнической идентичности. Так, определяя вехи татарской истории «отец татарской историографии» Ш.Марджани, описывая различные тюркские государства Азии и Европы, отметил в качестве ключевого этапа эпоху Улуса Джучи (Золотой Орды). Анализируя его взгляды, можно сделать вывод, что он считал, что именно в этот период тогда на основе новых монголо-татарских и предшествующих булгаро-кыпчакских традиций, образовалась новая государственность, культура и письменность, а также возник новый народ – татары. Сам татарский народ и его культурно-исторические традиции с этого времени непрерывно развивались в Волго-Уральском регионе и Сибири.

 

 

Большое значение в этот период продолжало играть религиозное (мусульманское) самосознание, которое особенно усилилось, после русского завоевания татарских ханств. Но оно, по мысли Ш. Марджани, было лишь внешней оболочкой подлинного народа – «татары»[17]. Так, отмечая, что некоторые сторонники традиционализма «из-за чрезвычайного невежества, вслед за сартами Мавераннахра, вопреки истине берут название «нугай», употребляют между собой это наименование и считают себя представителями этого народа»[18]. Другие же, по его мнению, «из-за ого, что русские их оскорбляют как татар, воспринимают свое бытие как татар неким ущербным состоянием и отрицая свое «татарство», заявляют, что они никакие не татары, «мусульмане». Марджани, очень резко и категорично протестуя против такой постановки вопроса, пишет «Какая жалость! Между наименованиями (татары и мусульмане – И.И.) такая же большая разница, как расстояние между Нилом и Евфратом. О ничтожный! Если бы твой религиозный и национальный недруг не знал другого твоего наименования кроме имени «мусульмане», он бы тебя возненавидел как «мусульманина»… Кто же ты, если не татарин? Ты ведь не араб, не таджик, не нугай, да и не китаец, не русский, не француз и не немец. Хорошо, что не знали о существовании таких народов как сарты, черемисы, ары и не называли тебя одним из этих наименований. Если бы такое произошло, неужели бы ты согласился быть черемисом или мокшей?»[19]. Эти слова написаны в позапрошлом веке, но звучат актуально, как ответ некоторым ученым «антитатаристам».

 

 

Данная концепция, воспринятая и развитая в дальнейшем в трудах джадидистов, в первую очередь К. Насыри, Р. Фахретдина, Х. Атласи, Г. Ахмарова, чью деятельность действительно можно назвать «нациестроительством»[20], противостояла племенным, региональным и конфессиональным идентичностям. Определенное конкуренция, как мы можем судить из слов Ш. Марджани, эта концепция выдержала с одной стороны с традиционными представлениями, базировавшимися на мусульманской истории, восходящих к «кризисному культу» о «божественном граде Болгаре» – торжестве социальной гармонии, а также с теориями о единой «тюркской нации», которые опирались на лингвистические теории того времени, которые можно сформулировать формулой германских лингвистов и историков: «один язык – один народ»[21]. Однако быстро развивавшееся национальное самосознание привело к выделению татарской идентичности из более широких и неопределенных – мусульманской и тюркской. С течением некоторого, времени эта историческая концепция, сформулированная историками и вошедшая в средства массовой информации, учебники и литературу, включая исторические романы и драмы, стала важнейшей, определяющей частью татарской картины мира. В значительной части это были произведения мусульманских богословов и преподавателей медресе, но испытавших значительное влияние светской литературы и их произведения не были в полном смысле слова религиозной историей. Даже у Р. Фахретдина история тюрок имеет вполне светское описание. После 1905 г., с развитием широкой национальной информационной сети периодических изданий основной поток исторических сведений пошел через газеты и журналы, среди которых выделялся журнал «Шура», где постоянно печатались произведения по татарской истории от научных и научно-популярных до художественных произведений[22]. Среди них, например, особой популярностью пользовались, наряду с житиями пророков, жизнеописания правителей и героев татарской истории, создав целое направление историографии и художественной литературы, ярким примером этого служит образ казанской правительницы Сююн-бике[23]. Особую роль в становлении исторических представлений сыграл новый жанр – историческая литература (в первую очередь пьесы Г.Исхаки).

 

 

Возникает вопрос был выбор нацией именно такого этнонима и соответствующей национальной истории лишь «конструированием» прошлого, либо имел какие-то более глубокие основания? Представляется, что выбор именно этой парадигмы был обусловлен с одной стороны, внешним воздействием русского государства и официальной науки, а с другой – глубокой укорененностью его среди тюрок-мусульман Волго-Уральского региона и Сибири, причем кроме исторических сочинений типа «Чингиз-наме» и «Джами-ат таварих», где давалась именно татарская трактовка истории, существовали эпические произведения («Идегей»), баиты и исторические песни, а также семейные и общинные родословия (шеджере), восходящие к эпохе Золотой Орды[24]. Все это заставляет думать, что процесс создания национальной истории татарскими мыслителями XIX века был не «конструированием» и даже скорее не «воображением», а структурированием и вычленением ключевого ядра татарской истории. «Конструировались» и «воображались», очевидно, лишь отдельные детали и трактовки образов героев в рамках заданной нарративной стратегии, такие как образы Улуг-Мухаммеда, Сююн-бике или Шах-Али.

 

 

Позднее данная концепция дополнялась и развивалась, иногда переживая достаточно драматичные коллизии, иногда вплоть до попыток ее полностью переконструировать» в булгаристском духе. Вообще представления о булгарском прошлом, через мифологему о «Божественном граде Болгаре» широко бытовали среди татар-мусульман. Включали Булгарию в качестве одного из этапов истории татар Ш. Марджани и другие татарские мыслители второй половины XIX - начала XX в. Научно она была разработана в основных чертах в 1920-е гг. с появлением теории стадиальности развития языка и автохтонного происхождения народов («яфетическая теория» Марра о развитии языка и общества) в трудах Н.И.Фирсов и М.Г.Худякова[25]. В 20-е-30-ее гг. булгаро-татарская концепция конкурировала с другими теориями, но по мере внедрения в советскую историческую и лингвистическую науки вульгарного марксизма в виде марристских концепций, она становится практически определяющей[26].

 

 

Особенно активной попытка переосмыслить татарскую историю и через это раздробить единую татарскую нацию были предприняты в 1940-е годы, когда после печально знаменитого постановления ЦК ВКП(б) от 9 августа 1944 г. и особенно после научной сессии по происхождению татарского народа (25-26 апреля 1946 г.), когда данная концепция была основательно отредактирована и научно разработана. Важнейшим периодом татарской истории был признан булгарский, а история Золотой Орды стала рассматриваться как малозначимый и «внешний» для татарской истории, в большинстве советских исторических трудов стала утверждаться прямая и непосредственная преемственность между булгарами и татарами[27]. Однако основная проблема была не в самом факте подобного отождествления (сама по себе методика прямолинейного сопоставления средневекового этноса и современной нации достаточно сомнительна), а в насильственных партийно-административных методах ее утверждения[28]. Позднее, с периода «оттепели» (конец 1950-е гг.) и до «перестройки» (конец 1980-х гг.) булгаристская концепция, пользовавшаяся официальной поддержкой и активно разрабатывавшаяся в советской историографии, приобрела вид научной концепции[29] и стала основой для написания учебников истории для школ и вузов, базовых научных трудов. Но уже в конце 1980-х годов наметился ее кризис, а в 1990-е она просто развалилась, не выдержав напора новых фактов и концепций. Сейчас подобные представления стали достоянием маргинализованных групп активистов, как правило, очень далеких от научной этноистории. Крах булгаристского направления в науке и политическом строительстве ясно показывает границы и пределы пресловутого «конструирования» прошлого. Сопротивление массового сознания, родовые представления о своей истории и культуре, представления о единстве нации оказались сильнее идеологической машины коммунистов и Советского государства.

 

 

Начавшаяся еще в 1970-80-е годы деятельность татарских интеллектуалов по изучению прошлого своего народа, которая в научной литературе получила название «мирасизма»[30], то есть обращение к культурному наследию, привела в 1990-е к возвращению к собственному пониманию «национальной истории», и отторжению навязанных булгаристских концепций и узкорегиональных схем истории.

Появились новые исторические труды, были отработаны новые исторические схемы, были созданы базовые учебники по татарской истории, языку и литературе. После периода оживленных дискуссий в середине 1990-х гг. в татарской науке возобладала концепция, которая условно была названа тюрко-татарской. Она подчеркивает тюрко-татарские истоки современных татар, отмечает важную роль в их этногенезе Волжской Булгарии и кыпчакско-кимакских этнических групп степей Евразии. Основным элементом в процессах этногенеза и этнической истории её сторонники считают факторы становления и развития самосознания (выражающегося в этнониме, исторических представлениях и традициях), религии, государственности, письменной культуры и системы образования. Теория эта указывает на более широкие этнокультурные корни общности татарской нации, чем Урало-Поволжье.

 

 

В качестве ключевого момента этнической истории татарского этноса данная теория, возвращаясь к традициям татарской исторической мысли, рассматривает период Улуса Джучи (Золотой Орды), когда на основе пришлых монголо-татарских и местных предшествующих булгарских и кыпчакских традиций возникли новая государственность, культура, литературный язык. Ее сторонники считают, что в Улусе Джучи, особенно в среде мусульманизировавшейся военно-чиновной знати, возникли новые исторические традиции и татарское этнополитическое самосознание. После распада Улуса Джучи (Золотой Орды) на ряд независимых государств произошло разделение татарского этноса, группы которого начали развиваться самостоятельно и локально. Во второй половине XIX в., в период начавшегося развития буржуазных социально-экономических отношений (особенно заметных в среде татар Волго-Уральского региона) и подъёма национальной культуры были актуализированы представления о культурно-историческом единстве татарского этноса и воссоздана историческая традиция в форме татарской идеологии. Благодаря становлению развитой "высокой" культуры на основе реформированного ислама, модернизированной системы мусульманского образования (джадидизм), стандартизованного нормативного литературного языка, книгоиздания и общетатарской периодической печати, татары Волго-Уральского региона стали центром притяжения тюрко-мусульманских народов России и ядром развития татарской нации. Результатом культурно-интеграционных процессов явилось формирования этнополитической нации, что выразилось в сложении татарского национального самосознания и утверждения общего самоназвание татары. Именно она легла в основу вышедших трудов – «Татарского энциклопедического словаря» и монографии «Татары», подготовленной совместно институтами Академии наук Татарстана и Российской Академии наук, создающихся «Татарской энциклопедии» и многотомной «Истории татар с древнейших времен».

 

 

Особого внимания, в связи с нашей темой заслуживает комплект учебников по истории татарского народа и Татарстана с древности до современности. Они не только восполнили их отсутствие, но и дали достаточно подробное и последовательное изложение прошлого татарского народа[31]. При этом во всех этих учебниках подчеркивалась мысль о глубоких корнях государственности татар и сложении их в пределах Золотой Орды, при этом отмечалось и большое влияние местных народов и государств – Булгарии и кыпчаков. Издание этих книг, а также ряд учебников по татарской истории, изданных в Пензе, Саратове и Самаре[32] и, находящихся в одном с ними русле послужили делу возврата к представлениям о единстве татар, причем в разных регионах России. Появились также новые учебные пособия по истории предков татар, в качестве дополнительных пособий для учителей – рассказы по истории[33].

Подобная тенденция должна, несомненно, продолжаться. Вместе с тем, в последнее время обнаружилась негативная тенденция к возврату к прежней «республиканской истории» - «Истории Татарстана» в таком русле, например, создано учебное пособие для основной школы и вузовский учебник[34]. Подобный откат к прошлому не может не вызвать возражения и критики. Не анализируя в полной мере содержательную сторону подобных взглядов, что уже в определенной мере сделано[35], отметим, что все они страдают узкорегиональным подходом к истории нации, не укладывающейся в прокрустово ложе территорий советских автономий. В современных условиях нации необходимы не просто областные истории – они важны в качестве местных краеведческих работ, а общенациональные учебники истории для всех татарских школ России.

 

 

Изменение концептуального подхода к прошлому татарской нации, использование широкого спектра новых имен и понятий, стало свидетельством обновления и поворота в самосознании нации. Можно только согласиться с этнологом Т.С.Гузенковой, что история, как учебный предмет все больше становится историей этносов и этнических государств, а на смену классам и классовой борьбе пришли народы и национально-освободительная борьба[36]. Гораздо в большей степени, чем ранее учебная литература несет в себе значительное психо-эмоциональное воздействие, заставляя воспринимать события прошлого, как личную утрату и создавая условия для коллективного сопереживания и катарсиса, формируя тем самым особую внутриэтническую консолидацию. Одновременно произошла смена примеров героики и жертвенности. На смену вожакам народных бунтов и революционерам пришли правители древних и средневековых тюрко-татарских держав, предводители национально-освободительных движений и национальные политические деятели. Изображение же, иногда приукрашенное, государств прошлого и тогдашнего расцвета культуры, избавляет татар от комплекса культурной периферии и «младшего брата», заставляет верить в самоценность своей истории.

 

 

Значительный вклад в возрождение общетатарских представлений о прошлом сыграло издание «Татарского энциклопедического словаря». Здесь нашли отражение многие исторические проблемы и целые периоды, которые еще недавно были вне поля зрения татарской гуманитарной науки. В первую очередь это современные сведения о Золотой Орде и татарских государствах и их политических деятелей, полководцев и ученных, что недавно было достоянием только узкого круга специалистов или вообще находилось под запретом, например, великий золотоордынский военачальник и политик Идегей. Широко представлены на страницах «Словаря» понятия и политические события прошлого века, которые еще совсем недавно были «белыми пятнами» в нашем историческом пространстве - джадидизм, мусульманская партия России «Союз мусульман», мусульманские съезды, провозглашение Волго-Уральской республики («Идель-Урал штаты»), разгром большевиками Волго-Уральской советской социалистической республики и многие, многие общественные, политические и государственные деятели - С. Максуди, Г. Исхаки, Ю. Акчура, Г. Баруди, Х. Атласи, И. Алкин, М. Султан-Галиев, Г. Шараф, К. Мухтаров... Но, пожалуй, главное, что в статьях «Словаря» лапидарно, но выразительно прозвучала новая трактовка важнейших событий татарской истории и ее творцов. Практически за каждой статьей стоят десятки страниц текстов научных монографий и статей, доказывающих их точность и научность, но сами эти статьи, по мысли создателей энциклопедии должны в свою очередь формировать взгляды и определять подходы к этим важнейшим мировоззренческим темам. Тем самым определяется авангардная миссия всего Института Татарской энциклопедии Академии наук РТ.

 

 

По сути дела, в последнее десятилетие произошло возвращение не столько к прежней исторической общенациональной стратегии в освещении прошлого, сколько к национальной татарской идентичности, частью которого она является. Однако данная тенденция еще недостаточно развита и не стала основой для общегосударственной стратегии, а ведь дело национального развития – это не проблема только интеллигенции. Явно назрела необходимость сделать историческое прошлое – важнейшим элементом государственной и национальной политики. При этом дело не только и не столько в научных трудах и даже не в учебниках по истории. Проблема в том, чтобы в едином, насколько это, разумеется, возможно, развивалась вся история и культура. Например, одним из важнейших факторов формирования национальной идентичности служит музей. В настоящее время готовится новая экспозиция в Национальном музее, отражающая историю татарской нации, республики и города с древнейших времен до XX века, тогда как ее структура и содержание до сих пор не стали достоянием научной общественности, не определены в должной мере и параметры, по которым формирует программы по истории Министерство образования. В изданных программах опять идет речь о пресловутой «истории Татарстана», а не татарской нации.

 

 

Наряду фактором внутренней консолидации, история нации, как нарративный дискурс, создает оболочку, которая организует и отграничивает от соседних свое историческое пространство. Анализируя общероссийские учебники последнего десятилетия, следует отметить, что авторы их предпочитали не замечать распада единого исторического поля и более того, концептуально и фактологически практически не изменились. Точно также история народов России и особенно татар, как справедливо отметил в своем докладе Б.Ф.Султанбеков излагается на периферии основной повествовательной канвы истории. Но при этом даже в Татарстане учебный процесс часто продолжается именно по ним, поскольку тиражей новых татарских учебников явно не хватает. А в регионах они просто доминируют. В этой связи возникает проблема более активного использования интерактивных форм образования, возможно, создание специального учебного сайта с программами по истории, языку и культуре для школ в местах компактного проживания татар, а также перенос учебников по истории на электронные носители, также как и фундаментальные современные труды по истории и культуре татар. Без этого мы не сможем сохранить единое пространство в рамках «национальной истории» и мобилизовать его.

 

 

Поскольку мы должны признать, что историческое наследие – это, наряду с языком, исламом и культурой – важнейший элемент общенациональной консолидации, то для его изучения и пропаганды требуется создание комплексной программы. Основными ее параметрами должны стать:

- изучение прошлого в контексте единой татарской нации, что должно стать приоритетным направлением для всех гуманитарных институтов АН РТ. Необходимо активизировать работу по созданию «Истории татарского народа с древнейших времен» и переводу фундаментальных работ по истории на электронные носители;

- просвещение татар об их истории (внедрение современных научных знаний в учебный процесс, разработка новых комплектов учебников по истории единой татарской нации, а не отдельных регионов, перевод программ по истории в электронную версию и создать учебный татарский сайт);

- пропаганда исторического наследия (распространение знаний в общедоступных информационных формах, выход на новые информационные технологии в распространений знаний о прошлом).

 

 

Задачей татарской гуманитарной интеллигенции и академической науки, по сути дела, должно стать возвращение не столько к общенациональной концепции в освещении прошлого, сколько к национальной татарской идентичности. Однако данная тенденция еще недостаточно развита и не стала основой для общегосударственной стратегии, а ведь дело национального развития – это не проблема только интеллигенции. Явно назрела необходимость сделать историческое прошлое – важнейшим элементом государственной и национальной политики. При этом дело не только и не столько в научных трудах и даже не в учебниках по истории. Проблема в том, чтобы в едином, насколько это, разумеется, возможно, развивалась вся история и культура. Например, одним из важнейших факторов формирования национальной идентичности служит музей. В настоящее время готовится новая экспозиция в Национальном музее, отражающая историю татарской нации, республики и города с древнейших времен до XX века, тогда как ее структура и содержание до сих пор не стали достоянием научной общественности. Поскольку мы должны признать, что историческое наследие – это, наряду с языком, исламом и культурой – важнейший элемент общенациональной консолидации, то для его изучения и пропаганды требуется создание комплексной программы.

 

 

Между тем, история все более становится сферой политического манипулирования. Признание общероссийским праздником и днем воинской славы даты Куликовской битвы, попытка признать «вынужденный» и «прогрессивный» характер завоевания Казанского ханства и отрицание политики насильственной христианизации народов Волго-Уральского региона – все, это черты определенной стратегии общероссийского развития в области исторической науки.

При наличии татарских учебников, которые не только не стыкуются с российскими, но и явно им противоречат, у властей создается явный дискомфорт. Сложившееся положение было удачно названо в российских СМИ «войной историй», которая в виде «холодной войны» продолжается и по сей день. Российская власть и, постулируемые ей имперские идеи при этом явно проигрывают, поскольку сам факт появления альтернативных трактовок истории - разрушает единое информационное общефедеральное поле. Не говоря уже о том, что в научном плане эти концепции восходят к советской и российской «государственнической» теории, чья научная несостоятельность и противоречие фактам достаточно четко выявились уже в 1980-е г. Новые либеральные концепции достаточно явно заявили о своем существовании, но в силу ряда причин и прежде всего усиления консервативного русского государственного национализма, не они определяют нынешнее положение в российской гуманитарной науке и образовании. Сегодня в науке и школьном образовании установилось определенное статус кво.

 

 

Ясно, что подобное положение долго продолжаться не может. Российские власти, несомненно, будут стремиться искоренить «исторический сепаратизм», восстановив «вертикаль власти» в освещении прошлого. Последние мероприятия и идеологические программы федеральных властей не оставляют сомнений в том, что скоро наше прошлое опять станет непредсказуемым. Возможно, именно на почве истории, где национализм отвоевал себе значительное суверенное и независимое пространство, начнется новая информационная война.

Некоторые опубликованные материалы кремлевских политтехнологов показывают под какими знаменами это наступление будет разворачиваться. Так, в опубликованной программной статье В.В. Путина «Россия на рубеже тысячелетий»[37], в частности прокламируются такие составляющие «русской идеи» как патриотизм, державность, государственничество, социальная солидарность, а «ключ к возрождению и подъему России», видится «в государственно-политической сфере. Россия нуждается в сильной государственной власти и должна иметь ее».

 

 

В русле этих тенденций находится и поступившие в Академию наук Татарстана «Тезисы по разработке концепции нового учебника по истории России» (далее «Тезисы»)[38]. В преамбуле ее говориться, что в России «заканчивается эксперимент с формированием в рамках российской цивилизации либеральных ценностей». Иными словами, авторы концепции считают, татар, частью российской цивилизации, что по меньшей мере странно, учитывая тысячелетнюю историю татар, как неотъемлемой части мусульманской и тюркской цивилизации. В этом, очевидно, состоит первая и главная проблема создателей концепции учебника - объяснить четко и внятно, что они понимают под понятием «российская цивилизация».

 

 

Прокламируемая в «Тезисах» «национальная идея России» не может и не должна быть «идеей консолидации, собирания, объединения на основе федеративного устройства российского государства». Во-первых, потому, что возникает вопрос о центре «объединения», за которым уже маячит ответ: «сплотила навеки Великая Русь», а для татар, которые почти пятьсот лет боролись с насильственной «консолидацией» - это звучит оскорбительно.

Пока же, судя по данным «Тезисов», национальная идея России формулируется именно как державная, а учебники пронизаны этим духом. Поэтому, какие бы истории тюркских государств в нее не вносились, суть их от этого не измениться. Империализм и державность, унижающие права человека и народов должны быть осуждены независимо от «этнической» принадлежности государства. Проблема глубже, чем просто упоминание на страницах учебника истории России Волжской Булгарии или Золотой Орды. Простое включение отдельных кусков татарской истории в этот учебник не создаст комплексного, цельного и последовательного представления о прошлом татарской нации, поскольку в нем ничего, видимо, не будет сказано об антиколониальной борьбе татар, противоборстве с насильственным крещением и русификацией, роли ислама в татарском обществе, истории джадидизма и политической борьбе татарской нации за национально-культурную автономию, в том числе истории мусульманской партии и ее участии в демократизации России в начале XX века, попыток создания собственной республики «Идел-Урал штаты», «национал-коммунизме» М.Султан-Галиева и т.д. Иными словами, речь должна вестись не о «точечном» упоминании (это было, в принципе, и ранее), а о концептуальном «вмешательстве» в текст учебника с небольшими содержательными очерками, последовательно и концептуально излагающими историю татарского народа. Для татарской нации, важно не просто «застолбить» в российском учебнике «свои» государства, а подчеркнуть недолговечность империй, моральные критерии оценок истории, неизбежность достижения нациями своих прав и свобод, а также добиться комплексного включения истории татарского народа в учебник истории России.

 

 

Видимо, для того, чтобы преодолеть державность в общероссийских учебниках и сделать ее «национальной историей» всех россиян необходимо положить в основу их концепции следующие положения:

- права человека (демократия, либерализация, антидержавность и антиимпериализм);

- полиэтничность (история не государств, а этносов и наций. История государств очерчивает является фоном, рамками, где эти этносы формировались);

- цивилизационность (история не экономик и хозяйствования, а культуры, религии и духовности);

- политическая история должна быть фоном истории культуры народов;

- необходимо насытить историю личностями, причем не только ханами и полководцами, но и деятелями культуры.

 

 

Между тем, сама попытка создать концепцию общефедерального учебника, где опять продолжается пропаганда имперского государственничества и державности показательна и должна настораживать. Как и стремление вернуть прежнюю иерархию учебников и создать некий единый стандартный учебник истории для всей страны. Дилемма федеральных и региональных учебников в многонациональном государстве может быть разрешена только на основе принципов федерализма и консенсуса. Пока же оптимизма для подобного разрешения этой дилеммы очень мало. Каков же будет действительный ответ федеральных властей на эту дилемму, и какой тип нарратива оно изберет - покажет время. Но не исключено, что нас ждет новая информационная война. Противостоять диктату центра мы может различными способами, и среди них особую роль играют актуализация и мобилизация представлений о едином прошлом, что является важнейшей деталью национальной картины мира, идентичности нации. В этой связи чрезвычайно важно, чтобы прошлое татарского народа стало, фактором единения нации, причем не только как коллективной общности, но и каждого татарина, который должен определить свое место в череде прошлых и будущих поколений своего народа.