Булгары. Роман

Отставнов В. К.

Булгары. Роман. — Чебоксары: Новое Время, 2012. — 840 с.

ISBN 978-5-4246-0081-4

Сотнику Ратману не спалось. Старость ли подступающая была тому виной, или что другое, но не спалось ему в эту летнюю ночь, и все тут. Он завозился на кошме, поправил в изголовье седелку и некоторое время полежал, бессмысленно глядя в темноту. Потом, зная, что все равно не уснет, нашарил в темноте свой акинак и вышел под открытое небо. Высоко-высоко горели равнодушные ко всему звезды. Было свежо, и от протекающей внизу под обрывом реки Яик тянуло прохладой. Великое безмолвие царило над миром. Лишь изредка плеснет рыбина, и опять тишина нависает над спящей землею. Неслышно ступая по ковылям, он направился в сторону возвышенности, на которой находились сторожевые. Вершина четко вырисовывалась на фоне предрассветного неба. Сторожевые не спали. Они издали окликнули его, и Ратман в душе порадовался за них. Значит, не зря едят они свой хлеб, значит, недаром прошли его уроки. Да и то сказать, сколько сил и времени потратил он, обучая вчерашних землепашцев ратному делу. Да, возможно, излишне строг или даже крут бывает он иногда в отношениях с ратниками, но иначе нельзя, в ратном деле нужна крепкая дисциплина, спаянность и послушание, так думает Ратман. Иначе это не воинство, а сборище обыкновенных людей. Дней десять тому назад, днем, объезжая сторожевых, обнаружил он спящего на страже молодого воина и стеганул его саламатом. Как ужаленный взвился ратник и тут же виновато потупил свой взор.

- Еще раз замечу подобное, сразу же отправлю с обозом домой! — сказал, как отрезал, Ратман.

Не было для ратника больше сраму, чем преждевременное возвращение с рубежей домой за какую-либо провинность. С такими мыслями добрался он до вершины и прилег рядом с двумя ратниками. Высокие ковыли сомкнулись над ними, и снова все замерло вокруг. Только звезды все также ярко горели и перемаргивались между собой.

Через некоторое время, переговорив с ратниками, Ратман возвратился к шалашам. Шалаши находились в низине между высокими кустарниками, и даже днем обнаружить их сразу было трудновато. Из предосторожности стражники в одном месте подолгу не задерживались, а постоянно меняли места ночевок, кочуя то вверх, то вниз по берегу Яика. Благо, таких

-------------------------------------------

укромных мест вдоль Яика было предостаточно. Далеко, на многие версты тянулась урема, то отступая от берега, то подступая к самой воде. Каких только птиц и зверей не водилось здесь. Река кишмя кишела различными рыбами, и знай, только не ленись, заготавливай впрок рыбы и мяса. Соли также было предостаточно. Всего в одном конном переходе находилась отсюда соляная гора. Правда, она была на той стороне Яика, и дорогу туда контролировали степняки.

Ратман вынес кошму и постелил тут же, перед шалашами. Под голову уложил седло и растянулся на кошме, давая отдых рукам и ногам. Долгое время глядел он в бездонное небо, и его мысли сами собою текли и беспокоили его, не давая заснуть. Сколько раз за свою жизнь лежал он и вот так же глядел в небо или в пламя костра. Сколько времени провел он в походах и боях, качаясь в седле. Сколько коней потерял и скольких друзей не досчитался после походов — и не счесть, а он все живой и еще крепко держится в седле. Теперь уж дети его друзей-ровесников находятся вместе с ним на рубеже, и он как старший старается обучить их всему тому, что, по его мнению, пригодится им в жизни. Ратман чувствовал ответственность перед павшими ратниками за жизни их потомков и по мере возможности старался оберегать их от всяких бед. Ему вспомнился 1223 год, когда монголо-татары внезапно перешли Яик и черным ураганом понеслись по земле Волжской Булгарии, уничтожая все живое на своем пути. Мало кто из сторожевых застав сумел тогда уйти из железного кольца монголов. Многие воины испили горькую чашу и навсегда остались лежать между великими реками Яик и Атал. Огнем и мечом прошлись монголо-татары по булгарским селениям, и только пепел и трупы оставались после них. И даже оплакивать погибших было некому, все полегли, от мала до велика. Но все же захлебнулся тогда монголо-татарский ураган, ударившись об укрепленные булгар- ские линии. После многих битв и сражений на валах, засеках и частоколах, произошла главная битва у Жигулевских гор, недалеко от булгарского города Сувар. Ратман тоже был участником той битвы. Более того, он был в числе тех, кто с боями отступал от берегов Яика и сумел-таки предупредить своих о нашествии ворогов. Тогда они еще ничего не знали о монголо-татарах и лишь по рассказам редких купцов имели о них смутное представление. И вот лицом к лицу пришлось столкнуться с ними Ратману. Построившись широким полукругом, монголо-татары прочесывали близлежащую к реке местность. Столкновение становилось неиз

-------------------------------------------

бежным, и тогда атаман Урак велел Ратману с десятью ратниками пробиваться вдоль берега на запад. Крепко-накрепко наказал он Ратману: ни в какие стычки со степняками не вступать и как можно скорее пробиться к своим, чтобы успеть предупредить всех о грядущей опасности.

- Дорогу ты знаешь, следуйте все время вдоль реки Самара и тогда не собьетесь! — напутствовал атаман. — Добравшись до Сувар, сразу же посылайте гонцов в Булгар и Биляр, к великому Турхану, пускай поднимает народ, ибо кроме него защитить наши земли некому!

- Будет исполнено, атаман! — только и ответил Ратман.

Долгим взглядом, как бы навеки прощаясь, посмотрел тогда

на него Урак. Да так и случилось, не пришлось им больше увидеться на этом свете. О чем думал тогда Урак — этот могучий человек, какие мысли беспокоили его в минуты смертельной опасности и как он принял смерть? Очень хотелось знать Ратману. Но нет! молчат ковыли, хранят свою тайну, и некому рассказать о ратниках, оставшихся тогда на рубеже. В одном был уверен Ратман: не мог просто так сгинуть Урак. Не такой он человек и не такой у него характер. И если он погиб, то враги дорого заплатили за его жизнь. Урак, потерявший свою семью в прошлых военных передрягах, был готов ко всему, даже к смерти. Его суровый образ, голос и взгляд долго преследовали Ратмана. Раньше он часто являлся к нему во снах и долго и упорно смотрел на него, все больше молчал и смотрел, как бы стараясь проникнуть взглядом в самую душу. Ратману становилось жутко и, проснувшись, он долго молился и просил защиты у Пихамбара.

Со временем образ Урака потускнел, и все потихонечку забылось. Начал забываться и тот беспощадный набег. Более десяти лет о монголо-татарах было не слышно или почти не слышно. Люди уже стали привыкать жить мирно. Наладилась торговля, и купцы из разных стран снова безбоязненно начали торговать на рынках городов Волжской Булгарии. Но вместе с купцами проникали и лазутчики. Они все что-то вынюхивали и высматривали, распускали невероятные слухи, будоражили людей. Истомленный войнами народ верил и постоянно жил в страхе.

Ратман вздохнул, вытер ладонью лицо, и его мысли снова вернулись к событиям недавних дней. Да, тревожно стало в степи. Все чаще и чаще стали появляться на той стороне реки летучие отряды. Что это именно монголо-татары, Ратман убедился сам, когда однажды утром на водопое увидел их совсем близ-

-------------------------------------------

ко, через реку. Казалось, пусти стрелу — она их достанет. Но он затаился в густых прибрежных кустах и ничем не выдал своего присутствия. Монголы поили лошадей, все время тревожно поглядывая на противоположный берег. Он узнал их по одежде и по оружию. У каждого монгола висел за спиною лук большой убойной силы. К седлам были привязаны колчаны, полные стрел, и длинные крепкие арканы. У каждого на поясе висела кривая сабля, у некоторых имелись копья с крюками на шейке копья, которым они стаскивали противника с седла. Хоть ликом они и были похожи на обычных степняков-кипчаков, но оружие и одежда точно указывало, что это именно монголо-татары. Нет, неспроста, ох неспроста появились они вновь на берегах Яика. Ратман уже несколько дней назад послал нескольких конников на Запад и на Север с известием о появлении на рубежах чужаков. Мысленно он проделал весь путь от рубежей до укрепленной крепости Великого Турхана. Да, велика, велика и богата земля Волжской Булга- рии. Много дней нужно скакать верхом, чтобы достичь северных и западных рубежей государства. Много великих рек протекает по её территории. По рассказам стариков знал Ратман, что еще обширнее были раньше булгарские земли. До самого моря Каспия доходили они на юге. Недаром пелось в старых булгарских песнях о горах Ала-ту и о слиянии великой реки Атал с ночной красавицей Каспи. Да и название моря Каспи означало: ночная красавица. Когда и за что назвали булгары так это море, он не знал, да и ни к чему все это. Главное, название звучало на родном языке и словно легким шорохом ласкало слух. Также много пелось о крепости Саркил и о Жигулевских горах. Видимо, это осталось с тех пор, когда где-то далеко на юге существовало государство Золотая Булгария. Да и соляная гора совсем недавно находилась под контролем булгар. Но с некоторых пор степняки силой завладели горой, и булгарам поневоле пришлось подчиниться врагам. Но и здесь нашли выход булгары. Когда не удавалось договориться со степняками и обменять зерно или мед, или другие продукты на соль, они ждали первых холодов. С наступлением морозов кочевники уходили далеко на юг, и булгары свободно добывали соль и на многих подводах переправляли её за Яик, на свою сторону. Там, за Яиком, находились многочисленные землянки и амбары, где булгары хранили соль. Оттуда переправлялась она по всей земле Волжской Булгарии и далее на Русь. Да, высоко ценилась эта приправа к пище на рынках. Любой товар и оружие можно было обменять на соль.

-------------------------------------------

Услышав неясный шум в камышах, Ратман приподнял голову и некоторое время напряженно вслушивался, стараясь понять, что же это было. Потом, услышав хрюканье и повизгивание, успокоился. Видимо, это кабаны тронулись со своей ночной лежанки. Он уронил голову на седло, и его мысли снова вернулись в старое русло. Знал Ратман, что ничто не развращает и не расхолаживает ратников так сильно, как безделье. Именно поэтому он требовал, чтобы свободные от сторожевых обязанностей воины занимались каким-либо трудом. Кто-то увлекался охотой или рыболовством, а кто-то засаливал и заготовлял мясо и рыбу впрок. Зимы на землях Волжской Булгарии были длинными и холодными, и продуктовые запасы были совсем не лишними. Круто просоленные продукты не портились и могли храниться бесконечно долго. Излишки продуктов вывозились на рынки и служили постоянным источником доходов. Яицкую рыбу знали на рынках Сувара и Булгара, Биляра и Керменчука, а также во многих городах и городищах на Руси. Рыбу и мясо засаливали в больших и длинных корытах, выдолбленных из цельных деревьев. Из стволов деревьев изготовлялись укладки, в которых женщины и девушки хранили полотна, украшения и драгоценности. Из ивовых прутьев плелись корзины и кошелки разной величины, в которых перевозили готовую продукцию. Плелись большие и малые четырехугольные щиты, из которых легко и быстро можно было соорудить шалаши, приставляя их друг к другу, или поставить забор или ограждение. Плелись также различные рыболовные снасти и другие предметы быта. Как знать, был бы он живой, если бы не плетневый щит, прикрепленный за спиной, когда в далеком 1223 году уходили они от погони. Две татарские стрелы ударили тогда ему в спину и накрепко застряли в прутьях. Да, не у всех тогда были металлические щиты и кольчуги. Многие ратники пользовались деревянными или плетневыми щитами, обтянутыми толстой кожей.

Ратман съежился, свернулся калачиком и попробовал уснуть. Он хотел хоть на время забыть обо всем. Но сон не шел. Напрасно лежал он с закрытыми глазами, согревая ладони между колен. Напрасно хотел он освободиться от тревожных мыслей. Они помимо его воли рождались в голове и отравляли его душу.

А на востоке разгорался уже новый день. Тьма потихоньку отступала, и звезды одна за другою гасли и растворялись в бескрайнем небе. Что принесет новый день, какие заботы и тревоги? С этими мыслями Ратман встал, взял кусочек чистого полотна

-------------------------------------------

и направился к реке, чтобы умыться. Прежде чем выйти к воде, он некоторое время постоял в кустах, наблюдая за противоположным берегом. Жизнь на рубеже научила его бдительности, и такие меры предосторожности были совершенно не лишними. В любое время могла ударить с того берега разящая стрела, и тогда поминай как звали. Не заметив ничего подозрительного, Ратман обмыл лицо и руки, насухо вытерся и направился к шалашам.

К его приходу все ратники были на ногах. Дозорные готовили коней к разъезду. Далеко вверх и вниз по реке уходили разъезды и только к вечеру возвращались обратно. Все, что видели и замечали дозорные за день, сразу же докладывали ему, и потом все вместе решали, что делать дальше. Вот и сейчас, усевшись кругом на кошме за нехитрым завтраком, наскоро обсудили предстоящие дела, и дозорные тут же отъехали. Ратман, вместе с двумя молодыми ратниками, направился к вершине, чтобы сменить сторожевых. Шли по высоким ковылям. Ратники, со свойственной молодым беспечностью, весело болтали и шагали бодро. Эта была их первая служба здесь, на рубеже. Они еще не успели полностью втянуться в этот быт, но, по всему видать, им здесь нравилось. Ратман сначала хотел было одернуть их, но потом подумал: пусть порезвятся, все равно их не видать со стороны Дикого Поля.

С вершины холма открывались необозримые дали. Далекодалеко тянулась вдоль реки урема. За ней, до самого горизонта, простиралась степь. Она еще не успела выгореть от палящих лучей солнца и лежала пустая и мирная. Каждую весну поджигали ратники сухую траву на той стороне реки, чтобы легче было им наблюдать за степью. Выгорали огромные пространства, и Ратман любил вечерами наблюдать за бегущим пожаром. Что-то завораживающее было в этой дикой свистопляске полыхающего огня, и ветер далеко разносил сладковатый запах пожарищ. Потом места пожарищ покрывались яркой зеленью разнотравья, и через некоторое время степь зацветала. Буйство красок продолжалось до тех пор, пока горячие ветры-суховеи с полуденной стороны не выжигали зелень, и тогда степь как бы тускнела. Унылой становилась степь осенью, когда холодные, пронизывающие ветра вперемежку с дождями наводили непреодолимую тоску на все живое. И еще более тоскливей и неприветливей становилась степь зимою, когда снега белым саваном покрывали все вокруг. Вьюги и бураны беспрепятственно разгуливали на обширнейших пространствах, и горе путнику — и пешему, и конному — оказаться в такое время вдали от населенных пунктов. Закру-

-------------------------------------------

жит и собьет с пути эта белая смерть и вмиг заметет поземкой следы человека. И не скоро находят потом обглоданные лисами и волками бренные останки. Да, не мерены в степи расстояния, и немыслимо трудно выжить в степи зимой. Но все проходит, и снова весной во всей своей роскоши и богатстве встает степь. Сотнями озер глядится земля в небо, и день-деньской звенят над степью трели жаворонков. Бескрайним океаном волнуются седые ковыли, и бегут, бегут за дальний горизонт призрачные волны, отсвечивая тусклым серебром. Так было, наверное, и сто, и двести, и тысячу лет назад. Так было, наверное, вечно, со времен сотворения Богом земли и неба. И проносятся века над убеленными сединами холмами. И тоскуют вечно печальные ковы- ли о безвозвратно проносящихся веках, машут и машут седыми гривами, как бы прощаясь, кому-то вслед.

Ратман, усевшись на вершине, глядел на трех всадников, выехавших на холм на той стороне реки. Как изваяния, застыли они на вершине и оглядывали с высоты прилегающую степь. Потом внезапно сорвались с места и словно растаяли в тумане, затянувшем низину. Молодые ратники, сидевшие рядом с Ратманом, вопросительно смотрели на него. Он как мог успокоил их и, велев наблюдать за степью, направился обратно к шалашам. Нет, не зря, совершенно не зря, появился неприятельский дозор на холме. Это была вражеская разведка, в этом Ратман нисколько не сомневался, так как знал, что никого из булгарских ратников на той стороне не было. Все чаще мерцали на той стороне ночами чужие костры и ветра с полуденной стороны приносили тревожащий душу кизячного дыма. Но на эту сторону степняки еще не переправлялись. Он боялся повторения 1223 года и по пути к шалашам лихорадочно обдумывал, что бы еще предпринять, чтобы враги не застали их врасплох.

Вернувшись в лагерь, Ратман потребовал от ратников, чтобы они в любое время готовы были покинуть лагерь. Велел проверить лошадей и уложить в котомки и перемётные сумки продукты питания. Лично проверил у всех наличие и состояние оружия. Чертыхнулся про себя, что не смог отправить все продукты вместе с обозом. Ему было жаль, в случае чего, бросить здесь столько соли и продуктов.

Отдав необходимые распоряжения, он решил уединиться. Ему необходимо было в спокойной обстановке оценить создавшееся положение и принять единственно правильное решение. Взяв коня под уздцы, он неторопливым шагом начал удаляться от

-------------------------------------------

лагеря. Конь, пофыркивая, покорно шагал рядом. С шумом взлетела прямо из-под ног куропатка. Убегал по ковылям вспугнутый Ратманом дудак. Но и они не отвлекли его от невеселых мыслей, не возбудили в нем былого охотничьего азарта. Дойдя до большого камня песчаника, он запутал коня и пустил его пастись. Сам уселся на камень и погрузился в размышления. Но чем больше он думал, тем больше возникало вопросов. Неужели снова наступают смутные времена? Неужели приходит конец мирному житью? Что заставляет людей воевать друг с другом и откуда берется это зло? Чего же не хватает на земле людям? Ведь, кажется, только оглянись кругом, вон сколько простору. Всем хватит и земли, и пастбищ, и всего. Но нет, лезут и лезут беспощадные захватчики, и нет предела их наглости и жестокости. Громадной стаей саранчи представляются завоеватели Ратману, которые неотвратимо, словно темная туча, наползают на степь, оставляя после себя мертвую, растерзанную землю. То с запада, то с востока приходили незваные гости, и редкое десятилетие проходило спокойно. Не успевало вырасти новое поколение, как попадало под жернова безжалостной войны. И гибли рядом с родителями неокрепшие еще юнцы и дети. Уводили в неволю молодых женщин и девушек. И долгие годы приходилось терпеть горемыкам унижения и издевательства на чужбине. Часто приходилось булгарам находиться как бы между двух огней, между молотом и наковальней.

Ратман вздохнул, не спеша оглядел степь, и его мысли потекли дальше. Да, с запада постоянным источником агрессии являлась Русь. Не раз приходили оттуда многочисленные рати и не оставляли камня на камне в булгарских городах и селениях. Вырезали всех, от мала до велика. Так было в недалеких 1205 и в 1220, в 1229 годах. Потом пришли монголо-татары, и в который раз булгарская земля обильно пропиталась кровью и слезами. Стон и плач стояли повсеместно под равнодушными небесами. Ценою неимоверных усилий и бесчисленных жертв все же удалось тогда отстоять родную землю. И вот сейчас нависла с востока новая угроза. Неотвратимая, как сама судьба, надвигалась мутная волна нашествия. Тогда, в 1223 году, именно Волжская Булгария встала непреодолимой преградой между Русью и монголами. А теперь один Бог только знает, как все сложится. Обескровленная и обессиленная беспрерывными войнами, сможет ли выстоять Булгария перед чудовищной силой, не имеющей себе равных по силе и жестокости. О силе и жестокости монголов было известно из рассказов купцов и странников, которым в силу разных при-

-------------------------------------------

чин приходилось сталкиваться с ними. Да и 1223 год не забылся, и ужасы тех дней еще свежи были в памяти народа.

Ратман встал с камня и начал ходить взад и вперед, обдумывая свои дальнейшие действия. На недалеких холмах торчали, как истуканы, многочисленные сурки. Высоко в небе заливались жаворонки. Легкие волны пробегали по ковылям, и степь волновалась, как море. Далеко на горизонте играло марево. Сознание Ратмана помимо его воли как-то замечало все это, а мысли роились и роились в его голове. Им было тесно в черепной коробке, и они требовали каких-то немедленных действий. Наконец-то он принял решение, и от этого стало как-то спокойнее и свободнее на душе. Ратман решил отвести большую часть ратников в глубь территории и расположить их там, где-нибудь на возвышенности, чтобы оттуда можно было обозревать всю прилегающую местность. В то же время нужно надежно укрыть людей и лошадей, а значит, нужно выбрать такое место, чтобы рядом с возвышенностью находилась урема или перелесок. Обдумал, как осуществить связь между войсками, а сам решил с малой группой остаться здесь же, на берегу Яика. Также решил немедленно испечь жертвенные лепешки юсманы и сварить жертвенную кашу, чтобы справить обряд и задобрить бога Киреметя.

С такими мыслями он и направился обратно в лагерь. Вдруг ему вспомнилось, как много лет назад провожала его на рубеж любимая. Как они ехали рядом, стремя в стремя, и как она смотрела на него. Юная и красивая, в своей островерхой шапочке- тухье, разукрашенной разноцветным бисером и серебряными монетами, она была ослепительно прекрасна, как сама весна. Тихо шагали кони, позванивали мониста, ее ладошка лежала в его ладони, и от предстоящей разлуки разрывалось сердце у Ратмана. То же самое чувствовала, наверное, и она.

- Не оставляй меня одну! — попросила она его, ее глаза затуманились слезами.

Ее вещее сердце, видимо, предчувствовало, что они больше не увидятся. Это были смутные времена в жизни государства, когда шло постоянное выяснение отношений с соседними племенами. Когда, ложась спать вечером, человек не был уверен, что назавтра проснется живым. Когда, в какую сторону света ни взгляни, отовсюду надвигались тучи. Когда стонала земля от вражеских набегов. И смерть от меча русича ничуть не была краше смерти от стрелы или сабли кочевника. Так и произошло: во время его нахождения на рубеже случился молниеносный вражеский набег, и

-------------------------------------------

почти всех из его селения вырезали. Погибла и она. Не дрогнула вражья рука, когда он поднял ее на слабую женщину.

Но горше и хуже смерти был плен, когда человек попадал в неволю и каждый из врагов мог сделать с ним все, что ему вздумается. Ратману вспомнились годы неволи, проведенные у кочевников, когда во время одной из молниеносных стычек на него накинули аркан, и он был выбит из седла и захвачен в плен. Да-а-а, лет пять томился тогда он в неволе, и время, проведенное там, навсегда врезалось в его память. Но сейчас он не хотел вспоминать об этом.

Приехав в лагерь, он сразу же распорядился сварить жертвенную кашу и испечь жертвенные юсманы. На кобыльем молоке замесили тесто и быстро испекли пресные лепешки. Приготовили кашу и все вместе, кроме сторожевых ратников, пошли к роднику, где росло большое одинокое дерево. Расположившись под ним, все вместе сотворили молитву, прося Киреметя удовлетвориться жертвоприношениями и помочь им в ратных и других делах. Вместо жреца мучавара был Ратман.

Умиротворенные молитвой, все вернулись в лагерь, и остаток дня прошел в хлопотах и делах. Снарядили и проводили на другую стоянку большую часть ратников, предварительно обсудив с ними действия в случае нашествия со стороны степняков. Послали с ними связного с наказом, чтобы он хорошо запомнил дорогу туда и обратно. Старшим в группе Ратман назначил Ал- мана, мужика крепкого и умного. В нем он нисколько не сомневался, так как давно присматривался к нему и за время совместного пребывания на рубеже, не раз убеждался в его деловых и ратных качествах. Это был готовый и способный повести за собою людей атаман.

Ближе к вечеру вернулись дозорные, посланные вниз по реке. Они рассказали, что ничего подозрительного за целый день не заметили. Только видели передвижения больших стад антилоп и косуль на той стороне реки. Посланные вверх по реке дозорные еще не вернулись, и Ратман решил встретить их на возвышенности, расположенной рядом с лагерем. Вместе с ним напросился молодой ратник по имени Мантелей. Он легко передвигался рядом, попутно сшибая саламатом верхушки высоких трав.

Поднявшись на возвышенность, они присели и стали наблюдать за закатом. Тяжелое солнце красным колесом падало с далекого холма. Таял горизонт в вечернем дыму. Горький полынный ветерок щекотал ноздри. Хорошо было вот так, без дум,

-------------------------------------------

без желаний, сидеть и наблюдать за угасанием дня. Усталое тело требовало покоя, хотелось растянуться тут же на теплой земле и уснуть детским сном, вдыхая запахи степных трав и сладковатого дыма. Стирая грань между воздухом и землею, незаметно наплывали сумерки, и тьма все гуще накапливалась в низинах и в оврагах. Ветерок совсем утих, и ни одна травинка не шевелилась. Дозора все не было. Напрасно прождали Ратман и Ман- телей дозорных. Вот уж и солнышко ушло за далекие холмы, и тьма темным покрывалом накрыла все вокруг. Многочисленные звезды высыпали на небе и далеко-далеко горела вечерняя заря. И так же, как звезды, замерцали несметные огни на той стороне реки. Мантелей тронул за рукав Ратмана и почему-то шепотом взволнованно прошептал:

- Дядя Ратман, посмотри, вон там за излучиной реки вчера совсем не было огней, а сегодня так много.

- Молодец, наблюдательный, — похвалил Ратман напарника. Он попробовал сосчитать количество костров, но вскоре сбился со счета и перестал заниматься этим.

- Дядя Ратман, расскажи мне про монголо-татар, — обратился к нему Мантелей.

- Да что рассказывать, вроде бы с виду люди как люди, — ответил Ратман.

- Ну, дядя Ратман! Расскажи, пожалуйста, поподробнее, мне очень хочется узнать про них, — настойчиво просил Мантелей.

- Ну, слушай, если хочешь. Вот я и говорю, с виду они люди как люди, вот как мы с тобой. Есть среди монголо-татар и смуглые, и светлокожие. Ну, светлокожих больше татарами зовут. А так они очень похожи на тех же степняков, которые кочуют за Яиком. И язык у них очень похожий на кипчакский. Ну, возьми тех же башкир, которые кочуют недалеко от нас. Это же типичные монголы. Они остались на нашей земле после нашествия Чингисхана.

- А что они едят, как одеваются, и какое у них вооружение?

- снова спросил Мантелей.

«Ух ты, какой любознательный», — отметил про себя Ратман, слегка усмехнувшись, продолжил:

- Одежда у них в основном изготовлена из шкур животных. На головах носят войлочные колпаки. Питаются мясом и кобыльим молоком. А вот про оружие нужно сказать особо. У каждого монгольского воина имеется лук большой убойной силы. И стрелы у них летят с ужасающим свистом. Во время атаки

-------------------------------------------

стрелы не просто летят, а льются ливнем с высоты, и очень трудно устоять против такой напасти. Ты только представь себе, как тьма воинов выпустила бы только по одной стреле.

- Что же в таких случаях делать?

- Выход всегда есть. В таких случаях очень выручают большие и крепкие щиты. Ими можно укрыться и от стрел, и от ударов сабель и копий. — После короткого молчания Ратман продолжил. — Но особенно трудно бывает выстоять против их конницы, когда она всесокрушающим ураганом, неудержимой лавиной несется на тебя, когда кажется, что нет в мире силы, чтобы противостоять этому урагану.

- Что же делать, как же тогда быть?

Ратман на короткое время задумался и затем ответил, чуть растягивая слова:

- Ну, против конницы лучше всего, конечно, выставить конницу. Пешему ратнику против конного — очень даже трудно.

- Ну, а если все-таки придется действовать в пешем строю, против конных, тогда как?

- Тогда надо всем сплотиться в единый кулак и обороняться активно. — Ратман погладил рукой бороду и продолжил. — В таких случаях хорошо действовать с длинными копьями. Ими можно издали поразить противника и сбить его с коня. По мере возможности, нужно использовать естественные преграды: будь то глубокие балки и овраги, поваленные деревья или камни-валуны. Можно в ряд или в круг расставить подводы и кибитки и обороняться из-за них. Можно поджечь сухую траву или камыши, короче, соображать надо башкой, — добавил Ратман.

- Ну а если?..

- Никаких если! — оборвал он Мантелея. — Совсем утомил ты меня, уж не атаманом ли хочешь стать?

- До атамана мне еще далеко...

- Тогда зачем тебе все это? — спросил он Мантелея, внутренне радуясь его любознательности.

После короткого молчания Мантелей тихо ответил:

- Я хочу просто выжить в предстоящей войне.

- А откуда ты знаешь, что война будет?

- Ну, дядя Ратман, совсем за малого принимаешь, что ли, меня, ведь я же вижу, что там творится, за рекой. Да и вы совсем недавно говорили об этом. Да вот и ребята не вернулись с дозора, может, лежат уже, где-нибудь в ковылях убитые, — добавил он приглушенно.

-------------------------------------------

- Может, ты боишься?

- Может и боюсь! Но все равно, бойся или не бойся, а воевать придется! — несколько резковато ответил Мантелей.

Они замолчали, и каждый погрузился в свои думы. «Ох, не прост, совсем не прост ты парень, как с виду кажешься, — подумал Ратман. -Вот, сидим мы здесь, в далеких степях, томимые тоской и предчувствием чего-то неизбежного и страшного, и не знаем, что день грядущий нам готовит...».

Они вернулись в лагерь. Кругом царила тишина, и лишь около крайнего шалаша слышался тихий говор. Ратман и Ман- телей присоединились к сидящим и стали слушать рассказчика. Это опять Алмуш рассказывал свои бесконечные сказки. И хотя все уже не раз слышали эти байки, но все равно внимали рассказчику с большим интересом. Потому что говорилось в них о далекой и прекрасной стране, где вечная весна. Где на бескрайних просторах пасутся многочисленные, тучные стада. Где кони быстры, как ветер, и девушки прекрасны как богини. Где стоит дивный город Саркил с чудными садами и дворцами. Где высятся неприступные горы, достающие вершинами небо, и где отдыхают уставшие облака. Где жил когда-то сказочный батыр и по- трясатель вселенной Атил. Слушая рассказчика, люди забывали о своих повседневных заботах и тревогах, мысленно уносились далеко-далеко, творя в сознании мир своих желаний.

Разошлись все далеко за полночь. Едва прикоснувшись к седлу в изголовье, Ратман тут же уснул. Сон незаметно подкрался к нему, и сознание погасло. Куда-то вмиг унеслись и пропали все заботы и печали.

Когда он проснулся, было раннее утро. Сумерки незаметно отступали, и с восходом солнца новый день вступил в свои права. Утренняя свежесть взбодрила Ратмана. Слегка поеживаясь, он направился к реке. По кабаньей тропе, отодвигая руками стебли камышей, он вышел к воде и некоторое время постоял, наблюдая за противоположным берегом. Все было сонно и мирно. Величаво и безмятежно катил свои воды Яик. Стоя в воде, дремали камыши. Вода журчала и пела на перекатах, кружилась в водоворотах и слегка парила. Рыбы выпрыгивали из воды и играли на зорьке. За рекою, в низине, словно сизый туман, низко стелился дым. Цепляясь за прибрежные кусты и деревья, он неподвижно висел над землею. Наличие дымного облака лишний раз говорило о большом скоплении людей за рекою.

То ли от предчувствия неминуемой беды, то ли еще от чего-

-------------------------------------------

то, но почему-то сладко заныло в груди, и эта щемящая боль на миг заглушила все чувства. Внезапная мысль поразила его. Он вдруг понял, почувствовал, что вот это утро может стать последним в его жизни и в жизни его товарищей. Что эта река может стать рубежом между его прошлым и будущим. Впрочем, будущего может и не быть. В первой же стычке любой удар стрелы, копья или сабли может стать конечным. И тогда эта река, кустарники и деревья, вот это небо и все живое вокруг будут существовать уже без него. Он почувствовал себя совершенно беспомощным и маленьким, как муравей перед огромной глыбой, которая вот- вот сорвется и раздавит его. Монголы представлялись Ратману громадной темной и тяжелой тучей, закрывшей полнеба и готовой в любое мгновенье обрушиться всепоражающими громами и молниями на землю. И нигде и никому не будет спасения от этой чудовищной силы. Тревожное предчувствие несчастья охватило Ратмана. Почему-то пригнувшись, он быстро засеменил обратно. «Может, пронесет, может, не будет нашествия, -мелькала в голове беспокойная мысль. — Немедленно, пока не поздно, нужно поменять место стоянки. Монголы, наверняка, давно уже заприметили их. Может, они в это время, где-то повыше, или пониже по реке, преодолели водную преграду и вот-вот обрушатся на них. Хотя кому нужны они здесь, всего несколько человек?».

Ратман споткнулся и чуть было не растянулся на тропке. После этого он как-то сразу успокоился и в лагерь вернулся уже совершенно хладнокровным. Никто не должен видеть его смятенным и неуверенным. Он просто не имеет права быть таким в глазах своих соплеменников. Его неуверенность может передаться другим, и тогда это будут не воины, а просто кучка растерянных слабых человечков, неспособных постоять за себя. Поэтому, вернувшись в лагерь, он сразу же распорядился разжечь огонь и приготовить завтрак. В конце концов, они находились на родной земле, бояться им не пристало к лицу. Пусть враги боятся их и дрожат днем и ночью. Во время завтрака, расположившись вокруг расстеленной кошмы, ратники вели неторопливую беседу. Временами беззаботный смех и громкие восклицания прерывали разговор. Кто-то в очередной раз беззлобно подшучивал над товарищем.

«Какие они все-таки молодые и беспечные, — подумал Ратман, незаметно наблюдая за воинами. — Неужели и я был таким же много лет тому назад. Вот ведь, как получается, смерть находится совсем рядом, всего лишь за неширокою рекою, а им хоть бы

-------------------------------------------

что, ржут как лошади». Он поочередно оглядывал их и вспоминал их родителей. «Вот полулежит рядом с ним на кошме черноокий красавец Котрак, сын десятника Карабая и певицы Янби. Он все привык делать основательно. Так же основательно трудится сейчас, не спеша, отправляя в рот еду и запивая крутым кипятком. Его черные, как смоль, и слегка вьющиеся волосы падают на высокий лоб и сверкают черные жгучие глаза. Рядом с ним, согнув ноги, как степняки, сидит весельчак и балагур Алмуш, сын вдовы Тайпи. Года уже слегка посеребрили его виски, а он все такой же, как в молодости. Никогда не унывает и в свободное время любит играть на волынке шопр. Прямо напротив Ратмана расположился Мантелей, безусый и беспечный юнец, сын кузнеца Тимерхана и красавицы Сарри. Он еще не познал горечь потерь, и поэтому, наверное, всегда весел и беспечен. Своими светлыми волосами цвета спелой ржи он похож на мать. Вот встал и отошел в сторонку сын башкирки Чулпан — широкоплечий и могучий, как дуб, Буранбай. Хоть ростом он и не вышел, но силы был неимоверной, редко кто из бойцов мог устоять против него. Когда-то давно, во время очередной барымты, его мать была отбита у степняков и с тех пор жила в булгарской деревне у табунщика Чувашбая. Страстью Буранбая были кони и курай. Вот сидит и ковыряется в зубах синеглазый Самар. Его черные волосы удивительно сочетаются с синими глазами. Наверное, не одна девушка вздыхает по ним. Его отец Изекей погиб во время прошлого нашествия монголов, и Самар так и вырос без отца. У него есть еще две сестры и братишка. Живут они вместе с матерью Мерченпи. Рядом, с другой стороны от Ратмана, расположился Ахчура. Он худой, высокий и жилистый парень. Ахчура круглая сирота, и можно сказать, что деревня вырастила его. Когда погибли его родители, соплеменники не бросили его, приютили, обогрели и помогли вырасти. Он всегда старался держаться рядом с Ратманом, и Ратман ценил эту привязанность. Еще он любил мастерить из подручных материалов различные безделушки и щедро раздавал их знакомым и незнакомым. Также не чужда была ему музыка, он неплохо играл на волынке и курае. Все-таки какие они все разные, а судьба связала их воедино», — думал Ратман.

Вскоре все встали. Ратман дал команду оседлать коней и быть готовыми к переезду на новое место стоянки. Хоть это и было, может быть, безрассудством — передвигаться большой группой средь бела дня по открытой степи, но он почему-то был уверен, что оставаться здесь более нельзя. Что чувствовали дру

-------------------------------------------

гие, Ратман не знал. Но он каким-то шестым чувством, своей шкурой, как зверь чуял то напряжение, возникшее словно ниоткуда, из воздуха. Маскируясь в высокой траве, скрытно передвигаясь по балкам и оврагам, еще можно было уйти незамеченными и, возможно, спастись от неминуемой гибели.

В это время прибежал с возвышенности сторожевой Шеремет и сообщил о передвижении большой группы всадников на той стороне реки. Вместе со всеми Ратман верхом поскакал на вершину и через некоторое время уже стоял рядом со вторым сторожевым по имени Курак. Все остальные сгрудились вокруг них и молча смотрели на ту сторону. Вытянутой рукой Курак показывал туда, где были замечены чужие всадники. Ратман и его товарищи стояли открыто. Они как бы бросали вызов той силе, которая как вешние воды в снегах, накапливалась и накапливалась на той стороне реки, готовая в любое время прорваться кроваво-мутными потоками нашествия. Теперь и Ратман, и другие заметили, как из низины на пологий холм на полном скаку выскакивали всадники и также быстро скрывались на другой стороне холма за кромкою прибрежного леса. За излучиной реки так же было замечено движение большого количества всадников. Они двигались сначала в одном направлении, потом в другом, и издали невозможно было понять, что они там затевают.

- Что будем делать? — спросил у Ратмана Алмуш.

- А ничего, будем сидеть и ждать, что далее предпримут они, — ответил Ратман. — Давай, доставай шопр, давай, играй, наяривай, И ты, Буранбай, тоже доставай инструмент, давай, присоединяйся к нему!

Мужики удивленно взглянули на него. Они, наверное, подумали, что он совсем рехнулся, или шутит так неуместно. Потом, убедившись, что всё всерьёз, достали инструменты. И вот, уже смешиваясь с легким шелестом теплого ветерка, поплыли над седыми ковылями волшебные звуки. Повелев двум ратникам наблюдать за степью, Ратман стал расхаживать взад и вперед по возвышенности, обдумывая свои дальнейшие действия. Остальные тоже спешились и стояли полукругом возле музыкантов. Запутанные кони паслись тут же рядом, и в случае необходимости их можно было легко поймать и сорваться в нужном направлении.

Поют, поют, как бы соревнуясь, шопр и курай. Плывет, плывет древняя мелодия над такой же древней и седой степью. Вот, стоят они, соплеменники Ратмана, полные тревог и, может быть,

-------------------------------------------

несбыточных надежд. Стоят открыто, на виду у врага, слушают музыку и не знают, что судьба простерла уже над ними свою властную руку. Что ждет их завтра, или даже сегодня? — один Бог только знает. Но пока стоят они открыто, кучка гордых и готовых на все людей, одинаково привыкших справляться и с плугом, и с оружием. Это была их земля, они здесь хозяева, и бояться им не пристало.

Ратману казалось, что он стоит на острове и что вокруг разворачивается и разворачивается бескрайняя степь с дальними и ближними холмами с многочисленными всадниками за рекою и орлом, одиноко парящим высоко в небе. Перед мысленным взором Ратмана вдруг встали страшные картины прошлого нашествия. Однажды, передвигаясь по степи с небольшим отрядом, они увидели широкое поле, сплошь усеянное трупами погибших булгарских воинов, женщин и детей. Высокая трава была вытоптана, и в траве, среди множества разбитых кибиток и оружия, так же во множестве валялись вздутые трупы коней. Рои зеленых мух вились над ними. От тяжелого запаха трудно было дышать. Стаи хищных птиц пировали здесь и при подходе к ним людей тяжело поднимались и перелетали на другие тела. Зажимая пальцами нос, Ратман ходил среди погибших и внимательно всматривался в лица, боясь увидеть среди них близких и знакомых. Погибших было множество. Они лежали и кучно, и поодиночке по всему полю. Особенно много их лежало около разбитых кибиток и телег. У них были выклеваны глаза, растерзаны и разодраны лица. Видимо, сраженье произошло несколько дней назад, и стервятники успели вдоволь попировать. Трупов монголов было мало. Но множество брошенного монгольского оружия, а также множество трупов монгольских коней говорило о том, что их здесь полегло также не мало. Но, видимо, монголы успели убрать своих погибших и лишь кое-где в оврагах остались неубранные тела этих злых и беспощадных воинов. Да, насмерть стояли здесь булгары-сувары, защищая свою землю и семьи. И только лютая смерть смогла заставить их выронить из рук оружие. Многие так и лежали с оружием в руках, крепко сжимая его пожелтевшими пальцами. Ратмана особенно поразила смерть незнакомой девушки, которая и мертвая продолжала сжимать в одной руке щит, а в другой легкую саблю. Острое копье, разбив нагрудное шульгеме, глубоко вошло в ее высокую грудь и так и осталось торчать в ней. Ее черные, как смоль, волосы, выбились из-под островерхой шапочки-тухьи, и рассыпались по жесткой

-------------------------------------------

степной траве. Черная, запекшаяся кровь застыла на ее лице и на одежде. Смерть исказила когда-то прекрасные черты и жестким холодом сковала ее тело. Ратман отогнал от нее назойливых мух и долго всматривался в ее лицо, как бы стараясь запомнить ее навеки. Тогда и поклялся Ратман отомстить врагам за ее погубленную молодую жизнь и за всех других тоже. Несколько дней простояли они на том поле брани, пока не похоронили всех убитых. В одном из погибших он узнал суварского князя. Когда-то судьба столкнула их на Ага базаре, и он тогда несколько дней погостил у него. Так вот где пришлось встретить свою судьбу этому щедрому и гостеприимному человеку...

Ратман вздохнул и попытался отогнать от себя тяжелые воспоминания. Он присел на взлобке и постарался забыться, вслушиваясь в прекрасную мелодию.

«Эх! Запеть бы, или заплакать под эту музыку», — подумал он, глядя на товарищей. Ему остро захотелось хмельного пива, или хотя бы кумысу, и он облизнул пересохшие губы. Воспоминания не оставляли его. Тогда, в прошлое нашествие, больше всего поразила его в татарах та жестокость, с какою они относились ко всему живому. Кладбищенский покой и запустение царили везде, где прошли они. Коварство и бессмысленная жестокость были их оружием. Ратману не один раз приходилось видеть горы, сложенные из человечьих черепов, оставленных ими. Да, много горя принесли чужаки булгарам, много. Сколько людей втоптано в пыль и превращено в прах копытами татарских коней! До сих пор в степи во многих местах встречаются пожелтевшие и высохшие многочисленные кости погибших. И вздрогнет путник, ненароком заехавший в эти места, и постарается быстрее покинуть страшное место, где из высокой травы смотрят в упор пустые глазницы.

Тяжело дыша, сотник поднялся и снова начал ходить взад и вперед по горке, шаркая ногами по земле, вдыхая горький полынный воздух. «Да. безрадостные времена наступают в жизни моих соплеменников. Быть беде, быть великой беде», — сверлила голову тревожная мысль. Перед взором снова встали картины прошлого, когда, словно шакалы, рыскали в поисках добычи по всей степи многочисленные отряды монголов. И не было спасения от них никому и нигде. Неожиданно, как вихрь, налетали они на мирные села и давали волю своему жестокому нраву. Предавали огню и смерти всех, от мала до велика, оставляя в живых лишь красивых женщин и девушек — для утехи и удов

-------------------------------------------

летворения своих диких желаний. Как стервятники, терзали они свои многочисленные жертвы и устраивали шумные пиры и оргии среди неостывших еще трупов. Затупились кривые сабли и большие мечи китайской работы о булгарские шеи. Кровь рекою текла на родную землю. Но еще дымилась кровь и не успевали остыть пожарища в одном месте, как монголо-татары рвались дальше. И гудела земля под ударами тысяч и тысяч копыт. Что заставляло их так неудержимо рваться вперед и вперед? Жажда ли наживы или крови, или же жажда покорения всех и вся?

Ратман стоял наморщившись и чего-то ждал. Он подозвал Алмуша и жестом руки пригласил его присесть рядышком.

- Что будем делать? — спросил он после некоторого молчания.

- Я думаю, нужно перебраться на новое место стоянки пока не поздно, — ответил Алмуш, глядя прямо в глаза Ратмана. — И перебраться нужно вниз, а не вверх по реке.

«Да, ты совершенно прав», — подумал Ратман, а вслух сказал, что нужно только оставить условный знак на месте прежней стоянки. Умолк и погрузился в раздумья. Алмуш сидел рядом и рукояткою саламата теребил длинные гривы ковылей. Далеко в степи, как темные облака, плыли в высокой траве несколько косяков диких лошадей, то ли тарпанов, то ли куланов. Издали создавалось впечатление, что они действительно плывут, а не несутся галопом по огромному морю ковылей. Солнце все выше и выше поднималось по синему небосклону, настоянный на степных травах воздух становился все прозрачнее. Незаметно растаяли кочующие в низинах туманы, и лишь легкая сиреневая дымка продолжала окутывать дальние холмы и перелески. Вдруг, словно сполох в ночи, мелькнула мысль о быстротечности времени, о чем-то таком, от чего заныла душа. Вспомнились в каком-то беспорядке эпизоды из прожитой жизни, приходили быстрые, как вспышки молний, мысли о чем-то очень личном.

Легкий толчок рукояткой саламата вывел его из задумчивого состояния. Он молча проследил за вытянутой рукой Алмуша. Весь огромный холм на той стороне реки и прилегающая к ней равнина были усеяны черными всадниками. На первый взгляд они двигались хаотично в разных направлениях. Но, приглядевшись внимательнее, Ратман понял, что всей этой огромной массой управляет чья-то невидимая и сильная воля. Вот из всего этого хаоса движения начали вырисовываться ровные ряды застывших всадников, вскоре движение на той стороне замерло.

-------------------------------------------

Огромной широкой лентой тянулись ряды всадников и, пересекая холм, обеими концами скрывались за прибрежным лесом. Люди вокруг Ратмана вдруг перестали опасаться, задвигались, заговорили. Кое-кто кинулся к лошадям. Какое-то странное возбуждение завладело вдруг всеми. Словно все сразу решили, что нечего больше таиться.

- Сколько же там туменов? — почему-то шепотом спросил Мантелей, глядя на Ратмана.

- Сколько бы ни было, все будут наши! — с каким-то веселым бешенством ответил Ратман. Он вскочил, не чувствуя тяжести тела, и быстрыми шагами начал выхаживать по горке. Внутри него, распирая грудь и забивая дыхание, закипала адская энергия, которая требовала немедленного выхода. С гибельным восторгом чуял он приближение смерти и явственно ощущал тлетворный трупный запах. Холм за рекою казался ему огромным черепом, из пустых глазниц которого несло могильным холодом.

Каркнул ворон. Ратман резко поднял голову и увидел одинокую птицу, величаво парящую в вышине. «Чует, чует вещая птица большую тризну», — пронеслось в голове. Он ощутил во рту неприятную сухость. «Скорее бы пошли что ли», — подумал Ратман. Его начало угнетать это состояние постоянного ожидания.

Возбуждение стихало. Ратман поглядел на товарищей и, чтобы избавить их от растерянного ожидания, дал команду тронуться на другую стоянку.

- Эх, Яик-кормилица! Щедрая река. Увидим ли еще тебя! — воскликнул кто-то.

Ратман бросил прощальный взгляд в сторону реки, и сердце у него защемило. Сколько беспокойных дней и ночей проведено им здесь, на этом берегу. Другие тоже мысленно прощались с этими местами и с рекой, так как если не умом, то сердцем понимали, что войны не избежать. Слишком уж явной была угроза нашествия. Враги совершенно не прятались и каждый день демонстрировали свою силу. Да и другая стоянка находилась несколько в стороне от Яика. Сначала заехали на старую стоянку и взяли все, что можно было захватить с собою. Ратман в условленном месте оставил знак, по которому связные могли определить, где и на какой стоянке они находятся. Стрела показывала направление, в какую сторону они ушли, а количество палочек перед стрелой показывало, на какой по счету от этой стоянки будут находиться они. Помолились перед дорогой, и вскоре цепочка всадников потянулась на запад.

-------------------------------------------

Темно и тревожно ночью в степи. И хоть горят всю ночь на дальних курганах сторожевые костры и не дремлют верные нукеры, охраняя покой своего господина, но покоя темнику Касыму все нет. В последнее время честолюбивые мысли все чаще и чаще одолевают его. С вечера вдоволь натешившись с прекрасными рабынями и до отвала наевшись жирной баранины, он уснул. Теперь проснувшись, он продолжал лежать на мягких подушках и по привычке предавался сладким мечтаниям. Настоянный на степных травах и в кизячном дыму воздух легко проникал в шатер и щекотал его ноздри. Касым чихнул, потер пальцами нос и, сладко потянувшись, сел на подушки. В тусклом свете светильника качнулась тень — тут же рядом с темником застыла в полупоклоне фигура верного раба. По приказу темника ему принесли холодного кумыса. Шумно отдуваясь, он в несколько приемов осушил посудину. Терпкий кумыс быстро утолил его жажду, и он снова блаженно растянулся на подушках. Ему вспомнился курултай нойонов, собравшийся на берегу Онона. Там было принято решение о начале Великого Западного похода. Где сам Великий и солнцеподобный Бату хан оказал ему великие почести. Он назвал его храбрейшим из храбрейших нукеров и доверил командовать туменом. Касым верил в свою удачу и надеялся, что в скором времени громкая слава о его военных подвигах пронесется по всей степи Великой. Он, мужчина в расцвете сил, верил, что война кончается только с разгромом врага, что он доведет своих нукеров до самого моря. Тогда к его многочисленным табунам коней и верблюдов прибавятся еще, и он станет еще богаче. Будут новые многочисленные рабы и невольницы.

Касым мысленно представил свой, громадный и грозный, тумен. От гордости распирало дух. Десять тысяч отборных воинов, готовых по первому его слову броситься в бой, были под его рукою. Он один был волен решать их судьбу. Сколько горных перевалов, степей и пустынь пройдено им, трясясь в седле — и не перечесть. Сколько было приключений, битв и сражений — и не пересчитать. Сколько втоптано в пыль и превращено в прах непокорных племен — и не пересказать. И вот, в результате всего этого он здесь, на берегу своенравного Яика. Далеко-далеко остались голубой Керулен и быстроходный Онон. В сизой дымке растаял Алтай, за высокими горами осталось родное кочевье, где прошли его детство и юность. Эх! Да что горевать о родине. Для татарина

-------------------------------------------

родина там, где стоит его юрта, где много кормов для его табунов. Его мысли снова вернулись к воинам: «Ну, кто, кто может противостоять его воинам, рыскающим, словно волки в овчарне и наводящим смертельный ужас на все окружающие народы. Нет! Не было в мире и не будет такой силы, способной противостоять татарам». Так думает Касым. Он обвел взглядом внутренности шатра. Возле светильника горбился недремлющий раб. В открытый входной проем шатра заглядывали мерцающие звезды. Касым повернулся на бок, и его мысли потекли дальше. Завтра же с утра он устроит смотр своих войск, после чего даст команду на переправу через Яик. Со всей мощью своего грозного тумена он обрушится на этих жалких булгар. И тогда — трепещите, несчастные! Хватит ждать! И так уже застоялись здесь, поджидая отставшие обозы. Он еще припомнит им прошлый набег. Он еще покарает их за непокорность. Он вспомнил 1223 год. Тогда он был всего лишь десятником и хорошо помнил те события, когда они попали в засаду, устроенную булгарами. Это произошло недалеко от великой реки Атал. С тех пор носит он метку на теле от удара копьем булгарского воина. Потеряв множество нукеров, им тогда пришлось убраться с этих земель. Теперь же с огромным войском он снова стоял здесь. Распаленный мыслями о новом походе, о славе и мщении, он вскинулся, быстро встал и повелел подать ему одежду простого воина. В этой одежде, неузнаваемый, он решился пройти по лагерю. Зябко поводя плечами, вышел из шатра.

Темная ночь черным пологом накрыла огромный лагерь. На небе горели многочисленные звезды. Далеко-далеко на западе бесшумно играли огненные сполохи. И так же, как звезды, на земле мерцали и тлели многочисленные полупотухшие костры. Какие-то неясные тени двигались и качались возле них. Немного постояв перед шатром, Касым двинулся вперед к многочисленным кибиткам и кострам. В некотором отдалении от него шла охрана. Хотя время давно перевалило за полночь, стоял глухой предрассветный час, лагерь не спал. Глухой гул и неясные шорохи постоянно висели над лагерем. Коротко всхрапывая, на привязи бились кони. Звенели удила, и резкое ржание лошадей временами нарушало тишину. Из глубины кибиток доносился плач ребенка, глухие бормотанья и какие-то запахи. Множество воинов спали тут же, на земле, вповалку. Многие сидели около затухающих костров и пили кумыс, вели разговоры, или тянули заунывную, как осенний ветерок, песню. Около одной из кибиток воин плетью наказывал провинившуюся в чем-то невольни-

-------------------------------------------

цу. Другая рабыня сидела недалеко от костра и беззвучно плакала, мотая головой.

Касым шел все дальше — вглубь кибиток. Над головой бесшумно пролетела ночная птица. Где-то утробно ухал филин. Он подошел к огню, где сидел одинокий воин. На появление Касыма он никак не отреагировал. Не поднял глаз, не изменил позы, а продолжал, слегка качаясь, ворошить угли костра. Сотни блестящих искр, извиваясь, высоко взлетали вверх и гасли в темноте ночи. О чем вспоминал или думал он, незрячим взглядом уставившись в огонь? Не поднял глаз он и тогда, когда темник присел по другую сторону костра и грозно глянул прямо в его лицо. За спиною темника — тут же, как тени, застыли телохранители. Кажется, что сама темная ночь притаилась в узких азиатских глазах одинокого воина. Его корично-медное лицо ничего не выражало. Касыму хотелось поговорить с воином, но он пересилил себя и двинулся дальше. В неярком свете костров вспыхивали и гасли медные лица воинов. Тяжелый, богатырский храп доносился со стороны спящих нукеров. «Пусть поспят батыры, пока есть время», — подумал Касым. Завтра же вздрогнет земля от топота множества тысяч копыт, от дикого ржания коней и криков верблюдов, от скрипа множества колес. До самых высоких туч взовьется степная пыль. До самых небес вознесется слава о непобедимых татарах и о нем, храбром и непобедимом темнике Касыме. Это будет удар такой силы, от которого содрогнется и превратится в прах вся Булгарская земля, вместе со всеми ее городами и людьми.

Безжалостное время отсчитывало последние дни Булгарии.

Возле крайней кибитки на темника зарычала собака, но не затявкала, не залаяла, а убралась подальше под повозку. Из кибитки доносился равномерный тихий скрип и чей-то страстный шепот. Касым усмехнулся про себя и проследовал дальше в степь. Пусть трудятся, пусть готовят новых воинов. Мне нужны будут множество воинов, чтобы покорить весь мир и дойти до моря. Он вышел на окраину лагеря и остановился на берегу реки, на яру. Внизу едва слышно шумела вода, а сзади глухо роптал и ворочался, как зверь, огромный лагерь. Тысячи костров, различные шумы и запахи, перебивающие даже горькие ароматы степных трав, говорили о большом скоплении в одном месте огромной массы людей и животных. Степь за спиною казалась темнику большим, темным одеялом, на котором, как яркие цветочки, горели костры. По широкой воде плыли многочисленные звезды. Звезды были сверху, звезды были снизу, а впереди за рекою, до самых мор-

-------------------------------------------

довских лесов и до самых окраин Руси, лежала Булгария. Скоро, очень скоро, он, Касым, станет полновластным правителем этой богатейшей и прекрасной страны. Установит в ней свои порядки и законы. А тех, кто посмеет противиться и не подчиниться татарам, — просто уничтожат или превратят в рабов.

Ему вдруг вспомнилось, как когда-то, давным-давно, он вот так же стоял на берегу Керулена и следил за игрою звезд в темной воде. Сзади неслышно подошла мать и, нежно обняв, повела его в юрту, которая находилась недалеко. Было покойно и тепло на душе. Мир был прост и понятен. Недалеко от юрты, чернея на горизонте, на вершине сырта паслись кони. Вся их большая семья была вместе. Будучи подростком, он уже стеснялся ласк матери, но воспоминания о той ночи и тепле материнских рук остались с ним навсегда. Потом, во время похода, под стенами одного укрепления погиб отец. Сгинули в сражениях два брата. Сестру, красавицу Уртнасан, похитили меркиты. С течением времени боль потерь притупилась, и он почти забыл своих близких. Но почему-то сейчас и здесь, на берегу совершенно чужой и незнакомой реки, он вспомнил о них.

Касым повернулся, и зябко передергивая плечами, направился обратно в лагерь. Что же заставило его в эту ночь покинуть теплую постель и скитаться по лагерю? Желание ли убедиться в чем-то самому и утвердиться в каких-то мыслях? Или все-таки маленький червь сомнения в успехе похода? Нет! В победе похода он не сомневался, и все-таки что-то беспокоило его. А что, он и сам затруднялся ответить.

После возвращения в шатер, несмотря на глубокую ночь, он приказал позвать к нему ученого-звездочета. Зажгли еще несколько светильников. Темнота отступила за пределы большой палатки. Звездочет вошел в сопровождении нукеров, с достоинством поклонился и выжидающе застыл недалеко от темника. Хозяин пригласил его сесть и указал место на кошме, напротив себя. Их разделял теперь только светильник и серебряный кувшин с кумысом. Рядом с кувшином стояли два золотых кубка, и пламя светильников играло на них. Касым наполнил оба кубка, один из них протянул гостю. Повинуясь легкому взмаху ладони нукеры покинули шатер. Они остались только вдвоем. В полной тишине и при дрожащем свете светильников, не спеша пили кумыс. «Постарел, заметно постарел», — подумал темник, в упор глядя в лицо звездочета. Да и то сказать, сколько лет уже скитаются они вместе.

-------------------------------------------

Звездочет молчал. За много лет он тоже неплохо изучил характер темника. Он ждал, когда властитель заговорит первым.

- Скажи-ка, почтенный Умар, — обратился к нему наконец темник, -снится ли тебе твой далекий Хорезм?

- Да, снится, мой повелитель, — ответил после короткого раздумья Умар.

- И что тебе снится?

- Я почему-то вижу себя чаще всего маленьким, вижу наш сад и слышу журчание теплых арыков. В последний раз видел маму. Она звала меня домой.

- Я сегодня тоже почему-то вспомнил маму, — задумчиво вымолвил Касым. После некоторого молчания он поднял голову и, глядя прямо в лицо Умара, вымолвил. — А скажи-ка, многоуважаемый, смотрел ли ты ночью на звезды?

- Да, мой повелитель, смотрел.

- И что говорят, о чем вещают звезды?

- Можешь не сомневаться, поход будет удачным, все враги будут повержены, — ответил Умар и, не выдержав прямого взгляда темника, опустил голову.

- Ты чего-то не договариваешь?

- Позволь мне не ответить, мой повелитель.

- Нет, не позволю! Говори — что думаешь!

- Хорошо мой повелитель, — ответил Умар после небольшой паузы. — Только ты не гневайся после...

- Говори, не бойся!

Умар вздохнул и, отхлебнув немного кумыса, негромко начал:

- Приснился мне недавно чудный сон, мой повелитель. Стою я один посреди широкого поля, на вершине невысокого кургана. А кругом так и волнуются, так и волнуются высокие ковыли, блистая тусклым серебром. И бегут, и бегут призрачные волны за дальний горизонт, где, так же волнуясь, играет знойное марево. И сливаются эти две реки где-то далеко-далеко, где сверкает яркая молния на фоне темного неба. И смотрю я: катятся по полю, подпрыгивая, как ягнята, многочисленные шары перекати-поле, и пропадают где-то там, далеко-далеко, где сверкает молния. «Река времени, река времени», — шепчут то ли травы, то ли ветер. И не понять мне, вода ли плещется у самых моих ног, или ковыли стелятся. И все так призрачно и зыбко. Я хочу дотронуться до этих волн и не ощущаю их, — Умар отхлебнул еще кумыса и неторопливо продолжил. — И плывут по этой реке многочисленные косяки различных животных. По небу

-------------------------------------------

проносятся призрачные стаи каких-то птиц. Легкие облака, как белые барашки, тоже торопятся за ними. И все плывут в одну сторону, туда, где сверкает молния. И с каждым ударом молнии часть этой реки отсекалась и пропадала где-то. «Река жизни, река жизни, река времени», — слышался таинственный шепот. И не понять мне было, кто это говорил.

Касым сидел молча и внимал говору звездочета. Не дотрагивался он и до посуды с кумысом. Умар продолжал:

- Видел я множество воинов мне знакомых, плывущих по этой реке, которые не узнавали меня. И я тоже как бы знал и в то же время не узнавал их. Я окликал их, а они не отвечали. Это было так странно и так мучительно больно для меня...

Умар замолчал. Подумав немного и осушив посуду с кумысом, Касым прямо через светильник наклонился близко к Умару и спросил:

- Ну и что означает твой сон, мудрейший?

- Я поговорил и посоветовался с толкователем снов Хабибом. Он мне ответил, что все мы смертны в этом мире, мой повелитель...

- Какое отношение имеет твой сон ко мне?

- Можно сказать, никакого отношения, или почти никакого, мой повелитель.

- Не юли, старик, говори прямо, хватит мудрствовать! — неожиданно громко рыкнул темник.

- Хорошо, мой повелитель, только не обессудь и не гневайся после.

- Говори, старик, не тяни, не томи душу!

- Говорю же я, что расположение звезд благоволит нам в этом походе. И в то же время этот сон. Дело в том, что и ты был среди тех воинов, плывущих по реке времени. мой повелитель. И меня тоже какая-то неведомая сила затянула в этот водоворот.

Умар замолчал. Молчал и Касым. Через некоторое время, словно очнувшись, темник грозно взглянул на звездочета и спросил:

- А скажи-ка, мудрейший, почему ты сразу не рассказал мне об этом сне?

- Я знал, что ты обязательно позовешь меня перед походом, мой повелитель, и ждал этого часа.

- О, лживый и хитрый старик! Как ты умеешь быть надоедливо мудрым. Довольно! Хватит, убирайся отсюда!

- Слушаюсь, мой повелитель, — ответил Умар и, для его

-------------------------------------------

возраста, неожиданно легко поднялся и, как тень, выскользнул из шатра.

Касым еще долго не мог успокоиться. Он все вышагивал взад-вперед по огромному шатру. Разные мысли теснились в его голове. Все не шел из головы этот странный сон звездочета. В открытый проем шатра заглянул робкий рассвет. Почувствовав усталость, темник прилег на кошму и незаметно для себя быстро заснул.

Когда Касым проснулся, было уже светло. Снаружи доносился глухой и привычный для ушей шум огромного лагеря. Позавтракав, предводитель приказал собрать к нему всех тысяцких и после короткого совещания объявил, что будет смотр войск. Ему подвели коня, и в сопровождении верных нукеров он направился к большому сырту, возвышающемуся над равниной. Солнце поднялось уже высоко, с широкой равнины исчезли сизые туманы. Трава стояла стеною, еще не примятая и не вытоптанная копытами. Темнику постелили кошму, и он, подогнув ноги, важно уселся на нее. Рядом с ним высоко и гордо развевался бунчук, знак его власти. Сзади замерли верные нукеры. Внизу разворачивалась его армия. Ох, как любил он устраивать военные смотры. Глядя на огромную массу конных воинов, на отточенность и слаженность их действий, он чувствовал свою силу и волю над ними. По одному только его знаку всё это полчище могло ударить по врагу — или клином, или лавиной — справа или слева. Могло, обтекая с обеих сторон, зажать врага в кольцо. Могло во время бешеной атаки вдруг повернуть коней назад, имитируя отступление и, завлекая противника в устроенную ловушку, добиться победы.

Вот по знаку темника ударил большой барабан, и огромная толпа воинов пришла в движение. Широкой лавой неслись они к сырту, где располагался их предводитель. Слитный гул пошел по земле, как во время горного обвала. Никла трава перед грозной лавиной. Неотвратимо, как морской прибой, с шумом и гамом накатывалась конница. Кажется, в мире не было силы, чтобы остановить эту бешеную волну. Казалось, что гнулись даже деревья и упругий воздушный щит двигался перед лавиной, заставляя трепетать каждую былинку и листочек. В страхе разбегались в разные стороны дикие звери и птицы. Прятались в щели и норы грызуны, а те, которые не успели убежать или спрятаться, гибли под копытами коней. Ослепляя взор, сверкают многие тысячи кривых сабель. Целый лес копий угрожающе надвигает-

-------------------------------------------

ся на сырт. Но вот снова ударил барабан, взметнулись вымпелы, и всадники начали круто заворачивать коней. Через некоторое время эта же лавина неудержимо неслась назад, оставляя после себя полегшую траву и горячий запах конских тел. Снова ударил барабан. Всадники повернули коней и стремительным клином понеслись на сырт. Издали они были похожи на бурный поток, внезапно прорвавший плотину. Вот острие клина достигло основания сырта и, разделившись на два рукава, начало с обеих сторон обтекать сырт. В нос темника шибануло острым запахом кожи и лошадиного пота. Глаза его горели. Эти знакомые с детства запахи будоражили воображение и горячили кровь. Его снова начали занимать тщеславные мысли. Может быть, скоро, после успешного завоевания Булгарии, он станет ильханом Булгарского улуса. Тогда он покажет всем, на что он способен и чего стоит. Сам Бату хан благоволит к нему. Он быстро встал. Словно орел обозревал он с высоты свое воинство. Да. каменисты, скользки и туманны пути к высотам жизни. Но он их все преодолеет и достигнет желаемого. Пределом его мечтаний было получение любыми путями и средствами звания ильхана.

Конники продолжали обтекать сырт с обеих сторон. Временами казалось, что им не будет конца. Сырт казался зеленым островком среди бурного потока. Снова и снова грохотал барабан. Взлетали и падали вымпелы. В разных направлениях с быстротою ветра передвигались конные отряды. Вскоре вся равнина стала похожа на распаханное поле. Комья земли взлетали из- под конских копыт. Над равниной поднялось рыжеватое облако пыли. Временами из облака вырывались конные отряды и снова скрывались в нем. Слитный гул, как от камнепада в горах или от шума падающей с большой высоты огромной массы воды, постоянно доносился из чрева пыльного облака. Иногда из общего гула ясно были слышны и отдельные звуки: храп лошадей, дикие крики, звон оружия или дробный перестук копыт. Казалось, что воины сражаются с действительным врагом, а не имитируют атаку.

Но вот взревели огромные трубы, привезенные из Мерва или Хорезма, и пыльное облако начало постепенно оседать. Из марева начали вырисовываться стройные ряды всадников. Это было величественное зрелище. От подножия сырта до самой дальней окраины огромного поля тянулись ровные ряды воинов. Скрытая мощь, напор и стремление чувствовались в их застывших рядах. От гордости за себя, за своих воинов у Касыма распирало дух. Он хотел, чтобы это величественное зрели-

-------------------------------------------

ще увидели другие. Касым захотел как-то особо отметить начало похода и приказал доставить сюда многочисленных рабов и пленников. Повелел тысяцким подтянуть отряды поближе и расположить их вокруг сырта. Сам сел на коня и с высоты зорко, как орел, обозревал свое воинство. «Да... засиделись мои батыры на одном месте, застоялись под ними кони, — подумал он. — Давно уже разведаны броды через Яик и остается дать только команду». Главный кош останется здесь же, а он вместе с воинами, налегке, двинется вглубь земли Булгарской. Но прежде чем двинуться, надо дать воинам почувствовать вкус крови, возбудить в их душах звериную ярость. С этой целью он решил перед всеми воинами предать смерти несколько десятков рабов и пленников.

Унылой цепочкой тянулись обреченные. Легкий ветерок трепал их лохмотья. Они были худы и истощены. Многие были в деревянных колодках. Они прекрасно понимали свою обреченность и покорно шагали навстречу судьбе. «Дармоеды, ничтожества, все равно от вас нет никакой пользы», — подумал Касым, глядя на несчастных. Среди доставленных было несколько женщин, уличенных в неверности. С пленников сняли колодки и нескольких из них поставили на колени на краю взлобка. К ним тут же подошли несколько воинов, в руках которых находились большие, тяжелые мечи с широкими лезвиями. Они стояли наготове и ждали только команды.

Один из несчастных, седоголовый, жалкий старик полов- чанин, оказался совсем слабым и с колен упал на четвереньки. Подняв похожую на одуванчик голову, он всматривался в окружающее беззлобным, всепрощающим взглядом. Равнодушное солнце с недосягаемой высоты взирало на действия людей и пригревало плешину старика. Ласковый ветерок, тот, что шел, может быть, с его родимой стороны, нежно касался его лица и шевелил седины. О чем думал он в свой смертный час? Какие мысли проносились в его так много повидавшей голове? Но тут быстрее молнии сверкнул меч, и голова старика, как перекати- поле, покатилась с холма.

- Так будет со всеми, кто не подчинится татарам! — крикнул Касым, привстав на стременах. Он слышал одобряющий гул и выкрики его окружающих. Видел их глаза и понял, что они жаждут зрелищ. Вот еще несколько голов покатилось с холма. Громкий рев прокатился по рядам воинов.

Подвели другую партию пленников, их тоже поставили на колени. Неожиданно у одного из несчастных хлынула из носу

-------------------------------------------

кровь, и он, потеряв сознание, рухнул на землю. К нему сразу же подскочил один из воинов и, задрав голову бедняги назад, спокойно перерезал ему горло так, как он привык резать баранов. Снова сверкнули мечи, и очередные головы, подпрыгивая на неровностях почвы, покатились с холма. Снова и снова подводили пленных. Снова взлетали и падали мечи. И летели головы, катились к подножию холма, застревали в ложбинах и в высокой траве. Крики, стоны и вопли несчастных разносились далеко вокруг.

Вот подвели женщин. Одна из них особенно яростно сопротивлялась. Она царапалась, кусалась и отбивалась, как только могла. Один из воинов намотал ее длинные волосы на руку и рывком уронил ее на землю. Все ее существо сопротивлялось насилию. Ее тело трепетало, извивалось, кричало. Оно хотело любить, рожать детей, хотело жить. Оно никак не хотело воспринимать такого неестественного конца. Защищаясь, женщина подняла руку — воин ударом меча отсек её. Она дико закричала и, кажется, этот вопль достиг до самых небес. Но не достиг он до сурового сердца воина. Он ударил ее плашмя мечом, оглушил и спокойно отрезал голову. Потом, подняв отрезанную голову высоко над своею головою и немного подержав, швырнул с холма вниз. Голова покатилась и застряла в ложбинке, широко раскрытые глаза, не мигая, смотрели на солнце.

Среди пленных началась паника. Они начали разбегаться в разные стороны. И тогда началось избиение несчастных. Безоружные, они не могли даже защищаться. Их били, кололи и резали там, где настигали. Только и были слышны дикие крики, стоны и вопли, звон и лязг оружия.

Через некоторое время все было кончено. Свежая кровь хлестала из поверженных тел и щедро орошала степные травы. Почуяв кровь, откуда-то налетели зеленые мухи и густо облепили тела павших людей. От отвращения темника едва не стошнило, и он дал команду покинуть всем это место. Войска, как вешние воды, отхлынули от холма, и вскоре только груда обезображенных тел осталась лежать здесь навсегда.

Двигаясь обратно, Касым обдумывал свои дальнейшие действия. Внезапно у него в животе возникла какая-то колюще-ноющая боль. Он удобнее уселся в седле, и боль на какое-то время оставила его, но через некоторое время снова вернулась. Он ехал согнувшись, крепко прижав руки к животу. Кажется, боль прошла, однако вскоре резким уколом напомнила о себе. Тем-

-------------------------------------------

ник охнул и беспомощно завертел головою из стороны в сторону. Все было как надо. Верные нукеры неотступно следовали за ним, и кажется, ни о чем не догадывались. Впереди, совсем уж невдалеке, замаячил лагерь. Войска, нещадно пыля, двигались туда же. Повинуясь позыву, темник бросил коня и отбежал в густые заросли чилижника и бобовника. Долго кряхтел, освобождая свой жирный живот. Прямо перед его носом слегка качался куст чилижника с густой сеткой паутинки. В паутинке застряла муха и жалобно звенела. Паучок, деловито работая задними лапами, обматывал муху в паутинку. Временами он покидал свою жертву и снова возвращался к ней. Да, жизнь шла своим чередом. Сильный поедал слабого. Все у них как у людей, отрешенно подумал Касым. Ярко светило солнце. В поднебесье заливались жаворонки. Ветерок трепал гривы ковылей. Мир был прост, понятен и прекрасен. Касыму стало легче, и он благополучно добрался до лагеря. С выступлением решил несколько подождать, пока не поправится его здоровье. Он отказался от пищи и велел постелить ему в холодке, под открытым небом.

Вечерело. Красный диск солнца уже коснулся линии горизонта. Вдали, в вечернем дыму бешеным галопом неслись около десятка всадников. Два передних всадника шли в некотором отрыве от основной массы, и издали невозможно было понять, погоня ли это, организованная кем-то, или скачет чей-то дозор. Вот всадники с быстротою молнии пересекли солнечный диск и вскоре скрылись из виду. «Да. довольно-таки многолюдно стало в некогда пустынной и малонаселенной степи, — подумал Алман, беспокойно оглядывая степь. — Как бы не нарвался Хасан на врагов, — тревожно вспомнил он о молодом связном, посланным им на прежнее место стоянки. — Господи! Спаси его от всех бед и напастей».

Алман довольно долгое время находился здесь в одиночестве. Вот уже два дня прошло с тех пор, как они покинули прежнее место стоянки. И все это время какая-то неясная тоска томила его. Он и сам не мог бы объяснить, что это было. Тоска ли по женщине, или по дому вообще. Или это было предчувствие чего-то неизбежного и страшного. Все чаще хотелось ему уединиться, и при первой же возможности он оставлял товарищей и уходил далеко в степь. Тоска, зеленая тоска, как ржа точила его сердце. Вот и сегодня выехал он далеко в степь, чтобы развеять

-------------------------------------------

тоску по седым ковылям и горьким полынникам. Но пыльная седина ковылей навевала еще большую тоску на его сердце, и он не знал, куда бежать от этой злой беды-кручинушки. Солнце уходило за горизонт. И так же, как солнце, незаметно уходила молодость. Гасла гладь реки, и в высоких камышах, стоящих стеною по берегам, рыдала одинокая птица. От реки, от широких сырых лугов надвигалась прохлада. По оврагам и лощинам незаметно крались сумерки. Скоро, очень скоро зажгутся бесчисленные звезды и застынет степь в тяжелой дремоте. И в окружении трепетных звезд поплывет над степью одинокая луна, заливая все вокруг мертвенным, неверным светом. И заколышутся над водою неясные тени, то ли духов, то ли туманов. Наблюдая за угасанием дня, Алман постоял еще немного и потом, словно очнувшись, бросился к застоявшемуся в путах коню. И вскоре он, как птица, летел над вечерней степью. Только дробь копыт звенела в ушах и встречный ветер приятно холодил горячую грудь. Вместе с ветром куда-то улетала и печаль. Его неудержимо тянуло к товарищам, и он все торопил и торопил коня.

В лагере все было спокойно. Над жарким костром в котле булькала каша. Около котла хозяйничал Улатимер. Большой деревянной ложкой он зачерпнул немного каши и пробовал ее на вкус. Только сейчас, почувствовав ароматный запах горячей каши, Алман понял, как он проголодался.

- Это что ты там готовишь? Над чем колдуешь? — спросил он у кашевара, весело заглядывая в его лицо. От его тоски-печали не осталось и следа. Приятный запах и вид готовой пищи действовали на него возбуждающе.

- О-о, ужин у нас сегодня будет царским, — отвечал Улатимер, в белозубой улыбке растягивая тонкие губы. Он ловко откинул рогожу, прикрывающую плетеную корзину, и рукою поманил Алмана.

- Что это такое? — спросил Алман, с любопытством заглядывая в корзину.

- Нет, ты только посмотри, посмотри лучше, — тараторил Улатимер, тыкая пальцем в уже сваренные и готовые к употреблению куски мяса. — Смотри, какого петушка завалили. Ох, и здоровый же был дудак, — говорил он, захлебываясь от восторга.

Алман усмехнулся и одобрительно похлопал его по плечу. Вскоре все расположились вокруг снятого с огня котла и дружно заработали деревянными ложками. Алман ел с удовольствием, дуя на обжигающе горячую кашу. Хлеба не было, вместо него

-------------------------------------------

употребляли лепешки. Запивали кислым кобыльим молоком или чаем, заваренным на местных травах.

«Хорошо-то как», — подумал Алман, блаженно растягиваясь на кошме после сытного ужина. Его неудержимо потянуло ко сну. Сквозь дрему Алман слышал, как недалеко хрумкают лошади, как о чем-то переговариваются товарищи, как возле самого уха тихо-тихо шепчется в ковылях теплый ветер. «Надо бы отдать кое-какие распоряжения», — вяло подумал он, но тут сон окончательно сморил его. Видимо, он сильно устал, так как спал крепко и никаких снов не видел.

Проснулся он уже далеко за полночь. В воздухе заметно посвежело. Порывистый ветер с шумом раскачивал невидимые во тьме деревья. Ни одна звездочка не блестела на небе. Враждебная ночь тяжелым, темным покрывалом накрыла землю. Алман откинул кем-то заботливо накинутый на него чапан и поднялся.

- Эй, кто не спит! — крикнул он в темноту, стараясь перекричать шум ветра.

- Мы здесь! — отозвался кто-то из густого мрака. Нашарив в темноте колпак, Алман двинулся на голос.

- Где вы там! — еще раз крикнул он.

- Здесь мы, под деревьями, — отозвался тот же голос.

Поддерживая бьющуюся об ноги саблю, Алман направился

к деревьям.

- Волчья ночь, воровская ночь, — бормотал он под нос, двигаясь в полной темноте. Вскоре он был уже под сенью деревьев. Здесь находились Яван и Алмуш.

- Где остальные, где лошади? — спросил Алман.

- Все находятся в шалашах, а лошади привязаны, — ответил Яван.

- Наверное, будет гроза, надо бы укрыть продукты, — сказал Алман.

- Мы уже позаботились об этом, — ответил Алмуш.

Они некоторое время постояли, молча слушая вой ветра и вглядываясь в темноту. Где-то с треском ломались сучья. Несколько раз прокричала вспугнутая бурей птица.

Неожиданно сверкнула яркая молния и, сотрясая землю, ударил гром. И началось. Ослепляя глаза и на миг освещая всю землю, одна за другой вспыхивали и гасли молнии. Казалось, что от ударов грома сотрясается вся вселенная. Раскаты грома, как горные обвалы, следовали один за другим. Вскоре послышался шум падающей воды, и через некоторое время ливень обрушил

-------------------------------------------

ся на беззащитных людей. Все бросились к шалашам. Струи дождя больно хлестали по лицам. В темноте Алман споткнулся и грохнулся на землю. Чертыхаясь, он вскочил и, прихрамывая, побежал дальше. Вспышки молний острым мечом раскалывали небо, освещая на миг бегущих людей, косые струи дождя, блестящие от влаги деревья и жмущихся к ним лошадей. Алман заскочил в первый же шалаш, находящийся с краю. Сердце его колотилось.

- Кто тут есть? — спросил он в глубину шалаша.

- Нас тут четверо, Сементер, Малай, Кашан, и я — Аврам, — ответили ему из темноты.

- Чего не спите? — спросил Алман.

- Да вот гроза разбудила всех, — ответил Аврам.

Дождь хлестал как из ведра. В шалаш начала просачиваться вода. Кто-то негромко выругался. Кто-то задвигался, ища место, где суше, куда не попадала вода. Алману за шиворот попало несколько холодных капель. Он переместился в сторону, но и там тоже капало. Только сейчас Алман почувствовал, как саднит колено и болит левая кисть. Видимо, при падении он ударился коленом об землю и подвернул руку. Осторожно ощупал колено, уселся удобнее и уставился в открытый проем шалаша, в темноту. Сколько просидел он так, погруженный в свои мысли? Но вот в очередной раз со страшной силой ударил гром, и Алман вздрогнул от испуга. Кто-то вскрикнул у него за спиною. Тревожно заржали кони. И в тот же миг дерево, расположенное напротив шалаша, со страшным треском раскололось и вспыхнуло огнем. Огненная стрела упала с неба и поразила одинокое дерево и привязанную под ним лошадь. Некоторое время все оцепенело смотрели на горящее дерево. Потом двое, несмотря на ливень, побежали к лошадям.

Через некоторое время дождь начал утихать. Все глуше слышались раскаты грома. Гроза уходила на восток. Вскоре только дальние сполохи говорили о том, что где-то далеко-далеко еще продолжается дождь. Ветер утих. Наступила полная тишина, которая бывает только перед рассветом. Все промокли и озябли. Люди с нетерпением ждали восхода солнца, чтобы поскорее согреться в его благодатных лучах.

Рассвет наступал незаметно. Томительно долго тянулось время. Сначала побелело на востоке. Потом эта белизна начала розоветь. Тьма сменилась сумерками. Все отчетливее начали проступать контуры деревьев, холмов и оврагов. Вот загорелись золотом

-------------------------------------------

края дальних облаков, и вскоре все небо на востоке заполыхало трепетными красками. Из-за дальних холмов, из-за края земли, ударили первые лучи, и показалось солнышко. Вот оно уже оторвалось от линии горизонта и торжественно и величаво начало подниматься выше и выше по вымытому дождем небу. Наступил новый день со всеми его заботами и тревогами. Люди собрались вокруг убитой лошади. Еще чадило пораженное молнией дерево. Еще не успел застыть труп животного. Некоторые предлагали снять с него шкуру, а мясо использовать на еду.

- Не пропадать же добру зря, — говорил Улатимер, размахивая руками. Кажется, он нисколько не был огорчен случившимся. Только Алмуш был расстроен больше всех. Это его лошадь лежала под сгоревшим деревом.

- Как же теперь я буду без коня? — сокрушался он. В бескрайней степи не мерены расстояния и без коня очень и очень трудно человеку. Он чувствовал себя несчастным и обделенным, как будто бы кто-то отрезал ему крылья. Несколько человек начали свежевать павшую лошадь. Алмуш, чтобы не видеть этого, отошел в сторонку и скрылся за деревьями.

Солнце все жарче пригревало землю. Распаренная и разогретая земля дымилась. Легкие и прозрачные испарения тянулись вверх, образуя кое-где в низинах призрачные облачка. Дымилась одежда на людях. Они радовались теплу, пению птиц и жизни. Прославляя жизнь, в поднебесье заливались жаворонки. И только Алмуш ходил как неприкаянный. Потеря боевого коня казалась ему ни с чем не сравнимым, огромным бедствием. Не притронулся он и к кускам мяса, сваренным на обед. Удовлетворился одними лепешками, запивая их горячим чаем. Из-за того, что не было сухих дров, пищу приготовили лишь к обеду, когда солнышко высушило натасканный хворост.

- Эх, достать бы мне коня, темного как ночь, быстрого как ветер, да еще оружие и доспехи в придачу, — мечтательно произнес Алмуш, растягиваясь на ковылях после трапезы.

- Зачем тебе все это? — спросил его Малай.

- Сам подумай, ну какой же я воин без коня, да и перед девушками охота похвастаться в деревне.

- Ну, это-то проще простого, — вмешался в разговор Семен- тер, — завали какого-нибудь знатного ордынца, и вот тебе и конь, и оружие.

- Легко сказать, вон говорят, что они людей едят. Помните, и наш сотник рассказывал нам об этом. Когда он находился у

-------------------------------------------

них в плену, он лично видел, как они возят, привязав к седлу человечьи руки, ноги, а то и голову, — ответил Алмуш.

- Ну уж, если ты такой храбрый, что же тогда вспоминать о девушках, — сказал Малай, с веселой ухмылкой глядя на Алму- ша. — С тобою ни одна девушка и рядом не встанет, если ты ее не сможешь защитить.

- Ну, девушек на всех хватит, — весело ответил Алмуш.

Этот разговор положительно повлиял на него и каким-то

странным образом пробудил в нем уверенность, что все у него будет хорошо. В памяти мелькнуло, как он с девушками из родной деревни ходил в соседнюю деревню на праздник агатуй. Как пили кумыс и пиво, ели блины с медом и пироги. В это время к ним подошел Кашан и тоже включился в разговор:

- О чем речь, про что говорим? — спросил он, поочередно заглядывая каждому в лицо.

- Да вот, Алмуш жениться хочет, — ответил, закатываясь смехом Малай. — Он один хочет поехать в орду и умыкнуть кызымку,

- заливался Малай, показывая пальцем в сторону Алмуша.

- Врет он все, врет! — крикнул Алмуш и, ударив Малая по вытянутой руке, сцепился с ним в шутливой схватке.

Пока эти двое катались по земле, другие стояли и подзадоривали то одного, то другого, давая им различные советы и подкалывая шутками. Вскоре забияки отстали друг от друга. Запыхавшиеся и раскрасневшиеся, озорно поглядывая друг на друга, они уселись рядом и рассмеялись. Отдышавшись, Алмуш потянулся с хрустом и с сожаленьем вымолвил:

- Эх, не хватает мне моего тезки, Алмуша старшего. Сыграл бы он нам на волынке, повеселил бы нас. Зря сотник оставил его на старой стоянке, — сокрушался он. — И Ахчура, и Буранбай кураист тоже там остались. Ведь это несправедливо, все музыканты там, а у нас ни одного.

- Хватит ныть, займитесь лучше делом! — сказал, подойдя к ним Алман.

- Дядя Алман, — обратился к нему Малай, снизу вверх заглядывая в его лицо, — может, зря разделил нас сотник? Вместе легче было бы выживать.

- Может быть, ты и прав, не мне судить, а пока идите и займитесь делом.

- А что делать-то? — спросил Алмуш.

- Нужно просушить промокшие продукты, помочь Улати- мерю и Саргуну, они там готовят мясо. Займитесь лошадьми или

-------------------------------------------

хотя бы стрельбой из лука по цели, и то польза будет! — уже резко добавил Алман. Его раздражала беспечность юнцов. Малай и Алмуш встали и пошли к лошадям. «Чего это я так раздражаюсь беспричинно, — подумал про себя Алман. — Вот и с ребятами повел себя несдержанно. Может быть, последние дни живем мы спокойно. Может, завтра кого-то из нас уже не будет в живых, а я так...». Что-то томило его. Он почти физически ощущал эту тяжесть. Может, долгое отсутствие связного и неопределенность положения так угнетающе действовали на него? Этого он и сам не смог бы объяснить. «Может, прав Малай, может, действительно не стоило нам разделяться? Нет, Ратман прав, — тут же возразил он сам себе в мыслях. — Он знает, что нам хоть вместе, хоть порознь не устоять против ордынцев, и поэтому он, видимо, хочет хоть кого-то сохранить в живых. Может, лучше всего было бы сняться с лагеря и своевременно уйти вглубь своей территории? Но кто же тогда предупредит людей — куда и в какую сторону двинется орда?»

Ах, думы, бесконечные думы. Совсем одолели они Алмана. Нет от них спасенья ни днем, ни ночью. Только в тревожных снах можно хоть на короткое время освободиться от них. Да и то не совсем. Бередят они душу различными сновидениями.

Алман решил сводить коня на водопой. Благо, речушка протекала совсем недалеко, всего лишь под холмом, на котором они расположились. Он подошел к коню и начал распутывать вороного. Назойливые мухи и слепни не давали покоя животному. Бедный конь беспрестанно мотал головою, хлестал себя длинным хвостом и дрыгал ногами, отбиваясь от полчищ кровососов. Почуяв седока, конь так и заплясал под Алманом. Он подъехал к Малаю и Алмушу, которые занимались стрельбою из лука. Не слезая с коня, он некоторое время наблюдал за стрелками. Хищные стрелы с коротким чмоканьем впивались в ствол дерева. Иногда ребята мазали, и стрелы, минуя дерево, терялись в высокой траве.

- А ну-ка увеличьте расстояние вдвое и попробуйте с этого места пострелять, — потребовал он.

Ребята переглянулись и без слов повиновались. И вот снова фыркнули у самого уха тугие тетивы, и очередные стрелы стремительно понеслись к цели. Но теперь чмокали они значительно реже.

- А ну-ка, дай я попробую, — сказал Алман, протягивая руки к Малаю. Тот молча отдал ему лук и колчан со стрелами. При

-------------------------------------------

норавливаясь к чужому оружию, Алман сначала с места пустил несколько стрел в цель. Первая стрела лишь слегка поцарапала дерево и понеслась дальше. Но вторая и третья уже уверенно впились вствол.

- Теперь повесьте деревянный щит на дерево, а я попробую с ходу, с налета попасть в цель, — сказал Алман. Он отъехал на достаточное расстояние и начал готовиться к стрельбе. Две стрелы зажал в зубах, а одну положил на лук. Потом несколько раз поднял коня на дыбы и с места в карьер понесся к цели. С различных расстояний и в короткий миг он пустил три стрелы. Все они попали в цель, чем немало удивил он ребят.

- Вот это да! Вот это мастер! — восхищались они.

Потом Алман велел напоить лошадей. Он ехал, несколько отставая от товарищей, наблюдая, как Малай и Алмуш горячили коней. Смотрел, как на ходу они бросали и ловили копье. Как волчком крутились на конях, играя на солнце саблями. Им нравилось быть молодыми, показывать друг перед другом свое удальство и лихость. «Эх, и хорошие же воины получатся из них», — подумал Алман, в душе завидуя их молодости и бесшабашности. Тут до его слуха донесся клекот стервятника. Впереди, чуть в стороне, на большом камне-песчанике, одинокий стервятник терзал добычу. Наверху парили еще несколько птиц. Охраняя свои колонии, на ближайшем пригорке застыли, как истуканы, многочисленные сурки. Стервятник не улетел, а только хищно покосился на конников, когда они проезжали мимо.

Кони тесно сгрудились на водопое. Алман, насвистывая, поил своего верного друга, наблюдая, как с мягких губ коня сбегают светлые капли. Также тихо, насвистывая, поили коней Малай и Алмуш. Алману вдруг представилось, как много-много лет назад другие воины также поили коней на берегу этой безымянной речушки. Как высоко в небе кружились стервятники, высматривая добычу. Как в тревожном ожидании застыли сурки. Как с высоты струился такой же зной. Как звенела мошкара и манили воинов синеющие дальние дали. Представилось, как в другом лагере другие воины, враждебные этим, также поили коней. Как изнывали они от зноя, также тосковали, глядя на синеющий горизонт, влекомые вдаль неизвестностью. Из раздумий вывел его голос Алмуша:

- Эх! когда же добуду себе я коня? — сокрушался он, ласково поглаживая по шее чужую лошадь.

- Да не сокрушайся ты так, добудем мы тебе аргамака, — за

-------------------------------------------

верил его Алман, сочувственно похлопывая товарища по плечу. — Вон, недалеко отсюда кочуют башкиры, можно наведаться к ним и купить, или обменять на что-нибудь хорошего коня.

- Нет, мы изловим для него в степи дикого кулана или тарпана, а может быть и верблюда, пусть катается на горбатом, — добавил Малай, с насмешкой взглянув на Алмуша.

- Ах, ты опять с насмешками! — крикнул Алмуш и, зачерпнув ладошками воду, брызнул на Малая. Тот, заливаясь смехом, вскочил на коня и был таков. За ним же умчался и Алмуш.

Вскоре и Алман не спеша последовал за ними. Передвигаясь, он внимательно осматривал степь. Сонно, тихо и пустынно кругом. На огромном пространстве не заметно никакого движения. Кажется, все уснуло под душным зноем. Только вдалеке горячий воздух, непрерывно волнуясь, струится за горизонт. В белесом небе плавится солнце и уже ничего не напоминает о ночной грозе. Алман направился к Саргуну и Улатимеру, которые все еще возились с мясом.

- Вот, почти закончили, — сказал Саргун, показывая на плетеную корзину с круто засоленными и тонко нарезанными кусками мяса. — Теперь надолго хватит.

Чуть в стороне, на рогоже, лежали отделенные от мяса крупные кости. Улатимер холстиной отгонял назойливых мух, которые так и вились тут.

- Эти мослы сварим на ужин. Ох, и вкусный же получится шюрбе, — молвил он, широко улыбаясь.

Алман, достав из переметной сумки сушеную рыбу, пристроился под деревом. Некоторое время он наслаждался, смакуя во рту соленые кусочки. Потом, незаметно для себя, задремал. Очнулся он стука копыт. Это Алмуш и Малай пригнали лошадей с водопоя. Алман вытер вспотевший лоб, поднялся и направился к дереву, где на веревочке висел медный кумган. Наклоняя кумган одною рукою, он второю рукою плеснул водички на грудь. Вымыл лицо и намочил голову. Стало вроде бы свежее. В это время прибежал Кашан. Он находился на страже и наблюдал за местностью.

- Скачет, кто-то скачет к нам! — запыхаясь, выговорил он.

Все побежали на взлобок. Отсюда было видно, как внизу

вдоль речки скачет одинокий всадник. Издали еще невозможно было узнать кто он, но все надеялись, что это Хасан, их связной.

- Это он, наш Хасан! — закричали сразу несколько человек, когда всадник приблизился настолько, что не осталось сомнений.

-------------------------------------------

Алман опустил лук и убрал стрелу в колчан. Вскоре всадник вихрем домчался до них. Он, не слезая с коня, горячо приветствовал соплеменников:

- Салам! Всем горячий салам! — крикнул он, высоко подняв руку.

Молодые подбежали к нему и, стащив с коня, стали тискать его в объятиях. Они искренне обрадовались возвращению товарища и не сдерживали своих чувств. «Сдержаннее, сдержаннее надо бы быть», — подумал Алман, глядя на них.

- Ну, чего расшумелись как бабы, оставьте его! — крикнул он, стараясь казаться строгим и властным. — А ну-ка, покажись- ка, батыр, покажись, — сказал Алман, похлопывая парня по плечам и весело заглядывая в его лицо.

- Здравствуйте, дядя Алман, — вымолвил Хасан с виноватой улыбкой.

- Здравствуй, батыр, здравствуй! — ответил Алман, все так же с улыбкой глядя ему в лицо.

- Ну, какой же я батыр, — засмущался Хасан.

- Как же не батыр, если в одиночку сумел проделать такой опасный путь, хоть расстояние и не такое большое, а все-таки, — вымолвил Алман. — Да не смущайся ты, как красна девица. Мы просто заждались тебя тут, извелись от неопределенности, — добавил он.

- Да вот, пришлось немного задержаться, — вымолвил Хасан, виновато опустив глаза.

- А ну-ка, Малай, поводи коня по кругу, а ты, Кашан, вернись на место! — приказал Алман, глядя на трепещущие ноздри коня.

- Обо всём узнаете потом, еще успеете! — крикнул он им вслед. Ему самому не терпелось поскорее узнать свежие новости. Но он пересилил себя и сначала справился, не голоден ли Хасан.

- Да нет, меня ребята хорошо накормили перед выездом, — ответил Хасан.

- Ну, тогда давай, располагайся и выкладывай, — сказал Ал- ман, приглашая Хасана присесть под деревом.

На короткое время Хасан оказался в центре внимания. Все свободные от дел ратники собрались и приготовились слушать.

- С чего же начать? — вымолвил Хасан, озабоченно оглядываясь по сторонам.

- Начинай с самого главного, — сказал Алман.

- Так вот, наши поменяли место стоянки, — начал рассказывать Хасан. — Теперь они находятся на третьей по счету стоянке, западнее прежнего места. При передвижении на новое место они

-------------------------------------------

натолкнулись на двух сюксинов, которые убежали из орды. Те рассказали нашим ратникам, что у ордынцев заболел темник, и только по этой причине задержалось вторжение. Сам я их лично не видел, — продолжил Хасан, — но, по их словам, они пробирались на север, на реку Ах, а может, и дальше, на Чулман.

- Может, это были вражеские лазутчики? — вмешался в разговор Улатимер.

- Нет, — возразил Хасан. — Дядя Ратман рассказывал, что это были обыкновенные пастухи, сильно напуганные и не имеющие ни желания, ни воли к сопротивлению. Наши их накормили и отпустили восвояси.

- Продолжай! — повелел Алман.

Хасан вытер рукавом испарину со лба и, теребя в руках саламат, продолжил:

- Хушман и Сартай так и не вернулись с дозора, пропали бесследно. Наши пытались их разыскать, но безрезультатно. Во время поисков нарвались на монголо-татар, еле ушли.

- Все ли живы? Никто не ранен, не убит? — спросил с плохо скрываемой тревогой в голосе Саргун.

- Слава богу! Все живы и никто не ранен.

- Расскажи подробнее о встрече с монголами, — потребовал Алман.

Хасан шмыгнул носом и после некоторой паузы продолжил:

- Как всегда Мантелей и Ахчура отправились в дозор вверх по реке. В пути следования заглянули на прежнюю стоянку, на другие стоянки тоже. Везде было пусто. Только кабаны кое-где похозяйничали. Видели башкир, перегоняющих табуны на север. Видимо, они тоже боятся нашествия. Потом, когда они уже почти достигли поворота, увидели большую группу всадников, которые, растянувшись цепью, загоняли диких животных. Заметив наших ратников, они погнались за ними. Но Мантелей и Ахчура нырнули в глухой овраг и сумели ускакать от врагов.

- Может, это были башкиры? — спросил Алмуш.

- Нет, это не башкиры, — возразил Хасан. — Они кочуют здесь в малом количестве и только стерегут свои табуны. Да и отношения у нас с ними самые мирные. Вот и сотник наш также сказал, — продолжил Хасан. — Он сказал, что татары, видимо, распугали всех диких зверей своей огромной массой и теперь переправились на нашу сторону, чтобы поживиться.

- Да... — неопределенно промычал Алман. Он почесал свою волосатую грудь и спросил:

-------------------------------------------

- Что еще?

- Еще у Ахчуры захромал конь, попав ногой в звериную нору. Заболел Котрак, у него жар, — добавил Хасан. — Да, чуть не забыл,

- выпалил скороговоркой он, — сотник сказал, чтобы мы, в случае чего, действовали самостоятельно. Ещё сказал, что он полностью надеется на тебя, дядя Алман. Ему передали сюксины, что на той стороне реки видели несколько таранов, приготовленных к переправе. Вот, пожалуй, и все, — Хасан замолчал, вопросительно поглядывая на соплеменников. Ему хотелось скорее бежать к своему неразлучному другу Кашану и рассказать ему обо всем, что пришлось пережить ему за это короткое время. В самом деле, не рассказывать же ему здесь при всех, как он испугался, увидев группу всадников, и до самой темноты хоронился от них в густой уреме. Как потом заблудился в темноте и попал под грозу. Как ему было одиноко и страшно в ночи, когда при вспышках молний казалось, что со всех сторон надвигаются враги. Когда в дикой свистопляске ветра, дождя и молний чудилось, будто соединились земля и небо. Когда при ударах грозы мерещилось, словно рушится земля и мертвые встают из могил. Как из глубины души поднимался суеверный страх, липкая испарина выступала на лбу. И лишь присутствие единственной живой души, верного коня, придавало силы и помогало преодолевать страх. И как был почти что счастлив, когда, промокший насквозь и озябший, он вышел к своим.

- Ну, ладно, иди, отдохни, — сказал Алман, слегка хлопнув его по плечу. Хасан с радостью побежал к другу.

Кашан играл чукмаром, перекидывая его с рук на руки и нанося удары по невидимому врагу.

- Вот лучшее оружие для воина. Никто не устоит против удара чукмаром. Не помогут ни шлем, ни кольчуга, — с такими словами встретил он друга. Разговаривали они долго. Хасан вкратце рассказал ему последние новости и о том, что с ним приключилось.

- А у нас в грозу убило лошадь, — сказал Кашан.

- Чью?

- Алмуша, — добавил Кашан.

- Смотри-ка, прошли всего лишь около двух суток, а столько событий и приключений, — удивился Хасан.

Тут к ним подошел Сементер и сказал, чтобы они шли кушать, а сам остался вместо Кашана.

Ели молча. Все устроились вокруг котла, врытого наполовину в землю, чтобы не опрокинулся. Рядом с котлом лежали

-------------------------------------------

сваренные крупные кости и куски мяса. Ложки так и мелькали, зачерпывая жирную похлебку. По мере насыщения языки у людей развязались.

- Вот это шюрбе, вот это похлебка, — нахваливал Яван, облизывая ложку. Он схватил большой мосол и старательно начал выбивать мозжечок об деревянную ложку. — Вот это чукмар, вот это сила, — восхищался он, со всех сторон разглядывая мосол.

Услышав слово чукмар, Хасан тут же обратился с вопросом, как бы сразу ко всем:

- А правда ли, что чукмар — самое действенное оружие ближнего боя? По утверждению Кашана это так, — и закрутил головою, поочередно разглядывая всех.

Некоторые пожимали плечами, не решаясь ответить, и только Аврам, дожевав кусочек и погладив окладистую бороду, ответил:

- Чукмар, конечно, оружие действенное. Но с ним нет верткости, как с саблей или коротким копьем. Так что тут дело, скорее всего, во вкусе.

Тут все заспорили, обсуждая преимущество того или иного оружия. Пытались сравнивать свое оружие с монгольским, арабским и русским снаряжением. Заспорили о преимуществах сабли перед мечом. Только Алман не вмешивался в спор, молча доедал солидный кусок мяса. Доев, он крякнул, как бы давая понять, что споры закончились. Молча сунул деревянную ложку за голенище сапога и встал.

- Шкуру убрали? — спросил он, обращаясь к сидящим.

- Да, мы с Сементером засолили и закатали её в рулон, а потом, связав веревкой, подвесили за сучок, — ответил Аврам.

- Молодцы, сразу чувствуется хозяйская рука, — похвалил он.

- Что далее будем делать, дядя Алман? — спросил Яван, снизу вверх глядя на Алмана.

Чуть помедлив и слегка раскачиваясь на носках, Алман ответил:

- Будем ждать, нам ничего другого не остается. Делайте что хотите, только не разбегайтесь далеко.

Поблагодарив Господа за пищу, люди начали вставать. Вскоре все разошлись. Алман и Аврам отошли к переметным сумкам и, достав иголки с суровыми нитками, уселись под деревьями и начали чинить сопревшие рубахи. Усталое солнце клонилось к западу. «Слава Богу, еще один день прожит», — подумал Алман.

-------------------------------------------

Хушману не повезло. Случилось худшее, чего он раньше и в мыслях не мог допустить. Он попал в плен. Теперь сидел на земле с деревянной колодкой на шее. Свободной рукою он отгонял назойливых мух, которые липли к его ране на голове. Вторая рука была прикована к колодке. Вчера и позавчера было хуже. Тогда обе его руки были прикованы к колодке, не было никакой возможности отмахнуться от насекомых, которые очень уж досаждали. «Эх, промыть бы рану чистой водой и перевязать чем-нибудь, — подумал он, ощупывая рану свободной рукой. — Тогда не стали бы так донимать эти твари, как сейчас». Он окинул взглядом огромный лагерь и попытался собраться с мыслями. Уже не в первый раз попадал он в различные переделки, но раньше все обходилось благополучно, так как Тангор не оставлял его до сих пор своей милостью. Теперь же, кажется, удача изменила ему. Придется ли еще хоть раз попить водички из любимого родника, прижать к груди любимых детей и супругу, показать на пиру свою удаль и веселье. Эх! Взлететь бы вольной птицей над степью и понестись, споря с ветром, на родину. Но нет, связали ему крылья, надели на шею проклятую колоду. К нему приставили двух сторожей сюксинов, которые днем и ночью неотступно находятся рядом с ним. Их язык был близок ему, и Хушман без особого труда понимал их говор. Время от времени приходил ордынец и отдавал указания его стражникам. До настоящего времени с ним никто не разговаривал и его ни к кому еще не вызывали. О нем словно забыли.

С утра старший по виду стражник был молчалив и угрюм. Как неприкаянный бродил он среди жалких шалашей и не находил себе места. Другого стражника с утра куда-то увел ордынец. Сегодня как никогда было тихо в орде. Опустели многочисленные шалаши, расположенные на окраине коша. В лагере остались только старики, женщины и дети. Многочисленные воины, нещадно пыля, скрылись из виду за ближайшим холмом.

Колодка натерла шею, и кожа огнем горела, когда туда попадали капли соленого пота. Прикованная к колодке рука отекла и одеревенела. Невозможно было ни прилечь удобнее с этой проклятой колодой, ни потянуться всласть, разминая кости и жилы. Хушману хотелось кричать и выть от бессилия. С каким удовольствием он разбил бы эту колоду об чью-то башку. Но нет, приходилось терпеть, и он усилием воли сдерживал себя. Разные

-------------------------------------------

мысли бились в его голове, временами ему казалось, что голова его распухла до огромных размеров, что скоро треснет как перезрелая тыква. Он с остервенением почесал свою бороду и волосатую грудь. Воспаленный взгляд его долго блуждал по верхушкам многочисленных шатров и кибиток. Потом его голова свесилась вперед, подбородок уперся в колоду, веки сомкнулись,- он погрузился в тяжелую дрему.

Из этого состояния его вывело чье-то нежное прикосновение к лицу. Он открыл глаза и прямо перед собой увидел большую рыжую собаку, которая, дружелюбно махая хвостом, снова лизнула его в лицо. Хушман протянул свободную руку и ласково потрепал псину по шее.

- Спасибо, спасибо тебе, псина, за твое дружеское отношение ко мне, — выговорил он, продолжая гладить псину.

Собака не уходила. Она разлеглась рядом с Хушманом и, вытянув розовый язык, шумно задышала. В это время среди шалашей мелькнул рваный халат стражника. Вскоре он предстал перед Хушманом и молча протянул ему посуду с холодной похлебкой. Пленник также молча взял посуду с едой и, взглянув в лицо стражника, начал прихлебывать похлебку. Собака встала и преданными глазами уставилась на него. Отхлебнув больше половины, Хушман поставил посудину между ног и намазал рану на голове остатками похлебки. Потом наклонился и дал собаке вылизать языком больное место. Он повторил это несколько раз, пока не кончилась похлебка. Стражник стоял и с удивлением смотрел на него. Хушман попросил его принести воды. Стражник что-то буркнул под нос и быстро удалился. Через некоторое время он вернулся и бросил на землю кожаный бурдюк. Потом нацедил из него кумыса и протянул невольнику. Хушман с удивлением взглянул на него и быстро осушил посуду, а потом и вторую.

- Откуда все это? — спросил Хушман, показывая на бурдюк.

- Многие сегодня уехали, и мне не составило большого труда достать все это, — ответил стражник.

До этого молчаливый, он неожиданно разговорился. Уселся напротив Хушмана и коротко рассказал свою историю. Оказывается, они с напарником уже второе лето находятся у ордынцев и ухаживают за многочисленными животными. С его слов, в плен они попали нелепо. Ложились спать, все было спокойно. А утром проснулись и с ужасом обнаружили, что их кочевье со всех сторон окружено многочисленными всадниками. Кочевье разорили, многих уничтожили, а его и нескольких несчастных угнали в рабство.

-------------------------------------------

- Как тебя зовут? — спросил Хушман, когда стражник замолчал на короткое время.

- Песах, — ответил стражник.

- А почему вы не пробовали бежать?

- Куда бежать. — ответил, растягивая слова, стражник. — Сначала нас, как и тебя, заковали в колодки. Приставили охрану, которая глаз с нас не спускала ни днем, ни ночью. Они за нас отвечали головою и службу несли ревностно. Кормили нас плохо, колодки сняли только тогда, когда мы совсем обессилели и передвигаться стали с трудом.

Хушман слушал с интересом. Он на какое-то время даже забыл о своей колодке. Песах продолжал:

- Однажды, когда мы сторожили конский табун, несколько человек на конях пытались убежать, но нарвались на монгольский разъезд. И всех бедолаг татары до костей обтесали своими кривыми саблями. Потом их всех бросили в степи на съедение стервятникам.

Песах испытующе посмотрел на Хушмана, словно хотел узнать, какое впечатление произвел его рассказ на пленника. Но он сидел безучастный ко всему и равнодушно теребил бородку. Только что слушавший с интересом, Хушман напустил на себя маску равнодушия и казался застывшим. Про себя он давно решил, что сбежит при первой же возможности, как только представится случай.

- Если ты сбежишь, нас убьют, — заговорил снова стражник. — Да и далеко не сможете уйти, кругом полно монгольских разъездов.

«Кажется, он больше тревожится за себя, чем печется о нас»,

- подумал Хушман. А между тем стражник с жаром продолжал:

- Здесь тоже можно жить. Худо-бедно, но мы одеты и обуты. С питанием тоже нет больших проблем. Смотри, сколько кумыса, хоть залейся, — добавил он, показывая рукой на бурдюк.

- А жить-то где? — спросил Хушман.

Песах как-то растерянно оглянулся на жалкие шалашики и с трудом выдавил:

- Да вот. — и неуверенно махнул рукою в сторону неказистых шалашей, кое-как прикрытых рваными шкурами.

- Разве это жилище, достойное человека? — спросил Хуш- ман, глядя прямо в лицо стражника. — Разве твоя одежда достойна человека?

Песах рукою погладил полы рваного халата и ничего не ответил.

-------------------------------------------

- Где мои сапоги? Где мой теплый чапан? — с жаром спросил Хушман.

От этих разговоров он поневоле разволновался, и у него снова сильно разболелась голова. Его затошнило, и он устало, прикрыв глаза, привалился к стенке шалаша. Некоторое время он сидел молча. Молчал и стражник.

- Ты бы помог мне снять эту колодку, — обратился Хушман к Песаху.

- Да ты что! Что ты... — испуганно залопотал стражник. — Убьют, сразу же убьют, — замахал руками он.

- Тогда хоть перевязал бы мою голову, видишь, донимают мухи, и болит тоже, а то ведешь всякие разговоры, — добавил Хушман.

Песах посидел еще немного, раздумывая о чем-то и, сказав, что скоро вернется, удалился в сторону шалашей.

Хушман встал и хотел размять затекшие ноги. Но тут у него закружилась голова, он чуть было не грохнулся на землю. Поспешно сел и снова прислонился к стенке шалаша. Видимо, крепко ударился он тогда головой об землю, падая с коня. Память помимо его воли начала восстанавливать момент его пленения. Который раз прокручивал он в памяти эту картину и до сих пор не мог понять, почему же так получилось. Хушман свободной рукою поправил колодку на шее и, сорвав несколько влажных листочков, засунул их между колодкой и шеей. Жечь стало меньше. Он прикрыл веки, и невеселые мысли снова потянулись вереницей. Вот они с Сартаем, попрощавшись со всеми, выехали из лагеря. Долго ехали по уреме вверх по Яику. Вот, поднявшись на один из холмов, они увидели двух башкирских джигитов, мирно пасущих большой косяк лошадей. Вот, перекинувшись парой словечек с джигитами, они проследовали дальше. Потом остановились на берегу безымянной речушки, чтобы напоить коней и самим тоже пообедать. Стоп! Вот где допустили они первую ошибку. Разморенные зноем, скинули кольчуги и больше их не одевали. Расслабившись, позволили себе подремать под кустиком в холодке, на чапане. Потом, двигаясь дальше, ехали вместе. А надо было держаться на некотором расстоянии друг от друга, чтобы лучше обозревать местность. Тогда кто-то из них вовремя успел бы заметить врагов и предупредить напарника об опасности. Вот они с Сартаем спустились в неглубокий овраг, и тут из-за гребня оврага неожиданно вылетело несколько десятков татарских всадников, и в мгновение ока

-------------------------------------------

окружило их. Несколько каленых стрел тут же поразили Сартая. С коротким вскриком он свалился под ноги коня и захрипел, семеня ногами. Хушман отбивался отчаянно, но вскоре был сбит и, грохнувшись наземь, на какое-то мгновение потерял сознание. Очнулся он уже со скрученными назад руками, рядом с Сартаем. Вражеские конники, о чем-то возбужденно перекликаясь, кружились вокруг них. Множество копыт, вспарывая песчаную землю, мелькали у самых глаз Хушмана. Сартай еще был жив. Мелкая дрожь временами пробегала по его телу. Хушман приподнялся и зубами вырвал стрелу, попавшую прямо в лицо Сартая. Сартай вздрогнул и медленно раскрыл пронзительно ясные глаза. Струйка крови медленно стекала по его щеке. Другая струйка медленно сочилась изо рта. Он силился что-то сказать, но только хрипы и булькающие звуки вырывались из его груди. Вот он, захлебываясь кровью, закашлял и потом ясно произнес: «Умираю». Глядя на мучения друга, Хушман заплакал от жалости и бессилья. Рука Сартая коснулась ноги Хушмана и несильно сжала его колено. «Не плачь», — тихо вымолвил он, и глаза его закрылись. Рука, сжимавшая колено, ослабла. Сартай шумно вздохнул, вытянулся и замер навеки. Ах, память, беспощадная память. Зачем до мельчайших подробностей восстанавливаешь все это, зачем заново заставляешь переживать эти тяжелые мгновенья?

В это время вернулся Песах и прервал ход мыслей Хушмана.

- На тебе, носи, — сказал Песах и протянул ему войлочный колпак. Песах, видимо, был рад, что смог оказать пленнику хоть какую-то услугу. Хушман, не вставая с земли, взял колпак и тут же водрузил на голову.

- Скоро ты будешь помогать мне, — сказал Песах, видимо, желая продолжить разговор. Но у Хушмана болела голова, и ему совершенно не хотелось говорить.

- У меня болит голова, оставь меня, — сказал он и прикрыл глаза.

Песах постоял немного и удалился восвояси. Хушман снова погрузился в воспоминания. Множество вопросов возникало в его голове, и все требовали ответа. Как он корил и ругал себя за этот, как он считал, позорный плен. Он и в мыслях не мог допустить, что на войне всякое бывает, что сила силу ломит. Во всем случившемся он винил себя и только себя. Его, старого вояку, имевшего столько боевых отметин на теле, провели как мальчишку. Заманили в ловушку как безумную зверюшку. От обиды и досады на себя, он хлопнул рукою по колену и, неуклюже встав, на

-------------------------------------------

чал ходить взад и вперед перед шалашами. «Откуда взялись там монголы и почему они не убили меня? — стучало в голове. — Видимо, они прятались в маленьком лесочке, расположенном сразу за оврагом, и издали наблюдали за нами. Когда мы спустились в овраг, сумели близко подобраться к нам и напали внезапно. Но ведь там раньше не было врагов! Сколько раз проезжали мимо этого лесочка, кроме диких зверей, никого не замечали».

Хушман свободной рукой помассировал вторую руку и, чертыхаясь, снова сел на землю. Тошнота подступила к горлу. Он с усилием выплюнул тягучую слюну и прислонился к стенке шалаша. Ему хотелось полежать, но мешала колодка. В лежачем положении голова свешивалась, и колодка больно врезалась в шею. Поэтому лучше всего было сидеть и дремать в таком положении. На какое-то время Хушман забылся. Ушли куда-то боль и желания. Не было мыслей. Он просто сидел и все. К действительности его вернули какие-то глухие удары, раздающиеся где- то за шалашами. Это ордынцы готовили кумыс и били палками по бурдюкам. Хушман уставился на одинокого верблюда, неизвестно откуда забредшего сюда. Потом перевел взгляд на стайку воробьев, пировавших перед шалашами. Глядя на неугомонных пташек, он подсознательно завидовал серым, живым комочкам, вольным лететь туда, куда захотят. Вот они испугались собаки, и дружно вспорхнув, улетели. Хушман поднялся и, пошатываясь, пошел в степь. Остановился на некотором расстоянии от шалашей и долго всматривался в серебристую зыбь ковылей, манящих его в беспредельную даль. Там, за горизонтом, за Яиком, была родина, была воля...

«Ковыли. Неизменные, вечно печальные травы степей. Летом их треплют ветры-суховеи, в зимнюю пору они гнутся под снегом. Топчут их кони, топчут их звери, люди весною пускают палы. Гнутся печальные ковыли, гнутся родимые, гибнут в огне, но неизменно встают». Так думает о них Хушман. Он любит ковыли. Они всегда были с ним, где бы он ни находился, всегда возникали перед его мысленным взором в своей щемящей красе. «Так и люди, как ковыли, — уверен Хушман. — Гнутся под гнетом, стонут в неволе, мрут от болезней, войны и пожаров, но неизменно встают. Вот и ему, и его соплеменникам столько пришлось пережить. Бились мы с Русью, бились со Степью, и вот мы снова на пороге войны».

Он оглянулся на огромный лагерь, гудящий, как улей, за его спиною. Над лагерем вставали бесчисленные дымы. «Ордынцы

-------------------------------------------

готовят еду», — подумал Хушман. Он медленно вернулся к шалашам, присел и снова погрузился в думы. Мысленно он перенесся в свой лагерь, к друзьям и как бы воочию увидел их. Вот сотник Ратман сидит на пригорке и, теребя свою седую бороду, о чем-то думает. Возможно, вспоминает нас с Сартаем. Вот остальные ребята занимаются повседневными делами. Мирно пасутся стреноженные кони. Тихо поет курай. Хушману показалось, что это не он находится здесь, в плену, а кто-то другой. И стоит только ему открыть глаза, как все враждебное исчезнет, и вокруг будут знакомые и близкие лица. Но проклятая колодка напомнила ему о страшной яви жгучей болью. Горело натертое место. Видимо, листочки, засунутые между колодкой и шеей, выпали. Он снова нарвал свежих листочков и поместил их на больное место. Ох! Как болит голова. Как ноет измученное тело. Как истосковалась душа. Словно ночные сполохи, вспыхивали и гасли в памяти различные воспоминания. Но ни на чем определенном он не мог сосредоточиться. Вспомнилось на миг далекое детство, когда его, маленького, отец подсаживал на коня. При движении спина у коня ходила ходуном, и Хушману казалось, что он непременно свалится на землю. Но рядом был отец, сильный и надежный, и ласковым словом успокаивал его. Потом вдруг вспомнил о супруге и детях. Дети! Почему-то он совсем забыл о них. Вот ведь как получается. Вспоминается какой-то пустяк или давно забытое незначительное происшествие, а вот про детей запамятовал. Но мысли текли и текли, перескакивая с одного на другое. Вспомнилась поездка на озеро Аслакюль, когда отец взял его в эту дальнюю дорогу. Как ему тогда показалось, они ехали долго вдоль реки Ах на нескольких подводах. Потом переправились где-то через реку и углубились в лесостепь. По дороге мужики распевали песни: то грустные, то веселые, но все задушевные. Играла волынка-шопр. Хушман уснул и проснулся уже на берегу озера.

- Море! Море! — закричал он, впервые увидев столько воды.

Отец засмеялся и пояснил, что это всего лишь озеро.

- А как оно называется? — спросил Хушман.

- Аслакюль, — ответил отец.

- А почему оно так называется? — не отставал от отца Хуш-

ман.

- Потому что оно большое и великое.

- А еще есть такие озера?

- Есть, вот Хантркюль недалеко отсюда расположено, — ответил отец.

-------------------------------------------

- Почему Хантркюль называется? — помнится, спросил Хушман.

- Не знаю, может, из-за того, что в реке водилось много бобров, вон и речка есть почти с таким же названием, Хандрча, — добавил отец.

Вспомнилось, как они играли с маленькой башкиркой, толком не понимая друг друга. Как ночевали в юрте, и как ему хотелось плакать, когда он впервые услышал курай, на котором играл старый и слепой башкир. Сколько же лет тогда ему было? Десять или двенадцать, не более. Давно уже нет в живых отца. Погибли или померли все обозники, бывшие с ним в той поездке. Много воды утекло с той поры в реке Ах, да вот поди-ка ты, вспомнилось так некстати давным-давно забытое.

Хушман почесал бороду и облизнул сохнувшие губы. Ему хотелось есть, так как в последние дни ему редко перепадала какая-нибудь пища. Он наклонился к бурдюку и неловко справляясь одной рукою, нацедил кумыса. Бурдюк, как живой, выскальзывал из руки. Хушману пришлось потратить немало усилий на это нехитрое дело. Осушив сразу несколько посудин, он направился в степь и присел в ковылях. Шатры, кибитки и шалаши с неумолчным гулом остались позади. Здесь было все: и небо, и воздух, и пение птиц. Не было только воли. Беспредельные дали и высокое небо все время напоминали ему о воле, да только куда побежишь с этой колодкой? Здесь было меньше насекомых и они не так донимали его, как в лагере. Хушман снял колпак и пощупал больное место. Рана начала покрываться твердой корочкой, это обрадовало его. «Значит, скоро заживет. Значит, еще, может быть, поживем», — подумал он. Болела голова, и ему хотелось прилечь. Но он продолжал сидеть и старался вслушиваться в песню жаворонков, которые беспрестанно звенели в поднебесье. «Да, отпели жаворонки по Сартаю, отшептали ко- выли по нему, — подумал Хушман. — Где-то валяется теперь он не погребенный, и некому оплакивать его останки...».

Его мысли снова вернулись к тому дню, когда они с Сарта- ем попали в этот переплет. «Почему же все стрелы попали в Сар- тая? — снова и снова задавал он себе вопрос. — Видимо, монголы не хотели терять своих людей и поэтому решили одного из них убить сразу, а второго захватить», — пришел к выводу Хушман. Он вспомнил, как везли его со связанными назад руками, как он терял сознание, несколько раз падая с коня. Тогда монголы перекинули его через седло и, пропустив аркан под брюхом коня,

-------------------------------------------

накрепко привязали его к седлу. Вспомнил, как чуть было не захлебнулся он при переправе через Яик, когда кони вплавь преодолевали водную преграду. Вспомнил, как закатывался ордынец, видя, как он задирает голову, пытаясь поймать глоток воздуха широко раскрытым ртом.

Хушман вздохнул и погладил гривы ковылей. Потом, опасливо взирая в сторону ордынского коша, начал ощупывать колоду с целью узнать, можно ли одною рукою распутать сыромятные ремни, стягивающие колодки. При старании и долготерпении их все же можно было развязать или сбить острым камнем. Но пока он решил подождать до лучших времен, и только тогда наверняка сбить колодки и бежать.

Голова гудела. В ушах стучала кровь, слегка поташнивало. Долго сидел он так. И думал, думал. Он словно оцепенел под тяжким зноем и, кажется, даже забылся в полудреме на какое-то время. О чем думалось? Да ни о чем определенно. Вспоминалась семья, поездка на Чулман и на Атал, кровавые стычки с иноплеменниками. Думалось о судьбе, которая предала его в руки кровожадных врагов. Долго смотрел он на далекий горизонт и на то, как струятся ковыли. Потом, истомленный раною и душевной тревогой, растянулся на траве и, пристроив голову на выступе земли, закрыл глаза. Сколько времени пролежал он так, Хушман не помнил.

Разбудил его встревоженный голос Песаха:

- Где ты был?! Куда ты пропал?! — кричал он на Хушмана.

- Я тебя везде обыскался, — он был явно встревожен. Руки его тряслись, из покрасневших глаз сбегали светлые капельки. — Их всех убили, всех убили! — повторил он несколько раз, обессилено сев рядом с Хушманом.

- Кого убили? Кого всех? — спросил, встревожено Хушман.

- Моего напарника и всех других рабов, — ответил Песах, нервно теребя свой подбородок. Он никак не мог успокоиться, его била мелкая дрожь. — Он один был из моего кочевья. Теперь я остался совсем один, — глухо выдохнул Песах. Они помолчали.

- А ты говоришь, что у них жить можно, — напомнил о недавнем разговоре Хушман.

Песах как-то потерянно посмотрел на него влажными глазами и промолчал. Глядя на его искаженное горем лицо, Хушман подумал, что тот вскоре заплачет навзрыд. Так велико было его горе, что он пришел искать утешения у такого же несчастного, как Хушман. Ему стало жалко Песаха. Неожиданно для себя он

-------------------------------------------

несколько раз сочувственно похлопал его по плечу и неумело начал успокаивать его:

- Ну, успокойся ты, успокойся, — говорил он, глядя прямо в глаза Песаха. — Все мы смертны в этом мире. Зато никто теперь их не оскорбит и не унизит. Теперь они находятся под надежной защитой смерти.

Хушману, совсем недавно потерявшему боевого товарища, было понятно горе Песаха. Этот совершенно чужой и малознакомый человек за короткое время стал чем-то близок Хушману.

- Пойдем Песах, — сказал Хушман, с состраданием глядя на его муки. Они поплелись в лагерь.

Вот уже два дня прошло с тех пор, как Ратман с товарищами обосновался на новом месте. Несколько событий, на первый взгляд — незначительных, произошло за это время. Захромал у Ахчуры конь. В мирное время это ничего бы не значило, но в боевой обстановке на хромой лошадке далеко не ускачешь и не навоюешься. Поиски Сартая и Хушмана ничего не дали. Люди пропали бесследно, словно их никогда и не было на свете. Поохотились вчера удачно, и теперь Ратман с товарищами не испытывали недостатка в мясе. Вчера приезжал Хасан, связной из другого отряда. Он рассказал, что в пути следования видел небольшой отряд монголо-татар. Да и Ахчура с Мантелеем тоже нарвались на татар и еле-еле сумели уйти. Значит, монголы уже неоднократно переправлялись на их сторону и пока действуют мелкими отрядами. Но самым важным событием Ратман считал встречу с двумя саксинами, которые сбежали из лагеря монголов. Они рассказали Ратману, что видели в орде множество осадных орудий: камнеметов, таранов и катапульт для метания горшков с горящей нефтью. Также они рассказали, что видели множество штурмовых лестниц, что в самом ближайшем времени монголы готовятся перейти Яик всем кошем. Все это говорило о том, что монголы всерьез готовятся идти вглубь Волжской Булгарии и штурмовать наши города.

Ратман с нетерпением ждал связного с другого отряда. Он решил немедленно направить большинство своих людей с сообщением о том, чтобы все мирные жители уходили под защиту городских стен и военных гарнизонов. Чтобы они уходили за Чулман и Атал, и если нужно, еще далее, в мордовские леса и на Русь. Ибо он знал, что накапливается за рекою сила несмет-

-------------------------------------------

ная, грозная и беспощадная. Опасность росла с каждым днем. Все больше и больше костров загоралось ночами на том берегу. Вражий берег был похож на опрокинутое небо — так много было на нем костров, словно звезд на небе. Молодые еще не понимают нависшей опасности. «Они глазами видят, а сердцем нет», — подумал о соплеменниках Ратман. Ведь это многие сотни разрушенных сел и деревень, многие тысячи убитых и искалеченных людей, море горя и несчастий. Это всепожирающие пожары, дым, пыль и вопли до небес. Это скрипучие обозы и вереницы несчастных беженцев, оборванных, голодных и больных, с несчастными детишками на руках. Это тучи стервятников, пирующих на трупах, и невыносимый смрад от гниющих тел. Ратману даже не хотелось думать о таких вещах. Но мысли сами собою возникали в его голове, и картины страшных видений вставали перед его глазами.

О войне он знал не понаслышке. «Эта война будет последняя для меня», — думал он. Ратман почему-то был уверен, что его убьют в первой же стычке. Более того, он как бы подсознательно даже хотел этого и не раз представлял, как это будет. «Наверное, я устал жить», — вяло подумал он. Вся надежда на многотысячные воинские гарнизоны, расположенные в больших городах, и на их высокие и крепкие стены.

Перед его мысленным взором встали стены города Биляр, которые он видел много-много лет назад. Тогда, переправившись через реку Черемшан, они с обозом проследовали далее на север. И однажды прекрасным утром в голубой дымке он издали увидел огромный город, поразивший его своею громадою и мощными стенами. Они долгое время ехали вдоль стены, и Ратман не переставал удивляться громаде и величию сооружений. По сравнению с городскими строениями, их дома в деревне и даже школа казались лачужками. Но ещё более он удивился тогда, когда они попали во внутрь городских стен. Разноликий и разноязычный народ во множестве толпился на базаре. Прямо на базарной площади дымили многочисленные кузницы, где мастера на глазах публики выковывали различное оружие и предметы домашнего обихода. На глинистом берегу речки в гончарных мастерских напряженно трудились гончары, изготавливая звонкую посуду. Именно к ним они и доставили соль на многочисленных подводах. Не счесть было мастерских, где работали ткачи, вышивальщицы и ювелиры. Всем поразил тогда Ратмана этот город. Поразил обилием различных товаров на

-------------------------------------------

базаре, где, казалось, было все, чего душа желает. Целыми возами и батманами продавали зерновые, мед и соль. Во множестве продавались ювелирные изделия и детские игрушки. Он купил тогда для своей сестренки прекрасный головной убор — тухья и свистульку для братишки. Не было предела их радости, когда Ратман вручил им эти подарки. Во множестве продавалась живность, особенно много было коней. И везде и всюду звенело серебро. Серебра было так много, что казалось, оно течет рекою. Ратман сам видел, как за косяк коней одному купцу высыпали целый батман серебра. В одном углу на рогоже сидели два человека и передвигали какие-то фигурки на квадратной дощечке.

- Что они делают? — спросил Ратман у находившихся поблизости людей.

- Они играют в шахматы, — ответили ему.

Среди базарного шума и гвалта постоянно слышалась музыка. Это неутомимый пузырист веселит народ. Иногда через базарную площадь проезжали верхом вооруженные до зубов стражники воеводы, которые следили за порядком на базаре. Но более всего поразили Ратмана стеклодувы, которые прямо на улице выдували разноцветные стекла. И вообще, в городе было много каменных домов на каменных фундаментах, со светлыми и высокими окнами, где блестело разноцветное стекло. «Дивный город, сказочно удивительный город», — не уставал повторять Ратман. Часто потом, в прекрасных снах и грезах, вставал перед ним этот прекрасный и чудный город с неприступными стенами и грозными башнями. Всю жизнь, сквозь голубую дымку, из далекой дали, манил его этот незабываемый город. Тогда от продажи соли и других товаров они выручили много серебра, и он купил матери прекрасные бусы и медный гребешок. Отцу купил складной нож — пеге. Помнил он, как были довольны подарками его родные. Себе он купил сафьяновые сапоги и легкую прочную кольчугу местной работы. Давно мечтал он о такой кольчуге. Им, живущим на границе со Степью, оружие и доспехи нужны были как воздух, так как часто от наличия или отсутствия их зависела жизнь. Сапоги он носил долго. По мере возможности берег их. Одевал только по праздникам и в зимнюю стужу. Кольчугу с него содрали степняки, когда он попал к ним в плен. При воспоминании о плене молнией сверкнула мысль, что и его дети могут находиться сейчас в орде и стоять против него. Тогда в плену против его воли его женили на степнячке. И он за пять лет, скорее от скуки, настругал троих сынов. По воз-

-------------------------------------------

расту они находились в самом расцвете сил, и если были живы, то вполне могли находиться там, за рекою. Эта мысль так ошарашила его, что долгое время он ни о чем другом не мог думать. Между тем день клонился к вечеру. Солнце неудержимо падало за дальний горизонт. Неистовым пламенем заполыхал закат. Огромное светило коснулось линии горизонта и вскоре утонуло в красноватом тумане.

Почти одновременно вернулись дозорные, посланные вверх и вниз по реке. Наконец-то дождались связного Хасана. Опасаясь встречи с монгольскими разъездами он выехал только под вечер и на этот раз добрался без приключений. За ужином Ратман рассказал товарищам о своих намерениях и объявил, что завтра с утра они сменят место стоянки.

- Огня не зажигать, Хасан пусть ночует здесь, — добавил он.

«Нужно было еще вчера сменить место стоянки, да ладно,

авось пронесет», — размышлял Ратман. Тут к нему подошел Бу- ранбай и попросил разрешения поиграть на курае.

- Да Бог с тобою, играй! — разрешил Ратман после некоторого раздумья. Дозорные ему доложили, что сегодня на этой стороне они не видели монголов. Ратман успокоил себя мыслью, что все обойдется. Двоим он велел бодрствовать всю ночь и наблюдать за степью. Другие отправились по шалашам, отдыхать.

И вот словно легкий ветерок пробежал по камышам. Послышались ни с чем не сравнимые, печально-заунывные, переливчатые мелодии. Словно сразу запели сотни райских птиц, зазвенели сотни колокольчиков. Казалось, сотни светлых струй зажурчали по камушкам. Долго пел курай. Грустные звуки сменялись веселыми, потом снова грустными. Люди слушали затаенно. Каждый из них на волнах музыки уносился в мир своих грез и мечтаний.

Котрак и Мантелей находились в дозоре, и эту ночь им пришлось коротать вдвоем. Они взяли с собою немного еды, чапан, чтобы не замерзнуть и, выбрав место на возвышенности, как бы растаяли в высокой траве. Молча слушали они пение курая. Когда же музыка смолкла, они тихо заспорили — кто поет лучше, курай или шопр.

- Курай поет нежнее и печальнее, в нем больше задумчивости и чувствительности, — сказал Котрак.

- Зато шопр поет звонче и веселее, в нем больше удали и жизнелюбия, — утверждал Мантелей.

Долго спорили они. Наконец сошлись на том, что оба инструмента хороши, только каждый надо слушать под опреде-

-------------------------------------------

ленное настроение. Вспомнили они и о таких инструментах, как палнай и сарнай. Им как-то нужно было коротать время, и они проводили его в разговорах. Временами они замолкали и, приподнявшись над ковылями, осматривали залитую лунным светом широкую степь. В полусумраке ночи, под неверным светом, все вокруг казалось иным. Очертания деревьев и кустарников, близлежащих холмов и оврагов приобретали какой-то фантастический, расплывчатый вид. Из глубины степей, в полной тишине, казалось, наплывают какие-то неясные, бесформенные тени. Некоторое время они лежали молча, греясь под чапаном. Котрака неудержимо потянуло ко сну. Он несколько раз подряд зевнул, с хрустом потянулся и обратился к напарнику:

- Слышишь, Мантелей, что толку бодрствовать обоим, давай поспим по очереди.

Получив согласие, он вскоре сладко засопел под чапаном. Мантелей лежал не двигаясь, долгим взглядом всматриваясь в темное небо. Временами ему казалось, что звезды начинают потихонечку звенеть и стремительно приближаться к земле. Тогда он закрывал глаза и некоторое время лежал, мысленно путешествуя по своей такой короткой и незначительной жизни.

Откуда-то из глубины памяти выплыли воспоминания о черноглазой девчонке, встреченной им на заре своей юности. О ней он вспоминал часто и еще никому не рассказывал. Чем зацепила она его? Почему память хранила воспоминания о ней — он и сам не знал. Или не хотел признаваться даже самому себе в том, что она ему просто понравилась. Это случилось две зимы назад. Стояли теплые дни ранней осени. Серебрилась паутина на дальних и ближних кустах. Большая стая грачей кружилась над горою. Они, несколько подростков, погнали лошадей в ночное. Пустили коней наперегонки и летели по широкой степи, споря с ветром. Испугавшись зайца, неожиданно выскочившего из-под ног, конь Мантелея шарахнулся в сторону. Он не удержался и кубарем полетел с коня. Долго болело выбитое плечо, и никто в деревне не смог вправить его на место. Тогда отец повез его к старому юмозь-знахарю, жившему где-то вдалеке от их деревни. Помнится, выехали они рано утром, еще затемно, на двух конях, верхом. Рассвет застал их уже на порядочном расстоянии от родимой деревни. Влажные туманы, как упавшие облака, неподвижно стояли в низинах. Несмелое солнце с трудом пробивалось сквозь туманную муть. Словно подпаленные первыми морозами, торжественно и печально дремали леса и перелески.

-------------------------------------------

Алым пламенем горели кусты рябины и калины. Кони шли ходко, но отец все торопил и торопил коней. Он хотел засветло добраться до места назначения. Мантелей раньше никогда не проезжал этими местами. Хотя непрестанно ныло выбитое плечо, он по привычке старался запомнить дорогу. Ближе к обеду поднялся порывистый ветер и быстро разметал неподвижные туманы. Глухо и тревожно зашумели леса, во множестве теряя разноцветные листья. Солнышко наконец-то выбралось из туманной мути и лесостепь во всей красе разворачивалась и разворачивалась перед Мантелеем.

Тут завозился Котрак и, пробормотав что-то сквозь сон, снова засопел ровно и спокойно. Мантелей полежал некоторое время, вслушиваясь в тишину, и клубок его воспоминаний начал разматываться дальше.

К месту назначения они добрались только вечером, изрядно уставшие и продрогшие. Две большие черные собаки выкатились откуда-то из-за ограды и с хриплым лаем бросились навстречу им. Но тут же вслед за ними выбежала стройная девушка и быстро успокоила псов. Она с достоинством ответила на приветствие отца Мантелея. Потом, как показалось юноше, дерзко и прямо взглянула прямо в его глаза. Что тогда с ним случилось, он и сейчас не смог бы объяснить. Ему показалось, что у него сразу загорелись уши и лицо. По телу пробежала горячая удушливая волна. О чем разговаривали дальше отец и девушка, он не помнил, так как очнулся только внутри довольно-таки большого дома. Старый дед кряхтя поднялся с деревянного топчана и после взаимных приветствий заговорил с отцом. Девушка тем временем, звеня монистами, вышла из дома.

- Ишь, вырядилась, будто чуяла, что приедут гости, — проворчал старик, с легкой усмешкой глядя вслед за нею. Любовь и ласка, и оттенок гордости чувствовались в словах старика. — Одна она у меня, внученька, — добавил он немного погодя. — Боюсь, что скоро помру, и некому будет присмотреть за моей сиротинушкой.

Отец, как мог, старался успокоить его. Говорил, что такая работящая и самостоятельная не пропадет в жизни. Да и односельчане не оставят в беде сиротку.

- Так-то оно так, но все же... — сокрушался старик.

Узнав о цели приезда, старик долго кряхтел, потом велел Мантелею снять с себя чапан и рубашку.

- Когда это случилось? — спросил он, чуткими пальцами ощупывая опухшее плечо Мантелея.

-------------------------------------------

- Да дней пятнадцать прошло уже, совсем измучился сынок, не ест, не спит путем, — ответил отец.

Узнав, из какой дали они приехали, старик нисколько не удивился. Видимо, нередки были у него такие посетители.

- Давайте-ка сегодня отдохнем, а завтра, днем, при свете, с Божьей помощью, постараемся помочь парню, — вымолвил он.

Тут вошла внучка старика и пригласила всех к столу. Ужинали во дворе, при свете угасающего дня. Старик все жаловался на упадок сил. Говорил, что у него постоянно стынут ноги, что временами он их совсем не чует. Но Мантелей не слушал его. Помнится, как он все смущался, встретившись глазами с внучкой старика. Он хотел спросить, как ее зовут, но так и не осмелился в первый день сделать это.

Мантелею и отцу постелили на широких полатях. Долго кряхтел в темноте на своей лежанке старик. Не спалось и Манте- лею, несмотря на сильную усталость. Он долго ворочался с боку на бок, удобнее устраивая свою больную руку. Временами непроизвольный стон вырывался из его усталой груди и нарушал ночную тишину. Старик неожиданно спросил:

- Что, не спится, сынок?

- Да, вот рука ноет, не дает уснуть, — ответил Мантелей.

Слышно было, как в темноте завозился старик, встал и прошаркал куда-то. Вскоре засветилась лучина в доме. Отец Мантелея спал. Дальняя дорога, видимо, сильно утомила его. Старик пошарил в углу и, достав из короба какой-то предмет, подержал его над лучиной. Вскоре в комнате распространились ароматы сладковатого дыма. Потом он подошел к Мантелею, одной рукою легонько погладил его по волосам и негромко сказал:

- Ты, сынок, пока закрой глазки и полежи спокойно, а я немного пошепчу над тобой.

Мантелей помнил, как его голову окутало одурманивающим облачком легкого дыма. Словно ветерок в ковылях шелестели над ним таинственные слова старика. Куда-то уходила боль, и полнейшая умиротворенность и спокойствие овладели его телом. Казалось, оно превратилось в легкую пушинку и парит над землею, покорное теплому ветерку. Потом старик дал ему деревянную кружечку с какой-то пахучей жидкостью и велел выпить содержимое. После чего он несколько раз настойчиво повторил:

- А теперь спи! Спи! Спи! — и Мантелей уснул — как в яму провалился.

Вдруг ему послышалось: где-то вдалеке заржала лошадь. Он

-------------------------------------------

приподнял голову над ковылями и начал тревожно озираться вокруг. Но все было спокойно в подлунном мире. Он искал, за что бы зацепиться взглядом, и не находил. Растворенные лунным светом холмы казались плоскими и неестественными. Он лег, ощущая плечами неровности земли. Воспоминания снова вернулись к нему.

Проснулся тогда он поздно. В доме никого не было. Манте- лей присел на полатях и начал осматривать внутреннее убранство дома. В одном углу находилась невысокая печь с пристроенным сбоку очагом, над которым висел медный котел. В другом углу находилась, украшенная различными узорами, укладка. На укладке сверху стояла плетеная корзина довольно-таки больших размеров, наполненная многочисленными пучками различных трав. Они были аккуратно перевязаны веревочками. На стене, на деревянных крючках висели различные туеса и корзиночки с различными предметами домашнего обихода. Чуть пониже корзин находилась деревянная полка, на которой в ряд стояла деревянная и глиняная посуда. С потолка свисала веревка, на которой висел медный двуносый кумган. Чуть в стороне, напротив окна, находился небольшой грубо сколоченный стол. Вокруг стола находились несколько деревянных колодок, приспособленных для сиденья. На столе находилась металлическая чаша с изумительными узорами и с какой-то таинственной надписью. Мантелей не удержался, встал и, взяв в руки чашу, долго рассматривал ее. Какой чудный мастер смастерил ее, как и откуда появилась она здесь? — задавался он вопросом. В другом углу находился кожаный мешок, наполненный чем-то. Из-за мешка торчало короткое копье с заржавленным наконечником. Рядом, на крючке, висел колчан со стрелами и тугой лук. Также рядом с луком висели чукмар и саламат.

Мантелей, может, и далее продолжал бы знакомиться с убранством дома, но в это время открылась дверь, и зашла вчерашняя девушка. Она с порога приветливо улыбнулась Манте- лею и певуче произнесла:

- Ну и как спалось на новом месте, батыр?

Мантелей смущенно улыбнулся и, чуть растягивая слова, ответил:

- Да. вот поспал немного, даже не слышал, как все встали и ушли.

Правда, давно не спал он так крепко и спокойно. Эта постоянно ноющая боль не давала ему покоя ни днем, ни ночью, даже

-------------------------------------------

во сне. В это время девушка зачерпнула деревянной кружкой воды из деревянного ведра и налила в кумган.

- Где будешь умываться, здесь или во дворе? — спросила она его.

- Пожалуй, лучше во дворе.

Девушка открыла дверь, и они очутились в темных сенях, а затем во дворе. Двор был довольно просторным и загорожен высоким забором из заостренных дубовых кольев. По углам двора и около входных ворот торчали высокие шесты с конскими черепами. «Не дом, а крепость какая-то», — подумал Мантелей, шагая к забору, возле которого стояла кадушка с водою. Возле кадушки стояла девушка и с улыбкой смотрела на него. На ней было белое платье, вышитое красными нитками. Через левое плечо надета перевязь — тевет, разукрашенный разноцветным бисером и серебром. На голове красовалась островерхая шапочка — тухья, также богато разукрашенная разноцветным бисером и серебряными монетами. Да и сама девушка вся светилась каким-то внутренним светом. На ее губах блуждала мечтательно-выжидательная улыбка.

- Как тебя зовут? — спросил Мантелей во время умывания.

- А ты угадай, попробуй, — ответила она.

- Нарспи?

- Нет.

- Илемпи?

- Нет.

- Мара?

- Нет.

- Нина?

- Нет.

Он перебрал еще с десяток имен, но на все она отвечала «Нет», заливаясь при этом веселым смехом. Мантелей стоял перед нею, придерживая свою больную руку, и, видимо, глупо улыбался.

- Сильби, меня зовут Сильби, — ответила она через некоторое время. — Но дедушка зовет меня иногда в шутку Пинтесиль,

- добавила она игриво.

- А где мой отец и твой дедушка?

- Они готовят тебе баньку. Потом они вышли за ограду. Золотая осень хозяйничала в округе. Воздух был чист и прозрачен. По склонам холмов деревья разноцветными клиньями сходили к низинам. Золотой диск солнца неподвижно висел над пестрыми холмами. У подножий холмов виднелась деревня.

-------------------------------------------

- Как называется деревня? — спросил Мантелей, рукою показывая в сторону строений.

- Шумерка, или по другому Шумерьял, — ответила Сильби.

- А там что такое? — спросил Мантелей, показывая на холм с одиноким огромным деревом на вершине, обнесенной оградой.

- Там расположено Киреметище, — ответила девушка. Впрочем, Мантелей и сам догадался об этом.

- Да. в красивом месте вы живете, — протянул Мантелей.

- Места у нас действительно красивые, — согласилась она.

- А в честь чего ты так вырядилась сегодня?

- Так праздники же сейчас осенние, в любой момент могут придти подружки или гости, — ответила Сильби. Да, действительно, со своей бедой Мантелей совсем забыл о праздниках и веселье.

... Эти воспоминания всколыхнули душу Мантелея, и спать ему совсем не хотелось. Стараясь не разбудить Котрака, он осторожно вылез из-под чапана и, поеживаясь от прохлады, побрел в сторону шалашей. В это время он явственно услышал призывное ржание чьей-то лошади. С их стоянки ей тут же ответила какая-то кобыла. «Вот глупое животное, навлечет еще беду», — пронеслось в голове. Он остановился, некоторое время постоял, вслушиваясь в тишину, и круто повернувшись, побрел обратно. «Что бы это значило? Кто бы это мог быть?» — раздумывал он. Однако потом, несколько успокоившись, он прилег рядом с Ко- траком и снова погрузился в приятные воспоминания.

Несколько дней прожили тогда они с отцом у старика знахаря. Отец, в знак благодарности за лечение сына, помогал старику управиться по хозяйству. А Мантелей, как говорится, выздоравливал. Долго парили его тогда в горячей бане. Также долго заставляли сидеть в глубокой деревянной кадушке с горячей водой, с какими-то травами. Только голова его торчала над краем кадушки. Воду грели вне бани, в большом медном котле и по мере остывания меняли в кадушке. Ближе к вечеру старик начал вправлять ему выбитое плечо, но у него долго ничего не получалось. Усталые, потные, они вместе с отцом Мантелея пили пиво из глиняного кувшина и снова принимались за Мантелея.

- Ну, терпи, терпи сынок, еще немножечко осталось, — успокаивал отец Мантелея, слыша, как он тяжело стонет и видя его мучения.

- Эх, сил маловато осталось, старый я стал для таких дел, — сокрушался старик.

Наконец, после очередного сильного рывка, в плече у Ман-

-------------------------------------------

телея что-то глухо щелкнуло, и на какой-то миг у него потемнело в глазах. Очнулся он оттого, что его окатили холодной водой.

- Кажется, получилось, слава тебе, Господи! Кажется, все, — бормотал старик, придерживая Мантелея за туловище.

Отец поднес к губам Мантелея кувшин и влил в него немного холодного бодрящего пива. Потом, после бани, старик помазал его плечо какой-то глинистой массой и туго перевязал чистой холстиной.

- В первое время старайся не утруждать руку, и впредь будь осторожнее, — поучал старик.

Уже на следующий день отек руки спал, и боль ушла. Радости Мантелея не было предела. Он был рад всему: свежему утру, вкусной еде, полету птиц. Ему нравилось быть молодым и здоровым. Но более всего ему нравилось быть вместе с Сильби. Она в день несколько раз меняла глиняные лепешки и накладывала тугую повязку на больное плечо Мантелея. Они подолгу гуляли по веселым перелескам. Шуршала под ногами опавшая листва. Из-под листьев выпирали тугие шляпки многочисленных грибов. Быстрые табунки косуль проносились по широким полянам. Сильби быстро и ловко отыскивала под листьями упавшие орешки и угощала ими Мантелея. Мир был прекрасен, и душа ликовала. Ему казалось, что он давно знает эту девчонку, что без нее жизни уже не может быть.

Мантелей вздохнул, перевел дыхание и, повернувшись на бок, снова погрузился в воспоминания. Он лежал и наслаждался воспоминаниями. Они доставляли ему какую-то непонятную сладость и тихую радость. Ему мечталось, что дорога домой пройдет через ее деревеньку, что он снова увидит ее. Ему представилось, как она выбежит навстречу, звеня монистами, как расцветет в улыбке ее лицо. Представилось, как она возьмет коня под уздцы и, заглядывая снизу вверх в его глаза, будет ворковать, ворковать своим грудным голосом. Как пойдут они потом, взявшись за руки, и будут долго-долго гулять по окрестностям, и не будет в мире человека счастливее Мантелея. В то же время, перебивая сладкие воспоминания, сомнения и страхи отравляли его сознание.

- Да помнит ли она обо мне? Может, давно уж выскочила замуж? Может, давно уж похитил ее какой-нибудь удалец. Да нет, этого не может быть, — успокаивал он себя тут же. — Если старик жив, то никто не посмеет обидеть ее. Она же сама говорила, что все в округе уважают и боятся ее дедушку, так как он

-------------------------------------------

сильный юмозь. Да и во время расставания она сказала ему, что всегда будет помнить о нем. «Я тоже тебя никогда не забуду»,

- ответил Мантелей. Она подала ему на дорожку кружку пива и велела выпить. «Теперь, если даже захочешь, ты никогда не сможешь забыть меня», — сказала она после того, как Мантелей осушил кружку, и лицо ее зарделось. Мантелей лежал и в душе снова переживал моменты расставания. Вот уже два года прошли с тех пор, а он все не может забыть о ней. Все думает и думает, в душе лелея надежду на скорую встречу. За эти два года он ни разу о ней не слышал. А расспрашивать у кого-либо он постеснялся, хотя знал, что после него еще несколько человек из их деревни лечились у знахаря? Как же звали старика? — сил ил — ся и никак не мог вспомнить Мантелей. «Дедушка», — звала его Сильби. «Мучи», — обращались к нему Мантелей с отцом. Да и другие посетители уважительно величали его словом: Мучи.

Ему вспомнились долгие разговоры в доме старика. Обычно они происходили после ужина, иногда в полной темноте. Рассказывали больше взрослые, а Мантелей лежал и слушал. Говорили обо всем: о войне, о голоде, о болезнях, и вообще о жизни. Особенно запомнился Мантелею рассказ старика о двух неразлучных друзьях, которых звали Артур и Артус. С детства они росли вместе и смерть также встретили вместе. Это случилось давно. Артур и Артус, и еще один мальчишка-подпасок, стерегли табун коней, когда случился молниеносный набег степняков. Их обоих убили, только мальчишка-подпасок каким-то образом смог ускакать от степняков и тем самым спастись. С его слов, Артур и Артус отчаянно пытались отбить табун, но были расстреляны из луков. «Оба они были похожи на ежей, так много попало в них стрел», — рассказывал старик. Мантелей узнал, что Артур был младшим сыном старика, что Сильби является единственной дочерью Артура. Он вспомнил, как они с Силь- би посетили могилы Артура и Артуса. Они были похоронены там же, где их убили. Два больших камня, расписанные булгар- скими письменами, были установлены на могилах и утопали в высокой траве. Сильби долго стояла над могилами, поглаживая рукою шершавый камень. Что творилось тогда в ее душе? Какие мысли теснились в бедной головушке? Помнится, тогда она как бы сразу замкнулась в себе, ее лицо посуровело и вмиг куда-то пропали ее веселость и игривость. Всю обратную дорогу они шли молча, крепко взявшись за руки. В одном месте, на крутизне, запутавшись в высокой траве, она чуть не упала и

-------------------------------------------

на миг прижалась к Мантелею. Господи! Что тогда с ним случилось? Впервые он так близко почуял запах молодого, здорового женского тела. Ему показалось, что земля качнулась под ногами и вздрогнул горизонт. Впервые он так близко увидел ее глаза, чистые и прекрасные, наполненные непонятной тоской и печалью. Сколько длилось это мгновение, он не помнил. Помнил только, как вспыхнула она, резко оттолкнула его и пошла вперед, звеня монистами. Потом они долго сидели на вершине холма, наблюдая, как догорает закат. Издалека доносилось блеянье овец и заблудившихся ягнят. Солнышко как бы зацепилось верхушкой за веточки огромного дерева, растущего на Киреме- тище, и неподвижно висело над землею. Неестественного цвета красноватый туман простирался над Киреметищем, и яркий огненный столб тянулся от земли до красноватого диска солнца. Завороженные этим зрелищем, они долго любовались на закат, и домой вернулись только в сумерках. Мантелею вспомнилось, как однажды Сильби сидела у окошка и, тихо напевая, перебирала свои девичьи наряды и нехитрые украшения. Наряды она складывала на широкой скамейке, а украшения выкладывала в ту самую металлическую чашу с изумительными узорами. Среди украшений были разноцветные бусы, серебряные и золотые мониста, медные и серебряные браслеты и еще какие-то мелкие драгоценности. Помнится, тогда он спросил у нее, откуда эта прекрасная чаша. «Эту чашу подарил дедушке суварский князь, когда он вылечил его тяжелобольную дочь», — ответила Сильби.

Мантелей вздохнул и повернулся на другой бок. Тут, прерывая воспоминания Мантелея, завозился Котрак и, пробормотав что-то непонятное, приподнявшись, начал озираться вокруг. Потом, видимо, окончательно очнувшись, он четко произнес:

- Ну давай, Мантелей, теперь ты поспи немного.

Восток уже начал алеть, когда Мантелей наконец-то закрыл глаза и погрузился в сон. И до самого подъема ему снилась широкая степь с цветущими ковылями, по которым они такие счастливые, в то же время чем-то встревоженные, бредут с Сильби, взявшись за руки, в бесконечную даль.

Смеркалось. По дороге, идущей вдоль городской стены, брело овечье стадо. Пыльное облако, поднимаемое многочисленными копытами, неотступно следовало за стадом. За овечьим стадом, также нещадно пыля, следовали коровы. В некотором отдалении

-------------------------------------------

от стад шли, не спеша, пастухи с длинными палками в руках. Они, не скрывая любопытства, смотрели вверх на городские стены, где в окружении нескольких ратников стоял воевода.

- Кажется, сам воевода поднялся на стены, — сказал один из пастухов.

- Да, это действительно он, — подтвердил другой.

- Что же заставило его подняться туда? — спросил первый пастух.

- Наверное, захотел полюбоваться на окрестности, или подышать свежим воздухом, — ответил другой.

- Пускай идет в пастухи, тогда и налюбуется, и надышится,

- ответил первый, и они весело засмеялись, представив, как воевода с палкой в руках будет носиться за коровами.

Между тем воевода Батбай уже довольно долгое время находился на стенах. Сегодня утром он получил известие от гонца о появлении татаро-монголов на берегах Яика и поэтому решил лично сам пройтись по стенам. Хозяйским взглядом осмотрев стены, он остался доволен их состоянием и крепостью. Распорядился, куда поставить котлы для кипячения воды и смолы, куда подвезти камни и бревна для сбрасывания на неприятеля. Многочисленные помощники сразу же взялись за работу, и она закипела. Одни на подводах подвозили из ближайшего карьера камни и сваливали у внутренних стен города. Другие подвозили бревна и хворост. Третьи перетаскивали все это вверх на стены и размещали по местам, куда указывали десятники и старшие. И даже вездесущие дети, оставив свои игры, помогали взрослым.

«Откуда же они придут? — размышлял воевода, внимательно осматривая окрестности. — Может, вон из-за того лесочка, что темнеет вдали. Может, вот по этому широкому полю, что расстилается прямо перед ним. Сейчас там мирно пасутся конские табуны. А может, они нагрянут совсем с другой стороны». Батбаю представилось, как многочисленные конники словно быстрая волна выплеснутся из-за горизонта и как вешние воды, обтекая со всех сторон, окружат город. И не будет ходу никому ни в город, ни из города. Вместе с мыслями об оборонных делах в голове возникла тревожная мысль о семье. Как же быть с семьей? Оставить ли здесь в городе под защитой городских стен, или отправить куда подальше, за великие реки Атал или Чулман. Здесь за городскими стенами может быть и удастся отсидеться некоторое время, но кто знает, сколько продлится осада. При долгой осаде хватит ли продуктов на такое количество воинов

-------------------------------------------

и горожан? Тогда голод неизбежен, и что не доделали стрелы и сабли, доделает голод своей костлявой и безжалостной рукой. И превратятся храбрые и сильные воины в беспомощных и слабых людей. И некому будет тогда защитить женщин и детей. Да и кто может поручиться, что выдержат городские стены чудовищные удары всесокрушающих таранов. И тогда конец неизбежен. Разольются кроваво-мутными потоками бесчисленные вражьи воины по улицам и площадям города, и не будет пощады никому. И не спрячешься от них в подвалах и амбарах, и не помогут подземные переходы. И нет для человека ничего горше, чем видеть страдания и смерть близких людей.

Воевода сверху вниз смотрел на веселых пастухов, смотрел на дальний горизонт, мысленно проникая далеко-далеко за черту горизонта, и мысли его бежали, как быстрые облака, стремящиеся вдаль. Да, что-то совсем не видно торговых караванов, которые раньше во множестве пылили по дорогам к городу. «Это еще один признак приближающейся грозы», — подумал Батбай. Ему и раньше докладывали многочисленные соглядатаи о том, что на базаре заметно меньше стало арабских, русских, мордовских и других купцов.

В это время, узнав, что прискакал гонец из города Сувар с вестью о приближении монголов, несмотря на сумерки, на площадь высыпал народ. И взметнулись огни многочисленных факелов над толпою. Шум от людских голосов был подобен шуму воды во время разлива.

И спустился к ним воевода с высокой стены в сопровождении свиты. Он поднял руку, требуя тишины. И стих народ, ожидая от него вестей.

- Слушайте все! Слушай, народ Биляра! — зычно крикнул Батбай. — Слушайте и передайте другим! Хыбар пур! Сегодня прискакал гонец из Сувара с тревожной вестью о том, что на Яике накапливается несметная сила монголо-татар, которые в любое время могут появиться под нашими стенами. Готовьтесь к войне, ибо она будет долгой и нелегкой. Вспомните прошлые войны и то, как мы бились с незваными пришельцами. Кузнецы и все другие, готовьте больше оружия, запасайтесь провиантом и решайте сами, как быть с семьями. Кто не уверен в крепости городских стен, отправляйте свои семьи за Атал и за чулманские леса. Я все сказал.

Но еще долго волновалось и шумело человеческое море. Еще долго метались огни в кривых переулках и заросших оврагах.

-------------------------------------------

И вот уже с утра потянулись многие за городские стены, чтобы быстрее покинуть ставшие опасными родные места. Они уходили и не знали, вернутся ли когда-нибудь обратно, увидят ли близких людей, остающихся здесь.

Но многие остались. Одни понадеялись на высокие стены и многочисленный гарнизон, закованный в броню. Другие понадеялись на бога и полностью доверились изменчивой судьбе. Остались женщины, прожившие с мужьями долгие годы и готовые принять смерть рядом с сужеными. Остались и молодушки, которые не в силах были расстаться с любимыми и готовые разделить с ними судьбу, какая бы горькая она ни была. Они ни в чем не уступали мужчинам: ни в решительности, ни в храбрости, разве только в силе.

Но пока ни уходящие, ни остающиеся не знали, что пройдет совсем немного времени, и на месте прекрасного города с древней историей останутся только развалины. И что безжалостное время превратит их в мелкую пыль и безвестный прах. И что воцарится здесь совершенно другой, пришлый народ, волею судеб оказавшийся сильнее древних булгар. Эти варвары постараются предать забвению все, что связано с именем булгар, полностью уничтожат их культуру и письменность, почти полностью вырежут этот древнейший народ. Они образуют здесь государство Золотая Орда и присвоят себе имя и саму историю булгарского народа. Они присвоят себе право говорить от имени этого народа, и на месте исконно булгарского городка построят свою столицу город Казань. Гонимые, теснимые и унижаемые в течение многих веков сначала татарами, потом Русью, булгары позабудут свою историю и происхождение. И только глухие предания донесут до далеких потомков историческую правду. Некогда многочисленный, сильный и благородный народ, строивший прекрасные дворцы и храмы, имеющий многочисленные города и городища, загонят в леса и болота, заставят жить в хлевах и землянках, в жалких глиняных лачужках. И обмельчает народ, потеряв государство, духовность и жизненный стержень. Заносчивый и кичливый захватчик будет презрительно называть покоренный народ именем Чуваш, напрочь позабыв, «благодаря» кому этот народ дошел до скотского состояния. Но есть все-таки справедливость, и через много веков Богу было угодно, чтобы люди узнали всю правду о булгарах-чувашах.

А пока одни уходили, другие лихорадочно готовились к обороне. Батбай все время находился с людьми и был в гуще всех со-

-------------------------------------------

бытий, происходящих в городе. Семью он отправил подальше за Чулман и теперь не так сильно тревожился за них. Он вспомнил, как впервые увидел гонца с тревожной вестью. Это было вчера утром. Он вместе со свитой находился в поле за городскими стенами. В это время кто-то из ратников заметил одинокого всадника, во весь опор мчащегося к городским воротам. Батбай приказал перехватить всадника и доставить к нему. Тут же несколько ратников на свежих конях сорвались с места в карьер и быстро перехватили одинокого конника, после чего его доставили к Батбаю. Это был молодой человек довольно приятной наружности. Одет он был просто. На парне была простая рубаха, подпоясанная широким ремнем, на котором висела кривая сабля. Он был босиком, сапоги были привязаны к седлу. Холщовые штаны были порваны в нескольких местах, и сквозь дыры проглядывало голое тело. Был он спокоен и лишь вопросительно смотрел на Батбая.

- Ты кто и куда так торопишься? — спросил воевода.

- Я гонец князя Шаку из Сувар и спешу в Биляр к воеводе,

- ответил с достоинством юноша.

- Так торопился, что даже штаны порвал, — съязвил один из вельмож и весело загоготал. За ним захохотали и другие. Но юноша не обратил на это никакого внимания и оставался невозмутим.

- Я воевода, говори, что хотел! — сказал Батбай. Юноша недоверчиво покосился на него, так как по одежде воевода совсем не отличался от простых ратников. Но потом по приказному тону он, видимо, понял, что перед ним военачальник и решительно проговорил: «Мне велено передать воеводе вот эту медную дощечку и стрелу, а на словах сообщить, что на Яике накапливаются многочисленные силы татар, и что они скоро пойдут на нас». С этими словами он вытащил из-за пазухи медную пластину, потом стрелу, и протянул их воеводе.

- Также мне велено было предупредить об этом людей во всех встречных селеньях и городищах, в этом нет никакого секрета, об этом просил князь Шаку, — добавил юноша. На медной пластине была выбита тамга князя Шаку и начертаны всего два слова: «Готовься к войне». Батбай хорошо знал князя Шаку и его тамгу. Они не один раз встречались на праздниках агатуй и не раз бывали друг у друга в гостях. Многочисленные вельможи сразу притихли и не поддевали больше юношу. Они, видимо, поняли серьезность момента и ждали, что скажет воевода.

- Чем же тебя отблагодарить, храбрый юноша? — спросил Батбай, глядя на гонца.

-------------------------------------------

- Мне бы вот штаны починить, да коня поменять, если можно, — смущенно вымолвил парень.

- Об этом не беспокойся, все будет исполнено, — сказал воевода. Ему хотелось как-то особо отблагодарить отважного гонца, и он пригласил его с собою в город. Их кони шагали рядом, и по дороге воевода интересовался у юноши, откуда они узнали о монголах.

- Об этом князю сообщили рубежники, которые находились на Яике, — ответил гонец.

- Еще кому успели сообщить о монголах? — спросил Батбай.

- Насколько я знаю, одновременно со мною отправились гонцы в города Ашлы и Тухчин, Булгар и Нухрат, — ответил юноша. — Мне же было поручено сообщить вам и далее в города Чукту и Керменчук, а также по мере возможности в Хулаш, — добавил он.

- Ладно, это будет уже не твоя забота, я все это возьму на себя и, не откладывая, тут же отправлю гонцов во все стороны, чтобы они предупредили людей о грядущей опасности, — ответил Батбай.

Тут ход его мыслей прервал громкий крик одного из горожан. Это какой-то несчастный во время работы, видимо, потерял равновесие, сорвался с городской стены прямо на кучу камней и разбился насмерть. «Какая нелепая смерть, какое несчастье», — подумал Батбай, с содроганием глядя на бездыханное тело пожилого горожанина.

- Наверное, поскользнулся, или голова закружилась у бедняги, — сказал кто-то за спиною Батбая.

Он дал команду убрать тело, и несколько человек, бережно подняв погибшего, унесли его вглубь строений.

Но, несмотря ни на что, работа продолжалась. Люди трудились, не замечая усталости, так как прекрасно понимали, что только своим трудом могут обеспечить себе относительную безопасность. Многие работали за городскими стенами, углубляя и расчищая местами заплывшие и обвалившиеся стенки рва.

С высоты городских стен город был похож на муравейник. Везде и всюду копошились люди. Нещадно палило солнце. Дымились мокрые рубашки на людях. На них неровными, белыми линиями проступала соль.

Батбай еще раз решил вместе со свитой объехать вокруг города. Ему подвели коня, и он вскоре тронулся в сторону городских ворот. Свита, не отставая, следовала за ним. «Надо будет

-------------------------------------------

усилить охрану всех городских ворот», — подумал он, проезжая мимо ратников, стерегущих въезд в город.

За воротами сразу же распахнулось, облитое солнечным светом, широкое поле, где у самого горизонта, на фоне белесого, выцветшего неба, синели леса. Рыжие хлеба стояли неподвижно, колос к колосу, как ратники в строю. В хлебах, не умолкая, стрекотали многочисленные кузнечики. За спиною, врастая основаниями в землю и подпирая вершинами небо, грозно высились высокие башни и неприступные стены. Люди рядом с ним казались маленькими и беспомощными.

Батбай молча обвел взглядом окрестности и городские стены, вздохнул и двинулся дальше. «Надо бы съездить в город Булгар, к Великому Турхану, поговорить, посоветоваться, как быть дальше», — подумал воевода. Может, лучше встретить врага подальше от крупных городов, в чистом поле и дать решительный бой. Там было бы видно, к кому более благосклонна судьба. Тревожные мысли о будущем не оставляли его. Впервые за целый день он спокойно подумал о семье. Бог не дал ему сынов. Раз за разом супруга родила ему пять дочерей красавиц. Три дочери были определены и подарили ему нескольких внуков и внучек. Зятья тоже были зажиточными и все удальцы, каких поискать. Особенно удалым был младший зять Энкиту. Батбаю было жаль своих дочерей и внуков. Что ждет их в случае войны? Особенно было жаль двух незамужних дочек, Нину и Утнапи, которые и пожить-то толком не успели. «Где они сейчас, куда доехали, переправились ли через Чулман?» — сверлила голову беспокойная мысль. А ему надо находиться здесь, в этом городе, готовиться к обороне и делать свое дело. Ему и всем оставшимся надо было жить здесь и если понадобится, лечь под этими стенами. «Да... картина невеселая получается, но деваться некуда, от судьбы не уйдешь», — невесело думал он. А между тем кони мерно шагали вдоль стены. Сверху что-то кричали горожане и махали руками. Но, погруженный в свои мысли Батбай, не вслушивался в эти крики и все думал свои бесконечные думы.

Неожиданно из-за угловой башни с шумом высыпала ватага ребят верхом на ивовых прутьях и, нещадно пыля, помчались по дороге вдоль стены. Тонкими прутиками они стегали своих игрушечных коней и что-то кричали, изображая лихих наездников. Вмиг они промчались мимо Батбая и понеслись дальше.

Батбаю вспомнилось его далекое босоногое детство. Отец с малых лет приучил его к работе. Но в свободное от работы вре-

-------------------------------------------

мя он вместе с друзьями также беззаботно носился верхом на прутиках, изображая из себя воина или сказочного богатыря. Вспомнилось, как они с друзьями строили запруды на маленьких степных речушках, ловили рыбу, лепили игрушечные крепости из песка.

Он так давно не вспоминал о своей юности и детстве, что ему теперь трудно было представить себя маленьким ребенком или безусым отроком. И вот теперь, неспешно следуя вдоль стены, он начинал вспоминать былое. Эта шумная ватага ребятишек поневоле напомнила ему о давно прошедших днях. Да, в неспокойное время прошли его детские годы. Не раз видел он ребенком вражеские рати под этими стенами. Приходила Русь, приходила Степь. И воевали с ними, и торговали. Все было. Все было, да прошло, и ничего уже не воротишь. Было детство. Была юность. Были друзья-товарищи, да где они теперь. Многие спят вечным сном под степными курганами, заросшими горькой полынью и печальными ковылями. Батбай мысленно представил погибших друзей, и ему казалось, что они в данное время едут вместе с ним, и стоит ему только оглянуться, он тут же их увидит. Он помнил их голоса, обветренные на степном ветру лица. Он помнил многое другое, что пришлось пережить им вместе. Помнил молниеносные стычки с врагами, возникающие неожиданно, как степные вихри на дорогах. Батбай оглянулся, но теперь с ним ехали совершенно другие люди, другие товарищи и ратники. Он неоднократно задумывался о том, из-за чего возникают войны, и до сих пор не смог твердо ответить сам себе. «Наверное, из-за земли или богатства»,

- думал он раньше. «А может, из-за женщин», — тут же проскакивала мысль. Ведь бывает, что и родные братья дерутся меж собою до крови, а иной раз и до смерти. А тут чужие, иноплеменники. Вот сколько раз приходила Русь. Чего им надо было, чего не хватало? Разрушили многие города и селенья, поубивали людей, угнали скот и ушли. Купцы говорят, что земля у них серая и родит худо, может, из-за хлеба они и приходили. А Степь? Они из-за чего? Также пожгли города и селенья, поубивали людей, угнали табуны и ушли. Им тоже, наверное, нужен был хлеб. Да, чьи только кони не топтали наше жнивье, наш чернозем.

Батбай ехал полусмежив глаза и как бы полудремал. Сверху припекало солнышко. Конский топот, звон удил и тихое поскрипывание седел издалека доносились до его сознания. А мысленно он уходил далеко-далеко за тающий в знойном мареве горизонт. Почему-то вспомнился ему эпизод, виденный им

-------------------------------------------

когда-то в юности. Усталые и потрепанные, пропахшие потом и кровью, возвращались они по пыльной дороге из неудачного похода. Лунной ночью проходили мимо незнакомого селенья, на окраине которого горели два высоких костра. Парни и девушки, взявшись за руки, водили хоровод. Не слышанная ранее песня, зыбко качаясь, плыла над ветлами. Услышав множественный копытный звук, распался хоровод. Незнакомые парни и луноликие девушки проходили мимо Батбая и растворялись в ночи. Уходили девушки, уходила песня, проходила жизнь. Чужая жизнь, чужое счастье проходило мимо и растворялось в ночи как виденный когда-то чудный сон. Вроде бы ничего примечательного и не было в этом эпизоде, да вот, надо же, запала в душу эта картина и осталась в ней навсегда.

Также вспомнился Батбаю свадебный поезд, встреченный им некогда в пустынной степи. Как призраки возникли они неожиданно из-за поворота и в мгновенье ока пролетели мимо Бат- бая и так же быстро растворились в знойной степи. Разукрашенные кибитки и кони, лихие парни и девчата, нарядные женщины и веселый пузырник — и все мимо, мимо. И опять чужая жизнь, чужое призрачное счастье, проходило мимо и растворилось в знойном мареве.

Эти и другие воспоминания занимали некоторое время Бат- бая. Но вот кони повернули за угол стены, и его мысли вернулись к реалиям нынешнего дня. Да, много силы и людей потребуется, чтобы защитить этот огромный город. Вон на какие расстояния тянется его стена. Честно говоря, Батбай видел немного городов. Ну, был он несколько раз в Суваре и Чюкту. Был в столице Булгаре и в городе Керменчук. Но разве могли они сравняться с его родным Биляром? Даже столичный Булгар уступал Биляру по размерам и, как казалось Батбаю, по красоте.

В пути следования, около заросшего лопухами и тальниками оврага, им встретились несколько странников, одетых в лохмотья.

- Кто такие и что вы тут делаете?! — строго спросил Батбай, придерживая коня.

Один из странников, худой и невысокий мужчина с редкой, словно выщипанной бородой, чуть выступил вперед и, придерживая одной рукою рваный азям на груди, заискивающе глядя в глаза воеводы, ответил:

- Мы бедные люди, мы хазары, или, как говорят ваши люди, храбрый воевода, сюксины.

-------------------------------------------

- Откуда ты знаешь, что я воевода?! — еще строже спросил Батбай.

- Мы несколько раз видели тебя на базаре храбрейший, — ответил тот же странник.

- Еще раз спрашиваю, чем вы тут занимаетесь и где вы живете?!

- Живем мы здесь, — снова ответил тот же странник, рукою показывая на неказистые шалаши, расположенные на краю оврага.

- Вы так и не ответили мне, чем вы занимаетесь — воруете, попрошайничаете, или того хуже, являетесь вражескими лазутчиками?! — сказал воевода, повышая голос и, начиная терять терпение. — Вот прикажу доставить вас в город и повесить перед городскими воротами, тогда узнаете, как воровать и прятаться от воеводы.

- Ответь быстрее, скотина, иначе мой саламат немедленно прогуляется по твоим ребрам! — крикнул один из сопровождающих Батбая, замахиваясь оружием на странников. Те испуганно втянули головы в плечи, и тот же странник скороговоркой залопотал:

- Мы не прячемся, не прячемся, мы сами убежали от татар, а промышляем мы на базаре и питаемся тем, чем Бог послал. Татары разорили все наши стойбища и угнали всех коней. Теперь мы вынуждены скитаться на чужбине и надеяться на милость добрых людей. Пощади нас, воевода, пощади, мы не лазутчики, пощади нас, храбрейший! — взмолился странник. Теперь слова беспрестанно вылетали из его уст, и казалось, что им не будет конца.

- Хватит, замолчи! — строго сказал Батбай и, чуть помедлив, спросил: — А они чего молчат? — и показал рукою на остальных.

- Они боятся тебя воевода, — ответил, скорбно вздыхая, странник.

Батбай призадумался, и чуть помедлив, сказал:

- Идите все в город, подойдите к любому десятнику, скажите, что это я направил вас к нему, и пусть найдут вам работу. И работайте так, чтобы чертям тошно стало, а я проверю. Все горожане на стенах, а они, вишь, прохлаждаются в шалашах.

Странники, не помня себя от страха, бросились по дороге в сторону городских ворот. Батбай некоторое время с легкой усмешкой смотрел им вслед. Развевающиеся на бегу полы рваного азяма на страннике вызвали в нем приступ необъяснимого смеха, и он с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться.

-------------------------------------------

Два чувства одновременно боролись тогда в нем. Ему было жаль оборванцев и в то же время чувство недоверия к иноплеменникам не оставляло его.

Тронулись дальше. Минуя овраги, кусты, буераки, тянулась стена. Спутанные ветром травы, местами полегшие, местами стоящие стеною, тянулись вверх. Лошади на ходу откусывали верхушки высоких трав и сладко хрустели. Батбай не торопил коня. Окруженный свитой он медленно следовал вдоль высокой стены. Откуда-то из-за неё слышался тревожный гогот домашних гусей. Запах теплой пыли и степных трав, растворенный зноем, щекотал ноздри. Степь томилась, плавилась под тяжким зноем. Играло марево вдалеке. Хотелось к воде.

Вдруг из дымки выпорхнула кавалькада всадников и, огибая ближайший холм, понеслась в сторону города. Казалось, что кони не скачут, а стелятся над травами — так быстро они летели. Оставляя за собою пыльное облако, всадники проскакали в сторону городских ворот.

«Что бы это значило?» — тревожно подумал Батбай и, повернув коня, поскакал обратно в город. Пригнувшись к упругой шее животного, он некоторое время летел, ни о чем не думая. Стучали копыта, качалась степь. Батбаю на миг показалось, что это юность вернулась к нему, и что он участвует на конских скачках. Оглянувшись на миг, он увидел, как, растянувшись цепочкой, скачет за ним, не отставая, его свита. Ему казалось, что это соперники догоняют его и хотят отобрать подарок, приготовленный старейшинами. Казалось, что ждет его в конце скачки самая красивая в округе девушка. Словно быстрый степной вихрь подлетели они к городским воротам. Тут же подбежал к нему один из ратников и доложил, что только что приехали гонцы из Булгара от Великого Турхана. За воротами Батбай увидел группу спешившихся всадников. Один из них, высокий мужчина с широкой посеребренной бородой, что-то сказал товарищам и направился навстречу Батбаю.

Да, это действительно были гонцы от Великого Турхана. Они передали Батбаю, что Великий Турхан созывает Великий Хурал, где будет решаться вопрос о борьбе с монголо-татарами. Немного отдохнув и пообедав, гонцы сразу же отправились обратно. Они вежливо поблагодарили Батбая за теплый прием и за приглашение остаться переночевать.

- Не время сейчас, воевода, отдыхать и прохлаждаться, нам велено вернуться как можно быстрее, — сказал старший из гонцов.

-------------------------------------------

До самых городских ворот проводил Батбай гонцов и долго смотрел им вслед, пока они не скрылись за ближайшим холмом.

- Пусть дорога ваша будет легкой и ровной, а кони не знают усталости! Удачи вам! — крикнул Батбай при расставании. Лишь на миг задержались гонцы, что-то крикнули и, приветливо махнув руками, сорвались с места в карьер.

За короткое время гонцы чем-то понравились Батбаю. Старший из них при разговоре поглаживал свою окладистую бороду и держался просто и с достоинством. Остальные, сопровождающие его, были моложе, проворны и легки на подъем. Даже их юношеская нетерпеливость чем-то симпатизировала ему. У Батбая защипало в глазах. Ему казалось, что часть его сердца и души, часть его жизни уносилась вдаль вместе с гонцами.

Так, в заботах и тревоге, прошел длинный летний день. Ночь пришла с прохладой и обещанием сна и покоя. Но не спится Батбаю. Одинокий, он стоит на городской стене и смотрит на мерцающий далеко в степи пастуший костер. Звездное небо с огромной луной широко раскинулось над ним и над спящим городом. Из глубины степей доносится далекое ржание коней. Где-то в городе уныло воет собака. «Не к добру это, не к добру»,

- думает Батбай. Его мысли переносятся на скорую поездку в город Булгар. Надо бы выспаться перед дорогой, но домой ему идти неохота. Без супруги, без любимых детей дом стал пустым и неуютным. Но, не смотря ни на что, надо идти, надо хоть немного отдохнуть перед дальней дорогой. «Завтра с утра выступаем, время не терпит, время совсем не терпит», — думает Батбай.

Касым лежал на правом боку, подтянув колени к самому подбородку и скрестив крепкие руки на животе. Так, казалось, болело меньше. Временами тошнота подступала к горлу, и он подползал к краю кошмы. Его долго и мучительно рвало. Он с трудом сплевывал тягучую слюну и отползал обратно. Силы совсем оставили его. Перед воспаленными глазами кружились желто-красные радужные круги.

Временами боль уходила и тошнота отступала. Тогда Касым вытягивался во весь рост и тихо лежал на спине, боясь, что боль вернется. И она возвращалась. Резким кинжальным ударом напоминала о себе, и Касым клубком катался по кошме, крепко прижав руки к животу. Розовый туман застилал ему глаза. Сквозь туманную муть он видел знакомые очертания своего походного шатра,

-------------------------------------------

видел бунчук, гордо вскинутый перед входом. Как бы издалека до его слуха доносился не умолкающий шум огромного лагеря. Все было как надо и в то же время не так. Он еще был в силе, и любое его приказание выполнялось беспрекословно. Но в то же время он чувствовал, что что-то огромное и страшное вошло в его жизнь и встало непреодолимой преградой между ним и остальными. Все остальные были здоровыми, а он такой больной и беспомощный. Почему это случилось именно с ним? И что с ним случилось? Он помнил, раньше уже такое было с ним несколько раз, но все тогда проходило довольно-таки быстро и не так болезненно. А теперь он уже вторые сутки не ел и не пил, а только корчился от режущей боли в низу живота. Прошедшая ночь стала для него жестоким испытанием. Спал он или нет, Касым не помнил. Помнил только, как, катаясь по кошме, он раскидал все мягкие подушки. Помнил, как он прогнал лекаря — табиба. Помнил, как качались в его воспаленных глазах звезды и одинокая луна, когда его выносили или заносили в шатер. Временами ему казалось, что эта ночь будет длиться вечно и что он уже больше никогда не увидит солнца. Он не считал себя трусом, но эта ночь внесла в его душу огромное смятение и неуверенность, разбудила в нем какой-то животный страх перед всемогущей смертью.

Вот в очередной раз боль куда-то ушла, и Касым расслабленно растянулся на кошме и прикрыл свои уставшие веки. Безвольное тело отдыхало от боли. Обрывки каких-то воспоминаний и переживаний возникали в его тяжелой голове и проходили как в густом и вязком тумане. Холодным облаком возникло в груди чувство совершенного одиночества, заброшенности и оторванности от привычного мира. Вспомнилось, как в далекой юности он заблудился в широкой степи и долго блуждал в густом и холодном тумане. Конь его устал, и приближалась ночь, когда он в сумерках увидел мерцающий свет пастушьего костра. Он подъехал к костру и только тут понял, что попал к меркитам, давним врагам его племени. Бежать было бесполезно, так как на усталом коне далеко не ускачешь, и если бы меркиты захотели, то они все равно догнали бы его. Деваться было некуда, и он, приняв приглашение меркитов, остался с ними до утра. Они накормили его, напоили кумысом, дали место у костра. Утром он благополучно уехал и целый и невредимый добрался до своих соплеменников. Почему тогда не тронули его меркиты, для него это до сих пор осталось загадкой. Вот тогда, во время одиночного скитания по холодной степи, у него возникло такое же чувство

-------------------------------------------

заброшенности и оторванности от всех. Теперь, вдали от родных кочевий, в совершенно чужой стороне, это чувство вновь посетило его. Почему именно сейчас, когда вокруг множество людей, ему так одиноко и неуютно? Касым встал и, пошатываясь, пошел в шатер. Неуютным и одиноким показался ему знакомый шатер. Рассеяно осмотрев внутреннее убранство, он снова вышел на воздух. Солнце клонилось к закату. Приближающаяся темнота пугала его. Ужасы и тревоги прошлой ночи еще свежи были в его памяти, и Касым не хотел, чтобы они повторились. Может, позвать снова лекаря — табиба или лучше всего старика шамана, — раздумывал он. Обессиленный он опустился на кошму, и опять обрывки воспоминаний возникли в его голове.

Вот плещется у самых ног и струится вдаль голубой Керу- лен. В девственных камышах кричат какие-то птицы. Полудикий табун молодых кобылиц мирно пасется на берегу. Нервный и чуткий властелин табуна, вороной жеребец с гордо посаженой головой, ревниво охраняет свой табун. Его звонкое и властное ржание звенит над равниной. Недалеко виднеется юрта. Горит костер, и мать с сестрой готовят обед. Отец, сидя на седелке в тени юрты, возится с уздечкой. Братья вернулись с охоты и разделывают тушу тарбагана. Пахнет дымком, вкусным обедом, пахнет родиной.

И тут же другое воспоминание зарождается в его голове. Перед его мысленным взором возникают величественные Алтайские горы. Он вместе с сотней воинов по ущелью спускается на равнину, где расположено стойбище вражеского племени. С ходу налетают они на не ожидавших нападения врагов, и начинается беспощадная резня. Где-то истошно кричит женщина. Воют и захлебываются от злости собаки. Раненый вражеский воин пытается уползти в кусты, но Касым догоняет его и бьет по спине. Раненый переворачивается навзничь, и Касым на мгновение видит страшные глаза и ощерившийся желтыми зубами судорожно раскрытый рот. Чтобы не видеть этих страшных глаз, Касым с размаху бьет своей саблей раненого по голове, и видит, как стекленеют его глаза, и как закипает на его губах кровавая пена.

Жалел ли он врагов? Об этом Касым раньше не задумывался. Теперь же лежа на широкой кошме, он удивлялся странным мыслям, возникающим в его голове. Наверное, не жалел, да и за что их было жалеть, ведь это же были враги, — думает он. Меня бы тоже не пожалели, попадись я к врагам. Но тут же внутренний голос возразил ему, — Ведь пожалели же тебя однажды меркиты.

-------------------------------------------

В его голове снова возникло недавно пережитое. Вот старик половчанин с похожей на одуванчик головой, стоя на четвереньках перед казнью, спокойно взирает на мир. Он что, не боялся смерти? Или воспринимал это как неизбежное и само собою разумеющееся? Может, он воспринимал это как избавление от всех земных мук и тягот? Тогда почему же я боюсь даже подумать об этом?

Касым лег на живот и положил тяжелую голову на сложенные руки. Тошнота снова начала подступать к горлу. Воспоминания о былом не оставляли его. Он вдруг с ужасом понял, что живет лишь прошлым и что будущего у него совсем-совсем нет и не будет. Но тут же где-то в глубине души маленькой искоркой зарождается надежда — может, все обойдется, и он полностью поправится.

Мысленно Касым снова отправился в прошлое. Да и что ему больше оставалось делать в его положении. Ему вспомнился 1223 год, когда он в составе войск багатура Субедея впервые столкнулся с булгарами. Это случилось между двумя великими реками Атал и Яик. Неукротимые и быстрые войска Субедея столкнулись с ними под вечер в лесостепной местности. Булгары, видимо, их ждали. Широкой лентой стояли они, перекрывая равнину между двумя труднопроходимыми лесами. На короткий миг наступила жуткая тишина. Потом, словно очнувшись, взревели сигнальные трубы, загрохотал барабан, и татары, осыпая врага тучами стрел, с гиканьем и гаканьем понеслись вперед. Бились яростно и ожесточенно, и только наступившая тьма разделила соперников. Всю ночь над полем боя были слышны жуткие крики и стоны раненых и умирающих воинов. С утра, чуть свет, как только рассеялся легкий туман, войска вновь сшиблись и бились весь день, не уступая друг другу ни в чем. Воистину, противники были достойны друг друга. Булгары стояли упорно и оказались удалыми бойцами. Из-за леса к ним время от времени подходили свежие отряды и с ходу вступали в бой. Субедей тоже постоянно вводил в бой свежие силы. Не добился успеха отряд, посланный в обход лесного массива. Они столкнулись с группой булгар, стоявшей в засаде, и завязли в схватке. И снова только наступившая ночь развела врагов. Ночью булгары под покровом темноты отошли в глубь своей территории. Тут, видимо, сказалось численное превосходство монголов.

Касыма затошнило и всего передернуло от горечи, наполнившей рот. В который раз он подполз к краю кошмы и, пре-

-------------------------------------------

зрительно кривя губы, отплевывался. Через некоторое время приступ тошноты прошел, и он, сполоснув рот терпким кумысом, обессилено растянулся на кошме. Его мысли снова вернулись к булгарам. Да, нигде раньше они не встречали такого жестокого сопротивления. Ни в сражениях с меркитами и найманами, ни с чжурчженями и ойратами. И даже многочисленные воинственные мусульмане-хорезмийцы после нескольких столкновений запросили мира. С булгарами же все было иначе. С отчаянием обреченных обороняли они свои селенья и городища. До последнего человека стояли они на стенах и ни за что не сдавались. И часто рядом с булгарскими воинами можно было видеть их женщин, которые с оружием в руках противостояли татарам. В одном сражении под безымянным булгарским городищем копье противника все-таки достало Касыма и оставило отметину на его теле. Да, воинскую доблесть у них не отнимешь. Так неужели же Касым не отомстит этим ничтожным булгарам за нанесенные ему лично обиды. Тогда булгары сильно потрепали отряды багадуров Субедея и Джебе. После многочисленных и значительных потерь татары вынуждены были покинуть пределы Булгарии. И вот теперь, когда его заветная мечта была близка к исполнению, Касыма скосила эта жестокая болезнь. Перед его мысленным взором встали огромные пространства, пройденные им и его воинством. И везде, где прошли непобедимые татарские воины, народы покорно склоняли головы перед монголо-татарским оружием. Они соглашались платить дань и соблюдать Великую Ясу. Непокорные народы татары уничтожали и тем самым высвобождали для себя жизненное пространство. И вырастали на завоеванных землях многочисленные курганы, сложенные из человечьих голов. Такими вехами отмечали татары свой пройденный путь.

Вскоре сумерки незаметно опустились на шумный лагерь. В небе заблестели первые звезды. Стало заметно прохладней, и Касым приказал занести его в шатер. В шатре горел единственный светильник, возле которого неотступно находился верный раб. Он ждал приказаний темника и застыл в ожидающей позе. По велению предводителя все удалились из шатра, и остался только прислужник. Он зажег еще несколько светильников, и стало заметно светлее. Касым, обложенный со всех сторон мягкими подушками, неподвижно лежал и, не мигая, смотрел на пламя. С другой стороны светильников находился раб и преданными глазами смотрел на своего властелина. Касым молчал. Молчал и слуга. Вдруг резкая боль резанула по животу, и темник скорчился, подтянув ру-

-------------------------------------------

ками колени к животу. Невольный стон вырвался из его груди, и гримаса боли перекосила лицо. Испуганный взгляд его заметался по стенкам шатра. От боли забилось дыхание. Некоторое время темник лишь широко раскрывал и закрывал перекошенный рот, беспомощно ловя им ставший густым и тягучим воздух. Все мысли, все чувства вмиг улетели. Осталась только одно ощущение всепоглощающей боли и более ничего. Течение времени для Касыма остановилось. Впал ли он в беспамятство, или же забылся на какое-то время, он совершенно не помнил. Очнулся уже тогда, когда рассвет робко заглядывал в проем шатра. Ему было душно, и темник повелел вынести его из шатра. Утренний воздух был свеж, и предводитель немного взбодрился. На крыльях зари прилетел ветерок с родимой стороны, и бунчук перед входом в шатер слабо шевельнулся. Также слабо шевельнулась надежда на выздоровление в душе у Касыма. Совершенно обессиленный он лежал вытянувшись на кошме и безучастно глядел вверх, вглубь небес. Не хотелось двигаться, хотелось только тишины и покоя. Неспешные мысли вяло ворочались в его голове.

Между тем рассвет набирал силу, и цвет неба менялся на глазах. Гасли звезды, и новый день вступал в свои права. Лагерь просыпался, и различные шумы стали все слышнее. Касым с трудом поднял сначала одну, а потом другую руку и внимательно посмотрел на свои кисти. Ему не понравился болезненно желтый цвет его кожи. Это был цвет немощи и болезни. Он уронил руки на кошму, и его мысли вернулись к недавним, и в то же время к таким далеким, мечтаньям. Неужели ему не суждено стать ильханом? Неужели ему суждено так бесславно окончить свой жизненный путь? Не в бою и в сраженьях, и не во время лихого набега, а вот так, беспомощно лежа на кошме. Почему это судьба сыграла с ним такую злую шутку, когда, казалось бы, вот он, предмет твоих мечтаний и желаний, рядом, протяни руку и возьми. Переменчивая судьба, переменчивое счастье. Так неужели же ему больше не придется скакать на быстром коне по необъятной степи, споря с ветром? «Кому же достанутся после меня мои конские табуны? Кому же достанется мое добро? Кто же будет после меня ласкать моих прекрасных рабынь?» Такие мысли занимали некоторое время его усталый ум.

Тут он вдруг вспомнил звездочета Умара и сон, рассказанный им. Так неужели то видение оказалось вещим? И почему это случилось так быстро? «Это он, это он напророчил мне беду!»

- пронеслось в голове. И тут же Касыма пронзила страшная

-------------------------------------------

догадка. «Меня отравили, меня отравили! Меня хотят убрать как можно быстрее и избавиться от меня. Но кто же это сделал, кто?!» С этого момента в его душе зародилось подозрение ко всем окружающим. Мысленно он перебирал в уме всех, кто готовил ему еду и обслуживал. Вспомнил все свое ближайшее окружение, и ни на ком конкретно не смог остановиться. Пришедший в сильное возбуждение от этой подозрительной мысли, Касым быстро встал, но тут же от приступа сильной боли повалился на кошму как подрезанный.

Думы. Бесконечные думы. Ни на миг не оставляют они Ратмана. Как надоедливая заноза, которую нельзя вытащить, тревога все время держит его в напряжении. Тревожно в степи, тревожно на душе. Тревога висит в воздухе. Не сидится ему и не лежится на одном месте. Тяжелое предчувствие давит на сердце. Вот и сегодня он еле дождался утра, всю ночь не спал, и все думал и думал свои невеселые думы. О чем только не передумал он за ночь. Мысленно прошел по всей своей так быстро промелькнувшей жизни. Вспомнились годы плена, проведенные у степняков. Вспомнилась жена степнячка и трое сынов от нее. Имя у жены было прекрасное — Айгуль. Да и сама она была недурна собою. Маленькая, ладненькая, с бронзовым загаром кожи, и с черными вороньим отливом, волосами. Старшего сына звали Булат, среднего Тохта, а младшего, самого ласкового и приветливого

- Хабул. Вспомнился Арал, на берега которого отправлялись с наступлением холодов кочевники. Ратман помнил, как наваливалась на него безысходная тоска долгими зимними вечерами, когда с моря дул свирепый ветер. Как ему тогда хотелось домой, в родные лесостепи. На этих пустынных берегах, на этих бесплодных равнинах, казалось, никто не смог бы выжить, кроме верблюдов. А он провел там целых пять лет. Однажды в зимнюю ночь буря сорвала кошму с их юрты и вмиг выстудила ее. Было холодно, плакали дети. В темноте он не смог найти кошму сразу, а обнаружил ее только на следующий день далеко в овраге. Пока он искал кошму, ветром задуло еле тлеющий огонь в юрте. Кое- как вытерпели они тогда до утра, наспех заделав отверстия в жилище рваными халатами. Как раз перед этой зимой враждебные кочевникам хорезмийцы напали на их стойбище и своими кривыми саблями изрубили и разрушили многие юрты. После набега Ратман долго собирал и сшивал вместе рваные куски кошмы,

-------------------------------------------

чинил порубленный и разломанный остов юрты. Вспомнилось, как его, пленника, женили на степнячке. Было крупное столкновение с враждующим племенем, после чего осталось мало джигитов на стойбище. Он тоже участвовал в сражении, и видимо, показал себя неплохим воином. Терять тогда Ратману было нечего, кроме своей головы, и он дрался с диким ожесточением и звериной лютостью. Лично зарубил и заколол несколько воинов из враждебного племени. Молодой он тогда был, безрассудный. Вот и решили старейшины рода женить его на Айгуль.

- Нам нужны воины, много воинов, — сказали они Ратману.

Напрасно тот отказывался, говорил, что у него на родине

есть жена и дети. Все было решено окончательно и бесповоротно. Теперь Ратман пытался представить своих сынов от степнячки повзрослевшими, и никак не мог это сделать. В его памяти они остались еще маленькими. Ратману почему-то все время казалось, что теперь его повзрослевшие сыновья от степнячки находятся в орде, которая расположилась за Яиком. «Ведь мон- голо-татары, наверное, прошли теми же местами, где я когда-то провел годы неволи», — думает он. За долгую жизнь Ратман редко вспоминал о времени, проведенном в плену. Почти забыл об Айгуль и совместных детях. После побега из плена он вернулся к своей бывшей жене. Другая семья, другая жизнь, другие заботы полностью захватили его. Теперь же, в связи с назревающими событиями и близким расположением орды, он все чаще и чаще вспоминал жену степнячку и сынов от нее. Недавно даже видел их во сне. Правда, сон был какой-то странный. Стоит он как- будто на берегу широкой реки. Густой туман окутал берега. То ли из тумана, то ли из облака слышен неясный голос жены. О чем она говорила, он не помнил, а только видел ее расплывающийся образ, появляющийся то в одном, то в другом месте из туманного облака. Дети рядом с ним пускают стрелы через реку.

- А ты беги, беги за стрелами! — кричит ему старший.

«Как же я пойду по воде», — думает Ратман.

- Ата! А ты иди по Млечному пути, по Млечному пути, мама уже ушла, — говорит ему младший и громко смеется. От этого смеха жуткий страх пробирается в сердце, и Ратман просыпается. «Что бы это значило, к чему этот сон?» — размышляет Ратман.

Тут его внимание привлекает группа всадников, движущихся вдалеке. Он пристально смотрит сквозь широкий проем между двух заросших холмов и взглядом сопровождает всадников, пока те не скрываются из виду. Вот всадники снова вынырнули

-------------------------------------------

из-за дальнего холма и понеслись дальше к знойному горизонту. Их фигуры становились все меньше и меньше, и вскоре растаяли в голубой дымке.

Ратману вдруг представилось, как из-за горизонта, из такой же голубой дымки, будут вылетать вражеские конники, и, вырастая на глазах, как черная туча, понесутся на них, готовые растерзать, растоптать и превратить их в прах. Как понесутся они дальше, сея смерть и разрушения на своем пути. Как дойдут они до города его мечты Биляра и будут бить по стенам из камнеметов и таранов. От этой мысли Ратман внутренне содрогнулся и подумал, — нет! нельзя допустить их до священных городов Биля- ра и Булгара. Надо бы встретить их в степи, подальше от многолюдных поселений, где-нибудь на широкой равнине между диких холмов. Чтобы было где разгуляться батырам. Вот за Яиком, туда дальше на юг, знает Ратман, степи такие дикие и обнаженные, такие необозримые и пустынные, что зацепиться взглядом не за что. И устанет всадник, видя перед собою постоянно ровную линию горизонта, и задремлет на ходу. Очнувшись, снова видит ту же дальнюю ровную черту, ту же степь без конца и края. И захлебнется душа от восторга и бесконечности, от чувства свободы и раздолья. И взметнется песня, и поплывет в бесконечность. Потом снова, устало уронив голову на грудь, он движется дальше, мурлыча что-то под нос. И так много дней можно ехать и видеть перед собою ровную и далекую линию горизонта.

Тут Ратман услышал гортанный клекот степного орла. Подняв взор, он увидел птицу, которая, широко раскинув мощные крылья, приземлилась на голой вершине кургана. Ратман некоторое время наблюдал, как хищник терзает добычу. Птица совсем не боялась человека, хотя расстояние до нее было совсем небольшое, всего лишь через небольшой овражек. Временами орел осматривал прилегающую степь хищным взглядом, и, издав гортанный крик, продолжал терзать добычу. Ратману вдруг представилось, как такие же хищники будут терзать павших воинов, и он, схватив увесистый камень, швырнул в орла. Птица с неохотой поднялась и перелетела на другой холм, расположенный неподалеку.

Ратман не спеша последовал на место, где пировал орел. На голой вершине кургана валялись многочисленные перья птиц, клочья шерсти и желтые кости различных животных и птиц. Видимо, здесь было постоянное место трапезы орла. Неожиданно на куче земли, рядом с норой каких-то грызунов, что-то сверкнуло. Ратман наклонился и поднял несколько бусинок и медную

-------------------------------------------

монетку. Возможно, я стою на чей-то могиле и попираю чей-то прах, подумал Ратман, разглядывая на ладони находку. Чей же это последний приют? Кто нашел здесь свое последнее пристанище? Какие народы прошли здесь до нас? И какие великие тайны хранит древний курган? — раздумывал некоторое время Ратман, задумчиво передвигаясь по вершине кургана. Возможно, здесь похоронены мои далекие предки, и я, их потомок, волею судьбы оказался здесь, и стою, задумавшись на родных костях, подумал он. Ему было грустно. Душа была полна неясных предчувствий. Может быть, скоро и я укроюсь сырою землею. А может и хоронить-то будет некому, и растаскают дикие звери мои косточки по долам и оврагам. Мало ли валяются человеческие кости в огромной степи. Во время передвижения все время встречаются белеющие в траве человеческие останки. Да... все равно от судьбы не уйдешь. Все будет так, как предписал нам Бог Кебе. В конце концов, все тленно в этом мире, и нет ничего постоянного, все суета сует, подумал Ратман. Железо разъедает ржа, вода и ветер растачивают камни, время убивает людей, пронеслось в голове. А войны и сраженья раньше времени лишают людей жизни и будущего. Хотя в далеком будущем у всех живых одна концовка — смерть. Вся разница лишь в том, кто раньше, а кто позже. И многие люди живут, наверное, по таким понятиям, как, — ты умри сегодня, а я — завтра.

Устав от бесконечных мыслей, Ратман тяжело вздохнул, и направился в сторону шалашей. Вот еще два утомительных дня прошло, а монголы так и не сдвинулись с места, подумал он. И тут же другая мысль сверкнула в голове, — а кто были те всадники, которых он видел совсем недавно вдалеке? Может, башкиры, а может, татары?

Между тем солнце достигло зенита. Как желтый сыр плавилось оно на раскаленной сковородке небосклона. Тягучий и липкий зной сочился с неба. Серебром струилась степь. Серебром играло марево. Тихо, знойно и сонно кругом.

Ратману вспомнилась прошедшая ночь, когда с небес равномерно лился серебряный лунный свет. Но тогда серебро было не живое, а застывшее. И тишина была не такая, а совершенная. Сейчас же трещали кузнечики, гудели слепни, звенела тончайшим голосом мошкара, тем самым еще более подчеркивая одиночество и особую тишину, нависшую над степью.

Возле шалашей все было спокойно. Около коней, привязанных к дереву, виднелась одинокая фигура Мантелея, который

-------------------------------------------

пушистой веткой отгонял слепней от животных. Так, Алмуш и Самар находятся в дозоре, а остальные чем занимаются? — подумал Ратман. Остальные спали. В знойной дремоте застыла степь. Знойная дремота одолела людей.

Ратман растянулся в холодке, в тени шалаша. Дремота незаметно накатывала на него, и его веки устало смыкались. Но он тут же, как от резкого толчка, просыпался, и лежал, подолгу зевая в кулачок. Что-то беспокоило его и не давало забыться. В который раз он вспоминал пропавших без вести Хушмана и Сартая. Что случилось с людьми? Куда они делись? Что я скажу их родным и близким, когда вернемся домой, думал Ратман. И тут же другая мысль сверкнула в мозгу, — если только вернемся.

Ратман прихлопнул ладонью слепня, севшего на его влажную от пота щеку. Потом приподнялся и сел, склонив голову набок. Поскреб пальцами то место, куда укусил его слепень, и снова зевнул, глубоко и с шумом. Долго сидел он так, задумавшись, не в силах встать или уснуть. Утомленный от прошлой бессонной ночи и утомленный долгой жизнью, он хотел сейчас только одного — забыться. Собственное тело казалось ему плоским и приплюснутым. Усталость порождала равнодушие. Его тянуло к земле.

Но тут к нему подошел Мантелей и молча присел рядом. Посидев некоторое время, он обратился к Ратману сразу с несколькими вопросами:

- Дядя Ратман, долго еще мы будем здесь загорать и бездельничать? Может нам лучше сняться с лагеря и направить коней в сторону дома? Какой смысл в том, что мы все здесь находимся? Что нам осталось здесь еще выяснить?

- Да, да, — словно соглашаясь с Мантелеем, ответил Ратман и несколько раз кивнул седою головою. Потом, словно бы нехотя усмехнулся и выговорил: — Все дело в том, что это наше дело находиться на рубеже и глядеть за Степью. В одном ты прав: большинство людей нужно немедленно отправить домой, там они сейчас нужнее. Пускай оповещают всех, что надвигается беда, большая беда, пусть все готовятся к войне, — выдохнул он и замолчал. Замолчал и Мантелей. Через некоторое время он встал и отошел в сторону, оставив Ратмана наедине со своими мыслями.

Ратман снова лег и, прикрыв глаза, погрузился в думы. Мысленно он опять отправился в прошлое. Картины былой жизни одна за другой вставали перед ним. Вспомнилось, как его маленького мать брала с собою в поле на жатву. Стоял светлый

-------------------------------------------

солнечный день. Теплая земля ласково согревала голые ступни. В траве и хлебах беспрерывно стучали кузнечики и перепела. Высоко в поднебесье заливались жаворонки. Женщины и девушки в расшитых красным белых платьях, в полном серебряном убранстве. Тонкий звон серебряных монист сливается с непрерывной трелью жаворонков. Все идут торжественно, как на праздник. Мать в этот день кажется особенно красивой. На вопрос Ратмана, — почему все такие красивые? — она только засмеялась, крепко прижала его к себе, и ответила: «Вот подрастешь, мой маленький, и сам все узнаешь». Жали целый день. День казался долгим и нескончаемым. И только глоток-другой холодного уйрана спасал Ратмана от жары. В течение дня он присматривал за малыми детишками, пока взрослые и ребята постарше жали хлеб. Ратман помнил, как он прятался в копнах, играя с другими ребятишками в прятки. Как выскакивал из копны и бежал к братишке, когда тот внезапно начинал плакать, лежа под легким навесом из полотна. Как отгонял от него назойливых мух и как кормил его жидкой кашицей, завернутой в тряпочку. Иногда и сам засыпал рядом с ним, утомленный долгим днем.

Потом, по мере подрастания и сам научился жать. Однажды по неосторожности он сильно порезал мизинец. Присыпал мелкой пылью резаное место и все тут. Ничего, зажило. Остался только маленький шрам на месте пореза. До сих пор стоит в ушах Ратмана хрустящий звук перерезаемых серпом стеблей. До сих пор стоит перед его глазами торжественное шествие женщин и девушек на жатву. Он до сих пор слышит их пение, воспевающее жатву.

Ратману вспомнилось, как он с другими ребятишками на берегу реки в бронзовых котлах варил жертвенную кашу и молочную похлебку с яйцами, выспрашивая у Бога дождя в засуху. Как пекли ритуальные лепешки юсманы. Как после молитв и ритуальной трапезы бросались в воду прямо в одежде, как ребята, так и девушки. Потом после купания все шли в деревню, обливая всех встречных водою. Так продолжалось до самого вечера. К некоторым иногда забегали в дома и обливали хозяев. И никто не сердился и не противился.

Услужливая память возрождала в голове все новые и новые воспоминания. Вспомнилось Ратману, как он впервые в жизни добыл матерого волка. Это было осенью, когда снега были ещё неглубокими. Однажды ночью серые разбойники легко проникли в ветхие сараи сельчан и задрали многих овец. Утром, увидев

-------------------------------------------

разоренье, возмущенные мужчины решили пойти по следам серых разбойников и по мере возможности перебить волков. Выехали на лучших конях более десяти человек. Прямо за околицей обнаружили место, где пировали хищники. Как бы издеваясь над людьми, волки в ряд воткнули в снег обгрызенные овечьи ножки. Помнил Ратман, как возмущались мужики, увидев все это. Свору волков обнаружили в глухом овраге, на опушке леса. Тяжелые после обильной трапезы, волки выскочили из оврага и затрусили через открытое поле. Не давая волкам втянуться в лес, мужики на конях преследовали их до тех пор, пока серые, вытянув язык, обессилено не попадали на снег. Тут уж мужикам зевать не приходилось, и в дело вступал верный чукмар. Несколько быстрых ударов решили всё, и вот первый матерый хищник с яростным оскалом зубов свалился у ног охотников. Волк был огромный, и тащить его было тяжело. Поэтому Ратман засапожным ножом прямо в поле освежевал еще не остывшую тушу. Ещё несколько волков удалось загнать тогда мужикам, и в деревню все вернулись довольные. Сколько раз после этого загонял он вместе с другими мужиками волков и лисиц и не счесть, но первый случай запомнился Ратману особенно. Многие в их деревне носили волчьи или лисьи малахаи, а некоторые имели и шубы. Правда, и разного зверья в округе было множество, особенно зайцев. Многие так и кормились охотой.

Откуда-то из глубины подсознания выплыла другая картина из далекого прошлого. Это было раннею весною. На выгоревших дочерна огромных холмах, расположенных недалеко от их деревни, во множестве лежат убитые и раненые воины. Женщины с детишками бродят среди павших, выискивая своих близких и знакомых. Еще дымятся чилижники, расположенные в оврагах между холмами. Обезумевшие от запаха свежей крови бесхозные кони с громким ржанием носятся посреди убитых. Временами то тут, то там раздаются душераздирающие вопли сраженных горем женщин. Это кричат те, которые обнаружили среди павших воинов своих близких. Мать Ратмана не кричала, когда в одном месте среди чилижных кустов обнаружила отца. Она упала перед ним на колени и, что-то шепча, начала гладить его по щеке. Отец лежал на спине, широко раскинув руки. Седая его борода высоко задралась вверх. Одной рукой он сжимал окровавленный щит, другая рука была свободно откинута в сторону. Сломанное пополам копье валялось рядом. Внезапно отец застонал и открыл глаза. Неосознанный поначалу, взгляд его постепенно стал ос-

-------------------------------------------

мысленным, и он подозвал к себе поближе Ратмана. Отец сказал: «Поднимите меня, я хочу посмотреть как там наши». Между тем сражение откатилось уж далеко в сторону. И только ошалевшие кони временами бешеным галопом вырывались из общей мясорубки. Так уж получилось, что две неприятельские рати сошлись недалеко от их деревни. Все взрослое население их деревни тоже стало участниками этого сражения. Ратман помнил, как перед сражением в деревню прискакали несколько верховых и призвали всех присоединиться к войску. Гонцы объявили, что войском командуют суварский князь Тимей и улпут Халман. Тогда в этом сражении булгары победили неприятеля. Несколько лет после этого люди жили спокойно. Не было вражеских набегов и разо- ров. Раненый в том сражении отец долго болел, рана гноилась и воспалялась. Мать лечила его разными травами и пчелиным медом. Ратман тогда был ещё подростком и в битве не участвовал. По совету отца он подобрал на поле боя несколько копий и сабель. Достал для себя металлический щит прекрасной работы и несколько кольчуг. Вместе с другими подростками участвовал в поимке бесхозных коней. Если не считать ранения отца, в том бою они приобрели больше, чем потеряли. А самое главное — разбили врага и отстояли свою землю. И на месте сражения вырос огромный курган, где лежат булгарские воины. Вражеские трупы бросили в глубокий овраг и завалили землей. Потом, через несколько лет, весенняя вода размыла землю, и бурным потоком раскидало вражеские кости по всему оврагу.

Эти и другие воспоминания каким-то образом жили в памяти Ратмана. Картины былой, далекой жизни вереницей проносились перед его мысленным взором. Он видел себя то маленьким, то повзрослевшим. Воспоминания из далекого прошлого каким-то образом связывались со свежими воспоминаниями и поочередно вставали перед ним. Наконец в уставшей голове мысли начали путаться, их течение стало вялым, и Ратман уснул. И даже назойливые мухи, ползающие по его лицу, не смогли помешать ему спать.

Алмуш и Самар отъехали далеко от места стоянки. Ближе к обеду они добрались до берегов Яика и остановились на возвышенности, прямо напротив вражеского коша. Отсюда, с высоты, хорошо просматривалось пространство, расположенное за рекой. Иногда слышны были даже голоса разговаривающих на

-------------------------------------------

том берегу реки людей. Временами доносился звонкий лай собак. Многочисленные дымные столбы поднимались над кошем. Видимо, на той стороне готовили обед.

- Ну, что будем делать дальше? — спросил Самар у Алмуша.

- Пока понаблюдаем, а там видно будет, — ответил Алмуш.

- Сотник просил проверить брод через Яик, — напомнил Самар.

- Да, да, я помню, проверим чуть позже, — отозвался Алмуш.

Они спешились с коней и, придерживая их за уздечку, спустились к обрыву, к самой воде. Чуть пониже виднелось отлогое место, где можно было свободно добраться до воды и напоить коней. Не боясь и нисколько не скрываясь, они подвели коней к воде и, тихонечко насвистывая, стали их поить. Река далеко просматривалась в обе стороны, и опасаться внезапного нападения не приходилось. В это время на той стороне реки появились вооруженные всадники и, подъехав к самой воде, начали что-то кричать им. Потом они спешились и также начали поить своих коней. В то же время они продолжали жестикулировать и, громко смеясь, показывали им различные знаки. Самар и Алмуш нисколько их не испугались и пытались понять, о чем они говорят. Увидев неприличный жест с той стороны, Самар ответил им таким же выразительным жестом и выкрикнул несколько ругательств в их сторону. Алмуш же передал поводья Самару и, вытащив из-за пазухи волынку — шопр, быстренько надул пузырь. И вот уже через мгновенье над светлой гладью реки понеслись волшебные звуки прекрасной, чарующей музыки. И утихла брань, угомонились люди. Река, разделяющая их, величаво несла свои воды. Светлые струи неудержимо стремились вдаль, к синему морю. В воде отражались облака, плывущие над степью. Текла река, текло время, проходила жизнь. Люди, стоящие по обе стороны, друг против друга, на время забыли вражду. И после, как смолкла музыка, они уже не ругались, а мирно помахали друг другу руками и удалились восвояси.

Алмуш и Самар направили коней в сторону переправы, которая находилась ниже по течению реки. Осторожно пробирались они по уреме, боясь неожиданно нарваться на врагов. Перед выходом к переправе они долго наблюдали из-за кустов за прилегающей местностью. Не заметив никакого движения, они осмелели и вплотную подъехали к ней. Прибрежный песок сохранил многочисленные конские следы. На той стороне реки они увидели несколько тяжелых таранов, приготовленных

-------------------------------------------

к переправе. Почему-то около таранов никого не было. Хотя людей не было видно, но по каким-то еле уловимым признакам чувствовалось, что они были здесь совсем недавно. Вон и не успевший высохнуть на солнце свежий конский помет говорил о том же. Глухо шумела вода на перекате. Тревожно было в груди у Алмуша. Самар тоже, словно зверь, шкурой чуял тревогу, витающую в воздухе. В это время они сначала услышали шум, а потом увидели воочию, как из прибрежных кустов на песчаный берег выезжают кони, волокущие тяжелую катапульту для метания камней. Увидев Самара и Алмуша, монголо-татары на конях бросились в реку и поплыли, рассекая воду, в их сторону. Самар и Алмуш нырнули в урему и в мгновенье ока скрылись в зеленых кустах. Через некоторое время кони вынесли их на широкий степной простор уже далеко от переправы. Погони не было видно. Не задерживаясь ни на миг, они поспешили в лагерь к своим товарищам. Кони стелились над степью, и только волны седых ковылей быстро проносились назад. Иногда потревоженные звуком дикие птицы с шумом взлетали из-под самых копыт. Рябило в глазах. Качалась степь, качалось небо. Опережая конский бег, летели тревожные мысли. Подъезжая к лагерю, они увидели Мантелея, выехавшего верхом им навстречу.

- Где атаман?! — крикнул Алмуш.

- Он отдыхает, — ответил Мантелей. Вскоре они разбудили Ратмана и рассказали о том, что увидели во время дозора и на переправе. Мысли вихрем проносились в голове у Ратмана. «Что же делать, какое принять решение?» — раздумывал он некоторое время, слушая дозорных. От его сонного состояния не осталось и следа. Нужно пробраться к своим, в другой лагерь, и уже с более дальнего расстояния осуществлять дозор, решил он и дал команду собираться. Через мгновенье все были готовы к движению, и маленький отряд двинулся в путь. Хасан показывал дорогу.

Касым клубочком катался по кошме. Боль стала невыносимой, и временами глухой стон вырывался из его плотно сжатых губ. Не было мыслей, не было желаний, кроме одного — хоть на миг остановить эту сотрясающую его тело боль. Не было сил, и только приступы резкой боли заставляли двигаться его усталое тело. Вот он подтянул колени к самому подбородку и замер в таком положении на краю кошмы. И только мелкая дрожь, време-

-------------------------------------------

нами пробегающая по его телу, свидетельствовала о том, что он еще жив. Сознание мутилось, и он панически боялся потерять его. Ему казалось, что если он в очередной раз провалится в небытие, то больше уже не сможет вернуться в этот разумный мир. Подсознательно он хотел жить, очень хотел, но тело его смертельно устало и не хотело бороться. Зловонная горечь медленно сочилась из его рта и, цепляясь за редкие волосинки на подбородке, капала на кошму. Мухи многочисленным роем вились над его телом, и у него не было даже сил отмахнуться от них. В его волосах и одежде развелись различные насекомые и беспрестанно терзали его и без того ослабевшее тело. Тяжелый смрад висел вокруг темника. Зловонием несло от кошмы, пропитанной нечистотами. Зловонием несло от темника. Казалось, что и сам воздух вокруг был пропитан нечистотами. И даже легкий ветерок, иногда пробегающий над кошем, не смог разогнать этот смрад.

Касым уже не помнил, сколько дней и ночей провел он вот так, корчась от боли и жара. Эти мучительные дни и ночи слились в его сознании в одну полосу, когда боль отступала или безжалостно терзала его. Он давно уже понял, что обречен. Куда делись его честолюбивые мечтанья и желанья? Куда делись его жажда мести и стремление дойти до последнего моря? В короткие мгновенья просветления все чаще вспоминались близкие люди и родное кочевье. Словно остров, доступный всем вольным ветрам, стояло оно на равнине вблизи Керулена. Вокруг раскинулась глухая степь, покрытая древними седыми ковыля- ми. Одичавшие конские табуны вольготно пасутся на бескрайних просторах. А зимою одичавшие ветра также вольготно разгуливают в степи, не зная никаких преград, превращая степь в снежную пустыню.

Вот и сейчас, придя в сознание и воспользовавшись отсутствием боли, он тихо лежал и вспоминал былое. На зловоние, витающее вокруг, Касым не обращал никакого внимания или, быть может, не чувствовал его. Вспомнилось, как в далеком детстве он однажды ночью проснулся от воя ветра и долго лежал в ночи, глядя на одинокую звезду, то появляющуюся, то пропадающую в дымоходе юрты. Все спали, и маленькому Касыму было страшно в полной темноте. Казалось, что за стенами юрты бродят волки или злые духи и воют на разные голоса. Пахло сырыми овчинами и коровьими лепешками. Касым встал и, пересилив страх, направился к двери. Нащупал над дверью лук со стрелами и вернулся на место. После чего долго лежал в темно-

-------------------------------------------

те, глядя на одинокую звезду, и думал свои детские думы. Страх прошел, и он так и уснул с луком и стрелами в руке.

Вспомнился голодный год, когда по весне то ли от голода, то ли от болезней пали многие домашние животные. Люди ходили как тени, еле-еле передвигая свои опухшие от голода ноги. Многие умерли, а оставшиеся в живых питались чем попало. Ели различные коренья и травы. Съели на стойбище всех собак и кошек. А когда не стало собак и кошек, перешли на павших животных. Касым помнил, как он вместе с братьями и сестрой развел костер прямо около павшей лошади, и как ел полусырое, дурно пахнущее мясо, слегка поджаривая его на огне. Потом все долго маялись животами. Кровавый понос истощил последние остатки сил. Один из братьев так и не смог поправиться после болезни и умер в страшных муках. До сих пор стоят в ушах его стоны и крики.

«А все-таки он был счастливее, чем я», — подумал о нем Касым. Ему не пришлось пережить всего того, что выпало на долю Касыма. Он не знал горечи потерь и поражений. Он не знал предательства и позора. Он умер маленьким, и заботы у него были маленькие. Смерть навсегда освободила его от земных страданий. А Касыму еще предстояло умирать. Ему, по воле случая вылезшему из нищеты и достигшему таких вершин власти, ещё предстояло умирать, и он панически боялся этого. Раньше он никогда не задумывался о смерти. Ни тогда, когда без всякого раздумья и сожаления посылал сотни и тысячи людей на битву. Ни тогда, когда вражьи стрелы и сабли свистели у самого его уха. Ни тогда, когда гибли или умирали его близкие и родные люди. Все это он считал естественным процессом. Раньше он всегда надеялся на свое мужество, а теперь оно почему-то оставило его.

Он опять поймал себя на мысли о том, что живет как старик, лишь прошедшим и воспоминаниями. С трудом он поднял голову, и хотел увидеть свой бунчук, и не увидел его. И шатер кажется не его, или это только ему кажется? Почему его оставили одного? Почему рядом с ним нет ни верных нукеров, ни рабов? «Где же Умар, где Хабиб?» — подумал он о звездочете и толкователе снов. Тут последние силы совсем оставили его, и он уронил голову на кошму, распугав на миг жужжащий рой мух. Но вскоре эти надоедливые твари вернулись и густо облепили его тело. Совсем недавно такой сильный и властный, он вмиг, словно песчинка, брошенная неведомою рукою в сильный водоворот, стал никому не нужным и совершенно беспомощным, так что не может даже отогнать от себя мух. Хочет того он или нет,

-------------------------------------------

но он должен примириться с тем, что преподнесла ему судьба. Он всего лишь слабый земной человек. У него нет другого выхода, как покориться судьбе. И в этот миг, стоя на краю разверзшейся бездны, когда у него нет сил ни подняться, ни умереть, он понял, насколько он был ничтожен и мал в руках переменчивой судьбы. Теперь он умрет, и вместе с ним умрет его мир. «А не все ли равно, лишь бы быстрее», — вяло подумал он, и тут перед его глазами с быстротою молнии завертелись разноцветные шары, и он в очередной раз погрузился в беспамятство.

В следующий раз он очнулся уже под вечер, когда солнечный диск коснулся горизонта. С трудом приоткрыв тяжелые веки, он хотел приказать подать ему кумыса, но в пересохшем рту язык шевелился с трудом. Он, казалось, распух до огромных размеров и мешал поступлению воздуха в его легкие. Темник скосил глаза и на краю кошмы увидел кувшин, рядом с ним металлический кубок. Он еще раз хотел позвать кого-то, но язык не повиновался ему. Тогда он с трудом перевалился на живот и попытался доползти до кувшина, но с первого раза его попытка не удалась. Его тело и все внутренности горели огнем, и ему во что бы то ни стало нужно доползти до него. Откуда-то сбоку доносилось заунывное горловое пение, или ему это только казалось. Касым ещё раз попытался позвать кого-нибудь, но из его горла вырывалось лишь сиплое шипение. Тогда он с великим трудом перекатился на спину, а затем на живот и протянул дрожащую руку к кувшину. Но неуверенная рука не смогла удержать посуду, и кувшин опрокинулся. Содержимое кувшина в одно мгновенье вылилось на кошму. У Касыма не было сил даже огорчиться. Некоторое время он тупо смотрел в одну точку, а потом неожиданно заговорил. В его воспаленном мозгу словно сверкнула молния. Он бредил, и сам не замечал этого. Вот снова он был молодым, и его взгляд простирался к далекой черте, где земля встречается с небом. Снова влекли его синеющие дали и дрожащее марево. Вот снова стучали копыта, и спутники прошлого, не знающие страха и сомнений, скакали рядом с ним. Вновь манили его призрачные города, маячащие на горизонте, и лукавое счастье, как стыдливая женщина, прячущаяся за чадрой. Он снова жил минувшим, и картины прошлого одна за другой вставали перед ним. Вот старый шаман пляшет вокруг костра и исступленно бьет в свой бубен. Бум, бум, бум — словно раскаты грома раздаются в ушах у Касыма звуки бубна. Что, что напророчил он тогда ему? Темник мучительно старается вспомнить и никак не может. Пе-

100

-------------------------------------------

ред ним вереницей проносятся лица давно ушедших в мир иной друзей, и он заговаривает с ними. Он поочередно обращается то к одному, то к другому из них, и они ему отвечают. Ему весело, и Касым громко смеется. Он снова на коне, он в своей стихии. Но вот черной змеей мелькнул над головой волосяной аркан, и Касым, задыхаясь, падает с коня. Аркан все туже затягивается на его шее, перекрывая воздух, и он, словно кожаный мешок, волочится за бешено несущимся конем. И тогда, когда он почти совсем задохнулся, его отпускает, и он со свистом втягивает в себя густой и тягучий воздух. Но снова и снова у самого уха свистит аркан, и темнику становится страшно. Не контролируя своих действий, Касым катается по кошме и ослабевшими руками рвет на груди одежду. Посиневшими губами он словно откусывает воздух и жует, жует его, стараясь протолкнуть в легкие. Вот ему удается вздохнуть несколько раз, и он снова видит себя в окружении ушедших друзей. Он на курултае, где ему оказываются всяческие почести. И тут же эта картина сменяется другою. Касым во главе большого отряда татар в составе войск багадура Субедея идет на булгар. «Смерть поедателям грязных свиней! Смерть ничтожным булгарам!» — гремит над войском, и Касым со своими татарами, как божья кара, обрушивается на булгар. И вырастают огромные курганы, сложенные из человечьих голов. Волосы на головах начинают шевелиться от буйного ветра, и темнику кажется, что курган оживает. Он лучше присматривается, и к ужасу своему видит, что это не волосы, а змеи черные вьются над курганом. Из всех щелей и пустых глазниц выползают они и черным клубком катятся в его сторону. Касым хочет бежать, но густая трава цепко держит его за ноги, и он цепенеет от страха.

Но вскоре все эти кошмары проходят, и он приходит в себя. Вполне осознанно смотрит он на закат и видит, что диск солнца скоро сокроется за чертою. Уходило солнце. Уходила жизнь. Светлый день медленно угасал, и так же медленно угасало сознание. Тела своего Касым не чувствовал, оно стало каким-то легким, невесомым. Кажется, подуй легкий ветерок, и оно как легкая пушинка воспарит в небо. Боли тоже не было. Он глубоко вздохнул и вытянулся во весь рост. Последним усилием воли Касым повернул голову на восток, словно ещё надеясь увидеть свет, идущий оттуда, но увидел только наползающую тьму. Но тут легкое дуновение, как последний привет с родимой стороны, коснулось его лица, и он слабо улыбнулся. Больше ему в этой жизни уже ничего не было нужно. С невероятной быстротой за-

101

-------------------------------------------

вертелись в его глазах разноцветные огоньки. Откуда-то, словно горный обвал, всё нарастая, наплывал миллионный копытный стук, и Касым провалился, в бездонную черную пропасть.

Весть о смерти темника Хушману принес Песах. Он неожиданно появился из-за крайних шалашей и суетливой походкой приблизился к Хушману. Глаза его бегали из стороны в сторону. Что-то бормоча про себя, он присел рядом с Хушманом и, заглядывая ему прямо в глаза, скороговоркой заговорил:

- Что теперь будет-то, что будет?

- А что случилось-то? — спросил Хушман.

- Да говорят, что темник помер, понимаешь ты, темник помер.

«Может быть, теперь хоть колодку снимут», — пронеслось в голове, а вслух он сказал:

- Ну и что, скончался один, найдется другой.

- Ну, как ты не понимаешь, ведь от этого зависит, тронется орда вперед, или останется здесь же.

- Тебе-то какая разница, тронется или останется, — резко сказал Хушман.

- Мне-то разницы нет, если тронемся, просто работы больше будет. Вон и вчера я участвовал в подтягивании таранов к переправе, — ответил Песах. — Между прочим, вчера на переправе я через реку видел двух всадников, может, это были твои товарищи, — добавил он, пристально вглядываясь в лицо Хушмана.

- Может, и мои товарищи, откуда мне знать. — Он не хотел показывать, что это сообщение заинтересовало его, и постарался напустить на себя маску равнодушия. Но, выдержав некоторую паузу, все же спросил. — А какие у них были кони, ты заприметил?

- Я не помню, но у одного всадника, кажется, был вороной конь. Да, да, я точно помню, конь был вороной, с белой полоской на лбу, — добавил Песах.

«Этим всадником вполне мог быть Самар, только у него вороной конь с белой полоской на лбу», — промелькнуло в голове у Хушмана. Это сообщение не на шутку взволновало его. Он встал и начал ходить взад-вперед перед шалашами. Песах тоже встал.

- Может быть, скоро снимут твою колодку, мне нужны помощники, работы много, устаю я, — вымолвил он и, испытующе посмотрев на Хушмана, удалился вглубь кибиток и шалашей.

Хушман остался один. Разные мысли теснились в его голове.

102

-------------------------------------------

Придерживая свободною рукою колодку, он направился в сторону реки. Болело натертое место. Но хуже всего было руке, зажатой колодкой. От постоянного однообразного и неподвижного положения она отекала и немела. И Хушман свободною рукою подолгу растирал её. Двигаясь вдоль шалашей, в одном месте он набрел на группу женщин, сидящих кругом и выискивающих друг у друга насекомых в волосах. Они что-то кричали, говорили ему, но он их не понимал. Двигаясь дальше, он также набрел на группу мужчин, выполняющих какую-то работу. Они тоже что-то говорили ему, знаками пытались что-то объяснить, но он не понимал их. Это, видимо, разозлило их, и один из мужчин быстро подошел к Хушману и несколько раз больно стеганул его длинным куском сыромятной кожи. Потом повернул его в обратном направлении и сильно толкнул в спину. Хушман чуть было не упал. Сзади раздался злорадный хохот. Хушман не спеша побрел назад. Немытое давно тело зудело и чесалось. «Наверное, у меня тоже завелись в голове насекомые», — подумал он, вспомнив женщин. Он яростно почесал голову, и, проклиная тяжелую колоду, брел дальше. «Уж лучше смерть, чем такая жизнь», — подумал он.

- Вот ведь паскудная жизнь, доведет человека, что мертвым завидовать станешь, — выговорил он вслух через некоторое время и с досадою плюнув, продолжал движение. Теперь уж ему совсем не хотелось умирать. «Ничего, даст Бог, выберусь отсюда,

- продолжал он думать свои думы. — Всему бывает конец, моим мученьям тоже». Так, размышляя, он и не заметил, как дошел до знакомого шалашика. «Куда же теперь пойти, что же делать дальше?» — размышлял он некоторое время и направился в степь. Только здесь, в полном одиночестве, он находил для себя некоторое утешение. С завистью смотрел он на легкие облака, проплывающие над степью. Временами старался вслушиваться в трели жаворонков. До боли в глазах всматривался он в дальний горизонт, словно оттуда могло прийти ему долгожданное спасение. Где-то в глубине души таилась крохотная надежда на спасение, и это не давало ему отчаиваться. В конце концов он незаметно для себя задремал, и это было его спасением, хоть на короткое время, от тяжкого бремени.

С утра стояла прекрасная погода. Теплом дышало небо, теплом дышала степь. Еле заметный ветерок ласково касался гривы ковылей, заставляя их струиться вдаль за горизонт. И как

103

-------------------------------------------

сто, двести, тысячу лет назад, словно светлые ручьи, струились в реку времени седые ковыли. В зависимости от погоды их седина менялась от прозрачно-светлого цвета до тускло-серебристого. Сегодня же под ласковыми лучами солнца их гривы были призрачно светлыми, и они, волнуясь, навевали в душу Сементера тихую радость и необъяснимую печаль. Он смотрел на далекую цепь невысоких холмов, сверкающих плоскими вершинами. Ковыльные волны как бы перекатывались через их вершины и продолжали свой бег в бесконечном пространстве. Смотрел на одинокого орла, горделиво и плавно скользящего высоко в прозрачном воздухе. Иногда обращал свой взор в сторону лагеря, где находились его товарищи и где в скором времени ожидал его долгожданный обед. После обеда его должны были сменить, и он старался предугадать, кто же придет ему на смену. А пока он в полном боевом вооружении находился в охранении и наблюдал за прилегающей местностью. Устав от ожидания и от однообразия окружающей местности, он присел на землю, удерживая коня за поводья. «Хоть бы кто-нибудь из друзей прискакал бы сюда, вместе посидели бы, поговорили, подумал он, — ведь все равно же в лагере делать нечего». Потом мысленно перенесся в родную деревню, представил свой дом, родителей и всех родных, оставшихся на родине. Увидел себя, маленького, прячущегося от матери в огромных пыльных лопухах. «Сементер, сынок!» — кричала мать, разыскивая его, и никак не могла найти. Лопухи росли сразу же за овечьим загоном, и под ними было раздолье для кур и маленького Сементера. Ему часто поручали пасти коз и овец, и он по мере возможности старался отлынивать от этих забот. Но отец знал все его потаенные места и быстро находил его. У них был старый козел по имени Мучи, что значит «дед», и этот козел был вожаком всего стада. Он имел прескверный характер и доставлял много хлопот Сементеру. Каким-то образом козел забирался на соломенную крышу дома и горделиво взирал сверху вниз на всех, вызывая лютую злобу у окрестных собак. У козла были огромные рога, похожие на две кривые сабли, и длинная седая борода. Сементеру стоило больших трудов согнать его с крыши. Все собаки боялись козла и обходили его на почтительном расстоянии. Вспомнилось, как однажды Сементер полез за грачиными яйцами на огромную ветлу и как, не удержавшись на дереве, полетел вниз. Как висел он над бурлящим потоком, зацепившись кушаком за сломанную ветку. Как гудели вокруг многочисленные пчелы, перелетая с одной пушистой почки на другую, и как по

104

-------------------------------------------

обоим берегам желтели бесчисленные цветы мать-и-мачехи. Как долго мучился он, стараясь отцепиться, и как шлепнулся в воду. Как пришел потом домой, промокший до нитки, и как после этого мать отстегала его ивовым прутиком. Сейчас, с высоты прожитых лет, все это вспоминалось с теплотой и улыбкой. Также вспомнилось, как в голодный год он вместе с братом ловил синичек и употреблял их в пищу. Для ловли птиц они применяли нехитрое приспособление в виде опрокинутой плетеной корзины. Один край корзины приподнимался и устанавливался на маленький колышек. А за колышек привязывали длинную веревку. Другой конец веревки отводился как можно дальше и находился в руках у охотника. Потом насыпали под корзину различные семена растений и ждали. Как только синички, поедая корм, заходили под корзину, то дети дергали за веревку. Колышек падал, и корзина накрывала синичек. Таким образом они извели немало синичек. Это была хоть маленькая, но какая-то помощь родителям.

Так, погруженный в воспоминания, он сидел некоторое время. Потом встал, с хрустом потянулся и оглядел степь долгим взглядом из-под руки. Везде все было спокойно. Солнце как желтый кусочек топленого масла плавилось в своей высоте. Горизонт, затянутый играющим маревом, так далек, что не разберешь, где кончается степь и начинается небо. И тишина, полнейшая, совершеннейшая, лишь изредка нарушаемая комариным писком, нависла над миром. Ни шороха, ни стука, ни движенья. Дремлет степь, как пушистый котенок, свернувшийся на солнцепёке. «Летом хорошо, тепло, светло, не то, что угрюмой осенью», — думает Сементер и слышит стук копыт. Он поворачивает голову и видит, как со стороны лагеря в его сторону движется всадник. «Кто же это может быть?» — успевает подумать он и в тот же миг узнает Аврама. Вскоре Аврам доезжает до Сементера и, спрыгнув с коня, подходит к нему.

- Ну, как ты тут, не умер со скуки? — обращается он к Се- ментеру и, улыбаясь, смотрит ему в лицо.

- Да нет, как видишь, живой, — отвечает ему Сементер. Потом они садятся рядом, придерживая коней, и начинают вести неторопливую беседу. Сементер рад, что нашелся собеседник, и что ему не придется в одиночке коротать время. Они вспоминают родную деревню, прошедшие праздники, различные приключения, случившиеся с ними и с их друзьями. Время летит незаметно, и вот Аврам уже встал и собирается ехать в лагерь. Свободною рукою он ерошит свои кудрявые волосы и неожи-

105

-------------------------------------------

данно на гребне далеких холмов замечает темное пятно, которое быстро вытягивается и увеличивается. Он сообщает об этом Се- ментеру, и теперь они вдвоем пристально вглядываются вдаль, стараясь определить, что бы это значило. Между тем пятно увеличивается и вытягивается в длину в виде длинной ленточки.

- Да это же всадники, и их так много! — вскрикивает Се- ментер и с быстротою молнии взлетает на коня. — Это враги, это татары! — кричит он и быстро направляет коня в сторону лагеря. Аврам тоже летит вслед за ним. И тут они почти одновременно замечают ещё всадников, выезжающих с другой стороны, из-за кромки леса, совсем недалеко от их лагеря. «Как же так получилось? — с быстротою молнии пролетело в мозгу у Сементера, и он с досадой огрел коня саламатом.

- Давай по оврагу, чтобы они нас не заметили! — кричит он Авраму и направляет коня в долгий овраг, который тянется мимо их лагеря. Некоторое время они летят, пригнувшись к самой луке седла. «Лишь бы успеть, лишь бы успеть предупредить товарищей», — мелькает в голове, и через миг они галопом влетают на территорию лагеря. Сементер пронзительно свистит и, кружась на одном месте на коне, громко кричит:

- Татары, татары окружают!

Тут начинается суматоха в лагере. Кто бежит к лошадям, кто к нехитрому имуществу, сложенному в шалашах.

- Не берите ничего, кроме оружия, уходим в лес! — кричит Алман и крутит головой, стараясь удостовериться, все ли товарищи рядом. «Вот и началось, вот и началось!» — мелькает в голове. И через миг маленький отряд пробирается уже в глубь леса. Алмуш и Малай скачут на одном коне, плотно прижавшись друг к другу. Но не успевают сомкнуться кусты за последним из коней, как появляются монголо-татары и бросаются вслед в погоню. Кони перепрыгивают через пни и овраги, ломятся через кусты. Чувствуя, что вдвоем на одном коне не уйти от погони, Алмуш спрыгивает с коня и с быстротою кошки забирается на одинокое дерево, стоящее на краю поляны.

- Алмуш, ты что! — кричит Малай и поворачивает коня обратно. Но тут замечает, как на поляну выезжают ордынцы и, круто повернув коня, скачет вслед товарищам. Непроизвольные слезы текут по его щекам, но он не замечает их. Меж тем ордынцы плотным кольцом окружили дерево и кружатся вокруг него, что-то лопоча. Но вот один из них, коротко вскрикнув, валится с коня. Следом другой нукер, также сраженный каленой стрелой,

106

-------------------------------------------

падает на землю. Вмиг пространство около дерева опустело. Ордынцы отступили на безопасное расстояние, и вот уже обратно в сторону дерева летят десятки разящих стрел. Получивший множество ранений Алмуш ещё пытался сопротивляться, но вскоре его безжизненное тело безвольно повисло на ветвях.

- Малай! — успел крикнуть он напоследок, но только лесное эхо ответило ему, — ай, ай!

Меж тем маленький отряд собрался на окраине лесочка. Не слезая с коней, быстро переговорили о дальнейших действиях.

- Будем действовать как всегда! В случае преследования половина отряда встречает врага, давая возможность уйти другим, и так далее, пока уходящий не останется совсем один, — сказал Алман. — Последнему постараться пробиться к своим и далее действовать по обстоятельствам, — добавил он.

Все молча согласились. Не может маленький степной лесочек надолго укрыть, хоть и небольшой отряд. Это понимали все, и поэтому решили уйти не откладывая. Горюя в душе об оставленном в лесу товарище, они осторожно пробирались между деревьев и вскоре выехали на окраину. Быстро осмотревшись по сторонам, они двинулись дальше, в сторону захода солнца. Но тут же заметили, как, пересекая их путь, скачут ордынцы. «Все, это конец! Ордынцы и сзади и спереди», — успел подумать Алман, и тут же хищная стрела ударила его в грудь. Но булгарское железо, закрепленное на груди в виде квадратиков, надежно защитило его, и стрела, ударившись, отскочила назад. Через миг пятеро из отряда Алмана уже сшиблись насмерть с отрядом татар.

- Хурай! Хурай! — гремел боевой клич булгар.

Вот упал один из татар, проткнутый насквозь булгарским копьем, опрокинулся другой, третий. Падают ещё и ещё. Но и булгарам уже не выбраться из железного кольца монголов. Вот упал Яван, сраженный кривой саблей. И Сементер, раненый в шею стрелой с широким лезвием, сполз под ноги коня. И Аврам, потерявший в бою железный шлем, схватился за кудрявую голову и, коротко вскрикнув, сраженный насмерть, грохнулся с коня. Обливаясь кровью, уткнулся в гриву жеребца Саргун, и животное понесло галопом его безжизненное тело. И только озверевший Улатимер, не чувствуя ни ран, ни усталости, ещё некоторое время сопротивлялся татарам, вскоре тоже затих, поникнув окровавленной головою. Остальные трое оставшихся в живых булгар во весь опор скакали, пытаясь уйти от погони. Но татары настигали. Их было немного, где-то около десятка.

107

-------------------------------------------

Они упорно не желали отставать. Тогда преследуемые булгары вдруг резко повернули коней и понеслись навстречу врагам. Ал- ман скакал впереди всех, зажав в зубах несколько стрел. Сходу он выпустил по врагам две стрелы и кажется, кого-то поразил. Третью стрелу он не успел выпустить, так как противники уже сшиблись и закружились в смертельной круговерти. «Не зарублю, так сшибу конем», — успел подумать он о противнике, и тут же обрушил сокрушающий удар на голову первого попавшего врага. И понеслось. Он в ярости крушил саблей направо и налево. Краем глаза он видел, как слева от него Кашан молотит чукма- ром противников. Вот он выбил из седла одного, другого. Третий, тоже с раскроенным черепом, опрокинулся на спину коня и так и ускакал в степь. Малай не отставал от товарищей и разгоряченный битвой, не заметил, как вскоре они с Кашаном остались одни. Преследователи все были повержены и в беспорядке лежали на земле. Лишь двое из них подавали признаки жизни и глухо стонали. Лежал, убитый, и Алман. Две стрелы попали ему в шею, и он быстро истек кровью. Постояв некоторое время над поверженным товарищем, Кашан и Малай пробормотали несколько слов из молитвы, прося Бога упокоить прах вновь погибшего. Потом Кашан, чуть не задохнувшись от внезапно нахлынувшей ярости, быстро передал поводья Малаю и, подойдя к раненым монголам, решительно опустил свой чукмар на их черноволосые головы.

- Далее что будем делать? — спросил Малай у Кашана.

- Не знаю, надо быстрее уходить отсюда, — ответил Кашан, оглядываясь кругом.

Вдалеке было видно, как в их сторону скачут вражеские всадники.

- Будем уходить в сторону Яика, может, встретим своих земляков! — крикнул Кашан, садясь в седло.

И вот, кинув прощальный взгляд на тело товарища, они с места в карьер бросили коней и быстрым наметом постарались уйти от погони. Сколько они так скакали, не помнили. Но когда в очередной раз оглянулись назад, убедились, что погони больше нет. И только тогда они пустили коней тише, давая им возможность остыть после бешеной скачки. Через некоторое время и вовсе пустили коней шагом. Долгое время они ехали, каждый про себя переживая случившееся. В то же время они, скорее по ранее заведенной привычке, не забывали внимательно следить за степью. Горевать по убитым товарищам им было некогда. Обстановка требовала, чтобы они действовали, и они действовали как

108

-------------------------------------------

могли. Боль потерь придет потом, когда в спокойной обстановке человек расслабится и задумается о жизни. На короткое время они остановились около небольшого водоема. Умылись сами и напоили коней. Влажной холстиной протерли животным места, откуда капала грязная пена. Потом Малай пересчитал стрелы, оставшиеся в колчане. А у Кашана совсем не было стрел. Где он потерял колчан, он не помнил. Может, во время бешеной скачки, а может, во время безумной резни. А может, забыл в лагере, когда второпях уходили от татар. «Ну, колчан дело наживное, живы будем, так добудем, — подумал он. — Вот ребят погибших не вернешь, это да». Незаметно для себя он глубоко вздохнул, и посмотрел на Малая. Тот копался в переметной сумке, выискивая что-то. «Волею судьбы из всей нашей маленькой группы мы остались живы лишь вдвоем, и теперь для меня нет человека роднее его», — подумал Кашан. Как бы чувствуя его взгляд, Ма- лай поднял голову и с какой-то жалкой улыбкой посмотрел ему в глаза. Кашану казалось, что ещё немного, и Малай заплачет. Но тот шмыгнул носом, несколько раз моргнул светлыми глазами и, видимо, думая о чем-то своем, выдохнул: — вот так. Потом, помолчав некоторое время, сказал:

- Не мешало бы сейчас перекусить, да нечего.

Пообедать перед боем они не успели, и теперь молодой организм требовал пищи. Им обоим хотелось кушать, в дорогу они тронулись, так ничего и не поев. Все запасы продовольствия остались там, на месте стоянки, и о возвращении туда не могло быть и речи. «Хоть одна царапина была бы на мне, — думал Малай, по дороге разглядывая свои руки и ноги. — И Кашан, кажется, вполне здоров, только одежда его испачкана кровью». Малай вспомнил, с какой решительностью расправился Кашан с ранеными монголо- татарами. «А я бы смог вот так, как он», — сверкнула мысль.

Это было удачей, настоящей удачей, что они встретили своих товарищей, оставшихся в другом лагере. Малай и Кашан издали заметили группу всадников, скачущих в их сторону, и спрятались в овраге, заросшем по краям высокими травами. Маскируясь в растительности и чуть приподнимаясь над ней, они внимательно следили за приближением всадников. И только тогда, когда всадники приблизились настолько, что уже не осталось никаких сомнений, что это свои, они выехали из оврага и громко закричали, привлекая к себе внимание. И вот через миг они уже находились в окружении своих товарищей и не успевали отвечать на множество вопросов, сыплющихся на них со всех сторон.

109

-------------------------------------------

- Нет, так дело не пойдет, давайте на миг присядем, — сказал Ратман и спешился с коня.

Он немного прошелся по траве, разминая затекшие ноги, а затем присел на землю, как степняки, подминая их под себя.

- Ты, Ахчура, следи за Степью, пока мы будем говорить, — добавил он и посмотрел на своих товарищей, расположившихся кругом подле него. — Ну, давайте, рассказывайте, что у вас там случилось и почему вы одни, — сказал Ратман, остановив свой взгляд на Кашане и Малае, сидящих рядом.

Те посмотрели друг на друга, как бы решая, кому говорить, и Кашан слегка покашливая, начал:

- Побили нас ордынцы, вот только вдвоем с Малаем мы и остались живы и сумели ускакать от врагов. Остальные все остались лежать в степи, недалеко от нашего места стоянки. Может быть, Алмуш ещё жив, мы не видели, как он погиб, — добавил он и замолчал, глядя на атамана.

- Как же все это случилось? — спросил Ратман.

Кашан и Малай как могли, рассказали обо всём. Некоторое время все молчали. Каждый думал свои думы. «Вот ещё очередные жертвы появились в этой войне, первыми были Хушман и Сартай, следующие кто?» — подумал Ратман. Через некоторое время, наскоро обсудив предстоящие действия, маленький отряд булгар двинулся в западном направлении.

С вечера темные тучи сплошным покрывалом затянули небосвод. Черная, беспросветная ночь накрыла ордынский лагерь. Не видно ни зги. Луна и звезды спрятались за тучами. Откуда-то из глубины степей налетал с нарастающей яростью порывистый ветер и безжалостно трепал накинутые на жалкие шалашики рваные шкуры. Языки пламени яростно трепетали под порывами ветра, и отблески тысяч костров метались в глубине облаков. Перекрывая все шумы огромного лагеря, над кошем всё время плыл утробный гул осатаневшего ветра. В темноте, в клубах пыли и ветра крутилась грешная земля.

Как маленький зайчишка под кустом горькой полыни, жался в углу шалашика Хушман. Колодка все время цеплялась за наклонные стенки шалашика, и ему было неудобно находиться внутри этого хлипкого строения. Он осторожно высунул голову в открытый проем и тут же отдернул назад. Налетевший порыв ветра чуть не сорвал с его головы колпак, и Хушман еле успел

110

-------------------------------------------

удержать его свободной рукою. Потом он натянул колпак до самых глаз и выбрался наружу. Некоторое время постоял, качаясь под порывами ветра и оглядываясь по сторонам. «Дождик, наверное, будет, — подумал он, косясь на темное небо. — Эх, уйти бы в такую ночь, никто бы не нашел и не догнал бы. Ушел бы, если бы не эта трижды проклятая колода...». Рана на его голове затянулась и больше не беспокоила его. Головокружение тоже прошло. Он чувствовал себя вполне здоровым. Ему вспомнился дневной разговор с Песахом. В очередной раз навещая Хушма- на, он как бы между слов вставил, что сегодня днём участвовал в переправе на тот берег многих катапульт и таранов. Это значит, что вскоре вся эта огромная орда двинется на булгар. Также он рассказал, что на днях должен прибыть в орду новый темник, и тогда все и начнётся. Со слов Песаха, об этом он слышал из уст многих воинов. «Эх, снять бы колодку, тогда бы я нашел способ уйти из орды», — подумал Хушман. Днём, без дела шатаясь от одного шалашика к другому, в одном месте он приметил кибитку, в глубине которой лежали различные предметы домашнего обихода. Выбрав момент, он сумел стащить из кибитки короткий металлический нож в деревянных обшитой кожей ножнах, и спрятать его в степи недалеко от крайних шалашей. Теперь же он решил пойти и разыскать этот нож, хотя в кромешной тьме сделать это было почти невозможно. В это время неожиданно, позади себя он услышал голос Песаха.

- Ты чего не спишь, что бродишь среди ночи?

- Да вот встал по нужде, скоро лягу, — нашелся, что ответить Хушман.

- Ты, наверное, хочешь уйти, хочешь оставить меня, хочешь, чтобы меня убили! — почти кричал Песах, вплотную подойдя к Хушману.

Он как будто прочитал его мысли и был по-своему прав. Сильный ветер трепал полы его бешмета, и они хлестали по ногам Хушмана. Так и стояли они некоторое время почти вплотную друг к другу, лицом к лицу, чувствуя дыхание друг друга.

- Не делай этого, не делай, — почти просил его Песах. — У тебя будет больше возможностей уйти, когда орда тронется, когда в общей суматохе никому до тебя не будет дела, — говорил он, стараясь пересилить шум ветра и наклоняясь к самому уху Хушмана.

- Да я и не думал уходить, успокойся ты, иди, отдыхай, куда я уйду в этой колодке.

111

-------------------------------------------

- Ну, ну, как знаешь, только не делай этого, — повторил ещё раз Песах, и отошел в темноту.

Хушман ещё некоторое время постоял, слушая вой ветра, и вернулся в шалаш. Он понял, что Песах все время следит за его действиями и что именно от него зависит, когда снимут с него колодку. «А пока он, наверное, просто боится её снять с меня, дрожит за свою шкуру», — подумал о нём Хушман. Долго сидел он один в ночи, без дум вглядываясь в темноту и слушая вой ветра. Дождь так и не пошёл. Как это часто бывает в степи, сильный ветер разметал в клочья стаи облаков. Только несколько крупных капель простучали по стенкам шалаша, и вскоре в просветах облаков замелькали тусклые звезды. Караваны облаков бесконечной чередой неслись в одну сторону, пересекая лунный диск. Временами казалось, что это не облака бегут по небу, а звезды и луна несутся, то ныряя, то выныривая из гущи облаков. Незаметно для себя Хушман задремал, прислонившись колодой к стенке шалаша. Проснулся он под утро, когда заря уже окрасила в алый цвет рваные края облаков. Караваны облаков все так же неслись вдаль на восток. Но теперь их было значительно меньше, чем ночью. Заметно ослабевший ветер трепал густые гривы ковылей и гнул их к самой земле. Хушман несколько раз прошелся перед шалашиком, разминая затекшие от неудобного сиденья ноги, и начал припоминать сон, приснившийся этой ночью. Впервые за много дней он так четко и ясно увидел во сне Сартая. Стоит Сартай на киреметище, расположенном на высоком холме, и созывает к себе людей. Сам весёлый и улыбчивый. Из-за высокого забора слышен гул многочисленных голосов. Горит жертвенный костер под высоким деревом, и на дереве вьются, развеваются многочисленные сурбаны. И люди идут и идут на киреметище бесконечной вереницей.

- А ты чего не идешь?! — кричит он Хушману. — Многие из нашего отряда уже пришли, тебя дожидаются, — кричит Сартай и машет ему рукой.

- А ты что там делаешь? Ты же умер, — кричит в ответ Хушман.

- А я здесь пасу гусей, — отвечает Сартай и машет, и машет ему рукой, зазывая к себе.

Тут киреметище отдаляется далеко-далеко от Хушмана, и он видит лишь черные клубы дыма, встающие над святилищем, и далекую, бесконечную цепь людей, поднимающихся на высокий холм. Где-то звенит над полями голос Сартая, зазывающий

112

-------------------------------------------

к себе людей. Хушман продолжает ходить перед шалашами, и этот сон никак не идет у него из головы. Раз за разом мысленно прокручивает он этот сон, и суеверный страх закрадывается в его смятенную душу. «Зачем это Сартай звал меня к себе? Неужели моя смерть так близка ко мне? И что вообще означает этот сон?» — задавался он вопросами. Меж тем первые лучи солнца выглянули из-за края лиловых туч, и по земле побежали стремительные тени облаков. Где-то далеко на северной стороне ещё громоздились над самым горизонтом похожие на горы облака. Но было видно, как ветер рвет их в клочья, и гонит, и гонит вперед. Ордынский лагерь просыпался. Откуда-то из глубины кибиток слышались глухие удары по бурдюкам. Эти действия ордынцев, как ритуал, повторялись ежедневно, и удары деревянной палкой по бурдюкам можно было слышать и утром, и в обед, и вечером. Хушману захотелось поесть, и он с нетерпением стал ожидать появления Песаха. Тот появился как всегда неожиданно. Как колобок выкатился он из-за крайней кибитки и быстро приблизился к шалашам. Он явно был чем-то возбужден. Это было видно по его походке, жестикуляции и бегающим по сторонам глазам. Он заглянул в один шалаш, потом в другой, третий, и только после этого заговорил с Хушманом.

- Ты сегодня пойдешь со мною, будешь помогать мне. Без моего разрешения не смей никуда уходить, иначе смерть и тебе, и мне. Сейчас подойдет ордынец и снимет с тебя колоду, — сказал Песах.

И вправду, вскоре к Хушману подошли два ордынца и, о чем-то переговариваясь меж собою, сняли с него колоду. И впервые за много дней Хушман вздохнул свободно. До хруста в костях потянулся и сделал несколько резких движений, разминая уставшее от колоды тело. Яростно почесал свою волосатую грудь и лохматую голову. Ордынцы стояли рядом и, о чем-то лопоча, весело посматривали на него. Потом они удалились вглубь кибиток, и Хушман остался наедине с Песахом. Они молчат. Также молча похлебали принесенную Песахом похлебку. За едой Хушман все думал о своем желанном побеге. Он мысленно представлял, как добудет себе урхамаха и как переплывет через Яик. Как, хоронясь по балкам и оврагам, будет скакать по степи и как ему, в сущности, будет хорошо оказаться среди своих друзей, в привычной для себя обстановке. Ведь они находятся совсем недалеко от Яика. Но тут ему вспоминается сон, приснившийся прошедшей ночью, и сомненья и тревога вновь охватывают его.

113

-------------------------------------------

«Господи, да ведь я же не знаю, живы ли товарищи, может, лежат уже в степи все побитые, а может, давным-давно ускакали поближе к своим, — думает он. — Нет, этого не может быть, говорил же Песах, что совсем недавно видел на той стороне реки двух всадников. А на той стороне, вероятнее всего, могут находиться только его товарищи». Но тут Песах позвал его, и его мысли прервались. Песах шел вглубь многочисленных кибиток, увлекая за собой Хушмана. Везде и всюду, на земле и на кошмах сидели ордынские воины и принимали пищу. Они не обращали никакого внимания на Песаха и Хушмана. Бесчисленные дымы от полупо- тухших костров легкими струйками тянулись в небо. Где-то ржали кони, ревели верблюды. Огромный массив ордынского лагеря тянулся далеко и уходил под самый горизонт. Песах подвел Хушмана к крайней кибитке, расположенной ближе всех к реке, и они остановились. Вскоре к ним присоединились ещё несколько десятков рабов. Тут Хушман увидел, как в сторону реки проследовали несколько отрядов ордынцев. Потом и они с Песахом вместе с другими рабами двинулись вслед воинам, предварительно захватив из кибитки длинные волосяные арканы. Многие рабы несли крепкие и длинные жерди. Достигнув берега реки, Хушман увидел огромную арбу, груженную длинными штурмовыми лестницами, которая застряла в прибрежной трясине. На той стороне реки он увидел длинную вереницу таранов и катапульт. Вереница тянулась от берега и другим концом терялась вдалеке, за прибрежными холмами. «Вот это да! Ордынцы уже на нашем берегу», — мелькнула мысль. Тут к ним подошли несколько ордынцев и что-то скомандовали. Рабы разрозненной толпой вошли в воду и суетливой группой окружили арбу. Огромными колёсами арба по самые ступицы ушла в трясину. Кто-то стал привязывать и крепить арканы к арбе. Подвели коней, и свободные концы арканов зацепили за постромки. Многие уперлись жердями под ступицы арбы и, действуя ими как рычагами, приготовились помогать коням. И вот по команде рванули кони, уперлись люди, и вся эта разноликая, разноязычная и шумная толпа начала вытаскивать из трясины злополучную арбу. Но долгое время ничего не получалось. Трещала арба, рвались арканы, но ни с места не сдвинулась телега. Тогда рабы быстро разгрузили арбу и на себе перетащили штурмовые лестницы на тот берег. Потом общими усилиями все-таки вытащили из трясины арбу и тоже переправили на тот берег. Снова загрузили ее лестницами, и только после этого ордынцы разрешили всем немного отдохнуть и смыть с себя

114

-------------------------------------------

речную грязь. С каким наслаждением окунался Хушман в воду. Хотя было только утро наступающего дня, вода была теплая. Он с ожесточением тер свое тело речным песком и смывал многодневную грязь и пот свежей водой. По мере возможности постарался постирать рубаху и штаны. Рядом с ним плескались такие же горемыки, как и он. Они что-то говорили ему, но он не понимал их языка. Потом, в течение целого дня, он вместе со всеми работал на переправе. Снова переправляли катапульты, тараны, штурмовые лестницы и бесчисленные телеги с различным имуществом. Обедом не кормили. К вечеру изрядно уставшие и проголодавшиеся, они с Песахом вернулись к своим шалашам. Как бы там ни было, но Хушман всё-таки был рад возможности помыться. На ночь на его шею снова надели колоду.

Снова Батбай вышел в ночь. Снова, как и несколько дней назад, он поднялся на городскую стену и стоит, вглядываясь вглубь степей. Также как и несколько дней назад, в глубине степи горит одинокий костер, и такая же одинокая луна плывет над спящим городом. Где-то далеко на западе играют сполохи далекой грозы. Пахнет полынью и теплой пылью. Тишина. Полная тишина. Не тявкнет собака, не скрипнет калитка. Грозы не слышно, и только сполохи время от времени продолжают освещать неверным светом темный горизонт. Ночь. В который раз вспоминает воевода Батбай свою поездку в город Булгар к Великому Турхану. На Великий Хурал тогда собрались все, кого успели оповестить, и мусульманское, и языческое, и христианское население. Но ели и пили, а потом и помылись в царских банях все вместе, и мусульмане, и язычники, и христиане. Батбая поразили огромные размеры царских бань, в которых за один раз могло уместиться столько народу. А про царские покои и говорить-то нечего. Хотя Батбай видел их не первый раз, но все равно не переставал удивляться их красоте и величию. Илькам патша принял их в летней резиденции, расположенной в огромной юрте за чертою города. Он сидел на троне, поставленном в середине юрты. Весь пол и стены юрты были устланы иностранными коврами, а трон был покрыт золотистой парчой. Одежда Илькама патши также была богато разукрашена драгоценными камнями и расшита золотом. Все вошедшие в юрту сняли свои головные уборы и положили их подмышку. Потом поклонились Илькаму и остались стоять до тех пор, пока патша не пригласил всех присесть. Говорили

115

-------------------------------------------

долго и много. Спорили до хрипоты. Но, в конце концов, решили дать отпор монголо-татарам.

- Татары не простят нам сопротивления, оказанного им раньше. Вспомните, сколько раз они приходили к нам и сколько раз мы их били, — напомнил всем Илькам патша.

После Великого Собрания был великий пир. Илькам патша угощал всех действительно по-царски. Не счесть, сколько было забито коней и быков, овец и свиней, сколько было выпито различных медов, кумыса и сура. Для мусульман еду готовили отдельно, так как они не оскверняли себя поеданием свиней. Но гуляли, пели и веселились все вместе.

- Ешьте, пейте, мои родные, мои верные подданные, может быть, Господь Бог дает нам последнюю возможность побыть всем вместе. Что будет завтра, знает только один Тангр, — говорил Илькам патша своим воеводам, лично обнося каждого позолоченным кубком с пенным сура.

- Кажется, наш патша болеет. Посмотри какой он бледный и немощный, и на меч опирается, как на палку, — сказал Батбаю тысяцкий по имени Султан, наклоняясь к самому уху Батбая.

Действительно, вид у Илькама патши был нездоровый. Желтоватая кожа лица и лихорадочный блеск светлых глаз говорили о том же. И голос не такой звонкий и громкий, как всегда, подтверждал это. «И это в тот момент, когда над страной нависла такая угроза», — подумал Батбай. Потом были конные скачки, где воины из разных городов показывали свою удаль и мастерство. Батбай приподнял голову и взглядом проследил за звездой, которая как яркая молния сверкнула в небе и, прочертив длинную линию, растворилась в пространстве. «Моя звездочка на небе»,

- запоздало подумал Батбай, сожалея о том, что не успел высказать это во время падения звезды. Тут до его слуха донеслись отдаленные расстоянием людские голоса. Это перекликались на городских стенах сторожевые ратники. И как бы вторя людским голосам, где-то в глубинах строений уныло завыла собака. «Опять воет проклятая собака, накликает беду», — зло подумал Батбай. Чтобы не слышать собачьего воя, он спустился со стены и направился к ратникам, охраняющим главные ворота. Мягкий свет луны живым серебром сочился на спящую землю. Люди как легкие тени скользили на фоне темной стены. Поговорив с ратниками, через некоторое время Батбай направился домой. Он шел по спящему городу и мысленно представлял, как наступает новый день и как город просыпается. Как по улицам потянутся в

116

-------------------------------------------

сторону ворот многочисленные овцы и коровы. Как разольются по базарной площади и прилегающим улицам людские реки. Как застучат по наковальням тяжелые молотки и молоточки многочисленных кузнецов. Как откроются торговые лавки и различные ремесленные мастерские. Ему снова вспомнилась его семья. Вспомнилась супруга, идущая с полными ведрами чистой ключевой водой. Плавно качаясь в такт шагам, она словно играючи несла коромысло с тяжелыми ведрами. Истомленный зноем, Бат- бай прямо из ведра пил холодную, как лед, воду, тайком любуясь супругой. Вспомнились дочери, весело щебечущие за рукоделием. Хоть они и выросли в богатой семье, где было достаточно работников, но не чурались никакой работы. При воспоминании о семье лицо Батбая осветилось улыбкой. Так, с мыслями о близких людях, он дошел до своего дома. Огня он не стал зажигать. В темноте нашарил кружку и, выпив водички, лег спать не раздеваясь. Спал как убитый, и ничего ему в эту ночь не снилось.

О том, что в орду прибыл новый темник, Хушман узнал от Песаха. «Ну, теперь начнется, теперь не миновать беды», — подумал он. И действительно, уже через день многотысячные копыта вспенили чистые воды Яика, и шумная орда начала переправляться на тот берег. И забурлила вода, запруженная многочисленными всадниками. И огласились древние берега воинскими кличами и невообразимым гвалтом. И море всадников, растекаясь несколькими широкими реками, начало разливаться в глубь Волжской Булгарии. И двигались они, поначалу не встречая никакого сопротивления. Но знал умудренный опытом и многочисленными битвами темник, что чем дальше он будет уходить вглубь вражеской территории, тем больше опытных вражеских разведчиков будет следить за передвижением его войска. От большого отряда, сопровождающего осадные орудия, постоянно отходили легкие отряды всадников и, рассыпаясь веером, вели разведку местности. Многочисленные рабы также сопровождали осадные орудия, помогая коням и воинам переправлять их через многочисленные степные балки и овраги. Хушман вместе с Песа- хом тоже находился среди рабов и своими глазами видел начало Великой беды. Тяжелые жернова судьбы неотвратимо надвигались на соплеменников Хушмана. Вспаханное поле напоминала степь после прохода по ней монгольской конницы и осадных орудий. Так много было в войске всадников и различных орудий.

117

-------------------------------------------

«Ах, судьба! Зачем же именно мне суждено увидеть всё это», — посетовал на горькую долю Хушман. Сжав зубы, он цепляется рукой за раму осадного орудия и покорно плетется за всеми навстречу судьбе. Он шепчет про себя проклятия, призывая небесную кару на головы своих врагов и недругов. Не его вина, что он не погиб во время схватки, и что попал в плен, и что теперь в составе вражеских войск он движется по своей земле. Хоть и не удалось ему прославить свое имя в потомстве, он уверен, что не проклянут его соплеменники, так как он не сделал ничего предосудительного. При первой же возможности он постарается сбежать из плена, и будет биться с врагами, пока его рука будет в состоянии держать оружие. Молчит Хушман. Думает свои думы. Не с кем перекинуться ему словом и не с кем поделиться горем. «Да и кто поймет меня, кругом одни чужаки», — думает он и ещё сильнее сжимает зубы, чтобы не вырвалось из его груди ни стона, ни горестного вздоха. Рядом с ним шагают такие же горемыки, как и он. Они о чем-то переговариваются между собою, и кажется, даже рады переменам, наступившим в их жизни. Хушман смотрит на них, и кроме тупого равнодушия ко всему, ничего не видит в их лицах. «Они, наверное, привыкли к своему рабскому положению, и им теперь наплевать на всё происходящее», — думает про них Хуш- ман. Он до самых глаз натянул свой колпак, и в клубах рыжеватой пыли движется вместе со всеми, проклиная свою несчастную долю. Справа и слева, спереди и сзади от него непрерывным потоком, нещадно пыля, движутся бесчисленные всадники. Огромные колеса противно скрипят, непрерывно накручивая на ступицы бесконечные нити расстояний. Хушману хочется разбить или как-то уничтожить это орудие и эти огромные колеса, чтобы не слышать надоедливого и нудного скрипа. Но он продолжает покорно шагать, стараясь не обращать на это никакого внимания. Никто не знает, каково у него на душе, каково ему идти, изнемогая от пыли и усталости, а сверху ярое солнце так и печёт, так и печёт. «Хорошо хоть колодки сняли», — думает он и досадно сплёвывает тягучую слюну. Наконец-то, после продолжительного движения, вся эта огромная масса людей останавливается, и Хушману предоставляется возможность немного отдохнуть. Он садится на землю, рядом с орудием, и вытягивает вперед свои избитые ноги. Пораненные острыми камнями и сломанными сухими стеблями степных трав подошвы ног саднят. Он с завистью смотрит на тех, у кого имеется обувь и, разорвав подол рубахи, начинает обматывать ступни кусками ткани, предварительно подкладывая под

118

-------------------------------------------

них пучки степных трав, чтобы мягче было ступать. За этим занятием и застает его Песах.

- Ну, как, сильно устал? — спрашивает он у Хушмана и садится с ним рядом, опираясь спиною о колесо орудия.

- Ничего, можно терпеть, бывало и похуже, — отвечает ему Хушман, вопросительно глядя на него, как бы спрашивая, с чем же он пришел.

Песах некоторое время молчит, смотрит на свои ноги и, как бы ни к кому не обращаясь, выдыхает:

- Ну, вот и начался Великий поход на Запад, вот и первая остановка на этом пути.

- Да. — отвечает ему Хушман, и замолкает, погружаясь в свои думы.

Так молча, сидят они некоторое время, сведенные вместе переменчивой судьбой два маленьких человека, каждый со своими мыслями, чаяниями и заботами. А кругом на огромном пространстве расположились ордынцы и принимают пищу.

- Нам бы тоже не мешало поесть, — говорит Песах и крутит головой во все стороны. Но никто и не думает накормить несчастных. Так проходит ещё некоторое время, и вот уже слышны окрики ордынцев, начинающих движение.

- Чего расселись, а ну быстрее трогай! — крикнул подлетевший к ним ордынец и больно стеганул нагайкой Хушмана.

Досталось, кажется, и Песаху. Теперь они шагали рядом. Песах боязливо втягивал голову в плечи и всё время опасливо смотрел на ордынцев. Хушман шагал, понуро опустив голову, и сожалел о том, что не смог захватить с собою нож, спрятанный на месте прежней стоянки ордынцев.

- Ну, и где же твои соплеменники? — после долгого молчания обратился к Хушману Песах.

- Дай время, ты их ещё и увидишь, и узнаешь, это ещё только начало, — ответил Хушман.

Так в постоянном движении, в пыли, в суматохе и в коротких разговорах прошел день. И только наступившая ночь прервала могучее движение бесчисленных татарских всадников. И только наступившая ночь подарила короткий отдых тысячам обреченных на труд и на смерть.

Шеремет двигался во главе маленького отряда, и первым взлетел на холм, возвышающийся на пути. Он сразу же увидел

119

-------------------------------------------

многочисленное количество всадников, ручьями текущих в северо-западном направлении. Всадники двигались на приличном расстоянии и издали были похожи на бурный поток во время разлива реки. В центре потока двигались какие-то сооружения, похожие на юрты и кибитки. Застывший на миг от увиденной картины, Шеремет быстро обернулся и позвал своих товарищей.

- Татары, татары идут! — крикнул он отрывисто и возбужденно.

Вскоре все его товарищи стояли рядом с ним и с удивлением и тревогой смотрели на происходящее. Полная тишина нависла над всеми. Только вдалеке, бесшумно и совсем не страшно, передвигались вражеские всадники. Их было множество, даже очень много, а из-за гряды отдаленных холмов все выступали и выступали новые всадники, и не было им конца.

- Всё! Началось! — выдохнул Ратман и быстро оглядел своих товарищей.

- Что? Что началось? — растерянно спросил Курак, вопросительно глядя на Ратмана.

- Война! Война началась мои родные, — как бы сразу всем ответил Ратман и добавил: — Это смерть наша движется вдали. Сумеем её обмануть — значит, будем жить, а если нет — сгинем все в этой глуши.

После этого он повернул голову на Север, а потом на Запад, и все невольно проследили за его взглядом. На той стороне были свои, была Родина, была Великая Волжская Булгария, и люди с великой надеждой смотрели в её сторону. Ратман рукавом кафтана вытер пот с лица и обратился ко всем:

- Ну что будем делать дальше, ребята?

Все молчали, и лишь Буранбай после непродолжительного молчания ответил:

- Ты, дядя Ратман, старший над нами, как ты скажешь, так и будет, мы все подчиняемся тебе.

И все, соглашаясь с ним, утвердительно закивали головами, одновременно выражая свое согласие словами:

-Да, да, мы все доверяемся твоему опыту и знаниям, как ты скажешь, дядя Ратман, так и будет.

Ратман вздохнул и после непродолжительной паузы, оглядев всех поочередно, сказал:

- Тогда будем действовать так: нам нужно как можно быстрее соединиться со своими соплеменниками. Пока же передвигаться днем по открытой степи опасно, так как нас легко

120

-------------------------------------------

могут перехватить опередившие нас легкие конные отряды противника. Врагов много, даже очень много, и поэтому нам нужно быть хитрее их, так как нашей малой силушкой мы ничего им сделать не сможем. Передвигаться будем ночью, с великой осторожностью, и я уверен, что мы их опередим и перехитрим. После прохождения такого количества войск остается неизгладимый след, и мы врагов не потеряем. Передвигаясь вместе с тяжелым обозом, враги не смогут идти так быстро, как им хотелось бы, так как на пути у них встретится множество препятствий в виде рек, речушек, холмов и оврагов, которые им нужно будет преодолеть. А пока же мы как волки, выслеживающие добычу, притаившись, издалека будем следить за ними и действовать по обстановке.

Ратман ещё раз внимательно оглядел своих товарищей и продолжил:

- Вспомните правило, которому я вас учил: один на один бейтесь с врагом всегда, какой бы сильный он не был, так как ты мужчина и воин. Один с двумя сражайся смело. Один с тремя не бойся и бейся. А один против четверых не грех и отступить.

Ратман сказал и замолчал, ожидая, что скажут другие.

- Ну, что ещё скажешь ты, Алмуш? — обратился он к одному из своих товарищей.

- А? — встрепенулся, погруженный в свои мысли, Алмуш.

- Я говорю, может быть, ты ещё что скажешь, — снова обратился к нему Ратман.

- Да что говорить, воевать надо, — ответил тот, и зло сплюнул на землю.

- Правильно, — поддержали его другие. Вскоре все спешились и из-за высокой травы, покрывающей вершину холма, стали следить за передвижением вражеских войск. Опасаться внезапного нападения врагов было нечего, так как холм господствовал над другими вершинами, и все подходы к нему просматривались издалека. Долго проходили вражеские войска. Вот уже и солнышко почти коснулось горизонта на далеком закате, а войска все шли, и шли, нещадно пыля. Наконец-то последняя арба, запряженная многими лошадьми, скрылась за дальним холмом, и Ратман облегченно вздохнул, как будто бы сразу решил все свои заботы. Ещё некоторое время он всматривался в сторону скрывшихся врагов и тут почувствовал, как сильно проголодался. Наблюдая за врагами, ему некогда было думать о еде, и теперь, когда реальная опасность миновала, голод напомнил о себе. Вскоре все сидели в тесном кругу и молча по-

121

-------------------------------------------

едали ужин, не забывая в то же время следить за окрестностью. Меж тем солнышко уже скрылось за дальним горизонтом. На пустынную степь незаметно наплывали серые сумерки, и в воздухе всё явственнее чувствовалось дыхание вечерней прохлады. Уже ничего не напоминало о передвижении огромного войска, и над бескрайней степью нависла сторожкая тишина. Вдали алой полоской горел закат. Запахи различных трав, смешиваясь друг с другом, щекотали ноздри. Убрав нехитрый ужин, люди сидели и смотрели на закат, погруженный каждый в свои думы. «Вот и обманул я свой живот, вот и промчался своей чередой ещё один обманутый день, вот так и проходит обманутая жизнь, — подумал Ратман. — Жизнь ли меня обманывает, или же я обманываю жизнь?» — продолжал думать он и удивлялся странным мыслям, приходящим в его голову. Вот, словно быстрый росчерк безвестной звезды, промчалась его жизнь, и что в результате? Утомленный бесконечными заботами и долгой жизнью, сидит он в далекой глуши, и думает свои невеселые думы. «Вот уснуть бы сейчас и проснуться через много веков, когда вокруг не будет войны, когда наступят покой и тишина, — думает он, и незаметно для себя шумно вздыхает. — А то ведь как получается, жил я от войны до войны, от борьбы до борьбы, а жизни-то хорошей и не видел. Как будто этот мир не для меня, как будто я создан лишь для борьбы», — думает он. Ратман тихо встает и отходит в сторону. Он со стороны смотрит на своих товарищей и мысленно старается угадать, о чем они думают. Наверное, вспоминают своих родных и близких, думают о доме и о семье, а может, как и он, они тоже думают о жизни. Ему вновь вспоминаются соплеменники, погибшие совсем недавно. Он мысленно начинает перебирать их имена, и их образы как живые встают перед ним. Ратман лично не видел их гибель, и поэтому, наверное, разум отказывается верить в то, что их больше нет и никогда не будет. Он на миг представил, как заголосят по убитым их близкие, и ему расхотелось вернуться в родную деревню. Хотя в гибели соплеменников не было никакой его вины, но в глубине его сознания пульсировала мысль о том, что всё могло быть иначе, не раздели он отряд, и чувство вины не оставляло его. Он наморщил лоб и руками некоторое время тер свои виски, словно стараясь таким образом избавиться от этих неприятных мыслей. Меж тем темнота плотным покрывалом накрыла степное пространство. Не видать вокруг ни огонька, ни блеска, ни сполоха. И лишь на востоке, за дальними холмами, край неба начинает незаметно розоветь, предвещая по-

122

-------------------------------------------

явление луны. Бесчисленные звезды высыпали на темном фоне бездонного неба, и млечный путь широко раскинул свои крылья над такой же широкой степью. Переночевать решили тут же, на вершине этого холма. Двоих ратников назначили в дозор, а остальные улеглись на теплую землю, постелив под себя кафтаны и чапаны. Решили выступить завтра и скрытно следовать за вражеским войском до тех пор, пока это возможно. Вскоре стих и приглушенный говор. Только редкое фырканье коней говорило о том, что на вершине холма находятся живые существа. Взошедшая луна скорбным светом осветила горсточку ратников, спящих богатырским сном после утомительного дня.

Утро выдалось тихим и ясным. Высокие травы стояли стеною, не шелохнувшись. Далеко вокруг не было заметно никакого движенья. Казалось, что все вымерло в округе, и уже ничего не напоминало о вчерашнем передвижении вражеских войск. Наспех позавтракав, ратники сидели и ждали, что скажет Ратман. А он же решил немного подождать с выступлением, опасаясь появления новых отрядов противника. Но вражеские всадники больше не появлялись, и степь в пределах видимости оставалась пустынной. Чтобы избавить ратников от томительного безделья, Ратман разрешил музыкантам поиграть на инструментах. Ахчура взял у Алмуша шопр, быстренько надул пузырь, и вот уже первые звуки старинной песни поплыли над древней степью. Долго пел и играл Ахчура. Пел о далеких городах и богатых караванах, о высоких горах и прекрасных женщинах, о быстрых конях и широких равнинах. Нехитрый и проникновенный голос певца заворожил ратников. Они слушали и вспоминали погибших товарищей. Мысленно уносились к далеким городам и к высоким вершинам. Отправлялись в неведомые страны, сопровождая длинные караваны. Потом Ахчуру сменил Алмуш, и снова над степью переливчато звенел старинный булгарский инструмент — шопр. Снова звучала песня о великих победах и чудо-богатырях, о далеких предках и чудесной стране Саргун. И лишь ближе к обеду, убедившись в отсутствии вражеских отрядов, решили тронуться вслед прошедшим конникам. Вскоре дюжина булгарских воинов покинула вершину холма, давшего им кратковременный приют, и достигла места, где прошли вражеские всадники. Изрытая многотысячными копытами и огромными колесами земля имела растерзанный вид. Широкой, темной полосой среди высоких трав тянулся вдаль след, оставленный огромным войском. Лишь кое- где на этой полосе сиротливо торчали одинокие, поломанные ку-

123

-------------------------------------------

сты полыни. Долго следовали ратники по этому следу, но вражеских всадников так и не увидели. В одном месте на дне большого оврага обнаружили сломанную монгольскую арбу. Видимо, не выдержав тяжести длительного пути по пересеченной местности, колёса у арбы развалились, и монголы бросили ее, чтобы не обременять себя. В одном месте, где-то за безымянной рекой, ратники набрели на невысокую возвышенность, на вершине и в окрестностях которой в беспорядке валялись многочисленные камни различной величины. Среди камней виднелись черепки разбитой глиняной посуды и попадались заржавленные наконечники стрел и боевых копий. Кое-где лежали обугленные и изъеденные безжалостным временем остатки бревен. Особенно много их было на вершине холма.

- Что, что здесь было? — спросил Курак у Ратмана, трогая при этом кончиком копья разбитые черепки.

Другие ратники стояли рядом с ним и тоже вопросительно смотрели на Ратмана.

- Эх вы! Смотрите лучше, здесь когда-то было булгарское городище, вон и разбитые черепки с булгарскими узорами говорят об этом. Это о таких городах и богатырях, их защищавших, пели недавно Ахчура и Алмуш, — ответил Ратман.

Недалеко от разбитого городища, за рекою, на пригорке ратники обнаружили забытое кладбище, заросшее высокими цветущими кустами чилижника и разнотравьем. Среди кустов то тут, то там стояли почерневшие и покосившиеся от времени могильные камни и столбы. На камнях просматривались различные знаки и письмена. На некоторых камнях надписи были выполнены тонкой арабской вязью.

- Девушка, не успевшая одеть хушпу, — прочёл на одном из камней Ратман.

Его поразила эта короткая эпитафия. Вмиг представилось, как под этим камнем лежит молодая, не успевшая стать женщиной, девушка. Он сказал об этом своим спутникам, и те гурьбою собрались около могильного камня. Молча постояли над могилой, творя в душе молитвы и с удивлением взирая на шершавый камень. Потом поставили его ровно, утрамбовали ногами землю вокруг камня и тронулись дальше, изредка оглядываясь на это печальное место. Вот и осталось далеко позади разбитое городище с его забытыми могилами, а врагов все не было видно. Вражеские следы вели всё дальше и дальше в глубь земель Волжской Булгарии. И только вечером, уже в наступивших сумерках, рат-

124

-------------------------------------------

ники увидели мерцающие вдали бесчисленные костры вражеского лагеря.

Вот уже несколько дней подряд двигался Хушман вместе с монгольским обозом. На ночь на него и на многих других рабов надевали колодки, а днем они двигались вместе со всеми под охраной монгольских нукеров. Изнурительные дневные переходы так измучили Хушмана, что к вечеру он буквально валился с ног. Усталый, он засыпал быстро, и ни насекомые, ни проклятая трижды колодка, не могли помешать ему спать. Спал он крепко и снов почти не видел. А утром все начиналось сначала. Над дымным лагерем звучали удары палок по бурдюкам. Рёв верблюдов смешивался с ржанием коней и людскими голосами. И после быстрого завтрака всё приходило в движение. Песах сказал ему, что у монголов ещё не было ни одного столкновения с булгарами. Малочисленные населённые пункты попадались крайне редко, и татары проходили их, не останавливаясь. Забирали попадающих под руку домашних животных и гнали их вместе с обозом. Куда девались люди из этих населенных пунктов, Хушман не знал. «Наверное, убежали заблаговременно, или же их всех убили», — подумал он. Ещё несколько дней движения, и населенные пункты стали попадаться чаще. Степь сменилась лесостепной зоной. Все чаще попадались прохладные островки лесов и лесочков. Все чаще пересекали холмистую равнину светлые реки и речушки. Все больше встречались быстрые табунки косуль и других животных. Появились первые пленные булгары. Вооруженные нукеры привели нескольких человек с колодками на шеях и оставили их под присмотром Песаха. Хушман разговорился с ними и узнал, что они ранее проживали в близлежащих селениях. Со слов булгар, в плен они попали неожиданно. Работали в поле, и тут неожиданно на них налетели вражеские всадники. Многих зарубили или закололи, а несколько человек взяли в плен и привели в лагерь. О нашествии монголов они ничего не знали и не предполагали о внезапном нападении. Никто их об этом не предупреждал. Они явно были удручены своим положением и ничего не знали о своих близких людях, оставшихся в деревне.

- Как тебя зовут? — спросил Хушман у пожилого бородатого мужика.

- Рамуш, — коротко ответил тот.

- А как называлась твоя деревня?

125

-------------------------------------------

- Висьпюрт.

- А рядом с вашей деревней, еще какие деревни расположены?

- Сирмабусь, Сибирьель и Турханкас, — снова ответил Ра- муш, поглаживая рукою покрасневший рубец на лице.

- А что с твоим лицом? — снова спросил Хушман. Ему не терпелось скорее узнать последние новости.

- Да вот, угостили саламатом.

Они некоторое время помолчали. Потом разговор возобновился. Но спрашивал больше Хушман, а Рамуш отвечал, коротко и иногда сбивчиво. Видимо, он еще не совсем отошел от потрясения. Так в разговорах они и встретили наступающую ночь. Потом было свежее утро и новый день с его тягостными обязанностями. Так в монотонном и изнуряющем движении прошли ещё несколько дней. Выпадали дни, когда отупевшему и ослабевшему от недоедания и постоянного движения Хушману казалось, что время совсем остановилось. В один из таких дней он стал свидетелем ужасного действия монголов. Как всегда, сначала стремительно замелькала между кибиток серая шапочка Песаха. Подойдя к пленным, он объявил, что Хушмана требуют привести к шатру монгольского темника. Им срочно потребовался толмач, знающий булгарский язык. Со слов Песаха Хушман узнал, что монголы пленили какого-то знатного булгарина и хотят его допросить. Подходя к шатру монгольского воеводы, Хушман издали увидел два высоких костра, горящих перед шатром. Увидел темника, важно восседающего на кошме в окружении многочисленных нукеров.

- Падай на колени и к темнику подползи, не смея поднять на него глаза, иначе нам обоим не сносить головы, — шепнул Песах Хушману, как только они пересекли линию между двух огней.

Вскоре, лежа ниц, они замерли перед темником, не смея поднять на него своих глаз. Темник что-то сказал, и Песах ему ответил, но что он ответил, взволнованный происходящим Хуш- ман не понял. Одернутый за рукав Песахом, он быстро взглянул на него, и они встали перед монгольским воеводой, не смея поднять головы.

- Ты кто такой и где твой дом? — через Песаха спросил у Хушмана темник.

- Я булгарский воин, и дом мой расположен далеко отсюда.

- Ты, наверное, плохо воевал, и попал в плен? — снова спросил темник.

126

-------------------------------------------

- Я воевал как мог, — ответил Хушман. Во время разговора он незаметно старался взглянуть на темника, и ему это удалось. «С виду он совсем не грозный, даже, я бы сказал, добрый», — отметил про себя Хушман. Жидкая борода и усы обрамляли широкое лицо монгольского воеводы и делали его похожим на доброго деревенского пахаря.

- А теперь ты взгляни на него, он тоже плохо воевал, и тоже, как и ты, попал в плен, — сказал темник, указывая Хушману на связанного человека, лежащего на земле недалеко от шатра. Человека развязали, подняли и поставили перед темником.

- Спроси его, кто он такой, как его зовут и где он живет? — приказал темник. Песах быстро передал все это Хушману, и он в свою очередь передал все это пленнику.

- Я улпут Чурабай, и дом мой расположен недалеко отсюда в деревне Самарьел, — ответил пленник, разминая свои затекшие руки и сплевывая сукровицу. Его испачканная кровью длинная рубаха была порвана в нескольких местах, и сквозь прорехи выглядывало голое тело. Он был на голову выше нукеров, его окружавших. Его тяжелый взгляд встретился с глазами Хушмана, и Хушмана передернуло.

- Спроси, — снова приказал темник, — сколько было у него воинов, и где они теперь?

- У меня была сотня воинов, и они достойно встретили незваных гостей. Жаль только, что проводить вас некому. — ответил пленник, криво и зло усмехнувшись.

- Спроси его, хочет он жить или нет?!

- Конечно, хочу, — перевел Хушман быстро, и не запинаясь.

Вытянув вперед подбородок, темник некоторое время, не

мигая, смотрел на пленника и вкрадчивым голосом вымолвил:

- Тогда пускай снимает свою шапку, наберет в нее овса и из своей шапки покормит моего коня!

Нукеры услужливо поставили перед пленником кожаный мешок с зернами овса. Улпут медленным взглядом огляделся вокруг, кивнул, как бы прощаясь, Хушману и твердо ответил:

- Я не привык унижаться ни перед кем!

- А я не привык, чтобы меня не слушались! — быстро и зло выдохнул темник, и взмахнул рукою. Нукеры тут же бросились на пленника, скрутили ему руки и ноги длинными арканами. Потом концы арканов привязали к лошадям и вмиг разорвали пленного улпута на несколько частей. Видевший все это Хуш- ман был потрясен до глубины души. Его била нервная дрожь.

127

-------------------------------------------

Он плохо помнил, как они покинули темника и как он оказался среди таких же несчастных, как и он. Гибель Чурабая никак не выходила у него из головы. «Какой гордый и сильный человек, с каким мужеством встретил он свою смерть, — думал про него Хушман. — Я бы так не смог, я бы все-таки переступил через свою гордость». Потом, ночью, лежа на земле рядом с катапультой, он рассказал об этом своему новому знакомому Рамушу.

- Это еще что, ты бы видел, что они творили во времена предыдущего набега. Они вырезали целые селения от мала до велика и из отрезанных голов складывали страшные холмы, — ответил Рамуш.

И как бы в подтверждение его слов на следующий день во время движения они увидели неестественно белеющий вдали непонятный холм. Страшная догадка как молния сверкнула в голове у Хушмана. И вскоре, по мере приближения к холму, оа подтвердилась. Сотнями пустых глазниц смотрел на проходящих людей мертвый холм. Высушенные ветром и выбеленные солнцем черепа матово сверкали на солнышке. Живые смотрели на мертвых, мертвые смотрели на живых. Тяжелая арба ехала по полю, усеянному людскими черепами. Как ореховые скорлупки хрустели под тяжелыми колесами людские останки, и долго звучал потом в ушах у Хушмана этот страшный звук. «Нет! Надо бежать. Надо во что бы то ни стало бежать из этого ада», — стучало у него в мозгу. Это желание все больше и больше завладевало его сознанием и жгло его изнутри, не давая расслабляться. И он начал ждать удобного случая.

События назревали более чем стремительно. Страшные вести один за другим дошли до Биляра, и город загудел как потревоженный улей. Утром гонец принес горькую весть о кончине Илькама патши, а уже к вечеру стало известно о переходе мон- голо-татар через Яик и вторжении их на территорию Волжской Булгарии. «Как не вовремя, как же не вовремя покинул он нас,

- подумал о патше воевода Батбай. — Кто же теперь организует сопротивление врагам, кто же теперь призовет всех нас под свою сильную руку?». Эти и другие мысли как молния промелькнули в его голове. Ему вспомнился день, когда он в последний раз видел Илькама патшу. Вспомнилось, как Илькам патша держался со всеми просто, как равный среди равных. Как лично подносил каждому воеводе кубок с пенным сура, высказывая тем самым

128

-------------------------------------------

свою расположенность и любовь к своим воеводам. Вспомнился его нездоровый вид, и Батбаю стало жалко царя. Он искренне жалел о его кончине, и печалью наполнилось его отважное сердце. «Хоть много у патши храбрых и умных воевод, но теперь мы остались как стадо без пастуха», — думал Батбай. Забот у него прибавилось. Начали прибывать беженцы, успевшие вовремя сбежать перед татарами. Город наполнился новыми людьми. «Если так будет продолжаться и дальше, то продуктов в городе надолго не хватит», — подумал Батбай. Он дал команду сторожевым ратникам на городских воротах не впускать в город больше людей, кроме воинов и мужчин, способных носить оружие. И всю ночь за городскими стенами горели костры. Огромная масса людей отдыхала под открытым небом, не имея над головой ни крыши, ни какой-либо другой защиты от непогоды. Благо хоть ночи стояли теплые. Днем он вместе со своей свитой не один раз выезжал за городские стены и лично разговаривал со вновь прибывшими людьми. Разъяснял людям истинное положение вещей, и люди с ним соглашались. Многие тут же снимались и двигались дальше. Они уходили за великие реки Атал и Чулман. И тянулись вереницы несчастных по пыльной дороге, и пропадали вдалеке за синими холмами. И горестно смотрели им вслед с высокой стены остающиеся в городе мужчины. Батбай в который раз уже собрал вокруг себя своих тысяцких, сотников и десятников и советовался с ними как быть дальше. Лично сам уже не раз убедился о наличии на городских стенах оборонительных средств. Камней и длинных сучковатых жердей для сталкивания штурмовых лестниц заготовлено было много, но все-таки, по его мнению, недостаточно. «Ну, хватит этих камней на несколько дней обороны, а дальше что? — задавался он вопросом. — Кончатся камни, кончатся стрелы, поредеют ряды защитников. Дело дойдет до рукопашной, и пойдет тогда резня прямо на городских стенах». Вконец измотанный и уставший за длительный летний день, он добрался до своего дома и, не поужинав, лег спать. Но уснуть сразу же не смог. Долго ворочался с боку на бок и думал свои невеселые думы. Почему-то вспомнилось ему давнее предсказание старухи юмозь. Это было давно, ещё перед русским нашествием. Он был тогда молодым и неженатым. Что-то не ладилось у него тогда со здоровьем, и по совету матери он решил посетить старуху юмозь. Долго щупала полуслепая старуха его пульс. Дула и шептала на воду, произнося какие-то заклинания. Сыпала в воду пепел и какие-то зернышки. Потом дала ему выпить этой водицы.

129

-------------------------------------------

- Не бойся! — сказала она ему. — На тебя напустили порчу твои враги, но это пройдет. Вот я пошепчу немного над тобой, и все пройдет. Скажу тебе больше, а там можешь верить или не верить мне, жизнь покажет. Придут краснобородые и пустят красного петуха, и ты много потеряешь. Но и приобретешь много. Жить будешь долго, если одну из пяти дочек назовешь именем Сехмет.

Откуда знала она, что у Батбая будет именно пять дочерей? «Да, так в жизни и получилось, как предсказала старуха», — подумал Батбай. Во время нашествия русских погибли его родители и младший брат. Сгорел его дом и пропало много живности. Но именно после войны с русскими он встретил свою будущую супругу и счастливо прожил вместе с нею столько лет. Первую же дочку после рождения назвали именем, подсказанным старухой, и может быть, именно поэтому он до сих пор ещё жив, когда многие его ровесники давным-давно уже ушли в мир иной. Хотя какая связь может быть между именем его дочери и его жизнью, он понять не мог. Но именно после войны с русскими он стал сначала сотником, потом тысяцким, а потом и воеводой. Построил новый просторный и светлый дом. Разной живности у него не перечесть. Работников тоже хватает. Есть в тайниках в достаточном количестве серебро и золото, спрятанное на черный день. Выходит, права была старуха. Он перевернулся на живот и лег, широко раскинув руки. От сильной усталости собственное тело казалось ему плоским как доска и придавленным сверху чем-то тяжелым. И, как наяву, в полудреме ему приснилась зима, где он долго и тяжело выбирался из темноты и белой мути на далекие огни. И как вдруг среди засохших кустов бурьяна эти манящие огоньки превратились в волчьи глаза и в бешеном ритме закружились вокруг него. Он каким-то образом заставил себя проснуться и через некоторое время снова задремал. И снова волчьи глаза зловеще начали наплывать на него, и он снова заставил себя проснуться. Так повторилось несколько раз. И засыпая в очередной раз, он уже знал, как обманчивы эти огоньки и снова готов был проснуться. «Ведь это всего лишь сон», — думал он, засыпая, но все равно до конца не смог избавиться от чувства страха, парализующего его тело. В конце концов он уснул и всю ночь убегал от кого-то по глубокому снегу. Белая муть и темнота вязко обволакивали его непослушное тело. Он кричал и не слышал своего голоса. Он был один среди снегов, среди волков. Утром он проснулся с тяжелой головой. Во всем теле чувство

130

-------------------------------------------

валась разбитость и усталость, словно он и не отдыхал ночью. Отдав кое-какие распоряжения работникам и быстро поев, он верхом направился к главным городским воротам. Около них с обеих сторон уже толпились люди. В проеме ворот за людскою стеною виднелся табун коров. «Значит, пастухи уже прогнали стадо, — отметил про себя Батбай. — Надвигается война, а люди, как ни в чем не бывало, пасут табуны, продолжают жить по давно заведенному распорядку. Эх! Надо бы оказать последние почести Великому Турхану, да на кого оставишь огромный город в такое тревожное и неспокойное время». Он с сожалением тяжко вздохнул, и про себя тихо вымолвил, мысленно обращаясь к Илькаму патше: «Живым надо жить, так что прости нас брат, если сможешь». Тут к нему подъехали сразу же несколько сотников, и его мысли прервались. Вскоре он вместе со свитой выехал за городские ворота и в который уже раз направился вдоль стен вокруг города. В пути он по привычке отмечал слабые места на стенах и мысленно прикидывал, что бы ещё сделать для улучшения обороноспособности города. Вот они свернули за угловую башню. Вот и овражек, где когда-то ютились хазарские странники. Но сейчас шалашики были пустые. «Может, зря я отпустил их тогда, может, это действительно были вражеские лазутчики»,

- подумал о хазарах Батбай. Но теперь было поздно думать об этом. Свернув за угол другой башни, он остановил коня. Остановились и другие. Некоторое время постояли, тесно сгрудившись и разговаривая о текущих делах. И в это время сверху со стены раздался голос ратника наблюдающего за степью:

- Воевода, несколько всадников быстро приближаются к городу!

Обернувшись, Батбай в тот же миг вдалеке увидел всадников, быстрым наметом скачущих в сторону Биляра. «Может это наши гонцы, они как раз сегодня должны были вернуться из Булгар, — подумал он, из-под ладони рассматривая далеких всадников. — Надо быстрее в город, наверное, скачут с важными вестями, вон как торопятся».

- Поехали быстрее обратно, — сказал он и тронул коня в сторону городских ворот. К воротам они прискакали одновременно с далекими всадниками. Это действительно были его гонцы, и вместе с ними были ещё два гонца из Великого Булгара. После взаимных приветствий Батбай вместе с гонцами вошел в сторожевую будку, расположенную рядом с городскими воротами. Гонцы рассказали ему обо всех последних событиях и о решении

131

-------------------------------------------

булгарских воевод. Булгарские воеводы решили объединить все силы из разных городов и совместно выступить против монго- ло-татар. Войска должны были объединяться где-то на берегу реки Черемшан, возле знаменитого на всю округу Киреметища. На все сборы и приготовления отводилось всего два дня. «Что же делать, что же дальше делать?» — с быстротою молнии завертелись мысли в голове у Батбая. Но уже через мгновение он вышел к своей свите и объявил всем о своем решении. Половину войск он решил оставить здесь же в городе, а сам, с другой половиной войска, решил двинуться навстречу монголам. Это решение пришло быстро, неожиданно для него самого. «Только на кого же оставить город, кого оставить вместо себя?» — сверлила мысль. Он в уме перебрал всех тысяцких и никого лучше, чем Саламан, не нашел. «Умен, храбр, и люди уважают и слушаются его», — подумал о нем Батбай. Но тот рвался в бой и все умолял Батбая отпустить его вместе с войском.

- Ты думаешь, что здесь будет легче? — сказал ему Батбай.

- Ты только представь на короткое время, что мы не устоим против врага, и он дойдет до нашего города. Кто же тогда организует оборону города и защиту населения. Ну, ты скажи, кто?!

И тот, крепя сердце, согласился. Между тем приготовление к походу уже началось. Многочисленные сотники и десятники, а также специальные глашатаи быстро донесли до населения решение о походе. Сразу же за городскими воротами начали собирать огромный обоз. На телеги грузилось оружие и различные воинские доспехи. Грузилось продовольствие и широкие плетневые щиты, из которых можно было быстро соорудить защитную стенку, приставляя их друг к другу. Для защиты от дождя и от ветра грузились домотканые широкие и плотные пологи. В общем, грузилось всё, что потребуется в многодневном походе. Среди неугомонного шума везде и всюду были слышны окрики и команды сотников и старшин. Деловая суета, бесконечное движение и сборы в поход продолжались до самой ночи. На следующий день с самого раннего утра сборы продолжились и закончились лишь поздно вечером. Горожане несли воинам все, что могло пригодиться им в далеком походе. И вот Батбай последнюю ночь перед походом один находится у себя дома. Он только что проводил Саламана, поговорив и обсудив с ним дела, касающиеся обороны города. Напоследок, как полагается, посидели с ним за столом. Выпили по несколько кружек пенного сура, попрощались и разошлись. Потом зашел к нему один из

132

-------------------------------------------

его работников и просил его взять с собою в поход. Батбай угостил его пивом, посидел, поговорил с ним, но в просьбе отказал. И вот он остался один, и только старый кот, ласкаясь, трется об его ноги. Батбай берет кота на руки, сажает на колени и тихонечко гладит по шелковой шёрстке, думая свои думы. А кот изгибается, и мурлычет, и мурлычет, заглядывая Батбаю в глаза.

- Ну что дружок, тоже чуешь разлуку? — говорит Батбай и снова берет его на руки и прижимает к груди. Потом идет к постели, отпускает кота на лежанку, раздевается, задувает светильник и ложится спать. В темноте кот пробирается к нему на грудь, уютно устраивается и заводит свою однообразную песню: мур-мур. Тихо и спокойно на душе у Батбая, словно и не ждет его завтра опасный поход. Впервые за много дней он засыпает спокойно и спит до утра как маленький ребенок.

Это был обыкновенный, ничем не примечательный булгар- ский городок, расположенный на крутолобом холме. С южной и западной стороны, изгибаясь светлой подковой, холм огибала небольшая река Аскула, светлые струи которой неудержимо катились меж ковыльных берегов. Густая урема, повторяя изгибы реки, тянулась вдаль и терялась вдалеке, в сиреневой дымке. С северной и восточной сторон к городу вплотную подступала степь, ровная как водная гладь. Потемневшие от времени бревенчатые стены города одиноко и грозно высились среди ковыльного моря и слепыми глазами бойниц обозревали прилегающую местность. Прямо от восточных ворот, петляя среди разнотравья и повторяя контуры земли, уходила неширокая дорога. Лесные колки, как темные лоскутья на широком и светлом фоне обширной степи, множественными клиньями сбегали с холмов и в некоторых местах вплотную подступали к дороге. Путники изредка появлялись на дорожном полотне. Они шли или ехали в город, или из города, делая остановки под сенью прохладных лесов или около журчащих родников, которые во множестве били под краснолобыми холмами. Городок жил неспешной жизнью. Люди пасли скот, готовились к зиме, радовались большим и малым удачам, горевали. Но не знали они и не чаяли, какая их ждёт впереди злая участь. Городские стражники лениво дремали на стенах и чуть не прозевали момент появления монголов. Они еле успели закрыть городские ворота перед неприятелем и теперь с удивлением и тревогой наблюдали со стен за монголо-татарами, которые

133

-------------------------------------------

неожиданно, как чёрный ураган, появились неизвестно откуда. Как голодная стая хищников налетели монголы на мирные стада, пасущиеся за городскими стенами, и тут же начали забивать скот себе на потребу. Вокруг городка запылали многочисленные костры. Запахло дымом.

- Тутарсем, тутарсем! — кричали в городке, и эта весть быстрее ветра разнеслась по городку. Со стены было видно, как люди мечутся по улицам городка. Многие бежали в сторону городских стен, чтобы лично посмотреть на этих неведомых и страшных татар. Многие бежали обратно, в страхе не помня и не понимая, куда и зачем они бегут.

- Сарри, Сарри! — кричала одна женщина, — ты не видела моих детей, они собирались идти поиграть за городские стены?

- Ой, нет, нет, не видела! — кричала другая женщина, — мой муж тоже вместе с сыном, пасут сегодня коров, и тоже находятся за стенами. Побежали на стену, посмотрим что там! — и женщины побежали в сторону городских ворот. Где-то надрывно и зло лаяли собаки. Хлопали и скрипели двери. Оглашая округу громким ржаньем, по улицам носился отбившийся от кобылы жеребенок.

- Давид, Давид, где ты?! — звала старуха кого-то, стоя на мосту и растерянно оглядываясь по сторонам. Её сурбан сбился на затылок, но старуха, кажется, не замечала этого. Откуда-то из ворот выскочили два поросенка и с визгом понеслись вдоль улицы. Они чуть не попали под копыта вооруженных всадников, во весь опор несущихся в сторону городских ворот и, еще громче завизжав, нырнули в овраг, заросший густой крапивой и широколистными лопухами. Городок в короткое мгновенье стал похож на встревоженный улей. А меж тем татаро-монголы уже плотно обложили его. Они группами и поодиночке разъезжали вокруг городка, и что-то кричали горожанам, показывали различные знаки. Но ни с той, ни с этой стороны никто еще не стрелял и не предпринимал никаких других действий. Кажется, противники присматривались друг к другу и не торопили события. Потом монголо-татары выпустили вперед пешего человека, который приблизился к стенам и начал что-то кричать горожанам.

- Эй, земляки, салам! — кричал человек. — Слышите, земляки, хочу с вами поговорить!

- Степной волк тебе земляк! — ответили ему со стены.

- Как называется ваш городок?

- Хулаш! — был ответ.

- А как называется ваша речка?

134

-------------------------------------------

- Речка Аскул! — снова ответили со стены.

- Монголы требуют, чтобы вы открыли городские ворота и покорились им! Они обещают никого не трогать и требуют только выкуп! Если же вы будете сопротивляться, то городок будет уничтожен, а всех людей перебьют! — снова крикнул человек.

Наступила пауза. И через некоторое время тот же голос со стены ответил:

- У нас нет другого выбора, и нам остается только драться! Мы прекрасно знаем цену обещаний монголов! Мы хорошо помним прошедшие 1223, 1229 и 1232 года!

-Они обещают никого не трогать, если покоритесь и отдадите выкуп! — снова крикнул Хушман, а это был он, и беспомощно оглянулся назад, в сторону монголов.

- Тогда где же наши табуны и стада?! Разве им мало захваченного нашего добра?! — крикнул кто-то в ответ со стены.

- Я не знаю, я ничего не знаю. Я передаю только то, что от меня требуют! — крикнул Хушман.

Тут со стены обругали его непристойными словами, и Хуш- ман умолк. Он беспомощно топтался на месте и затравленно озирался по сторонам. «Кончат, меня татары сейчас непременно кончат», — билась в его голове беспокойная мысль, и кажется, больше ни о чем он не мог думать в этот момент. Липкий пот покрыл все его исхудавшее тело, и он почувствовал, как мелко-мелко задрожали его колени. «Лишь бы враги не видели, что я их боюсь, — сверкнула другая мысль, и он постарался взбодрить себя. — Да и что, в самом деле, я боюсь их? Самое худшее, что они могут сделать со мною — это убить. Но ведь до сих пор они меня не трогали, значит, я им зачем-то нужен», — подумал он. Тут татары что-то крикнули ему и знаками показали, чтобы он шел обратно. Хуш- ман тяжелым шагом побрел назад. «Нет! Не буду я больше бояться вас, идите вы все к черту», — думал он, на ходу исподлобья разглядывая их. Он подошел к Песаху, стоявшему среди монголов, и Песах спросил его о том, что ответили горожане.

- Да, послали всех подальше, вот и всё! — ответил Хушман. Песах тут же перевёл его ответ монголам. О чем-то переговорив между собою, монголы разрешили Песаху и Хушману удалиться. И вот, наскоро поев у полупотухшего костра чем бог послал, Хушман и Песах растянулись на траве и решили отдохнуть, пока есть время. Вскоре Песах захрапел. «Вот боров, спит себе как сурок, да ещё похрюкивает», — подумал о нём Хушман. Он лежал и вспоминал былое. Вспомнилось детство, такое далёкое

135

-------------------------------------------

и невозвратное. Каким наивным и простоватым тогда он был. Каким необычным, странным и непонятным казался ему этот мир. С каким любопытством всматривался он вглубь светлых озёр и бесчисленных рек, где можно было увидеть каждый камушек, лежащий на дне. Где в жаркий полдень на мелководье дремали стайки разных рыб. Как любил он теплыми летними вечерами смотреть на далекие звезды и луну, одиноко висящую над сонными ветлами. Как было тепло и покойно на душе, когда рядом были отец и мать и когда он засыпал под волшебное пенье сверчков. С каким трепетом и непонятным волнением вслушивался он в девичьи песни, плывущие над спящей деревней, когда привычный дневной мир до неузнаваемости волшебно изменялся под мягким серебристым светом луны. Лунные сумерки неслышно, на кошачьих лапках, передвигались по тихим, заросшим разнотравьем, закоулкам. Детвора пряталась под пыльными лопухами и с завистью смотрела на игры более взрослых дядь и тёть. Вспомнилось, как однажды золотой осенью он стоял посреди широкого поля и вслушивался в курлыканье журавлей. Откуда-то из тумана доносилось далекое тревожное ржание коней. Сверху было яркое солнце, а над землёй висел густой молочный туман. Как хотел он в детстве заглянуть за дальние линии горизонта, открывающиеся взору с вершины высокого сырта. Какое-то щемящее душу чувство охватывало его всякий раз, когда он в очередной раз поднимался на вершину и заворожено смотрел в голубую даль. Чем-то звали и манили его эти недосягаемые и бесконечные просторы. Казалось, что за струящимся маревом и сиреневой дымкой находится страна, где всегда солнышко и всегда тепло. Где все люди прекрасны, добры и совершенно счастливы.

В детстве Хушману представлялось, что его родители будут жить вечно, и что он всегда будет под их надежной защитой. Но потом по мере взросления он узнал, что в мире существует множество болезней и бед, а так же смерть. Он узнал, что на земле проживает множество людей, говорящих на другом языке, и что между этими людьми время от времени возникают жестокие войны.

Хушман вздохнул и повернул голову в сторону костра, откуда несло вкусным запахом вареного мяса. Его мысли переключились на еду. От постоянного недоедания и от тяжестей бесконечной дороги он совсем обессилел, и чувство голода и усталости ни на миг не оставляло его. Он приподнялся и сел на земле. Запах мяса щекотал его ноздри, и желание поесть становилось невы-

136

-------------------------------------------

носимым. «Будь что будет, пойду, попрошу, может, что-нибудь и достанется мне, — подумал он и решительно встал. — Может быть, разбудить Песаха?» — мелькнула мысль, но он тут же её отверг. Возле костра, над которым варилось мясо, орудовал палкой ордынец. Зацепив палкой, он вытаскивал из котла большие куски мяса и, осмотрев, снова опускал их в кипящую воду. Хушман знал татарское слово «дай», и этим словом, подавая различные знаки руками, кое-как объяснил ордынцу суть своей просьбы. Тот хмыкнул, что-то неясно пробормотал и отвалил Хушману большой кусок мяса прямо в подол его длинной рубахи. Хушман тут же отошел в сторонку и, вывалив мясо на траву, начал остужать его, дуя вытянутыми в трубочку губами. Через некоторое время он уже вовсю уплетал еще не совсем остывшее мясо. Он нисколько не удивился щедрости ордынца. «Вон сколько скотины завалили, хватит и людям и собакам», — думал он. Оставшееся мясо завернул в широкий лист придорожного лопуха и положил за пазуху. «Угощу Песаха, когда тот проснется», — подумал он, устраиваясь рядом с ним. Хушман был рад, что за такое короткое время ему удалось поесть два раза. «То за целый день ни разу, а тут сразу два раза», — радовался он. После такой обильной трапезы его разморило и неудержимо потянуло в сон.

Разбудил его Песах.

- Пошли, нас снова требует к себе монгольский воевода! — сказал он.

По приказу темника они вместе с Песахом снова ходили под стены городка и уговаривали горожан открыть ворота и сдаться монголам. Но на все уговоры горожане ответили отказом. «Вскоре ночь, что же будет далее? — подумал Хушман. — Эх, махнуть бы мне через стены, да примкнуть бы к горожанам, а там будь что будет! Может, крикнуть, чтобы кинули веревку? Но это же смерть, верная смерть. Ну, сколько может продержаться этот городишко — день или два? А далее все равно конец».

«Что, жить хочешь? Смерти боишься? — вертелась трусливо подленькая мысль. — Стыдись, Хушман! Ты же воин. Неужели тяжести плена уже успели сломать твой боевой дух!» — так корил он себя. Но тут их позвали татары, и они с Песахом вернулись обратно. Хушман с трепетом стал ожидать наступления ночи. «Что-то будет, что-то будет этой ночью», — билась в голове тревожная мысль. У него никак не выходили из головы слова горожан, какими ответили они на его предложение сдаться. «Беги! Беги быстрее ты отсюда, несчастный, не оскверняй земли нашей

137

-------------------------------------------

своим присутствием!» — сказали тогда горожане. Хушману стало до слез обидно, что соплеменники считают его несчастным и предателем. «Не по своей воле я пришел к вам, так уж получилось, куда же мне деться!» — крикнул он горожанам, давясь от обиды злыми слезами. «Не имеет значения, как ты пришел, иди и не чеши понапрасну свой неверный язык!» — ответили со стены. Ожидая наступления ночи, он по новой переживал случившееся. Чувство обиды на своих соплеменников не оставляло его. «Тоже мне учителя, побывали бы на моем месте, потерпели бы столько, сколько я, не так бы запели», — думал он о соплеменниках. Но потом он несколько успокоился. Представил себя на месте горожан и подумал: «А как бы поступил я, окажись на их месте?». Между тем светлый день незаметно угасал. Сизые сумерки затянули округу. Темным островом казался городок среди широкой равнины. Вокруг горели многочисленные костры, и Хушман видел, как монгольские воины готовятся к штурму городка. И вот в наступившей темноте вмиг взлетели тысячи горящих стрел и огненным дождем упали на притихший городок. Потом стрелы взлетали ещё и ещё раз, и огненным ливнем падали на деревянные стены и строения городка. В городке начались пожары. Всепожирающее пламя жадно лизало высохшие на солнце соломенные крыши и деревянные строения. Было видно, как в отсветах пламени мечутся на стенах люди. Они пытались погасить пламя, но все было тщетно. Горящие стрелы вновь и вновь падали на городок. Казалось, что само небо рассердилось на горожан и наказывает их за непокорность. Сквозь чад и дым были слышны крики и вопли встревоженных булгар. Утробный рев испуганных коров метался над горящим городком. Однако монголы не штурмовали поселение. Они издалека методично обстреливали его горящими стрелами и никаких других действий не предпринимали. Пожары разрастались. Хушман видел, как в нескольких местах загорелись стены городка. Набравшее силу пламя гудело и выбрасывало тучи горящих искр. Удушливым дымом заволокло всю округу. Взошедшая луна одиноко плыла сквозь кучевые облака. Временами она совсем терялась в дымном чаду. Хушману казалось, что в огне пожарищ луна обожгла свои щеки, и поэтому ее диск такой кроваво-красный. Городок горел всю ночь. Утром взору Хушмана открылась ужасная картина. Не выдержав напора огня, деревянные стены городка в нескольких местах прогорели насквозь и обвалились. Было видно, как горожане пытаются заделать эти прорехи в стенах. За стенами еще горели и чадили не

138

-------------------------------------------

успевшие сгореть за ночь строения. Вдруг из-за пролома стены вырвались несколько ошалевших от страха коней и с громким ржаньем понеслись вдоль стены, разбрасывая копытами горящие головешки и пепел. Монголы хотели поймать их, но кони не дались им и во весь опор понеслись дальше, перепрыгивая через различные препятствия. Меж тем татарские воины расположились позавтракать. Все пространство вокруг городка было занято спешившимися воинами. Группами и поодиночке сидели они и, весело поглядывая в сторону горящего городка, принимали пищу. А горожане тем временем старались, чем могли, укрепить обвалившиеся стены. Обгорелые бревна, камни и хворост — все шло на укрепление стены. Мысли Хушмана лихорадочно бились в его голове. «Скоро начнется штурм городка, что же тогда мне делать, что же делать?» — размышлял он. Встревоженными глазами он вопросительно смотрел на Песаха, как будто тот мог разрешить мучивший его вопрос.

Группа булгарских воинов во главе с Ратманом, незаметно следуя за монгольским воинством, достигла берега неизвестной реки и остановилась на отдых. Сегодня прошли приличное расстояние, и кони заметно устали. Да и себя тоже нужно было привести в порядок. Выставили дозор из двух ратников, остальные сошли к реке. В первую очередь напоили коней. Потом и сами смахнули дорожную пыль и впервые за несколько дней искупались в чистой воде. Места были незнакомые, и Ратман терялся в догадках, куда они пришли и как называется эта чудная речушка. Другие ратники тоже не знали, каких рубежей они достигли, и название речушки им было неизвестно. Следуя за монголами, они свернули несколько в сторону от привычной дороги, и вот уже в течение нескольких дней двигались по незнакомым местам. «Встретить бы кого из местных жителей, да и расспросить их, узнать бы, куда мы забрались. А то проедешь мимо родной деревеньки и не узнаешь об этом», — подумал он. Ратман задумчиво оглядел свое воинство. Ратники занимались каждый своим делом. Кто-то чинил одежду. Кто-то пересчитывал стрелы и проверял натяжение тетивы. Другие молча с озабоченным видом продолжали принимать пищу. Лишь Мантелей сидел несколько в стороне от товарищей и с задумчивым взглядом грыз травинку. Как бы ища защиты, он прислонился спиной к старому вязу и думал свои невеселые думы. «Да, люди изрядно устали. Надо бы

139

-------------------------------------------

отдохнуть как следует. С усталыми воинами много не навоюешь»,

- подумал Ратман. Он решил проведать дозорных. Подъехал к ним верхом и справился о делах.

- Да все нормально. Кругом не заметно никакого движения,

- ответил Курак, который вместе с Буранбаем находился в дозоре.

Буранбай, привстав на стременах, из-под руки смотрел в сторону монголо-татарского лагеря. Солнце клонилось к западу и било ему в глаза. Где-то там впереди, над монгольским лагерем, поднимались многочисленные дымы от костров. Дымное сизое облачко, освещаемое заходящим солнцем, неподвижно висело вдалеке. За монгольским лагерем виднелись стены и строения, какого-то городка. «Что же это за городок? Куда же мы добрались? — снова подумал Ратман. — Рубежа реки Хамаш Самар мы не пересекали. Значит, мы должны находиться в междуречье рек Самара и Хамаш Самар, это точно», — размышлял он далее. В это время к нему с вопросом обратился Буранбай и прервал его размышления.

- Дядя Ратман, как же так получилось, что монголы уже дошли до наших городов, а наших войск и не видать вовсе?

- Я не знаю, почему так вышло. Может быть, наши гонцы не успели вовремя оповестить царя и его воевод. Может, есть еще какие причины, — ответил после некоторого раздумья Ратман.

- Скоро до реки Хамаш Самар докатимся. А там и до Черем- шана недалеко, — влез в разговор Курак.

- Да, да. За Черемшаном расположены наши главные святыни. Надеюсь, что Господь не допустит монголов до них, — снова ответил Ратман.

- Дай то Бог, дай то Бог, — закивали, соглашаясь с ним Бу- ранбай и Курак, вопросительно глядя ему в лицо. Смутная полусонная улыбка промелькнула на лице атамана, и он задумчиво выдохнул:

- Вот наши предки были мудрыми и храбрыми. Они всегда били врагов и умели отстаивать свою свободу и земли. А мы, сукины дети, ссоримся из-за какой-то ерунды. Враждуем беспричинно между собою. Вот и лезут к нам со всех сторон враги, видя такой разлад и разброд между нами.

- Про какой разлад ты говоришь, дядя Ратман? — вопросительно глянул на него Курак.

- Разброд и шатание, прежде всего в головах наших. Кто-то из наших соплеменников принял ислам. Кто-то принял христи-

140

-------------------------------------------

анство. Многие держатся старой веры. Вот и выходит, что и родные братья не ладят между собою. Хуже того, враждуют люто, ненавидят друг друга. Готовы глотки перегрызть родному брату,

- уже со злостью закончил Ратман.

- Да... — неопределенно промычал Курак, задумчиво потирая пальцами висок.

- Вот тебе и да, — вымолвил и Буранбай, как бы соглашаясь с Ратманом.

- Вот, возьмите хотя бы 1223 год. Тогда все иностранные купцы говорили, что монголо-татары завоевали почти всю землю. Они наголову разбили объединенные войска русских и половцев. После чего осмелились напасть на нашу страну. Но здесь они получили такой отпор, что не скоро оправились. Оставшиеся в живых еле успели ноги унести. Монголо-татары бежали, побросав все: кибитки, награбленное имущество, животных и рабов. Великая победа нашего народа под Суваром навсегда осталась в памяти народа. Вот так вот. Живите и помните всегда об этой великой дате. Гордитесь этой победой. Эта память поможет вам всегда выстоять в самый трудный момент вашей жизни, — как на одном дыхании выдохнул Ратман и замолк. Его глаза горели. Грудь часто и шумно поднималась. Ему казалось, что его сердце забилось быстрее и звонче. «Чего это я? Что это я так разошелся?» — подумал он уже в следующий момент, удивляясь своему неожиданному душевному порыву. Он как бы застыдился этого и поспешил удалиться. — Ну, вы тут смотрите, не спите. Не подведите своих товарищей, — буркнул он и оставил дозорных. Вскоре вечерние сумерки затянули округу. Сквозь сумеречную муть казалось, что вражий лагерь отодвинулся еще дальше. Далекие костры тускло мерцали в глубине этой сизой мути и казались совсем мирными, пастушьими. На небе высыпали первые крупные звезды. Закат заметно потускнел, и очередная ночь вступила в свои права.

В это время прибежал дозорный Буранбай и тревожным голосом крикнул:

- Смотрите, смотрите, что творят монголы!

Ратники всей гурьбой побежали на взгорок. Отсюда хорошо просматривалась вся округа. Было видно, как над монгольским лагерем взлетало бесчисленное множество огоньков и дождем падало на городок. В городке занялись пожары. Кровавое зарево полыхало над строениями. А огненный дождь все падал и падал. Ратники стояли молча. Зловещее зарево разрасталось. Языки пламени метались в ночи, выбрасывая вверх вместе с дымом ты-

141

-------------------------------------------

сячи горящих искорок. Иногда доносились, приглушенные расстоянием, тревожные крики осажденных горожан. Некоторое время ратники стояли молча, не проронив ни слова.

- Нет, надо что-то делать! Надо как следует проучить этих монголов! Они же убивают наших людей! Жгут наши города и селенья! — с ненавистью в голосе залпом выдохнул кто-то из ратников, кажется Алмуш.

«Да, да. Надо что-то делать», — мысленно согласился с говорившим ратником Ратман, но промолчал. Другие ратники тоже возроптали.

- Хватит, сколько можно бездействовать и молча следовать за монголами! Надо действовать! — снова послышался голос Алмуша. В темноте он близко подошел к Ратману и горячо выдохнул ему прямо в лицо:

- Разреши, атаман, мне с несколькими ратниками проведать монголов! Хочу я сыграть им на своем инструменте поминальную песенку! Другие ратники тоже зашумели, выражая готовность идти на монголов. Возбужденные люди словно забыли об усталости и осторожности.

- Разреши атаман, — еще раз обратился к Ратману Алмуш, — это будет хорошим уроком для молодых ратников.

- Ну, от кого, от кого, но от тебя я не ожидал такой горячки. Война только начинается, а мы и так уже потеряли столько ратников. Не пори горячку, сначала надо все обдумать, — резко ответил Ратман.

- Слушаюсь, атаман, — уже спокойнее сказал Алмуш. — Но все-таки разреши проведать татар. Хочу вражьей кровью обагрить свою саблю. Хочу отомстить за наших погибших ребят.

- Наши кони устали. В случае чего ведь не сможете ускакать от погони и погибнете почем зря, — ответил Ратман.

- Ничего, темнота и осторожность будут нашими союзниками. Словно волки в овчарню проберемся мы к монголам. А там, с божьей помощью, может, и вернемся без потерь, — с просительными нотками в голосе снова обратился е нему Алмуш.

- Ну что, арсем, будем делать? — после некоторого молчания обратился к ратникам Ратман. — Разрешим ему проведать татар?

Все ратники выразили одобрение решению Алмуша и высказали готовность идти с ним на это опасное дело.

- Ну что же. Пусть будет по-твоему. Выбирай себе попутчиков.

142

-------------------------------------------

В темноте было слышно, как облегченно вздохнул Алмуш.

- Со мною пойдут Ахчура, Котрак, Шеремет и Самар. Ну, еще и Мантелей, — чуть растягивая слова, вымолвил Алмуш.

- И я, и я тоже хочу пойти вместе с тобой, — заговорили другие ратники наперебой.

- Нет, больше никого не надо. Большая группа привлечет большее внимание врагов. А это нам совсем не нужно, — возразил Алмуш. Через некоторое время небольшая группа булгар двинулась в сторону врагов.

- Господь с вами. Пускай удача сопутствует вам, — напутствовал их сотник.

Вот уже несколько дней движется булгарское войско навстречу монголо-татарам. Движется к условленному месту сбора на берегу реки Черемшан. Конные воины идут несколько впереди пеших ратников. К подходу пехоты и обоза они готовят места стоянок и ночевок. Но опережая всех на приличное расстояние, движется разведка — глаза и уши воеводы. В первые дни шли весело и бодро, как будто не на войну, а на большую гулянку. Пели песни и шутили. На стоянках все время играла волынка-шопр. Неутомимые пузыристы, как бы соревнуясь друг с другом, выводили различные мелодии. В каждом селении к войску примыкали все новые и новые воины-ополченцы. И у каждого были свои песни, свои мелодии. Батбай ехал вместе с конными и думал свои думы. Под скрип седла, под мерный шаг коня хорошо думалось. Ему вспомнились проводы булгарского воинства на войну. Казалось, что за городские стены Биляра высыпало все городское население. Куда ни кинь взглядом, везде люди прощались друг с другом. Пили пиво, обнимались, дружески похлопывали друг друга по спине, что-то говорили. Между взрослыми всюду сновали вездесущие детишки. К Батбаю подошла совершенно незнакомая старушка и протянула ему слоеный пирог.

- На, возьми, сынок, на дорогу. Этот пирог с наговором. Поешь, и сразу силы прибавятся, — вымолвила она.

Батбай с благодарностью взял пирог и положил его в переметную сумку.

- Пехиль сана ачам, пехиль! Господь с тобою. Пускай враг видит тебя глазами, но не достанет руками. Пускай твои руки будут твердыми в бою и не дрогнет сердце при виде врага. Иди и рази врагов! Пехиль сана ачам, пехиль! — благословляла она

143

-------------------------------------------

его. Глядя на ее согбенную спину и худые плечики, у видавшего виды воеводы дрогнуло сердце. На миг ему показалось, что это его давно почившая мать каким-то образом вернулась и благословляет его. Его сердце чуть не разорвалось от жалости, и он поспешил покинуть старушку. Батбай подъехал к тысяцкому Саламану, стоявшему около главных городских ворот, и молча стал наблюдать за людьми. Недалеко рослый воин прощался, видимо, со своею женой. «Кто же теперь развяжет мой сурбан? Кто же распустит мой поясной ремень? Кто приголубит моих несчастных детишек?» — причитала молодуха. Воин, как мог, успокаивал ее. «Эх, побольше бы нам таких богатырей. Тогда никакой враг не был бы страшен», — подумал тогда Батбай, глядя на рослого воина. То тут, то там, как весенние цветочки в степи, мелькали среди воинов булгарские девушки и молодые женщины. На прощанье с родными и любимыми они надели свои лучшие наряды. Сверкал и переливался под солнышком разноцветный бисер на платьях и головных уборах булгарок. Сквозь смех и слезы временами слышался тонкий перезвон подвесок и монист. В своих нагрудных шульгеме и перевязях, богато украшенных серебряными монистами, в своих головных уборах масмак, тухья и хушпу, также богато украшенных серебром, молодые женщины и девушки были похожи на сказочных воинов или на боевых амазонок, пришедших из древних легенд. Всюду звенело булгарское серебро, всюду звенело оружие. От пестроты нарядов зарябило в глазах у Батбая.

- Эй, Мусей! Ты что, никак не можешь распрощаться со своей женой? Иди к нам пить пиво! — крикнули из толпы.

- Иду, Лазарь, иду! — ответил рослый воин, на миг оторвавшись от своей половины. Батбай в душе позавидовал воину.

«И жена его провожает, и друзей у него много, наверно, счастливый человек», — подумал он о нем. В это время к нему подъехал один из тысяцких и прервал его размышления.

- Скоро Черемшан, воевода, может быть, сделаем остановку, подождем пехоту? — обратился он к Батбаю.

- Да. Да. Пора сделать привал. Выбери место и дай команду,

- ответил Батбай.

- Воевода, — снова обратился к нему тысяцкий, — я знаю, что тут неподалеку проживает знаменитый юмозь. Может, сходим к нему во время привала, попытаем судьбу?

- А стоит ли искушать ее, судьбу-злодейку?

- А все-таки, — не унимался тысяцкий.

144

-------------------------------------------

- Хорошо, Адам, я подумаю, — ответил Батбай, и тысяцкий тут же отъехал.

И вот во время привала, когда после принятия пищи Батбай лежал и слушал пузыриста, к нему снова подъехал Адам.

- Ну что, воевода, поехали, что ли, к юмозь? — снова обратился он к нему.

«Ну что ты поделаешь, вот привязался», — подумал Батбай и нехотя согласился. Честно говоря, он боялся дурных предсказаний и не хотел искушать судьбу. «А будь что будет. Чему быть, того не миновать», — мелькнула тут мысль в его голове, и он уже без всякого сожаленья решительно запрыгнул в седло.

Действительно, старик юмозь жил недалеко от места привала. Его небольшая полуземлянка ютилась на краю селенья. Потемневший от времени забор с такими же потемневшими воротами с восточной стороны как бы защищали дом от постороннего взгляда. Около ворот на высоких шестах торчали, выбеленные солнцем, несколько конских черепов. Старик сидел на бревнышке перед воротами и смотрел за козами, которые паслись тут же. Он сдержанно, как бы нехотя, ответил на приветствие Батбая и Адама. Узнав о цели их приезда, старик наотрез отказался им погадать. «Что-то старик не жалует нас», — подумал Батбай. Тогда Адам пояснил ему, что это сам воевода просит его об услуге.

- А мне все равно, что воевода, что простой земледелец или пастух. Для меня они все равны, — ответил старик. Отказался он и от серебра, предложенного ему Адамом. — Скоро они потеряют значение. Мертвым деньги не нужны, — ответил старик.

- Почему ты так говоришь? Почему не хочешь погадать нам? — обратился к старику воевода, уязвленный отказом старика. В то же время в нем жгуче разгоралось желание узнать свое будущее.

- На то есть веские причины, — снова ответил старик.

В конце концов Батбай и Адам все-таки уговорили старика оказать им хоть маленькую услугу в виде гадания. Старик пощупал пульс сначала у Батбая, потом у Адама. При этом он пристально смотрел своими светлыми глазами им в глаза.

- Гадать я вам все равно не буду, а скажу лишь несколько общих слов, касающихся вас обоих, — вымолвил он. — Видит Бог, что не хотел я вам говорить ничего, но раз вы так просите... Выходил я прошлой ночью в степь и долго слушал ночь. Слышал я гул и стон земли от топота тысяч и тысяч конских копыт.

145

-------------------------------------------

Они идут. Скоро реки потекут кровью и слезами. Тоска потечет по ковылям. И будет неуютно человеку на своей земле. Живые позавидуют мертвым.

- Кто идет? Кто принесет нам печаль и страдания? — срывающимся голосом спросил Адам.

- Придут татары, и все полетит в тартарары. Как исчадия ада, они будут питаться человечиной и пить человеческую кровь. И ваша судьба будет общею с судьбой народа, — ответил старик и замолчал. Ответ старика ошеломил Батбая и Адама.

- Откуда, откуда ты знаешь, дедушка, что придут татары? Кто тебе говорил об этом? — после некоторого молчания спросил Батбай.

- Никто, я сам знаю, — ответил старик.

- А ты не боишься татар, дедушка? — в свою очередь спросил Адам.

- Я уже давно не в том возрасте, когда бояться.

На прощание старик предложил им козьего молока. И долго смотрел потом им вслед, опираясь на свою суковатую палку.

Обратно Батбай и Адам ехали молча, подавленные сказанием старика. «Все-таки, почему старик не хотел нам погадать?

- мучился вопросом Батбай. — Наверное, он не хотел смущать нас перед боем. Не хотел, чтобы смятение вошло в наши души и сердце».

И вот снова мимо осиновых рощ и березовых колок, мимо смешанных лесов движется булгарское войско. Ратники заметно устали. Не слышно смеха и прибауток. Молчит шопр. Только кони мерно шагают вперед. Монотонно переставляют ноги пешие воины. Все ждут привала. Все мечтают поскорее добраться до реки Черемшан, до условленного места сбора булгарских войск.

Едет Батбай где-то в середине отряда и снова думает свои бесконечные думы. Временами он вскидывает свою непокрытую голову и оглядывает свое растянувшееся воинство. Как бы стараясь разогнать захватившие его тяжелые думы, он несколько раз проводит рукою по лицу, до боли сжимая пальцами свои скулы и заросший седыми волосами подбородок. Но думы не оставляют его. Различные мысли и вопросы бесконечной чередой возникают и возникают в его голове. Снова вспомнился разговор с тысяцким Саламаном. Вспомнились его горячность и рвение в бой.

- Ни мы, ни наши предки еще ни перед кем не кланялись! Силы у нас много, и мы еще покажем этим татарам! Они, навер

146

-------------------------------------------

ное, забыли, как мы их проучили под Суваром! — почти выкрикнул он, и с силой бросил свою саблю в ножны.

- Так-то оно так. Силы у нас действительно много, но недостаточно. Войны последних лет сильно ослабили нас, — возразил тогда Батбай.

- Может быть, нам надо тогда послать гонцов на Русь и к мордве, а также к башкирам с предложением о совместном выступлении против монголов, — заявил Саламан после некоторого раздумья.

- Послать не мешало бы. Да боюсь, что уже поздно. Все равно не успеем. Да и вряд ли захотят они помочь нам, — сказал и глубоко вздохнул Батбай. — Вон Русь, они сами недавно ходили на нас войной. Они обрадуются, если нас побьют татары. Мордва — лесные люди, и они вряд ли захотят покинуть свои чащобы. Они, как всегда, надеются отсидеться в своих лесных глубинах, и наша беда их мало волнует. А башкиры. У них нет больших городов. Они постоянно кочуют. Они сегодня здесь, а завтра там. Им бы лишь сберечь свои бесчисленные конские табуны. Да я еще слышал, что они тайно снюхались с монголами, — с горечью в голосе высказал Батбай.

- Да и то правда, — согласился после некоторого раздумья Саламан. Они выпили еще по одной кружечке пенного сура, и разговор продолжился. Говорили обо всем. Давно не сидел Бат- бай вот так и не говорил по душам ни с кем. Разговор с Салама- ном ему понравился.

- Ох, и хороший же у тебя напиток, воевода, — нахваливал Саламан.

- Я на тебя надеюсь как на самого себя, — сказал ему перед расставанием Батбай. Саламан прямо взглянул в его очи и ответил:

- Не сомневайся воевода. Я постараюсь оправдать твое доверие. Даст Бог, еще увидимся.

И они расстались. Эти и другие воспоминания занимали некоторое время Батбая. Мысленно он снова бродил по знакомым улицам родного Биляра. Вот на этой улице живут булгары-христиане. На другой улице живут булгары-мусульмане. А здесь, в этом квартале, живут в основном булгары-язычники, мысленно отмечал Батбай. Потом он также мысленно заворачивал на базар и следовал мимо многочисленных торговых рядов. Мимо кузниц и гончарных мастерских. Мимо лавок еврейских менял, где услужливые хозяева зазывали горожан посетить их заведение.

147

-------------------------------------------

И везде и всюду люди приветливо встречали его, снимали свои головные уборы, кланялись и старались угостить его. Заходил в дома и подворья своих знакомых. Беседовал с родными ему людьми. Поднимался по широкой лестнице в свой кермень, обходил знакомые комнаты. Выходил во двор, проверял многочисленные амбары, конюшни и лабазы. Проверял свою живность.

В это время впереди, на пригорке, показались потемневшие от времени стены оборонительного сооружения. Широкий и мощный земляной вал тянулся по обе стороны крепости. Вдоль вала тянулись густые труднопроходимые заросли чернотала и краснотала вперемежку с лопухами, крапивой и разнотравьем. Вскоре передовые конники уже начали поодиночке просачиваться через небольшие ворота, устроенные в толще земляного вала. Батбай стоял около ворот и наблюдал за движением своего войска. Долго проходили конные воины. Узкие ворота не могли пропускать более двух всадников одновременно, и перед воротами скопилась огромная толпа. Рядом с Батбаем стоял начальник маленького гарнизона данной крепости и не спеша обстоятельно отвечал на вопросы воеводы. От него Батбай узнал, что монголо-татары еще не появлялись в этих местах. Узнал также, что несколько дней назад через эти ворота проходили несколько булгарских гонцов, которые сообщили его собеседнику о том, что монголо-татары уже подошли к реке Хамаш Самар. И что они уже взяли штурмом и уничтожили несколько булгарских хулаш — городков.

После того, как все воины переправились на ту сторону земляного вала и встали лагерем, Батбай уединился с начальником гарнизона в его маленькой комнатушке. Пока Арслан (так звали начальника гарнизона) собирал на стол, Батбай с любопытством разглядывал внутреннее убранство комнатушки. В одном углу стоял маленький столик и три деревянные колодки вместо стульев. В другом углу был сложен небольшой очаг. Вдоль одной из стен расположились деревянные неширокие нары. На нарах лежали чей-то кафтан и конское седло. Свисал с потолка на тонкой веревочке медный кумган. Около входных дверей на деревянных гвоздях висели четырехугольный металлический щит, саламат и уздечка. Рядом стояло прислоненное к стене небольшое копье.

- Да. Небогато вы живете, — вымолвил Батбай, осмотрев комнатушку.

- Зато сытно и вольготно, — возразил Арслан, расставляя на столе деревянные миски с едой. — Кругом полно всякого зверья и дичи, так что недостатка в еде мы не испытываем.

148

-------------------------------------------

И действительно, на столе вскоре появился лоснящийся жиром, аппетитный шырттан. Рядом на глубокой сковородке лежал, надрезанный с одного краю, румяный хуплу. Маленькой горкой высились на широкой деревянной миске творожные пюремеч и слегка подгорелые лепешки. Но это еще что. Вскоре Арслан занес из сеней глиняный кувшин довольно-таки приличных размеров. Слышно было, как в кувшине плещется какой-то напиток. «Вот, теперь на правах хозяина я буду угощать тебя»,

- говорил он Батбаю, хитро посмеиваясь в свою густую бороду и разливая напиток в деревянный красиво вырезанный ковш. Сначала приложился сам и на одном дыхании опорожнил внушительных размеров посуду. Потом снова наполнил ковш и протянул Батбаю. Это был хмельной напиток пыл. Батбай хорошо знал коварное свойство этой медовухи. При ее употреблении голова вроде бы оставалась ясною, а ноги тяжелели. После чрезмерного употребления этого напитка человек вообще мог потерять способность самостоятельно передвигаться. Батбай с удовольствием выпил прохладный, слега щиплющий язык приятный напиток, и принялся за шырттан. Вскоре он почувствовал, как хмельная волна слегка ударила ему в голову. Разговор пошел веселее. Говорили обо всем. Лишь не касались темы войны. Но оба подсознательно чувствовали, что им обоим не миновать этой темы.

- Ну, как ты думаешь, храбрый воевода, выдержат ли на сей раз наши крепости натиск татар? — спросил Арслан после второго опрокинутого ковша с медовухой, глядя на Батбая совершенно трезвыми и светлыми глазами.

- Как знать, как знать, — ответил после некоторого раздумья Батбай, тяжело опираясь подбородком на согнутую в локтях руку. — Наши знаменитые предки гунны еще в стародавние времена строили такие укрепления и всегда били врагов. Вот поднять бы нам нашего грозного и непобедимого царя Атилла. Он бы сразу разбил всех недругов. От одного только его имени тряслись цари многих народов как от лихоманки.

- Да. Да. Действительно, славный был человек и богатырь наш царь Атилла, — согласился Арслан.

- Расскажи, Арслан, — в свою очередь обратился Батбай, — а еще проходили здесь наши войска?

- Да. Вот только вчера здесь прошли казаки князя Ылтанпика, — ответил Арслан.

- Да? Вот это хорошая новость, — вскинулся Батбай.

149

-------------------------------------------

- А правду говорят, что у него дочь красавица и зовут ее Ыл- тансюсь? — вопросительно глянул на Батбая Арслан.

- Правда. Я видел ее всего один раз. Это было в городе Су- вар. И волосы у нее действительно золотого цвета. Это, скажу я тебе, настоящая царевна, — ответил Батбай. Они поговорили еще некоторое время, и Батбай собрался уходить. — Скоро, наверное, и пешие воины подойдут, пойду я. Большое тебе спасибо, Арслан, за угощение, за теплый прием. Когда же я смогу оплатить тебе тем же, — сказал на прощание Батбай.

- Меня, между прочим, зовут Нурри. Это за храбрость в бою князь приказал всем называть меня Арсланом, — ответил Арслан, и они распрощались.

Четверо детишек играли в уреме за городскими стенами, когда монголо-татары внезапно окружили городок. Увидев, что дорога домой отрезана вооруженными воинами, детишки сильно перепугались и спрятались в густых зарослях ивняка. До самого вечера просидели они в кустах, не смея пикнуть и дрожа от страха, как перепуганные птенчики. И только тогда, когда на землю пала ночная прохлада, они выбрались на край уремы и стали глядеть в сторону родного городка. Вокруг горели бесчисленные костры. В отсвете костров было видно, как суетятся вокруг городка многочисленные воины. В это время взлетели в небо и упали на городок тысячи горящих стрел. Потом еще и еще. Онемевшие от ужаса ребятишки стояли, не в силах сдвинуться с места, и расширенными глазами смотрели, как в городке занимаются многочисленные пожары. А огненный дождь все падал и падал. Отсветы пламени метались под темными небесами. Едкий дым быстро обволок всю округу. Дикий рев животных и вопли горожан леденили души маленьких булгар. «Анне! Анне!» — закричала, не помня себя от страха, младшая из девочек и, дрожа всем телом, прижалась к коленям более взрослой подружки. Другая девочка, также беззвучно рыдая, намертво схватилась за ее подол. Не помня себя, она трепала ее за подол, словно желая что-то высказать. И лишь мальчишка лет десяти стоял, насупившись и молча смотрел на происходящее. Пламя гудело, пожирая все новые и новые строения. Сквозь дым и треск, сквозь ревущее пламя устремлялись вверх в поднебесье миллионы светящихся искр, когда рушилась очередная крыша, и гасли, догорая под темными небесами. Крытые сухой соломой

150

-------------------------------------------

и камышами крыши моментально превращались в огромные факелы и хоронили под собою многочисленную живность и людей, не успевших своевременно покинуть последнее для них пристанище. Казалось, что на небе погасли все светила, и только одинокая луна скорбно смотрела на безумные действия людей.

В том месте, где стояли ребятишки, урема наиболее близко подходила к городской стене. Стрела, пущенная с этого места, свободно долетела бы до городской стены. Если бы монголы были внимательнее и посмотрели бы в их сторону, они бы без труда заметили блики огня, играющие на лицах ребятишек. Но монголам, видимо, было не до этого. Всё их внимание и все их действия были обращены в сторону горящего городка.

Словно очнувшись от оцепенения, старшая девочка потянула других за собою обратно в кусты. «Пошлите, пошлите обратно в урему, — шептала она. — Быстрее!». И только мальчик остался в одиночку стоять на своем месте. «Марк-а-а, адя часрах каялла», — негромко позвали из кустов, и мальчик, словно нехотя, нырнул в чащу.

Прошло совсем немного времени, и на том месте, где совсем недавно стояли ребятишки, появились булгарские ратники во главе с Алмушем. Ратники молча некоторое время наблюдали из-за кустов за действиями монголов. Потом, по приказу Алму- ша, все натянули тугие тетивы боевых луков и приготовились стрелять.

- Выбирайте цели каждый по своему усмотрению, но чтобы они были как можно ближе к нам, — поучал Алмуш молодых ратников. И вскоре шесть разящих стрел стремительно понеслись в сторону врагов. Было видно, как упали несколько неприятельских воинов. Один из них свалился прямо в костер и дико заорал от нестерпимой боли. А хищные стрелы все вылетали и вылетали из темноты, выискивая очередные жертвы. Булгарские ратники поменяли место и, оставаясь невидимыми, с нового места вновь стали осыпать калеными стрелами вражьих воинов. Самоуверенные враги в эту ночь и не думали штурмовать городок, и поэтому многие и не удосужились надеть защитные снаряжения. Так что редкая булгарская стрела не достигала цели. Во всеобщей суматохе, царящей вокруг, монголы думали, что их обстреливают с городских стен, и на тылы не обращали никакого внимания. Алмуш со своими товарищами обстреливал врагов до тех пор, пока у всех у них не кончились стрелы.

151

-------------------------------------------

- Да, навалили мы татар, как снопов в поле, — довольно выдохнул он, когда все его ратники собрались вокруг него.

- Далее что будем делать? — спросил кто-то из темноты, кажется, Ахчура.

- Думать надо, — коротко ответил Алмуш. — С саблями и копьями не бросишься на врагов. Нас слишком мало. Так что думайте.

- Может, подождем, когда кто-нибудь из ордынцев отойдет в кусты по нужде, и там его и завалим, — после некоторого молчания вымолвил Шеремет.

- Жди, когда они отойдут по нужде. Но мысль дельная, — сказал Алмуш.

- А может, смотаться кому-нибудь на место нашей стоянки и принести еще стрел, — подсказал кто-то из темноты, кажется, Котрак.

- Много времени потеряем, а там и рассвет наступит, — возразил Алмуш.

- Тогда, может быть, попробуем достать стрелы у врагов? — решительно вымолвил Самар.

- Хорошая мысль, — одобрил Алмуш, — вот только достать бы ордынскую одежду.

Некоторое время все помолчали, вслушивались в крики и вопли осажденных горожан и осаждаемых врагов. Вскоре заметили, как со стороны ордынцев от костра отделилась одинокая фигура и направилась в темноту, в сторону булгарских ратников. «Ч-ш-ш, завалим, как только присядет. Со мною пойдешь ты, Мантелей», — предупредил всех Алмуш. И действительно, одинокая фигура, не дойдя нескольких шагов до края уремы, остановилась и присела. В тот же миг Алмуш и Мантелей неслышно как кошки, выскользнули из-под сени кустов и, пригнувшись быстро подбежали к монгольскому воину. Алмуш с ходу навалился на него и, схватив за подбородок правой ладонью, резко вывернул его голову в сторону. Ордынец даже не успел вскрикнуть. В шее у него что-то хрустнуло, и он тут же обмяк. В нос ратникам ударил резкий запах вони. Мантелей брезгливо поморщился, но руками схватил ордынца за руку и помог Алмушу дотащить его до кустов.

- Ловко вы его завалили, — похвалили ратники Алмуша и Мантелея.

- Учитесь, пока я живой! — горделиво и с поучительной ноткой выдохнул Алмуш.

152

-------------------------------------------

- Прямо с дерьма сняли. А вони, как от падали, — добавил и Мантелей. Он был рад, что не пришлось прирезать вражеского воина. Честно говоря, он боялся крови, и ему никогда раньше не приходилось так близко сталкиваться с врагом.

- Снимите с него быстрее верхнюю одежду. Я переоденусь и попробую прогуляться по ордынскому лагерю. Может быть, я добуду стрел для наших луков. Если увидите, что за мною погнались монголы, тогда меня не ждите, а немедленно уходите,

- на одном дыхании выдохнул Алмуш.

- Это же очень рискованно. Это же смертельно опасно! — жалея Алмуша, громко прошептал Шеремет.

- Вся наша жизнь — это риск. Чему быть, того не миновать. Так что не обессудьте. А пока прощайте. Я постараюсь вернуться, — вполголоса вымолвил Алмуш. И вскоре его фигура начала отдаляться в сторону вражеского лагеря. Как в страшном сне, со сладко замирающим от близкой опасности сердцем, шел он в стан врагов. Такое же чувство, помнится, охватывало его когда-то в юности, когда он лунными вечерами шел на свидание с любимой. Чужие костры все приближались. Все ближе и ближе вражеские воины. Все сильнее и сильнее стучит в груди беспокойное сердце. Но занятые каждый своим делом вражеские воины не обратили никакого внимания на одинокую фигуру Алмуша. Он переходил от одного костра к другому, приближался к городской стене и отступал от стены, и никто так и не обратил на него внимания. Это придало ему уверенности и решительности. Постепенно Ал- муш приблизился к тому месту, где лежало больше всего убитых. Именно здесь городская стена наиболее близко приближалась к уреме, и именно сюда и посылали свои стрелы Алмуш и его товарищи. Незаметно оглядевшись по сторонам и оценив обстановку, он подобрал с земли два полных колчана со стрелами и закрепил их у себя на поясе. Он хотел было уже отстегнуть с убитого воина третий колчан, но потом раздумал. Это могло вызвать подозрение у вражеских воинов, и Алмуш решил ограничиться двумя колчанами. Он начал пробираться к кострам, расположенным наиболее близко к уреме. «Хватит, надо быстрее вернуться к своим»,

- стучала мысль в голове. И в настоящий момент у него не было большего желания, как скорее оказаться рядом со своими верными товарищами. В это время несколько больших стрел, видимо, выпущенных с мощных арбалетов, просвистели над его головою и поразили двух монгольских воинов, находящихся около крайнего костра. Громко вскрикнув, воины повалились на землю как

153

-------------------------------------------

подрубленные и забились в конвульсиях. Рука одного из них откинулась прямо в пламя костра, но воин, видимо, не в состоянии был отдернуть руку или уже совсем не чувствовал боли. К одному из упавших подбежали два монгольских воина и быстро оттащили его в темноту подальше от костра. К другому упавшему воину подбежал Алмуш и, схватив его за подмышки, тоже потащил его в темноту. К нему подбежал один из вражеских воинов и стал помогать ему тащить упавшего ордынца. «Как ты так некстати подвернулся», — зло подумал о нежеланном помощнике Алмуш. Стрела пробила ордынца насквозь, и он, видимо, сразу же испустил дух. Они оттащили погибшего за границу светового кольца и положили на землю. Ордынец, помогавший Алмушу, что-то сказал ему, но что, Алмуш не понял. Он стоял и шумно дышал. Ордынец еще раз сказал ему что-то или спросил его о чем-то. «А-е», — ответил Алмуш, вспомнив первое пришедшее ему на ум ордынское слово. И тут неожиданно и резко ударил его в грудь длинным засапож- ным ножом. Ордынец покачнулся и, глухо простонав, свалился на землю. Алмуш быстро отстегнул его колчан со стрелами и снял с пояса саблю вместе с ножнами. Уходя к своим, он также прихватил у убитых ордынцев длинный волосяной аркан и монгольский лук. Густой дым и темнота, царившая за пределами освещения, помогли ему далее без всяких приключений добраться до своих товарищей.

Не передать словами, как обрадовались его товарищи, когда он живой и невредимый предстал перед ними. В темноте каждый из них старался дружески выразить свою радость его возвращению. Его толкали, обнимали, восхищались его мужеством. От такого теплого приема горячие слезы навернулись на глаза Алмуша. Благо, что в темноте их никто не видел. Но не время было сейчас так расслабляться, и Алмуш дал команду к действию. И вот снова шесть каленых стрел понеслись в сторону врага, выискивая себе очередные жертвы. Так, передвигаясь с места на место, они стреляли по ордынцам до тех пор, пока не кончились стрелы. Пора было возвращаться, так как короткая летняя ночь была уже на исходе. Густая темнота начала таять, и светлая полоса неба на востоке все заметнее расширялась.

Передвигаясь в утренних сумерках, ратники заметили в высокой траве несколько небольших фигурок, которые прыгнули в неглубокий овраг. Быстро подскакав верхом к оврагу, ратники обнаружили группу ребятишек из трех девочек и одного мальчика, которые сидели на дне оврага и испуганно жались друг к другу.

154

-------------------------------------------

- Кто вы такие и что тут делаете? — спросил Алмуш, обращаясь к детям. Те испуганно молчали и лишь пугливо озирались по сторонам. — Не бойтесь. Мы вас не обидим. Подойдите ко мне. Мы свои, — как можно ласковее сказал Алмуш. Тогда большая по росту девочка поднялась на ноги и несмело подошла к Алмушу. Ратники соскочили с коней и быстро спустились к детишкам в овраг. Усталых и испуганных, их подняли на руки и вынесли из оврага.

- Как тебя зовут и где ты живешь? — спросил Алмуш у подошедшей к нему девочки.

- Меня зовут Тамара, и я живу вон в том городишке, который сейчас горит, — пояснила девочка, показывая рукою в сторону горящего городка.

- Да-а-а... -неопределенно промычал Алмуш. — А остальные детишки тоже там живут? — спросил Алмуш, кивнув головою в их сторону.

- Аха, — коротко ответила девочка.

Алмуш хотел быстрее успокоить детишек, и чтобы отвлечь их от страха, задавал им все новые и новые вопросы.

- А как зовут твоих друзей?

- Вон та маленькая, это моя сестренка, и зовут ее Пинтепи. Другую девочку зовут Тахтапи. А это — Марка, мальчик с нашей улицы, — ответила Тамара.

- А как называется ваш городок?

- Хулаш, просто Хулаш.

- Речка как называется?

- Речка называется Аскула.

- А сколько тебе лет? — в очередной раз спросил Алмуш.

- Мама говорит, что мне скоро одиннадцать будет, — уже намного бойчее ответила девочка. Она уже вполне освоилась в данной обстановке и почувствовала, что ее здесь никто не обидит.

- Аппа, ман сьияс килеть, мана сиве, — захныкала в это время младшая из девочек, сидящая на руках у Мантелея, и протянула к сестре свои маленькие ручонки.

«Да. Так мы действительно заморозим детей», — подумал Алмуш, и дал команду тронуться. Мантелей снял с себя легкий кафтан и укутал им девочку. Предутренний воздух был довольно прохладным. Вскоре ратники достигли места, откуда уходили они в ночной рейд. Оставшиеся на стоянке соратники встретили их с радостью. Они были несказанно рады, что все их товарищи вернулись живыми.

155

-------------------------------------------

В первую очередь обогрели и накормили детей. Наевшись, утомленные дети быстро уснули. Во время завтрака наскоро обсудили предстоящие действия. Алмуш и другие ратники, участвовавшие в ночном рейде, рассказали о приключениях, случившихся с ними.

- Смотрите-ка, какого-то знатного ордынца вы завалили, вишь, поясной ремень его как богато разукрашен серебром, — вымолвил Ратман, с интересом разглядывая захваченную у ордынца одежду.

- Знатные ордынцы тоже ходят по нужде, — с какой-то веселой злостью ответил Алмуш. Эта прошедшая ночь с опасными приключениями, видимо, как-то повлияла на него. Всегда добрый и отзывчивый, он стал каким-то колючим и сердитым, чего ранее за ним не замечалось.

- С детьми что будем делать, куда их денем? — спросил у всех одновременно Ратман. Обсудив, все вместе решили оставить детей в первой же попавшейся на пути булгарской деревне. Ратники знали, что их соплеменники не дадут пропасть детишкам, и всем миром приютят, и дадут кров бедным сиротам. После этого ходившие в рейд воины отправились отдыхать. Другие охраняли их сон и следили за обстановкой в округе. Выступить решили ночью.

Чтобы рабы не разбежались во время суматохи боя, на них снова надели тяжелые колодки. Проклиная все и всех на свете, Хушман сидел, прислонившись к колесу осадного орудия, и от бессилья кусал свои губы. Он смотрел, как, позавтракав, ордынцы готовились идти на приступ. Бушевавшие всю ночь пожары почти полностью уничтожили все деревянные строения городка. Жалкую картину представляли собою обгорелые и обвалившиеся во многих местах городские стены. Пахло гарью. Из-за чадящих стен и городских строений трудно было дышать. В проломах стен, словно муравьи, копошились горожане. Они, как могли, старались заделать проломы. Неумолчный шум и гам постоянно висел над городком. Ордынцы все ближе к городским стенам подтаскивали штурмовые лестницы, тараны и метательные орудия. И вот ударили большие барабаны. Ордынцы со всех сторон густою толпой двинулись к городским стенам. Тысячи стрел взлетели сразу и частым железным дождем упали на городок. Сотни огромных камней, с шумом рассекая утренний воздух, понеслись

156

-------------------------------------------

к городским стенам. Каменный град и стрелы падали долго, убивая, раня и сшибая со стен защитников городка. В ответ горожане также послали тучи разящих стрел и камней. С обеих сторон появились первые раненые и убитые. Несмотря на частый град из камней и стрел, татары довольно быстро добрались до городских стен. Они приставили многочисленные лестницы к стенам городка и бесконечной вереницей полезли вверх на стены. «Ур-р- а-а-гх! ур-р-а-агх!» — неслось над полчищами ордынцев. «Хурай! Хур-р-а-а-ай!» — гремело им в ответ со стороны булгар. Горожане отчаянно сопротивлялись. Камнями, бревнами, копьями и топорами они сшибали поднимающихся по лестницам врагов. Длинными сучковатыми жердями отталкивали штурмовые лестницы от стен, и десятки врагов сразу низвергались с высоты на землю. Вскоре ров вокруг городских стен наполнился павшими телами, бревнами и камнями. Истошные крики и вопли раненых воинов заполнили округу. Штурм продолжался долго. Но, не добившись успеха, татары отхлынули от городской стены. Груда павших тел вокруг городских стен выросла еще больше. Меж тем конные отряды монголов все время кружили вокруг городка и беспрерывно и методично обстреливали защитников из луков. Камнеметные машины продолжали обстреливать городок. Огромные камни крушили стены, разбивали нехитрые защитные сооружения в виде плетневых щитов, давили людей. Стон и плач висел повсюду. Чтобы не видеть всего этого, Хушман опустил голову вниз и сидел, уткнувшись подбородком в колодку. Он бы заткнул чем- нибудь и уши, чтобы не слышать всего этого, но его обе руки заправлены в колодку. Он теперь искренне жалел, что не попытался прорваться к горожанам. «Уж лучше смерть, чем сидеть вот так и беспомощно смотреть на все это, не в силах что-то предпринять и помочь своим соплеменникам», — думает он. В который раз он клянет свою судьбу. В который раз он жалеет, что тогда все стрелы попали в Сартая, а не в него. «Сартай погиб и отмучился, а мне еще что суждено видеть и терпеть?» — размышляет он. Хушман поднимает голову. Угрюмым взглядом обводит вокруг и задерживается на Песахе, который расположился совсем недалеко от Хушмана. На Песаха монголы не одели колоду, и Хушман завидует ему. В нем закипает злость против Песаха. Но вот монголы возобновляют атаку. С неистовой яростью они штурмуют городские стены. Но с такой же неистовой решимостью обороняются горожане. И падают поверженные тела, растет гора трупов. И журчит человеческая кровь, собираясь в ямах и ложбинах. Рои зеленых

157

-------------------------------------------

мух вьются над красными лужами. Дымится горячая человеческая кровь, застывая и густея под солнечными лучами. Солнышко, кажется, остановилось, глядя на безумие людей. Длительный летний день никак не кончается. Штурмующие и обороняющиеся бьются в течение целого дня, в горячности боя не замечая усталости. Но вот наступает ночь, обещая людям прохладу и отдых. Но отдыха нет. Монголы продолжают штурмовать городок, не ослабевая яростный натиск. Усталых воинов заменяют свежие подошедшие силы, и бой кипит, не замолкая. У защитников городка кончаются камни и стрелы. Они бьются длинными копьями, топорами и рогатинами. Бьются чукмарами. Женщины и более взрослые дети собирают залетевшие в городок камни и стрелы и приносят их воинам. И часто вместо упавшего воина на стенах встают женщины и подростки. Они боятся. Они хотят жить. И бьются насмерть, с отчаянием обреченных. Хушман видит, как мимо него движутся татарские конники с насаженными на копья человеческими головами. От этой дикости его мутит, и от бессилья что-либо сделать он начинает беззвучно рыдать. Гримаса искажает его лицо, и он не замечает, как по его щекам и бороде стекают горькие капли. «Пускай я сдохну, но не буду с такими дикарями заодно», — думает он, и в душе истово начинает молиться Богу. Это решение как-то сразу успокаивает его и придает силы. Он встает и подходит к Песаху. Тот снизу вверх вопросительно смотрит на Хушмана.

- Ты бы снял с меня колодки, что ли, — обращается он к Песаху.

Песах медлит с ответом, и потом, не спеша, выговаривает:

- Я с тебя сниму колодки, а с меня снимут голову.

- Освободи хотя бы одну руку, ведь я даже почесаться не могу.

- Нет, и еще раз, нет! — отвечает Песах. — Кто тебя заковал, пускай он и освобождает.

- Того, кто меня заковал, может, уже нет в живых. Смотри, сколько трупов навалено. Чего ты боишься? — снова обращается к Песаху Хушман.

- Будешь бояться, когда каждый день смерть по пятам ходит, — отвечает Песах, и надолго замолкает, давая понять Хуш- ману, что разговор окончен.

- Ну и хайван ты! — обругал его ордынским словом Хушман и поспешил удалиться от него прочь. «Трус ты неисправимый, думаешь только о своей шкуре», — думает о Песахе Хушман.

158

-------------------------------------------

Меж тем штурм городка продолжается. Татары снова и снова, несмотря на потери, лезут на стены. Особенно много татарских воинов накопилось около проломов стен. Они идут по трупам, стараясь во что бы то ни стало прорваться вовнутрь городка. Горожане еще держатся. Они пускают в ход все, что попадается под руку. А когда уже обороняться нечем, голыми руками бросаются на врага, стараясь вцепиться ему в горло. И лежат потом, обнявшись крепче, чем два брата, булгарин и татарин, и смерть навсегда примирила их. Теперь уже им больше ничего не нужно на этом свете. И только вечный покой ждет их бренные останки впереди. Между тем скорбная луна, поднимаясь все выше и выше, печально взирает с недосягаемой высоты на безумие людей, которые в дыму и в пыли продолжают уничтожать друг друга. И тут неожиданно открываются городские ворота, и большая группа всадников вырывается из городка. «Хурай! Хурай! Хурай!» — несется боевой клич булгарских ратников над отрядом. Они в капусту изрубили воинов, копошащихся около тарана, расположенного прямо напротив городских ворот, и отчаянно пытаются прорваться дальше. Но не тут-то было. Татарские всадники вмиг окружили группу воинов и начали безжалостно истреблять храбрецов. И ни один не вырвался из железного кольца монголов. Все испили горькую чашу под стенами родного городища. И выросла еще одна скорбная гора из павших воинов. Хушман видел отчаянную попытку соплеменников вырваться из окруженного городка и видел их печальную концовку. «Господи! За что же ты наказываешь моих соплеменников, за какие такие грехи! Чем заслужил мой добрый и трудолюбивый народ такую страшную кару? Откуда взялись эти исчадия ада, и зачем ты, господи, напустил их на нас!?» — в который раз уж взывал в душе к Господу Хушман. Не помня себя, он в ярости колотил колодкой по станине осадного орудия. До крови растер колодкой свою шею, но боли не чувствовал. К нему подскочил Песах и силой оттащил его от орудия. Он старался как-то успокоить Хушмана. «Ну, теперь ты видел моих соплеменников!? Видел, как они дерутся!?» — распаленный до бешенства увиденным, кричал ему прямо в лицо Хушман. Стоя среди многочисленных трупов, в дыму и в пыли, среди невообразимого шума и гвалта, Хушман безумными глазами озирался вокруг. Кошмарным сном казалась ему окружающая действительность. И не проснуться, не вскрикнуть, не вздохнуть и не освободиться от липких, вязких и обволакивающих пут страшного кровавого

159

-------------------------------------------

кошмара. Он был внутренне уверен, что действительно наступает конец света, конец жизни. Ступая по красным лужам, перешагивая через павших людей и коней, он направился в сторону городской стены, не сознавая, что идет навстречу смерти. Две стрелы друг за дружкой ударились в его деревянную колодку и накрепко застряли в ней. Одна стрела впилась в дерево, совсем рядом с ухом, но Хушман не обратил на это никакого внимания. Он словно оглох. Несмолкаемый шум боя, крики воинов, вопли и стоны раненых и умирающих людей доносились как бы издалека, приглушенные расстоянием. Сколько времени провел он вот так, шатаясь под стенами среди бесчисленных трупов, ища смерти — он не помнил. Но только смерть каким-то образом миновала его. Взглянув в очередной раз на красную луну, ему показалось, что луна хищно ощерилась вниз волчьими клыками. Вмиг перед мысленным взором предстал образ старой ведуньи, которая когда-то предсказала страшные беды его соплеменникам. Хушман не помнил, как и когда он выбрался из этой свалки. Сколько времени провел он вот так в полубессознательном, в полубредовом состоянии. Кошмарная ночь миновала, и новый день разгорался все ярче и ярче. Страшная картина открылась взору Хушмана при свете. Около городских стен, почти вровень с человеческим ростом, навалены трупы. Кони и люди ступают по лужам почерневшей хлюпающей крови. Кровь шипит и дымит, попадая на горящие головешки. Человеческая и конская кровь, смешиваясь вместе, чавкает под ногами, как осенняя грязь. Горячие пепел и зола, разносимые все усиливающимся ветром, оседают серым налетом на кровавых лужах, на лицах и одеждах воинов, на конских крупах. Ошалевшие кони храпят, встают на дыбы и дико водят глазами, отказываясь подчиняться крепкой узде. Дымятся и чадят остатки городских стен. Пахнет гарью и горелым мясом. Но, перебивая все остальные запахи, в воздухе все сильнее разносится тлетворный запах смерти. Под горячими лучами солнца трупы начинают быстро разлагаться, и вскоре в округе нечем будет дышать. Идет второй день штурма безвестного булгарского городка. Идет второй день кровавого безумия жалких людишек, возомнивших себя вершителями судеб. Ордынцы на короткое время отхлынули от стен городка. Горожане также перестали обстреливать неприятеля. «Как же мало их осталось. Сколько времени они еще продержатся?» — подумал с жалостью о соплеменниках Хушман, глядя на редкий частокол голов, виднеющихся над стенами.

160

-------------------------------------------

Ветер трепал косматые гривы дымных облаков. Кажется, в городе уже сгорело все, что могло гореть, но ненасытный огонь находил для себя все новую и новую пищу. И южный горячий ветер помогал ему в этом. Пламя гудело, пожирая жалкие остатки булгарских домов, конюшен и амбаров. Страшный вой обезумевших от страха собак временами прорывался сквозь остальные шумы, наводя смертельную тоску и безнадежность в душах обреченных булгаров. Действительно, надеяться им было не на кого. На помощь извне вряд ли можно было рассчитывать, так как нападение монголо-татар произошло неожиданно быстро. Никого из гонцов послать за помощью не успели. Монголо-та- тары в короткий миг окружили городок и взяли его в железное кольцо. И вот после очередного страшного натиска татар сильно поредевший гарнизон булгар не смог удержать чудовищный напор неприятеля. Татары ворвались в городок сразу с нескольких сторон. Сраженье закипело на улицах поселения. Дрались везде, где только сходились неприятели. Дрались в оставшихся домах, сараях и амбарах. Бились в тесных погребах, подвалах и даже на крышах. Озверевшие воины не брали в плен и не щадили никого

- ни женщин, ни детей, ни мастеров, ни воинов. Кончали их там, где находили. И вот под вечер булгарский городок пал. Пал его последний воин-защитник. Всех оставшихся в живых горожан вывели за городские стены и в чистом поле предали страшной смерти. Их казнили под стенами родного городка. Последнее, что видели его бывшие жители — это заходящее за горизонт кровавое солнце. Под леденящие сердце, жуткие крики погибающих горожан закатилось светило. Под напором всепожирающего огня прекратил существование еще один булгарский городок. И лишь четверо детишек, случайно оказавшихся за городскими стенами во время наступления монголо-татар, и спасенных потом ратниками Ратмана, волею богов остались живы. Хушман видел всю эту трагедию и чуть не сошел с ума. Беспамятство, в которое он впал на некоторое время, возможно, и было его спасением. «Да ты посмотри на себя, ты ведь весь поседел!» — крикнул Песах, глядя на Хушмана, когда тот очнулся из небытия. Пока он лежал в беспамятстве, кто-то снял с него колодки. «Господи! Зачем ты вернул меня к жизни?! Зачем именно мне суждено быть свидетелем трагедии моего народа? Какой непростительный грех совершил мой кроткий и трудолюбивый народ пред тобою, Господи? Зачем дух смерти Эсрель так вольготно разгуливает по нашей земле?» — взмолился Хушман и горько заплакал.

161

-------------------------------------------

Объединенное булгарское войско собралось на берегу реки Черемшан, недалеко от знаменитого на всю округу киреметища. Так называемое «чистое место» было окружено деревянным забором. Внутри забора росло огромное раскидистое дерево. Общими усилиями воины и жители с окрестных деревень в первую очередь обновили обветшалый забор, при этом значительно расширили огороженную им территорию. Потом, старейшины народа — мучавары — сходили к топкому месту, так называемому «лачака», и в первую очередь умилостивили нечистых духов, распыляя по ветру золу и муку. Также преподнесли им жертвенные юсманы и кашу, сотворенную в горшочках из теста. «Сьирлах, сьирлах, не мешайте нам. Оставайтесь на своем месте», — твердили мучавары. И только после этого всем миром двинулись к киреметищу. При большом стечении народа принесли в жертву несколько коней разных мастей. Также принесли в жертву несколько быков, баранов и другой более мелкой живности. Свежей кровью полили землю вокруг дерева. Шкуры жертвенных животных развесили тут же, на корявых ветвях столетнего дерева. Бросили под дерево несколько монет. «Сьирлах, сьирлах. Ка- сьар пире. Помоги нам. Гони от нас все болезни и беды. Помоги нам одолеть врага нашего. Даруй нам победу, сьирлах, сьирлах»,

- молились жрецы-мучавары. Вокруг в многочисленных котлах кипело и варилось мясо жертвенных животных.

Только после освящения еды жрецами все приступали к трапезе. Люди угощали друг друга принесенной из дому снедью: пирогами, блинами, колобочками, лепешками. Угощали пивом и медовухой. Молились все. И мусульмане, и христиане, и язычники. Все вместе совершали обряд Чюклеме. Все вместе поклонялись Киреметю. И на все это сверху взирали пустые глазницы конских черепов, развешанных на многочисленных ветках старого дерева.

Батбай с удовольствием поел жертвенного мяса, попил пива и медовухи. После совершения всех обрядов и обильной трапезы не мешало бы отдохнуть. Но воеводы и князь Ылтанпик решили немедленно собраться и обсудить предстоящие дела. Все вместе постановили, что объединенными войсками из разных городов будет командовать князь Ылтанпик. Пешее войско решили оставить на укрепленных рубежах, расположенных по рекам Шешма и Черемшан. Монголы действуют конными отрядами,

162

-------------------------------------------

и посылать пеших воинов в чистое поле против конных отрядов посчитали верной гибелью. Но в пути следования все новые и новые ополченцы присоединялись к войску. Среди них были и конные, и пешие воины. Так что вскоре в составе войска снова появилась пехота. Она двигалась вместе с обозом, одновременно охраняя ее и представляя довольно внушительную силу.

Войско передвигалось лесостепью. Шло навстречу неизвестности, навстречу судьбе. Воинам казалось, что они идут за дрожащим маревом и что этой дороге не будет конца. С холма на холм, с увала на увал, то по равнине, то по низине двигалось войско. Высокая трава стояла стеною. В ней стрекотали бесчисленные кузнечики. Из-под копыт коней взлетали напуганные шумом многочисленные пернатые птицы. Убегали прочь степные стрепеты и дрофы. Тучи слепней-кровососов донимали животных. Угрюмые лоси выходили на опушки лесных колок и с удивлением взирали на проходящих воинов. Как призрачные облачка проносились легкие стайки косуль. Матерые кабаны-косачи вместе с выводком поросят купались в теплой грязи и в мгновенье ока скрывались в прибрежных камышах, увидев длинную змейку растянувшегося воинства. С крутых холмов и увалов, если их нельзя было объехать, телеги с воинским имуществом спускали, тормозя колеса арканами или жердями. Становились лагерем вблизи водоемов и рек, чтобы можно было напоить животных и искупаться самим. «Табр ту, табр ту!» — раздавались многочисленные голоса сотников и десятников. И ставились в круг, по гунно-скифскому обычаю, многочисленные телеги, образуя временную крепость.

И вот однажды, когда войско достигло рубежа маленькой реки Ачул и встало табором на ее берегу, разведчики принесли весть о том, что монголо-татары дошли до реки Хамаш Самар. Отсюда до реки Хамаш Самар расстояние составляло всего несколько конных переходов. Из этого следовало, что монголо-татары могут появиться здесь в любое время. Тревожное ожидание вместе со смутной тревогой и печалью поселилась в сердцах воинов. Вместе с тем все сильнее разгоралось жгучее желание быстрее встретиться с врагом и помериться с ним силами и удалью. Может быть, поэтому сегодня как никогда печально поет и жалится волынка-шопр. И может быть, поэтому так задумчив и молчалив сегодня волынщик. Воины прекрасно понимали, что многим из них не суждено вернуться назад к своим семьям и близким. Но каждый из них в отдельности хотел верить, что судьба будет бла

163

-------------------------------------------

госклонна к нему, и что благословение родных защитит его от различных бед. И что всемогущий Тура ниспошлет ему удачу в бою, и что своею силою оградит его от врага. Тихая ночь опустилась на табор. Смолкли дневные шумы. Теплая пыль села на травы. Последний раз прошуршав в камышах, уснул ветерок. Уснули утомленные воины. Ни один костер не горит в ночи, и лишь только бдительная стража, не смыкая глаз, стережет покой отдыхающих. Одинокая луна скорбным светом освещает лица спящих воинов. Изредка всхрапнет чей-то конь, звякнут удила, и снова тишина на кошачьих лапках крадется в ночи. Спят воины. Может быть, в последний раз спят они так мирно и покойно. Вскоре многие из них уснут вечным сном, и печальная луна будет освещать их жалкие непогребенные останки. И будут белеть в ночи в высокой траве многочисленные кости погибших воинов, пугая путников, нечаянно забравшихся на поле боя.

Наступил еще один тревожный день. Ратман вместе со своими ратниками прятался в глухом широком овраге, сплошь заросшем осинами и густым кустарником. О передвижении днем не могло быть и речи, так как кругом шныряли вражеские разъезды. «Далеко ли ускачешь вместе с детьми, вмиг догонят и прикончат. Так что сиди и жди наступления ночи. А там посмотрим, как сложится обстановка», — думал он под непрерывный шелест осиновых листьев. Под порывами ветра листья трепетали как живые, и казалось что они вот-вот сорвутся и улетят. И хотя тревога все время витала в воздухе, непрерывный шелест листьев, то усиливающийся, то затухающий, навевал предательскую дремоту. Сквозь дрему ему вдруг показалось, что его кличет жена. Ратман резко приподнялся и сел, вертя головой из стороны в сторону. «Фу ты, чего только не послышится спросонок», — подумал он. Его ратники находились тут же. Детишки сидели в кругу, на расстеленном кем-то чапане, и чистили золотистые дольки сараны, вытирая их об подол. И только маленькая Пине- пи сидела надутая и чем-то недовольная. «Анне патне каяп», — захныкала она. «Ме сана сарана, ме, си», — уговаривала ее сестра Тамара, стараясь успокоить маленькую и протягивая ей очищенные дольки сараны. «Эх, Сария, Сария, свидимся ли мы с тобою на этом свете?» — подумал Ратман о жене, мысленно поставив ее образ перед собою. Умница, она ни разу не напомнила ему о годах, проведенных в плену, а только благодарила бога за то,

164

-------------------------------------------

что он вернулся домой живой и здоровый. Ни разу не упрекнула его за то, что он в плену был женат, и что у него имеются дети от другой жены. При мыслях о детях ему вдруг представилось, как на поле брани встретятся его сыновья от первой и второй жен. Как они станут безжалостно истреблять друг друга, и как осиротеют их матери. Ему стало невмоготу так думать. В груди, в области сердца впервые появилась ноющая, пульсирующая боль. Стало трудно дышать. От нехватки воздуха появилось желание разорвать рубаху на груди. Предательская слабость охватила все его тело. Ратман снова лег и закрыл глаза. Правая рука сама собою потянулась к груди и начала массировать в области сердца. «Стареешь брат, стареешь. Тебе давно пора сиднем сидеть около жены и никуда не рыпаться. А ты еще воевать собрался, — сказал он себе. — Слава Богу, кажется, никто не заметил, что мне вдруг стало плохо». через некоторое время боль в груди отступила и легче стало дышать. Он снова приподнялся и сел, свесив ноги в овражек. Ратники явно скучали от вынужденного безделья. Кто лежал, стараясь уснуть и незаметно скоротать вялотекущее время. Кто сидел, вслушиваясь в непрерывный шум осиновых листьев. Алмуш сидел рядом с мальчиком и показывал ему свой музыкальный инструмент, одновременно что-то объясняя ему.

- Кто в дозоре? — обращаясь сразу ко всем, спросил Ратман.

- Шеремет и Котрак, — ответили ему.

- А ну-ка, Ахчура, сходи к дозорным, узнай обстановку, — приказал Ратман.

Ахчура немедленно поднялся, и вмиг растаял в осиновой чаще. Через некоторое время он вернулся и доложил, что вокруг их стоянки все спокойно. Что городок продолжает гореть, и над ним все время висит дымное облако. Что монгольские войска в основном передвигаются вокруг городка, и что никаких других передвижений замечено не было. «Ну, и слава Богу, что татар поблизости нет», — подумал Ратман и от нечего делать решил перекусить.

- Что у нас там осталось поесть? — спросил он у ратников.

- Рыба соленая, мясо сушеное и немного лепешек, — ответил Курак.

- Детей накормили? — снова спросил он.

- Да, да. Всех накормили. Как же можно детей не кормить. Всех накормили. А вместо воды дали кобыльего молока, — снова ответил Курак. Вскоре все уселись вокруг расстеленного на земле чапана и принялись за нехитрый обед. Ели не спеша. Во время обеда ратники вполголоса вели различные разговоры.

165

-------------------------------------------

- Дядя Ратман, скажите-ка, а бывает на земле что-либо страшнее смерти? — обратился к Ратману Мантелей.

- Да. Бывает, — ответил после некоторого раздумья Ратман.

- Расскажите, если можно, дядя Ратман, — снова обратился к нему Мантелей.

- Что-то нет желанья говорить.

- Все равно же делать нечего, расскажите, дядя Ратман, — просил Мантелей.

- Атаман, не лишайте нас удовольствия послушать опытного человека. Расскажите, — просили и другие ратники, стараясь лестью разговорить его.

- Ну, что же. Действительно, больше делать нечего. Надо как-то убить время. Слушайте, если хотите, — ответил ратникам Ратман, и начал рассказывать. — Смерть — это что. Смерть просто уважать надо. Никогда ее не надо звать или торопить. Она сама придет. Пока человек живет, смерти нет. А когда она придет, человека нет. Так что бояться ее не надо. Смерть-матушка она примиряет и уравнивает всех: богатых и бедных, высоких и низких, светлых и темных, храбрых и трусливых, булгар и татар. Ведь труп татарина или русича, мордвина или башкира, пахнет так же скверно, как и труп булгарина. И все одинаково истлеют в земле, постепенно превращаясь в прах. Так что еще раз говорю, смерть просто нужно уважать.

Ратман оглядел товарищей и продолжил:

- А теперь послушайте, как однажды в юности я чрезвычайно сильно испугался. Что показалось мне страшнее войны и смерти. Однажды не вернулся с ночного мой конь. Целый день проискал я коня, и все безрезультатно. Под вечер забрел я в лесное урочище, называемое Деготь Яма. Вы все знаете, где оно расположено. И вот, двигаясь по опушке леса, я вдруг почуял на себе чей-то пристальный, сверлящий взгляд. Мертвая тишина стояла вокруг. Мне сразу же стало так неуютно и жутко. Страх охватил меня. Я медленно повернулся и совсем недалеко от себя, около деревьев, заметил огромное существо, сплошь покрытое бурой шерстью. Толстые как бревна ноги словно вросли в землю наподобие деревьев. Длинные волосатые руки тянулись ниже колен. Существо дышало, и было видно, как вздымаются и опадают его бока. Хотя я сильно испугался, но каким-то боковым зрением замечал все это. Меня так и подмывало заглянуть ему в глаза, но в то же время что-то подсказывало, что этого делать нельзя. Сколько так мы простояли друг против друга, я не помню. Помню только,

166

-------------------------------------------

что жуткая тишина царила вокруг. Потом существо издало звук, похожий на чириканье, и поперло прямо через кусты в лесную чащу. И долго было слышно, как страшный гул идет по лесу, как с треском ломаются кусты и деревья. И тут я свалился без чувств. Сколько пролежал я так, не знаю. И как я потом добрался до деревни, не помню. Мужики рассказывали, что я от страха наложил в штаны. Может, это правда, а может, нет. Но вполне может быть, так как такого страха, как тогда, я больше никогда не испытывал. После этого я долго болел, и мать меня много водила по разным лекарям и знахарям. И все-таки вылечила. Ратман замолчал.

- И что, или кто это был? -спросили ратники.

- Старики говорили, что меня напугал Албасты, — ответил Ратман.

- А еще? Еще можете рассказать подобные случаи? — спросили ратники.

- Подобных случаев за мой долгий век было много. Если желаете, могу рассказать, — ответил Ратман.

- Давай, атаман. Давай, рассказывай, — попросили его товарищи. Сотник почесал в затылке, как бы задумываясь, с чего бы начать, и прежним же голосом стал рассказывать.

- Это было не так давно, года два или три назад. Случилось мне с подростками пойти в ночное. Долго сидели мы около жаркого костра, одиноко горящего в ночи. Как и сейчас, рассказывали различные истории. Вспоминали приключения, случившиеся с нами и с нашими знакомыми. Потом, далеко за полночь, все уснули. Я проснулся уже под утро. Легкий туман неподвижно висел над кустами. Костер давно уж потух, и ни одна искорка не светилась в золе. Дай, думаю, схожу, умоюсь, а потом соберу разбредшихся лошадей. С этими мыслями и направился к реке, протекающей совсем неподалеку. Иду я в сумерках, поеживаюсь. Темный след остается за мною на мокрой траве. И вот у самой кромки воды я вдруг замечаю маленького, совершенно голенького ребенка. Ребенок сидит ко мне спиною и обеими ручонками рвет прибрежные травы. «Хруст, хруст, хруст, хруст», — только и раздается в полной тишине. И такая жуть исходит от него, что я остолбенел. Мои ноги вдруг стали ватными, и я явственно почувствовал, как волосы на моей голове вдруг встали дыбом. Я смотрю на него, и в то же время ужасно боюсь, что ребенок вдруг обернется и посмотрит на меня. Мне даже показалось, что он начал поворачивать голову в мою сторону. Не помню, как я выскочил оттуда. Только прибежал я к ребятам, от страха завернулся с

167

-------------------------------------------

головой в чапан, и так и пролежал до самого рассвета. Какие там лошади! Про них я и думать забыл. Правда, я никому до сих пор не рассказывал про этот случай. Думал, засмеют меня, старого. Вот только сейчас вам в первый раз и рассказал.

Ратман оглядел своих товарищей и продолжил:

- Вот вы говорите, война, смерть. Да что говорить. Есть на свете вещи намного страшнее войны. Ну, кто мне объяснит, откуда в такой неурочный час, вдали от деревень, у самой воды, маленький голенький ребенок. И почему я так жутко испугался маленького, на вид совершенно беспомощного, ребенка? Это что-то такое непонятное и необъяснимое. Потом, при свете дня, я специально сходил на то место и посмотрел. И никаких следов пребывания маленького человека у самой воды я не обнаружил. Но ведь я своими собственными глазами видел его и явственно слышал хруст рвущихся трав. Расскажи мне кто-нибудь раньше про такое, я бы вряд ли поверил. А теперь верю. Да... В бою иногда бывает страшно, но не так. Потому что знаешь, что твой враг такой же живой и смертный, как и ты. А тут что-то такое, что-то такое, необъяснимое и невыразимо жуткое, — закончил рассказ Ратман.

Тут ратники заговорили сразу все вместе. Каждый припомнил подобный случай и постарался рассказать товарищам.

- Говорите, кто-нибудь один. А то все галдите, и никого толком не услышишь, — урезонил их Ратман. — Ну, говори хотя бы ты, Алмуш, — добавил он. И Алмуш, слегка покашливая и прочистив горло, начал говорить.

- Это было давно, еще в пору моей юности. Возвращался я как-то ночью с Заречной улицы домой. Луна светила ярко, и мир дремал в зачарованном сне. Мне нужно было перейти через мостик, перекинутый через речку. У моста за мною увязалась большая свинья. Откуда она взялась, я не заметил. Только я иду, и она идет за мною. Я останавливаюсь, и свинья останавливается, да похрюкивает себе. Так повторилось несколько раз. Разозлившись, я схватил с дороги большой камень и с силой швырнул им в свинью. И в тот же миг свинья пропала. Вот именно пропала, словно растворилась в воздухе. Не убежала, не прыгнула в сторону, еще раз говорю — так сразу и растаяла на глазах. Хоть я и не робкий человек, признаюсь, мне стало не по себе. Запыхавшись, я из последних сил прибежал домой, и как был одетый, так и зарылся с головой под одеяло. Вот такой со мною был случай.

- Да, да. Такое бывает. Старые люди много таких случаев рассказывают, — поддержал рассказчика Курак.

168

-------------------------------------------

- А вот со мною был случай, — начал рассказывать Буран- бай, и в это время все услышали чьи-то быстрые шаги.

Через миг из-за кустов появился запыхавшийся Котрак, и громким шепотом выдохнул:

- Татары, татары направляются в нашу сторону!

Разговоры вмиг стихли.

- Где? Откуда? В какую сторону направляются? — быстро спросил Ратман.

- Большой отряд движется в сторону городка.

- Так. Возьмите детишек на руки, и чтоб было тихо. Коней развяжите и держите наготове. Не забудьте придерживать их за губы ладонями, чтобы не заржали! — вполголоса, но твердо распорядился сотник. Ратники немедля кинулись выполнять его указание. Сам Ратман вместе с Котраком начал выбираться из оврага, чтобы лично убедиться, куда и в какую сторону идут татары. Действительно, отряд неприятеля двигался в сторону городка по тому же пути, по которому совсем недавно прошла орда, а за ней и ратники Ратмана. Вражеский отряд пока еще находился на приличном расстоянии, и у Ратмана было достаточно времени, чтобы оценить обстановку. «Так, уйти мы не успеем, да и некуда. Враги и спереди, и сзади. Да еще кроме них рыщут в округе вражеские дозоры. Так что придется нам затаиться и ждать, пока пройдет вражеский отряд», — сам с собою рассуждал Ратман. Сквозь чащу кустов он смотрел на вражеский отряд, на пыльное облако, следующее за ним, а в голове вертелась одна единственная фраза: «Господи пронеси, Господи спаси».

Долго проходил вражеский отряд мимо оврага, где прятались булгарские ратники. Было видно, как следующие с краю кони на ходу тянулись губами к зеленым листьям деревьев и кустарников. Топот копыт, фырканье коней, голоса вражеских воинов на какое-то время заглушили все остальные звуки, разносившиеся до этого над оврагом. Ратман, Котрак и Шеремет из глубины густых кустарников следили за прохождением вражеского отряда. «Лишь бы не заметили, лишь бы не завернули в овраг», — думал Ратман, глядя на многочисленные копыта коней, беспрерывно мелькающие в просветах между кустарниками. Через некоторое время копыта перестали мелькать перед глазами ратников. «Кажется, все. Кажется, пронесло», — мелькнуло в их головах, когда шум от проходящего отряда отдалился и в скором времени совсем не стал слышен. Ратники, соблюдая все меры предосторожности, выбрались на край оврага и огляделись вокруг, оценивая обста-

169

-------------------------------------------

новку. Вражеский отряд пылил уже вдалеке. Издали он казался прерывистой змейкой, ползущей по степи, и долго виднелся его черный черный след на грязно-желтом ковыле. Над городком все также витало дымное облако. А все остальное в округе было по- прежнему. Солнышко следовало по небу по своему извечно заведенному пути. Ветерок шевелил травы и листья на деревьях. Стучали кузнечики. Звенели мошкара и слепни. Играло марево на горизонте. Ратман, Котрак и Шеремет вернулись к товарищам. В дозор заступили Хасан и Кашан. И так, в тревоге и ожидании, прошел еще один день. Еще одна ночь опустилась на степь. Ратники Ратмана решили повторить рейд к горящему булгарскому городку. С детишками остались Ратман и Курак. Остальных воинов Алмуш повел в ночь на врага. И, как и в прошлую ночь, по уреме ратники подобрались к самому вражескому лагерю. И уже сразу десять стрел разили врагов с тылу. А когда под утро монголы спохватились, и кинулись толпой в урему на невидимых булгар, то встретили из темноты такой ожесточенный отпор, что остановились ошеломленные и испуганные. Потом повернули и быстро отступили назад, где горели костры и где не было этой страшной атакующей темноты. В утренних сумерках все ратники Ратмана вернулись обратно. Колчаны у всех были пустыми. Ни одной стрелы не осталось у ратников. «Вот и обагрил я впервые свою саблю вражьей кровью. Вот и увидел я страх и нерешительность врагов», — укладываясь отдыхать, подумал Мантелей. И впервые за много дней, как в награду за эти трудные испытания, ему приснилась его любимая и желанная Сильби.

В последнее время все чаще и чаще возникала в сердце Сильби беспричинная тоска. Тяжелая болезнь дедушки и другие жизненные невзгоды наложили свой отпечаток на ее лицо и на характер. Словно цветок, прихваченный первым морозом, она даже несколько потускнела. Все чаще задумывалась она о скорбной участи, ожидающей ее после смерти дедушки. Давно потерявшая родителей, она всем сердцем привязалась к деду, и не было для нее в мире человека ближе, чем дед. С некоторых пор она полюбила одиночество и частенько уходила одна в степь, предпочитая обществу подружек гулянье по окрестностям. У нее были свои любимые и потаенные места, свои родники и лесочки, где она знала каждую травинку, каждый камушек, лежащий на дне овражка. На дне одного глубокого оврага с крутыми берегами, сплошь порос-

170

-------------------------------------------

шего травой и густыми кустарниками, была одна потаенная пещера довольно внушительных размеров. О пещере знала только она. Мелкая галька вперемежку с песком застилала дно пещеры. При надобности там свободно могли разместиться три или четыре человека. И если бы приделать дверь к входному отверстию, наверное, можно было бы и перезимовать. Главное, пещера была сухая и просторная. Вода когда-то вымыла мягкую породу и вынесла её наружу. Потом вода пропала или нашла себе другую дорожку и светлым ключом пробилась в другом месте. Сильби устроила в пещере лежанку, где иногда отдыхала, вдоволь нагулявшись по окрестностям. Хранила там пучки различных трав и кореньев, которые она собирала, гуляя среди березовых и осиновых рощ. Потом этими травами ее дедушка лечил людей. Постоянно помогая дедушке в обращении с различными травами и кореньями, она и сама понемногу научилась исцелять. Да и дедушка, как мог, старался научить ее этому ремеслу. «Учись, доченька, потому что нет более радости, чем исцелять людей. Да и голодной никогда не будешь», — говорил он, часто поучая Сильби. Подолгу бродила она среди березовых и осиновых рощ, предаваясь девичьим мечтаньям. Неопределенные желания, непонятные ей самой, возникали в последнее время все чаще и чаще, ввергая ее в глубокую печаль. Беспричинные слезы, неожиданно набегая, туманили взор. Все чаще вставал перед ней образ Мантелея. И каждый день по нескольку раз она мысленно разговаривала с ним, и в этом находила для себя утешение. «Хоть бы ты заболел, что ли и еще раз приехал к нам полечиться. С каким бы удовольствием я лечила тебя. С какой бы нежностью касалась твоего крепкого тела. А то ведь совсем зачахну я здесь без твоих слов, без твоих рук, без твоей улыбки», — думала она. Сильби почему-то была уверена, что Мантелей тоже думает о ней. Что он так же, как и она, горит желанием скорее встретиться с ней. Не знала она и не ведала, что вскоре ее жизнь круто изменится. И что судьба уже простерла свою властную руку над ней, над ее односельчанами и над всем государством булгарским. Живя в своей глухомани, они и слыхом не слыхали о каких-то там татаро- монголах. Жизнь шла обычным чередом. Тянулись дни, тянулись ночи. Короткие радости и длинные горести. Мало веселья, но много работы. И многие именно в ней топили тоску и горести. В работе находили утешенье. Вот и Сильби, кроме женской работы по дому, вынужденно выполняла и мужскую работу. Сама рубила дрова, косила травы. Ездила верхом как заправский казак. Ходила на охоту, ставила силки и

171

-------------------------------------------

петли на различных птиц и зверей. А сегодня она набрала всяких трав для лечебных целей. Набрала целый букет крупной красной костяники и торопилась домой. Дед был совсем плох, и бедное ее сердце екало от тяжелого предчувствия. «Надо бы позвать родных, чтобы успели проститься с дедушкой», — подумала она, мысленно опережая свои торопливые шаги. Когда она вошла в дом, увидела, что дед лежит в том же положении, в каком она оставила его, уходя из дома. «Господи, неужели помер?»

- мелькнуло в голове. Но тут она заметила, что дед медленно поворачивает голову в ее сторону.

- Что дедушка? Чего тебе надо? — быстро наклонилась к дедушке Сильби.

- Шыв, — еле слышно прошептал больной.

Она быстро набрала в деревянную кружку воды и, приподняв голову больного, влила в его рот немного воды.

- Тада, — прошептал больной, проглотив первую порцию воды.

Сильби влила в его рот еще немного воды.

- Шалта сьунать, — сказал дед, немного отдышавшись и показывая рукою на грудь.

- Что? Что еще болит? — спросила Сильби.

- Ничего, ничего не болит. Только горит, — ответил дед. Он полежал, отдыхая, и вновь заговорил, но уже увереннее. Видимо, вода остудила его горящие внутренности и придала немного сил. — Скоро уйду я, наверное, доченька. Жаль, что так и не увидел тебя в хушпу. Не понянчил твоих детей.

- Да ладно, дедушка. Еще поживешь. Даст Бог — увидишь, — старалась успокоить его Сильби.

- Нет уж, — прошептал дед и надолго замолчал. Видимо, у него отнялся язык. Руками он еще старался подавать какие-то знаки, но вскоре перестал, и закрыл глаза. Наверное, силы совсем оставили его. Но на худой шее дрожала и пульсировала синяя жилка.

Сильби поняла, что дед еще жив и, видимо, сильно устав, уснул. Она начала прибираться в доме. Полынным веником подмела пол. Налила в кумган воды. Смахнула тряпочкой со стола остатки еды и бросила их в посуду, приспособленную для кормежки кур. Потом, мельком взглянув на спящего деда, вышла во двор и начала созывать домашнюю птицу. Покормив её, Сильби вышла за ограду и впервые за длительный летний день присела отдохнуть в тени на завалинке. В некотором отдалении от нее,

172

-------------------------------------------

под старыми ветлами, дремала под зноем деревня Шумерка. Не было заметно никакого движенья на той стороне, и никакой звук не доносился оттуда. Все уснуло, все замерло в округе. «Надо бы сходить в деревню, проведать подружек. Да только деда боязно оставить одного», — подумала Сильби. Так и просидела она некоторое время одна, предаваясь мечтаньям и надеждам. Золотое лето катилось по земле. Золотые деньки проходили чередой. Ей все мнилось, что однажды в такой же прекрасный золотой денечек вынырнут из волшебного марева всадники и быстрым аллюром понесутся к ней. И в переднем всаднике она узнает своего долгожданного Мантелея. «Да, и имя-то у него какое волшебное, означает «мое счастье». Действительно, встреча с ним была бы для меня счастьем. И в этой жизни мне бы больше ничего не стало нужным», — подумала она. Было тихо. Сильби встала и решила сходить к роднику за водой. Она взяла два деревянных ведра и по узенькой тропе последовала к роднику. В котловине родника, у самых камней, из-под которых били ключи, плавала стайка огольцов. Испугавшись человека, огольцы в мгновенье ока юркнули в протоку. Сильби набрала воды и не спеша понесла ведра домой. Когда она почти добралась до дома, вдруг, откуда ни возьмись, налетел на нее вихрь. Вмиг накидал в ее ведра разного мусора и пыли и, бешено крутясь, понесся дальше в сторону деревни Шумерки. Было видно, как вихрь несется, перекручивая в своей утробе различный мусор, и приближается к крайним домам. Сильби вдруг стало не по себе. «Не к добру это, не к добру. Что бы это значило? В тихий и спокойный день вдруг появился страшный вихрь, и почему налетел именно на меня?» — думала она. Она вылила замусоренную воду на землю и снова пошла к роднику. Новая тревога вошла в ее грудь. Тревожные мысли ни на миг не оставляли ее. Между тем вихрь добрался до крайних домов деревни и, поднимая солому с крыш и различный мусор на улице, помчался дальше. И вскоре его воронкообразная вершина скрылась за высокими ветлами. Силь- би принесла воды, занесла ведра в дом и поставила на скамейку. Тут она заметила, что дед пристально смотрит на нее. Она подошла к нему и присела рядышком на табуретку.

- Что тебе дедушка? Что беспокоит? — спросила ласково Сильби, наклоняясь близко к его лицу.

- Пока я, я... в здравом уме, хочу, хочу, сделать тебе напоследок подарок, — с трудом выговорил дед. — Ты молчи. и слушай меня внимательно. Не перебивай. Ты знаешь одинокую

173

-------------------------------------------

ветлу, растущую в конце нашего огорода. Вот под ней я зарыл горшочек с нухратом. Там. золотые и серебряные монеты. Горшочек зарыт в одном шаге от дерева, с. северной стороны. Будет нужда — достанешь.

- Но, дедушка, — начала говорить Сильби, однако старик велел ей замолчать.

- Я же сказал, не перебивай. А то забуду сказать или снова потеряю память. — И она вновь притихла, только пристально смотрела ему в глаза. Дед положил высохшую ладонь на ее руку и продолжил. — Второй горшочек я зарыл здесь, дома. Как залезешь в подпол, так в дальнем правом углу и зарыл. Там кроме монет, различные украшения и два арабских ножа, разукрашенные драгоценными камнями. Это все тебе. Мое все добро тебе, доченька. Все тебе, за твое доброе сердце.

При этих словах Сильби не выдержала и зарыдала навзрыд, уронив головку дедушке на грудь.

- Не плачь, доченька, так уж устроена жизнь. Старые люди должны уходить, а молодые жить. В жизни мало радости, но много горестей. Но все равно надо жить. — С этими словами дед ласково погладил ее по головке ослабевшей рукой. — Успокойся, доченька, ведь я же еще живой. Я еще поживу, может быть, немножко. А пока иди. Я посплю. Отдохну чуток.

И Сильби покинула деда. Рыданья душили ее. Остаток дня прошел в обычных хлопотах по дому и хозяйству. И вот снова сидит Сильби перед домом одна. Но теперь уже не светлый день хозяйничает в округе, а мягкая и темная ночь. И лишь только волшебное пение сверчков нарушает ночную тишь. И опять вспоминается ей Мантелей. И только им грезит она в ночи. До сих пор никого из парней не подпускала она к себе, и не подпустит. И только к Мантелею желает она прислониться.

За время вынужденного безделья ратники хорошенько выспались и отдохнули. Они готовы были действовать в любое время дня и ночи. И только наличие в их отряде детей связывало их действия. Почти трое суток простояли они в овраге, хоронясь от врагов. И только тогда, когда татары покинули окрестности сгоревшего городка, они тронулись за ними. При приближении к погибшему городку ратники почуяли тяжелый смрад, исходящий от разлагающихся трупов. И чем ближе подходили к городку, тем тяжелее и невыносимее становился он. Ахчуру вместе с

174

-------------------------------------------

детишками оставили подальше от городка, чтобы те не увидели жуткой картины, оставленной татарами. В чистом поле недалеко от городка обнаружили несколько больших груд обезображенных и обезглавленных тел. Здесь были в основном женские и детские тела. Головы людей были сложены отдельно в виде большой пирамиды. Увидев такую дикость, Алмуш не своим, жутким голосом закричал:

- Ну, погодите, воины Эсреля! Погодите, лютые звери! Доберемся мы до вас! Никого не будем брать в плен!

От его крика стервятники, пирующие на трупах, испуганно взлетели и опустились на другие тела. Действительно, картина была удручающая. Рои мух, тучи стервятников, запекшаяся кровь и сладковатый, тошнотворный запах действовал и на людей крайне отрицательно. Ратники ехали, зажав носы ладонями. Кони храпели, дико вращали глазами, грызли удила, но все же шли вперед, обходя или перешагивая через многочисленные трупы. «Неужели со всего городка в живых никого не осталось?» — думал Ратман, стоя на пепелище и озираясь кругом. Ни птиц, ни живности, ни кошек, ни собак — и только мертвая тишина царит повсюду, только зола и пепел, только кладбищенский покой. За прошедшие несколько дней городок превратился в мазар. Ратники Ратмана бродили среди убитых воинов. Каждый подбирал себе понравившееся ему оружие. Каждый запасался стрелами. Манте- лей подобрал два отличных засапожных ножа и несколько сабель, которые прикрепил к седлу. Сабли проверял, ударяя ими о свое оружие. И какая сабля не выдерживала удара булгарской стали, ту безжалостно откидывал в сторону. Уходя, на миг задержались на окраине городка. Все поклялись беспощадно отомстить врагу.

- Видите! Татары никого не оставляют в живых. И мы никого не будем брать в плен. Война идет на полное истребление. Запомните это и поклянитесь отомстить врагу! — крикнул Ратман.

- Ант! Ант! Ант! — крикнули ратники, потрясая оружием.

Вскоре они вернулись к детишкам. Рассадили их по коням и

тронулись вслед монголо-татарскому войску.

- Где моя мама? Почему она не идет за мной? Она что, не знает, что я здесь? — говорит Ратману маленький Марка, вместе с ним едущий на его коне. Ратман затрудняется ему ответить и некоторое время едет молча.

- Ну, теперь она меня заругает или даже побьет за то, что я вовремя не вернулся домой, — говорит мальчик, поворачиваясь лицом к Ратману.

175

-------------------------------------------

- Не заругает, теперь уж она тебя никогда не заругает, — говорит Ратман, стараясь успокоить его.

Мальчик едет молча и неожиданно для Ратмана выпаливает:

- Их что, убили, что ли, всех?

- Не знаю, я ничего не знаю. Может, и не убили, — отвечает Ратман и торопит коня. Долго едут молча. И тут мальчик неожиданно для Ратмана снова выпаливает:

- Я тоже их всех убью!

- Кого всех? — спрашивает сотник.

- Врагов! — отвечает мальчик, и сопит, насупившись, готовый вот-вот разрыдаться.

Ехали целый день, делая короткие остановки у степных речушек. Напоив и накормив коней, снова трогались в путь. И следующая ночь застала ратников уже на приличном расстоянии от погибшего городка. На следующее утро во время передвижения заметили с холма деревушку, как бы притаившуюся от врагов в зеленой низине. Широкие ветлы прикрывали деревню, и издали трудно было заметить, что под зелеными кронами — деревенские крыши. Ратники быстро пересекли небольшой ручей и направили коней в сторону деревни.

- Нимене, нимене, нимене! — услышали ратники чей-то голос, въезжая в деревню. Это, оказывается, старый булгарин ходил от дома к дому и созывал всех на помощь.

- Где какое ниме? — спросил Ратман у старика.

- Да вот, хотели всем миром мост отремонтировать, — ответил старик, с любопытством взирая на вооруженных людей.

Ратман в двух словах объяснил старику положение вещей и попросил собрать деревенских людей в одном месте. А впрочем, в этом не было нужды. Увидев вооруженных всадников, вокруг них быстро собралась загалдевшая толпа мужиков и баб. Вооруженные различными рабочими инструментами мужики и женщины не слушая, как всегда, друг друга, горланили каждый свое:

- Что случилось? Какой хыбар принесли неожиданные гости?- спрашивали друг у друга они.

Ратман привстал на стременах, и, крутясь на своем коне посреди возбужденной толпы, как мог коротко объяснил им о нападении монголо-татар на булгарские земли. Рассказал им о погибшем недалеко отсюда булгарском городке. В конце речи попросил соплеменников приютить осиротевших детей из погибшего поселения. Только что гудевшая толпа вмиг замолчала.

176

-------------------------------------------

Казалось, что люди пытаются осмыслить услышанное и обдумать предстоящие действия.

- Что же нам теперь делать? Как нам поступить? Скажи, пожалуйста, атаман, — обратился через некоторое время к Ратману тот же старик.

Другие жители тоже вопросительно смотрели на Ратмана и ждали, что он скажет.

- Идите в лес. В глухих местах выройте землянки. Запасайтесь провизией и живите. А мужчинам придется воевать. Такова правда жизни, — ответил Ратман.

Толпа вновь разноголосо загудела. И вскоре маленький отряд булгар двинулся дальше по следу вражеского войска, навстречу ветрам, навстречу судьбе. Детишек оставили на попечение сельских жителей. Ратман был уверен, что соплеменники не дадут пропасть детишкам. По издревле заведенному порядку осиротевших детей определяли на постой к кому-либо из деревенских жителей, и потом всем миром помогали их воспитывать.

Идет маленький отряд по бесприютной обширной степи, полной неожиданностей и опасностей. Разгулявшийся ветер не ласкается под рубашки ратников, а рвет и треплет полы рубах и кафтанов. Ветер тонко свистит, запутавшись в гривах коней, бесконечно заплетая и расплетая их косы. Мечутся и качаются под копытами травы. Дрожат и трепещут высохшие стебли бурьяна. Порыв сильного ветра резко бросает к земле вставшую на крыло птицу. Тени от облаков темными лоскутьями быстро перемещаются друг за другом. Ратману кажется, что солнце то щурится хитро, то глядит на землю, широко распахнув глаза. Густые заросли чилижника чередуются с зарослями бобовника, тупалхи и вишарника, или, как здесь привыкли говорить, с зарослями степного чия. По склонам холмов протоптаны прошедшим войском многочисленные тропинки. Они ступенями расположены друг над другом и тянутся далеко-далеко, повторяя все изгибы земли. Березовые колки, осиновые рощи, дубравы и чернолесье зелеными клиньями сбегают с холмов, образуя непролазные чащи по краям степных оврагов. Татарских войск не видно. Не видно и их разъездов. Видимо, они двигаются впереди войска, разведывая и изучая обстановку. Ратники двигаются осторожно, в случае опасности готовые в любой момент нырнуть в чащу лесов и затаиться, пока опасность не минует. На обед останавливаются на берегу степной речушки, где вода воробью по колено. И в этой воде видно, как по мелководью плавают огольцы, не спеша, передвигаясь

177

-------------------------------------------

от одного камушка к другому. По мере насыщения языки у ратников развязались. Они сидят и разговаривают друг с другом. Благо, что обед был сытный и вкусный. Жители села, где они оставили детишек, хорошо снабдили их провиантом.

- Эх! Все печали терпимы, если есть хорошая еда, — говорит Алмуш. Сразу видно, что после обеда у него заметно улучшилось настроение. Тут разговор заходит о жизни. Кто-то начинает сетовать на неудобства, на отдаленность от родного дома, на постоянно грозящую опасность и на неопределенность в жизни. Кто-то ему возражает, а кто-то и соглашается с ним. Только Ратман молчит и прислушивается к тому, о чем спорят ратники. Потом он не выдерживает и, громко крякнув, высказывает как бы в назидание молодежи:

- В спокойное время все могут жить. А ты попробуй пожить в лихолетье. Только тогда ты почувствуешь вкус жизни. И только тогда ты узнаешь, почем фунт лиха!

Кто-то с ним соглашается, а кто-то просто молчит, обдумывая услышанное высказывание. Потом разговор заходит о смерти. По неписаному правилу ратники не старались о ней вспоминать, а тут что-то заговорили.

- Умереть так лучше всего зимою, когда все кругом бело и мертво. Когда у человека поневоле появляется желание умереть,

- говорит Курак и поочередно оглядывает товарищей, сидящих кругом на траве.

- Нет уж, умереть так лучше летом, — возражает ему Котрак,

- когда все кругом цветет и ликует. Когда, уходя, человек уносит с собою образ теплого лета и яркого света.

- А по мне все равно, когда умереть. Умру, так хоть зубы перестанут болеть, — говорит Алмуш и громко хохочет. Ему, бесшабашному, все нипочем.

- Умереть легко, но трудно жить. Концом радости всегда бывает печаль. Концом жизни всегда бывает смерть. Еще никто в жизни не смог откупиться от смерти, кем бы он ни был. Так что еще раз говорю вам, не торопите смерть, не вспоминайте о ней. Она у всех стоит за плечами неотступно и неумолимо. Сами знаете, сколько ребят мы потеряли за такое короткое время, — сказал Ратман приглушенно и замолчал. Ему совсем не хотелось больше говорить, тем более на такую тему.

И вот снова приглушенно стучат копыта. Снова мерно скрипит под Ратманом седло. Снова ветер с разбегу бьется о грудь. И снова бесконечные мысли шумным роем теснятся в седой голо-

178

-------------------------------------------

ве. И степь зелеными волнами плывет и плывет под копытами коней. С холма на холм, с увала на увал, с равнины на равнину, через ручейки и ручьи, движется маленький отряд. Уже под вечер ратники доехали до места, где некогда стоял башкирский аул. Печальный вид представляла собою эта картина. Густая крапива и высокие лопухи зелеными островками выделялись посреди разросшегося разнотравья. Сквозь гнилую кошму и застарелые решетки остовов юрт тянулись они вверх и стояли стеною выше человеческого роста. Где-то в крапиве жалобно мяукала невидимая глазам одичавшая кошка. Старая коновязь, упавшая одним концом на землю, сиротливо выделялась посреди заброшенных юрт. Хотя светило солнце и совсем неподалеку бежала говорливая река, находиться здесь совсем не хотелось. Казалось, что что-то отталкивающее и пугающее таилось в пустых проемах дверей. Плесенью и гнилью, нежилым духом несло со стороны заброшенных человеческих жилищ. «Где твои люди? Где твои храбрые джигиты? Где песни, некогда звучавшие на этих берегах? И почему люди оставили такой райский уголок? Ведь совсем недавно жизнь здесь кипела», — думал Ратман, глядя на жалкие останки аула. Но отвечать ему было некому. Ушли люди. Ушла песня. Осиротел аул.

Ратники двинулись дальше. И уже в наступивших сумерках издали снова увидели бесчисленные мерцающие огоньки ордынского лагеря. Все вместе решили с наступлением темноты обойти вражеский лагерь и уйти вперед, с целью опережения врагов и воссоединения со своими соплеменниками. Меж тем ветер нагнал тучи с западной стороны, и быстро стемнело. Надвигалась гроза. Ни одна звездочка не блестела на небе. Стало прохладно и совсем темно, хоть глаз выколи. И только ордынские костры маняще горели в ночи, обещая свет и тепло путникам. Вскоре в отдалении блеснула первая молния и загрохотал первый гром. Гроза быстро приближалась. В темноте ратники вплотную подошли к вражескому лагерю. И тут хлынул ливень. Пропитавшись тяжелым дождем, быстро потухли вражеские костры. Абсолютная темнота накрыла землю. Все промокли насквозь. Стоя под деревьями, ратники быстро посовещались. Воспользовавшись непогодой, решили сделать вылазку в стан врага. Коней оставили под присмотром Ратмана и еще двоих воинов.

- Мы на своей земле. И поэтому действуйте смело и без страха. Внутри шалашей и кибиток орудуйте засапожными ножами, так удобней. Действуйте группами по три человека и

179

-------------------------------------------

прикрывайте друг друга, не оставляйте в беде. Постарайтесь все вернуться живыми. Не огорчайте меня, — по отечески наставлял ратников Ратман.

И Алмуш снова повел воинов в дело. Двигались в промежутках между вспышками молний. Ахчура все крепче и крепче сжимал в руке нож, подаренный ему совсем недавно Мантелеем. Это была уже не первая его вылазка в стан врага. Но все равно мелкая дрожь то ли от холода, то ли от нервного напряжения временами пробегала по телу. А дождь все лил не переставая. Вскоре ратники добрались до крайних шалашей и кибиток. Нервное напряжение достигло предела. Но никто их не окликнул, не остановил. Видимо, вражеские дозорные все попрятались от ливня. При очередной вспышке молнии ратники быстро огляделись. И уже через мгновение несколько воинов с ножами в руках решительно нырнули в темень кибиток. Короткая возня, сдавленные крики и предсмертные стоны смешались вскоре с шумом дождя. Но уже в следующее мгновенье жуткий крик прорезал ночную темноту. Так мог кричать лишь смертельно раненый человек, неожиданно почуявший холодную сталь у себя под сердцем. И тут же за криком последовал раскатистый и страшный удар грома. Через мгновение снова сверкнула молния, и снова страшный удар потряс землю. Земля зашаталась и утробно загудела. Ратникам казалось, что кто-то там наверху со страшным треском рвет крепкую материю и метает на землю огромные каменные глыбы. Им чудилось, что небо рассердилось на них и обрушило свой гнев на грешную землю. Сколько так длилось, они не помнили. Но при очередной вспышке молнии они увидели, что ордынцы всполошились и забегали меж кибиток, что-то громко крича. Пора было уходить. Алмуш громко свистнул, предупреждая всех об отходе. Пробегая мимо крайних кибиток, при свете молнии он заметил притаившуюся около колеса одинокую фигуру. Алмуш с ходу ударил рукояткой ножа по голове и, оглушив, потащил её в степь.

- Мантелей, помоги! — крикнул он в темноту, зная, что Ман- телей бежит где-то рядом.

Вскоре они уже вдвоем волокли обмякшее и довольно тяжелое тело. Алмуш и не думал брать пленного. Все получилось как-то спонтанно, быстро и необдуманно. Через некоторое время ратники достигли места, где они оставили коней. Быстро сделали перекличку. Оказалось, что все вернулись обратно. Это было чудом. Невероятно, но у них получилось выйти невредимыми из такой заварухи, в полной темноте, и без потерь. Меж

180

-------------------------------------------

тем гроза уходила. Все тише и заметно слабее шел дождь. Было слышно, как при порывах ветра с деревьев срывались тяжелые капли воды и с раскатистым шелестом ударялись о землю. Очнувшегося пленного обыскали и в темноте, связав ему руки сзади, перекинули его через седло. Сам Алмуш уселся на коня и, придерживая одною рукою пленного, тронул поводы.

- Я же говорил, пленных не брать, зачем вы его взяли!? — недовольно выразился Ратман, двигаясь рядом с Алмушем.

- Так уж получилось, — словно оправдываясь, вымолвил Алмуш.

Ратники стали круто забирать вправо, оставляя вражеский лагерь с левой стороны, и вскоре были уже далеко, хоть и двигались только шагом. Рассвет застал их на берегу какой-то реки, густо заросшей по берегам гибкими ивовыми зарослями. «Уж не Хамаш Самар ли это?» — подумал Ратман, внимательно оглядывая окрестности. Местность была незнакомая ратникам, и никто не смог уверенно сказать, что за это река. Все кругом было влажно. Влажная земля, влажные травы, влажная одежда. Ратман судорожно поеживался сидя в седле и думал, что далее делать. Другие ратники тоже с нетерпением ждали восхода солнца, когда можно будет обсохнуть и обогреться. Двигаясь вдоль реки, на одной излучине ратники обнаружили какое-то ветхое строение. Кто его построил, для чего и с какой целью, воины не знали. «Это все-таки лучше, чем открытое небо над головой в такую сырую погоду», — подумал Ратман и дал команду спешиться. Выставили дозор, и остальные ратники устроились отдыхать в тесном помещении. Но уже вскоре они один за другим стали кряхтеть, крутиться с одного бока на другой и нещадно чесаться. Это, оказывается, тучи голодных клопов, почуяв запахи человеческого тела, выползли из всех щелей и напали на отдыхающих. Первым не выдержал Буранбай. Негромко ругаясь, он привстал на колени и начал давить клопов рукояткой саламата. Противно запахло клопами. За ним привстал и Хасан. Он тоже нещадно стал уничтожать кровососов.

- Не клопы, а волки. Сто раз хуже волков, — ругался он тоже вполголоса.

- Нет, так дело не пойдет. Лучше дремать сидя в седле, чем терпеть такие муки, — раздраженно выпалил Самар и решительно встал.

За ним поднялись и другие ратники, и все вместе покинули помещение. Теперь уже при свете дня они с любопытством раз-

181

-------------------------------------------

глядывали ордынца, оставленного под присмотром дозорных. Это был уже немолодой человек, с какой-то рыхлой фигурой. На коричневом от загара лице серебрились редкие борода и усы. Струйка крови, сбегая через висок, застыла на его правой щеке. Старый, но аккуратный бешмет покрывал его круглые плечи. Вел он себя совершенно спокойно. И только временами бросал быстрые взгляды коричневых глаз на незнакомых ему воинов, и снова опускал свой взор на загнутые кверху носки своей обуви.

- Ты кто такой и почему ты без оружия? — спросил его на кыпчакском языке Ратман.

Услышав знакомую речь, пленный поднял голову и, глядя прямо в глаза Ратмана, ответил:

- Меня зовут Умар. Я не воин, а звездочет. И поэтому мне оружие ни к чему.

Ратман быстро перевел слова пленного ратникам. Ратники с интересом уставились на пленного.

- И давно ты вместе с монголами? — снова спросил Ратман.

- Давно, очень давно. Мне, кажется, всю жизнь, — вздохнув, ответил пленный. Он, словно провинившийся пес, посмотрел на Ратмана и попросил развязать ему руки. — Куда я, старый, убегу от вас, от грозящей судьбы?

Несколько подумав, Ратман приказал развязать пленного.

- Рахмат, храбрый воин, — поблагодарил пленный, кланяясь в пояс.

- Ты льстишь мне звездочет. С чего ты взял, что мы храбрые.

- Если с такой горсточкой воинов осмелились напасть на целый лагерь, значит, храбрые, — сказал Умар.

Ратман снова перевел слова пленного своим ратникам. Ратники удовлетворительно загудели.

- Атаман, спроси его, там, когда стояли на Яике реке, не видал ли он пленных булгарских воинов? — сказал Алмуш, обращаясь к Ратману. Ратман задал этот же вопрос Умару. Тот ответил отрицательно. Ратман задумался на некоторое время, а потом снова спросил:

- Скажи, если знаешь, куда направляются татары?

- Насколько мне известно (об этом говорили многие воины), они направляются к Биляру.

«Значит моя догадка правильная. Они хотят взять нашу столицу», — мелькнуло в голове у Ратмана. Он быстро перевел слова пленного своим ратникам. Те сразу же вскинулись. Гневно сверкнули их очи.

182

-------------------------------------------

- Пускай идут! Погибнут все как собаки. Собакам и скормим их! — горячо выдохнул Алмуш, до боли сжимая в руке свою саблю.

Пленный испуганно втянул свою короткую шею в покатые плечи, и, глядя на Алмуша, замолчал.

- Хватит, не пугай. Давай сначала спросим у него, — сказал Ратман.

- А может, он врет. Нельзя ему верить! — горячился Алмуш.

- Пока то, что он говорит, похоже на правду, — возразил Ратман и снова обратился к пленному. — Скажи, кто командует татарским отрядом.

- Сам Субедей багадур, — ответил Умар.

После этого пленному задали еще несколько вопросов и оставили его под присмотром дозорных. Ратники начали сушить и приводить в порядок личные вещи, благо солнышко поднялось уже довольно высоко и все жарче и жарче согревало землю. Стало тепло. Люди согрелись и заметно повеселели. Пообедав и обсушившись, решили тронуться дальше. Только нужно было решить вопрос с пленным.

- Ну, что будем делать с ним? Везти его с собою слишком обременительно. А отпускать его тоже нельзя. Так что давайте вместе решим, как с ним быть, — обратился Ратман к своим ратникам. Одни предлагали его кончить тут же. Другие предлагали отпустить восвояси. Третьи, как и Ратман, затруднялись решить этот вопрос. Пленный сидел на земле и, понимая, что разговор идет о нем, бросал быстрые взгляды то на одного, то на другого из ратников. Как животное, приготовленное к закланию, он весь был преисполнен беспокойства.

- Ты, Алмуш, его взял, ты и решай, что с ним делать, — сказал Ратман, видя, что ратники не могут прийти к общему решению. Алмуш быстро со звоном вытащил саблю из ножен и стоял рядом с пленным, как бы раздумывая, как ему поступить. Пленный вскочил и, исступленно глядя на Ратмана, вытянул обе руки в его сторону.

- Пощади, пощади, храбрый атаман, старого человека! — вырвалось из его широко распахнутого рта.

- А вы пощадили городок и горожан, которых полностью уничтожили.

- Я же говорю, что я не воин, я звездочет. Моей вины в этом нет, — быстро, скороговоркой ответил пленный.

- Но ты служишь нашим врагам, так что, получается, ты тоже виновен, — возразил Ратман.

183

-------------------------------------------

- Кому, кому нужна моя смерть!? Что изменится в мире оттого, что я погибну!? — с жаром выдохнул Умар.

- Вот я и говорю, что ничего не изменится, — твердо, с железными нотками в голосе, сказал Ратман. После этих слов пленный как-то сразу сник. Поникла его поседевшая голова. Казалось, что он смирился с ожидающей его участью. Алмуш стоял с саблей наголо рядом с ним и ждал, что скажет Ратман. Ратман перевел ратникам все слова, высказанные пленным, и тоже задумчиво смотрел на Умара, думая, что далее делать. Решать вопросы жизни или смерти здесь, не в бою или в сражении, оказалось намного труднее.

- Вот ты говоришь, что ты звездочет. И что предсказали тебе звезды? Предвидел ли ты такой конец? — снова обратился к пленному Ратман. Тот взглянул на Ратмана совершенно спокойно и негромко ответил:

- Смерть неизбежна. Она и к тебе придет, храбрый атаман. А то, что я погибну, я недавно действительно видел во сне. Ратман снова перевел слова пленного ратникам.

- А спроси-ка его, атаман, что с нами будет? Что нас ожидает в будущем? Если он звездочет и предсказатель, пусть ответит,

- обратился к Ратману с вопросом Курак. Его вопрос Ратман быстро переадресовал пленному. Тот молча обвел ратников неторопливым взглядом и негромко, но твердо ответил:

- Вы можете верить мне или не верить. Но ничего хорошего я вам не скажу. Смерть идет за вами по пятам. Вы думаете, что оторвались от монголов? Так знайте, что еще два огромных отряда, кроме нашего, пошли на Булгарию. Никому не устоять против татар, так как за ними сила. Вскоре все изменится неузнаваемо.

Ратман быстро перевел и эти предсказания пленного.

- Хватит его слушать! У нас и самих полно всяких предсказателей. На каждом шагу юмозь! — с жаром крикнул Алмуш и замахнулся саблей на пленного.

- Стой! Не трогай его! Пускай идет себе миром. От него, действительно, ни пользы, ни вреда, — остановил Алмуша Ратман. Алмуш со звоном кинул саблю в ножны.

- Твое счастье! — гневно выговорил он, глядя на пленного и решительно шагнул к своему коню. Увидев, что ратники собираются уехать без него, Умар быстро подбежал к Ратману.

- Благодарю за милость, атаман. Если можно, возьмите меня с собою. Я вам, может быть, пригожусь, — быстро выпалил он, снизу вверх глядя на сидящего в седле Ратмана.

184

-------------------------------------------

- Мы этого не можем себе позволить, — решительно возразил ему Ратман и дал команду тронуться.

- Да, да. Кому нужен старый бурдюк. Я стал лишним человеком на земле. Уж лучше смерть, чем такая собачья жизнь, — словно сам с собою разговаривал Умар, глядя на удаляющихся ратников. Ему было страшно оставаться совершенно одному в этой далекой и дикой степи.

И снова лесостепь пахнула в лицо ратникам запахами разнотравья. После дождя дышалось легко и свободно. Казалось, что в распахнувшемся пространстве и в немой дремоте лесных колок не может таиться ничего враждебного и страшного. В одном месте ратники пересекли реку по мелководью и снова углубились в степь. Пение птиц, звон насекомых и кузнечиков сопровождали их повсюду. Было жарко. Ратники сняли с себя боевые доспехи и убрали их в переметные сумы. Может, это и было опрометчиво, но находиться в кольчуге в такую жару было просто невыносимо.

Мантелей едет погруженный в свои мысли, небрежно обмахиваясь зеленой веточкой, сорванной с прибрежного куста. Его конь следует за другими конями, и ему не надо управлять им. Мысленно он далеко-далеко опередил своих товарищей и плутает где-то там, за синеющими далеко впереди крутолобыми холмами. Ему так и кажется, что за этими холмами прячется небольшое селение Шумерка. И что там, совсем рядом с Шумеркой, живет его желанная и ненаглядная любовь по имени Сильби. Он едет, наслаждаясь степной тишиной, бесконечным простором и легким ветерком, настоянным на степных травах. Далеко-далеко, у самого горизонта, маняще играет прозрачное марево. И бегут, и текут призрачные волны за дальний горизонт, струятся в вечность. Текут ковыли, проходит время. И так за веком век, за веком век. Тусклым серебром застилает путь. Тусклым серебром освещается дорога. Погруженный в раздумье, Мантелей и не заметил, как вдруг встали кони, как тревожно заговорили ратники, вглядываясь в зыбь ковылей. Но что это? Далеко-далеко впереди Мантелей увидел длинную цепь всадников, как бы плывущих по волнам легкого марева. Двигаясь вперед, темные фигурки всадников словно растворялись в сизой дымке и, превращаясь в бесплотные тени, пропадали из виду. Кто это? Или что это? Что все это значит? — возникли в голове вопросы. Может, это души погибших ранее воинов, не найдя успокоения в земле, продолжают скитаться по степным просторам? Мантелей оглядел своих товарищей и стал слушать, о чем они говорят.

185

-------------------------------------------

- Кто бы это ни был, надо двигаться вперед. В случае чего отобьемся. Нам не к лицу бояться, мы на своей земле, — сказал Алмуш, твердо и решительно.

- Да, да, верно. Чего мы стоим? Вперед! Вперед! — повторило сразу несколько голосов. Как ни осторожен был Ратман, но решительность и отвага ратников взбодрили его. «Эх! Больше бы таких воинов, и никакой враг не был бы нам страшен», — с сожаленьем подумал он и дал команду тронуться. Эти далекие всадники внесли новую тревогу в сердце Мантелея. «А что, если это вражеские всадники, и они вперед нас доберутся до Шумер- ки. Что же тогда будет с Сильби?». Об этом он боялся даже думать. Про своих родителей и про родных Мантелей не думал. Почему-то все его мысли вертелись только вокруг Сильби и ее судьбы. Он постарался отвлечься хоть на некоторое время от этих назойливых мыслей и подумать о чем-то другом. Но напрасно. Снова и снова он мысленно возвращался к ней и только к ней, к своей возлюбленной.

Уже ближе к вечеру ратники достигли подножий крутолобых холмов. И сразу же попали в поле, сплошь усеянное белыми костями павших воинов и коней. Особенно много костей белело вдоль маленькой речушки, тянувшейся на Запад мимо крутых холмов. Пустынные и голые берега ее, покрытые мелким гравием и щебенкой, а также луг, тянувшийся вдоль речушки, представляли собою нерадостную картину. То тут, то там, словно округлые булыжники блестя на солнышке, наполовину занесенные песком и гравием, торчали из невысокой травы людские черепа. Кое-где виднелись обломки разбитых телег и ржавеющее от времени брошенное оружие. Когда, в какие времена произошла здесь битва, никто не знал. Останки чьих воинов белели среди трав, никто не ведал. Мантелею вмиг представилось, как с крутолобых холмов быстро скатилась большая масса воинов и с ходу врезалась в общую рубку. Как кипели здесь смертельные страсти и как погибали здесь воины, ни в чем не желая уступить друг другу. Потом победители ушли. А побежденные и погибшие остались здесь навсегда, примирившись и успокоившись. И хоронить их было уже некому. «Не такая ли участь ждет и нас?» — возникла в голове у Мантелея очередная мысль. Да не только у него, наверное, возникла она. Постояв на поле скорби и печали некоторое время, ратники покинули его. По более отлогому оврагу поднявшись на холм, ратники, словно прощаясь навеки, бросили последний взор на поле брани и поехали дальше вслед уходящему солнцу. Насту-

186

-------------------------------------------

пившая ночь застала их уже на довольно приличном расстоянии от поля брани. Но гнетущее чувство от увиденного места сражения все не оставляло Мантелея. И теперь, лежа под теплым чапа- ном, стоило только закрыть глаза, ему мнилось, что он явственно слышит шум битвы. Слышит дикое ржанье раненых коней, яростные крики и вопли сражающихся воинов. Мнилось, что павшие воины встают и идут вслед за ними, блестя под луною страшным оскалом зубов и распуская по ветру лохмотья истлевшей одежды. Идут, страшные в своей немоте и неумолимости, навевая суеверный ужас в сердца живых. Тогда Мантелей открывал глаза, и страшное видение исчезало. «Это у меня, видимо, от усталости. Причудится же такое, — подумал он и, откинув чапан, решительно встал. — Пойду к дозорным, посижу с ними. Видать, все равно не уснуть», — подумал он снова и шагнул в темень, под кроны раскидистых дерев. Но не только ему не спалось в эту ночь. Не спали и другие ратники, кроме Хасана и Буранбая. Сотник тоже не спал. Они сидели под кроной крайнего дерева и о чем-то вполголоса беседовали. Как всегда, больше всех говорил и балагурил Алмуш. «И откуда у него берется столько слов? И откуда он знает столько баек? Ведь он иногда соврет и дорого не спросит. А все-таки его приятно слушать», — подумал о нем Мантелей. Яркая луна то пряталась за легкие облака, то снова показывалась на небосводе, щедро осыпая мир своим серебром. Лица ратников то светлели, то гасли, в зависимости от того, пряталась или показывалась луна на небосклоне. Тут Ахчура обратился к Ратману и попросил его рассказать о старине. О том, как жили наши предки много-много лет назад. Ратман сначала отнекивался. Говорил, что он не умеет так гладко рассказывать, как Алмуш. Но потом все-таки согласился. Тем более, что делать больше было нечего.

- Ну, так слушайте, если хотите, особенно молодые, — начал рассказывать он. — Может быть, и вы когда-нибудь, расскажете об этом своим детям, а они своим.

В тишине ночи его голос звучал проникновенно и завораживающе. Все ратники слушали его рассказ как сказку, затаив дыхание и не перебивая ни одним вопросом или словом.

- Наш народ — это народ с очень трудной судьбой. Много гонений и разорений перенес он когда-то, пока наши предки не переселились на великие реки Атал и Чулман. И только здесь наш народ обрел более или менее спокойную жизнь, построил новое государство и создал новое войско для защиты своих рубежей,

- начал рассказывать Ратман. — Вот и мы являемся маленькой

187

-------------------------------------------

частью этого войска и несём повинности по защите наших южных земель. Старинные предания говорят, что когда-то давным-давно наш народ проживал где-то далеко-далеко на юге, где никогда не бывает зимы и где водятся верблюды и львы. Где живет сказочно красивая птица турткаш. И где с высоких гор берут начало и бегут далеко-далеко на юг, сквозь красные пески, две реки — Тигр и Пуранан. Потом на эти земли беспрерывно начали нападать семиты. И не выдержав звериных расправ многочисленных врагов, наши предки вынуждены были уйти из этих мест. Недаром наши люди зовут семитов словом «ют», что значит «чужой». Пройдя огромные расстояния в течение многих веков, наконец-то наши предки достигли земель, расположенных между двумя морями. Оттуда они расселились на огромной территории и стали жить да поживать. Потом наш патша Атилла объединил многие племена и повел их на Запад, завоевывать новые земли. Многих царей побил он. Много земель покорил. Но, как известно, всему бывает конец. Сыновья Атиллы не поладили между собою. В силу разных причин распалось гуннское царство. Булгары-сувары снова вынуждены были покинуть земли, расположенные между двумя морями, и поселились здесь, на реках Атал, Чулман и Шуратал. Но там, где раньше проживали наши предки, остались горы и реки, холмы и равнины, города и крепости с булгаро-суварскими названиями. Помните об этом. Помните и рассказывайте своим детям и близким. Особенно в такое неспокойное и трудное время. Знание о своих корнях и предках, о далеких и славных временах в жизни булгар поможет вам выстоять против любого врага. Научитесь стойко переносить все тяготы жизни. Научитесь жить. Помните своих богов. Помните, что наш народ никогда не жил без Бога. Помните, что наш Тора — это сильнейший из богов! И никогда не будьте нищими духом. Только тогда можно победить врага. И только так мы можем обеспечить себе более или менее сносную жизнь. Я все сказал.

И Ратман замолчал. Молчали и ратники. Услышанное только что сильно взволновало их. Некоторые ратники и раньше слышали эту историю от старых людей. А другие, особенно молодые, слышали об этом впервые.

- Дядя Ратман, — снова обратился к Ратману Ахчура, — а откуда ты знаешь про все это?

- Мне об этом неоднократно рассказывал мой дед по имени Исай. А ему рассказал его дед по имени Усман. Также неоднократно рассказывал и дед Ярмулла, который проживал на зареч

188

-------------------------------------------

ной улице, рядом с карьером, откуда сельчане берут глину. Об этом же многократно рассказывали и наши жрецы-мучавары во время проведения больших молений, Великих Чюклеме, — ответил Ратман.

- Да. — протянул неопределенно Ахчура.

- Вот тебе и да, — передразнил его Шеремет.

Долго сидели еще ратники и разговаривали в темноте. Опять говорили о войне, о приключениях, о болезнях и об урожае, да и вообще о жизни. И уже за глубокую полночь улеглись наговорившиеся ратники спать. Перед тем, как улечься спать, Ратман долго стоял в одиночестве и, как дикий зверь, напряженно слушал ночь. Ни шелеста, ни звука, ни малейшего шороха не слышно в темноте. И даже кони, видимо, задремали — не хрумкают и не переступают с ноги на ногу. Абсолютная тишина висит над миром. И только неверный свет луны временами то освещает землю, то снова гаснет, когда луна прячется за очередной набежавшей тучей. Ратман поскреб в затылке, вздохнул, еще раз взглянул на луну, наклонив свою голову на бок, и шагнул в темноту. «Пойду, проведаю дозорных, а потом со спокойной душою лягу спать», — подумал он и направился к дозорным, которые находились насколько в стороне от основной группы отряда.

- Ребята, вы где? — вполголоса спросил он, войдя под сень раскидистых деревьев.

- Мы здесь, — ответил ему голос Малая, и тут же Ратман услышал, как с легким звоном скользнула в ножны его сабля.

- Молодцы, что не спите, — похвалил он ребят. Побыв с дозорными некоторое время, Ратман отправился спать. «Завтра снова предстоит нелегкий путь», — подумал он, укладываясь рядом с отдыхающими ратниками.

Рослый, коренастый и крепкий телом князь Ылтанпик представлял собою воплощение силы и воли. Его командный голос, не терпящий возражений, его прямой и орлиный взгляд, как бы сверлящий и заглядывающий в самую душу, вселяли в воинов уверенность в победе. В то же время этот же голос и этот же взгляд князя нагоняли на воинов и некоторую долю трепетного страха. Все знали, как бывает решителен и крут он, когда дело принимает серьезный оборот. Все знали о его непримиримом столкновении с бывшим царем Волжской Булгарии Бураджем. Но в то же время чем-то необъяснимо притягательным веяло от князя. Воины с го

189

-------------------------------------------

товностью рады были служить ему. «Ылтанпик наш славный пат- ша. Надежный защитник наших земель и наших семей. Вместе с ним мы готовы победить любого врага. Вместе с ним мы готовы погибнуть, если того потребует жизнь», — говорили воины.

Ылтанпик расположил пеших воинов на плоской и ровной вершине длинного увала. Увал уступом понижался в южную сторону и постепенно переходил в слабоволнистую равнину, сплошь поросшую разнотравьем. Склон увала изрезан многочисленными балками и неглубокими овражками, верховья которых заросли березовыми и осиновыми лесочками. Кое-где виднелись и дубовые лесочки. Объединяя устья балок и оврагов, внизу протекала небольшая речушка. Берега речушки сплошь заросли ежевикой и кустарниковой ивой. Из-под крутых и живописных обрывов били светлые ключи, образуя кое-где мелководные озера, заросшие по берегам кочкарными болотными травами.

Ылтанпик стоял над крутизной и думал свои думы. Сзади огромным овальным кругом расположилась тележная крепость, которая двумя своими концами упиралась в обрывистый южный склон. Казаки и пешие вои изнывали от безделья, так как уже три дня прошло с тех пор, как они остановились здесь. Конная разведка ежедневно докладывала князю о том, что монголо- татары стоят на реке Хамаш Самар и почему-то не двигаются дальше. «Татары, может быть, ждут подмоги или ждут, когда подтянутся обозы», — думал Ылтанпик, глядя с высоты в зыбкую от марева глубь степей. Его тоже тяготило это вынужденное безделье. Двинуться далее он из-за осторожности не решился, так как знал, что у татар конница подвижная, и в случае нападения он с пехотой не успеет занять выгодную позицию. «А выгодная позиция — это уже половина победы, — решил он. — Нет. Так от тоски и безделья можно совсем свихнуться. Надо что-то делать», — подумал князь.

- Паян сунара каяп. А ты останешься вместо меня. В случае чего немедленно пришлешь гонца. Я совсем рядом, — объявил он Батбаю. И вот в сопровождении верных ратников движется по территории тележной крепости. Упругие кусты ковылей шуршат и гнутся под ногами. Все воины встают и, сняв головные уборы, в легком полупоклоне приветствуют князя. Идя по проходу, оставленному между телегами, он отмечает правильность временного сооружения. Телеги расставлены в три ряда и в шахматном порядке перекрывают промежутки между телегами переднего ряда. Так что в случае нападения на пехотинцев

190

-------------------------------------------

с тыльной стороны конникам врага нелегко будет преодолеть трехрядный круг, составленный из телег. Кибитки, сплетенные из гибких ивовых прутьев и установленные на телегах, служат хорошей защитой от стрел. К князю подводят коня, и он, словно молодой, легко взлетает в седло.

Охота прошла удачно. Поймали несколько косуль и степных индеек. Время на охоте пролетело незаметно. И вот еще один длительный летний день был на исходе. И снова сидит Ыл- танпик над крутизной и обозревает дали. Рядом с ним пристроился Батбай. Так же сидят кругом несколько тюре и несколько тысяцких. Они ведут неторопливую обстоятельную беседу. «Нечто вроде военного совета собралось», — думает князь, прислушиваясь к тому, о чем беседуют его военачальники.

- Как ты думаешь, можно ли нам надеяться на наемных кыпчакских воинов? — обращается князь к воеводе.

- Кто знает. Так-то воины они не плохие, — отвечает Батбай.

- А на чура-воинов? — снова спрашивает Ылтанпик. — Ну, эти будут биться насмерть. Они знают, за что получают жалованье, — уверенно отвечает воевода.

«Это хорошо. А за своих казаков я спокоен», — думает князь. Тут разговор переходит на бывшего царя Бураджа. Все военачальники осуждают его действия.

- Пустопорожние словеса, угрозы и обещания бывшего царя надоели народу. Народ не подчинится Бураджу, потому что он несправедлив! — говорит один из тюре по имени Икрам.

- Бездарный Бурадж всегда норовит смыть свой позор чужой кровью, — поддерживает его тысяцкий по имени Партас.

- Да. Позор длиннее жизни. Могила зарастет травой, а его дурная слава не забудется, — соглашается с ним князь. В лагере готовят ужин, и дым от костров временами накрывает говорящих. Воины торопятся приготовить ужин засветло, так как ночью жечь костры строго запрещено. До поздних сумерек беседует князь со своими военачальниками. До поздних сумерек отводит он душу в разговорах. И вот тысячи звезд загорелись на небе. Тысячи взглядов устремились к ним. А на грешной земле погасли все огоньки. Густая темнота накрыла округу. И лишь только сторожкие кони слушают ночь, прядя в темноте чуткими ушами. И не дремлет бдительная стража, охраняя покой великого князя.

Ылтанпик лежит на войлочной кошме и вспоминает свою семью, которая осталась в городе Сувар. Из всех членов семьи ему более всего жаль дочь Ылтансюсь. «Ах, Сарпиге, ах, Ыл-

191

-------------------------------------------

тансюсь, нелегкая тебе досталась доля», — думает он о ней. Ведь защиту города он поручил именно ей, своей ненаглядной дочери. Взвалил на ее хрупкие плечи такую ответственность, такой груз забот. И хотя рядом с ней находится опытный воевода, но все равно забот ей хватает. Ылтанпик верил своей дочери как самому себе. Верил и доверял. «Ничего. Она царских кровей. Она справится. Ей не занимать властности и решительности. К тому же она и умом не обделена. А в случае чего опытный воевода и подскажет, и поддержит», — думает князь. Он вздыхает, до самого подбородка натягивает на себя теплый чапан и снова углубляется в свои мысли. Снова приходит на ум проклятый Бурадж. «Не уймется никак старый волк. Так и рыщет вокруг, стараясь укусить больнее. По людским трупам рвется к власти. Не боится ни греха, ни Бога. Многочисленные источники говорят, что он снюхался с татарами», — думает с неприязнью о нем князь. Тут его мысли переходят на монголов. Он вспоминает многочисленные рассказы китайских купцов о них. Вспоминает, как устроено татарское войско и какими приемами они пользуются, когда ведут боевые действия. Начинает перебирать в уме земли, которые успели захватить татары. «Неужели у них в действительности такое сильное и непобедимое войско? Может, преувеличивают купцы? Ведь били же мы их раньше, и не раз. Особенно памятна победа под городом Сувар в августе 1223 года, — думает Ылтанпик. — Эх! Если бы не постоянные войны с Русью и со Степью. Если бы не эти изматывающие силы и душу внутренние раздоры. Если бы не шатание в религиозных убеждениях. Кто бы мог быть сильнее нас»,

- думает он и тяжело вздыхает. Ему вспоминается китайский купец и лекарь, который однажды вылечил его, такого тяжелобольного. Он старается припомнить его имя и никак не может. «Как же звали его? Имя то было такое мудреное и труднопроизносимое», — мучительно старается вспомнить князь. Тогда случилось, что у него отнялись обе ноги. Сильно болела поясница, и боль опускалась к ногам, до самых пяток. Ылтанпик передвигался с трудом, держась обеими руками за спинку стула. И никто не мог помочь ему. Тогда-то и пригласили его, китайского купца и лекаря. Прямо с базара и привели к князю. Тут Ылтанпику вспомнились царские бани, называемые «Голубая баня». Вот там-то, в этой самой бане и вылечил его китайский знахарь. В разомлевшее и распаренное тело князя он втыкал какие-то иголочки, нажимал поочередно на какие-то точки на теле. И поставил-таки его на ноги. До сих пор ходит он и ни на что не жалуется. Так вот и

192

-------------------------------------------

говорил тот лекарь, что у татарских ханов есть много советников, которые советуют им, как поступать в тех или иных жизненных ситуациях. И что среди этих советников выделяется особо один по имени Елюй. «Надо же, имя советника вспомнил, а имя своего лекаря не могу вспомнить», — подумал князь. Так вот, этот самый Елюй, — говорил китайский лекарь, — отличается мудростью, и занимается чародейством. И что он запросто может превратиться в зверя или в птицу. Превратившись в птицу, он облетает многие земли, и затем советует хану, куда направить ему копыта коней. «Может, это правда, а может, и нет. Но было бы неплохо иметь такого советника. Хотя и у нас самих на каждом шагу то юмозь, то знахарь, то толкователь снов», — подумал Ылтанпик. Перед его мысленным взором откуда-то из глубины памяти выплыл печальный образ матери. Он, такой большой и сильный мужчина, до сих пор тосковал по матери, хотя она умерла уже давно. Он до сих пор помнил ее ласковые руки, помнил ее голос и ее песни. Князь пожалел, что не взял с собою в поход ее портрет, нарисованный когда-то неизвестным художником. Портрет матери всегда висел на самом видном месте в его большом и крепком кер- мене. И для Ылтанпика не было на свете дороже вещей, чем единственный портрет его матери. «Если останусь жив после битвы, обязательно закажу художникам на память несколько портретов своих близких людей», — подумал князь. Он лежал, вдыхая запахи степей, а клубок его мыслей разматывался и разматывался. «Скоро осень. Надо бы готовиться к жатве. А мы воюем, и нам некогда заниматься урожаем», — думал он. Князь скосил глаза на огромную и красную луну, величаво поднимающуюся над полем. Прислушался к ночным шорохам и прикрыл усталые веки. Снова начал всплывать перед глазами образ матери. Потом он сменился образом маленькой девочки, с которой вместе в детстве играл Ылтанпик. «Ылтанпик, Эрешпи, где вы?! Идите кушать!» — звала их мать, когда они, заигравшись вдвоем, забывали обо всем. Их так и звали жених и невеста. «Моя доченька, моя будущая сношенька», — говорила мать, любя и лаская Эрешпи. Но жизнь распорядилась иначе. Не суждено было им быть вместе. Еще подростком Эрешпи тяжело заболела и умерла. А Ылтанпик вырос и соединил свою судьбу с другой женщиной. Почему-то теперь в далекой степи вспомнилась та, с которой он провел детские годы и про которую почти и думать-то забыл. Словно быстрый сполох в ночи мелькнула мысль о смерти, о прожитой жизни и еще о чем-то, очень личном. Вспомнилось, как он впервые узнал о

193

-------------------------------------------

рождении сына. Ылтанпик находился тогда со своими людьми на охоте. Остановились на отдых на одном холме, откуда далеко просматривались окрестности. «Смотри великий князь, скачет кто-то», — сообщил ему один из ратников. Ылтанпик оглянулся и увидел всадника, во весь опор мчавшегося к ним. «Уж не случилось ли что?» — екнуло тогда сердце у князя. «Сын! Сын!»

- кричал всадник, подлетая к ним. Это был гонец с радостной вестью. Подлетев к князю, гонец сразу же бросился на колени. «Позволь, позволь великий князь поздравить тебя с рождением наследника!» — выкрикнул он запальчиво и радостно. Ылтанпик стоял и не верил своим ушам. Тут все, кто находился вместе с ним на охоте, начали поздравлять князя с великой радостью. Ылтанпик на радостях подарил своего коня гонцу, который сообщил ему такую долгожданную весть. Три дня гуляли и веселились жители городов Биляра и Сувара, разделяя радость вместе с князем. «Неужели все это было? Неужели все это происходило со мною?» — думал теперь князь, мысленно оглядываясь в давно прошедшее время. Ему казалось, что все это произошло с кем-то другим, кого он хорошо знал. Князь открыл глаза и своим взглядом пробежал по темному куполу неба. Диск луны заметно уменьшился, и из кроваво-красного стал светлым, как начищенная серебреная монета. Светлой каймой блестели края маленького облачка, плывущего рядом с луной. Далекие звезды перемаргивались между собою, сверкая лучистыми ресничками. Где-то далеко призывно заржали кони, и снова тишина воцарилась вокруг. Князь закрыл тяжелые веки, и вскоре уже спал, забыв обо всем на свете.

С раннего утра маленький отряд Ратмана снова продолжил путь. Отдохнувшие кони шли ходко, и ратники все далее и далее углублялись в лесостепь, оставляя позади себя леса и лесочки, поля и речушки. Ориентировались больше по солнцу, держа направление на северо-запад. И уже под вечер, поднявшись на очередной увал, они издали увидели маленькую деревушку, расположенную на берегу маленькой степной речушки. «Уж не Шу- мерка ли это?» — мелькнуло в голове у Мантелея. Он пристально стал вглядываться в окружающие деревушку окрестности, и сердце его забилось тревожно и учащенно. Места показались ему знакомыми. По мере приближения к деревушке он окончательно убедился, что это действительно деревня Шумерка. Радостью от

194

-------------------------------------------

предстоящей встречи наполнилось его сердце. Он с удовольствием узнавал знакомые холмы и перелески. Как на близких знакомых смотрел на растущие по берегам речушки старые ветлы, под которыми прятались людские жилища. С трепетом в сердце он посмотрел на Киреметище и в душе с жаром начал благодарить Бога за то, что он направил его именно мимо этой деревни. Нетерпение так и подмывало его поскакать сломя голову к Сильби, чей дом уже показался чуть в стороне от Шумерки. Но он через силу сдерживал себя, боясь насмешек друзей. Его конь так и шел под ним, приплясывая и грызя удила, как бы чувствуя нетерпение хозяина. Мантелей подъехал к Ратману и, двигаясь рядом с ним, в двух словах объяснил ему положение вещей.

- Так чего же ты молчал! Давай галопом промчимся через деревушку и на крыльях ветра долетим до твоей знакомой! — весело крикнул Ратман. Молодо и озорно сверкнули его глаза. Он был рад предоставить молодому ратнику такое удовольствие. Другие ратники тоже загудели весело и одобрительно, узнав о цели и сути предстоящего удовольствия.

- Чур! Только никому не сметь обогнать Мантелея! — предупредил всех Ратман громким голосом. И вот словно степной вихрь, внезапно возникающий в знойную погоду, ратники сорвались с места в карьер и бешеным галопом понеслись к деревушке. Как ураган пронеслись они по улице. С удивлением смотрели им вслед жители деревушки, вышедшие встречать на улицу скотину со стада.

Сильби с коромыслом через плечо только было собралась идти за водою, когда увидела всадников, быстро приближающихся к ее дому. «Мантелей!» — мелькнуло мгновенно в ее голове, и коромысло само сползло с ее внезапно опустившихся плеч. И действительно, через миг в переднем всаднике она узнала его и на мгновенье онемела. Потом сломя голову она бросилась в сени и замерла в темном закутке, боясь вздохнуть и испугать видение. Это он. Это он, — стучало в голове. «Господи! Да я же не одета, как полагается», — сверкнула мысль, и она бросилась в комнату. И в тот же миг услышала, как открываются двери сеней. Луч света прорезал темень сеней и, ослепительно сверкнув, обрисовал в проеме дверей темную фигуру. И до боли знакомый и родной голос произнес ее имя: «Сильби». Она так и села на пороге, обессиленная и онемевшая. Время остановилось. Замерло все. И только удары крови раздаются в ушах. Медленно приближается к ней знакомая фигура и так же медленно берет

195

-------------------------------------------

ее за руки. Они выходят на свет. И только тут привычный мир с оглушительным звоном возвращается в свое русло. Она видит его. Держится за его руку. А он смотрит на нее. Смотрит и не насмотрится. «Салам Сарпиге», — произносят его губы. «Салам, долгожданный», — отвечают ее губы. И тут окружают их друзья Мантелея. Они поздравляют их со встречей. Желают всех земных благ и любви. Мантелей и Сильби убегают от них за ограду двора. Пристроившись на бревнах, лежащих вдоль ограды, они говорят и говорят, и не могут наговориться. Так много накопилось у них что сказать друг другу за годы разлуки. Им никто не мешает. И до самых поздних сумерек сидят они вдвоем на бревнах и воркуют, словно голуби. Вспомнив о дедушке, Сильби спохватывается и торопится домой. Мантелей держит ее за руки и не хочет отпускать. Тогда Сильби рассказывает ему о больном, и они уже вдвоем направляются к деду. Опьянев от радости встречи с любимой, Мантелей совсем забыл о знахаре, когда-то вылечившем его. В темноте комнаты ничего не видно. Только слышно, как кто-то тяжело и часто дышит.

- Доченька, кто с тобой? — услышал Мантелей слабый голос из темноты.

- У нас гости, дедушка, — ответила Сильби и наклонилась над стариком.

- Кто? — протяжно и слабо спросил опять больной.

- У меня большая радость, дедушка. Это он, Мантелей. Помнишь, ты его вылечил когда-то, — негромко, но горячо выговорила Сильби.

- Кто, Мантелей? — снова переспросил старик.

- Да, дедушка, да, — ответила она опять.

- Это ты его ждала все время?

- Да, дедушка.

Все это время Мантелей стоял молча, и вслушивался в их диалог.

- Я хочу его видеть. Зажги, доченька, светильник, — слабым голосом попросил старик. Вскоре на столе неярко замерцал маленький язычок огонька.

- Аван-и, мучи? — вымолвил Мантелей и наклонился к старику. Старик долго молчал, видимо, собираясь с силами, и потом тихонько вымолвил:

- Это ты, сынок? — и протянул в его сторону свою высохшую руку. Мантелей бережно взял его руку в свои ладони и осторожно прижал к своей груди.

196

-------------------------------------------

- Я, дедушка, я, — ответил он и так же бережно опустил руку старика. Ему было невыразимо жаль старика. Вот эта рука, когда-то такая сильная и вылечившая его, теперь как плеть беспомощно лежала на груди старика. Старик, видимо, хотел еще что-то сказать Мантелею. Но только сиплое дыхание и булькающие хрипы вырывались из его немощной груди. Видимо, от усилия и внутреннего напряжения гримаса исказила его старческое лицо. Но вскоре старик успокоился и задышал ровно и без хрипов. Постояв еще некоторое время над стариком, Мантелей и Сильби вышли во двор. Ратники расположились во дворе и спокойно отдыхали. Пока Мантелей и Сильби были заняты собою, они успели съездить обратно в Шумерку и предупредить жителей об опасности нашествия. Успели сварить ужин и поужинать. Хотя уже наступила ночь, со стороны деревушки был слышен шум мужских голосов. По всему видать, жители деревушки готовились покинуть родные места. Тут все услышали дробный стук копыт, и через некоторое время несколько всадников остановились около ратников. Всадники спешились, и один из них басовитым голосом выговорил в темноте: «Земляки, мы приехали поговорить и посоветоваться с вами. Если можете, уделите нам некоторое время». Ратники пригласили их к очагу, устроенному в дальнем углу двора. Под котлом еще краснели угли, не успевшие погаснуть. Все уселись вокруг кошмы, и один из прискакавших, видимо, старший, тем же голосом вымолвил:

- Арсем, вы всполошили всю деревню. Люди мечутся, и никто толком не знает, что делать и что предпринять. Мы земледельцы, но если нужно, мы и с оружием можем постоять за себя. Тем более это нам не впервые. Но у нас есть жены. Есть дети и старые люди. Как с ними поступить, как нам быть? Подскажите, пожалуйста.

Ратники все молчали. Ждали, что скажет сотник. И Ратман твердым и спокойным голосом сказал:

- Встречать врагов — дело воинов. Вы сами сказали, что вам не впервые браться за оружие. Действуйте так, как и действовали раньше. Мужчинам придется воевать. А женщин, стариков и детей укройте в укромных местах. Запасайтесь продовольствием и оружием. Война будет долгой и истребительной. И у нас нет другого выбора, как воевать.

Тут Ратман рассказал приезжим о погибшем булгарском городке. О тех ужасах и погромах, которые творят монголо-татары.

- Уходите немедленно. Не ждите утра. Утром может быть

197

-------------------------------------------

уже поздно. Мы ненамного оторвались от татар, если только оторвались, — добавил Ратман и замолчал. Молчали и другие.

- Как тебя зовут, атаман? — обратился к Ратману все тот же голос.

- Меня зовут Ратман, — с достоинством ответил сотник.

- А меня зовут Сирах, и мы благодарим вас от имени всей нашей общины. Пусть Господь не оставит вас своей милостью, и пусть ваш путь будет гладким и удачным. Мы будем молиться за вас. Завтра же с утра пойдем на Киреметище и принесем в жертву быка от имени всей нашей общины.

- Я же сказал, что утром уже может быть поздно,- еще раз напомнил Ратман. Тут гости справились о здоровье старика- знахаря.

- Плох, совсем плох. Не сегодня, так завтра умрет, наверное,

- ответила Сильби, присутствовавшая тут же. Приезжие выразили сожаление по поводу болезни старика и собрались уехать.

- Господь с вами. Уезжайте немедленно. Слышите, немедленно! — напутствовал их Ратман. И вскоре затих вдали дробный цокот копыт. Но еще долго были слышны со стороны деревушки тревожные крики, мычанье коров и лай взъярившихся собак.

Мантелей и Сильби сидели на бревнах, прижавшись друг к другу, и молчали. Кажется, они уже обо всем переговорили, и теперь сидели умиротворенные и слушали ночь. Сильби вдыхала ночные запахи вместе с запахами мужского тела и не верила своему счастью. Совсем недавно она была одна-одинешенька и жила лишь ожиданием своего счастья. А теперь вот он сильный и надежный рядом с ней, но сердце отказывается верить в это. Или это горечь будущих потерь уже так действует на нее? Но, несмотря на всю тревогу, навсегда поселившуюся в ее сердце, она счастлива. И поэтому и сверчки поют сегодня особенно чарующе, и луна светит ярче и мягче, и звезды крупнее, и ближе. И озорнее, чем обычно, перемаргиваются между собою. Время от времени она встает, бежит проведать старика, и возвращается обратно к своему Ман- телею. Что поделаешь. Жизнь берет свое. Живым надо жить. Ратники все спали. Их сон охраняли Мантелей и Сильби, которые до самого рассвета так и не сомкнули глаз. Когда Сильби в очередной раз посетила старика, ее напугала неподвижность его глаз и безвольно откинутая рука. Казалось, что старик уже был далеко и своим взглядом видел то место, куда ему предстояло скоро отправиться. Но синяя жилка на его худой шее все еще пульсировала, и жизнь еще цеплялась за невидимую тонкую ниточку.

198

-------------------------------------------

- Дедушка, ты чего, — легонько растормошила его Сильби. Дед словно издалека, из самой глубины небытия, посмотрел на нее, и взгляд его стал вполне осмысленным. — Тебе подать чего?

- Нет. Ничего не надо. Мне уже ничего не надо, — с трудом растягивая слова, ответил дед. Он помолчал некоторое время и уже четко и ясно произнес, как будто для этих слов берег последние силы. — Ухожу я, дочка. Уже совсем не чую ни рук, ни ног. Позови его. Я хочу посмотреть на него.

- Кого его?

- Твоего суженого, Мантелея.

Сильби бросилась во двор за Мантелем. Они забежали и упали на колени перед стариком. Сильби не смогла сдержать слез, и они катились и катились по ее побледневшим щекам.

- Не плачь. Не плачь, доченька. Пока я еще соображаю, примите от меня благословение, — с трудом, захлебываясь, выговорил старик.

- Ты... ты желаешь жениться на ней?

- Да, дедушка, да. Я всю оставшуюся жизнь хочу связать с нею, и только с нею, — с жаром ответил Мантелей.

- Ну тогда. тогда примите от меня благословение. Пехиль сире ачамсем, пехиль. Господь соединил ваши сердца. Будьте счастливы. Ты сынок, не обижай ее. Я знаю, как она ждала тебя. Все мое добро ваше. Она знает, где что. — с трудом выговорил старик. Он как-то странно посмотрел на внучку и, растягивая слова, продолжил: — А ты продолжай лечить людей. Это самая большая радость в жизни. Помните, что мне. мне. — и старик словно захлебнулся. Рот его широко раскрылся, словно он старался откусить воздух.

- Слава Богу, что дождался утра, — из последних усилий прошептал он и, шумно вздохнув, вытянувшись, замер навеки. Это были его последние слова.

Сильби, закрыв лицо передником, безутешно зарыдала. Через некоторое время Мантелей и Сильби вышли к ратникам. Те готовили коней в путь. Теперь дорога от Шумерки была знакома ратникам и они к исходу дня надеялись добраться до дома. Сильби объявила воинам о кончине ее дедушки. Ратники не ожидали таких вестей и в первое время словно опешили. Потом они всей гурьбой зашли в дом и, прощаясь со стариком, молча постояли у постели усопшего. Каждый из них, хоть и не был им раньше знаком знахарь, попросил у старика прощения. Потом

199

-------------------------------------------

поклонились ему в пояс и вышли. И лишь только Ратман дольше других задержался у постели усопшего.

- Пускай земля будет тебе пухом. Мы тебя будем помнить, а ты не вспоминай нас. Уйди от нас как чистая вода и покойся с миром. Не пугай нас. Не вреди нам, — сказал он и дотронулся рукою до ноги усопшего. И только после этого вышел во двор.

Ратники гурьбою стояли около ворот и смотрели в сторону Киреметища. Над Киреметищем поднимался в небо сизый столб дыма. Ратман присоединился к ратникам и про себя подумал, что жители деревушки не послушались его совета и решили справить обряд. «А может, это и правильно. Перед таким серьезным делом надо обязательно задобрить Киреметя», — мысленно согласился он с жителями деревушки. Сильби побежала в Шумерку к родственникам с печальным известием. А Мантелей остался на время один в комнате вместе с усопшим. Он молча обвел взглядом внутренности комнаты и пришел к выводу, что со времени его отъезда здесь ничего не изменилось. Как будто он уехал только вчера, а сегодня вернулся. На том же самом месте стояла укладка. Та же самая корзина с пучками различных трав стояла на укладке. Тот же кумган свисал с потолка на веревочке. Так же аккуратно был расставлен на полках глиняная и деревянная посуда. И та же чаша изумительной красоты одиноко красовалась на столе. В углу также стоял кожаный мешок, и из-за мешка торчало заржавленное копье. И уздечка, и саламат висели на том же самом месте. И только запах, этот специфический запах долгого присутствия больного человека в закрытом пространстве чувствовался сейчас. Раньше, помнил Мантелей, этого запаха в комнате не было. Через некоторое время прибежала Сильби и захлопотала по дому. Поставили греть воду, чтобы обмыть тело покойного. Между делом она сообщила Мантелею о том, что в деревне многие дома уже пустуют, так как люди покинули их. Многие собрались на Киреме- тище и собираются совершить обряд. Хотят задобрить Киреметя. Мантелей слушал ее и думал, как ему поступить. Он вышел к ратникам и подошел к Ратману.

- Дядя Ратман, подскажи, пожалуйста, как мне поступить, что делать в этой ситуации? Я знаю, что вы не можете больше задерживаться здесь. И в то же время я не могу оставить ее одну. Да и дедушку надо бы похоронить по-человечески. Дорога домой отсюда мне знакома. Может, я останусь, справлюсь с делами и догоню вас потом, — единым духом выпалили он.

- Да, дела, — неопределенно протянул Ратман. — Не знаю,

200

-------------------------------------------

что и делать. Но оставаться здесь действительно нельзя. Сам знаешь, татары могут появиться в любой миг.

И не успел он все это выговорить, как со стороны Шумерки и Киреметища послышались дикие крики. Ратники вмиг увидели группу всадников, человек примерно в сто, которые, поднимая густую пыль, во весь опор мчались к Киреметищу. Было видно, как над головами всадников, играя бликами в лучах восходящего солнца, сверкают сабли.

- По коням! — крикнул Ратман и вмиг оказался в седле. Другие ратники тоже в единый миг взлетели в седло и поскакали вслед атаману в сторону Киреметища. И только Мантелей замешкался на миг. Он забежал домой и прямо с порога крикнул:

- Сильби, татары! Собирайся быстрей, оседлай коня! Я скоро обернусь! Будь наготове!

С этими словами он выскочил из дома и бешеным галопом поскакал вслед за товарищами. На скаку он заметил, как над Шумеркой поднимается черный дым. Дикие крики людей резали слух. Сердце его колотилось, словно оно хотело разорвать его грудь. От нетерпения и желания быстрее схлестнуться с врагами дрожь волнами пробегала по телу. Он летел, угрожающе выставив вперед свое копье, и ему казалось, что не было в мире силы, способной остановить его. Так велико было его желание сразиться с врагами. Нависшая опасность, угрожающая его любимой, казалось, удесятерила его силы. К тому времени, когда он доскакал до Киреметища, битва кипела уже вовсю. Сельчане активно оборонялись из-за ограды Киреметища. Вилами, рогатинами и чукмарами они били врагов и не пускали их за ограду своего святилища. Стрелы летели с обеих сторон. Убитых и раненых уже было много. Все окрестности холма были усеяны трупами. Соратники Мантелея бились за оградою Киреметища и теснили татар с холма. Мантелей с ходу врубился в общую рубку и сразу же проткнул копьем одного ордынца. Копье так и осталось торчать в теле врага, так как вытаскивать его, не было времени. Он схватил саблю и обрушил удар на первую же подвернувшуюся под руку голову врага. И понеслось. Озверев от ярости, он размахивал саблей направо и налево, словно вырубая коридор в гуще врагов. Дикие вопли и душераздирающие крики словно подхлестывали его, и он еще с большим ожесточением крушил врагов. Защитный шлем слетел с его головы, и он так и бился простоволосый. Сколько времени продолжался бой, никто не помнил. Но враги не выдержали напора булгар. Оставшиеся в живых неприятели

201

-------------------------------------------

повернули коней и быстро скатились с холма. Ратники Ратмана и другие жители Шумерки преследовали их до тех пор, пока они не скрылись за чертою ближайших холмов. Деревня горела. Высохшая на солнышке солома и камыши, которыми были покрыты крыши домов, вспыхивали моментально и через миг превращались в огромные факелы. Едкий дым огромным столбом поднимался в небо. Жители села, оставшиеся в живых и в короткий миг потерявшие все, угрюмо брели в сторону Киреметища. Там, на местном святилище, остались лежать многие жители из деревушки. Там лежали их близкие и родные люди.

К Ратману подошел один из местных старейшин, седобородый и высокий старик. Слезящимися, но ясными глазами он прямо смотрел в лицо Ратмана и дрожащим голосом выговорил:

- Благодарим тебя и твоих воинов, атаман. Мы видели, как вы врубились в гущу врагов. Если бы не вы, да, если бы не вы, то враги уже убили бы нас. Благодаря вам мы еще живы.

Но Ратману было не до благодарностей. Он считал своих оставшихся в живых воинов. Торопливым взглядом искал среди павших людей знакомые фигуры. Первым среди погибших обнаружили Шеремета. Он лежал придавленный конем и не подавал признаков жизни. Видимо, павший конь придавил его ногу, и он не смог сразу выбраться из-под животного. В этот момент и настиг, наверное, его вражий удар. Вторым обнаружили Котрака. Его конь стоял рядом с его телом и передней ногой копал землю, словно стараясь разбудить навек уснувшего хозяина. Третьим обнаружили Хасана. Он так и лежал на земле, прикрывая грудь своим щитом. Не спас его металлический щит от вражьего удара. От одного павшего к другому переходили ратники Ратмана и искали среди убитых своих товарищей. Обнаружили раненого Малая, который сидел на земле рядом с оградой Киреметища. Верный конь не покинул его и пасся рядом с ним. Не могли найти только Буранбая. Но через некоторое время обнаружили и его тело. Бу- ранбай лежал в овраге, проходящем под холмом. Видимо, в горячности боя он скатился с холма — тут и настигла его вражья рука. Длинная стрела попала ему в шею, да так и осталась торчать в ней. Но четыре вражьих трупа, лежащих рядом с ним, красноречивее всего говорили о том, как он сражался. Легкие ранения получили и Самар, и Кашан. Ратники перетащили своих погибших товарищей за ограду Киреметища и положили их рядом с забором. Надо было уходить. Хоронить погибших ратников не было времени. Ратман попросил деревенского старца позаботиться об усопших.

202

-------------------------------------------

Тот заверил, что всех погибших предадут земле, как и полагается по булгарскому обычаю. После этого оставшиеся в живых ратники, прихватив коней погибших товарищей, тронулись в сторону дома старика знахаря. Малай держался молодцом и самостоятельно ехал на своем коне.

- Ну, ты и дерешься! Я видел, как ты крушил врагов, — сказал Ратман Мантелею, когда их кони поравнялись и пошли рядом.

- Захочешь в туалет, штаны снимешь! — резко и зло ответил

тот.

«Ну, ты парень даешь! Далеко ты пойдешь, если не погибнешь. Злости для будущих сражений ты уже набрался», — подумал Ратман, и до самого дома старика знахаря они ехали молча.

Сильби встретила их стоя у ворот своего дома. Ее скорбный и тревожный взгляд перебегал по лицам ратников. Но, несмотря на всю трагичность создавшегося положения, на короткий миг озарились радостью ее глаза, когда среди всадников она увидела своего возлюбленного. Злые и еще не остывшие после жаркого боя ратники спешились и начали приводить себя в порядок. Их руки и одежда были испачканы кровью. Ратники бережно сняли раненого Малая с седла и посадили его на землю, прислонив спиною к забору.

- Ты готова ехать с нами? — спросил Мантелей у Сильби.

- Да Мантелей, готова, — ответила она, — и вещи собрала, и коня приготовила.

- Сильби, иди, помоги раненому, — снова обратился он к

ней.

- Да, да, я скоро. — С этими словами она быстро скрылась в сенях. Вскоре она вышла из дома, неся в руках кумган с водою и чистое полотенце. Малай был ранен в бедро ударом копья. С помощью ратников Сильби быстро обмыла рану. «Я скоро», — сказала она, и снова побежала домой. Через миг она уже бежала обратно, неся в руке деревянную посуду с медом. Рану обработали медом, и Сильби плотно перетянула раненое бедро полотенцем.

-Ну, вот и все, — сказала она и быстро смерила взглядом Мантелея.

- Да не смотри ты на меня так изучающе. Я цел и невредим,

- с легкой усмешкой сказал он.

- Ты весь забрызган кровью.

- Ты не бойся, это чужая кровь.

- Много крови потерял он, ослаб, — кивнула головой в сторону Малая Сильби.

203

-------------------------------------------

- Что поделаешь, война, — ответил Мантелей. Они отошли в сторонку и стали смотреть, как ратники приводят себя в порядок. Чистою водою смывали они кровь и пыль со своих лиц и рук. Вытирались полотенцем, висящим на перекладине.

- Надо бы дедушку обмыть, вода уже согрелась, — сказала Сильби, глядя прямо ему в глаза.

- Надо бы, да не успеем. Ты уж прости нас, но, нужно быстрее уехать отсюда.

- Да. Да. Я понимаю. Но все же.

- Никаких но. Господь примет его и таким. Ты сама подумай, а кто обмоет наших погибших товарищей? — сказал Манте- лей. Некоторое время они сидели молча. Потом Сильби спохватилась и потащила Мантелея за сараи.

- Вон видишь одинокое дерево в конце нашего огорода, — сказала она, показывая рукою, когда они вышли за сараи.

- Ну, вижу.

- Вот под этим самым деревом мой дедушка зарыл кувшин с нухратом. Всего в одном шаге от дерева с северной стороны. Запомни это место хорошо. В случае нужды воспользуемся, — сказала она и вопросительно глянула на Мантелея.

- Хорошо, запомнил, — ответил Мантелей.

- Еще один горшочек закопан в подполе. Как только спустишься вниз, повернешь направо, и там, в углу и зарыто, — добавила Сильби.

-Запасливый был твой дедушка, далеко смотрел, — сказал он после некоторого молчанья.

- Да. Мудрый он был человек.

- Слушай, а как звали твоего дедушку? Я ведь до сих пор не знаю.

- Его звали Эпар. И он гордился своим именем. Настоящее мужское имя у меня, говорил он, и носил его с достоинством. Все в округе уважали его, — сказала задумчиво Сильби. Они вернулись к ратникам.

«Как странно устроена жизнь. Человек умер, а его очаг еще дымится», — подумал Мантелей, наблюдая, как сизый дым тянется из открытого окошечка. Меж тем солнышко все выше и выше карабкалось по крутому небосклону. «Пора бы позавтракать», — подумал Мантелей, оглядывая внутренности двора. В это время они вновь явственно услышали жуткие крики, раздающиеся со стороны деревни Шумерки. «Татары!» — молниеносно мелькнуло в голове у Мантелея. И в тот же миг ратники уви-

204

-------------------------------------------

дели большую группу всадников, галопом несущихся в сторону Киреметища.

- По коням! Быстрее, быстрее! — крикнул Алмуш.

Двое ратников быстро подхватили раненого Малая и посадили в седло.

- Поджигай! Поджигай быстрее дом, — крикнул Мантелей и сам бросился к горящему очагу.

- Дедушка, прости меня! — закричала Сильби, увидев, как быстро занимается огнем крыша дома. — Прости меня, дедушка!

- рыдала она.

- Мантелей, быстрее! — крикнул кто-то из-за ограды дома.

И вскоре Мантелей и Сильби галопом неслись вслед товарищам, уходя все дальше и дальше от погибающей в огне и дыму деревеньки. Сильби все оглядывалась на свою деревеньку, но ничего кроме дыма, поднимающегося над старыми ветлами, уже не увидела. Горечью наполнилось ее сердце. Слезы неудержимо текли и текли по ее лицу. Образ дедушки, сгорающий в огне, стоял перед ее глазами. Уже далеко от деревушки, в чистом поле, остановились ратники после бешеной скачки. Сильби уже не плакала, и была молчалива и задумчива. Словно очнувшись, оглянулась она кругом и тронула Мантелея за рукав: «Помнишь, мы с тобою уж были здесь раньше?». И действительно, оглядевшись внимательнее, он заметил два надмогильных камня, торчащих из густой травы. Это были могилы Артура и Артуса. Ратники подъехали к камням и полукругом встали против них. Сильби спешилась с коня и подошла к одному из камней. Слезы душили ее. Теперь она навсегда прощалась с дорогими ей могилами. Прощалась с родными местами и девичьей жизнью. Теперь ее новой семьею были Мантелей и его товарищи. Она оплакивала свою погибшую в огне деревеньку и всех людей, сгоревших в огне войны. Никто не утешал ее. Никто не мешал ей выплакаться.

И вот снова движется маленький отряд булгар по родной стороне. Упорно скачет вперед, надеясь быстрее достичь родных очагов. И только на короткое время останавливаются ратники у степных речушек, давая отдых взмыленным коням. Ратники больше молчат, погруженные каждый в свои мысли. Потеря боевых товарищей наложила свой тяжелый отпечаток на их суровые лица. Но более всех, кажется, удручен атаман. Он насупился угрюмо и только время от времени бросает тяжелые взгляды на своих товарищей. «Переживает атаман», — думает Алмуш, сбоку незаметно наблюдая за ним. А лесостепь все сте-

205

-------------------------------------------

лется и стелется под копытами коней. Густые заросли бобовника, степных вишен и чилиги, сменяя друг друга, катятся и катятся назад. Ковыли, растущие больше на возвышенных местах, меняются степным разнотравьем, растущим больше в низинах. А потом снова ковыли, заросли тупалхи, и снова разнотравье. Травы шуршат под копытами коней, и время от времени различные птицы взлетают из-под самых копыт. Глухо стучат подковы. Глухо отзывается земля. И кони, и ратники устали. И коням, и ратникам требуется отдых. Особенно нужен он раненому Малаю. Тот держится в седле из последних сил. Временами у него кружится голова и перед глазами начинают вертеться разноцветные шарики. Товарищи попеременно поддерживают его сбоку и движутся безропотно, отлично понимая, что любой из них мог оказаться на месте Малая. Наконец-то Ратман дает команду спешиться, и ратники с великой охотой подчиняются атаману. Они некоторое время ходят вокруг своих коней, разминая затекшие ноги. Потом все вместе идут к воде и насвистывая, поят животных. И только после того, как запутали коней и пустили их пастись, садятся кушать. Сильби развязывает холщевую котомку, и Мантелей видит в ней ту самую чашу изумительной работы, которая стояла на столе у деда знахаря.

- Ты не забыла прихватить эту чашу? — изумленно спрашивает он у нее.

- Да. Я хозяйственная. Пока вы воевали, у меня было достаточно времени собраться. Это же мое приданное, — добавляет она.

Вскоре все заняты едой. Только Малай не хочет кушать. Боль толчками пульсирует в его раненой ноге. У него, видимо, жар, так как на вдруг исхудавшем лице лихорадочно блестят глаза. Сильби сразу заметила это.

-Надо бы перевязать ему ногу, — кивает она головою в сторону Малая.

-Вот покушаем и сразу же перевяжем, — отвечает Манте- лей. Малая через силу заставляют съесть немного мяса и хлеба. Он просит воды. Сильби подает ему глиняную фляжку с водой. Малай жадно пьет.

- Я же говорю, что у него жар, — уже утвердительно бросает

она.

После того как поели, Сильби начинает обрабатывать раненую ногу Малая. Мантелей и Курак помогают ей. Малай глухо стонет, когда Сильби осторожно начинает отрывать от тела прилипшую к ране повязку. Она замечает, что края раны загноились

206

-------------------------------------------

и покраснели. Кусочком чистой ткани Сильби очищает рану и, обработав ее края медом, снова накладывает повязку. И только после этого они идут отдыхать. Ратман сам вызвался охранять отдых своих ратников. Ему, старому, не спится. Не спавшие всю ночь и уставшие за день, Мантелей и Сильби засыпают сразу же, пристроившись вдвоем на одной кошме. «Нет, сегодня мы не успеем добраться до своих очагов. Слишком устали кони»,

- думает Ратман, глядя на своих отдыхающих ратников и на жеребцов, мирно пасущихся рядом. Никто не мешает ему думать. Никто не беспокоит. «Хотел сохранить ребят, да потерял. Хотел всех живыми вернуть матерям, да вон как получилось. Как же теперь я появлюсь в деревне?» — думал он, глядя в родную сторонку. Перед его мысленным взором снова, как живые, предстали образы погибших ратников. «Сартай, Хушман, Алман, Ал- муш, Семендер. — перебирал он в уме их имена. — Ведь совсем еще недавно они были живыми. Также как мы, ели и пили, смеялись и горевали. Каждый из них о чем-то думал или мечтал. И каждый хотел вернуться домой», — размышлял Ратман и, сам не замечая этого, горестно вздохнул. «Теперь мне до конца своих дней невозможно будет жить, не думая о них. Теперь они все мне как братья, как дети», — думал Ратман. При этой мысли снова встали перед глазами дети от первой жены и дети от жены-степнячки. Он стал представлять их всех вместе. Мысленно ставил их рядом, заставлял разговаривать друг с другом. «Признают ли они друг в друге родную кровь?» — размышлял он. Ему снова представилось, как на поле боя встретятся его дети от первой жены и дети от жены-ордынки. Хуже того, ему представилось, как сыновья от жены ордынки обидят его дочерей. От этих мыслей ему стало не по себе. «Фу ты. Лезут всякие дурацкие мысли в голову», — подумал он и, поднявшись, прошелся вокруг лошадей, собирая их в маленький круг. «Счастливые, — подумал Ратман, глядя на Мантелея и Сильби, которые спали, уткнувшись носами друг в друга. — На фоне всеобщих несчастий пусть хоть они немного побудут счастливыми. Помоги им Господь», — про себя взмолился он. Малай тоже спал. Трудная дорога и ноющая все время рана, видимо, сильно утомили его. — Пускай поспит. Может, взбодрится он после сна. В любом случае, сон только на пользу ему», — размышлял сотник. Он разогнал назойливых мух, ползающих по лицу Малая. Потом пошел к воде, где на берегу лежал одинокий ствол поваленного когда-то дерева. Ратман садится на гниющий, изъеденный червями ствол и смотрит

207

-------------------------------------------

на огольцов, беззаботно плавающих на мелководье. Смотрит на камушки, окаймленные зеленой бахромой водяного ила. Водяные жуки беспрерывно скользят по гладкой поверхности воды, рассекая ее в разных направлениях. Красивые стрекозы порхают над прибрежными травами. Ратман замечает все это, но мысли его далеко. Как видения из прекрасной сказки встают перед его мысленным взором стены и башни города его мечты Биляра. «Неужели я когда-то видел этот огромный и дивный город? Может быть, мне все это приснилось? Может, это плод моих фантазий и юношеских грез? — размышлет он. — Но, нет же. Этот город в действительности существует. Просто ты давно там не был, и тебе кажется, что все это пригрезилось тебе когда-то в далекой юности, — подумал он о себе. — Говорили же купцы, что такого огромного и величавого города больше нет на земле». Каркнул ворон, и этот звук вывел Ратмана из задумчивого состояния. Он поднял голову и увидел двух черных птиц. Ему тут же вспомнились слова пленного звездочета — смерть идет за вами по пятам, и вскоре все вокруг изменится неузнаваемо. И действительно, уж сколько лучших ратников потеряли они. «Да и последние ли эти потери? Не зря, видимо, вьются эти черные птицы над нами», — подумал он. Меж тем жар солнца заметно ослаб. Оно неудержимо катилось к закату. Пора было поднимать ратников. Некоторые уже сами проснулись и лежали просто так, отдыхая.

И снова вперед и только вперед, движется маленький отряд, оставляя солнышко по левую сторону от себя. Отдохнувшие кони идут весело, все сокращая и сокращая расстояние до родных очагов. Ратники тоже чувствуют себя бодро, и полны ожидания встреч. И даже раненый Малай движется самостоятельно, без поддержки со стороны. Мантелей пропускает Сильби вперед и едет за нею, любуясь ее ладной фигурой. Ему одновременно и радостно, и страшно за нее. «В какое страшное время мы встретились. Неужели судьбе было угодно послать нам такие испытания? И как она, хрупкая и беззащитная, сможет выдержать столько бед и несчастий, разом свалившихеся на ее голову», — с жалостью к ней размышлял он. Сильби оборачивается к нему и печально улыбается. Слышно, как зазвенели мониста на ее шапочке тухье. «Скоро, очень скоро, ты снимешь этот головной убор и больше никогда не оденешь. Подаришь его своим будущим дочерям», — думает Мантелей, с любовью улыбаясь ей. А Сильби и счастлива, и несчастна одновременно. Она счастлива оттого, что ее любимый движется рядом, и ей больше ничего

208

-------------------------------------------

не нужно на этом свете. Несчастна же потому, что за такое короткое время у нее в жизни было столько потерь. «Но ничего, все образумится. Вот нарожаю я тебе сыновей», — думает она о Мантелее. От таких мыслей становится тепло у нее на душе. Горячая волна, начиная от лица расходится по телу и вскоре достигает низа живота, смущая и одновременно даруя новые ощущения. Меж тем солнышко уже зацепилось за верхушки деревьев. Прохладой веет на ратников из-под сени деревьев, когда они проезжают мимо лесочка. Воины жалеют, что не успели засветло доехать до своей деревни. Серые сумерки ползут незаметно. Гаснут дневные цвета. И лишь только алая полоска вечерней зари долго горит в ночи, помогая ратникам ориентироваться на местности. Остановились на следующий привал уже в полной темноте, когда двигаться вслепую стало небезопасно. Выставили дозор и улеглись спать на теплую землю, постелив под себя азямы, кафтаны, чапаны и войлочные кошмы. И только Мантелей и Сильби улеглись в стороне от всех ратников, подстелив под себя кошму. И в темноте ночи случилось то, что случалось уже миллионы раз до них между мужчиной и женщиной. Природа сама подсказала им, что делать. История Адама и Евы, согрешивших когда-то в райском саду, повторилась здесь, в далекой ковыльной степи. Ощущение постоянно угрожающей опасности и боязнь потерять друг друга в этой круговерти, тоже, видимо, способствовали этому. И только звездное небо, опрокинувшееся вдруг, запомнила Силь- би. И только звезды были свидетелями слияния двух любящих сердец. «Вот и все. Уж больше никогда не носить мне девичьих нарядов. Уже завтра узнают все ратники, что я стала женщиной,

- думала она, улыбаясь в темноте. — Ну и пусть. Ведь благословил же нас мой дедушка. Хоть и не было еще нашей свадьбы, Манте- лей мой муж, а я его жена», — думала она уже через мгновенье. И эта кошма, и это ковыльное поле под яркими звездами стали для них райским местом на эту ночь. И пронесут они через всю свою жизнь этот трепет первых касаний, сладкий вкус поцелуев, свежесть тела друг друга.

Хушмана и еще нескольких рабов татары заставили убирать трупы ордынских воинов, погибших на Киреметище недалеко от какого-то булгарского селения. Убирая их, он заметил четыре тела, лежащих в ряд около забора внутри ограды Киреметища. Что-то заставило его подойти ближе к этим трупам, и он к ужасу

209

-------------------------------------------

своему обнаружил, что погибшие — его соратники. У Хушмана подкосились ноги, и он чуть было не грохнулся наземь. Он беспомощно оглянулся, ища глазами Песаха и, увидев его, хотел крикнуть, но голос изменил ему. На ватных ногах он добрел до него и потянул за рукав к тому месту, где лежали его соратники.

- Смотри, смотри, — говорил он дрожащим голосом. — Вот лежат мои товарищи. Вот Шеремет. Вот Хасан и Буранбай. А это — Котрак, — говорил он, показывая на погибших. — Еще совсем недавно они были живы. Ты говорил, что бой произошел утром, а сейчас время обеда. Значит, и другие мои товарищи совсем недавно были здесь. Я знаю, я чувствую, что они совсем рядом, — твердил он Песаху. Тут Хушман заметил рукоятку ножа, торчащего из голенища сапога Шеремета. Он быстро наклонился и, вытащив нож, спрятал его под рубашкой. В это время к ним подскакал на коне ордынский воин и несколько раз стеганул их нагайкой. Что-то крича, он погнал их за ограду Киреметища. Т ут ордынцы заставили их разбирать деревянную ограду Киремети- ща и складывать все в одну большую кучу. Хушман с дрожью в сердце разбирал священную ограду и в душе молил Бога простить его за это святотатство. Он с опаской взирал на большое священное дерево, растущее посреди Киреметища, словно оттуда под страшный грохот могли вылететь всепоражающие молнии и испепелить его. Но только пустые глазницы конских черепов, во множестве висящих на дереве, взирали на него. Хушман боялся. Сердце его трепетало. Он в действительности сильно боялся. «Если не сейчас, то после ниспошлет на меня Киреметь всякие беды и болезни», — думал он. Потом на эту большую кучу дров положили трупы всех погибших ордынских воинов и подожгли. И долго горел огонь, пожирая людские останки. И долго поднимался черный дым в белесое летнее небо, унося души погибших в ад или в рай. «Господь накажет не только меня, но и вас, псы войны. Захлебнетесь вы, когда-нибудь, человеческой кровью, головорезы», — думал Хушман, глядя незрячим взглядом на огонь. Трупы погибших булгар убирать было некому. Так и валялись они во множестве на Киреметище и вокруг. «Всемогущий Тангор, прими и успокой их души, найди им место в своих садах», — молился про себя Хушман.

И только под вечер тронулись ордынцы вперед. Снова призывно заржали кони, заревели верблюды, заскрипели по степям многочисленные колеса. Высоко поднялось пыльное облако, сопровождающее движение огромной орды. «Уйду! Все равно скоро

210

-------------------------------------------

уйду! Здесь вам не голая степь, а лесостепь, есть где спрятаться»,

- думал Хушман, понуро шагая вслед тяжелой арбе. Он прямо через рубашку нащупывал нож, спрятанный на пояснице, и ему казалось, что он ощущает тепло оставленное руками своего погибшего товарища. Наличие оружия придавало ему уверенности и смелости. «Лишь бы враги не обнаружили его у меня раньше времени. Лишь бы оставили меня хоть на одну ночь без колодки», — думал он, оглядываясь кругом. Горела спина исхлестанная нагайкою ордынца. «Погодите. Вот вырвусь на свободу, я тоже угощу вас, как полагается. Долг платежом красен», — зло подумал он, увидев, как мимо него проезжает ордынец, избивший его нагайкой. Даст Бог, изведаешь ты тоже моего саламата», — еще раз подумал Хушман, с ненавистью глядя вслед удаляющемуся ордынцу. В это время к нему подошел Песах, и они зашагали рядом. Ему тоже досталось от ордынца. Красная полоса через всю щеку украшала его лицо. Долго они шли молча. Хушман смотрел, как медленно крутится колесо арбы, и думал свои думы. «Жизнь — это тоже колесо. Оно все время вертится, крутится. Только неизвестно, куда оно довезет, и до чего доведет», — размышлял он. Разве знал Хушман, что судьба так жестоко обойдется с ним. Разве знал, что потеряет столько друзей и будет влачить такое жалкое существование. Он, землепашец и воин, теперь вынужден помогать врагам, разорять свою страну. «Нет, не будет мне прощенья от соплеменников, — размышляет он. — Но нет же! Теперь у нас каждая сабля на счету. Вот погодите немножко, освобожусь я и докажу, что тоже достойный сын своего народа, и что ничем не опозорил его». Он одернул на себе кафтан, снятый с убитого соплеменника и, сбоку глянув на Песаха, обратился к нему:

- Ну, чего ты молчишь всю дорогу? Скажи, что-нибудь.

Тот как-то странно глянул на него покрасневшими глазами

и заморгал часто-часто:

- Один я, кругом один. Всякий может обидеть меня, и некому за меня заступиться, — выдохнул Песах. Он споткнулся на ровном месте, и если бы Хушман не поддержал его, наверное, грохнулся бы на землю.

- Зря ты так говоришь, — выдержав некоторую паузу, сказал Хушман. — Наличие товарища по-несчастию — это уже утешение.

Они помолчали еще некоторое время. Песах, кажется, успокоился.

- А ты заметил, что в последнее время ордынцы совсем перестали приводить к нам пленных? — спросил Хушман.

211

-------------------------------------------

- Да, да, я это заметил. Я слышал, — продолжил Песах, — что советники посоветовали ордынцам уничтожить всех лучших людей. Чтобы, оставшись без руководства, черный народ не смог оказать должного сопротивления татарам. Так, мол, легче будет покорить булгар и подчинить их себе. Я сам слышал, как об этом говорили простые ордынцы.

- Может быть. Может быть, — согласился с ним Хушман.

- Кстати, ты не знаешь, куда делся мой соплеменник по имени Рамуш? Ну, тот, который попал в плен впервые дни нашествия.

- Я видел, как его и еще нескольких пленных угнал куда-то ордынец. И больше я его не видел, — ответил Песах.

- Да. — с сожаленьем протянул Хушман. А перед ними тащилась арба. Беспрерывно, с противным скрипом вертелось и вертелось колесо. И так же, как это тяжелое колесо, вертелась жизнь, со скрипом, с потом и кровью. И все дальше и дальше в глубь земли булгарской шли в общей ордынской массе два несчастных человека, Хушман и Песах.

- Что-то ты перестал в последнее время приносить бурдюки с кумысом, — снова обратился к Песаху Хушман.

- Доставать стало труднее. Когда стояли лагерем в одном месте, было легче, — ответил Песах. Хушман посмотрел на Песа- ха и неожиданно для него предложил:

- Может, сбежим вместе вдвоем от ордынцев? Тут лесостепная сторона. Спрятаться будет легче.

Песах как-то со страхом посмотрел на Хушмана и, подумав некоторое время, ответил:

- Я думаю, что спастись и уцелеть можно, только полностью покорившись татарам. За ними сила. А против силы не попрешь.

- Чего же ты тогда только что жаловался мне, что всякий может тебя обидеть? И что за тебя заступиться некому? — с некоторой долей раздражения спросил Хушман.

- Ну, кому же еще мне пожаловаться, как не тебе. С кем в разговорах отвести мне душу? От такой жизни не только пожалуешься, но шуйтан знает, что сделаешь, — ответил Песах и вопросительно глянул в глаза Хушмана.

- Ну, с тобой все ясно. Ты настолько привык к несвободе, что иной жизни уже себе не представляешь. А ведь на свободе ты сам мог бы себя защищать с оружием в руках, — сказал Хушман.

- Нет. Это не для меня. Нет никакого смысла бежать. Татары все равно завоюют всех и вся.

- Ну, это мы еще посмотрим. Ты еще не видел наших укре-

212

-------------------------------------------

пленных рубежей. Вот там, на этих самых рубежах и решится, кто сильнее! — уже зло, сквозь зубы выцедил Хушман. Они опять замолчали и шли так долго. Каждый думал свои думы.

- Песах, а ты знаешь траву чемерицу?

- Нет. Не знаю. А для чего она тебе? — спросил Песах.

- Так. Для лечебных целей. — Хушман оглядел растянувшее ордынское войско и снова подумал: «Уйду, все равно уйду. С Песахом или без него, но уйду. Не мешало бы коня раздобыть для этих целей, но поживем — увидим. Обстановка покажет». Ему вспомнилась его родная деревня со всеми кривыми улочками, мостами и мостиками. Почему-то вспомнилась тишина, нависающая над деревней теплыми летними ночами, и пенье невидимых сверчков. Вспомнилась луна, одиноко плывущая над старыми ветлами и тополями и льющая необычайно мягкий серебристый свет на зачарованный в сладком сне поднебесный мир. Вспомнилась маленькая речка, по которой, переливаясь, плыли лунные блики. И песня далекая-далекая, что и слов не разобрать, а только мелодичные голоса, плывущие над деревней. «Неужели все это было? Может быть, все это мне приснилось? Вот только совсем недавно я упрекал Песаха в том, что он привык к несвободе и для себя уже другой жизни не представляет. А ведь я сам тоже незаметно для себя привыкаю к такой жизни. При подходе ко мне ордынца уже жду удара, и голова сама по себе непроизвольно втягивается в плечи», — думал Хушман.

В это время передовой отряд ордынцев начал втягиваться в широкую приречную долину. Утопая в синеве предвечернего неба, с правой стороны крутою стеною вставали длинные увалы. Множество овражков и ветвистых балок окаймляли подножия сопок, шиханов и холмов, беспорядочно теснящихся на огромном пространстве. Нагорные дубравы и березово-осиновые колки покрывали вершины этих балок и оврагов. Кустарниковые чащи бобовника, вишарника и чилиги, образуя труднопроходимые заросли, тянулись вдоль подножий холмов. Непосредственно вдоль реки, вернее сказать, речки, росли густые ивовые заросли вперемежку с широколистными лопухами, борщевиками и другими травами. Вдруг впереди колонны показалось большое стадо то ли тарпанов, то ли куланов. Издали невозможно было разобрать. Пересекая путь ордынской колонны, животные начали переправляться на другую сторону степной речушки. И тут же, рассыпаясь веером, в сторону стада рванули отряды ордынцев. Им удалось окружить часть стада, и началось повальное ис-

213

-------------------------------------------

требление животных. Не попавшее в окружение тысячное стадо темным облаком уносилось вдаль к южному горизонту и вскоре растаяло вдали. Хушман смотрел на действия ордынцев, и горечью наполнилось его сердце. «Как нагло ведут они себя на нашей земле. Они словно поставили себе цель уничтожать все живое на своем пути. Где та карающая рука, которая могла бы остановить их?» — думал он с огорчением. Вместе с другими рабами его заставили собирать разбросанные на обширной площади туши убитых животных. Зацепив арканами за задние ноги, они на конях подтаскивали туши животных к одному месту, где их тут же начали свежевать ордынцы. И вот на стыке дня и ночи зажглись в приречной долине тысячи костров. Полчища ордынцев начали готовить себе ужин. Запахло дымом. Аромат готовящегося мяса возбуждающе щекотал ноздри. Песах, Хушман и другие рабы выламывали и собирали в приречной пойме высохшие стволы и ветки кустарников. Потом приносили их к кострам и снова отправлялись обратно заготавливать сухие дрова. Ордынцы требовали, чтобы дров хватило на всю ночь. Выступающие на закате контуры седловины между двумя шиханами показались Хушману знакомыми. Его сердце забилось быстрее. Он пристально вглядывался вдаль, стараясь удостовериться, в действительности ли эти шиханы и седловина между ними ему знакома. Услужливая память тут же воскресила перед ним далекую картину из прошлого. Это было, кажется, в 1229 году. Тогда, отбив очередное наступление ордынцев, он вместе с товарищами возвращался домой. И именно на этой седловине они тогда устроили привал. Возвращались, понеся значительные потери, но все-таки с чувством победы. А теперь он шел домой как невольник, как раб. Ведь от седловины до его деревни оставался всего-то один конный переход. Ну, это если верхом, налегке. А обоз с тяжелыми кибитками и арбами будет тащиться несколько дней. «Не бывать тому, чтобы я в родную деревню вошел как пленник. Уйду, сегодня же уйду, — решил он и стал дожидаться, когда подвернется удобный случай. — Не мешало бы, подкрепиться перед трудной дорогой», — вспомнил он и подошел к костру, около которого находился Песах. Нанизывая на сырые прутики тонко нарезанное мясо, они жарили его на огне и ели, дуя и обжигаясь. Благо, сегодня мяса было предостаточно.

Сегодня с утра в булгарском лагере царило необычайное оживление. Только что с разведки вернулся отряд, посланный

214

-------------------------------------------

узнать о точном местоположении татар. Разведчики принесли тревожную новость о том, что монголо-татары уже переправились через Хамаш Самар и идут ускоренным маршем сюда, где расположились лагерем булгары.» Татары, видимо, уверены в своих силах, если идут прямо на нас. Их разведка, наверное, давно известила своих военачальников о месторасположении наших войск, так как уже было несколько коротких столкновений раз- ведотрядов. Теперь остается только ждать появления основных сил монголов», — думал Ылтанпик, сидя в кругу своих воевод и тысяцких. Он смотрел в сторону булгарской деревеньки, расположенной внизу вдоль течения маленькой речушки. Было видно, как со стороны деревеньки к лагерю движется небольшой отряд всадников, человек примерно в двадцать. «Еще какие вести принесут разведчики?» — мелькнуло в голове. Он снова внимательно обвел взглядом своих военачальников и остановился на тысяцком Шишмане.

- Ты, Шишман, как и договорились на этом совещании, отведешь своих конников на некоторое расстояние назад и спрячешь в лесочке. В случае нападения татар на тележную крепость, ты ударишь по ним с тыла. И вообще, старайся делать так, чтобы татары все время оказывались между двух огней. Действуй решительно и смело. Передвигаться старайся скрытно, по балкам и оврагам.

- Слушаюсь, великий князь. Можешь не сомневаться во мне и в моих воинах, — ответил Шишман.

- А ты, Аванар, — обратился он к другому тысяцкому, — поставишь своих конников слева от тележной крепости. Тысяцкий Аншан поставит своих конников справа. Остальными ратниками и казаками будем командовать я, воеводы Батбай и Нарбек. Наша задача — остановить на этом рубеже монголо-татар и не дать им пройти дальше вглубь наших земель. Конечно, легкие конные отряды могут нас обойти и двигаться дальше. Но без обоза они долго не протянут. Еще я думаю, что татары и не собираются нас обходить. Они боятся оставить врага у себя за спиной. Они сознательно ищут скорейшего столкновения с нами. Так что стоять нам здесь придется накрепко, — сказал Ылтанпик.

В это время группа всадников достигла пределов лагеря и через узкий проход, оставленный между телегами, начала просачиваться вовнутрь крепости. К военачальникам подскакал есаул разведчиков. Он быстро соскочил с коня, обнажил голову и застыл в полупоклоне.

215

-------------------------------------------

- Великий князь, дозволь сказать.

- Говори! — разрешил Ылтанпик.

- Мы пленных привели, — сказал разведчик и рукою показал в сторону, где, сгрудившись, стояли его товарищи.

- Маттур. Приведите их сюда! — приказал князь.

Он встал, за ним поднялись и все остальные военачальники.

- Толмача сюда, быстро! — приказал Ылтанпик.

Меж тем разведчики привели пленных и поставили их в ряд перед военачальниками. Это были смуглокожие и черноволосые воины, довольно высокого роста. И только один из них выделялся своей светлой кожей и необычной одеждой. На нем была длинная черная ряса, которую носят христианские монахи. Вмиг вокруг пленных образовалась большая гудящая толпа ратников. Они с интересом и любопытством, а кое-кто с настороженностью, разглядывали пленных вражеских воинов.

- Лучше рассмотрите врагов. Именно с такими воинами нам в скором времени придется скрестить свое оружие. Будьте готовы к этому, — сказал воевода Батбай, разглядывая собравшихся ратников. В это время, расталкивая стоявших кругом воинов, появился толмач и предстал перед военачальниками.

- Спроси их, кто они такие и куда держали путь? — сказал Ылтанпик толмачу. Тот немедленно перевел слова князя пленникам.

- Я палвон Ядкар, — ответил стоявший с краю широкоплечий и крепко сложенный ордынец.

- Если ты палвон, то как же ты умудрился попасть в плен? -снова через толмача спросил князь.

- У вас тоже палвоны есть, — ответил ордынец.

- Его взял наш разведчик по имени Мусей. Вот он стоит среди ратников, — показал командир разведчиков. Батбай тут же узнал рослого воина, которого видел в начале похода, когда тот прощался с женой. «Надо будет обязательно с ним поговорить»,

- решил Батбай, с восхищением глядя на Мусея.

- На каком языке ты говоришь? — снова спросил князь, в упор глядя на Ядкара. Толмач тут же перевел вопрос.

- На хорезмийском, то есть на узбекском, — ответил пленный.

- А они на каком языке говорят? — кивнув головой в сторону остальных, задал вопрос князь.

- Двое из них кыпчаки, а один турхмен, — ответил Ядкар.

- А тот светлокожий в длинной рясе, он кто?

216

-------------------------------------------

- Мы его не знаем. Его к нам привели только в деревне, расположенной под горою, — сказал Ядкар.

Тут вмешался в разговор ясаул разведчиков и попросил у князя разрешения говорить.

- Говори, — коротко сказал князь.

- Того, светлокожего в длинной рясе, задержали жители деревушки, расположенной внизу под горою, и передали нам. По их словам, это христианский миссионер и предсказатель будущего. А остальных мы взяли в коротком бою, прямо на улице деревушки. Местные жители также помогли нам их взять.

- Все понятно, — ответил Ылтанпик. Ратники плотным кольцом стояли вокруг говорящих и с интересом прислушивались к разговору между князем и пленными.

- А ну-ка расширьте круг и не галдите, — строго сказал князь. Личная охрана его оттеснила ратников подальше от центра круга. Ылтанпик продолжил разговор с пленными ордынцами.

- Ты кто такой и куда ты шел? — обратился он ко второму невольнику. Толмач быстро переводил слова князя и ответы пленников.

- Меня зовут Хамза. Двигались мы на Биляр, — коротко, и с испугом глядя на князя, ответил пленный.

- А зачем ты идешь на Биляр? — грозно, с железными нотками в голосе, сказал князь.

Пленный съежился и, попеременно глядя то на князя, то на толмача, заикаясь, ответил:

- мы, мы люди подневольные, куда нам скажут, туда мы и. и. идем.

Князь продолжал смотреть на него сверлящим взглядом. Еле сдерживаемая злость, как бродщее пиво, закипала в нем. Пленный еще больше съежился и только озирался затравленно.

- А ты куда шел, тоже на Биляр?! — зло выдохнул князь, обращаясь к другому пленному.

- Я. я Якуп. Меня зовут Якуп, — быстро скороговоркой заговорил пленный.

- Мне не надо знать, как тебя зовут! Я спрашиваю, куда ты шел и зачем? — грозно рыкнул князь.

- Я. я, мы на Биляр, — залопотал пленный. Губы его тряслись. Испуганный взгляд быстро перебегал по лицам окружающих его людей. Казалось, что еще немного, и с ним начнется истерика. Но тут взгляд князя упал на следующего пленного, лицо

217

-------------------------------------------

и руки которого были испачканы засохшей кровью. Он стоял, уронив голову на грудь.

- Ты, ты, сколько человек убил? — выдохнул князь.

Пленный поднял взгляд и, глядя исподлобья на князя, еле

вымолвил:

- троих.

- Не слышу! Громче! — почти крикнул князь.

- Троих, — повторил пленный.

Князь застыл на мгновенье в раздумье.

- Они были воины? — спросил воевода Нарбек, воспользовавшись молчанием князя.

- Только один, — был ответ.

Глухо и недовольно зароптали воины, стоящие вокруг.

- Отдайте его нам! Дайте нам этого бешеного волка! — послышались голоса ратников.

- Что с ним будем делать? — обратился к своим военачальникам князь, кивнув головою в сторону пленного.

- Нельзя! Нельзя прощать таких головорезов! Надо кончить его, и немедленно! — со злой горячностью выдохнул тысяцкий Аванар.

- Правильно! Надо прикончить его! — поддержал его тысяцкий Шишман.

- Кончай его! Кончай! — закричали стоящие вокруг ратники.

- Таких зверей вообще не надо брать в плен. Их надо уничтожать как бешеных псов! — высказал свое мнение воевода Батбай.

Ылтанпик постоял в раздумье некоторое время и слегка махнул рукою в сторону пленного. Тот немедленно исчез в глубине толпы. Через мгновенье послышался короткий вскрик, и все замолкло. Остальные пленники затряслись, и один из них заплакал в голос, прикрыв глаза грязной ладонью. Крупные слезы сочились сквозь его пальцы и капали на землю. И только пленный в монашеской рясе стоял спокойно, словно происходящее вокруг его совсем не касалось.

- Спроси у следующего пленного, зачем они убивают мирных людей? — как-то устало обратился к толмачу уже успокоившийся совсем князь.

- Нам, нам приказано убивать всех мужчин и лучших людей булгар, — запинаясь, ответил пленный.

- Вот оно как? — словно удивляясь услышанному ответу, вскинул голову князь.

- Да. Да. — Подтвердил через миг пленный.

218

-------------------------------------------

- Пускай он скажет, как его зовут, — снова обратился к толмачу Ылтанпик.

- Камиль, меня зовут Камиль, — ответил пленный и вытер рукавом пот, капающий с его лица.

- А монголы среди вас есть? — снова спросил князь, скорее с любопытством, чем с недовольством разглядывая пленного. Толмач немедля переводил слова князя.

- Есть. Но их не так много. В орде в основном кыпчакские воины, — ответил уже более спокойно пленный ордынец. Он со страхом в душе ожидал приговора судьбы, и все его существо, против его воли, мелко дрожало. Временами он бросал беспокойные взгляды на своих товарищей, словно стараясь получить от них слова поддержки. Но те стояли, молча, потупив взгляды в землю, и угрюмо молчали. Они тоже ждали, какой стороной повернется к ним переменчивая судьба.

- Великий князь, позволь спросить, как зовут монгольского воеводу или хана, который командует отрядом ордынцев? — обратился к князю воевода Батбай.

- Разрешаю. Переведи, — приказал толмачу Батбай.

- Отрядом командует непобедимый и солнцеподобный полководец Субедей, — вымолвил пленный.

Услышав имя знаменитого монгольского полководца, ратники загудели, словно встревоженный улей. «Вот с кем сразиться выпала нам честь, — мелькнуло в голове у Батбая. — Ничего, ничего. Если Господь не оставит нас своею милостью, выстоим»,

- подумал он через миг.

- А далеко ли отсюда расположилась орда? — снова спросил Батбай. Толмач, привыкший к своему ремеслу, без запинки переводил слова воеводы и ответы пленного. Ратники, стоявшие кругом, с интересом прислушивались к вопросам и ответам противников. Для них это было своего рода представлением, веселым времяпровождением.

- Недавно мы пересекли реку Самар или Хамаш Самар, я точно не знаю. Об этом говорили проводники. Теперь наша орда находится на этой стороне реки, — ответил пленный ордынец.

- Спроси его, — обратился к толмачу воевода Нарбек, — а большое ли войско у них, у ордынцев?

- Я считать не умею, — после некоторого раздумья ответил ордынец, — но как начнут готовить ужин, то костров в ночи горит множество, словно звезд на небе.

- О-о-о! — одновременно удивленно и тревожно прогудело

219

-------------------------------------------

в толпе ратников. «Вот тебе и о-о-о», — про себя подумал князь.

- Ладно, хватит. Оставьте их. Спроси-ка у монаха, кто он такой и как оказался в булгарской деревне? — сказал Ылтанпик толмачу. Тот обратился к монаху на кыпчакском языке. Но монах его не понял. Он что-то пробормотал негромко и замер, глядя на князя.

- Ты обратись к нему на языке русичей, может, поймет, — подсказал толмачу князь. Толмач, неплохо знающий язык русичей, язык кыпчаков и еще черт знает какие языки, тут же последовал его совету. Он слово в слово перевел вопросы князя пленному монаху.

Тот с достоинством поднял заросшую седыми волосами голову вверх и так же с достоинством ответил:

- Я раб божий Белебей. Пути Господни неисповедимы, они и привели меня в булгарскую деревню.

Как бы в доказательство своих слов он распахнул на груди свою рясу, и все увидели большой медный крест, висящий на потемневшей веревочке. Крест утопал в седых волосах, покрывающих широкую грудь монаха. Толмач тут же перевел слова монаха князю. «Уж не тот ли это монах, про которого ходят легенды, что он искусный предсказатель?» — мелькнуло в голове у князя. И хотя Ылтанпик сам неплохо изъяснялся на языке русичей, он решил действовать через переводчика. «Заодно проверю, правильно ли и в полном ли объеме переводит толмач», — подумал он.

- Спроси его, -обратился он снова к переводчику, — чем занимался он в булгарской деревне?

- Я спасал людские души. Я указывал людям дорогу к единственному Богу, — через толмача ответил монах.

- А где он родился? Где его родина? Спроси его, — сказал князь толмачу.

- Я родился на божьей земле. И хожу тоже по божьей земле. А вокруг меня все божьи твари, — негромко, но твердо ответил монах.

- А может, ты лазутчик. Может, следует тебя казнить? — спросил князь, совсем близко подойдя к монаху и заглядывая в его светлые и чуть слезящиеся глаза.

- Ты думаешь, что моя судьба в твоих руках, князь. Ошибаешься. Моя судьба в руках моего Господа. И никакой я не лазутчик. Я обыкновенный христианский священник, миссионер, — с некоторой долей вызова и чувством своего превосходства ответил монах.

220

-------------------------------------------

Ылтанпик и другие военачальники некоторое время помолчали, каждый думая о чем-то своем личном.

- Спроси-ка его, — снова обратился к толмачу князь, — правда ли, что он занимается предсказаниями? И если да, то что ждет его в ближайшем будущем?

Толмач тут же слово в слово перевел вопросы князя пленному монаху. Тот, не спеша, провел рукою по своим седым усам и бороде и, прямо смотря в лицо князя, ответил:

- Да. Я занимаюсь предсказаниями. А насчет судьбы я уже ответил. Все находится в руках божьих. И если ты, князь, сегодня на коне, это не говорит о том, что ты завтра же не окажешься под конем.

«Да. Мудро ответил, мудро», — подумал князь, а вслух сказал:

- Ладно, с тобою мы поговорим чуть позже.

Что же делать с пленными ордынцами? Князь не спеша прошелся перед невольниками, заглядывая каждому в лицо. «Что же с ними делать?» — вертелось в голове.

- А ну-ка спроси ты у этого палвона, что он думает о своем положении? — сказал князь толмачу. Толмач передал слова князя стоящему с краю, Ядкару.

Тот неопределенно пожал плечами и, запинаясь, ответил:

- Я. Я не знаю, что мне сказать.

- А я знаю, что мне с вами делать! Вы будете с оружием в руках сражаться на нашей стороне. В случае отказа — смерть немедленно. Я знаю, что если даже я вас отпущу, вас казнят ваши же товарищи за то, что вы струсили и попали в плен. Так что у вас нет выбора. В бой пойдете в первых рядах атакующих. Останетесь живы, будете прощены. Передай все это им! — приказал князь толмачу. Тот немедля перевел слова князя пленникам.

Пленники, узнав о таком решении князя, согласно закивали головами. Только что ожидавшие неминуемой смерти, они были несказанно рады такому решению.

- Аншан, возьми их к себе. Пусть они воюют в пешем ряду. Короче, я поручаю их тебе, — сказал князь, обращаясь к тысяцкому.

- Слушаюсь великий князь, — коротко, с полупоклоном, ответил Аншан.

- Монаха оставьте здесь. Я с ним хочу поговорить отдельно, -добавил Ылтанпик.

Пленных увели. Толпа воинов отхлынула и расположилась вдоль телег, образующих огромный круг. Военачальники во

221

-------------------------------------------

главе с князем снова уселись на краю взлобка горы и продолжили разговор. Время от времени они устремляли свой взор к далекому южному горизонту, где угадывались темные перелески. Именно оттуда, именно с той стороны ждали все появления татар. А пока же на огромном пространстве, открывающемся с этого увала, было совершенно пустынно. И такое же пустынное и совершенно выцветшее небо простиралось над воинами. Жаркое солнце одиноко висело над бескрайними просторами, нагоняя на людей сон и дремоту. И только жалкие домишки расположенной внизу булгарской деревеньки сиротливо жмущиеся к старым тополям и ветлам, говорили о том, что кроме ратников, есть еще жизнь на этом огромном пространстве. Жители деревеньки уже давно перебрались сюда, в воинский лагерь. И только отчаянные храбрецы и упрямые старики продолжали оставаться в деревеньке, охраняя свой нехитрый скарб.

По давно заведенной привычке, Сильби проснулась рано. Хоть и уснули они с Мантелеем только под утро, но привычка взяла свое. Она посидела некоторое время на кошме, любуясь спящим Мантелем, но потом решительно встала. Ей не терпелось погладить по волосам своего возлюбленного, но она сдержалась. «Пускай поспит еще немножко спокойно, а я тем временем пойду, приготовлю завтрак», — подумала она. Кроме одного дозорного, все ратники спали. Сильби умылась водою из бурдюка и после этого бережно убрала в переметную суму свою шапочку тухья. «Не носить мне тебя больше. Никогда ты не будешь украшать мою бедную головушку. Быстро, словно дивный сон, пролетело мое девичье время», — с грустью и некоторым сожаленьем подумала она, укладывая тухью в переметную суму. Вместо тухьи она достала из сумы разукрашенную серебром и разноцветным бисером хушпу. Провела рукою по монистам, полюбовалась некоторое время на нее и решительно водрузила на свою голову. «Пускай все видят и знают, что отныне я стала женщиной и что у меня есть любимый муж и защитник», — горделиво подумала она. Сильби взяла деревянную миску и пошла доить кобылиц. Разные мысли теснились в ее голове. Дозорный с улыбкой посмотрел на нее и только покачал головою. Закончив дойку, Сильби быстро собрала ратникам завтрак. Она радовалась, что успела захватить из дому столько еды. «Как все это теперь пригодилось», — ликовала она. Ей было жаль оставленного дома добра. Теперь она с

222

-------------------------------------------

умилением вспоминала свои мисочки и горшочки, к которым она привыкла с детства. Она помнила каждую трещинку и царапинку на них. Но более всего ей было жаль свой сундучок и укладку, где она хранила все свои драгоценности и одежду. Хранила полотна и приданное, предназначавшее к ее свадьбе. «Теперь у меня, наверное, никогда не будет таких дорогих моему сердцу вещей», — думала она, вспоминая различные узоры на укладке и сундучке. Она вспоминала своих коров и овец, вспоминала своих глупых кур, и у нее защипало в глазах. Вскоре, вместе с восходом солнца, начали подниматься ратники. Они с удивлением взирали на богатый завтрак, разложенный на кошме.

- Откуда все это? — дивились они. И действительно, привыкшим к суровой пище ратникам это казалось чудом.

- Все это из волшебной сумочки, — с улыбкой ответила Сильби и пошла будить Мантелея.

Ратники многозначительно переглянулись и с улыбкой начали о чем-то шептаться между собою.

- Цыц, охальники! Предупреждаю! Если услышу хоть одно обидное слово в ее адрес, тут же отведаете моего саламата! — осадил всех Ратман.

Завтрак действительно был богатым. На чистом сурбане, постеленном на кошму, рядом с хлебом лежали творожные лепешки, испеченные на жиру. Круто сваренные куриные яйца соседствовали с зеленым луком. Но главным украшением был, конечно, шыртан, лоснящийся жиром на боковом срезе. Рядом с шырта- ном стояла деревянная солонка с мелкомолотой солью. Вскоре подошли Мантелей и Сильби. Все дружно уселись вокруг кошмы и после короткой молитвы начали завтракать. Ратники ели и нахваливали завтрак. Они действительно были довольны едой.

- Хорошая у тебя, Мантелей, хозяйка. Работящая и проворная. Да к тому же и красавица. Люби и береги ее. И хушпу очень даже ей к лицу. Дай Бог вам счастья. Пехиль сире ачамсем, пурне те. В лихое время мы живем. И, может быть, в последний раз сидим так вместе. Вспомните, сколько людей мы уже потеряли. Вы все стали мне как дети. Пользуясь случаем, я хочу поблагодарить и благословить всех вас. Еще раз, пехиль сире пурне те, — напутствовал молодых Ратман. Глаза его увлажнились от нахлынувших чувств. Сильби зарделась от смущения и от слов Ратмана.

Когда все уже встали и готовы были тронуться в путь, послышался дробный перестук копыт, который становился всё ближе и ближе. Ратники схватились за оружие. Через миг они

223

-------------------------------------------

увидели одинокого всадника, стремглав летящего в их сторону. Ратники переглянулись. Кто это может быть? Кто в такую рань так торопится куда-то, подумали они. Всадник, видимо, тоже заметил их. Он резко осадил коня и закружился на одном месте.

- Эй, кам эс?! — крикнул громко Ратман.

Услышав крик, всадник замер на миг и тут же стремглав понесся в их сторону.

- Хушман! — выдохнули все изумленно, узнав всадника.

- Это Хушман! — крикнули ратники, не веря своим глазам. Через миг они обнимали и тискали в своих руках растерявшегося и одуревшего от счастья Хушмана. Для них это действительно было чудом. Человек, их близкий и верный друг, вернулся из небытия, можно сказать, с того света. Ведь мысленно они давно считали его погибшим. Когда улеглись первые страсти от неожиданной встречи, ратники снова расстелили кошму и усадили Хушмана позавтракать. Каждый из них хотел как-то угодить и угостить Хушма- на. Выезд отложили на некоторое время. За столько дней скорби это была, действительно, первая большая радость для ратников. Хушман ел и в то же время не мог насмотреться на своих товарищей. Ему не верилось, что он находится среди земляков. «Не сплю ли я? — думал он, не веря своему счастью, и ущипнул себя за руку.

- Нет, не сплю», — удостоверился он, почувствовав боль.

- А где остальные ребята? — спросил Хушман, оглядывая своих товарищей. Ратники молчали и отводили глаза. — Я видел смерть Сартая. Видел погибших Шеремета, Котрака, Хасана и Буранбая. Кроме них и вас, где остальные?

- Остальные ребята погибли и остались лежать в далекой степи, — вздохнув, вымолвил Ратман.

«Вот оно как? За такое время, выходит, мы потеряли половину отряда», — мелькнуло в голове у Хушмана. Но вслух он этого не сказал, не хотел лишний раз расстраивать своих товарищей.

- Твой конь может продолжать движение? — спросил Хуш- мана Ратман после того, как тот наелся.

- Вообще-то я скакал с короткими передышками всю ночь. Но конь хороший, выносливый, — ответил Хушман.

- Тогда давай дадим короткий отдых твоему коню и двинемся дальше. Наши-то кони отдохнули. Надеемся, что сегодня мы увидим родную деревню, — сказал Ратман.

- Это было бы неплохо, — согласился Хушман. Тут начались расспросы, где, когда и как? Хушман коротко рассказал свою

224

-------------------------------------------

историю и все, что с ним приключилось. Рассказал, что видел и слышал, находясь в плену у ордынцев. Рассказал, как в последнюю ночь перед побегом он под видом сбора сушняка углубился в урему. Как, воспользовавшись темнотой, сумел захватить пасущегося ордынского коня и незаметно ускакать от врагов. Ратники с удивлением слушали его, веря и не веря рассказанному. Им казалось, что такие приключения могут происходить только в сказаниях о богатырях и героях. Хушман показал ратникам нож, взятый у убитого возле киреметища Шеремета. Ратники сразу же признали, что это действительно нож их товарища. «Ах, Шеремет, Шеремет. Тебя самого нет, а твои вещи продолжают жить», — с сожаленьем подумал Ратман. Мантелей принес саблю, подобранную на месте погибшего булгарского городища и протянул ее Хушману: «На, пользуйся. Их у меня набралось несколько штук». После этого Алмуш также отдал ему монгольский лук, добытый им во время рейда к осажденному булгар- скому городку. Другие ратники поделились своими стрелами. И вскоре Хушман был вооружен почти полностью, как подобает воину. Не хватало только копья и доспехов.

- Остальное вооружение добудешь в бою, если повезет, — сказал Ратман, разглядывая Хушмана. И вскоре маленький отряд снова был в пути. Хушман ехал среди своих товарищей, и ему с трудом верилось, что он наконец-то вырвался из цепких лап гнетущего плена. Что он слышит кругом только родную речь и видит лица друзей. И даже горечь многочисленных потерь не может полностью заглушить в нем чувство внутренней радости и удовлетворенности его нынешним положением. «Как мало нужно человеку для счастья. Лишь бы была свобода да верные друзья рядом, — думает он. — Хотя, разве можно быть счастливым в наше лихое время, когда все в жизни так зыбко и непостоянно?». Но пока настроение у него прекрасное и приподнятое. «Эх, давненько я не слышал, как поют шопр и курай. На привале обязательно попрошу Алмуша сыграть мне что-нибудь. Он мне не откажет, — думает Хушман. — Нет, не я один сегодня такой счастливый. Есть еще кроме меня счастливые люди». Он радуется, глядя, как Ман- телей и Сильби едут рядом, кажется, забыв обо всем на белом свете. И снова бегут и бегут ковыльные волны под копытами коней. В своей неповторимой красе стелется и стелется степь перед ратниками. В синеве небес плывут легкие ватные облачка. Солнышко все жарче и жарче припекает спины. А вдали, на той стороне, где находится родная деревня, маняще и завораживающе играет про-

225

-------------------------------------------

зрачное марево. Его волны струятся, переливаясь, словно торопя ратников следовать за ними. Скоро, скоро родные места. Уже вон за той чертою, где угадывается темная полоса леса, должны начаться родные поля. Душою ратники уже там, в родной деревне, где их так ждут и по которой они так соскучились. Жадно глядят они в родную сторонку и мысленно уже обнимают своих родных и близких. И вот короткий привал у маленькой степной речушки. Следующий отдых будет уже дома, думают ратники. Напоили коней и, пустили их пастись. Наскоро перекусили и растянулись в тени под старым вязом. Жарко. Ратники сняли с себя кольчуги и другие доспехи. Лежат и ведут неторопливую беседу. Хушман снова рассказывает о своих приключениях в плену. Показывает потертости от колодки на руках и на шее.

- Алмуш, друг, — обращается он к Алмушу, — сыграй, пожалуйста, для меня, сделай милость. Страсть как я соскучился по родным песням и мелодиям.

Тот молча, с печальной улыбкой смотрит на Хушмана, достает инструмент и надувает пузырь.

- Ну, слушай, — говорит он Хушману и кивает ему головой. И вот над жаркой степью поплыла древнейшая мелодия. Когда и где, в какие времена и в чьем сердце была рождена она, этого никто не знал. Может быть, эта же мелодия плыла когда-то над гуннскими ордами, и потрясатель вселенной Атилла слушал ее, отдыхая после ратных трудов. А может, она зародилась еще раньше, когда предки булгар кочевали на далеком жарком юге. Хушман слушал, и непроизвольные слезы наворачивались на глаза. Ему вспомнились погибшие ребята. Вспомнилось время, проведенное в плену. Вспомнился нерешительный и трусоватый Песах. «Как бы там ни было, а он все-таки помог мне выжить, — с благодарностью вспомнил о нем Хушман. — Жаль, что не попрощался с ним. Что это так печально и жалостливо поет сегодня шопр? Аж душу выворачивает», — подумал Хушман, глядя на Алмуша.

- Хватит. Перестань. А то заплачу, — сказал он, припадая головой к его плечу.

Алмуш понимающе взглянул на него и убрал инструмент. «Эх, нет у нас Буранбая кураиста. Как мы с ним вдвоем сыграли бы теперь. Сколько людей мы потеряли, да каких людей. Не подстерегает ли нас смерть на пороге родного дома?» — мелькнуло у него в голове. Он по-братски обнял Хушмана и, успокаивая, несколько раз похлопал его по спине.

226

-------------------------------------------

- Ан кулян брат, вот увидишь, все будет хорошо, — сказал Алмуш. Они помолчали, словно прислушиваясь к чему-то. Вокруг было совершенно тихо. Лишь только иногда со звоном пролетали слепни и донимали коней. Ягодный дух доносился со стороны широкого поля. Хушман смерил даль орлиным взором, и ему показалось, что по гребню далекого холма движется цепочка всадников. «И скачут они в сторону нашей деревни», — сверкнуло молнией в мозгу. Он вскочил и, показывая рукою в сторону всадников, крикнул:

- Арсем, смотрите-ка, не ордынцы ли там наступают!?

Ратники вскочили и напряженно стали всматриваться в

сторону, куда показывал Хушман. Вскоре черная цепочка всадников растаяла в седой дали.

- Чего же мы стоим? На коней! Быстрее на коней! — крикнули ратники и бросились распутывать животных. Вскоре они уже неслись вперед, разгоряченные быстрой скачкой и тревогой. Многие так и не успели или не захотели одеть доспехи. Но было тепло скакать по летней степи. Отдохнувшие кони шли ходко и легко. Но, опережая быстрых коней, летели тревожные мысли о доме, о близких и родных. И вот уже родные поля и знакомые лесные колки замаячили впереди. Вот старый дубняк. Вот Красный яр и Хурамал. Вскоре издалека открылась долина реки Ачул, где под старыми ветлами прячутся дома родной деревеньки. Ратники пустили коней шагом, давая остыть после длительной скачки. Грязная пена хлопьями падала с коней. Некоторое время ехали молча, сгрудившись в кучу.

- Слава тебе Господи, что позволил нам еще раз посмотреть на родные места. Наши грехи бессчетны, твоя доброта безмерна. Слава тебе Господи, слава, — пробормотал Ратман, с любовью взирая в сторону деревни. Отчего-то вдруг заныло сердце, то ли от радости, то ли от дурного предчувствия. Почему-то вспомнилась давным-давно почившая мать. Откуда-то из бездонных глубин памяти выплыл ее полузабытый печальный образ. Ее лицо, окаймленное аккуратно повязанным сурбаном, ее глаза, излучающие бесконечное тепло и доброту, на фоне летнего неба легким облачком встали перед Ратманом. Вдруг показалось, что кто-то позвал его по имени. «Сынок», — послышалось ему снова. Чуть заметное дуновение коснулось его лица. Окутанный легкой дымкой образ матери качнулся и пропал из глаз. Ратман обернулся на голос ветра, но ничего, кроме струящегося марева над полями, не увидел. «Почему-то в тяжелое время я всегда

227

-------------------------------------------

вспоминаю маму, — подумал он. Непонятная тоска и томление охватили его. — Надо бы радоваться, что домой добрались, а радости почему-то нет. Наверное, всему виной война, будь она проклята». Он несколько отстал от своих товарищей и ехал, погруженный в думы. «Одна молодежь осталась. Вот только Курак и Алмуш успели пожить немного. Остальные все погибли, — с горечью в сердце думал Ратман, сзади оглядывая своих товарищей. — Малай все-таки молодец. Держится, не ноет, несмотря на рану. Еще пробует улыбаться, — размышляет он, с жалостью взирая на раненого. — И Кашан, и Самар тоже ничего, держатся, словно и не были ранены в бою», — отмечает Ратман. Ратники едут мимо ржаного поля. Где-то в хлебах бьют перепелки. «Скоро жатва», — думает Ратман. Ему вспоминается, как на этом самом поле, по жнивью, по пороше они с мужиками загоняли волков. Стаю серых хищников подняли вон в том овраге, который тянется вдоль небольшой лесной колки почти до самой деревни. «А вот под этим кустиком мы обедали когда-то во время посевной», — подсказало сознание, когда они проезжали мимо небольшого лесочка. Хорошо думать в дороге. Особенно когда теплый ветерок с родных полей нашептывает на ухо сказки о былом. Ратман едет свободно, бросив поводья на шею коня. Прямо из-под копыт стремительно взлетают жаворонки и с веселой трелью уносятся ввысь. «Хорошо-то как, — думает Ратман, — но радости почему-то нет. Может, сказывается усталость многих дней пути». Его мысли переносятся на ордынцев. «Нет, не дадут они нам спокойно убрать урожай. Не дадут свободно растить детей. Не дадут достойно жить на земле предков, — думает он. — Но ничего. Вот соберемся с силами. Наши люди полны решимости драться. Наши руки привыкли сжимать оружие и управляться с плугом. И это нам не впервой». В это время ратники впереди остановили коней. Оказывается, Сильби решила принарядиться перед тем, как въехать в деревню мужа. Она проворно достала из переметной сумы свои украшения и надела на себя. Кругом

- на груди, на шее, через плечо и на голове — у нее, слепя глаза, сверкает серебро и разноцветный бисер. И это все ей так идет и все ей так к лицу. Ратники с восхищением смотрят на ее богатый наряд и удивленно качают головами.

- Ну и богатую невесту ты отхватил, Мантелей, — говорят они товарищу, по-хорошему завидуя его счастью. А Сильби так и рдеет под восхищенными взглядами ратников и, смущенно опустив глаза, жмется к Мантелею. Разве она виновата, что ей

228

-------------------------------------------

хочется предстать во всей красе перед родителями Мантелея. «Неужели я этого не заслужила? Слава тебе Господи, дедушка обеспечил меня приданым сполна», — думает она. Вскоре ратники трогаются и едут, оживленно беседуя, предвкушая радость от предстоящей встречи с родными. И когда, почти уже миновали лесочек, неожиданно совсем близко ратники заметили группу ордынских всадников, которые выехали из чащи, пересекая им путь. Столкновение стало неизбежным. Лишь на миг застыли ратники на месте.

- Хахайт! Хайт, хайт! — крикнул Алмуш и первым ринулся на врагов.

- Хурай! Хур-ра-ай! — загремел боевой клич над булгар- скими ратниками. За ним ринулись остальные ратники. «И это перед самым домом», — успело мелькнуть в голове у Ратмана. Вскоре маленькая лесная колка наполнилась криками и бранью сражающихся воинов. Как быстрые молнии сверкали меж кустов острые сабли. Временами, перекрывая общий шум битвы, дикие вопли вырывались из уст погибающих воинов. Ордынцев явно было больше. На Ратмана наседали сразу несколько противников. Он отбивался как мог. Уже несколько ордынцев пали от его крепких ударов. «Эх, не успел, старый, надеть доспехи»,

- успел подумать он про себя. По его лицу градом катился пот, попадая в глаза и на губы. После очередного крепкого удара у него неожиданно сломалась сабля.

- Булат, сынок! — успел крикнуть Ратман, когда мелькнувшее лицо противника показалось знакомым, и в тот же миг широкое копье глубоко вонзилось в его незащищенную грудь. И долго стоял потом над ним молодой ордынец, с изумлением узнавая в нем свои черты. Меж тем бой откатился в сторону. Малочисленные булгарские ратники, теснимые ордынцами, рассыпались по полю. Бесстрашный Алмуш, разъяренный, словно раненый лев, сражался в кольце врагов. Его рука, быстрая, как разящая молния, успевала отбивать многочисленные удары противников. Казалось, что родная земля помогала ему сражаться, и не один вражеский воин отведал его смертельные удары. Но тут несколько каленых стрел взвились и вонзились в горячее тело батыра. И сполз он на землю, быстро теряя сознание. Сильби старалась держаться возле Мантелея, когда завязалась схватка. Но их ордынцы быстро оттеснили от лесочка в сторону чистого поля. Мантелей дрался, забыв обо всем на свете, кроме опасности, угрожающей его любимой. Он начисто снес башку одному

229

-------------------------------------------

ордынцу. Второму раскроил череп. Третьего проткнул насквозь, и в то же время боковым зрением каким-то образом успевал следить за своей любимой.

- Сильби, скачи в сторону деревни! — успел он крикнуть ей, отбиваясь от врагов. — Скачи, говорю! — завопил Мантелей, увидев, как Сильби пытается отбиться от супостатов. И она, сумев каким-то образом увернуться от ордынцев, поскакала в сторону деревни. Быстро оглянувшись на ходу, она заметила, как трое ордынцев увязались за нею и скачут, пытаясь схватить ее. Тогда она стянула с головы свое серебряное хушпу и кинула с размаху в степь. Потом сняла с шеи нагрудное украшение и тоже кинула в степь. За нагрудным украшением полетел туда же прекрасный тевет. «Пускай мои нухратки рассыплются по полю, чем достанутся татарам. Эх, Мантелей, Мантелей. Слишком коротким было наше счастье. Больше меня ты не увидишь», — думала она, сжимая в руке нож. На полном скаку она обернулась еще раз, и ей показалось, что Мантелей догоняет ее. В следующий миг она увидела, как Мантелей зарубил сначала одного, а затем второго ордынца. Третий ордынец уже почти догнал ее и в волчьей улыбке скалил свои зубы. Тогда, поравнявшись с ним, Манте- лей прыгнул на него, и они оба грохнулись на землю. В это время Сильби заметила, как со стороны деревни в направлении лесочка быстро проскакали булгарские всадники и сходу врезались в общую рубку. Когда она в очередной раз взглянула в сторону Мантелея, то увидела, как он стоит над поверженным врагом и вытирает окровавленный нож пучком подножных трав. Его конь стоит с ним рядом и роет копытом пыльную землю. Она молча подошла к нему и так же молча уронила свою голову ему на грудь. Слезы неудержимо хлынули из ее глаз и намочили его рубашку. Он также стоял молча и лишь тихонечко гладил ее по непокрытой голове. Их кони стояли рядом друг с другом и любовно терлись мордами. Вскоре с отрядом ордынцев было покончено. То тут, то там по всему полю были видны останки поверженных воинов. Мантелей и Сильби направились в сторону лесочка, ведя коней на поводу.

- А где твои хушпу и другие украшения? — спросил Манте- лей, только сейчас обратив внимание на то, что она без головного убора.

- Я их на скаку кинула в поле, чтобы они не достались ордынцам, — ответила она, снизу вверх преданно взирая на него.

- Как же ты теперь без них?

230

-------------------------------------------

- А, как-нибудь. Если будет время, я их поищу, — ответила

она.

Вскоре они достигли лесочка и подошли к всадникам, сгрудившимся на краю небольшой поляны. Это были булгарские воины, не знакомые Мантелею. После короткого разговора стало известно, что это отряд разведчиков булгарских войск, расположенных на увале западнее деревеньки. Разведчики сообщили Мантелею, что булгарским войском командует князь Ылтанпик и посоветовали им направиться сразу же туда, где стоят войска. Разведчики рассказали, что в деревеньке почти никого уже не осталось, а жители перебрались в лагерь, так как боятся нападения татар. В это время к ратникам подошли оставшиеся в живых Хушман и Ахчура. Все вместе стали собирать в одно место павших и раненых. Разведчики тоже помогали им. В их рядах также имелись раненые и убитые. Некоторые разведчики стали ловить коней, оставшихся без хозяев. Сильби повязала голову сурбаном и стала помогать Мантелею в поиске павших и раненых булгар- ских ратников. Первым они обнаружили Алмуша. Алмуш лежал, окруженный телами погибших ордынцев, и был еще жив. Манте- лей крикнул своим товарищам, и Хушман и Ахчура быстро подбежали к ним. Сильби осторожно, боясь причинить излишнюю боль, стала вытаскивать стрелы, попавшие в Алмуша, и тот застонал протяжно и тяжко. Он с трудом приоткрыл тяжелые веки и сквозь кроваво туманную муть разглядел своих товарищей.

- Не надо, — с трудом выговорил он.

- Что не надо? — участливо наклонился над ним Ахчура.

- Ничего не надо, — снова чуть слышно выдохнул раненый.

- Алмуш, узнаешь ли ты нас? Мы твои друзья, — выговорил Ахчура, наклоняясь к самому лицу раненого.

- Узнаю. -Он некоторое время молча, словно из каких-то недосягаемых глубин, смотрел на сгрудившихся вокруг него ратников. Потом снова прошептал. — Простите, простите меня, ребята, что я покидаю вас. Ахчура, возьми мой шопр. И помните, помните обо мне. Передайте моим.

Тут голос его прервался, глаза медленно закрылись, и голова свалилась набок.

- Что, что передать твоим родным? — затормошил его Ах- чура.

Но Алмуш уже был далеко-далеко от них. Его больше не волновали ни земные горести, ни земные радости. Он был равнодушен ко всему. Он был мертвым, словно придорожный камень.

231

-------------------------------------------

Ратники подняли его и отнесли к лесной опушке. Туда же принесли лежавшего в кустах погибшего сотника Ратмана. Потом нашли Малая. Он так и лежал в обнимку с ордынцем, намертво вцепившись своими мертвыми зубами в горло ордынца. К радости ратников, они нашли еще одного живого своего товарища. Это был Самар. Он сидел на земле, прислонившись спиной к дереву. Кровавая рана тянулась через всю его правую щеку. Он сидел тихо, так как, видимо, сильно обессилел. Самар еще пытался улыбнуться, когда его разыскали товарищи и на руках понесли к месту сбора. Потом нашли Кашана и Курака. Они оба были зарублены ордынскими саблями. Отрубленная рука Курака валялась рядом с его телом. Кашан так и лежал со своим верным чукмаром в руке. Вокруг него лежало несколько вражеских тел с разбитыми черепами. По всему было видать, что враги дорого заплатили за его жизнь. Меж тем Сильби разыскала в траве свои хушпу и тевет. Нагрудное украшение так и не смогла найти. «Ну, и ладно. Пускай это будет платой живых погибшим товарищам», — подумала она. Ратников решили похоронить тут же, на краю лесочка, где они и погибли. Хушман и Ахчура поскакали в деревню за лопатами, а Мантелей и Сильби остались с погибшими, охранять их последний покой на этой земле. Нужно было торопиться, так как татары могли появиться в любое время. Мантелей и Сильби перевязали раненого Самара, после чего, несколько отделившись от булгарских разведчиков, присели отдохнуть под кустиком.

- Ну, ты и дерешься! — сказала Сильби Мантелею, вспоминая недавнюю стычку с ордынцами.

- Я просто боялся за тебя, — ответил Мантелей, с печальной улыбкой глядя на нее. Они замолчали, и сидели молча до тех пор, пока Хушман и Ахчура не привезли лопаты. Каждый из них думал свои думы.

- Эх, Мантелей! В нехорошее время мы родились. Как же мы будем жить дальше? — высказала озабоченно Сильби, вставая с земли.

Тот вскочил порывисто, обеими руками взял ее за плечи и, глядя прямо в ее широко распахнутые глаза, ответил:

- Не бывает плохих времен. Бывают плохие люди. А мы родились и будем жить, как велел нам наш Бог. Они подошли к Самару и помогли ему напиться.

- Вот видишь, человек хоть и весь изранен, а думает жить. Пить хочет, — сказал Мантелей Сильби.

- Самар никогда не умрет. И если даже я умру, то останутся

232

-------------------------------------------

деревеньки с моим именем. Таких в Булгарии немало. А в будущем, может быть, появятся и города. Пройдут века. Нас с вами не будет. А город с моим именем будет стоять вечно! — твердо и с некоторым пафосом сказал раненый Самар.

«Эк, куда хватил», — подумал Мантелей. А вслух он сказал:

- Это когда же ты так надумал?

- Надумал, пока сидел, — ответил Самар.

Общую могилу копали долго, поочередно сменяя друг друга. Всех погибших с молитвами опустили и уложили в одну яму и сверху насыпали небольшой курган. Сильби оторвала одну монету со своей хушпу и бросила в могильную яму. — Покойтесь с миром. В будущем не пугайте нас. Уйдите от нас как чистая вода. Мы будем поминать вас, а вы нас не вспоминайте никогда, — вполголоса молилась Сильби. Потом все встали в круг и нечетное число раз по солнцу обошли вокруг могилы, тем самым оказывая последние почести погибшим и замыкая могилу в железный круг, чтобы погибшие никогда не смогли покинуть свое последнее пристанище и вернуться в мир живых. Меж тем солнце уже почти коснулось горизонта. Ратники вместе с булгарскими разведчиками тронулись в сторону деревни. «Эх, не так, потеряв почти всех товарищей, мечтал я вернуться в деревню», — размышлял Мантелей, въезжая под вечер в родную деревеньку. Проезжая по знакомой улице, Мантелей мысленно отмечал, где в каком дому проживали его погибшие товарищи. Ему казалось, что они вот- вот выбегут за ворота и будут радостно приветствовать его. Прошедшее так еще свежо было в его памяти, что он никак не смог свыкнуться с мыслью, что их больше нет и не будет. В его ушах еще звенели их голоса, и он до мельчайших интонаций помнил их. Деревня пустовала, и ни одного человека не было видно на улице. Лишь около моста им повстречалась стайка гусей, которая шумно загоготала, когда всадники проезжали через мост. «Только совсем недавно я жил счастливо и не знал больших потерь. А теперь за такое короткое время их столько, что хватит на всю оставшуюся жизнь», — размышлял Мантелей, двигаясь к своему дому.

- У меня дома никого нет, я уже проверял. Видимо, все ушли в лагерь, — вымолвил Хушман, двигаясь рядом с Мантелеем.

Ахчура ехал рядом с Самаром, придерживая его сбоку. У Самара дома тоже никого не оказалось. Подъехали к дому Ахчуры. Кони встали. Здесь он проживал у одинокой старушки по имени Янка, которая когда-то взяла его маленького на воспитание, когда Ахчура остался круглой сиротой. Ахчура быстро соскочил

233

-------------------------------------------

с коня и забежал домой. Через некоторое время из дома вышла древняя старуха и со слезами на глазах подошла к ратникам.

- Сыночки вернулись. Слава тебе, Господи, что мне удалось еще раз увидеть вас живыми и здоровыми, — причитала она.

Ратники соскочили с коней и стали успокаивать старушку.

- У нас тут такие страшные дела творятся, голова идет кругом. Не знаю, что мне старой делать. Теперь сынок мой вернулся, может, будет легче, — продолжала старуха. Тут из дома вышел Ахчура. Он подошел к ратникам и включился в общий разговор.

- Ну, что, арсем будем делать? Останемся ночевать в деревне или все поедем в лагерь? — спросил Ахчура. Вместе посовещавшись, решили, что все, кроме Хушмана, останутся в деревне. А Хушман вместе с разведчиками поедет в лагерь и доложит обо всем виденном в ордынском становище воеводам. Раненого Самара также решили переправить в лагерь, так как у него дома также никого не оказалось, да и безопаснее было так для него. Хушман вместе с разведчиками тут же отбыл.

- А ты, Янкапа, почему не ушла в лагерь? — спросил Ман- телей у старушки.

- И-и, — затянула старушка, — куда уж мне старой. Я дальше своего двора и огорода давно уж никуда не хожу.

Меж тем быстро смеркалось. Старушка пригласила всех на ужин. Но Мантелей и Сильби отказались от приглашения, так как они торопились домой. Мантелей и Ахчура договорились о завтрашних делах, и они расстались. В лагерь решили поехать завтра с утра. Мантелей и Сильби ехали по улице шагом. Непривычная тишина настораживала и резала слух. Обычно в это время пастухи пригоняли стада, и над деревней стоял привычный с детства гул. А теперь во всех переулках и закоулках затаилась сторожкая тишина. Нигде, ни в одном дворе не горел костер и не готовился ужин. На миг Мантелею показалось, что он спит, и ему снится страшный сон. Но присутствие рядом Сильби и живых коней говорило о том, что он не спит и все это ему не снится. Вскоре они подъехали к дому, белеющему в сумерках светлыми стенами, который уютно расположился под старыми ветлами.

- Вот здесь я и живу. Вот в этот дом я хотел привести тебя невестой, — вымолвил Мантелей, участливо помогая своей возлюбленной слезть с коня. Держась за руки, они вместе вошли во двор. Сильби ступала робко, словно боялась чего-то, и все крепче сжимала в ладони его руку. Она про себя читала молитвы и просила Тангра благословить ее первые шаги в этом новом

234

-------------------------------------------

для нее доме. Мантелей открыл хитроумный деревянный запор, которым закрывался дом, и они зашли в помещение. В комнате было темно, и предметы еле угадывались. Словно в чужом доме, Мантелей двигался наощупь и вскоре нашарил где-то светильник. Каким-то хитроумным способом он высек огонек, и вскоре в комнате загорелся свет.

- Ты пока побудь немного одна, похозяйничай тут. Я пойду управлюсь с конями, и сразу же к тебе, — сказал Мантелей и вышел.

Сильби осталась в комнате одна. Она стала осматриваться кругом, знакомясь при свете с обстановкой дома. Убранство комнаты было типичным для булгарских жилищ. В одном углу пристроилась побеленная мелом печка. Сбоку к печке был пристроен вучах. Деревянные полки с деревянной и глиняной посудой. В переднем углу находился стол и несколько табуреток. Два деревянных стула с красиво разукрашенными спинками находились в другом углу. Рядом стояла укладка внушительных размеров, также богато разукрашенная орнаментом. Два зеркала, видимо, китайской работы, висели на стене между окнами. С потолка на веревке свисал двуносый медный кумган. Еще несколько деревянных крюков висели на веревках в разных местах. Раскидистый олений рог, приспособленный под вешалку для одежды, расположился рядом с входом в жилище. На вешалке висели старый потрепанный армяк и витой из сыромятной кожи саламат. На другой ветке рога висели вышитые женский сурбан и полотенце. Широкие нары расположились вдоль одной из стен. Необычным было для Сильби то, что на одной из стен дома, гладко обмазанном глиной и побеленном мелом, кто-то углем нарисовал фигурки людей, птиц и зверей. Нарисовал деревья и дома. Нарисовал сцены охоты. Ознакомившись с обстановкой, Сильби стала собирать на стол. Выложила на стол все, что осталось у нее в переметной сумке. «Пускай у нас с Мантелеем будет сегодня праздник. Как бы обрадовался мой дедушка, увидев меня хозяйкой в новом доме», — подумала она. Ей стало казаться, что она давно знала обстановку этого дома. Знала и видела эти странные рисунки на стене. Робость прошла, и она вполне освоилась в новой для нее обстановке. Сильби подошла к зеркалу и стала всматриваться в себя. Сняла с головы сурбан и повесила ее на крючок. В это время вошел Мантелей.

- Ну как, хозяюшка, освоилась? — спросил он, слегка ухмыляясь.

- Вполне.

235

-------------------------------------------

- Ну, тогда давай за стол, я угощаю тебя. Или это ты угощаешь меня, — сказал Мантелей и усадил ее за стол. Сам уселся напротив и стал ужинать, поглядывая на Сильби.

- Не смотри так, — сказала она.

- Почему?

- Я стесняюсь и не могу есть, — ответила Сильби.

- Ладно, ешь, не буду смотреть.

После ужина Мантелей отстегнул саблю и повесил ее на вешалку.

- Ну, хозяюшка, стели постель. Будем отдыхать, — сказал он, повернувшись к Сильби.

- Ладно, мой хозяин. Вот только уберу вперед со стола.

Они лежали рядом и молчали. Ее ладонь лежала в его ладони, и она ощущала жар, исходящий от его руки. Это была их первая ночь, когда они остались только вдвоем. Им обоим было несколько неловко. На столе мигал и потрескивал светильник.

- Ну, как? Тебе понравилось у меня? — спросил Мантелей.

- Да, понравилось. Дом такой просторный и уютный.

- Так и семья у нас большая. Жаль, что мы не увидели их сегодня. Даст Бог, завтра в лагере мы увидимся, — сказал Мантелей.

- Я почему-то боюсь твоих родителей. Еще скажут, что притащилась к вам, не сыграв свадьбы, — высказала свои опасения Сильби.

- Ничего не бойся. Я ведь всегда с тобой. А свадьбу нам сыграла война. Да и отец тебя видел и знает. Вот увидишь, все будет хорошо. Родители у меня хорошие и понятливые, — с жаром высказал Мантелей. Он и в мыслях не мог допустить, чтобы его родители как-то могли обидеть его обожаемую девушку. Нет, не девушку, а жену. Тем более сиротинушку.

- Мантелей, а что это за странные рисунки у вас на стене? -спросила Сильби.

- А-а, это отец мой балуется иногда. Рисует везде, где только можно. Вот завтра увидишь, он и во дворе разрисовал все стены, — ответил он.

- У тебя сабля и ножны такие красивые. Где ты их купил?

- спросила снова Сильби, показывая рукою в сторону вешалки.

- Я саблю не покупал. Она осталась мне на память от моего деда по имени Арсин. А ему от его деда по имени Симун, — с гордостью ответил Мантелей. Некоторое время они лежали молча. Было душно. — Можно было устроиться на ночлег в летней кухне или на сеновале. Но в доме запоры надежнее.

236

-------------------------------------------

- Ничего, дома лучше, — сказала она.

В это время где-то за печкой запел сверчок. И пел долго, нагоняя сон на жильцов этого дома. Мантелей встал и потушил светильник. Потом снова улегся рядом с Сильби. И еще долго разговаривали в темноте два любящих сердца. И все жарче и жарче прижимались они друг к другу. Уснули только под утро, под волшебное пение сверчка. И впервые за много дней Манте- лей спал так сладко и спокойно. Сознание ли того, что он находится под защитой родных стен способствовало этому, или что другое, но спал он как младенец. Сильби чувствовала себя под надежной защитой, и так и уснула с этим чувством, уткнувшись носом в плечо Мантелея.

Разбудил их Ахчура громким стуком в дверь.

- Ну, вы и спите, еле-еле до вас достучался, — заявил он с порога. Он был во всеоружии и, видимо, был готов выступить в путь в сей же миг.

- Я хочу сходить за водою в новом доме, — заявила Сильби.

Мантелей понимающе взглянул на нее и чуть заметно улыбнулся:

- Вон, в летней кухне возьми ведра и сходи на родник.

- А где кухня? Пойдемте, покажите мне, — сказала Сильби. Они все втроем вышли во двор. При дневном свете она осмотрелась во дворе. Напротив дома располагался, видимо, амбар. Рядом пристроилась кухня. Соединяя кухню с домом, с западной стороны шел глухой забор. С восточной стороны были расположены ворота. Сильби вынесла из кухни два деревянных ведра и по указанной Мантелеем тропинке пошла к роднику. Проходя мимо амбара, она заметила, что гладко обмазанные и побеленные стенки амбара разрисованы различными картинами. «Чудные люди», — усмехнулась удивленно она.

- Иди, встречай ее и опрокинь ее первые ведра с водой, — сказал Мантелей Ахчуре.

- Что я, маленький что ли? — запротестовал тот.

- Дружище, но ведь кроме тебя некому. Ни одного ребенка не осталось в деревне, — добавил Мантелей.

- Ладно, пойду. Заработаю себе награду, — сказал после некоторого раздумья Ахчура и пошел навстречу Сильби, которая возвращалась с двумя полными воды ведрами. Вскоре он с улыбкой показал Мантелею вышитый платок, честно им заработанный. А Сильби повторно пошла за водою.

- Ну, теперь, Мантелей, мы с тобой словно породнились.

237

-------------------------------------------

Будем братьями, если ты не возражаешь, — сказал, несколько волнуясь, Ахчура.

- Я рад. Я очень рад заиметь такого брата. Особенно в это лихое время, — сказал Мантелей и в подтверждение своих слов крепко обнял Ахчуру.

Вскоре, наскоро перекусив, они собрались в лагерь. Тут, откуда ни возьмись, появилась серая кошка и с жалобным мяуканьем стала тереться о ноги Мантелея.

- Ах ты, бедный янавар, бросили тебя одного. Некому пожалеть и накормить тебя. Ну, иди ко мне, — сказал Мантелей и, взяв кошку на руки, начал гладить ее. «Это наша кошка», — пояснил он Сильби. Сильби достала из сумы кусочек лепешки, кусочек творожного сыра, и начала кормить ее. Ей было очень жаль кошку, но взять ее с собою они не могли. «Смотри, лучше охраняй дом. Теперь ты остаешься за хозяина. Жди. Мы скоро вернемся», — сказал Мантелей своей кошке, и они тронули коней. Сильби вспомнила свою живность, оставшуюся в ее доме, и ей стало совсем грустно. Слезы навернулись ей на глаза, но она сдержалась и не заплакала. На выезде из деревни они встретили одинокого старца, который на лугу привязывал за колышек маленького теленка.

- Аван-и, Ивай мучи? — поздоровался со стариком Манте- лей, когда они поравнялись с ним.

- Аван-ха, аван, — ответил старик, пристально вглядываясь в них. — Это чьи же вы будете? Что-то я не признал вас. Мои глаза совсем ослабли.

- Я сын Тимерхана и Сарри, Мантелей. А это — Ахчура, живущий у старушки Янкапа. Молодая девушка — моя жена по имени Сильби, — представил всех Мантелей.

- Э-э-э, — протянул старик. — Теперь признал. Это когда же вы вернулись с рубежа?

- Да вот только вчера вечером, — ответил Мантелей.

- Ну и как? Все ли живы и здоровы? Все ли вернулись домой?

- Да нет, не все, — горестно вздохнув, ответил Мантелей. — Со всего отряда нас вернулось всего четверо. Многие погибли только вчера, совсем недалеко от нашей деревни.

- Вот оно как, — оглушенный недоброй вестью изумился старик. — И Ратман тоже погиб?

- Да. И он тоже.

- Господи! Что же это такое? За что же такое наказание?

238

-------------------------------------------

Мне, старому, надо бы умереть. А тут. — искренне сокрушался Ивай мучи.

- Мучи, а почему ты не ушел вместе со всеми? Ведь ордынцы совсем близко. Они никого не щадят, ни старых, ни малых,

- сказал Ахчура.

- И-и, сынок. На кого же я брошу свою скотину. Куда уж нам со старухой бежать. Умрем так, у себя дома, — сказал Ивай мучи.

Поговорив еще некоторое время со стариком, они тронулись дальше. И долго смотрел им вслед Ивай мучи. — Господь с вами. Пехиль сире пурне те, — благословил он их. Сильби до слез стало жаль старика. Он живо напомнил ей её деда.

- Поехали быстрее, — сказала она Мантелею, чтобы скорее освободиться от тягостных воспоминаний. Ребята гикнули и во весь опор помчались вперед, ощущая грудью свежий утренний воздух. Сильби не отставала от них. Вскоре они уже достигли пределов лагеря и въехали вовнутрь тележной крепости.

Мантелей встретился здесь со своими родителями и близкими. После взаимных приветствий и объятий юноша представил родителям жену.

- Атте, анне, простите меня, что я без вашего благословения привел домой невесту. Отец, ты ее знаешь. Это Сильби, внучка старика, который когда-то вылечил меня, — сказал Мантелей, вопросительно и выжидающе глядя на родителей. — Она осталась совсем одна. Их деревню полностью уничтожили татары.

Сильби стояла рядом, не смея поднять глаз на родителей Мантелея.

- Ты, сынок, поступил правильно, как мужчина. Если она тебе по душе, мы ничего не имеем против нее, а будем только рады, — сказал отец.

- Ах, ачамсем! Время-то, время какое страшное сейчас. Узал самана кисренеть. До свадьбы ли теперь, — запричитала мать. — Доченька, иди ко мне, — добавила она и обняла невестку. У Сильби отлегло от сердца. Она так боялась этой встречи и заранее дрожала от недоброго предчувствия. Но все обошлось для нее как нельзя лучше.

- Пойдемте, дети, я накормлю вас, — сказала Сарри и повела их к одной из телег, возле которой они расположились. А сама тайком все присматривалась к невестке, желая узнать, достойна ли она её сына? И осталась довольна первым впечатлением. В это время к ним подошел Хушман и позвал Мантелея и Ахчуру.

239

-------------------------------------------

- Пошли быстрее, князь Ылтанпик хочет видеть нас.

- Я скоро, — сказал Мантелей и, оставив коня под присмотром отца, пошел вслед за Хушманом.

Князь со своими воеводами находился на краю взлобка и обозревал окрестности, когда к нему подошли Хушман, Манте- лей и Ахчура. Они, сняв шапки, положили их подмышки и поклонились князю.

- Так это вы батыры, которые пришли с самого Яика? Это о вас мне рассказали мои разведчики? — спросил князь.

- Да, это мы, — подтвердил Хушман.

Князь пригласил их присесть, и вскоре все присутствующие расселись кругом, кто на кошме, кто на седлах.

- Ну, рассказывайте, что видели и что слышали вы о татарах, — сказал князь, обращаясь к Хушману, Мантелею и Ахчуре.

Они коротко рассказали обо всем, что знали и что слышали о татарах.

- Знаю. Обо всем этом я знаю, — сказал Ылтанпик после того, как выслушал их. — А вот о том, что татары двигаются на нас тремя колоннами, слышу впервые. Ты говоришь, что об этом рассказал вам ордынский звездочет. Не так ли? — обратился князь к Мантелею.

- Совершенно верно, великий князь, — подтвердил Мантелей.

- Ну-ка, приведите сюда пленных ордынцев, — дал команду одному из сотников князь.

Тот немедленно побежал исполнять приказание. Через некоторое время пленники встали перед князем и потупили свои взоры вниз перед грозным взглядом Ылтанпика.

- Ну, ты, палвон Ядкар, — через переводчика обратился к пленному князь, — скажи мне, сколько татарских колонн идет на Биляр?!

- Н-н-насколько я знаю, орда идет тремя колоннами, — заикаясь и в то же время скоропалительно вымолвил Ядкар.

- А почему ты сразу не сказал об этом? — вкрадчивым голосом, снизу вверх заглядывая в лицо палвона, спросил князь.

- Я, я, — начал говорить, заикаясь, Ядкар. — Меня не спрашивали об этом, и я забыл об этом сказать, — выдавил он из себя. Глаза его испуганно забегали.

- Вы тоже забыли об этом сказать, а? — обратился к другим пленным князь.

Те затравленно переглянулись между собою, и один из них залепетал:

240

-------------------------------------------

- Да, да. Мы забыли об этом совсем. Прости нас, великий есаул.

Они чувствовали надвигающуюся на них грозу, и сердца их трепетали. В каждый миг они ожидали немедленной расправы. Но к их удивлению, князь только взглянул на них грозно и велел сотнику отвести их туда, откуда только что их привели.

- Шишман, — обратился к одному из тысяцких Ылтанпик,

- пошли немедленно гонцов на Черемшанские и Шешмин- ские укрепленные линии. Пускай они предупредят защитников о надвигающейся опасности. Потом пусть скачут дальше во внутреннюю Булгарию и предупредят остальных защитников. Пускай гонцы подробно разъяснят населению о надвигающейся опасности. Потом гонцы пусть доедут до Биляра, Сувара и Булгара и пусть предупредят воевод, оставшихся оборонять эти города, а воеводы знают, как дальше поступить.

Шишман тут же пошел исполнять приказание великого князя.

- Как тебя зовут, батыр? — спросил Ылтанпик, глядя на Мантелея.

- Родители назвали меня Мантелей.

- Хорошее имя дали тебе родители, — сказал князь. — Откуда у тебя такой богатый пояс?

- Этот пояс трофейный. Как-то раз во время очередной вылазки мы с друзьями завалили какого-то знатного ордынца. Этот пояс его, — ответил Мантелей.

- Маттур, — похвалил его князь и обратился к Хушману. — А у тебя что это за потертости на шее?

Хушман как можно короче рассказал свою историю о том, как он попал в плен и как бежал оттуда.

- Молодец, храбрый ты воин, — похвалил и его князь. — А тебя как величают, храбрый воин? — спросил князь у Ахчуры.

Тот представился.

- Еще что можете рассказать об ордынцах? — снова спросил их Ылтанпик.

Ратники рассказали о погроме, учиненном ордынцами при взятии неизвестного булгарского городка. Этот рассказ сильно огорчил князя.

- Вы говорите, что со всего городка случайно спаслись лишь четверо детишек? — спросил он у ратников.

- Да, великий князь. Это так, — подтвердил Ахчура.

Некоторое время все помолчали, задумавшись каждый о

241

-------------------------------------------

своем. Весть о всеобщей гибели жителей городка потрясла воображение слушающих.

- Великий князь, позволь еще сказать, — попросил Хушман.

- Говори, — разрешил князь.

Хушман рассказал о том, что, находясь в плену, он не раз слышал от Песаха и других монгольских воинов, что ордынцы получили от своих ханов приказ о поголовном уничтожении лучших булгарских людей. И не щадить никого, особенно мужчин, какое бы положение они ни занимали. Разом вскинулись все военачальники, услышав такую весть. Гневом наполнились их сердца. Огнем загорелись их очи. Вскоре подошел тысяцкий Шишман, и князь отпустил ратников. Те в первую очередь решили навестить своего раненого товарища Самара. Они все вместе направились в сторону телеги, где, по словам Хушмана, лежал раненый Самар. Он спал на расстеленной кошме, положив голову на седло. Мать Мантелея Сарри и Сильби находились возле раненого. Тут же были мать и родные Самара.

- Ну, как он? — спросил Ахчура у Петра, родного братишки Самара.

- Вот уснул совсем недавно, после того, как вон та тетя перевязала ему раны, — сказал Петр, указывая рукою в сторону Силь- би. — А вчера ночью он так и не смог уснуть, всё метался в жару.

Тут к ребятам подошла мать Самара Мерченпи и стала благодарить их за спасение сына. Не зная, как выразить свою признательность, она стала угощать их пирогами. Вскоре вокруг ратников собрались все родные и близкие погибших, находившихся вместе с ними на рубеже. Каждый их них хотел подробнее узнать о месте, времени и обстоятельствах гибели своих близких людей. Скорбными глазами смотрели они на Мантелея, Ахчуру и Хушмана. Ребята не успевали отвечать на многочисленные вопросы родственников, и каждый из них поспешил уединиться со своими близкими, пообещав чуть позже подробнее рассказать обо всех приключениях, происшедших с ними.

Весть о страшных погромах орды быстро разнеслась по бул- гарскому лагерю. Лагерь зашумел, словно потревоженный улей. Люди, собираясь группами, обсуждали услышанное.

- Сынок, неужели все услышанное правда? — спросила мать Мантелея.

- Да, мама, правда.

- Ах, — застонала Сарри. — Откуда берется вся эта дикость? Откуда в этих нелюдях столько зла? Неужели и всех нас ждет

242

-------------------------------------------

такая же участь? — Она потерянно завертела головой, ища глазами мужа. Мантелею стало невыразимо жаль ее.

- Тимерхан, киль-ха, киль кунда! — крикнула она, увидев издали в толпе своего мужа. Тот услышал ее и подошел. — Лар- ха юнашар, — сказала Сарри, показывая рукою место на кошме. Тимерхан сел. — Дети, подойдите все поближе. Давайте все вместе подумаем, как нам быть дальше, — предложила Сарри. Все сгрудились вокруг Сарри. — Тимерхан, ты старший. Скажи, что нам делать в этой обстановке? После сообщения о погромах я места себе не нахожу. Скажи хоть ты. Что же делать женщинам и детям? — выдохнула на одном дыхании Сарри.

- Что делать мужчинам — это ясно, — ответил после некоторого раздумья Тимерхан. — А вот как быть с женщинами и детьми — это, действительно, вопрос. Оставить вас здесь в лагере? Опасно. Отправить подальше вглубь страны? Тоже не безопасно. Да и поздно, наверное, уже. Если честно, я не знаю, что с вами делать, — добавил он и горестно вздохнул.

Сарри сидела какая-то отрешенная от всего и словно не слышала, что кругом говорят. Потом она вскинулась, словно курица, оберегающая своих цыплят, и запричитала:

- Ох, дети мои золотые! Простите меня за то, что родила я вас! Простите меня, старую! — И с этими словами она подошла к Мантелею и, уронив свою голову ему на грудь, зарыдала.

- Прости меня, сынок, если можешь, — всхлипывала она, давясь слезами.

- За что прощать-то мама? Ты ни в чем не виновата, — сказал Мантелей, успокаивая мать.

- Прости, сынок, за то, что я родила вас на такие муки и страдания, — рыдала мать, припадая к груди Мантелея. Потом она как-то сразу успокоилась и, заглядывая в глаза Мантелея, спросила: — Сынок, а тебе уже приходилось убивать людей?

Мантелей замялся, но потом ответил:

- Да, мама, нам пришлось повоевать.

- Ох, сынок! Грех-то какой. Через какие страдания пришлось тебе пройти. Это мы, это мы, женщины прежде всего виноваты, что рождаем на свет таких неразумных мужчин, которые воюют и убивают друг друга ни за что, — снова запричитала она.

Потом она как-то сразу сникла и обессилено опустилась на кошму.

- Что-то вдруг накатило на меня. Простите меня, мои золотые. Как представила я, что мои дети могли погибнуть, и со-

243

-------------------------------------------

рвалась, — с виноватой улыбкой сказала Сарри, обведя всех печальным взглядом.

В это время к ним подошли родители Буранбая, отец Чуваш- бай и мать Чулпан. Они хотели подробнее узнать о гибели сына. Мантелей рассказал им о бое на киреметище вблизи деревушки Шумерки и о гибели Буранбая. Потом подошли родители Каша- на и Хасана, Алмуша и Сементера. И Мантелею пришлось еще раз рассказать им о гибели их близких. Через некоторое время пришли родные Шеремета и Котрака. Они также хотели узнать о месте и времени гибели своих родных. Мантелей только было начал рассказывать им, где все это произошло, как кто-то в лагере громко крикнул: «Татары! Татары идут!». Ратники и простые люди кинулись к взлобку холма. Только что пустовавшая равнина перед увалом теперь была полна людей и коней. Повсюду двигались и ползли длинные черные цепочки всадников. А из-за лесной колки без конца выходили и выходили новые. Издали они были похожи на ползущих муравьев. Но по мере приближения их фигурки все увеличивались и увеличивались. Над деревней, расположенной внизу, сразу в нескольких местах стал подниматься черный дым. «Господи! Да что там жечь-то, в этой бедной деревушке? — с отчаянием подумала Сарри. — Откуда они взялись, это адово племя?». Она потерянно оглянулась на своего мужа, который, вытянув шею, смотрел в сторону ордынцев. «Уж не сном ли была моя жизнь? Не во сне ли привиделся этот седовласый мужчина? И не сон ли дурной теперь снится?»

- мелькнуло у нее в голове. Тоска отравленным ручьем затекла в ее сердце. От предчувствия великой беды сдавило грудь. Глыбы горя упали на ее хрупкие плечи. Сарри оглянулась кругом. Над головой отвесно вставало солнце. С запада, нагромождаясь как горы, темной стеной наползали облака. С юго-восточной стороны, как бесчисленные черные муравьи, все тянулись и тянулись вереницы всадников. На равнине, тающей в жаркой мути, как грозовые облака в полдень, собирались черные всадники. Соединившись, они вскоре стали похожи на огромную темную грозную тучу. Всадники все время перемещались в разных направлениях, и ратникам казалось, что эта туча кипит и клубится пыльными вихрями. Тысячи и тысячи копыт били по высохшей земле, и нервная дрожь, казалось, достигала булгарского лагеря. А облака в небе все гуще наливались свинцовой тяжестью и, подгоняемые верховым ветром, бугрясь и вспениваясь, наползали на солнце. Стало душно. Но несмотря на духоту, ратники

244

-------------------------------------------

надевали на себя доспехи. каждый миг они ждали наступления татар. «Эх! Скоро хлеба убирать. А тут такое затевается», — думал Тимерхан, с тоскою взирая в сторону ордынцев. Было видно, как с обеих сторон тележной крепости выстраиваются густые ряды булгарских ратников. В спрессованном грозою воздухе звучали тревожные, подгоняющие ратников голоса сотников и десятников. Внутри тележной крепости между пешими ратниками то и дело мелькали вышитые сурбаны булгарок. Тимерхан вытер вспотевшие вмиг ладони об подол рубахи и, шумно высморкавшись, побрел вдоль внутреннего кольца телег. В это время, разрезая темные облака, сверкнула молния. Перебивая неумолчный стук кузнечиков, послышался первый отдаленный, раскатистый удар грома. Тугая волна нагретого воздуха, пробежав по гривам ковылей, докатилась до лагеря. Крепче запахло чабрецом и полынью. Эти запахи почему-то напоминали Тимерхану запахи на мазаре. Ему с детства казалось, что смерть человека каким-то образом связана с этими запахами. Только на мазаре дополнительно пахло еще пресной землей и еще чем-то еле уловимым. Он посмотрел в сторону родной деревни и родного мазара, расположенного за рекою на невысоком пригорке. «Около родных могилок придется воевать. Но только придется ли лежать рядом с родными? Или же вольные ветра разнесут наш прах по степям? Может, получится так, что нас всех побьют, и хоронить будет некому. Вон сколько ордынцев собралось на равнине», — мелькнуло в голове у него. Он пробежал глазами по рядам ратников, ища своего сына Мантелея. Ему стало невыразимо жалко его. «Слава Богу, Господь вернул его нам живым и здоровым. Ведь большинство его товарищей остались лежать где-то далеко, около Яика. Женился. Думает жить. Вот только самана больно крутая», — раздумывал Тимерхан. Еще раз ударил гром. На этот раз посильнее. Издалека было видно, как на ордынцев стеною идет проливной дождь. За белой дождевой пеленою уже скрылись дальние леса и перелески, бугры и холмы. И вскоре дождевая завеса накрыла ордынцев. Водяная стена дошла до речки и, словно наткнувшись на невидимое препятствие, встала. Люди смотрели, как дождевые плети секут высохшую землю.

- Во дает! — сказал кто-то впереди Тимерхана, наблюдая за частой сеткой дождя. Двигаясь вдоль речки, дождевая стена уходила на восток. На булгарский лагерь не упало ни капли. Вскоре стали видны ордынские конники. «Иссекло бы их божьими стрелами, как дождем», — подумал Тимерхан. Вскоре из-за края

245

-------------------------------------------

туч снова показалось солнце и стало припекать влажную землю. Земля запарила. Влажные испарения еле видимой струйкой тянулись вверх и, становясь невидимыми глазу, таяли в вышине. Вдали за туманами угадывались леса и курганы. Легкое марево, играя, струилось над ними. Густой, влажный аромат трав шел со стороны реки.

- Смотрите, как ордынские копыта попирают нашу землю, -сказал кто-то впереди Тимерхана, показывая рукою в сторону татар. Тимерхан вышел за тележный круг и присел на краю тропинки, тянувшейся вдоль увала. Весь южный склон увала был исполосован такими тропинками, выбитыми овечьими копытами. Черные ленточки стежек, сплошь усеянные овечьими орешками, тянулись далеко, повторяя все изгибы земли. По краям тропинок кустились ковыли и мелколистная чилига с откусанными животными верхушками. Тут к Тимерхану подошли и присели рядом с ним Карабай и Чувашбай. Некоторое время все они молча смотрели в сторону ордынцев. Те почему-то бездействовали и ничего не предпринимали. Было видно, как они группами подъезжали к реке и, напоив коней, снова возвращались обратно в свой временный кош.

- Ордынцы чего-то выжидают, — молвил Карабай, искоса взглянув на Тимерхана.

- А куда им торопиться. Им, кочевникам, везде дом. Куда они дошли, там у них и родина, — ответил Тимерхан.

- Весь хлеб потравили. Дома сожгли. Сыновей вот убили, -мрачно выдохнул Карабай.

- Да-а-а, — тяжело вздохнув, протянул Тимерхан. Он мельком взглянул на своих собеседников и подумал: «Как они постарели за последние дни. Сколько морщин прибавилось у них с тех пор, как они узнали про гибель своих сыновей».

- Смотрите, сколько их вьется над нами, — выговорил Чу- вашбай, кивком головы указывая вверх. Тимерхан проследил за его взглядом и увидел черных птиц, парящих высоко над головами. «Собираются стервятники. Это еще один признак того, что войны не избежать», — подумал он. А вслух сказал: — Нельзя избежать неизбежного. Нам придется принять это зло и переносить эту войну.

- Да. Придется снова терпеть, — согласился Карабай.

- Наверное, такие же стервятники растерзали наших сыновей. Хушман говорил, что они так и остались лежать не похороненные, — думая о своем, тоскливо вздохнул Чувашбай.

246

-------------------------------------------

- Чудно мы живем, чудно. Не успеем разойтись с одной бедою, как новое горе стоит у ворот. Как дальше жить? — вслух размышлял Тимерхан.

В это время из-под телег выбежал чей-то поросенок и с хрюканьем понесся по тропинке. Белым стремительным пятном мелькал он среди ковылей и чилижных кустов. Пожилая булгарка, смешно размахивая руками и вихляя тощим задом, с криком бежала за поросенком. Эта невинная картина так развеселила скучающих ратников, что они, забыв обо всем, некоторое время покатывались со смеху, наблюдая, как юркий поросенок, резко повернувшись, прошмыгнул у хозяйки между ног и с визгом понесся дальше. Тимерхан, Карабай и Чувашбай, оставив разговоры, тоже наблюдали за бестолковой беготней старухи, и легкая тень улыбки тронула их губы.

- К ордынцам, смотрите, к ордынцам побежал наш поросенок. Наверно, хочет скорее попасть в котел! — крикнул сверху кто-то, увидев, как поросенок резко повернул вниз и, смешно вскидывая задом, понесся в сторону реки.

- Не бойся. Ордынцы сало не едят, — поправил его кто-то.

- Тогда, наверное, побежал искупаться.

- Может быть. Может быть, — согласился с ним тот же голос.

Старуха остановилась на тропинке и беспомощно хлопала себя руками по бедрам. «Вот каянный, вот каянный», — произносила она, не решаясь, что ей делать дальше. Бежать за поросенком — боязно. Вернуться — добро пропадет, — размышляла она некоторое время. Но все-таки страх победил, и она, что-то шепча про себя, вернулась за тележный круг. Тут Тимерхан увидел, как отряд булгар, человек примерно в сто, поскакал к реке. Было жарко, и он подумал, что всадники направились поить лошадей. И тут же от ордынского коша отделился отряд, и тоже поскакал в сторону реки. «Что-то будет. Теперь что-то будет», — мелькнуло в голове у Тимерхана. Взгляды всех ратников были устремлены теперь на эти два отряда, которые быстро сближались. Стало видно, как солнечные блики, отражаясь, заиграли на копьях и саблях. Издали донесся боевой клич булгарских всадников. Карабай и Чувашбай от возбуждения встали и иступлено смотрели в сторону приближающихся друг к другу противников. Им казалось, что их сыновья находятся на самом острие атаки. Внезапно отряд булгар, достигнув берега реки, резко повернул вправо и поскакал вдоль берега вниз

247

-------------------------------------------

по течению реки. Ордынцы же, также достигнув берега реки, резко повернули влево и также поскакали вдоль берега реки, параллельно булгарам. Так и скакали противники некоторое время вдоль реки, осыпая друг друга калеными стрелами, хотя большого урона те не приносили. Словно два черных степных вихря неслись они и круто завернув, одни вправо, другие влево, вскоре сгрудились на разных берегах друг против друга. Ти- мерхан не выдержал и громко крикнул: «Скачите к табору, там переход более удобный!». Хотя вряд ли кто его услышал. Тем временем несколько булгарских всадников отделилась от основной группы, и, немного спустившись вниз по реке, к месту бывшего табора, начали поить своих коней. К ним немедленно устремились ордынские всадники. И снова оба отряда одновременно тронулись с места и, оставляя после себя пыльный шлейф, понеслись к табору.

- Ну, теперь не миновать столкновения! — выкрикнул Ка- рабай. Занимательное, завораживающее, возбуждающее и одновременно страшное зрелище разворачивалось у всех на глазах. Словно два языка черного пламени, сверкающие жгучею сабельною каймою, неслись они вдоль реки и вскоре закружились вместе в одном безумном вихре. Издали невозможно было понять, кто кого одолевает. Лишь дикое ржание коней и слабые крики людей доносились оттуда. Появились первые убитые и раненые. Темными неподвижными пятнами выделялись убитые на зеленом приречном лугу. И количество этих пятен росло. Временами из общей свалки вырывались кони без седоков и, обезумев, с громким ржанием уносились в сторону. Тут Тимерхан заметил, как от ордынского коша отделился еще один отряд всадников и быстрым наметом поскакал в сторону сражающихся. От булгар также поскакал еще один отряд на выручку своих товарищей. И с новой силой закружился смертельный вихрь.

«Как бы Мантелея там не было», — мелькнуло в голове у Ти- мерхана. Обеспокоенный этой мыслью, он оставил своих товарищей и поспешил назад, в тележную крепость.

- Где Мантелей? — спросил он сразу же, как только увидел свою жену.

- Не знаю, — ответила Сарри.

- А где Сильби?

- Вон стоит в толпе, смотрит на сражение, — сказала Сарри, показывая рукою в сторону группы женщин.

Тимерхан поспешил к Сильби и, тронув рукою ее за рукав,

248

-------------------------------------------

нетерпеливо спросил: «Где Мантелей?». Увидел ее заплаканные глаза, и сердце его оборвалось. «Неужели там?» — мелькнула дог