Казанские татары

Знаменский П. В.

Казанские татары. — Казань, 1910.

Пётр Васильевич Знаменский (1836—1917) — историк, доктор богословия. В 1862—1897 годах преподавал в Казанской духовной академии.

Источники: http://tatar-history.narod.ru/...

http://www.gumer.info/bibliote...

Ссылки

• Знаменский, Пётр Васильевич // Википедия

 

---

 

Татарин либо насквозь хорош, либо насквозь мошенник.

(Поговорка.)

В эпоху нашествия монголо-татар булгарское владычество в Волжсво-Камском крае сменилось владычеством татарским. В конце 20-х и в 30-х годах XIII столетия татары завладели всею булгарсвою землею и сделались здесь господствующим народом, но в то же время, как это всегда бывает при покорении народа более цивилизованнаго народом менее цивилизованным, должны были сами повериться цивинизации побежденнаго ими древняго, богатаго и хорошо организованнаго царства, заимствовали у него оседлость, городовой быт, торговую предприимчивость, магометанство и разныя черты народнаго характера, что не мало способствовало смягчению их прежних степных нравов. Постепенное слияние победителей с побеждёнными путем взаимных браков с течением времени повело здесь к образованию даже особой и сильной татарской расы, значительно отличающейся от татарских групп других местностей России.

Казанский татарин строен, хорошо и крепко сложен, силен и здоров. Черты монгольскаго происхождения у него большею частью едва заметны в некотором расширении личного овала, в слегка выдавшихся скулах, в небольшом сужени разрыва глаз, в длинных, несколько отстающих от головы ушах, в толщине и короткости шеи; сюда же можно отчасти отнести и то, что у него редко растет большая и густая борода. Такое видоизменение монгольскаго типа у казанских татар можно обяснить не иначе, как именно слиянием татарской народности с тюркскими и разными финскими народностями бывшаго булгарскаго царства, потому что примесь к татарской крови другой народной крови, русской, издавна была устранена взаимным религиозным отчуждением русских и татар. Сами татары называют себя иногда булгарами (булгарлык), ставя себя таким образом в самую непосредственную связь с этой исчезнувшей народностью. Изредка встречающееся между ними типы башкирские и черкесские очевидно случайнаго происхождешя и в массе не заметны.

В Казанской губернии татары (мусульмане и крещеные вместе) составляют самую многолюдную инородческую группу, простирающуюся до 772700 душ обоего пола, что составляет более 31% всего населешя губернии (русские составляют менее 40%), и распространены по всему ея пространству, за исключением уездов Ядринскаго и Козьмодемьянскаго, населенных чувашами и черемисами. Самое густое татарское население находится на северо-востоке и на юге губернии, преимущественно по левую сторону Волги. При первом своем разселении в этой местности татары очевидно не забирались глубоко в леса, по правую сторону Волги и на cевepе по левую, где жили инородцы финскаго племени, и по привычке жить на открытых луговых местностях главной своей массой разселились на восток от Волги, имея ее впереди себя оградою от нападений с запада, а затем, когда началась русская колонизация казанскаго края, занимавшая везде берега рек и главныя дороги местности, должны были уступить эти места русским и потесниться на северо-восток, а также направо и налево от волжских берегов на юге. Юго-восточныя поселения казанских татар неразрывно сливаются с поселениями симбирских татар, составляющих одно племя с казанскими.

Татары мусульмане везде, и в самой Казани, живут отдельно от русских. Русские сами оттолкнули их от себя с самаго же начала по завоевании Казанскаго царства из религиозных видов. Вследствие этого в татарских селениях доселе сохраняется своеобразный полувосточный быт. Татарская деревня имеет в себе что-то дикое. Дома, построенные большею частью без порядка, прячутся внутри двора, а на улицу выходят заборы да сараи; такой характер расположения жилищ встречается даже в селениях, расположенных уже по плану. Из-под запертых ворот и по улице множество злых собак, поднимающих неистовый лай при появлении в деревне новаго лица, а по ночам оглашающих окрестность диким воем. Среди селения на небольшой площади стоит деревянная мечеть, минарет которой возвышается над всеми обывательскими постройками. Где-нибудь в стороне от селения раскинуто унылое кладбище (мазарки), уставленное вместо крестов деревянными столбиками, небольшими срубами и каменными плитами, под которыми и лежать правоверные покойники в ожидании будущей жизни, где русские будут их рабами. Татарския слободы в самой Казани, по характеру построек и расположению улиц, в настоящее время уже совсем похожи на остальныя части города. Отличие их составляют разве мечети вместо церквей, некоторая восточная своеобразность в покраски домов, множество собак, постоянно запертыя ворота и закрытая занавесками окна с банками бальзамина, любимаго татарскаго цветка.

По расположению своему татарские дома в общих частях сходны с русскими. Каждый порядочный, не бедный деревенский дом разделяется на две части, переднюю жилую и заднюю рабочую или черную, между которыми расположены обширныя сени. Жилая изба, кроме того, в свою очередь разделяется перегородкой на два отделения, мужское и женское, с особыми для каждаго дверями. Двери отворяются не в сени, как у русских домов, а внутрь избы. Женское отделение составляет необходимую принадлежность татарскаго жилища; даже в маленькой лачуге, которую никак нельзя разгородить надвое, для жены хозяина непременно отделяется по крайней мере небольшой угол за печью, закрытый занавеской, где она и скрывается от глаз посторонних мужчин. Печь, как и у русских, помещается при входе в избу; в нее вмазан котел для приготовления пищи, а у многих он же служит и для стирки белья. На печи или за нею стоят жестяные или медные кумганы — кувшины с узкими горлышками и длинными носами, употребляемые для религиозных омовений, один для мужа, другой для жены, потому что из одной посудины омываться им запрещено законом. За печью можно всегда найти большой медный таз, тоже для омовений, и два полотенца, одно для рук, другое для ног. Передняя стена избы занята широкими нарами для спанья, так что чего-нибудь в роде русскаго передняго угла в татарском доме найти нельзя. Стол, занимающий у нас этот почетный угол, у татар ставится сбоку, у бокового окна избы. На нарах разбросаны мягкие пуховики, перины, только у бедняков заменяемый войлоками, и подушки — видно, что татарин любит поспать мягко и удобно, а не на свернутом в жесткий ком полушубке, как русский. В большей части изб есть самовары и ярко расписанная чайная посуда, помещающаяся обыкновенно на самом видном месте. К числу особенностей татарской утвари относятся еще красные или зеленые сундуки, — у зажиточных их бывает по нескольку штук, обитых цветно-раскрашенной жестью, —и ковры или по крайней мере цыновки, которыми устланы полы.

Вследствие затворничества татарской женщины жених не видит своей невесты до брака или по крайней мере предполагается, что не видит. Поэтому помолвка устраивается их родителями или при посредством свах; эти же представители сторон условливаются и о количестве калыма. После помолвки жених не ходить к невесте, а посылает ей только подарки из предметов женскаго наряда; при этом стоимость даримых вещей берется им не на свой счет, а вычитается из следующаго невесте калыма. Дней за семь до свадьбы начинаются свадебные пиры, на которые гости поочередно собираются то в доме жениха, то в доме невесты, и порознь — в один день мужчины, в другой женщины, все с разными подарками. Последний пир, после котораго совершается и брачный обряд, бывает при участш мужчин в доме невесты. Ни жених, ни невеста на нем не присутствуют, первый ожидает его окончания за дверью, а невеста скрывается в спальне, приготовленной для брачной ночи. После пира, поевши с хлебом меду и топленаго масла—обрядоваго кушанья, гости кладут на скатерть деньги в подарок невесте, которыя и относятся к ней в спальню. После этого мулла, непременный гость этого пира, приступает к совершению брачнаго обряда.

Брачный обряд вовсе не похож на религиозное священнодействие. Религиознаго здесь только и есть, что чтение И главы Корана, брачная молитва, имеющая значение обыкновенной молитвы при начатии и совершении всякаго вообще дела, и произнесение брачной хутбы, —славословия Богу, установившему брак и сказавшему: «берите столько жен, сколько вам угодно, — две, три, четыре». Существенную же сторону обряда составляет засвидтелствование чисто гражданскаго договора сторон о количестве калыма, при чем мулла играет роль не священнослужителя, а простого нотариуса. Брачныв вопросы предлагаются не брачующимся, а их родителям или другим представителям их семейств; отца невесты мулла спрашивает, согласен ли он выдать дочь за NN и за такой-то калым, а отца жениха—согласен ли. взять ее за этот калым в жены сыну. Засвидетельствованный таким образом контракт вручается стороне невесты. Уже но совершении всего обряда зовут жениха. Сваха отводит его в спальню, где молодых и запирают дня на 3 или на 4, чтобы привыкли друг к другу.

Посли брака молодая не вдруг переселяется в дом мужа, а остается на год и больше в своей семье. Муж ходит к ней, как гости, а между тем устраивает у себя к её приёму все, что нужно для семейной жизни.

Магометанское многоженство к татарами не привилось, по всей вероятности вследствие экономического затруднения содержать несколько жен вмести и вследствие неизбежных при полигамии семейных раздоров.

Только очень немногие имеют по две жены, и то другая жена берется, когда первая устарела; при молодой жене она делается обыкновенно главной хозяйкой дома.

Женщина, как известно, унижена даже в религиозном воззрении ислама, как существо низшей породы. Она совсем почти освобождена от исполнения религиозных обрядов, в мечеть не ходит, разве только изредка под старость, не знает даже, что будет с ней на том свете, потому что пророк не открыл этого, занявшись описанием блаженства правоверных в раю с какими-то другими женщинами или дивами, гуриями, при которых земные жены очевидно уже лишние. В семейной жизни она полная собственность мужа, существо совершенно перед ним безправное, которое он может прогнать от себя по первому капризу. Все ея помышления сосредоточиваются поэтому на том, чтобы удержать за собой его любовь, на украшении себя белилами, румянами, нарядами, на удовлетворении его чувственным инстинктам и т. п. Обращение с женою принято гордое, презрительное и суровое; оказать ей ласку при людях считается предосудительными.

Как во всем магометантском мире, у татар существует до известной степени затворничество женщин. Чем татарин богаче, тем более укрывает свою жену. В быту беднаго, рабочаго люда, как городского, так и сельскаго, такое укрывательство женщины, разумеется, невозможно; но и бедная женщина этого класса при встрече с мужчиною обязана закрыть, свое лицо или по крайней мере отвернуться от него при разговоре, — исключение допускается только при встрече с русскими, пред которыми, как перед кяфирами, пожалуй, не стоит укрываться. Более либеральные городские татары в настоящее время дозволяют своим женам уже открыто являться к русским в гости, на публичныя собрания, прогулки и в театр. Но еще не очень давно в театре для татар нарочно были устроены особыя ложи, закрытая занавесками, за которыми и скрывались богатыя татарки. Следы этого укрывательства теперь обнаруживаются иногда разве в том, что татарки помещаются в глубине ложи, а переднюю часть ея занимають их мужья; в этом, впрочем, может выражаться также и высокое главенство мужской половины семьи; когда татарское семейство куда-нибудь идет или гуляет, мужчина тоже идет всегда впереди, а сзади его семенит его жена, окруженная своими татарчатами, не смея с ним поравняться, а тем более обогнать его.

Господствующая пища татар—все мучнистое и масляное, особенно в достаточных семействах, где в большом количестве потребляются разнято рода сдобныя и слоения печенья, пельмени, жирныя лапши, густыя сливки (каймак) и т. п. У простолюдинов обычным блюдом служат: толкан или болтушка, сваренная из муки и воды с солью, салма из шариков теста в воде, гречневыя лепешки на скоромном масле; для вкуса салма и толкан иногда подбеливаются молоком. В праздники на столе является похлебка с мясом и жаркое из баранины или конины. Мяса татары употребляют вообще не много, потому что оно для них дорого. Животное, назначающееся в пищу, должно быть заколото непременно татарином и с известной молитвой; от того татары не могут пользоваться припасами обыкновеннаго мясного рынка и по обыкновенной цене. Важным подспорьем могло бы для них служить дозволенное у них в пищу мясо лошадей, но оно мало ими употребляется, потому что, будучи добываемо обыкновенно от старых, уже никуда негодных лошадей, очень жестко и невкусно, а колоть для него здоровых жеребят и молодых лошадей—дорого. Самым употребительным и, можно сказать, национальным мясом служить у татар баранина. Мясо свиней, так употребительное в русских деревнях, положительно запрещено Кораном и составляет для татар предметь такого же отвращетя, как для русских кобылятина.

Другое запрещете Корана относительно вина соблюдается далеко не так строго, как можно было бы думать, особенно среди рабочаго класса в городах и между поселянами, живущими смежно с русскими деревнями, в которых кабак составляет, как известно, необходимую принадлежность. Более совестливые татары маскируют свое противлете заповеди пророка употреблением вместо водки, каких-нибудь настоек, бальзама и сладкой водки. Совершенно безгрешными напитками считаются чай и пиво и потребляются татарами в неимоверных количествах. Городские татары любят пить пиво, а также и чай особенно в трактирах и харчевнях, в чем, может быть, выражается известная страсть восточных жителей к кофейням. В Казани есть несколько специально татарских трактиров и харчевен, где всегда можно встретить и чайничающих и подвыпивших приятелей-татар. Какой-нибудь татарский виртуоз или несколько таких играют в углу на скрипках, изображая со слуха и совершенно на татарский лад какую-нибудь польку или казачка, а у столиков над опороженной посудой сидят подвыпившие пары друзей и, близко уставившись друг к другу физиономиями, вытаращив друг на друга красные глаза, стараясь один другого перекричать, чувствительно распевают какую-то плаксивую и блажную песню не имеющую по характеру ни малейшаго отношения к тут же режущей ухо скрипичной польке. Скрипка почему то успела сделаться любимым инструментом татар и даже других инородцев Казанской губернии. Национальный характер татар живее и восприимчивее русскаго. Татарин боек, смышлен и предприимчив, общителен, словоохотлив, гостя задушит чаем и едой, но в то же время плутоват, хвастлив и лжив, любит надуть, особенно русских, обидчив и горяч, любит судиться, при всей предприимчивости и ловкости ленив и неустойчив. в деле труда систематическая. Чернорабочий татарин берется за дело сначала очень горячо и проворно и кажется гораздо лучше и выгоднее работника русскаго, который вначале обыкновенно долгое время только еще раскачивается и прилаживается к работе, а дела делает мало; но потом татарин начинает быстро слабить и в силах и в ретивости, когда русские только лишь войдет в полную силу своей работы, и общие результаты всего количества сделаннаго дела оказываются чаще в пользу последняго, а не перваго. В земледельческом труде, который именно требует не столько проворства, сколько терпения и настойчивости, татары стоять ниже не только русских, но и других инородцев Казанскаго края, так что даже возбуждают против себя общия насмешки. Татарское поле всегда хуже других; точно также запущены и другия статьи их сельскаго хозяйства. Во многих селениях татары даже вовсе бросили земледелие и сдают землю русским, чувашам и вотякам. По своему характеру, татарин любит нажить копейку каким-нибудь более легким способом: мелкою торговлею, барышничеством, даже просто мошенничеством. Торговля составляет как будто его природное призвание — это истый потомок древних булгар. Ещё мальчишкой он ходит по улицам Казани, роясь в кучах мусора по дворам, отыскивая мослы и тряпье для продажи на заводах, или продавая куски мыла, спички, апельсины и лимоны. Для казанскаго края, по торговли и маклачеству, татары почти то же, что для западнаго края евреи. Они занимаются всякого рода продажей и перепродажей, от продажи халатов и стараго платья до крупной торговли чаем, от бродячаго торга белилами, румянами, бусами и всякой дребеденью по татарским деревням до весьма солидных торговых дел с Бухарою, Персией и Китаем. Крупные торговцы ведут свои дела довольно рационально и честно, но большинство крепко держится ретивых приемов надувательства, обморачиванья покупателей честным видом, фальшивой амбициозностью, клятвами и запрашиваньями вчетверо и впятеро против настоящей цены товара. Кроме торговли, татары занимаются еще кожевенным промыслом, который тоже унаследовали после булгар, мыловарением, приготовлением войлочных изделий; выделкой мочала, промыслами тележным и бондарным. В Казанской губернии им принадлежит более 1/3 всех фабрик и заводов. Множество рук занято извозом; в числе извозчиков (преимущественно ломовых) и ямщиков всей губернии татары составляют целую половину. Они любят и хорошо держат своих лошадей. Татарские лошади и ямщики считаются лучшими в край. Вследствие дурного состояния земледелия по татарским деревням тысячи поселян отправляются ежегодно на разные отхожие промыслы по окрестным приволжским городам и на Волгу. В Казани бедные татары берут на себя труды дворников, носильшиков на пристанях, караульщиков, поденщиков и водовозов; другие просто пускаются в нищество, чрезвычайно развитое особенно между женскою половиною татарскаго населения, или даже в воровство и конокрадство.

По вероисповеданию татары все магометане за исключением небольшого числа, —до 42660 человек, крещеных в православие, и отличаются горячею и крепкою приверженностью к исламу. Последний лежит в основ всего их миросозерцания и всего нравственного склада и составляет главное отличие самой их народности, которая как ими самими, так и русскими мыслится не иначе, как именно в религиозной форме. Инородцы, совращенные в мусульманство, вместе с тем и отатариваются. Принять магометанство значит «пойти в татары». Магометанство, исповедуемое ими, суннитского толка и не представляет собою никаких особенностей против общей системы этого толка ни в вероучении, ни в обрядах: у татар те же догматы, те же пятикратные намазы, посты (ураза), праздники (байрам) и проч., как и у всех других мусульман-суннитов. Татары большею частью весьма набожны, даже фанатичны и крепко держатся исполнения обрядов своей веры. Каждое дело начинается и оканчивается у них краткою молитвою: «Бисмилляги ррахмани ррахим», во имя Бога милостиваго, милосердаго. Намазы аккуратно совершаются почти всеми татарами, за исключением разве чернорабочаго люда или каких-нибудь либералов интеллигентов, даже во время путешествия, например, на пароходе на Волге. Для определения кыблы (стороны, где лежит Мекка и куда нужно обращаться в молитве лицом) богатые татары нарочно носят при себе маленькие компасы. Во время самого главного и долгого поста Рамазана, продолжающегося целый месяц, даже чернорабочие ежедневно ничего не едят и не пьют в течение всего дня до самой ночи, несмотря на то, что страшно страдают от этого воздержания при работе, особенно от жажды, когда этот переходящий пост случается в летние жары. Поймав какого-нибудь грешника в нарушении Рамазана, татары мажут ему лицо сажей и подчас жестоко его колотят. Между благочестивыми людьми в большом уважении хадж, путешествия в Мекку, откуда паломники или хаджи возвращаются с разными святынями, священными четками, амулетами, талисманами, чудесными россказнями о каабе, висящем на воздухе камне или гробе пророка и т. п. и затем всю жизнь пользуются особенным уважением между своими единоверцами.

Важнейшие праздники татар общие для всех исповедников ислама, —это Байрам в честь дарования Корана, предваряемый постом Рамазаном, и Курбан-Байрам через 2 месяца после первого в честь жертвоприношения Авраама, —оба переходящие. По местам между простыми татарами в деревнях сохранились разные общественные и частные, семейные курманы — жертвоприношения языческого еще происхождения, но весьма мало. Остатки старого язычества в большом количестве и чистоте уцелели главным образом между татарами старокрещёными, у некрещеных старая народная вера почти везде уже целиком вытеснена магометанством. Из древних народных праздников между ними сохранились только два праздника, сабан и джиин.

Низшее образование (грамотность) впрочем, значительно распространено между всеми татарами, не исключая женщин. Оно получается в школах при мечетях, низших—мектебах и повыше — медресах. Каждый мулла занимается обучением мальчиков своего прихода, а его жена учит обыкновенно девочек (за что величается устабикой — сударыней-мастерицей). Кроме того, многие дети обучаются у своих отцов и матерей. За обучение в школе полагается очень небольшая плата (хаир) или деньгами, —копейки по 2, 3, 5, много 10 в неделю, —или же мясом, молоком, мукой, овсом и др. продуктами. Мулла учит бедных детей и без всякаго хаира, даром, потому что это считается чрезвычайно душеспасительным трудом. Ученье совершается во всех школах только зимой, с начала ноября по 1 число мая каждый день, кроме недельного — пятницы, по утрам, часов с 6 или с рассветом. Начальный курс грамотности в мектебах состоит в изучении букваря с складами, с необходимыми молитвами (ниаты) и сорока обязанностями мусульманина (кялиматы) которое продолжается года 2 и более вследствие крайне несовершенных, самых первобытных приемов преподавания, затем в чтении нараспев избранных мест Корана или седьмой части Корана, Гавтиака, как называется эта книга, и самого Корана, что продолжается от 3 до 7 л., что, без всякого понимания читаемого, потому что Коран читается на арабском языке. В то же время читаются или, точнее, заучиваются наизусть некоторые татарские книжки нравственно-религиозного содержания: Бядуам (об обязанностях закона), Бакырган (нравственная поэма), книга об Юсуфе (Иосифе прекрасном) и др. Этим и оканчивается обучение всех девочек и большей части мальчиков. Для дальнейшего образования мальчики поступают в медресы.

Медреса строится обыкновенно при мечети на пожертвования более достаточных татар и содержится на сборныя суммы. Пожертвование на медресу считается одним из самых богоугодных дел. По внешнему устройству, медреса представляет более или менее обширную избу с несколько возвьшенным полом; между полом и порогом оставляется яма, незастланная досками, в которой снимаются калоши, совершаются омовения, ссылается с полу весь сор, сосредоточиваются вообще весь школьный хлам и грязь. По стенам на полу стоят перегородки или ширмы, образуя кругом нечто в роде шкафов, в которых помещаются ученики со всем своим имуществом; на стене каждаго такого отделения висят одежда и полки с книгами, а на полу располагаются постели, сундуки, посуда, сестные припасы и проч. Ученики (шакирды), кроме приходящих, постоянно должны находиться в медресе; домой их отпускают только на пятницу от вечера четверга до утра субботы. Поэтому они здесь и учатся и ведут все свое хозяйство. Так как женщины в медресы не допускаются, то мальчики сами по очереди должны для себя и стряпать, и мыть белье, и зашивать разныя дыры, и чинить себе обувь, что отнимает у них не мало времени от ученья. Все шакирды должны служить образцом аккуратнаго соблюдешя вс'х намазов, омовений и постов, и вообще все воспитание их основано на строго религиозных началах. Ученье происходить утром, часов с 6 до 10 и 11; все юношество при этом разсаживается с поджатыми под себя ногами по полу и начинает жалобным обрядовьш речитативом распевать свои уроки по Корану и др. книгам или писать, держа бумагу на левой ладони над приподнятым коленом. В четверг происходить поверка всех успехов за неделю и расправа с неуспешными учениками, как это делалось в наших старых шкодах по субботам; неуспешных наказывают сажанием под пол или розгами. Летом ученики распускаются по домам; мнопе из них пускаются в это время в мелочную торговлю, продают лимоны и апельсины, для чего уезжают даже в Нижний, а некоторые расходятся по киргизским аулам читать Коран, чем тоже добывают себе деньги.

Замечательно, что вся теперешняя мусульманская образованность Казани обязана своим процветанием русскому правительству и поднялась не ранее начала XИX столетия. До этого времени татарское население края находилось в самом темном невежестве относительно своей веры. Учителя были редки, потому что образовывать их можно было только через посылку молодых людей в отдаленные края Востока, в Бухару или Стамбул; оттуда же добывались и все нужныя книги. Вь 1802 г., по воле императора Александра И, вследствие просьбы татар заведена была, наконец, первая татарская типограф1я в Казани при гимназии, и в течение всего трехь лет успела напечатать 11, 000 татарских азбук, 7, 000 экз. Гавтиака, 3, 000 Корана и до 10, 200 других книг религиознаго содержашя. После этого грамотность начала живо распространяться между татарами, и печатныя книги стали расходиться в громадном количестве. С 1813 года, когда в Казани открылась деятельность Библейскаго Общества, татарская типография еще более усилила свою издательскую работу прямо в противодействие Обществу. В конце 1828 года она примкнула к богатой университетской типографии, и университет, помимо собственнаго своего ведома, сделался каким-то центром религиозной мусульманской цивилизации чуть не для всего татарскаго населения Империи, потому что магометанския книги из его типографии чрез татарских книгопродавцев, чрез нижегородскую и ирбитскую ярмарки стали расходиться по всем концам России, где только есть магометане, —в Сибирь, Крым, на Кавказ, в Хиву и Бухару. Количество этих изданий достигает изумительных размеров и далеко превышает количество русских изданий той же типографии. По сведениям за 1855—1864 гг., она издала за эти 10 лет до 1, 084, 320 экземпляров магометанских книг, в том числе 147, 600 Гавтиака, 90, 000 Корана и т. д. К этому нужно еще присовокупить то же громадное количество Коранов, разных мелких книг и брошюр, вышедших из частных татарских и др. типографий. Число всех изданш доходит до 2, 000, 000 экземпляров в год. Все эти издания продаются по чрезвычайно дешевой цене.

Не мудрено, что, благодаря своим многочисленным школам и печати, татарское населеше в настоящее время почти сплошь все грамотное и с презрением смотрит на русских крестьян, страдающих безграмотностью, да кстати уже и на всю русскую образованность вообще. Между татарами существует крепкое убеждение, что мусульманским книгам нет конца, а русским книгам есть конец, и что когда pyccкиe дочитаются до этого конца, то обратятся уже к мусульманским книгам и сами сделаются мусульманами. По своей привычке к книге, татарин довольно легко выучивается и русской грамоте, как это замечено в полках: солдаты из татар скорее делаются грамотными, чем pyccsиe. Любопытно, что в университетской типографии татары считались всегда одними из лучших работников для местных ученых журналов университета и духовной академии.

Татары представляют собою вообще самую крепкую из народностей восточнаго инородческаго края, неподдающуюся никаким влияниям со стороны народности госдодствующей. К русским они относятся с крайнею подозрительностш, опасаясь с их стороны всяких попыток к обращению татар в христианство и русскому их обучению. Триста лет живут они вместе с русскими и под русскою властью и не только не русеют, как друие инородцы, но еще сами развивают с своей стороны огромное влияние на соседних инородцев, обращая их в магометанство и постепенно отатаривая. От русских они живут особняком; многие, особенно женщины, вовсе не знают русскаго языка, даже боятся его, несмотря на то, что не могут не нуждаться в его изучении на каждом шагу. Конечно, в этом много виноваты сами русские вследствие своего крайне отталкивающаго отношения к ним, от котораго татарина не спасает даже обращение к христианству. «Татарская лопатка, собака»—самыя частыя клички для татар из уст русскаго человека, которыя можно слышать постоянно. Простонародье считает их какими-то погаными существами и скорее даст в своей посуде пищу собаке, чем татарину. От этого татары часто являются к русским на работу с своей посудой, зная наперед, что иначе им не из чего будет даже напиться воды. Разумеется, и сами они то же не остаются у русских в долгу, например, не считают грехом надуть, обокрасть или исколотить их при случае, и то же в свою очередь зовут их собаками, кяфирами (неверными), чукынганами (свиньями) и т. п. Нельзя, впрочем, при этом упускать из внимания и того, что такия отношения сформировались у русских только к татарам; к другим инородцам русский относится довольно снисходительно, допуская насчет их только добродушныя шуточки и прибауточки. Очевидно, татарин ему прямо антипатичен. Причин этой антипатии можно найти достаточно в истории всех их взаимных отношений; много их и теперь, и едва-ли не главная причина заключается в самой крепости татарской народности. Татарин искренно гордится и своим происхождешем, и образовашем, и моральными качествами, и религией, за которую он стоит крепко до фанатизма, и всем вообще своим, презирая русскаго не менее, чем тот его.

Татарская интелигенция относится к русским, конечно, нисколько терпимее. Она отлично говорит по русски и не стесняется посылать свое молодое поколение учиться в русских учебных заведениях, мужских и женских гимназиях, в университете. Некоторые молодые люди получают даже заграничное образование, и не в одном Стамбуле или Каире, но и в Париже. Более широкое образование неизбежно сопровождается ослаблением религиознаго фанатизма и даже самой религиозности поклонников пророка, но это вовее не способствует сближению их с христианским миросозерцанием и русской народностью. Релипозная рознь с русским народом с избытком заменяется у них рознью националистической. Татарин неизменно остается татарином при всяком образовании, преданным своей народности и в той или другой степени горячим сепаратистом. Во имя национализма эти интелигенты крепко стоят и за свою национальную религию, без которой не мыслимы сплоченность и крепость нации. Они усердно участвуют в строении мечетей, в поддержке при них конфессиональных школ, развитии религиозной мусульманской литературы, книжной торговли, пропаганды ислама и татаризации соседних инородцев, черемис, вотяков, чуваш, в разных петициях и постановлениях мусульманских сездов в пользу ислама, об его автономном положении в Poccии, об автономии мусульманской цензуры и печати, о воспрещении деятельности миссионеров среди татар и свободе мусульманской пропаганды, о прекращении каких-то религиозных гонений на мусульман и проч.

В последние 20—30 лет в татарском мире заметно особенно оживленное движение, направленное к возрождению ислама и крепко приправленное идеями панисламизма. Ислам собирается с силами на упорную борьбу с христианской цивилизацией повсюду, где он существует, и начал везде заботиться об исправлении недочетов своего стариннаго выстоявшагося уклада и развитии своих образовательных средств. Движение это распространилось и на татарское Поволжье. Старозаветные муллы и учители постепенно заменяются новыми прогрессивнаго и националистическаго направления. Направлеше это заметно проникает даже в народныя массы. Открываются новыя медресы, в которых хотя и остается старое конфессиональное образование, но уже восполняется новыми светскими и научными элементими, изучением физики, математики, химии, европейских языков. Новыя веяния отражаются и на старых мектебах и медресах, расширяются их программы до размера русских начальных школ и вводятся новые лучппе методы преподавания. Но замечательно, что русское влияние на образование во всех этих школах старательно устраняется. От надзора чинов министерства народнаго просвещения они ревниво охраняются; русские классы при них не прививаются и не пользуются сочувствием татар; правительственная школы среди магометан распространяются крайне медленно.

После издания манифеста 17 октября 1905 г. описываемое движение в среде русских татар усилилось в высшей степени и во время последовавшаго затем государстоеннаго разстройства от войны и, так называемаго, освободительнаго движения успело организоваться до такой степени, что с ним приходится очень серьезно считаться не только православной церкви, но и государству. О каком нибудь обрусении татар теперь пока не может быть и речи. Христианская миссия в среде магометанства совершенно парализована. Православной церкви приходится, по крайней мере на время, отказаться от всякой наступательной борьбы с исламом и ограничиться борьбой лишь оборонительной, спасая от мусульманской пропаганды и отступничества от православия хоть то небольшое число своих чад, какое она успела приобрести в течение прежняго долгаго времени, при более благоприятных обстоятельствах.

Христианское просвещение очень туго прививалось к татарам и в прежнее время, гораздо менее, чем ко всем другим инородцам в России, исповедывавшим языческия веры. Татарская вера, как зовут у нас магометанство, твердо выдерживала все напоры на нее христианской миссии, поступившись русской вере, только самым малым числом своих исповедников. Самыми важными эпохами христианской миссии в среде казанских инородцев были: время перваго утверждена между ними русскаго владычества во второй поло-вини XVИ в. и затем в XVИИИ в. время царствования императрицы Елизаветы. Первые святые деятели христианской миссии, знаменитые казанские чудотворцы XVИ в., Гурий, Варсонофий и Герман, оставили после себя целыя селения так называемых старокрещеных инородцев, в том числи не мало и татарских селений. Ислам тогда еще не был так силен между татарами, переживавшими еще период двоеверия, борьбы с магометанством старых языческих верований. К сожалению, дело миссии остановилось тогда только на первоначальном обращении этих старокрещеных к христианству; св. казанские чудотворцы, при всех своих усилиях, не успели сообщить этой массе обращенных ими христианскаго просвещения, а преемники их не поддержали их благого начала. Уже в начале XVИИИ в. духовное и гражданское правительства снова обратили внимание на инородцев, заговорили об их крещении и, главное, о заведении между ними школ с миссионерским характером. В 1740-х годах такия школы действительно были заведены в Свияжске, Елабуге и Царевококшайске, потом в 1753 г. из них возникла большая центральная школа в самой Казани. Но и теперь не школе привелось стоять на первом плане в решении инородческаго вопроса, а опять-таки только миссии. В 1740 г. в Свияжске, при Богородицкомь монастыре, учреждена была новокрещенская контора, обратившая все свое внимаше на одно крещение инородцев в как можно большем числе. О том же более всего хлопотал энергично содействовавший ей казанский apxиepeй, считающийся просветителем казанскаго края, Лука Конашевич. Благочестивое царствование императрицы Елизаветы, как нельзя более, способствовало начавшемуся тогда миссионерами, можно сказать, поголовному крещению инородцев. С 1741 по 1756 год крещено было до 430, 000 душ разных инородцев, получивших с тех пор название новокрещеных. Татары крестились реже всех. Во все это время из них окрещено было всего каких нибудь 8000, да и те готовы были при первом удобном случае отпасть от церкви и воротиться к своей прежней татарской вере. Своим упорством против всех усилий миссионеров и властей татары навлекли на себя даже настоящее гонение, о бедствиях котораго хранятся у них озлобленныя предания даже доселе. Епископ Лука насильно брал их детей в свои школы, ломал их мечети, построил две церкви в их слободе в Казани и учредил в эти церкви крестные ходы, в селе Успенском разобрал остатки уважавшихся татарами булгарских сооружений и из развалин их устроил церковь, монастырскиe погреба и проч. Правительство с своей стороны, назначая для крещеных разяыя льготы, против ислама принимало репрессивныя миры, запрещало строить новыя мечети, ломало некоторыя старыя, отягчало упорных магометан увеличением сборов и повинностей и переселениями на другия места. Результатом всех этих мер было страшное озлобление всей остальной массы татарскаго населения, которое доходило до того, что в 1756 г. само правительство сочло необходимым умерить свою ревность о вере и немедленно перевести епископа Луку в другую епархию. Волнения, возбужденныя в инородческом миpе, долго не улегались после этого и еще в 1770-х годах горько отозвались для русских в Пугачевщине.

При императрице Екатерине ИИ новокрещенская контора была наконец закрыта (в 1764 г.). В то же время, под влиянием модной тогда идеи о веротерпимости, уничтожен был сбор податей с некрещеных инородцев за креще-ных, дано самое широкое дозволеше строить татарам мечети, а духовенству запрещено вмешиваться в какия бы то ни было дела об иноверцах и их молитвенных домах и посылать к ним проповедников миссионеров. В последние годы царствования Екатерина устроила для маго-метан даже особыя средоточия для их релипознаго управ-летя в лице двух муфиев, одного в Уфе, другого в Крыму, и таким образом дала магометанству особую и законную религиозную организацию. Кроме того, в Петербурге отпечатан был Коран в количестве 3, 000 экземпляров для разсылки по губерниям, населенным татарами. Христианская миссия между инородцами была окончательно подорвана, а к концу XVИИИ в. закрылись и новокрещенския школы, —единственный источник для просвещения новокрещеных. Между тем магометанство оживилось и развило с своей стороны сильную пропаганду среди обратившихся татар, снова привлекая их на свою сторону, и кроме того, среди других инородцев, исповедовавших шаманство, киргизов и башкир. Пошли толки, что само правительство стоит за татарскую веру, скоро будет само на свой счет строит татарам мечети и что вышел указ, дозволяющий новокрещеным снова возращаться в ислам. Заведение татарской типографии в начале XИX столетия окончательно упрочило положение магометанства в Poccии, усилив его школы и развив грамотность в среде его исповедников. Результаты всего этого не замедлили обнаружиться и обнаружились именно через столько времени, сколько было нужно для того, чтобы подросло молодое поколение, воспитавшееся в новых школах.

В 1802 и 1803 гг. начались отпадения крещеных татар. Обезпокоенное этим правительство стало предпринимать меры к их христианскому просвещению. В 1802 г. вышел указ о переводе на инородческие языки кратких катехизисов и более нужных молитв. Библейское общество затем стало распространять на этих языках переводы св. писания. Казанский apxиeпиcкoп Амвросий Протасов предлагал было перевести на эти языки и богослужебныя книги, но мысль эта тогда не нашла себе сочувствия. При духовно-учебных заведениях в епархиях с инородческим населением стали открывать классы местных инородческих языков, потому что в духовенстве, знающем эти языки, была крайняя нужда. Но дело миссии до того уже было запущено, что его долго нельзя было поправить. В царствование Александра И и Николая И производилось множество дел об отпадениях в Казанской и соседних eпapxиях, и все больше о татарах. С 1827 г. началось первое массовое отпадение крещеных татар в магометанство. Поданы были на Высочайшее имя прошения о возвращении в ислам от 138 деревень; в прошениях этих татары обясняли, что их предки всегда были мусульмане_г что они попали в христианство, неизвестно как и когда, но вовсе не обучены христианской вере и нисколько ея не знают, в подтверждение просьбы ссылались на указ 1764 года о закрытии новокрещенской конторы, крестившей их насильно. Ссылка эта не оправдывается смыслом самого указа 1764 г., но хорошо показывает, с какого времени и по какому поводу магометанство начало поднимать голову после ударов Елизаветинскаго царствования. За этим отпадением крещеных татар последовал ряд других. Для ослабления этих отпадений начальство принимало разныа меры, телесныя наказания, ссылки, расторжение браков крещеных с некрещеными, принудительное крещение детей в отпадавших семьях и проч. В 1830 г. в казанской eпapxии вновь учрежденыя миссионеры, но без всякой пользы. В 1847 г. при казанской академии, по Высочайшеву повелению, предпринят был татарский перевод священных и богослужебных книг, но языком для этих переводов, равно как и для обучешя в школах, был принат, к несчастью, язык не живой народный, а книжный, понятный только образованным татарам. Самое большое отпадение татар произошло в 1866 г., в эпоху реформ Александра ИИ.

При всех этих отпадениях везде повторялась одна и та же история: разносился слух о некоем царском указе, будто бы дозволявшем отступничество, подавались о возвращении к старой вере прошения на Высочайшее имя, а в ожидании их результатов отступники выкидывали вз домов своих образа, сбрасывали с себя пояса, надавали на головы тюбетейки и отправлялись вместо церкви в мечеть. Начальство принималось судить их, таскало в консистории для увещания, секло, переселяло в русския селения, даже ссылало в Сибирь; но дальше этих чисто внешних мер не простиралось, да и не могло простираться. Местное духовенство оказывалось совершенно не подготовленным к просвещению татарской паствы, потому что не знало ни ея языка, ни ея старых магометанских верований. Каждый раз, кав в консистории требовались способные люди для увещания отпавших, в епархии не находилось ни одного священника, который бы знал татарский язык и магометанское вероучение. Духовная школа, погрузившись в изучеше латыни и в опровержение древних еретиков Византийской империи, не сообщала никакого понятия о том, что у нея было под носом, о местных инородческих языках и веровашях.

Замечательно, что отпадения обнаружились главным образом между татарами новокрещеными, а не старокрещеными. Причина понятна: хотя и те и другие присоединены были к церкви одинаково внешним только образом, но от присоединешя последних прошло уже три столетия, что не могло не укрепить в них по крайней мере привычки числиться христианами. На самом деле и их нельзя назвать вполне христианами; это какое-то особое межеумочное, хотя и весьма интересное племя, представляющее в своих убеждениях и привычках какую-то смесь христианства с магометанством и язычеством и стоющее специалнаго изучения этнографов и историков. Их остается теперь очень немного. Это остатки татар древняго времени, когда татарский народ, приняв магометанство, не разстался еще и с старыми языческими верованиями и переживал свой период двоеверия. Христианство, в которое они были крещены казанскими чудотворцами, составило между ними третью веру, надобно сказать, самую слабую. Эту смесь трех вер они и сохранили, как любопытный памятник старины, по некоторым глухим местам почти целиком дотянувшей до нас свое существоваше еще от XVИ в., и как печальное свидетельство слабости на них русскаго влияния.

Христианство привилось к старокрещеным только в очень слабой степени. Личность Спасителя известна им из одних магометанских источников, как личность одного из пророков. Догматы о Его божестве, о Троице, о воплощении, под влиянием магометанскаго монотеизма, положительно ими отвергаются и служат постоянным соблазном относительно христианства, равно как христианское иконопочитание, отождествляемое ими с языческим идолопоклонством. В то же время они во всей силе исповедуют символ ислама: «Нет Бога, кроме Бога; Магомет пророк Его». Только некоторые, более близкие к христианству, считают Магомета просто святым. Почитание татарских святых развито у них почти в одинаковой степени, как и между коренными мусульманами. Верования касательно будущей жизни и загробнаго суда остались тоже чисто магометанския. Множество коранических легенд о пророках Адаме, Аврааме, Иосифе, Моисее и проч. и о самом Maгoмeте, его нравственных качествах, пророчествах и чудесах составляют такую же распространенную между старокрещеными массу религиозных знаний, какую для русскаго простонародья составляют апокрифическия легенды, созданныя на библейской основе что прямо показывает, что кореным источником религиознаго миросозерцания для них служила не Библия, а именно Коран. К обрядам церкви старокрещеный равнодушен: в церковь не ходит, а если когда и явится в нее, то не молится; домашней молитвы тоже не совершаете, разве в присутствии русских, а если и молится иногда, то по-татарски, поднимая руки кверху и читая татарския молитвы, что называется у них «творить аминь»; перед началом дела или пред приемом пищи, вместо «Господи помилуй», говорит «бисмилля»; постов не соблюдает ни татарских, ни русских; исповедь и причастие принимаются только по необходимости, перед свадьбой да перед смертью. Результатом этого колебательнаго состояния между разными верами необходимо должен был явиться у старокрещеных религиозный индифферентизм; между ними постоянно можно слышать известное разсуждеше, что и ту и эту веру Бог дал, что всякий по своей вере и спасается, и что даже еще неизвестно, которая вера лучше.

Вследтвие крайней слабости русскаго влияния на татар, магометанство оказалось гораздо сильнее в деле истребления остатков язычества, чем христианство, от того они составляют теперь почти исключительную принадлежность одних старокрещеных. Сильнее христианскаго влияние его оказалось и вообще на образование татар. В то время, как магометанство заводило повсюду свои школы, всех почти своих исповедников выучило читать книги, дало чрез это сильную опору для национальной религии и истребляло старыя суеверия, крещеные татары но крайней мере до конца 1860-х годов, до распространения между ними школ братства св. Гурия, оставались в самом темном невежестве, не имея у себя ни школ, ни учителей. Если некоторые из них и принимались учиться, например, для лучшаго ведения торговых дел, то обращались за этим прямо в татарския школы, к муллам, где и теряли последние проблески христианства. Православное духовенство, с своей стороны, никак не могло конкурировать с муллами, потому что это были учителя чисто народные, а оно не владело даже татарским языком. От русскаго населения и подавно нельзя было ожидать какого-нибудь религиознаго влияния; разве только иногда какой-нибудь раскольнический ревнитель вздумает потолковать с татарином о двуперстии или седми просфорах на литургии, но это, разумеется, очень мало просвещало старокрещенаго человека, не имевшаго ровно никакого интереса к непонятному для него христианскому богослужению. К тому же русские сами оттолкнули от себя своих татарских единоверцев, относясь к ним с таким же национальным омерзением, как и к некрещеным татарам. Замечательно, что браки между русскими и крещеными татарами и теперь еще довольно редки и считаются даже унизительными для русских, как для парней, так и для девиц. Очень естественно, что крещеные постоянно должны были тяготеть не к русским, а к своим некрещеным единоплеменникам, искать себе нравственной нищи не в христианстве, а в незабытом ими исламе. Понятно, как сильно должна была действовать на них магометанская пропаганда, надобно сказать — очень энергичная и обладающая большими средствами в родном языке, во множестве мулл, мечетей и школ.

осле издания манифеста о свободе совести 17 октября 1905 года в крещено-татарском населении начался новый период отступничества от церкви. Татарская пропаганда ислама усилилась до крайняго напряжения, хотя это и отрицают татарския газеты, представляя магометанство религией самой миролюбивой и отвращающейся от всякаго прозелитизма, не то, что православие, всегда жестоко преследовавшее правоверных. Требуя чрез своих заправил недопущения в свои селения православных миссионеров, которые и сами не зяглядывают туда из-за серьезных опасений даже за самую свою жизнь («секим башка»), магометанство насылает на крещенския и языческия инородческия селенния толпы своих мулл, шакирдов и простых ревнителей — проповедников ислама, которые шныряют здесь по родным и знакомым домам и базарам, употребляя всякия средства для склонения населения в магометанство, клеветы на русскую веру, обманныя уверения с ссылками на царский манифест, что царь приказал всех инородцев приводить в магометанство и сам скоро перейдет в него, что в России будут только две веры — русская и татарская, что кто не хочет быть в русской вере, так скорее бы переходил в магометанство, а то скоро насильно крестить будут и проч. Более богатые и влиятельные магометане и отступники привлекают крещеных к отступничеству лаской, материалными выгодами и помощью. Набрав в крещенском селении десятка два—три соблазненных, спешат поскорее устроить в нем мечеть и школу, хотя бы прямо против закона и вопреки желанию местнаго крещенскаго населения, составляющаго большинство жителей. Где большинство и сила на стороне отступников, твердым в православии обывателям житья нет от всяческих обид, насмешек, притеснений, придирок и проч., так что, покрепившись, сколько хватает терпения, они поневоле и сами переходят в ислам. Крестившимся вновь татарам уже и вовсе нельзя оставаться в татарских или отступнических селениях, из-за опасения за самую жизнь, и приходится куда нибудь переселяться. Пропаганда ислама в последнее время принимает слишком уже смелый и даже насильственный характер.

Делает свое пропагаторское дело и мусульманская литература, оживившаяся и тоже чрезвычайно осмелевшая после манифеста 1905 года о свободе совести. В семи казанских татарских газетах и в десятках тысяч книг и брошюр, издаваемых в Казани, вероисповедный вопрос, похвалы исламу, преувеличенныя известия об его успехах и порицания христианству занимают очень большое место. Издания эти продаются по самой дешевой цене на всех сельских базарах и в татарских книжных лавках, где бывают инородцы. Замечательно, что религиозных книг и брошюр на инородческих языках русскаго издания ни на одном таком деревенском базаре найти нельзя. Важным недостатком книжной пропаганды ислама было то, что татарския издания печатались исключительно одним арабским алфавитом, котораго крещеные татары и др. инородцы не знают; печатать свои книги более распространенным русским алфавитом татары считали даже грехом. Теперь этот грех они решились принять на свою душу и стали печатать нужныя для пропаганды книги или вместе с русским переводом или одним русским шрифтом. Издания такого рода выпускаются ими очевидно для назидания крещеных, знающих только русскую азбуку. В 1906 г. из казанской типографии братьев Каримовых выпущена была замечательная брошюра на татарском языке с русской транскрипщей «Ислям дени» (Ве-роучеше ислама) ; она разобрана свящ. С. Багиным (миссионером) в Правосл. Собеседнике 1909 г.

На заглавном листе говорится, что брошюра эта напечатана на основании Высочайшаго манифеста о свободе веры от 17 окт. 1905 года. Первые листы заключают в себе убедительное воззвание к крещеным татарам о возвраще-нш в прежнюю родную веру их отцов и дедов. «Эта книга для старинных сродников наших, в прежнее время силою выведенных из вероучешя ислама, о возлюбленной вере которых говорит эта книга. Этим сродникам на-шим не дали возможности жить в исламе: силою гнали в церковь, силою ставили в их домах иконы, силою заставляли праздновать пасху, в праздник красных яиц попы силою входили в их домы» и т. д. Описывается, какия насилия они претерпевали, каким мучениям, — плетям, ссылке в Сибирь, на каторгу, они подвергались за то, что и после перечисления своего в хрисианство не забывали вероучешя ислама и оставались ему верными. В день всеобщего суда они выступят с светлыми лицами впереди всех мусульман и самих пророков. Спросят народы: «что это за мусульмане с светлыми лицами». Тогда ангелы ответят: «Они в миpe за веру перенесли великия притеснения» и проч. Затем, на случай возвращения крещеных в свою народную старую веру, даются наставления о том, как им поступать при постройке себе мечети и школы, о приглашении шакирда для научения вере, муллы и т. п. Содержание брошюры состоит в изложении вероучения и обрядов ислама. Между крещеными, как и следовало ожидать, она получила широкое распространение, хотя и содержится лод болыпим секретом. В той же типографии и очевидно с тою же целью пропаганды ислама на русском и татарском языке напечатаны манифест 17 окт. 1905 г. и положешя комитета министров 17 апреля 1905 г, и совсем готовыя формы прошений на имя губернатора о переходе в ислам, в которых просителям остается вписать только свои имена.

Среди татарскаго населения доселе держится еще память о прежнем величии татарскаго царства и вера в его будущее возстановлеше. Boзcтaнoвлeния этого оно ждет от содействия султана, который пользуется у него благогов'Бйным уважением, как единый царь правоверных во всем миpе. Мусульманския симпатии тянут татар не к Питеру или Москве, а к Мекке, Каиру и Стамбулу, —этим священным городам ислама. Об них ходят разныя чудесныя легенды, как у нашего простонародья о св. местах. Со взятием кяпирами Стамбула поверья связывают кончину мира. Турки в воображении татарскаго простонародья до личнаго его знакомства с ними, когда их проводили в минувшую войну 1877 года чрез Казанскую губернию пленниками, представлялись в виде ангелов исполинских размеров, как рисует ангелов Коран. Пленников, несмотря на их обыкновенный чедовеческий образ, по татарским деревням все-таки встречали с необыкновенным энтузиазмом, как подобает встречать старших братьев по исламу.

В крымскую войну татары, как известно, проявили очень неприятную холодность к своему отечеству. Рекруты их, при содействии богачей, бегали от военной службы в таком большом числе, что, например, по одному Мамадышскому уезду насчитано было до 200 беглых. Вообще татары говорили тогда, что сражаться против единоверных турок им запрещает совесть. По всему казанскому краю распространилась тогда уверенность, что скоро явится султан и освободит их от власти русских. По заключении мира, когда крымские татары стали переселяться в Турцию, несколько семейств из казанских татар тоже изявили желание последовать их примеру. Через 20 лет те же явления повторились и в течение войны 1877 г. Русским крестьянам и священникам по местам приходилось слышать весьма откровенныя похвальбы и предостережешя со стороны татар, что скоро-де «султан придет, русских кунчать станет». Людей, пришедшихся им по душе, они успокоивали: «ты хорош человек, — мы тебя тихонько резать будем». Слышно было и о случаях измены татарских солдат в армии. В татарских домах везде можно было встретить портреты султана и его генералов. В продолжение затянувшихся переговоров о мире после войны по татарским деревням распространялись упорные слухи, что султан требовал от царя отдать ему всех мусульман-татар, а царь, чтобы уклониться от этого требования, распорядился поскорее крестить всех татар: «потом мол скажу султану, что это не ваши, а наши люди». Слухи эти имели не маловажное значение в последовавшем затем татарском волнении в разных местах Казанской, Симбирской и Самарской губерний.

Как на грех, к этому времени подоспели некоторыя распоряжения местной духовной и гражданской администрации, которыя, помимо воли самих властей, подтверждали эти слухи в глазах подозрительных и возбужденных уже татар. Самарское епархиальное начальство распорядилось произвести более правильную приписку крещеных татар по приходам; это невинное распоряжение некрещеные приняли на свой счет, так как мнопе из них живут вместе с крещеными, и заволновались, думая, что их хотят насильно присоединять к церкви. В то же время казанская администрация разослала по сельским полицейским властям циркуляры с приказами о наблюдении, между прочим, чистоты около церквей, о мерах предосторожности против пожаров, повешении на высоких зданиях набатных колоколов и т. д. Правила эти татары тоже растолковали в смысле своих упрямых подозрений, так как русския селения в циркуляре не были отделены особой оговоркой от татарских мусульманских; заговорили о том, что их хотят заставить вешать на мечетях колокола и заботиться о церквах, иначе сказать, насильно крестить. Самое слово— циркуляр переводили по своему: церкви (ляр—окончание множественнаго числа), затем, не слушая самой бумаги, по одному ея названию уверялись, что дело идет в ней действительно о церквах. Волнение было прекращено обычными мерами и очень скоро, но оно сильно и надолго повредило русскому делу во всех взволнованных местностях.

Такое же волнение по всему татарскому миру возбудила в 1897 г. общая перепись населения империи, встретившая сильное пpoтиводествиe среди татар и породившая разныя нелепыя подозрения касательно религиозных насилий со стороны правительства. Было и еще несколько татарских волнений в разное время, в разных местностях и по разным случаям (наприм. из-за введения в татарския школы русскаго языка) менее общаго характера.

Непрерывно продолжалось и то общее тяготение мусульман к Стамбулу и султану турецкому, какое замечалось во время наших прежних войн с Турцией. В мирное время оно не могло обнаруживаться с такою откровенностью, как тогда, но в татарском народе и в среде отатарившихся инородцев не переставали ходить безпокойные толки о силе Турции и ея значении для правоверных. По татарским газетам, чтение которых значительно распространено даже среди татарскаго простонародья, татары с болыпим интересом следили и следят за всеми событиями, совершающимися в Турции и Персии. Особенно большую сенсацию произвело между ними известие о сосредоточении в 1907 г. турецких войск на Кавказской границе. В татарских селениях и селениях отатаренных инородцев и теперь ходят слухи, что турки скоро победят русских и завоюют Poccию, после чего заставят всех принимать магометанскую виру. По другим слухам, сами татары скоро отделятся от России и будут выбирать себе царя.

Усилившееся в последнее время паломничество молодых татар в Стамбул за наукой и ближайшее знакомство их с Турцией подействовали на них далеко не в пользу Турции и султана. Они воочию увидели здесь явные признаки разложения Турецкой империи и упадок силы султана и убедились в том, что он никак не может сделаться каким-нибудь общим панисламистским падишахом. К этому присоединилось еще близкое знакомство их с младотурками, к которым они охотно присоединялись партийным образом. Самая наука Стамбула оказалась далеко ниже науки Каира с ея европейскими знаниями и светским направлением. В последнее время молодежь и стала направляться больше в Каир, чем в Стамбул. По возвращении оттуда эти молодые люди стали распространять новую науку и дома; учебныя заведения новаго типа в Казани привлекают теперь массу учеников, —видно, что они пришлись по душе молодому татарскому поколению. Новое дижение не против ислама, как необходимаго националистическаго элемента жизни, но оно, конечно, должно значительно ослаблять старое узко-религиозное направление этой жизни. Старое, отживающее поколение татар с его фанатичными муллами и старометодными медресами заметно отстает и стушевывается пред новыми требованиями века. Отстает от новаго течения жизни и самый панисламизм в его первоначальной форме вместе с своим инициатором и вождем Гаспринским; его идеал обединения всех мусульман около Стамбула и общаго падишаха начинает заменяться у новаго поколения другими, более либеральными идеалами.

Новые люди почти поголовно крайняго леваго направления политических взглядов. Как и панисламисты, они крепко стоят за самостоятельность мусульманской национальности и за всемирное братское единение всех ея племен, но уже не около единаго падишаха и под единой государственной властью, а при посредстве лишь одной религии и единой мусульманской культуры и в форме свободной федерации этих родственных племен, как особых госу-дарственных единиц, с сохранением за каждой из них полной самостоятельности и всяческих свобод. Как подобное движение должно отозваться на жизни государств, среди которых живут мусульмане в подданстве, ограничатся ли они одним стремлением к приобретению ceбе лишь известной степени автономии, или же идеальная пока их федерация, постепенно развиваясь и окрепнув, проявит ряд активных выступлений к приобретению полной государственной самостоятельности для своих членов, угадать наперед не возможно. Но предусмотрительная политика Англии давно уже зорко присматривается как к старому, так и новому движению мусульман у себя в Индии.

 

---

Въ эпоху нашествия монголо-татаръ булгарсвое владычество въ Волжсво-Камскомъ крае сменилось владычествомъ татарскимъ. Въ конце 20-хъ и въ 30-хъ годахъ XIII столетия татары завладели всею булгарсвою землею и сделались здесь господствующимъ народомъ, но въ то же время, как это всегда бываетъ при поворенш народа более цивилизованнаго народомъ менее цивилизованнымъ, должны были сами повериться цивинизации поб'Ьжденнаго ими древняго, богатаго и хорошо организованнаго царства, заимствовали у него оседлость, городовой бытъ, торговую предпршм-чивость, магометанство и разныя черты народнадч) харавтера,

что не мало способствовало смягчешю ихъ прежнихъ степных нравов. Постепенное слияние победителей съ побежденными путемъ взаимяыхъ браковъ съ течешемъ времени повело здесь въ образовашю даже особой и сильной татарсвой расы, значительно отличающейся отъ татарсвихъ группъ другихъ местностей России.

Казанский татаринъ строенъ, хорошо и крепко сложенъ, силенъ и здоровъ. Черты монгольскаго происхождения у него большею частью едва заметны въ нъ'которомъ расширении личного овала, въ слегка выдавшихся скулахъ, въ небольшомъ сужени разрыва глазъ, въ длинныхъ, несколько отстающихъ отъ головы ушахъ, въ толщине и короткости шеи; сюда же можно отчасти отнести и то, что у него р'Ьдко растетъ большая и густая борода. Такое видоизменение монгольскаго типа у казанскихъ татаръ можно объяснить не иначе, какъ именно слияниемъ татарской народности съ тюркскими и разными финскими народностями бывшаго булгарскаго царства, потому что примесь къ татарской крови другой народной крови, русской, издавна была устранена взаимнымъ религиознымъ отчуждениемъ русскихъ и татаръ. Сами татары называютъ себя иногда булгарами (булгарлыкъ), ставя себя такимъ образомъ въ самую непосредственную связь съ этой исчезнувшей народностью. Изредка встречающееся между ними типы башкирские и черкесские очевидно случайнаго происхождешя и въ массе не заметны.

Въ Казанской губернии татары (мусульмане и крещеные вместе) составляютъ самую многолюдную инородческую группу, простирающуюся до 772, 700 душъ обоего пола, что состав-ляетъ более 31°/0 всего населешя губернии (русские составляютъ менее 40°/0), и распространены по всему ея пространству, за исключениемъ уездовъ Ядринскаго и Козьмодемьянскаго, васеленныхъ чувашами и черемисами. Самое густое татарское населеше находится на северо-востоке и на юге губерн!и, преимущественно по левую сторону Волги. При первомъ своемъ разселении въ этой местности татары очевидно не забирались глубоко въ леса, по правую сторону Волги и на cевepе по левую, где жили инородцы финскаго племени, и по привычк'Ь жить на открытыхъ луговыхъ местностахъ главной своей массой разселились на востокъ отъ Волги, имея ее впереди себя оградою отъ нападений съ запада, а затемъ, когда началась русская колонизащя казанскаго края, занимавшая везде берега рекъ и главныя дороги местности, должны были уступить эти места русским и потесниться на северо-востокъ, а также направо и налево отъ волж-скихъ береговъ на юге. Юго-восточныя поселен!я казанскихъ татаръ неразрывно сливаются съ поселениями симбирскихъ татаръ, составляющихъ одно племя съ казанскими.

Татары мусульмане везде, и въ самой Казани, живутъ отдельно отъ русскихъ. Русские сами оттолкнули ихъ отъ себя съ самаго же начала по завоевании Казанскаго царства изъ релипозныхъ видовъ. Вследствие этого въ татарскихъ селетяхъ доселе сохраняется своеобразный полувосточный бытъ. Татарская деревня имеетъ въ себе что-то дикое. Дома, построенные большею частью безъ порядка, прячутся внутри двора, а на улицу выходятъ заборы да сараи; такой характеръ расположешя жилищъ встречается даже въ селенияхъ, расположенныхъ уже по плану. Изъ-подъ запертыхъ воротъ и по улице множество злыхъ собакъ, поднимающихъ неистовый лай при появлении въ деревне новаго лица, а по ночамъ оглашающихъ окрестность дикимъ воемъ. Среди селения на небольшой площади стоитъ деревянная мечеть, минаретъ которой возвышается надъ всеми обывательскими постройками. Где-нибудь въ сторон'Ь отъ селения раскинуто унылое кладбище (мазарки), уставленное вместо крестовъ деревянными столбиками, небольшими срубами и каменными плитами, подъ которыми и лежать правоверные покойники въ ожидании будущей жизни, где русские будутъ ихъ рабами. Татарския слободы въ самой Казани, по характеру построекъ и_ расположенно улицъ, въ настоящее время уже совсемъ похожи на остальныя части города. Отличие ихъ составляютъ разве мечети вместо церквей, некоторая восточная своеобразность въ покраски домовъ, множество собакъ, постоянно запертыя ворота и закрытая занавесками окна съ банками бальзамина, любимаго татарскаго цветка.

По расположению своему татарские дома въ общихъ частяхъ сходны съ русскими. Каждый порядочный, не бедный деревенский домъ разделяется на две части, переднюю жилую и заднюю рабочую или черную, между которыми расположены обширныя сени. Жилая изба, кроме того, въ свою очередь разделяется перегородкой на два отделения, мужское и женское, съ особыми для каждаго дверями. Двери отворяются не въ cеhи, какъ у русскихъ домовъ, а внутрь избы. Женское отделеше составляетъ необходимую принадлежность татарскаго жилища; даже въ маленькой лачуге, которую никавъ нельзя разгородить на-двое, для жены хозяина непременно отделяется по крайней мере небольшой уголъ за печью, закрытый занавеской, где она и скрывается отъ глазъ постороннихъ мужчинъ. Печь, какъ и у русскихъ, помещается при входе въ избу; въ нее вмазанъ. котелъ для приготовлешя пищи, а у многихъ онъ же служитъ и для стирки белья. На печи или за нею стоятъ жестяные или медные кумганы—кувшины съ узкими горлышками и длинными носами, употребляемые для релипозныхъ омовений, одинъ для мужа, другой для жены, потому что изъ одной посудины омываться имъ запрещено закономъ. За печью можно всегда найти большой медный тазъ, тоже для омовений, и два полотенца, одно для рукъ, другое для ногъ. Передняя стена избы занята широкими нарами для спанья, так что чего-нибудь въ роде русскаго передняго угла въ татарскомъ доме найти нельзя. Столъ, занимаюпцй у насъ этотъ почетный уголъ, у татаръ ставится сбоку, у бокового окна избы. На нарахъ разбросаны мягюе пуховики, перины, только у бедняковъ заменяемый войлоками, и подушки — видно, что татаринъ любитъ поспать мягко и удобно, а не на свернутомъ въ жесткий комъ полушубке, какъ русский. Въ большей части избъ есть самовары и ярко расписанная чайная посуда, помещающаяся обыкновенно на самомъ видномъ месте. Къ числу особенностей татарской утвари относятся еще красные или зеленые сундуки, —у зажиточныхъ ихъ бываетъ по нескольку штукъ. обитыхъ цветно-раскрашенной жестью, —и ковры или по крайней мере цыновки, которыми устланы полы. к

Вследств1е затворничества татарской женщины женихъ не видитъ своей невесты до брака или по крайней мири предполагается, что не видитъ. Поэтому помолвка устраивается ихъ родителями или при посредствй свахъ; эти же представители сторонъ условливаются и о количестве калыма. После помолвки женихъ не ходить къ невест'Ь, а посылаетъ ей только подарки изъ предметовъ женскаго наряда; при этомъ стоимость даримыхъ вещей берется имъ не на свой счетъ, а вычитается изъ следующаго невесте калыма. Дней за семь до свадьбы начинаются свадебные пиры, на которые гости поочередно собираются то въ доме жениха, то въ доме невесты, и порознь—въ одинъ день мужчины, въ другой женщины, вс'Ь съ разными подарками. Последний пиръ, посл'Ь котораго совершается и брачный обрядъ, бываетъ при участш мужчинъ въ доме невесты. Ни женихъ, ни невеста на немъ не присутствуют, первый ожидаетъ его окончания за дверью, а невеста скрывается въ спальне, приготовленной для брачной ночи. После пира, поевши съ хлебомъ меду и топленаго масла—обрядоваго кушанья, гости кладуть на скатерть деньги въ подарокъ невесте, которыя и относятся къ ней въ спальню. После этого мулла, непременный гость этого пира, приступаетъ къ совершению брачнаго обряда.

Брачный обрядъ вовсе не похожъ на релипозное священнодействие. Религиознаго здесь только и есть, что чтение I главы Корана, брачная молитва, имеющая значенiе обыкновенной молитвы при начатии и совершении всякаго вообще дела, и произнесение брачной хутбы, —славослов!я Богу, установившему бракъ и сказавшему: «берите столько женъ, сколько вамъ угодно, —две, три, четыре». Существенную же сторону обряда составляет засвидЪтелъствование чисто гражданскаго договора сторонъ о количестве калыма, при чемъ мулла играетъ роль не священнослужителя, а простого нотар!уса. Брачныв вопросы предлагаются не брачующимся, а ихъ родителямъ или другимъ представителямъ ихъ семействъ; отца невесты мулла спрашиваетъ, согласенъ ли онъ выдать дочь за NN и за такой-то калымъ, а отца жениха — согласенъ ли. взять ее за этотъ калымъ въ жены сыну. Засвидетельствованный такимъ образомъ контрактъ вручается стороне невесты. Уже но совершении всего обряда зовутъ жениха. Сваха отводитъ его въ спальню, гдЬ молодыхъ и запираютъ дня на 3 или на 4, чтобы привыкли другъ къ другу.

После брака молодая не вдругъ переселяется въ домъ мужа, а остается на годъ и больше въ своей семъе. Мужъ ходитъ къ ней, какъ гость, а между темъ устраиваетъ у себя къ ея приему все, что нужно для семейной жизни.

Магометанское многоженство къ татарами не привилось, до всей вероятности вследствие экономическаго затруднетя содержать нисколько женъ вмести и вследствие неизбежных при полигамии семейныхъ раздоровъ.

Только очень немногие имеютъ по две жены, и то другая жена берется, когда первая устарела; при молодой жене она делается обыкновенно главной хозяйкой дома.

Женщина, какъ известно, унижена даже въ религ!озномъ воззрении ислама, какъ существо низшей породы. Она совс'Ьмъ почти освобождена отъ исполнешя религ!озныхъ обрядовъ, въ мечеть не ходитъ, разве только изредка подъ старость, не знаетъ даже, что будетъ съ ней на томъ свете, потому что пророкъ не открылъ этого, занявшись описашемъ блаженства правоверныхъ въ раю съ какими-то другими женщинами или дивами, гуриями, при которыхъ земныя жены очевидно уже лишния. Въ семейной жизни она полная собственность мужа, существо совершенно передъ нимъ безправное, которое онъ можетъ прогнать отъ себя по первому капризу. Все ея помышлешя сосредоточиваются поэтому на томъ, чтобы удержать за собой его любовь, на украшеши себя белилами, румянами, нарядами, на удовлетворении его чувственнымъ инстинктамъ и т. п. Обращеше съ женою принято гордое, презрительное и суровое; оказать ей ласку при людяхъ считается предосудительными

Какъ во всемъ нагометантскомъ мире, у татаръ существуетъ до известной степени затворничество женщинъ. Чемъ татаринъ богаче, темъ более укрываетъ свою жену. Въ быту беднаго, рабочаго люда, какъ городского, такъ и сельскаго, такое укрывательство женщины, разумеется, невозможно; но и бедная женщина этого класса при встрече съ мужчиною обязана закрыть, свое лицо или по крайней мере отвернуться отъ него при разговоре, —исключение допускается только при встрече съ русскими, предъ которыми, какъ передъ кяфирами, пожалуй, не стоитъ укрываться. Более либеральные городские татары въ настоящее время дозволяютъ своимъ женамъ уже открыто являться къ русскимь въ гости, на публичныя собрания, прогулки и въ театръ. Но еще не очень давно въ театре для татаръ нарочно были устроены особыя ложи, закрытая занавесками, за которыми и скрывались богатыя татарки. Следы этого укрывательства теперь обнаруживаются иногда разве въ томъ, что татарки помещаются въ глубине ложи, а переднюю часть ея занимають ихъ мужья; въ этомъ, впрочемъ, можетъ выражаться также и высокое главенство мужской половины семьи; когда татарское семейство куда-нибудь идетъ или гуляетъ, мужчина тоже идетъ всегда впереди, а сзади его семенитъ его жена, окруженная своими татарчатами, не смея съ нимъ поравняться, а темъ более обогнать его.

Господствующая пища татаръ—все мучнистое и масляное, особенно въ достаточныхъ семействахъ, где въ болыпомъ количестве потребляются разнято рода сдобныя и слоения печенья, пельмени, жирныя лапши, густыя сливки (каймакъ) и т. п. У простолюдпновъ обычнымъ блюдомъ служатъ: толканъ или болтушка, сваренная изъ муки и воды съ солью, салма изъ шариковъ теста въ воде, гречневыя лепешки на скоромномъ масле; для вкуса салма и толканъ иногда подбеливаются молокомъ. Въ праздники на столе является похлебка съ мясомъ и жаркое изъ баранины или конины. Мяса татары употребляютъ вообще не много, потому что оно для нихъ дорого. Животное, назначающееся въ пищу, должно быть заколото непременно татариномъ и съ известной молитвой; отъ того татары не могутъ пользоваться припасами обыкновеннаго мясного рынка и по обыкновенной цене. Важнымъ подспорьемъ могло бы для нихъ служить дозволенное у нихъ въ пищу мясо лошадей, но оно мало ими употребляется, потому что, будучи добываемо обыкновенно отъ старыхъ, уже никуда негодныхъ лошадей, очень жестко и невкусно, а колоть для него здоровыхъ жеребятъ и молодыхъ лошадей—дорого. Самымъ употребительнымъ и, можно сказать, национальнымъ мясомъ служить у татаръ баранина. Мясо свиней, такъ употребительное въ русскихъ деревняхъ, положительно запрещено Кораномъ и составляетъ для татаръ предметь такого же отвращетя, какъ для русскихъ кобылятина.

Другое запрещете Корана относительно вина соблюдается далеко не такъ строго, какъ можно было бы думать, особенно среди рабочаго класса въ городахъ и между поселянами, живущими смежно съ русскими деревнями, въ которыхъ кабакъ составляетъ, какъ известно, необходимую принадлежность. Более совестливые татары маскируютъ свое противлете заповеди пророка у потреб лешемъ, вместо водки, какихъ-нибудь настоекъ, бальзама и сладкой водки. Совершенно безгрйш-ными напитками считаются чай и пиво и потребляются татарами въ неимоверныхъ количествахъ. Городские татары любятъ пить пиво, а также и чай особенно въ трактирахъ и харчевняхъ, въ чемъ, можетъ быть, выражается известная страсть восточныхъ жителей къ кофейнямъ. Въ Казани есть несколько специально татарскихъ трактировъ и харчевенъ, где всегда можно встретить и чайничающихъ и подвыпившихъ приятелей-татаръ. Какой-нибудь татарский виртуозъ или несколько такихь играютъ въ углу на скрипкахъ, изображая со слуха и совершенно на татарский ладъ какую-нибудь польку или казачка, а у столиковъ надъ опороженной посудой сидятъ подвыпившие пары друзей и, близко уставившись другъ къ другу физиономиями, вытаращивъ другъ на друга красные глаза, стараясь одинъ другого перекричать, чувствительно распеваютъ какую-то плаксивую и блажную песню. не имеющую по характеру ни малейшаго отношения къ тутъ же режущей ухо скрипичной польке. Скрипка почему то успела сделаться любимымъ инструментомъ татаръ и даже другихъ инородцевъ Казанской губернш. Национальный характеръ татаръ живее и восприимчивее русскаго. Татаринъ боекъ, смышленъ и предприимчивъ, общителенъ, словоохотливъ, гостя задушитъ чаемъ и едой, но въ то же время плутоватъ, хвастливъ и лживъ, любитъ надуть, особенно русскихъ, обидчивъ и горячъ, любитъ судиться, при всей предприимчивости и ловкости л'Ьнивъ и неустойчивь. въ деле труда систематическая). Чернорабочий татаринъ берется за дело сначала очень горячо и проворно и кажется гораздо лучше и выгоднее работника русскаго, который вначале обыкновенно долгое время только еще раскачивается и прилаживается къ работе, а дела делаетъ мало; но потомъ татаринъ начинаетъ быстро слабить и въ силахъ и въ ретивости, когда русские только лишь войдетъ въ полную силу своей работы, и общие результаты всего количества сделаннаго дела оказываются чаще въ пользу последняго, а не перваго. Въ земледельческомъ труде, который именно требуетъ не столько проворства, сколько терпения и настойчивости, татары стоять ниже не только русскихъ, но и другихъ инородцевъ Казанскаго края, такъ что даже возбуждаютъ противъ себя общия насмешки. Татарское поле всегда хуже другихъ; точно также запущены и другия статьи ихъ сельскаго хозяйства. Во многихъ селетяхъ татары даже вовсе бросили земледелие и сдаютъ землю русскимъ, чувашамъ и вотякамъ. По своему характеру, татаринъ любитъ нажить копейку какимъ-нибудь более легкимъ способомъ: мелкою торговлею, барышничествомъ, даже просто мошенничествомъ. Торговля составляетъ какъ будто его природное призвание — это истый потомокъ древнихъ булгаръ. Еще мальчишкой онъ ходитъ он улицамъ Казани, роясь въ кучахъ мусора по дворамъ, отыскивая мослы и тряпье для продажи на заводахъ, или продавая куски мыла, спички, апельсины и лимоны. Для казанскаго края, по торговли и маклачеству, татары почти то же, что для западнаго края евреи. Они занимаются всякого рода продажей и перепродажей, отъ продажи халатовъ и стараго платья до крупной торговли чаемъ, отъ бродячаго торга белилами, румянами, бусами и всякой дребеденью по татарскимъ деревнямъ до весьма солидныхъ торговыхъ делъ съ Бухарою, Персией и Китаем. Крупные торговцы ведутъ свои д'Ьла довольно ращонально и честно, но большинство крепко держится ретивыхъ приемовъ надувательства, обморачиванья покупателей честнымъ видомъ, фальшивой амбициозностъю, клятвами и запрашиваньями вчетверо и впятеро противъ настоящей цены товара. Кроме торговли, татары занимаются еще кожевеннымъ промысломъ, который тоже унаследовали после булгаръ, мыловарениемъ, приготовлениемъ войлочныхъ изделий; выделкой мочала, промыслами тележнымъ и бондарнымъ. Въ Казанской губернии имъ привадле-житъ более 1/3 всехъ фабрикъ и заводовъ. Множество рукъ занято извозомъ; въ числЬ извозчиковъ (преимущественно ломовыхъ) и ямщиковъ всей губернш татары составляютъ целую половину. Они любятъ и хорошо держатъ своихъ лошадей. Татарсшя лошади и ямщики считаются лучшими въ край. Вследствие дурного состояния земледелия по татарскимъ деревнямъ тысячи поселянъ отправляются ежегодно на разные отхожие промыслы по окрестнымъ приволжскимъ городамъ и на Волгу. Въ Казани бедные татары берутъ на себя труды дворниковъ, носильшиковъ на пристаняхъ, кара-ульщиковъ, поденщиковъ и водовозовъ; друпе просто пускаются въ нищество, чрезвычайно развитое особенно между женскою половиною татарскаго населения, или даже въ воровство и конокрадство.

По вероисповеданию татары все магометане за исключениемъ небольшого числа, —до 42, 660 человекъ, крещеныхъ въ православие, и отличаются горячею и крепкою приверженностью къ исламу. Последний лежитъ въ основъ всего ихъ миросозерцания и всего нравственнаго склада и составляетъ главное отличие самой ихъ народности, которая какъ ими самими, такъ и русскими мыслится не иначе, какъ именно въ религиозной форме. Инородцы, совращенные въ мусульманство, вместе съ тем и отатариваются. Принять магометанство значитъ «пойти въ татары». Магометанство, исповедуемое ими, суннитскаго толка и не представляетъ собою никакихъ особенностей противъ общей системы этого толка ни въ в'Ьроучении, ни въ обрядахъ: у татаръ те же догматы, те же пятикратные намазы, посты (ураза), праздники (байрамъ) и проч., какъ и у всехъ другихъ мусульманъ-суннитовъ. Татары большею частию весьма набожны, даже фанатичны и крепко держатся исполнения обрядовъ своей веры. Каждое дело начинается и оканчивается у нихъ краткою молитвою: «Бисмилляги ррахмани ррахимъ», во имя Бога милостиваго, милосердаго. Намазы аккуратно совершаются почти всеми татарами, за исключешемъ разве чернорабочаго люда или какихъ-нибудь либераловъ интеллигентовъ, даже во время путешествия, наиримеръ, на пароходе на Волге. Для определения кыблы (стороны, гд'Ь лежитъ Мекка и куда нужно обращаться въ молитве лицомъ) богатые татары нарочно носятъ при себ'Ь маленькие компасы. Во время самаго главнаго и долгаго поста Рамазана, продолжающагося цйлый месяцъ, даже чернорабочие ежедневно ничего не едятъ и не пьютъ въ течение всего дня до самой ночи, несмотря на то, что страшно страдаютъ отъ этого воздержашя при работе, особенно отъ жажды, когда этотъ переходящий постъ случается въ летние жары. Поймавъ какого-нибудь грешника въ нарушении Рамазана, татары мажутъ ему лицо сажей и подчасъ жестоко его колотятъ. Между благочестивыми людьми въ большомъ уважении хаджъ, путешествия въ Мекку, откуда паломники или хаджи возвращаются съ разными святынями, священными четками, амулетами, талисманами, чудесными росказнями о каабе, висящемъ на воздухе камне или гробе пророка и т. п. и затемъ всю жизнь пользуются особеннымъ уважениемъ между своими единоверцами.

Важнейппе праздники татаръ общие для всехъ испов'Ьдниковъ ислама, —это Байрамъ въ честь дарования Корана, предваряемый постомъ Рамазаномъ, и Курбанъ-Байрамъ черезъ 2 месяца после перваго въ честь . жертвоприношения Авраама, —оба переходящие. По местамъ между простыми татарами въ деревняхъ сохранились разные общественныя и частныя, семейные курманы—жертвоприношешя языческаго еще происхождетя, но весьма мало. Остатки стараго язычества въ большомъ количеств'Ъ и чистоте уцелели главнымъ образомъ между татарами старокрещеными, у некрещеныхъ старая народная вера почти везде уже целикомъ вытеснена магометанствомъ. Изъ древнихъ народныхъ праздниковъ между ними сохранились только два праздника, сабанъ и джиинъ.

Низшее образование (грамотность) впрочемъ значительно распространено между вс'Ьми татарами, не исключая женщинъ. Оно получается въ школахъ при мечетяхъ, низшихъ—мектебахъ и повыше — медресахъ. Каждый мулла занимается обучешемъ малъчиковъ своего прихода, а его жена учитъ обыкновенно девочекъ (за что величается устабикой—сударыней мастерицей). Кроме того, многия дети обучаются у своихъ отцовъ и матерей. За обучете въ школе полагается очень небольшая плата (хаиръ) или деньгами, —копейки по 2, 3, 5, много 10 въ неделю, —или же мясомъ, молокомъ, мукой, овсомъ и др. продуктами. Мулла учитъ б'Ьдныхъ детей и безъ всякаго хаира, даромъ, потому что это считается чрезвычайно душеспасителънымъ трудомъ. Ученье совершается во всехъ школахъ только зимой, съ начала ноября по 1 число мая каждый день, кроме недельнаго—пятницы, по утрамъ, часовъ съ 6 или съ разсветомъ. Начальный курсъ грамотности въ мектебахъ состоитъ въ изучении букваря съ складами, съ необходимыми молитвами (ниаты) и сорока обязанностями мусульманина (кялиматы) которое продолжается года 2 и более всл'Ьдствие крайне несовершенныхъ, самыхъ пер-, вобытныхъ приемовъ преподавания, затемъ въ чтении нараспевъ избранныхъ местъ Корана или седьмой части Корана, Гавтиака, какъ называется эта книга, и самого Корана, что продолжается отъ 3 до 7 л4тъ_, безъ всякаго понимания читаемаго, потому что Коранъ читается на арабскомъ языке. Въ то же время читаются или, точнее, заучиваются наизусть некоторыя татарския книжки нравственно-религиознаго содержания: Бядуамъ (объ обязанностяхъ закона), Бакырганъ (нравственная поэма), книга объ Юсуфе (Иосифе прекрасномъ) и др. Этимъ и оканчивается обучеше всехъ девочекъ и большей части мальчиковъ. Для дальнейшаго образования мальчики поступаютъ въ медресы.

Медреса строится обыкновенно при мечети на пожертвования более достаточныхъ татаръ и содержится на сборныя суммы. Пожертвование на медресу считается однимъ изъ самыхъ богоугодныхъ делъ. По внешнему устройству, медреса представляетъ более или менее обширную избу съ несколько возвьшеннымъ поломъ; между поломъ и порогомъ оставляется яма, незастланная досками, въ которой снимаются калоши, совершаются омовешя, ссылается съ полу весь соръ, сосредоточиваются вообще весь школьный хламъ и грязь. По ст'Ьнамъ на полу стоятъ перегородки или ширмы, образуя кругомъ нечто въ роде шкафовъ, въ которыхъ помещаются ученики со вс'Ьмъ своимъ имуществомъ; на стене каждаго такого отделения висятъ одежда и полки съ книгами, а на полу располагаются постели, сундуки, посуда, съестные припасы и проч. Ученики (шакирды), кроме приходящихъ, постоянно должны находиться въ медресе; домой ихъ отпускаютъ только на пятницу отъ вечера четверга до утра субботы. Поэтому они здесь и учатся и ведутъ все свое хозяйство. Такъ какъ женщины въ медресы не допускаются, то мальчики сами по очереди должны для себя и стряпать, и мыть белье, и зашивать разныя дыры, и чинить себе обувь, что отнимаетъ у нихъ не мало времени отъ ученья. Все шакирды должны служить образцомъ аккуратнаго соблюдешя вс'Ъхъ намазовъ, омовений и постовъ, и вообще все воспитан!е ихъ основано на строго религиозныхъ началахъ. Ученье происходить утромъ, часовъ съ 6 до 10 и 11; все юношество при этомъ разсаживается съ поджатыми подъ себя ногами по полу и начинаетъ жалобнымъ обрядовьшъ речитативомъ распевать свои уроки по Корану и др. книгамъ или писать, держа бумагу на л'Ьвой ладони надъ приподнятымъ кол'Ьномъ. Въ четвергъ происходить поверка всехъ успехов за неделю и расправа съ неуспешными учениками, какъ это делалось въ нашихъ старыхъ шкодахъ по субботамъ; неусп'Ьшныхъ наказываютъ сажан!емъ подъ полъ или розгами. Летомъ ученики распускаются по домамъ; мнопе изъ нихъ пускаются въ это время въ мелочную торговлю, продаютъ лимоны и апельсины, для чего уезжаютъ даже въ Нижний, а некоторые расходятся по киргизскимъ ауламъ читать Коранъ, чемъ тоже добываютъ себе деньги.

Замечательно, что вся теперешняя мусульманская образованность Казани обязана своимъ процветаниемъ русскому правительству и поднялась не ранее начала XIX столетия. До этого времени татарское население края находилось въ самомъ темномъ невежестве относительно своей веры. Учителя были редки, потому что образовывать ихъ можно было только черезъ посылку молодыхъ людей въ отдаленные края Востока, въ Бухару или Стамбулъ; оттуда же добывались и все нужныя книги. Вь 1802 г., по воле императора Александра I, вследств!е просьбы татаръ заведена была, наконецъ, первая татарская типограф1я въ Казани при гимназии, и въ течение всего трехь летъ успела напечатать 11, 000 татарскихъ азбукъ, 7, 000 экз. Гавтиака, 3, 000 Корана и до 10, 200 другихъ книгъ религиознаго содержашя. Посл'Ь этого грамотность начала живо распространяться между татарами, и печатныя книги стали расходиться въ громадномъ количестве. Съ 1813 года, когда въ Казани открылась деятельность Библейскаго Общества, татарская типография еще более усилила свою издательскую работу прямо въ противодействие Обществу. Въ конце 1828 года она примкнула къ богатой университетской типографии, и университетъ, помимо собственнаго своего ведома, сделался какимъ-то центромъ религиозной мусульманской цивилизации чуть не для всего татарскаго населения Империи, потому что магометанския книги изъ его типографии чрезъ татарскихъ книгопродавцевъ, чрезъ нижегородскую и ирбитскую ярмарки стали расходиться по всемъ концамъ России, где только есть магометане, —въ Сибирь, Крымъ, на Кавказъ, въ Хиву и Бухару. Количество этихъ изданий достигаетъ изумительныхъ размеровъ и далеко превышаетъ количество русскихъ изданий той же типографии. По сведениямъ за 1855—1864 гг., она издала за эти 10 летъ до 1, 084, 320 экземпляровъ магометанскихъ книгъ, въ томъ числе 147, 600 Гавтиака, 90, 000 Корана и т. д. Къ этому нужно еще присовокупить то же громадное количество Корановъ, разныхъ мелкихъ книгъ и брошюръ, вышедшихъ изъ частныхъ татарскихъ и др. типографий. Число всехъ изданш доходитъ до 2, 000, 000 экземпляровъ въ годъ. Все эти издания продаются по чрезвычайно дешевой цене.

Не мудрено, что, благодаря своимъ многочисленнымъ школам и печати, татарское населеше въ настоящее время почти сплошь все грамотное и съ презрениемъ смотритъ на русскихъ крестьянъ, страдающихъ безграмотностью, да кстати уже и на всю русскую образованность вообще. Между татарами существуетъ крепкое убеждение, что мусульманскимъ книгамъ нетъ конца, а русскимъ книгамъ есть конецъ, и что когда pyccкиe дочитаются до этого конца, то обратятся уже къ мусульманскимъ книгамъ и сами сделаются мусульманами. По своей привычке къ книге, татаринъ довольно легко выучивается и русской грамоте, какъ это замечено въ полкахъ: солдаты изъ татаръ скорее делаются грамотными, чемъ pyccsie. Любопытно, что въ университетской типографии татары считались всегда одними изъ лучшихъ работников для местныхъ ученыхъ журналовъ университета и духовной академии.

Татары представляютъ собою вообще самую крепкую из народностей восточнаго инородческаго края, неподдающуюся никакимъ влияниямъ со стороны народности госдодствующей. Къ русскимъ они относятся съ крайнею подозрительностш, опасаясь съ ихъ стороны всякихъ попытокъ къ обращению татаръ въ христианство и русскому ихъ обучению. Триста летъ живутъ они вместе съ русскими и подъ русскою властью и не только не русеютъ, какъ друие инородцы, но еще сами развиваютъ съ своей стороны огромное влияние на соседнихъ инородцевъ, обращая ихъ въ магометанство и постепенно отатаривая. Отъ русскихъ они живутъ особнякомъ; многие, особенно женщины, вовсе не знаютъ русскаго языка, даже боятся его, несмотря на то, что не могутъ не нуждаться въ его изучении на каждомъ шагу. Конечно, въ этомъ много виноваты сами русские вследствие своего крайне отталкивающаго отношения къ нимъ, отъ котораго татарина не спасаетъ даже обращение къ христианству. «Татарская лопатка, собака»—самыя частыя клички для татаръ изъ устъ русскаго человека, которыя можно слышать постоянно. Простонародье считаетъ ихъ какими-то погаными существами и скорее дастъ въ своей посуде пищу собаке, чемъ татарину. Отъ этого татары часто являются къ русскимъ на работу съ своей посудой, зная напередъ, что иначе имъ не изъ чего будетъ даже напиться воды. Разумеется, и сами они то же не остаются у русскихъ въ долгу, напримеръ, не считаютъ грехомъ надуть, обокрасть или исколотить ихъ при случае, и то же въ свою очередь зовутъ ихъ собаками, кяфирами (неверными), чукынганами (свиньями) и т. п. Нельзя, впрочемъ, при этомъ упускать изъ внимания и того, что такия отношения сформировались у русскихъ только къ татарамъ; къ другимъ инородцамъ русский относится довольно снисходительно, допуская насчетъ ихъ только добродушныя шуточки и прибауточки. Очевидно, татаринъ ему прямо антипатиченъ. Причинъ этой антипатии можно найти достаточно въ истории всехъ ихъ взаимныхъ отношений; много ихъ и теперь, и едва-ли не главная причина заключается въ самой крепости татарской народности. Татаринъ искренно гордится и своимъ происхождешемъ, и образовашемъ, и моральными качествами, и религией, за которую онъ стоитъ крепко до фанатизма, и всемъ вообще своимъ, презирая русскаго не менее, чемъ тотъ его.

Татарская интелигенция относится къ русскимъ, конечно, нисколько терпимее. Она отлично говоритъ по русски и не стесняется посылать свое молодое поколение учиться въ русскихъ учебныхъ заведенияхъ, мужскихъ и женскихъ гимназ!яхъ, въ университете. Некоторые молодые люди получаютъ даже заграничное образование, и не въ одномъ Стамбуле или Каире, но и въ Париже. Более широкое образование неизбежно сопровождается ослаблениемъ религиознаго фанатизма и даже самой религиозности поклонниковъ пророка, но это вовее не способствует сближению ихъ съ христианскимъ миросозерцаниемъ и русской народностью. Релипозная рознь съ русскимъ народом съ избыткомъ заменяется у нихъ рознью националистической. Татаринъ неизменно остается татариномъ при всякомъ образовании, преданнымъ своей народности и въ той или другой степени горячимъ сепаратистомъ. Во имя национализма эти интелигенты крепко стоятъ и за свою национальную религию, безъ которой не мыслимы сплоченность и крепость нации. Они усердно участвуютъ въ строении мечетей, въ поддержке при нихъ конфессиональныхъ школъ, развитии религиозной мусульманской литературы, книжной торговли, пропаганды ислама и татаризации соседнихъ инородцевъ, черемисъ, вотяковъ, чувашъ, въ разныхъ петицияхъ и постановленияхъ мусульманскихъ съездовъ въ пользу ислама, объ его автономномъ положении въ Pocciи, объ автономии мусульманской цензуры и печати, о воспрещении деятельности миссионеровъ среди татаръ и свободе мусульманской пропаганды, о прекращении какихъ-то религиозныхъ гонений на мусульманъ и проч.

Въ последние 20—30 летъ въ татарскомъ мире заметно особенно оживленное движение, направленное къ возрождению ислама и крепко приправленное идеями панисламизма. Исламъ собирается съ силами на упорную борьбу съ христианской цивилизацией повсюду, где онъ существуетъ, и началъ везде заботиться объ исправлении недочетовъ своего стариннаго выстоявшагося уклада и развитии своихъ образовательныхъ средствъ. Движение это распространилось и на татарское Поволжье. Старозаветные муллы и учители постепенно заменяются новыми прогрессивнаго и националистическаго направления. Направлеше это заметно проникаетъ даже въ народныя массы. Открываются новыя медресы, въ которыхъ хотя и остается старое конфессиональное образование, но уже восполняется новыми светскими и научными элементими, изучениемъ физики, математики, химии, европейскихъ языковъ. Новыя веяния отражаются и на старыхъ мектебахъ и медресахъ, расширяются ихъ программы до размера русскихъ начальныхъ школъ и вводятся новые лучппе методы преподавания. Но замечательно, что русское влияние на образование во всехъ этихъ школахъ старательно устраняется. Отъ надзора чиновъ министерства народнаго просвещения они ревниво охраняются; русские классы при нихъ не прививаются и не пользуются сочувств!емъ татаръ; правительственная школы среди магометанъ распространяются крайне медленно.

После издания манифеста 17 октября 1905 г. описываемое движение въ среде русскихъ татаръ усилилось въ высшей степени и во время последовавшаго затемъ государстоеннаго разстройства отъ войны и, такъ называемаго, освободительнаго движения успело организоваться до такой степени, что съ нимъ приходится очень серьезно считаться не только православной церкви, но и государству. О какомъ нибудь обрусении татаръ теперь пока не можетъ быть и речи. Христианская миссия въ среде магометанства совершенно парализована. Православной церкви приходится, по крайней мере на время, отказаться отъ всякой наступательной борьбы съ исламомъ и ограничиться борьбой лишь оборонительной, спасая отъ мусульманской пропаганды и отступничества отъ православия хоть то небольшое число своихъ чад, какое она успела приобрести въ течение прежняго долгаго времени, при более благоприятных обстоятельствахъ.

Христианское просвещение очень туго прививалось къ татарамъ и въ прежнее время, гораздо менее, чемъ ко всемъ другимъ инородцамъ въ России, исповедывавшимъ языческия веры. Татарская вера, какъ зовутъ у насъ магометанство, твердо выдерживала все напоры на нее христианской миссии, поступившись русской вере, только самымъ малымъ числомъ своихъ исповедниковъ. Самыми важными эпохами христианской миссии въ среде казанскихъ инородцевъ были: время перваго утверждена между ними русскаго владычества во второй поло-вини XVI в. и затемъ въ XVIII в. время царствования императрицы Елизаветы. Первые святые деятели христианской миссии, знаменитые казанские чудотворцы XVI в., Гурий, Варсонофий и Германъ, оставили после себя целыя селения такъ называемыхъ старокрещеныхъ инородцевъ, въ томъ числи не мало и татарскихъ селений. Исламъ тогда еще не былъ такъ силенъ между татарами, переживавшими еще периодъ двоеверия, борьбы с магометанствомъ старыхъ языческихъ верований. Къ сожалению, д'Ьло миссии остановилось тогда только на первоначальномъ обращении этихъ старокрещеныхъ къ христианству; св. казанские чудотворцы, при всехъ своихъ усилияхъ, не успели сообщить этой массе обращенныхъ ими христианскаго просвещения, а преемники ихъ не поддержали ихъ благого начала. Уже въ начале XVIII в. духовное и гражданское правительства снова обратили внимание на инородцевъ, заговорили объ ихъ крещении и, главное, о заведении между ними школъ съ миссионерскимъ характеромъ. Въ 1740-хъ годахъ такия школы действительно были заведены въ Свияжске, Елабуге и Царевококшайске, потомъ въ 1753 г. изъ нихъ возникла большая центральная школа въ самой Казани. Но и теперь не школе привелось стоять на первомъ плане въ решении инородческаго вопроса, а опять-таки только миссии. Въ 1740 г. въ Свияжске, при Богородицкомь монастыре, учреждена была новокрещенская контора, обратившая все свое внимаше на одно крещение инородцевъ въ какъ можно большемъ числе. О томъ же более всего хлопоталъ энергично содействовавший ей казанский apxiepeй, считающийся просветителемъ казанскаго края, Лука Конашевичъ. Благочестивое царствование императрицы Елизаветы, какъ нельзя более, способствовало начавшемуся тогда миссионерами, можно сказать, поголовному крещению инородцевъ. Съ 1741 по 1756 годъ крещено было до 430, 000 душъ разныхъ инородцевъ, получившихъ съ техъ поръ название новокрещеныхъ. Татары крестились реже всехъ. Во все это время изъ нихъ окрещено было всего какихъ нибудь 8000, да и те готовы были при первомъ удобномъ случае отпасть отъ церкви и воротиться къ своей прежней татарской вере. Своимъ упорствомъ противъ всехъ усилий миссионеровъ и властей татары навлекли на себя даже настоящее гонение, о бедствияхъ котораго хранятся у нихъ озлобленныя предания даже доселе. Епископъ Лука насильно бралъ ихъ детей въ свои школы, ломалъ ихъ мечети, построилъ две церкви въ ихъ слободе въ Казани и учредилъ въ эти церкви крестные ходы, въ селе Успенскомъ разобралъ остатки уважавшихся татарами булгарскихъ сооружений и изъ развалинъ ихъ устроил церковь, монастырскie погреба и проч. Правительство съ своей стороны, назначая для крещеныхъ разяыя льготы, противъ ислама принимало репрессивныя миры, запрещало строить новыя мечети, ломало некоторыя старыя, отягчало упорныхъ магометан увеличениемъ сборовъ и повинностей и переселениями на другия места. Результатомъ всехъ этихъ меръ было страшное озлобление всей остальной массы татарскаго населения, которое доходило до того, что въ 1756 г. само правительство сочло необходимымъ умерить свою ревность о вере и немедленно перевести епископа Луку въ другую епархию. Волнения, возбужденныя въ инородческомъ мipе, долго не улегались после этого и еще въ 1770-хъ годахъ горько отозвались для русскихъ въ Пугачевщине.

При императрице Екатерине II новокрещенская контора была наконецъ закрыта (въ 1764 г.). Въ то же время, подъ влияниемъ модной тогда идеи о веротерпимости, уничтоженъ былъ сборъ податей съ некрещеныхъ инородцевъ за креще-ныхъ, дано самое широкое дозволеше строить татарамъ мечети, а духовенству запрещено вмешиваться въ какия бы то ни было дела объ инов'Ьрцахъ и ихъ молитвенныхъ домахъ и посылать къ нимъ проповедниковъ миссионеровъ. Въ последние годы царствования Екатерина устроила для маго-метанъ даже особыя средоточия для ихъ релипознаго управ-летя въ лице двухъ муфиевъ, одного въ Уфе, другого въ Крыму, и такимъ образомъ дала магометанству особую и законную религиозную организацию. Кроме того, въ Петербурге отпечатанъ былъ Коранъ въ количестве 3, 000 экземпляровъ для разсылки по губерниямъ, населеннымъ татарами. Христианская миссия между инородцами была окончательно подорвана, а къ концу XVIII в. закрылись и новокрещенския школы, —единственный источникъ для просвещения новокрещеныхъ. Между темъ магометанство оживилось и развило съ своей стороны сильную пропаганду среди обратившихся татаръ, снова привлекая ихъ на свою сторону, и кроме того, среди другихъ инородцевъ, исповедовавшихъ шаманство, киргизовъ и башкиръ. Пошли толки, что само правительство стоитъ за татарскую веру, скоро будетъ само на свой счетъ строитъ татарамъ мечети и что вышелъ указъ, дозволяющий новокрещенымъ снова возращаться въ исламъ. Заведение татарской типографии въ начале XIX столетия окончательно упрочило положение магометанства въ Pocciи, усиливъ его школы и развивъ грамотность въ среде его исповедников. Результаты всего этого не замедлили обнаружиться и обнаружились именно черезъ столько времени, сколько было нужно для того, чтобы подросло молодое поколение, воспитавшееся въ новыхъ школахъ.

Въ 1802 и 1803 гг. начались отпадения крещеныхъ татаръ. Обезпокоенное этимъ правительство стало предпринимать меры къ ихъ христианскому просвещению. Въ 1802 г. вышелъ указъ о переводе на инородческие языки краткихъ катехизисовъ и более нужныхъ молитвъ. Библейское общество затемъ стало распространять на этихъ языкахъ переводы св. писания. Казанский apxieпиcкoпъ Амвросий Протасовъ предлагалъ было перевести на эти языки и богослужебныя книги, но мысль эта тогда не нашла себе сочувствия. При духовно-учебныхъ заведенияхъ въ епархияхъ съ инородческимъ населениемъ стали открывать классы местных инородческихъ языковъ, потому что въ духовенстве, знающем эти языки, была крайняя нужда. Но дело миссии до того уже было запущено, что его долго нельзя было поправить. Въ царствование Александра I и Николая I производилось множество делъ объ отпаденияхъ въ Казанской и соседних eпapxiяхъ, и все больше о татарах. Съ 1827 г. началось первое массовое отпадение крещеныхъ татаръ въ магометанство. Поданы были на Высочайшее имя прошения о возвращении въ исламъ отъ 138 деревень; въ прошенияхъ этихъ татары объясняли, что ихъ предки всегда были мусульманег что они попали въ христианство, неизвестно какъ и когда, но вовсе не обучены христ!анской вере и нисколько ея не знаютъ, въ подтвержден!е просьбы ссылались на указъ 1764 года о закрытии новокрещенской конторы, крестившей ихъ насильно. Ссылка эта не оправдывается смысломъ самого указа 1764 г., но хорошо показываетъ, съ какого времени и по какому поводу магометанство начало поднимать голову после ударовъ Елизаветинскаго царствования. За этимъ отпадениемъ крещеныхъ татаръ последовалъ рядъ другихъ. Для ослабления этих отпадений начальство принимало разныа меры, телесныя наказания, ссылки, расторжен!е браковъ крещеныхъ съ некрещеными, принудительное крещение детей въ отпадавшихъ семьяхъ и проч. Въ 1830 г. въ казанской eпapxiи вновь учрежденыя миссионеры, но безъ всякой пользы. Въ 1847 г. при казанской академии, по Высочайшеву повелению, предпринятъ былъ татарский переводъ священныхъ и богослужебныхъ книгъ, но языкомъ для этихъ переводовъ, равно какъ и для обучешя въ школахъ, былъ принатъ, къ несчастью, языкъ не живой народный, а книжный, понятный только образованнымъ татарам. Самое большое отпадение татаръ произошло въ 1866 г., въ эпоху реформъ Александра II.

При всехъ этих отпаденияхъ везде повторялась одна и та же история: разносился слухъ о некоемъ царскомъ указе, будто бы дозволявшемъ отступничество, подавались о возвращении къ старой вере прошения на Высочайшее имя, а въ ожидании ихъ результатовъ отступники выкидывали взъ домовъ своихъ образа, сбрасывали съ себя пояса, надавали на головы тюбетейки и отправлялись вместо церкви въ мечеть. Начальство принималось судить ихъ, таскало въ консистории для увещания, секло, переселяло въ русския селения, даже ссылало въ Сибирь; но дальше этихъ чисто внешнихъ меръ не простиралось, да и не могло простираться. Местное духовенство оказывалось совершенно не подготовленнымъ къ просвещению татарской паствы, потому что не знало ни ея языка, ни ея старыхъ магометанскихъ верований. Каждый разъ, кавъ въ консистории требовались способные люди для увещания отпавшихъ, въ епархии не находилось ни одного священника, который бы зналъ татарский языкъ и магометанское вероучение. Духовная школа, погрузившись въ изучеше латыни и въ опровержение древнихъ еретиковъ Византийской империи, не сообщала никакого понятия о томъ, что у нея было подъ носомъ, о местныхъ инородческихъ языкахъ и веровашяхъ.

Замечательно, что отпадения обнаружились главнымъ образомъ между татарами новокрещеными, а не старокрещеными. Причина понятна: хотя и те и другие присоединены были къ церкви одинаково внешнимъ только образомъ, но отъ присоединешя последнихъ прошло уже три столетия, что не могло не укрепить въ нихъ по крайней мере привычки числиться христианами. На самомъ деле и ихъ нельзя назвать вполне христианами; это какое-то особое межеумочное, хотя и весьма интересное племя, представляющее въ своихъ убежденияхъ и привычкахъ какую-то смесь христианства съ магометанствомъ и язычествомъ и стоющее специалънаго изучения этнографовъ и историковъ. Ихъ остается теперь очень немного. Это остатки татаръ древняго времени, когда татарский народъ, принявъ магометанство, не разстался еще и съ старыми языческими верованиями и переживалъ свой периодъ двоеверия. Христианство, въ которое они были крещены казанскими чудотворцами, составило между ними третью веру, надобно сказать, самую слабую. Эту смесь трехъ веръ они и сохранили, какъ любопытный памятникъ старины, по некоторымъ глухимъ местамъ почти ц'Ьликомъ дотянувшей до насъ свое существоваше еще отъ XVI в., и какъ печальное свидетельство слабости на нихъ русскаго влияния.

Христианство привилось къ старокрещенымъ только въ очень слабой степени. Личность Спасителя известна имъ изъ однихъ магометанскихъ источниковъ, какъ личность одного изъ пророковъ. Догматы о Его божестве, о Троице, о воплощении, подъ влияниемъ магометанскаго монотеизма, положительно ими отвергаются и служатъ постояннымъ соблазномъ относительно христианства, равно какъ христианское иконопочитание, отождествляемое ими съ языческимъ идолопоклонствомъ. Въ то же время они во всей силе испов'Ьдуютъ символъ ислама: «Нетъ Бога, кроме Бога; Магометъ пророкъ Его». Только некоторые, более близкие къ христианству, считаютъ Магомета просто святымъ. Почитание татарскихъ святыхъ развито у нихъ почти въ одинаковой степени, какъ и между коренными мусульманами. Верования касательно будущей жизни и загробнаго суда остались тоже чисто магометанския. Множество кораническихъ легендъ о пророкахъ Адаме, Аврааме, Иосифе, Моисее и проч. и о самомъ Maгoмeте, его нравственныхъ качествахъ, пророчествахъ и чудесахъ составляютъ такую же распространенную между старокрещеными массу религиозныхъ знаний, какую для русскаго простонародья составляютъ апокрифическия легенды, созданныя на библейской основе что прямо показываетъ, что коренымъ источникомъ религиознаго миросозерцания для нихъ служила не Библия, а именно Коранъ. Къ обрядамъ церкви старокрещеный равнодушенъ: въ церковь не ходитъ, а если когда и явится въ нее, то не молится; домашней молитвы тоже не совершаете, разве въ присутствии русскихъ, а если и молится иногда, то по-татарски, поднимая руки кверху и читая татарския молитвы, что называется у нихъ «творить аминь»; передъ началомъ дела или предъ приемомъ пищи, вместо «Господи помилуй», говоритъ «бисмилля»; постовъ не соблюдаетъ ни татарскихъ, ни русскихъ; исповедь и причастие принимаются только по необходимости, передъ свадьбой да передъ смертью. Результатомъ этого колебательнаго состояния между разными верами необходимо долженъ былъ явиться у старокрещеныхъ религиозный индифферентизмъ; между ними постоянно можно слышать известное разсуждеше, что и ту и эту веру Богъ далъ, что всякий по своей вере и спасается, и что даже еще неизвестно, которая вера лучше.

Вследтвие крайней слабости русскаго влияния на татаръ, магометанство оказалось гораздо сильнее въ деле истребления остатковъ язычества, чемъ христ!анство, отъ того они составляютъ теперь почти исключительную принадлежность однихъ старокрещеныхъ. Сильнее христианскаго влияние его оказалось и вообще на образование татаръ. Въ то время, какъ магометанство заводило повсюду свои школы, всех почти своихъ исповедниковъ выучило читать книги, дало чрезъ это сильную опору для национальной религии и истребляло старыя суеверия, крещеные татары но крайней мере до конца 1860-хъ годовъ, до распространения между ними школъ братства св. Гурия, оставались въ самомъ темномъ невежестве, не имея у себя ни школъ, ни учителей. Если некоторые изъ нихъ и принимались учиться, напримеръ, для лучшаго ведения торговыхъ делъ, то обращались за этимъ прямо въ татарския школы, къ мулламъ, где и теряли последние проблески христианства. Православное духовенство, съ своей стороны, никакъ не могло конкурировать съ муллами, потому что это были учителя чисто народные, а оно не владело даже татарскимъ языкомъ. Отъ русскаго населения и подавно нельзя было ожидать какого-нибудь религиознаго влiянiя; разве только иногда какой-нибудь раскольнический ревнитель вздумаетъ потолковать съ татариномъ о двуперстии или седми просфорахъ на литургии, но это, разумеется, очень мало просвещало старокрещенаго человека, не имевшаго ровно никакого интереса къ непонятному для него христианскому богослужению. Къ тому же русские сами оттолкнули отъ себя своихъ татарскихъ единоверцевъ, относясь къ нимъ съ такимъ же национальнымъ омерзениемъ, какъ и къ некрещенымъ татарамъ. Замечательно, что браки между русскими и крещеными татарами и теперь еще довольно редки и считаются даже унизительными для русскихъ, какъ для парней, такъ и для девицъ. Очень естественно, что крещеные постоянно должны были тяготеть не к русскимъ, а к своимъ некрещенымъ единоплеменникамъ, искать себе нравственной нищи не въ христ!анстве, а въ незабытомъ ими исламе. Понятно, какъ сильно должна была действовать на нихъ магометанская пропаганда, надобно сказать — очень энергичная и обладающая большими средствами въ родномъ языке, во множестве муллъ, мечетей и школ.

осле издания манифеста о свободе совести 17 октября 1905 года въ крещено-татарскомъ населении начался новый периодъ отступничества отъ церкви. Татарская пропаганда ислама усилилась до крайняго напряжения, хотя это и отрицаютъ татарския газеты, представляя магометанство религией самой миролюбивой и отвращающейся отъ всякаго прозелитизма, не то, что православие, всегда жестоко преследовавшее правоверныхъ. Требуя чрезъ своихъ заправилъ недопущения въ свои селения православныхъ миссионеровъ, которые и сами не зяглядываютъ туда из-за серьезныхъ опасений даже за самую свою жизнь («секимъ башка»), магометанство насылаетъ на крещенския и языческия инородческия селенния толпы своихъ муллъ, шакирдовъ и простыхъ ревнителей — проповедниковъ ислама, которые шныряютъ здесь по роднымъ и знакомымъ домамъ и базарамъ, употребляя всякия средства для склонения населения въ магометанство, клеветы на русскую веру, обманныя уверения съ ссылками на царский манифестъ, что царь приказалъ всехъ инородцевъ приводить въ магометанство и самъ скоро перейдетъ въ него, что въ России будутъ только две веры — русская и татарская, что кто не хочетъ быть въ русской вере, такъ скорее бы переходилъ въ магометанство, а то скоро насильно крестить будутъ и проч. Более богатые и влиятельные магометане и отступники привлекаютъ крещеныхъ къ отступничеству лаской, материалъными выгодами и помощью. Набравъ въ крещенскомъ селении десятка два—три соблазненныхъ, спешатъ поскорее устроить въ немъ мечеть и школу, хотя бы прямо противъ закона и вопреки желанию местнаго крещенскаго населения, составляющаго большинство жителей. Где большинство и сила на стороне отступниковъ, твердымъ въ православии обывателямъ житья нетъ отъ всяческихъ обидъ, насмешекъ, притеснений, придирокъ и проч., такъ что, покрепившись, сколько хватаетъ терпения, они поневоле и сами переходятъ въ исламъ. Крестившимся вновь татарамъ уже и вовсе нельзя оставаться въ татарскихъ или отступническихъ селенияхъ, изъ-за опасения за самую жизнь, и приходится куда нибудь переселяться. Пропаганда ислама въ последнее время принимаетъ слишкомъ уже смелый и даже насильственный характеръ.

Делаетъ свое пропагаторское дело и мусульманская литература, оживившаяся и тоже чрезвычайно осмелевшая после манифеста 1905 года о свободе совести. Въ семи казанскихъ татарскихъ газетахъ и въ десяткахъ тысячъ книгъ и брошюръ, издаваемыхъ въ Казани, вероисповедный вопросъ, похвалы исламу, преувеличенныя известия объ его успехахъ и порицания христианству занимаютъ очень большое место. Издания эти продаются по самой дешевой цене на всехъ сельскихъ базарахъ и въ татарскихъ книжныхъ лавкахъ, где бываютъ инородцы. Замечательно, что религиозныхъ книгъ и брошюръ на инородческихъ языкахъ русскаго издания ни на одномъ такомъ деревенскомъ базаре найти нельзя. Важнымъ недостаткомъ книжной пропаганды ислама было то, что татарския издания печатались исключительно однимъ арабскимъ алфавитомъ, котораго крещеные татары и др. инородцы не знаютъ; печатать свои книги более распространеннымъ русскимъ алфавитомъ татары считали даже грехомъ. Теперь этотъ грехъ они решились принять на свою душу и стали печатать нужныя для пропаганды книги или вместе съ русскимъ переводомъ или однимъ русскимъ шрифтомъ. Издания такого рода выпускаются ими очевидно для назидания крещеныхъ, знающихъ только русскую азбуку. Въ 1906 г. изъ казанской типографии братьевъ Каримовыхъ выпущена была замечательная брошюра на татарскомъ языке съ русской транскрипщей «Ислямъ дени» (Вероучение ислама) ; она разобрана свящ. С. Багинымъ (миссионеромъ) въ Правосл. Собеседнике 1909 г.

На заглавномъ листе говорится, что брошюра эта напечатана на основании Высочайшаго манифеста о свободе веры отъ 17 окт. 1905 года. Первые листы заключаютъ въ себе убедительное воззвание къ крещенымъ татарамъ о возвраще-нш въ прежнюю родную веру ихъ отцовъ и дедовъ. «Эта книга для старинныхъ сродниковъ нашихъ, въ прежнее время силою выведенныхъ изъ вероучешя ислама, о возлюбленной вере которыхъ говоритъ эта книга. Этимъ сродникамъ на-шимъ не дали возможности жить въ исламе: силою гнали въ церковь, силою ставили въ ихъ домахъ иконы, силою заставляли праздновать пасху, въ праздникъ красныхъ яицъ попы силою входили въ ихъ домы» и т. д. Описывается, какия насилия они претерпевали, какимъ мучениямъ, — плетямъ, ссылке въ Сибирь, на каторгу, они подвергались за то, что и после перечисления своего въ хрисианство не забывали вероучешя ислама и оставались ему верными. Въ день всеобщего суда они выступятъ съ светлыми лицами впереди всехъ мусульманъ и самихъ пророковъ. Спросятъ народы: «что это за мусульмане съ светлыми лицами». Тогда ангелы ответятъ: «Они въ мipe за веру перенесли великия притеснения» и проч. Затемъ, на случай возвращения крещеныхъ въ свою народную старую веру, даются наставления о томъ, какъ имъ поступать при постройке себе мечети и школы, о приглашении шакирда для научения вере, муллы и т. п. Содержание брошюры состоитъ въ изложении вероучения и обрядовъ ислама. Между крещеными, какъ и следовало ожидать, она получила широкое распространение, хотя и содержится лодъ болыпимъ секретомъ. Въ той же типографии и очевидно съ тою же целью пропаганды ислама на русскомъ и татарскомъ языке напечатаны манифестъ 17 окт. 1905 г. и положешя комитета министровъ 17 апреля 1905 г, и совсемъ готовыя формы прошений на имя губернатора о переходе въ исламъ, въ которыхъ просителямъ остается вписать только свои имена.

Среди татарскаго населения доселе держится еще память о прежнемъ величии татарскаго царства и вера въ его будущее возстановлеше. Boзcтaнoвлeнiя этого оно ждетъ отъ содействия султана, который пользуется у него благогов'Бйнымъ уважениемъ, какъ единый царь правоверныхъ во всемъ мipе. Мусульманския симпатии тянутъ татаръ не къ Питеру или Москве, а къ Мекке, Каиру и Стамбулу, —этимъ священнымъ городамъ ислама. Объ нихъ ходятъ разныя чудесныя легенды, какъ у нашего простонародья о св. местахъ. Со взятиемъ кяпирами Стамбула поверья связываютъ кончину м!ра. Турки въ воображении татарскаго простонародья до личнаго его знакомства съ ними, когда ихъ проводили въ минувшую войну 1877 года чрезъ Казанскую губернию пленниками, представлялись въ виде ангеловъ исполинскихъ размеровъ, какъ рисуетъ ангеловъ Коранъ. Пленниковъ, несмотря на ихъ обыкновенный чедовеческий образъ, по татарскимъ деревнямъ все-таки встречали съ необыкновеннымъ энтузиазмомъ, какъ подобаетъ встречать старшихъ братьевъ по исламу.

Въ крымскую войну татары, какъ известно, проявили очень неприятную холодность къ своему отечеству. Рекруты ихъ, при содействии богачей, бегали отъ военной службы въ такомъ большомъ числе, что, напримеръ, по одному Мамадышскому уезду насчитано было до 200 беглыхъ. Вообще татары говорили тогда, что сражаться противъ единоверныхъ турокъ имъ запрещаетъ совесть. По всему казанскому краю распространилась тогда уверенность, что скоро явится султанъ и освободитъ ихъ отъ власти русскихъ. По заключении мира, когда крымские татары стали переселяться въ Турцию, несколько семействъ изъ казанскихъ татаръ тоже изъявили желание последовать ихъ примеру. Черезъ 20 летъ те же явления повторились и въ течение войны 1877 г. Русскимъ крестьянамъ и священникамъ по местамъ приходилось слышать весьма откровенныя похвальбы и предостережешя со стороны татаръ, что скоро-де «султанъ придетъ, русскихъ кунчать станетъ». Людей, пришедшихся имъ по душе, они успокоивали: «ты хорошъ человекъ, — мы тебя тихонько резать будемъ». Слышно было и о случаяхъ измены татарскихъ солдатъ въ армии. Въ татарскихъ домахъ везде можно было встретить портреты султана и его генераловъ. Въ продолжение затянувшихся переговоровъ о мире после войны по татарскимъ деревнямъ распространялись упорные слухи, что султанъ требовалъ отъ царя отдать ему всехъ мусульманъ-татаръ, а царь, чтобы уклониться отъ этого требования, распорядился поскорее крестить всехъ татаръ: «потомъ молъ скажу султану, что это не ваши, а наши люди». Слухи эти имели не маловажное значение въ последовавшемъ затемъ татарскомъ волнении въ разныхъ местахъ Казанской, Симбирской и Самарской губерний.

Какъ на грехъ, къ этому времени подоспели некоторыя распоряжения местной духовной и гражданской администрации, которыя, помимо воли самихъ властей, подтверждали эти слухи въ глазахъ подозрительныхъ и возбужденныхъ уже татаръ. Самарское епархиальное начальство распорядилось произвести более правильную приписку крещеныхъ татаръ по приходамъ; это невинное распоряжение некрещеные приняли на свой счетъ, такъ какъ мнопе изъ нихъ живутъ вместе съ крещеными, и заволновались, думая, что ихъ хотятъ насильно присоединять къ церкви. Въ то же время казанская администрация разослала по сельскимъ полицейскимъ властямъ циркуляры съ приказами о наблюдении, между прочимъ, чистоты около церквей, о мерахъ предосторожности противъ пожаровъ, повешении на высокихъ зданияхъ набатныхъ колоколовъ и т. д. Правила эти татары тоже растолковали въ смысле своихъ упрямыхъ подозрений, такъ какъ русския селения въ циркуляре не были отделены особой оговоркой отъ татарскихъ мусульманскихъ; заговорили о томъ, что ихъ хотятъ заставить вешать на мечетяхъ колокола и заботиться о церквахъ, иначе сказать, насильно крестить. Самое слово— циркуляръ переводили по своему: церкви (ляръ—окончание множественнаго числа), затемъ, не слушая самой бумаги, по одному ея названию уверялись, что дело идетъ въ ней действительно о церквахъ. Волнение было прекращено обычными мерами и очень скоро, но оно сильно и надолго повредило русскому делу во всехъ взволнованныхъ местностяхъ.

Такое же волнение по всему татарскому миру возбудила въ 1897 г. общая перепись населения империи, встретившая сильное пpoтиводествie среди татаръ и породившая разныя нелепыя подозрения касательно религиозныхъ насилий со стороны правительства. Было и еще несколько татарскихъ волнений въ разное время, въ разныхъ местностяхъ и по разнымъ случаямъ (наприм. изъ-за введения въ татарския школы русскаго языка) менее общаго характера.

Непрерывно продолжалось и то общее тяготение мусульманъ къ Стамбулу и султану турецкому, какое замечалось во время нашихъ прежнихъ войнъ съ Турцией. Въ мирное время оно не могло обнаруживаться съ такою откровенностью, какъ тогда, но въ татарскомъ народе и въ среде отатарившихся инородцевъ не переставали ходить безпокойные толки о силе Турции и ея значении для правоверныхъ. По татарскимъ газетамъ, чтение которыхъ значительно распространено даже среди татарскаго простонародья, татары съ болыпимъ интересомъ следили и следятъ за всеми событиями, совершающимися въ Турции и Персии. Особенно большую сенсацию произвело между ними известие о сосредоточении въ 1907 г. турецкихъ войскъ на Кавказской границе. Въ татарскихъ селенияхъ и селенияхъ отатаренныхъ инородцевъ и теперь ходятъ слухи, что турки скоро победятъ русскихъ и завоюют Poccию, после чего заставятъ всехъ принимать магометанскую виру. По другимъ слухамъ, сами татары скоро отделятся отъ России и будутъ выбирать себе царя.

Усилившееся въ последнее время паломничество молодыхъ татаръ въ Стамбулъ за наукой и ближайшее знакомство ихъ съ Турцией подействовали на нихъ далеко не въ пользу Турции и султана. Они воочию увидели здесь явные признаки разложения Турецкой империи и упадокъ силы султана и убедились въ томъ, что онъ никакъ не можетъ сделаться какимъ-нибудь общимъ панисламистскимъ падишахомъ. Къ этому присоединилось еще близкое знакомство ихъ съ младотурками, къ которымъ они охотно присоединялись партийнымъ образомъ. Самая наука Стамбула оказалась далеко ниже науки Каира съ ея европейскими знаниями и светскимъ направлениемъ. Въ последнее время молодежь и стала направляться больше въ Каиръ, чемъ въ Стамбулъ. По возвращении оттуда эти молодые люди стали распространять новую науку и дома; учебныя заведения новаго типа въ Казани привлекаютъ теперь массу учениковъ, —видно, что они пришлись по душе молодому татарскому поколению. Новое дижение не противъ ислама, какъ необходимаго националистическаго элемента жизни, но оно, конечно, должно значительно ослаблять старое узко-религиозное направление этой жизни. Старое, отживающее поколение татар съ его фанатичными муллами и старометодными медресами заметно отстаетъ и стушевывается предъ новыми требованиями века. Отстаетъ отъ новаго течения жизни и самый панисламизмъ въ его первоначальной форме вместе съ своимъ инициаторомъ и вождемъ Гаспринскимъ; его идеалъ объединения всехъ мусульманъ около Стамбула и общаго падишаха начинаетъ заменяться у новаго поколения другими, более либеральными идеалами.

Новые люди почти поголовно крайняго леваго направления политическихъ взглядовъ. Какъ и панисламисты, они крепко стоятъ за самостоятельность мусульманской национальности и за всемирное братское единение всехъ ея племенъ, но уже не около единаго падишаха и подъ единой государственной властью, а при посредстве лишь одной религии и единой мусульманской культуры и въ форме свободной федерации этихъ родственныхъ племенъ, какъ особыхъ госу-дарственныхъ единицъ, съ сохранениемъ за каждой изъ нихъ полной самостоятельности и всяческихъ свободъ. Какъ подобное движение должно отозваться на жизни государств, среди которыхъ живутъ мусульмане въ подданстве, ограничатся ли они однимъ стремлениемъ къ приобретению ceбе лишь известной степени автономии, или же идеальная пока ихъ федерация, постепенно развиваясь и окрепнувъ, проявит рядъ активныхъ выступлений къ приобретению полной государственной самостоятельности для своихъ членовъ, угадать напередъ не возможно. Но предусмотрительная политика Англии давно уже зорко присматривается какъ къ старому, такъ и новому движению мусульманъ у себя въ Индии.