Булгары. Роман

Отставнов В. К.

Булгары. Роман. — Чебоксары: Новое Время, 2012. — 840 с.

ISBN 978-5-4246-0081-4

Сотнику Ратману не спалось. Старость ли подступающая была тому виной, или что другое, но не спалось ему в эту летнюю ночь, и все тут. Он завозился на кошме, поправил в изголовье седелку и некоторое время полежал, бессмысленно глядя в темноту. Потом, зная, что все равно не уснет, нашарил в темноте свой акинак и вышел под открытое небо. Высоко-высоко горели равнодушные ко всему звезды. Было свежо, и от протекающей внизу под обрывом реки Яик тянуло прохладой. Великое безмолвие царило над миром. Лишь изредка плеснет рыбина, и опять тишина нависает над спящей землею. Неслышно ступая по ковылям, он направился в сторону возвышенности, на которой находились сторожевые. Вершина четко вырисовывалась на фоне предрассветного неба. Сторожевые не спали. Они издали окликнули его, и Ратман в душе порадовался за них. Значит, не зря едят они свой хлеб, значит, недаром прошли его уроки. Да и то сказать, сколько сил и времени потратил он, обучая вчерашних землепашцев ратному делу. Да, возможно, излишне строг или даже крут бывает он иногда в отношениях с ратниками, но иначе нельзя, в ратном деле нужна крепкая дисциплина, спаянность и послушание, так думает Ратман. Иначе это не воинство, а сборище обыкновенных людей. Дней десять тому назад, днем, объезжая сторожевых, обнаружил он спящего на страже молодого воина и стеганул его саламатом. Как ужаленный взвился ратник и тут же виновато потупил свой взор.

- Еще раз замечу подобное, сразу же отправлю с обозом домой! — сказал, как отрезал, Ратман.

Не было для ратника больше сраму, чем преждевременное возвращение с рубежей домой за какую-либо провинность. С такими мыслями добрался он до вершины и прилег рядом с двумя ратниками. Высокие ковыли сомкнулись над ними, и снова все замерло вокруг. Только звезды все также ярко горели и перемаргивались между собой.

Через некоторое время, переговорив с ратниками, Ратман возвратился к шалашам. Шалаши находились в низине между высокими кустарниками, и даже днем обнаружить их сразу было трудновато. Из предосторожности стражники в одном месте подолгу не задерживались, а постоянно меняли места ночевок, кочуя то вверх, то вниз по берегу Яика. Благо, таких

-------------------------------------------

укромных мест вдоль Яика было предостаточно. Далеко, на многие версты тянулась урема, то отступая от берега, то подступая к самой воде. Каких только птиц и зверей не водилось здесь. Река кишмя кишела различными рыбами, и знай, только не ленись, заготавливай впрок рыбы и мяса. Соли также было предостаточно. Всего в одном конном переходе находилась отсюда соляная гора. Правда, она была на той стороне Яика, и дорогу туда контролировали степняки.

Ратман вынес кошму и постелил тут же, перед шалашами. Под голову уложил седло и растянулся на кошме, давая отдых рукам и ногам. Долгое время глядел он в бездонное небо, и его мысли сами собою текли и беспокоили его, не давая заснуть. Сколько раз за свою жизнь лежал он и вот так же глядел в небо или в пламя костра. Сколько времени провел он в походах и боях, качаясь в седле. Сколько коней потерял и скольких друзей не досчитался после походов — и не счесть, а он все живой и еще крепко держится в седле. Теперь уж дети его друзей-ровесников находятся вместе с ним на рубеже, и он как старший старается обучить их всему тому, что, по его мнению, пригодится им в жизни. Ратман чувствовал ответственность перед павшими ратниками за жизни их потомков и по мере возможности старался оберегать их от всяких бед. Ему вспомнился 1223 год, когда монголо-татары внезапно перешли Яик и черным ураганом понеслись по земле Волжской Булгарии, уничтожая все живое на своем пути. Мало кто из сторожевых застав сумел тогда уйти из железного кольца монголов. Многие воины испили горькую чашу и навсегда остались лежать между великими реками Яик и Атал. Огнем и мечом прошлись монголо-татары по булгарским селениям, и только пепел и трупы оставались после них. И даже оплакивать погибших было некому, все полегли, от мала до велика. Но все же захлебнулся тогда монголо-татарский ураган, ударившись об укрепленные булгар- ские линии. После многих битв и сражений на валах, засеках и частоколах, произошла главная битва у Жигулевских гор, недалеко от булгарского города Сувар. Ратман тоже был участником той битвы. Более того, он был в числе тех, кто с боями отступал от берегов Яика и сумел-таки предупредить своих о нашествии ворогов. Тогда они еще ничего не знали о монголо-татарах и лишь по рассказам редких купцов имели о них смутное представление. И вот лицом к лицу пришлось столкнуться с ними Ратману. Построившись широким полукругом, монголо-татары прочесывали близлежащую к реке местность. Столкновение становилось неиз

-------------------------------------------

бежным, и тогда атаман Урак велел Ратману с десятью ратниками пробиваться вдоль берега на запад. Крепко-накрепко наказал он Ратману: ни в какие стычки со степняками не вступать и как можно скорее пробиться к своим, чтобы успеть предупредить всех о грядущей опасности.

- Дорогу ты знаешь, следуйте все время вдоль реки Самара и тогда не собьетесь! — напутствовал атаман. — Добравшись до Сувар, сразу же посылайте гонцов в Булгар и Биляр, к великому Турхану, пускай поднимает народ, ибо кроме него защитить наши земли некому!

- Будет исполнено, атаман! — только и ответил Ратман.

Долгим взглядом, как бы навеки прощаясь, посмотрел тогда

на него Урак. Да так и случилось, не пришлось им больше увидеться на этом свете. О чем думал тогда Урак — этот могучий человек, какие мысли беспокоили его в минуты смертельной опасности и как он принял смерть? Очень хотелось знать Ратману. Но нет! молчат ковыли, хранят свою тайну, и некому рассказать о ратниках, оставшихся тогда на рубеже. В одном был уверен Ратман: не мог просто так сгинуть Урак. Не такой он человек и не такой у него характер. И если он погиб, то враги дорого заплатили за его жизнь. Урак, потерявший свою семью в прошлых военных передрягах, был готов ко всему, даже к смерти. Его суровый образ, голос и взгляд долго преследовали Ратмана. Раньше он часто являлся к нему во снах и долго и упорно смотрел на него, все больше молчал и смотрел, как бы стараясь проникнуть взглядом в самую душу. Ратману становилось жутко и, проснувшись, он долго молился и просил защиты у Пихамбара.

Со временем образ Урака потускнел, и все потихонечку забылось. Начал забываться и тот беспощадный набег. Более десяти лет о монголо-татарах было не слышно или почти не слышно. Люди уже стали привыкать жить мирно. Наладилась торговля, и купцы из разных стран снова безбоязненно начали торговать на рынках городов Волжской Булгарии. Но вместе с купцами проникали и лазутчики. Они все что-то вынюхивали и высматривали, распускали невероятные слухи, будоражили людей. Истомленный войнами народ верил и постоянно жил в страхе.

Ратман вздохнул, вытер ладонью лицо, и его мысли снова вернулись к событиям недавних дней. Да, тревожно стало в степи. Все чаще и чаще стали появляться на той стороне реки летучие отряды. Что это именно монголо-татары, Ратман убедился сам, когда однажды утром на водопое увидел их совсем близ-

-------------------------------------------

ко, через реку. Казалось, пусти стрелу — она их достанет. Но он затаился в густых прибрежных кустах и ничем не выдал своего присутствия. Монголы поили лошадей, все время тревожно поглядывая на противоположный берег. Он узнал их по одежде и по оружию. У каждого монгола висел за спиною лук большой убойной силы. К седлам были привязаны колчаны, полные стрел, и длинные крепкие арканы. У каждого на поясе висела кривая сабля, у некоторых имелись копья с крюками на шейке копья, которым они стаскивали противника с седла. Хоть ликом они и были похожи на обычных степняков-кипчаков, но оружие и одежда точно указывало, что это именно монголо-татары. Нет, неспроста, ох неспроста появились они вновь на берегах Яика. Ратман уже несколько дней назад послал нескольких конников на Запад и на Север с известием о появлении на рубежах чужаков. Мысленно он проделал весь путь от рубежей до укрепленной крепости Великого Турхана. Да, велика, велика и богата земля Волжской Булга- рии. Много дней нужно скакать верхом, чтобы достичь северных и западных рубежей государства. Много великих рек протекает по её территории. По рассказам стариков знал Ратман, что еще обширнее были раньше булгарские земли. До самого моря Каспия доходили они на юге. Недаром пелось в старых булгарских песнях о горах Ала-ту и о слиянии великой реки Атал с ночной красавицей Каспи. Да и название моря Каспи означало: ночная красавица. Когда и за что назвали булгары так это море, он не знал, да и ни к чему все это. Главное, название звучало на родном языке и словно легким шорохом ласкало слух. Также много пелось о крепости Саркил и о Жигулевских горах. Видимо, это осталось с тех пор, когда где-то далеко на юге существовало государство Золотая Булгария. Да и соляная гора совсем недавно находилась под контролем булгар. Но с некоторых пор степняки силой завладели горой, и булгарам поневоле пришлось подчиниться врагам. Но и здесь нашли выход булгары. Когда не удавалось договориться со степняками и обменять зерно или мед, или другие продукты на соль, они ждали первых холодов. С наступлением морозов кочевники уходили далеко на юг, и булгары свободно добывали соль и на многих подводах переправляли её за Яик, на свою сторону. Там, за Яиком, находились многочисленные землянки и амбары, где булгары хранили соль. Оттуда переправлялась она по всей земле Волжской Булгарии и далее на Русь. Да, высоко ценилась эта приправа к пище на рынках. Любой товар и оружие можно было обменять на соль.

-------------------------------------------

Услышав неясный шум в камышах, Ратман приподнял голову и некоторое время напряженно вслушивался, стараясь понять, что же это было. Потом, услышав хрюканье и повизгивание, успокоился. Видимо, это кабаны тронулись со своей ночной лежанки. Он уронил голову на седло, и его мысли снова вернулись в старое русло. Знал Ратман, что ничто не развращает и не расхолаживает ратников так сильно, как безделье. Именно поэтому он требовал, чтобы свободные от сторожевых обязанностей воины занимались каким-либо трудом. Кто-то увлекался охотой или рыболовством, а кто-то засаливал и заготовлял мясо и рыбу впрок. Зимы на землях Волжской Булгарии были длинными и холодными, и продуктовые запасы были совсем не лишними. Круто просоленные продукты не портились и могли храниться бесконечно долго. Излишки продуктов вывозились на рынки и служили постоянным источником доходов. Яицкую рыбу знали на рынках Сувара и Булгара, Биляра и Керменчука, а также во многих городах и городищах на Руси. Рыбу и мясо засаливали в больших и длинных корытах, выдолбленных из цельных деревьев. Из стволов деревьев изготовлялись укладки, в которых женщины и девушки хранили полотна, украшения и драгоценности. Из ивовых прутьев плелись корзины и кошелки разной величины, в которых перевозили готовую продукцию. Плелись большие и малые четырехугольные щиты, из которых легко и быстро можно было соорудить шалаши, приставляя их друг к другу, или поставить забор или ограждение. Плелись также различные рыболовные снасти и другие предметы быта. Как знать, был бы он живой, если бы не плетневый щит, прикрепленный за спиной, когда в далеком 1223 году уходили они от погони. Две татарские стрелы ударили тогда ему в спину и накрепко застряли в прутьях. Да, не у всех тогда были металлические щиты и кольчуги. Многие ратники пользовались деревянными или плетневыми щитами, обтянутыми толстой кожей.

Ратман съежился, свернулся калачиком и попробовал уснуть. Он хотел хоть на время забыть обо всем. Но сон не шел. Напрасно лежал он с закрытыми глазами, согревая ладони между колен. Напрасно хотел он освободиться от тревожных мыслей. Они помимо его воли рождались в голове и отравляли его душу.

А на востоке разгорался уже новый день. Тьма потихоньку отступала, и звезды одна за другою гасли и растворялись в бескрайнем небе. Что принесет новый день, какие заботы и тревоги? С этими мыслями Ратман встал, взял кусочек чистого полотна

-------------------------------------------

и направился к реке, чтобы умыться. Прежде чем выйти к воде, он некоторое время постоял в кустах, наблюдая за противоположным берегом. Жизнь на рубеже научила его бдительности, и такие меры предосторожности были совершенно не лишними. В любое время могла ударить с того берега разящая стрела, и тогда поминай как звали. Не заметив ничего подозрительного, Ратман обмыл лицо и руки, насухо вытерся и направился к шалашам.

К его приходу все ратники были на ногах. Дозорные готовили коней к разъезду. Далеко вверх и вниз по реке уходили разъезды и только к вечеру возвращались обратно. Все, что видели и замечали дозорные за день, сразу же докладывали ему, и потом все вместе решали, что делать дальше. Вот и сейчас, усевшись кругом на кошме за нехитрым завтраком, наскоро обсудили предстоящие дела, и дозорные тут же отъехали. Ратман, вместе с двумя молодыми ратниками, направился к вершине, чтобы сменить сторожевых. Шли по высоким ковылям. Ратники, со свойственной молодым беспечностью, весело болтали и шагали бодро. Эта была их первая служба здесь, на рубеже. Они еще не успели полностью втянуться в этот быт, но, по всему видать, им здесь нравилось. Ратман сначала хотел было одернуть их, но потом подумал: пусть порезвятся, все равно их не видать со стороны Дикого Поля.

С вершины холма открывались необозримые дали. Далекодалеко тянулась вдоль реки урема. За ней, до самого горизонта, простиралась степь. Она еще не успела выгореть от палящих лучей солнца и лежала пустая и мирная. Каждую весну поджигали ратники сухую траву на той стороне реки, чтобы легче было им наблюдать за степью. Выгорали огромные пространства, и Ратман любил вечерами наблюдать за бегущим пожаром. Что-то завораживающее было в этой дикой свистопляске полыхающего огня, и ветер далеко разносил сладковатый запах пожарищ. Потом места пожарищ покрывались яркой зеленью разнотравья, и через некоторое время степь зацветала. Буйство красок продолжалось до тех пор, пока горячие ветры-суховеи с полуденной стороны не выжигали зелень, и тогда степь как бы тускнела. Унылой становилась степь осенью, когда холодные, пронизывающие ветра вперемежку с дождями наводили непреодолимую тоску на все живое. И еще более тоскливей и неприветливей становилась степь зимою, когда снега белым саваном покрывали все вокруг. Вьюги и бураны беспрепятственно разгуливали на обширнейших пространствах, и горе путнику — и пешему, и конному — оказаться в такое время вдали от населенных пунктов. Закру-

-------------------------------------------

жит и собьет с пути эта белая смерть и вмиг заметет поземкой следы человека. И не скоро находят потом обглоданные лисами и волками бренные останки. Да, не мерены в степи расстояния, и немыслимо трудно выжить в степи зимой. Но все проходит, и снова весной во всей своей роскоши и богатстве встает степь. Сотнями озер глядится земля в небо, и день-деньской звенят над степью трели жаворонков. Бескрайним океаном волнуются седые ковыли, и бегут, бегут за дальний горизонт призрачные волны, отсвечивая тусклым серебром. Так было, наверное, и сто, и двести, и тысячу лет назад. Так было, наверное, вечно, со времен сотворения Богом земли и неба. И проносятся века над убеленными сединами холмами. И тоскуют вечно печальные ковы- ли о безвозвратно проносящихся веках, машут и машут седыми гривами, как бы прощаясь, кому-то вслед.

Ратман, усевшись на вершине, глядел на трех всадников, выехавших на холм на той стороне реки. Как изваяния, застыли они на вершине и оглядывали с высоты прилегающую степь. Потом внезапно сорвались с места и словно растаяли в тумане, затянувшем низину. Молодые ратники, сидевшие рядом с Ратманом, вопросительно смотрели на него. Он как мог успокоил их и, велев наблюдать за степью, направился обратно к шалашам. Нет, не зря, совершенно не зря, появился неприятельский дозор на холме. Это была вражеская разведка, в этом Ратман нисколько не сомневался, так как знал, что никого из булгарских ратников на той стороне не было. Все чаще мерцали на той стороне ночами чужие костры и ветра с полуденной стороны приносили тревожащий душу кизячного дыма. Но на эту сторону степняки еще не переправлялись. Он боялся повторения 1223 года и по пути к шалашам лихорадочно обдумывал, что бы еще предпринять, чтобы враги не застали их врасплох.

Вернувшись в лагерь, Ратман потребовал от ратников, чтобы они в любое время готовы были покинуть лагерь. Велел проверить лошадей и уложить в котомки и перемётные сумки продукты питания. Лично проверил у всех наличие и состояние оружия. Чертыхнулся про себя, что не смог отправить все продукты вместе с обозом. Ему было жаль, в случае чего, бросить здесь столько соли и продуктов.

Отдав необходимые распоряжения, он решил уединиться. Ему необходимо было в спокойной обстановке оценить создавшееся положение и принять единственно правильное решение. Взяв коня под уздцы, он неторопливым шагом начал удаляться от

-------------------------------------------

лагеря. Конь, пофыркивая, покорно шагал рядом. С шумом взлетела прямо из-под ног куропатка. Убегал по ковылям вспугнутый Ратманом дудак. Но и они не отвлекли его от невеселых мыслей, не возбудили в нем былого охотничьего азарта. Дойдя до большого камня песчаника, он запутал коня и пустил его пастись. Сам уселся на камень и погрузился в размышления. Но чем больше он думал, тем больше возникало вопросов. Неужели снова наступают смутные времена? Неужели приходит конец мирному житью? Что заставляет людей воевать друг с другом и откуда берется это зло? Чего же не хватает на земле людям? Ведь, кажется, только оглянись кругом, вон сколько простору. Всем хватит и земли, и пастбищ, и всего. Но нет, лезут и лезут беспощадные захватчики, и нет предела их наглости и жестокости. Громадной стаей саранчи представляются завоеватели Ратману, которые неотвратимо, словно темная туча, наползают на степь, оставляя после себя мертвую, растерзанную землю. То с запада, то с востока приходили незваные гости, и редкое десятилетие проходило спокойно. Не успевало вырасти новое поколение, как попадало под жернова безжалостной войны. И гибли рядом с родителями неокрепшие еще юнцы и дети. Уводили в неволю молодых женщин и девушек. И долгие годы приходилось терпеть горемыкам унижения и издевательства на чужбине. Часто приходилось булгарам находиться как бы между двух огней, между молотом и наковальней.

Ратман вздохнул, не спеша оглядел степь, и его мысли потекли дальше. Да, с запада постоянным источником агрессии являлась Русь. Не раз приходили оттуда многочисленные рати и не оставляли камня на камне в булгарских городах и селениях. Вырезали всех, от мала до велика. Так было в недалеких 1205 и в 1220, в 1229 годах. Потом пришли монголо-татары, и в который раз булгарская земля обильно пропиталась кровью и слезами. Стон и плач стояли повсеместно под равнодушными небесами. Ценою неимоверных усилий и бесчисленных жертв все же удалось тогда отстоять родную землю. И вот сейчас нависла с востока новая угроза. Неотвратимая, как сама судьба, надвигалась мутная волна нашествия. Тогда, в 1223 году, именно Волжская Булгария встала непреодолимой преградой между Русью и монголами. А теперь один Бог только знает, как все сложится. Обескровленная и обессиленная беспрерывными войнами, сможет ли выстоять Булгария перед чудовищной силой, не имеющей себе равных по силе и жестокости. О силе и жестокости монголов было известно из рассказов купцов и странников, которым в силу разных при-

-------------------------------------------

чин приходилось сталкиваться с ними. Да и 1223 год не забылся, и ужасы тех дней еще свежи были в памяти народа.

Ратман встал с камня и начал ходить взад и вперед, обдумывая свои дальнейшие действия. На недалеких холмах торчали, как истуканы, многочисленные сурки. Высоко в небе заливались жаворонки. Легкие волны пробегали по ковылям, и степь волновалась, как море. Далеко на горизонте играло марево. Сознание Ратмана помимо его воли как-то замечало все это, а мысли роились и роились в его голове. Им было тесно в черепной коробке, и они требовали каких-то немедленных действий. Наконец-то он принял решение, и от этого стало как-то спокойнее и свободнее на душе. Ратман решил отвести большую часть ратников в глубь территории и расположить их там, где-нибудь на возвышенности, чтобы оттуда можно было обозревать всю прилегающую местность. В то же время нужно надежно укрыть людей и лошадей, а значит, нужно выбрать такое место, чтобы рядом с возвышенностью находилась урема или перелесок. Обдумал, как осуществить связь между войсками, а сам решил с малой группой остаться здесь же, на берегу Яика. Также решил немедленно испечь жертвенные лепешки юсманы и сварить жертвенную кашу, чтобы справить обряд и задобрить бога Киреметя.

С такими мыслями он и направился обратно в лагерь. Вдруг ему вспомнилось, как много лет назад провожала его на рубеж любимая. Как они ехали рядом, стремя в стремя, и как она смотрела на него. Юная и красивая, в своей островерхой шапочке- тухье, разукрашенной разноцветным бисером и серебряными монетами, она была ослепительно прекрасна, как сама весна. Тихо шагали кони, позванивали мониста, ее ладошка лежала в его ладони, и от предстоящей разлуки разрывалось сердце у Ратмана. То же самое чувствовала, наверное, и она.

- Не оставляй меня одну! — попросила она его, ее глаза затуманились слезами.

Ее вещее сердце, видимо, предчувствовало, что они больше не увидятся. Это были смутные времена в жизни государства, когда шло постоянное выяснение отношений с соседними племенами. Когда, ложась спать вечером, человек не был уверен, что назавтра проснется живым. Когда, в какую сторону света ни взгляни, отовсюду надвигались тучи. Когда стонала земля от вражеских набегов. И смерть от меча русича ничуть не была краше смерти от стрелы или сабли кочевника. Так и произошло: во время его нахождения на рубеже случился молниеносный вражеский набег, и

-------------------------------------------

почти всех из его селения вырезали. Погибла и она. Не дрогнула вражья рука, когда он поднял ее на слабую женщину.

Но горше и хуже смерти был плен, когда человек попадал в неволю и каждый из врагов мог сделать с ним все, что ему вздумается. Ратману вспомнились годы неволи, проведенные у кочевников, когда во время одной из молниеносных стычек на него накинули аркан, и он был выбит из седла и захвачен в плен. Да-а-а, лет пять томился тогда он в неволе, и время, проведенное там, навсегда врезалось в его память. Но сейчас он не хотел вспоминать об этом.

Приехав в лагерь, он сразу же распорядился сварить жертвенную кашу и испечь жертвенные юсманы. На кобыльем молоке замесили тесто и быстро испекли пресные лепешки. Приготовили кашу и все вместе, кроме сторожевых ратников, пошли к роднику, где росло большое одинокое дерево. Расположившись под ним, все вместе сотворили молитву, прося Киреметя удовлетвориться жертвоприношениями и помочь им в ратных и других делах. Вместо жреца мучавара был Ратман.

Умиротворенные молитвой, все вернулись в лагерь, и остаток дня прошел в хлопотах и делах. Снарядили и проводили на другую стоянку большую часть ратников, предварительно обсудив с ними действия в случае нашествия со стороны степняков. Послали с ними связного с наказом, чтобы он хорошо запомнил дорогу туда и обратно. Старшим в группе Ратман назначил Ал- мана, мужика крепкого и умного. В нем он нисколько не сомневался, так как давно присматривался к нему и за время совместного пребывания на рубеже, не раз убеждался в его деловых и ратных качествах. Это был готовый и способный повести за собою людей атаман.

Ближе к вечеру вернулись дозорные, посланные вниз по реке. Они рассказали, что ничего подозрительного за целый день не заметили. Только видели передвижения больших стад антилоп и косуль на той стороне реки. Посланные вверх по реке дозорные еще не вернулись, и Ратман решил встретить их на возвышенности, расположенной рядом с лагерем. Вместе с ним напросился молодой ратник по имени Мантелей. Он легко передвигался рядом, попутно сшибая саламатом верхушки высоких трав.

Поднявшись на возвышенность, они присели и стали наблюдать за закатом. Тяжелое солнце красным колесом падало с далекого холма. Таял горизонт в вечернем дыму. Горький полынный ветерок щекотал ноздри. Хорошо было вот так, без дум,

-------------------------------------------

без желаний, сидеть и наблюдать за угасанием дня. Усталое тело требовало покоя, хотелось растянуться тут же на теплой земле и уснуть детским сном, вдыхая запахи степных трав и сладковатого дыма. Стирая грань между воздухом и землею, незаметно наплывали сумерки, и тьма все гуще накапливалась в низинах и в оврагах. Ветерок совсем утих, и ни одна травинка не шевелилась. Дозора все не было. Напрасно прождали Ратман и Ман- телей дозорных. Вот уж и солнышко ушло за далекие холмы, и тьма темным покрывалом накрыла все вокруг. Многочисленные звезды высыпали на небе и далеко-далеко горела вечерняя заря. И так же, как звезды, замерцали несметные огни на той стороне реки. Мантелей тронул за рукав Ратмана и почему-то шепотом взволнованно прошептал:

- Дядя Ратман, посмотри, вон там за излучиной реки вчера совсем не было огней, а сегодня так много.

- Молодец, наблюдательный, — похвалил Ратман напарника. Он попробовал сосчитать количество костров, но вскоре сбился со счета и перестал заниматься этим.

- Дядя Ратман, расскажи мне про монголо-татар, — обратился к нему Мантелей.

- Да что рассказывать, вроде бы с виду люди как люди, — ответил Ратман.

- Ну, дядя Ратман! Расскажи, пожалуйста, поподробнее, мне очень хочется узнать про них, — настойчиво просил Мантелей.

- Ну, слушай, если хочешь. Вот я и говорю, с виду они люди как люди, вот как мы с тобой. Есть среди монголо-татар и смуглые, и светлокожие. Ну, светлокожих больше татарами зовут. А так они очень похожи на тех же степняков, которые кочуют за Яиком. И язык у них очень похожий на кипчакский. Ну, возьми тех же башкир, которые кочуют недалеко от нас. Это же типичные монголы. Они остались на нашей земле после нашествия Чингисхана.

- А что они едят, как одеваются, и какое у них вооружение?

- снова спросил Мантелей.

«Ух ты, какой любознательный», — отметил про себя Ратман, слегка усмехнувшись, продолжил:

- Одежда у них в основном изготовлена из шкур животных. На головах носят войлочные колпаки. Питаются мясом и кобыльим молоком. А вот про оружие нужно сказать особо. У каждого монгольского воина имеется лук большой убойной силы. И стрелы у них летят с ужасающим свистом. Во время атаки

-------------------------------------------

стрелы не просто летят, а льются ливнем с высоты, и очень трудно устоять против такой напасти. Ты только представь себе, как тьма воинов выпустила бы только по одной стреле.

- Что же в таких случаях делать?

- Выход всегда есть. В таких случаях очень выручают большие и крепкие щиты. Ими можно укрыться и от стрел, и от ударов сабель и копий. — После короткого молчания Ратман продолжил. — Но особенно трудно бывает выстоять против их конницы, когда она всесокрушающим ураганом, неудержимой лавиной несется на тебя, когда кажется, что нет в мире силы, чтобы противостоять этому урагану.

- Что же делать, как же тогда быть?

Ратман на короткое время задумался и затем ответил, чуть растягивая слова:

- Ну, против конницы лучше всего, конечно, выставить конницу. Пешему ратнику против конного — очень даже трудно.

- Ну, а если все-таки придется действовать в пешем строю, против конных, тогда как?

- Тогда надо всем сплотиться в единый кулак и обороняться активно. — Ратман погладил рукой бороду и продолжил. — В таких случаях хорошо действовать с длинными копьями. Ими можно издали поразить противника и сбить его с коня. По мере возможности, нужно использовать естественные преграды: будь то глубокие балки и овраги, поваленные деревья или камни-валуны. Можно в ряд или в круг расставить подводы и кибитки и обороняться из-за них. Можно поджечь сухую траву или камыши, короче, соображать надо башкой, — добавил Ратман.

- Ну а если?..

- Никаких если! — оборвал он Мантелея. — Совсем утомил ты меня, уж не атаманом ли хочешь стать?

- До атамана мне еще далеко...

- Тогда зачем тебе все это? — спросил он Мантелея, внутренне радуясь его любознательности.

После короткого молчания Мантелей тихо ответил:

- Я хочу просто выжить в предстоящей войне.

- А откуда ты знаешь, что война будет?

- Ну, дядя Ратман, совсем за малого принимаешь, что ли, меня, ведь я же вижу, что там творится, за рекой. Да и вы совсем недавно говорили об этом. Да вот и ребята не вернулись с дозора, может, лежат уже, где-нибудь в ковылях убитые, — добавил он приглушенно.

-------------------------------------------

- Может, ты боишься?

- Может и боюсь! Но все равно, бойся или не бойся, а воевать придется! — несколько резковато ответил Мантелей.

Они замолчали, и каждый погрузился в свои думы. «Ох, не прост, совсем не прост ты парень, как с виду кажешься, — подумал Ратман. -Вот, сидим мы здесь, в далеких степях, томимые тоской и предчувствием чего-то неизбежного и страшного, и не знаем, что день грядущий нам готовит...».

Они вернулись в лагерь. Кругом царила тишина, и лишь около крайнего шалаша слышался тихий говор. Ратман и Ман- телей присоединились к сидящим и стали слушать рассказчика. Это опять Алмуш рассказывал свои бесконечные сказки. И хотя все уже не раз слышали эти байки, но все равно внимали рассказчику с большим интересом. Потому что говорилось в них о далекой и прекрасной стране, где вечная весна. Где на бескрайних просторах пасутся многочисленные, тучные стада. Где кони быстры, как ветер, и девушки прекрасны как богини. Где стоит дивный город Саркил с чудными садами и дворцами. Где высятся неприступные горы, достающие вершинами небо, и где отдыхают уставшие облака. Где жил когда-то сказочный батыр и по- трясатель вселенной Атил. Слушая рассказчика, люди забывали о своих повседневных заботах и тревогах, мысленно уносились далеко-далеко, творя в сознании мир своих желаний.

Разошлись все далеко за полночь. Едва прикоснувшись к седлу в изголовье, Ратман тут же уснул. Сон незаметно подкрался к нему, и сознание погасло. Куда-то вмиг унеслись и пропали все заботы и печали.

Когда он проснулся, было раннее утро. Сумерки незаметно отступали, и с восходом солнца новый день вступил в свои права. Утренняя свежесть взбодрила Ратмана. Слегка поеживаясь, он направился к реке. По кабаньей тропе, отодвигая руками стебли камышей, он вышел к воде и некоторое время постоял, наблюдая за противоположным берегом. Все было сонно и мирно. Величаво и безмятежно катил свои воды Яик. Стоя в воде, дремали камыши. Вода журчала и пела на перекатах, кружилась в водоворотах и слегка парила. Рыбы выпрыгивали из воды и играли на зорьке. За рекою, в низине, словно сизый туман, низко стелился дым. Цепляясь за прибрежные кусты и деревья, он неподвижно висел над землею. Наличие дымного облака лишний раз говорило о большом скоплении людей за рекою.

То ли от предчувствия неминуемой беды, то ли еще от чего-

-------------------------------------------

то, но почему-то сладко заныло в груди, и эта щемящая боль на миг заглушила все чувства. Внезапная мысль поразила его. Он вдруг понял, почувствовал, что вот это утро может стать последним в его жизни и в жизни его товарищей. Что эта река может стать рубежом между его прошлым и будущим. Впрочем, будущего может и не быть. В первой же стычке любой удар стрелы, копья или сабли может стать конечным. И тогда эта река, кустарники и деревья, вот это небо и все живое вокруг будут существовать уже без него. Он почувствовал себя совершенно беспомощным и маленьким, как муравей перед огромной глыбой, которая вот- вот сорвется и раздавит его. Монголы представлялись Ратману громадной темной и тяжелой тучей, закрывшей полнеба и готовой в любое мгновенье обрушиться всепоражающими громами и молниями на землю. И нигде и никому не будет спасения от этой чудовищной силы. Тревожное предчувствие несчастья охватило Ратмана. Почему-то пригнувшись, он быстро засеменил обратно. «Может, пронесет, может, не будет нашествия, -мелькала в голове беспокойная мысль. — Немедленно, пока не поздно, нужно поменять место стоянки. Монголы, наверняка, давно уже заприметили их. Может, они в это время, где-то повыше, или пониже по реке, преодолели водную преграду и вот-вот обрушатся на них. Хотя кому нужны они здесь, всего несколько человек?».

Ратман споткнулся и чуть было не растянулся на тропке. После этого он как-то сразу успокоился и в лагерь вернулся уже совершенно хладнокровным. Никто не должен видеть его смятенным и неуверенным. Он просто не имеет права быть таким в глазах своих соплеменников. Его неуверенность может передаться другим, и тогда это будут не воины, а просто кучка растерянных слабых человечков, неспособных постоять за себя. Поэтому, вернувшись в лагерь, он сразу же распорядился разжечь огонь и приготовить завтрак. В конце концов, они находились на родной земле, бояться им не пристало к лицу. Пусть враги боятся их и дрожат днем и ночью. Во время завтрака, расположившись вокруг расстеленной кошмы, ратники вели неторопливую беседу. Временами беззаботный смех и громкие восклицания прерывали разговор. Кто-то в очередной раз беззлобно подшучивал над товарищем.

«Какие они все-таки молодые и беспечные, — подумал Ратман, незаметно наблюдая за воинами. — Неужели и я был таким же много лет тому назад. Вот ведь, как получается, смерть находится совсем рядом, всего лишь за неширокою рекою, а им хоть бы

-------------------------------------------

что, ржут как лошади». Он поочередно оглядывал их и вспоминал их родителей. «Вот полулежит рядом с ним на кошме черноокий красавец Котрак, сын десятника Карабая и певицы Янби. Он все привык делать основательно. Так же основательно трудится сейчас, не спеша, отправляя в рот еду и запивая крутым кипятком. Его черные, как смоль, и слегка вьющиеся волосы падают на высокий лоб и сверкают черные жгучие глаза. Рядом с ним, согнув ноги, как степняки, сидит весельчак и балагур Алмуш, сын вдовы Тайпи. Года уже слегка посеребрили его виски, а он все такой же, как в молодости. Никогда не унывает и в свободное время любит играть на волынке шопр. Прямо напротив Ратмана расположился Мантелей, безусый и беспечный юнец, сын кузнеца Тимерхана и красавицы Сарри. Он еще не познал горечь потерь, и поэтому, наверное, всегда весел и беспечен. Своими светлыми волосами цвета спелой ржи он похож на мать. Вот встал и отошел в сторонку сын башкирки Чулпан — широкоплечий и могучий, как дуб, Буранбай. Хоть ростом он и не вышел, но силы был неимоверной, редко кто из бойцов мог устоять против него. Когда-то давно, во время очередной барымты, его мать была отбита у степняков и с тех пор жила в булгарской деревне у табунщика Чувашбая. Страстью Буранбая были кони и курай. Вот сидит и ковыряется в зубах синеглазый Самар. Его черные волосы удивительно сочетаются с синими глазами. Наверное, не одна девушка вздыхает по ним. Его отец Изекей погиб во время прошлого нашествия монголов, и Самар так и вырос без отца. У него есть еще две сестры и братишка. Живут они вместе с матерью Мерченпи. Рядом, с другой стороны от Ратмана, расположился Ахчура. Он худой, высокий и жилистый парень. Ахчура круглая сирота, и можно сказать, что деревня вырастила его. Когда погибли его родители, соплеменники не бросили его, приютили, обогрели и помогли вырасти. Он всегда старался держаться рядом с Ратманом, и Ратман ценил эту привязанность. Еще он любил мастерить из подручных материалов различные безделушки и щедро раздавал их знакомым и незнакомым. Также не чужда была ему музыка, он неплохо играл на волынке и курае. Все-таки какие они все разные, а судьба связала их воедино», — думал Ратман.

Вскоре все встали. Ратман дал команду оседлать коней и быть готовыми к переезду на новое место стоянки. Хоть это и было, может быть, безрассудством — передвигаться большой группой средь бела дня по открытой степи, но он почему-то был уверен, что оставаться здесь более нельзя. Что чувствовали дру

-------------------------------------------

гие, Ратман не знал. Но он каким-то шестым чувством, своей шкурой, как зверь чуял то напряжение, возникшее словно ниоткуда, из воздуха. Маскируясь в высокой траве, скрытно передвигаясь по балкам и оврагам, еще можно было уйти незамеченными и, возможно, спастись от неминуемой гибели.

В это время прибежал с возвышенности сторожевой Шеремет и сообщил о передвижении большой группы всадников на той стороне реки. Вместе со всеми Ратман верхом поскакал на вершину и через некоторое время уже стоял рядом со вторым сторожевым по имени Курак. Все остальные сгрудились вокруг них и молча смотрели на ту сторону. Вытянутой рукой Курак показывал туда, где были замечены чужие всадники. Ратман и его товарищи стояли открыто. Они как бы бросали вызов той силе, которая как вешние воды в снегах, накапливалась и накапливалась на той стороне реки, готовая в любое время прорваться кроваво-мутными потоками нашествия. Теперь и Ратман, и другие заметили, как из низины на пологий холм на полном скаку выскакивали всадники и также быстро скрывались на другой стороне холма за кромкою прибрежного леса. За излучиной реки так же было замечено движение большого количества всадников. Они двигались сначала в одном направлении, потом в другом, и издали невозможно было понять, что они там затевают.

- Что будем делать? — спросил у Ратмана Алмуш.

- А ничего, будем сидеть и ждать, что далее предпримут они, — ответил Ратман. — Давай, доставай шопр, давай, играй, наяривай, И ты, Буранбай, тоже доставай инструмент, давай, присоединяйся к нему!

Мужики удивленно взглянули на него. Они, наверное, подумали, что он совсем рехнулся, или шутит так неуместно. Потом, убедившись, что всё всерьёз, достали инструменты. И вот, уже смешиваясь с легким шелестом теплого ветерка, поплыли над седыми ковылями волшебные звуки. Повелев двум ратникам наблюдать за степью, Ратман стал расхаживать взад и вперед по возвышенности, обдумывая свои дальнейшие действия. Остальные тоже спешились и стояли полукругом возле музыкантов. Запутанные кони паслись тут же рядом, и в случае необходимости их можно было легко поймать и сорваться в нужном направлении.

Поют, поют, как бы соревнуясь, шопр и курай. Плывет, плывет древняя мелодия над такой же древней и седой степью. Вот, стоят они, соплеменники Ратмана, полные тревог и, может быть,

-------------------------------------------

несбыточных надежд. Стоят открыто, на виду у врага, слушают музыку и не знают, что судьба простерла уже над ними свою властную руку. Что ждет их завтра, или даже сегодня? — один Бог только знает. Но пока стоят они открыто, кучка гордых и готовых на все людей, одинаково привыкших справляться и с плугом, и с оружием. Это была их земля, они здесь хозяева, и бояться им не пристало.

Ратману казалось, что он стоит на острове и что вокруг разворачивается и разворачивается бескрайняя степь с дальними и ближними холмами с многочисленными всадниками за рекою и орлом, одиноко парящим высоко в небе. Перед мысленным взором Ратмана вдруг встали страшные картины прошлого нашествия. Однажды, передвигаясь по степи с небольшим отрядом, они увидели широкое поле, сплошь усеянное трупами погибших булгарских воинов, женщин и детей. Высокая трава была вытоптана, и в траве, среди множества разбитых кибиток и оружия, так же во множестве валялись вздутые трупы коней. Рои зеленых мух вились над ними. От тяжелого запаха трудно было дышать. Стаи хищных птиц пировали здесь и при подходе к ним людей тяжело поднимались и перелетали на другие тела. Зажимая пальцами нос, Ратман ходил среди погибших и внимательно всматривался в лица, боясь увидеть среди них близких и знакомых. Погибших было множество. Они лежали и кучно, и поодиночке по всему полю. Особенно много их лежало около разбитых кибиток и телег. У них были выклеваны глаза, растерзаны и разодраны лица. Видимо, сраженье произошло несколько дней назад, и стервятники успели вдоволь попировать. Трупов монголов было мало. Но множество брошенного монгольского оружия, а также множество трупов монгольских коней говорило о том, что их здесь полегло также не мало. Но, видимо, монголы успели убрать своих погибших и лишь кое-где в оврагах остались неубранные тела этих злых и беспощадных воинов. Да, насмерть стояли здесь булгары-сувары, защищая свою землю и семьи. И только лютая смерть смогла заставить их выронить из рук оружие. Многие так и лежали с оружием в руках, крепко сжимая его пожелтевшими пальцами. Ратмана особенно поразила смерть незнакомой девушки, которая и мертвая продолжала сжимать в одной руке щит, а в другой легкую саблю. Острое копье, разбив нагрудное шульгеме, глубоко вошло в ее высокую грудь и так и осталось торчать в ней. Ее черные, как смоль, волосы, выбились из-под островерхой шапочки-тухьи, и рассыпались по жесткой

-------------------------------------------

степной траве. Черная, запекшаяся кровь застыла на ее лице и на одежде. Смерть исказила когда-то прекрасные черты и жестким холодом сковала ее тело. Ратман отогнал от нее назойливых мух и долго всматривался в ее лицо, как бы стараясь запомнить ее навеки. Тогда и поклялся Ратман отомстить врагам за ее погубленную молодую жизнь и за всех других тоже. Несколько дней простояли они на том поле брани, пока не похоронили всех убитых. В одном из погибших он узнал суварского князя. Когда-то судьба столкнула их на Ага базаре, и он тогда несколько дней погостил у него. Так вот где пришлось встретить свою судьбу этому щедрому и гостеприимному человеку...

Ратман вздохнул и попытался отогнать от себя тяжелые воспоминания. Он присел на взлобке и постарался забыться, вслушиваясь в прекрасную мелодию.

«Эх! Запеть бы, или заплакать под эту музыку», — подумал он, глядя на товарищей. Ему остро захотелось хмельного пива, или хотя бы кумысу, и он облизнул пересохшие губы. Воспоминания не оставляли его. Тогда, в прошлое нашествие, больше всего поразила его в татарах та жестокость, с какою они относились ко всему живому. Кладбищенский покой и запустение царили везде, где прошли они. Коварство и бессмысленная жестокость были их оружием. Ратману не один раз приходилось видеть горы, сложенные из человечьих черепов, оставленных ими. Да, много горя принесли чужаки булгарам, много. Сколько людей втоптано в пыль и превращено в прах копытами татарских коней! До сих пор в степи во многих местах встречаются пожелтевшие и высохшие многочисленные кости погибших. И вздрогнет путник, ненароком заехавший в эти места, и постарается быстрее покинуть страшное место, где из высокой травы смотрят в упор пустые глазницы.

Тяжело дыша, сотник поднялся и снова начал ходить взад и вперед по горке, шаркая ногами по земле, вдыхая горький полынный воздух. «Да. безрадостные времена наступают в жизни моих соплеменников. Быть беде, быть великой беде», — сверлила голову тревожная мысль. Перед взором снова встали картины прошлого, когда, словно шакалы, рыскали в поисках добычи по всей степи многочисленные отряды монголов. И не было спасения от них никому и нигде. Неожиданно, как вихрь, налетали они на мирные села и давали волю своему жестокому нраву. Предавали огню и смерти всех, от мала до велика, оставляя в живых лишь красивых женщин и девушек — для утехи и удов

-------------------------------------------

летворения своих диких желаний. Как стервятники, терзали они свои многочисленные жертвы и устраивали шумные пиры и оргии среди неостывших еще трупов. Затупились кривые сабли и большие мечи китайской работы о булгарские шеи. Кровь рекою текла на родную землю. Но еще дымилась кровь и не успевали остыть пожарища в одном месте, как монголо-татары рвались дальше. И гудела земля под ударами тысяч и тысяч копыт. Что заставляло их так неудержимо рваться вперед и вперед? Жажда ли наживы или крови, или же жажда покорения всех и вся?

Ратман стоял наморщившись и чего-то ждал. Он подозвал Алмуша и жестом руки пригласил его присесть рядышком.

- Что будем делать? — спросил он после некоторого молчания.

- Я думаю, нужно перебраться на новое место стоянки пока не поздно, — ответил Алмуш, глядя прямо в глаза Ратмана. — И перебраться нужно вниз, а не вверх по реке.

«Да, ты совершенно прав», — подумал Ратман, а вслух сказал, что нужно только оставить условный знак на месте прежней стоянки. Умолк и погрузился в раздумья. Алмуш сидел рядом и рукояткою саламата теребил длинные гривы ковылей. Далеко в степи, как темные облака, плыли в высокой траве несколько косяков диких лошадей, то ли тарпанов, то ли куланов. Издали создавалось впечатление, что они действительно плывут, а не несутся галопом по огромному морю ковылей. Солнце все выше и выше поднималось по синему небосклону, настоянный на степных травах воздух становился все прозрачнее. Незаметно растаяли кочующие в низинах туманы, и лишь легкая сиреневая дымка продолжала окутывать дальние холмы и перелески. Вдруг, словно сполох в ночи, мелькнула мысль о быстротечности времени, о чем-то таком, от чего заныла душа. Вспомнились в каком-то беспорядке эпизоды из прожитой жизни, приходили быстрые, как вспышки молний, мысли о чем-то очень личном.

Легкий толчок рукояткой саламата вывел его из задумчивого состояния. Он молча проследил за вытянутой рукой Алмуша. Весь огромный холм на той стороне реки и прилегающая к ней равнина были усеяны черными всадниками. На первый взгляд они двигались хаотично в разных направлениях. Но, приглядевшись внимательнее, Ратман понял, что всей этой огромной массой управляет чья-то невидимая и сильная воля. Вот из всего этого хаоса движения начали вырисовываться ровные ряды застывших всадников, вскоре движение на той стороне замерло.

-------------------------------------------

Огромной широкой лентой тянулись ряды всадников и, пересекая холм, обеими концами скрывались за прибрежным лесом. Люди вокруг Ратмана вдруг перестали опасаться, задвигались, заговорили. Кое-кто кинулся к лошадям. Какое-то странное возбуждение завладело вдруг всеми. Словно все сразу решили, что нечего больше таиться.

- Сколько же там туменов? — почему-то шепотом спросил Мантелей, глядя на Ратмана.

- Сколько бы ни было, все будут наши! — с каким-то веселым бешенством ответил Ратман. Он вскочил, не чувствуя тяжести тела, и быстрыми шагами начал выхаживать по горке. Внутри него, распирая грудь и забивая дыхание, закипала адская энергия, которая требовала немедленного выхода. С гибельным восторгом чуял он приближение смерти и явственно ощущал тлетворный трупный запах. Холм за рекою казался ему огромным черепом, из пустых глазниц которого несло могильным холодом.

Каркнул ворон. Ратман резко поднял голову и увидел одинокую птицу, величаво парящую в вышине. «Чует, чует вещая птица большую тризну», — пронеслось в голове. Он ощутил во рту неприятную сухость. «Скорее бы пошли что ли», — подумал Ратман. Его начало угнетать это состояние постоянного ожидания.

Возбуждение стихало. Ратман поглядел на товарищей и, чтобы избавить их от растерянного ожидания, дал команду тронуться на другую стоянку.

- Эх, Яик-кормилица! Щедрая река. Увидим ли еще тебя! — воскликнул кто-то.

Ратман бросил прощальный взгляд в сторону реки, и сердце у него защемило. Сколько беспокойных дней и ночей проведено им здесь, на этом берегу. Другие тоже мысленно прощались с этими местами и с рекой, так как если не умом, то сердцем понимали, что войны не избежать. Слишком уж явной была угроза нашествия. Враги совершенно не прятались и каждый день демонстрировали свою силу. Да и другая стоянка находилась несколько в стороне от Яика. Сначала заехали на старую стоянку и взяли все, что можно было захватить с собою. Ратман в условленном месте оставил знак, по которому связные могли определить, где и на какой стоянке они находятся. Стрела показывала направление, в какую сторону они ушли, а количество палочек перед стрелой показывало, на какой по счету от этой стоянки будут находиться они. Помолились перед дорогой, и вскоре цепочка всадников потянулась на запад.

-------------------------------------------

Темно и тревожно ночью в степи. И хоть горят всю ночь на дальних курганах сторожевые костры и не дремлют верные нукеры, охраняя покой своего господина, но покоя темнику Касыму все нет. В последнее время честолюбивые мысли все чаще и чаще одолевают его. С вечера вдоволь натешившись с прекрасными рабынями и до отвала наевшись жирной баранины, он уснул. Теперь проснувшись, он продолжал лежать на мягких подушках и по привычке предавался сладким мечтаниям. Настоянный на степных травах и в кизячном дыму воздух легко проникал в шатер и щекотал его ноздри. Касым чихнул, потер пальцами нос и, сладко потянувшись, сел на подушки. В тусклом свете светильника качнулась тень — тут же рядом с темником застыла в полупоклоне фигура верного раба. По приказу темника ему принесли холодного кумыса. Шумно отдуваясь, он в несколько приемов осушил посудину. Терпкий кумыс быстро утолил его жажду, и он снова блаженно растянулся на подушках. Ему вспомнился курултай нойонов, собравшийся на берегу Онона. Там было принято решение о начале Великого Западного похода. Где сам Великий и солнцеподобный Бату хан оказал ему великие почести. Он назвал его храбрейшим из храбрейших нукеров и доверил командовать туменом. Касым верил в свою удачу и надеялся, что в скором времени громкая слава о его военных подвигах пронесется по всей степи Великой. Он, мужчина в расцвете сил, верил, что война кончается только с разгромом врага, что он доведет своих нукеров до самого моря. Тогда к его многочисленным табунам коней и верблюдов прибавятся еще, и он станет еще богаче. Будут новые многочисленные рабы и невольницы.

Касым мысленно представил свой, громадный и грозный, тумен. От гордости распирало дух. Десять тысяч отборных воинов, готовых по первому его слову броситься в бой, были под его рукою. Он один был волен решать их судьбу. Сколько горных перевалов, степей и пустынь пройдено им, трясясь в седле — и не перечесть. Сколько было приключений, битв и сражений — и не пересчитать. Сколько втоптано в пыль и превращено в прах непокорных племен — и не пересказать. И вот, в результате всего этого он здесь, на берегу своенравного Яика. Далеко-далеко остались голубой Керулен и быстроходный Онон. В сизой дымке растаял Алтай, за высокими горами осталось родное кочевье, где прошли его детство и юность. Эх! Да что горевать о родине. Для татарина

-------------------------------------------

родина там, где стоит его юрта, где много кормов для его табунов. Его мысли снова вернулись к воинам: «Ну, кто, кто может противостоять его воинам, рыскающим, словно волки в овчарне и наводящим смертельный ужас на все окружающие народы. Нет! Не было в мире и не будет такой силы, способной противостоять татарам». Так думает Касым. Он обвел взглядом внутренности шатра. Возле светильника горбился недремлющий раб. В открытый входной проем шатра заглядывали мерцающие звезды. Касым повернулся на бок, и его мысли потекли дальше. Завтра же с утра он устроит смотр своих войск, после чего даст команду на переправу через Яик. Со всей мощью своего грозного тумена он обрушится на этих жалких булгар. И тогда — трепещите, несчастные! Хватит ждать! И так уже застоялись здесь, поджидая отставшие обозы. Он еще припомнит им прошлый набег. Он еще покарает их за непокорность. Он вспомнил 1223 год. Тогда он был всего лишь десятником и хорошо помнил те события, когда они попали в засаду, устроенную булгарами. Это произошло недалеко от великой реки Атал. С тех пор носит он метку на теле от удара копьем булгарского воина. Потеряв множество нукеров, им тогда пришлось убраться с этих земель. Теперь же с огромным войском он снова стоял здесь. Распаленный мыслями о новом походе, о славе и мщении, он вскинулся, быстро встал и повелел подать ему одежду простого воина. В этой одежде, неузнаваемый, он решился пройти по лагерю. Зябко поводя плечами, вышел из шатра.

Темная ночь черным пологом накрыла огромный лагерь. На небе горели многочисленные звезды. Далеко-далеко на западе бесшумно играли огненные сполохи. И так же, как звезды, на земле мерцали и тлели многочисленные полупотухшие костры. Какие-то неясные тени двигались и качались возле них. Немного постояв перед шатром, Касым двинулся вперед к многочисленным кибиткам и кострам. В некотором отдалении от него шла охрана. Хотя время давно перевалило за полночь, стоял глухой предрассветный час, лагерь не спал. Глухой гул и неясные шорохи постоянно висели над лагерем. Коротко всхрапывая, на привязи бились кони. Звенели удила, и резкое ржание лошадей временами нарушало тишину. Из глубины кибиток доносился плач ребенка, глухие бормотанья и какие-то запахи. Множество воинов спали тут же, на земле, вповалку. Многие сидели около затухающих костров и пили кумыс, вели разговоры, или тянули заунывную, как осенний ветерок, песню. Около одной из кибиток воин плетью наказывал провинившуюся в чем-то невольни-

-------------------------------------------

цу. Другая рабыня сидела недалеко от костра и беззвучно плакала, мотая головой.

Касым шел все дальше — вглубь кибиток. Над головой бесшумно пролетела ночная птица. Где-то утробно ухал филин. Он подошел к огню, где сидел одинокий воин. На появление Касыма он никак не отреагировал. Не поднял глаз, не изменил позы, а продолжал, слегка качаясь, ворошить угли костра. Сотни блестящих искр, извиваясь, высоко взлетали вверх и гасли в темноте ночи. О чем вспоминал или думал он, незрячим взглядом уставившись в огонь? Не поднял глаз он и тогда, когда темник присел по другую сторону костра и грозно глянул прямо в его лицо. За спиною темника — тут же, как тени, застыли телохранители. Кажется, что сама темная ночь притаилась в узких азиатских глазах одинокого воина. Его корично-медное лицо ничего не выражало. Касыму хотелось поговорить с воином, но он пересилил себя и двинулся дальше. В неярком свете костров вспыхивали и гасли медные лица воинов. Тяжелый, богатырский храп доносился со стороны спящих нукеров. «Пусть поспят батыры, пока есть время», — подумал Касым. Завтра же вздрогнет земля от топота множества тысяч копыт, от дикого ржания коней и криков верблюдов, от скрипа множества колес. До самых высоких туч взовьется степная пыль. До самых небес вознесется слава о непобедимых татарах и о нем, храбром и непобедимом темнике Касыме. Это будет удар такой силы, от которого содрогнется и превратится в прах вся Булгарская земля, вместе со всеми ее городами и людьми.

Безжалостное время отсчитывало последние дни Булгарии.

Возле крайней кибитки на темника зарычала собака, но не затявкала, не залаяла, а убралась подальше под повозку. Из кибитки доносился равномерный тихий скрип и чей-то страстный шепот. Касым усмехнулся про себя и проследовал дальше в степь. Пусть трудятся, пусть готовят новых воинов. Мне нужны будут множество воинов, чтобы покорить весь мир и дойти до моря. Он вышел на окраину лагеря и остановился на берегу реки, на яру. Внизу едва слышно шумела вода, а сзади глухо роптал и ворочался, как зверь, огромный лагерь. Тысячи костров, различные шумы и запахи, перебивающие даже горькие ароматы степных трав, говорили о большом скоплении в одном месте огромной массы людей и животных. Степь за спиною казалась темнику большим, темным одеялом, на котором, как яркие цветочки, горели костры. По широкой воде плыли многочисленные звезды. Звезды были сверху, звезды были снизу, а впереди за рекою, до самых мор-

-------------------------------------------

довских лесов и до самых окраин Руси, лежала Булгария. Скоро, очень скоро, он, Касым, станет полновластным правителем этой богатейшей и прекрасной страны. Установит в ней свои порядки и законы. А тех, кто посмеет противиться и не подчиниться татарам, — просто уничтожат или превратят в рабов.

Ему вдруг вспомнилось, как когда-то, давным-давно, он вот так же стоял на берегу Керулена и следил за игрою звезд в темной воде. Сзади неслышно подошла мать и, нежно обняв, повела его в юрту, которая находилась недалеко. Было покойно и тепло на душе. Мир был прост и понятен. Недалеко от юрты, чернея на горизонте, на вершине сырта паслись кони. Вся их большая семья была вместе. Будучи подростком, он уже стеснялся ласк матери, но воспоминания о той ночи и тепле материнских рук остались с ним навсегда. Потом, во время похода, под стенами одного укрепления погиб отец. Сгинули в сражениях два брата. Сестру, красавицу Уртнасан, похитили меркиты. С течением времени боль потерь притупилась, и он почти забыл своих близких. Но почему-то сейчас и здесь, на берегу совершенно чужой и незнакомой реки, он вспомнил о них.

Касым повернулся, и зябко передергивая плечами, направился обратно в лагерь. Что же заставило его в эту ночь покинуть теплую постель и скитаться по лагерю? Желание ли убедиться в чем-то самому и утвердиться в каких-то мыслях? Или все-таки маленький червь сомнения в успехе похода? Нет! В победе похода он не сомневался, и все-таки что-то беспокоило его. А что, он и сам затруднялся ответить.

После возвращения в шатер, несмотря на глубокую ночь, он приказал позвать к нему ученого-звездочета. Зажгли еще несколько светильников. Темнота отступила за пределы большой палатки. Звездочет вошел в сопровождении нукеров, с достоинством поклонился и выжидающе застыл недалеко от темника. Хозяин пригласил его сесть и указал место на кошме, напротив себя. Их разделял теперь только светильник и серебряный кувшин с кумысом. Рядом с кувшином стояли два золотых кубка, и пламя светильников играло на них. Касым наполнил оба кубка, один из них протянул гостю. Повинуясь легкому взмаху ладони нукеры покинули шатер. Они остались только вдвоем. В полной тишине и при дрожащем свете светильников, не спеша пили кумыс. «Постарел, заметно постарел», — подумал темник, в упор глядя в лицо звездочета. Да и то сказать, сколько лет уже скитаются они вместе.

-------------------------------------------

Звездочет молчал. За много лет он тоже неплохо изучил характер темника. Он ждал, когда властитель заговорит первым.

- Скажи-ка, почтенный Умар, — обратился к нему наконец темник, -снится ли тебе твой далекий Хорезм?

- Да, снится, мой повелитель, — ответил после короткого раздумья Умар.

- И что тебе снится?

- Я почему-то вижу себя чаще всего маленьким, вижу наш сад и слышу журчание теплых арыков. В последний раз видел маму. Она звала меня домой.

- Я сегодня тоже почему-то вспомнил маму, — задумчиво вымолвил Касым. После некоторого молчания он поднял голову и, глядя прямо в лицо Умара, вымолвил. — А скажи-ка, многоуважаемый, смотрел ли ты ночью на звезды?

- Да, мой повелитель, смотрел.

- И что говорят, о чем вещают звезды?

- Можешь не сомневаться, поход будет удачным, все враги будут повержены, — ответил Умар и, не выдержав прямого взгляда темника, опустил голову.

- Ты чего-то не договариваешь?

- Позволь мне не ответить, мой повелитель.

- Нет, не позволю! Говори — что думаешь!

- Хорошо мой повелитель, — ответил Умар после небольшой паузы. — Только ты не гневайся после...

- Говори, не бойся!

Умар вздохнул и, отхлебнув немного кумыса, негромко начал:

- Приснился мне недавно чудный сон, мой повелитель. Стою я один посреди широкого поля, на вершине невысокого кургана. А кругом так и волнуются, так и волнуются высокие ковыли, блистая тусклым серебром. И бегут, и бегут призрачные волны за дальний горизонт, где, так же волнуясь, играет знойное марево. И сливаются эти две реки где-то далеко-далеко, где сверкает яркая молния на фоне темного неба. И смотрю я: катятся по полю, подпрыгивая, как ягнята, многочисленные шары перекати-поле, и пропадают где-то там, далеко-далеко, где сверкает молния. «Река времени, река времени», — шепчут то ли травы, то ли ветер. И не понять мне, вода ли плещется у самых моих ног, или ковыли стелятся. И все так призрачно и зыбко. Я хочу дотронуться до этих волн и не ощущаю их, — Умар отхлебнул еще кумыса и неторопливо продолжил. — И плывут по этой реке многочисленные косяки различных животных. По небу

-------------------------------------------

проносятся призрачные стаи каких-то птиц. Легкие облака, как белые барашки, тоже торопятся за ними. И все плывут в одну сторону, туда, где сверкает молния. И с каждым ударом молнии часть этой реки отсекалась и пропадала где-то. «Река жизни, река жизни, река времени», — слышался таинственный шепот. И не понять мне было, кто это говорил.

Касым сидел молча и внимал говору звездочета. Не дотрагивался он и до посуды с кумысом. Умар продолжал:

- Видел я множество воинов мне знакомых, плывущих по этой реке, которые не узнавали меня. И я тоже как бы знал и в то же время не узнавал их. Я окликал их, а они не отвечали. Это было так странно и так мучительно больно для меня...

Умар замолчал. Подумав немного и осушив посуду с кумысом, Касым прямо через светильник наклонился близко к Умару и спросил:

- Ну и что означает твой сон, мудрейший?

- Я поговорил и посоветовался с толкователем снов Хабибом. Он мне ответил, что все мы смертны в этом мире, мой повелитель...

- Какое отношение имеет твой сон ко мне?

- Можно сказать, никакого отношения, или почти никакого, мой повелитель.

- Не юли, старик, говори прямо, хватит мудрствовать! — неожиданно громко рыкнул темник.

- Хорошо, мой повелитель, только не обессудь и не гневайся после.

- Говори, старик, не тяни, не томи душу!

- Говорю же я, что расположение звезд благоволит нам в этом походе. И в то же время этот сон. Дело в том, что и ты был среди тех воинов, плывущих по реке времени. мой повелитель. И меня тоже какая-то неведомая сила затянула в этот водоворот.

Умар замолчал. Молчал и Касым. Через некоторое время, словно очнувшись, темник грозно взглянул на звездочета и спросил:

- А скажи-ка, мудрейший, почему ты сразу не рассказал мне об этом сне?

- Я знал, что ты обязательно позовешь меня перед походом, мой повелитель, и ждал этого часа.

- О, лживый и хитрый старик! Как ты умеешь быть надоедливо мудрым. Довольно! Хватит, убирайся отсюда!

- Слушаюсь, мой повелитель, — ответил Умар и, для его

-------------------------------------------

возраста, неожиданно легко поднялся и, как тень, выскользнул из шатра.

Касым еще долго не мог успокоиться. Он все вышагивал взад-вперед по огромному шатру. Разные мысли теснились в его голове. Все не шел из головы этот странный сон звездочета. В открытый проем шатра заглянул робкий рассвет. Почувствовав усталость, темник прилег на кошму и незаметно для себя быстро заснул.

Когда Касым проснулся, было уже светло. Снаружи доносился глухой и привычный для ушей шум огромного лагеря. Позавтракав, предводитель приказал собрать к нему всех тысяцких и после короткого совещания объявил, что будет смотр войск. Ему подвели коня, и в сопровождении верных нукеров он направился к большому сырту, возвышающемуся над равниной. Солнце поднялось уже высоко, с широкой равнины исчезли сизые туманы. Трава стояла стеною, еще не примятая и не вытоптанная копытами. Темнику постелили кошму, и он, подогнув ноги, важно уселся на нее. Рядом с ним высоко и гордо развевался бунчук, знак его власти. Сзади замерли верные нукеры. Внизу разворачивалась его армия. Ох, как любил он устраивать военные смотры. Глядя на огромную массу конных воинов, на отточенность и слаженность их действий, он чувствовал свою силу и волю над ними. По одному только его знаку всё это полчище могло ударить по врагу — или клином, или лавиной — справа или слева. Могло, обтекая с обеих сторон, зажать врага в кольцо. Могло во время бешеной атаки вдруг повернуть коней назад, имитируя отступление и, завлекая противника в устроенную ловушку, добиться победы.

Вот по знаку темника ударил большой барабан, и огромная толпа воинов пришла в движение. Широкой лавой неслись они к сырту, где располагался их предводитель. Слитный гул пошел по земле, как во время горного обвала. Никла трава перед грозной лавиной. Неотвратимо, как морской прибой, с шумом и гамом накатывалась конница. Кажется, в мире не было силы, чтобы остановить эту бешеную волну. Казалось, что гнулись даже деревья и упругий воздушный щит двигался перед лавиной, заставляя трепетать каждую былинку и листочек. В страхе разбегались в разные стороны дикие звери и птицы. Прятались в щели и норы грызуны, а те, которые не успели убежать или спрятаться, гибли под копытами коней. Ослепляя взор, сверкают многие тысячи кривых сабель. Целый лес копий угрожающе надвигает-

-------------------------------------------

ся на сырт. Но вот снова ударил барабан, взметнулись вымпелы, и всадники начали круто заворачивать коней. Через некоторое время эта же лавина неудержимо неслась назад, оставляя после себя полегшую траву и горячий запах конских тел. Снова ударил барабан. Всадники повернули коней и стремительным клином понеслись на сырт. Издали они были похожи на бурный поток, внезапно прорвавший плотину. Вот острие клина достигло основания сырта и, разделившись на два рукава, начало с обеих сторон обтекать сырт. В нос темника шибануло острым запахом кожи и лошадиного пота. Глаза его горели. Эти знакомые с детства запахи будоражили воображение и горячили кровь. Его снова начали занимать тщеславные мысли. Может быть, скоро, после успешного завоевания Булгарии, он станет ильханом Булгарского улуса. Тогда он покажет всем, на что он способен и чего стоит. Сам Бату хан благоволит к нему. Он быстро встал. Словно орел обозревал он с высоты свое воинство. Да. каменисты, скользки и туманны пути к высотам жизни. Но он их все преодолеет и достигнет желаемого. Пределом его мечтаний было получение любыми путями и средствами звания ильхана.

Конники продолжали обтекать сырт с обеих сторон. Временами казалось, что им не будет конца. Сырт казался зеленым островком среди бурного потока. Снова и снова грохотал барабан. Взлетали и падали вымпелы. В разных направлениях с быстротою ветра передвигались конные отряды. Вскоре вся равнина стала похожа на распаханное поле. Комья земли взлетали из- под конских копыт. Над равниной поднялось рыжеватое облако пыли. Временами из облака вырывались конные отряды и снова скрывались в нем. Слитный гул, как от камнепада в горах или от шума падающей с большой высоты огромной массы воды, постоянно доносился из чрева пыльного облака. Иногда из общего гула ясно были слышны и отдельные звуки: храп лошадей, дикие крики, звон оружия или дробный перестук копыт. Казалось, что воины сражаются с действительным врагом, а не имитируют атаку.

Но вот взревели огромные трубы, привезенные из Мерва или Хорезма, и пыльное облако начало постепенно оседать. Из марева начали вырисовываться стройные ряды всадников. Это было величественное зрелище. От подножия сырта до самой дальней окраины огромного поля тянулись ровные ряды воинов. Скрытая мощь, напор и стремление чувствовались в их застывших рядах. От гордости за себя, за своих воинов у Касыма распирало дух. Он хотел, чтобы это величественное зрели-

-------------------------------------------

ще увидели другие. Касым захотел как-то особо отметить начало похода и приказал доставить сюда многочисленных рабов и пленников. Повелел тысяцким подтянуть отряды поближе и расположить их вокруг сырта. Сам сел на коня и с высоты зорко, как орел, обозревал свое воинство. «Да... засиделись мои батыры на одном месте, застоялись под ними кони, — подумал он. — Давно уже разведаны броды через Яик и остается дать только команду». Главный кош останется здесь же, а он вместе с воинами, налегке, двинется вглубь земли Булгарской. Но прежде чем двинуться, надо дать воинам почувствовать вкус крови, возбудить в их душах звериную ярость. С этой целью он решил перед всеми воинами предать смерти несколько десятков рабов и пленников.

Унылой цепочкой тянулись обреченные. Легкий ветерок трепал их лохмотья. Они были худы и истощены. Многие были в деревянных колодках. Они прекрасно понимали свою обреченность и покорно шагали навстречу судьбе. «Дармоеды, ничтожества, все равно от вас нет никакой пользы», — подумал Касым, глядя на несчастных. Среди доставленных было несколько женщин, уличенных в неверности. С пленников сняли колодки и нескольких из них поставили на колени на краю взлобка. К ним тут же подошли несколько воинов, в руках которых находились большие, тяжелые мечи с широкими лезвиями. Они стояли наготове и ждали только команды.

Один из несчастных, седоголовый, жалкий старик полов- чанин, оказался совсем слабым и с колен упал на четвереньки. Подняв похожую на одуванчик голову, он всматривался в окружающее беззлобным, всепрощающим взглядом. Равнодушное солнце с недосягаемой высоты взирало на действия людей и пригревало плешину старика. Ласковый ветерок, тот, что шел, может быть, с его родимой стороны, нежно касался его лица и шевелил седины. О чем думал он в свой смертный час? Какие мысли проносились в его так много повидавшей голове? Но тут быстрее молнии сверкнул меч, и голова старика, как перекати- поле, покатилась с холма.

- Так будет со всеми, кто не подчинится татарам! — крикнул Касым, привстав на стременах. Он слышал одобряющий гул и выкрики его окружающих. Видел их глаза и понял, что они жаждут зрелищ. Вот еще несколько голов покатилось с холма. Громкий рев прокатился по рядам воинов.

Подвели другую партию пленников, их тоже поставили на колени. Неожиданно у одного из несчастных хлынула из носу

-------------------------------------------

кровь, и он, потеряв сознание, рухнул на землю. К нему сразу же подскочил один из воинов и, задрав голову бедняги назад, спокойно перерезал ему горло так, как он привык резать баранов. Снова сверкнули мечи, и очередные головы, подпрыгивая на неровностях почвы, покатились с холма. Снова и снова подводили пленных. Снова взлетали и падали мечи. И летели головы, катились к подножию холма, застревали в ложбинах и в высокой траве. Крики, стоны и вопли несчастных разносились далеко вокруг.

Вот подвели женщин. Одна из них особенно яростно сопротивлялась. Она царапалась, кусалась и отбивалась, как только могла. Один из воинов намотал ее длинные волосы на руку и рывком уронил ее на землю. Все ее существо сопротивлялось насилию. Ее тело трепетало, извивалось, кричало. Оно хотело любить, рожать детей, хотело жить. Оно никак не хотело воспринимать такого неестественного конца. Защищаясь, женщина подняла руку — воин ударом меча отсек её. Она дико закричала и, кажется, этот вопль достиг до самых небес. Но не достиг он до сурового сердца воина. Он ударил ее плашмя мечом, оглушил и спокойно отрезал голову. Потом, подняв отрезанную голову высоко над своею головою и немного подержав, швырнул с холма вниз. Голова покатилась и застряла в ложбинке, широко раскрытые глаза, не мигая, смотрели на солнце.

Среди пленных началась паника. Они начали разбегаться в разные стороны. И тогда началось избиение несчастных. Безоружные, они не могли даже защищаться. Их били, кололи и резали там, где настигали. Только и были слышны дикие крики, стоны и вопли, звон и лязг оружия.

Через некоторое время все было кончено. Свежая кровь хлестала из поверженных тел и щедро орошала степные травы. Почуяв кровь, откуда-то налетели зеленые мухи и густо облепили тела павших людей. От отвращения темника едва не стошнило, и он дал команду покинуть всем это место. Войска, как вешние воды, отхлынули от холма, и вскоре только груда обезображенных тел осталась лежать здесь навсегда.

Двигаясь обратно, Касым обдумывал свои дальнейшие действия. Внезапно у него в животе возникла какая-то колюще-ноющая боль. Он удобнее уселся в седле, и боль на какое-то время оставила его, но через некоторое время снова вернулась. Он ехал согнувшись, крепко прижав руки к животу. Кажется, боль прошла, однако вскоре резким уколом напомнила о себе. Тем-

-------------------------------------------

ник охнул и беспомощно завертел головою из стороны в сторону. Все было как надо. Верные нукеры неотступно следовали за ним, и кажется, ни о чем не догадывались. Впереди, совсем уж невдалеке, замаячил лагерь. Войска, нещадно пыля, двигались туда же. Повинуясь позыву, темник бросил коня и отбежал в густые заросли чилижника и бобовника. Долго кряхтел, освобождая свой жирный живот. Прямо перед его носом слегка качался куст чилижника с густой сеткой паутинки. В паутинке застряла муха и жалобно звенела. Паучок, деловито работая задними лапами, обматывал муху в паутинку. Временами он покидал свою жертву и снова возвращался к ней. Да, жизнь шла своим чередом. Сильный поедал слабого. Все у них как у людей, отрешенно подумал Касым. Ярко светило солнце. В поднебесье заливались жаворонки. Ветерок трепал гривы ковылей. Мир был прост, понятен и прекрасен. Касыму стало легче, и он благополучно добрался до лагеря. С выступлением решил несколько подождать, пока не поправится его здоровье. Он отказался от пищи и велел постелить ему в холодке, под открытым небом.

Вечерело. Красный диск солнца уже коснулся линии горизонта. Вдали, в вечернем дыму бешеным галопом неслись около десятка всадников. Два передних всадника шли в некотором отрыве от основной массы, и издали невозможно было понять, погоня ли это, организованная кем-то, или скачет чей-то дозор. Вот всадники с быстротою молнии пересекли солнечный диск и вскоре скрылись из виду. «Да. довольно-таки многолюдно стало в некогда пустынной и малонаселенной степи, — подумал Алман, беспокойно оглядывая степь. — Как бы не нарвался Хасан на врагов, — тревожно вспомнил он о молодом связном, посланным им на прежнее место стоянки. — Господи! Спаси его от всех бед и напастей».

Алман довольно долгое время находился здесь в одиночестве. Вот уже два дня прошло с тех пор, как они покинули прежнее место стоянки. И все это время какая-то неясная тоска томила его. Он и сам не мог бы объяснить, что это было. Тоска ли по женщине, или по дому вообще. Или это было предчувствие чего-то неизбежного и страшного. Все чаще хотелось ему уединиться, и при первой же возможности он оставлял товарищей и уходил далеко в степь. Тоска, зеленая тоска, как ржа точила его сердце. Вот и сегодня выехал он далеко в степь, чтобы развеять

-------------------------------------------

тоску по седым ковылям и горьким полынникам. Но пыльная седина ковылей навевала еще большую тоску на его сердце, и он не знал, куда бежать от этой злой беды-кручинушки. Солнце уходило за горизонт. И так же, как солнце, незаметно уходила молодость. Гасла гладь реки, и в высоких камышах, стоящих стеною по берегам, рыдала одинокая птица. От реки, от широких сырых лугов надвигалась прохлада. По оврагам и лощинам незаметно крались сумерки. Скоро, очень скоро зажгутся бесчисленные звезды и застынет степь в тяжелой дремоте. И в окружении трепетных звезд поплывет над степью одинокая луна, заливая все вокруг мертвенным, неверным светом. И заколышутся над водою неясные тени, то ли духов, то ли туманов. Наблюдая за угасанием дня, Алман постоял еще немного и потом, словно очнувшись, бросился к застоявшемуся в путах коню. И вскоре он, как птица, летел над вечерней степью. Только дробь копыт звенела в ушах и встречный ветер приятно холодил горячую грудь. Вместе с ветром куда-то улетала и печаль. Его неудержимо тянуло к товарищам, и он все торопил и торопил коня.

В лагере все было спокойно. Над жарким костром в котле булькала каша. Около котла хозяйничал Улатимер. Большой деревянной ложкой он зачерпнул немного каши и пробовал ее на вкус. Только сейчас, почувствовав ароматный запах горячей каши, Алман понял, как он проголодался.

- Это что ты там готовишь? Над чем колдуешь? — спросил он у кашевара, весело заглядывая в его лицо. От его тоски-печали не осталось и следа. Приятный запах и вид готовой пищи действовали на него возбуждающе.

- О-о, ужин у нас сегодня будет царским, — отвечал Улатимер, в белозубой улыбке растягивая тонкие губы. Он ловко откинул рогожу, прикрывающую плетеную корзину, и рукою поманил Алмана.

- Что это такое? — спросил Алман, с любопытством заглядывая в корзину.

- Нет, ты только посмотри, посмотри лучше, — тараторил Улатимер, тыкая пальцем в уже сваренные и готовые к употреблению куски мяса. — Смотри, какого петушка завалили. Ох, и здоровый же был дудак, — говорил он, захлебываясь от восторга.

Алман усмехнулся и одобрительно похлопал его по плечу. Вскоре все расположились вокруг снятого с огня котла и дружно заработали деревянными ложками. Алман ел с удовольствием, дуя на обжигающе горячую кашу. Хлеба не было, вместо него

-------------------------------------------

употребляли лепешки. Запивали кислым кобыльим молоком или чаем, заваренным на местных травах.

«Хорошо-то как», — подумал Алман, блаженно растягиваясь на кошме после сытного ужина. Его неудержимо потянуло ко сну. Сквозь дрему Алман слышал, как недалеко хрумкают лошади, как о чем-то переговариваются товарищи, как возле самого уха тихо-тихо шепчется в ковылях теплый ветер. «Надо бы отдать кое-какие распоряжения», — вяло подумал он, но тут сон окончательно сморил его. Видимо, он сильно устал, так как спал крепко и никаких снов не видел.

Проснулся он уже далеко за полночь. В воздухе заметно посвежело. Порывистый ветер с шумом раскачивал невидимые во тьме деревья. Ни одна звездочка не блестела на небе. Враждебная ночь тяжелым, темным покрывалом накрыла землю. Алман откинул кем-то заботливо накинутый на него чапан и поднялся.

- Эй, кто не спит! — крикнул он в темноту, стараясь перекричать шум ветра.

- Мы здесь! — отозвался кто-то из густого мрака. Нашарив в темноте колпак, Алман двинулся на голос.

- Где вы там! — еще раз крикнул он.

- Здесь мы, под деревьями, — отозвался тот же голос.

Поддерживая бьющуюся об ноги саблю, Алман направился

к деревьям.

- Волчья ночь, воровская ночь, — бормотал он под нос, двигаясь в полной темноте. Вскоре он был уже под сенью деревьев. Здесь находились Яван и Алмуш.

- Где остальные, где лошади? — спросил Алман.

- Все находятся в шалашах, а лошади привязаны, — ответил Яван.

- Наверное, будет гроза, надо бы укрыть продукты, — сказал Алман.

- Мы уже позаботились об этом, — ответил Алмуш.

Они некоторое время постояли, молча слушая вой ветра и вглядываясь в темноту. Где-то с треском ломались сучья. Несколько раз прокричала вспугнутая бурей птица.

Неожиданно сверкнула яркая молния и, сотрясая землю, ударил гром. И началось. Ослепляя глаза и на миг освещая всю землю, одна за другой вспыхивали и гасли молнии. Казалось, что от ударов грома сотрясается вся вселенная. Раскаты грома, как горные обвалы, следовали один за другим. Вскоре послышался шум падающей воды, и через некоторое время ливень обрушил

-------------------------------------------

ся на беззащитных людей. Все бросились к шалашам. Струи дождя больно хлестали по лицам. В темноте Алман споткнулся и грохнулся на землю. Чертыхаясь, он вскочил и, прихрамывая, побежал дальше. Вспышки молний острым мечом раскалывали небо, освещая на миг бегущих людей, косые струи дождя, блестящие от влаги деревья и жмущихся к ним лошадей. Алман заскочил в первый же шалаш, находящийся с краю. Сердце его колотилось.

- Кто тут есть? — спросил он в глубину шалаша.

- Нас тут четверо, Сементер, Малай, Кашан, и я — Аврам, — ответили ему из темноты.

- Чего не спите? — спросил Алман.

- Да вот гроза разбудила всех, — ответил Аврам.

Дождь хлестал как из ведра. В шалаш начала просачиваться вода. Кто-то негромко выругался. Кто-то задвигался, ища место, где суше, куда не попадала вода. Алману за шиворот попало несколько холодных капель. Он переместился в сторону, но и там тоже капало. Только сейчас Алман почувствовал, как саднит колено и болит левая кисть. Видимо, при падении он ударился коленом об землю и подвернул руку. Осторожно ощупал колено, уселся удобнее и уставился в открытый проем шалаша, в темноту. Сколько просидел он так, погруженный в свои мысли? Но вот в очередной раз со страшной силой ударил гром, и Алман вздрогнул от испуга. Кто-то вскрикнул у него за спиною. Тревожно заржали кони. И в тот же миг дерево, расположенное напротив шалаша, со страшным треском раскололось и вспыхнуло огнем. Огненная стрела упала с неба и поразила одинокое дерево и привязанную под ним лошадь. Некоторое время все оцепенело смотрели на горящее дерево. Потом двое, несмотря на ливень, побежали к лошадям.

Через некоторое время дождь начал утихать. Все глуше слышались раскаты грома. Гроза уходила на восток. Вскоре только дальние сполохи говорили о том, что где-то далеко-далеко еще продолжается дождь. Ветер утих. Наступила полная тишина, которая бывает только перед рассветом. Все промокли и озябли. Люди с нетерпением ждали восхода солнца, чтобы поскорее согреться в его благодатных лучах.

Рассвет наступал незаметно. Томительно долго тянулось время. Сначала побелело на востоке. Потом эта белизна начала розоветь. Тьма сменилась сумерками. Все отчетливее начали проступать контуры деревьев, холмов и оврагов. Вот загорелись золотом

-------------------------------------------

края дальних облаков, и вскоре все небо на востоке заполыхало трепетными красками. Из-за дальних холмов, из-за края земли, ударили первые лучи, и показалось солнышко. Вот оно уже оторвалось от линии горизонта и торжественно и величаво начало подниматься выше и выше по вымытому дождем небу. Наступил новый день со всеми его заботами и тревогами. Люди собрались вокруг убитой лошади. Еще чадило пораженное молнией дерево. Еще не успел застыть труп животного. Некоторые предлагали снять с него шкуру, а мясо использовать на еду.

- Не пропадать же добру зря, — говорил Улатимер, размахивая руками. Кажется, он нисколько не был огорчен случившимся. Только Алмуш был расстроен больше всех. Это его лошадь лежала под сгоревшим деревом.

- Как же теперь я буду без коня? — сокрушался он. В бескрайней степи не мерены расстояния и без коня очень и очень трудно человеку. Он чувствовал себя несчастным и обделенным, как будто бы кто-то отрезал ему крылья. Несколько человек начали свежевать павшую лошадь. Алмуш, чтобы не видеть этого, отошел в сторонку и скрылся за деревьями.

Солнце все жарче пригревало землю. Распаренная и разогретая земля дымилась. Легкие и прозрачные испарения тянулись вверх, образуя кое-где в низинах призрачные облачка. Дымилась одежда на людях. Они радовались теплу, пению птиц и жизни. Прославляя жизнь, в поднебесье заливались жаворонки. И только Алмуш ходил как неприкаянный. Потеря боевого коня казалась ему ни с чем не сравнимым, огромным бедствием. Не притронулся он и к кускам мяса, сваренным на обед. Удовлетворился одними лепешками, запивая их горячим чаем. Из-за того, что не было сухих дров, пищу приготовили лишь к обеду, когда солнышко высушило натасканный хворост.

- Эх, достать бы мне коня, темного как ночь, быстрого как ветер, да еще оружие и доспехи в придачу, — мечтательно произнес Алмуш, растягиваясь на ковылях после трапезы.

- Зачем тебе все это? — спросил его Малай.

- Сам подумай, ну какой же я воин без коня, да и перед девушками охота похвастаться в деревне.

- Ну, это-то проще простого, — вмешался в разговор Семен- тер, — завали какого-нибудь знатного ордынца, и вот тебе и конь, и оружие.

- Легко сказать, вон говорят, что они людей едят. Помните, и наш сотник рассказывал нам об этом. Когда он находился у

-------------------------------------------

них в плену, он лично видел, как они возят, привязав к седлу человечьи руки, ноги, а то и голову, — ответил Алмуш.

- Ну уж, если ты такой храбрый, что же тогда вспоминать о девушках, — сказал Малай, с веселой ухмылкой глядя на Алму- ша. — С тобою ни одна девушка и рядом не встанет, если ты ее не сможешь защитить.

- Ну, девушек на всех хватит, — весело ответил Алмуш.

Этот разговор положительно повлиял на него и каким-то

странным образом пробудил в нем уверенность, что все у него будет хорошо. В памяти мелькнуло, как он с девушками из родной деревни ходил в соседнюю деревню на праздник агатуй. Как пили кумыс и пиво, ели блины с медом и пироги. В это время к ним подошел Кашан и тоже включился в разговор:

- О чем речь, про что говорим? — спросил он, поочередно заглядывая каждому в лицо.

- Да вот, Алмуш жениться хочет, — ответил, закатываясь смехом Малай. — Он один хочет поехать в орду и умыкнуть кызымку,

- заливался Малай, показывая пальцем в сторону Алмуша.

- Врет он все, врет! — крикнул Алмуш и, ударив Малая по вытянутой руке, сцепился с ним в шутливой схватке.

Пока эти двое катались по земле, другие стояли и подзадоривали то одного, то другого, давая им различные советы и подкалывая шутками. Вскоре забияки отстали друг от друга. Запыхавшиеся и раскрасневшиеся, озорно поглядывая друг на друга, они уселись рядом и рассмеялись. Отдышавшись, Алмуш потянулся с хрустом и с сожаленьем вымолвил:

- Эх, не хватает мне моего тезки, Алмуша старшего. Сыграл бы он нам на волынке, повеселил бы нас. Зря сотник оставил его на старой стоянке, — сокрушался он. — И Ахчура, и Буранбай кураист тоже там остались. Ведь это несправедливо, все музыканты там, а у нас ни одного.

- Хватит ныть, займитесь лучше делом! — сказал, подойдя к ним Алман.

- Дядя Алман, — обратился к нему Малай, снизу вверх заглядывая в его лицо, — может, зря разделил нас сотник? Вместе легче было бы выживать.

- Может быть, ты и прав, не мне судить, а пока идите и займитесь делом.

- А что делать-то? — спросил Алмуш.

- Нужно просушить промокшие продукты, помочь Улати- мерю и Саргуну, они там готовят мясо. Займитесь лошадьми или

-------------------------------------------

хотя бы стрельбой из лука по цели, и то польза будет! — уже резко добавил Алман. Его раздражала беспечность юнцов. Малай и Алмуш встали и пошли к лошадям. «Чего это я так раздражаюсь беспричинно, — подумал про себя Алман. — Вот и с ребятами повел себя несдержанно. Может быть, последние дни живем мы спокойно. Может, завтра кого-то из нас уже не будет в живых, а я так...». Что-то томило его. Он почти физически ощущал эту тяжесть. Может, долгое отсутствие связного и неопределенность положения так угнетающе действовали на него? Этого он и сам не смог бы объяснить. «Может, прав Малай, может, действительно не стоило нам разделяться? Нет, Ратман прав, — тут же возразил он сам себе в мыслях. — Он знает, что нам хоть вместе, хоть порознь не устоять против ордынцев, и поэтому он, видимо, хочет хоть кого-то сохранить в живых. Может, лучше всего было бы сняться с лагеря и своевременно уйти вглубь своей территории? Но кто же тогда предупредит людей — куда и в какую сторону двинется орда?»

Ах, думы, бесконечные думы. Совсем одолели они Алмана. Нет от них спасенья ни днем, ни ночью. Только в тревожных снах можно хоть на короткое время освободиться от них. Да и то не совсем. Бередят они душу различными сновидениями.

Алман решил сводить коня на водопой. Благо, речушка протекала совсем недалеко, всего лишь под холмом, на котором они расположились. Он подошел к коню и начал распутывать вороного. Назойливые мухи и слепни не давали покоя животному. Бедный конь беспрестанно мотал головою, хлестал себя длинным хвостом и дрыгал ногами, отбиваясь от полчищ кровососов. Почуяв седока, конь так и заплясал под Алманом. Он подъехал к Малаю и Алмушу, которые занимались стрельбою из лука. Не слезая с коня, он некоторое время наблюдал за стрелками. Хищные стрелы с коротким чмоканьем впивались в ствол дерева. Иногда ребята мазали, и стрелы, минуя дерево, терялись в высокой траве.

- А ну-ка увеличьте расстояние вдвое и попробуйте с этого места пострелять, — потребовал он.

Ребята переглянулись и без слов повиновались. И вот снова фыркнули у самого уха тугие тетивы, и очередные стрелы стремительно понеслись к цели. Но теперь чмокали они значительно реже.

- А ну-ка, дай я попробую, — сказал Алман, протягивая руки к Малаю. Тот молча отдал ему лук и колчан со стрелами. При

-------------------------------------------

норавливаясь к чужому оружию, Алман сначала с места пустил несколько стрел в цель. Первая стрела лишь слегка поцарапала дерево и понеслась дальше. Но вторая и третья уже уверенно впились вствол.

- Теперь повесьте деревянный щит на дерево, а я попробую с ходу, с налета попасть в цель, — сказал Алман. Он отъехал на достаточное расстояние и начал готовиться к стрельбе. Две стрелы зажал в зубах, а одну положил на лук. Потом несколько раз поднял коня на дыбы и с места в карьер понесся к цели. С различных расстояний и в короткий миг он пустил три стрелы. Все они попали в цель, чем немало удивил он ребят.

- Вот это да! Вот это мастер! — восхищались они.

Потом Алман велел напоить лошадей. Он ехал, несколько отставая от товарищей, наблюдая, как Малай и Алмуш горячили коней. Смотрел, как на ходу они бросали и ловили копье. Как волчком крутились на конях, играя на солнце саблями. Им нравилось быть молодыми, показывать друг перед другом свое удальство и лихость. «Эх, и хорошие же воины получатся из них», — подумал Алман, в душе завидуя их молодости и бесшабашности. Тут до его слуха донесся клекот стервятника. Впереди, чуть в стороне, на большом камне-песчанике, одинокий стервятник терзал добычу. Наверху парили еще несколько птиц. Охраняя свои колонии, на ближайшем пригорке застыли, как истуканы, многочисленные сурки. Стервятник не улетел, а только хищно покосился на конников, когда они проезжали мимо.

Кони тесно сгрудились на водопое. Алман, насвистывая, поил своего верного друга, наблюдая, как с мягких губ коня сбегают светлые капли. Также тихо, насвистывая, поили коней Малай и Алмуш. Алману вдруг представилось, как много-много лет назад другие воины также поили коней на берегу этой безымянной речушки. Как высоко в небе кружились стервятники, высматривая добычу. Как в тревожном ожидании застыли сурки. Как с высоты струился такой же зной. Как звенела мошкара и манили воинов синеющие дальние дали. Представилось, как в другом лагере другие воины, враждебные этим, также поили коней. Как изнывали они от зноя, также тосковали, глядя на синеющий горизонт, влекомые вдаль неизвестностью. Из раздумий вывел его голос Алмуша:

- Эх! когда же добуду себе я коня? — сокрушался он, ласково поглаживая по шее чужую лошадь.

- Да не сокрушайся ты так, добудем мы тебе аргамака, — за

-------------------------------------------

верил его Алман, сочувственно похлопывая товарища по плечу. — Вон, недалеко отсюда кочуют башкиры, можно наведаться к ним и купить, или обменять на что-нибудь хорошего коня.

- Нет, мы изловим для него в степи дикого кулана или тарпана, а может быть и верблюда, пусть катается на горбатом, — добавил Малай, с насмешкой взглянув на Алмуша.

- Ах, ты опять с насмешками! — крикнул Алмуш и, зачерпнув ладошками воду, брызнул на Малая. Тот, заливаясь смехом, вскочил на коня и был таков. За ним же умчался и Алмуш.

Вскоре и Алман не спеша последовал за ними. Передвигаясь, он внимательно осматривал степь. Сонно, тихо и пустынно кругом. На огромном пространстве не заметно никакого движения. Кажется, все уснуло под душным зноем. Только вдалеке горячий воздух, непрерывно волнуясь, струится за горизонт. В белесом небе плавится солнце и уже ничего не напоминает о ночной грозе. Алман направился к Саргуну и Улатимеру, которые все еще возились с мясом.

- Вот, почти закончили, — сказал Саргун, показывая на плетеную корзину с круто засоленными и тонко нарезанными кусками мяса. — Теперь надолго хватит.

Чуть в стороне, на рогоже, лежали отделенные от мяса крупные кости. Улатимер холстиной отгонял назойливых мух, которые так и вились тут.

- Эти мослы сварим на ужин. Ох, и вкусный же получится шюрбе, — молвил он, широко улыбаясь.

Алман, достав из переметной сумки сушеную рыбу, пристроился под деревом. Некоторое время он наслаждался, смакуя во рту соленые кусочки. Потом, незаметно для себя, задремал. Очнулся он стука копыт. Это Алмуш и Малай пригнали лошадей с водопоя. Алман вытер вспотевший лоб, поднялся и направился к дереву, где на веревочке висел медный кумган. Наклоняя кумган одною рукою, он второю рукою плеснул водички на грудь. Вымыл лицо и намочил голову. Стало вроде бы свежее. В это время прибежал Кашан. Он находился на страже и наблюдал за местностью.

- Скачет, кто-то скачет к нам! — запыхаясь, выговорил он.

Все побежали на взлобок. Отсюда было видно, как внизу

вдоль речки скачет одинокий всадник. Издали еще невозможно было узнать кто он, но все надеялись, что это Хасан, их связной.

- Это он, наш Хасан! — закричали сразу несколько человек, когда всадник приблизился настолько, что не осталось сомнений.

-------------------------------------------

Алман опустил лук и убрал стрелу в колчан. Вскоре всадник вихрем домчался до них. Он, не слезая с коня, горячо приветствовал соплеменников:

- Салам! Всем горячий салам! — крикнул он, высоко подняв руку.

Молодые подбежали к нему и, стащив с коня, стали тискать его в объятиях. Они искренне обрадовались возвращению товарища и не сдерживали своих чувств. «Сдержаннее, сдержаннее надо бы быть», — подумал Алман, глядя на них.

- Ну, чего расшумелись как бабы, оставьте его! — крикнул он, стараясь казаться строгим и властным. — А ну-ка, покажись- ка, батыр, покажись, — сказал Алман, похлопывая парня по плечам и весело заглядывая в его лицо.

- Здравствуйте, дядя Алман, — вымолвил Хасан с виноватой улыбкой.

- Здравствуй, батыр, здравствуй! — ответил Алман, все так же с улыбкой глядя ему в лицо.

- Ну, какой же я батыр, — засмущался Хасан.

- Как же не батыр, если в одиночку сумел проделать такой опасный путь, хоть расстояние и не такое большое, а все-таки, — вымолвил Алман. — Да не смущайся ты, как красна девица. Мы просто заждались тебя тут, извелись от неопределенности, — добавил он.

- Да вот, пришлось немного задержаться, — вымолвил Хасан, виновато опустив глаза.

- А ну-ка, Малай, поводи коня по кругу, а ты, Кашан, вернись на место! — приказал Алман, глядя на трепещущие ноздри коня.

- Обо всём узнаете потом, еще успеете! — крикнул он им вслед. Ему самому не терпелось поскорее узнать свежие новости. Но он пересилил себя и сначала справился, не голоден ли Хасан.

- Да нет, меня ребята хорошо накормили перед выездом, — ответил Хасан.

- Ну, тогда давай, располагайся и выкладывай, — сказал Ал- ман, приглашая Хасана присесть под деревом.

На короткое время Хасан оказался в центре внимания. Все свободные от дел ратники собрались и приготовились слушать.

- С чего же начать? — вымолвил Хасан, озабоченно оглядываясь по сторонам.

- Начинай с самого главного, — сказал Алман.

- Так вот, наши поменяли место стоянки, — начал рассказывать Хасан. — Теперь они находятся на третьей по счету стоянке, западнее прежнего места. При передвижении на новое место они

-------------------------------------------

натолкнулись на двух сюксинов, которые убежали из орды. Те рассказали нашим ратникам, что у ордынцев заболел темник, и только по этой причине задержалось вторжение. Сам я их лично не видел, — продолжил Хасан, — но, по их словам, они пробирались на север, на реку Ах, а может, и дальше, на Чулман.

- Может, это были вражеские лазутчики? — вмешался в разговор Улатимер.

- Нет, — возразил Хасан. — Дядя Ратман рассказывал, что это были обыкновенные пастухи, сильно напуганные и не имеющие ни желания, ни воли к сопротивлению. Наши их накормили и отпустили восвояси.

- Продолжай! — повелел Алман.

Хасан вытер рукавом испарину со лба и, теребя в руках саламат, продолжил:

- Хушман и Сартай так и не вернулись с дозора, пропали бесследно. Наши пытались их разыскать, но безрезультатно. Во время поисков нарвались на монголо-татар, еле ушли.

- Все ли живы? Никто не ранен, не убит? — спросил с плохо скрываемой тревогой в голосе Саргун.

- Слава богу! Все живы и никто не ранен.

- Расскажи подробнее о встрече с монголами, — потребовал Алман.

Хасан шмыгнул носом и после некоторой паузы продолжил:

- Как всегда Мантелей и Ахчура отправились в дозор вверх по реке. В пути следования заглянули на прежнюю стоянку, на другие стоянки тоже. Везде было пусто. Только кабаны кое-где похозяйничали. Видели башкир, перегоняющих табуны на север. Видимо, они тоже боятся нашествия. Потом, когда они уже почти достигли поворота, увидели большую группу всадников, которые, растянувшись цепью, загоняли диких животных. Заметив наших ратников, они погнались за ними. Но Мантелей и Ахчура нырнули в глухой овраг и сумели ускакать от врагов.

- Может, это были башкиры? — спросил Алмуш.

- Нет, это не башкиры, — возразил Хасан. — Они кочуют здесь в малом количестве и только стерегут свои табуны. Да и отношения у нас с ними самые мирные. Вот и сотник наш также сказал, — продолжил Хасан. — Он сказал, что татары, видимо, распугали всех диких зверей своей огромной массой и теперь переправились на нашу сторону, чтобы поживиться.

- Да... — неопределенно промычал Алман. Он почесал свою волосатую грудь и спросил:

-------------------------------------------

- Что еще?

- Еще у Ахчуры захромал конь, попав ногой в звериную нору. Заболел Котрак, у него жар, — добавил Хасан. — Да, чуть не забыл,

- выпалил скороговоркой он, — сотник сказал, чтобы мы, в случае чего, действовали самостоятельно. Ещё сказал, что он полностью надеется на тебя, дядя Алман. Ему передали сюксины, что на той стороне реки видели несколько таранов, приготовленных к переправе. Вот, пожалуй, и все, — Хасан замолчал, вопросительно поглядывая на соплеменников. Ему хотелось скорее бежать к своему неразлучному другу Кашану и рассказать ему обо всем, что пришлось пережить ему за это короткое время. В самом деле, не рассказывать же ему здесь при всех, как он испугался, увидев группу всадников, и до самой темноты хоронился от них в густой уреме. Как потом заблудился в темноте и попал под грозу. Как ему было одиноко и страшно в ночи, когда при вспышках молний казалось, что со всех сторон надвигаются враги. Когда в дикой свистопляске ветра, дождя и молний чудилось, будто соединились земля и небо. Когда при ударах грозы мерещилось, словно рушится земля и мертвые встают из могил. Как из глубины души поднимался суеверный страх, липкая испарина выступала на лбу. И лишь присутствие единственной живой души, верного коня, придавало силы и помогало преодолевать страх. И как был почти что счастлив, когда, промокший насквозь и озябший, он вышел к своим.

- Ну, ладно, иди, отдохни, — сказал Алман, слегка хлопнув его по плечу. Хасан с радостью побежал к другу.

Кашан играл чукмаром, перекидывая его с рук на руки и нанося удары по невидимому врагу.

- Вот лучшее оружие для воина. Никто не устоит против удара чукмаром. Не помогут ни шлем, ни кольчуга, — с такими словами встретил он друга. Разговаривали они долго. Хасан вкратце рассказал ему последние новости и о том, что с ним приключилось.

- А у нас в грозу убило лошадь, — сказал Кашан.

- Чью?

- Алмуша, — добавил Кашан.

- Смотри-ка, прошли всего лишь около двух суток, а столько событий и приключений, — удивился Хасан.

Тут к ним подошел Сементер и сказал, чтобы они шли кушать, а сам остался вместо Кашана.

Ели молча. Все устроились вокруг котла, врытого наполовину в землю, чтобы не опрокинулся. Рядом с котлом лежали

-------------------------------------------

сваренные крупные кости и куски мяса. Ложки так и мелькали, зачерпывая жирную похлебку. По мере насыщения языки у людей развязались.

- Вот это шюрбе, вот это похлебка, — нахваливал Яван, облизывая ложку. Он схватил большой мосол и старательно начал выбивать мозжечок об деревянную ложку. — Вот это чукмар, вот это сила, — восхищался он, со всех сторон разглядывая мосол.

Услышав слово чукмар, Хасан тут же обратился с вопросом, как бы сразу ко всем:

- А правда ли, что чукмар — самое действенное оружие ближнего боя? По утверждению Кашана это так, — и закрутил головою, поочередно разглядывая всех.

Некоторые пожимали плечами, не решаясь ответить, и только Аврам, дожевав кусочек и погладив окладистую бороду, ответил:

- Чукмар, конечно, оружие действенное. Но с ним нет верткости, как с саблей или коротким копьем. Так что тут дело, скорее всего, во вкусе.

Тут все заспорили, обсуждая преимущество того или иного оружия. Пытались сравнивать свое оружие с монгольским, арабским и русским снаряжением. Заспорили о преимуществах сабли перед мечом. Только Алман не вмешивался в спор, молча доедал солидный кусок мяса. Доев, он крякнул, как бы давая понять, что споры закончились. Молча сунул деревянную ложку за голенище сапога и встал.

- Шкуру убрали? — спросил он, обращаясь к сидящим.

- Да, мы с Сементером засолили и закатали её в рулон, а потом, связав веревкой, подвесили за сучок, — ответил Аврам.

- Молодцы, сразу чувствуется хозяйская рука, — похвалил он.

- Что далее будем делать, дядя Алман? — спросил Яван, снизу вверх глядя на Алмана.

Чуть помедлив и слегка раскачиваясь на носках, Алман ответил:

- Будем ждать, нам ничего другого не остается. Делайте что хотите, только не разбегайтесь далеко.

Поблагодарив Господа за пищу, люди начали вставать. Вскоре все разошлись. Алман и Аврам отошли к переметным сумкам и, достав иголки с суровыми нитками, уселись под деревьями и начали чинить сопревшие рубахи. Усталое солнце клонилось к западу. «Слава Богу, еще один день прожит», — подумал Алман.

-------------------------------------------

Хушману не повезло. Случилось худшее, чего он раньше и в мыслях не мог допустить. Он попал в плен. Теперь сидел на земле с деревянной колодкой на шее. Свободной рукою он отгонял назойливых мух, которые липли к его ране на голове. Вторая рука была прикована к колодке. Вчера и позавчера было хуже. Тогда обе его руки были прикованы к колодке, не было никакой возможности отмахнуться от насекомых, которые очень уж досаждали. «Эх, промыть бы рану чистой водой и перевязать чем-нибудь, — подумал он, ощупывая рану свободной рукой. — Тогда не стали бы так донимать эти твари, как сейчас». Он окинул взглядом огромный лагерь и попытался собраться с мыслями. Уже не в первый раз попадал он в различные переделки, но раньше все обходилось благополучно, так как Тангор не оставлял его до сих пор своей милостью. Теперь же, кажется, удача изменила ему. Придется ли еще хоть раз попить водички из любимого родника, прижать к груди любимых детей и супругу, показать на пиру свою удаль и веселье. Эх! Взлететь бы вольной птицей над степью и понестись, споря с ветром, на родину. Но нет, связали ему крылья, надели на шею проклятую колоду. К нему приставили двух сторожей сюксинов, которые днем и ночью неотступно находятся рядом с ним. Их язык был близок ему, и Хушман без особого труда понимал их говор. Время от времени приходил ордынец и отдавал указания его стражникам. До настоящего времени с ним никто не разговаривал и его ни к кому еще не вызывали. О нем словно забыли.

С утра старший по виду стражник был молчалив и угрюм. Как неприкаянный бродил он среди жалких шалашей и не находил себе места. Другого стражника с утра куда-то увел ордынец. Сегодня как никогда было тихо в орде. Опустели многочисленные шалаши, расположенные на окраине коша. В лагере остались только старики, женщины и дети. Многочисленные воины, нещадно пыля, скрылись из виду за ближайшим холмом.

Колодка натерла шею, и кожа огнем горела, когда туда попадали капли соленого пота. Прикованная к колодке рука отекла и одеревенела. Невозможно было ни прилечь удобнее с этой проклятой колодой, ни потянуться всласть, разминая кости и жилы. Хушману хотелось кричать и выть от бессилия. С каким удовольствием он разбил бы эту колоду об чью-то башку. Но нет, приходилось терпеть, и он усилием воли сдерживал себя. Разные

-------------------------------------------

мысли бились в его голове, временами ему казалось, что голова его распухла до огромных размеров, что скоро треснет как перезрелая тыква. Он с остервенением почесал свою бороду и волосатую грудь. Воспаленный взгляд его долго блуждал по верхушкам многочисленных шатров и кибиток. Потом его голова свесилась вперед, подбородок уперся в колоду, веки сомкнулись,- он погрузился в тяжелую дрему.

Из этого состояния его вывело чье-то нежное прикосновение к лицу. Он открыл глаза и прямо перед собой увидел большую рыжую собаку, которая, дружелюбно махая хвостом, снова лизнула его в лицо. Хушман протянул свободную руку и ласково потрепал псину по шее.

- Спасибо, спасибо тебе, псина, за твое дружеское отношение ко мне, — выговорил он, продолжая гладить псину.

Собака не уходила. Она разлеглась рядом с Хушманом и, вытянув розовый язык, шумно задышала. В это время среди шалашей мелькнул рваный халат стражника. Вскоре он предстал перед Хушманом и молча протянул ему посуду с холодной похлебкой. Пленник также молча взял посуду с едой и, взглянув в лицо стражника, начал прихлебывать похлебку. Собака встала и преданными глазами уставилась на него. Отхлебнув больше половины, Хушман поставил посудину между ног и намазал рану на голове остатками похлебки. Потом наклонился и дал собаке вылизать языком больное место. Он повторил это несколько раз, пока не кончилась похлебка. Стражник стоял и с удивлением смотрел на него. Хушман попросил его принести воды. Стражник что-то буркнул под нос и быстро удалился. Через некоторое время он вернулся и бросил на землю кожаный бурдюк. Потом нацедил из него кумыса и протянул невольнику. Хушман с удивлением взглянул на него и быстро осушил посуду, а потом и вторую.

- Откуда все это? — спросил Хушман, показывая на бурдюк.

- Многие сегодня уехали, и мне не составило большого труда достать все это, — ответил стражник.

До этого молчаливый, он неожиданно разговорился. Уселся напротив Хушмана и коротко рассказал свою историю. Оказывается, они с напарником уже второе лето находятся у ордынцев и ухаживают за многочисленными животными. С его слов, в плен они попали нелепо. Ложились спать, все было спокойно. А утром проснулись и с ужасом обнаружили, что их кочевье со всех сторон окружено многочисленными всадниками. Кочевье разорили, многих уничтожили, а его и нескольких несчастных угнали в рабство.

-------------------------------------------

- Как тебя зовут? — спросил Хушман, когда стражник замолчал на короткое время.

- Песах, — ответил стражник.

- А почему вы не пробовали бежать?

- Куда бежать. — ответил, растягивая слова, стражник. — Сначала нас, как и тебя, заковали в колодки. Приставили охрану, которая глаз с нас не спускала ни днем, ни ночью. Они за нас отвечали головою и службу несли ревностно. Кормили нас плохо, колодки сняли только тогда, когда мы совсем обессилели и передвигаться стали с трудом.

Хушман слушал с интересом. Он на какое-то время даже забыл о своей колодке. Песах продолжал:

- Однажды, когда мы сторожили конский табун, несколько человек на конях пытались убежать, но нарвались на монгольский разъезд. И всех бедолаг татары до костей обтесали своими кривыми саблями. Потом их всех бросили в степи на съедение стервятникам.

Песах испытующе посмотрел на Хушмана, словно хотел узнать, какое впечатление произвел его рассказ на пленника. Но он сидел безучастный ко всему и равнодушно теребил бородку. Только что слушавший с интересом, Хушман напустил на себя маску равнодушия и казался застывшим. Про себя он давно решил, что сбежит при первой же возможности, как только представится случай.

- Если ты сбежишь, нас убьют, — заговорил снова стражник. — Да и далеко не сможете уйти, кругом полно монгольских разъездов.

«Кажется, он больше тревожится за себя, чем печется о нас»,

- подумал Хушман. А между тем стражник с жаром продолжал:

- Здесь тоже можно жить. Худо-бедно, но мы одеты и обуты. С питанием тоже нет больших проблем. Смотри, сколько кумыса, хоть залейся, — добавил он, показывая рукой на бурдюк.

- А жить-то где? — спросил Хушман.

Песах как-то растерянно оглянулся на жалкие шалашики и с трудом выдавил:

- Да вот. — и неуверенно махнул рукою в сторону неказистых шалашей, кое-как прикрытых рваными шкурами.

- Разве это жилище, достойное человека? — спросил Хуш- ман, глядя прямо в лицо стражника. — Разве твоя одежда достойна человека?

Песах рукою погладил полы рваного халата и ничего не ответил.

-------------------------------------------

- Где мои сапоги? Где мой теплый чапан? — с жаром спросил Хушман.

От этих разговоров он поневоле разволновался, и у него снова сильно разболелась голова. Его затошнило, и он устало, прикрыв глаза, привалился к стенке шалаша. Некоторое время он сидел молча. Молчал и стражник.

- Ты бы помог мне снять эту колодку, — обратился Хушман к Песаху.

- Да ты что! Что ты... — испуганно залопотал стражник. — Убьют, сразу же убьют, — замахал руками он.

- Тогда хоть перевязал бы мою голову, видишь, донимают мухи, и болит тоже, а то ведешь всякие разговоры, — добавил Хушман.

Песах посидел еще немного, раздумывая о чем-то и, сказав, что скоро вернется, удалился в сторону шалашей.

Хушман встал и хотел размять затекшие ноги. Но тут у него закружилась голова, он чуть было не грохнулся на землю. Поспешно сел и снова прислонился к стенке шалаша. Видимо, крепко ударился он тогда головой об землю, падая с коня. Память помимо его воли начала восстанавливать момент его пленения. Который раз прокручивал он в памяти эту картину и до сих пор не мог понять, почему же так получилось. Хушман свободной рукою поправил колодку на шее и, сорвав несколько влажных листочков, засунул их между колодкой и шеей. Жечь стало меньше. Он прикрыл веки, и невеселые мысли снова потянулись вереницей. Вот они с Сартаем, попрощавшись со всеми, выехали из лагеря. Долго ехали по уреме вверх по Яику. Вот, поднявшись на один из холмов, они увидели двух башкирских джигитов, мирно пасущих большой косяк лошадей. Вот, перекинувшись парой словечек с джигитами, они проследовали дальше. Потом остановились на берегу безымянной речушки, чтобы напоить коней и самим тоже пообедать. Стоп! Вот где допустили они первую ошибку. Разморенные зноем, скинули кольчуги и больше их не одевали. Расслабившись, позволили себе подремать под кустиком в холодке, на чапане. Потом, двигаясь дальше, ехали вместе. А надо было держаться на некотором расстоянии друг от друга, чтобы лучше обозревать местность. Тогда кто-то из них вовремя успел бы заметить врагов и предупредить напарника об опасности. Вот они с Сартаем спустились в неглубокий овраг, и тут из-за гребня оврага неожиданно вылетело несколько десятков татарских всадников, и в мгновение ока

-------------------------------------------

окружило их. Несколько каленых стрел тут же поразили Сартая. С коротким вскриком он свалился под ноги коня и захрипел, семеня ногами. Хушман отбивался отчаянно, но вскоре был сбит и, грохнувшись наземь, на какое-то мгновение потерял сознание. Очнулся он уже со скрученными назад руками, рядом с Сартаем. Вражеские конники, о чем-то возбужденно перекликаясь, кружились вокруг них. Множество копыт, вспарывая песчаную землю, мелькали у самых глаз Хушмана. Сартай еще был жив. Мелкая дрожь временами пробегала по его телу. Хушман приподнялся и зубами вырвал стрелу, попавшую прямо в лицо Сартая. Сартай вздрогнул и медленно раскрыл пронзительно ясные глаза. Струйка крови медленно стекала по его щеке. Другая струйка медленно сочилась изо рта. Он силился что-то сказать, но только хрипы и булькающие звуки вырывались из его груди. Вот он, захлебываясь кровью, закашлял и потом ясно произнес: «Умираю». Глядя на мучения друга, Хушман заплакал от жалости и бессилья. Рука Сартая коснулась ноги Хушмана и несильно сжала его колено. «Не плачь», — тихо вымолвил он, и глаза его закрылись. Рука, сжимавшая колено, ослабла. Сартай шумно вздохнул, вытянулся и замер навеки. Ах, память, беспощадная память. Зачем до мельчайших подробностей восстанавливаешь все это, зачем заново заставляешь переживать эти тяжелые мгновенья?

В это время вернулся Песах и прервал ход мыслей Хушмана.

- На тебе, носи, — сказал Песах и протянул ему войлочный колпак. Песах, видимо, был рад, что смог оказать пленнику хоть какую-то услугу. Хушман, не вставая с земли, взял колпак и тут же водрузил на голову.

- Скоро ты будешь помогать мне, — сказал Песах, видимо, желая продолжить разговор. Но у Хушмана болела голова, и ему совершенно не хотелось говорить.

- У меня болит голова, оставь меня, — сказал он и прикрыл глаза.

Песах постоял немного и удалился восвояси. Хушман снова погрузился в воспоминания. Множество вопросов возникало в его голове, и все требовали ответа. Как он корил и ругал себя за этот, как он считал, позорный плен. Он и в мыслях не мог допустить, что на войне всякое бывает, что сила силу ломит. Во всем случившемся он винил себя и только себя. Его, старого вояку, имевшего столько боевых отметин на теле, провели как мальчишку. Заманили в ловушку как безумную зверюшку. От обиды и досады на себя, он хлопнул рукою по колену и, неуклюже встав, на

-------------------------------------------

чал ходить взад и вперед перед шалашами. «Откуда взялись там монголы и почему они не убили меня? — стучало в голове. — Видимо, они прятались в маленьком лесочке, расположенном сразу за оврагом, и издали наблюдали за нами. Когда мы спустились в овраг, сумели близко подобраться к нам и напали внезапно. Но ведь там раньше не было врагов! Сколько раз проезжали мимо этого лесочка, кроме диких зверей, никого не замечали».

Хушман свободной рукой помассировал вторую руку и, чертыхаясь, снова сел на землю. Тошнота подступила к горлу. Он с усилием выплюнул тягучую слюну и прислонился к стенке шалаша. Ему хотелось полежать, но мешала колодка. В лежачем положении голова свешивалась, и колодка больно врезалась в шею. Поэтому лучше всего было сидеть и дремать в таком положении. На какое-то время Хушман забылся. Ушли куда-то боль и желания. Не было мыслей. Он просто сидел и все. К действительности его вернули какие-то глухие удары, раздающиеся где- то за шалашами. Это ордынцы готовили кумыс и били палками по бурдюкам. Хушман уставился на одинокого верблюда, неизвестно откуда забредшего сюда. Потом перевел взгляд на стайку воробьев, пировавших перед шалашами. Глядя на неугомонных пташек, он подсознательно завидовал серым, живым комочкам, вольным лететь туда, куда захотят. Вот они испугались собаки, и дружно вспорхнув, улетели. Хушман поднялся и, пошатываясь, пошел в степь. Остановился на некотором расстоянии от шалашей и долго всматривался в серебристую зыбь ковылей, манящих его в беспредельную даль. Там, за горизонтом, за Яиком, была родина, была воля...

«Ковыли. Неизменные, вечно печальные травы степей. Летом их треплют ветры-суховеи, в зимнюю пору они гнутся под снегом. Топчут их кони, топчут их звери, люди весною пускают палы. Гнутся печальные ковыли, гнутся родимые, гибнут в огне, но неизменно встают». Так думает о них Хушман. Он любит ковыли. Они всегда были с ним, где бы он ни находился, всегда возникали перед его мысленным взором в своей щемящей красе. «Так и люди, как ковыли, — уверен Хушман. — Гнутся под гнетом, стонут в неволе, мрут от болезней, войны и пожаров, но неизменно встают. Вот и ему, и его соплеменникам столько пришлось пережить. Бились мы с Русью, бились со Степью, и вот мы снова на пороге войны».

Он оглянулся на огромный лагерь, гудящий, как улей, за его спиною. Над лагерем вставали бесчисленные дымы. «Ордынцы

-------------------------------------------

готовят еду», — подумал Хушман. Он медленно вернулся к шалашам, присел и снова погрузился в думы. Мысленно он перенесся в свой лагерь, к друзьям и как бы воочию увидел их. Вот сотник Ратман сидит на пригорке и, теребя свою седую бороду, о чем-то думает. Возможно, вспоминает нас с Сартаем. Вот остальные ребята занимаются повседневными делами. Мирно пасутся стреноженные кони. Тихо поет курай. Хушману показалось, что это не он находится здесь, в плену, а кто-то другой. И стоит только ему открыть глаза, как все враждебное исчезнет, и вокруг будут знакомые и близкие лица. Но проклятая колодка напомнила ему о страшной яви жгучей болью. Горело натертое место. Видимо, листочки, засунутые между колодкой и шеей, выпали. Он снова нарвал свежих листочков и поместил их на больное место. Ох! Как болит голова. Как ноет измученное тело. Как истосковалась душа. Словно ночные сполохи, вспыхивали и гасли в памяти различные воспоминания. Но ни на чем определенном он не мог сосредоточиться. Вспомнилось на миг далекое детство, когда его, маленького, отец подсаживал на коня. При движении спина у коня ходила ходуном, и Хушману казалось, что он непременно свалится на землю. Но рядом был отец, сильный и надежный, и ласковым словом успокаивал его. Потом вдруг вспомнил о супруге и детях. Дети! Почему-то он совсем забыл о них. Вот ведь как получается. Вспоминается какой-то пустяк или давно забытое незначительное происшествие, а вот про детей запамятовал. Но мысли текли и текли, перескакивая с одного на другое. Вспомнилась поездка на озеро Аслакюль, когда отец взял его в эту дальнюю дорогу. Как ему тогда показалось, они ехали долго вдоль реки Ах на нескольких подводах. Потом переправились где-то через реку и углубились в лесостепь. По дороге мужики распевали песни: то грустные, то веселые, но все задушевные. Играла волынка-шопр. Хушман уснул и проснулся уже на берегу озера.

- Море! Море! — закричал он, впервые увидев столько воды.

Отец засмеялся и пояснил, что это всего лишь озеро.

- А как оно называется? — спросил Хушман.

- Аслакюль, — ответил отец.

- А почему оно так называется? — не отставал от отца Хуш-

ман.

- Потому что оно большое и великое.

- А еще есть такие озера?

- Есть, вот Хантркюль недалеко отсюда расположено, — ответил отец.

-------------------------------------------

- Почему Хантркюль называется? — помнится, спросил Хушман.

- Не знаю, может, из-за того, что в реке водилось много бобров, вон и речка есть почти с таким же названием, Хандрча, — добавил отец.

Вспомнилось, как они играли с маленькой башкиркой, толком не понимая друг друга. Как ночевали в юрте, и как ему хотелось плакать, когда он впервые услышал курай, на котором играл старый и слепой башкир. Сколько же лет тогда ему было? Десять или двенадцать, не более. Давно уже нет в живых отца. Погибли или померли все обозники, бывшие с ним в той поездке. Много воды утекло с той поры в реке Ах, да вот поди-ка ты, вспомнилось так некстати давным-давно забытое.

Хушман почесал бороду и облизнул сохнувшие губы. Ему хотелось есть, так как в последние дни ему редко перепадала какая-нибудь пища. Он наклонился к бурдюку и неловко справляясь одной рукою, нацедил кумыса. Бурдюк, как живой, выскальзывал из руки. Хушману пришлось потратить немало усилий на это нехитрое дело. Осушив сразу несколько посудин, он направился в степь и присел в ковылях. Шатры, кибитки и шалаши с неумолчным гулом остались позади. Здесь было все: и небо, и воздух, и пение птиц. Не было только воли. Беспредельные дали и высокое небо все время напоминали ему о воле, да только куда побежишь с этой колодкой? Здесь было меньше насекомых и они не так донимали его, как в лагере. Хушман снял колпак и пощупал больное место. Рана начала покрываться твердой корочкой, это обрадовало его. «Значит, скоро заживет. Значит, еще, может быть, поживем», — подумал он. Болела голова, и ему хотелось прилечь. Но он продолжал сидеть и старался вслушиваться в песню жаворонков, которые беспрестанно звенели в поднебесье. «Да, отпели жаворонки по Сартаю, отшептали ко- выли по нему, — подумал Хушман. — Где-то валяется теперь он не погребенный, и некому оплакивать его останки...».

Его мысли снова вернулись к тому дню, когда они с Сарта- ем попали в этот переплет. «Почему же все стрелы попали в Сар- тая? — снова и снова задавал он себе вопрос. — Видимо, монголы не хотели терять своих людей и поэтому решили одного из них убить сразу, а второго захватить», — пришел к выводу Хушман. Он вспомнил, как везли его со связанными назад руками, как он терял сознание, несколько раз падая с коня. Тогда монголы перекинули его через седло и, пропустив аркан под брюхом коня,

-------------------------------------------

накрепко привязали его к седлу. Вспомнил, как чуть было не захлебнулся он при переправе через Яик, когда кони вплавь преодолевали водную преграду. Вспомнил, как закатывался ордынец, видя, как он задирает голову, пытаясь поймать глоток воздуха широко раскрытым ртом.

Хушман вздохнул и погладил гривы ковылей. Потом, опасливо взирая в сторону ордынского коша, начал ощупывать колоду с целью узнать, можно ли одною рукою распутать сыромятные ремни, стягивающие колодки. При старании и долготерпении их все же можно было развязать или сбить острым камнем. Но пока он решил подождать до лучших времен, и только тогда наверняка сбить колодки и бежать.

Голова гудела. В ушах стучала кровь, слегка поташнивало. Долго сидел он так. И думал, думал. Он словно оцепенел под тяжким зноем и, кажется, даже забылся в полудреме на какое-то время. О чем думалось? Да ни о чем определенно. Вспоминалась семья, поездка на Чулман и на Атал, кровавые стычки с иноплеменниками. Думалось о судьбе, которая предала его в руки кровожадных врагов. Долго смотрел он на далекий горизонт и на то, как струятся ковыли. Потом, истомленный раною и душевной тревогой, растянулся на траве и, пристроив голову на выступе земли, закрыл глаза. Сколько времени пролежал он так, Хушман не помнил.

Разбудил его встревоженный голос Песаха:

- Где ты был?! Куда ты пропал?! — кричал он на Хушмана.

- Я тебя везде обыскался, — он был явно встревожен. Руки его тряслись, из покрасневших глаз сбегали светлые капельки. — Их всех убили, всех убили! — повторил он несколько раз, обессилено сев рядом с Хушманом.

- Кого убили? Кого всех? — спросил, встревожено Хушман.

- Моего напарника и всех других рабов, — ответил Песах, нервно теребя свой подбородок. Он никак не мог успокоиться, его била мелкая дрожь. — Он один был из моего кочевья. Теперь я остался совсем один, — глухо выдохнул Песах. Они помолчали.

- А ты говоришь, что у них жить можно, — напомнил о недавнем разговоре Хушман.

Песах как-то потерянно посмотрел на него влажными глазами и промолчал. Глядя на его искаженное горем лицо, Хушман подумал, что тот вскоре заплачет навзрыд. Так велико было его горе, что он пришел искать утешения у такого же несчастного, как Хушман. Ему стало жалко Песаха. Неожиданно для себя он

-------------------------------------------

несколько раз сочувственно похлопал его по плечу и неумело начал успокаивать его:

- Ну, успокойся ты, успокойся, — говорил он, глядя прямо в глаза Песаха. — Все мы смертны в этом мире. Зато никто теперь их не оскорбит и не унизит. Теперь они находятся под надежной защитой смерти.

Хушману, совсем недавно потерявшему боевого товарища, было понятно горе Песаха. Этот совершенно чужой и малознакомый человек за короткое время стал чем-то близок Хушману.

- Пойдем Песах, — сказал Хушман, с состраданием глядя на его муки. Они поплелись в лагерь.

Вот уже два дня прошло с тех пор, как Ратман с товарищами обосновался на новом месте. Несколько событий, на первый взгляд — незначительных, произошло за это время. Захромал у Ахчуры конь. В мирное время это ничего бы не значило, но в боевой обстановке на хромой лошадке далеко не ускачешь и не навоюешься. Поиски Сартая и Хушмана ничего не дали. Люди пропали бесследно, словно их никогда и не было на свете. Поохотились вчера удачно, и теперь Ратман с товарищами не испытывали недостатка в мясе. Вчера приезжал Хасан, связной из другого отряда. Он рассказал, что в пути следования видел небольшой отряд монголо-татар. Да и Ахчура с Мантелеем тоже нарвались на татар и еле-еле сумели уйти. Значит, монголы уже неоднократно переправлялись на их сторону и пока действуют мелкими отрядами. Но самым важным событием Ратман считал встречу с двумя саксинами, которые сбежали из лагеря монголов. Они рассказали Ратману, что видели в орде множество осадных орудий: камнеметов, таранов и катапульт для метания горшков с горящей нефтью. Также они рассказали, что видели множество штурмовых лестниц, что в самом ближайшем времени монголы готовятся перейти Яик всем кошем. Все это говорило о том, что монголы всерьез готовятся идти вглубь Волжской Булгарии и штурмовать наши города.

Ратман с нетерпением ждал связного с другого отряда. Он решил немедленно направить большинство своих людей с сообщением о том, чтобы все мирные жители уходили под защиту городских стен и военных гарнизонов. Чтобы они уходили за Чулман и Атал, и если нужно, еще далее, в мордовские леса и на Русь. Ибо он знал, что накапливается за рекою сила несмет-

-------------------------------------------

ная, грозная и беспощадная. Опасность росла с каждым днем. Все больше и больше костров загоралось ночами на том берегу. Вражий берег был похож на опрокинутое небо — так много было на нем костров, словно звезд на небе. Молодые еще не понимают нависшей опасности. «Они глазами видят, а сердцем нет», — подумал о соплеменниках Ратман. Ведь это многие сотни разрушенных сел и деревень, многие тысячи убитых и искалеченных людей, море горя и несчастий. Это всепожирающие пожары, дым, пыль и вопли до небес. Это скрипучие обозы и вереницы несчастных беженцев, оборванных, голодных и больных, с несчастными детишками на руках. Это тучи стервятников, пирующих на трупах, и невыносимый смрад от гниющих тел. Ратману даже не хотелось думать о таких вещах. Но мысли сами собою возникали в его голове, и картины страшных видений вставали перед его глазами.

О войне он знал не понаслышке. «Эта война будет последняя для меня», — думал он. Ратман почему-то был уверен, что его убьют в первой же стычке. Более того, он как бы подсознательно даже хотел этого и не раз представлял, как это будет. «Наверное, я устал жить», — вяло подумал он. Вся надежда на многотысячные воинские гарнизоны, расположенные в больших городах, и на их высокие и крепкие стены.

Перед его мысленным взором встали стены города Биляр, которые он видел много-много лет назад. Тогда, переправившись через реку Черемшан, они с обозом проследовали далее на север. И однажды прекрасным утром в голубой дымке он издали увидел огромный город, поразивший его своею громадою и мощными стенами. Они долгое время ехали вдоль стены, и Ратман не переставал удивляться громаде и величию сооружений. По сравнению с городскими строениями, их дома в деревне и даже школа казались лачужками. Но ещё более он удивился тогда, когда они попали во внутрь городских стен. Разноликий и разноязычный народ во множестве толпился на базаре. Прямо на базарной площади дымили многочисленные кузницы, где мастера на глазах публики выковывали различное оружие и предметы домашнего обихода. На глинистом берегу речки в гончарных мастерских напряженно трудились гончары, изготавливая звонкую посуду. Именно к ним они и доставили соль на многочисленных подводах. Не счесть было мастерских, где работали ткачи, вышивальщицы и ювелиры. Всем поразил тогда Ратмана этот город. Поразил обилием различных товаров на

-------------------------------------------

базаре, где, казалось, было все, чего душа желает. Целыми возами и батманами продавали зерновые, мед и соль. Во множестве продавались ювелирные изделия и детские игрушки. Он купил тогда для своей сестренки прекрасный головной убор — тухья и свистульку для братишки. Не было предела их радости, когда Ратман вручил им эти подарки. Во множестве продавалась живность, особенно много было коней. И везде и всюду звенело серебро. Серебра было так много, что казалось, оно течет рекою. Ратман сам видел, как за косяк коней одному купцу высыпали целый батман серебра. В одном углу на рогоже сидели два человека и передвигали какие-то фигурки на квадратной дощечке.

- Что они делают? — спросил Ратман у находившихся поблизости людей.

- Они играют в шахматы, — ответили ему.

Среди базарного шума и гвалта постоянно слышалась музыка. Это неутомимый пузырист веселит народ. Иногда через базарную площадь проезжали верхом вооруженные до зубов стражники воеводы, которые следили за порядком на базаре. Но более всего поразили Ратмана стеклодувы, которые прямо на улице выдували разноцветные стекла. И вообще, в городе было много каменных домов на каменных фундаментах, со светлыми и высокими окнами, где блестело разноцветное стекло. «Дивный город, сказочно удивительный город», — не уставал повторять Ратман. Часто потом, в прекрасных снах и грезах, вставал перед ним этот прекрасный и чудный город с неприступными стенами и грозными башнями. Всю жизнь, сквозь голубую дымку, из далекой дали, манил его этот незабываемый город. Тогда от продажи соли и других товаров они выручили много серебра, и он купил матери прекрасные бусы и медный гребешок. Отцу купил складной нож — пеге. Помнил он, как были довольны подарками его родные. Себе он купил сафьяновые сапоги и легкую прочную кольчугу местной работы. Давно мечтал он о такой кольчуге. Им, живущим на границе со Степью, оружие и доспехи нужны были как воздух, так как часто от наличия или отсутствия их зависела жизнь. Сапоги он носил долго. По мере возможности берег их. Одевал только по праздникам и в зимнюю стужу. Кольчугу с него содрали степняки, когда он попал к ним в плен. При воспоминании о плене молнией сверкнула мысль, что и его дети могут находиться сейчас в орде и стоять против него. Тогда в плену против его воли его женили на степнячке. И он за пять лет, скорее от скуки, настругал троих сынов. По воз-

-------------------------------------------

расту они находились в самом расцвете сил, и если были живы, то вполне могли находиться там, за рекою. Эта мысль так ошарашила его, что долгое время он ни о чем другом не мог думать. Между тем день клонился к вечеру. Солнце неудержимо падало за дальний горизонт. Неистовым пламенем заполыхал закат. Огромное светило коснулось линии горизонта и вскоре утонуло в красноватом тумане.

Почти одновременно вернулись дозорные, посланные вверх и вниз по реке. Наконец-то дождались связного Хасана. Опасаясь встречи с монгольскими разъездами он выехал только под вечер и на этот раз добрался без приключений. За ужином Ратман рассказал товарищам о своих намерениях и объявил, что завтра с утра они сменят место стоянки.

- Огня не зажигать, Хасан пусть ночует здесь, — добавил он.

«Нужно было еще вчера сменить место стоянки, да ладно,

авось пронесет», — размышлял Ратман. Тут к нему подошел Бу- ранбай и попросил разрешения поиграть на курае.

- Да Бог с тобою, играй! — разрешил Ратман после некоторого раздумья. Дозорные ему доложили, что сегодня на этой стороне они не видели монголов. Ратман успокоил себя мыслью, что все обойдется. Двоим он велел бодрствовать всю ночь и наблюдать за степью. Другие отправились по шалашам, отдыхать.

И вот словно легкий ветерок пробежал по камышам. Послышались ни с чем не сравнимые, печально-заунывные, переливчатые мелодии. Словно сразу запели сотни райских птиц, зазвенели сотни колокольчиков. Казалось, сотни светлых струй зажурчали по камушкам. Долго пел курай. Грустные звуки сменялись веселыми, потом снова грустными. Люди слушали затаенно. Каждый из них на волнах музыки уносился в мир своих грез и мечтаний.

Котрак и Мантелей находились в дозоре, и эту ночь им пришлось коротать вдвоем. Они взяли с собою немного еды, чапан, чтобы не замерзнуть и, выбрав место на возвышенности, как бы растаяли в высокой траве. Молча слушали они пение курая. Когда же музыка смолкла, они тихо заспорили — кто поет лучше, курай или шопр.

- Курай поет нежнее и печальнее, в нем больше задумчивости и чувствительности, — сказал Котрак.

- Зато шопр поет звонче и веселее, в нем больше удали и жизнелюбия, — утверждал Мантелей.

Долго спорили они. Наконец сошлись на том, что оба инструмента хороши, только каждый надо слушать под опреде-

-------------------------------------------

ленное настроение. Вспомнили они и о таких инструментах, как палнай и сарнай. Им как-то нужно было коротать время, и они проводили его в разговорах. Временами они замолкали и, приподнявшись над ковылями, осматривали залитую лунным светом широкую степь. В полусумраке ночи, под неверным светом, все вокруг казалось иным. Очертания деревьев и кустарников, близлежащих холмов и оврагов приобретали какой-то фантастический, расплывчатый вид. Из глубины степей, в полной тишине, казалось, наплывают какие-то неясные, бесформенные тени. Некоторое время они лежали молча, греясь под чапаном. Котрака неудержимо потянуло ко сну. Он несколько раз подряд зевнул, с хрустом потянулся и обратился к напарнику:

- Слышишь, Мантелей, что толку бодрствовать обоим, давай поспим по очереди.

Получив согласие, он вскоре сладко засопел под чапаном. Мантелей лежал не двигаясь, долгим взглядом всматриваясь в темное небо. Временами ему казалось, что звезды начинают потихонечку звенеть и стремительно приближаться к земле. Тогда он закрывал глаза и некоторое время лежал, мысленно путешествуя по своей такой короткой и незначительной жизни.

Откуда-то из глубины памяти выплыли воспоминания о черноглазой девчонке, встреченной им на заре своей юности. О ней он вспоминал часто и еще никому не рассказывал. Чем зацепила она его? Почему память хранила воспоминания о ней — он и сам не знал. Или не хотел признаваться даже самому себе в том, что она ему просто понравилась. Это случилось две зимы назад. Стояли теплые дни ранней осени. Серебрилась паутина на дальних и ближних кустах. Большая стая грачей кружилась над горою. Они, несколько подростков, погнали лошадей в ночное. Пустили коней наперегонки и летели по широкой степи, споря с ветром. Испугавшись зайца, неожиданно выскочившего из-под ног, конь Мантелея шарахнулся в сторону. Он не удержался и кубарем полетел с коня. Долго болело выбитое плечо, и никто в деревне не смог вправить его на место. Тогда отец повез его к старому юмозь-знахарю, жившему где-то вдалеке от их деревни. Помнится, выехали они рано утром, еще затемно, на двух конях, верхом. Рассвет застал их уже на порядочном расстоянии от родимой деревни. Влажные туманы, как упавшие облака, неподвижно стояли в низинах. Несмелое солнце с трудом пробивалось сквозь туманную муть. Словно подпаленные первыми морозами, торжественно и печально дремали леса и перелески.

-------------------------------------------

Алым пламенем горели кусты рябины и калины. Кони шли ходко, но отец все торопил и торопил коней. Он хотел засветло добраться до места назначения. Мантелей раньше никогда не проезжал этими местами. Хотя непрестанно ныло выбитое плечо, он по привычке старался запомнить дорогу. Ближе к обеду поднялся порывистый ветер и быстро разметал неподвижные туманы. Глухо и тревожно зашумели леса, во множестве теряя разноцветные листья. Солнышко наконец-то выбралось из туманной мути и лесостепь во всей красе разворачивалась и разворачивалась перед Мантелеем.

Тут завозился Котрак и, пробормотав что-то сквозь сон, снова засопел ровно и спокойно. Мантелей полежал некоторое время, вслушиваясь в тишину, и клубок его воспоминаний начал разматываться дальше.

К месту назначения они добрались только вечером, изрядно уставшие и продрогшие. Две большие черные собаки выкатились откуда-то из-за ограды и с хриплым лаем бросились навстречу им. Но тут же вслед за ними выбежала стройная девушка и быстро успокоила псов. Она с достоинством ответила на приветствие отца Мантелея. Потом, как показалось юноше, дерзко и прямо взглянула прямо в его глаза. Что тогда с ним случилось, он и сейчас не смог бы объяснить. Ему показалось, что у него сразу загорелись уши и лицо. По телу пробежала горячая удушливая волна. О чем разговаривали дальше отец и девушка, он не помнил, так как очнулся только внутри довольно-таки большого дома. Старый дед кряхтя поднялся с деревянного топчана и после взаимных приветствий заговорил с отцом. Девушка тем временем, звеня монистами, вышла из дома.

- Ишь, вырядилась, будто чуяла, что приедут гости, — проворчал старик, с легкой усмешкой глядя вслед за нею. Любовь и ласка, и оттенок гордости чувствовались в словах старика. — Одна она у меня, внученька, — добавил он немного погодя. — Боюсь, что скоро помру, и некому будет присмотреть за моей сиротинушкой.

Отец, как мог, старался успокоить его. Говорил, что такая работящая и самостоятельная не пропадет в жизни. Да и односельчане не оставят в беде сиротку.

- Так-то оно так, но все же... — сокрушался старик.

Узнав о цели приезда, старик долго кряхтел, потом велел Мантелею снять с себя чапан и рубашку.

- Когда это случилось? — спросил он, чуткими пальцами ощупывая опухшее плечо Мантелея.

-------------------------------------------

- Да дней пятнадцать прошло уже, совсем измучился сынок, не ест, не спит путем, — ответил отец.

Узнав, из какой дали они приехали, старик нисколько не удивился. Видимо, нередки были у него такие посетители.

- Давайте-ка сегодня отдохнем, а завтра, днем, при свете, с Божьей помощью, постараемся помочь парню, — вымолвил он.

Тут вошла внучка старика и пригласила всех к столу. Ужинали во дворе, при свете угасающего дня. Старик все жаловался на упадок сил. Говорил, что у него постоянно стынут ноги, что временами он их совсем не чует. Но Мантелей не слушал его. Помнится, как он все смущался, встретившись глазами с внучкой старика. Он хотел спросить, как ее зовут, но так и не осмелился в первый день сделать это.

Мантелею и отцу постелили на широких полатях. Долго кряхтел в темноте на своей лежанке старик. Не спалось и Манте- лею, несмотря на сильную усталость. Он долго ворочался с боку на бок, удобнее устраивая свою больную руку. Временами непроизвольный стон вырывался из его усталой груди и нарушал ночную тишину. Старик неожиданно спросил:

- Что, не спится, сынок?

- Да, вот рука ноет, не дает уснуть, — ответил Мантелей.

Слышно было, как в темноте завозился старик, встал и прошаркал куда-то. Вскоре засветилась лучина в доме. Отец Мантелея спал. Дальняя дорога, видимо, сильно утомила его. Старик пошарил в углу и, достав из короба какой-то предмет, подержал его над лучиной. Вскоре в комнате распространились ароматы сладковатого дыма. Потом он подошел к Мантелею, одной рукою легонько погладил его по волосам и негромко сказал:

- Ты, сынок, пока закрой глазки и полежи спокойно, а я немного пошепчу над тобой.

Мантелей помнил, как его голову окутало одурманивающим облачком легкого дыма. Словно ветерок в ковылях шелестели над ним таинственные слова старика. Куда-то уходила боль, и полнейшая умиротворенность и спокойствие овладели его телом. Казалось, оно превратилось в легкую пушинку и парит над землею, покорное теплому ветерку. Потом старик дал ему деревянную кружечку с какой-то пахучей жидкостью и велел выпить содержимое. После чего он несколько раз настойчиво повторил:

- А теперь спи! Спи! Спи! — и Мантелей уснул — как в яму провалился.

Вдруг ему послышалось: где-то вдалеке заржала лошадь. Он

-------------------------------------------

приподнял голову над ковылями и начал тревожно озираться вокруг. Но все было спокойно в подлунном мире. Он искал, за что бы зацепиться взглядом, и не находил. Растворенные лунным светом холмы казались плоскими и неестественными. Он лег, ощущая плечами неровности земли. Воспоминания снова вернулись к нему.

Проснулся тогда он поздно. В доме никого не было. Манте- лей присел на полатях и начал осматривать внутреннее убранство дома. В одном углу находилась невысокая печь с пристроенным сбоку очагом, над которым висел медный котел. В другом углу находилась, украшенная различными узорами, укладка. На укладке сверху стояла плетеная корзина довольно-таки больших размеров, наполненная многочисленными пучками различных трав. Они были аккуратно перевязаны веревочками. На стене, на деревянных крючках висели различные туеса и корзиночки с различными предметами домашнего обихода. Чуть пониже корзин находилась деревянная полка, на которой в ряд стояла деревянная и глиняная посуда. С потолка свисала веревка, на которой висел медный двуносый кумган. Чуть в стороне, напротив окна, находился небольшой грубо сколоченный стол. Вокруг стола находились несколько деревянных колодок, приспособленных для сиденья. На столе находилась металлическая чаша с изумительными узорами и с какой-то таинственной надписью. Мантелей не удержался, встал и, взяв в руки чашу, долго рассматривал ее. Какой чудный мастер смастерил ее, как и откуда появилась она здесь? — задавался он вопросом. В другом углу находился кожаный мешок, наполненный чем-то. Из-за мешка торчало короткое копье с заржавленным наконечником. Рядом, на крючке, висел колчан со стрелами и тугой лук. Также рядом с луком висели чукмар и саламат.

Мантелей, может, и далее продолжал бы знакомиться с убранством дома, но в это время открылась дверь, и зашла вчерашняя девушка. Она с порога приветливо улыбнулась Манте- лею и певуче произнесла:

- Ну и как спалось на новом месте, батыр?

Мантелей смущенно улыбнулся и, чуть растягивая слова, ответил:

- Да. вот поспал немного, даже не слышал, как все встали и ушли.

Правда, давно не спал он так крепко и спокойно. Эта постоянно ноющая боль не давала ему покоя ни днем, ни ночью, даже

-------------------------------------------

во сне. В это время девушка зачерпнула деревянной кружкой воды из деревянного ведра и налила в кумган.

- Где будешь умываться, здесь или во дворе? — спросила она его.

- Пожалуй, лучше во дворе.

Девушка открыла дверь, и они очутились в темных сенях, а затем во дворе. Двор был довольно просторным и загорожен высоким забором из заостренных дубовых кольев. По углам двора и около входных ворот торчали высокие шесты с конскими черепами. «Не дом, а крепость какая-то», — подумал Мантелей, шагая к забору, возле которого стояла кадушка с водою. Возле кадушки стояла девушка и с улыбкой смотрела на него. На ней было белое платье, вышитое красными нитками. Через левое плечо надета перевязь — тевет, разукрашенный разноцветным бисером и серебром. На голове красовалась островерхая шапочка — тухья, также богато разукрашенная разноцветным бисером и серебряными монетами. Да и сама девушка вся светилась каким-то внутренним светом. На ее губах блуждала мечтательно-выжидательная улыбка.

- Как тебя зовут? — спросил Мантелей во время умывания.

- А ты угадай, попробуй, — ответила она.

- Нарспи?

- Нет.

- Илемпи?

- Нет.

- Мара?

- Нет.

- Нина?

- Нет.

Он перебрал еще с десяток имен, но на все она отвечала «Нет», заливаясь при этом веселым смехом. Мантелей стоял перед нею, придерживая свою больную руку, и, видимо, глупо улыбался.

- Сильби, меня зовут Сильби, — ответила она через некоторое время. — Но дедушка зовет меня иногда в шутку Пинтесиль,

- добавила она игриво.

- А где мой отец и твой дедушка?

- Они готовят тебе баньку. Потом они вышли за ограду. Золотая осень хозяйничала в округе. Воздух был чист и прозрачен. По склонам холмов деревья разноцветными клиньями сходили к низинам. Золотой диск солнца неподвижно висел над пестрыми холмами. У подножий холмов виднелась деревня.

-------------------------------------------

- Как называется деревня? — спросил Мантелей, рукою показывая в сторону строений.

- Шумерка, или по другому Шумерьял, — ответила Сильби.

- А там что такое? — спросил Мантелей, показывая на холм с одиноким огромным деревом на вершине, обнесенной оградой.

- Там расположено Киреметище, — ответила девушка. Впрочем, Мантелей и сам догадался об этом.

- Да. в красивом месте вы живете, — протянул Мантелей.

- Места у нас действительно красивые, — согласилась она.

- А в честь чего ты так вырядилась сегодня?

- Так праздники же сейчас осенние, в любой момент могут придти подружки или гости, — ответила Сильби. Да, действительно, со своей бедой Мантелей совсем забыл о праздниках и веселье.

... Эти воспоминания всколыхнули душу Мантелея, и спать ему совсем не хотелось. Стараясь не разбудить Котрака, он осторожно вылез из-под чапана и, поеживаясь от прохлады, побрел в сторону шалашей. В это время он явственно услышал призывное ржание чьей-то лошади. С их стоянки ей тут же ответила какая-то кобыла. «Вот глупое животное, навлечет еще беду», — пронеслось в голове. Он остановился, некоторое время постоял, вслушиваясь в тишину, и круто повернувшись, побрел обратно. «Что бы это значило? Кто бы это мог быть?» — раздумывал он. Однако потом, несколько успокоившись, он прилег рядом с Ко- траком и снова погрузился в приятные воспоминания.

Несколько дней прожили тогда они с отцом у старика знахаря. Отец, в знак благодарности за лечение сына, помогал старику управиться по хозяйству. А Мантелей, как говорится, выздоравливал. Долго парили его тогда в горячей бане. Также долго заставляли сидеть в глубокой деревянной кадушке с горячей водой, с какими-то травами. Только голова его торчала над краем кадушки. Воду грели вне бани, в большом медном котле и по мере остывания меняли в кадушке. Ближе к вечеру старик начал вправлять ему выбитое плечо, но у него долго ничего не получалось. Усталые, потные, они вместе с отцом Мантелея пили пиво из глиняного кувшина и снова принимались за Мантелея.

- Ну, терпи, терпи сынок, еще немножечко осталось, — успокаивал отец Мантелея, слыша, как он тяжело стонет и видя его мучения.

- Эх, сил маловато осталось, старый я стал для таких дел, — сокрушался старик.

Наконец, после очередного сильного рывка, в плече у Ман-

-------------------------------------------

телея что-то глухо щелкнуло, и на какой-то миг у него потемнело в глазах. Очнулся он оттого, что его окатили холодной водой.

- Кажется, получилось, слава тебе, Господи! Кажется, все, — бормотал старик, придерживая Мантелея за туловище.

Отец поднес к губам Мантелея кувшин и влил в него немного холодного бодрящего пива. Потом, после бани, старик помазал его плечо какой-то глинистой массой и туго перевязал чистой холстиной.

- В первое время старайся не утруждать руку, и впредь будь осторожнее, — поучал старик.

Уже на следующий день отек руки спал, и боль ушла. Радости Мантелея не было предела. Он был рад всему: свежему утру, вкусной еде, полету птиц. Ему нравилось быть молодым и здоровым. Но более всего ему нравилось быть вместе с Сильби. Она в день несколько раз меняла глиняные лепешки и накладывала тугую повязку на больное плечо Мантелея. Они подолгу гуляли по веселым перелескам. Шуршала под ногами опавшая листва. Из-под листьев выпирали тугие шляпки многочисленных грибов. Быстрые табунки косуль проносились по широким полянам. Сильби быстро и ловко отыскивала под листьями упавшие орешки и угощала ими Мантелея. Мир был прекрасен, и душа ликовала. Ему казалось, что он давно знает эту девчонку, что без нее жизни уже не может быть.

Мантелей вздохнул, перевел дыхание и, повернувшись на бок, снова погрузился в воспоминания. Он лежал и наслаждался воспоминаниями. Они доставляли ему какую-то непонятную сладость и тихую радость. Ему мечталось, что дорога домой пройдет через ее деревеньку, что он снова увидит ее. Ему представилось, как она выбежит навстречу, звеня монистами, как расцветет в улыбке ее лицо. Представилось, как она возьмет коня под уздцы и, заглядывая снизу вверх в его глаза, будет ворковать, ворковать своим грудным голосом. Как пойдут они потом, взявшись за руки, и будут долго-долго гулять по окрестностям, и не будет в мире человека счастливее Мантелея. В то же время, перебивая сладкие воспоминания, сомнения и страхи отравляли его сознание.

- Да помнит ли она обо мне? Может, давно уж выскочила замуж? Может, давно уж похитил ее какой-нибудь удалец. Да нет, этого не может быть, — успокаивал он себя тут же. — Если старик жив, то никто не посмеет обидеть ее. Она же сама говорила, что все в округе уважают и боятся ее дедушку, так как он

-------------------------------------------

сильный юмозь. Да и во время расставания она сказала ему, что всегда будет помнить о нем. «Я тоже тебя никогда не забуду»,

- ответил Мантелей. Она подала ему на дорожку кружку пива и велела выпить. «Теперь, если даже захочешь, ты никогда не сможешь забыть меня», — сказала она после того, как Мантелей осушил кружку, и лицо ее зарделось. Мантелей лежал и в душе снова переживал моменты расставания. Вот уже два года прошли с тех пор, а он все не может забыть о ней. Все думает и думает, в душе лелея надежду на скорую встречу. За эти два года он ни разу о ней не слышал. А расспрашивать у кого-либо он постеснялся, хотя знал, что после него еще несколько человек из их деревни лечились у знахаря? Как же звали старика? — сил ил — ся и никак не мог вспомнить Мантелей. «Дедушка», — звала его Сильби. «Мучи», — обращались к нему Мантелей с отцом. Да и другие посетители уважительно величали его словом: Мучи.

Ему вспомнились долгие разговоры в доме старика. Обычно они происходили после ужина, иногда в полной темноте. Рассказывали больше взрослые, а Мантелей лежал и слушал. Говорили обо всем: о войне, о голоде, о болезнях, и вообще о жизни. Особенно запомнился Мантелею рассказ старика о двух неразлучных друзьях, которых звали Артур и Артус. С детства они росли вместе и смерть также встретили вместе. Это случилось давно. Артур и Артус, и еще один мальчишка-подпасок, стерегли табун коней, когда случился молниеносный набег степняков. Их обоих убили, только мальчишка-подпасок каким-то образом смог ускакать от степняков и тем самым спастись. С его слов, Артур и Артус отчаянно пытались отбить табун, но были расстреляны из луков. «Оба они были похожи на ежей, так много попало в них стрел», — рассказывал старик. Мантелей узнал, что Артур был младшим сыном старика, что Сильби является единственной дочерью Артура. Он вспомнил, как они с Силь- би посетили могилы Артура и Артуса. Они были похоронены там же, где их убили. Два больших камня, расписанные булгар- скими письменами, были установлены на могилах и утопали в высокой траве. Сильби долго стояла над могилами, поглаживая рукою шершавый камень. Что творилось тогда в ее душе? Какие мысли теснились в бедной головушке? Помнится, тогда она как бы сразу замкнулась в себе, ее лицо посуровело и вмиг куда-то пропали ее веселость и игривость. Всю обратную дорогу они шли молча, крепко взявшись за руки. В одном месте, на крутизне, запутавшись в высокой траве, она чуть не упала и

-------------------------------------------

на миг прижалась к Мантелею. Господи! Что тогда с ним случилось? Впервые он так близко почуял запах молодого, здорового женского тела. Ему показалось, что земля качнулась под ногами и вздрогнул горизонт. Впервые он так близко увидел ее глаза, чистые и прекрасные, наполненные непонятной тоской и печалью. Сколько длилось это мгновение, он не помнил. Помнил только, как вспыхнула она, резко оттолкнула его и пошла вперед, звеня монистами. Потом они долго сидели на вершине холма, наблюдая, как догорает закат. Издалека доносилось блеянье овец и заблудившихся ягнят. Солнышко как бы зацепилось верхушкой за веточки огромного дерева, растущего на Киреме- тище, и неподвижно висело над землею. Неестественного цвета красноватый туман простирался над Киреметищем, и яркий огненный столб тянулся от земли до красноватого диска солнца. Завороженные этим зрелищем, они долго любовались на закат, и домой вернулись только в сумерках. Мантелею вспомнилось, как однажды Сильби сидела у окошка и, тихо напевая, перебирала свои девичьи наряды и нехитрые украшения. Наряды она складывала на широкой скамейке, а украшения выкладывала в ту самую металлическую чашу с изумительными узорами. Среди украшений были разноцветные бусы, серебряные и золотые мониста, медные и серебряные браслеты и еще какие-то мелкие драгоценности. Помнится, тогда он спросил у нее, откуда эта прекрасная чаша. «Эту чашу подарил дедушке суварский князь, когда он вылечил его тяжелобольную дочь», — ответила Сильби.

Мантелей вздохнул и повернулся на другой бок. Тут, прерывая воспоминания Мантелея, завозился Котрак и, пробормотав что-то непонятное, приподнявшись, начал озираться вокруг. Потом, видимо, окончательно очнувшись, он четко произнес:

- Ну давай, Мантелей, теперь ты поспи немного.

Восток уже начал алеть, когда Мантелей наконец-то закрыл глаза и погрузился в сон. И до самого подъема ему снилась широкая степь с цветущими ковылями, по которым они такие счастливые, в то же время чем-то встревоженные, бредут с Сильби, взявшись за руки, в бесконечную даль.

Смеркалось. По дороге, идущей вдоль городской стены, брело овечье стадо. Пыльное облако, поднимаемое многочисленными копытами, неотступно следовало за стадом. За овечьим стадом, также нещадно пыля, следовали коровы. В некотором отдалении

-------------------------------------------

от стад шли, не спеша, пастухи с длинными палками в руках. Они, не скрывая любопытства, смотрели вверх на городские стены, где в окружении нескольких ратников стоял воевода.

- Кажется, сам воевода поднялся на стены, — сказал один из пастухов.

- Да, это действительно он, — подтвердил другой.

- Что же заставило его подняться туда? — спросил первый пастух.

- Наверное, захотел полюбоваться на окрестности, или подышать свежим воздухом, — ответил другой.

- Пускай идет в пастухи, тогда и налюбуется, и надышится,

- ответил первый, и они весело засмеялись, представив, как воевода с палкой в руках будет носиться за коровами.

Между тем воевода Батбай уже довольно долгое время находился на стенах. Сегодня утром он получил известие от гонца о появлении татаро-монголов на берегах Яика и поэтому решил лично сам пройтись по стенам. Хозяйским взглядом осмотрев стены, он остался доволен их состоянием и крепостью. Распорядился, куда поставить котлы для кипячения воды и смолы, куда подвезти камни и бревна для сбрасывания на неприятеля. Многочисленные помощники сразу же взялись за работу, и она закипела. Одни на подводах подвозили из ближайшего карьера камни и сваливали у внутренних стен города. Другие подвозили бревна и хворост. Третьи перетаскивали все это вверх на стены и размещали по местам, куда указывали десятники и старшие. И даже вездесущие дети, оставив свои игры, помогали взрослым.

«Откуда же они придут? — размышлял воевода, внимательно осматривая окрестности. — Может, вон из-за того лесочка, что темнеет вдали. Может, вот по этому широкому полю, что расстилается прямо перед ним. Сейчас там мирно пасутся конские табуны. А может, они нагрянут совсем с другой стороны». Батбаю представилось, как многочисленные конники словно быстрая волна выплеснутся из-за горизонта и как вешние воды, обтекая со всех сторон, окружат город. И не будет ходу никому ни в город, ни из города. Вместе с мыслями об оборонных делах в голове возникла тревожная мысль о семье. Как же быть с семьей? Оставить ли здесь в городе под защитой городских стен, или отправить куда подальше, за великие реки Атал или Чулман. Здесь за городскими стенами может быть и удастся отсидеться некоторое время, но кто знает, сколько продлится осада. При долгой осаде хватит ли продуктов на такое количество воинов

-------------------------------------------

и горожан? Тогда голод неизбежен, и что не доделали стрелы и сабли, доделает голод своей костлявой и безжалостной рукой. И превратятся храбрые и сильные воины в беспомощных и слабых людей. И некому будет тогда защитить женщин и детей. Да и кто может поручиться, что выдержат городские стены чудовищные удары всесокрушающих таранов. И тогда конец неизбежен. Разольются кроваво-мутными потоками бесчисленные вражьи воины по улицам и площадям города, и не будет пощады никому. И не спрячешься от них в подвалах и амбарах, и не помогут подземные переходы. И нет для человека ничего горше, чем видеть страдания и смерть близких людей.

Воевода сверху вниз смотрел на веселых пастухов, смотрел на дальний горизонт, мысленно проникая далеко-далеко за черту горизонта, и мысли его бежали, как быстрые облака, стремящиеся вдаль. Да, что-то совсем не видно торговых караванов, которые раньше во множестве пылили по дорогам к городу. «Это еще один признак приближающейся грозы», — подумал Батбай. Ему и раньше докладывали многочисленные соглядатаи о том, что на базаре заметно меньше стало арабских, русских, мордовских и других купцов.

В это время, узнав, что прискакал гонец из города Сувар с вестью о приближении монголов, несмотря на сумерки, на площадь высыпал народ. И взметнулись огни многочисленных факелов над толпою. Шум от людских голосов был подобен шуму воды во время разлива.

И спустился к ним воевода с высокой стены в сопровождении свиты. Он поднял руку, требуя тишины. И стих народ, ожидая от него вестей.

- Слушайте все! Слушай, народ Биляра! — зычно крикнул Батбай. — Слушайте и передайте другим! Хыбар пур! Сегодня прискакал гонец из Сувара с тревожной вестью о том, что на Яике накапливается несметная сила монголо-татар, которые в любое время могут появиться под нашими стенами. Готовьтесь к войне, ибо она будет долгой и нелегкой. Вспомните прошлые войны и то, как мы бились с незваными пришельцами. Кузнецы и все другие, готовьте больше оружия, запасайтесь провиантом и решайте сами, как быть с семьями. Кто не уверен в крепости городских стен, отправляйте свои семьи за Атал и за чулманские леса. Я все сказал.

Но еще долго волновалось и шумело человеческое море. Еще долго метались огни в кривых переулках и заросших оврагах.

-------------------------------------------

И вот уже с утра потянулись многие за городские стены, чтобы быстрее покинуть ставшие опасными родные места. Они уходили и не знали, вернутся ли когда-нибудь обратно, увидят ли близких людей, остающихся здесь.

Но многие остались. Одни понадеялись на высокие стены и многочисленный гарнизон, закованный в броню. Другие понадеялись на бога и полностью доверились изменчивой судьбе. Остались женщины, прожившие с мужьями долгие годы и готовые принять смерть рядом с сужеными. Остались и молодушки, которые не в силах были расстаться с любимыми и готовые разделить с ними судьбу, какая бы горькая она ни была. Они ни в чем не уступали мужчинам: ни в решительности, ни в храбрости, разве только в силе.

Но пока ни уходящие, ни остающиеся не знали, что пройдет совсем немного времени, и на месте прекрасного города с древней историей останутся только развалины. И что безжалостное время превратит их в мелкую пыль и безвестный прах. И что воцарится здесь совершенно другой, пришлый народ, волею судеб оказавшийся сильнее древних булгар. Эти варвары постараются предать забвению все, что связано с именем булгар, полностью уничтожат их культуру и письменность, почти полностью вырежут этот древнейший народ. Они образуют здесь государство Золотая Орда и присвоят себе имя и саму историю булгарского народа. Они присвоят себе право говорить от имени этого народа, и на месте исконно булгарского городка построят свою столицу город Казань. Гонимые, теснимые и унижаемые в течение многих веков сначала татарами, потом Русью, булгары позабудут свою историю и происхождение. И только глухие предания донесут до далеких потомков историческую правду. Некогда многочисленный, сильный и благородный народ, строивший прекрасные дворцы и храмы, имеющий многочисленные города и городища, загонят в леса и болота, заставят жить в хлевах и землянках, в жалких глиняных лачужках. И обмельчает народ, потеряв государство, духовность и жизненный стержень. Заносчивый и кичливый захватчик будет презрительно называть покоренный народ именем Чуваш, напрочь позабыв, «благодаря» кому этот народ дошел до скотского состояния. Но есть все-таки справедливость, и через много веков Богу было угодно, чтобы люди узнали всю правду о булгарах-чувашах.

А пока одни уходили, другие лихорадочно готовились к обороне. Батбай все время находился с людьми и был в гуще всех со-

-------------------------------------------

бытий, происходящих в городе. Семью он отправил подальше за Чулман и теперь не так сильно тревожился за них. Он вспомнил, как впервые увидел гонца с тревожной вестью. Это было вчера утром. Он вместе со свитой находился в поле за городскими стенами. В это время кто-то из ратников заметил одинокого всадника, во весь опор мчащегося к городским воротам. Батбай приказал перехватить всадника и доставить к нему. Тут же несколько ратников на свежих конях сорвались с места в карьер и быстро перехватили одинокого конника, после чего его доставили к Батбаю. Это был молодой человек довольно приятной наружности. Одет он был просто. На парне была простая рубаха, подпоясанная широким ремнем, на котором висела кривая сабля. Он был босиком, сапоги были привязаны к седлу. Холщовые штаны были порваны в нескольких местах, и сквозь дыры проглядывало голое тело. Был он спокоен и лишь вопросительно смотрел на Батбая.

- Ты кто и куда так торопишься? — спросил воевода.

- Я гонец князя Шаку из Сувар и спешу в Биляр к воеводе,

- ответил с достоинством юноша.

- Так торопился, что даже штаны порвал, — съязвил один из вельмож и весело загоготал. За ним захохотали и другие. Но юноша не обратил на это никакого внимания и оставался невозмутим.

- Я воевода, говори, что хотел! — сказал Батбай. Юноша недоверчиво покосился на него, так как по одежде воевода совсем не отличался от простых ратников. Но потом по приказному тону он, видимо, понял, что перед ним военачальник и решительно проговорил: «Мне велено передать воеводе вот эту медную дощечку и стрелу, а на словах сообщить, что на Яике накапливаются многочисленные силы татар, и что они скоро пойдут на нас». С этими словами он вытащил из-за пазухи медную пластину, потом стрелу, и протянул их воеводе.

- Также мне велено было предупредить об этом людей во всех встречных селеньях и городищах, в этом нет никакого секрета, об этом просил князь Шаку, — добавил юноша. На медной пластине была выбита тамга князя Шаку и начертаны всего два слова: «Готовься к войне». Батбай хорошо знал князя Шаку и его тамгу. Они не один раз встречались на праздниках агатуй и не раз бывали друг у друга в гостях. Многочисленные вельможи сразу притихли и не поддевали больше юношу. Они, видимо, поняли серьезность момента и ждали, что скажет воевода.

- Чем же тебя отблагодарить, храбрый юноша? — спросил Батбай, глядя на гонца.

-------------------------------------------

- Мне бы вот штаны починить, да коня поменять, если можно, — смущенно вымолвил парень.

- Об этом не беспокойся, все будет исполнено, — сказал воевода. Ему хотелось как-то особо отблагодарить отважного гонца, и он пригласил его с собою в город. Их кони шагали рядом, и по дороге воевода интересовался у юноши, откуда они узнали о монголах.

- Об этом князю сообщили рубежники, которые находились на Яике, — ответил гонец.

- Еще кому успели сообщить о монголах? — спросил Батбай.

- Насколько я знаю, одновременно со мною отправились гонцы в города Ашлы и Тухчин, Булгар и Нухрат, — ответил юноша. — Мне же было поручено сообщить вам и далее в города Чукту и Керменчук, а также по мере возможности в Хулаш, — добавил он.

- Ладно, это будет уже не твоя забота, я все это возьму на себя и, не откладывая, тут же отправлю гонцов во все стороны, чтобы они предупредили людей о грядущей опасности, — ответил Батбай.

Тут ход его мыслей прервал громкий крик одного из горожан. Это какой-то несчастный во время работы, видимо, потерял равновесие, сорвался с городской стены прямо на кучу камней и разбился насмерть. «Какая нелепая смерть, какое несчастье», — подумал Батбай, с содроганием глядя на бездыханное тело пожилого горожанина.

- Наверное, поскользнулся, или голова закружилась у бедняги, — сказал кто-то за спиною Батбая.

Он дал команду убрать тело, и несколько человек, бережно подняв погибшего, унесли его вглубь строений.

Но, несмотря ни на что, работа продолжалась. Люди трудились, не замечая усталости, так как прекрасно понимали, что только своим трудом могут обеспечить себе относительную безопасность. Многие работали за городскими стенами, углубляя и расчищая местами заплывшие и обвалившиеся стенки рва.

С высоты городских стен город был похож на муравейник. Везде и всюду копошились люди. Нещадно палило солнце. Дымились мокрые рубашки на людях. На них неровными, белыми линиями проступала соль.

Батбай еще раз решил вместе со свитой объехать вокруг города. Ему подвели коня, и он вскоре тронулся в сторону городских ворот. Свита, не отставая, следовала за ним. «Надо будет

-------------------------------------------

усилить охрану всех городских ворот», — подумал он, проезжая мимо ратников, стерегущих въезд в город.

За воротами сразу же распахнулось, облитое солнечным светом, широкое поле, где у самого горизонта, на фоне белесого, выцветшего неба, синели леса. Рыжие хлеба стояли неподвижно, колос к колосу, как ратники в строю. В хлебах, не умолкая, стрекотали многочисленные кузнечики. За спиною, врастая основаниями в землю и подпирая вершинами небо, грозно высились высокие башни и неприступные стены. Люди рядом с ним казались маленькими и беспомощными.

Батбай молча обвел взглядом окрестности и городские стены, вздохнул и двинулся дальше. «Надо бы съездить в город Булгар, к Великому Турхану, поговорить, посоветоваться, как быть дальше», — подумал воевода. Может, лучше встретить врага подальше от крупных городов, в чистом поле и дать решительный бой. Там было бы видно, к кому более благосклонна судьба. Тревожные мысли о будущем не оставляли его. Впервые за целый день он спокойно подумал о семье. Бог не дал ему сынов. Раз за разом супруга родила ему пять дочерей красавиц. Три дочери были определены и подарили ему нескольких внуков и внучек. Зятья тоже были зажиточными и все удальцы, каких поискать. Особенно удалым был младший зять Энкиту. Батбаю было жаль своих дочерей и внуков. Что ждет их в случае войны? Особенно было жаль двух незамужних дочек, Нину и Утнапи, которые и пожить-то толком не успели. «Где они сейчас, куда доехали, переправились ли через Чулман?» — сверлила голову беспокойная мысль. А ему надо находиться здесь, в этом городе, готовиться к обороне и делать свое дело. Ему и всем оставшимся надо было жить здесь и если понадобится, лечь под этими стенами. «Да... картина невеселая получается, но деваться некуда, от судьбы не уйдешь», — невесело думал он. А между тем кони мерно шагали вдоль стены. Сверху что-то кричали горожане и махали руками. Но, погруженный в свои мысли Батбай, не вслушивался в эти крики и все думал свои бесконечные думы.

Неожиданно из-за угловой башни с шумом высыпала ватага ребят верхом на ивовых прутьях и, нещадно пыля, помчались по дороге вдоль стены. Тонкими прутиками они стегали своих игрушечных коней и что-то кричали, изображая лихих наездников. Вмиг они промчались мимо Батбая и понеслись дальше.

Батбаю вспомнилось его далекое босоногое детство. Отец с малых лет приучил его к работе. Но в свободное от работы вре-

-------------------------------------------

мя он вместе с друзьями также беззаботно носился верхом на прутиках, изображая из себя воина или сказочного богатыря. Вспомнилось, как они с друзьями строили запруды на маленьких степных речушках, ловили рыбу, лепили игрушечные крепости из песка.

Он так давно не вспоминал о своей юности и детстве, что ему теперь трудно было представить себя маленьким ребенком или безусым отроком. И вот теперь, неспешно следуя вдоль стены, он начинал вспоминать былое. Эта шумная ватага ребятишек поневоле напомнила ему о давно прошедших днях. Да, в неспокойное время прошли его детские годы. Не раз видел он ребенком вражеские рати под этими стенами. Приходила Русь, приходила Степь. И воевали с ними, и торговали. Все было. Все было, да прошло, и ничего уже не воротишь. Было детство. Была юность. Были друзья-товарищи, да где они теперь. Многие спят вечным сном под степными курганами, заросшими горькой полынью и печальными ковылями. Батбай мысленно представил погибших друзей, и ему казалось, что они в данное время едут вместе с ним, и стоит ему только оглянуться, он тут же их увидит. Он помнил их голоса, обветренные на степном ветру лица. Он помнил многое другое, что пришлось пережить им вместе. Помнил молниеносные стычки с врагами, возникающие неожиданно, как степные вихри на дорогах. Батбай оглянулся, но теперь с ним ехали совершенно другие люди, другие товарищи и ратники. Он неоднократно задумывался о том, из-за чего возникают войны, и до сих пор не смог твердо ответить сам себе. «Наверное, из-за земли или богатства»,

- думал он раньше. «А может, из-за женщин», — тут же проскакивала мысль. Ведь бывает, что и родные братья дерутся меж собою до крови, а иной раз и до смерти. А тут чужие, иноплеменники. Вот сколько раз приходила Русь. Чего им надо было, чего не хватало? Разрушили многие города и селенья, поубивали людей, угнали скот и ушли. Купцы говорят, что земля у них серая и родит худо, может, из-за хлеба они и приходили. А Степь? Они из-за чего? Также пожгли города и селенья, поубивали людей, угнали табуны и ушли. Им тоже, наверное, нужен был хлеб. Да, чьи только кони не топтали наше жнивье, наш чернозем.

Батбай ехал полусмежив глаза и как бы полудремал. Сверху припекало солнышко. Конский топот, звон удил и тихое поскрипывание седел издалека доносились до его сознания. А мысленно он уходил далеко-далеко за тающий в знойном мареве горизонт. Почему-то вспомнился ему эпизод, виденный им

-------------------------------------------

когда-то в юности. Усталые и потрепанные, пропахшие потом и кровью, возвращались они по пыльной дороге из неудачного похода. Лунной ночью проходили мимо незнакомого селенья, на окраине которого горели два высоких костра. Парни и девушки, взявшись за руки, водили хоровод. Не слышанная ранее песня, зыбко качаясь, плыла над ветлами. Услышав множественный копытный звук, распался хоровод. Незнакомые парни и луноликие девушки проходили мимо Батбая и растворялись в ночи. Уходили девушки, уходила песня, проходила жизнь. Чужая жизнь, чужое счастье проходило мимо и растворялось в ночи как виденный когда-то чудный сон. Вроде бы ничего примечательного и не было в этом эпизоде, да вот, надо же, запала в душу эта картина и осталась в ней навсегда.

Также вспомнился Батбаю свадебный поезд, встреченный им некогда в пустынной степи. Как призраки возникли они неожиданно из-за поворота и в мгновенье ока пролетели мимо Бат- бая и так же быстро растворились в знойной степи. Разукрашенные кибитки и кони, лихие парни и девчата, нарядные женщины и веселый пузырник — и все мимо, мимо. И опять чужая жизнь, чужое призрачное счастье, проходило мимо и растворилось в знойном мареве.

Эти и другие воспоминания занимали некоторое время Бат- бая. Но вот кони повернули за угол стены, и его мысли вернулись к реалиям нынешнего дня. Да, много силы и людей потребуется, чтобы защитить этот огромный город. Вон на какие расстояния тянется его стена. Честно говоря, Батбай видел немного городов. Ну, был он несколько раз в Суваре и Чюкту. Был в столице Булгаре и в городе Керменчук. Но разве могли они сравняться с его родным Биляром? Даже столичный Булгар уступал Биляру по размерам и, как казалось Батбаю, по красоте.

В пути следования, около заросшего лопухами и тальниками оврага, им встретились несколько странников, одетых в лохмотья.

- Кто такие и что вы тут делаете?! — строго спросил Батбай, придерживая коня.

Один из странников, худой и невысокий мужчина с редкой, словно выщипанной бородой, чуть выступил вперед и, придерживая одной рукою рваный азям на груди, заискивающе глядя в глаза воеводы, ответил:

- Мы бедные люди, мы хазары, или, как говорят ваши люди, храбрый воевода, сюксины.

-------------------------------------------

- Откуда ты знаешь, что я воевода?! — еще строже спросил Батбай.

- Мы несколько раз видели тебя на базаре храбрейший, — ответил тот же странник.

- Еще раз спрашиваю, чем вы тут занимаетесь и где вы живете?!

- Живем мы здесь, — снова ответил тот же странник, рукою показывая на неказистые шалаши, расположенные на краю оврага.

- Вы так и не ответили мне, чем вы занимаетесь — воруете, попрошайничаете, или того хуже, являетесь вражескими лазутчиками?! — сказал воевода, повышая голос и, начиная терять терпение. — Вот прикажу доставить вас в город и повесить перед городскими воротами, тогда узнаете, как воровать и прятаться от воеводы.

- Ответь быстрее, скотина, иначе мой саламат немедленно прогуляется по твоим ребрам! — крикнул один из сопровождающих Батбая, замахиваясь оружием на странников. Те испуганно втянули головы в плечи, и тот же странник скороговоркой залопотал:

- Мы не прячемся, не прячемся, мы сами убежали от татар, а промышляем мы на базаре и питаемся тем, чем Бог послал. Татары разорили все наши стойбища и угнали всех коней. Теперь мы вынуждены скитаться на чужбине и надеяться на милость добрых людей. Пощади нас, воевода, пощади, мы не лазутчики, пощади нас, храбрейший! — взмолился странник. Теперь слова беспрестанно вылетали из его уст, и казалось, что им не будет конца.

- Хватит, замолчи! — строго сказал Батбай и, чуть помедлив, спросил: — А они чего молчат? — и показал рукою на остальных.

- Они боятся тебя воевода, — ответил, скорбно вздыхая, странник.

Батбай призадумался, и чуть помедлив, сказал:

- Идите все в город, подойдите к любому десятнику, скажите, что это я направил вас к нему, и пусть найдут вам работу. И работайте так, чтобы чертям тошно стало, а я проверю. Все горожане на стенах, а они, вишь, прохлаждаются в шалашах.

Странники, не помня себя от страха, бросились по дороге в сторону городских ворот. Батбай некоторое время с легкой усмешкой смотрел им вслед. Развевающиеся на бегу полы рваного азяма на страннике вызвали в нем приступ необъяснимого смеха, и он с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться.

-------------------------------------------

Два чувства одновременно боролись тогда в нем. Ему было жаль оборванцев и в то же время чувство недоверия к иноплеменникам не оставляло его.

Тронулись дальше. Минуя овраги, кусты, буераки, тянулась стена. Спутанные ветром травы, местами полегшие, местами стоящие стеною, тянулись вверх. Лошади на ходу откусывали верхушки высоких трав и сладко хрустели. Батбай не торопил коня. Окруженный свитой он медленно следовал вдоль высокой стены. Откуда-то из-за неё слышался тревожный гогот домашних гусей. Запах теплой пыли и степных трав, растворенный зноем, щекотал ноздри. Степь томилась, плавилась под тяжким зноем. Играло марево вдалеке. Хотелось к воде.

Вдруг из дымки выпорхнула кавалькада всадников и, огибая ближайший холм, понеслась в сторону города. Казалось, что кони не скачут, а стелятся над травами — так быстро они летели. Оставляя за собою пыльное облако, всадники проскакали в сторону городских ворот.

«Что бы это значило?» — тревожно подумал Батбай и, повернув коня, поскакал обратно в город. Пригнувшись к упругой шее животного, он некоторое время летел, ни о чем не думая. Стучали копыта, качалась степь. Батбаю на миг показалось, что это юность вернулась к нему, и что он участвует на конских скачках. Оглянувшись на миг, он увидел, как, растянувшись цепочкой, скачет за ним, не отставая, его свита. Ему казалось, что это соперники догоняют его и хотят отобрать подарок, приготовленный старейшинами. Казалось, что ждет его в конце скачки самая красивая в округе девушка. Словно быстрый степной вихрь подлетели они к городским воротам. Тут же подбежал к нему один из ратников и доложил, что только что приехали гонцы из Булгара от Великого Турхана. За воротами Батбай увидел группу спешившихся всадников. Один из них, высокий мужчина с широкой посеребренной бородой, что-то сказал товарищам и направился навстречу Батбаю.

Да, это действительно были гонцы от Великого Турхана. Они передали Батбаю, что Великий Турхан созывает Великий Хурал, где будет решаться вопрос о борьбе с монголо-татарами. Немного отдохнув и пообедав, гонцы сразу же отправились обратно. Они вежливо поблагодарили Батбая за теплый прием и за приглашение остаться переночевать.

- Не время сейчас, воевода, отдыхать и прохлаждаться, нам велено вернуться как можно быстрее, — сказал старший из гонцов.

-------------------------------------------

До самых городских ворот проводил Батбай гонцов и долго смотрел им вслед, пока они не скрылись за ближайшим холмом.

- Пусть дорога ваша будет легкой и ровной, а кони не знают усталости! Удачи вам! — крикнул Батбай при расставании. Лишь на миг задержались гонцы, что-то крикнули и, приветливо махнув руками, сорвались с места в карьер.

За короткое время гонцы чем-то понравились Батбаю. Старший из них при разговоре поглаживал свою окладистую бороду и держался просто и с достоинством. Остальные, сопровождающие его, были моложе, проворны и легки на подъем. Даже их юношеская нетерпеливость чем-то симпатизировала ему. У Батбая защипало в глазах. Ему казалось, что часть его сердца и души, часть его жизни уносилась вдаль вместе с гонцами.

Так, в заботах и тревоге, прошел длинный летний день. Ночь пришла с прохладой и обещанием сна и покоя. Но не спится Батбаю. Одинокий, он стоит на городской стене и смотрит на мерцающий далеко в степи пастуший костер. Звездное небо с огромной луной широко раскинулось над ним и над спящим городом. Из глубины степей доносится далекое ржание коней. Где-то в городе уныло воет собака. «Не к добру это, не к добру»,

- думает Батбай. Его мысли переносятся на скорую поездку в город Булгар. Надо бы выспаться перед дорогой, но домой ему идти неохота. Без супруги, без любимых детей дом стал пустым и неуютным. Но, не смотря ни на что, надо идти, надо хоть немного отдохнуть перед дальней дорогой. «Завтра с утра выступаем, время не терпит, время совсем не терпит», — думает Батбай.

Касым лежал на правом боку, подтянув колени к самому подбородку и скрестив крепкие руки на животе. Так, казалось, болело меньше. Временами тошнота подступала к горлу, и он подползал к краю кошмы. Его долго и мучительно рвало. Он с трудом сплевывал тягучую слюну и отползал обратно. Силы совсем оставили его. Перед воспаленными глазами кружились желто-красные радужные круги.

Временами боль уходила и тошнота отступала. Тогда Касым вытягивался во весь рост и тихо лежал на спине, боясь, что боль вернется. И она возвращалась. Резким кинжальным ударом напоминала о себе, и Касым клубком катался по кошме, крепко прижав руки к животу. Розовый туман застилал ему глаза. Сквозь туманную муть он видел знакомые очертания своего походного шатра,

-------------------------------------------

видел бунчук, гордо вскинутый перед входом. Как бы издалека до его слуха доносился не умолкающий шум огромного лагеря. Все было как надо и в то же время не так. Он еще был в силе, и любое его приказание выполнялось беспрекословно. Но в то же время он чувствовал, что что-то огромное и страшное вошло в его жизнь и встало непреодолимой преградой между ним и остальными. Все остальные были здоровыми, а он такой больной и беспомощный. Почему это случилось именно с ним? И что с ним случилось? Он помнил, раньше уже такое было с ним несколько раз, но все тогда проходило довольно-таки быстро и не так болезненно. А теперь он уже вторые сутки не ел и не пил, а только корчился от режущей боли в низу живота. Прошедшая ночь стала для него жестоким испытанием. Спал он или нет, Касым не помнил. Помнил только, как, катаясь по кошме, он раскидал все мягкие подушки. Помнил, как он прогнал лекаря — табиба. Помнил, как качались в его воспаленных глазах звезды и одинокая луна, когда его выносили или заносили в шатер. Временами ему казалось, что эта ночь будет длиться вечно и что он уже больше никогда не увидит солнца. Он не считал себя трусом, но эта ночь внесла в его душу огромное смятение и неуверенность, разбудила в нем какой-то животный страх перед всемогущей смертью.

Вот в очередной раз боль куда-то ушла, и Касым расслабленно растянулся на кошме и прикрыл свои уставшие веки. Безвольное тело отдыхало от боли. Обрывки каких-то воспоминаний и переживаний возникали в его тяжелой голове и проходили как в густом и вязком тумане. Холодным облаком возникло в груди чувство совершенного одиночества, заброшенности и оторванности от привычного мира. Вспомнилось, как в далекой юности он заблудился в широкой степи и долго блуждал в густом и холодном тумане. Конь его устал, и приближалась ночь, когда он в сумерках увидел мерцающий свет пастушьего костра. Он подъехал к костру и только тут понял, что попал к меркитам, давним врагам его племени. Бежать было бесполезно, так как на усталом коне далеко не ускачешь, и если бы меркиты захотели, то они все равно догнали бы его. Деваться было некуда, и он, приняв приглашение меркитов, остался с ними до утра. Они накормили его, напоили кумысом, дали место у костра. Утром он благополучно уехал и целый и невредимый добрался до своих соплеменников. Почему тогда не тронули его меркиты, для него это до сих пор осталось загадкой. Вот тогда, во время одиночного скитания по холодной степи, у него возникло такое же чувство

-------------------------------------------

заброшенности и оторванности от всех. Теперь, вдали от родных кочевий, в совершенно чужой стороне, это чувство вновь посетило его. Почему именно сейчас, когда вокруг множество людей, ему так одиноко и неуютно? Касым встал и, пошатываясь, пошел в шатер. Неуютным и одиноким показался ему знакомый шатер. Рассеяно осмотрев внутреннее убранство, он снова вышел на воздух. Солнце клонилось к закату. Приближающаяся темнота пугала его. Ужасы и тревоги прошлой ночи еще свежи были в его памяти, и Касым не хотел, чтобы они повторились. Может, позвать снова лекаря — табиба или лучше всего старика шамана, — раздумывал он. Обессиленный он опустился на кошму, и опять обрывки воспоминаний возникли в его голове.

Вот плещется у самых ног и струится вдаль голубой Керу- лен. В девственных камышах кричат какие-то птицы. Полудикий табун молодых кобылиц мирно пасется на берегу. Нервный и чуткий властелин табуна, вороной жеребец с гордо посаженой головой, ревниво охраняет свой табун. Его звонкое и властное ржание звенит над равниной. Недалеко виднеется юрта. Горит костер, и мать с сестрой готовят обед. Отец, сидя на седелке в тени юрты, возится с уздечкой. Братья вернулись с охоты и разделывают тушу тарбагана. Пахнет дымком, вкусным обедом, пахнет родиной.

И тут же другое воспоминание зарождается в его голове. Перед его мысленным взором возникают величественные Алтайские горы. Он вместе с сотней воинов по ущелью спускается на равнину, где расположено стойбище вражеского племени. С ходу налетают они на не ожидавших нападения врагов, и начинается беспощадная резня. Где-то истошно кричит женщина. Воют и захлебываются от злости собаки. Раненый вражеский воин пытается уползти в кусты, но Касым догоняет его и бьет по спине. Раненый переворачивается навзничь, и Касым на мгновение видит страшные глаза и ощерившийся желтыми зубами судорожно раскрытый рот. Чтобы не видеть этих страшных глаз, Касым с размаху бьет своей саблей раненого по голове, и видит, как стекленеют его глаза, и как закипает на его губах кровавая пена.

Жалел ли он врагов? Об этом Касым раньше не задумывался. Теперь же лежа на широкой кошме, он удивлялся странным мыслям, возникающим в его голове. Наверное, не жалел, да и за что их было жалеть, ведь это же были враги, — думает он. Меня бы тоже не пожалели, попадись я к врагам. Но тут же внутренний голос возразил ему, — Ведь пожалели же тебя однажды меркиты.

-------------------------------------------

В его голове снова возникло недавно пережитое. Вот старик половчанин с похожей на одуванчик головой, стоя на четвереньках перед казнью, спокойно взирает на мир. Он что, не боялся смерти? Или воспринимал это как неизбежное и само собою разумеющееся? Может, он воспринимал это как избавление от всех земных мук и тягот? Тогда почему же я боюсь даже подумать об этом?

Касым лег на живот и положил тяжелую голову на сложенные руки. Тошнота снова начала подступать к горлу. Воспоминания о былом не оставляли его. Он вдруг с ужасом понял, что живет лишь прошлым и что будущего у него совсем-совсем нет и не будет. Но тут же где-то в глубине души маленькой искоркой зарождается надежда — может, все обойдется, и он полностью поправится.

Мысленно Касым снова отправился в прошлое. Да и что ему больше оставалось делать в его положении. Ему вспомнился 1223 год, когда он в составе войск багатура Субедея впервые столкнулся с булгарами. Это случилось между двумя великими реками Атал и Яик. Неукротимые и быстрые войска Субедея столкнулись с ними под вечер в лесостепной местности. Булгары, видимо, их ждали. Широкой лентой стояли они, перекрывая равнину между двумя труднопроходимыми лесами. На короткий миг наступила жуткая тишина. Потом, словно очнувшись, взревели сигнальные трубы, загрохотал барабан, и татары, осыпая врага тучами стрел, с гиканьем и гаканьем понеслись вперед. Бились яростно и ожесточенно, и только наступившая тьма разделила соперников. Всю ночь над полем боя были слышны жуткие крики и стоны раненых и умирающих воинов. С утра, чуть свет, как только рассеялся легкий туман, войска вновь сшиблись и бились весь день, не уступая друг другу ни в чем. Воистину, противники были достойны друг друга. Булгары стояли упорно и оказались удалыми бойцами. Из-за леса к ним время от времени подходили свежие отряды и с ходу вступали в бой. Субедей тоже постоянно вводил в бой свежие силы. Не добился успеха отряд, посланный в обход лесного массива. Они столкнулись с группой булгар, стоявшей в засаде, и завязли в схватке. И снова только наступившая ночь развела врагов. Ночью булгары под покровом темноты отошли в глубь своей территории. Тут, видимо, сказалось численное превосходство монголов.

Касыма затошнило и всего передернуло от горечи, наполнившей рот. В который раз он подполз к краю кошмы и, пре-

-------------------------------------------

зрительно кривя губы, отплевывался. Через некоторое время приступ тошноты прошел, и он, сполоснув рот терпким кумысом, обессилено растянулся на кошме. Его мысли снова вернулись к булгарам. Да, нигде раньше они не встречали такого жестокого сопротивления. Ни в сражениях с меркитами и найманами, ни с чжурчженями и ойратами. И даже многочисленные воинственные мусульмане-хорезмийцы после нескольких столкновений запросили мира. С булгарами же все было иначе. С отчаянием обреченных обороняли они свои селенья и городища. До последнего человека стояли они на стенах и ни за что не сдавались. И часто рядом с булгарскими воинами можно было видеть их женщин, которые с оружием в руках противостояли татарам. В одном сражении под безымянным булгарским городищем копье противника все-таки достало Касыма и оставило отметину на его теле. Да, воинскую доблесть у них не отнимешь. Так неужели же Касым не отомстит этим ничтожным булгарам за нанесенные ему лично обиды. Тогда булгары сильно потрепали отряды багадуров Субедея и Джебе. После многочисленных и значительных потерь татары вынуждены были покинуть пределы Булгарии. И вот теперь, когда его заветная мечта была близка к исполнению, Касыма скосила эта жестокая болезнь. Перед его мысленным взором встали огромные пространства, пройденные им и его воинством. И везде, где прошли непобедимые татарские воины, народы покорно склоняли головы перед монголо-татарским оружием. Они соглашались платить дань и соблюдать Великую Ясу. Непокорные народы татары уничтожали и тем самым высвобождали для себя жизненное пространство. И вырастали на завоеванных землях многочисленные курганы, сложенные из человечьих голов. Такими вехами отмечали татары свой пройденный путь.

Вскоре сумерки незаметно опустились на шумный лагерь. В небе заблестели первые звезды. Стало заметно прохладней, и Касым приказал занести его в шатер. В шатре горел единственный светильник, возле которого неотступно находился верный раб. Он ждал приказаний темника и застыл в ожидающей позе. По велению предводителя все удалились из шатра, и остался только прислужник. Он зажег еще несколько светильников, и стало заметно светлее. Касым, обложенный со всех сторон мягкими подушками, неподвижно лежал и, не мигая, смотрел на пламя. С другой стороны светильников находился раб и преданными глазами смотрел на своего властелина. Касым молчал. Молчал и слуга. Вдруг резкая боль резанула по животу, и темник скорчился, подтянув ру-

-------------------------------------------

ками колени к животу. Невольный стон вырвался из его груди, и гримаса боли перекосила лицо. Испуганный взгляд его заметался по стенкам шатра. От боли забилось дыхание. Некоторое время темник лишь широко раскрывал и закрывал перекошенный рот, беспомощно ловя им ставший густым и тягучим воздух. Все мысли, все чувства вмиг улетели. Осталась только одно ощущение всепоглощающей боли и более ничего. Течение времени для Касыма остановилось. Впал ли он в беспамятство, или же забылся на какое-то время, он совершенно не помнил. Очнулся уже тогда, когда рассвет робко заглядывал в проем шатра. Ему было душно, и темник повелел вынести его из шатра. Утренний воздух был свеж, и предводитель немного взбодрился. На крыльях зари прилетел ветерок с родимой стороны, и бунчук перед входом в шатер слабо шевельнулся. Также слабо шевельнулась надежда на выздоровление в душе у Касыма. Совершенно обессиленный он лежал вытянувшись на кошме и безучастно глядел вверх, вглубь небес. Не хотелось двигаться, хотелось только тишины и покоя. Неспешные мысли вяло ворочались в его голове.

Между тем рассвет набирал силу, и цвет неба менялся на глазах. Гасли звезды, и новый день вступал в свои права. Лагерь просыпался, и различные шумы стали все слышнее. Касым с трудом поднял сначала одну, а потом другую руку и внимательно посмотрел на свои кисти. Ему не понравился болезненно желтый цвет его кожи. Это был цвет немощи и болезни. Он уронил руки на кошму, и его мысли вернулись к недавним, и в то же время к таким далеким, мечтаньям. Неужели ему не суждено стать ильханом? Неужели ему суждено так бесславно окончить свой жизненный путь? Не в бою и в сраженьях, и не во время лихого набега, а вот так, беспомощно лежа на кошме. Почему это судьба сыграла с ним такую злую шутку, когда, казалось бы, вот он, предмет твоих мечтаний и желаний, рядом, протяни руку и возьми. Переменчивая судьба, переменчивое счастье. Так неужели же ему больше не придется скакать на быстром коне по необъятной степи, споря с ветром? «Кому же достанутся после меня мои конские табуны? Кому же достанется мое добро? Кто же будет после меня ласкать моих прекрасных рабынь?» Такие мысли занимали некоторое время его усталый ум.

Тут он вдруг вспомнил звездочета Умара и сон, рассказанный им. Так неужели то видение оказалось вещим? И почему это случилось так быстро? «Это он, это он напророчил мне беду!»

- пронеслось в голове. И тут же Касыма пронзила страшная

-------------------------------------------

догадка. «Меня отравили, меня отравили! Меня хотят убрать как можно быстрее и избавиться от меня. Но кто же это сделал, кто?!» С этого момента в его душе зародилось подозрение ко всем окружающим. Мысленно он перебирал в уме всех, кто готовил ему еду и обслуживал. Вспомнил все свое ближайшее окружение, и ни на ком конкретно не смог остановиться. Пришедший в сильное возбуждение от этой подозрительной мысли, Касым быстро встал, но тут же от приступа сильной боли повалился на кошму как подрезанный.

Думы. Бесконечные думы. Ни на миг не оставляют они Ратмана. Как надоедливая заноза, которую нельзя вытащить, тревога все время держит его в напряжении. Тревожно в степи, тревожно на душе. Тревога висит в воздухе. Не сидится ему и не лежится на одном месте. Тяжелое предчувствие давит на сердце. Вот и сегодня он еле дождался утра, всю ночь не спал, и все думал и думал свои невеселые думы. О чем только не передумал он за ночь. Мысленно прошел по всей своей так быстро промелькнувшей жизни. Вспомнились годы плена, проведенные у степняков. Вспомнилась жена степнячка и трое сынов от нее. Имя у жены было прекрасное — Айгуль. Да и сама она была недурна собою. Маленькая, ладненькая, с бронзовым загаром кожи, и с черными вороньим отливом, волосами. Старшего сына звали Булат, среднего Тохта, а младшего, самого ласкового и приветливого

- Хабул. Вспомнился Арал, на берега которого отправлялись с наступлением холодов кочевники. Ратман помнил, как наваливалась на него безысходная тоска долгими зимними вечерами, когда с моря дул свирепый ветер. Как ему тогда хотелось домой, в родные лесостепи. На этих пустынных берегах, на этих бесплодных равнинах, казалось, никто не смог бы выжить, кроме верблюдов. А он провел там целых пять лет. Однажды в зимнюю ночь буря сорвала кошму с их юрты и вмиг выстудила ее. Было холодно, плакали дети. В темноте он не смог найти кошму сразу, а обнаружил ее только на следующий день далеко в овраге. Пока он искал кошму, ветром задуло еле тлеющий огонь в юрте. Кое- как вытерпели они тогда до утра, наспех заделав отверстия в жилище рваными халатами. Как раз перед этой зимой враждебные кочевникам хорезмийцы напали на их стойбище и своими кривыми саблями изрубили и разрушили многие юрты. После набега Ратман долго собирал и сшивал вместе рваные куски кошмы,

-------------------------------------------

чинил порубленный и разломанный остов юрты. Вспомнилось, как его, пленника, женили на степнячке. Было крупное столкновение с враждующим племенем, после чего осталось мало джигитов на стойбище. Он тоже участвовал в сражении, и видимо, показал себя неплохим воином. Терять тогда Ратману было нечего, кроме своей головы, и он дрался с диким ожесточением и звериной лютостью. Лично зарубил и заколол несколько воинов из враждебного племени. Молодой он тогда был, безрассудный. Вот и решили старейшины рода женить его на Айгуль.

- Нам нужны воины, много воинов, — сказали они Ратману.

Напрасно тот отказывался, говорил, что у него на родине

есть жена и дети. Все было решено окончательно и бесповоротно. Теперь Ратман пытался представить своих сынов от степнячки повзрослевшими, и никак не мог это сделать. В его памяти они остались еще маленькими. Ратману почему-то все время казалось, что теперь его повзрослевшие сыновья от степнячки находятся в орде, которая расположилась за Яиком. «Ведь мон- голо-татары, наверное, прошли теми же местами, где я когда-то провел годы неволи», — думает он. За долгую жизнь Ратман редко вспоминал о времени, проведенном в плену. Почти забыл об Айгуль и совместных детях. После побега из плена он вернулся к своей бывшей жене. Другая семья, другая жизнь, другие заботы полностью захватили его. Теперь же, в связи с назревающими событиями и близким расположением орды, он все чаще и чаще вспоминал жену степнячку и сынов от нее. Недавно даже видел их во сне. Правда, сон был какой-то странный. Стоит он как- будто на берегу широкой реки. Густой туман окутал берега. То ли из тумана, то ли из облака слышен неясный голос жены. О чем она говорила, он не помнил, а только видел ее расплывающийся образ, появляющийся то в одном, то в другом месте из туманного облака. Дети рядом с ним пускают стрелы через реку.

- А ты беги, беги за стрелами! — кричит ему старший.

«Как же я пойду по воде», — думает Ратман.

- Ата! А ты иди по Млечному пути, по Млечному пути, мама уже ушла, — говорит ему младший и громко смеется. От этого смеха жуткий страх пробирается в сердце, и Ратман просыпается. «Что бы это значило, к чему этот сон?» — размышляет Ратман.

Тут его внимание привлекает группа всадников, движущихся вдалеке. Он пристально смотрит сквозь широкий проем между двух заросших холмов и взглядом сопровождает всадников, пока те не скрываются из виду. Вот всадники снова вынырнули

-------------------------------------------

из-за дальнего холма и понеслись дальше к знойному горизонту. Их фигуры становились все меньше и меньше, и вскоре растаяли в голубой дымке.

Ратману вдруг представилось, как из-за горизонта, из такой же голубой дымки, будут вылетать вражеские конники, и, вырастая на глазах, как черная туча, понесутся на них, готовые растерзать, растоптать и превратить их в прах. Как понесутся они дальше, сея смерть и разрушения на своем пути. Как дойдут они до города его мечты Биляра и будут бить по стенам из камнеметов и таранов. От этой мысли Ратман внутренне содрогнулся и подумал, — нет! нельзя допустить их до священных городов Биля- ра и Булгара. Надо бы встретить их в степи, подальше от многолюдных поселений, где-нибудь на широкой равнине между диких холмов. Чтобы было где разгуляться батырам. Вот за Яиком, туда дальше на юг, знает Ратман, степи такие дикие и обнаженные, такие необозримые и пустынные, что зацепиться взглядом не за что. И устанет всадник, видя перед собою постоянно ровную линию горизонта, и задремлет на ходу. Очнувшись, снова видит ту же дальнюю ровную черту, ту же степь без конца и края. И захлебнется душа от восторга и бесконечности, от чувства свободы и раздолья. И взметнется песня, и поплывет в бесконечность. Потом снова, устало уронив голову на грудь, он движется дальше, мурлыча что-то под нос. И так много дней можно ехать и видеть перед собою ровную и далекую линию горизонта.

Тут Ратман услышал гортанный клекот степного орла. Подняв взор, он увидел птицу, которая, широко раскинув мощные крылья, приземлилась на голой вершине кургана. Ратман некоторое время наблюдал, как хищник терзает добычу. Птица совсем не боялась человека, хотя расстояние до нее было совсем небольшое, всего лишь через небольшой овражек. Временами орел осматривал прилегающую степь хищным взглядом, и, издав гортанный крик, продолжал терзать добычу. Ратману вдруг представилось, как такие же хищники будут терзать павших воинов, и он, схватив увесистый камень, швырнул в орла. Птица с неохотой поднялась и перелетела на другой холм, расположенный неподалеку.

Ратман не спеша последовал на место, где пировал орел. На голой вершине кургана валялись многочисленные перья птиц, клочья шерсти и желтые кости различных животных и птиц. Видимо, здесь было постоянное место трапезы орла. Неожиданно на куче земли, рядом с норой каких-то грызунов, что-то сверкнуло. Ратман наклонился и поднял несколько бусинок и медную

-------------------------------------------

монетку. Возможно, я стою на чей-то могиле и попираю чей-то прах, подумал Ратман, разглядывая на ладони находку. Чей же это последний приют? Кто нашел здесь свое последнее пристанище? Какие народы прошли здесь до нас? И какие великие тайны хранит древний курган? — раздумывал некоторое время Ратман, задумчиво передвигаясь по вершине кургана. Возможно, здесь похоронены мои далекие предки, и я, их потомок, волею судьбы оказался здесь, и стою, задумавшись на родных костях, подумал он. Ему было грустно. Душа была полна неясных предчувствий. Может быть, скоро и я укроюсь сырою землею. А может и хоронить-то будет некому, и растаскают дикие звери мои косточки по долам и оврагам. Мало ли валяются человеческие кости в огромной степи. Во время передвижения все время встречаются белеющие в траве человеческие останки. Да... все равно от судьбы не уйдешь. Все будет так, как предписал нам Бог Кебе. В конце концов, все тленно в этом мире, и нет ничего постоянного, все суета сует, подумал Ратман. Железо разъедает ржа, вода и ветер растачивают камни, время убивает людей, пронеслось в голове. А войны и сраженья раньше времени лишают людей жизни и будущего. Хотя в далеком будущем у всех живых одна концовка — смерть. Вся разница лишь в том, кто раньше, а кто позже. И многие люди живут, наверное, по таким понятиям, как, — ты умри сегодня, а я — завтра.

Устав от бесконечных мыслей, Ратман тяжело вздохнул, и направился в сторону шалашей. Вот еще два утомительных дня прошло, а монголы так и не сдвинулись с места, подумал он. И тут же другая мысль сверкнула в голове, — а кто были те всадники, которых он видел совсем недавно вдалеке? Может, башкиры, а может, татары?

Между тем солнце достигло зенита. Как желтый сыр плавилось оно на раскаленной сковородке небосклона. Тягучий и липкий зной сочился с неба. Серебром струилась степь. Серебром играло марево. Тихо, знойно и сонно кругом.

Ратману вспомнилась прошедшая ночь, когда с небес равномерно лился серебряный лунный свет. Но тогда серебро было не живое, а застывшее. И тишина была не такая, а совершенная. Сейчас же трещали кузнечики, гудели слепни, звенела тончайшим голосом мошкара, тем самым еще более подчеркивая одиночество и особую тишину, нависшую над степью.

Возле шалашей все было спокойно. Около коней, привязанных к дереву, виднелась одинокая фигура Мантелея, который

-------------------------------------------

пушистой веткой отгонял слепней от животных. Так, Алмуш и Самар находятся в дозоре, а остальные чем занимаются? — подумал Ратман. Остальные спали. В знойной дремоте застыла степь. Знойная дремота одолела людей.

Ратман растянулся в холодке, в тени шалаша. Дремота незаметно накатывала на него, и его веки устало смыкались. Но он тут же, как от резкого толчка, просыпался, и лежал, подолгу зевая в кулачок. Что-то беспокоило его и не давало забыться. В который раз он вспоминал пропавших без вести Хушмана и Сартая. Что случилось с людьми? Куда они делись? Что я скажу их родным и близким, когда вернемся домой, думал Ратман. И тут же другая мысль сверкнула в мозгу, — если только вернемся.

Ратман прихлопнул ладонью слепня, севшего на его влажную от пота щеку. Потом приподнялся и сел, склонив голову набок. Поскреб пальцами то место, куда укусил его слепень, и снова зевнул, глубоко и с шумом. Долго сидел он так, задумавшись, не в силах встать или уснуть. Утомленный от прошлой бессонной ночи и утомленный долгой жизнью, он хотел сейчас только одного — забыться. Собственное тело казалось ему плоским и приплюснутым. Усталость порождала равнодушие. Его тянуло к земле.

Но тут к нему подошел Мантелей и молча присел рядом. Посидев некоторое время, он обратился к Ратману сразу с несколькими вопросами:

- Дядя Ратман, долго еще мы будем здесь загорать и бездельничать? Может нам лучше сняться с лагеря и направить коней в сторону дома? Какой смысл в том, что мы все здесь находимся? Что нам осталось здесь еще выяснить?

- Да, да, — словно соглашаясь с Мантелеем, ответил Ратман и несколько раз кивнул седою головою. Потом, словно бы нехотя усмехнулся и выговорил: — Все дело в том, что это наше дело находиться на рубеже и глядеть за Степью. В одном ты прав: большинство людей нужно немедленно отправить домой, там они сейчас нужнее. Пускай оповещают всех, что надвигается беда, большая беда, пусть все готовятся к войне, — выдохнул он и замолчал. Замолчал и Мантелей. Через некоторое время он встал и отошел в сторону, оставив Ратмана наедине со своими мыслями.

Ратман снова лег и, прикрыв глаза, погрузился в думы. Мысленно он опять отправился в прошлое. Картины былой жизни одна за другой вставали перед ним. Вспомнилось, как его маленького мать брала с собою в поле на жатву. Стоял светлый

-------------------------------------------

солнечный день. Теплая земля ласково согревала голые ступни. В траве и хлебах беспрерывно стучали кузнечики и перепела. Высоко в поднебесье заливались жаворонки. Женщины и девушки в расшитых красным белых платьях, в полном серебряном убранстве. Тонкий звон серебряных монист сливается с непрерывной трелью жаворонков. Все идут торжественно, как на праздник. Мать в этот день кажется особенно красивой. На вопрос Ратмана, — почему все такие красивые? — она только засмеялась, крепко прижала его к себе, и ответила: «Вот подрастешь, мой маленький, и сам все узнаешь». Жали целый день. День казался долгим и нескончаемым. И только глоток-другой холодного уйрана спасал Ратмана от жары. В течение дня он присматривал за малыми детишками, пока взрослые и ребята постарше жали хлеб. Ратман помнил, как он прятался в копнах, играя с другими ребятишками в прятки. Как выскакивал из копны и бежал к братишке, когда тот внезапно начинал плакать, лежа под легким навесом из полотна. Как отгонял от него назойливых мух и как кормил его жидкой кашицей, завернутой в тряпочку. Иногда и сам засыпал рядом с ним, утомленный долгим днем.

Потом, по мере подрастания и сам научился жать. Однажды по неосторожности он сильно порезал мизинец. Присыпал мелкой пылью резаное место и все тут. Ничего, зажило. Остался только маленький шрам на месте пореза. До сих пор стоит в ушах Ратмана хрустящий звук перерезаемых серпом стеблей. До сих пор стоит перед его глазами торжественное шествие женщин и девушек на жатву. Он до сих пор слышит их пение, воспевающее жатву.

Ратману вспомнилось, как он с другими ребятишками на берегу реки в бронзовых котлах варил жертвенную кашу и молочную похлебку с яйцами, выспрашивая у Бога дождя в засуху. Как пекли ритуальные лепешки юсманы. Как после молитв и ритуальной трапезы бросались в воду прямо в одежде, как ребята, так и девушки. Потом после купания все шли в деревню, обливая всех встречных водою. Так продолжалось до самого вечера. К некоторым иногда забегали в дома и обливали хозяев. И никто не сердился и не противился.

Услужливая память возрождала в голове все новые и новые воспоминания. Вспомнилось Ратману, как он впервые в жизни добыл матерого волка. Это было осенью, когда снега были ещё неглубокими. Однажды ночью серые разбойники легко проникли в ветхие сараи сельчан и задрали многих овец. Утром, увидев

-------------------------------------------

разоренье, возмущенные мужчины решили пойти по следам серых разбойников и по мере возможности перебить волков. Выехали на лучших конях более десяти человек. Прямо за околицей обнаружили место, где пировали хищники. Как бы издеваясь над людьми, волки в ряд воткнули в снег обгрызенные овечьи ножки. Помнил Ратман, как возмущались мужики, увидев все это. Свору волков обнаружили в глухом овраге, на опушке леса. Тяжелые после обильной трапезы, волки выскочили из оврага и затрусили через открытое поле. Не давая волкам втянуться в лес, мужики на конях преследовали их до тех пор, пока серые, вытянув язык, обессилено не попадали на снег. Тут уж мужикам зевать не приходилось, и в дело вступал верный чукмар. Несколько быстрых ударов решили всё, и вот первый матерый хищник с яростным оскалом зубов свалился у ног охотников. Волк был огромный, и тащить его было тяжело. Поэтому Ратман засапожным ножом прямо в поле освежевал еще не остывшую тушу. Ещё несколько волков удалось загнать тогда мужикам, и в деревню все вернулись довольные. Сколько раз после этого загонял он вместе с другими мужиками волков и лисиц и не счесть, но первый случай запомнился Ратману особенно. Многие в их деревне носили волчьи или лисьи малахаи, а некоторые имели и шубы. Правда, и разного зверья в округе было множество, особенно зайцев. Многие так и кормились охотой.

Откуда-то из глубины подсознания выплыла другая картина из далекого прошлого. Это было раннею весною. На выгоревших дочерна огромных холмах, расположенных недалеко от их деревни, во множестве лежат убитые и раненые воины. Женщины с детишками бродят среди павших, выискивая своих близких и знакомых. Еще дымятся чилижники, расположенные в оврагах между холмами. Обезумевшие от запаха свежей крови бесхозные кони с громким ржанием носятся посреди убитых. Временами то тут, то там раздаются душераздирающие вопли сраженных горем женщин. Это кричат те, которые обнаружили среди павших воинов своих близких. Мать Ратмана не кричала, когда в одном месте среди чилижных кустов обнаружила отца. Она упала перед ним на колени и, что-то шепча, начала гладить его по щеке. Отец лежал на спине, широко раскинув руки. Седая его борода высоко задралась вверх. Одной рукой он сжимал окровавленный щит, другая рука была свободно откинута в сторону. Сломанное пополам копье валялось рядом. Внезапно отец застонал и открыл глаза. Неосознанный поначалу, взгляд его постепенно стал ос-

-------------------------------------------

мысленным, и он подозвал к себе поближе Ратмана. Отец сказал: «Поднимите меня, я хочу посмотреть как там наши». Между тем сражение откатилось уж далеко в сторону. И только ошалевшие кони временами бешеным галопом вырывались из общей мясорубки. Так уж получилось, что две неприятельские рати сошлись недалеко от их деревни. Все взрослое население их деревни тоже стало участниками этого сражения. Ратман помнил, как перед сражением в деревню прискакали несколько верховых и призвали всех присоединиться к войску. Гонцы объявили, что войском командуют суварский князь Тимей и улпут Халман. Тогда в этом сражении булгары победили неприятеля. Несколько лет после этого люди жили спокойно. Не было вражеских набегов и разо- ров. Раненый в том сражении отец долго болел, рана гноилась и воспалялась. Мать лечила его разными травами и пчелиным медом. Ратман тогда был ещё подростком и в битве не участвовал. По совету отца он подобрал на поле боя несколько копий и сабель. Достал для себя металлический щит прекрасной работы и несколько кольчуг. Вместе с другими подростками участвовал в поимке бесхозных коней. Если не считать ранения отца, в том бою они приобрели больше, чем потеряли. А самое главное — разбили врага и отстояли свою землю. И на месте сражения вырос огромный курган, где лежат булгарские воины. Вражеские трупы бросили в глубокий овраг и завалили землей. Потом, через несколько лет, весенняя вода размыла землю, и бурным потоком раскидало вражеские кости по всему оврагу.

Эти и другие воспоминания каким-то образом жили в памяти Ратмана. Картины былой, далекой жизни вереницей проносились перед его мысленным взором. Он видел себя то маленьким, то повзрослевшим. Воспоминания из далекого прошлого каким-то образом связывались со свежими воспоминаниями и поочередно вставали перед ним. Наконец в уставшей голове мысли начали путаться, их течение стало вялым, и Ратман уснул. И даже назойливые мухи, ползающие по его лицу, не смогли помешать ему спать.

Алмуш и Самар отъехали далеко от места стоянки. Ближе к обеду они добрались до берегов Яика и остановились на возвышенности, прямо напротив вражеского коша. Отсюда, с высоты, хорошо просматривалось пространство, расположенное за рекой. Иногда слышны были даже голоса разговаривающих на

-------------------------------------------

том берегу реки людей. Временами доносился звонкий лай собак. Многочисленные дымные столбы поднимались над кошем. Видимо, на той стороне готовили обед.

- Ну, что будем делать дальше? — спросил Самар у Алмуша.

- Пока понаблюдаем, а там видно будет, — ответил Алмуш.

- Сотник просил проверить брод через Яик, — напомнил Самар.

- Да, да, я помню, проверим чуть позже, — отозвался Алмуш.

Они спешились с коней и, придерживая их за уздечку, спустились к обрыву, к самой воде. Чуть пониже виднелось отлогое место, где можно было свободно добраться до воды и напоить коней. Не боясь и нисколько не скрываясь, они подвели коней к воде и, тихонечко насвистывая, стали их поить. Река далеко просматривалась в обе стороны, и опасаться внезапного нападения не приходилось. В это время на той стороне реки появились вооруженные всадники и, подъехав к самой воде, начали что-то кричать им. Потом они спешились и также начали поить своих коней. В то же время они продолжали жестикулировать и, громко смеясь, показывали им различные знаки. Самар и Алмуш нисколько их не испугались и пытались понять, о чем они говорят. Увидев неприличный жест с той стороны, Самар ответил им таким же выразительным жестом и выкрикнул несколько ругательств в их сторону. Алмуш же передал поводья Самару и, вытащив из-за пазухи волынку — шопр, быстренько надул пузырь. И вот уже через мгновенье над светлой гладью реки понеслись волшебные звуки прекрасной, чарующей музыки. И утихла брань, угомонились люди. Река, разделяющая их, величаво несла свои воды. Светлые струи неудержимо стремились вдаль, к синему морю. В воде отражались облака, плывущие над степью. Текла река, текло время, проходила жизнь. Люди, стоящие по обе стороны, друг против друга, на время забыли вражду. И после, как смолкла музыка, они уже не ругались, а мирно помахали друг другу руками и удалились восвояси.

Алмуш и Самар направили коней в сторону переправы, которая находилась ниже по течению реки. Осторожно пробирались они по уреме, боясь неожиданно нарваться на врагов. Перед выходом к переправе они долго наблюдали из-за кустов за прилегающей местностью. Не заметив никакого движения, они осмелели и вплотную подъехали к ней. Прибрежный песок сохранил многочисленные конские следы. На той стороне реки они увидели несколько тяжелых таранов, приготовленных

-------------------------------------------

к переправе. Почему-то около таранов никого не было. Хотя людей не было видно, но по каким-то еле уловимым признакам чувствовалось, что они были здесь совсем недавно. Вон и не успевший высохнуть на солнце свежий конский помет говорил о том же. Глухо шумела вода на перекате. Тревожно было в груди у Алмуша. Самар тоже, словно зверь, шкурой чуял тревогу, витающую в воздухе. В это время они сначала услышали шум, а потом увидели воочию, как из прибрежных кустов на песчаный берег выезжают кони, волокущие тяжелую катапульту для метания камней. Увидев Самара и Алмуша, монголо-татары на конях бросились в реку и поплыли, рассекая воду, в их сторону. Самар и Алмуш нырнули в урему и в мгновенье ока скрылись в зеленых кустах. Через некоторое время кони вынесли их на широкий степной простор уже далеко от переправы. Погони не было видно. Не задерживаясь ни на миг, они поспешили в лагерь к своим товарищам. Кони стелились над степью, и только волны седых ковылей быстро проносились назад. Иногда потревоженные звуком дикие птицы с шумом взлетали из-под самых копыт. Рябило в глазах. Качалась степь, качалось небо. Опережая конский бег, летели тревожные мысли. Подъезжая к лагерю, они увидели Мантелея, выехавшего верхом им навстречу.

- Где атаман?! — крикнул Алмуш.

- Он отдыхает, — ответил Мантелей. Вскоре они разбудили Ратмана и рассказали о том, что увидели во время дозора и на переправе. Мысли вихрем проносились в голове у Ратмана. «Что же делать, какое принять решение?» — раздумывал он некоторое время, слушая дозорных. От его сонного состояния не осталось и следа. Нужно пробраться к своим, в другой лагерь, и уже с более дальнего расстояния осуществлять дозор, решил он и дал команду собираться. Через мгновенье все были готовы к движению, и маленький отряд двинулся в путь. Хасан показывал дорогу.

Касым клубочком катался по кошме. Боль стала невыносимой, и временами глухой стон вырывался из его плотно сжатых губ. Не было мыслей, не было желаний, кроме одного — хоть на миг остановить эту сотрясающую его тело боль. Не было сил, и только приступы резкой боли заставляли двигаться его усталое тело. Вот он подтянул колени к самому подбородку и замер в таком положении на краю кошмы. И только мелкая дрожь, време-

-------------------------------------------

нами пробегающая по его телу, свидетельствовала о том, что он еще жив. Сознание мутилось, и он панически боялся потерять его. Ему казалось, что если он в очередной раз провалится в небытие, то больше уже не сможет вернуться в этот разумный мир. Подсознательно он хотел жить, очень хотел, но тело его смертельно устало и не хотело бороться. Зловонная горечь медленно сочилась из его рта и, цепляясь за редкие волосинки на подбородке, капала на кошму. Мухи многочисленным роем вились над его телом, и у него не было даже сил отмахнуться от них. В его волосах и одежде развелись различные насекомые и беспрестанно терзали его и без того ослабевшее тело. Тяжелый смрад висел вокруг темника. Зловонием несло от кошмы, пропитанной нечистотами. Зловонием несло от темника. Казалось, что и сам воздух вокруг был пропитан нечистотами. И даже легкий ветерок, иногда пробегающий над кошем, не смог разогнать этот смрад.

Касым уже не помнил, сколько дней и ночей провел он вот так, корчась от боли и жара. Эти мучительные дни и ночи слились в его сознании в одну полосу, когда боль отступала или безжалостно терзала его. Он давно уже понял, что обречен. Куда делись его честолюбивые мечтанья и желанья? Куда делись его жажда мести и стремление дойти до последнего моря? В короткие мгновенья просветления все чаще вспоминались близкие люди и родное кочевье. Словно остров, доступный всем вольным ветрам, стояло оно на равнине вблизи Керулена. Вокруг раскинулась глухая степь, покрытая древними седыми ковыля- ми. Одичавшие конские табуны вольготно пасутся на бескрайних просторах. А зимою одичавшие ветра также вольготно разгуливают в степи, не зная никаких преград, превращая степь в снежную пустыню.

Вот и сейчас, придя в сознание и воспользовавшись отсутствием боли, он тихо лежал и вспоминал былое. На зловоние, витающее вокруг, Касым не обращал никакого внимания или, быть может, не чувствовал его. Вспомнилось, как в далеком детстве он однажды ночью проснулся от воя ветра и долго лежал в ночи, глядя на одинокую звезду, то появляющуюся, то пропадающую в дымоходе юрты. Все спали, и маленькому Касыму было страшно в полной темноте. Казалось, что за стенами юрты бродят волки или злые духи и воют на разные голоса. Пахло сырыми овчинами и коровьими лепешками. Касым встал и, пересилив страх, направился к двери. Нащупал над дверью лук со стрелами и вернулся на место. После чего долго лежал в темно-

-------------------------------------------

те, глядя на одинокую звезду, и думал свои детские думы. Страх прошел, и он так и уснул с луком и стрелами в руке.

Вспомнился голодный год, когда по весне то ли от голода, то ли от болезней пали многие домашние животные. Люди ходили как тени, еле-еле передвигая свои опухшие от голода ноги. Многие умерли, а оставшиеся в живых питались чем попало. Ели различные коренья и травы. Съели на стойбище всех собак и кошек. А когда не стало собак и кошек, перешли на павших животных. Касым помнил, как он вместе с братьями и сестрой развел костер прямо около павшей лошади, и как ел полусырое, дурно пахнущее мясо, слегка поджаривая его на огне. Потом все долго маялись животами. Кровавый понос истощил последние остатки сил. Один из братьев так и не смог поправиться после болезни и умер в страшных муках. До сих пор стоят в ушах его стоны и крики.

«А все-таки он был счастливее, чем я», — подумал о нем Касым. Ему не пришлось пережить всего того, что выпало на долю Касыма. Он не знал горечи потерь и поражений. Он не знал предательства и позора. Он умер маленьким, и заботы у него были маленькие. Смерть навсегда освободила его от земных страданий. А Касыму еще предстояло умирать. Ему, по воле случая вылезшему из нищеты и достигшему таких вершин власти, ещё предстояло умирать, и он панически боялся этого. Раньше он никогда не задумывался о смерти. Ни тогда, когда без всякого раздумья и сожаления посылал сотни и тысячи людей на битву. Ни тогда, когда вражьи стрелы и сабли свистели у самого его уха. Ни тогда, когда гибли или умирали его близкие и родные люди. Все это он считал естественным процессом. Раньше он всегда надеялся на свое мужество, а теперь оно почему-то оставило его.

Он опять поймал себя на мысли о том, что живет как старик, лишь прошедшим и воспоминаниями. С трудом он поднял голову, и хотел увидеть свой бунчук, и не увидел его. И шатер кажется не его, или это только ему кажется? Почему его оставили одного? Почему рядом с ним нет ни верных нукеров, ни рабов? «Где же Умар, где Хабиб?» — подумал он о звездочете и толкователе снов. Тут последние силы совсем оставили его, и он уронил голову на кошму, распугав на миг жужжащий рой мух. Но вскоре эти надоедливые твари вернулись и густо облепили его тело. Совсем недавно такой сильный и властный, он вмиг, словно песчинка, брошенная неведомою рукою в сильный водоворот, стал никому не нужным и совершенно беспомощным, так что не может даже отогнать от себя мух. Хочет того он или нет,

-------------------------------------------

но он должен примириться с тем, что преподнесла ему судьба. Он всего лишь слабый земной человек. У него нет другого выхода, как покориться судьбе. И в этот миг, стоя на краю разверзшейся бездны, когда у него нет сил ни подняться, ни умереть, он понял, насколько он был ничтожен и мал в руках переменчивой судьбы. Теперь он умрет, и вместе с ним умрет его мир. «А не все ли равно, лишь бы быстрее», — вяло подумал он, и тут перед его глазами с быстротою молнии завертелись разноцветные шары, и он в очередной раз погрузился в беспамятство.

В следующий раз он очнулся уже под вечер, когда солнечный диск коснулся горизонта. С трудом приоткрыв тяжелые веки, он хотел приказать подать ему кумыса, но в пересохшем рту язык шевелился с трудом. Он, казалось, распух до огромных размеров и мешал поступлению воздуха в его легкие. Темник скосил глаза и на краю кошмы увидел кувшин, рядом с ним металлический кубок. Он еще раз хотел позвать кого-то, но язык не повиновался ему. Тогда он с трудом перевалился на живот и попытался доползти до кувшина, но с первого раза его попытка не удалась. Его тело и все внутренности горели огнем, и ему во что бы то ни стало нужно доползти до него. Откуда-то сбоку доносилось заунывное горловое пение, или ему это только казалось. Касым ещё раз попытался позвать кого-нибудь, но из его горла вырывалось лишь сиплое шипение. Тогда он с великим трудом перекатился на спину, а затем на живот и протянул дрожащую руку к кувшину. Но неуверенная рука не смогла удержать посуду, и кувшин опрокинулся. Содержимое кувшина в одно мгновенье вылилось на кошму. У Касыма не было сил даже огорчиться. Некоторое время он тупо смотрел в одну точку, а потом неожиданно заговорил. В его воспаленном мозгу словно сверкнула молния. Он бредил, и сам не замечал этого. Вот снова он был молодым, и его взгляд простирался к далекой черте, где земля встречается с небом. Снова влекли его синеющие дали и дрожащее марево. Вот снова стучали копыта, и спутники прошлого, не знающие страха и сомнений, скакали рядом с ним. Вновь манили его призрачные города, маячащие на горизонте, и лукавое счастье, как стыдливая женщина, прячущаяся за чадрой. Он снова жил минувшим, и картины прошлого одна за другой вставали перед ним. Вот старый шаман пляшет вокруг костра и исступленно бьет в свой бубен. Бум, бум, бум — словно раскаты грома раздаются в ушах у Касыма звуки бубна. Что, что напророчил он тогда ему? Темник мучительно старается вспомнить и никак не может. Пе-

100

-------------------------------------------

ред ним вереницей проносятся лица давно ушедших в мир иной друзей, и он заговаривает с ними. Он поочередно обращается то к одному, то к другому из них, и они ему отвечают. Ему весело, и Касым громко смеется. Он снова на коне, он в своей стихии. Но вот черной змеей мелькнул над головой волосяной аркан, и Касым, задыхаясь, падает с коня. Аркан все туже затягивается на его шее, перекрывая воздух, и он, словно кожаный мешок, волочится за бешено несущимся конем. И тогда, когда он почти совсем задохнулся, его отпускает, и он со свистом втягивает в себя густой и тягучий воздух. Но снова и снова у самого уха свистит аркан, и темнику становится страшно. Не контролируя своих действий, Касым катается по кошме и ослабевшими руками рвет на груди одежду. Посиневшими губами он словно откусывает воздух и жует, жует его, стараясь протолкнуть в легкие. Вот ему удается вздохнуть несколько раз, и он снова видит себя в окружении ушедших друзей. Он на курултае, где ему оказываются всяческие почести. И тут же эта картина сменяется другою. Касым во главе большого отряда татар в составе войск багадура Субедея идет на булгар. «Смерть поедателям грязных свиней! Смерть ничтожным булгарам!» — гремит над войском, и Касым со своими татарами, как божья кара, обрушивается на булгар. И вырастают огромные курганы, сложенные из человечьих голов. Волосы на головах начинают шевелиться от буйного ветра, и темнику кажется, что курган оживает. Он лучше присматривается, и к ужасу своему видит, что это не волосы, а змеи черные вьются над курганом. Из всех щелей и пустых глазниц выползают они и черным клубком катятся в его сторону. Касым хочет бежать, но густая трава цепко держит его за ноги, и он цепенеет от страха.

Но вскоре все эти кошмары проходят, и он приходит в себя. Вполне осознанно смотрит он на закат и видит, что диск солнца скоро сокроется за чертою. Уходило солнце. Уходила жизнь. Светлый день медленно угасал, и так же медленно угасало сознание. Тела своего Касым не чувствовал, оно стало каким-то легким, невесомым. Кажется, подуй легкий ветерок, и оно как легкая пушинка воспарит в небо. Боли тоже не было. Он глубоко вздохнул и вытянулся во весь рост. Последним усилием воли Касым повернул голову на восток, словно ещё надеясь увидеть свет, идущий оттуда, но увидел только наползающую тьму. Но тут легкое дуновение, как последний привет с родимой стороны, коснулось его лица, и он слабо улыбнулся. Больше ему в этой жизни уже ничего не было нужно. С невероятной быстротой за-

101

-------------------------------------------

вертелись в его глазах разноцветные огоньки. Откуда-то, словно горный обвал, всё нарастая, наплывал миллионный копытный стук, и Касым провалился, в бездонную черную пропасть.

Весть о смерти темника Хушману принес Песах. Он неожиданно появился из-за крайних шалашей и суетливой походкой приблизился к Хушману. Глаза его бегали из стороны в сторону. Что-то бормоча про себя, он присел рядом с Хушманом и, заглядывая ему прямо в глаза, скороговоркой заговорил:

- Что теперь будет-то, что будет?

- А что случилось-то? — спросил Хушман.

- Да говорят, что темник помер, понимаешь ты, темник помер.

«Может быть, теперь хоть колодку снимут», — пронеслось в голове, а вслух он сказал:

- Ну и что, скончался один, найдется другой.

- Ну, как ты не понимаешь, ведь от этого зависит, тронется орда вперед, или останется здесь же.

- Тебе-то какая разница, тронется или останется, — резко сказал Хушман.

- Мне-то разницы нет, если тронемся, просто работы больше будет. Вон и вчера я участвовал в подтягивании таранов к переправе, — ответил Песах. — Между прочим, вчера на переправе я через реку видел двух всадников, может, это были твои товарищи, — добавил он, пристально вглядываясь в лицо Хушмана.

- Может, и мои товарищи, откуда мне знать. — Он не хотел показывать, что это сообщение заинтересовало его, и постарался напустить на себя маску равнодушия. Но, выдержав некоторую паузу, все же спросил. — А какие у них были кони, ты заприметил?

- Я не помню, но у одного всадника, кажется, был вороной конь. Да, да, я точно помню, конь был вороной, с белой полоской на лбу, — добавил Песах.

«Этим всадником вполне мог быть Самар, только у него вороной конь с белой полоской на лбу», — промелькнуло в голове у Хушмана. Это сообщение не на шутку взволновало его. Он встал и начал ходить взад-вперед перед шалашами. Песах тоже встал.

- Может быть, скоро снимут твою колодку, мне нужны помощники, работы много, устаю я, — вымолвил он и, испытующе посмотрев на Хушмана, удалился вглубь кибиток и шалашей.

Хушман остался один. Разные мысли теснились в его голове.

102

-------------------------------------------

Придерживая свободною рукою колодку, он направился в сторону реки. Болело натертое место. Но хуже всего было руке, зажатой колодкой. От постоянного однообразного и неподвижного положения она отекала и немела. И Хушман свободною рукою подолгу растирал её. Двигаясь вдоль шалашей, в одном месте он набрел на группу женщин, сидящих кругом и выискивающих друг у друга насекомых в волосах. Они что-то кричали, говорили ему, но он их не понимал. Двигаясь дальше, он также набрел на группу мужчин, выполняющих какую-то работу. Они тоже что-то говорили ему, знаками пытались что-то объяснить, но он не понимал их. Это, видимо, разозлило их, и один из мужчин быстро подошел к Хушману и несколько раз больно стеганул его длинным куском сыромятной кожи. Потом повернул его в обратном направлении и сильно толкнул в спину. Хушман чуть было не упал. Сзади раздался злорадный хохот. Хушман не спеша побрел назад. Немытое давно тело зудело и чесалось. «Наверное, у меня тоже завелись в голове насекомые», — подумал он, вспомнив женщин. Он яростно почесал голову, и, проклиная тяжелую колоду, брел дальше. «Уж лучше смерть, чем такая жизнь», — подумал он.

- Вот ведь паскудная жизнь, доведет человека, что мертвым завидовать станешь, — выговорил он вслух через некоторое время и с досадою плюнув, продолжал движение. Теперь уж ему совсем не хотелось умирать. «Ничего, даст Бог, выберусь отсюда,

- продолжал он думать свои думы. — Всему бывает конец, моим мученьям тоже». Так, размышляя, он и не заметил, как дошел до знакомого шалашика. «Куда же теперь пойти, что же делать дальше?» — размышлял он некоторое время и направился в степь. Только здесь, в полном одиночестве, он находил для себя некоторое утешение. С завистью смотрел он на легкие облака, проплывающие над степью. Временами старался вслушиваться в трели жаворонков. До боли в глазах всматривался он в дальний горизонт, словно оттуда могло прийти ему долгожданное спасение. Где-то в глубине души таилась крохотная надежда на спасение, и это не давало ему отчаиваться. В конце концов он незаметно для себя задремал, и это было его спасением, хоть на короткое время, от тяжкого бремени.

С утра стояла прекрасная погода. Теплом дышало небо, теплом дышала степь. Еле заметный ветерок ласково касался гривы ковылей, заставляя их струиться вдаль за горизонт. И как

103

-------------------------------------------

сто, двести, тысячу лет назад, словно светлые ручьи, струились в реку времени седые ковыли. В зависимости от погоды их седина менялась от прозрачно-светлого цвета до тускло-серебристого. Сегодня же под ласковыми лучами солнца их гривы были призрачно светлыми, и они, волнуясь, навевали в душу Сементера тихую радость и необъяснимую печаль. Он смотрел на далекую цепь невысоких холмов, сверкающих плоскими вершинами. Ковыльные волны как бы перекатывались через их вершины и продолжали свой бег в бесконечном пространстве. Смотрел на одинокого орла, горделиво и плавно скользящего высоко в прозрачном воздухе. Иногда обращал свой взор в сторону лагеря, где находились его товарищи и где в скором времени ожидал его долгожданный обед. После обеда его должны были сменить, и он старался предугадать, кто же придет ему на смену. А пока он в полном боевом вооружении находился в охранении и наблюдал за прилегающей местностью. Устав от ожидания и от однообразия окружающей местности, он присел на землю, удерживая коня за поводья. «Хоть бы кто-нибудь из друзей прискакал бы сюда, вместе посидели бы, поговорили, подумал он, — ведь все равно же в лагере делать нечего». Потом мысленно перенесся в родную деревню, представил свой дом, родителей и всех родных, оставшихся на родине. Увидел себя, маленького, прячущегося от матери в огромных пыльных лопухах. «Сементер, сынок!» — кричала мать, разыскивая его, и никак не могла найти. Лопухи росли сразу же за овечьим загоном, и под ними было раздолье для кур и маленького Сементера. Ему часто поручали пасти коз и овец, и он по мере возможности старался отлынивать от этих забот. Но отец знал все его потаенные места и быстро находил его. У них был старый козел по имени Мучи, что значит «дед», и этот козел был вожаком всего стада. Он имел прескверный характер и доставлял много хлопот Сементеру. Каким-то образом козел забирался на соломенную крышу дома и горделиво взирал сверху вниз на всех, вызывая лютую злобу у окрестных собак. У козла были огромные рога, похожие на две кривые сабли, и длинная седая борода. Сементеру стоило больших трудов согнать его с крыши. Все собаки боялись козла и обходили его на почтительном расстоянии. Вспомнилось, как однажды Сементер полез за грачиными яйцами на огромную ветлу и как, не удержавшись на дереве, полетел вниз. Как висел он над бурлящим потоком, зацепившись кушаком за сломанную ветку. Как гудели вокруг многочисленные пчелы, перелетая с одной пушистой почки на другую, и как по

104

-------------------------------------------

обоим берегам желтели бесчисленные цветы мать-и-мачехи. Как долго мучился он, стараясь отцепиться, и как шлепнулся в воду. Как пришел потом домой, промокший до нитки, и как после этого мать отстегала его ивовым прутиком. Сейчас, с высоты прожитых лет, все это вспоминалось с теплотой и улыбкой. Также вспомнилось, как в голодный год он вместе с братом ловил синичек и употреблял их в пищу. Для ловли птиц они применяли нехитрое приспособление в виде опрокинутой плетеной корзины. Один край корзины приподнимался и устанавливался на маленький колышек. А за колышек привязывали длинную веревку. Другой конец веревки отводился как можно дальше и находился в руках у охотника. Потом насыпали под корзину различные семена растений и ждали. Как только синички, поедая корм, заходили под корзину, то дети дергали за веревку. Колышек падал, и корзина накрывала синичек. Таким образом они извели немало синичек. Это была хоть маленькая, но какая-то помощь родителям.

Так, погруженный в воспоминания, он сидел некоторое время. Потом встал, с хрустом потянулся и оглядел степь долгим взглядом из-под руки. Везде все было спокойно. Солнце как желтый кусочек топленого масла плавилось в своей высоте. Горизонт, затянутый играющим маревом, так далек, что не разберешь, где кончается степь и начинается небо. И тишина, полнейшая, совершеннейшая, лишь изредка нарушаемая комариным писком, нависла над миром. Ни шороха, ни стука, ни движенья. Дремлет степь, как пушистый котенок, свернувшийся на солнцепёке. «Летом хорошо, тепло, светло, не то, что угрюмой осенью», — думает Сементер и слышит стук копыт. Он поворачивает голову и видит, как со стороны лагеря в его сторону движется всадник. «Кто же это может быть?» — успевает подумать он и в тот же миг узнает Аврама. Вскоре Аврам доезжает до Сементера и, спрыгнув с коня, подходит к нему.

- Ну, как ты тут, не умер со скуки? — обращается он к Се- ментеру и, улыбаясь, смотрит ему в лицо.

- Да нет, как видишь, живой, — отвечает ему Сементер. Потом они садятся рядом, придерживая коней, и начинают вести неторопливую беседу. Сементер рад, что нашелся собеседник, и что ему не придется в одиночке коротать время. Они вспоминают родную деревню, прошедшие праздники, различные приключения, случившиеся с ними и с их друзьями. Время летит незаметно, и вот Аврам уже встал и собирается ехать в лагерь. Свободною рукою он ерошит свои кудрявые волосы и неожи-

105

-------------------------------------------

данно на гребне далеких холмов замечает темное пятно, которое быстро вытягивается и увеличивается. Он сообщает об этом Се- ментеру, и теперь они вдвоем пристально вглядываются вдаль, стараясь определить, что бы это значило. Между тем пятно увеличивается и вытягивается в длину в виде длинной ленточки.

- Да это же всадники, и их так много! — вскрикивает Се- ментер и с быстротою молнии взлетает на коня. — Это враги, это татары! — кричит он и быстро направляет коня в сторону лагеря. Аврам тоже летит вслед за ним. И тут они почти одновременно замечают ещё всадников, выезжающих с другой стороны, из-за кромки леса, совсем недалеко от их лагеря. «Как же так получилось? — с быстротою молнии пролетело в мозгу у Сементера, и он с досадой огрел коня саламатом.

- Давай по оврагу, чтобы они нас не заметили! — кричит он Авраму и направляет коня в долгий овраг, который тянется мимо их лагеря. Некоторое время они летят, пригнувшись к самой луке седла. «Лишь бы успеть, лишь бы успеть предупредить товарищей», — мелькает в голове, и через миг они галопом влетают на территорию лагеря. Сементер пронзительно свистит и, кружась на одном месте на коне, громко кричит:

- Татары, татары окружают!

Тут начинается суматоха в лагере. Кто бежит к лошадям, кто к нехитрому имуществу, сложенному в шалашах.

- Не берите ничего, кроме оружия, уходим в лес! — кричит Алман и крутит головой, стараясь удостовериться, все ли товарищи рядом. «Вот и началось, вот и началось!» — мелькает в голове. И через миг маленький отряд пробирается уже в глубь леса. Алмуш и Малай скачут на одном коне, плотно прижавшись друг к другу. Но не успевают сомкнуться кусты за последним из коней, как появляются монголо-татары и бросаются вслед в погоню. Кони перепрыгивают через пни и овраги, ломятся через кусты. Чувствуя, что вдвоем на одном коне не уйти от погони, Алмуш спрыгивает с коня и с быстротою кошки забирается на одинокое дерево, стоящее на краю поляны.

- Алмуш, ты что! — кричит Малай и поворачивает коня обратно. Но тут замечает, как на поляну выезжают ордынцы и, круто повернув коня, скачет вслед товарищам. Непроизвольные слезы текут по его щекам, но он не замечает их. Меж тем ордынцы плотным кольцом окружили дерево и кружатся вокруг него, что-то лопоча. Но вот один из них, коротко вскрикнув, валится с коня. Следом другой нукер, также сраженный каленой стрелой,

106

-------------------------------------------

падает на землю. Вмиг пространство около дерева опустело. Ордынцы отступили на безопасное расстояние, и вот уже обратно в сторону дерева летят десятки разящих стрел. Получивший множество ранений Алмуш ещё пытался сопротивляться, но вскоре его безжизненное тело безвольно повисло на ветвях.

- Малай! — успел крикнуть он напоследок, но только лесное эхо ответило ему, — ай, ай!

Меж тем маленький отряд собрался на окраине лесочка. Не слезая с коней, быстро переговорили о дальнейших действиях.

- Будем действовать как всегда! В случае преследования половина отряда встречает врага, давая возможность уйти другим, и так далее, пока уходящий не останется совсем один, — сказал Алман. — Последнему постараться пробиться к своим и далее действовать по обстоятельствам, — добавил он.

Все молча согласились. Не может маленький степной лесочек надолго укрыть, хоть и небольшой отряд. Это понимали все, и поэтому решили уйти не откладывая. Горюя в душе об оставленном в лесу товарище, они осторожно пробирались между деревьев и вскоре выехали на окраину. Быстро осмотревшись по сторонам, они двинулись дальше, в сторону захода солнца. Но тут же заметили, как, пересекая их путь, скачут ордынцы. «Все, это конец! Ордынцы и сзади и спереди», — успел подумать Алман, и тут же хищная стрела ударила его в грудь. Но булгарское железо, закрепленное на груди в виде квадратиков, надежно защитило его, и стрела, ударившись, отскочила назад. Через миг пятеро из отряда Алмана уже сшиблись насмерть с отрядом татар.

- Хурай! Хурай! — гремел боевой клич булгар.

Вот упал один из татар, проткнутый насквозь булгарским копьем, опрокинулся другой, третий. Падают ещё и ещё. Но и булгарам уже не выбраться из железного кольца монголов. Вот упал Яван, сраженный кривой саблей. И Сементер, раненый в шею стрелой с широким лезвием, сполз под ноги коня. И Аврам, потерявший в бою железный шлем, схватился за кудрявую голову и, коротко вскрикнув, сраженный насмерть, грохнулся с коня. Обливаясь кровью, уткнулся в гриву жеребца Саргун, и животное понесло галопом его безжизненное тело. И только озверевший Улатимер, не чувствуя ни ран, ни усталости, ещё некоторое время сопротивлялся татарам, вскоре тоже затих, поникнув окровавленной головою. Остальные трое оставшихся в живых булгар во весь опор скакали, пытаясь уйти от погони. Но татары настигали. Их было немного, где-то около десятка.

107

-------------------------------------------

Они упорно не желали отставать. Тогда преследуемые булгары вдруг резко повернули коней и понеслись навстречу врагам. Ал- ман скакал впереди всех, зажав в зубах несколько стрел. Сходу он выпустил по врагам две стрелы и кажется, кого-то поразил. Третью стрелу он не успел выпустить, так как противники уже сшиблись и закружились в смертельной круговерти. «Не зарублю, так сшибу конем», — успел подумать он о противнике, и тут же обрушил сокрушающий удар на голову первого попавшего врага. И понеслось. Он в ярости крушил саблей направо и налево. Краем глаза он видел, как слева от него Кашан молотит чукма- ром противников. Вот он выбил из седла одного, другого. Третий, тоже с раскроенным черепом, опрокинулся на спину коня и так и ускакал в степь. Малай не отставал от товарищей и разгоряченный битвой, не заметил, как вскоре они с Кашаном остались одни. Преследователи все были повержены и в беспорядке лежали на земле. Лишь двое из них подавали признаки жизни и глухо стонали. Лежал, убитый, и Алман. Две стрелы попали ему в шею, и он быстро истек кровью. Постояв некоторое время над поверженным товарищем, Кашан и Малай пробормотали несколько слов из молитвы, прося Бога упокоить прах вновь погибшего. Потом Кашан, чуть не задохнувшись от внезапно нахлынувшей ярости, быстро передал поводья Малаю и, подойдя к раненым монголам, решительно опустил свой чукмар на их черноволосые головы.

- Далее что будем делать? — спросил Малай у Кашана.

- Не знаю, надо быстрее уходить отсюда, — ответил Кашан, оглядываясь кругом.

Вдалеке было видно, как в их сторону скачут вражеские всадники.

- Будем уходить в сторону Яика, может, встретим своих земляков! — крикнул Кашан, садясь в седло.

И вот, кинув прощальный взгляд на тело товарища, они с места в карьер бросили коней и быстрым наметом постарались уйти от погони. Сколько они так скакали, не помнили. Но когда в очередной раз оглянулись назад, убедились, что погони больше нет. И только тогда они пустили коней тише, давая им возможность остыть после бешеной скачки. Через некоторое время и вовсе пустили коней шагом. Долгое время они ехали, каждый про себя переживая случившееся. В то же время они, скорее по ранее заведенной привычке, не забывали внимательно следить за степью. Горевать по убитым товарищам им было некогда. Обстановка требовала, чтобы они действовали, и они действовали как

108

-------------------------------------------

могли. Боль потерь придет потом, когда в спокойной обстановке человек расслабится и задумается о жизни. На короткое время они остановились около небольшого водоема. Умылись сами и напоили коней. Влажной холстиной протерли животным места, откуда капала грязная пена. Потом Малай пересчитал стрелы, оставшиеся в колчане. А у Кашана совсем не было стрел. Где он потерял колчан, он не помнил. Может, во время бешеной скачки, а может, во время безумной резни. А может, забыл в лагере, когда второпях уходили от татар. «Ну, колчан дело наживное, живы будем, так добудем, — подумал он. — Вот ребят погибших не вернешь, это да». Незаметно для себя он глубоко вздохнул, и посмотрел на Малая. Тот копался в переметной сумке, выискивая что-то. «Волею судьбы из всей нашей маленькой группы мы остались живы лишь вдвоем, и теперь для меня нет человека роднее его», — подумал Кашан. Как бы чувствуя его взгляд, Ма- лай поднял голову и с какой-то жалкой улыбкой посмотрел ему в глаза. Кашану казалось, что ещё немного, и Малай заплачет. Но тот шмыгнул носом, несколько раз моргнул светлыми глазами и, видимо, думая о чем-то своем, выдохнул: — вот так. Потом, помолчав некоторое время, сказал:

- Не мешало бы сейчас перекусить, да нечего.

Пообедать перед боем они не успели, и теперь молодой организм требовал пищи. Им обоим хотелось кушать, в дорогу они тронулись, так ничего и не поев. Все запасы продовольствия остались там, на месте стоянки, и о возвращении туда не могло быть и речи. «Хоть одна царапина была бы на мне, — думал Малай, по дороге разглядывая свои руки и ноги. — И Кашан, кажется, вполне здоров, только одежда его испачкана кровью». Малай вспомнил, с какой решительностью расправился Кашан с ранеными монголо- татарами. «А я бы смог вот так, как он», — сверкнула мысль.

Это было удачей, настоящей удачей, что они встретили своих товарищей, оставшихся в другом лагере. Малай и Кашан издали заметили группу всадников, скачущих в их сторону, и спрятались в овраге, заросшем по краям высокими травами. Маскируясь в растительности и чуть приподнимаясь над ней, они внимательно следили за приближением всадников. И только тогда, когда всадники приблизились настолько, что уже не осталось никаких сомнений, что это свои, они выехали из оврага и громко закричали, привлекая к себе внимание. И вот через миг они уже находились в окружении своих товарищей и не успевали отвечать на множество вопросов, сыплющихся на них со всех сторон.

109

-------------------------------------------

- Нет, так дело не пойдет, давайте на миг присядем, — сказал Ратман и спешился с коня.

Он немного прошелся по траве, разминая затекшие ноги, а затем присел на землю, как степняки, подминая их под себя.

- Ты, Ахчура, следи за Степью, пока мы будем говорить, — добавил он и посмотрел на своих товарищей, расположившихся кругом подле него. — Ну, давайте, рассказывайте, что у вас там случилось и почему вы одни, — сказал Ратман, остановив свой взгляд на Кашане и Малае, сидящих рядом.

Те посмотрели друг на друга, как бы решая, кому говорить, и Кашан слегка покашливая, начал:

- Побили нас ордынцы, вот только вдвоем с Малаем мы и остались живы и сумели ускакать от врагов. Остальные все остались лежать в степи, недалеко от нашего места стоянки. Может быть, Алмуш ещё жив, мы не видели, как он погиб, — добавил он и замолчал, глядя на атамана.

- Как же все это случилось? — спросил Ратман.

Кашан и Малай как могли, рассказали обо всём. Некоторое время все молчали. Каждый думал свои думы. «Вот ещё очередные жертвы появились в этой войне, первыми были Хушман и Сартай, следующие кто?» — подумал Ратман. Через некоторое время, наскоро обсудив предстоящие действия, маленький отряд булгар двинулся в западном направлении.

С вечера темные тучи сплошным покрывалом затянули небосвод. Черная, беспросветная ночь накрыла ордынский лагерь. Не видно ни зги. Луна и звезды спрятались за тучами. Откуда-то из глубины степей налетал с нарастающей яростью порывистый ветер и безжалостно трепал накинутые на жалкие шалашики рваные шкуры. Языки пламени яростно трепетали под порывами ветра, и отблески тысяч костров метались в глубине облаков. Перекрывая все шумы огромного лагеря, над кошем всё время плыл утробный гул осатаневшего ветра. В темноте, в клубах пыли и ветра крутилась грешная земля.

Как маленький зайчишка под кустом горькой полыни, жался в углу шалашика Хушман. Колодка все время цеплялась за наклонные стенки шалашика, и ему было неудобно находиться внутри этого хлипкого строения. Он осторожно высунул голову в открытый проем и тут же отдернул назад. Налетевший порыв ветра чуть не сорвал с его головы колпак, и Хушман еле успел

110

-------------------------------------------

удержать его свободной рукою. Потом он натянул колпак до самых глаз и выбрался наружу. Некоторое время постоял, качаясь под порывами ветра и оглядываясь по сторонам. «Дождик, наверное, будет, — подумал он, косясь на темное небо. — Эх, уйти бы в такую ночь, никто бы не нашел и не догнал бы. Ушел бы, если бы не эта трижды проклятая колода...». Рана на его голове затянулась и больше не беспокоила его. Головокружение тоже прошло. Он чувствовал себя вполне здоровым. Ему вспомнился дневной разговор с Песахом. В очередной раз навещая Хушма- на, он как бы между слов вставил, что сегодня днём участвовал в переправе на тот берег многих катапульт и таранов. Это значит, что вскоре вся эта огромная орда двинется на булгар. Также он рассказал, что на днях должен прибыть в орду новый темник, и тогда все и начнётся. Со слов Песаха, об этом он слышал из уст многих воинов. «Эх, снять бы колодку, тогда бы я нашел способ уйти из орды», — подумал Хушман. Днём, без дела шатаясь от одного шалашика к другому, в одном месте он приметил кибитку, в глубине которой лежали различные предметы домашнего обихода. Выбрав момент, он сумел стащить из кибитки короткий металлический нож в деревянных обшитой кожей ножнах, и спрятать его в степи недалеко от крайних шалашей. Теперь же он решил пойти и разыскать этот нож, хотя в кромешной тьме сделать это было почти невозможно. В это время неожиданно, позади себя он услышал голос Песаха.

- Ты чего не спишь, что бродишь среди ночи?

- Да вот встал по нужде, скоро лягу, — нашелся, что ответить Хушман.

- Ты, наверное, хочешь уйти, хочешь оставить меня, хочешь, чтобы меня убили! — почти кричал Песах, вплотную подойдя к Хушману.

Он как будто прочитал его мысли и был по-своему прав. Сильный ветер трепал полы его бешмета, и они хлестали по ногам Хушмана. Так и стояли они некоторое время почти вплотную друг к другу, лицом к лицу, чувствуя дыхание друг друга.

- Не делай этого, не делай, — почти просил его Песах. — У тебя будет больше возможностей уйти, когда орда тронется, когда в общей суматохе никому до тебя не будет дела, — говорил он, стараясь пересилить шум ветра и наклоняясь к самому уху Хушмана.

- Да я и не думал уходить, успокойся ты, иди, отдыхай, куда я уйду в этой колодке.

111

-------------------------------------------

- Ну, ну, как знаешь, только не делай этого, — повторил ещё раз Песах, и отошел в темноту.

Хушман ещё некоторое время постоял, слушая вой ветра, и вернулся в шалаш. Он понял, что Песах все время следит за его действиями и что именно от него зависит, когда снимут с него колодку. «А пока он, наверное, просто боится её снять с меня, дрожит за свою шкуру», — подумал о нём Хушман. Долго сидел он один в ночи, без дум вглядываясь в темноту и слушая вой ветра. Дождь так и не пошёл. Как это часто бывает в степи, сильный ветер разметал в клочья стаи облаков. Только несколько крупных капель простучали по стенкам шалаша, и вскоре в просветах облаков замелькали тусклые звезды. Караваны облаков бесконечной чередой неслись в одну сторону, пересекая лунный диск. Временами казалось, что это не облака бегут по небу, а звезды и луна несутся, то ныряя, то выныривая из гущи облаков. Незаметно для себя Хушман задремал, прислонившись колодой к стенке шалаша. Проснулся он под утро, когда заря уже окрасила в алый цвет рваные края облаков. Караваны облаков все так же неслись вдаль на восток. Но теперь их было значительно меньше, чем ночью. Заметно ослабевший ветер трепал густые гривы ковылей и гнул их к самой земле. Хушман несколько раз прошелся перед шалашиком, разминая затекшие от неудобного сиденья ноги, и начал припоминать сон, приснившийся этой ночью. Впервые за много дней он так четко и ясно увидел во сне Сартая. Стоит Сартай на киреметище, расположенном на высоком холме, и созывает к себе людей. Сам весёлый и улыбчивый. Из-за высокого забора слышен гул многочисленных голосов. Горит жертвенный костер под высоким деревом, и на дереве вьются, развеваются многочисленные сурбаны. И люди идут и идут на киреметище бесконечной вереницей.

- А ты чего не идешь?! — кричит он Хушману. — Многие из нашего отряда уже пришли, тебя дожидаются, — кричит Сартай и машет ему рукой.

- А ты что там делаешь? Ты же умер, — кричит в ответ Хушман.

- А я здесь пасу гусей, — отвечает Сартай и машет, и машет ему рукой, зазывая к себе.

Тут киреметище отдаляется далеко-далеко от Хушмана, и он видит лишь черные клубы дыма, встающие над святилищем, и далекую, бесконечную цепь людей, поднимающихся на высокий холм. Где-то звенит над полями голос Сартая, зазывающий

112

-------------------------------------------

к себе людей. Хушман продолжает ходить перед шалашами, и этот сон никак не идет у него из головы. Раз за разом мысленно прокручивает он этот сон, и суеверный страх закрадывается в его смятенную душу. «Зачем это Сартай звал меня к себе? Неужели моя смерть так близка ко мне? И что вообще означает этот сон?» — задавался он вопросами. Меж тем первые лучи солнца выглянули из-за края лиловых туч, и по земле побежали стремительные тени облаков. Где-то далеко на северной стороне ещё громоздились над самым горизонтом похожие на горы облака. Но было видно, как ветер рвет их в клочья, и гонит, и гонит вперед. Ордынский лагерь просыпался. Откуда-то из глубины кибиток слышались глухие удары по бурдюкам. Эти действия ордынцев, как ритуал, повторялись ежедневно, и удары деревянной палкой по бурдюкам можно было слышать и утром, и в обед, и вечером. Хушману захотелось поесть, и он с нетерпением стал ожидать появления Песаха. Тот появился как всегда неожиданно. Как колобок выкатился он из-за крайней кибитки и быстро приблизился к шалашам. Он явно был чем-то возбужден. Это было видно по его походке, жестикуляции и бегающим по сторонам глазам. Он заглянул в один шалаш, потом в другой, третий, и только после этого заговорил с Хушманом.

- Ты сегодня пойдешь со мною, будешь помогать мне. Без моего разрешения не смей никуда уходить, иначе смерть и тебе, и мне. Сейчас подойдет ордынец и снимет с тебя колоду, — сказал Песах.

И вправду, вскоре к Хушману подошли два ордынца и, о чем-то переговариваясь меж собою, сняли с него колоду. И впервые за много дней Хушман вздохнул свободно. До хруста в костях потянулся и сделал несколько резких движений, разминая уставшее от колоды тело. Яростно почесал свою волосатую грудь и лохматую голову. Ордынцы стояли рядом и, о чем-то лопоча, весело посматривали на него. Потом они удалились вглубь кибиток, и Хушман остался наедине с Песахом. Они молчат. Также молча похлебали принесенную Песахом похлебку. За едой Хушман все думал о своем желанном побеге. Он мысленно представлял, как добудет себе урхамаха и как переплывет через Яик. Как, хоронясь по балкам и оврагам, будет скакать по степи и как ему, в сущности, будет хорошо оказаться среди своих друзей, в привычной для себя обстановке. Ведь они находятся совсем недалеко от Яика. Но тут ему вспоминается сон, приснившийся прошедшей ночью, и сомненья и тревога вновь охватывают его.

113

-------------------------------------------

«Господи, да ведь я же не знаю, живы ли товарищи, может, лежат уже в степи все побитые, а может, давным-давно ускакали поближе к своим, — думает он. — Нет, этого не может быть, говорил же Песах, что совсем недавно видел на той стороне реки двух всадников. А на той стороне, вероятнее всего, могут находиться только его товарищи». Но тут Песах позвал его, и его мысли прервались. Песах шел вглубь многочисленных кибиток, увлекая за собой Хушмана. Везде и всюду, на земле и на кошмах сидели ордынские воины и принимали пищу. Они не обращали никакого внимания на Песаха и Хушмана. Бесчисленные дымы от полупо- тухших костров легкими струйками тянулись в небо. Где-то ржали кони, ревели верблюды. Огромный массив ордынского лагеря тянулся далеко и уходил под самый горизонт. Песах подвел Хушмана к крайней кибитке, расположенной ближе всех к реке, и они остановились. Вскоре к ним присоединились ещё несколько десятков рабов. Тут Хушман увидел, как в сторону реки проследовали несколько отрядов ордынцев. Потом и они с Песахом вместе с другими рабами двинулись вслед воинам, предварительно захватив из кибитки длинные волосяные арканы. Многие рабы несли крепкие и длинные жерди. Достигнув берега реки, Хушман увидел огромную арбу, груженную длинными штурмовыми лестницами, которая застряла в прибрежной трясине. На той стороне реки он увидел длинную вереницу таранов и катапульт. Вереница тянулась от берега и другим концом терялась вдалеке, за прибрежными холмами. «Вот это да! Ордынцы уже на нашем берегу», — мелькнула мысль. Тут к ним подошли несколько ордынцев и что-то скомандовали. Рабы разрозненной толпой вошли в воду и суетливой группой окружили арбу. Огромными колёсами арба по самые ступицы ушла в трясину. Кто-то стал привязывать и крепить арканы к арбе. Подвели коней, и свободные концы арканов зацепили за постромки. Многие уперлись жердями под ступицы арбы и, действуя ими как рычагами, приготовились помогать коням. И вот по команде рванули кони, уперлись люди, и вся эта разноликая, разноязычная и шумная толпа начала вытаскивать из трясины злополучную арбу. Но долгое время ничего не получалось. Трещала арба, рвались арканы, но ни с места не сдвинулась телега. Тогда рабы быстро разгрузили арбу и на себе перетащили штурмовые лестницы на тот берег. Потом общими усилиями все-таки вытащили из трясины арбу и тоже переправили на тот берег. Снова загрузили ее лестницами, и только после этого ордынцы разрешили всем немного отдохнуть и смыть с себя

114

-------------------------------------------

речную грязь. С каким наслаждением окунался Хушман в воду. Хотя было только утро наступающего дня, вода была теплая. Он с ожесточением тер свое тело речным песком и смывал многодневную грязь и пот свежей водой. По мере возможности постарался постирать рубаху и штаны. Рядом с ним плескались такие же горемыки, как и он. Они что-то говорили ему, но он не понимал их языка. Потом, в течение целого дня, он вместе со всеми работал на переправе. Снова переправляли катапульты, тараны, штурмовые лестницы и бесчисленные телеги с различным имуществом. Обедом не кормили. К вечеру изрядно уставшие и проголодавшиеся, они с Песахом вернулись к своим шалашам. Как бы там ни было, но Хушман всё-таки был рад возможности помыться. На ночь на его шею снова надели колоду.

Снова Батбай вышел в ночь. Снова, как и несколько дней назад, он поднялся на городскую стену и стоит, вглядываясь вглубь степей. Также как и несколько дней назад, в глубине степи горит одинокий костер, и такая же одинокая луна плывет над спящим городом. Где-то далеко на западе играют сполохи далекой грозы. Пахнет полынью и теплой пылью. Тишина. Полная тишина. Не тявкнет собака, не скрипнет калитка. Грозы не слышно, и только сполохи время от времени продолжают освещать неверным светом темный горизонт. Ночь. В который раз вспоминает воевода Батбай свою поездку в город Булгар к Великому Турхану. На Великий Хурал тогда собрались все, кого успели оповестить, и мусульманское, и языческое, и христианское население. Но ели и пили, а потом и помылись в царских банях все вместе, и мусульмане, и язычники, и христиане. Батбая поразили огромные размеры царских бань, в которых за один раз могло уместиться столько народу. А про царские покои и говорить-то нечего. Хотя Батбай видел их не первый раз, но все равно не переставал удивляться их красоте и величию. Илькам патша принял их в летней резиденции, расположенной в огромной юрте за чертою города. Он сидел на троне, поставленном в середине юрты. Весь пол и стены юрты были устланы иностранными коврами, а трон был покрыт золотистой парчой. Одежда Илькама патши также была богато разукрашена драгоценными камнями и расшита золотом. Все вошедшие в юрту сняли свои головные уборы и положили их подмышку. Потом поклонились Илькаму и остались стоять до тех пор, пока патша не пригласил всех присесть. Говорили

115

-------------------------------------------

долго и много. Спорили до хрипоты. Но, в конце концов, решили дать отпор монголо-татарам.

- Татары не простят нам сопротивления, оказанного им раньше. Вспомните, сколько раз они приходили к нам и сколько раз мы их били, — напомнил всем Илькам патша.

После Великого Собрания был великий пир. Илькам патша угощал всех действительно по-царски. Не счесть, сколько было забито коней и быков, овец и свиней, сколько было выпито различных медов, кумыса и сура. Для мусульман еду готовили отдельно, так как они не оскверняли себя поеданием свиней. Но гуляли, пели и веселились все вместе.

- Ешьте, пейте, мои родные, мои верные подданные, может быть, Господь Бог дает нам последнюю возможность побыть всем вместе. Что будет завтра, знает только один Тангр, — говорил Илькам патша своим воеводам, лично обнося каждого позолоченным кубком с пенным сура.

- Кажется, наш патша болеет. Посмотри какой он бледный и немощный, и на меч опирается, как на палку, — сказал Батбаю тысяцкий по имени Султан, наклоняясь к самому уху Батбая.

Действительно, вид у Илькама патши был нездоровый. Желтоватая кожа лица и лихорадочный блеск светлых глаз говорили о том же. И голос не такой звонкий и громкий, как всегда, подтверждал это. «И это в тот момент, когда над страной нависла такая угроза», — подумал Батбай. Потом были конные скачки, где воины из разных городов показывали свою удаль и мастерство. Батбай приподнял голову и взглядом проследил за звездой, которая как яркая молния сверкнула в небе и, прочертив длинную линию, растворилась в пространстве. «Моя звездочка на небе»,

- запоздало подумал Батбай, сожалея о том, что не успел высказать это во время падения звезды. Тут до его слуха донеслись отдаленные расстоянием людские голоса. Это перекликались на городских стенах сторожевые ратники. И как бы вторя людским голосам, где-то в глубинах строений уныло завыла собака. «Опять воет проклятая собака, накликает беду», — зло подумал Батбай. Чтобы не слышать собачьего воя, он спустился со стены и направился к ратникам, охраняющим главные ворота. Мягкий свет луны живым серебром сочился на спящую землю. Люди как легкие тени скользили на фоне темной стены. Поговорив с ратниками, через некоторое время Батбай направился домой. Он шел по спящему городу и мысленно представлял, как наступает новый день и как город просыпается. Как по улицам потянутся в

116

-------------------------------------------

сторону ворот многочисленные овцы и коровы. Как разольются по базарной площади и прилегающим улицам людские реки. Как застучат по наковальням тяжелые молотки и молоточки многочисленных кузнецов. Как откроются торговые лавки и различные ремесленные мастерские. Ему снова вспомнилась его семья. Вспомнилась супруга, идущая с полными ведрами чистой ключевой водой. Плавно качаясь в такт шагам, она словно играючи несла коромысло с тяжелыми ведрами. Истомленный зноем, Бат- бай прямо из ведра пил холодную, как лед, воду, тайком любуясь супругой. Вспомнились дочери, весело щебечущие за рукоделием. Хоть они и выросли в богатой семье, где было достаточно работников, но не чурались никакой работы. При воспоминании о семье лицо Батбая осветилось улыбкой. Так, с мыслями о близких людях, он дошел до своего дома. Огня он не стал зажигать. В темноте нашарил кружку и, выпив водички, лег спать не раздеваясь. Спал как убитый, и ничего ему в эту ночь не снилось.

О том, что в орду прибыл новый темник, Хушман узнал от Песаха. «Ну, теперь начнется, теперь не миновать беды», — подумал он. И действительно, уже через день многотысячные копыта вспенили чистые воды Яика, и шумная орда начала переправляться на тот берег. И забурлила вода, запруженная многочисленными всадниками. И огласились древние берега воинскими кличами и невообразимым гвалтом. И море всадников, растекаясь несколькими широкими реками, начало разливаться в глубь Волжской Булгарии. И двигались они, поначалу не встречая никакого сопротивления. Но знал умудренный опытом и многочисленными битвами темник, что чем дальше он будет уходить вглубь вражеской территории, тем больше опытных вражеских разведчиков будет следить за передвижением его войска. От большого отряда, сопровождающего осадные орудия, постоянно отходили легкие отряды всадников и, рассыпаясь веером, вели разведку местности. Многочисленные рабы также сопровождали осадные орудия, помогая коням и воинам переправлять их через многочисленные степные балки и овраги. Хушман вместе с Песа- хом тоже находился среди рабов и своими глазами видел начало Великой беды. Тяжелые жернова судьбы неотвратимо надвигались на соплеменников Хушмана. Вспаханное поле напоминала степь после прохода по ней монгольской конницы и осадных орудий. Так много было в войске всадников и различных орудий.

117

-------------------------------------------

«Ах, судьба! Зачем же именно мне суждено увидеть всё это», — посетовал на горькую долю Хушман. Сжав зубы, он цепляется рукой за раму осадного орудия и покорно плетется за всеми навстречу судьбе. Он шепчет про себя проклятия, призывая небесную кару на головы своих врагов и недругов. Не его вина, что он не погиб во время схватки, и что попал в плен, и что теперь в составе вражеских войск он движется по своей земле. Хоть и не удалось ему прославить свое имя в потомстве, он уверен, что не проклянут его соплеменники, так как он не сделал ничего предосудительного. При первой же возможности он постарается сбежать из плена, и будет биться с врагами, пока его рука будет в состоянии держать оружие. Молчит Хушман. Думает свои думы. Не с кем перекинуться ему словом и не с кем поделиться горем. «Да и кто поймет меня, кругом одни чужаки», — думает он и ещё сильнее сжимает зубы, чтобы не вырвалось из его груди ни стона, ни горестного вздоха. Рядом с ним шагают такие же горемыки, как и он. Они о чем-то переговариваются между собою, и кажется, даже рады переменам, наступившим в их жизни. Хушман смотрит на них, и кроме тупого равнодушия ко всему, ничего не видит в их лицах. «Они, наверное, привыкли к своему рабскому положению, и им теперь наплевать на всё происходящее», — думает про них Хуш- ман. Он до самых глаз натянул свой колпак, и в клубах рыжеватой пыли движется вместе со всеми, проклиная свою несчастную долю. Справа и слева, спереди и сзади от него непрерывным потоком, нещадно пыля, движутся бесчисленные всадники. Огромные колеса противно скрипят, непрерывно накручивая на ступицы бесконечные нити расстояний. Хушману хочется разбить или как-то уничтожить это орудие и эти огромные колеса, чтобы не слышать надоедливого и нудного скрипа. Но он продолжает покорно шагать, стараясь не обращать на это никакого внимания. Никто не знает, каково у него на душе, каково ему идти, изнемогая от пыли и усталости, а сверху ярое солнце так и печёт, так и печёт. «Хорошо хоть колодки сняли», — думает он и досадно сплёвывает тягучую слюну. Наконец-то, после продолжительного движения, вся эта огромная масса людей останавливается, и Хушману предоставляется возможность немного отдохнуть. Он садится на землю, рядом с орудием, и вытягивает вперед свои избитые ноги. Пораненные острыми камнями и сломанными сухими стеблями степных трав подошвы ног саднят. Он с завистью смотрит на тех, у кого имеется обувь и, разорвав подол рубахи, начинает обматывать ступни кусками ткани, предварительно подкладывая под

118

-------------------------------------------

них пучки степных трав, чтобы мягче было ступать. За этим занятием и застает его Песах.

- Ну, как, сильно устал? — спрашивает он у Хушмана и садится с ним рядом, опираясь спиною о колесо орудия.

- Ничего, можно терпеть, бывало и похуже, — отвечает ему Хушман, вопросительно глядя на него, как бы спрашивая, с чем же он пришел.

Песах некоторое время молчит, смотрит на свои ноги и, как бы ни к кому не обращаясь, выдыхает:

- Ну, вот и начался Великий поход на Запад, вот и первая остановка на этом пути.

- Да. — отвечает ему Хушман, и замолкает, погружаясь в свои думы.

Так молча, сидят они некоторое время, сведенные вместе переменчивой судьбой два маленьких человека, каждый со своими мыслями, чаяниями и заботами. А кругом на огромном пространстве расположились ордынцы и принимают пищу.

- Нам бы тоже не мешало поесть, — говорит Песах и крутит головой во все стороны. Но никто и не думает накормить несчастных. Так проходит ещё некоторое время, и вот уже слышны окрики ордынцев, начинающих движение.

- Чего расселись, а ну быстрее трогай! — крикнул подлетевший к ним ордынец и больно стеганул нагайкой Хушмана.

Досталось, кажется, и Песаху. Теперь они шагали рядом. Песах боязливо втягивал голову в плечи и всё время опасливо смотрел на ордынцев. Хушман шагал, понуро опустив голову, и сожалел о том, что не смог захватить с собою нож, спрятанный на месте прежней стоянки ордынцев.

- Ну, и где же твои соплеменники? — после долгого молчания обратился к Хушману Песах.

- Дай время, ты их ещё и увидишь, и узнаешь, это ещё только начало, — ответил Хушман.

Так в постоянном движении, в пыли, в суматохе и в коротких разговорах прошел день. И только наступившая ночь прервала могучее движение бесчисленных татарских всадников. И только наступившая ночь подарила короткий отдых тысячам обреченных на труд и на смерть.

Шеремет двигался во главе маленького отряда, и первым взлетел на холм, возвышающийся на пути. Он сразу же увидел

119

-------------------------------------------

многочисленное количество всадников, ручьями текущих в северо-западном направлении. Всадники двигались на приличном расстоянии и издали были похожи на бурный поток во время разлива реки. В центре потока двигались какие-то сооружения, похожие на юрты и кибитки. Застывший на миг от увиденной картины, Шеремет быстро обернулся и позвал своих товарищей.

- Татары, татары идут! — крикнул он отрывисто и возбужденно.

Вскоре все его товарищи стояли рядом с ним и с удивлением и тревогой смотрели на происходящее. Полная тишина нависла над всеми. Только вдалеке, бесшумно и совсем не страшно, передвигались вражеские всадники. Их было множество, даже очень много, а из-за гряды отдаленных холмов все выступали и выступали новые всадники, и не было им конца.

- Всё! Началось! — выдохнул Ратман и быстро оглядел своих товарищей.

- Что? Что началось? — растерянно спросил Курак, вопросительно глядя на Ратмана.

- Война! Война началась мои родные, — как бы сразу всем ответил Ратман и добавил: — Это смерть наша движется вдали. Сумеем её обмануть — значит, будем жить, а если нет — сгинем все в этой глуши.

После этого он повернул голову на Север, а потом на Запад, и все невольно проследили за его взглядом. На той стороне были свои, была Родина, была Великая Волжская Булгария, и люди с великой надеждой смотрели в её сторону. Ратман рукавом кафтана вытер пот с лица и обратился ко всем:

- Ну что будем делать дальше, ребята?

Все молчали, и лишь Буранбай после непродолжительного молчания ответил:

- Ты, дядя Ратман, старший над нами, как ты скажешь, так и будет, мы все подчиняемся тебе.

И все, соглашаясь с ним, утвердительно закивали головами, одновременно выражая свое согласие словами:

-Да, да, мы все доверяемся твоему опыту и знаниям, как ты скажешь, дядя Ратман, так и будет.

Ратман вздохнул и после непродолжительной паузы, оглядев всех поочередно, сказал:

- Тогда будем действовать так: нам нужно как можно быстрее соединиться со своими соплеменниками. Пока же передвигаться днем по открытой степи опасно, так как нас легко

120

-------------------------------------------

могут перехватить опередившие нас легкие конные отряды противника. Врагов много, даже очень много, и поэтому нам нужно быть хитрее их, так как нашей малой силушкой мы ничего им сделать не сможем. Передвигаться будем ночью, с великой осторожностью, и я уверен, что мы их опередим и перехитрим. После прохождения такого количества войск остается неизгладимый след, и мы врагов не потеряем. Передвигаясь вместе с тяжелым обозом, враги не смогут идти так быстро, как им хотелось бы, так как на пути у них встретится множество препятствий в виде рек, речушек, холмов и оврагов, которые им нужно будет преодолеть. А пока же мы как волки, выслеживающие добычу, притаившись, издалека будем следить за ними и действовать по обстановке.

Ратман ещё раз внимательно оглядел своих товарищей и продолжил:

- Вспомните правило, которому я вас учил: один на один бейтесь с врагом всегда, какой бы сильный он не был, так как ты мужчина и воин. Один с двумя сражайся смело. Один с тремя не бойся и бейся. А один против четверых не грех и отступить.

Ратман сказал и замолчал, ожидая, что скажут другие.

- Ну, что ещё скажешь ты, Алмуш? — обратился он к одному из своих товарищей.

- А? — встрепенулся, погруженный в свои мысли, Алмуш.

- Я говорю, может быть, ты ещё что скажешь, — снова обратился к нему Ратман.

- Да что говорить, воевать надо, — ответил тот, и зло сплюнул на землю.

- Правильно, — поддержали его другие. Вскоре все спешились и из-за высокой травы, покрывающей вершину холма, стали следить за передвижением вражеских войск. Опасаться внезапного нападения врагов было нечего, так как холм господствовал над другими вершинами, и все подходы к нему просматривались издалека. Долго проходили вражеские войска. Вот уже и солнышко почти коснулось горизонта на далеком закате, а войска все шли, и шли, нещадно пыля. Наконец-то последняя арба, запряженная многими лошадьми, скрылась за дальним холмом, и Ратман облегченно вздохнул, как будто бы сразу решил все свои заботы. Ещё некоторое время он всматривался в сторону скрывшихся врагов и тут почувствовал, как сильно проголодался. Наблюдая за врагами, ему некогда было думать о еде, и теперь, когда реальная опасность миновала, голод напомнил о себе. Вскоре все сидели в тесном кругу и молча по-

121

-------------------------------------------

едали ужин, не забывая в то же время следить за окрестностью. Меж тем солнышко уже скрылось за дальним горизонтом. На пустынную степь незаметно наплывали серые сумерки, и в воздухе всё явственнее чувствовалось дыхание вечерней прохлады. Уже ничего не напоминало о передвижении огромного войска, и над бескрайней степью нависла сторожкая тишина. Вдали алой полоской горел закат. Запахи различных трав, смешиваясь друг с другом, щекотали ноздри. Убрав нехитрый ужин, люди сидели и смотрели на закат, погруженный каждый в свои думы. «Вот и обманул я свой живот, вот и промчался своей чередой ещё один обманутый день, вот так и проходит обманутая жизнь, — подумал Ратман. — Жизнь ли меня обманывает, или же я обманываю жизнь?» — продолжал думать он и удивлялся странным мыслям, приходящим в его голову. Вот, словно быстрый росчерк безвестной звезды, промчалась его жизнь, и что в результате? Утомленный бесконечными заботами и долгой жизнью, сидит он в далекой глуши, и думает свои невеселые думы. «Вот уснуть бы сейчас и проснуться через много веков, когда вокруг не будет войны, когда наступят покой и тишина, — думает он, и незаметно для себя шумно вздыхает. — А то ведь как получается, жил я от войны до войны, от борьбы до борьбы, а жизни-то хорошей и не видел. Как будто этот мир не для меня, как будто я создан лишь для борьбы», — думает он. Ратман тихо встает и отходит в сторону. Он со стороны смотрит на своих товарищей и мысленно старается угадать, о чем они думают. Наверное, вспоминают своих родных и близких, думают о доме и о семье, а может, как и он, они тоже думают о жизни. Ему вновь вспоминаются соплеменники, погибшие совсем недавно. Он мысленно начинает перебирать их имена, и их образы как живые встают перед ним. Ратман лично не видел их гибель, и поэтому, наверное, разум отказывается верить в то, что их больше нет и никогда не будет. Он на миг представил, как заголосят по убитым их близкие, и ему расхотелось вернуться в родную деревню. Хотя в гибели соплеменников не было никакой его вины, но в глубине его сознания пульсировала мысль о том, что всё могло быть иначе, не раздели он отряд, и чувство вины не оставляло его. Он наморщил лоб и руками некоторое время тер свои виски, словно стараясь таким образом избавиться от этих неприятных мыслей. Меж тем темнота плотным покрывалом накрыла степное пространство. Не видать вокруг ни огонька, ни блеска, ни сполоха. И лишь на востоке, за дальними холмами, край неба начинает незаметно розоветь, предвещая по-

122

-------------------------------------------

явление луны. Бесчисленные звезды высыпали на темном фоне бездонного неба, и млечный путь широко раскинул свои крылья над такой же широкой степью. Переночевать решили тут же, на вершине этого холма. Двоих ратников назначили в дозор, а остальные улеглись на теплую землю, постелив под себя кафтаны и чапаны. Решили выступить завтра и скрытно следовать за вражеским войском до тех пор, пока это возможно. Вскоре стих и приглушенный говор. Только редкое фырканье коней говорило о том, что на вершине холма находятся живые существа. Взошедшая луна скорбным светом осветила горсточку ратников, спящих богатырским сном после утомительного дня.

Утро выдалось тихим и ясным. Высокие травы стояли стеною, не шелохнувшись. Далеко вокруг не было заметно никакого движенья. Казалось, что все вымерло в округе, и уже ничего не напоминало о вчерашнем передвижении вражеских войск. Наспех позавтракав, ратники сидели и ждали, что скажет Ратман. А он же решил немного подождать с выступлением, опасаясь появления новых отрядов противника. Но вражеские всадники больше не появлялись, и степь в пределах видимости оставалась пустынной. Чтобы избавить ратников от томительного безделья, Ратман разрешил музыкантам поиграть на инструментах. Ахчура взял у Алмуша шопр, быстренько надул пузырь, и вот уже первые звуки старинной песни поплыли над древней степью. Долго пел и играл Ахчура. Пел о далеких городах и богатых караванах, о высоких горах и прекрасных женщинах, о быстрых конях и широких равнинах. Нехитрый и проникновенный голос певца заворожил ратников. Они слушали и вспоминали погибших товарищей. Мысленно уносились к далеким городам и к высоким вершинам. Отправлялись в неведомые страны, сопровождая длинные караваны. Потом Ахчуру сменил Алмуш, и снова над степью переливчато звенел старинный булгарский инструмент — шопр. Снова звучала песня о великих победах и чудо-богатырях, о далеких предках и чудесной стране Саргун. И лишь ближе к обеду, убедившись в отсутствии вражеских отрядов, решили тронуться вслед прошедшим конникам. Вскоре дюжина булгарских воинов покинула вершину холма, давшего им кратковременный приют, и достигла места, где прошли вражеские всадники. Изрытая многотысячными копытами и огромными колесами земля имела растерзанный вид. Широкой, темной полосой среди высоких трав тянулся вдаль след, оставленный огромным войском. Лишь кое- где на этой полосе сиротливо торчали одинокие, поломанные ку-

123

-------------------------------------------

сты полыни. Долго следовали ратники по этому следу, но вражеских всадников так и не увидели. В одном месте на дне большого оврага обнаружили сломанную монгольскую арбу. Видимо, не выдержав тяжести длительного пути по пересеченной местности, колёса у арбы развалились, и монголы бросили ее, чтобы не обременять себя. В одном месте, где-то за безымянной рекой, ратники набрели на невысокую возвышенность, на вершине и в окрестностях которой в беспорядке валялись многочисленные камни различной величины. Среди камней виднелись черепки разбитой глиняной посуды и попадались заржавленные наконечники стрел и боевых копий. Кое-где лежали обугленные и изъеденные безжалостным временем остатки бревен. Особенно много их было на вершине холма.

- Что, что здесь было? — спросил Курак у Ратмана, трогая при этом кончиком копья разбитые черепки.

Другие ратники стояли рядом с ним и тоже вопросительно смотрели на Ратмана.

- Эх вы! Смотрите лучше, здесь когда-то было булгарское городище, вон и разбитые черепки с булгарскими узорами говорят об этом. Это о таких городах и богатырях, их защищавших, пели недавно Ахчура и Алмуш, — ответил Ратман.

Недалеко от разбитого городища, за рекою, на пригорке ратники обнаружили забытое кладбище, заросшее высокими цветущими кустами чилижника и разнотравьем. Среди кустов то тут, то там стояли почерневшие и покосившиеся от времени могильные камни и столбы. На камнях просматривались различные знаки и письмена. На некоторых камнях надписи были выполнены тонкой арабской вязью.

- Девушка, не успевшая одеть хушпу, — прочёл на одном из камней Ратман.

Его поразила эта короткая эпитафия. Вмиг представилось, как под этим камнем лежит молодая, не успевшая стать женщиной, девушка. Он сказал об этом своим спутникам, и те гурьбою собрались около могильного камня. Молча постояли над могилой, творя в душе молитвы и с удивлением взирая на шершавый камень. Потом поставили его ровно, утрамбовали ногами землю вокруг камня и тронулись дальше, изредка оглядываясь на это печальное место. Вот и осталось далеко позади разбитое городище с его забытыми могилами, а врагов все не было видно. Вражеские следы вели всё дальше и дальше в глубь земель Волжской Булгарии. И только вечером, уже в наступивших сумерках, рат-

124

-------------------------------------------

ники увидели мерцающие вдали бесчисленные костры вражеского лагеря.

Вот уже несколько дней подряд двигался Хушман вместе с монгольским обозом. На ночь на него и на многих других рабов надевали колодки, а днем они двигались вместе со всеми под охраной монгольских нукеров. Изнурительные дневные переходы так измучили Хушмана, что к вечеру он буквально валился с ног. Усталый, он засыпал быстро, и ни насекомые, ни проклятая трижды колодка, не могли помешать ему спать. Спал он крепко и снов почти не видел. А утром все начиналось сначала. Над дымным лагерем звучали удары палок по бурдюкам. Рёв верблюдов смешивался с ржанием коней и людскими голосами. И после быстрого завтрака всё приходило в движение. Песах сказал ему, что у монголов ещё не было ни одного столкновения с булгарами. Малочисленные населённые пункты попадались крайне редко, и татары проходили их, не останавливаясь. Забирали попадающих под руку домашних животных и гнали их вместе с обозом. Куда девались люди из этих населенных пунктов, Хушман не знал. «Наверное, убежали заблаговременно, или же их всех убили», — подумал он. Ещё несколько дней движения, и населенные пункты стали попадаться чаще. Степь сменилась лесостепной зоной. Все чаще попадались прохладные островки лесов и лесочков. Все чаще пересекали холмистую равнину светлые реки и речушки. Все больше встречались быстрые табунки косуль и других животных. Появились первые пленные булгары. Вооруженные нукеры привели нескольких человек с колодками на шеях и оставили их под присмотром Песаха. Хушман разговорился с ними и узнал, что они ранее проживали в близлежащих селениях. Со слов булгар, в плен они попали неожиданно. Работали в поле, и тут неожиданно на них налетели вражеские всадники. Многих зарубили или закололи, а несколько человек взяли в плен и привели в лагерь. О нашествии монголов они ничего не знали и не предполагали о внезапном нападении. Никто их об этом не предупреждал. Они явно были удручены своим положением и ничего не знали о своих близких людях, оставшихся в деревне.

- Как тебя зовут? — спросил Хушман у пожилого бородатого мужика.

- Рамуш, — коротко ответил тот.

- А как называлась твоя деревня?

125

-------------------------------------------

- Висьпюрт.

- А рядом с вашей деревней, еще какие деревни расположены?

- Сирмабусь, Сибирьель и Турханкас, — снова ответил Ра- муш, поглаживая рукою покрасневший рубец на лице.

- А что с твоим лицом? — снова спросил Хушман. Ему не терпелось скорее узнать последние новости.

- Да вот, угостили саламатом.

Они некоторое время помолчали. Потом разговор возобновился. Но спрашивал больше Хушман, а Рамуш отвечал, коротко и иногда сбивчиво. Видимо, он еще не совсем отошел от потрясения. Так в разговорах они и встретили наступающую ночь. Потом было свежее утро и новый день с его тягостными обязанностями. Так в монотонном и изнуряющем движении прошли ещё несколько дней. Выпадали дни, когда отупевшему и ослабевшему от недоедания и постоянного движения Хушману казалось, что время совсем остановилось. В один из таких дней он стал свидетелем ужасного действия монголов. Как всегда, сначала стремительно замелькала между кибиток серая шапочка Песаха. Подойдя к пленным, он объявил, что Хушмана требуют привести к шатру монгольского темника. Им срочно потребовался толмач, знающий булгарский язык. Со слов Песаха Хушман узнал, что монголы пленили какого-то знатного булгарина и хотят его допросить. Подходя к шатру монгольского воеводы, Хушман издали увидел два высоких костра, горящих перед шатром. Увидел темника, важно восседающего на кошме в окружении многочисленных нукеров.

- Падай на колени и к темнику подползи, не смея поднять на него глаза, иначе нам обоим не сносить головы, — шепнул Песах Хушману, как только они пересекли линию между двух огней.

Вскоре, лежа ниц, они замерли перед темником, не смея поднять на него своих глаз. Темник что-то сказал, и Песах ему ответил, но что он ответил, взволнованный происходящим Хуш- ман не понял. Одернутый за рукав Песахом, он быстро взглянул на него, и они встали перед монгольским воеводой, не смея поднять головы.

- Ты кто такой и где твой дом? — через Песаха спросил у Хушмана темник.

- Я булгарский воин, и дом мой расположен далеко отсюда.

- Ты, наверное, плохо воевал, и попал в плен? — снова спросил темник.

126

-------------------------------------------

- Я воевал как мог, — ответил Хушман. Во время разговора он незаметно старался взглянуть на темника, и ему это удалось. «С виду он совсем не грозный, даже, я бы сказал, добрый», — отметил про себя Хушман. Жидкая борода и усы обрамляли широкое лицо монгольского воеводы и делали его похожим на доброго деревенского пахаря.

- А теперь ты взгляни на него, он тоже плохо воевал, и тоже, как и ты, попал в плен, — сказал темник, указывая Хушману на связанного человека, лежащего на земле недалеко от шатра. Человека развязали, подняли и поставили перед темником.

- Спроси его, кто он такой, как его зовут и где он живет? — приказал темник. Песах быстро передал все это Хушману, и он в свою очередь передал все это пленнику.

- Я улпут Чурабай, и дом мой расположен недалеко отсюда в деревне Самарьел, — ответил пленник, разминая свои затекшие руки и сплевывая сукровицу. Его испачканная кровью длинная рубаха была порвана в нескольких местах, и сквозь прорехи выглядывало голое тело. Он был на голову выше нукеров, его окружавших. Его тяжелый взгляд встретился с глазами Хушмана, и Хушмана передернуло.

- Спроси, — снова приказал темник, — сколько было у него воинов, и где они теперь?

- У меня была сотня воинов, и они достойно встретили незваных гостей. Жаль только, что проводить вас некому. — ответил пленник, криво и зло усмехнувшись.

- Спроси его, хочет он жить или нет?!

- Конечно, хочу, — перевел Хушман быстро, и не запинаясь.

Вытянув вперед подбородок, темник некоторое время, не

мигая, смотрел на пленника и вкрадчивым голосом вымолвил:

- Тогда пускай снимает свою шапку, наберет в нее овса и из своей шапки покормит моего коня!

Нукеры услужливо поставили перед пленником кожаный мешок с зернами овса. Улпут медленным взглядом огляделся вокруг, кивнул, как бы прощаясь, Хушману и твердо ответил:

- Я не привык унижаться ни перед кем!

- А я не привык, чтобы меня не слушались! — быстро и зло выдохнул темник, и взмахнул рукою. Нукеры тут же бросились на пленника, скрутили ему руки и ноги длинными арканами. Потом концы арканов привязали к лошадям и вмиг разорвали пленного улпута на несколько частей. Видевший все это Хуш- ман был потрясен до глубины души. Его била нервная дрожь.

127

-------------------------------------------

Он плохо помнил, как они покинули темника и как он оказался среди таких же несчастных, как и он. Гибель Чурабая никак не выходила у него из головы. «Какой гордый и сильный человек, с каким мужеством встретил он свою смерть, — думал про него Хушман. — Я бы так не смог, я бы все-таки переступил через свою гордость». Потом, ночью, лежа на земле рядом с катапультой, он рассказал об этом своему новому знакомому Рамушу.

- Это еще что, ты бы видел, что они творили во времена предыдущего набега. Они вырезали целые селения от мала до велика и из отрезанных голов складывали страшные холмы, — ответил Рамуш.

И как бы в подтверждение его слов на следующий день во время движения они увидели неестественно белеющий вдали непонятный холм. Страшная догадка как молния сверкнула в голове у Хушмана. И вскоре, по мере приближения к холму, оа подтвердилась. Сотнями пустых глазниц смотрел на проходящих людей мертвый холм. Высушенные ветром и выбеленные солнцем черепа матово сверкали на солнышке. Живые смотрели на мертвых, мертвые смотрели на живых. Тяжелая арба ехала по полю, усеянному людскими черепами. Как ореховые скорлупки хрустели под тяжелыми колесами людские останки, и долго звучал потом в ушах у Хушмана этот страшный звук. «Нет! Надо бежать. Надо во что бы то ни стало бежать из этого ада», — стучало у него в мозгу. Это желание все больше и больше завладевало его сознанием и жгло его изнутри, не давая расслабляться. И он начал ждать удобного случая.

События назревали более чем стремительно. Страшные вести один за другим дошли до Биляра, и город загудел как потревоженный улей. Утром гонец принес горькую весть о кончине Илькама патши, а уже к вечеру стало известно о переходе мон- голо-татар через Яик и вторжении их на территорию Волжской Булгарии. «Как не вовремя, как же не вовремя покинул он нас,

- подумал о патше воевода Батбай. — Кто же теперь организует сопротивление врагам, кто же теперь призовет всех нас под свою сильную руку?». Эти и другие мысли как молния промелькнули в его голове. Ему вспомнился день, когда он в последний раз видел Илькама патшу. Вспомнилось, как Илькам патша держался со всеми просто, как равный среди равных. Как лично подносил каждому воеводе кубок с пенным сура, высказывая тем самым

128

-------------------------------------------

свою расположенность и любовь к своим воеводам. Вспомнился его нездоровый вид, и Батбаю стало жалко царя. Он искренне жалел о его кончине, и печалью наполнилось его отважное сердце. «Хоть много у патши храбрых и умных воевод, но теперь мы остались как стадо без пастуха», — думал Батбай. Забот у него прибавилось. Начали прибывать беженцы, успевшие вовремя сбежать перед татарами. Город наполнился новыми людьми. «Если так будет продолжаться и дальше, то продуктов в городе надолго не хватит», — подумал Батбай. Он дал команду сторожевым ратникам на городских воротах не впускать в город больше людей, кроме воинов и мужчин, способных носить оружие. И всю ночь за городскими стенами горели костры. Огромная масса людей отдыхала под открытым небом, не имея над головой ни крыши, ни какой-либо другой защиты от непогоды. Благо хоть ночи стояли теплые. Днем он вместе со своей свитой не один раз выезжал за городские стены и лично разговаривал со вновь прибывшими людьми. Разъяснял людям истинное положение вещей, и люди с ним соглашались. Многие тут же снимались и двигались дальше. Они уходили за великие реки Атал и Чулман. И тянулись вереницы несчастных по пыльной дороге, и пропадали вдалеке за синими холмами. И горестно смотрели им вслед с высокой стены остающиеся в городе мужчины. Батбай в который раз уже собрал вокруг себя своих тысяцких, сотников и десятников и советовался с ними как быть дальше. Лично сам уже не раз убедился о наличии на городских стенах оборонительных средств. Камней и длинных сучковатых жердей для сталкивания штурмовых лестниц заготовлено было много, но все-таки, по его мнению, недостаточно. «Ну, хватит этих камней на несколько дней обороны, а дальше что? — задавался он вопросом. — Кончатся камни, кончатся стрелы, поредеют ряды защитников. Дело дойдет до рукопашной, и пойдет тогда резня прямо на городских стенах». Вконец измотанный и уставший за длительный летний день, он добрался до своего дома и, не поужинав, лег спать. Но уснуть сразу же не смог. Долго ворочался с боку на бок и думал свои невеселые думы. Почему-то вспомнилось ему давнее предсказание старухи юмозь. Это было давно, ещё перед русским нашествием. Он был тогда молодым и неженатым. Что-то не ладилось у него тогда со здоровьем, и по совету матери он решил посетить старуху юмозь. Долго щупала полуслепая старуха его пульс. Дула и шептала на воду, произнося какие-то заклинания. Сыпала в воду пепел и какие-то зернышки. Потом дала ему выпить этой водицы.

129

-------------------------------------------

- Не бойся! — сказала она ему. — На тебя напустили порчу твои враги, но это пройдет. Вот я пошепчу немного над тобой, и все пройдет. Скажу тебе больше, а там можешь верить или не верить мне, жизнь покажет. Придут краснобородые и пустят красного петуха, и ты много потеряешь. Но и приобретешь много. Жить будешь долго, если одну из пяти дочек назовешь именем Сехмет.

Откуда знала она, что у Батбая будет именно пять дочерей? «Да, так в жизни и получилось, как предсказала старуха», — подумал Батбай. Во время нашествия русских погибли его родители и младший брат. Сгорел его дом и пропало много живности. Но именно после войны с русскими он встретил свою будущую супругу и счастливо прожил вместе с нею столько лет. Первую же дочку после рождения назвали именем, подсказанным старухой, и может быть, именно поэтому он до сих пор ещё жив, когда многие его ровесники давным-давно уже ушли в мир иной. Хотя какая связь может быть между именем его дочери и его жизнью, он понять не мог. Но именно после войны с русскими он стал сначала сотником, потом тысяцким, а потом и воеводой. Построил новый просторный и светлый дом. Разной живности у него не перечесть. Работников тоже хватает. Есть в тайниках в достаточном количестве серебро и золото, спрятанное на черный день. Выходит, права была старуха. Он перевернулся на живот и лег, широко раскинув руки. От сильной усталости собственное тело казалось ему плоским как доска и придавленным сверху чем-то тяжелым. И, как наяву, в полудреме ему приснилась зима, где он долго и тяжело выбирался из темноты и белой мути на далекие огни. И как вдруг среди засохших кустов бурьяна эти манящие огоньки превратились в волчьи глаза и в бешеном ритме закружились вокруг него. Он каким-то образом заставил себя проснуться и через некоторое время снова задремал. И снова волчьи глаза зловеще начали наплывать на него, и он снова заставил себя проснуться. Так повторилось несколько раз. И засыпая в очередной раз, он уже знал, как обманчивы эти огоньки и снова готов был проснуться. «Ведь это всего лишь сон», — думал он, засыпая, но все равно до конца не смог избавиться от чувства страха, парализующего его тело. В конце концов он уснул и всю ночь убегал от кого-то по глубокому снегу. Белая муть и темнота вязко обволакивали его непослушное тело. Он кричал и не слышал своего голоса. Он был один среди снегов, среди волков. Утром он проснулся с тяжелой головой. Во всем теле чувство

130

-------------------------------------------

валась разбитость и усталость, словно он и не отдыхал ночью. Отдав кое-какие распоряжения работникам и быстро поев, он верхом направился к главным городским воротам. Около них с обеих сторон уже толпились люди. В проеме ворот за людскою стеною виднелся табун коров. «Значит, пастухи уже прогнали стадо, — отметил про себя Батбай. — Надвигается война, а люди, как ни в чем не бывало, пасут табуны, продолжают жить по давно заведенному распорядку. Эх! Надо бы оказать последние почести Великому Турхану, да на кого оставишь огромный город в такое тревожное и неспокойное время». Он с сожалением тяжко вздохнул, и про себя тихо вымолвил, мысленно обращаясь к Илькаму патше: «Живым надо жить, так что прости нас брат, если сможешь». Тут к нему подъехали сразу же несколько сотников, и его мысли прервались. Вскоре он вместе со свитой выехал за городские ворота и в который уже раз направился вдоль стен вокруг города. В пути он по привычке отмечал слабые места на стенах и мысленно прикидывал, что бы ещё сделать для улучшения обороноспособности города. Вот они свернули за угловую башню. Вот и овражек, где когда-то ютились хазарские странники. Но сейчас шалашики были пустые. «Может, зря я отпустил их тогда, может, это действительно были вражеские лазутчики»,

- подумал о хазарах Батбай. Но теперь было поздно думать об этом. Свернув за угол другой башни, он остановил коня. Остановились и другие. Некоторое время постояли, тесно сгрудившись и разговаривая о текущих делах. И в это время сверху со стены раздался голос ратника наблюдающего за степью:

- Воевода, несколько всадников быстро приближаются к городу!

Обернувшись, Батбай в тот же миг вдалеке увидел всадников, быстрым наметом скачущих в сторону Биляра. «Может это наши гонцы, они как раз сегодня должны были вернуться из Булгар, — подумал он, из-под ладони рассматривая далеких всадников. — Надо быстрее в город, наверное, скачут с важными вестями, вон как торопятся».

- Поехали быстрее обратно, — сказал он и тронул коня в сторону городских ворот. К воротам они прискакали одновременно с далекими всадниками. Это действительно были его гонцы, и вместе с ними были ещё два гонца из Великого Булгара. После взаимных приветствий Батбай вместе с гонцами вошел в сторожевую будку, расположенную рядом с городскими воротами. Гонцы рассказали ему обо всех последних событиях и о решении

131

-------------------------------------------

булгарских воевод. Булгарские воеводы решили объединить все силы из разных городов и совместно выступить против монго- ло-татар. Войска должны были объединяться где-то на берегу реки Черемшан, возле знаменитого на всю округу Киреметища. На все сборы и приготовления отводилось всего два дня. «Что же делать, что же дальше делать?» — с быстротою молнии завертелись мысли в голове у Батбая. Но уже через мгновение он вышел к своей свите и объявил всем о своем решении. Половину войск он решил оставить здесь же в городе, а сам, с другой половиной войска, решил двинуться навстречу монголам. Это решение пришло быстро, неожиданно для него самого. «Только на кого же оставить город, кого оставить вместо себя?» — сверлила мысль. Он в уме перебрал всех тысяцких и никого лучше, чем Саламан, не нашел. «Умен, храбр, и люди уважают и слушаются его», — подумал о нем Батбай. Но тот рвался в бой и все умолял Батбая отпустить его вместе с войском.

- Ты думаешь, что здесь будет легче? — сказал ему Батбай.

- Ты только представь на короткое время, что мы не устоим против врага, и он дойдет до нашего города. Кто же тогда организует оборону города и защиту населения. Ну, ты скажи, кто?!

И тот, крепя сердце, согласился. Между тем приготовление к походу уже началось. Многочисленные сотники и десятники, а также специальные глашатаи быстро донесли до населения решение о походе. Сразу же за городскими воротами начали собирать огромный обоз. На телеги грузилось оружие и различные воинские доспехи. Грузилось продовольствие и широкие плетневые щиты, из которых можно было быстро соорудить защитную стенку, приставляя их друг к другу. Для защиты от дождя и от ветра грузились домотканые широкие и плотные пологи. В общем, грузилось всё, что потребуется в многодневном походе. Среди неугомонного шума везде и всюду были слышны окрики и команды сотников и старшин. Деловая суета, бесконечное движение и сборы в поход продолжались до самой ночи. На следующий день с самого раннего утра сборы продолжились и закончились лишь поздно вечером. Горожане несли воинам все, что могло пригодиться им в далеком походе. И вот Батбай последнюю ночь перед походом один находится у себя дома. Он только что проводил Саламана, поговорив и обсудив с ним дела, касающиеся обороны города. Напоследок, как полагается, посидели с ним за столом. Выпили по несколько кружек пенного сура, попрощались и разошлись. Потом зашел к нему один из

132

-------------------------------------------

его работников и просил его взять с собою в поход. Батбай угостил его пивом, посидел, поговорил с ним, но в просьбе отказал. И вот он остался один, и только старый кот, ласкаясь, трется об его ноги. Батбай берет кота на руки, сажает на колени и тихонечко гладит по шелковой шёрстке, думая свои думы. А кот изгибается, и мурлычет, и мурлычет, заглядывая Батбаю в глаза.

- Ну что дружок, тоже чуешь разлуку? — говорит Батбай и снова берет его на руки и прижимает к груди. Потом идет к постели, отпускает кота на лежанку, раздевается, задувает светильник и ложится спать. В темноте кот пробирается к нему на грудь, уютно устраивается и заводит свою однообразную песню: мур-мур. Тихо и спокойно на душе у Батбая, словно и не ждет его завтра опасный поход. Впервые за много дней он засыпает спокойно и спит до утра как маленький ребенок.

Это был обыкновенный, ничем не примечательный булгар- ский городок, расположенный на крутолобом холме. С южной и западной стороны, изгибаясь светлой подковой, холм огибала небольшая река Аскула, светлые струи которой неудержимо катились меж ковыльных берегов. Густая урема, повторяя изгибы реки, тянулась вдаль и терялась вдалеке, в сиреневой дымке. С северной и восточной сторон к городу вплотную подступала степь, ровная как водная гладь. Потемневшие от времени бревенчатые стены города одиноко и грозно высились среди ковыльного моря и слепыми глазами бойниц обозревали прилегающую местность. Прямо от восточных ворот, петляя среди разнотравья и повторяя контуры земли, уходила неширокая дорога. Лесные колки, как темные лоскутья на широком и светлом фоне обширной степи, множественными клиньями сбегали с холмов и в некоторых местах вплотную подступали к дороге. Путники изредка появлялись на дорожном полотне. Они шли или ехали в город, или из города, делая остановки под сенью прохладных лесов или около журчащих родников, которые во множестве били под краснолобыми холмами. Городок жил неспешной жизнью. Люди пасли скот, готовились к зиме, радовались большим и малым удачам, горевали. Но не знали они и не чаяли, какая их ждёт впереди злая участь. Городские стражники лениво дремали на стенах и чуть не прозевали момент появления монголов. Они еле успели закрыть городские ворота перед неприятелем и теперь с удивлением и тревогой наблюдали со стен за монголо-татарами, которые

133

-------------------------------------------

неожиданно, как чёрный ураган, появились неизвестно откуда. Как голодная стая хищников налетели монголы на мирные стада, пасущиеся за городскими стенами, и тут же начали забивать скот себе на потребу. Вокруг городка запылали многочисленные костры. Запахло дымом.

- Тутарсем, тутарсем! — кричали в городке, и эта весть быстрее ветра разнеслась по городку. Со стены было видно, как люди мечутся по улицам городка. Многие бежали в сторону городских стен, чтобы лично посмотреть на этих неведомых и страшных татар. Многие бежали обратно, в страхе не помня и не понимая, куда и зачем они бегут.

- Сарри, Сарри! — кричала одна женщина, — ты не видела моих детей, они собирались идти поиграть за городские стены?

- Ой, нет, нет, не видела! — кричала другая женщина, — мой муж тоже вместе с сыном, пасут сегодня коров, и тоже находятся за стенами. Побежали на стену, посмотрим что там! — и женщины побежали в сторону городских ворот. Где-то надрывно и зло лаяли собаки. Хлопали и скрипели двери. Оглашая округу громким ржаньем, по улицам носился отбившийся от кобылы жеребенок.

- Давид, Давид, где ты?! — звала старуха кого-то, стоя на мосту и растерянно оглядываясь по сторонам. Её сурбан сбился на затылок, но старуха, кажется, не замечала этого. Откуда-то из ворот выскочили два поросенка и с визгом понеслись вдоль улицы. Они чуть не попали под копыта вооруженных всадников, во весь опор несущихся в сторону городских ворот и, еще громче завизжав, нырнули в овраг, заросший густой крапивой и широколистными лопухами. Городок в короткое мгновенье стал похож на встревоженный улей. А меж тем татаро-монголы уже плотно обложили его. Они группами и поодиночке разъезжали вокруг городка, и что-то кричали горожанам, показывали различные знаки. Но ни с той, ни с этой стороны никто еще не стрелял и не предпринимал никаких других действий. Кажется, противники присматривались друг к другу и не торопили события. Потом монголо-татары выпустили вперед пешего человека, который приблизился к стенам и начал что-то кричать горожанам.

- Эй, земляки, салам! — кричал человек. — Слышите, земляки, хочу с вами поговорить!

- Степной волк тебе земляк! — ответили ему со стены.

- Как называется ваш городок?

- Хулаш! — был ответ.

- А как называется ваша речка?

134

-------------------------------------------

- Речка Аскул! — снова ответили со стены.

- Монголы требуют, чтобы вы открыли городские ворота и покорились им! Они обещают никого не трогать и требуют только выкуп! Если же вы будете сопротивляться, то городок будет уничтожен, а всех людей перебьют! — снова крикнул человек.

Наступила пауза. И через некоторое время тот же голос со стены ответил:

- У нас нет другого выбора, и нам остается только драться! Мы прекрасно знаем цену обещаний монголов! Мы хорошо помним прошедшие 1223, 1229 и 1232 года!

-Они обещают никого не трогать, если покоритесь и отдадите выкуп! — снова крикнул Хушман, а это был он, и беспомощно оглянулся назад, в сторону монголов.

- Тогда где же наши табуны и стада?! Разве им мало захваченного нашего добра?! — крикнул кто-то в ответ со стены.

- Я не знаю, я ничего не знаю. Я передаю только то, что от меня требуют! — крикнул Хушман.

Тут со стены обругали его непристойными словами, и Хуш- ман умолк. Он беспомощно топтался на месте и затравленно озирался по сторонам. «Кончат, меня татары сейчас непременно кончат», — билась в его голове беспокойная мысль, и кажется, больше ни о чем он не мог думать в этот момент. Липкий пот покрыл все его исхудавшее тело, и он почувствовал, как мелко-мелко задрожали его колени. «Лишь бы враги не видели, что я их боюсь, — сверкнула другая мысль, и он постарался взбодрить себя. — Да и что, в самом деле, я боюсь их? Самое худшее, что они могут сделать со мною — это убить. Но ведь до сих пор они меня не трогали, значит, я им зачем-то нужен», — подумал он. Тут татары что-то крикнули ему и знаками показали, чтобы он шел обратно. Хуш- ман тяжелым шагом побрел назад. «Нет! Не буду я больше бояться вас, идите вы все к черту», — думал он, на ходу исподлобья разглядывая их. Он подошел к Песаху, стоявшему среди монголов, и Песах спросил его о том, что ответили горожане.

- Да, послали всех подальше, вот и всё! — ответил Хушман. Песах тут же перевёл его ответ монголам. О чем-то переговорив между собою, монголы разрешили Песаху и Хушману удалиться. И вот, наскоро поев у полупотухшего костра чем бог послал, Хушман и Песах растянулись на траве и решили отдохнуть, пока есть время. Вскоре Песах захрапел. «Вот боров, спит себе как сурок, да ещё похрюкивает», — подумал о нём Хушман. Он лежал и вспоминал былое. Вспомнилось детство, такое далёкое

135

-------------------------------------------

и невозвратное. Каким наивным и простоватым тогда он был. Каким необычным, странным и непонятным казался ему этот мир. С каким любопытством всматривался он вглубь светлых озёр и бесчисленных рек, где можно было увидеть каждый камушек, лежащий на дне. Где в жаркий полдень на мелководье дремали стайки разных рыб. Как любил он теплыми летними вечерами смотреть на далекие звезды и луну, одиноко висящую над сонными ветлами. Как было тепло и покойно на душе, когда рядом были отец и мать и когда он засыпал под волшебное пенье сверчков. С каким трепетом и непонятным волнением вслушивался он в девичьи песни, плывущие над спящей деревней, когда привычный дневной мир до неузнаваемости волшебно изменялся под мягким серебристым светом луны. Лунные сумерки неслышно, на кошачьих лапках, передвигались по тихим, заросшим разнотравьем, закоулкам. Детвора пряталась под пыльными лопухами и с завистью смотрела на игры более взрослых дядь и тёть. Вспомнилось, как однажды золотой осенью он стоял посреди широкого поля и вслушивался в курлыканье журавлей. Откуда-то из тумана доносилось далекое тревожное ржание коней. Сверху было яркое солнце, а над землёй висел густой молочный туман. Как хотел он в детстве заглянуть за дальние линии горизонта, открывающиеся взору с вершины высокого сырта. Какое-то щемящее душу чувство охватывало его всякий раз, когда он в очередной раз поднимался на вершину и заворожено смотрел в голубую даль. Чем-то звали и манили его эти недосягаемые и бесконечные просторы. Казалось, что за струящимся маревом и сиреневой дымкой находится страна, где всегда солнышко и всегда тепло. Где все люди прекрасны, добры и совершенно счастливы.

В детстве Хушману представлялось, что его родители будут жить вечно, и что он всегда будет под их надежной защитой. Но потом по мере взросления он узнал, что в мире существует множество болезней и бед, а так же смерть. Он узнал, что на земле проживает множество людей, говорящих на другом языке, и что между этими людьми время от времени возникают жестокие войны.

Хушман вздохнул и повернул голову в сторону костра, откуда несло вкусным запахом вареного мяса. Его мысли переключились на еду. От постоянного недоедания и от тяжестей бесконечной дороги он совсем обессилел, и чувство голода и усталости ни на миг не оставляло его. Он приподнялся и сел на земле. Запах мяса щекотал его ноздри, и желание поесть становилось невы-

136

-------------------------------------------

носимым. «Будь что будет, пойду, попрошу, может, что-нибудь и достанется мне, — подумал он и решительно встал. — Может быть, разбудить Песаха?» — мелькнула мысль, но он тут же её отверг. Возле костра, над которым варилось мясо, орудовал палкой ордынец. Зацепив палкой, он вытаскивал из котла большие куски мяса и, осмотрев, снова опускал их в кипящую воду. Хушман знал татарское слово «дай», и этим словом, подавая различные знаки руками, кое-как объяснил ордынцу суть своей просьбы. Тот хмыкнул, что-то неясно пробормотал и отвалил Хушману большой кусок мяса прямо в подол его длинной рубахи. Хушман тут же отошел в сторонку и, вывалив мясо на траву, начал остужать его, дуя вытянутыми в трубочку губами. Через некоторое время он уже вовсю уплетал еще не совсем остывшее мясо. Он нисколько не удивился щедрости ордынца. «Вон сколько скотины завалили, хватит и людям и собакам», — думал он. Оставшееся мясо завернул в широкий лист придорожного лопуха и положил за пазуху. «Угощу Песаха, когда тот проснется», — подумал он, устраиваясь рядом с ним. Хушман был рад, что за такое короткое время ему удалось поесть два раза. «То за целый день ни разу, а тут сразу два раза», — радовался он. После такой обильной трапезы его разморило и неудержимо потянуло в сон.

Разбудил его Песах.

- Пошли, нас снова требует к себе монгольский воевода! — сказал он.

По приказу темника они вместе с Песахом снова ходили под стены городка и уговаривали горожан открыть ворота и сдаться монголам. Но на все уговоры горожане ответили отказом. «Вскоре ночь, что же будет далее? — подумал Хушман. — Эх, махнуть бы мне через стены, да примкнуть бы к горожанам, а там будь что будет! Может, крикнуть, чтобы кинули веревку? Но это же смерть, верная смерть. Ну, сколько может продержаться этот городишко — день или два? А далее все равно конец».

«Что, жить хочешь? Смерти боишься? — вертелась трусливо подленькая мысль. — Стыдись, Хушман! Ты же воин. Неужели тяжести плена уже успели сломать твой боевой дух!» — так корил он себя. Но тут их позвали татары, и они с Песахом вернулись обратно. Хушман с трепетом стал ожидать наступления ночи. «Что-то будет, что-то будет этой ночью», — билась в голове тревожная мысль. У него никак не выходили из головы слова горожан, какими ответили они на его предложение сдаться. «Беги! Беги быстрее ты отсюда, несчастный, не оскверняй земли нашей

137

-------------------------------------------

своим присутствием!» — сказали тогда горожане. Хушману стало до слез обидно, что соплеменники считают его несчастным и предателем. «Не по своей воле я пришел к вам, так уж получилось, куда же мне деться!» — крикнул он горожанам, давясь от обиды злыми слезами. «Не имеет значения, как ты пришел, иди и не чеши понапрасну свой неверный язык!» — ответили со стены. Ожидая наступления ночи, он по новой переживал случившееся. Чувство обиды на своих соплеменников не оставляло его. «Тоже мне учителя, побывали бы на моем месте, потерпели бы столько, сколько я, не так бы запели», — думал он о соплеменниках. Но потом он несколько успокоился. Представил себя на месте горожан и подумал: «А как бы поступил я, окажись на их месте?». Между тем светлый день незаметно угасал. Сизые сумерки затянули округу. Темным островом казался городок среди широкой равнины. Вокруг горели многочисленные костры, и Хушман видел, как монгольские воины готовятся к штурму городка. И вот в наступившей темноте вмиг взлетели тысячи горящих стрел и огненным дождем упали на притихший городок. Потом стрелы взлетали ещё и ещё раз, и огненным ливнем падали на деревянные стены и строения городка. В городке начались пожары. Всепожирающее пламя жадно лизало высохшие на солнце соломенные крыши и деревянные строения. Было видно, как в отсветах пламени мечутся на стенах люди. Они пытались погасить пламя, но все было тщетно. Горящие стрелы вновь и вновь падали на городок. Казалось, что само небо рассердилось на горожан и наказывает их за непокорность. Сквозь чад и дым были слышны крики и вопли встревоженных булгар. Утробный рев испуганных коров метался над горящим городком. Однако монголы не штурмовали поселение. Они издалека методично обстреливали его горящими стрелами и никаких других действий не предпринимали. Пожары разрастались. Хушман видел, как в нескольких местах загорелись стены городка. Набравшее силу пламя гудело и выбрасывало тучи горящих искр. Удушливым дымом заволокло всю округу. Взошедшая луна одиноко плыла сквозь кучевые облака. Временами она совсем терялась в дымном чаду. Хушману казалось, что в огне пожарищ луна обожгла свои щеки, и поэтому ее диск такой кроваво-красный. Городок горел всю ночь. Утром взору Хушмана открылась ужасная картина. Не выдержав напора огня, деревянные стены городка в нескольких местах прогорели насквозь и обвалились. Было видно, как горожане пытаются заделать эти прорехи в стенах. За стенами еще горели и чадили не

138

-------------------------------------------

успевшие сгореть за ночь строения. Вдруг из-за пролома стены вырвались несколько ошалевших от страха коней и с громким ржаньем понеслись вдоль стены, разбрасывая копытами горящие головешки и пепел. Монголы хотели поймать их, но кони не дались им и во весь опор понеслись дальше, перепрыгивая через различные препятствия. Меж тем татарские воины расположились позавтракать. Все пространство вокруг городка было занято спешившимися воинами. Группами и поодиночке сидели они и, весело поглядывая в сторону горящего городка, принимали пищу. А горожане тем временем старались, чем могли, укрепить обвалившиеся стены. Обгорелые бревна, камни и хворост — все шло на укрепление стены. Мысли Хушмана лихорадочно бились в его голове. «Скоро начнется штурм городка, что же тогда мне делать, что же делать?» — размышлял он. Встревоженными глазами он вопросительно смотрел на Песаха, как будто тот мог разрешить мучивший его вопрос.

Группа булгарских воинов во главе с Ратманом, незаметно следуя за монгольским воинством, достигла берега неизвестной реки и остановилась на отдых. Сегодня прошли приличное расстояние, и кони заметно устали. Да и себя тоже нужно было привести в порядок. Выставили дозор из двух ратников, остальные сошли к реке. В первую очередь напоили коней. Потом и сами смахнули дорожную пыль и впервые за несколько дней искупались в чистой воде. Места были незнакомые, и Ратман терялся в догадках, куда они пришли и как называется эта чудная речушка. Другие ратники тоже не знали, каких рубежей они достигли, и название речушки им было неизвестно. Следуя за монголами, они свернули несколько в сторону от привычной дороги, и вот уже в течение нескольких дней двигались по незнакомым местам. «Встретить бы кого из местных жителей, да и расспросить их, узнать бы, куда мы забрались. А то проедешь мимо родной деревеньки и не узнаешь об этом», — подумал он. Ратман задумчиво оглядел свое воинство. Ратники занимались каждый своим делом. Кто-то чинил одежду. Кто-то пересчитывал стрелы и проверял натяжение тетивы. Другие молча с озабоченным видом продолжали принимать пищу. Лишь Мантелей сидел несколько в стороне от товарищей и с задумчивым взглядом грыз травинку. Как бы ища защиты, он прислонился спиной к старому вязу и думал свои невеселые думы. «Да, люди изрядно устали. Надо бы

139

-------------------------------------------

отдохнуть как следует. С усталыми воинами много не навоюешь»,

- подумал Ратман. Он решил проведать дозорных. Подъехал к ним верхом и справился о делах.

- Да все нормально. Кругом не заметно никакого движения,

- ответил Курак, который вместе с Буранбаем находился в дозоре.

Буранбай, привстав на стременах, из-под руки смотрел в сторону монголо-татарского лагеря. Солнце клонилось к западу и било ему в глаза. Где-то там впереди, над монгольским лагерем, поднимались многочисленные дымы от костров. Дымное сизое облачко, освещаемое заходящим солнцем, неподвижно висело вдалеке. За монгольским лагерем виднелись стены и строения, какого-то городка. «Что же это за городок? Куда же мы добрались? — снова подумал Ратман. — Рубежа реки Хамаш Самар мы не пересекали. Значит, мы должны находиться в междуречье рек Самара и Хамаш Самар, это точно», — размышлял он далее. В это время к нему с вопросом обратился Буранбай и прервал его размышления.

- Дядя Ратман, как же так получилось, что монголы уже дошли до наших городов, а наших войск и не видать вовсе?

- Я не знаю, почему так вышло. Может быть, наши гонцы не успели вовремя оповестить царя и его воевод. Может, есть еще какие причины, — ответил после некоторого раздумья Ратман.

- Скоро до реки Хамаш Самар докатимся. А там и до Черем- шана недалеко, — влез в разговор Курак.

- Да, да. За Черемшаном расположены наши главные святыни. Надеюсь, что Господь не допустит монголов до них, — снова ответил Ратман.

- Дай то Бог, дай то Бог, — закивали, соглашаясь с ним Бу- ранбай и Курак, вопросительно глядя ему в лицо. Смутная полусонная улыбка промелькнула на лице атамана, и он задумчиво выдохнул:

- Вот наши предки были мудрыми и храбрыми. Они всегда били врагов и умели отстаивать свою свободу и земли. А мы, сукины дети, ссоримся из-за какой-то ерунды. Враждуем беспричинно между собою. Вот и лезут к нам со всех сторон враги, видя такой разлад и разброд между нами.

- Про какой разлад ты говоришь, дядя Ратман? — вопросительно глянул на него Курак.

- Разброд и шатание, прежде всего в головах наших. Кто-то из наших соплеменников принял ислам. Кто-то принял христи-

140

-------------------------------------------

анство. Многие держатся старой веры. Вот и выходит, что и родные братья не ладят между собою. Хуже того, враждуют люто, ненавидят друг друга. Готовы глотки перегрызть родному брату,

- уже со злостью закончил Ратман.

- Да... — неопределенно промычал Курак, задумчиво потирая пальцами висок.

- Вот тебе и да, — вымолвил и Буранбай, как бы соглашаясь с Ратманом.

- Вот, возьмите хотя бы 1223 год. Тогда все иностранные купцы говорили, что монголо-татары завоевали почти всю землю. Они наголову разбили объединенные войска русских и половцев. После чего осмелились напасть на нашу страну. Но здесь они получили такой отпор, что не скоро оправились. Оставшиеся в живых еле успели ноги унести. Монголо-татары бежали, побросав все: кибитки, награбленное имущество, животных и рабов. Великая победа нашего народа под Суваром навсегда осталась в памяти народа. Вот так вот. Живите и помните всегда об этой великой дате. Гордитесь этой победой. Эта память поможет вам всегда выстоять в самый трудный момент вашей жизни, — как на одном дыхании выдохнул Ратман и замолк. Его глаза горели. Грудь часто и шумно поднималась. Ему казалось, что его сердце забилось быстрее и звонче. «Чего это я? Что это я так разошелся?» — подумал он уже в следующий момент, удивляясь своему неожиданному душевному порыву. Он как бы застыдился этого и поспешил удалиться. — Ну, вы тут смотрите, не спите. Не подведите своих товарищей, — буркнул он и оставил дозорных. Вскоре вечерние сумерки затянули округу. Сквозь сумеречную муть казалось, что вражий лагерь отодвинулся еще дальше. Далекие костры тускло мерцали в глубине этой сизой мути и казались совсем мирными, пастушьими. На небе высыпали первые крупные звезды. Закат заметно потускнел, и очередная ночь вступила в свои права.

В это время прибежал дозорный Буранбай и тревожным голосом крикнул:

- Смотрите, смотрите, что творят монголы!

Ратники всей гурьбой побежали на взгорок. Отсюда хорошо просматривалась вся округа. Было видно, как над монгольским лагерем взлетало бесчисленное множество огоньков и дождем падало на городок. В городке занялись пожары. Кровавое зарево полыхало над строениями. А огненный дождь все падал и падал. Ратники стояли молча. Зловещее зарево разрасталось. Языки пламени метались в ночи, выбрасывая вверх вместе с дымом ты-

141

-------------------------------------------

сячи горящих искорок. Иногда доносились, приглушенные расстоянием, тревожные крики осажденных горожан. Некоторое время ратники стояли молча, не проронив ни слова.

- Нет, надо что-то делать! Надо как следует проучить этих монголов! Они же убивают наших людей! Жгут наши города и селенья! — с ненавистью в голосе залпом выдохнул кто-то из ратников, кажется Алмуш.

«Да, да. Надо что-то делать», — мысленно согласился с говорившим ратником Ратман, но промолчал. Другие ратники тоже возроптали.

- Хватит, сколько можно бездействовать и молча следовать за монголами! Надо действовать! — снова послышался голос Алмуша. В темноте он близко подошел к Ратману и горячо выдохнул ему прямо в лицо:

- Разреши, атаман, мне с несколькими ратниками проведать монголов! Хочу я сыграть им на своем инструменте поминальную песенку! Другие ратники тоже зашумели, выражая готовность идти на монголов. Возбужденные люди словно забыли об усталости и осторожности.

- Разреши атаман, — еще раз обратился к Ратману Алмуш, — это будет хорошим уроком для молодых ратников.

- Ну, от кого, от кого, но от тебя я не ожидал такой горячки. Война только начинается, а мы и так уже потеряли столько ратников. Не пори горячку, сначала надо все обдумать, — резко ответил Ратман.

- Слушаюсь, атаман, — уже спокойнее сказал Алмуш. — Но все-таки разреши проведать татар. Хочу вражьей кровью обагрить свою саблю. Хочу отомстить за наших погибших ребят.

- Наши кони устали. В случае чего ведь не сможете ускакать от погони и погибнете почем зря, — ответил Ратман.

- Ничего, темнота и осторожность будут нашими союзниками. Словно волки в овчарню проберемся мы к монголам. А там, с божьей помощью, может, и вернемся без потерь, — с просительными нотками в голосе снова обратился е нему Алмуш.

- Ну что, арсем, будем делать? — после некоторого молчания обратился к ратникам Ратман. — Разрешим ему проведать татар?

Все ратники выразили одобрение решению Алмуша и высказали готовность идти с ним на это опасное дело.

- Ну что же. Пусть будет по-твоему. Выбирай себе попутчиков.

142

-------------------------------------------

В темноте было слышно, как облегченно вздохнул Алмуш.

- Со мною пойдут Ахчура, Котрак, Шеремет и Самар. Ну, еще и Мантелей, — чуть растягивая слова, вымолвил Алмуш.

- И я, и я тоже хочу пойти вместе с тобой, — заговорили другие ратники наперебой.

- Нет, больше никого не надо. Большая группа привлечет большее внимание врагов. А это нам совсем не нужно, — возразил Алмуш. Через некоторое время небольшая группа булгар двинулась в сторону врагов.

- Господь с вами. Пускай удача сопутствует вам, — напутствовал их сотник.

Вот уже несколько дней движется булгарское войско навстречу монголо-татарам. Движется к условленному месту сбора на берегу реки Черемшан. Конные воины идут несколько впереди пеших ратников. К подходу пехоты и обоза они готовят места стоянок и ночевок. Но опережая всех на приличное расстояние, движется разведка — глаза и уши воеводы. В первые дни шли весело и бодро, как будто не на войну, а на большую гулянку. Пели песни и шутили. На стоянках все время играла волынка-шопр. Неутомимые пузыристы, как бы соревнуясь друг с другом, выводили различные мелодии. В каждом селении к войску примыкали все новые и новые воины-ополченцы. И у каждого были свои песни, свои мелодии. Батбай ехал вместе с конными и думал свои думы. Под скрип седла, под мерный шаг коня хорошо думалось. Ему вспомнились проводы булгарского воинства на войну. Казалось, что за городские стены Биляра высыпало все городское население. Куда ни кинь взглядом, везде люди прощались друг с другом. Пили пиво, обнимались, дружески похлопывали друг друга по спине, что-то говорили. Между взрослыми всюду сновали вездесущие детишки. К Батбаю подошла совершенно незнакомая старушка и протянула ему слоеный пирог.

- На, возьми, сынок, на дорогу. Этот пирог с наговором. Поешь, и сразу силы прибавятся, — вымолвила она.

Батбай с благодарностью взял пирог и положил его в переметную сумку.

- Пехиль сана ачам, пехиль! Господь с тобою. Пускай враг видит тебя глазами, но не достанет руками. Пускай твои руки будут твердыми в бою и не дрогнет сердце при виде врага. Иди и рази врагов! Пехиль сана ачам, пехиль! — благословляла она

143

-------------------------------------------

его. Глядя на ее согбенную спину и худые плечики, у видавшего виды воеводы дрогнуло сердце. На миг ему показалось, что это его давно почившая мать каким-то образом вернулась и благословляет его. Его сердце чуть не разорвалось от жалости, и он поспешил покинуть старушку. Батбай подъехал к тысяцкому Саламану, стоявшему около главных городских ворот, и молча стал наблюдать за людьми. Недалеко рослый воин прощался, видимо, со своею женой. «Кто же теперь развяжет мой сурбан? Кто же распустит мой поясной ремень? Кто приголубит моих несчастных детишек?» — причитала молодуха. Воин, как мог, успокаивал ее. «Эх, побольше бы нам таких богатырей. Тогда никакой враг не был бы страшен», — подумал тогда Батбай, глядя на рослого воина. То тут, то там, как весенние цветочки в степи, мелькали среди воинов булгарские девушки и молодые женщины. На прощанье с родными и любимыми они надели свои лучшие наряды. Сверкал и переливался под солнышком разноцветный бисер на платьях и головных уборах булгарок. Сквозь смех и слезы временами слышался тонкий перезвон подвесок и монист. В своих нагрудных шульгеме и перевязях, богато украшенных серебряными монистами, в своих головных уборах масмак, тухья и хушпу, также богато украшенных серебром, молодые женщины и девушки были похожи на сказочных воинов или на боевых амазонок, пришедших из древних легенд. Всюду звенело булгарское серебро, всюду звенело оружие. От пестроты нарядов зарябило в глазах у Батбая.

- Эй, Мусей! Ты что, никак не можешь распрощаться со своей женой? Иди к нам пить пиво! — крикнули из толпы.

- Иду, Лазарь, иду! — ответил рослый воин, на миг оторвавшись от своей половины. Батбай в душе позавидовал воину.

«И жена его провожает, и друзей у него много, наверно, счастливый человек», — подумал он о нем. В это время к нему подъехал один из тысяцких и прервал его размышления.

- Скоро Черемшан, воевода, может быть, сделаем остановку, подождем пехоту? — обратился он к Батбаю.

- Да. Да. Пора сделать привал. Выбери место и дай команду,

- ответил Батбай.

- Воевода, — снова обратился к нему тысяцкий, — я знаю, что тут неподалеку проживает знаменитый юмозь. Может, сходим к нему во время привала, попытаем судьбу?

- А стоит ли искушать ее, судьбу-злодейку?

- А все-таки, — не унимался тысяцкий.

144

-------------------------------------------

- Хорошо, Адам, я подумаю, — ответил Батбай, и тысяцкий тут же отъехал.

И вот во время привала, когда после принятия пищи Батбай лежал и слушал пузыриста, к нему снова подъехал Адам.

- Ну что, воевода, поехали, что ли, к юмозь? — снова обратился он к нему.

«Ну что ты поделаешь, вот привязался», — подумал Батбай и нехотя согласился. Честно говоря, он боялся дурных предсказаний и не хотел искушать судьбу. «А будь что будет. Чему быть, того не миновать», — мелькнула тут мысль в его голове, и он уже без всякого сожаленья решительно запрыгнул в седло.

Действительно, старик юмозь жил недалеко от места привала. Его небольшая полуземлянка ютилась на краю селенья. Потемневший от времени забор с такими же потемневшими воротами с восточной стороны как бы защищали дом от постороннего взгляда. Около ворот на высоких шестах торчали, выбеленные солнцем, несколько конских черепов. Старик сидел на бревнышке перед воротами и смотрел за козами, которые паслись тут же. Он сдержанно, как бы нехотя, ответил на приветствие Батбая и Адама. Узнав о цели их приезда, старик наотрез отказался им погадать. «Что-то старик не жалует нас», — подумал Батбай. Тогда Адам пояснил ему, что это сам воевода просит его об услуге.

- А мне все равно, что воевода, что простой земледелец или пастух. Для меня они все равны, — ответил старик. Отказался он и от серебра, предложенного ему Адамом. — Скоро они потеряют значение. Мертвым деньги не нужны, — ответил старик.

- Почему ты так говоришь? Почему не хочешь погадать нам? — обратился к старику воевода, уязвленный отказом старика. В то же время в нем жгуче разгоралось желание узнать свое будущее.

- На то есть веские причины, — снова ответил старик.

В конце концов Батбай и Адам все-таки уговорили старика оказать им хоть маленькую услугу в виде гадания. Старик пощупал пульс сначала у Батбая, потом у Адама. При этом он пристально смотрел своими светлыми глазами им в глаза.

- Гадать я вам все равно не буду, а скажу лишь несколько общих слов, касающихся вас обоих, — вымолвил он. — Видит Бог, что не хотел я вам говорить ничего, но раз вы так просите... Выходил я прошлой ночью в степь и долго слушал ночь. Слышал я гул и стон земли от топота тысяч и тысяч конских копыт.

145

-------------------------------------------

Они идут. Скоро реки потекут кровью и слезами. Тоска потечет по ковылям. И будет неуютно человеку на своей земле. Живые позавидуют мертвым.

- Кто идет? Кто принесет нам печаль и страдания? — срывающимся голосом спросил Адам.

- Придут татары, и все полетит в тартарары. Как исчадия ада, они будут питаться человечиной и пить человеческую кровь. И ваша судьба будет общею с судьбой народа, — ответил старик и замолчал. Ответ старика ошеломил Батбая и Адама.

- Откуда, откуда ты знаешь, дедушка, что придут татары? Кто тебе говорил об этом? — после некоторого молчания спросил Батбай.

- Никто, я сам знаю, — ответил старик.

- А ты не боишься татар, дедушка? — в свою очередь спросил Адам.

- Я уже давно не в том возрасте, когда бояться.

На прощание старик предложил им козьего молока. И долго смотрел потом им вслед, опираясь на свою суковатую палку.

Обратно Батбай и Адам ехали молча, подавленные сказанием старика. «Все-таки, почему старик не хотел нам погадать?

- мучился вопросом Батбай. — Наверное, он не хотел смущать нас перед боем. Не хотел, чтобы смятение вошло в наши души и сердце».

И вот снова мимо осиновых рощ и березовых колок, мимо смешанных лесов движется булгарское войско. Ратники заметно устали. Не слышно смеха и прибауток. Молчит шопр. Только кони мерно шагают вперед. Монотонно переставляют ноги пешие воины. Все ждут привала. Все мечтают поскорее добраться до реки Черемшан, до условленного места сбора булгарских войск.

Едет Батбай где-то в середине отряда и снова думает свои бесконечные думы. Временами он вскидывает свою непокрытую голову и оглядывает свое растянувшееся воинство. Как бы стараясь разогнать захватившие его тяжелые думы, он несколько раз проводит рукою по лицу, до боли сжимая пальцами свои скулы и заросший седыми волосами подбородок. Но думы не оставляют его. Различные мысли и вопросы бесконечной чередой возникают и возникают в его голове. Снова вспомнился разговор с тысяцким Саламаном. Вспомнились его горячность и рвение в бой.

- Ни мы, ни наши предки еще ни перед кем не кланялись! Силы у нас много, и мы еще покажем этим татарам! Они, навер

146

-------------------------------------------

ное, забыли, как мы их проучили под Суваром! — почти выкрикнул он, и с силой бросил свою саблю в ножны.

- Так-то оно так. Силы у нас действительно много, но недостаточно. Войны последних лет сильно ослабили нас, — возразил тогда Батбай.

- Может быть, нам надо тогда послать гонцов на Русь и к мордве, а также к башкирам с предложением о совместном выступлении против монголов, — заявил Саламан после некоторого раздумья.

- Послать не мешало бы. Да боюсь, что уже поздно. Все равно не успеем. Да и вряд ли захотят они помочь нам, — сказал и глубоко вздохнул Батбай. — Вон Русь, они сами недавно ходили на нас войной. Они обрадуются, если нас побьют татары. Мордва — лесные люди, и они вряд ли захотят покинуть свои чащобы. Они, как всегда, надеются отсидеться в своих лесных глубинах, и наша беда их мало волнует. А башкиры. У них нет больших городов. Они постоянно кочуют. Они сегодня здесь, а завтра там. Им бы лишь сберечь свои бесчисленные конские табуны. Да я еще слышал, что они тайно снюхались с монголами, — с горечью в голосе высказал Батбай.

- Да и то правда, — согласился после некоторого раздумья Саламан. Они выпили еще по одной кружечке пенного сура, и разговор продолжился. Говорили обо всем. Давно не сидел Бат- бай вот так и не говорил по душам ни с кем. Разговор с Салама- ном ему понравился.

- Ох, и хороший же у тебя напиток, воевода, — нахваливал Саламан.

- Я на тебя надеюсь как на самого себя, — сказал ему перед расставанием Батбай. Саламан прямо взглянул в его очи и ответил:

- Не сомневайся воевода. Я постараюсь оправдать твое доверие. Даст Бог, еще увидимся.

И они расстались. Эти и другие воспоминания занимали некоторое время Батбая. Мысленно он снова бродил по знакомым улицам родного Биляра. Вот на этой улице живут булгары-христиане. На другой улице живут булгары-мусульмане. А здесь, в этом квартале, живут в основном булгары-язычники, мысленно отмечал Батбай. Потом он также мысленно заворачивал на базар и следовал мимо многочисленных торговых рядов. Мимо кузниц и гончарных мастерских. Мимо лавок еврейских менял, где услужливые хозяева зазывали горожан посетить их заведение.

147

-------------------------------------------

И везде и всюду люди приветливо встречали его, снимали свои головные уборы, кланялись и старались угостить его. Заходил в дома и подворья своих знакомых. Беседовал с родными ему людьми. Поднимался по широкой лестнице в свой кермень, обходил знакомые комнаты. Выходил во двор, проверял многочисленные амбары, конюшни и лабазы. Проверял свою живность.

В это время впереди, на пригорке, показались потемневшие от времени стены оборонительного сооружения. Широкий и мощный земляной вал тянулся по обе стороны крепости. Вдоль вала тянулись густые труднопроходимые заросли чернотала и краснотала вперемежку с лопухами, крапивой и разнотравьем. Вскоре передовые конники уже начали поодиночке просачиваться через небольшие ворота, устроенные в толще земляного вала. Батбай стоял около ворот и наблюдал за движением своего войска. Долго проходили конные воины. Узкие ворота не могли пропускать более двух всадников одновременно, и перед воротами скопилась огромная толпа. Рядом с Батбаем стоял начальник маленького гарнизона данной крепости и не спеша обстоятельно отвечал на вопросы воеводы. От него Батбай узнал, что монголо-татары еще не появлялись в этих местах. Узнал также, что несколько дней назад через эти ворота проходили несколько булгарских гонцов, которые сообщили его собеседнику о том, что монголо-татары уже подошли к реке Хамаш Самар. И что они уже взяли штурмом и уничтожили несколько булгарских хулаш — городков.

После того, как все воины переправились на ту сторону земляного вала и встали лагерем, Батбай уединился с начальником гарнизона в его маленькой комнатушке. Пока Арслан (так звали начальника гарнизона) собирал на стол, Батбай с любопытством разглядывал внутреннее убранство комнатушки. В одном углу стоял маленький столик и три деревянные колодки вместо стульев. В другом углу был сложен небольшой очаг. Вдоль одной из стен расположились деревянные неширокие нары. На нарах лежали чей-то кафтан и конское седло. Свисал с потолка на тонкой веревочке медный кумган. Около входных дверей на деревянных гвоздях висели четырехугольный металлический щит, саламат и уздечка. Рядом стояло прислоненное к стене небольшое копье.

- Да. Небогато вы живете, — вымолвил Батбай, осмотрев комнатушку.

- Зато сытно и вольготно, — возразил Арслан, расставляя на столе деревянные миски с едой. — Кругом полно всякого зверья и дичи, так что недостатка в еде мы не испытываем.

148

-------------------------------------------

И действительно, на столе вскоре появился лоснящийся жиром, аппетитный шырттан. Рядом на глубокой сковородке лежал, надрезанный с одного краю, румяный хуплу. Маленькой горкой высились на широкой деревянной миске творожные пюремеч и слегка подгорелые лепешки. Но это еще что. Вскоре Арслан занес из сеней глиняный кувшин довольно-таки приличных размеров. Слышно было, как в кувшине плещется какой-то напиток. «Вот, теперь на правах хозяина я буду угощать тебя»,

- говорил он Батбаю, хитро посмеиваясь в свою густую бороду и разливая напиток в деревянный красиво вырезанный ковш. Сначала приложился сам и на одном дыхании опорожнил внушительных размеров посуду. Потом снова наполнил ковш и протянул Батбаю. Это был хмельной напиток пыл. Батбай хорошо знал коварное свойство этой медовухи. При ее употреблении голова вроде бы оставалась ясною, а ноги тяжелели. После чрезмерного употребления этого напитка человек вообще мог потерять способность самостоятельно передвигаться. Батбай с удовольствием выпил прохладный, слега щиплющий язык приятный напиток, и принялся за шырттан. Вскоре он почувствовал, как хмельная волна слегка ударила ему в голову. Разговор пошел веселее. Говорили обо всем. Лишь не касались темы войны. Но оба подсознательно чувствовали, что им обоим не миновать этой темы.

- Ну, как ты думаешь, храбрый воевода, выдержат ли на сей раз наши крепости натиск татар? — спросил Арслан после второго опрокинутого ковша с медовухой, глядя на Батбая совершенно трезвыми и светлыми глазами.

- Как знать, как знать, — ответил после некоторого раздумья Батбай, тяжело опираясь подбородком на согнутую в локтях руку. — Наши знаменитые предки гунны еще в стародавние времена строили такие укрепления и всегда били врагов. Вот поднять бы нам нашего грозного и непобедимого царя Атилла. Он бы сразу разбил всех недругов. От одного только его имени тряслись цари многих народов как от лихоманки.

- Да. Да. Действительно, славный был человек и богатырь наш царь Атилла, — согласился Арслан.

- Расскажи, Арслан, — в свою очередь обратился Батбай, — а еще проходили здесь наши войска?

- Да. Вот только вчера здесь прошли казаки князя Ылтанпика, — ответил Арслан.

- Да? Вот это хорошая новость, — вскинулся Батбай.

149

-------------------------------------------

- А правду говорят, что у него дочь красавица и зовут ее Ыл- тансюсь? — вопросительно глянул на Батбая Арслан.

- Правда. Я видел ее всего один раз. Это было в городе Су- вар. И волосы у нее действительно золотого цвета. Это, скажу я тебе, настоящая царевна, — ответил Батбай. Они поговорили еще некоторое время, и Батбай собрался уходить. — Скоро, наверное, и пешие воины подойдут, пойду я. Большое тебе спасибо, Арслан, за угощение, за теплый прием. Когда же я смогу оплатить тебе тем же, — сказал на прощание Батбай.

- Меня, между прочим, зовут Нурри. Это за храбрость в бою князь приказал всем называть меня Арсланом, — ответил Арслан, и они распрощались.

Четверо детишек играли в уреме за городскими стенами, когда монголо-татары внезапно окружили городок. Увидев, что дорога домой отрезана вооруженными воинами, детишки сильно перепугались и спрятались в густых зарослях ивняка. До самого вечера просидели они в кустах, не смея пикнуть и дрожа от страха, как перепуганные птенчики. И только тогда, когда на землю пала ночная прохлада, они выбрались на край уремы и стали глядеть в сторону родного городка. Вокруг горели бесчисленные костры. В отсвете костров было видно, как суетятся вокруг городка многочисленные воины. В это время взлетели в небо и упали на городок тысячи горящих стрел. Потом еще и еще. Онемевшие от ужаса ребятишки стояли, не в силах сдвинуться с места, и расширенными глазами смотрели, как в городке занимаются многочисленные пожары. А огненный дождь все падал и падал. Отсветы пламени метались под темными небесами. Едкий дым быстро обволок всю округу. Дикий рев животных и вопли горожан леденили души маленьких булгар. «Анне! Анне!» — закричала, не помня себя от страха, младшая из девочек и, дрожа всем телом, прижалась к коленям более взрослой подружки. Другая девочка, также беззвучно рыдая, намертво схватилась за ее подол. Не помня себя, она трепала ее за подол, словно желая что-то высказать. И лишь мальчишка лет десяти стоял, насупившись и молча смотрел на происходящее. Пламя гудело, пожирая все новые и новые строения. Сквозь дым и треск, сквозь ревущее пламя устремлялись вверх в поднебесье миллионы светящихся искр, когда рушилась очередная крыша, и гасли, догорая под темными небесами. Крытые сухой соломой

150

-------------------------------------------

и камышами крыши моментально превращались в огромные факелы и хоронили под собою многочисленную живность и людей, не успевших своевременно покинуть последнее для них пристанище. Казалось, что на небе погасли все светила, и только одинокая луна скорбно смотрела на безумные действия людей.

В том месте, где стояли ребятишки, урема наиболее близко подходила к городской стене. Стрела, пущенная с этого места, свободно долетела бы до городской стены. Если бы монголы были внимательнее и посмотрели бы в их сторону, они бы без труда заметили блики огня, играющие на лицах ребятишек. Но монголам, видимо, было не до этого. Всё их внимание и все их действия были обращены в сторону горящего городка.

Словно очнувшись от оцепенения, старшая девочка потянула других за собою обратно в кусты. «Пошлите, пошлите обратно в урему, — шептала она. — Быстрее!». И только мальчик остался в одиночку стоять на своем месте. «Марк-а-а, адя часрах каялла», — негромко позвали из кустов, и мальчик, словно нехотя, нырнул в чащу.

Прошло совсем немного времени, и на том месте, где совсем недавно стояли ребятишки, появились булгарские ратники во главе с Алмушем. Ратники молча некоторое время наблюдали из-за кустов за действиями монголов. Потом, по приказу Алму- ша, все натянули тугие тетивы боевых луков и приготовились стрелять.

- Выбирайте цели каждый по своему усмотрению, но чтобы они были как можно ближе к нам, — поучал Алмуш молодых ратников. И вскоре шесть разящих стрел стремительно понеслись в сторону врагов. Было видно, как упали несколько неприятельских воинов. Один из них свалился прямо в костер и дико заорал от нестерпимой боли. А хищные стрелы все вылетали и вылетали из темноты, выискивая очередные жертвы. Булгарские ратники поменяли место и, оставаясь невидимыми, с нового места вновь стали осыпать калеными стрелами вражьих воинов. Самоуверенные враги в эту ночь и не думали штурмовать городок, и поэтому многие и не удосужились надеть защитные снаряжения. Так что редкая булгарская стрела не достигала цели. Во всеобщей суматохе, царящей вокруг, монголы думали, что их обстреливают с городских стен, и на тылы не обращали никакого внимания. Алмуш со своими товарищами обстреливал врагов до тех пор, пока у всех у них не кончились стрелы.

151

-------------------------------------------

- Да, навалили мы татар, как снопов в поле, — довольно выдохнул он, когда все его ратники собрались вокруг него.

- Далее что будем делать? — спросил кто-то из темноты, кажется, Ахчура.

- Думать надо, — коротко ответил Алмуш. — С саблями и копьями не бросишься на врагов. Нас слишком мало. Так что думайте.

- Может, подождем, когда кто-нибудь из ордынцев отойдет в кусты по нужде, и там его и завалим, — после некоторого молчания вымолвил Шеремет.

- Жди, когда они отойдут по нужде. Но мысль дельная, — сказал Алмуш.

- А может, смотаться кому-нибудь на место нашей стоянки и принести еще стрел, — подсказал кто-то из темноты, кажется, Котрак.

- Много времени потеряем, а там и рассвет наступит, — возразил Алмуш.

- Тогда, может быть, попробуем достать стрелы у врагов? — решительно вымолвил Самар.

- Хорошая мысль, — одобрил Алмуш, — вот только достать бы ордынскую одежду.

Некоторое время все помолчали, вслушивались в крики и вопли осажденных горожан и осаждаемых врагов. Вскоре заметили, как со стороны ордынцев от костра отделилась одинокая фигура и направилась в темноту, в сторону булгарских ратников. «Ч-ш-ш, завалим, как только присядет. Со мною пойдешь ты, Мантелей», — предупредил всех Алмуш. И действительно, одинокая фигура, не дойдя нескольких шагов до края уремы, остановилась и присела. В тот же миг Алмуш и Мантелей неслышно как кошки, выскользнули из-под сени кустов и, пригнувшись быстро подбежали к монгольскому воину. Алмуш с ходу навалился на него и, схватив за подбородок правой ладонью, резко вывернул его голову в сторону. Ордынец даже не успел вскрикнуть. В шее у него что-то хрустнуло, и он тут же обмяк. В нос ратникам ударил резкий запах вони. Мантелей брезгливо поморщился, но руками схватил ордынца за руку и помог Алмушу дотащить его до кустов.

- Ловко вы его завалили, — похвалили ратники Алмуша и Мантелея.

- Учитесь, пока я живой! — горделиво и с поучительной ноткой выдохнул Алмуш.

152

-------------------------------------------

- Прямо с дерьма сняли. А вони, как от падали, — добавил и Мантелей. Он был рад, что не пришлось прирезать вражеского воина. Честно говоря, он боялся крови, и ему никогда раньше не приходилось так близко сталкиваться с врагом.

- Снимите с него быстрее верхнюю одежду. Я переоденусь и попробую прогуляться по ордынскому лагерю. Может быть, я добуду стрел для наших луков. Если увидите, что за мною погнались монголы, тогда меня не ждите, а немедленно уходите,

- на одном дыхании выдохнул Алмуш.

- Это же очень рискованно. Это же смертельно опасно! — жалея Алмуша, громко прошептал Шеремет.

- Вся наша жизнь — это риск. Чему быть, того не миновать. Так что не обессудьте. А пока прощайте. Я постараюсь вернуться, — вполголоса вымолвил Алмуш. И вскоре его фигура начала отдаляться в сторону вражеского лагеря. Как в страшном сне, со сладко замирающим от близкой опасности сердцем, шел он в стан врагов. Такое же чувство, помнится, охватывало его когда-то в юности, когда он лунными вечерами шел на свидание с любимой. Чужие костры все приближались. Все ближе и ближе вражеские воины. Все сильнее и сильнее стучит в груди беспокойное сердце. Но занятые каждый своим делом вражеские воины не обратили никакого внимания на одинокую фигуру Алмуша. Он переходил от одного костра к другому, приближался к городской стене и отступал от стены, и никто так и не обратил на него внимания. Это придало ему уверенности и решительности. Постепенно Ал- муш приблизился к тому месту, где лежало больше всего убитых. Именно здесь городская стена наиболее близко приближалась к уреме, и именно сюда и посылали свои стрелы Алмуш и его товарищи. Незаметно оглядевшись по сторонам и оценив обстановку, он подобрал с земли два полных колчана со стрелами и закрепил их у себя на поясе. Он хотел было уже отстегнуть с убитого воина третий колчан, но потом раздумал. Это могло вызвать подозрение у вражеских воинов, и Алмуш решил ограничиться двумя колчанами. Он начал пробираться к кострам, расположенным наиболее близко к уреме. «Хватит, надо быстрее вернуться к своим»,

- стучала мысль в голове. И в настоящий момент у него не было большего желания, как скорее оказаться рядом со своими верными товарищами. В это время несколько больших стрел, видимо, выпущенных с мощных арбалетов, просвистели над его головою и поразили двух монгольских воинов, находящихся около крайнего костра. Громко вскрикнув, воины повалились на землю как

153

-------------------------------------------

подрубленные и забились в конвульсиях. Рука одного из них откинулась прямо в пламя костра, но воин, видимо, не в состоянии был отдернуть руку или уже совсем не чувствовал боли. К одному из упавших подбежали два монгольских воина и быстро оттащили его в темноту подальше от костра. К другому упавшему воину подбежал Алмуш и, схватив его за подмышки, тоже потащил его в темноту. К нему подбежал один из вражеских воинов и стал помогать ему тащить упавшего ордынца. «Как ты так некстати подвернулся», — зло подумал о нежеланном помощнике Алмуш. Стрела пробила ордынца насквозь, и он, видимо, сразу же испустил дух. Они оттащили погибшего за границу светового кольца и положили на землю. Ордынец, помогавший Алмушу, что-то сказал ему, но что, Алмуш не понял. Он стоял и шумно дышал. Ордынец еще раз сказал ему что-то или спросил его о чем-то. «А-е», — ответил Алмуш, вспомнив первое пришедшее ему на ум ордынское слово. И тут неожиданно и резко ударил его в грудь длинным засапож- ным ножом. Ордынец покачнулся и, глухо простонав, свалился на землю. Алмуш быстро отстегнул его колчан со стрелами и снял с пояса саблю вместе с ножнами. Уходя к своим, он также прихватил у убитых ордынцев длинный волосяной аркан и монгольский лук. Густой дым и темнота, царившая за пределами освещения, помогли ему далее без всяких приключений добраться до своих товарищей.

Не передать словами, как обрадовались его товарищи, когда он живой и невредимый предстал перед ними. В темноте каждый из них старался дружески выразить свою радость его возвращению. Его толкали, обнимали, восхищались его мужеством. От такого теплого приема горячие слезы навернулись на глаза Алмуша. Благо, что в темноте их никто не видел. Но не время было сейчас так расслабляться, и Алмуш дал команду к действию. И вот снова шесть каленых стрел понеслись в сторону врага, выискивая себе очередные жертвы. Так, передвигаясь с места на место, они стреляли по ордынцам до тех пор, пока не кончились стрелы. Пора было возвращаться, так как короткая летняя ночь была уже на исходе. Густая темнота начала таять, и светлая полоса неба на востоке все заметнее расширялась.

Передвигаясь в утренних сумерках, ратники заметили в высокой траве несколько небольших фигурок, которые прыгнули в неглубокий овраг. Быстро подскакав верхом к оврагу, ратники обнаружили группу ребятишек из трех девочек и одного мальчика, которые сидели на дне оврага и испуганно жались друг к другу.

154

-------------------------------------------

- Кто вы такие и что тут делаете? — спросил Алмуш, обращаясь к детям. Те испуганно молчали и лишь пугливо озирались по сторонам. — Не бойтесь. Мы вас не обидим. Подойдите ко мне. Мы свои, — как можно ласковее сказал Алмуш. Тогда большая по росту девочка поднялась на ноги и несмело подошла к Алмушу. Ратники соскочили с коней и быстро спустились к детишкам в овраг. Усталых и испуганных, их подняли на руки и вынесли из оврага.

- Как тебя зовут и где ты живешь? — спросил Алмуш у подошедшей к нему девочки.

- Меня зовут Тамара, и я живу вон в том городишке, который сейчас горит, — пояснила девочка, показывая рукою в сторону горящего городка.

- Да-а-а... -неопределенно промычал Алмуш. — А остальные детишки тоже там живут? — спросил Алмуш, кивнув головою в их сторону.

- Аха, — коротко ответила девочка.

Алмуш хотел быстрее успокоить детишек, и чтобы отвлечь их от страха, задавал им все новые и новые вопросы.

- А как зовут твоих друзей?

- Вон та маленькая, это моя сестренка, и зовут ее Пинтепи. Другую девочку зовут Тахтапи. А это — Марка, мальчик с нашей улицы, — ответила Тамара.

- А как называется ваш городок?

- Хулаш, просто Хулаш.

- Речка как называется?

- Речка называется Аскула.

- А сколько тебе лет? — в очередной раз спросил Алмуш.

- Мама говорит, что мне скоро одиннадцать будет, — уже намного бойчее ответила девочка. Она уже вполне освоилась в данной обстановке и почувствовала, что ее здесь никто не обидит.

- Аппа, ман сьияс килеть, мана сиве, — захныкала в это время младшая из девочек, сидящая на руках у Мантелея, и протянула к сестре свои маленькие ручонки.

«Да. Так мы действительно заморозим детей», — подумал Алмуш, и дал команду тронуться. Мантелей снял с себя легкий кафтан и укутал им девочку. Предутренний воздух был довольно прохладным. Вскоре ратники достигли места, откуда уходили они в ночной рейд. Оставшиеся на стоянке соратники встретили их с радостью. Они были несказанно рады, что все их товарищи вернулись живыми.

155

-------------------------------------------

В первую очередь обогрели и накормили детей. Наевшись, утомленные дети быстро уснули. Во время завтрака наскоро обсудили предстоящие действия. Алмуш и другие ратники, участвовавшие в ночном рейде, рассказали о приключениях, случившихся с ними.

- Смотрите-ка, какого-то знатного ордынца вы завалили, вишь, поясной ремень его как богато разукрашен серебром, — вымолвил Ратман, с интересом разглядывая захваченную у ордынца одежду.

- Знатные ордынцы тоже ходят по нужде, — с какой-то веселой злостью ответил Алмуш. Эта прошедшая ночь с опасными приключениями, видимо, как-то повлияла на него. Всегда добрый и отзывчивый, он стал каким-то колючим и сердитым, чего ранее за ним не замечалось.

- С детьми что будем делать, куда их денем? — спросил у всех одновременно Ратман. Обсудив, все вместе решили оставить детей в первой же попавшейся на пути булгарской деревне. Ратники знали, что их соплеменники не дадут пропасть детишкам, и всем миром приютят, и дадут кров бедным сиротам. После этого ходившие в рейд воины отправились отдыхать. Другие охраняли их сон и следили за обстановкой в округе. Выступить решили ночью.

Чтобы рабы не разбежались во время суматохи боя, на них снова надели тяжелые колодки. Проклиная все и всех на свете, Хушман сидел, прислонившись к колесу осадного орудия, и от бессилья кусал свои губы. Он смотрел, как, позавтракав, ордынцы готовились идти на приступ. Бушевавшие всю ночь пожары почти полностью уничтожили все деревянные строения городка. Жалкую картину представляли собою обгорелые и обвалившиеся во многих местах городские стены. Пахло гарью. Из-за чадящих стен и городских строений трудно было дышать. В проломах стен, словно муравьи, копошились горожане. Они, как могли, старались заделать проломы. Неумолчный шум и гам постоянно висел над городком. Ордынцы все ближе к городским стенам подтаскивали штурмовые лестницы, тараны и метательные орудия. И вот ударили большие барабаны. Ордынцы со всех сторон густою толпой двинулись к городским стенам. Тысячи стрел взлетели сразу и частым железным дождем упали на городок. Сотни огромных камней, с шумом рассекая утренний воздух, понеслись

156

-------------------------------------------

к городским стенам. Каменный град и стрелы падали долго, убивая, раня и сшибая со стен защитников городка. В ответ горожане также послали тучи разящих стрел и камней. С обеих сторон появились первые раненые и убитые. Несмотря на частый град из камней и стрел, татары довольно быстро добрались до городских стен. Они приставили многочисленные лестницы к стенам городка и бесконечной вереницей полезли вверх на стены. «Ур-р- а-а-гх! ур-р-а-агх!» — неслось над полчищами ордынцев. «Хурай! Хур-р-а-а-ай!» — гремело им в ответ со стороны булгар. Горожане отчаянно сопротивлялись. Камнями, бревнами, копьями и топорами они сшибали поднимающихся по лестницам врагов. Длинными сучковатыми жердями отталкивали штурмовые лестницы от стен, и десятки врагов сразу низвергались с высоты на землю. Вскоре ров вокруг городских стен наполнился павшими телами, бревнами и камнями. Истошные крики и вопли раненых воинов заполнили округу. Штурм продолжался долго. Но, не добившись успеха, татары отхлынули от городской стены. Груда павших тел вокруг городских стен выросла еще больше. Меж тем конные отряды монголов все время кружили вокруг городка и беспрерывно и методично обстреливали защитников из луков. Камнеметные машины продолжали обстреливать городок. Огромные камни крушили стены, разбивали нехитрые защитные сооружения в виде плетневых щитов, давили людей. Стон и плач висел повсюду. Чтобы не видеть всего этого, Хушман опустил голову вниз и сидел, уткнувшись подбородком в колодку. Он бы заткнул чем- нибудь и уши, чтобы не слышать всего этого, но его обе руки заправлены в колодку. Он теперь искренне жалел, что не попытался прорваться к горожанам. «Уж лучше смерть, чем сидеть вот так и беспомощно смотреть на все это, не в силах что-то предпринять и помочь своим соплеменникам», — думает он. В который раз он клянет свою судьбу. В который раз он жалеет, что тогда все стрелы попали в Сартая, а не в него. «Сартай погиб и отмучился, а мне еще что суждено видеть и терпеть?» — размышляет он. Хушман поднимает голову. Угрюмым взглядом обводит вокруг и задерживается на Песахе, который расположился совсем недалеко от Хушмана. На Песаха монголы не одели колоду, и Хушман завидует ему. В нем закипает злость против Песаха. Но вот монголы возобновляют атаку. С неистовой яростью они штурмуют городские стены. Но с такой же неистовой решимостью обороняются горожане. И падают поверженные тела, растет гора трупов. И журчит человеческая кровь, собираясь в ямах и ложбинах. Рои зеленых

157

-------------------------------------------

мух вьются над красными лужами. Дымится горячая человеческая кровь, застывая и густея под солнечными лучами. Солнышко, кажется, остановилось, глядя на безумие людей. Длительный летний день никак не кончается. Штурмующие и обороняющиеся бьются в течение целого дня, в горячности боя не замечая усталости. Но вот наступает ночь, обещая людям прохладу и отдых. Но отдыха нет. Монголы продолжают штурмовать городок, не ослабевая яростный натиск. Усталых воинов заменяют свежие подошедшие силы, и бой кипит, не замолкая. У защитников городка кончаются камни и стрелы. Они бьются длинными копьями, топорами и рогатинами. Бьются чукмарами. Женщины и более взрослые дети собирают залетевшие в городок камни и стрелы и приносят их воинам. И часто вместо упавшего воина на стенах встают женщины и подростки. Они боятся. Они хотят жить. И бьются насмерть, с отчаянием обреченных. Хушман видит, как мимо него движутся татарские конники с насаженными на копья человеческими головами. От этой дикости его мутит, и от бессилья что-либо сделать он начинает беззвучно рыдать. Гримаса искажает его лицо, и он не замечает, как по его щекам и бороде стекают горькие капли. «Пускай я сдохну, но не буду с такими дикарями заодно», — думает он, и в душе истово начинает молиться Богу. Это решение как-то сразу успокаивает его и придает силы. Он встает и подходит к Песаху. Тот снизу вверх вопросительно смотрит на Хушмана.

- Ты бы снял с меня колодки, что ли, — обращается он к Песаху.

Песах медлит с ответом, и потом, не спеша, выговаривает:

- Я с тебя сниму колодки, а с меня снимут голову.

- Освободи хотя бы одну руку, ведь я даже почесаться не могу.

- Нет, и еще раз, нет! — отвечает Песах. — Кто тебя заковал, пускай он и освобождает.

- Того, кто меня заковал, может, уже нет в живых. Смотри, сколько трупов навалено. Чего ты боишься? — снова обращается к Песаху Хушман.

- Будешь бояться, когда каждый день смерть по пятам ходит, — отвечает Песах, и надолго замолкает, давая понять Хуш- ману, что разговор окончен.

- Ну и хайван ты! — обругал его ордынским словом Хушман и поспешил удалиться от него прочь. «Трус ты неисправимый, думаешь только о своей шкуре», — думает о Песахе Хушман.

158

-------------------------------------------

Меж тем штурм городка продолжается. Татары снова и снова, несмотря на потери, лезут на стены. Особенно много татарских воинов накопилось около проломов стен. Они идут по трупам, стараясь во что бы то ни стало прорваться вовнутрь городка. Горожане еще держатся. Они пускают в ход все, что попадается под руку. А когда уже обороняться нечем, голыми руками бросаются на врага, стараясь вцепиться ему в горло. И лежат потом, обнявшись крепче, чем два брата, булгарин и татарин, и смерть навсегда примирила их. Теперь уже им больше ничего не нужно на этом свете. И только вечный покой ждет их бренные останки впереди. Между тем скорбная луна, поднимаясь все выше и выше, печально взирает с недосягаемой высоты на безумие людей, которые в дыму и в пыли продолжают уничтожать друг друга. И тут неожиданно открываются городские ворота, и большая группа всадников вырывается из городка. «Хурай! Хурай! Хурай!» — несется боевой клич булгарских ратников над отрядом. Они в капусту изрубили воинов, копошащихся около тарана, расположенного прямо напротив городских ворот, и отчаянно пытаются прорваться дальше. Но не тут-то было. Татарские всадники вмиг окружили группу воинов и начали безжалостно истреблять храбрецов. И ни один не вырвался из железного кольца монголов. Все испили горькую чашу под стенами родного городища. И выросла еще одна скорбная гора из павших воинов. Хушман видел отчаянную попытку соплеменников вырваться из окруженного городка и видел их печальную концовку. «Господи! За что же ты наказываешь моих соплеменников, за какие такие грехи! Чем заслужил мой добрый и трудолюбивый народ такую страшную кару? Откуда взялись эти исчадия ада, и зачем ты, господи, напустил их на нас!?» — в который раз уж взывал в душе к Господу Хушман. Не помня себя, он в ярости колотил колодкой по станине осадного орудия. До крови растер колодкой свою шею, но боли не чувствовал. К нему подскочил Песах и силой оттащил его от орудия. Он старался как-то успокоить Хушмана. «Ну, теперь ты видел моих соплеменников!? Видел, как они дерутся!?» — распаленный до бешенства увиденным, кричал ему прямо в лицо Хушман. Стоя среди многочисленных трупов, в дыму и в пыли, среди невообразимого шума и гвалта, Хушман безумными глазами озирался вокруг. Кошмарным сном казалась ему окружающая действительность. И не проснуться, не вскрикнуть, не вздохнуть и не освободиться от липких, вязких и обволакивающих пут страшного кровавого

159

-------------------------------------------

кошмара. Он был внутренне уверен, что действительно наступает конец света, конец жизни. Ступая по красным лужам, перешагивая через павших людей и коней, он направился в сторону городской стены, не сознавая, что идет навстречу смерти. Две стрелы друг за дружкой ударились в его деревянную колодку и накрепко застряли в ней. Одна стрела впилась в дерево, совсем рядом с ухом, но Хушман не обратил на это никакого внимания. Он словно оглох. Несмолкаемый шум боя, крики воинов, вопли и стоны раненых и умирающих людей доносились как бы издалека, приглушенные расстоянием. Сколько времени провел он вот так, шатаясь под стенами среди бесчисленных трупов, ища смерти — он не помнил. Но только смерть каким-то образом миновала его. Взглянув в очередной раз на красную луну, ему показалось, что луна хищно ощерилась вниз волчьими клыками. Вмиг перед мысленным взором предстал образ старой ведуньи, которая когда-то предсказала страшные беды его соплеменникам. Хушман не помнил, как и когда он выбрался из этой свалки. Сколько времени провел он вот так в полубессознательном, в полубредовом состоянии. Кошмарная ночь миновала, и новый день разгорался все ярче и ярче. Страшная картина открылась взору Хушмана при свете. Около городских стен, почти вровень с человеческим ростом, навалены трупы. Кони и люди ступают по лужам почерневшей хлюпающей крови. Кровь шипит и дымит, попадая на горящие головешки. Человеческая и конская кровь, смешиваясь вместе, чавкает под ногами, как осенняя грязь. Горячие пепел и зола, разносимые все усиливающимся ветром, оседают серым налетом на кровавых лужах, на лицах и одеждах воинов, на конских крупах. Ошалевшие кони храпят, встают на дыбы и дико водят глазами, отказываясь подчиняться крепкой узде. Дымятся и чадят остатки городских стен. Пахнет гарью и горелым мясом. Но, перебивая все остальные запахи, в воздухе все сильнее разносится тлетворный запах смерти. Под горячими лучами солнца трупы начинают быстро разлагаться, и вскоре в округе нечем будет дышать. Идет второй день штурма безвестного булгарского городка. Идет второй день кровавого безумия жалких людишек, возомнивших себя вершителями судеб. Ордынцы на короткое время отхлынули от стен городка. Горожане также перестали обстреливать неприятеля. «Как же мало их осталось. Сколько времени они еще продержатся?» — подумал с жалостью о соплеменниках Хушман, глядя на редкий частокол голов, виднеющихся над стенами.

160

-------------------------------------------

Ветер трепал косматые гривы дымных облаков. Кажется, в городе уже сгорело все, что могло гореть, но ненасытный огонь находил для себя все новую и новую пищу. И южный горячий ветер помогал ему в этом. Пламя гудело, пожирая жалкие остатки булгарских домов, конюшен и амбаров. Страшный вой обезумевших от страха собак временами прорывался сквозь остальные шумы, наводя смертельную тоску и безнадежность в душах обреченных булгаров. Действительно, надеяться им было не на кого. На помощь извне вряд ли можно было рассчитывать, так как нападение монголо-татар произошло неожиданно быстро. Никого из гонцов послать за помощью не успели. Монголо-та- тары в короткий миг окружили городок и взяли его в железное кольцо. И вот после очередного страшного натиска татар сильно поредевший гарнизон булгар не смог удержать чудовищный напор неприятеля. Татары ворвались в городок сразу с нескольких сторон. Сраженье закипело на улицах поселения. Дрались везде, где только сходились неприятели. Дрались в оставшихся домах, сараях и амбарах. Бились в тесных погребах, подвалах и даже на крышах. Озверевшие воины не брали в плен и не щадили никого

- ни женщин, ни детей, ни мастеров, ни воинов. Кончали их там, где находили. И вот под вечер булгарский городок пал. Пал его последний воин-защитник. Всех оставшихся в живых горожан вывели за городские стены и в чистом поле предали страшной смерти. Их казнили под стенами родного городка. Последнее, что видели его бывшие жители — это заходящее за горизонт кровавое солнце. Под леденящие сердце, жуткие крики погибающих горожан закатилось светило. Под напором всепожирающего огня прекратил существование еще один булгарский городок. И лишь четверо детишек, случайно оказавшихся за городскими стенами во время наступления монголо-татар, и спасенных потом ратниками Ратмана, волею богов остались живы. Хушман видел всю эту трагедию и чуть не сошел с ума. Беспамятство, в которое он впал на некоторое время, возможно, и было его спасением. «Да ты посмотри на себя, ты ведь весь поседел!» — крикнул Песах, глядя на Хушмана, когда тот очнулся из небытия. Пока он лежал в беспамятстве, кто-то снял с него колодки. «Господи! Зачем ты вернул меня к жизни?! Зачем именно мне суждено быть свидетелем трагедии моего народа? Какой непростительный грех совершил мой кроткий и трудолюбивый народ пред тобою, Господи? Зачем дух смерти Эсрель так вольготно разгуливает по нашей земле?» — взмолился Хушман и горько заплакал.

161

-------------------------------------------

Объединенное булгарское войско собралось на берегу реки Черемшан, недалеко от знаменитого на всю округу киреметища. Так называемое «чистое место» было окружено деревянным забором. Внутри забора росло огромное раскидистое дерево. Общими усилиями воины и жители с окрестных деревень в первую очередь обновили обветшалый забор, при этом значительно расширили огороженную им территорию. Потом, старейшины народа — мучавары — сходили к топкому месту, так называемому «лачака», и в первую очередь умилостивили нечистых духов, распыляя по ветру золу и муку. Также преподнесли им жертвенные юсманы и кашу, сотворенную в горшочках из теста. «Сьирлах, сьирлах, не мешайте нам. Оставайтесь на своем месте», — твердили мучавары. И только после этого всем миром двинулись к киреметищу. При большом стечении народа принесли в жертву несколько коней разных мастей. Также принесли в жертву несколько быков, баранов и другой более мелкой живности. Свежей кровью полили землю вокруг дерева. Шкуры жертвенных животных развесили тут же, на корявых ветвях столетнего дерева. Бросили под дерево несколько монет. «Сьирлах, сьирлах. Ка- сьар пире. Помоги нам. Гони от нас все болезни и беды. Помоги нам одолеть врага нашего. Даруй нам победу, сьирлах, сьирлах»,

- молились жрецы-мучавары. Вокруг в многочисленных котлах кипело и варилось мясо жертвенных животных.

Только после освящения еды жрецами все приступали к трапезе. Люди угощали друг друга принесенной из дому снедью: пирогами, блинами, колобочками, лепешками. Угощали пивом и медовухой. Молились все. И мусульмане, и христиане, и язычники. Все вместе совершали обряд Чюклеме. Все вместе поклонялись Киреметю. И на все это сверху взирали пустые глазницы конских черепов, развешанных на многочисленных ветках старого дерева.

Батбай с удовольствием поел жертвенного мяса, попил пива и медовухи. После совершения всех обрядов и обильной трапезы не мешало бы отдохнуть. Но воеводы и князь Ылтанпик решили немедленно собраться и обсудить предстоящие дела. Все вместе постановили, что объединенными войсками из разных городов будет командовать князь Ылтанпик. Пешее войско решили оставить на укрепленных рубежах, расположенных по рекам Шешма и Черемшан. Монголы действуют конными отрядами,

162

-------------------------------------------

и посылать пеших воинов в чистое поле против конных отрядов посчитали верной гибелью. Но в пути следования все новые и новые ополченцы присоединялись к войску. Среди них были и конные, и пешие воины. Так что вскоре в составе войска снова появилась пехота. Она двигалась вместе с обозом, одновременно охраняя ее и представляя довольно внушительную силу.

Войско передвигалось лесостепью. Шло навстречу неизвестности, навстречу судьбе. Воинам казалось, что они идут за дрожащим маревом и что этой дороге не будет конца. С холма на холм, с увала на увал, то по равнине, то по низине двигалось войско. Высокая трава стояла стеною. В ней стрекотали бесчисленные кузнечики. Из-под копыт коней взлетали напуганные шумом многочисленные пернатые птицы. Убегали прочь степные стрепеты и дрофы. Тучи слепней-кровососов донимали животных. Угрюмые лоси выходили на опушки лесных колок и с удивлением взирали на проходящих воинов. Как призрачные облачка проносились легкие стайки косуль. Матерые кабаны-косачи вместе с выводком поросят купались в теплой грязи и в мгновенье ока скрывались в прибрежных камышах, увидев длинную змейку растянувшегося воинства. С крутых холмов и увалов, если их нельзя было объехать, телеги с воинским имуществом спускали, тормозя колеса арканами или жердями. Становились лагерем вблизи водоемов и рек, чтобы можно было напоить животных и искупаться самим. «Табр ту, табр ту!» — раздавались многочисленные голоса сотников и десятников. И ставились в круг, по гунно-скифскому обычаю, многочисленные телеги, образуя временную крепость.

И вот однажды, когда войско достигло рубежа маленькой реки Ачул и встало табором на ее берегу, разведчики принесли весть о том, что монголо-татары дошли до реки Хамаш Самар. Отсюда до реки Хамаш Самар расстояние составляло всего несколько конных переходов. Из этого следовало, что монголо-татары могут появиться здесь в любое время. Тревожное ожидание вместе со смутной тревогой и печалью поселилась в сердцах воинов. Вместе с тем все сильнее разгоралось жгучее желание быстрее встретиться с врагом и помериться с ним силами и удалью. Может быть, поэтому сегодня как никогда печально поет и жалится волынка-шопр. И может быть, поэтому так задумчив и молчалив сегодня волынщик. Воины прекрасно понимали, что многим из них не суждено вернуться назад к своим семьям и близким. Но каждый из них в отдельности хотел верить, что судьба будет бла

163

-------------------------------------------

госклонна к нему, и что благословение родных защитит его от различных бед. И что всемогущий Тура ниспошлет ему удачу в бою, и что своею силою оградит его от врага. Тихая ночь опустилась на табор. Смолкли дневные шумы. Теплая пыль села на травы. Последний раз прошуршав в камышах, уснул ветерок. Уснули утомленные воины. Ни один костер не горит в ночи, и лишь только бдительная стража, не смыкая глаз, стережет покой отдыхающих. Одинокая луна скорбным светом освещает лица спящих воинов. Изредка всхрапнет чей-то конь, звякнут удила, и снова тишина на кошачьих лапках крадется в ночи. Спят воины. Может быть, в последний раз спят они так мирно и покойно. Вскоре многие из них уснут вечным сном, и печальная луна будет освещать их жалкие непогребенные останки. И будут белеть в ночи в высокой траве многочисленные кости погибших воинов, пугая путников, нечаянно забравшихся на поле боя.

Наступил еще один тревожный день. Ратман вместе со своими ратниками прятался в глухом широком овраге, сплошь заросшем осинами и густым кустарником. О передвижении днем не могло быть и речи, так как кругом шныряли вражеские разъезды. «Далеко ли ускачешь вместе с детьми, вмиг догонят и прикончат. Так что сиди и жди наступления ночи. А там посмотрим, как сложится обстановка», — думал он под непрерывный шелест осиновых листьев. Под порывами ветра листья трепетали как живые, и казалось что они вот-вот сорвутся и улетят. И хотя тревога все время витала в воздухе, непрерывный шелест листьев, то усиливающийся, то затухающий, навевал предательскую дремоту. Сквозь дрему ему вдруг показалось, что его кличет жена. Ратман резко приподнялся и сел, вертя головой из стороны в сторону. «Фу ты, чего только не послышится спросонок», — подумал он. Его ратники находились тут же. Детишки сидели в кругу, на расстеленном кем-то чапане, и чистили золотистые дольки сараны, вытирая их об подол. И только маленькая Пине- пи сидела надутая и чем-то недовольная. «Анне патне каяп», — захныкала она. «Ме сана сарана, ме, си», — уговаривала ее сестра Тамара, стараясь успокоить маленькую и протягивая ей очищенные дольки сараны. «Эх, Сария, Сария, свидимся ли мы с тобою на этом свете?» — подумал Ратман о жене, мысленно поставив ее образ перед собою. Умница, она ни разу не напомнила ему о годах, проведенных в плену, а только благодарила бога за то,

164

-------------------------------------------

что он вернулся домой живой и здоровый. Ни разу не упрекнула его за то, что он в плену был женат, и что у него имеются дети от другой жены. При мыслях о детях ему вдруг представилось, как на поле брани встретятся его сыновья от первой и второй жен. Как они станут безжалостно истреблять друг друга, и как осиротеют их матери. Ему стало невмоготу так думать. В груди, в области сердца впервые появилась ноющая, пульсирующая боль. Стало трудно дышать. От нехватки воздуха появилось желание разорвать рубаху на груди. Предательская слабость охватила все его тело. Ратман снова лег и закрыл глаза. Правая рука сама собою потянулась к груди и начала массировать в области сердца. «Стареешь брат, стареешь. Тебе давно пора сиднем сидеть около жены и никуда не рыпаться. А ты еще воевать собрался, — сказал он себе. — Слава Богу, кажется, никто не заметил, что мне вдруг стало плохо». через некоторое время боль в груди отступила и легче стало дышать. Он снова приподнялся и сел, свесив ноги в овражек. Ратники явно скучали от вынужденного безделья. Кто лежал, стараясь уснуть и незаметно скоротать вялотекущее время. Кто сидел, вслушиваясь в непрерывный шум осиновых листьев. Алмуш сидел рядом с мальчиком и показывал ему свой музыкальный инструмент, одновременно что-то объясняя ему.

- Кто в дозоре? — обращаясь сразу ко всем, спросил Ратман.

- Шеремет и Котрак, — ответили ему.

- А ну-ка, Ахчура, сходи к дозорным, узнай обстановку, — приказал Ратман.

Ахчура немедленно поднялся, и вмиг растаял в осиновой чаще. Через некоторое время он вернулся и доложил, что вокруг их стоянки все спокойно. Что городок продолжает гореть, и над ним все время висит дымное облако. Что монгольские войска в основном передвигаются вокруг городка, и что никаких других передвижений замечено не было. «Ну, и слава Богу, что татар поблизости нет», — подумал Ратман и от нечего делать решил перекусить.

- Что у нас там осталось поесть? — спросил он у ратников.

- Рыба соленая, мясо сушеное и немного лепешек, — ответил Курак.

- Детей накормили? — снова спросил он.

- Да, да. Всех накормили. Как же можно детей не кормить. Всех накормили. А вместо воды дали кобыльего молока, — снова ответил Курак. Вскоре все уселись вокруг расстеленного на земле чапана и принялись за нехитрый обед. Ели не спеша. Во время обеда ратники вполголоса вели различные разговоры.

165

-------------------------------------------

- Дядя Ратман, скажите-ка, а бывает на земле что-либо страшнее смерти? — обратился к Ратману Мантелей.

- Да. Бывает, — ответил после некоторого раздумья Ратман.

- Расскажите, если можно, дядя Ратман, — снова обратился к нему Мантелей.

- Что-то нет желанья говорить.

- Все равно же делать нечего, расскажите, дядя Ратман, — просил Мантелей.

- Атаман, не лишайте нас удовольствия послушать опытного человека. Расскажите, — просили и другие ратники, стараясь лестью разговорить его.

- Ну, что же. Действительно, больше делать нечего. Надо как-то убить время. Слушайте, если хотите, — ответил ратникам Ратман, и начал рассказывать. — Смерть — это что. Смерть просто уважать надо. Никогда ее не надо звать или торопить. Она сама придет. Пока человек живет, смерти нет. А когда она придет, человека нет. Так что бояться ее не надо. Смерть-матушка она примиряет и уравнивает всех: богатых и бедных, высоких и низких, светлых и темных, храбрых и трусливых, булгар и татар. Ведь труп татарина или русича, мордвина или башкира, пахнет так же скверно, как и труп булгарина. И все одинаково истлеют в земле, постепенно превращаясь в прах. Так что еще раз говорю, смерть просто нужно уважать.

Ратман оглядел товарищей и продолжил:

- А теперь послушайте, как однажды в юности я чрезвычайно сильно испугался. Что показалось мне страшнее войны и смерти. Однажды не вернулся с ночного мой конь. Целый день проискал я коня, и все безрезультатно. Под вечер забрел я в лесное урочище, называемое Деготь Яма. Вы все знаете, где оно расположено. И вот, двигаясь по опушке леса, я вдруг почуял на себе чей-то пристальный, сверлящий взгляд. Мертвая тишина стояла вокруг. Мне сразу же стало так неуютно и жутко. Страх охватил меня. Я медленно повернулся и совсем недалеко от себя, около деревьев, заметил огромное существо, сплошь покрытое бурой шерстью. Толстые как бревна ноги словно вросли в землю наподобие деревьев. Длинные волосатые руки тянулись ниже колен. Существо дышало, и было видно, как вздымаются и опадают его бока. Хотя я сильно испугался, но каким-то боковым зрением замечал все это. Меня так и подмывало заглянуть ему в глаза, но в то же время что-то подсказывало, что этого делать нельзя. Сколько так мы простояли друг против друга, я не помню. Помню только,

166

-------------------------------------------

что жуткая тишина царила вокруг. Потом существо издало звук, похожий на чириканье, и поперло прямо через кусты в лесную чащу. И долго было слышно, как страшный гул идет по лесу, как с треском ломаются кусты и деревья. И тут я свалился без чувств. Сколько пролежал я так, не знаю. И как я потом добрался до деревни, не помню. Мужики рассказывали, что я от страха наложил в штаны. Может, это правда, а может, нет. Но вполне может быть, так как такого страха, как тогда, я больше никогда не испытывал. После этого я долго болел, и мать меня много водила по разным лекарям и знахарям. И все-таки вылечила. Ратман замолчал.

- И что, или кто это был? -спросили ратники.

- Старики говорили, что меня напугал Албасты, — ответил Ратман.

- А еще? Еще можете рассказать подобные случаи? — спросили ратники.

- Подобных случаев за мой долгий век было много. Если желаете, могу рассказать, — ответил Ратман.

- Давай, атаман. Давай, рассказывай, — попросили его товарищи. Сотник почесал в затылке, как бы задумываясь, с чего бы начать, и прежним же голосом стал рассказывать.

- Это было не так давно, года два или три назад. Случилось мне с подростками пойти в ночное. Долго сидели мы около жаркого костра, одиноко горящего в ночи. Как и сейчас, рассказывали различные истории. Вспоминали приключения, случившиеся с нами и с нашими знакомыми. Потом, далеко за полночь, все уснули. Я проснулся уже под утро. Легкий туман неподвижно висел над кустами. Костер давно уж потух, и ни одна искорка не светилась в золе. Дай, думаю, схожу, умоюсь, а потом соберу разбредшихся лошадей. С этими мыслями и направился к реке, протекающей совсем неподалеку. Иду я в сумерках, поеживаюсь. Темный след остается за мною на мокрой траве. И вот у самой кромки воды я вдруг замечаю маленького, совершенно голенького ребенка. Ребенок сидит ко мне спиною и обеими ручонками рвет прибрежные травы. «Хруст, хруст, хруст, хруст», — только и раздается в полной тишине. И такая жуть исходит от него, что я остолбенел. Мои ноги вдруг стали ватными, и я явственно почувствовал, как волосы на моей голове вдруг встали дыбом. Я смотрю на него, и в то же время ужасно боюсь, что ребенок вдруг обернется и посмотрит на меня. Мне даже показалось, что он начал поворачивать голову в мою сторону. Не помню, как я выскочил оттуда. Только прибежал я к ребятам, от страха завернулся с

167

-------------------------------------------

головой в чапан, и так и пролежал до самого рассвета. Какие там лошади! Про них я и думать забыл. Правда, я никому до сих пор не рассказывал про этот случай. Думал, засмеют меня, старого. Вот только сейчас вам в первый раз и рассказал.

Ратман оглядел своих товарищей и продолжил:

- Вот вы говорите, война, смерть. Да что говорить. Есть на свете вещи намного страшнее войны. Ну, кто мне объяснит, откуда в такой неурочный час, вдали от деревень, у самой воды, маленький голенький ребенок. И почему я так жутко испугался маленького, на вид совершенно беспомощного, ребенка? Это что-то такое непонятное и необъяснимое. Потом, при свете дня, я специально сходил на то место и посмотрел. И никаких следов пребывания маленького человека у самой воды я не обнаружил. Но ведь я своими собственными глазами видел его и явственно слышал хруст рвущихся трав. Расскажи мне кто-нибудь раньше про такое, я бы вряд ли поверил. А теперь верю. Да... В бою иногда бывает страшно, но не так. Потому что знаешь, что твой враг такой же живой и смертный, как и ты. А тут что-то такое, что-то такое, необъяснимое и невыразимо жуткое, — закончил рассказ Ратман.

Тут ратники заговорили сразу все вместе. Каждый припомнил подобный случай и постарался рассказать товарищам.

- Говорите, кто-нибудь один. А то все галдите, и никого толком не услышишь, — урезонил их Ратман. — Ну, говори хотя бы ты, Алмуш, — добавил он. И Алмуш, слегка покашливая и прочистив горло, начал говорить.

- Это было давно, еще в пору моей юности. Возвращался я как-то ночью с Заречной улицы домой. Луна светила ярко, и мир дремал в зачарованном сне. Мне нужно было перейти через мостик, перекинутый через речку. У моста за мною увязалась большая свинья. Откуда она взялась, я не заметил. Только я иду, и она идет за мною. Я останавливаюсь, и свинья останавливается, да похрюкивает себе. Так повторилось несколько раз. Разозлившись, я схватил с дороги большой камень и с силой швырнул им в свинью. И в тот же миг свинья пропала. Вот именно пропала, словно растворилась в воздухе. Не убежала, не прыгнула в сторону, еще раз говорю — так сразу и растаяла на глазах. Хоть я и не робкий человек, признаюсь, мне стало не по себе. Запыхавшись, я из последних сил прибежал домой, и как был одетый, так и зарылся с головой под одеяло. Вот такой со мною был случай.

- Да, да. Такое бывает. Старые люди много таких случаев рассказывают, — поддержал рассказчика Курак.

168

-------------------------------------------

- А вот со мною был случай, — начал рассказывать Буран- бай, и в это время все услышали чьи-то быстрые шаги.

Через миг из-за кустов появился запыхавшийся Котрак, и громким шепотом выдохнул:

- Татары, татары направляются в нашу сторону!

Разговоры вмиг стихли.

- Где? Откуда? В какую сторону направляются? — быстро спросил Ратман.

- Большой отряд движется в сторону городка.

- Так. Возьмите детишек на руки, и чтоб было тихо. Коней развяжите и держите наготове. Не забудьте придерживать их за губы ладонями, чтобы не заржали! — вполголоса, но твердо распорядился сотник. Ратники немедля кинулись выполнять его указание. Сам Ратман вместе с Котраком начал выбираться из оврага, чтобы лично убедиться, куда и в какую сторону идут татары. Действительно, отряд неприятеля двигался в сторону городка по тому же пути, по которому совсем недавно прошла орда, а за ней и ратники Ратмана. Вражеский отряд пока еще находился на приличном расстоянии, и у Ратмана было достаточно времени, чтобы оценить обстановку. «Так, уйти мы не успеем, да и некуда. Враги и спереди, и сзади. Да еще кроме них рыщут в округе вражеские дозоры. Так что придется нам затаиться и ждать, пока пройдет вражеский отряд», — сам с собою рассуждал Ратман. Сквозь чащу кустов он смотрел на вражеский отряд, на пыльное облако, следующее за ним, а в голове вертелась одна единственная фраза: «Господи пронеси, Господи спаси».

Долго проходил вражеский отряд мимо оврага, где прятались булгарские ратники. Было видно, как следующие с краю кони на ходу тянулись губами к зеленым листьям деревьев и кустарников. Топот копыт, фырканье коней, голоса вражеских воинов на какое-то время заглушили все остальные звуки, разносившиеся до этого над оврагом. Ратман, Котрак и Шеремет из глубины густых кустарников следили за прохождением вражеского отряда. «Лишь бы не заметили, лишь бы не завернули в овраг», — думал Ратман, глядя на многочисленные копыта коней, беспрерывно мелькающие в просветах между кустарниками. Через некоторое время копыта перестали мелькать перед глазами ратников. «Кажется, все. Кажется, пронесло», — мелькнуло в их головах, когда шум от проходящего отряда отдалился и в скором времени совсем не стал слышен. Ратники, соблюдая все меры предосторожности, выбрались на край оврага и огляделись вокруг, оценивая обста-

169

-------------------------------------------

новку. Вражеский отряд пылил уже вдалеке. Издали он казался прерывистой змейкой, ползущей по степи, и долго виднелся его черный черный след на грязно-желтом ковыле. Над городком все также витало дымное облако. А все остальное в округе было по- прежнему. Солнышко следовало по небу по своему извечно заведенному пути. Ветерок шевелил травы и листья на деревьях. Стучали кузнечики. Звенели мошкара и слепни. Играло марево на горизонте. Ратман, Котрак и Шеремет вернулись к товарищам. В дозор заступили Хасан и Кашан. И так, в тревоге и ожидании, прошел еще один день. Еще одна ночь опустилась на степь. Ратники Ратмана решили повторить рейд к горящему булгарскому городку. С детишками остались Ратман и Курак. Остальных воинов Алмуш повел в ночь на врага. И, как и в прошлую ночь, по уреме ратники подобрались к самому вражескому лагерю. И уже сразу десять стрел разили врагов с тылу. А когда под утро монголы спохватились, и кинулись толпой в урему на невидимых булгар, то встретили из темноты такой ожесточенный отпор, что остановились ошеломленные и испуганные. Потом повернули и быстро отступили назад, где горели костры и где не было этой страшной атакующей темноты. В утренних сумерках все ратники Ратмана вернулись обратно. Колчаны у всех были пустыми. Ни одной стрелы не осталось у ратников. «Вот и обагрил я впервые свою саблю вражьей кровью. Вот и увидел я страх и нерешительность врагов», — укладываясь отдыхать, подумал Мантелей. И впервые за много дней, как в награду за эти трудные испытания, ему приснилась его любимая и желанная Сильби.

В последнее время все чаще и чаще возникала в сердце Сильби беспричинная тоска. Тяжелая болезнь дедушки и другие жизненные невзгоды наложили свой отпечаток на ее лицо и на характер. Словно цветок, прихваченный первым морозом, она даже несколько потускнела. Все чаще задумывалась она о скорбной участи, ожидающей ее после смерти дедушки. Давно потерявшая родителей, она всем сердцем привязалась к деду, и не было для нее в мире человека ближе, чем дед. С некоторых пор она полюбила одиночество и частенько уходила одна в степь, предпочитая обществу подружек гулянье по окрестностям. У нее были свои любимые и потаенные места, свои родники и лесочки, где она знала каждую травинку, каждый камушек, лежащий на дне овражка. На дне одного глубокого оврага с крутыми берегами, сплошь порос-

170

-------------------------------------------

шего травой и густыми кустарниками, была одна потаенная пещера довольно внушительных размеров. О пещере знала только она. Мелкая галька вперемежку с песком застилала дно пещеры. При надобности там свободно могли разместиться три или четыре человека. И если бы приделать дверь к входному отверстию, наверное, можно было бы и перезимовать. Главное, пещера была сухая и просторная. Вода когда-то вымыла мягкую породу и вынесла её наружу. Потом вода пропала или нашла себе другую дорожку и светлым ключом пробилась в другом месте. Сильби устроила в пещере лежанку, где иногда отдыхала, вдоволь нагулявшись по окрестностям. Хранила там пучки различных трав и кореньев, которые она собирала, гуляя среди березовых и осиновых рощ. Потом этими травами ее дедушка лечил людей. Постоянно помогая дедушке в обращении с различными травами и кореньями, она и сама понемногу научилась исцелять. Да и дедушка, как мог, старался научить ее этому ремеслу. «Учись, доченька, потому что нет более радости, чем исцелять людей. Да и голодной никогда не будешь», — говорил он, часто поучая Сильби. Подолгу бродила она среди березовых и осиновых рощ, предаваясь девичьим мечтаньям. Неопределенные желания, непонятные ей самой, возникали в последнее время все чаще и чаще, ввергая ее в глубокую печаль. Беспричинные слезы, неожиданно набегая, туманили взор. Все чаще вставал перед ней образ Мантелея. И каждый день по нескольку раз она мысленно разговаривала с ним, и в этом находила для себя утешение. «Хоть бы ты заболел, что ли и еще раз приехал к нам полечиться. С каким бы удовольствием я лечила тебя. С какой бы нежностью касалась твоего крепкого тела. А то ведь совсем зачахну я здесь без твоих слов, без твоих рук, без твоей улыбки», — думала она. Сильби почему-то была уверена, что Мантелей тоже думает о ней. Что он так же, как и она, горит желанием скорее встретиться с ней. Не знала она и не ведала, что вскоре ее жизнь круто изменится. И что судьба уже простерла свою властную руку над ней, над ее односельчанами и над всем государством булгарским. Живя в своей глухомани, они и слыхом не слыхали о каких-то там татаро- монголах. Жизнь шла обычным чередом. Тянулись дни, тянулись ночи. Короткие радости и длинные горести. Мало веселья, но много работы. И многие именно в ней топили тоску и горести. В работе находили утешенье. Вот и Сильби, кроме женской работы по дому, вынужденно выполняла и мужскую работу. Сама рубила дрова, косила травы. Ездила верхом как заправский казак. Ходила на охоту, ставила силки и

171

-------------------------------------------

петли на различных птиц и зверей. А сегодня она набрала всяких трав для лечебных целей. Набрала целый букет крупной красной костяники и торопилась домой. Дед был совсем плох, и бедное ее сердце екало от тяжелого предчувствия. «Надо бы позвать родных, чтобы успели проститься с дедушкой», — подумала она, мысленно опережая свои торопливые шаги. Когда она вошла в дом, увидела, что дед лежит в том же положении, в каком она оставила его, уходя из дома. «Господи, неужели помер?»

- мелькнуло в голове. Но тут она заметила, что дед медленно поворачивает голову в ее сторону.

- Что дедушка? Чего тебе надо? — быстро наклонилась к дедушке Сильби.

- Шыв, — еле слышно прошептал больной.

Она быстро набрала в деревянную кружку воды и, приподняв голову больного, влила в его рот немного воды.

- Тада, — прошептал больной, проглотив первую порцию воды.

Сильби влила в его рот еще немного воды.

- Шалта сьунать, — сказал дед, немного отдышавшись и показывая рукою на грудь.

- Что? Что еще болит? — спросила Сильби.

- Ничего, ничего не болит. Только горит, — ответил дед. Он полежал, отдыхая, и вновь заговорил, но уже увереннее. Видимо, вода остудила его горящие внутренности и придала немного сил. — Скоро уйду я, наверное, доченька. Жаль, что так и не увидел тебя в хушпу. Не понянчил твоих детей.

- Да ладно, дедушка. Еще поживешь. Даст Бог — увидишь, — старалась успокоить его Сильби.

- Нет уж, — прошептал дед и надолго замолчал. Видимо, у него отнялся язык. Руками он еще старался подавать какие-то знаки, но вскоре перестал, и закрыл глаза. Наверное, силы совсем оставили его. Но на худой шее дрожала и пульсировала синяя жилка.

Сильби поняла, что дед еще жив и, видимо, сильно устав, уснул. Она начала прибираться в доме. Полынным веником подмела пол. Налила в кумган воды. Смахнула тряпочкой со стола остатки еды и бросила их в посуду, приспособленную для кормежки кур. Потом, мельком взглянув на спящего деда, вышла во двор и начала созывать домашнюю птицу. Покормив её, Сильби вышла за ограду и впервые за длительный летний день присела отдохнуть в тени на завалинке. В некотором отдалении от нее,

172

-------------------------------------------

под старыми ветлами, дремала под зноем деревня Шумерка. Не было заметно никакого движенья на той стороне, и никакой звук не доносился оттуда. Все уснуло, все замерло в округе. «Надо бы сходить в деревню, проведать подружек. Да только деда боязно оставить одного», — подумала Сильби. Так и просидела она некоторое время одна, предаваясь мечтаньям и надеждам. Золотое лето катилось по земле. Золотые деньки проходили чередой. Ей все мнилось, что однажды в такой же прекрасный золотой денечек вынырнут из волшебного марева всадники и быстрым аллюром понесутся к ней. И в переднем всаднике она узнает своего долгожданного Мантелея. «Да, и имя-то у него какое волшебное, означает «мое счастье». Действительно, встреча с ним была бы для меня счастьем. И в этой жизни мне бы больше ничего не стало нужным», — подумала она. Было тихо. Сильби встала и решила сходить к роднику за водой. Она взяла два деревянных ведра и по узенькой тропе последовала к роднику. В котловине родника, у самых камней, из-под которых били ключи, плавала стайка огольцов. Испугавшись человека, огольцы в мгновенье ока юркнули в протоку. Сильби набрала воды и не спеша понесла ведра домой. Когда она почти добралась до дома, вдруг, откуда ни возьмись, налетел на нее вихрь. Вмиг накидал в ее ведра разного мусора и пыли и, бешено крутясь, понесся дальше в сторону деревни Шумерки. Было видно, как вихрь несется, перекручивая в своей утробе различный мусор, и приближается к крайним домам. Сильби вдруг стало не по себе. «Не к добру это, не к добру. Что бы это значило? В тихий и спокойный день вдруг появился страшный вихрь, и почему налетел именно на меня?» — думала она. Она вылила замусоренную воду на землю и снова пошла к роднику. Новая тревога вошла в ее грудь. Тревожные мысли ни на миг не оставляли ее. Между тем вихрь добрался до крайних домов деревни и, поднимая солому с крыш и различный мусор на улице, помчался дальше. И вскоре его воронкообразная вершина скрылась за высокими ветлами. Силь- би принесла воды, занесла ведра в дом и поставила на скамейку. Тут она заметила, что дед пристально смотрит на нее. Она подошла к нему и присела рядышком на табуретку.

- Что тебе дедушка? Что беспокоит? — спросила ласково Сильби, наклоняясь близко к его лицу.

- Пока я, я... в здравом уме, хочу, хочу, сделать тебе напоследок подарок, — с трудом выговорил дед. — Ты молчи. и слушай меня внимательно. Не перебивай. Ты знаешь одинокую

173

-------------------------------------------

ветлу, растущую в конце нашего огорода. Вот под ней я зарыл горшочек с нухратом. Там. золотые и серебряные монеты. Горшочек зарыт в одном шаге от дерева, с. северной стороны. Будет нужда — достанешь.

- Но, дедушка, — начала говорить Сильби, однако старик велел ей замолчать.

- Я же сказал, не перебивай. А то забуду сказать или снова потеряю память. — И она вновь притихла, только пристально смотрела ему в глаза. Дед положил высохшую ладонь на ее руку и продолжил. — Второй горшочек я зарыл здесь, дома. Как залезешь в подпол, так в дальнем правом углу и зарыл. Там кроме монет, различные украшения и два арабских ножа, разукрашенные драгоценными камнями. Это все тебе. Мое все добро тебе, доченька. Все тебе, за твое доброе сердце.

При этих словах Сильби не выдержала и зарыдала навзрыд, уронив головку дедушке на грудь.

- Не плачь, доченька, так уж устроена жизнь. Старые люди должны уходить, а молодые жить. В жизни мало радости, но много горестей. Но все равно надо жить. — С этими словами дед ласково погладил ее по головке ослабевшей рукой. — Успокойся, доченька, ведь я же еще живой. Я еще поживу, может быть, немножко. А пока иди. Я посплю. Отдохну чуток.

И Сильби покинула деда. Рыданья душили ее. Остаток дня прошел в обычных хлопотах по дому и хозяйству. И вот снова сидит Сильби перед домом одна. Но теперь уже не светлый день хозяйничает в округе, а мягкая и темная ночь. И лишь только волшебное пение сверчков нарушает ночную тишь. И опять вспоминается ей Мантелей. И только им грезит она в ночи. До сих пор никого из парней не подпускала она к себе, и не подпустит. И только к Мантелею желает она прислониться.

За время вынужденного безделья ратники хорошенько выспались и отдохнули. Они готовы были действовать в любое время дня и ночи. И только наличие в их отряде детей связывало их действия. Почти трое суток простояли они в овраге, хоронясь от врагов. И только тогда, когда татары покинули окрестности сгоревшего городка, они тронулись за ними. При приближении к погибшему городку ратники почуяли тяжелый смрад, исходящий от разлагающихся трупов. И чем ближе подходили к городку, тем тяжелее и невыносимее становился он. Ахчуру вместе с

174

-------------------------------------------

детишками оставили подальше от городка, чтобы те не увидели жуткой картины, оставленной татарами. В чистом поле недалеко от городка обнаружили несколько больших груд обезображенных и обезглавленных тел. Здесь были в основном женские и детские тела. Головы людей были сложены отдельно в виде большой пирамиды. Увидев такую дикость, Алмуш не своим, жутким голосом закричал:

- Ну, погодите, воины Эсреля! Погодите, лютые звери! Доберемся мы до вас! Никого не будем брать в плен!

От его крика стервятники, пирующие на трупах, испуганно взлетели и опустились на другие тела. Действительно, картина была удручающая. Рои мух, тучи стервятников, запекшаяся кровь и сладковатый, тошнотворный запах действовал и на людей крайне отрицательно. Ратники ехали, зажав носы ладонями. Кони храпели, дико вращали глазами, грызли удила, но все же шли вперед, обходя или перешагивая через многочисленные трупы. «Неужели со всего городка в живых никого не осталось?» — думал Ратман, стоя на пепелище и озираясь кругом. Ни птиц, ни живности, ни кошек, ни собак — и только мертвая тишина царит повсюду, только зола и пепел, только кладбищенский покой. За прошедшие несколько дней городок превратился в мазар. Ратники Ратмана бродили среди убитых воинов. Каждый подбирал себе понравившееся ему оружие. Каждый запасался стрелами. Манте- лей подобрал два отличных засапожных ножа и несколько сабель, которые прикрепил к седлу. Сабли проверял, ударяя ими о свое оружие. И какая сабля не выдерживала удара булгарской стали, ту безжалостно откидывал в сторону. Уходя, на миг задержались на окраине городка. Все поклялись беспощадно отомстить врагу.

- Видите! Татары никого не оставляют в живых. И мы никого не будем брать в плен. Война идет на полное истребление. Запомните это и поклянитесь отомстить врагу! — крикнул Ратман.

- Ант! Ант! Ант! — крикнули ратники, потрясая оружием.

Вскоре они вернулись к детишкам. Рассадили их по коням и

тронулись вслед монголо-татарскому войску.

- Где моя мама? Почему она не идет за мной? Она что, не знает, что я здесь? — говорит Ратману маленький Марка, вместе с ним едущий на его коне. Ратман затрудняется ему ответить и некоторое время едет молча.

- Ну, теперь она меня заругает или даже побьет за то, что я вовремя не вернулся домой, — говорит мальчик, поворачиваясь лицом к Ратману.

175

-------------------------------------------

- Не заругает, теперь уж она тебя никогда не заругает, — говорит Ратман, стараясь успокоить его.

Мальчик едет молча и неожиданно для Ратмана выпаливает:

- Их что, убили, что ли, всех?

- Не знаю, я ничего не знаю. Может, и не убили, — отвечает Ратман и торопит коня. Долго едут молча. И тут мальчик неожиданно для Ратмана снова выпаливает:

- Я тоже их всех убью!

- Кого всех? — спрашивает сотник.

- Врагов! — отвечает мальчик, и сопит, насупившись, готовый вот-вот разрыдаться.

Ехали целый день, делая короткие остановки у степных речушек. Напоив и накормив коней, снова трогались в путь. И следующая ночь застала ратников уже на приличном расстоянии от погибшего городка. На следующее утро во время передвижения заметили с холма деревушку, как бы притаившуюся от врагов в зеленой низине. Широкие ветлы прикрывали деревню, и издали трудно было заметить, что под зелеными кронами — деревенские крыши. Ратники быстро пересекли небольшой ручей и направили коней в сторону деревни.

- Нимене, нимене, нимене! — услышали ратники чей-то голос, въезжая в деревню. Это, оказывается, старый булгарин ходил от дома к дому и созывал всех на помощь.

- Где какое ниме? — спросил Ратман у старика.

- Да вот, хотели всем миром мост отремонтировать, — ответил старик, с любопытством взирая на вооруженных людей.

Ратман в двух словах объяснил старику положение вещей и попросил собрать деревенских людей в одном месте. А впрочем, в этом не было нужды. Увидев вооруженных всадников, вокруг них быстро собралась загалдевшая толпа мужиков и баб. Вооруженные различными рабочими инструментами мужики и женщины не слушая, как всегда, друг друга, горланили каждый свое:

- Что случилось? Какой хыбар принесли неожиданные гости?- спрашивали друг у друга они.

Ратман привстал на стременах, и, крутясь на своем коне посреди возбужденной толпы, как мог коротко объяснил им о нападении монголо-татар на булгарские земли. Рассказал им о погибшем недалеко отсюда булгарском городке. В конце речи попросил соплеменников приютить осиротевших детей из погибшего поселения. Только что гудевшая толпа вмиг замолчала.

176

-------------------------------------------

Казалось, что люди пытаются осмыслить услышанное и обдумать предстоящие действия.

- Что же нам теперь делать? Как нам поступить? Скажи, пожалуйста, атаман, — обратился через некоторое время к Ратману тот же старик.

Другие жители тоже вопросительно смотрели на Ратмана и ждали, что он скажет.

- Идите в лес. В глухих местах выройте землянки. Запасайтесь провизией и живите. А мужчинам придется воевать. Такова правда жизни, — ответил Ратман.

Толпа вновь разноголосо загудела. И вскоре маленький отряд булгар двинулся дальше по следу вражеского войска, навстречу ветрам, навстречу судьбе. Детишек оставили на попечение сельских жителей. Ратман был уверен, что соплеменники не дадут пропасть детишкам. По издревле заведенному порядку осиротевших детей определяли на постой к кому-либо из деревенских жителей, и потом всем миром помогали их воспитывать.

Идет маленький отряд по бесприютной обширной степи, полной неожиданностей и опасностей. Разгулявшийся ветер не ласкается под рубашки ратников, а рвет и треплет полы рубах и кафтанов. Ветер тонко свистит, запутавшись в гривах коней, бесконечно заплетая и расплетая их косы. Мечутся и качаются под копытами травы. Дрожат и трепещут высохшие стебли бурьяна. Порыв сильного ветра резко бросает к земле вставшую на крыло птицу. Тени от облаков темными лоскутьями быстро перемещаются друг за другом. Ратману кажется, что солнце то щурится хитро, то глядит на землю, широко распахнув глаза. Густые заросли чилижника чередуются с зарослями бобовника, тупалхи и вишарника, или, как здесь привыкли говорить, с зарослями степного чия. По склонам холмов протоптаны прошедшим войском многочисленные тропинки. Они ступенями расположены друг над другом и тянутся далеко-далеко, повторяя все изгибы земли. Березовые колки, осиновые рощи, дубравы и чернолесье зелеными клиньями сбегают с холмов, образуя непролазные чащи по краям степных оврагов. Татарских войск не видно. Не видно и их разъездов. Видимо, они двигаются впереди войска, разведывая и изучая обстановку. Ратники двигаются осторожно, в случае опасности готовые в любой момент нырнуть в чащу лесов и затаиться, пока опасность не минует. На обед останавливаются на берегу степной речушки, где вода воробью по колено. И в этой воде видно, как по мелководью плавают огольцы, не спеша, передвигаясь

177

-------------------------------------------

от одного камушка к другому. По мере насыщения языки у ратников развязались. Они сидят и разговаривают друг с другом. Благо, что обед был сытный и вкусный. Жители села, где они оставили детишек, хорошо снабдили их провиантом.

- Эх! Все печали терпимы, если есть хорошая еда, — говорит Алмуш. Сразу видно, что после обеда у него заметно улучшилось настроение. Тут разговор заходит о жизни. Кто-то начинает сетовать на неудобства, на отдаленность от родного дома, на постоянно грозящую опасность и на неопределенность в жизни. Кто-то ему возражает, а кто-то и соглашается с ним. Только Ратман молчит и прислушивается к тому, о чем спорят ратники. Потом он не выдерживает и, громко крякнув, высказывает как бы в назидание молодежи:

- В спокойное время все могут жить. А ты попробуй пожить в лихолетье. Только тогда ты почувствуешь вкус жизни. И только тогда ты узнаешь, почем фунт лиха!

Кто-то с ним соглашается, а кто-то просто молчит, обдумывая услышанное высказывание. Потом разговор заходит о смерти. По неписаному правилу ратники не старались о ней вспоминать, а тут что-то заговорили.

- Умереть так лучше всего зимою, когда все кругом бело и мертво. Когда у человека поневоле появляется желание умереть,

- говорит Курак и поочередно оглядывает товарищей, сидящих кругом на траве.

- Нет уж, умереть так лучше летом, — возражает ему Котрак,

- когда все кругом цветет и ликует. Когда, уходя, человек уносит с собою образ теплого лета и яркого света.

- А по мне все равно, когда умереть. Умру, так хоть зубы перестанут болеть, — говорит Алмуш и громко хохочет. Ему, бесшабашному, все нипочем.

- Умереть легко, но трудно жить. Концом радости всегда бывает печаль. Концом жизни всегда бывает смерть. Еще никто в жизни не смог откупиться от смерти, кем бы он ни был. Так что еще раз говорю вам, не торопите смерть, не вспоминайте о ней. Она у всех стоит за плечами неотступно и неумолимо. Сами знаете, сколько ребят мы потеряли за такое короткое время, — сказал Ратман приглушенно и замолчал. Ему совсем не хотелось больше говорить, тем более на такую тему.

И вот снова приглушенно стучат копыта. Снова мерно скрипит под Ратманом седло. Снова ветер с разбегу бьется о грудь. И снова бесконечные мысли шумным роем теснятся в седой голо-

178

-------------------------------------------

ве. И степь зелеными волнами плывет и плывет под копытами коней. С холма на холм, с увала на увал, с равнины на равнину, через ручейки и ручьи, движется маленький отряд. Уже под вечер ратники доехали до места, где некогда стоял башкирский аул. Печальный вид представляла собою эта картина. Густая крапива и высокие лопухи зелеными островками выделялись посреди разросшегося разнотравья. Сквозь гнилую кошму и застарелые решетки остовов юрт тянулись они вверх и стояли стеною выше человеческого роста. Где-то в крапиве жалобно мяукала невидимая глазам одичавшая кошка. Старая коновязь, упавшая одним концом на землю, сиротливо выделялась посреди заброшенных юрт. Хотя светило солнце и совсем неподалеку бежала говорливая река, находиться здесь совсем не хотелось. Казалось, что что-то отталкивающее и пугающее таилось в пустых проемах дверей. Плесенью и гнилью, нежилым духом несло со стороны заброшенных человеческих жилищ. «Где твои люди? Где твои храбрые джигиты? Где песни, некогда звучавшие на этих берегах? И почему люди оставили такой райский уголок? Ведь совсем недавно жизнь здесь кипела», — думал Ратман, глядя на жалкие останки аула. Но отвечать ему было некому. Ушли люди. Ушла песня. Осиротел аул.

Ратники двинулись дальше. И уже в наступивших сумерках издали снова увидели бесчисленные мерцающие огоньки ордынского лагеря. Все вместе решили с наступлением темноты обойти вражеский лагерь и уйти вперед, с целью опережения врагов и воссоединения со своими соплеменниками. Меж тем ветер нагнал тучи с западной стороны, и быстро стемнело. Надвигалась гроза. Ни одна звездочка не блестела на небе. Стало прохладно и совсем темно, хоть глаз выколи. И только ордынские костры маняще горели в ночи, обещая свет и тепло путникам. Вскоре в отдалении блеснула первая молния и загрохотал первый гром. Гроза быстро приближалась. В темноте ратники вплотную подошли к вражескому лагерю. И тут хлынул ливень. Пропитавшись тяжелым дождем, быстро потухли вражеские костры. Абсолютная темнота накрыла землю. Все промокли насквозь. Стоя под деревьями, ратники быстро посовещались. Воспользовавшись непогодой, решили сделать вылазку в стан врага. Коней оставили под присмотром Ратмана и еще двоих воинов.

- Мы на своей земле. И поэтому действуйте смело и без страха. Внутри шалашей и кибиток орудуйте засапожными ножами, так удобней. Действуйте группами по три человека и

179

-------------------------------------------

прикрывайте друг друга, не оставляйте в беде. Постарайтесь все вернуться живыми. Не огорчайте меня, — по отечески наставлял ратников Ратман.

И Алмуш снова повел воинов в дело. Двигались в промежутках между вспышками молний. Ахчура все крепче и крепче сжимал в руке нож, подаренный ему совсем недавно Мантелеем. Это была уже не первая его вылазка в стан врага. Но все равно мелкая дрожь то ли от холода, то ли от нервного напряжения временами пробегала по телу. А дождь все лил не переставая. Вскоре ратники добрались до крайних шалашей и кибиток. Нервное напряжение достигло предела. Но никто их не окликнул, не остановил. Видимо, вражеские дозорные все попрятались от ливня. При очередной вспышке молнии ратники быстро огляделись. И уже через мгновение несколько воинов с ножами в руках решительно нырнули в темень кибиток. Короткая возня, сдавленные крики и предсмертные стоны смешались вскоре с шумом дождя. Но уже в следующее мгновенье жуткий крик прорезал ночную темноту. Так мог кричать лишь смертельно раненый человек, неожиданно почуявший холодную сталь у себя под сердцем. И тут же за криком последовал раскатистый и страшный удар грома. Через мгновение снова сверкнула молния, и снова страшный удар потряс землю. Земля зашаталась и утробно загудела. Ратникам казалось, что кто-то там наверху со страшным треском рвет крепкую материю и метает на землю огромные каменные глыбы. Им чудилось, что небо рассердилось на них и обрушило свой гнев на грешную землю. Сколько так длилось, они не помнили. Но при очередной вспышке молнии они увидели, что ордынцы всполошились и забегали меж кибиток, что-то громко крича. Пора было уходить. Алмуш громко свистнул, предупреждая всех об отходе. Пробегая мимо крайних кибиток, при свете молнии он заметил притаившуюся около колеса одинокую фигуру. Алмуш с ходу ударил рукояткой ножа по голове и, оглушив, потащил её в степь.

- Мантелей, помоги! — крикнул он в темноту, зная, что Ман- телей бежит где-то рядом.

Вскоре они уже вдвоем волокли обмякшее и довольно тяжелое тело. Алмуш и не думал брать пленного. Все получилось как-то спонтанно, быстро и необдуманно. Через некоторое время ратники достигли места, где они оставили коней. Быстро сделали перекличку. Оказалось, что все вернулись обратно. Это было чудом. Невероятно, но у них получилось выйти невредимыми из такой заварухи, в полной темноте, и без потерь. Меж

180

-------------------------------------------

тем гроза уходила. Все тише и заметно слабее шел дождь. Было слышно, как при порывах ветра с деревьев срывались тяжелые капли воды и с раскатистым шелестом ударялись о землю. Очнувшегося пленного обыскали и в темноте, связав ему руки сзади, перекинули его через седло. Сам Алмуш уселся на коня и, придерживая одною рукою пленного, тронул поводы.

- Я же говорил, пленных не брать, зачем вы его взяли!? — недовольно выразился Ратман, двигаясь рядом с Алмушем.

- Так уж получилось, — словно оправдываясь, вымолвил Алмуш.

Ратники стали круто забирать вправо, оставляя вражеский лагерь с левой стороны, и вскоре были уже далеко, хоть и двигались только шагом. Рассвет застал их на берегу какой-то реки, густо заросшей по берегам гибкими ивовыми зарослями. «Уж не Хамаш Самар ли это?» — подумал Ратман, внимательно оглядывая окрестности. Местность была незнакомая ратникам, и никто не смог уверенно сказать, что за это река. Все кругом было влажно. Влажная земля, влажные травы, влажная одежда. Ратман судорожно поеживался сидя в седле и думал, что далее делать. Другие ратники тоже с нетерпением ждали восхода солнца, когда можно будет обсохнуть и обогреться. Двигаясь вдоль реки, на одной излучине ратники обнаружили какое-то ветхое строение. Кто его построил, для чего и с какой целью, воины не знали. «Это все-таки лучше, чем открытое небо над головой в такую сырую погоду», — подумал Ратман и дал команду спешиться. Выставили дозор, и остальные ратники устроились отдыхать в тесном помещении. Но уже вскоре они один за другим стали кряхтеть, крутиться с одного бока на другой и нещадно чесаться. Это, оказывается, тучи голодных клопов, почуяв запахи человеческого тела, выползли из всех щелей и напали на отдыхающих. Первым не выдержал Буранбай. Негромко ругаясь, он привстал на колени и начал давить клопов рукояткой саламата. Противно запахло клопами. За ним привстал и Хасан. Он тоже нещадно стал уничтожать кровососов.

- Не клопы, а волки. Сто раз хуже волков, — ругался он тоже вполголоса.

- Нет, так дело не пойдет. Лучше дремать сидя в седле, чем терпеть такие муки, — раздраженно выпалил Самар и решительно встал.

За ним поднялись и другие ратники, и все вместе покинули помещение. Теперь уже при свете дня они с любопытством раз-

181

-------------------------------------------

глядывали ордынца, оставленного под присмотром дозорных. Это был уже немолодой человек, с какой-то рыхлой фигурой. На коричневом от загара лице серебрились редкие борода и усы. Струйка крови, сбегая через висок, застыла на его правой щеке. Старый, но аккуратный бешмет покрывал его круглые плечи. Вел он себя совершенно спокойно. И только временами бросал быстрые взгляды коричневых глаз на незнакомых ему воинов, и снова опускал свой взор на загнутые кверху носки своей обуви.

- Ты кто такой и почему ты без оружия? — спросил его на кыпчакском языке Ратман.

Услышав знакомую речь, пленный поднял голову и, глядя прямо в глаза Ратмана, ответил:

- Меня зовут Умар. Я не воин, а звездочет. И поэтому мне оружие ни к чему.

Ратман быстро перевел слова пленного ратникам. Ратники с интересом уставились на пленного.

- И давно ты вместе с монголами? — снова спросил Ратман.

- Давно, очень давно. Мне, кажется, всю жизнь, — вздохнув, ответил пленный. Он, словно провинившийся пес, посмотрел на Ратмана и попросил развязать ему руки. — Куда я, старый, убегу от вас, от грозящей судьбы?

Несколько подумав, Ратман приказал развязать пленного.

- Рахмат, храбрый воин, — поблагодарил пленный, кланяясь в пояс.

- Ты льстишь мне звездочет. С чего ты взял, что мы храбрые.

- Если с такой горсточкой воинов осмелились напасть на целый лагерь, значит, храбрые, — сказал Умар.

Ратман снова перевел слова пленного своим ратникам. Ратники удовлетворительно загудели.

- Атаман, спроси его, там, когда стояли на Яике реке, не видал ли он пленных булгарских воинов? — сказал Алмуш, обращаясь к Ратману. Ратман задал этот же вопрос Умару. Тот ответил отрицательно. Ратман задумался на некоторое время, а потом снова спросил:

- Скажи, если знаешь, куда направляются татары?

- Насколько мне известно (об этом говорили многие воины), они направляются к Биляру.

«Значит моя догадка правильная. Они хотят взять нашу столицу», — мелькнуло в голове у Ратмана. Он быстро перевел слова пленного своим ратникам. Те сразу же вскинулись. Гневно сверкнули их очи.

182

-------------------------------------------

- Пускай идут! Погибнут все как собаки. Собакам и скормим их! — горячо выдохнул Алмуш, до боли сжимая в руке свою саблю.

Пленный испуганно втянул свою короткую шею в покатые плечи, и, глядя на Алмуша, замолчал.

- Хватит, не пугай. Давай сначала спросим у него, — сказал Ратман.

- А может, он врет. Нельзя ему верить! — горячился Алмуш.

- Пока то, что он говорит, похоже на правду, — возразил Ратман и снова обратился к пленному. — Скажи, кто командует татарским отрядом.

- Сам Субедей багадур, — ответил Умар.

После этого пленному задали еще несколько вопросов и оставили его под присмотром дозорных. Ратники начали сушить и приводить в порядок личные вещи, благо солнышко поднялось уже довольно высоко и все жарче и жарче согревало землю. Стало тепло. Люди согрелись и заметно повеселели. Пообедав и обсушившись, решили тронуться дальше. Только нужно было решить вопрос с пленным.

- Ну, что будем делать с ним? Везти его с собою слишком обременительно. А отпускать его тоже нельзя. Так что давайте вместе решим, как с ним быть, — обратился Ратман к своим ратникам. Одни предлагали его кончить тут же. Другие предлагали отпустить восвояси. Третьи, как и Ратман, затруднялись решить этот вопрос. Пленный сидел на земле и, понимая, что разговор идет о нем, бросал быстрые взгляды то на одного, то на другого из ратников. Как животное, приготовленное к закланию, он весь был преисполнен беспокойства.

- Ты, Алмуш, его взял, ты и решай, что с ним делать, — сказал Ратман, видя, что ратники не могут прийти к общему решению. Алмуш быстро со звоном вытащил саблю из ножен и стоял рядом с пленным, как бы раздумывая, как ему поступить. Пленный вскочил и, исступленно глядя на Ратмана, вытянул обе руки в его сторону.

- Пощади, пощади, храбрый атаман, старого человека! — вырвалось из его широко распахнутого рта.

- А вы пощадили городок и горожан, которых полностью уничтожили.

- Я же говорю, что я не воин, я звездочет. Моей вины в этом нет, — быстро, скороговоркой ответил пленный.

- Но ты служишь нашим врагам, так что, получается, ты тоже виновен, — возразил Ратман.

183

-------------------------------------------

- Кому, кому нужна моя смерть!? Что изменится в мире оттого, что я погибну!? — с жаром выдохнул Умар.

- Вот я и говорю, что ничего не изменится, — твердо, с железными нотками в голосе, сказал Ратман. После этих слов пленный как-то сразу сник. Поникла его поседевшая голова. Казалось, что он смирился с ожидающей его участью. Алмуш стоял с саблей наголо рядом с ним и ждал, что скажет Ратман. Ратман перевел ратникам все слова, высказанные пленным, и тоже задумчиво смотрел на Умара, думая, что далее делать. Решать вопросы жизни или смерти здесь, не в бою или в сражении, оказалось намного труднее.

- Вот ты говоришь, что ты звездочет. И что предсказали тебе звезды? Предвидел ли ты такой конец? — снова обратился к пленному Ратман. Тот взглянул на Ратмана совершенно спокойно и негромко ответил:

- Смерть неизбежна. Она и к тебе придет, храбрый атаман. А то, что я погибну, я недавно действительно видел во сне. Ратман снова перевел слова пленного ратникам.

- А спроси-ка его, атаман, что с нами будет? Что нас ожидает в будущем? Если он звездочет и предсказатель, пусть ответит,

- обратился к Ратману с вопросом Курак. Его вопрос Ратман быстро переадресовал пленному. Тот молча обвел ратников неторопливым взглядом и негромко, но твердо ответил:

- Вы можете верить мне или не верить. Но ничего хорошего я вам не скажу. Смерть идет за вами по пятам. Вы думаете, что оторвались от монголов? Так знайте, что еще два огромных отряда, кроме нашего, пошли на Булгарию. Никому не устоять против татар, так как за ними сила. Вскоре все изменится неузнаваемо.

Ратман быстро перевел и эти предсказания пленного.

- Хватит его слушать! У нас и самих полно всяких предсказателей. На каждом шагу юмозь! — с жаром крикнул Алмуш и замахнулся саблей на пленного.

- Стой! Не трогай его! Пускай идет себе миром. От него, действительно, ни пользы, ни вреда, — остановил Алмуша Ратман. Алмуш со звоном кинул саблю в ножны.

- Твое счастье! — гневно выговорил он, глядя на пленного и решительно шагнул к своему коню. Увидев, что ратники собираются уехать без него, Умар быстро подбежал к Ратману.

- Благодарю за милость, атаман. Если можно, возьмите меня с собою. Я вам, может быть, пригожусь, — быстро выпалил он, снизу вверх глядя на сидящего в седле Ратмана.

184

-------------------------------------------

- Мы этого не можем себе позволить, — решительно возразил ему Ратман и дал команду тронуться.

- Да, да. Кому нужен старый бурдюк. Я стал лишним человеком на земле. Уж лучше смерть, чем такая собачья жизнь, — словно сам с собою разговаривал Умар, глядя на удаляющихся ратников. Ему было страшно оставаться совершенно одному в этой далекой и дикой степи.

И снова лесостепь пахнула в лицо ратникам запахами разнотравья. После дождя дышалось легко и свободно. Казалось, что в распахнувшемся пространстве и в немой дремоте лесных колок не может таиться ничего враждебного и страшного. В одном месте ратники пересекли реку по мелководью и снова углубились в степь. Пение птиц, звон насекомых и кузнечиков сопровождали их повсюду. Было жарко. Ратники сняли с себя боевые доспехи и убрали их в переметные сумы. Может, это и было опрометчиво, но находиться в кольчуге в такую жару было просто невыносимо.

Мантелей едет погруженный в свои мысли, небрежно обмахиваясь зеленой веточкой, сорванной с прибрежного куста. Его конь следует за другими конями, и ему не надо управлять им. Мысленно он далеко-далеко опередил своих товарищей и плутает где-то там, за синеющими далеко впереди крутолобыми холмами. Ему так и кажется, что за этими холмами прячется небольшое селение Шумерка. И что там, совсем рядом с Шумеркой, живет его желанная и ненаглядная любовь по имени Сильби. Он едет, наслаждаясь степной тишиной, бесконечным простором и легким ветерком, настоянным на степных травах. Далеко-далеко, у самого горизонта, маняще играет прозрачное марево. И бегут, и текут призрачные волны за дальний горизонт, струятся в вечность. Текут ковыли, проходит время. И так за веком век, за веком век. Тусклым серебром застилает путь. Тусклым серебром освещается дорога. Погруженный в раздумье, Мантелей и не заметил, как вдруг встали кони, как тревожно заговорили ратники, вглядываясь в зыбь ковылей. Но что это? Далеко-далеко впереди Мантелей увидел длинную цепь всадников, как бы плывущих по волнам легкого марева. Двигаясь вперед, темные фигурки всадников словно растворялись в сизой дымке и, превращаясь в бесплотные тени, пропадали из виду. Кто это? Или что это? Что все это значит? — возникли в голове вопросы. Может, это души погибших ранее воинов, не найдя успокоения в земле, продолжают скитаться по степным просторам? Мантелей оглядел своих товарищей и стал слушать, о чем они говорят.

185

-------------------------------------------

- Кто бы это ни был, надо двигаться вперед. В случае чего отобьемся. Нам не к лицу бояться, мы на своей земле, — сказал Алмуш, твердо и решительно.

- Да, да, верно. Чего мы стоим? Вперед! Вперед! — повторило сразу несколько голосов. Как ни осторожен был Ратман, но решительность и отвага ратников взбодрили его. «Эх! Больше бы таких воинов, и никакой враг не был бы нам страшен», — с сожаленьем подумал он и дал команду тронуться. Эти далекие всадники внесли новую тревогу в сердце Мантелея. «А что, если это вражеские всадники, и они вперед нас доберутся до Шумер- ки. Что же тогда будет с Сильби?». Об этом он боялся даже думать. Про своих родителей и про родных Мантелей не думал. Почему-то все его мысли вертелись только вокруг Сильби и ее судьбы. Он постарался отвлечься хоть на некоторое время от этих назойливых мыслей и подумать о чем-то другом. Но напрасно. Снова и снова он мысленно возвращался к ней и только к ней, к своей возлюбленной.

Уже ближе к вечеру ратники достигли подножий крутолобых холмов. И сразу же попали в поле, сплошь усеянное белыми костями павших воинов и коней. Особенно много костей белело вдоль маленькой речушки, тянувшейся на Запад мимо крутых холмов. Пустынные и голые берега ее, покрытые мелким гравием и щебенкой, а также луг, тянувшийся вдоль речушки, представляли собою нерадостную картину. То тут, то там, словно округлые булыжники блестя на солнышке, наполовину занесенные песком и гравием, торчали из невысокой травы людские черепа. Кое-где виднелись обломки разбитых телег и ржавеющее от времени брошенное оружие. Когда, в какие времена произошла здесь битва, никто не знал. Останки чьих воинов белели среди трав, никто не ведал. Мантелею вмиг представилось, как с крутолобых холмов быстро скатилась большая масса воинов и с ходу врезалась в общую рубку. Как кипели здесь смертельные страсти и как погибали здесь воины, ни в чем не желая уступить друг другу. Потом победители ушли. А побежденные и погибшие остались здесь навсегда, примирившись и успокоившись. И хоронить их было уже некому. «Не такая ли участь ждет и нас?» — возникла в голове у Мантелея очередная мысль. Да не только у него, наверное, возникла она. Постояв на поле скорби и печали некоторое время, ратники покинули его. По более отлогому оврагу поднявшись на холм, ратники, словно прощаясь навеки, бросили последний взор на поле брани и поехали дальше вслед уходящему солнцу. Насту-

186

-------------------------------------------

пившая ночь застала их уже на довольно приличном расстоянии от поля брани. Но гнетущее чувство от увиденного места сражения все не оставляло Мантелея. И теперь, лежа под теплым чапа- ном, стоило только закрыть глаза, ему мнилось, что он явственно слышит шум битвы. Слышит дикое ржанье раненых коней, яростные крики и вопли сражающихся воинов. Мнилось, что павшие воины встают и идут вслед за ними, блестя под луною страшным оскалом зубов и распуская по ветру лохмотья истлевшей одежды. Идут, страшные в своей немоте и неумолимости, навевая суеверный ужас в сердца живых. Тогда Мантелей открывал глаза, и страшное видение исчезало. «Это у меня, видимо, от усталости. Причудится же такое, — подумал он и, откинув чапан, решительно встал. — Пойду к дозорным, посижу с ними. Видать, все равно не уснуть», — подумал он снова и шагнул в темень, под кроны раскидистых дерев. Но не только ему не спалось в эту ночь. Не спали и другие ратники, кроме Хасана и Буранбая. Сотник тоже не спал. Они сидели под кроной крайнего дерева и о чем-то вполголоса беседовали. Как всегда, больше всех говорил и балагурил Алмуш. «И откуда у него берется столько слов? И откуда он знает столько баек? Ведь он иногда соврет и дорого не спросит. А все-таки его приятно слушать», — подумал о нем Мантелей. Яркая луна то пряталась за легкие облака, то снова показывалась на небосводе, щедро осыпая мир своим серебром. Лица ратников то светлели, то гасли, в зависимости от того, пряталась или показывалась луна на небосклоне. Тут Ахчура обратился к Ратману и попросил его рассказать о старине. О том, как жили наши предки много-много лет назад. Ратман сначала отнекивался. Говорил, что он не умеет так гладко рассказывать, как Алмуш. Но потом все-таки согласился. Тем более, что делать больше было нечего.

- Ну, так слушайте, если хотите, особенно молодые, — начал рассказывать он. — Может быть, и вы когда-нибудь, расскажете об этом своим детям, а они своим.

В тишине ночи его голос звучал проникновенно и завораживающе. Все ратники слушали его рассказ как сказку, затаив дыхание и не перебивая ни одним вопросом или словом.

- Наш народ — это народ с очень трудной судьбой. Много гонений и разорений перенес он когда-то, пока наши предки не переселились на великие реки Атал и Чулман. И только здесь наш народ обрел более или менее спокойную жизнь, построил новое государство и создал новое войско для защиты своих рубежей,

- начал рассказывать Ратман. — Вот и мы являемся маленькой

187

-------------------------------------------

частью этого войска и несём повинности по защите наших южных земель. Старинные предания говорят, что когда-то давным-давно наш народ проживал где-то далеко-далеко на юге, где никогда не бывает зимы и где водятся верблюды и львы. Где живет сказочно красивая птица турткаш. И где с высоких гор берут начало и бегут далеко-далеко на юг, сквозь красные пески, две реки — Тигр и Пуранан. Потом на эти земли беспрерывно начали нападать семиты. И не выдержав звериных расправ многочисленных врагов, наши предки вынуждены были уйти из этих мест. Недаром наши люди зовут семитов словом «ют», что значит «чужой». Пройдя огромные расстояния в течение многих веков, наконец-то наши предки достигли земель, расположенных между двумя морями. Оттуда они расселились на огромной территории и стали жить да поживать. Потом наш патша Атилла объединил многие племена и повел их на Запад, завоевывать новые земли. Многих царей побил он. Много земель покорил. Но, как известно, всему бывает конец. Сыновья Атиллы не поладили между собою. В силу разных причин распалось гуннское царство. Булгары-сувары снова вынуждены были покинуть земли, расположенные между двумя морями, и поселились здесь, на реках Атал, Чулман и Шуратал. Но там, где раньше проживали наши предки, остались горы и реки, холмы и равнины, города и крепости с булгаро-суварскими названиями. Помните об этом. Помните и рассказывайте своим детям и близким. Особенно в такое неспокойное и трудное время. Знание о своих корнях и предках, о далеких и славных временах в жизни булгар поможет вам выстоять против любого врага. Научитесь стойко переносить все тяготы жизни. Научитесь жить. Помните своих богов. Помните, что наш народ никогда не жил без Бога. Помните, что наш Тора — это сильнейший из богов! И никогда не будьте нищими духом. Только тогда можно победить врага. И только так мы можем обеспечить себе более или менее сносную жизнь. Я все сказал.

И Ратман замолчал. Молчали и ратники. Услышанное только что сильно взволновало их. Некоторые ратники и раньше слышали эту историю от старых людей. А другие, особенно молодые, слышали об этом впервые.

- Дядя Ратман, — снова обратился к Ратману Ахчура, — а откуда ты знаешь про все это?

- Мне об этом неоднократно рассказывал мой дед по имени Исай. А ему рассказал его дед по имени Усман. Также неоднократно рассказывал и дед Ярмулла, который проживал на зареч

188

-------------------------------------------

ной улице, рядом с карьером, откуда сельчане берут глину. Об этом же многократно рассказывали и наши жрецы-мучавары во время проведения больших молений, Великих Чюклеме, — ответил Ратман.

- Да. — протянул неопределенно Ахчура.

- Вот тебе и да, — передразнил его Шеремет.

Долго сидели еще ратники и разговаривали в темноте. Опять говорили о войне, о приключениях, о болезнях и об урожае, да и вообще о жизни. И уже за глубокую полночь улеглись наговорившиеся ратники спать. Перед тем, как улечься спать, Ратман долго стоял в одиночестве и, как дикий зверь, напряженно слушал ночь. Ни шелеста, ни звука, ни малейшего шороха не слышно в темноте. И даже кони, видимо, задремали — не хрумкают и не переступают с ноги на ногу. Абсолютная тишина висит над миром. И только неверный свет луны временами то освещает землю, то снова гаснет, когда луна прячется за очередной набежавшей тучей. Ратман поскреб в затылке, вздохнул, еще раз взглянул на луну, наклонив свою голову на бок, и шагнул в темноту. «Пойду, проведаю дозорных, а потом со спокойной душою лягу спать», — подумал он и направился к дозорным, которые находились насколько в стороне от основной группы отряда.

- Ребята, вы где? — вполголоса спросил он, войдя под сень раскидистых деревьев.

- Мы здесь, — ответил ему голос Малая, и тут же Ратман услышал, как с легким звоном скользнула в ножны его сабля.

- Молодцы, что не спите, — похвалил он ребят. Побыв с дозорными некоторое время, Ратман отправился спать. «Завтра снова предстоит нелегкий путь», — подумал он, укладываясь рядом с отдыхающими ратниками.

Рослый, коренастый и крепкий телом князь Ылтанпик представлял собою воплощение силы и воли. Его командный голос, не терпящий возражений, его прямой и орлиный взгляд, как бы сверлящий и заглядывающий в самую душу, вселяли в воинов уверенность в победе. В то же время этот же голос и этот же взгляд князя нагоняли на воинов и некоторую долю трепетного страха. Все знали, как бывает решителен и крут он, когда дело принимает серьезный оборот. Все знали о его непримиримом столкновении с бывшим царем Волжской Булгарии Бураджем. Но в то же время чем-то необъяснимо притягательным веяло от князя. Воины с го

189

-------------------------------------------

товностью рады были служить ему. «Ылтанпик наш славный пат- ша. Надежный защитник наших земель и наших семей. Вместе с ним мы готовы победить любого врага. Вместе с ним мы готовы погибнуть, если того потребует жизнь», — говорили воины.

Ылтанпик расположил пеших воинов на плоской и ровной вершине длинного увала. Увал уступом понижался в южную сторону и постепенно переходил в слабоволнистую равнину, сплошь поросшую разнотравьем. Склон увала изрезан многочисленными балками и неглубокими овражками, верховья которых заросли березовыми и осиновыми лесочками. Кое-где виднелись и дубовые лесочки. Объединяя устья балок и оврагов, внизу протекала небольшая речушка. Берега речушки сплошь заросли ежевикой и кустарниковой ивой. Из-под крутых и живописных обрывов били светлые ключи, образуя кое-где мелководные озера, заросшие по берегам кочкарными болотными травами.

Ылтанпик стоял над крутизной и думал свои думы. Сзади огромным овальным кругом расположилась тележная крепость, которая двумя своими концами упиралась в обрывистый южный склон. Казаки и пешие вои изнывали от безделья, так как уже три дня прошло с тех пор, как они остановились здесь. Конная разведка ежедневно докладывала князю о том, что монголо- татары стоят на реке Хамаш Самар и почему-то не двигаются дальше. «Татары, может быть, ждут подмоги или ждут, когда подтянутся обозы», — думал Ылтанпик, глядя с высоты в зыбкую от марева глубь степей. Его тоже тяготило это вынужденное безделье. Двинуться далее он из-за осторожности не решился, так как знал, что у татар конница подвижная, и в случае нападения он с пехотой не успеет занять выгодную позицию. «А выгодная позиция — это уже половина победы, — решил он. — Нет. Так от тоски и безделья можно совсем свихнуться. Надо что-то делать», — подумал князь.

- Паян сунара каяп. А ты останешься вместо меня. В случае чего немедленно пришлешь гонца. Я совсем рядом, — объявил он Батбаю. И вот в сопровождении верных ратников движется по территории тележной крепости. Упругие кусты ковылей шуршат и гнутся под ногами. Все воины встают и, сняв головные уборы, в легком полупоклоне приветствуют князя. Идя по проходу, оставленному между телегами, он отмечает правильность временного сооружения. Телеги расставлены в три ряда и в шахматном порядке перекрывают промежутки между телегами переднего ряда. Так что в случае нападения на пехотинцев

190

-------------------------------------------

с тыльной стороны конникам врага нелегко будет преодолеть трехрядный круг, составленный из телег. Кибитки, сплетенные из гибких ивовых прутьев и установленные на телегах, служат хорошей защитой от стрел. К князю подводят коня, и он, словно молодой, легко взлетает в седло.

Охота прошла удачно. Поймали несколько косуль и степных индеек. Время на охоте пролетело незаметно. И вот еще один длительный летний день был на исходе. И снова сидит Ыл- танпик над крутизной и обозревает дали. Рядом с ним пристроился Батбай. Так же сидят кругом несколько тюре и несколько тысяцких. Они ведут неторопливую обстоятельную беседу. «Нечто вроде военного совета собралось», — думает князь, прислушиваясь к тому, о чем беседуют его военачальники.

- Как ты думаешь, можно ли нам надеяться на наемных кыпчакских воинов? — обращается князь к воеводе.

- Кто знает. Так-то воины они не плохие, — отвечает Батбай.

- А на чура-воинов? — снова спрашивает Ылтанпик. — Ну, эти будут биться насмерть. Они знают, за что получают жалованье, — уверенно отвечает воевода.

«Это хорошо. А за своих казаков я спокоен», — думает князь. Тут разговор переходит на бывшего царя Бураджа. Все военачальники осуждают его действия.

- Пустопорожние словеса, угрозы и обещания бывшего царя надоели народу. Народ не подчинится Бураджу, потому что он несправедлив! — говорит один из тюре по имени Икрам.

- Бездарный Бурадж всегда норовит смыть свой позор чужой кровью, — поддерживает его тысяцкий по имени Партас.

- Да. Позор длиннее жизни. Могила зарастет травой, а его дурная слава не забудется, — соглашается с ним князь. В лагере готовят ужин, и дым от костров временами накрывает говорящих. Воины торопятся приготовить ужин засветло, так как ночью жечь костры строго запрещено. До поздних сумерек беседует князь со своими военачальниками. До поздних сумерек отводит он душу в разговорах. И вот тысячи звезд загорелись на небе. Тысячи взглядов устремились к ним. А на грешной земле погасли все огоньки. Густая темнота накрыла округу. И лишь только сторожкие кони слушают ночь, прядя в темноте чуткими ушами. И не дремлет бдительная стража, охраняя покой великого князя.

Ылтанпик лежит на войлочной кошме и вспоминает свою семью, которая осталась в городе Сувар. Из всех членов семьи ему более всего жаль дочь Ылтансюсь. «Ах, Сарпиге, ах, Ыл-

191

-------------------------------------------

тансюсь, нелегкая тебе досталась доля», — думает он о ней. Ведь защиту города он поручил именно ей, своей ненаглядной дочери. Взвалил на ее хрупкие плечи такую ответственность, такой груз забот. И хотя рядом с ней находится опытный воевода, но все равно забот ей хватает. Ылтанпик верил своей дочери как самому себе. Верил и доверял. «Ничего. Она царских кровей. Она справится. Ей не занимать властности и решительности. К тому же она и умом не обделена. А в случае чего опытный воевода и подскажет, и поддержит», — думает князь. Он вздыхает, до самого подбородка натягивает на себя теплый чапан и снова углубляется в свои мысли. Снова приходит на ум проклятый Бурадж. «Не уймется никак старый волк. Так и рыщет вокруг, стараясь укусить больнее. По людским трупам рвется к власти. Не боится ни греха, ни Бога. Многочисленные источники говорят, что он снюхался с татарами», — думает с неприязнью о нем князь. Тут его мысли переходят на монголов. Он вспоминает многочисленные рассказы китайских купцов о них. Вспоминает, как устроено татарское войско и какими приемами они пользуются, когда ведут боевые действия. Начинает перебирать в уме земли, которые успели захватить татары. «Неужели у них в действительности такое сильное и непобедимое войско? Может, преувеличивают купцы? Ведь били же мы их раньше, и не раз. Особенно памятна победа под городом Сувар в августе 1223 года, — думает Ылтанпик. — Эх! Если бы не постоянные войны с Русью и со Степью. Если бы не эти изматывающие силы и душу внутренние раздоры. Если бы не шатание в религиозных убеждениях. Кто бы мог быть сильнее нас»,

- думает он и тяжело вздыхает. Ему вспоминается китайский купец и лекарь, который однажды вылечил его, такого тяжелобольного. Он старается припомнить его имя и никак не может. «Как же звали его? Имя то было такое мудреное и труднопроизносимое», — мучительно старается вспомнить князь. Тогда случилось, что у него отнялись обе ноги. Сильно болела поясница, и боль опускалась к ногам, до самых пяток. Ылтанпик передвигался с трудом, держась обеими руками за спинку стула. И никто не мог помочь ему. Тогда-то и пригласили его, китайского купца и лекаря. Прямо с базара и привели к князю. Тут Ылтанпику вспомнились царские бани, называемые «Голубая баня». Вот там-то, в этой самой бане и вылечил его китайский знахарь. В разомлевшее и распаренное тело князя он втыкал какие-то иголочки, нажимал поочередно на какие-то точки на теле. И поставил-таки его на ноги. До сих пор ходит он и ни на что не жалуется. Так вот и

192

-------------------------------------------

говорил тот лекарь, что у татарских ханов есть много советников, которые советуют им, как поступать в тех или иных жизненных ситуациях. И что среди этих советников выделяется особо один по имени Елюй. «Надо же, имя советника вспомнил, а имя своего лекаря не могу вспомнить», — подумал князь. Так вот, этот самый Елюй, — говорил китайский лекарь, — отличается мудростью, и занимается чародейством. И что он запросто может превратиться в зверя или в птицу. Превратившись в птицу, он облетает многие земли, и затем советует хану, куда направить ему копыта коней. «Может, это правда, а может, и нет. Но было бы неплохо иметь такого советника. Хотя и у нас самих на каждом шагу то юмозь, то знахарь, то толкователь снов», — подумал Ылтанпик. Перед его мысленным взором откуда-то из глубины памяти выплыл печальный образ матери. Он, такой большой и сильный мужчина, до сих пор тосковал по матери, хотя она умерла уже давно. Он до сих пор помнил ее ласковые руки, помнил ее голос и ее песни. Князь пожалел, что не взял с собою в поход ее портрет, нарисованный когда-то неизвестным художником. Портрет матери всегда висел на самом видном месте в его большом и крепком кер- мене. И для Ылтанпика не было на свете дороже вещей, чем единственный портрет его матери. «Если останусь жив после битвы, обязательно закажу художникам на память несколько портретов своих близких людей», — подумал князь. Он лежал, вдыхая запахи степей, а клубок его мыслей разматывался и разматывался. «Скоро осень. Надо бы готовиться к жатве. А мы воюем, и нам некогда заниматься урожаем», — думал он. Князь скосил глаза на огромную и красную луну, величаво поднимающуюся над полем. Прислушался к ночным шорохам и прикрыл усталые веки. Снова начал всплывать перед глазами образ матери. Потом он сменился образом маленькой девочки, с которой вместе в детстве играл Ылтанпик. «Ылтанпик, Эрешпи, где вы?! Идите кушать!» — звала их мать, когда они, заигравшись вдвоем, забывали обо всем. Их так и звали жених и невеста. «Моя доченька, моя будущая сношенька», — говорила мать, любя и лаская Эрешпи. Но жизнь распорядилась иначе. Не суждено было им быть вместе. Еще подростком Эрешпи тяжело заболела и умерла. А Ылтанпик вырос и соединил свою судьбу с другой женщиной. Почему-то теперь в далекой степи вспомнилась та, с которой он провел детские годы и про которую почти и думать-то забыл. Словно быстрый сполох в ночи мелькнула мысль о смерти, о прожитой жизни и еще о чем-то, очень личном. Вспомнилось, как он впервые узнал о

193

-------------------------------------------

рождении сына. Ылтанпик находился тогда со своими людьми на охоте. Остановились на отдых на одном холме, откуда далеко просматривались окрестности. «Смотри великий князь, скачет кто-то», — сообщил ему один из ратников. Ылтанпик оглянулся и увидел всадника, во весь опор мчавшегося к ним. «Уж не случилось ли что?» — екнуло тогда сердце у князя. «Сын! Сын!»

- кричал всадник, подлетая к ним. Это был гонец с радостной вестью. Подлетев к князю, гонец сразу же бросился на колени. «Позволь, позволь великий князь поздравить тебя с рождением наследника!» — выкрикнул он запальчиво и радостно. Ылтанпик стоял и не верил своим ушам. Тут все, кто находился вместе с ним на охоте, начали поздравлять князя с великой радостью. Ылтанпик на радостях подарил своего коня гонцу, который сообщил ему такую долгожданную весть. Три дня гуляли и веселились жители городов Биляра и Сувара, разделяя радость вместе с князем. «Неужели все это было? Неужели все это происходило со мною?» — думал теперь князь, мысленно оглядываясь в давно прошедшее время. Ему казалось, что все это произошло с кем-то другим, кого он хорошо знал. Князь открыл глаза и своим взглядом пробежал по темному куполу неба. Диск луны заметно уменьшился, и из кроваво-красного стал светлым, как начищенная серебреная монета. Светлой каймой блестели края маленького облачка, плывущего рядом с луной. Далекие звезды перемаргивались между собою, сверкая лучистыми ресничками. Где-то далеко призывно заржали кони, и снова тишина воцарилась вокруг. Князь закрыл тяжелые веки, и вскоре уже спал, забыв обо всем на свете.

С раннего утра маленький отряд Ратмана снова продолжил путь. Отдохнувшие кони шли ходко, и ратники все далее и далее углублялись в лесостепь, оставляя позади себя леса и лесочки, поля и речушки. Ориентировались больше по солнцу, держа направление на северо-запад. И уже под вечер, поднявшись на очередной увал, они издали увидели маленькую деревушку, расположенную на берегу маленькой степной речушки. «Уж не Шу- мерка ли это?» — мелькнуло в голове у Мантелея. Он пристально стал вглядываться в окружающие деревушку окрестности, и сердце его забилось тревожно и учащенно. Места показались ему знакомыми. По мере приближения к деревушке он окончательно убедился, что это действительно деревня Шумерка. Радостью от

194

-------------------------------------------

предстоящей встречи наполнилось его сердце. Он с удовольствием узнавал знакомые холмы и перелески. Как на близких знакомых смотрел на растущие по берегам речушки старые ветлы, под которыми прятались людские жилища. С трепетом в сердце он посмотрел на Киреметище и в душе с жаром начал благодарить Бога за то, что он направил его именно мимо этой деревни. Нетерпение так и подмывало его поскакать сломя голову к Сильби, чей дом уже показался чуть в стороне от Шумерки. Но он через силу сдерживал себя, боясь насмешек друзей. Его конь так и шел под ним, приплясывая и грызя удила, как бы чувствуя нетерпение хозяина. Мантелей подъехал к Ратману и, двигаясь рядом с ним, в двух словах объяснил ему положение вещей.

- Так чего же ты молчал! Давай галопом промчимся через деревушку и на крыльях ветра долетим до твоей знакомой! — весело крикнул Ратман. Молодо и озорно сверкнули его глаза. Он был рад предоставить молодому ратнику такое удовольствие. Другие ратники тоже загудели весело и одобрительно, узнав о цели и сути предстоящего удовольствия.

- Чур! Только никому не сметь обогнать Мантелея! — предупредил всех Ратман громким голосом. И вот словно степной вихрь, внезапно возникающий в знойную погоду, ратники сорвались с места в карьер и бешеным галопом понеслись к деревушке. Как ураган пронеслись они по улице. С удивлением смотрели им вслед жители деревушки, вышедшие встречать на улицу скотину со стада.

Сильби с коромыслом через плечо только было собралась идти за водою, когда увидела всадников, быстро приближающихся к ее дому. «Мантелей!» — мелькнуло мгновенно в ее голове, и коромысло само сползло с ее внезапно опустившихся плеч. И действительно, через миг в переднем всаднике она узнала его и на мгновенье онемела. Потом сломя голову она бросилась в сени и замерла в темном закутке, боясь вздохнуть и испугать видение. Это он. Это он, — стучало в голове. «Господи! Да я же не одета, как полагается», — сверкнула мысль, и она бросилась в комнату. И в тот же миг услышала, как открываются двери сеней. Луч света прорезал темень сеней и, ослепительно сверкнув, обрисовал в проеме дверей темную фигуру. И до боли знакомый и родной голос произнес ее имя: «Сильби». Она так и села на пороге, обессиленная и онемевшая. Время остановилось. Замерло все. И только удары крови раздаются в ушах. Медленно приближается к ней знакомая фигура и так же медленно берет

195

-------------------------------------------

ее за руки. Они выходят на свет. И только тут привычный мир с оглушительным звоном возвращается в свое русло. Она видит его. Держится за его руку. А он смотрит на нее. Смотрит и не насмотрится. «Салам Сарпиге», — произносят его губы. «Салам, долгожданный», — отвечают ее губы. И тут окружают их друзья Мантелея. Они поздравляют их со встречей. Желают всех земных благ и любви. Мантелей и Сильби убегают от них за ограду двора. Пристроившись на бревнах, лежащих вдоль ограды, они говорят и говорят, и не могут наговориться. Так много накопилось у них что сказать друг другу за годы разлуки. Им никто не мешает. И до самых поздних сумерек сидят они вдвоем на бревнах и воркуют, словно голуби. Вспомнив о дедушке, Сильби спохватывается и торопится домой. Мантелей держит ее за руки и не хочет отпускать. Тогда Сильби рассказывает ему о больном, и они уже вдвоем направляются к деду. Опьянев от радости встречи с любимой, Мантелей совсем забыл о знахаре, когда-то вылечившем его. В темноте комнаты ничего не видно. Только слышно, как кто-то тяжело и часто дышит.

- Доченька, кто с тобой? — услышал Мантелей слабый голос из темноты.

- У нас гости, дедушка, — ответила Сильби и наклонилась над стариком.

- Кто? — протяжно и слабо спросил опять больной.

- У меня большая радость, дедушка. Это он, Мантелей. Помнишь, ты его вылечил когда-то, — негромко, но горячо выговорила Сильби.

- Кто, Мантелей? — снова переспросил старик.

- Да, дедушка, да, — ответила она опять.

- Это ты его ждала все время?

- Да, дедушка.

Все это время Мантелей стоял молча, и вслушивался в их диалог.

- Я хочу его видеть. Зажги, доченька, светильник, — слабым голосом попросил старик. Вскоре на столе неярко замерцал маленький язычок огонька.

- Аван-и, мучи? — вымолвил Мантелей и наклонился к старику. Старик долго молчал, видимо, собираясь с силами, и потом тихонько вымолвил:

- Это ты, сынок? — и протянул в его сторону свою высохшую руку. Мантелей бережно взял его руку в свои ладони и осторожно прижал к своей груди.

196

-------------------------------------------

- Я, дедушка, я, — ответил он и так же бережно опустил руку старика. Ему было невыразимо жаль старика. Вот эта рука, когда-то такая сильная и вылечившая его, теперь как плеть беспомощно лежала на груди старика. Старик, видимо, хотел еще что-то сказать Мантелею. Но только сиплое дыхание и булькающие хрипы вырывались из его немощной груди. Видимо, от усилия и внутреннего напряжения гримаса исказила его старческое лицо. Но вскоре старик успокоился и задышал ровно и без хрипов. Постояв еще некоторое время над стариком, Мантелей и Сильби вышли во двор. Ратники расположились во дворе и спокойно отдыхали. Пока Мантелей и Сильби были заняты собою, они успели съездить обратно в Шумерку и предупредить жителей об опасности нашествия. Успели сварить ужин и поужинать. Хотя уже наступила ночь, со стороны деревушки был слышен шум мужских голосов. По всему видать, жители деревушки готовились покинуть родные места. Тут все услышали дробный стук копыт, и через некоторое время несколько всадников остановились около ратников. Всадники спешились, и один из них басовитым голосом выговорил в темноте: «Земляки, мы приехали поговорить и посоветоваться с вами. Если можете, уделите нам некоторое время». Ратники пригласили их к очагу, устроенному в дальнем углу двора. Под котлом еще краснели угли, не успевшие погаснуть. Все уселись вокруг кошмы, и один из прискакавших, видимо, старший, тем же голосом вымолвил:

- Арсем, вы всполошили всю деревню. Люди мечутся, и никто толком не знает, что делать и что предпринять. Мы земледельцы, но если нужно, мы и с оружием можем постоять за себя. Тем более это нам не впервые. Но у нас есть жены. Есть дети и старые люди. Как с ними поступить, как нам быть? Подскажите, пожалуйста.

Ратники все молчали. Ждали, что скажет сотник. И Ратман твердым и спокойным голосом сказал:

- Встречать врагов — дело воинов. Вы сами сказали, что вам не впервые браться за оружие. Действуйте так, как и действовали раньше. Мужчинам придется воевать. А женщин, стариков и детей укройте в укромных местах. Запасайтесь продовольствием и оружием. Война будет долгой и истребительной. И у нас нет другого выбора, как воевать.

Тут Ратман рассказал приезжим о погибшем булгарском городке. О тех ужасах и погромах, которые творят монголо-татары.

- Уходите немедленно. Не ждите утра. Утром может быть

197

-------------------------------------------

уже поздно. Мы ненамного оторвались от татар, если только оторвались, — добавил Ратман и замолчал. Молчали и другие.

- Как тебя зовут, атаман? — обратился к Ратману все тот же голос.

- Меня зовут Ратман, — с достоинством ответил сотник.

- А меня зовут Сирах, и мы благодарим вас от имени всей нашей общины. Пусть Господь не оставит вас своей милостью, и пусть ваш путь будет гладким и удачным. Мы будем молиться за вас. Завтра же с утра пойдем на Киреметище и принесем в жертву быка от имени всей нашей общины.

- Я же сказал, что утром уже может быть поздно,- еще раз напомнил Ратман. Тут гости справились о здоровье старика- знахаря.

- Плох, совсем плох. Не сегодня, так завтра умрет, наверное,

- ответила Сильби, присутствовавшая тут же. Приезжие выразили сожаление по поводу болезни старика и собрались уехать.

- Господь с вами. Уезжайте немедленно. Слышите, немедленно! — напутствовал их Ратман. И вскоре затих вдали дробный цокот копыт. Но еще долго были слышны со стороны деревушки тревожные крики, мычанье коров и лай взъярившихся собак.

Мантелей и Сильби сидели на бревнах, прижавшись друг к другу, и молчали. Кажется, они уже обо всем переговорили, и теперь сидели умиротворенные и слушали ночь. Сильби вдыхала ночные запахи вместе с запахами мужского тела и не верила своему счастью. Совсем недавно она была одна-одинешенька и жила лишь ожиданием своего счастья. А теперь вот он сильный и надежный рядом с ней, но сердце отказывается верить в это. Или это горечь будущих потерь уже так действует на нее? Но, несмотря на всю тревогу, навсегда поселившуюся в ее сердце, она счастлива. И поэтому и сверчки поют сегодня особенно чарующе, и луна светит ярче и мягче, и звезды крупнее, и ближе. И озорнее, чем обычно, перемаргиваются между собою. Время от времени она встает, бежит проведать старика, и возвращается обратно к своему Ман- телею. Что поделаешь. Жизнь берет свое. Живым надо жить. Ратники все спали. Их сон охраняли Мантелей и Сильби, которые до самого рассвета так и не сомкнули глаз. Когда Сильби в очередной раз посетила старика, ее напугала неподвижность его глаз и безвольно откинутая рука. Казалось, что старик уже был далеко и своим взглядом видел то место, куда ему предстояло скоро отправиться. Но синяя жилка на его худой шее все еще пульсировала, и жизнь еще цеплялась за невидимую тонкую ниточку.

198

-------------------------------------------

- Дедушка, ты чего, — легонько растормошила его Сильби. Дед словно издалека, из самой глубины небытия, посмотрел на нее, и взгляд его стал вполне осмысленным. — Тебе подать чего?

- Нет. Ничего не надо. Мне уже ничего не надо, — с трудом растягивая слова, ответил дед. Он помолчал некоторое время и уже четко и ясно произнес, как будто для этих слов берег последние силы. — Ухожу я, дочка. Уже совсем не чую ни рук, ни ног. Позови его. Я хочу посмотреть на него.

- Кого его?

- Твоего суженого, Мантелея.

Сильби бросилась во двор за Мантелем. Они забежали и упали на колени перед стариком. Сильби не смогла сдержать слез, и они катились и катились по ее побледневшим щекам.

- Не плачь. Не плачь, доченька. Пока я еще соображаю, примите от меня благословение, — с трудом, захлебываясь, выговорил старик.

- Ты... ты желаешь жениться на ней?

- Да, дедушка, да. Я всю оставшуюся жизнь хочу связать с нею, и только с нею, — с жаром ответил Мантелей.

- Ну тогда. тогда примите от меня благословение. Пехиль сире ачамсем, пехиль. Господь соединил ваши сердца. Будьте счастливы. Ты сынок, не обижай ее. Я знаю, как она ждала тебя. Все мое добро ваше. Она знает, где что. — с трудом выговорил старик. Он как-то странно посмотрел на внучку и, растягивая слова, продолжил: — А ты продолжай лечить людей. Это самая большая радость в жизни. Помните, что мне. мне. — и старик словно захлебнулся. Рот его широко раскрылся, словно он старался откусить воздух.

- Слава Богу, что дождался утра, — из последних усилий прошептал он и, шумно вздохнув, вытянувшись, замер навеки. Это были его последние слова.

Сильби, закрыв лицо передником, безутешно зарыдала. Через некоторое время Мантелей и Сильби вышли к ратникам. Те готовили коней в путь. Теперь дорога от Шумерки была знакома ратникам и они к исходу дня надеялись добраться до дома. Сильби объявила воинам о кончине ее дедушки. Ратники не ожидали таких вестей и в первое время словно опешили. Потом они всей гурьбой зашли в дом и, прощаясь со стариком, молча постояли у постели усопшего. Каждый из них, хоть и не был им раньше знаком знахарь, попросил у старика прощения. Потом

199

-------------------------------------------

поклонились ему в пояс и вышли. И лишь только Ратман дольше других задержался у постели усопшего.

- Пускай земля будет тебе пухом. Мы тебя будем помнить, а ты не вспоминай нас. Уйди от нас как чистая вода и покойся с миром. Не пугай нас. Не вреди нам, — сказал он и дотронулся рукою до ноги усопшего. И только после этого вышел во двор.

Ратники гурьбою стояли около ворот и смотрели в сторону Киреметища. Над Киреметищем поднимался в небо сизый столб дыма. Ратман присоединился к ратникам и про себя подумал, что жители деревушки не послушались его совета и решили справить обряд. «А может, это и правильно. Перед таким серьезным делом надо обязательно задобрить Киреметя», — мысленно согласился он с жителями деревушки. Сильби побежала в Шумерку к родственникам с печальным известием. А Мантелей остался на время один в комнате вместе с усопшим. Он молча обвел взглядом внутренности комнаты и пришел к выводу, что со времени его отъезда здесь ничего не изменилось. Как будто он уехал только вчера, а сегодня вернулся. На том же самом месте стояла укладка. Та же самая корзина с пучками различных трав стояла на укладке. Тот же кумган свисал с потолка на веревочке. Так же аккуратно был расставлен на полках глиняная и деревянная посуда. И та же чаша изумительной красоты одиноко красовалась на столе. В углу также стоял кожаный мешок, и из-за мешка торчало заржавленное копье. И уздечка, и саламат висели на том же самом месте. И только запах, этот специфический запах долгого присутствия больного человека в закрытом пространстве чувствовался сейчас. Раньше, помнил Мантелей, этого запаха в комнате не было. Через некоторое время прибежала Сильби и захлопотала по дому. Поставили греть воду, чтобы обмыть тело покойного. Между делом она сообщила Мантелею о том, что в деревне многие дома уже пустуют, так как люди покинули их. Многие собрались на Киреме- тище и собираются совершить обряд. Хотят задобрить Киреметя. Мантелей слушал ее и думал, как ему поступить. Он вышел к ратникам и подошел к Ратману.

- Дядя Ратман, подскажи, пожалуйста, как мне поступить, что делать в этой ситуации? Я знаю, что вы не можете больше задерживаться здесь. И в то же время я не могу оставить ее одну. Да и дедушку надо бы похоронить по-человечески. Дорога домой отсюда мне знакома. Может, я останусь, справлюсь с делами и догоню вас потом, — единым духом выпалили он.

- Да, дела, — неопределенно протянул Ратман. — Не знаю,

200

-------------------------------------------

что и делать. Но оставаться здесь действительно нельзя. Сам знаешь, татары могут появиться в любой миг.

И не успел он все это выговорить, как со стороны Шумерки и Киреметища послышались дикие крики. Ратники вмиг увидели группу всадников, человек примерно в сто, которые, поднимая густую пыль, во весь опор мчались к Киреметищу. Было видно, как над головами всадников, играя бликами в лучах восходящего солнца, сверкают сабли.

- По коням! — крикнул Ратман и вмиг оказался в седле. Другие ратники тоже в единый миг взлетели в седло и поскакали вслед атаману в сторону Киреметища. И только Мантелей замешкался на миг. Он забежал домой и прямо с порога крикнул:

- Сильби, татары! Собирайся быстрей, оседлай коня! Я скоро обернусь! Будь наготове!

С этими словами он выскочил из дома и бешеным галопом поскакал вслед за товарищами. На скаку он заметил, как над Шумеркой поднимается черный дым. Дикие крики людей резали слух. Сердце его колотилось, словно оно хотело разорвать его грудь. От нетерпения и желания быстрее схлестнуться с врагами дрожь волнами пробегала по телу. Он летел, угрожающе выставив вперед свое копье, и ему казалось, что не было в мире силы, способной остановить его. Так велико было его желание сразиться с врагами. Нависшая опасность, угрожающая его любимой, казалось, удесятерила его силы. К тому времени, когда он доскакал до Киреметища, битва кипела уже вовсю. Сельчане активно оборонялись из-за ограды Киреметища. Вилами, рогатинами и чукмарами они били врагов и не пускали их за ограду своего святилища. Стрелы летели с обеих сторон. Убитых и раненых уже было много. Все окрестности холма были усеяны трупами. Соратники Мантелея бились за оградою Киреметища и теснили татар с холма. Мантелей с ходу врубился в общую рубку и сразу же проткнул копьем одного ордынца. Копье так и осталось торчать в теле врага, так как вытаскивать его, не было времени. Он схватил саблю и обрушил удар на первую же подвернувшуюся под руку голову врага. И понеслось. Озверев от ярости, он размахивал саблей направо и налево, словно вырубая коридор в гуще врагов. Дикие вопли и душераздирающие крики словно подхлестывали его, и он еще с большим ожесточением крушил врагов. Защитный шлем слетел с его головы, и он так и бился простоволосый. Сколько времени продолжался бой, никто не помнил. Но враги не выдержали напора булгар. Оставшиеся в живых неприятели

201

-------------------------------------------

повернули коней и быстро скатились с холма. Ратники Ратмана и другие жители Шумерки преследовали их до тех пор, пока они не скрылись за чертою ближайших холмов. Деревня горела. Высохшая на солнышке солома и камыши, которыми были покрыты крыши домов, вспыхивали моментально и через миг превращались в огромные факелы. Едкий дым огромным столбом поднимался в небо. Жители села, оставшиеся в живых и в короткий миг потерявшие все, угрюмо брели в сторону Киреметища. Там, на местном святилище, остались лежать многие жители из деревушки. Там лежали их близкие и родные люди.

К Ратману подошел один из местных старейшин, седобородый и высокий старик. Слезящимися, но ясными глазами он прямо смотрел в лицо Ратмана и дрожащим голосом выговорил:

- Благодарим тебя и твоих воинов, атаман. Мы видели, как вы врубились в гущу врагов. Если бы не вы, да, если бы не вы, то враги уже убили бы нас. Благодаря вам мы еще живы.

Но Ратману было не до благодарностей. Он считал своих оставшихся в живых воинов. Торопливым взглядом искал среди павших людей знакомые фигуры. Первым среди погибших обнаружили Шеремета. Он лежал придавленный конем и не подавал признаков жизни. Видимо, павший конь придавил его ногу, и он не смог сразу выбраться из-под животного. В этот момент и настиг, наверное, его вражий удар. Вторым обнаружили Котрака. Его конь стоял рядом с его телом и передней ногой копал землю, словно стараясь разбудить навек уснувшего хозяина. Третьим обнаружили Хасана. Он так и лежал на земле, прикрывая грудь своим щитом. Не спас его металлический щит от вражьего удара. От одного павшего к другому переходили ратники Ратмана и искали среди убитых своих товарищей. Обнаружили раненого Малая, который сидел на земле рядом с оградой Киреметища. Верный конь не покинул его и пасся рядом с ним. Не могли найти только Буранбая. Но через некоторое время обнаружили и его тело. Бу- ранбай лежал в овраге, проходящем под холмом. Видимо, в горячности боя он скатился с холма — тут и настигла его вражья рука. Длинная стрела попала ему в шею, да так и осталась торчать в ней. Но четыре вражьих трупа, лежащих рядом с ним, красноречивее всего говорили о том, как он сражался. Легкие ранения получили и Самар, и Кашан. Ратники перетащили своих погибших товарищей за ограду Киреметища и положили их рядом с забором. Надо было уходить. Хоронить погибших ратников не было времени. Ратман попросил деревенского старца позаботиться об усопших.

202

-------------------------------------------

Тот заверил, что всех погибших предадут земле, как и полагается по булгарскому обычаю. После этого оставшиеся в живых ратники, прихватив коней погибших товарищей, тронулись в сторону дома старика знахаря. Малай держался молодцом и самостоятельно ехал на своем коне.

- Ну, ты и дерешься! Я видел, как ты крушил врагов, — сказал Ратман Мантелею, когда их кони поравнялись и пошли рядом.

- Захочешь в туалет, штаны снимешь! — резко и зло ответил

тот.

«Ну, ты парень даешь! Далеко ты пойдешь, если не погибнешь. Злости для будущих сражений ты уже набрался», — подумал Ратман, и до самого дома старика знахаря они ехали молча.

Сильби встретила их стоя у ворот своего дома. Ее скорбный и тревожный взгляд перебегал по лицам ратников. Но, несмотря на всю трагичность создавшегося положения, на короткий миг озарились радостью ее глаза, когда среди всадников она увидела своего возлюбленного. Злые и еще не остывшие после жаркого боя ратники спешились и начали приводить себя в порядок. Их руки и одежда были испачканы кровью. Ратники бережно сняли раненого Малая с седла и посадили его на землю, прислонив спиною к забору.

- Ты готова ехать с нами? — спросил Мантелей у Сильби.

- Да Мантелей, готова, — ответила она, — и вещи собрала, и коня приготовила.

- Сильби, иди, помоги раненому, — снова обратился он к

ней.

- Да, да, я скоро. — С этими словами она быстро скрылась в сенях. Вскоре она вышла из дома, неся в руках кумган с водою и чистое полотенце. Малай был ранен в бедро ударом копья. С помощью ратников Сильби быстро обмыла рану. «Я скоро», — сказала она, и снова побежала домой. Через миг она уже бежала обратно, неся в руке деревянную посуду с медом. Рану обработали медом, и Сильби плотно перетянула раненое бедро полотенцем.

-Ну, вот и все, — сказала она и быстро смерила взглядом Мантелея.

- Да не смотри ты на меня так изучающе. Я цел и невредим,

- с легкой усмешкой сказал он.

- Ты весь забрызган кровью.

- Ты не бойся, это чужая кровь.

- Много крови потерял он, ослаб, — кивнула головой в сторону Малая Сильби.

203

-------------------------------------------

- Что поделаешь, война, — ответил Мантелей. Они отошли в сторонку и стали смотреть, как ратники приводят себя в порядок. Чистою водою смывали они кровь и пыль со своих лиц и рук. Вытирались полотенцем, висящим на перекладине.

- Надо бы дедушку обмыть, вода уже согрелась, — сказала Сильби, глядя прямо ему в глаза.

- Надо бы, да не успеем. Ты уж прости нас, но, нужно быстрее уехать отсюда.

- Да. Да. Я понимаю. Но все же.

- Никаких но. Господь примет его и таким. Ты сама подумай, а кто обмоет наших погибших товарищей? — сказал Манте- лей. Некоторое время они сидели молча. Потом Сильби спохватилась и потащила Мантелея за сараи.

- Вон видишь одинокое дерево в конце нашего огорода, — сказала она, показывая рукою, когда они вышли за сараи.

- Ну, вижу.

- Вот под этим самым деревом мой дедушка зарыл кувшин с нухратом. Всего в одном шаге от дерева с северной стороны. Запомни это место хорошо. В случае нужды воспользуемся, — сказала она и вопросительно глянула на Мантелея.

- Хорошо, запомнил, — ответил Мантелей.

- Еще один горшочек закопан в подполе. Как только спустишься вниз, повернешь направо, и там, в углу и зарыто, — добавила Сильби.

-Запасливый был твой дедушка, далеко смотрел, — сказал он после некоторого молчанья.

- Да. Мудрый он был человек.

- Слушай, а как звали твоего дедушку? Я ведь до сих пор не знаю.

- Его звали Эпар. И он гордился своим именем. Настоящее мужское имя у меня, говорил он, и носил его с достоинством. Все в округе уважали его, — сказала задумчиво Сильби. Они вернулись к ратникам.

«Как странно устроена жизнь. Человек умер, а его очаг еще дымится», — подумал Мантелей, наблюдая, как сизый дым тянется из открытого окошечка. Меж тем солнышко все выше и выше карабкалось по крутому небосклону. «Пора бы позавтракать», — подумал Мантелей, оглядывая внутренности двора. В это время они вновь явственно услышали жуткие крики, раздающиеся со стороны деревни Шумерки. «Татары!» — молниеносно мелькнуло в голове у Мантелея. И в тот же миг ратники уви-

204

-------------------------------------------

дели большую группу всадников, галопом несущихся в сторону Киреметища.

- По коням! Быстрее, быстрее! — крикнул Алмуш.

Двое ратников быстро подхватили раненого Малая и посадили в седло.

- Поджигай! Поджигай быстрее дом, — крикнул Мантелей и сам бросился к горящему очагу.

- Дедушка, прости меня! — закричала Сильби, увидев, как быстро занимается огнем крыша дома. — Прости меня, дедушка!

- рыдала она.

- Мантелей, быстрее! — крикнул кто-то из-за ограды дома.

И вскоре Мантелей и Сильби галопом неслись вслед товарищам, уходя все дальше и дальше от погибающей в огне и дыму деревеньки. Сильби все оглядывалась на свою деревеньку, но ничего кроме дыма, поднимающегося над старыми ветлами, уже не увидела. Горечью наполнилось ее сердце. Слезы неудержимо текли и текли по ее лицу. Образ дедушки, сгорающий в огне, стоял перед ее глазами. Уже далеко от деревушки, в чистом поле, остановились ратники после бешеной скачки. Сильби уже не плакала, и была молчалива и задумчива. Словно очнувшись, оглянулась она кругом и тронула Мантелея за рукав: «Помнишь, мы с тобою уж были здесь раньше?». И действительно, оглядевшись внимательнее, он заметил два надмогильных камня, торчащих из густой травы. Это были могилы Артура и Артуса. Ратники подъехали к камням и полукругом встали против них. Сильби спешилась с коня и подошла к одному из камней. Слезы душили ее. Теперь она навсегда прощалась с дорогими ей могилами. Прощалась с родными местами и девичьей жизнью. Теперь ее новой семьею были Мантелей и его товарищи. Она оплакивала свою погибшую в огне деревеньку и всех людей, сгоревших в огне войны. Никто не утешал ее. Никто не мешал ей выплакаться.

И вот снова движется маленький отряд булгар по родной стороне. Упорно скачет вперед, надеясь быстрее достичь родных очагов. И только на короткое время останавливаются ратники у степных речушек, давая отдых взмыленным коням. Ратники больше молчат, погруженные каждый в свои мысли. Потеря боевых товарищей наложила свой тяжелый отпечаток на их суровые лица. Но более всех, кажется, удручен атаман. Он насупился угрюмо и только время от времени бросает тяжелые взгляды на своих товарищей. «Переживает атаман», — думает Алмуш, сбоку незаметно наблюдая за ним. А лесостепь все сте-

205

-------------------------------------------

лется и стелется под копытами коней. Густые заросли бобовника, степных вишен и чилиги, сменяя друг друга, катятся и катятся назад. Ковыли, растущие больше на возвышенных местах, меняются степным разнотравьем, растущим больше в низинах. А потом снова ковыли, заросли тупалхи, и снова разнотравье. Травы шуршат под копытами коней, и время от времени различные птицы взлетают из-под самых копыт. Глухо стучат подковы. Глухо отзывается земля. И кони, и ратники устали. И коням, и ратникам требуется отдых. Особенно нужен он раненому Малаю. Тот держится в седле из последних сил. Временами у него кружится голова и перед глазами начинают вертеться разноцветные шарики. Товарищи попеременно поддерживают его сбоку и движутся безропотно, отлично понимая, что любой из них мог оказаться на месте Малая. Наконец-то Ратман дает команду спешиться, и ратники с великой охотой подчиняются атаману. Они некоторое время ходят вокруг своих коней, разминая затекшие ноги. Потом все вместе идут к воде и насвистывая, поят животных. И только после того, как запутали коней и пустили их пастись, садятся кушать. Сильби развязывает холщевую котомку, и Мантелей видит в ней ту самую чашу изумительной работы, которая стояла на столе у деда знахаря.

- Ты не забыла прихватить эту чашу? — изумленно спрашивает он у нее.

- Да. Я хозяйственная. Пока вы воевали, у меня было достаточно времени собраться. Это же мое приданное, — добавляет она.

Вскоре все заняты едой. Только Малай не хочет кушать. Боль толчками пульсирует в его раненой ноге. У него, видимо, жар, так как на вдруг исхудавшем лице лихорадочно блестят глаза. Сильби сразу заметила это.

-Надо бы перевязать ему ногу, — кивает она головою в сторону Малая.

-Вот покушаем и сразу же перевяжем, — отвечает Манте- лей. Малая через силу заставляют съесть немного мяса и хлеба. Он просит воды. Сильби подает ему глиняную фляжку с водой. Малай жадно пьет.

- Я же говорю, что у него жар, — уже утвердительно бросает

она.

После того как поели, Сильби начинает обрабатывать раненую ногу Малая. Мантелей и Курак помогают ей. Малай глухо стонет, когда Сильби осторожно начинает отрывать от тела прилипшую к ране повязку. Она замечает, что края раны загноились

206

-------------------------------------------

и покраснели. Кусочком чистой ткани Сильби очищает рану и, обработав ее края медом, снова накладывает повязку. И только после этого они идут отдыхать. Ратман сам вызвался охранять отдых своих ратников. Ему, старому, не спится. Не спавшие всю ночь и уставшие за день, Мантелей и Сильби засыпают сразу же, пристроившись вдвоем на одной кошме. «Нет, сегодня мы не успеем добраться до своих очагов. Слишком устали кони»,

- думает Ратман, глядя на своих отдыхающих ратников и на жеребцов, мирно пасущихся рядом. Никто не мешает ему думать. Никто не беспокоит. «Хотел сохранить ребят, да потерял. Хотел всех живыми вернуть матерям, да вон как получилось. Как же теперь я появлюсь в деревне?» — думал он, глядя в родную сторонку. Перед его мысленным взором снова, как живые, предстали образы погибших ратников. «Сартай, Хушман, Алман, Ал- муш, Семендер. — перебирал он в уме их имена. — Ведь совсем еще недавно они были живыми. Также как мы, ели и пили, смеялись и горевали. Каждый из них о чем-то думал или мечтал. И каждый хотел вернуться домой», — размышлял Ратман и, сам не замечая этого, горестно вздохнул. «Теперь мне до конца своих дней невозможно будет жить, не думая о них. Теперь они все мне как братья, как дети», — думал Ратман. При этой мысли снова встали перед глазами дети от первой жены и дети от жены-степнячки. Он стал представлять их всех вместе. Мысленно ставил их рядом, заставлял разговаривать друг с другом. «Признают ли они друг в друге родную кровь?» — размышлял он. Ему снова представилось, как на поле боя встретятся его дети от первой жены и дети от жены-ордынки. Хуже того, ему представилось, как сыновья от жены ордынки обидят его дочерей. От этих мыслей ему стало не по себе. «Фу ты. Лезут всякие дурацкие мысли в голову», — подумал он и, поднявшись, прошелся вокруг лошадей, собирая их в маленький круг. «Счастливые, — подумал Ратман, глядя на Мантелея и Сильби, которые спали, уткнувшись носами друг в друга. — На фоне всеобщих несчастий пусть хоть они немного побудут счастливыми. Помоги им Господь», — про себя взмолился он. Малай тоже спал. Трудная дорога и ноющая все время рана, видимо, сильно утомили его. — Пускай поспит. Может, взбодрится он после сна. В любом случае, сон только на пользу ему», — размышлял сотник. Он разогнал назойливых мух, ползающих по лицу Малая. Потом пошел к воде, где на берегу лежал одинокий ствол поваленного когда-то дерева. Ратман садится на гниющий, изъеденный червями ствол и смотрит

207

-------------------------------------------

на огольцов, беззаботно плавающих на мелководье. Смотрит на камушки, окаймленные зеленой бахромой водяного ила. Водяные жуки беспрерывно скользят по гладкой поверхности воды, рассекая ее в разных направлениях. Красивые стрекозы порхают над прибрежными травами. Ратман замечает все это, но мысли его далеко. Как видения из прекрасной сказки встают перед его мысленным взором стены и башни города его мечты Биляра. «Неужели я когда-то видел этот огромный и дивный город? Может быть, мне все это приснилось? Может, это плод моих фантазий и юношеских грез? — размышлет он. — Но, нет же. Этот город в действительности существует. Просто ты давно там не был, и тебе кажется, что все это пригрезилось тебе когда-то в далекой юности, — подумал он о себе. — Говорили же купцы, что такого огромного и величавого города больше нет на земле». Каркнул ворон, и этот звук вывел Ратмана из задумчивого состояния. Он поднял голову и увидел двух черных птиц. Ему тут же вспомнились слова пленного звездочета — смерть идет за вами по пятам, и вскоре все вокруг изменится неузнаваемо. И действительно, уж сколько лучших ратников потеряли они. «Да и последние ли эти потери? Не зря, видимо, вьются эти черные птицы над нами», — подумал он. Меж тем жар солнца заметно ослаб. Оно неудержимо катилось к закату. Пора было поднимать ратников. Некоторые уже сами проснулись и лежали просто так, отдыхая.

И снова вперед и только вперед, движется маленький отряд, оставляя солнышко по левую сторону от себя. Отдохнувшие кони идут весело, все сокращая и сокращая расстояние до родных очагов. Ратники тоже чувствуют себя бодро, и полны ожидания встреч. И даже раненый Малай движется самостоятельно, без поддержки со стороны. Мантелей пропускает Сильби вперед и едет за нею, любуясь ее ладной фигурой. Ему одновременно и радостно, и страшно за нее. «В какое страшное время мы встретились. Неужели судьбе было угодно послать нам такие испытания? И как она, хрупкая и беззащитная, сможет выдержать столько бед и несчастий, разом свалившихеся на ее голову», — с жалостью к ней размышлял он. Сильби оборачивается к нему и печально улыбается. Слышно, как зазвенели мониста на ее шапочке тухье. «Скоро, очень скоро, ты снимешь этот головной убор и больше никогда не оденешь. Подаришь его своим будущим дочерям», — думает Мантелей, с любовью улыбаясь ей. А Сильби и счастлива, и несчастна одновременно. Она счастлива оттого, что ее любимый движется рядом, и ей больше ничего

208

-------------------------------------------

не нужно на этом свете. Несчастна же потому, что за такое короткое время у нее в жизни было столько потерь. «Но ничего, все образумится. Вот нарожаю я тебе сыновей», — думает она о Мантелее. От таких мыслей становится тепло у нее на душе. Горячая волна, начиная от лица расходится по телу и вскоре достигает низа живота, смущая и одновременно даруя новые ощущения. Меж тем солнышко уже зацепилось за верхушки деревьев. Прохладой веет на ратников из-под сени деревьев, когда они проезжают мимо лесочка. Воины жалеют, что не успели засветло доехать до своей деревни. Серые сумерки ползут незаметно. Гаснут дневные цвета. И лишь только алая полоска вечерней зари долго горит в ночи, помогая ратникам ориентироваться на местности. Остановились на следующий привал уже в полной темноте, когда двигаться вслепую стало небезопасно. Выставили дозор и улеглись спать на теплую землю, постелив под себя азямы, кафтаны, чапаны и войлочные кошмы. И только Мантелей и Сильби улеглись в стороне от всех ратников, подстелив под себя кошму. И в темноте ночи случилось то, что случалось уже миллионы раз до них между мужчиной и женщиной. Природа сама подсказала им, что делать. История Адама и Евы, согрешивших когда-то в райском саду, повторилась здесь, в далекой ковыльной степи. Ощущение постоянно угрожающей опасности и боязнь потерять друг друга в этой круговерти, тоже, видимо, способствовали этому. И только звездное небо, опрокинувшееся вдруг, запомнила Силь- би. И только звезды были свидетелями слияния двух любящих сердец. «Вот и все. Уж больше никогда не носить мне девичьих нарядов. Уже завтра узнают все ратники, что я стала женщиной,

- думала она, улыбаясь в темноте. — Ну и пусть. Ведь благословил же нас мой дедушка. Хоть и не было еще нашей свадьбы, Манте- лей мой муж, а я его жена», — думала она уже через мгновенье. И эта кошма, и это ковыльное поле под яркими звездами стали для них райским местом на эту ночь. И пронесут они через всю свою жизнь этот трепет первых касаний, сладкий вкус поцелуев, свежесть тела друг друга.

Хушмана и еще нескольких рабов татары заставили убирать трупы ордынских воинов, погибших на Киреметище недалеко от какого-то булгарского селения. Убирая их, он заметил четыре тела, лежащих в ряд около забора внутри ограды Киреметища. Что-то заставило его подойти ближе к этим трупам, и он к ужасу

209

-------------------------------------------

своему обнаружил, что погибшие — его соратники. У Хушмана подкосились ноги, и он чуть было не грохнулся наземь. Он беспомощно оглянулся, ища глазами Песаха и, увидев его, хотел крикнуть, но голос изменил ему. На ватных ногах он добрел до него и потянул за рукав к тому месту, где лежали его соратники.

- Смотри, смотри, — говорил он дрожащим голосом. — Вот лежат мои товарищи. Вот Шеремет. Вот Хасан и Буранбай. А это — Котрак, — говорил он, показывая на погибших. — Еще совсем недавно они были живы. Ты говорил, что бой произошел утром, а сейчас время обеда. Значит, и другие мои товарищи совсем недавно были здесь. Я знаю, я чувствую, что они совсем рядом, — твердил он Песаху. Тут Хушман заметил рукоятку ножа, торчащего из голенища сапога Шеремета. Он быстро наклонился и, вытащив нож, спрятал его под рубашкой. В это время к ним подскакал на коне ордынский воин и несколько раз стеганул их нагайкой. Что-то крича, он погнал их за ограду Киреметища. Т ут ордынцы заставили их разбирать деревянную ограду Киремети- ща и складывать все в одну большую кучу. Хушман с дрожью в сердце разбирал священную ограду и в душе молил Бога простить его за это святотатство. Он с опаской взирал на большое священное дерево, растущее посреди Киреметища, словно оттуда под страшный грохот могли вылететь всепоражающие молнии и испепелить его. Но только пустые глазницы конских черепов, во множестве висящих на дереве, взирали на него. Хушман боялся. Сердце его трепетало. Он в действительности сильно боялся. «Если не сейчас, то после ниспошлет на меня Киреметь всякие беды и болезни», — думал он. Потом на эту большую кучу дров положили трупы всех погибших ордынских воинов и подожгли. И долго горел огонь, пожирая людские останки. И долго поднимался черный дым в белесое летнее небо, унося души погибших в ад или в рай. «Господь накажет не только меня, но и вас, псы войны. Захлебнетесь вы, когда-нибудь, человеческой кровью, головорезы», — думал Хушман, глядя незрячим взглядом на огонь. Трупы погибших булгар убирать было некому. Так и валялись они во множестве на Киреметище и вокруг. «Всемогущий Тангор, прими и успокой их души, найди им место в своих садах», — молился про себя Хушман.

И только под вечер тронулись ордынцы вперед. Снова призывно заржали кони, заревели верблюды, заскрипели по степям многочисленные колеса. Высоко поднялось пыльное облако, сопровождающее движение огромной орды. «Уйду! Все равно скоро

210

-------------------------------------------

уйду! Здесь вам не голая степь, а лесостепь, есть где спрятаться»,

- думал Хушман, понуро шагая вслед тяжелой арбе. Он прямо через рубашку нащупывал нож, спрятанный на пояснице, и ему казалось, что он ощущает тепло оставленное руками своего погибшего товарища. Наличие оружия придавало ему уверенности и смелости. «Лишь бы враги не обнаружили его у меня раньше времени. Лишь бы оставили меня хоть на одну ночь без колодки», — думал он, оглядываясь кругом. Горела спина исхлестанная нагайкою ордынца. «Погодите. Вот вырвусь на свободу, я тоже угощу вас, как полагается. Долг платежом красен», — зло подумал он, увидев, как мимо него проезжает ордынец, избивший его нагайкой. Даст Бог, изведаешь ты тоже моего саламата», — еще раз подумал Хушман, с ненавистью глядя вслед удаляющемуся ордынцу. В это время к нему подошел Песах, и они зашагали рядом. Ему тоже досталось от ордынца. Красная полоса через всю щеку украшала его лицо. Долго они шли молча. Хушман смотрел, как медленно крутится колесо арбы, и думал свои думы. «Жизнь — это тоже колесо. Оно все время вертится, крутится. Только неизвестно, куда оно довезет, и до чего доведет», — размышлял он. Разве знал Хушман, что судьба так жестоко обойдется с ним. Разве знал, что потеряет столько друзей и будет влачить такое жалкое существование. Он, землепашец и воин, теперь вынужден помогать врагам, разорять свою страну. «Нет, не будет мне прощенья от соплеменников, — размышляет он. — Но нет же! Теперь у нас каждая сабля на счету. Вот погодите немножко, освобожусь я и докажу, что тоже достойный сын своего народа, и что ничем не опозорил его». Он одернул на себе кафтан, снятый с убитого соплеменника и, сбоку глянув на Песаха, обратился к нему:

- Ну, чего ты молчишь всю дорогу? Скажи, что-нибудь.

Тот как-то странно глянул на него покрасневшими глазами

и заморгал часто-часто:

- Один я, кругом один. Всякий может обидеть меня, и некому за меня заступиться, — выдохнул Песах. Он споткнулся на ровном месте, и если бы Хушман не поддержал его, наверное, грохнулся бы на землю.

- Зря ты так говоришь, — выдержав некоторую паузу, сказал Хушман. — Наличие товарища по-несчастию — это уже утешение.

Они помолчали еще некоторое время. Песах, кажется, успокоился.

- А ты заметил, что в последнее время ордынцы совсем перестали приводить к нам пленных? — спросил Хушман.

211

-------------------------------------------

- Да, да, я это заметил. Я слышал, — продолжил Песах, — что советники посоветовали ордынцам уничтожить всех лучших людей. Чтобы, оставшись без руководства, черный народ не смог оказать должного сопротивления татарам. Так, мол, легче будет покорить булгар и подчинить их себе. Я сам слышал, как об этом говорили простые ордынцы.

- Может быть. Может быть, — согласился с ним Хушман.

- Кстати, ты не знаешь, куда делся мой соплеменник по имени Рамуш? Ну, тот, который попал в плен впервые дни нашествия.

- Я видел, как его и еще нескольких пленных угнал куда-то ордынец. И больше я его не видел, — ответил Песах.

- Да. — с сожаленьем протянул Хушман. А перед ними тащилась арба. Беспрерывно, с противным скрипом вертелось и вертелось колесо. И так же, как это тяжелое колесо, вертелась жизнь, со скрипом, с потом и кровью. И все дальше и дальше в глубь земли булгарской шли в общей ордынской массе два несчастных человека, Хушман и Песах.

- Что-то ты перестал в последнее время приносить бурдюки с кумысом, — снова обратился к Песаху Хушман.

- Доставать стало труднее. Когда стояли лагерем в одном месте, было легче, — ответил Песах. Хушман посмотрел на Песа- ха и неожиданно для него предложил:

- Может, сбежим вместе вдвоем от ордынцев? Тут лесостепная сторона. Спрятаться будет легче.

Песах как-то со страхом посмотрел на Хушмана и, подумав некоторое время, ответил:

- Я думаю, что спастись и уцелеть можно, только полностью покорившись татарам. За ними сила. А против силы не попрешь.

- Чего же ты тогда только что жаловался мне, что всякий может тебя обидеть? И что за тебя заступиться некому? — с некоторой долей раздражения спросил Хушман.

- Ну, кому же еще мне пожаловаться, как не тебе. С кем в разговорах отвести мне душу? От такой жизни не только пожалуешься, но шуйтан знает, что сделаешь, — ответил Песах и вопросительно глянул в глаза Хушмана.

- Ну, с тобой все ясно. Ты настолько привык к несвободе, что иной жизни уже себе не представляешь. А ведь на свободе ты сам мог бы себя защищать с оружием в руках, — сказал Хушман.

- Нет. Это не для меня. Нет никакого смысла бежать. Татары все равно завоюют всех и вся.

- Ну, это мы еще посмотрим. Ты еще не видел наших укре-

212

-------------------------------------------

пленных рубежей. Вот там, на этих самых рубежах и решится, кто сильнее! — уже зло, сквозь зубы выцедил Хушман. Они опять замолчали и шли так долго. Каждый думал свои думы.

- Песах, а ты знаешь траву чемерицу?

- Нет. Не знаю. А для чего она тебе? — спросил Песах.

- Так. Для лечебных целей. — Хушман оглядел растянувшее ордынское войско и снова подумал: «Уйду, все равно уйду. С Песахом или без него, но уйду. Не мешало бы коня раздобыть для этих целей, но поживем — увидим. Обстановка покажет». Ему вспомнилась его родная деревня со всеми кривыми улочками, мостами и мостиками. Почему-то вспомнилась тишина, нависающая над деревней теплыми летними ночами, и пенье невидимых сверчков. Вспомнилась луна, одиноко плывущая над старыми ветлами и тополями и льющая необычайно мягкий серебристый свет на зачарованный в сладком сне поднебесный мир. Вспомнилась маленькая речка, по которой, переливаясь, плыли лунные блики. И песня далекая-далекая, что и слов не разобрать, а только мелодичные голоса, плывущие над деревней. «Неужели все это было? Может быть, все это мне приснилось? Вот только совсем недавно я упрекал Песаха в том, что он привык к несвободе и для себя уже другой жизни не представляет. А ведь я сам тоже незаметно для себя привыкаю к такой жизни. При подходе ко мне ордынца уже жду удара, и голова сама по себе непроизвольно втягивается в плечи», — думал Хушман.

В это время передовой отряд ордынцев начал втягиваться в широкую приречную долину. Утопая в синеве предвечернего неба, с правой стороны крутою стеною вставали длинные увалы. Множество овражков и ветвистых балок окаймляли подножия сопок, шиханов и холмов, беспорядочно теснящихся на огромном пространстве. Нагорные дубравы и березово-осиновые колки покрывали вершины этих балок и оврагов. Кустарниковые чащи бобовника, вишарника и чилиги, образуя труднопроходимые заросли, тянулись вдоль подножий холмов. Непосредственно вдоль реки, вернее сказать, речки, росли густые ивовые заросли вперемежку с широколистными лопухами, борщевиками и другими травами. Вдруг впереди колонны показалось большое стадо то ли тарпанов, то ли куланов. Издали невозможно было разобрать. Пересекая путь ордынской колонны, животные начали переправляться на другую сторону степной речушки. И тут же, рассыпаясь веером, в сторону стада рванули отряды ордынцев. Им удалось окружить часть стада, и началось повальное ис-

213

-------------------------------------------

требление животных. Не попавшее в окружение тысячное стадо темным облаком уносилось вдаль к южному горизонту и вскоре растаяло вдали. Хушман смотрел на действия ордынцев, и горечью наполнилось его сердце. «Как нагло ведут они себя на нашей земле. Они словно поставили себе цель уничтожать все живое на своем пути. Где та карающая рука, которая могла бы остановить их?» — думал он с огорчением. Вместе с другими рабами его заставили собирать разбросанные на обширной площади туши убитых животных. Зацепив арканами за задние ноги, они на конях подтаскивали туши животных к одному месту, где их тут же начали свежевать ордынцы. И вот на стыке дня и ночи зажглись в приречной долине тысячи костров. Полчища ордынцев начали готовить себе ужин. Запахло дымом. Аромат готовящегося мяса возбуждающе щекотал ноздри. Песах, Хушман и другие рабы выламывали и собирали в приречной пойме высохшие стволы и ветки кустарников. Потом приносили их к кострам и снова отправлялись обратно заготавливать сухие дрова. Ордынцы требовали, чтобы дров хватило на всю ночь. Выступающие на закате контуры седловины между двумя шиханами показались Хушману знакомыми. Его сердце забилось быстрее. Он пристально вглядывался вдаль, стараясь удостовериться, в действительности ли эти шиханы и седловина между ними ему знакома. Услужливая память тут же воскресила перед ним далекую картину из прошлого. Это было, кажется, в 1229 году. Тогда, отбив очередное наступление ордынцев, он вместе с товарищами возвращался домой. И именно на этой седловине они тогда устроили привал. Возвращались, понеся значительные потери, но все-таки с чувством победы. А теперь он шел домой как невольник, как раб. Ведь от седловины до его деревни оставался всего-то один конный переход. Ну, это если верхом, налегке. А обоз с тяжелыми кибитками и арбами будет тащиться несколько дней. «Не бывать тому, чтобы я в родную деревню вошел как пленник. Уйду, сегодня же уйду, — решил он и стал дожидаться, когда подвернется удобный случай. — Не мешало бы, подкрепиться перед трудной дорогой», — вспомнил он и подошел к костру, около которого находился Песах. Нанизывая на сырые прутики тонко нарезанное мясо, они жарили его на огне и ели, дуя и обжигаясь. Благо, сегодня мяса было предостаточно.

Сегодня с утра в булгарском лагере царило необычайное оживление. Только что с разведки вернулся отряд, посланный

214

-------------------------------------------

узнать о точном местоположении татар. Разведчики принесли тревожную новость о том, что монголо-татары уже переправились через Хамаш Самар и идут ускоренным маршем сюда, где расположились лагерем булгары.» Татары, видимо, уверены в своих силах, если идут прямо на нас. Их разведка, наверное, давно известила своих военачальников о месторасположении наших войск, так как уже было несколько коротких столкновений раз- ведотрядов. Теперь остается только ждать появления основных сил монголов», — думал Ылтанпик, сидя в кругу своих воевод и тысяцких. Он смотрел в сторону булгарской деревеньки, расположенной внизу вдоль течения маленькой речушки. Было видно, как со стороны деревеньки к лагерю движется небольшой отряд всадников, человек примерно в двадцать. «Еще какие вести принесут разведчики?» — мелькнуло в голове. Он снова внимательно обвел взглядом своих военачальников и остановился на тысяцком Шишмане.

- Ты, Шишман, как и договорились на этом совещании, отведешь своих конников на некоторое расстояние назад и спрячешь в лесочке. В случае нападения татар на тележную крепость, ты ударишь по ним с тыла. И вообще, старайся делать так, чтобы татары все время оказывались между двух огней. Действуй решительно и смело. Передвигаться старайся скрытно, по балкам и оврагам.

- Слушаюсь, великий князь. Можешь не сомневаться во мне и в моих воинах, — ответил Шишман.

- А ты, Аванар, — обратился он к другому тысяцкому, — поставишь своих конников слева от тележной крепости. Тысяцкий Аншан поставит своих конников справа. Остальными ратниками и казаками будем командовать я, воеводы Батбай и Нарбек. Наша задача — остановить на этом рубеже монголо-татар и не дать им пройти дальше вглубь наших земель. Конечно, легкие конные отряды могут нас обойти и двигаться дальше. Но без обоза они долго не протянут. Еще я думаю, что татары и не собираются нас обходить. Они боятся оставить врага у себя за спиной. Они сознательно ищут скорейшего столкновения с нами. Так что стоять нам здесь придется накрепко, — сказал Ылтанпик.

В это время группа всадников достигла пределов лагеря и через узкий проход, оставленный между телегами, начала просачиваться вовнутрь крепости. К военачальникам подскакал есаул разведчиков. Он быстро соскочил с коня, обнажил голову и застыл в полупоклоне.

215

-------------------------------------------

- Великий князь, дозволь сказать.

- Говори! — разрешил Ылтанпик.

- Мы пленных привели, — сказал разведчик и рукою показал в сторону, где, сгрудившись, стояли его товарищи.

- Маттур. Приведите их сюда! — приказал князь.

Он встал, за ним поднялись и все остальные военачальники.

- Толмача сюда, быстро! — приказал Ылтанпик.

Меж тем разведчики привели пленных и поставили их в ряд перед военачальниками. Это были смуглокожие и черноволосые воины, довольно высокого роста. И только один из них выделялся своей светлой кожей и необычной одеждой. На нем была длинная черная ряса, которую носят христианские монахи. Вмиг вокруг пленных образовалась большая гудящая толпа ратников. Они с интересом и любопытством, а кое-кто с настороженностью, разглядывали пленных вражеских воинов.

- Лучше рассмотрите врагов. Именно с такими воинами нам в скором времени придется скрестить свое оружие. Будьте готовы к этому, — сказал воевода Батбай, разглядывая собравшихся ратников. В это время, расталкивая стоявших кругом воинов, появился толмач и предстал перед военачальниками.

- Спроси их, кто они такие и куда держали путь? — сказал Ылтанпик толмачу. Тот немедленно перевел слова князя пленникам.

- Я палвон Ядкар, — ответил стоявший с краю широкоплечий и крепко сложенный ордынец.

- Если ты палвон, то как же ты умудрился попасть в плен? -снова через толмача спросил князь.

- У вас тоже палвоны есть, — ответил ордынец.

- Его взял наш разведчик по имени Мусей. Вот он стоит среди ратников, — показал командир разведчиков. Батбай тут же узнал рослого воина, которого видел в начале похода, когда тот прощался с женой. «Надо будет обязательно с ним поговорить»,

- решил Батбай, с восхищением глядя на Мусея.

- На каком языке ты говоришь? — снова спросил князь, в упор глядя на Ядкара. Толмач тут же перевел вопрос.

- На хорезмийском, то есть на узбекском, — ответил пленный.

- А они на каком языке говорят? — кивнув головой в сторону остальных, задал вопрос князь.

- Двое из них кыпчаки, а один турхмен, — ответил Ядкар.

- А тот светлокожий в длинной рясе, он кто?

216

-------------------------------------------

- Мы его не знаем. Его к нам привели только в деревне, расположенной под горою, — сказал Ядкар.

Тут вмешался в разговор ясаул разведчиков и попросил у князя разрешения говорить.

- Говори, — коротко сказал князь.

- Того, светлокожего в длинной рясе, задержали жители деревушки, расположенной внизу под горою, и передали нам. По их словам, это христианский миссионер и предсказатель будущего. А остальных мы взяли в коротком бою, прямо на улице деревушки. Местные жители также помогли нам их взять.

- Все понятно, — ответил Ылтанпик. Ратники плотным кольцом стояли вокруг говорящих и с интересом прислушивались к разговору между князем и пленными.

- А ну-ка расширьте круг и не галдите, — строго сказал князь. Личная охрана его оттеснила ратников подальше от центра круга. Ылтанпик продолжил разговор с пленными ордынцами.

- Ты кто такой и куда ты шел? — обратился он ко второму невольнику. Толмач быстро переводил слова князя и ответы пленников.

- Меня зовут Хамза. Двигались мы на Биляр, — коротко, и с испугом глядя на князя, ответил пленный.

- А зачем ты идешь на Биляр? — грозно, с железными нотками в голосе, сказал князь.

Пленный съежился и, попеременно глядя то на князя, то на толмача, заикаясь, ответил:

- мы, мы люди подневольные, куда нам скажут, туда мы и. и. идем.

Князь продолжал смотреть на него сверлящим взглядом. Еле сдерживаемая злость, как бродщее пиво, закипала в нем. Пленный еще больше съежился и только озирался затравленно.

- А ты куда шел, тоже на Биляр?! — зло выдохнул князь, обращаясь к другому пленному.

- Я. я Якуп. Меня зовут Якуп, — быстро скороговоркой заговорил пленный.

- Мне не надо знать, как тебя зовут! Я спрашиваю, куда ты шел и зачем? — грозно рыкнул князь.

- Я. я, мы на Биляр, — залопотал пленный. Губы его тряслись. Испуганный взгляд быстро перебегал по лицам окружающих его людей. Казалось, что еще немного, и с ним начнется истерика. Но тут взгляд князя упал на следующего пленного, лицо

217

-------------------------------------------

и руки которого были испачканы засохшей кровью. Он стоял, уронив голову на грудь.

- Ты, ты, сколько человек убил? — выдохнул князь.

Пленный поднял взгляд и, глядя исподлобья на князя, еле

вымолвил:

- троих.

- Не слышу! Громче! — почти крикнул князь.

- Троих, — повторил пленный.

Князь застыл на мгновенье в раздумье.

- Они были воины? — спросил воевода Нарбек, воспользовавшись молчанием князя.

- Только один, — был ответ.

Глухо и недовольно зароптали воины, стоящие вокруг.

- Отдайте его нам! Дайте нам этого бешеного волка! — послышались голоса ратников.

- Что с ним будем делать? — обратился к своим военачальникам князь, кивнув головою в сторону пленного.

- Нельзя! Нельзя прощать таких головорезов! Надо кончить его, и немедленно! — со злой горячностью выдохнул тысяцкий Аванар.

- Правильно! Надо прикончить его! — поддержал его тысяцкий Шишман.

- Кончай его! Кончай! — закричали стоящие вокруг ратники.

- Таких зверей вообще не надо брать в плен. Их надо уничтожать как бешеных псов! — высказал свое мнение воевода Батбай.

Ылтанпик постоял в раздумье некоторое время и слегка махнул рукою в сторону пленного. Тот немедленно исчез в глубине толпы. Через мгновенье послышался короткий вскрик, и все замолкло. Остальные пленники затряслись, и один из них заплакал в голос, прикрыв глаза грязной ладонью. Крупные слезы сочились сквозь его пальцы и капали на землю. И только пленный в монашеской рясе стоял спокойно, словно происходящее вокруг его совсем не касалось.

- Спроси у следующего пленного, зачем они убивают мирных людей? — как-то устало обратился к толмачу уже успокоившийся совсем князь.

- Нам, нам приказано убивать всех мужчин и лучших людей булгар, — запинаясь, ответил пленный.

- Вот оно как? — словно удивляясь услышанному ответу, вскинул голову князь.

- Да. Да. — Подтвердил через миг пленный.

218

-------------------------------------------

- Пускай он скажет, как его зовут, — снова обратился к толмачу Ылтанпик.

- Камиль, меня зовут Камиль, — ответил пленный и вытер рукавом пот, капающий с его лица.

- А монголы среди вас есть? — снова спросил князь, скорее с любопытством, чем с недовольством разглядывая пленного. Толмач немедля переводил слова князя.

- Есть. Но их не так много. В орде в основном кыпчакские воины, — ответил уже более спокойно пленный ордынец. Он со страхом в душе ожидал приговора судьбы, и все его существо, против его воли, мелко дрожало. Временами он бросал беспокойные взгляды на своих товарищей, словно стараясь получить от них слова поддержки. Но те стояли, молча, потупив взгляды в землю, и угрюмо молчали. Они тоже ждали, какой стороной повернется к ним переменчивая судьба.

- Великий князь, позволь спросить, как зовут монгольского воеводу или хана, который командует отрядом ордынцев? — обратился к князю воевода Батбай.

- Разрешаю. Переведи, — приказал толмачу Батбай.

- Отрядом командует непобедимый и солнцеподобный полководец Субедей, — вымолвил пленный.

Услышав имя знаменитого монгольского полководца, ратники загудели, словно встревоженный улей. «Вот с кем сразиться выпала нам честь, — мелькнуло в голове у Батбая. — Ничего, ничего. Если Господь не оставит нас своею милостью, выстоим»,

- подумал он через миг.

- А далеко ли отсюда расположилась орда? — снова спросил Батбай. Толмач, привыкший к своему ремеслу, без запинки переводил слова воеводы и ответы пленного. Ратники, стоявшие кругом, с интересом прислушивались к вопросам и ответам противников. Для них это было своего рода представлением, веселым времяпровождением.

- Недавно мы пересекли реку Самар или Хамаш Самар, я точно не знаю. Об этом говорили проводники. Теперь наша орда находится на этой стороне реки, — ответил пленный ордынец.

- Спроси его, — обратился к толмачу воевода Нарбек, — а большое ли войско у них, у ордынцев?

- Я считать не умею, — после некоторого раздумья ответил ордынец, — но как начнут готовить ужин, то костров в ночи горит множество, словно звезд на небе.

- О-о-о! — одновременно удивленно и тревожно прогудело

219

-------------------------------------------

в толпе ратников. «Вот тебе и о-о-о», — про себя подумал князь.

- Ладно, хватит. Оставьте их. Спроси-ка у монаха, кто он такой и как оказался в булгарской деревне? — сказал Ылтанпик толмачу. Тот обратился к монаху на кыпчакском языке. Но монах его не понял. Он что-то пробормотал негромко и замер, глядя на князя.

- Ты обратись к нему на языке русичей, может, поймет, — подсказал толмачу князь. Толмач, неплохо знающий язык русичей, язык кыпчаков и еще черт знает какие языки, тут же последовал его совету. Он слово в слово перевел вопросы князя пленному монаху.

Тот с достоинством поднял заросшую седыми волосами голову вверх и так же с достоинством ответил:

- Я раб божий Белебей. Пути Господни неисповедимы, они и привели меня в булгарскую деревню.

Как бы в доказательство своих слов он распахнул на груди свою рясу, и все увидели большой медный крест, висящий на потемневшей веревочке. Крест утопал в седых волосах, покрывающих широкую грудь монаха. Толмач тут же перевел слова монаха князю. «Уж не тот ли это монах, про которого ходят легенды, что он искусный предсказатель?» — мелькнуло в голове у князя. И хотя Ылтанпик сам неплохо изъяснялся на языке русичей, он решил действовать через переводчика. «Заодно проверю, правильно ли и в полном ли объеме переводит толмач», — подумал он.

- Спроси его, -обратился он снова к переводчику, — чем занимался он в булгарской деревне?

- Я спасал людские души. Я указывал людям дорогу к единственному Богу, — через толмача ответил монах.

- А где он родился? Где его родина? Спроси его, — сказал князь толмачу.

- Я родился на божьей земле. И хожу тоже по божьей земле. А вокруг меня все божьи твари, — негромко, но твердо ответил монах.

- А может, ты лазутчик. Может, следует тебя казнить? — спросил князь, совсем близко подойдя к монаху и заглядывая в его светлые и чуть слезящиеся глаза.

- Ты думаешь, что моя судьба в твоих руках, князь. Ошибаешься. Моя судьба в руках моего Господа. И никакой я не лазутчик. Я обыкновенный христианский священник, миссионер, — с некоторой долей вызова и чувством своего превосходства ответил монах.

220

-------------------------------------------

Ылтанпик и другие военачальники некоторое время помолчали, каждый думая о чем-то своем личном.

- Спроси-ка его, — снова обратился к толмачу князь, — правда ли, что он занимается предсказаниями? И если да, то что ждет его в ближайшем будущем?

Толмач тут же слово в слово перевел вопросы князя пленному монаху. Тот, не спеша, провел рукою по своим седым усам и бороде и, прямо смотря в лицо князя, ответил:

- Да. Я занимаюсь предсказаниями. А насчет судьбы я уже ответил. Все находится в руках божьих. И если ты, князь, сегодня на коне, это не говорит о том, что ты завтра же не окажешься под конем.

«Да. Мудро ответил, мудро», — подумал князь, а вслух сказал:

- Ладно, с тобою мы поговорим чуть позже.

Что же делать с пленными ордынцами? Князь не спеша прошелся перед невольниками, заглядывая каждому в лицо. «Что же с ними делать?» — вертелось в голове.

- А ну-ка спроси ты у этого палвона, что он думает о своем положении? — сказал князь толмачу. Толмач передал слова князя стоящему с краю, Ядкару.

Тот неопределенно пожал плечами и, запинаясь, ответил:

- Я. Я не знаю, что мне сказать.

- А я знаю, что мне с вами делать! Вы будете с оружием в руках сражаться на нашей стороне. В случае отказа — смерть немедленно. Я знаю, что если даже я вас отпущу, вас казнят ваши же товарищи за то, что вы струсили и попали в плен. Так что у вас нет выбора. В бой пойдете в первых рядах атакующих. Останетесь живы, будете прощены. Передай все это им! — приказал князь толмачу. Тот немедля перевел слова князя пленникам.

Пленники, узнав о таком решении князя, согласно закивали головами. Только что ожидавшие неминуемой смерти, они были несказанно рады такому решению.

- Аншан, возьми их к себе. Пусть они воюют в пешем ряду. Короче, я поручаю их тебе, — сказал князь, обращаясь к тысяцкому.

- Слушаюсь великий князь, — коротко, с полупоклоном, ответил Аншан.

- Монаха оставьте здесь. Я с ним хочу поговорить отдельно, -добавил Ылтанпик.

Пленных увели. Толпа воинов отхлынула и расположилась вдоль телег, образующих огромный круг. Военачальники во

221

-------------------------------------------

главе с князем снова уселись на краю взлобка горы и продолжили разговор. Время от времени они устремляли свой взор к далекому южному горизонту, где угадывались темные перелески. Именно оттуда, именно с той стороны ждали все появления татар. А пока же на огромном пространстве, открывающемся с этого увала, было совершенно пустынно. И такое же пустынное и совершенно выцветшее небо простиралось над воинами. Жаркое солнце одиноко висело над бескрайними просторами, нагоняя на людей сон и дремоту. И только жалкие домишки расположенной внизу булгарской деревеньки сиротливо жмущиеся к старым тополям и ветлам, говорили о том, что кроме ратников, есть еще жизнь на этом огромном пространстве. Жители деревеньки уже давно перебрались сюда, в воинский лагерь. И только отчаянные храбрецы и упрямые старики продолжали оставаться в деревеньке, охраняя свой нехитрый скарб.

По давно заведенной привычке, Сильби проснулась рано. Хоть и уснули они с Мантелеем только под утро, но привычка взяла свое. Она посидела некоторое время на кошме, любуясь спящим Мантелем, но потом решительно встала. Ей не терпелось погладить по волосам своего возлюбленного, но она сдержалась. «Пускай поспит еще немножко спокойно, а я тем временем пойду, приготовлю завтрак», — подумала она. Кроме одного дозорного, все ратники спали. Сильби умылась водою из бурдюка и после этого бережно убрала в переметную суму свою шапочку тухья. «Не носить мне тебя больше. Никогда ты не будешь украшать мою бедную головушку. Быстро, словно дивный сон, пролетело мое девичье время», — с грустью и некоторым сожаленьем подумала она, укладывая тухью в переметную суму. Вместо тухьи она достала из сумы разукрашенную серебром и разноцветным бисером хушпу. Провела рукою по монистам, полюбовалась некоторое время на нее и решительно водрузила на свою голову. «Пускай все видят и знают, что отныне я стала женщиной и что у меня есть любимый муж и защитник», — горделиво подумала она. Сильби взяла деревянную миску и пошла доить кобылиц. Разные мысли теснились в ее голове. Дозорный с улыбкой посмотрел на нее и только покачал головою. Закончив дойку, Сильби быстро собрала ратникам завтрак. Она радовалась, что успела захватить из дому столько еды. «Как все это теперь пригодилось», — ликовала она. Ей было жаль оставленного дома добра. Теперь она с

222

-------------------------------------------

умилением вспоминала свои мисочки и горшочки, к которым она привыкла с детства. Она помнила каждую трещинку и царапинку на них. Но более всего ей было жаль свой сундучок и укладку, где она хранила все свои драгоценности и одежду. Хранила полотна и приданное, предназначавшее к ее свадьбе. «Теперь у меня, наверное, никогда не будет таких дорогих моему сердцу вещей», — думала она, вспоминая различные узоры на укладке и сундучке. Она вспоминала своих коров и овец, вспоминала своих глупых кур, и у нее защипало в глазах. Вскоре, вместе с восходом солнца, начали подниматься ратники. Они с удивлением взирали на богатый завтрак, разложенный на кошме.

- Откуда все это? — дивились они. И действительно, привыкшим к суровой пище ратникам это казалось чудом.

- Все это из волшебной сумочки, — с улыбкой ответила Сильби и пошла будить Мантелея.

Ратники многозначительно переглянулись и с улыбкой начали о чем-то шептаться между собою.

- Цыц, охальники! Предупреждаю! Если услышу хоть одно обидное слово в ее адрес, тут же отведаете моего саламата! — осадил всех Ратман.

Завтрак действительно был богатым. На чистом сурбане, постеленном на кошму, рядом с хлебом лежали творожные лепешки, испеченные на жиру. Круто сваренные куриные яйца соседствовали с зеленым луком. Но главным украшением был, конечно, шыртан, лоснящийся жиром на боковом срезе. Рядом с шырта- ном стояла деревянная солонка с мелкомолотой солью. Вскоре подошли Мантелей и Сильби. Все дружно уселись вокруг кошмы и после короткой молитвы начали завтракать. Ратники ели и нахваливали завтрак. Они действительно были довольны едой.

- Хорошая у тебя, Мантелей, хозяйка. Работящая и проворная. Да к тому же и красавица. Люби и береги ее. И хушпу очень даже ей к лицу. Дай Бог вам счастья. Пехиль сире ачамсем, пурне те. В лихое время мы живем. И, может быть, в последний раз сидим так вместе. Вспомните, сколько людей мы уже потеряли. Вы все стали мне как дети. Пользуясь случаем, я хочу поблагодарить и благословить всех вас. Еще раз, пехиль сире пурне те, — напутствовал молодых Ратман. Глаза его увлажнились от нахлынувших чувств. Сильби зарделась от смущения и от слов Ратмана.

Когда все уже встали и готовы были тронуться в путь, послышался дробный перестук копыт, который становился всё ближе и ближе. Ратники схватились за оружие. Через миг они

223

-------------------------------------------

увидели одинокого всадника, стремглав летящего в их сторону. Ратники переглянулись. Кто это может быть? Кто в такую рань так торопится куда-то, подумали они. Всадник, видимо, тоже заметил их. Он резко осадил коня и закружился на одном месте.

- Эй, кам эс?! — крикнул громко Ратман.

Услышав крик, всадник замер на миг и тут же стремглав понесся в их сторону.

- Хушман! — выдохнули все изумленно, узнав всадника.

- Это Хушман! — крикнули ратники, не веря своим глазам. Через миг они обнимали и тискали в своих руках растерявшегося и одуревшего от счастья Хушмана. Для них это действительно было чудом. Человек, их близкий и верный друг, вернулся из небытия, можно сказать, с того света. Ведь мысленно они давно считали его погибшим. Когда улеглись первые страсти от неожиданной встречи, ратники снова расстелили кошму и усадили Хушмана позавтракать. Каждый из них хотел как-то угодить и угостить Хушма- на. Выезд отложили на некоторое время. За столько дней скорби это была, действительно, первая большая радость для ратников. Хушман ел и в то же время не мог насмотреться на своих товарищей. Ему не верилось, что он находится среди земляков. «Не сплю ли я? — думал он, не веря своему счастью, и ущипнул себя за руку.

- Нет, не сплю», — удостоверился он, почувствовав боль.

- А где остальные ребята? — спросил Хушман, оглядывая своих товарищей. Ратники молчали и отводили глаза. — Я видел смерть Сартая. Видел погибших Шеремета, Котрака, Хасана и Буранбая. Кроме них и вас, где остальные?

- Остальные ребята погибли и остались лежать в далекой степи, — вздохнув, вымолвил Ратман.

«Вот оно как? За такое время, выходит, мы потеряли половину отряда», — мелькнуло в голове у Хушмана. Но вслух он этого не сказал, не хотел лишний раз расстраивать своих товарищей.

- Твой конь может продолжать движение? — спросил Хуш- мана Ратман после того, как тот наелся.

- Вообще-то я скакал с короткими передышками всю ночь. Но конь хороший, выносливый, — ответил Хушман.

- Тогда давай дадим короткий отдых твоему коню и двинемся дальше. Наши-то кони отдохнули. Надеемся, что сегодня мы увидим родную деревню, — сказал Ратман.

- Это было бы неплохо, — согласился Хушман. Тут начались расспросы, где, когда и как? Хушман коротко рассказал свою

224

-------------------------------------------

историю и все, что с ним приключилось. Рассказал, что видел и слышал, находясь в плену у ордынцев. Рассказал, как в последнюю ночь перед побегом он под видом сбора сушняка углубился в урему. Как, воспользовавшись темнотой, сумел захватить пасущегося ордынского коня и незаметно ускакать от врагов. Ратники с удивлением слушали его, веря и не веря рассказанному. Им казалось, что такие приключения могут происходить только в сказаниях о богатырях и героях. Хушман показал ратникам нож, взятый у убитого возле киреметища Шеремета. Ратники сразу же признали, что это действительно нож их товарища. «Ах, Шеремет, Шеремет. Тебя самого нет, а твои вещи продолжают жить», — с сожаленьем подумал Ратман. Мантелей принес саблю, подобранную на месте погибшего булгарского городища и протянул ее Хушману: «На, пользуйся. Их у меня набралось несколько штук». После этого Алмуш также отдал ему монгольский лук, добытый им во время рейда к осажденному булгар- скому городку. Другие ратники поделились своими стрелами. И вскоре Хушман был вооружен почти полностью, как подобает воину. Не хватало только копья и доспехов.

- Остальное вооружение добудешь в бою, если повезет, — сказал Ратман, разглядывая Хушмана. И вскоре маленький отряд снова был в пути. Хушман ехал среди своих товарищей, и ему с трудом верилось, что он наконец-то вырвался из цепких лап гнетущего плена. Что он слышит кругом только родную речь и видит лица друзей. И даже горечь многочисленных потерь не может полностью заглушить в нем чувство внутренней радости и удовлетворенности его нынешним положением. «Как мало нужно человеку для счастья. Лишь бы была свобода да верные друзья рядом, — думает он. — Хотя, разве можно быть счастливым в наше лихое время, когда все в жизни так зыбко и непостоянно?». Но пока настроение у него прекрасное и приподнятое. «Эх, давненько я не слышал, как поют шопр и курай. На привале обязательно попрошу Алмуша сыграть мне что-нибудь. Он мне не откажет, — думает Хушман. — Нет, не я один сегодня такой счастливый. Есть еще кроме меня счастливые люди». Он радуется, глядя, как Ман- телей и Сильби едут рядом, кажется, забыв обо всем на белом свете. И снова бегут и бегут ковыльные волны под копытами коней. В своей неповторимой красе стелется и стелется степь перед ратниками. В синеве небес плывут легкие ватные облачка. Солнышко все жарче и жарче припекает спины. А вдали, на той стороне, где находится родная деревня, маняще и завораживающе играет про-

225

-------------------------------------------

зрачное марево. Его волны струятся, переливаясь, словно торопя ратников следовать за ними. Скоро, скоро родные места. Уже вон за той чертою, где угадывается темная полоса леса, должны начаться родные поля. Душою ратники уже там, в родной деревне, где их так ждут и по которой они так соскучились. Жадно глядят они в родную сторонку и мысленно уже обнимают своих родных и близких. И вот короткий привал у маленькой степной речушки. Следующий отдых будет уже дома, думают ратники. Напоили коней и, пустили их пастись. Наскоро перекусили и растянулись в тени под старым вязом. Жарко. Ратники сняли с себя кольчуги и другие доспехи. Лежат и ведут неторопливую беседу. Хушман снова рассказывает о своих приключениях в плену. Показывает потертости от колодки на руках и на шее.

- Алмуш, друг, — обращается он к Алмушу, — сыграй, пожалуйста, для меня, сделай милость. Страсть как я соскучился по родным песням и мелодиям.

Тот молча, с печальной улыбкой смотрит на Хушмана, достает инструмент и надувает пузырь.

- Ну, слушай, — говорит он Хушману и кивает ему головой. И вот над жаркой степью поплыла древнейшая мелодия. Когда и где, в какие времена и в чьем сердце была рождена она, этого никто не знал. Может быть, эта же мелодия плыла когда-то над гуннскими ордами, и потрясатель вселенной Атилла слушал ее, отдыхая после ратных трудов. А может, она зародилась еще раньше, когда предки булгар кочевали на далеком жарком юге. Хушман слушал, и непроизвольные слезы наворачивались на глаза. Ему вспомнились погибшие ребята. Вспомнилось время, проведенное в плену. Вспомнился нерешительный и трусоватый Песах. «Как бы там ни было, а он все-таки помог мне выжить, — с благодарностью вспомнил о нем Хушман. — Жаль, что не попрощался с ним. Что это так печально и жалостливо поет сегодня шопр? Аж душу выворачивает», — подумал Хушман, глядя на Алмуша.

- Хватит. Перестань. А то заплачу, — сказал он, припадая головой к его плечу.

Алмуш понимающе взглянул на него и убрал инструмент. «Эх, нет у нас Буранбая кураиста. Как мы с ним вдвоем сыграли бы теперь. Сколько людей мы потеряли, да каких людей. Не подстерегает ли нас смерть на пороге родного дома?» — мелькнуло у него в голове. Он по-братски обнял Хушмана и, успокаивая, несколько раз похлопал его по спине.

226

-------------------------------------------

- Ан кулян брат, вот увидишь, все будет хорошо, — сказал Алмуш. Они помолчали, словно прислушиваясь к чему-то. Вокруг было совершенно тихо. Лишь только иногда со звоном пролетали слепни и донимали коней. Ягодный дух доносился со стороны широкого поля. Хушман смерил даль орлиным взором, и ему показалось, что по гребню далекого холма движется цепочка всадников. «И скачут они в сторону нашей деревни», — сверкнуло молнией в мозгу. Он вскочил и, показывая рукою в сторону всадников, крикнул:

- Арсем, смотрите-ка, не ордынцы ли там наступают!?

Ратники вскочили и напряженно стали всматриваться в

сторону, куда показывал Хушман. Вскоре черная цепочка всадников растаяла в седой дали.

- Чего же мы стоим? На коней! Быстрее на коней! — крикнули ратники и бросились распутывать животных. Вскоре они уже неслись вперед, разгоряченные быстрой скачкой и тревогой. Многие так и не успели или не захотели одеть доспехи. Но было тепло скакать по летней степи. Отдохнувшие кони шли ходко и легко. Но, опережая быстрых коней, летели тревожные мысли о доме, о близких и родных. И вот уже родные поля и знакомые лесные колки замаячили впереди. Вот старый дубняк. Вот Красный яр и Хурамал. Вскоре издалека открылась долина реки Ачул, где под старыми ветлами прячутся дома родной деревеньки. Ратники пустили коней шагом, давая остыть после длительной скачки. Грязная пена хлопьями падала с коней. Некоторое время ехали молча, сгрудившись в кучу.

- Слава тебе Господи, что позволил нам еще раз посмотреть на родные места. Наши грехи бессчетны, твоя доброта безмерна. Слава тебе Господи, слава, — пробормотал Ратман, с любовью взирая в сторону деревни. Отчего-то вдруг заныло сердце, то ли от радости, то ли от дурного предчувствия. Почему-то вспомнилась давным-давно почившая мать. Откуда-то из бездонных глубин памяти выплыл ее полузабытый печальный образ. Ее лицо, окаймленное аккуратно повязанным сурбаном, ее глаза, излучающие бесконечное тепло и доброту, на фоне летнего неба легким облачком встали перед Ратманом. Вдруг показалось, что кто-то позвал его по имени. «Сынок», — послышалось ему снова. Чуть заметное дуновение коснулось его лица. Окутанный легкой дымкой образ матери качнулся и пропал из глаз. Ратман обернулся на голос ветра, но ничего, кроме струящегося марева над полями, не увидел. «Почему-то в тяжелое время я всегда

227

-------------------------------------------

вспоминаю маму, — подумал он. Непонятная тоска и томление охватили его. — Надо бы радоваться, что домой добрались, а радости почему-то нет. Наверное, всему виной война, будь она проклята». Он несколько отстал от своих товарищей и ехал, погруженный в думы. «Одна молодежь осталась. Вот только Курак и Алмуш успели пожить немного. Остальные все погибли, — с горечью в сердце думал Ратман, сзади оглядывая своих товарищей. — Малай все-таки молодец. Держится, не ноет, несмотря на рану. Еще пробует улыбаться, — размышляет он, с жалостью взирая на раненого. — И Кашан, и Самар тоже ничего, держатся, словно и не были ранены в бою», — отмечает Ратман. Ратники едут мимо ржаного поля. Где-то в хлебах бьют перепелки. «Скоро жатва», — думает Ратман. Ему вспоминается, как на этом самом поле, по жнивью, по пороше они с мужиками загоняли волков. Стаю серых хищников подняли вон в том овраге, который тянется вдоль небольшой лесной колки почти до самой деревни. «А вот под этим кустиком мы обедали когда-то во время посевной», — подсказало сознание, когда они проезжали мимо небольшого лесочка. Хорошо думать в дороге. Особенно когда теплый ветерок с родных полей нашептывает на ухо сказки о былом. Ратман едет свободно, бросив поводья на шею коня. Прямо из-под копыт стремительно взлетают жаворонки и с веселой трелью уносятся ввысь. «Хорошо-то как, — думает Ратман, — но радости почему-то нет. Может, сказывается усталость многих дней пути». Его мысли переносятся на ордынцев. «Нет, не дадут они нам спокойно убрать урожай. Не дадут свободно растить детей. Не дадут достойно жить на земле предков, — думает он. — Но ничего. Вот соберемся с силами. Наши люди полны решимости драться. Наши руки привыкли сжимать оружие и управляться с плугом. И это нам не впервой». В это время ратники впереди остановили коней. Оказывается, Сильби решила принарядиться перед тем, как въехать в деревню мужа. Она проворно достала из переметной сумы свои украшения и надела на себя. Кругом

- на груди, на шее, через плечо и на голове — у нее, слепя глаза, сверкает серебро и разноцветный бисер. И это все ей так идет и все ей так к лицу. Ратники с восхищением смотрят на ее богатый наряд и удивленно качают головами.

- Ну и богатую невесту ты отхватил, Мантелей, — говорят они товарищу, по-хорошему завидуя его счастью. А Сильби так и рдеет под восхищенными взглядами ратников и, смущенно опустив глаза, жмется к Мантелею. Разве она виновата, что ей

228

-------------------------------------------

хочется предстать во всей красе перед родителями Мантелея. «Неужели я этого не заслужила? Слава тебе Господи, дедушка обеспечил меня приданым сполна», — думает она. Вскоре ратники трогаются и едут, оживленно беседуя, предвкушая радость от предстоящей встречи с родными. И когда, почти уже миновали лесочек, неожиданно совсем близко ратники заметили группу ордынских всадников, которые выехали из чащи, пересекая им путь. Столкновение стало неизбежным. Лишь на миг застыли ратники на месте.

- Хахайт! Хайт, хайт! — крикнул Алмуш и первым ринулся на врагов.

- Хурай! Хур-ра-ай! — загремел боевой клич над булгар- скими ратниками. За ним ринулись остальные ратники. «И это перед самым домом», — успело мелькнуть в голове у Ратмана. Вскоре маленькая лесная колка наполнилась криками и бранью сражающихся воинов. Как быстрые молнии сверкали меж кустов острые сабли. Временами, перекрывая общий шум битвы, дикие вопли вырывались из уст погибающих воинов. Ордынцев явно было больше. На Ратмана наседали сразу несколько противников. Он отбивался как мог. Уже несколько ордынцев пали от его крепких ударов. «Эх, не успел, старый, надеть доспехи»,

- успел подумать он про себя. По его лицу градом катился пот, попадая в глаза и на губы. После очередного крепкого удара у него неожиданно сломалась сабля.

- Булат, сынок! — успел крикнуть Ратман, когда мелькнувшее лицо противника показалось знакомым, и в тот же миг широкое копье глубоко вонзилось в его незащищенную грудь. И долго стоял потом над ним молодой ордынец, с изумлением узнавая в нем свои черты. Меж тем бой откатился в сторону. Малочисленные булгарские ратники, теснимые ордынцами, рассыпались по полю. Бесстрашный Алмуш, разъяренный, словно раненый лев, сражался в кольце врагов. Его рука, быстрая, как разящая молния, успевала отбивать многочисленные удары противников. Казалось, что родная земля помогала ему сражаться, и не один вражеский воин отведал его смертельные удары. Но тут несколько каленых стрел взвились и вонзились в горячее тело батыра. И сполз он на землю, быстро теряя сознание. Сильби старалась держаться возле Мантелея, когда завязалась схватка. Но их ордынцы быстро оттеснили от лесочка в сторону чистого поля. Мантелей дрался, забыв обо всем на свете, кроме опасности, угрожающей его любимой. Он начисто снес башку одному

229

-------------------------------------------

ордынцу. Второму раскроил череп. Третьего проткнул насквозь, и в то же время боковым зрением каким-то образом успевал следить за своей любимой.

- Сильби, скачи в сторону деревни! — успел он крикнуть ей, отбиваясь от врагов. — Скачи, говорю! — завопил Мантелей, увидев, как Сильби пытается отбиться от супостатов. И она, сумев каким-то образом увернуться от ордынцев, поскакала в сторону деревни. Быстро оглянувшись на ходу, она заметила, как трое ордынцев увязались за нею и скачут, пытаясь схватить ее. Тогда она стянула с головы свое серебряное хушпу и кинула с размаху в степь. Потом сняла с шеи нагрудное украшение и тоже кинула в степь. За нагрудным украшением полетел туда же прекрасный тевет. «Пускай мои нухратки рассыплются по полю, чем достанутся татарам. Эх, Мантелей, Мантелей. Слишком коротким было наше счастье. Больше меня ты не увидишь», — думала она, сжимая в руке нож. На полном скаку она обернулась еще раз, и ей показалось, что Мантелей догоняет ее. В следующий миг она увидела, как Мантелей зарубил сначала одного, а затем второго ордынца. Третий ордынец уже почти догнал ее и в волчьей улыбке скалил свои зубы. Тогда, поравнявшись с ним, Манте- лей прыгнул на него, и они оба грохнулись на землю. В это время Сильби заметила, как со стороны деревни в направлении лесочка быстро проскакали булгарские всадники и сходу врезались в общую рубку. Когда она в очередной раз взглянула в сторону Мантелея, то увидела, как он стоит над поверженным врагом и вытирает окровавленный нож пучком подножных трав. Его конь стоит с ним рядом и роет копытом пыльную землю. Она молча подошла к нему и так же молча уронила свою голову ему на грудь. Слезы неудержимо хлынули из ее глаз и намочили его рубашку. Он также стоял молча и лишь тихонечко гладил ее по непокрытой голове. Их кони стояли рядом друг с другом и любовно терлись мордами. Вскоре с отрядом ордынцев было покончено. То тут, то там по всему полю были видны останки поверженных воинов. Мантелей и Сильби направились в сторону лесочка, ведя коней на поводу.

- А где твои хушпу и другие украшения? — спросил Манте- лей, только сейчас обратив внимание на то, что она без головного убора.

- Я их на скаку кинула в поле, чтобы они не достались ордынцам, — ответила она, снизу вверх преданно взирая на него.

- Как же ты теперь без них?

230

-------------------------------------------

- А, как-нибудь. Если будет время, я их поищу, — ответила

она.

Вскоре они достигли лесочка и подошли к всадникам, сгрудившимся на краю небольшой поляны. Это были булгарские воины, не знакомые Мантелею. После короткого разговора стало известно, что это отряд разведчиков булгарских войск, расположенных на увале западнее деревеньки. Разведчики сообщили Мантелею, что булгарским войском командует князь Ылтанпик и посоветовали им направиться сразу же туда, где стоят войска. Разведчики рассказали, что в деревеньке почти никого уже не осталось, а жители перебрались в лагерь, так как боятся нападения татар. В это время к ратникам подошли оставшиеся в живых Хушман и Ахчура. Все вместе стали собирать в одно место павших и раненых. Разведчики тоже помогали им. В их рядах также имелись раненые и убитые. Некоторые разведчики стали ловить коней, оставшихся без хозяев. Сильби повязала голову сурбаном и стала помогать Мантелею в поиске павших и раненых булгар- ских ратников. Первым они обнаружили Алмуша. Алмуш лежал, окруженный телами погибших ордынцев, и был еще жив. Манте- лей крикнул своим товарищам, и Хушман и Ахчура быстро подбежали к ним. Сильби осторожно, боясь причинить излишнюю боль, стала вытаскивать стрелы, попавшие в Алмуша, и тот застонал протяжно и тяжко. Он с трудом приоткрыл тяжелые веки и сквозь кроваво туманную муть разглядел своих товарищей.

- Не надо, — с трудом выговорил он.

- Что не надо? — участливо наклонился над ним Ахчура.

- Ничего не надо, — снова чуть слышно выдохнул раненый.

- Алмуш, узнаешь ли ты нас? Мы твои друзья, — выговорил Ахчура, наклоняясь к самому лицу раненого.

- Узнаю. -Он некоторое время молча, словно из каких-то недосягаемых глубин, смотрел на сгрудившихся вокруг него ратников. Потом снова прошептал. — Простите, простите меня, ребята, что я покидаю вас. Ахчура, возьми мой шопр. И помните, помните обо мне. Передайте моим.

Тут голос его прервался, глаза медленно закрылись, и голова свалилась набок.

- Что, что передать твоим родным? — затормошил его Ах- чура.

Но Алмуш уже был далеко-далеко от них. Его больше не волновали ни земные горести, ни земные радости. Он был равнодушен ко всему. Он был мертвым, словно придорожный камень.

231

-------------------------------------------

Ратники подняли его и отнесли к лесной опушке. Туда же принесли лежавшего в кустах погибшего сотника Ратмана. Потом нашли Малая. Он так и лежал в обнимку с ордынцем, намертво вцепившись своими мертвыми зубами в горло ордынца. К радости ратников, они нашли еще одного живого своего товарища. Это был Самар. Он сидел на земле, прислонившись спиной к дереву. Кровавая рана тянулась через всю его правую щеку. Он сидел тихо, так как, видимо, сильно обессилел. Самар еще пытался улыбнуться, когда его разыскали товарищи и на руках понесли к месту сбора. Потом нашли Кашана и Курака. Они оба были зарублены ордынскими саблями. Отрубленная рука Курака валялась рядом с его телом. Кашан так и лежал со своим верным чукмаром в руке. Вокруг него лежало несколько вражеских тел с разбитыми черепами. По всему было видать, что враги дорого заплатили за его жизнь. Меж тем Сильби разыскала в траве свои хушпу и тевет. Нагрудное украшение так и не смогла найти. «Ну, и ладно. Пускай это будет платой живых погибшим товарищам», — подумала она. Ратников решили похоронить тут же, на краю лесочка, где они и погибли. Хушман и Ахчура поскакали в деревню за лопатами, а Мантелей и Сильби остались с погибшими, охранять их последний покой на этой земле. Нужно было торопиться, так как татары могли появиться в любое время. Мантелей и Сильби перевязали раненого Самара, после чего, несколько отделившись от булгарских разведчиков, присели отдохнуть под кустиком.

- Ну, ты и дерешься! — сказала Сильби Мантелею, вспоминая недавнюю стычку с ордынцами.

- Я просто боялся за тебя, — ответил Мантелей, с печальной улыбкой глядя на нее. Они замолчали, и сидели молча до тех пор, пока Хушман и Ахчура не привезли лопаты. Каждый из них думал свои думы.

- Эх, Мантелей! В нехорошее время мы родились. Как же мы будем жить дальше? — высказала озабоченно Сильби, вставая с земли.

Тот вскочил порывисто, обеими руками взял ее за плечи и, глядя прямо в ее широко распахнутые глаза, ответил:

- Не бывает плохих времен. Бывают плохие люди. А мы родились и будем жить, как велел нам наш Бог. Они подошли к Самару и помогли ему напиться.

- Вот видишь, человек хоть и весь изранен, а думает жить. Пить хочет, — сказал Мантелей Сильби.

- Самар никогда не умрет. И если даже я умру, то останутся

232

-------------------------------------------

деревеньки с моим именем. Таких в Булгарии немало. А в будущем, может быть, появятся и города. Пройдут века. Нас с вами не будет. А город с моим именем будет стоять вечно! — твердо и с некоторым пафосом сказал раненый Самар.

«Эк, куда хватил», — подумал Мантелей. А вслух он сказал:

- Это когда же ты так надумал?

- Надумал, пока сидел, — ответил Самар.

Общую могилу копали долго, поочередно сменяя друг друга. Всех погибших с молитвами опустили и уложили в одну яму и сверху насыпали небольшой курган. Сильби оторвала одну монету со своей хушпу и бросила в могильную яму. — Покойтесь с миром. В будущем не пугайте нас. Уйдите от нас как чистая вода. Мы будем поминать вас, а вы нас не вспоминайте никогда, — вполголоса молилась Сильби. Потом все встали в круг и нечетное число раз по солнцу обошли вокруг могилы, тем самым оказывая последние почести погибшим и замыкая могилу в железный круг, чтобы погибшие никогда не смогли покинуть свое последнее пристанище и вернуться в мир живых. Меж тем солнце уже почти коснулось горизонта. Ратники вместе с булгарскими разведчиками тронулись в сторону деревни. «Эх, не так, потеряв почти всех товарищей, мечтал я вернуться в деревню», — размышлял Мантелей, въезжая под вечер в родную деревеньку. Проезжая по знакомой улице, Мантелей мысленно отмечал, где в каком дому проживали его погибшие товарищи. Ему казалось, что они вот- вот выбегут за ворота и будут радостно приветствовать его. Прошедшее так еще свежо было в его памяти, что он никак не смог свыкнуться с мыслью, что их больше нет и не будет. В его ушах еще звенели их голоса, и он до мельчайших интонаций помнил их. Деревня пустовала, и ни одного человека не было видно на улице. Лишь около моста им повстречалась стайка гусей, которая шумно загоготала, когда всадники проезжали через мост. «Только совсем недавно я жил счастливо и не знал больших потерь. А теперь за такое короткое время их столько, что хватит на всю оставшуюся жизнь», — размышлял Мантелей, двигаясь к своему дому.

- У меня дома никого нет, я уже проверял. Видимо, все ушли в лагерь, — вымолвил Хушман, двигаясь рядом с Мантелеем.

Ахчура ехал рядом с Самаром, придерживая его сбоку. У Самара дома тоже никого не оказалось. Подъехали к дому Ахчуры. Кони встали. Здесь он проживал у одинокой старушки по имени Янка, которая когда-то взяла его маленького на воспитание, когда Ахчура остался круглой сиротой. Ахчура быстро соскочил

233

-------------------------------------------

с коня и забежал домой. Через некоторое время из дома вышла древняя старуха и со слезами на глазах подошла к ратникам.

- Сыночки вернулись. Слава тебе, Господи, что мне удалось еще раз увидеть вас живыми и здоровыми, — причитала она.

Ратники соскочили с коней и стали успокаивать старушку.

- У нас тут такие страшные дела творятся, голова идет кругом. Не знаю, что мне старой делать. Теперь сынок мой вернулся, может, будет легче, — продолжала старуха. Тут из дома вышел Ахчура. Он подошел к ратникам и включился в общий разговор.

- Ну, что, арсем будем делать? Останемся ночевать в деревне или все поедем в лагерь? — спросил Ахчура. Вместе посовещавшись, решили, что все, кроме Хушмана, останутся в деревне. А Хушман вместе с разведчиками поедет в лагерь и доложит обо всем виденном в ордынском становище воеводам. Раненого Самара также решили переправить в лагерь, так как у него дома также никого не оказалось, да и безопаснее было так для него. Хушман вместе с разведчиками тут же отбыл.

- А ты, Янкапа, почему не ушла в лагерь? — спросил Ман- телей у старушки.

- И-и, — затянула старушка, — куда уж мне старой. Я дальше своего двора и огорода давно уж никуда не хожу.

Меж тем быстро смеркалось. Старушка пригласила всех на ужин. Но Мантелей и Сильби отказались от приглашения, так как они торопились домой. Мантелей и Ахчура договорились о завтрашних делах, и они расстались. В лагерь решили поехать завтра с утра. Мантелей и Сильби ехали по улице шагом. Непривычная тишина настораживала и резала слух. Обычно в это время пастухи пригоняли стада, и над деревней стоял привычный с детства гул. А теперь во всех переулках и закоулках затаилась сторожкая тишина. Нигде, ни в одном дворе не горел костер и не готовился ужин. На миг Мантелею показалось, что он спит, и ему снится страшный сон. Но присутствие рядом Сильби и живых коней говорило о том, что он не спит и все это ему не снится. Вскоре они подъехали к дому, белеющему в сумерках светлыми стенами, который уютно расположился под старыми ветлами.

- Вот здесь я и живу. Вот в этот дом я хотел привести тебя невестой, — вымолвил Мантелей, участливо помогая своей возлюбленной слезть с коня. Держась за руки, они вместе вошли во двор. Сильби ступала робко, словно боялась чего-то, и все крепче сжимала в ладони его руку. Она про себя читала молитвы и просила Тангра благословить ее первые шаги в этом новом

234

-------------------------------------------

для нее доме. Мантелей открыл хитроумный деревянный запор, которым закрывался дом, и они зашли в помещение. В комнате было темно, и предметы еле угадывались. Словно в чужом доме, Мантелей двигался наощупь и вскоре нашарил где-то светильник. Каким-то хитроумным способом он высек огонек, и вскоре в комнате загорелся свет.

- Ты пока побудь немного одна, похозяйничай тут. Я пойду управлюсь с конями, и сразу же к тебе, — сказал Мантелей и вышел.

Сильби осталась в комнате одна. Она стала осматриваться кругом, знакомясь при свете с обстановкой дома. Убранство комнаты было типичным для булгарских жилищ. В одном углу пристроилась побеленная мелом печка. Сбоку к печке был пристроен вучах. Деревянные полки с деревянной и глиняной посудой. В переднем углу находился стол и несколько табуреток. Два деревянных стула с красиво разукрашенными спинками находились в другом углу. Рядом стояла укладка внушительных размеров, также богато разукрашенная орнаментом. Два зеркала, видимо, китайской работы, висели на стене между окнами. С потолка на веревке свисал двуносый медный кумган. Еще несколько деревянных крюков висели на веревках в разных местах. Раскидистый олений рог, приспособленный под вешалку для одежды, расположился рядом с входом в жилище. На вешалке висели старый потрепанный армяк и витой из сыромятной кожи саламат. На другой ветке рога висели вышитые женский сурбан и полотенце. Широкие нары расположились вдоль одной из стен. Необычным было для Сильби то, что на одной из стен дома, гладко обмазанном глиной и побеленном мелом, кто-то углем нарисовал фигурки людей, птиц и зверей. Нарисовал деревья и дома. Нарисовал сцены охоты. Ознакомившись с обстановкой, Сильби стала собирать на стол. Выложила на стол все, что осталось у нее в переметной сумке. «Пускай у нас с Мантелеем будет сегодня праздник. Как бы обрадовался мой дедушка, увидев меня хозяйкой в новом доме», — подумала она. Ей стало казаться, что она давно знала обстановку этого дома. Знала и видела эти странные рисунки на стене. Робость прошла, и она вполне освоилась в новой для нее обстановке. Сильби подошла к зеркалу и стала всматриваться в себя. Сняла с головы сурбан и повесила ее на крючок. В это время вошел Мантелей.

- Ну как, хозяюшка, освоилась? — спросил он, слегка ухмыляясь.

- Вполне.

235

-------------------------------------------

- Ну, тогда давай за стол, я угощаю тебя. Или это ты угощаешь меня, — сказал Мантелей и усадил ее за стол. Сам уселся напротив и стал ужинать, поглядывая на Сильби.

- Не смотри так, — сказала она.

- Почему?

- Я стесняюсь и не могу есть, — ответила Сильби.

- Ладно, ешь, не буду смотреть.

После ужина Мантелей отстегнул саблю и повесил ее на вешалку.

- Ну, хозяюшка, стели постель. Будем отдыхать, — сказал он, повернувшись к Сильби.

- Ладно, мой хозяин. Вот только уберу вперед со стола.

Они лежали рядом и молчали. Ее ладонь лежала в его ладони, и она ощущала жар, исходящий от его руки. Это была их первая ночь, когда они остались только вдвоем. Им обоим было несколько неловко. На столе мигал и потрескивал светильник.

- Ну, как? Тебе понравилось у меня? — спросил Мантелей.

- Да, понравилось. Дом такой просторный и уютный.

- Так и семья у нас большая. Жаль, что мы не увидели их сегодня. Даст Бог, завтра в лагере мы увидимся, — сказал Мантелей.

- Я почему-то боюсь твоих родителей. Еще скажут, что притащилась к вам, не сыграв свадьбы, — высказала свои опасения Сильби.

- Ничего не бойся. Я ведь всегда с тобой. А свадьбу нам сыграла война. Да и отец тебя видел и знает. Вот увидишь, все будет хорошо. Родители у меня хорошие и понятливые, — с жаром высказал Мантелей. Он и в мыслях не мог допустить, чтобы его родители как-то могли обидеть его обожаемую девушку. Нет, не девушку, а жену. Тем более сиротинушку.

- Мантелей, а что это за странные рисунки у вас на стене? -спросила Сильби.

- А-а, это отец мой балуется иногда. Рисует везде, где только можно. Вот завтра увидишь, он и во дворе разрисовал все стены, — ответил он.

- У тебя сабля и ножны такие красивые. Где ты их купил?

- спросила снова Сильби, показывая рукою в сторону вешалки.

- Я саблю не покупал. Она осталась мне на память от моего деда по имени Арсин. А ему от его деда по имени Симун, — с гордостью ответил Мантелей. Некоторое время они лежали молча. Было душно. — Можно было устроиться на ночлег в летней кухне или на сеновале. Но в доме запоры надежнее.

236

-------------------------------------------

- Ничего, дома лучше, — сказала она.

В это время где-то за печкой запел сверчок. И пел долго, нагоняя сон на жильцов этого дома. Мантелей встал и потушил светильник. Потом снова улегся рядом с Сильби. И еще долго разговаривали в темноте два любящих сердца. И все жарче и жарче прижимались они друг к другу. Уснули только под утро, под волшебное пение сверчка. И впервые за много дней Манте- лей спал так сладко и спокойно. Сознание ли того, что он находится под защитой родных стен способствовало этому, или что другое, но спал он как младенец. Сильби чувствовала себя под надежной защитой, и так и уснула с этим чувством, уткнувшись носом в плечо Мантелея.

Разбудил их Ахчура громким стуком в дверь.

- Ну, вы и спите, еле-еле до вас достучался, — заявил он с порога. Он был во всеоружии и, видимо, был готов выступить в путь в сей же миг.

- Я хочу сходить за водою в новом доме, — заявила Сильби.

Мантелей понимающе взглянул на нее и чуть заметно улыбнулся:

- Вон, в летней кухне возьми ведра и сходи на родник.

- А где кухня? Пойдемте, покажите мне, — сказала Сильби. Они все втроем вышли во двор. При дневном свете она осмотрелась во дворе. Напротив дома располагался, видимо, амбар. Рядом пристроилась кухня. Соединяя кухню с домом, с западной стороны шел глухой забор. С восточной стороны были расположены ворота. Сильби вынесла из кухни два деревянных ведра и по указанной Мантелеем тропинке пошла к роднику. Проходя мимо амбара, она заметила, что гладко обмазанные и побеленные стенки амбара разрисованы различными картинами. «Чудные люди», — усмехнулась удивленно она.

- Иди, встречай ее и опрокинь ее первые ведра с водой, — сказал Мантелей Ахчуре.

- Что я, маленький что ли? — запротестовал тот.

- Дружище, но ведь кроме тебя некому. Ни одного ребенка не осталось в деревне, — добавил Мантелей.

- Ладно, пойду. Заработаю себе награду, — сказал после некоторого раздумья Ахчура и пошел навстречу Сильби, которая возвращалась с двумя полными воды ведрами. Вскоре он с улыбкой показал Мантелею вышитый платок, честно им заработанный. А Сильби повторно пошла за водою.

- Ну, теперь, Мантелей, мы с тобой словно породнились.

237

-------------------------------------------

Будем братьями, если ты не возражаешь, — сказал, несколько волнуясь, Ахчура.

- Я рад. Я очень рад заиметь такого брата. Особенно в это лихое время, — сказал Мантелей и в подтверждение своих слов крепко обнял Ахчуру.

Вскоре, наскоро перекусив, они собрались в лагерь. Тут, откуда ни возьмись, появилась серая кошка и с жалобным мяуканьем стала тереться о ноги Мантелея.

- Ах ты, бедный янавар, бросили тебя одного. Некому пожалеть и накормить тебя. Ну, иди ко мне, — сказал Мантелей и, взяв кошку на руки, начал гладить ее. «Это наша кошка», — пояснил он Сильби. Сильби достала из сумы кусочек лепешки, кусочек творожного сыра, и начала кормить ее. Ей было очень жаль кошку, но взять ее с собою они не могли. «Смотри, лучше охраняй дом. Теперь ты остаешься за хозяина. Жди. Мы скоро вернемся», — сказал Мантелей своей кошке, и они тронули коней. Сильби вспомнила свою живность, оставшуюся в ее доме, и ей стало совсем грустно. Слезы навернулись ей на глаза, но она сдержалась и не заплакала. На выезде из деревни они встретили одинокого старца, который на лугу привязывал за колышек маленького теленка.

- Аван-и, Ивай мучи? — поздоровался со стариком Манте- лей, когда они поравнялись с ним.

- Аван-ха, аван, — ответил старик, пристально вглядываясь в них. — Это чьи же вы будете? Что-то я не признал вас. Мои глаза совсем ослабли.

- Я сын Тимерхана и Сарри, Мантелей. А это — Ахчура, живущий у старушки Янкапа. Молодая девушка — моя жена по имени Сильби, — представил всех Мантелей.

- Э-э-э, — протянул старик. — Теперь признал. Это когда же вы вернулись с рубежа?

- Да вот только вчера вечером, — ответил Мантелей.

- Ну и как? Все ли живы и здоровы? Все ли вернулись домой?

- Да нет, не все, — горестно вздохнув, ответил Мантелей. — Со всего отряда нас вернулось всего четверо. Многие погибли только вчера, совсем недалеко от нашей деревни.

- Вот оно как, — оглушенный недоброй вестью изумился старик. — И Ратман тоже погиб?

- Да. И он тоже.

- Господи! Что же это такое? За что же такое наказание?

238

-------------------------------------------

Мне, старому, надо бы умереть. А тут. — искренне сокрушался Ивай мучи.

- Мучи, а почему ты не ушел вместе со всеми? Ведь ордынцы совсем близко. Они никого не щадят, ни старых, ни малых,

- сказал Ахчура.

- И-и, сынок. На кого же я брошу свою скотину. Куда уж нам со старухой бежать. Умрем так, у себя дома, — сказал Ивай мучи.

Поговорив еще некоторое время со стариком, они тронулись дальше. И долго смотрел им вслед Ивай мучи. — Господь с вами. Пехиль сире пурне те, — благословил он их. Сильби до слез стало жаль старика. Он живо напомнил ей её деда.

- Поехали быстрее, — сказала она Мантелею, чтобы скорее освободиться от тягостных воспоминаний. Ребята гикнули и во весь опор помчались вперед, ощущая грудью свежий утренний воздух. Сильби не отставала от них. Вскоре они уже достигли пределов лагеря и въехали вовнутрь тележной крепости.

Мантелей встретился здесь со своими родителями и близкими. После взаимных приветствий и объятий юноша представил родителям жену.

- Атте, анне, простите меня, что я без вашего благословения привел домой невесту. Отец, ты ее знаешь. Это Сильби, внучка старика, который когда-то вылечил меня, — сказал Мантелей, вопросительно и выжидающе глядя на родителей. — Она осталась совсем одна. Их деревню полностью уничтожили татары.

Сильби стояла рядом, не смея поднять глаз на родителей Мантелея.

- Ты, сынок, поступил правильно, как мужчина. Если она тебе по душе, мы ничего не имеем против нее, а будем только рады, — сказал отец.

- Ах, ачамсем! Время-то, время какое страшное сейчас. Узал самана кисренеть. До свадьбы ли теперь, — запричитала мать. — Доченька, иди ко мне, — добавила она и обняла невестку. У Сильби отлегло от сердца. Она так боялась этой встречи и заранее дрожала от недоброго предчувствия. Но все обошлось для нее как нельзя лучше.

- Пойдемте, дети, я накормлю вас, — сказала Сарри и повела их к одной из телег, возле которой они расположились. А сама тайком все присматривалась к невестке, желая узнать, достойна ли она её сына? И осталась довольна первым впечатлением. В это время к ним подошел Хушман и позвал Мантелея и Ахчуру.

239

-------------------------------------------

- Пошли быстрее, князь Ылтанпик хочет видеть нас.

- Я скоро, — сказал Мантелей и, оставив коня под присмотром отца, пошел вслед за Хушманом.

Князь со своими воеводами находился на краю взлобка и обозревал окрестности, когда к нему подошли Хушман, Манте- лей и Ахчура. Они, сняв шапки, положили их подмышки и поклонились князю.

- Так это вы батыры, которые пришли с самого Яика? Это о вас мне рассказали мои разведчики? — спросил князь.

- Да, это мы, — подтвердил Хушман.

Князь пригласил их присесть, и вскоре все присутствующие расселись кругом, кто на кошме, кто на седлах.

- Ну, рассказывайте, что видели и что слышали вы о татарах, — сказал князь, обращаясь к Хушману, Мантелею и Ахчуре.

Они коротко рассказали обо всем, что знали и что слышали о татарах.

- Знаю. Обо всем этом я знаю, — сказал Ылтанпик после того, как выслушал их. — А вот о том, что татары двигаются на нас тремя колоннами, слышу впервые. Ты говоришь, что об этом рассказал вам ордынский звездочет. Не так ли? — обратился князь к Мантелею.

- Совершенно верно, великий князь, — подтвердил Мантелей.

- Ну-ка, приведите сюда пленных ордынцев, — дал команду одному из сотников князь.

Тот немедленно побежал исполнять приказание. Через некоторое время пленники встали перед князем и потупили свои взоры вниз перед грозным взглядом Ылтанпика.

- Ну, ты, палвон Ядкар, — через переводчика обратился к пленному князь, — скажи мне, сколько татарских колонн идет на Биляр?!

- Н-н-насколько я знаю, орда идет тремя колоннами, — заикаясь и в то же время скоропалительно вымолвил Ядкар.

- А почему ты сразу не сказал об этом? — вкрадчивым голосом, снизу вверх заглядывая в лицо палвона, спросил князь.

- Я, я, — начал говорить, заикаясь, Ядкар. — Меня не спрашивали об этом, и я забыл об этом сказать, — выдавил он из себя. Глаза его испуганно забегали.

- Вы тоже забыли об этом сказать, а? — обратился к другим пленным князь.

Те затравленно переглянулись между собою, и один из них залепетал:

240

-------------------------------------------

- Да, да. Мы забыли об этом совсем. Прости нас, великий есаул.

Они чувствовали надвигающуюся на них грозу, и сердца их трепетали. В каждый миг они ожидали немедленной расправы. Но к их удивлению, князь только взглянул на них грозно и велел сотнику отвести их туда, откуда только что их привели.

- Шишман, — обратился к одному из тысяцких Ылтанпик,

- пошли немедленно гонцов на Черемшанские и Шешмин- ские укрепленные линии. Пускай они предупредят защитников о надвигающейся опасности. Потом пусть скачут дальше во внутреннюю Булгарию и предупредят остальных защитников. Пускай гонцы подробно разъяснят населению о надвигающейся опасности. Потом гонцы пусть доедут до Биляра, Сувара и Булгара и пусть предупредят воевод, оставшихся оборонять эти города, а воеводы знают, как дальше поступить.

Шишман тут же пошел исполнять приказание великого князя.

- Как тебя зовут, батыр? — спросил Ылтанпик, глядя на Мантелея.

- Родители назвали меня Мантелей.

- Хорошее имя дали тебе родители, — сказал князь. — Откуда у тебя такой богатый пояс?

- Этот пояс трофейный. Как-то раз во время очередной вылазки мы с друзьями завалили какого-то знатного ордынца. Этот пояс его, — ответил Мантелей.

- Маттур, — похвалил его князь и обратился к Хушману. — А у тебя что это за потертости на шее?

Хушман как можно короче рассказал свою историю о том, как он попал в плен и как бежал оттуда.

- Молодец, храбрый ты воин, — похвалил и его князь. — А тебя как величают, храбрый воин? — спросил князь у Ахчуры.

Тот представился.

- Еще что можете рассказать об ордынцах? — снова спросил их Ылтанпик.

Ратники рассказали о погроме, учиненном ордынцами при взятии неизвестного булгарского городка. Этот рассказ сильно огорчил князя.

- Вы говорите, что со всего городка случайно спаслись лишь четверо детишек? — спросил он у ратников.

- Да, великий князь. Это так, — подтвердил Ахчура.

Некоторое время все помолчали, задумавшись каждый о

241

-------------------------------------------

своем. Весть о всеобщей гибели жителей городка потрясла воображение слушающих.

- Великий князь, позволь еще сказать, — попросил Хушман.

- Говори, — разрешил князь.

Хушман рассказал о том, что, находясь в плену, он не раз слышал от Песаха и других монгольских воинов, что ордынцы получили от своих ханов приказ о поголовном уничтожении лучших булгарских людей. И не щадить никого, особенно мужчин, какое бы положение они ни занимали. Разом вскинулись все военачальники, услышав такую весть. Гневом наполнились их сердца. Огнем загорелись их очи. Вскоре подошел тысяцкий Шишман, и князь отпустил ратников. Те в первую очередь решили навестить своего раненого товарища Самара. Они все вместе направились в сторону телеги, где, по словам Хушмана, лежал раненый Самар. Он спал на расстеленной кошме, положив голову на седло. Мать Мантелея Сарри и Сильби находились возле раненого. Тут же были мать и родные Самара.

- Ну, как он? — спросил Ахчура у Петра, родного братишки Самара.

- Вот уснул совсем недавно, после того, как вон та тетя перевязала ему раны, — сказал Петр, указывая рукою в сторону Силь- би. — А вчера ночью он так и не смог уснуть, всё метался в жару.

Тут к ребятам подошла мать Самара Мерченпи и стала благодарить их за спасение сына. Не зная, как выразить свою признательность, она стала угощать их пирогами. Вскоре вокруг ратников собрались все родные и близкие погибших, находившихся вместе с ними на рубеже. Каждый их них хотел подробнее узнать о месте, времени и обстоятельствах гибели своих близких людей. Скорбными глазами смотрели они на Мантелея, Ахчуру и Хушмана. Ребята не успевали отвечать на многочисленные вопросы родственников, и каждый из них поспешил уединиться со своими близкими, пообещав чуть позже подробнее рассказать обо всех приключениях, происшедших с ними.

Весть о страшных погромах орды быстро разнеслась по бул- гарскому лагерю. Лагерь зашумел, словно потревоженный улей. Люди, собираясь группами, обсуждали услышанное.

- Сынок, неужели все услышанное правда? — спросила мать Мантелея.

- Да, мама, правда.

- Ах, — застонала Сарри. — Откуда берется вся эта дикость? Откуда в этих нелюдях столько зла? Неужели и всех нас ждет

242

-------------------------------------------

такая же участь? — Она потерянно завертела головой, ища глазами мужа. Мантелею стало невыразимо жаль ее.

- Тимерхан, киль-ха, киль кунда! — крикнула она, увидев издали в толпе своего мужа. Тот услышал ее и подошел. — Лар- ха юнашар, — сказала Сарри, показывая рукою место на кошме. Тимерхан сел. — Дети, подойдите все поближе. Давайте все вместе подумаем, как нам быть дальше, — предложила Сарри. Все сгрудились вокруг Сарри. — Тимерхан, ты старший. Скажи, что нам делать в этой обстановке? После сообщения о погромах я места себе не нахожу. Скажи хоть ты. Что же делать женщинам и детям? — выдохнула на одном дыхании Сарри.

- Что делать мужчинам — это ясно, — ответил после некоторого раздумья Тимерхан. — А вот как быть с женщинами и детьми — это, действительно, вопрос. Оставить вас здесь в лагере? Опасно. Отправить подальше вглубь страны? Тоже не безопасно. Да и поздно, наверное, уже. Если честно, я не знаю, что с вами делать, — добавил он и горестно вздохнул.

Сарри сидела какая-то отрешенная от всего и словно не слышала, что кругом говорят. Потом она вскинулась, словно курица, оберегающая своих цыплят, и запричитала:

- Ох, дети мои золотые! Простите меня за то, что родила я вас! Простите меня, старую! — И с этими словами она подошла к Мантелею и, уронив свою голову ему на грудь, зарыдала.

- Прости меня, сынок, если можешь, — всхлипывала она, давясь слезами.

- За что прощать-то мама? Ты ни в чем не виновата, — сказал Мантелей, успокаивая мать.

- Прости, сынок, за то, что я родила вас на такие муки и страдания, — рыдала мать, припадая к груди Мантелея. Потом она как-то сразу успокоилась и, заглядывая в глаза Мантелея, спросила: — Сынок, а тебе уже приходилось убивать людей?

Мантелей замялся, но потом ответил:

- Да, мама, нам пришлось повоевать.

- Ох, сынок! Грех-то какой. Через какие страдания пришлось тебе пройти. Это мы, это мы, женщины прежде всего виноваты, что рождаем на свет таких неразумных мужчин, которые воюют и убивают друг друга ни за что, — снова запричитала она.

Потом она как-то сразу сникла и обессилено опустилась на кошму.

- Что-то вдруг накатило на меня. Простите меня, мои золотые. Как представила я, что мои дети могли погибнуть, и со-

243

-------------------------------------------

рвалась, — с виноватой улыбкой сказала Сарри, обведя всех печальным взглядом.

В это время к ним подошли родители Буранбая, отец Чуваш- бай и мать Чулпан. Они хотели подробнее узнать о гибели сына. Мантелей рассказал им о бое на киреметище вблизи деревушки Шумерки и о гибели Буранбая. Потом подошли родители Каша- на и Хасана, Алмуша и Сементера. И Мантелею пришлось еще раз рассказать им о гибели их близких. Через некоторое время пришли родные Шеремета и Котрака. Они также хотели узнать о месте и времени гибели своих родных. Мантелей только было начал рассказывать им, где все это произошло, как кто-то в лагере громко крикнул: «Татары! Татары идут!». Ратники и простые люди кинулись к взлобку холма. Только что пустовавшая равнина перед увалом теперь была полна людей и коней. Повсюду двигались и ползли длинные черные цепочки всадников. А из-за лесной колки без конца выходили и выходили новые. Издали они были похожи на ползущих муравьев. Но по мере приближения их фигурки все увеличивались и увеличивались. Над деревней, расположенной внизу, сразу в нескольких местах стал подниматься черный дым. «Господи! Да что там жечь-то, в этой бедной деревушке? — с отчаянием подумала Сарри. — Откуда они взялись, это адово племя?». Она потерянно оглянулась на своего мужа, который, вытянув шею, смотрел в сторону ордынцев. «Уж не сном ли была моя жизнь? Не во сне ли привиделся этот седовласый мужчина? И не сон ли дурной теперь снится?»

- мелькнуло у нее в голове. Тоска отравленным ручьем затекла в ее сердце. От предчувствия великой беды сдавило грудь. Глыбы горя упали на ее хрупкие плечи. Сарри оглянулась кругом. Над головой отвесно вставало солнце. С запада, нагромождаясь как горы, темной стеной наползали облака. С юго-восточной стороны, как бесчисленные черные муравьи, все тянулись и тянулись вереницы всадников. На равнине, тающей в жаркой мути, как грозовые облака в полдень, собирались черные всадники. Соединившись, они вскоре стали похожи на огромную темную грозную тучу. Всадники все время перемещались в разных направлениях, и ратникам казалось, что эта туча кипит и клубится пыльными вихрями. Тысячи и тысячи копыт били по высохшей земле, и нервная дрожь, казалось, достигала булгарского лагеря. А облака в небе все гуще наливались свинцовой тяжестью и, подгоняемые верховым ветром, бугрясь и вспениваясь, наползали на солнце. Стало душно. Но несмотря на духоту, ратники

244

-------------------------------------------

надевали на себя доспехи. каждый миг они ждали наступления татар. «Эх! Скоро хлеба убирать. А тут такое затевается», — думал Тимерхан, с тоскою взирая в сторону ордынцев. Было видно, как с обеих сторон тележной крепости выстраиваются густые ряды булгарских ратников. В спрессованном грозою воздухе звучали тревожные, подгоняющие ратников голоса сотников и десятников. Внутри тележной крепости между пешими ратниками то и дело мелькали вышитые сурбаны булгарок. Тимерхан вытер вспотевшие вмиг ладони об подол рубахи и, шумно высморкавшись, побрел вдоль внутреннего кольца телег. В это время, разрезая темные облака, сверкнула молния. Перебивая неумолчный стук кузнечиков, послышался первый отдаленный, раскатистый удар грома. Тугая волна нагретого воздуха, пробежав по гривам ковылей, докатилась до лагеря. Крепче запахло чабрецом и полынью. Эти запахи почему-то напоминали Тимерхану запахи на мазаре. Ему с детства казалось, что смерть человека каким-то образом связана с этими запахами. Только на мазаре дополнительно пахло еще пресной землей и еще чем-то еле уловимым. Он посмотрел в сторону родной деревни и родного мазара, расположенного за рекою на невысоком пригорке. «Около родных могилок придется воевать. Но только придется ли лежать рядом с родными? Или же вольные ветра разнесут наш прах по степям? Может, получится так, что нас всех побьют, и хоронить будет некому. Вон сколько ордынцев собралось на равнине», — мелькнуло в голове у него. Он пробежал глазами по рядам ратников, ища своего сына Мантелея. Ему стало невыразимо жалко его. «Слава Богу, Господь вернул его нам живым и здоровым. Ведь большинство его товарищей остались лежать где-то далеко, около Яика. Женился. Думает жить. Вот только самана больно крутая», — раздумывал Тимерхан. Еще раз ударил гром. На этот раз посильнее. Издалека было видно, как на ордынцев стеною идет проливной дождь. За белой дождевой пеленою уже скрылись дальние леса и перелески, бугры и холмы. И вскоре дождевая завеса накрыла ордынцев. Водяная стена дошла до речки и, словно наткнувшись на невидимое препятствие, встала. Люди смотрели, как дождевые плети секут высохшую землю.

- Во дает! — сказал кто-то впереди Тимерхана, наблюдая за частой сеткой дождя. Двигаясь вдоль речки, дождевая стена уходила на восток. На булгарский лагерь не упало ни капли. Вскоре стали видны ордынские конники. «Иссекло бы их божьими стрелами, как дождем», — подумал Тимерхан. Вскоре из-за края

245

-------------------------------------------

туч снова показалось солнце и стало припекать влажную землю. Земля запарила. Влажные испарения еле видимой струйкой тянулись вверх и, становясь невидимыми глазу, таяли в вышине. Вдали за туманами угадывались леса и курганы. Легкое марево, играя, струилось над ними. Густой, влажный аромат трав шел со стороны реки.

- Смотрите, как ордынские копыта попирают нашу землю, -сказал кто-то впереди Тимерхана, показывая рукою в сторону татар. Тимерхан вышел за тележный круг и присел на краю тропинки, тянувшейся вдоль увала. Весь южный склон увала был исполосован такими тропинками, выбитыми овечьими копытами. Черные ленточки стежек, сплошь усеянные овечьими орешками, тянулись далеко, повторяя все изгибы земли. По краям тропинок кустились ковыли и мелколистная чилига с откусанными животными верхушками. Тут к Тимерхану подошли и присели рядом с ним Карабай и Чувашбай. Некоторое время все они молча смотрели в сторону ордынцев. Те почему-то бездействовали и ничего не предпринимали. Было видно, как они группами подъезжали к реке и, напоив коней, снова возвращались обратно в свой временный кош.

- Ордынцы чего-то выжидают, — молвил Карабай, искоса взглянув на Тимерхана.

- А куда им торопиться. Им, кочевникам, везде дом. Куда они дошли, там у них и родина, — ответил Тимерхан.

- Весь хлеб потравили. Дома сожгли. Сыновей вот убили, -мрачно выдохнул Карабай.

- Да-а-а, — тяжело вздохнув, протянул Тимерхан. Он мельком взглянул на своих собеседников и подумал: «Как они постарели за последние дни. Сколько морщин прибавилось у них с тех пор, как они узнали про гибель своих сыновей».

- Смотрите, сколько их вьется над нами, — выговорил Чу- вашбай, кивком головы указывая вверх. Тимерхан проследил за его взглядом и увидел черных птиц, парящих высоко над головами. «Собираются стервятники. Это еще один признак того, что войны не избежать», — подумал он. А вслух сказал: — Нельзя избежать неизбежного. Нам придется принять это зло и переносить эту войну.

- Да. Придется снова терпеть, — согласился Карабай.

- Наверное, такие же стервятники растерзали наших сыновей. Хушман говорил, что они так и остались лежать не похороненные, — думая о своем, тоскливо вздохнул Чувашбай.

246

-------------------------------------------

- Чудно мы живем, чудно. Не успеем разойтись с одной бедою, как новое горе стоит у ворот. Как дальше жить? — вслух размышлял Тимерхан.

В это время из-под телег выбежал чей-то поросенок и с хрюканьем понесся по тропинке. Белым стремительным пятном мелькал он среди ковылей и чилижных кустов. Пожилая булгарка, смешно размахивая руками и вихляя тощим задом, с криком бежала за поросенком. Эта невинная картина так развеселила скучающих ратников, что они, забыв обо всем, некоторое время покатывались со смеху, наблюдая, как юркий поросенок, резко повернувшись, прошмыгнул у хозяйки между ног и с визгом понесся дальше. Тимерхан, Карабай и Чувашбай, оставив разговоры, тоже наблюдали за бестолковой беготней старухи, и легкая тень улыбки тронула их губы.

- К ордынцам, смотрите, к ордынцам побежал наш поросенок. Наверно, хочет скорее попасть в котел! — крикнул сверху кто-то, увидев, как поросенок резко повернул вниз и, смешно вскидывая задом, понесся в сторону реки.

- Не бойся. Ордынцы сало не едят, — поправил его кто-то.

- Тогда, наверное, побежал искупаться.

- Может быть. Может быть, — согласился с ним тот же голос.

Старуха остановилась на тропинке и беспомощно хлопала себя руками по бедрам. «Вот каянный, вот каянный», — произносила она, не решаясь, что ей делать дальше. Бежать за поросенком — боязно. Вернуться — добро пропадет, — размышляла она некоторое время. Но все-таки страх победил, и она, что-то шепча про себя, вернулась за тележный круг. Тут Тимерхан увидел, как отряд булгар, человек примерно в сто, поскакал к реке. Было жарко, и он подумал, что всадники направились поить лошадей. И тут же от ордынского коша отделился отряд, и тоже поскакал в сторону реки. «Что-то будет. Теперь что-то будет», — мелькнуло в голове у Тимерхана. Взгляды всех ратников были устремлены теперь на эти два отряда, которые быстро сближались. Стало видно, как солнечные блики, отражаясь, заиграли на копьях и саблях. Издали донесся боевой клич булгарских всадников. Карабай и Чувашбай от возбуждения встали и иступлено смотрели в сторону приближающихся друг к другу противников. Им казалось, что их сыновья находятся на самом острие атаки. Внезапно отряд булгар, достигнув берега реки, резко повернул вправо и поскакал вдоль берега вниз

247

-------------------------------------------

по течению реки. Ордынцы же, также достигнув берега реки, резко повернули влево и также поскакали вдоль берега реки, параллельно булгарам. Так и скакали противники некоторое время вдоль реки, осыпая друг друга калеными стрелами, хотя большого урона те не приносили. Словно два черных степных вихря неслись они и круто завернув, одни вправо, другие влево, вскоре сгрудились на разных берегах друг против друга. Ти- мерхан не выдержал и громко крикнул: «Скачите к табору, там переход более удобный!». Хотя вряд ли кто его услышал. Тем временем несколько булгарских всадников отделилась от основной группы, и, немного спустившись вниз по реке, к месту бывшего табора, начали поить своих коней. К ним немедленно устремились ордынские всадники. И снова оба отряда одновременно тронулись с места и, оставляя после себя пыльный шлейф, понеслись к табору.

- Ну, теперь не миновать столкновения! — выкрикнул Ка- рабай. Занимательное, завораживающее, возбуждающее и одновременно страшное зрелище разворачивалось у всех на глазах. Словно два языка черного пламени, сверкающие жгучею сабельною каймою, неслись они вдоль реки и вскоре закружились вместе в одном безумном вихре. Издали невозможно было понять, кто кого одолевает. Лишь дикое ржание коней и слабые крики людей доносились оттуда. Появились первые убитые и раненые. Темными неподвижными пятнами выделялись убитые на зеленом приречном лугу. И количество этих пятен росло. Временами из общей свалки вырывались кони без седоков и, обезумев, с громким ржанием уносились в сторону. Тут Тимерхан заметил, как от ордынского коша отделился еще один отряд всадников и быстрым наметом поскакал в сторону сражающихся. От булгар также поскакал еще один отряд на выручку своих товарищей. И с новой силой закружился смертельный вихрь.

«Как бы Мантелея там не было», — мелькнуло в голове у Ти- мерхана. Обеспокоенный этой мыслью, он оставил своих товарищей и поспешил назад, в тележную крепость.

- Где Мантелей? — спросил он сразу же, как только увидел свою жену.

- Не знаю, — ответила Сарри.

- А где Сильби?

- Вон стоит в толпе, смотрит на сражение, — сказала Сарри, показывая рукою в сторону группы женщин.

Тимерхан поспешил к Сильби и, тронув рукою ее за рукав,

248

-------------------------------------------

нетерпеливо спросил: «Где Мантелей?». Увидел ее заплаканные глаза, и сердце его оборвалось. «Неужели там?» — мелькнула догадка в его голове.

- Где ему быть. Поскакал воевать, — с заметной дрожью в голосе ответила Сильби.

- Что ж не удержала? — вырвалось у Тимерхана.

- Удержишь такого. Горит весь. Дрожит. Озверел совсем, — через всхлипы молвила Сильби.

У Тимерхана сразу ослабли ноги. Колени его мелко-мелко задрожали, и он беспомощно оглянулся, ища глазами жену. «Господи, спаси. Господи, помоги», — билось в голове. На ватных ногах зашагал он к краю взлобка. Перебрался на ту сторону телег и обессилено опустился на краю тропинки. Его беспомощный взгляд устремился туда, где в разгуле безумия рубились противники. Сколько просидел он так, Тимерхан не помнил. Он словно оцепенел, придавленный дурным предчувствием. Не заметил он и того, как разошлись противники. Очнулся только тогда, когда ордынский отряд уже пылил в сторону своего коша. Булгарский отряд тоже, растянувшись, поднимался на увал.

- Пошли. Встретим ратников, — позвал его Карабай.

Тимерхан хотел идти, но в то же время боялся, что вдруг

услышит дурную весть. «Надо бы поговорить с сыном, если, конечно, он живой», — со страхом подумал он и зашагал вслед за Карабаем. Пока отряд поднимался на увал, весь пеший люд высыпал за тележную крепость. Люди молча ждали, когда ратники доедут до крепости. Отряд шел шагом, огибая плешивый пригорок. Женщины, собравшись в кучу, стояли отдельно от ратников. Они горестно вздыхали, негромко и тревожно шушукались, словно боясь вспугнуть нависшую над степью звонкую тишину.

- Ой, везут! Убитых везут! — сорвалась одна из баб в крик, разглядев брошенных поперек седла побитых ратников. Еще не успевшие застыть трупы, согнутые в дугу, качались в такт движению коней и гладили гривы высоких ковылей своими неживыми пальцами. Кто-то из ратников прикрикнул на женщин, чтобы они не голосили, и шагнул навстречу отряду. Встречающие помогали снять убитых с коней. Бережно, со всеми предосторожностью снимали раненых и относили их вовнутрь тележной крепости. Их расположили в прохладной тени кибиток и приставили к ним женщин, чтобы те смотрели и ухаживали за ними. Для Сильби и других женщин работы было очень много. Одни грели в котлах воду. Другие промывали и перевязывали

249

-------------------------------------------

раны. Третьи, сняв с раненых взопревшую от пота одежду, развешивали её на плетеных верхах кибиток для просушки. Силь- би, обрабатывая и перевязывая раны раненых ратников, бросала быстрые взгляды в толпу, надеясь скорее увидеть Мантелея. И вскоре увидела его. Живой и невредимый он направлялся в ее сторону. Еще не остывший после боя, гневный и порывистый, предстал перед нею её муж. Бисеринки пота покрывали его бледный лоб. Рука нервно теребила рукоятку акинака.

- Как ты тут? — спросил он, глядя ей прямо в глаза. На его губах промелькнула гримаса улыбки.

- Чуть не умерла со страху, — словно виноватая, выговорила она. — Ты же все вперед лезешь, а таких безумных смерть любит.

- Тут действовать надо, раздумывать некогда, — несколько грубовато возразил Мантелей.

- Резкий ты стал. Остынь.

- Ладно. Исправлюсь, — сглаживая свою колкость, сказал он. Тут тяжело и протяжно застонал раненый ратник, и Сильби беспомощно взглянула на Мантелея. Одна из женщин позвала ее, и она еще раз вопросительно глянула на него.

- Пойду я.

- Ладно. Иди, иди. Я пойду проведаю родителей и Самара.

- С этими словами Мантелей круто повернулся и отошел от нее. Ему было тяжело слышать и видеть страдания раненых. Отец вместе с Карабаем шел ему навстречу.

- Сынок, живой! — выдохнул он, и глаза его часто-часто заморгали. Старческое лицо сморщилось, и сетка морщин, покрывающая его, стала глубже. Одною рукою он трогал Манте- лея за плечи, словно стараясь удостовериться, что его сын действительно живой. «Как он внезапно постарел», — пронеслось в голове у Мантелея. Так и стоял отец некоторое время, не в силах выговорить ни слова.

- Сынок, не рискуй так больше. Подумай о нас. У тебя теперь молодая жена, — выговорил он, тяжелым вздохом освободив грудь от внутреннего давления, которое мешало ему вздохнуть и говорить.

- Я думал.

- О чем думал?

- Думал обо всех нас. Поэтому и поскакал.

- Сынок, — хотел еще что-то сказать Тимерхан, но Манте- лей страдальчески повернул голову в сторону и сказал:

- Отец, давай не будем про это.

250

-------------------------------------------

- Когда ты стал таким? Кто тебя научил этому? — вслух подумал Тимерхан.

- Жизнь научила меня. Да еще Алмуш-музыкант. Пусть земля будет ему пухом, — ответил Мантелей.

- Это сын вдовы Тайпи, что ли? — спросил удивленно Ка- рабай.

- Он, отчаянная головушка. Отец, дядя Карабай, я хочу пить. Пошли к матери. Потом проведаем Самара. Поговорим с ним, — добавил Мантелей. И они все вместе пошли к Сарри, вышитый сурбан которой мелькал среди кибиток.

- Анне! — издали позвал мать Мантелей. Та вскинула голову, и ее теплый и одновременно встревоженный взгляд пробежал по телу Мантелея. И только убедившись, что он цел и невредим, она шагнула ему навстречу. Слезы радости брызнули из ее глаз.

- Анне, шыв пар-ха, шалта сьунать ман, — сказал Мантелей обнимая мать.

Сарри засуетилась и достала из-под телеги глиняный кувшин.

- Пейте холодный пыл, хорошо освежает, — сказала она, подавая мужикам хмельной напиток.

- Нет, мне лучше воды, — сказал Мантелей, и мать налила ему из другой посуды воды. А Тимерхан и Карабай с удовольствием выпили кисло-сладкий пыл.

- Теперь пойдем, проведаем Самара, — сказал Мантелей, и мужчины ушли.

- Ты приготовь посуду и воды. Приду, зарежем барана! — крикнул Тимерхан, оборачиваясь к Сарри.

- Хорошо. Приготовлю.

Самар лежал в тени кибитки и своими синими глазами смотрел в бездонное небо. Рядом с ним сидела его мать Мерченпи и отгоняла рукою от Самара назойливых мух. «Самар, к тебе пришли», — сказала она и чуть отодвинулась в сторону, чтобы мужики могли поближе подойти к нему. Самар обрадовался приятелям, и его глаза блеснули оживленно.

- Я ждал тебя, — сказал он Мантелею проникновенным голосом.

- Я тоже торопился к тебе.

- Дядя Тимерхан, дядя Карабай, садитесь рядом, поговорим хоть. А то мне скучно без мужиков, — молвил Самар и, поморщившись, повернулся на бок.

251

-------------------------------------------

- Ну, как ты тут? Выздоравливаешь? — спросил Карабай.

- Надеюсь, что поправлюсь.

- А как с едой? Аппетит есть?

- Да, ем понемножку.

- Скоро я барана зарежу. Принесу тебе свежего мяса, — сказал Тимерхан, слегка пожимая руку Самара.

- Не беспокойся, Тимерхан. У нас все есть, -вмешалась в разговор Мерченпи.

- Нет. Нет. Свежее мясо поможет быстрее набраться сил. И Самар скорее поправится. Теперь они все мне стали как сыновья. Они же воевали вместе с Мантелеем, — возразил Тимерхан.

- Да. Оставшиеся в живых, мы теперь все стали как братья. Жаль только, что нет с нами рядом вашего сына, дядя Карабай. В последнем бою я бился с ним рядом, стремя в стремя. И видел, как он упал зарубленный. Котрак погиб как настоящий воин, — сказал Самар.

- Может, расскажете мне, пока есть время, как он погиб? Для меня это очень важно, — попросил Карабай Самара и Ман- телея.

Самар и Мантелей переглянулись, словно решая, кому рассказывать, и Самар начал говорить. — Да что рассказывать-то. Это произошло вблизи булгарского селения Шумерка, где-то дня три тому назад. Или четыре. Точно не помню. Жители села собрались на Киреметище, чтобы справить обряд. И в это время на них налетели ордынцы. Видимо, это был разведывательный отряд татар, человек примерно в сто. Ну а наш маленький отряд находился в это время недалеко от Киреметища. Увидев нападение ордынцев, мы все вместе поскакали на помощь сельчанам и с ходу врезались в общую рубку. Я лично видел, как Котрак зарубил нескольких ордынцев. Но и сам он не уберегся. Ордынский воин со всего размаху обрушил на него свой удар, и Котрак, коротко вскрикнув, свалился под ноги коням. — Самар вздохнул. Облизнул свои сухие губы и продолжил. — В том бою мы потеряли четверых ратников. Это Котрак, Хасан, Буранбай и Шеремет. Некоторые ребята погибли еще раньше. А некоторые погибли вчера, совсем рядом с нашим селом. В том числе погиб и наш атаман Ратман. — Самар виноватыми глазами посмотрел на Карабая, словно это он был виноват в смерти его сына. Некоторое время все молчали. Мерченпи незаметно для сына вытерла свои влажные глаза и, закрыв рот рукою, отошла в сторону. Слезы душили ее.

252

-------------------------------------------

- Мы так и не успели предать земле тела наших товарищей, погибших на Киреметище. Снова налетели ордынцы, и нам пришлось скорее убраться из Шумерки. Если можешь, прости нас за это дядя Карабай, — сказал Мантелей виноватым голосом.

- Да что вы, ребята. Тут вашей вины нет совсем. Это все война виновата, — глухим голосом сказал Карабай. Помолчали еще некоторое время, думая каждый свою думу.

- Пойдем, Мантелей. Поможешь мне зарезать барана. А то ордынцы налетят, и нам некогда будет с ним возиться. Напоследок, может, успеем поесть свежего мяса, — сказал Тимерхан, и они ушли, оставив Карабая рядом с Самаром.

- Я скоро приду к тебе, Самар, — крикнул Мантелей, обернувшись, и помахал ему рукой.

Самар лишь улыбнулся в ответ и кивнул ему головою.

Отец выбрал упитанного барана и, уложив его на землю, связал барану ноги. Пробормотал скороговоркой молитву и предложил Мантелею:

- Может, ты зарежешь?

- Нет, — отмахнулся Мантелей, — мне жалко барана.

- Участвуешь в боях, а тут барана жалеешь, — сказал Тимерхан.

- В бою другое дело.

- Хм, другое, — хмыкнул Тимерхан. Он зарезал барана и начал снимать шкуру. Мантелей помогал ему. Отец разрезал грудинку барана и в разрез насыпал щепотку соли. Этот древнейший булгарский обычай отец повторял всякий раз, когда резал барана или овцу.

- Отец, а для чего ты посыпаешь грудинку солью? — спросил Мантелей.

- Чтобы мясо было вкусное, как соль. Соблюдаю древний обряд. Так делали еще наши далекие предки, — ответил отец. Мясо поспело как раз к обеду. Сваренное в больших котлах и вынутое из похлебки, оно остывало и сушилось на широком деревянном подносе. Тимерхан неторопливо разделил мясо на множество частей и сказал Мантелею: «На. Иди. Отнеси своему другу Самару». И Мантелей поспешил к товарищу.

После обеда, в полдень, стоял Ылтанпик на краю взлобка и всматривался вдаль, в сторону ордынского лагеря. Со стороны ордынцев дул теплый и сухой ветерок. За неприятельским лаге

253

-------------------------------------------

рем где-то далеко-далеко зарождалось марево и, волнуясь, струилось в сиреневую бесконечность. В гривах ковылей и разнотравья чуть слышно шелестел ветерок, и желто-зеленые волны растений свободно колыхались по всему видимому пространству. Волны докатывались до тележной крепости и гасли, ударяясь о различные препятствия. Островки лесных колок тонули в знойном мареве и неясными очертаниями темнели в степи. Ветерок приносил терпкий запах чабреца, лишний раз напоминая Ылтанпику о бренности жизни. Издревле булгары-сувары клали покойнику под голову пучки этой пахучей травы, называя ее травой Божьей матери. Некоторое время мысли о смерти занимали его. «Вот ведь как получается, — думал он, — полыхнула жизнь как ночное сияние — и нет ее. Жизнь прошла совсем незаметно. Не вернешь ее, не догонишь даже на самом быстром скакуне. Раньше жизнь казалась без конца, без краю. А теперь вот она, смерть, совсем рядом, под увалом за неширокой рекой, в лице ордынцев». Пронзительным взглядом ощупывал он издалека стан врага. Глубокая складка легла на его широкий лоб. Окаймленное седыми волосами его лицо хмурилось, как осеннее небо за серыми тучами. Краем уха он слышал далекие разговоры у себя за спиною. Слышал тяжкие стоны и хрипы раненых ратников. Дробный перестук копыт и запахи лошадиного пота вместе с ветром волнами доходили до него. Высокий женский голос, зовущий какого-то Сахруна и Самуила, на короткое время сбил его с привычного хода мыслей. «Так. Так. Так. — думал он настороженно, — если ордынцы идут на нас тремя колоннами, хватит ли у нас сил противостоять им? Пока мы здесь будем сражаться с одной колонной, две другие дойдут уже до укрепленных линий, расположенных по рекам Шешма и Че- ремшан. Хотя оставлены охранные гарнизоны в каждом городе, смогут ли они противостоять той чудовищной силе, которая, как ураган, надвигается на них? Эх! — запоздало подумал он, — надо бы на командные должности назначить людей знающих военное дело и показавших свое умение в сражениях, а не назначать их по знатному происхождению. Больше бы нам таких людей, как Саламан в Биляре или Ылтынсюсь в Суваре. Как все еще будет? Как все еще обернется?». Тут он вспомнил о христианском миссионере и предсказателе Белебее. «Может, мне поговорить с ним? Может, он и вправду сумеет предсказать будущее?» Желание узнать, что их всех ждёт, овладело его умом. Он еще сомневается, думает, а стоит ли искушать судьбу и предвосхищать события. Но это длится всего лишь несколько мгновений. Ылтанпик ви

254

-------------------------------------------

дит, как большой отряд булгарских всадников спускается с увала и направляется к реке. Татары тоже видят отряд, но никаких действий не предпринимают и дают булгарам время спокойно напоить своих лошадей. Потом булгары отъезжают от реки, и в это время монгольский отряд начинает движение. Они подъезжают к реке и тоже спокойно поят своих лошадей. Так повторяется несколько раз, и противники, чередуясь, поят коней. «Что-то не торопятся ордынцы действовать. Успокоились после первой пробной стычки. Может, ждут подхода подкреплений? А лагерь- то, лагерь у них как на ладони виден. И не боятся, черти», — думал князь, из-под ладони взирая в сторону противника. Он поднял голову. Сощурившись, посмотрел в сторону солнца и оглянулся назад, на своих ратников. «Если мы простоим здесь еще несколько дней без бани, то скоро все запаршивеем. И не будет спасенья от этих тварей, — содрогаясь, с брезгливым чувством подумал он о вшах. — Это будет похуже ордынцев, похуже всякой другой беды. А если начнется серьезный бой? Будет множество погибших людей и коней. На такой жаре трупы начнут быстро разлагаться, и уже через сутки здесь нечем будет дышать». Снова пришел на ум христианский миссионер-предсказатель. «Может, стоит попытаться узнать судьбу моего народа, да свою тоже? Говорят, что он действительно может заглянуть и в прошлое, и будущее. Да и что я теряю от этого, — размышлял Ылтанпик. — Пойду посоветуюсь сначала с Батбаем», — подумал князь и, повернувшись, быстро зашагал в сторону кибитки, где в окружении тысяцких и сотников стоял Батбай. Увидев приближающегося к ним князя, воины в кругу сразу же прекратили разговоры. Военачальники сняли головные уборы и почтительно встретили Ылтанпика. Князь отозвал Батбая в сторону, и они начали говорить меж собою. Охрана князя замерла в нескольких шагах от них, но так, чтобы не слышать их разговора. Ылтанпик предложил Батбаю вызвать сюда христианского предсказателя-миссионера и попытаться узнать о грядущих событиях. На что тот ответил, что он недавно вместе с одним тысяцким был уже у одного знаменитого булгарского предсказателя. И что тот предсказатель ничего хорошего им не сказал. Ылтанпик сидел некоторое время, не проронив ни слова. Суровые складки прорезали его широкий лоб. Он растер в ладонях комочек глины и, глянув прямо в очи Батбая, спросил:

- И что он предрек?

- Я же говорю, ничего хорошего.

- Если тебе не трудно, расскажи подробнее.

255

-------------------------------------------

- Дословно, что ли?

- Да, — сказал князь.

- Он сказал, — начал Батбай, — что скоро реки потекут кровью и слезами. Тоска заструится по ковылям. И что живые позавидуют мертвым. Сказал, что придут татары, и все полетит в тартарары. Вот что он сказал.

- Да-а-а... — протяжно выдохнул князь. — И что, ты веришь ему?

- Поживем — увидим, — ответил Батбай.

Некоторое время они сидели, устремив взгляды поверх телег в чистое и выцветшее от жары небо. Обдумывали настоящее и пытались мысленно проникнуть в туманное будущее. Вокруг них глухо гудел и шумел огромный воинский лагерь. Со звоном пролетали в различных направлениях слепни, и звон кузнечиков тонул в шуме стойбища. Тревога, поселившаяся в их сердцах, не угасала, и они оба томились от тяжкого ожиданья. «Скорее бы пошли, что ли, ордынцы. Сил нет, больше ждать на такой жаре», — думал Батбай.

- Ну, что, позовем предсказателя? — обратился Ылтанпик к Батбаю. — Будет тебе с чем сравнивать предсказания этого и того пророка, — добавил он.

- Ну, что ж, зови, — сказал Батбай.

Князь тут же приказал ратникам привести к ним христианского миссионера.

- А ты-то хоть понимаешь язык русичей? — спросил он после того, как воины ушли.

- Не только понимаю, но и говорить могу. Я с ними часто встречался в крепости Ылтанай, — ответил Батбай.

- Да, это хорошая крепость. Лежит на пути из города Булгар в стольный город русичей, Киев. Хотя старые люди говорили всегда, что Киев основали наши соплеменники булгары. И что только после захвата его князем Владимиром город Киев стал русским. Там всегда полно чужестранцев и иностранных купцов, — согласился с ним князь.

Они помолчали некоторое время в ожидании предсказателя.

- Как ты думаешь, — обратился князь к воеводе, — если начнется сраженье, кого пошлем в первых рядах на врага?

- Тут и думать нечего. Конечно, наемников. Пускай отрабатывают свое жалованье. Да и сбережем, может быть, своих воинов, — не раздумывая, ответил Батбай.

- Верно ты говоришь, — согласился с ним Ылтанпик.

256

-------------------------------------------

- Может, позовем еще кого-нибудь? Пускай послушают, что скажет предсказатель, — предложил Батбай.

- Я думаю, что не надо этого делать. Не надо смущать воинов перед боем различными предсказаниями. Если они узнают, что все заранее предрешено, они потеряют надежду и не будут драться с врагами так самоотверженно.

- И то правда, — согласился Батбай.

В это время показался христианский миссионер, который в сопровождении ратников пересекал внутреннюю площадь тележной крепости. Он шел свободно, высоко и с достоинством держа свою седую голову. «В прошлый раз нам не удалось путем поговорить с ним. Теперь уж как получится», — подумал о миссионере князь. Ылтанпик и Батбай встретили предсказателя стоя, как рядовые ратники. Белебей с достоинством поклонился им и замер. Князь отпустил ратников, и они остались лишь втроем.

- Может, пойдем на взлобок холма? Там шуму меньше и ордынский лагерь хорошо просматривается, — предложил Ыл- танпик.

Батбай согласился. И вот сидят они, трое совершенно разных людей, на взлобке, сведенные вместе военной судьбою, и мирно беседуют, как обыкновенные пастухи или охотники.

- Как ты думаешь, почему не наступают ордынцы? — спросил у Батбая князь.

- Думаю, что они ждут подхода подкрепления. Надо бы нам самим ударить на ним, пока не поздно.

- Ты думаешь?

- Да. Я так думаю. А то того и гляди закиснем здесь.

- Хорошо, этот вопрос мы обсудим чуть позже, — согласился с воеводой князь и обратился к миссионеру. — Скажи Беле- бей, а ты понимаешь булгарский язык?

Тот с легкой усмешкой глянул на князя и, искажая слова, ответил:

- Мало, мало знаю.

- Ну, скажи, какие слова ты знаешь.

- Ме, пар, си, юсман, шыв, яшка, киль кунда, кай кундан, — начал перечислять Белебей.

Ылтанпик и Батбай засмеялись. Они смеялись от души, сверкая влажными жемчугами зубов и слегка качаясь от удовольствия. Ответ Белебея развеселил их.

- Ну, ты даешь. Молодец! — похвалил князь Белебея.

- Ну, и как ты общаешься с булгарами, плохо зная их язык,

257

-------------------------------------------

как читаешь проповеди? Они еще не побили тебя? — спросил Батбай.

- Всяко бывало. И били, и выгоняли, и кормили. В баньку водили. Женить хотели. А общаюсь я с ними с божьей помощью. У меня много помощников среди торгового люда, и среди ратников тоже есть. Они разумеют мою речь и переводят пастве, — с улыбкой ответил Белебей.

- И женить хотели? Чего же ты не женился? — с удивлением спросил Ылтанпик.

- Нельзя мне. Я обет дал не жениться. Вот обращу ваш народ в Христову паству, тогда можно будет и о женитьбе подумать.

- Вот как, — снова удивился князь. — И много булгар ты в христианство обратил?

- Довольно много. Вы сами знаете, христианские общины есть в Биляре, в Булгаре, в Суваре и в других городах. Да и в селах их немало. Правда, многие живут и умудряются верить и в Христа, и в Тангра, и в Аллаха, и в других языческих богов, сразу во всех вместе.

Белебей почесал почерневшей ладонью в своей бороде, поочередно глянул на Ылтанпика и Батбая, моргнул несколько раз и замолчал. Некоторое время сидели молча. Время от времени князь и воевода обращали свои взоры в сторону ордынцев. Их обоих всерьез беспокоило то, что татары так и не сделали новых попыток сразиться с булгарами. Но под палящим зноем все было спокойно. «Эх, было бы неплохо ночью тайком окружить ордынцев и под покровом темноты напасть на них. При свете костров они со стороны были бы видны как на ладони. Тут уж нашим лучникам хватило бы работы, — подумал Ылтанпик. — Ну, да ладно. Поговорим об этом чуть позже. Вместе с Батбаем решим, что делать».

- Белебей, а ты ел сегодня? Кушать не хочешь? — спросил Батбай, обращаясь к миссионеру.

- Благодарствую. Меня накормили ратники. Даже мясом угостили.

- Может быть, ты хочешь покинуть наш лагерь? Мы тебя не держим. Можешь идти на все четыре стороны. Тем более, что от тебя нам вреда не было, хотя и пользы тоже, — в свою очередь сказал князь.

Белебей привстал и, сгорбившись, присел на корточки. Кинул взгляд куда-то вдаль, поверх ордынского лагеря и, просеивая меж пальцев рыжеватый суглинок, ответил:

258

-------------------------------------------

- Благодарю на добром слове, князь. Но, если вы позволите, я бы хотел остаться здесь, в лагере, как пастух со своей паствой. Да и вам, думаю, лишний человек не помешает.

- Может, тебя вооружить?

- Мое оружие — это святой крест и Божье слово.

- Ведь начнется сражение, тебя могут и убить.

- На все воля Божья, великий князь.

- А все-таки, в чем истинная причина твоего желанья остаться в булгарском лагере? Как ты говоришь, эта твоя паства сегодня есть, а назавтра все они, может быть, будут порубаны.

- Я хочу лично быть свидетелем великих потрясений. Все это — только начало приближения конца и черного поворота в жизни твоего и моего народа. Да и, по правде сказать, за столько лет скитаний по вашей земле полюбил я этот самобытный и сильный народ. Полюбил ваши песни и обычаи.

- Вот даже как? — вскинул брови Ылтанпик.

- Да, так.

- Вот ты говоришь, — обратился к Белебею Батбай, — что все это лишь начало конца нашего народа. Откуда ты это знаешь?

- Я это вижу.

- Как видишь?

- Я не знаю, как все это объяснить. Просто вижу и знаю, — ответил Белебей.

Некоторое время все подавленно молчали. Белебей снова уселся на теплую землю. «Как он свободно и уверенно держится. Ведет себя с нами как равный с равными. Неужели в действительности его бог такой всесильный и всемогущий, что он так уверен в нем?» — думал Ылтанпик, сбоку незаметно наблюдая за Белебеем.

- Скажи, — обратился он к миссионеру, — ты все время ссылаешься на своего бога и говоришь, что все в его руках. Тогда почему он не наказывает наших противников и не повернет их назад?

- Господь посылает на нас великие испытания за грехи наши множественные. За то, что мы забыли дорогу к нему, — ответил Белебей.

- Это, может, твои соплеменники забыли дорогу к богу. Мои соплеменники никогда не жили без него, и свято соблюдают обычаи, — несколько резковато возразил Белебею Ылтанпик.

- Они забыли дорогу к одному, истинному богу, к Христу. Хотя, может быть, не все. Недавно я читал им проповедь через переводчика и видел, как внимательно они слушали меня. Ви

259

-------------------------------------------

дел, с какой радостью сверкали их глаза и лица. Это, истинно говорю я, будущие верные христиане, — молвил Белебей.

- Это они, скорее, от скуки, — возразил князь.

- Э-э, не скажи великий князь. Я знаю людей. Я чувствовал их настроение. Недаром меня некоторые зовут ловцом душ.

Ылтанпик давно хотел напрямик спросить у Белебея, что он думает о создавшемся положении вещей и каким видит будущее булгарского народа. Но что-то удерживало его от этого вопроса.

«Вот и разговор наш что-то затянулся, а я все не решусь спросить его об этом», — размышлял он уныло. Что-то непонятное пугало его, а что, он и сам бы не мог объяснить. Но тут его выручил Батбай.

- Скажи, Белебей, — обратился он к нему, — это правда, что ты можешь заглянуть в прошлое и будущее жизни целого народа, и отдельно взятого человека тоже?

- Правда.

- Я повторюсь, но все-таки, как это у тебя получается?

Белебей задумался на миг, словно собираясь с мыслями,

глубоко вздохнул и ответил:

- Прошедшие и грядущие события встают передо мной как скала или как стена, внезапно возникшая из воды. И на этой скале или стене я вижу изображения и надписи, горящие огнем.

- Как огнем?

- Ну, они как бы светятся, — ответил Белебей. Ылтанпик и Батбай переглянулись меж собой. Неслыханной диковинкой казалось им услышанное от Белебея.

- А откуда у тебя этот дар предвидения?

- Наверное, от Бога. Моя мать рассказывала, что, будучи подростком, я однажды попал под сильную грозу, и меня ударило молнией. Люди быстро закопали меня по самую шею под землю, чтобы я скорее отошел от удара. А когда я очнулся, то увидел в небе под сияющей радугой образ Божьей Матери. Вот с тех пор я и прозрел как бы заново. Старики говорили, что у меня открылось боковое зрение или третий глаз.

- А трудно это тебе дается? — спросил Ылтанпик.

- Да нет. Иногда лишь болит голова после этих видений, и

все.

- Да-а-а. — Удивленно протянул князь. — Разве такое может быть на свете?

- Значит, может. С Божьей помощью все может случиться в этой жизни, — сказал Белебей.

260

-------------------------------------------

- Ну, тогда ответь, если, конечно, ты не возражаешь. Что будет с нашей землею и народом? Кто победит в этой войне? — поневоле волнуясь и чуть растягивая слова, спросил Ылтанпик.

Белебей поднял на него свои пронзительные глаза, негромко кашлянул, зачем-то потрогал на груди свой крест и сказал:

- А стоит ли, князь? Меньше будешь знать — крепче будешь спать. Заранее могу сказать, что ничего хорошего я не сообщу вам, при всем моем желании сделать вам приятное.

- Мы воины. Нам приятное не нужно. Нам правду скажи, какая бы горькая она ни была, — вмешался в разговор Батбай.

- И все-таки я бы посоветовал вам не торопить грядущие события и отказаться от вашего желания заглянуть в будущее. Я настаиваю на этом, — добавил Белебей.

- Нет, нет, нет! Мы не можем отказаться от этого. После твоих слов во мне еще сильнее загорелось желание приподнять тайную завесу и заглянуть в будущее, — поддержал Батбая Ыл- танпик.

- Ну, что ж. Я вас предупредил. Я искренне хотел отговорить вас от этого. Но раз вы настаиваете.

После этих слов Белебей взял за руки Ылтанпика и Батбая. Закрыл глаза. Опустил голову почти до самых колен и замер. В таком положении он оставался некоторое время, и лишь только легкая дрожь пробегала временами по его телу. Тут он тяжело со стоном вздохнул. Медленно поднял голову и слегка приоткрыл свои глаза. Князь и воевода могли поклясться, что это были не человечьи глаза. Словно из самих глубин земных или небесных, полыхнуло на них жгучим огнем. Как бегущая искорка на дне закопченного сажей походного котл,а метался огонь в глазах предсказателя и, таинственно замерцав, потух где-то в глубинах его зрачка. Хоть и стоял яркий солнечный день, Ылтанпику и Батбаю стало не по себе. «Может, это солнечные лучи так играли в его глазах», — подумал князь.

- Вы все еще хотите узнать свою судьбу? — спросил Белебей.

- Да, — твердо ответил князь, уже успевший взять себя в руки.

- Ну, тогда слушайте и не гневайтесь после. Ваш народ утратит свое благородное имя. Утратит землю своих предков. Позабудется ваша древняя слава первонарода. Исчезнет с лица земли ваша великая столица, один из древнейших и крупнейших городов мира, славный город Биляр. Камня на камне не оставят от него степные варвары. Исчезнут города Булгар и Сувар, и по

261

-------------------------------------------

томки долго не будут знать, где находились ваши святыни. Также исчезнут многие другие города и селенья. Снега забвения, а потом трава забвения покроют вашу землю. Все превратится в руины, все превратится в прах. И здесь, где мы сейчас стоим, будет дикое поле, и только степные народы будут кочевать здесь со своими стадами. Исчезнут даже могилы ваших предков, и только редкие курганы будут говорить далеким потомкам о том, что здесь была булгаро-суварская земля. Едва ли десятая часть вашего народа останется в живых. Через великие страдания и очищения пройдет ваш народ. И все-таки возродится он через много-много веков с помощью Христа, ибо к тому времени он будет полностью христианским.

На какое-то время нависла оглушающая тишина. И только тонкий звон, дребезжащий на самой высокой ноте, стоял в ушах у князя и воеводы. Внезапно, как от удара пастушьего кнута, лопнула тишина, и обычные звуки, беспрерывно висящие над воинским лагерем, вернулись к ним. Показалось, что словно мириады мельчайших насекомых, невидимые глазу, творили хаос вокруг них и вмиг прекратили свою песню. Князь оглянулся вокруг. С удивлением глянул на Белебея, словно до этого не видел его ни разу. Вопросительно глянул на Батбая.

«Уж не послышалось ли это мне? Не сплю ли я?» — мелькнуло в голове.

- Что ты думаешь про все это? — по-булгарски обратился к Батбаю князь.

- Мне жутко слышать такие речи. И самое страшное для меня в том, что его предсказания совпадают с предсказаниями знаменитого булгарского пророка, — ответил Батбай.

- Еще о чем спросим у предсказателя? — снова по-булгарски обратился к Батбаю князь.

- Что-то мне совсем расхотелось его расспрашивать. Лучше уж не знать, что нас ожидает. Так спокойнее. А то нагнал он на меня смертную тоску.

- Тогда спрошу я.

- Спрашивай.

Ылтанпик глянул на Белебея, на его спокойное, словно отрешенное от всего мира лицо, дотронулся кончиками пальцев до его рясы и спросил:

- Скажи, Белебей, почему этот мир стал таким враждебным к нам? Почему я, князь, хозяин этой земли, чувствую себя так неуютно на родной мне земле? Что случилось с миром? Объясни!

262

-------------------------------------------

Белебей некоторое время сидел, призадумавшись, потом резко поднял голову и пронзил князя сверкнувшим, словно молния, взглядом.

- Города и государства, — начал говорить Белебей, — гибнут так же, как и люди. Когда-то в седой древности ваш народ, не выдержав гонений и жестокого угнетения, предал Христа и, более того, забыл дорогу к нему. Вот за эти грехи ваших предков вы и расплачиваетесь теперь.

- Что ты городишь?! Причем тут мы? Мы же не христиане,

- гневно вскинулся Батбай. Сначала он решил было не вмешиваться в разговоры между Белебеем и Ылтанпиком. Но, услышав такие речи, не выдержал и вклинился в их диалог.

- Да, вы пока не все христиане. Но, как я уже говорил, все ваши потомки станут христианами. Многие ваши соплеменники сгинут в этой войне. Многие, не выдержав испытаний, посланных Христом, примут ислам. Но, еще раз повторюсь, и в этом я твердо уверен, ваши потомки станут христианами.

Этот разговор не на шутку взволновал Ылтанпика и Батбая. Мысли их метались, и они не знали, что и думать об услышанном.

- Вот ты говоришь, — обратился снова к Белебею князь, — что далекие наши предки были христианами. Тогда почему они предали, как ты говоришь, Христа?

- Предали, да не все. Многие христианские общины были полностью разгромлены. У народа уже не было сил противостоять захватчикам. И это жестокое насилие в отношении религии и послужило причиной того, что ваши предки забыли Христа, покинули свою прародину и вернулись к язычеству. Вера — дело наживное. Многие народы принимали какую-нибудь веру или же снова отпадали он нее. Таких примеров много. Но, истинно говорю я вам, все старые христианские заветы написаны вашими предками. По Благовелению Всевышнего именно булгарский народ дал миру Владычицу Небесную — Пресвятую Богородицу и Сына Божия, Иисуса Христа. Но, к большому сожалению и недопониманию, многие не поверили в Спасителя, и теперь все мы страдаем из-за этого. Господь оставил нас на время, и без истиной веры сердца наши пусты. Нас постигли многие бедствия

- опустошение и истребление. Но еще раз говорю я вам, с помощью Христа истинная вера вернется к вам. Я в этом нисколько не сомневаюсь. И я вижу свою задачу в том, чтобы приблизить этот момент.

263

-------------------------------------------

- Удивительные вещи говоришь ты, Белебей. Удивительные. Чудно нам слышать такие речи, — горячо выдохнул князь. За этими разговорами они на время забыли обо всем их окружающем. Ылтанпик и Батбай видели перед собой только Белебея, слышали только его голос. Время для них остановилось.

- Вот вы называете своего верховного бога Тура, — продолжил Белебей. — А семиты свою священную книгу называют именем вашего бога Тора. Это они когда-то заимствовали это имя у ваших далеких предков. Настанет время, и великая тайна вашего народа откроется всему миру. Люди по достоинству оценят вашу историю. И окажут тогда народы мира дань великого уважения первонароду. Они будут считать за великую честь жить рядом с вами на одной земле, дышать с вами одним воздухом. Вот так вот будет, истинно говорю я вам.

И Белебей замолчал. Молчали и князь с воеводой.

- Эх, когда еще это будет? — вздохнул князь. Он осмотрелся вокруг, стараясь оценить обстановку, и перевел взгляд на предсказателя. — Ты, Белебей, не говори никому, о чем мы здесь толковали. Пускай все идет так, как и шло. С Божьей помощью авось и обойдется.

- Как прикажешь, князь.

- Ну, раз начали разговор, расскажи, что лично с нами произойдет.

Белебей глянул на князя, потом на воеводу, вздохнул и молвил:

- Освободи меня от этого князь.

- Говори, говори, не бойся. Мы — воины, и любую весть примем как мужчины.

- Я вижу только окровавленные куски мяса, — ответил Бе- лебей.

Ылтанпик и Батбай встретили это предсказание стойко. Ни один мускул не дрогнул в их лице. Они прямо посмотрели друг на друга, и лишь только легкая тень печали набежала на их лица. Общий груз забот, общая ответственность и грядущая общая судьба еще ближе сблизила их. Это они поняли по глазам друг друга. За короткий миг произошел меж ними немой разговор. «Ты мой брат навеки», -сказал один. «Да, я твой брат. Будем держаться», — ответил другой. «Будем», — решили они.

- Засиделись. Может, хватит говорить? — по-булгарски обратился к Ылтанпику Батбай.

- Нет. Раз уж начали, давай постараемся выяснить все до

264

-------------------------------------------

конца. Может, зная грядущее, можно будет кое-что предотвратить или исправить, — возразил князь.

- Судьбу не переиграешь.

- Все же знать не помешает.

- Ты веришь всему, что он говорит?

- Не хотелось бы верить, но такие люди, как Белебей, действительно владеют Божьим даром предвиденья, — ответил Ыл- танпик.

«Если заранее все предрешено, тогда, может, не стоит сопротивляться?» — мелькнуло в голове у Батбая. И, как бы возражая мысли Батбая, Ылтанпик произнес:

- Что бы там ни говорили, что бы ни предсказывали, а воевать придется. Дашь врагам волю — потеряешь долю!

- Да, да, ты прав, брат мой. Эти предсказания несколько смутили меня на миг. Спасибо тебе. Ты рассеял мои сомнения и вернул уверенность. Еще раз благодарю тебя, — сказал Батбай взволнованно. Князь снова обратился к предсказателю.

- Страшную судьбу предсказал ты нам, Белебей. Наш разум возмутился несказанно от твоих предсказаний, и наши сердца отказываются верить в это. Но это касается нас. А вот с тобою, именно с тобою что будет в будущем? Ты можешь это предсказать?

- Да, могу. Я тоже, как и вы, сгорю в огне этой войны. Но Господь вознаградит меня за мои труды во славу Его. В далеком будущем ваши потомки построят город и, сами того не зная, по Божьему внушению назовут его моим именем. И город будет стоять века, напоминая людям о безграничной милости Господа нашего Христа к чадам своим верным.

- Да-а-а. Удивительные вещи ты говоришь, Белебей. Верить тебе или не верить?

- Это вы как хотите. Хотите — верьте, хотите — нет. Но я вижу грядущие события такими, — ответил Белебей и устало вздохнул.

- Мы утомили тебя?

- Есть немножко.

- Ну, ладно. Ответь на последний вопрос, и тогда будешь свободен, -сказал Ылтанпик. — Скажи, где произойдет решающая битва между булгарами и татарами?

Белебей задумался на миг, прикрыв глаза рукавом своей рясы. Было видно, как вздрагивают и дрожат надо лбом его слегка скрюченные длинные пальцы. Медный крест вывалился в открытый воротник рясы и качался как маятник, своим концом за-

265

-------------------------------------------

девая желтые ковыли. Он облизнул высохшие на степном ветру губы и, приподняв голову, с закрытыми глазами начал говорить.

- Битв и сражений будет много. И один из ужасных и великих боев произойдет у крепости Ылтанай. Погибших ратников и коней будет бессчетное множество. Не убранные и не погребенные, они будут валяться в течение многих веков. Люди и даже звери долгое время будут обходить стороной эти страшные места. В первое время из-за того, что от невыносимого смрада нечем будет дышать. Далее из-за того, что неведомые силы будут пугать людей, доводя их до сумасшествия и болезней или даже смерти. Эти исключительные события не будут описаны никем, так как описывать их будет некому. Все ученые мужи, правители и философы будут поголовно уничтожены. Это будет величайшей трагедией в жизни вашего народа. Это будет поворотным пунктом в вашей истории. Непроницаемая пелена забвения надолго покроет вашу историю. И только немые свидетели спустя много веков помогут приоткрыть завесу этой тайны. Но самое страшное будет то, что, оставшись в малом количестве и попав под гнет страшной эксплуатации, народ позабудет свое славное прошлое. Будут рождаться слабые, нищие духом люди, не способные защитить историю своих предков. Потом, искажая события, преуменьшая прошлое, выдавая заведомо ложное за действительность, враги всеми способами постараются предать забвению все, что связано с именем булгаров-суваров. Действительно, наглости захватчиков не будет предела. Мало того, что они уничтожат ваше государство, полностью захватят ваши земли. Они постараются столкнуть на обочину истории ваш народ и присвоить себе его славное прошлое и его славное имя. Но булгарский язык, этот единственный, своеобразный и настолько отличающийся от всех других языков мира, являющийся основным признаком принадлежности народа, они не смогут заменить, как бы ни старались, и все их усилия будут тщетны. Белебей замолчал. Единым духом, за короткий миг выдал он все это. Молчали, пораженные этим пророчеством Белебея князь и воевода.

- Ну, ты и говоришь. — только и смог вымолвить Ылтан-

пик.

- А это не я. Это во мне будто бы кто другой говорит, — сказал Белебей уже другим, обычным голосом.

В это время до них донесся далекий, приглушенный расстоянием, мелодичный звук волынки-шопр. Мелодия плыла над ковыльными волнами, навевая непонятную грусть на Ылтан-

266

-------------------------------------------

пика. Он словно в последний раз в своей жизни слушал эту чарующую, неземную музыку. Глядя вдаль, он хотел раствориться в зыбком мареве, исчезнуть незаметно и навсегда. После таких пророчеств Белебея хотелось и не хотелось жить. Отравляя сознание, стаей черных птиц вились мрачные мысли.

- Аспар! — крикнул Ылтанпик, повернувшись назад. В тот же миг из-за телег вышел рослый ратник и приблизился к нему. Это был начальник личной охраны великого князя. — Аспар, — обратился к нему князь, — нас тут замучила жажда. Прикажи подать хмельного меду.

Аспар поклонился и, повернувшись, исчез за телегами. Вскоре он принес глиняный кувшин с медом и деревянный ковш-алдр. Аккуратно расставил все это на выступе, нависающем над овечьей тропинкой.

- Садись с нами, — пригласил его князь.

- Ох и хороший же симпыл. Сразу свежо стало в груди, — похвалил Аспар, первым опорожнивший ковш. За ним выпили Ылтанпик и Батбай.

- Ну, как, Белебей, попробуешь булгарский пыл, богатырский напиток? — спросил князь.

- Не откажусь, — ответил Белебей. Он выпил поданный лично князем мёд, крякнул, провел рукою по заросшему подбородку. — Да. Хороший напиток. В свое время я, бывало, мог сразу несколько кружек кряду опрокинуть. В своей жизни немало перевел я этой жидкости на вашей стороне.

Этот совершенно чужой человек, неизвестно как оказавшийся на булгарской стороне, своей простотой, своей детской непосредственностью, умением держаться свободно чем-то сразу же понравился князю.

«Если он согласится, я оставлю его при себе»,- подумал он. А мелодия все неслась и неслась над ковыльными волнами. Высокий женский голос, звеня, плескался над холмами, жалуясь кому- то на свою несчастную долю. От внезапно нахлынувшей тоски сдавило грудь. «Какая горькая песня. Легче в могилу лечь, чем слышать такое», — подумал Ылтанпик. В жаркой тающей дымке волшебным видением вставали перед ним далекие степи, подернутые прозрачной сиреневой завесой, и за этой завесой мнились неизвестные города и селенья. Мнились старинные горбатые курганы, немые свидетели давно минувших эпох. Мнились мазары, сплошь заросшие цветущей чилигой и бобовниками. Как миражи проносились перед его мысленным взором тени давнишних собы-

267

-------------------------------------------

тий. Вспомнилось сражение с русичами на стрелке двух великих рек Атал и Акка. Вспомнились гулянки в крепости Ылтанай вместе с вельможами и купцами русичей после удачно проведенной торговой сделки. Вспомнилось многое другое, что было. Выпили еще по одному ковшу. Расслабленные жарой и медом, Батбай, Аспар и Белебей сидели и вели о чем-то разговор. Ылтанпик не вслушивался, о чем они говорят, и думал свои думы. Вспомнилась мать. Словно жалея, из неясной дали смотрела она на него печальными глазами и, казалось, хотела что-то сказать или предостеречь его от грядущих напастей. Князь снова пожалел, что не взял с собою в поход ее единственный портрет. Как и в прошлый раз, вспомнилась подруга детства Эрешпи. Словно в полусне, сидел он и чувствовал, как наваливается на него огромной глыбой усталость. И не просто усталость, а нечеловеческая усталость. Казалось, накапливаясь в течение многих лет, груз забот внезапно стал огромным, и как тяжелый камень давит на него. Хотелось тут же прилечь и забыться. Но внутренняя тревога и полузабытый голос девчонки из далекого детства, зовущий его куда-то, не давали ему впасть в небытие и держали его большое тело в напряжении.

- Великий князь! Великий князь! — услышал сквозь полудрему он. Это, оказывается, Аспар растолкал его, пытаясь вывести из полусонного состояния.

- Что? Что случилось? — вскинулся князь. Дремотное состояние и усталость вмиг куда-то улетучились.

- Великий князь, посмотри! — сказал Аспар, показывая рукою в степь за ордынским лагерем. Из глубин степей, из сиреневой дымки тучей шли черные всадники.

«Вот кого они ждали! Вот почему они до сих пор не наступали!» — промелькнуло в мозгу у князя. Он вскочил, и уже через миг властно стал отдавать команды. Вскоре все в булгарском лагере зашевелилось, все пришло в движенье. Пешие воины длинной лентой встали по обе стороны тележной крепости, вдоль края крутого взлобка. Конные ратники заняли позиции на обоих флангах пешей рати. Другой конный отряд булгар, человек примерно в пятьсот, под предводительством воеводы Нарбека поскакал к месту перехода через речку, где обычно стояла табором деревенская скотина во время водопоя. Здесь был брод. Сверху было видно, как от ордынского лагеря отделился большой отряд всадников и тоже помчался к месту переправы. Меж тем булгарский отряд уже успел переправиться на другую сторону речки. Развертываясь лавой, булгарские воины скакали на-

268

-------------------------------------------

встречу ордынцам. Как молнии сверкали над всадниками сабли и акинаки. Ылтанпик, сощурившись, подавшись всем корпусом вперед, следил за этими двумя потоками всадников.

«Вот где, в этих далеких степях, скрестились в очередной раз пути булгар и татар. Здесь, на рубеже маленькой степной речушки, будет решаться судьба государства, судьба булгарского народа. И видимо, придется биться насмерть. Вон сколько ордынцев понаехало. Если хватит сил, надо гнать татар за пределы земли булгарской, чтобы они навсегда забыли дорогу в наши края», — думал князь, наблюдая за быстрым движением войск противника. Но, тут же вспомнились ему недавние предсказания Белебея, и горечь вмиг разлилась в его груди. Меж тем две конские рати уже столкнулись, и пошла беспощадная рубка. Татары ударили в основание внутренней дуги булгарской конной лавы. Дуга согнулась еще больше, и движение ее в основании совсем остановилось. Концы дуги стремительно продолжали растягиваться, охватывая ордынцев в кольцо. В это время из татарского лагеря двинулся еще один отряд и стремительно понесся в сторону сражающихся противников. По команде Ылтанпика тут же сорвались с места в карьер и поскакали в сторону противника еще несколько сотен булгарских воинов. Было видно, как татары охватывают полукругом сражающихся противников. И битва закипела с новой силой, уже не управляемая никем. Да и кто бы мог управлять этой дикой стихийной силой, возникшей внезапно, как степной вихрь. Битва шла насмерть, и только насмерть. Лишь издали, время от времени посылая в бой свежие силы, военачальники могли как-то повлиять на ход событий. А тем, кто схлестнулся с противником вплотную, уже никто не мог ни приказывать, ни указывать. Они дрались, забыв обо всем на свете, кроме одного — добраться до врага и кончить его во что бы то ни стало. Шум битвы, приглушенный расстоянием, неравномерными волнами доносился до князя.

«Эх, под вечер начали сражение. В случае наступления темноты не успеем убрать убитых и раненых», — подумал Ылтан- пик, продолжая наблюдать за битвой.

«Слава Богу, хоть кончилось это томительное ожидание. Теперь уж посмотрим, на чьей стороне будет удача. Удача — спутник смелых. Может, зря я осторожничал. Надо бы раньше ударить по ордынцам», — продолжал размышлять он. Князь оглянулся на Батбая, стоявшего рядом с ним. Словно оценивая, посмотрел на тысяцких и сотников, кучно стоявших чуть в сто-

269

-------------------------------------------

роне от них. Кинул быстрый взгляд на воинов, длинной и широкой лентой выстроившихся по обе стороны тележной крепости. Густой частокол копий, выросший над головами воев, качался, словно лес под порывами ветра. Князю вдруг захотелось пройти перед ратниками, заглядывая близко каждому в глаза, сказать им несколько подбадривающих слов.

«Ну, кто же, кроме меня, князя, утешит и поддержит их перед боем? Кто по-отечески, напутствует их перед порогом вечности?»

- подумал он. Ылтанпик еще раз посмотрел в сторону боя. Краем глаза отметил вьющихся над полем битвы стервятников. Увидел ошалевших от страха и боли коней, которые без седоков, задрав вверх оскаленные морды, бешеным галопом носились по полю. Увидел разбросанные тут и там неподвижные тела павших воинов, темными пятнами выделяющиеся на желто-зеленом фоне равнины. Не напрягая слух, слышал отдельные крики и ругань, предсмертное ржание раненых коней. Зыбкое облако пыли, медленно качаясь, плыло в сторону булгарской деревеньки. Барабанная дробь лошадиных копыт, то усиливаясь, то затихая, доносилась со стороны пыльного облака. Еще не было ясно, кто кого одолевает, но было видно, что сражающиеся противники переместились ближе к переправе. Некоторые бились у самой кромки берега речушки. Ылтанпик дал команду, и еще один отряд булга- ров, стекая с увала как грозная лавина, вклинился в общую рубку.

«Держать, держать удар!» — билось в голове у князя. «Как бы ни подкачали наемные воины», — мелькнуло на миг. Он позвал Батбая, и они вдвоем пошли вдоль стоящих стеною ратников. Ылтанпик пристально вглядывался в лица своих воинов, стараясь понять, о чем они думают. В голосе каждго ратника чуял дрожь нетерпения, готовность ринуться в бой по первому его слову. Видел в глазах только преданность. От нахлынувших чувств у князя что-то ворохнулось в груди. Он быстро отвел глаза от ратников и, остановившись на миг, кинул взгляд на равнину. Внизу, великий миротворец — Смерть — хозяйничала над полем. Рядом с Ылтанпиком и позади стояли его ратники, его братья, его соплеменники. Впереди, напротив них, стояли враги, стояла смерть. Беспредельный ужас, заслоняя все радостные краски мира, неумолимо надвигался на Волжскую Булгарию. И вскоре в страхе затрепещет весь мир перед чудовищной силой, как Божья кара упавшей на многие народы. И от одного только имени татар вострепещут они и проклянут тот день, когда несчастные матери произвели их на свет. И долгие века именем татар будут матери

270

-------------------------------------------

пугать непослушных и таких же несчастных детей своих. А пока лишь одни булгары, гордые в своей великой беде и несчастные в своей тяжелой судьбе, противостояли татарам.

«Да. Наши мудрецы не могли предвидеть эту беду. А нам придется управляться с ней, так как она пришла и стоит на пороге каждого булгарского дома. Придется всеми силами противостоять этой злой адской силе. И если верить Белебею, придется искупать вину предков», — промелькнуло за короткий миг в голове у князя. Неожиданно на короткий миг перед его глазами встало видение: он, низвергнутый царь, сидит на пепелище своей столицы. Ылтанпик тряхнул головой, отмахиваясь от видения как от назойливой мухи, и оно исчезло.

«Причудится же такое. Словно наваждение нашло на меня», -подумал он и проследовал дальше вдоль живой стены ратников. Батбай неотступно следовал за ним.

- Может, скажешь несколько слов ратникам? — обратился к нему князь.

- Хорошо. Я согласен. — Легко, как молодой, взобрался Бат- бай на телегу, стоящую отдельно от других телег. Смахнул рукавом рубахи бисеринки пота на лице, осмотрел ратников, стоявших вокруг плотной толпой, и громким, поставленным голосом, чтобы слышали все, начал говорить:

- Туссем! Юлташсем! Здесь, в этих степях, в этот миг будет решаться судьба государства, судьба нашего народа! Смотрите на эти холмы, на которых мы стоим! Споря со временем и споря с ветрами, стоят они вечно. Так давайте и мы, как эти вечные холмы, будем стоять твердо и не покажем врагам наши спины! Запомните! Собаки нападают только на трусливых людей! От волков, кроме зла, ждать нечего! Так пусть подавятся враги нашими костями. Пусть найдут себе погибель в наших степях!

Ратники зашумели. Длинные копья, как камыши в ветреную погоду, заколыхались над ними.

- Чего же мы стоим?! Немедленно ударим на врага! — послышались крики. Тут на телегу рядом с Батбаем взобрался Ыл- танпик. Он поднял руку, требуя тишины, и ратники понемногу успокоились.

- Братья мои! Не мы придумали эту войну! — начал говорить князь. — Мы первые, кто принял этот страшный удар! Чужеземцы не должны у нас править! Помните, что удача предпочитает смелых людей! Судьба каждого из нас висит на острие стрелы! Проявите свой гнев и ненависть к врагам в деле. Пусть наши женщи-

271

-------------------------------------------

ны запомнят нас мужчинами! Пусть наша земля станет могилой врагам нашим! Давайте поклянемся Господом нашим, землею и солнцем, что не уступим врагам! — громко закончил князь.

- Ант! Ант! Ант! — громовым голосом крикнули ратники, потрясая оружием. Меж тем события на равнине разворачивались стремительно. Все новые и новые конные отряды втягивались в бой. Битва шла на обоих берегах речушки. Отсюда, с высоты увала, все действия противников были видны как на ладони. Ылтанпик видел, что ордынцы не торопятся ввести в бой всю свою силу.

«Берегут для более удобного момента. А как почувствуют нашу слабость, сразу же ударят всей своей мощью и постараются опрокинуть нас», — подумал он, продолжая издали наблюдать за действиями противников. «Так. Шишман отвел своих ратников в засаду. Пеших еще рано вводить в бой, они хороши в обороне. Камней для обстрела противников из пращей собрано достаточно. Лучники знают свое дело», — продолжал размышлять он. В сопровождении Батбая и других военачальников князь снова шел мимо живой стены ратников и пристально вглядывался в лица. Огонь нетерпения, играющий на лицах ратников, передавался и ему. Князь чувствовал, как по его липкому от пота телу, временами заставляя его нервно передергивать плечами, пробегали мурашки.

«Что это я дергаюсь, как молодой и неопытный воин, словно в первый раз участвую в битвах?» — с неодобрением подумал он о себе. Тут он заметил одного ратника, который делал из камней какие-то метки перед стоящими стеною ратниками. Ылтанпик подозвал его к себе.

- Чем это ты занимаешься? — задал он вопрос ратнику.

- Расставляю ориентиры, после прохождения которых по врагам можно будет ударить из луков, — смело ответил воин.

- Молодец! Как тебя зовут?

- Сартур, великий князь.

- Еще раз говорю, ты действительно молодец. И имя у тебя прекрасное, — похвалил князь ратника. Проходя далее, он остановился еще перед одним воином, выделяющимся среди других ратников богатырским ростом и широкими плечами.

- А тебя как зовут? — с легкой улыбкой обратился к нему князь.

- Родители назвали меня Самсун. А друзья и односельчане часто зовут Улап, — ответил ратник.

272

-------------------------------------------

«Действительно, самый настоящий Улап», — подумал князь, с интересом разглядывая этого огромного человека. Его вид подействовал на князя успокаивающе и вселил в него уверенность, что все будет хорошо. «Больше бы нам таких богатырей, и никакой враг не был бы нам страшен», — мелькнуло у него в голове. Меж тем внизу битва кипела не на шутку. Было видно, что она почти полностью переместилась на эту сторону речки. В поле, на огромной площади лежали убитые и раненые воины. Многочисленными буграми высились трупы павших коней. Дикое ржание, жуткие крики и топот тысяч копыт стал доноситься отчетливее. Пыльное облако, не спадая, постоянно висело над полем. Ылтан- пик дал команду, и еще один конный отряд булгар под предводительством одного из тысяцких поскакал на врага. Ахчура, Манте- лей и Хушман скакали рядом. Перед битвой они договорились меж собою, что будут держаться вместе. Что будут прикрывать друг друга и в случае опасности постараются выручить друг друга.

- Мы все теперь братья. Вместе с раненым Самаром нас осталось всего четверо. Давайте, друзья, до конца своей жизни будем жить в дружбе и согласии, — предложил перед боем Хушман. Все с ним согласились. Они могли бы не скакать сейчас на врага. Никто их к этому не принуждал. Но тот факт, что битва идет на родных полях, около родных могилок и отчего дома, властно позвал их на врага. Повинуясь мгновенно вспыхнувшему порыву, они как один поскакали вперед в составе чужого отряда. Слезы и причитания женщин, да грозный боевой клич булгар «Хурай» лишь подхлестнули их. С первым ордынцем Мантелей столкнулся на самой кромке невысокого берега. Татарин только стал выезжать из воды, и в это время на него налетел Мантелей. Слышно было, как под конем неприятеля жирно зачавкала прибрежная грязь. Мохнатый низкорослый конь ордынца с трудом вытаскивал свои копыта из трясины. Ордынец задергал поводком, стараясь увернуться от удара, но было уже поздно. Копье Мантелея точно поразило его в открытое место, чуть повыше ключицы. Краем глаза Мантелей успел заметить, как фонтаном ударила струя темной крови и залила гриву коня. Со вторым ордынцем он столкнулся уже прямо в воде. От сильного удара куда-то улетело его копье. Он еле успел вытащить свою саблю, и в это время ордынская сабля со скрежетом скользнула по его кольчуге. Мантелей взвился от боли и обрушил удар сверху прямо на голову врага. Тот зашатался, но все же удержался в седле. Еще одним проверенным ударом Мантелей добил его, и тот, со-

273

-------------------------------------------

скальзывая боком, свалился в воду прямо под ноги своего коня.

- Мантелей! — вдруг услышал он сзади себя чей-то отчаянный крик. Кажется, это кричал Ахчура. Он оглянулся назад и увидел, как несколько ордынцев зажали Ахчуру и теснят его с крутого берега в воду. Чуть в стороне от него бился Хушман.

- Хушман, помоги! — крикнул Мантелей и поспешил на выручку к Ахчуре. Но не успел. Задние ноги коня Ахчуры сорвались с кручины, и он вместе с конем полетел прямо в воду. Ордынцы столпились на берегу и задержались на миг. Но этого мига было достаточно, чтобы Мантелей добрался до них.

«Эх! Нет на вас Кашана со своим чукмаром!» — успел подумать он, нанося сам и отражая удары ордынцев. В это время Хушман подлетел к ним и сходу проткнул одного ордынца насквозь своим копьем.

«Ну и удар», — мелькнуло на миг в голове у Мантелея. Краем глаза он успел заметить, как Ахчура выбирается из воды. «Живой», — успел подумать Мантелей, и еще один удар кривой сабли скользнул по его кольчуге. Пот градом катился из-под его шлема, и Мантелей не успевал вытирать лицо. Удары сыпались часто, он еле успевал увертываться от них. Вот на какой-то миг стало свободнее, и Мантелей помог Ахчуре поймать бесхозного коня.

- Ты как?! — успел он крикнуть другу.

- Пит шеп! — крикнул тот, вытирая рукавом грязные потеки с лица.

К ним подскакал Хушман.

- Ну, как арсем, держимся?! — крикнул он, скаля зубы, как злобная собака. Гнев так и распирал его. — Пошли! — крикнул он и погнал своего коня через речку.

К этому времени многие булгарские ратники уже успели переправиться на другую сторону, и бой кипел там. Ахчура и Мантелей погнали своих коней за Хушманом. Тот уже врезался в кучу врагов, и его сабля, разя неприятеля, сверкала как молния. Вот его конь зашатался и упал на передние колени. Потом медленно повалился на бок. Хушман еле успел освободить свои ноги и теперь пеший, оборонялся от наседающих на него ордынцев. И если бы Ахчура и Мантелей не подоспели к нему на помощь вовремя, неизвестно, чем бы все это закончилось. Через миг они снова увидели своего друга верхом на коне.

Сколько длился бой, Мантелей не помнил. Когда в очередной раз он приподнял голову, увидел, что багровое солнце катится с холма и вот-вот коснется линии горизонта. Смертельная

274

-------------------------------------------

усталость навалилась на его юношеские плечи, и не было сил даже убрать сосульки волос, прилипших к мокрому лбу. Болела и кружилась голова. Сильный сабельный удар ордынца, видимо, не прошел даром. Его конь стоял прямо в воде, устало раставив ноги, и жадно пил речную воду. Заходящее солнце кровавило воду или она в самом деле текла, смешиваясь с кровью. Хушман и Ахчура находились рядом и молча поили коней.

«Надо бы смыть с себя грязь сраженья», — вяло подумал Мантелей, но не было сил слезть с коня. Рядом, ненадолго задерживаясь в воде, проходили булгарские ратники, и конь Ман- телея без понукания последовал за ними. Он ехал, свободно бросив поводья, и его тело качалось в такт неторопливым шагам усталой лошади. Словно сквозь густой туман доносились до Мантелея жуткие крики умирающих и раненых воинов. В одном месте конь встал перед лежащим поперек козьей тропинки раненым ратником. Сквозь полузакрытые веки Мантелей сначала увидел распростертое на земле плоское тело. В следующее мгновенье его взгляд уперся в низ живота раненого, откуда, шевелясь и выползая сквозь раздвинутые пальцы ратника, вытекали багрово-сизые кишки.

- Родные мои, добейте! — сиплым, еле слышным голосом шипел раненый. Его глаза от боли и напряжения вылезали из орбит. Красные нити, как частая сетка, покрывали белки его глаз. Бледное лицо было покрыто серой пылью, и грязные капли замерли у раненого под глазами. Неприятный запах тяжело ударил в нос. Мантелей беспомощно оглянулся на своих товарищей. Хоть он и был сильно усталый, а сознание как-то вмиг отметило все это. Хушман тронул коня и, объезжая раненого, двинулся дальше.

- Пошли, пошли, — поторопил он Мантелея и Ахчуру. И кони тронулись. Судьба раненого как-то совсем не тронула Мантелея. Полное равнодушие, следствие сильной усталости, незаметно навалилось на него.

Встречать ратников, возвращающихся из боя, за пределы тележной крепости высыпали все: и женщины, и дети. Подбегая к коням, они осторожно снимали с седел раненых. Помогали сойти усталым. Тут же подносили в кувшинах воду и поливали ратникам на руки. Тимерхан издали увидел своего сына и, позвав жену, заспешил ему навстречу. Он бежал, и благодарил бога за его милости, за то, что вернул сына живым из такой мясорубки. Он бежал и в то же время жадно обшаривал взглядом его фигуру. Ему все казалось, что не может человек выйти живым

275

-------------------------------------------

и здоровым из такой переделки. Увидел испачканную кровью одежду сына, и сердце его оборвалось.

- Все хорошо! Все у нас хорошо, дядя Тимерхан! Никто даже не ранен! — поспешил успокоить его Хушман. Мантелей, не спеша, спешился с коня и бросил поводья отцу.

- Анне, шыв пар-ха, — только и успел сказать Мантелей, и тут его голова закружилась. Земля резко встала на дыбы и стремительно приблизилась к его лицу. Но тут отец успел подхватить его подмышки и осторожно уложил на теплую землю. На какое-то время сознание покинуло его.

Очнулся он уже внутри тележной крепости. Видимо, отец вместе с друзьями перенес его сюда. Сильби сидела у его ног и омывала прохладной водой его усталые ступни. В сумерках наступающей ночи он нечетко различал ее профиль.

- Ну, как он? — услышал он тут голос Самара. Оказывается, их поместили теперь рядом, и Мантелей, повернув голову, старался поймать своим взглядом фигуру друга.

- Смотри, а он шевелится! — сказал Самар, заметив движение головы Мантелея.

- Шыв! — простонал Мантелей. Сильби засуетилась и поднесла к губам Мантелея глиняную кружку с прохладной водой. Свежая вода быстро освежила грудь, и Мантелей почувствовал себя бодрее. Он приподнялся и сел, прислоняясь спиной к тележному колесу. На миг подступила к горлу тошнота, и горечь неприятно обожгла внутренности рта. Мантелей сполоснул рот и выплюнул грязную воду. Сильби вытерла чистой тряпкой его губы и подбородок. Ласково погладила по загрубевшим и пыльным волосам.

- Мантелей, — выдохнула она, и голос ее задрожал. Подступивший к горлу комок мешал ей говорить. Она закрыла рот концом сурбана, а второй рукой продолжала гладить Мантелея по волосам. — Я чуть не умерла со страха, когда, не послушавшись нас, ты поскакал на битву, — выговорила глухо она сквозь концы сурбана.

- Прости! Но в это время я совсем забыл о вас. Лишь одна страсть владела мною — дорваться до врага. Да разве мог я отстать от своих товарищей, — вымолвил он глухо и замолчал.

- Я тебя понимаю, — отозвался со своего места Самар. — Был бы здоров, я бы тоже поскакал не задумываясь. Ну, как, жарко было? — спросил он через некоторое время, видя, что Мантелей держится более или менее уверенно.

276

-------------------------------------------

- И не спрашивай.

- Твои родители, Ахчура и Хушман совсем недавно были здесь. Скоро должны подойти. Они пошли за ужином, — сообщил Самар.

- Хорошо, хорошо. Будет хоть немного веселее, — отозвался Мантелей. Он встал и, пошатываясь, прошелся по кругу, разминая затекшие ноги. В воздухе чувствовалось дыхание вечерней прохлады. Пахло теплой пылью и кизячным дымком. Во многих местах горели костры, и было видно, как около них суетятся люди. Огромное темное небо, сверкало мириадами звезд. Млечный путь широко раскинул свои крылья над такими же бесконечными степными просторами.

- Мантелей, присядь. А то свалишься еще, — услышал он голос жены.

- Нет уж, теперь не свалюсь. Я чувствую себя намного лучше, — ответил он и, нашаривая рукою землю, приземлился рядом с Самаром. Он только теперь почувствовал, как сильно проголодался. Мантелей хотел попросить Сильби, чтобы она принесла что-нибудь поесть, и в это время увидел, как несколько фигур приближаются к ним. Это были родители Мантелея и его друзья, Хушман и Ахчура. Вслед за ними подоспела и мать Самара, Мер- ченпи, вместе с младшим сыном Петром. Вскоре все уселись вокруг расстеленной на земле кошмы и принялись за горячий ужин, только что принесенный от жарких костров. Заправленная свиным салом каша действительно была вкусная. Мантелей ел обжигаясь и никак не мог наесться. Его молодой организм требовал пищи, и он старательно работал деревянной ложкой. Только Самару, из-за раны на лице больно было жевать, и он попросил мать развести ему кашу пожиже, чтобы он мог выпить её как похлебку.

- А где мои сестренки? — спросил Самар у матери после того, как все наелись и расположились отдыхать.

- Да притомились они за день и уже спят на одной из телег, — ответила мать. Женщины убрали посуду, собрали остатки еды и отошли в сторонку. Хушман, Мантелей, Ахчура и Петр остались около Самара и расположились отдыхать тут же, рядом с ним. Некоторое время лежали молча, прислушиваясь к ночным шорохам и звукам. Глядели в темное небо, каждый думая о чем-то своем. Страшная усталость, навалившаяся на ратников после дневного боя и усилившаяся многократно после принятия пищи, брала свое, и вскоре Мантелей, Ахчура и Хушман уснули праведным сном. И только два брата, Самар и Петр, да еще Тимерхан долго

277

-------------------------------------------

сидели, тихо разговаривая и прислушиваясь к ночным голосам. Временами из глубины степей, с места прошедшего боя доносились отдаленные и ослабленные расстоянием крики умирающих воинов. Вопли раненых, находящихся внутри тележной крепости, доносились отчетливо и страшили Петра.

- Пойду пройдусь немножко. Послушаю, о чем говорят около костров. Все равно мне не уснуть до утра. А ты, Петр, в случае чего быстренько разыщешь меня, — сказал Тимерхан и тоже удалился в сторону горевших посреди тележной крепости костров.

Ылтанпик, Батбай, Нарбек и подъехавший с наступлением сумерек в лагерь Шишман, несмотря на темноту, сидели и обсуждали предстоящие дела.

- Пока не поздно, сегодня ночью нужно сделать вылазку и окружить лагерь ордынцев. При свете костров они будут хорошо видны, и нашим лучникам удобно будет бить их из темноты. Если потребуется, можно будет и штурмовать их лагерь. Нашим ратникам нужно будет разделиться на два отряда и, растянув — шись полукольцом, постараться окружить их с двух сторон. Давайте решим, кто поведет штурмовые отряды, — сказал князь и замолчал, ожидая, что скажут другие.

- Один отряд поведу я, — сказал Батбай после некоторого молчания.

- Другой отряд готов повести я, — отозвался Шишман.

- Я тоже готов идти на дело, — со своего угла подал голос Нарбек.

- Нет! Вариант с тобой сразу же отпадает. Ты воевал днем, а там нужны будут свежие силы, — сразу же возразил Нарбеку князь. Он продолжил. — С Батбаем я согласен. Хотя он более нужен здесь. А ты на кого оставишь свой засадный отряд?

Шишман, к которому обратился князь, ответил:

- У меня там есть несколько толковых сотников. И я им верю. Они до сих пор ни разу не подводили меня.

- Хорошо. Согласен. Один отряд поведешь ты. А другой отряд. А другой отряд поведет. — вслух раздумывал Ылтанпик.

- Может, пошлем кого из тысяцких? Ведь есть же у нас немало опытных и толковых есаулов.

- Великий князь, брат мой. Позволь мне самому лично повести отряд. Пускай видят ратники, что и я иду вместе с ними.

278

-------------------------------------------

Окажи мне эту честь, — обратился к Ылтанпику Батбай. На короткое время нависла тишина.

- Хорошо, брат. Пусть будет, как ты сказал, — согласился князь. — Вы только согласуйте друг с другом ваши действия. Не забудьте о сигналах с огнями. И еще помните о вражеских караульных заставах.

- Великий князь, когда прикажешь выступить? — уже официальным тоном обратился еще раз Батбай.

- Вот только взойдет татарское солнышко, поднимется повыше, чтобы можно было лучше осмотреться в темноте, тогда и пойдем, — ответил князь. С этими словами он поднялся и пригласил всех присутствующих к княжескому костру. Все встали и последовали за ним. И вскоре уже сидели вокруг жаркого костра.

- Аспар! Прикажи подать хмельного меда и чего-нибудь покушать, — приказал князь. И немедленно на расстеленной кошме появились горшок с медом, лепешки, зеленый лук, вареные яйца и разрезанное на кусочки аппетитное, с прослойками мяса, свиное сало.

«Вот это еда. Действительно царское угощение», — успел подумать Шишман, и тут же лично сам князь вручил ему кубок с хмельным медом.

- Ну, что ж. Помянем павших. Помянем всех наших усопших. Что мы едим и что мы пьем, пускай всегда будет перед ними. Пусть всегда они будут сыты и не мучает их жажда. Пускай они всегда помогают нам, — сказал Ылтанпик и, наклонив свой кубок, по-булгарскому обычаю капнул на землю несколько капель меда. За ним это же действо повторили и все остальные. Пробормотав про себя молитву, каждый осушил свой кубок. От хмельного меда разыгрался аппетит, и все с удовольствием поели, хотя недавно ужинали. Ылтанпик нанизал на чилижный прутик несколько кусочков сала и ел их, поджаривая на огне. Сало шкворчало и шипело, когда жирные капли падали в костер. Князю вспомнилось детство, ночевки в поле у пастушьих костров. Вспомнились сцены охоты и многое другое. Он снова наполнил кубки, осмотрел своих сотрапезников и негромко произнес: — Выпьем за победу!

Все выпили. Выпили и прислушались к ночным голосам. Громче всего звучали в ночи жуткие крики и стоны умирающих и раненых воинов. И чтобы заглушить эти крики, князь приказал играть музыкантам. Было видно, как на востоке заалел горизонт.

- Скоро взойдет луна, идите, готовьте ратников к ночной

279

-------------------------------------------

вылазке. Пусть каждый воин берет больше стрел, — сказал Ыл- танпик.

Поблагодарив князя за угощение, Нарбек и Шишман удалились. Батбай тоже хотел уйти, но его задержал князь.

- Побудь еще некоторое время со мною. До выступления далеко, луна только собирается взойти, — сказал он ему.

И вот они остались лишь втроем: Ылтанпик, Батбай и Аспар. Некоторое время сидели молча, слушая звучание волынок.

- Хорошо играют, — сказал Батбай.

- Да. Задушевно играют, — согласился с ним князь.

- Только мелодии все печальные, — вставил слово Аспар.

- До веселья ли теперь, когда вокруг такое творится, — длинно вздохнул князь.

- Да-а-а, — мрачно протянул и Батбай. — Эх! Налей, брат, еще по одной. А ну ее к черту, такую жизнь! У всех она теперь держится на острие татарской стрелы! Давай зальем хмельным медом эту лютую действительность! — единым духом выпалил он через миг.

- Налей, брат! Все равно пропадать! — снова повторил он, обняв одною рукой плечи Ылтанпика.

- Тебе же скоро выступать.

- А-а-а, ничего. Только злее буду, — ответил Батбай.

Князя и самого одолевали черные мысли, и уйти от них

никак не удавалось. Страшное пророчество Белебея все время жило в его подсознании и отравляло действительность. Благословенная ночь, ниспосланная Богом грешным людям, чтобы они набрали силу для будущего дня, властвовала вокруг, и далекие крики раненых ратников, прорываясь сквозь печальную мелодию, отравляли сознание.

- Нарбек говорил, что днем мы понесли большие потери. Ты смотри, берегись там, — сказал князь, подавая Батбаю кубок.

- Татары потеряли не меньше нас.

- Но все же ты зря не рискуй.

- Ладно. Умирать нам еще рановато.

- За что выпьем?

- Да не все ли равно! Хоть за победу, хоть за погибель. Хмельной пыл освобождает сердце от печали и тревоги, — ответил Батбай.

Выпили. Закусили. Помолчали.

- Хм. А все-таки умные люди были те, кто выдумал этот пыл,

- вымолвил Батбай через некоторое время довольным голосом.

280

-------------------------------------------

Ылтанпик глянул на выплывающую из-за горизонта луну, шевельнул прутиком угольки в костре, глубоко вздохнул, словно сожалея о чем-то, и негромко вымолвил:

- Вон и луна, татарское солнышко, восходит.

Батбай поглядел на скупой свет, разливающийся по горизонту, загнув шею, посмотрел на звезды, словно определяя, до какой точки нужно подняться луне, когда настанет пора выступить, и негромко протянул:

- Да, восходит.

Большой конный отряд булгар, воспользовавшись полусумраком лунного света, скрытно, по широкой балке, спустился с увала и, разделившись на два рукава, пересек речушку, один выше, а другой ниже места дневного сражения. Растянувшись длинной лентой и выгибаясь посередине ленты дугой, двигаясь только шагом, оба отряда двинулись навстречу друг другу, охватывая ордынский лагерь в большое кольцо. Высокая трава заглушала топот многочисленных копыт и шум, производимый копытами, был минимальный. Ратники даже слышали крики умирающих несчастных воинов, раздающиеся на местах дневного сражения. Когда до ордынского лагеря осталось расстояние примерно в три-четыре полета стрелы, Шишман по цепи дал команду остановиться и стал ждать сигнала с противоположной стороны. Впереди, мерцая огнями многочисленных костров, расположился ордынский кош. Рядом находились его соплеменники, булгарские всадники. Шишман оглянулся назад и на фоне ночного неба увидел лес качающихся копий. Увидел темные фигуры ратников и конских тел. Кизячный запах дыма, доносящийся со стороны ордынского лагеря, смешиваясь с запахами лошадиного пота, сыроватой кожи и кошмы, неприятно щекотал его ноздри. Хотелось чихнуть, и Шишман зажав пальцами нос, энергично помассировал крылья носа.

- Похлебку варят, сволочи! — вполголоса выругался кто-то за его спиною. Было слышно, как он несколько раз шмыгнул носом.

- Да еще с мясом, — поддержал его другой голос.

- И кумысом будут запивать, — снова молвил первый голос.

«Ничего, скоро мы вас накормим досыта!» — зло подумал об

ордынцах Шишман и, ожидая сигнала, обшарил взглядом край неба за ордынским лагерем.

281

-------------------------------------------

- Да замолчите вы! — вполголоса сквозь зубы зло выругался он, услышав, как за его спиною ратники снова начали роптать и переговариваться. Ратники замолчали. И только кони пофыркивали изредка, мотая головами в сумраке лунной ночи. На той стороне за ордынским лагерем послышался лай далеких собак.

«Неужели обнаружили?» — мелькнуло у него в голове. В это время Шишман ясно увидел, как за ордынским лагерем высоко в небо взлетело несколько горящих стрел.

«Все! Началось!» — молнией мелькнула мысль. Он дал команду ответить таким же сигналом, и в небо тут же взлетело несколько горящих стрел. Шишман по цепи передал команду тронуться, и вскоре гул от топота тысяч копыт волнами прокатился по рядам всадников. Быстрым наметом, полностью доверившись чутью умных животных, словно грозная туча, готовые в любой миг сразиться с врагом, летели в лунном свете булгарские ратники и за короткий миг преодолели расстояние до вражеского лагеря. Сходу сшибли несколько охранных застав, и вот уже частым дождем полетели в ордынцев разящие стрелы. Жуткий вой и тревожные крики повисли над лагерем. Было видно, как ордынцы мечутся около костров, стараясь укрыться от стрел, летящих отовсюду. Вскоре все пространство около костров было устлано телами врагов. Они не успели даже сообразить, откуда так внезапно появились булгары. Но по мере продвижения нападающих в глубь ордынского коша сопротивление врага все нарастало. Возникло сразу несколько очагов сопротивления. Однако, привыкшие действовать верхом, ордынцы оказались неважными воинами на земле.

«Эх! Нам бы больше ратников. Тогда прошли бы через весь лагерь», — с сожалением подумал Шишман, стрелу за стрелою посылая в ордынцев. В суматохе завязавшегося боя он и не заметил, сколько прошло времени, но когда в очередной раз полез в колчан за стрелами, отметил, что они кончаются.

«Как бы нам не зарыться и не завязнуть в битве», — проскочила тревожная мысль. Он окинул взглядом поле боя и дал команду находящимся рядом с ним сигнальщикам играть отход. Шишман натянул последнюю стрелу и, тщательно прицелившись, послал её в ордынца, который в пешем порядке схватился с одним булгарским ратником. Хищная стрела ударила ордынцу в незащищенный ничем левый бок, прямо под занесенную для удара руку. Татарин грузно осел назад и, дрыгая ногами, повалился набок. Глаза Шишмана как-то сами собою замечали все

282

-------------------------------------------

это и фиксировали в сознании. «Еще один.», — мелькнула злая мысль, и он огляделся кругом.

Булгарские всадники отходили медленно и организованно, хотя о какой организованности могла идти речь в этом сумраке лунного света.

- Не оставляйте раненных и погибших! — крикнул Шиш- ман, и несколько голосов тут же повторили его крик.

- Отходим! Отходим! — крикнул он еще раз, и резко повернул своего коня назад.

Воспользовавшись ослаблением натиска, ордынцы воспрянули было духом, но за черту своего лагеря, где царила лунная мгла, посылающая в них смертельные стрелы, они выходить не стали. И только наугад посылали свои стрелы вдогонку булгар- ским ратникам, стараясь хоть как-то насолить им.

- Дайте сигнал огнем! — крикнул Шишман сигнальщикам, и несколько горящих стрел взлетели в небо, показывая ратникам направление отхода.

В лагерь булгары вернулись под утро, когда на далеком востоке край темного неба уже посерел и на травы упала холодная роса. Потом при свете наступившего утра пересчитали свои потери и убедились, что понесли минимальный урон в живой силе и конях. Князь Ылтанпик очень был доволен ночной вылазкой своих ратников и не скрывал этого. Он тут же приказал подать воинам, участвовавшим в этом, хмельного пива и велел им отдыхать, пока есть свободное время.

- Молодцы! Ну, просто молодцы! — говорил он Батбаю и Шишману, крепко обнимая их при встрече.

«Одна такая ночная вылазка стоит нескольких боев при свете дня. Потери минимальные, и врагу урон нанесли чувствительный. Такие приемы борьбы нужно взять всем нам на вооружение. Мы на своей земле, и никому не позволим хозяйничать тут», — говорил он потом своим военачальникам, восседая с ними за одним походным котлом.

Все булгарские ратники надеялись на победу и жили надеждой на лучшее будущее, доверяя своему князю. Меж тем новый день уже давно вступил в свои права. Жаркое солнце топленым маслом плавилось на горячей сковородке неба. С белесой выси сочился густой и тягучий зной. Гудели бесчисленные слепни, летая в разных направлениях и тучами облепляя коней. Легкий и теплый ветерок ласкался под рубахи, не принося облегчения горячему телу, гладил гривы ковылей, приносил

283

-------------------------------------------

смешанные запахи чабреца, горькой полыни и сладковатого дыма. И перебивая ароматы трав, тошнотворной волной доходил до ратников дурной запах смерти, запах быстро разлагающихся на жаре людских и конских останков. Мантелей лежал, закрыв глаза, подставив солнцу треугольник волосатой груди, розовеющий в вырезе рубахи, и слушал треск бесчисленных кузнечиков. Слушал, как, то замирая, то снова просыпаясь, у самого уха шуршит ветерок, пробираясь сквозь ковыльные нити. Так же свистит он, скользя сквозь летучие гривы коней, когда те пасутся в степи. Тяжелая дрема душным покрывалом давит на него, и совсем нет сил разогнать её. Его веки тяжелые, словно склеены зноем. Какая-то муха начинает донимать его, ползет по чувствительным губам, по щеке, начинает щекотать ухо. Он отбивается, шлепает себя по щекам, но прилипчивая муха и не думает отставать от него. Он в очередной раз хлопает себя по щеке, и слышит совсем рядом воркующий смех. Манте- лей открывает глаза, видит рядом Сильби, которая стебельком какой-то травы щекотала его по лицу. Он быстро приподнимается и садится.

- Ты чего? — спрашивает он и качает головой, стараясь освободиться от дремы.

- Ты лег бы хоть в тени. А то я устала отгонять от тебя мух. Да и обедать пора.

- Что, уже обед? — снова спрашивает Мантелей и окончательно приходит в себя.

- Да. Уже обед. Пойдем, я полью тебе на руки, — говорит Сильби и берет его за ладони. Они идут к телегам, и Сильби, достав глиняной кувшин с водою, поливает ему на руки и на шею. Мантелей совсем скидывает рубашку и с наслаждением плещется под теплою струей. Сильби с любовью смотрит на его крепкое тело, на его мускулистые руки, которые совсем недавно так жарко обнимали ее. Вскоре они присоединяются к людям, сидящим вокруг широкой кошмы и принимающим пищу. Тут находятся родители Мантелея, Ахчура и Самар вместе со своей матерью, братишкой и сестренками. Ахчура здесь один, он так и держится их компании. За обедом Ахчура рассказывает, как два отряда булгарских ратников ездили на вчерашнее поле боя и, подобрав раненых, вернулись обратно.

- На раненых страшно смотреть, они все обессилели, измучились от жажды и боли, раны у многих воспалились, — рассказывает и Сильби.

284

-------------------------------------------

За обедом мужчины обсуждают результаты ночной вылазки булгарских ратников. Ахчура и Мантелей жалеют, что они не участвовали в таком, по их мнению, важном деле.

- Да хватит вам истязать себя. Впереди еще столько боев. Успеем навоеваться, — успокаивает их раненый Самар и, болезненно сморщившись, рукою прикрывает раненую щеку.

- Так-то оно так, — соглашается с ним Ахчура, — но вблизи родных домов сподручнее было бы их бить.

- Ну, как, сынки, не одолеют нас ордынцы? — вмешался в разговор молодых Тимерхан. Ребята посмотрели друг на друга, помолчали некоторое время.

- Пока мы живы, не одолеют, — самоуверенно сказал Ахчура и, вздохнув, добавил: — А погибнем, так туда нам и дорога.

- Это почему же ты так говоришь?

- А все равно жизни нет. Вся жизнь уже давно идет наперекосяк. С самого детства она у меня не заладилась. И теперь все пойдет прахом, — быстро, единым духом выпалил Ахчура.

- Погоди, погоди! Ты что это так жалишся? Один ты, что ли, такой на всем белом свете? У всех вон кругом такое горе... — высказал Тимерхан.

- У всех-то у всех, а у меня... — снова начал было Ахчура и замолчал. «Действительно, у каждого свои беды и печали, а я тут распинаюсь про свое горе. Не поймут, люди совсем озверели от этой войны», — подумал он и, вздохнув, потерянно махнул рукою. Ему до слез стало жалко свою старую бабушку, которая заменила ему родителей. «Совсем одна осталась она в деревне, и что с нею стало, один Бог только знает. И если она жива, наверное, находит утешение в разговоре со своими козами и курами»,

- размышлял он.

- Чего замолчал? — обратился к нему Тимерхан.

- А о чем говорить-то?

- Хотя бы об ордынцах.

- Нет уж, я наговорился. Лучше я сыграю вам, — сказал Ах- чура и достал свой шопр.

Он некоторое время сидел, разглядывая в руках инструмент, несколько раз погладил пузырь и, тяжко вздохнув, вымолвил:

- Дядя Тимерхан, это инструмент Алмуша. Он мне подарил его перед самой кончиной, и для меня теперь нет ничего дороже на свете, чем этот подарок. С этими словами он надул пузырь, и вскоре скорбная мелодия поплыла над древними холмами. Услышав её, вокруг пузырника начали собираться

285

-------------------------------------------

люди. Их становилось все больше и больше. Передние слушали сидя, другие слушали стоя или даже не слезая с коней. Очарованные музыкой люди, кажется, забыли обо всем. Не так донимала их жара и надоедливые мухи. Не так давило гнетущее чувство ожидания нападения. Ахчура оглядел слушающих людей, лукаво подмигнул молодой девице, встретившейся с ним взглядом, и заиграл веселую и задорную свадебную мелодию. Сам в такт музыке притоптывал ногами. Перевернутая плетеная корзина, на которой он сидел, скрипела и зыбко качалась под ним. Он снова подмигнул девице и та, смутившись, прикрыла рот концом сурбана и отвернула лицо.

- Нашел время играть свадебные песни, — недовольно пробурчала одна из женщин за спиною у Ахчуры.

- Действительно, до свадебных ли песен теперь, когда война идет, и эта песня совсем не к месту, — вмешалась другая женщина.

- Да пусть играет, жалко, что ли? Скоро татары зададут нам такую кровавую свадьбу, — перебил женщин один из ратников, и женщины замолчали.

А песня разливалась и разливалась по окрестным холмам. Широко плыла над покрытыми чилигой и ковылями старинными курганами и потом терялась в затянутых жаркой мглой далеких степных просторах. Ахчура снова заиграл и затянул печальную, как хмурый осенний денек, мелодию. Он играл, а сам, медленно поворачивая голову, осматривал людей, стоявших толпой вокруг него. Охваченные всеобщим возбуждением и тревогой люди, понемногу успокаивались, и каждый из них, вслушиваясь в нехитрые звуки мелодии, думал о чем-то своем, сугубо личном. Кажется, люди на время забыли о грозящей постоянно опасности, забыли о погибших и раненых. В глубоком безмолвии, неподвижные и онемевшие, слушали они музыку, может быть, в последний раз в этой такой сложной и нелегкой жизни. И может быть, стоя на пороге небытия и оглядываясь на прошлую жизнь, они еще верили в то, что как когда-то в стародавние времена придет к ним на выручку легендарный Улап батыр и спасет их всех от грядущих бед. А беда, неминуемая и неумолимая, стояла рядом, под увалом, в низине. Дурной и тяжелый дух от быстро разлагающихся на жаре трупов доносился все сильнее и не давал людям забыть реалии жизни. Резкие крики многочисленных раненых ратников, пробиваясь сквозь волны музыки, резали слух. Ахчура смотрел на людей и пытался представить, что будет с каждым из них в ближайшее время.

286

-------------------------------------------

Прямо напротив него, опираясь на длинное копье, стоял рослый воин. Лицо его словно окаменело. Невидящим взором смотрел он вдаль и, о чем-то думая, сжимал и разжимал свое длинное копье сильными и корявыми от трудной работы пальцами.

О чем он думал? Наверно, в первом же бою, не желая уступить врагам, он, падет, сраженный вражьей сталью, и заплачет неутешно его жена, стоящая сейчас рядом с ним. И вырастут его дети, (если только вырастут), не узнав отцовской ласки. А пока они держатся за подол матери и любопытно крутят головами из стороны в сторону. А вот эта древняя старуха, стоящая рядом с ратником что-то шепчущая своими бескровными губами? В случае нашего поражения пойдет бедная по миру на своих нетвердых ногах и, беззащитная, загнется где-нибудь от голода и холода. И некому будет пожалеть, обогреть и накормить ее. А вот эти подростки, тонкие и гибкие как весенняя лоза, потеряв защиту и жизненную опору, попадут в рабство и долгое время будут терпеть издевательства и унижения, пока, в конце концов, враги не превратят их в своих воинов, заставив забыть свое прошлое и своих предков. Ахчура мотнул головою, отгоняя дурные видения и перестал играть.

«Черт те знает, до чего можно так додуматься. Чур, меня, чур», -подумал он и встал со своего места. «Поиграл, словно с Алмушем поговорил», — мелькнуло в голове у него.

Люди понемногу начали расходиться. Мантелей, Хушман и Ахчура, оставив раненого Самара лежать в тени кибитки, вышли за пределы тележной крепости и уселись на взлобке холма с обширным видом на вражеский кош. Некоторое время помолчали, обозревая окрестности тревожными и ищущими взглядами.

- Что-то ордынцы медлят, не спешат выступить, — сказал Хушман, кинув взгляд в сторону товарищей.

- Не медлят, а зализывают раны после нашей ночной вылазки, — сказал отрывисто Мантелей.

- Здорово, говорят, потрепали ордынцев, может, больше не сунутся, — вмешался в разговор Ахчура.

- Здорово-то здорово, но все равно у татар силы еще много. Смотрите, какой огромный лагерь у них, — ответил Мантелей.

- Да-а-а. То ли еще будет, — длинно, со вздохом протянул Хушман.

- А все-таки здорово, что мы договорились держаться вместе и прикрывать друг друга. Если бы не вы, ребята, не сидеть бы мне сегодня рядом с вами. Я уж думал, что мне конец пришел,

287

-------------------------------------------

когда ордынцы зажали меня возле кручи, — сказал Ахчура и тепло посмотрел на своих товарищей.

- И я бы не сидел рядом с вами. И я бы остался лежать навсегда, — сказал Хушман.

- Да что об этом говорить. Договорились же раз и навсегда держаться вместе и выручать друг друга, — горячо и скороговоркой вымолвил Мантелей. Снова помолчали, каждый думая о чем-то своем. Снова оглядывали равнину беспокойными взглядами. Морща носы, втягивали смешанные ароматы степных трав и гниющие запахи смерти.

- Нет уж! Второй раз в плен я ни за что не желаю попадать. Скорее всего, кончу себя. Хватит, походил, помучился в колодках! — зло и решительно высказал Хушман и нервно затеребил в руках свой нарядный саламат.

- Что, тяжело было? — спросил Мантелей.

- Не то слово, тяжело. Невыносимо было. Это ж когда обе руки закованы в колодки, вы только представьте, ни почесаться, ни насекомых отогнать, ни нужду справить как следует. Так и ходил и вонял на всю округу, — сказал с возмущением Хушман.

- Впрочем, пока этого сам не попробуешь на своей шкуре, трудно себе представить.

- А знаете, ребята, вы только не смейтесь, — сказал с каким-то виноватым видом Ахчура, — странно как-то получается, никогда раньше до этой войны я не чувствовал себя счастливым. Всегда чувствовал себя обделенным, и постоянная печаль была моим спутником. Через эту печаль я и научился играть на волынке. И только здесь, участвуя в этих сражениях вместе с вами и несмотря на потери, я почему-то почувствовал себя более счастливым, более нужным, что ли. Я даже не знаю, как все это выразить.

- Да, бывает и так, — согласился с ним Хушман.

- А, может, ты влюбился, — молвил Мантелей.

- Да нет, это что-то другое, — возразил Ахчура.

- Может быть, может быть, -сказал Мантелей, и добавил. — Я же заметил, как ты посмотрел на молодушку.

- Да нет, ты ошибаешься, любовь — это одно, а чувство счастья — это другое, — возразил Ахчура и махнул рукою, досадуя, что друзья не так понимают его.

- Да ладно, ладно тебе досадовать. Мы прекрасно понимаем и любим тебя как брата, — сказал Мантелей и потрепал его за шею.

- Эх! Неплохо было бы искупаться в такую жару, — сказал Хушман и сладко потянулся, изгоняя жаркую дрему.

288

-------------------------------------------

- Иди, искупайся. Устроят тебе ордынцы кровавую баньку,

- с ехидцей сказал Мантелей. — Скоро здесь в округе вообще никого не будет. Все разбегутся от невыносимой вони. И нам тоже необходимо как можно быстрее покинуть это место, пока люди не сошли с ума от дурного запаха и не заболели неизлечимыми болезнями.

- Дай срок, дай срок, — молвил и Ахчура, думая о чем-то своем. — Что-то наш князь тоже не торопится выступить, все чего-то ожидает.

- Иди-ка, поучи его. А то у него советников мало, особенно таких как ты,- с иронией выразился Мантелей. Ахчура удивленно глянул на него, не понимая, над чем иронизирует его друг.

- Да хватит вам подкалывать друг друга. Князь просто не хочет потерять выгодной позиции и бережет ратников. Он хочет, чтобы ордынцы сами напали на нас. Ведь при нападении татарам придется лезть в горы, и им придется намного труднее, чем нам. Отсюда наши стрелы и камни будут лететь дальше и поражать противника на более дальнем расстоянии, да и из-за кибиток обороняться будет нам удобнее и безопаснее, — в короткий миг на едином дыхании выдохнул Хушман.

- Что верно, то верно, — согласились с ним друзья.

- Да ладно, хватит нам болтать о войне. Тоже, стратеги великие. Пускай об этом болит голова у есаулов, — с улыбкой высказал через миг Хушман и снова сладко потянулся.

- Ты что это все время потягиваешься, спать, что ли, хочешь? — спросил Мантелей.

- Да, не мешало бы вздремнуть теперь где-нибудь в холодке, -сказал Хушман и зевнул, широко и с шумом.

- Может, пойдем попьем пыл? У моей матери, должно быть, еще осталось, — предложил Мантелей.

Ребята переглянулись и быстро согласились. И вот снова четыре друга рядом, не спеша тянут хмельной пыл. Ох, и сладок же булгарский пыл. И нет сил отказать себе в этом удовольствии. И даже раненый Самар, морщась и придерживая щеку ладонью, с удовольствием пьет напиток радости.

- Ну, как ты? Легче тебе? — спрашивают его друзья.

Самар несколько смущенно улыбается и с искривленным

ртом, словно он жует горсть горькой калины, кивает головою.

- Да, стало несколько легче после перевязки. Вот только нога что-то горит временами и поясница ноет от долгого лежанья, — вымученно вымолвил он.

289

-------------------------------------------

- Ничего, ничего, вот пройдет немного времени, даст Бог, выздоровеешь полностью, — говорит Ахчура и смотрит приветливым взглядом на Самара.

- Как бы я хотел быть в такое время рядом с вами. Перед началом битвы помогите мне выбраться за пределы тележной крепости. С взлобка холма я буду наблюдать за вами и молиться за вас. А то весь мой кругозор ограничен тележной крепостью, — говорит Самар и поочередно смотрит на своих друзей.

- Ладно, мы тебя вынесем, если твоя мать не будет против этого, — говорит Хушман.

- Мать что, она женщина. Ей будет трудно понять мою душу, мое стремление быть вместе с вами.

- Ну, как, Самар, в далеком будущем построят на земле Булгарии город с твоим именем? — с некоторой долей иронии в голосе спросил Мантелей.

- А ты не веришь? Если теперь есть села с моим именем, то почему же не быть городу? — горячо выдохнул Самар и от моментального возбуждения даже приподнялся немного со своего полулежачего положения.

- Ну, ну. — с улыбкой протянул Мантелей и озорно подмигнул ему.

- А может, и нашими именами назовут какие-нибудь города, — размечтался и Ахчура.

- Ну, нет, — после короткого молчания возразил Самар, — у вас имена не такие звучные, как мое.

Все засмеялись. Им действительно стало весело. Может, это благородный симпыл так подействовал на них, но они на какое-то время забыли про все заботы. Не доходили до них крики раненых, не чувствовали они дурного запаха смерти. А может, просто не хотели все это слышать. Душа и тело требовали ослабления напряжения, постоянно державшего их в состоянии готовности к действию, и они в силу своей молодости не умели еще глубоко переживать за все случившееся. Так бы и сидели они, на время забыв обо всем, но реалии жизни диктовали свое.

- Хурахсем, тутарсем! — вдруг крикнул булгарин, сидевший на крыше кибитки и смотревший в сторону ордынского коша. Ратники вмиг вскочили и схватились за оружие. Глухая ярость, как пивная пена, закипала в их сердцах. Мантелей, Ахчура и Хушман бросились за ограду тележной крепости.

- Меня, меня тоже возьмите с собою! — крикнул им вслед

290

-------------------------------------------

Самар и, досадуя, рубанул рукою воздух. В это время к нему подбежала его мать Мерченпи.

- Сынок, ты чего это надумал? — крикнула она, увидев, как Самар, держась за колесо телеги, пытается встать на ноги.

- Анне, я хочу за ограду, проводи меня туда! — попросил Самар.

- Тебе нельзя! Ты лежи. Сильби сказала, что от напряжения может открыться рана, и тогда трудно будет остановить кровь,

- возразила мать и попыталась снова уложить сына на кошму.

- Анне, ну не могу я все время так лежать без движения. У меня, наверное, скоро будут пролежни. Да и поясница болит уже от безделья, — чуть не крикнул Самар, и завертел головою из стороны в сторону. Тут он заметил братишку, пробегающего мимо в направлении взлобка, и насколько мог громко позвал его. К его удивлению, в этой суматохе братишка услышал его и, задержавшись на миг в одном месте, подбежал к нему.

- Петр, братишка, помоги мне подняться и проводи меня на взлобок, — попросил он его. Вскоре Самар при помощи братишки уже ковылял потихонечку в сторону взлобка. Весь взлобок увала был забит вооруженными людьми. Здесь, на краю взлобка, словно ударившись об невидимую преграду, возбуждение, вмиг охватившее людей, постепенно гасло, и теперь люди стояли молча и, с любопытством, смешанным с тревогой, взирали в сторону неприятеля. Было видно, как с южной стороны к вражескому кошу подходил еще один большой отряд конных ордынцев.

- Господи, и откуда они только берутся? — выдохнул кто-то за спиною у Хушмана.

Хушман оглянулся и с иронией молвил:

- Оттуда, откуда и все мы.

Мужчина не обратил никакого внимания на его слова и только как заведенный повторял:

- Господи,господи.

- Ну, теперь жди. Теперь только держись, — вымолвил кто- то другой рядом с Хушманом.

- Ничего, пускай сунутся, пускай попробуют, пускай изведают нашего гнева! — зло и отрывисто выговорил другой ратник.

«Да, да. Пускай изведают наш гнев», — мысленно согласился с ним Хушман. Он нервно провел рукою по открытой шее и задышал чаще и прерывистей. Ему показалось, что проклятая колодка вновь давит ему на шею и мешает дышать. Словно стараясь удостовериться, что это не так и что его шея свобод-

291

-------------------------------------------

на, он снова провел по ней рукою и мысленно выругался. Это ощущение колодки на шее и на плечах временами поступало так явственно, особенно в периоды усталости, что Хушман стал побаиваться такого своего состояния и всерьез думал сходить к какому-нибудь знахарю, чтобы тот пошептал над ним и снял с него это неприятное чувство.

«А может, и не нужно будет ходить к знахарю, во время битвы какой-нибудь лихой ордынец мигом снесет мою башку, и сразу же решит все мои проблемы, — мелькнула нелепая мысль.

- А может, эта мысль и не такая уж и нелепая», — тут же мысленно возразил он сам себе. Люди, вытягивая шеи и становясь на цыпочки, через головы впереди стоявших всматривались в сторону врагов. Тревожный ропот, как ветер в сухих камышах, то возникая, то замирая, временами проносился меж людьми. Длинные копья, специально приспособленные для борьбы с верховыми воинами, грозно качались над толпою из стороны в сторону. Оглянувшись назад, Хушман заметил Самара, при помощи братишки ковыляющего в сторону толпы, сгрудившейся на взлобке.

«Чего это он не остался лежать внутри крепости?» — мелькнула в голове его мысль, и он тут же, не додумав, бросился к Самару. Вдвоем с Петром они провели Самара через толпу и как можно удобнее расположили на взлобке.

- Ну вот, здесь и дышать легче, и обзор хороший, а то внутри крепости я закис совсем, — сказал Самар, с благодарностью глядя на Хушмана и Петра.

- Все-таки тебе надо было остаться внутри крепости. Там находиться более безопасно. Все раненые лежат внутри крепости. Если начнется заваруха, враги в один миг могут доскочить сюда, — молвил озабоченно Хушман.

- В случае чего я успею спрятаться внутри крепости. Вон и Петр поможет мне.

- Так-то оно так. Но ты пойми правильно. Тогда нам будет не до тебя, — снова сказал Хушман.

- Ты не беспокойся. Я ведь все понимаю, брат мой. Только не в силах я усидеть на месте, когда там такое затевается.

Хушман понимающе улыбнулся ему и, подмяв под себя желтый кустик ковыля, пристроился рядом с ним. Вскоре к ним присоединились Мантелей и Ахчура.

- Ты что, Петр, тоже собрался воевать? — обратился Ман- телей к мальчику, который стоял рядом с Самаром и теребил в

292

-------------------------------------------

руках рукоятку сабли. — Смотри, сабля-то выше тебя, сможешь ли ты ее поднять?

Петр чуть заметно улыбнулся одними уголками губ и, повернув свое круглое лицо в его сторону, ответил:

- Это сабля не моя, а Самара. А воевать я действительно буду. Хоть сабля для меня и тяжела, но зато я умею хорошо и далеко кидать из пращи камни. Мы часто тренировались в этом деле с деревенскими мальчишками. Да и во время пастьбы скота от нечего делать иногда целыми днями только и делаешь, что кидаешь камни. Так что в этом деле я давно набил руку и вполне могу быть полезным во время боя, — единым выдохом по- мальчишески звонко ответил Петр.

Мантелей удивленно вскинул брови и, видимо не ожидавший такого ответа, громко хмыкнул.

- Вот это ответ действительно не юноши, а настоящего ратника, — довольный ответом Петра, вымолвил он. Ему вспомнилось, как и он сам когда-то, будучи мальчишкой, воображал себя сказочным батыром и также кидал камушки с высоких холмов. Как, играя в войну, игрушечными саблями вместе с мальчишками крушил заросли крапивы и лопухов.

«Ничего-ничего, если такие мальчишки, как Петр, собираются воевать, то даст Бог, выстоим», — раздумывал он. Сзади них толпою стояли вооруженные ратники, деревенские мужчины и женщины. Вездесущие мальчишки, возбужденные невиданным зрелищем, и ожидая еще более интересного события, носились между взрослыми. Ни тени испуга не было видно на их лицах.

«Ах, шереметсем, не понимают еще, чем все это может обернуться для нас», — подумал Мантелей, с жалостью обозревая ребятишек. Ему почему-то вдруг вспомнился Алмуш, этот веселый и храбрый воин, который научил его многому, что должен знать каждый ратник. Вспомнились его песни и различные высказывания. «Какие люди были и какие люди погибли. И еще сколько погибнет в этой проклятой заварухе? Как хотел Алмуш перед смертью, чтобы мы помнили о нем», — мелькнуло у него в голове. Ему на миг показалось, что Алмуш стоит у него за спиною в гуще бул- гарских ратников и также, как он, обозревает местность. Ему даже вроде бы послышался его голос, и он, повернув голову, ищущим взглядом пробежался по лицам стоявших сзади него ратников. Мантелей огорчился, не увидев среди воинов дорогого для него лица. Хотя он сам лично похоронил его и засыпал сырою землею, но разум его до сих пор отказывался верить в это. Он перевел

293

-------------------------------------------

взгляд на равнину, взглянул пристально на вражий лагерь и отметил, что ордынский отряд втягивается в пределы коша. Увидел, как за отрядом медленно движется пыльное облако, как мелькают среди облака конские морды, людские фигуры, и блестит временами на солнце металлическая часть воинского снаряжения. Он еще раз оглядел людей, толпою сгрудившихся на взлобке. Здесь, на увале, открытом солнцу как раскрытая ладонь, люди парились от духоты, гадали, пойдут ордынцы или нет, вспоминали прошлые войны и набеги. Мантелей на время ушел в свои думы и как бы отгородился от людского гомона и шума. Вмиг пронеслись перед его мысленным взором эти жаркие дни столкновений с врагами. Дни, полные тревог и приключений. Дни, полные горечи вперемежку с горем и страданиями. Дни скитаний по далеким степям и равнинам. И только эти боевые дни, казалось ему, были наполнены смыслом и полнотою жизни, будто и не было у него раньше другой, спокойной и умиротворенной жизни. И даже его встреча с любимой Сильби как бы уходила в тень и не казалась ему переломным моментом в его судьбе.

Теперь путь у нас один — это борьба с кочевниками, с этими неуемными племенами, которые как морской прибой, волна за волною, набегают на наши земли. Борьба за жизнь, за место под солнцем, за право свободно пасти табуны, за право растить детей и за право свободно любить. Борьба за несчастный кусок хлеба, за свое жизненное пространство — то, ради чего люди всегда боролись и бились насмерть, уничтожая себе подобных, но говорящих на другом языке, или не похожих на них цветом кожи. И сколько раз в момент опасности над соплеменниками Мантелея звучал призыв: «Хурай! Пулкар! Пулкар!».

«Да, это судьба. Жребий брошен. Назад пути нет!» — подумал он. Мантелей сощурился, глянул вверх на тающее в вышине солнышко, на плывущую к востоку одинокую легкую тучку, похожую на серебристую лодочку, и про себя отметил, что день уже давно перевалил за полдень. Ласковый и теплый ветерок коснулся его лица и чуть заметно шевельнул его кудри. Так же еле заметно колыхнулись кустики ковылей, и их легкие перья заволновались как призрачные волны сказочного озера. Манте- лей сидел в раздумье, а его уши невольно ловили обрывки разговоров стоящих вокруг людей.

- Куда же мы денемся, если наши не выстоят? — выдохнул с горечью за спиною Мантелея женский голос.

- Куда, куда. Побежим как зайцы в разные стороны или

294

-------------------------------------------

все ляжем здесь, около родных могил, — ответил ей мужской, знакомый Мантелею голос. Мантелей повернул назад голову и увидел седого старика односельчанина, которого все в деревне звали Ернак мучи. Он стоял, опираясь на короткое копье и разговаривал с женщиной средних лет, за подол которой держались двое ребятишек.

- Вы-то мужики сообразите, что делать. А куда же нам, женщинам, с детьми деваться? — продолжала сетовать она.

- Не беспокойся, никого не дадим в обиду. А если уж придется отступать, то земля наша великая, не пропадем, — снова возразил ей Ернак мучи.

- А воды-то, воды вдоволь запасли на случай боя? — услышал Мантелей с другой стороны.

- Чего-чего, а воды у нас вдоволь. Если не хватит, то быстро можно скатиться с вершины к реке и набрать её сколько угодно,

- вмешался в разговор другой голос.

- Ах, Тура!.. — вздохнул опять женский голос.

- Я помню, — снова послышался Мантелею голос Ернака мучи, — как вот также мы стояли друг против друга с русичами, и это было в 1229 году. И также бились потом на берегу небольшой степной речушки. Бились за воду, бились за землю, бились за нашу жизнь. Слава Богу, тогда пронесло, а теперь не знаю, как получится.

- Смотрите, смотрите! Кажется, татары двинулись на нас! — крикнул кто-то из впереди стоявших людей. Было видно, как из вражеского коша выезжает конный отряд.

- С одного конца коша одни заходят, а с другого конца другие уже выезжают, — сказал кто-то за спиной у Мантелея.

- Может, они двинулись просто на водопой? — вопросительно высказал кто-то другой.

- Дойдут до воды, тогда видно будет, — с тревогой в голосе высказал третий.

- Пойду к жене, попрощаюсь хоть с нею и с детьми, — сказал Хушман и, посмотрев на ребят виноватыми глазами, поспешил удалиться. — Ребята, как договорились, в случае боя держаться вместе! — крикнул он, на ходу обернувшись, и вскоре скрылся за тележной крепостью.

- Ну что, давайте готовиться к бою, — будничным голосом выдохнул Ахчура и поочередно посмотрел на своих товарищей.

- А чего нам готовиться, мы всегда готовы. Остается только вскочить на коней — и в самую гущу, — уже злым и звенящим го-

295

-------------------------------------------

лосом сказал Мантелей. Было видно, как гнев волнами закипает в его хищно прищуренных и метающих молнии глазах.

«Ох, какой ты злой и заводной стал на битву. Т ы словно пьянеешь от предвкушения вражеской крови. И даже раны не удержат тебя», — мелькнуло вмиг в голове у Ахчуры, и он повторно, с тревогой и какой-то долей опаски окинул взглядом Мантелея.

- Ты хоть отошел-то от вчерашнего боя, как голова, не болит? — спросил он у друга.

- Ничего, все в порядке. Я им еще отомщу за мои раны. Отомщу за гибель моих друзей, — все так же зло, сквозь зубы, ответил Мантелей.

«Ну, чисто зверь, прямо на глазах звереет», — снова подумал о Мантелее Ахчура и перевел взгляд на Петра.

- Ну, что паренек, не робеешь? — обратился он к Петру и подбадривающее подмигнул ему.

- Вместе с вами мне не страшно. Я их прямо отсюда буду обстреливать камнями, на взлобке их много, — ответил Петр и снизу вверх взглянул прямо в глаза Ахчуры.

- Молодец, ты только не бросай тут Самара одного, — добавил Ахчура.

- Нет, ни за что. В случае опасности мы сразу же спрячемся внутри тележной крепости, — звонким мальчишеским голосом сказал Петр.

- Ну-ну, смотри. — промычал Ахчура.

- Ребята, вы за меня не беспокойтесь. В случае необходимости я сумею уберечься, тем более со мною будет братишка Петр, — вымолвил Самар и глянул сначала на Ахчуру, а потом на Мантелея.

- Как я вам завидую ребята. Как бы я хотел быть рядом с вами в такое опасное время, — добавил он приглушенно через некоторое время и замолчал, отвернув от друзей свое раненое лицо. В это время сзади них послышались громкие командные голоса сотников и десятников. Толпа отхлынула от взлобка, и ратники стали занимать положение вдоль крутизны, растягиваясь длинной лентой по обе стороны тележной крепости. Два конных отряда заняли позицию на обоих флангах пеших ратников.

- Ну, тепре куричен. Пирен каяс пулать, — коротко выдохнул Мантелей и, быстро попрощавшись, скрылся за телегами. За ним поспешил и Ахчура.

- Ребята, держитесь! — крикнул он, обернувшись, и вскоре тоже скрылся внутри лагеря. Самар и Петр остались одни на

296

-------------------------------------------

взлобке. Хоть прямо за спиною находился булгарский лагерь, и по обе стороны его, растянувшись на приличное расстояние, находились булгарские ратники, Самару и Петру на миг стало неуютно. Они почувствовали себя сирыми и беззащитными сиротами, брошенными на произвол судьбы. И только оглянувшись в очередной раз назад и увидев грозную силу, застывшую в готовности принять вражеский удар, Самар и Петр обрели спокойствие и уверенность, что все будет хорошо, даст Бог, все обойдется. Меж тем было видно, как передние ордынские всадники уже пересекли водный рубеж и начали подниматься на пригорок. А из вражеского коша все продолжали и продолжали, как черная река, вытекать новые конники.

«О Господи! Да их там тьма, и конца ей не видно», — тревожно мелькнуло в голове у Самара. Петр как завороженный смотрел в сторону ордынцев. Для него это было незабываемое и захватывающее зрелище, которое он видел в первый и, может быть, последний раз.

- Петр, Самар! — вдруг услышал Самар звонкий зовущий голос матери. Оглянувшись, он увидел, как между телег мелькнул материнский сурбан, и через миг она уже стояла рядом с сыновьями. Ее тревожный взгляд метался из стороны в сторону. Увидев поднимающихся на пригорок ордынцев, она поневоле ахнула, и ее губы сами собой стали шептать слова молитвы.

- Самар, сынок, пойдем скорее отсюда. Пойдем, спрячемся за телегами, — вымолвила она умоляюще.

- Нет, мать, я не пойду. Я отсюда буду наблюдать за ходом боя, — просительно и в то же время твердо сказал Самар и виноватым взглядом глянул в тревожные глаза матери. — Вот и Петр будет со мною вместе. В случае чего он не оставит меня в беде, и мы всегда успеем спрятаться.

Мать беспокойно оглянулась.

- Илитвер! Киль-ха, киль кунда! — крикнула она кому-то. -Илитвер, слышишь? Киль-ха часрах кунда! — повторила снова она, и через некоторое время Самар рядом с собою увидел своего дальнего родственника и односельчанина по имени Илитвер.

- Родимый, хоть ты уговори его уйти за телеги. А то он меня совсем не слушается, — просительным голосом обратилась к нему Мерченпи.

- Ладно, мать, хватит! Все равно я никуда не тронусь с этого места, — уже резче и решительно вымолвил Самар. — Да там я скорее умру от переживаний, так что не трогайте меня.

297

-------------------------------------------

- Ладно, ладно. Никто не собирается тебя трогать. Сиди сколько тебе будет угодно, — с улыбкой вымолвил Илитвер и, лукаво подмигнув Петру, потрепал рукою его за мальчишеские вихры.

- Ну, ладно, я пойду. А вы оставайтесь. — сказал Илитвер и, еще раз подмигнув Петру, поспешил удалиться.

- Ах, ачам!.. — застонала Мерченпи.

Ылтанпик, Нарбек и еще несколько тысяцких и сотенных стояли, сгрудившись на взлобке, и смотрели в сторону ордынцев, переправляющихся через водный рубеж. Князь отдавал последние распоряжения. Перед конными отрядами он поставил задачу, чтобы они не давали подняться вражеским отрядам на увал и пресекали все их попытки обойти булгарский лагерь со стороны. А пешие ратники должны были стоять там же, где они поставлены, и оборонять тележную крепость, обеспечивая защиту женщин и детей, а также имущества, продовольствия и животных, находившихся в лагере в немалом количестве. Но ордынцы, видимо, и не думали обойти булгарский лагерь. Они шли открыто, прямо на увал, где расположились главные силы булгар. На пригорке перед увалом ордынцы остановились и начали скапливаться в огромной своей массе. А сзади к ним все подтягивались и подтягивались новые отряды. Вскоре весь огромный пригорок перед увалом стал похож на огромный муравейник, по которому в разные стороны сновали вооруженные всадники.

«Да, ордынцы надеются на свои силы. Хотят устрашить нас и задавить количеством. Мало, мало потрепали мы вас вчера в ночном бою. Но, ничего, ничего. Поживем — увидим, как все теперь сложится», — не зло, обыденно, как о чем-то второстепенном подумал Ылтанпик. Меж тем вражеская орда всей своей массой двинулась вперед. Напряжение в булгарских рядах достигло предела. Кажется, все замерло на миг перед смертельной бурей, и было слышно даже, как со звоном проносятся по воздуху многочисленные слепни. Частокол копий, словно молодой подлесок, качался над головами ратников. Ылтанпика беспокоил суходол, глубоко вклинивающийся своими овражистыми склонами в увал, по которому ордынцы легко могли проскочить вперед и выйти в тыл тележной крепости булгар. Он приказал Нарбеку обратить особое внимание на этот суходол и держать ситуацию под контролем.

298

-------------------------------------------

«Да и отряд тысяцкого Шишмана прикроет в случае чего наши тылы», — мелькнула в голове успокоительная мысль. Но расслабляться было нельзя. Это князь знал по своему горькому опыту. Вот по его приказу вперед, на самый край взлобка, выступили ратники, вооруженные пращами, и приготовились к бою. Благо, что камней было приготовлено много, да и так их на взлобке лежала целая россыпь. Вскоре, достигнув крутизны, ордынцы встали. Они что-то кричали и размахивали оружием. Потом вперед выпустили одинокого воина, и тот стал приближаться к бул- гарской рати, что-то выкрикивая на ходу. Булгары прислушались и поняли, что тот кричит на хазарском языке. Ордынцы, видимо, хорошо знали, что в этом случае им толмач не потребуется, и поэтому выпустили хазарина. Вскоре тот приблизился на такое расстояние, что его уже легко можно было достать из лука. И тут случилось невероятное, чего не ожидали ни булгары, ни ордынцы. Хазарин резко бросил коня вперед и с криками: «Не стреляйте! Не стреляйте! Я к вам», — устремился к булгарам и вскоре уже был в расположении их войска. Стрелы, пущенные с ордынской стороны ему вслед, не достигли цели и упали далеко впереди бул- гарской рати. «Братцы, родные мои, родные, я с вами, я хочу быть с вами! Надоели мне эти кыпчакские рожи!» — кричал хазарин, размазывая слезы по лицу и протягивая свои руки к булгарским воинам. Его быстро провели через ряды ратников, и вскоре он оказался уже сзади выстроившегося булгарского воинства.

- Дайте мне копье, дайте мне саблю, я пойду воевать против кыпчаков! Достали они меня, до глубины души достали! Дайте мне оружие, я буду убивать их, где бы они не находились! — кричал истерично хазарин. Его быстро успокоили, и он замолк. Только временами еще прорывался редкий всхлип, и его тело продолжала сотрясать мелкая нервная дрожь. Только что пережитый им смертельный риск, видимо, произвел на него сильнейшее впечатление.

- Меня послали к вам, чтобы я уговорил вас не сопротивляться и сдаться на милость татарам. Только нельзя им верить, я это знаю. Они очень коварны и им ничего не стоит нарушить свое слово, — говорил через некоторое время хазарин, оглядывая окружающих его ратников. Он уже совсем успокоился и вполне освоился со своим новым положением.

- А этого им не надо?! — зло выдохнул один из ратников и сделал непристойный жест в сторону ордынцев, ударив себе рукою по локтевому сгибу другой руки. Ратники дружно загал-

299

-------------------------------------------

дели. Возмущение и гнев, как хмельное пиво в закрытой посуде, закипало в их горячих сердцах. Ярость, как быстрая молния, металась в их глазах. Они еще крепче сжимали в руках свое оружие, и вскоре боевой клич с силой всколыхнул горячий воздух над их головами. Меж тем ордынцы широким фронтом, подняв невероятный вой, двинулись на булгарских ратников. И быстро ожил булгарский строй. Над головами воинов завертелись быстрые круги пращ, и вскоре густой град увесистых камней посыпался на головы ордынцев. Булгарам было удобно кидать с высоты, камни летели далеко и быстро, во множестве поражая ордынцев и их коней. Прикрываясь щитами, ордынцы еще несколько раз пытались пойти на приступ, но густой каменный град делал свое дело, и враги откатывались назад, теряя коней и воинов. Крутизна увала покрылась первыми убитыми и ранеными воинами. Среди булгарских ратников еще не появились новые потери, так как ордынские стрелы не доставали до ратников. Тогда татары решили изменить тактику, и одна группа ордынцев продолжала наступать прямо, а другая поскакала вперед по суходолу, стараясь подняться по отлогому подъему и зайти в тыл булгарским ратникам. На перехват этой группы ордынцев тут же поскакали всадники тысяцкого Нарбека. Они скакали параллельно ордынцам и торопились закрыть горловину суходола, чтобы не дать неприятелю выбраться наверх на открытое и ровное пространство. На полном скаку каждый из ратников успел послать в ордынцев несколько стрел. И вскоре на самом выходе из горловины, закипела сабельная схватка.

- Хура-а-а-й! Хура-а-ай! — летел над булгарами их боевой клич.

- Урагх! Ур-р-а-а-гх! — волною неслось над татарами. Сшибались грудью, били копытами, грызли друг друга остервеневшие кони. Падали на землю с диким ржанием, внезапно почуяв в горячем теле смертельную сталь и посылая в поднебесье последний лошадиный плач. Вмиг в узкой горловине суходола образовалась давка. В страшной тесноте, когда зажатые со всех сторон кони не могли никуда повернуть, противники бились ожесточенно, в ярости кромсая друг друга на части. Некоторые из булгарских ратников, не имея возможности передвигаться верхом, вскакивали на спины своих коней и, перебегая по крупам, с засапожными ножами кидались на ордынцев и резали их незащищенные ничем глотки. Упавшие больше не вставали, конские копыта превращали их в кровавое месиво. Жуткий нечеловеческий вой, не затихая,

300

-------------------------------------------

постоянно висел над побоищем, и ратникам временами казалось, что это темные жители преисподней вырвались на свободу и творят здесь хаос и кровавый пир. А наверху, глядя на это безумие жалких людей, ярилось солнце. Казалось, что оно издевательски смеялось, и радовалось, видя потоки черной, дымящейся на жаре крови, своими жаркими стрелами иссушая груди поверженных на землю ратников, до черноты опаляя их окровавленные и искусанные губы. Иногда из этой общей свалки из конской и людской плоти вырывались отдельные кони и, взбешенные от боли и страха, задрав к равнодушному небу оскаленные морды, с громким ржанием, словно проклиная свое несчастное бытие и неразумных людей, уносились вглубь степей, подальше от смерти и страшного даже для них места. Некоторые кони со вспоротыми животами неслись, волоча за собою по земле дымящиеся и окровавленные внутренности. Потом внезапно, со всего размаху, падали на когда- то ласковую и добрую землю, подминая под себя желтые ковыли. И уходило в открытое пространство последнее ржание, как прощальный привет такой короткой и бестолковой жизни.

Меж тем другой ордынский отряд попытался обойти булгар с другой стороны, поднимаясь прямо по крутизне, но также был встречен лучниками булгар, которые издалека расстреляли их из боевых луков. Булгарам было удобно бить с высоты, и редкая их стрела не достигала цели. Понеся большие потери, ордынцы скатились вниз, и вскоре и эта группа понеслась вверх по суходолу по пути своего первого отряда. И основное сражение произошло именно здесь, на выходе из узкой горловины суходола. С обеих сторон к этому месту все подтягивались и подтягивались верховые ратники. Среди кустов чилижника и бобовника, во множестве стелившихся по суходолу, быстро росла гора конских и человеческих трупов. Никто из противников не хотел уступить другому. Короче говоря, соперники были достойны друг друга. И только численный перевес и отвага могли сейчас существенно повлиять на исход сражения.

Ближе к вечеру чаша весов начала склоняться в сторону ордынцев. Они все-таки сумели вырваться на плоскую и ровную вершину увала, и теперь битва закипела недалеко от тележной крепости. Разбитый и сильно потрепанный булгарский отряд, разделившись на несколько отдельных частей, побросав раненых и оказывая отчаянное сопротивление, отступал к своему лагерю. Такое очаговое сопротивление не могло продолжаться долго, и булгары старались скорее укрыться за своими кибитками. Не

301

-------------------------------------------

которой части их удалось проскочить в открытые ворота тележной крепости, однако, многие их так и остались за её пределами. На глазах соплеменников они гибли в неравной и жесточайшей схватке, где не было и не могло быть никакой пощады. Они бились уже у самой кромки тележной крепости, и булгарские лучники из-за кибиток, как могли, своими калеными стрелами помогали им, осыпая ордынцев тучами стрел. От топота множества копыт земля, словно живая, дрожала мелкой дрожью. Ковыльная гладь за короткое время превратилась в вытоптанное и распаханное копытами поле. Красноватое пыльное марево зыбкой тучей висело над полем боя, и сквозь эту муть кровавым колесом катилось заходящее солнце. Жуткие крики, звериные вопли, резкое ржание коней и утробный рев неизвестно откуда-то взявшихся верблюдов постоянно висел над вечерним полем.

И в это самое отчаянное время откуда-то из глубины степей, с криками «Хурай! Хурай!» неожиданно и быстро, как степной вихрь, налетели на ордынцев всадники тысяцкого Шишмана. На головах и на рукавах его воинов были яркие повязки желтого цвета. Словно солнечный луч вдруг ворвались они в ряды ошеломленных ордынцев и начали крушить их без разбору направо и налево. Зажатые между ними и тележной крепостью, ордынцы заметались, ища спасения, но всюду попадали под удары свежих и не уставших еще булгарских воинов. Вскоре бой стал похож на бойню, и лишь немногим ордынцам удалось избежать печальной участи быть побитыми и поверженными.

«Как он ударил вовремя. Молодец! Настоящий батыр и военачальник!» — с одобрением думал князь Ылтанпик о Шишма- не, наблюдая с высокой кибитки за разливом желтых повязок, которые, где закручиваясь, где вихрясь как водное течение, расползались по полю в погоне за ордынцами. Остатки ордынских войск в полнейшем беспорядке скатились с увала и постарались укрыться в своем коше. Булгары преследовали их до речушки, но догонять не стали. Быстро надвигались вечерние сумерки, и нужно было успеть убрать раненых и погибших ратников. Вскоре на булгарской стороне задымили многочисленные погребальные костры. Запах дыма, смешиваясь с разными степными ароматами, в какой-то мере отбивал тошнотворный запах сырой крови, отбивал дурные трупные зловония ранее погибших воинов. Этот сложный букет запахов от легкого дуновения вечерней прохлады волнами распространялся в округе. Воины морщили носы, зажимали рты ладонями, а женщины и девушки до самых

302

-------------------------------------------

глаз закрывали свои лица сурбанами. Так легче было дышать.

«Все, завтра уже нам нужно будет сняться с этого места и отойти подальше вглубь степей. Иначе люди один за другим начнут болеть, и нечем будет им помочь», — размышлял Ылтанпик, глядя на блуждающие огни факелов, во множестве мерцающих в темноте на бывшем поле боя. Это булгарские ратники бродили среди павших воинов и искали своих раненых товарищей. Взошедшая луна призрачным светом осветила скорбное место побоища с павшими ратниками. Могильным эхом раздавались над полем жуткие крики многочисленных умирающих воинов. И никто в этом мире не в силах был помочь им. Как утешение отходящим в мир теней ратникам звучал последний привет соплеменников. Но многие не найденные так и гибли в одиночестве под равнодушными небесами, посылая свой последний выдох и свой последний стон в бесконечность, в это глухое и темное пространство. И долго смотрела скорбная луна в их усталые очи, матово отражаясь в их неживой, тусклой и свинцовой глубине. Бесхозные кони как темные тени бродили среди павших воинов, пугливо вздрагивая от каждого шевельнувшегося в темноте раненого ратника. Их чуткие уши слушали ночь, мягкие ноздри нервно вдыхали непривычный и пугающий запах сырой крови. Шалые от непривычных запахов и напуганные длительным боем, они не хотели даваться в руки людям. Страх мелкими волнами пробегал по их тонким шкурам, и они еще больше сатанели, слыша храп и последнее ржание умирающих коней. И как укоризна неразумным людям звучало над скорбными полями прощальное ржание этих умных животных. Вечно печальные ковыли склонили над павшими ратниками и конями свои распущенные гривы, и еле слышный ветерок шептал им заупокойную песню. Далеко за полночь угомонились булгарские ратники. Потухли погребальные костры. Смолкли голоса. Усталость уложила изнеможден- ных воинов. Не дремлет только ночная стража, охраняя покой великого князя и своих товарищей. Аспар слушает доносящиеся все тише с поля боя одинокие голоса и думает свои невеселые думы. Куда только не уводят его беспокойные мысли. Он тоскует, думая о Суваре и Биляре. И в это время в необъятную холодную ночь выплескивается горькая песня-плач булгарки по убиенным соплеменникам. Аспару кажется, что даже луна вздрогнула и звёзды затрепетали, услышав эту певучую боль одинокой женщины, возможно, потерявшей в бою мужа и всех своих сыновей. Плач женщины, зыбко качаясь в ночи, несется над булгарским лагерем,

303

-------------------------------------------

над холмами и полями, сплошь покрытыми павшими ратниками, и Аспару кажется, что эта песня сопровождает души всех убиенных в далекий мир забвения. Ему кажется, что женщина оплакивает также и погибших ордынцев, и вообще всех ранее убитых и будущих убитых во всех предстоящих сражениях. И чтобы не слышать этот невыносимый для его сердца плач, Аспар пальцами закрывает уши и долго сидит, качаясь и всматриваясь себе под ноги. Ему кажется, что это сама земля стонет от невыносимых страданий. Он встает и в лунных сумерках тихо бредет вдоль внутреннего кольца тележной крепости. В одном месте Аспар слышит женские голоса, тихо переговаривающиеся между собою. Он останавливается, и прислушивается к разговорам.

- В деревне Сибиркас, — говорит одна из женщин, — у местного знахаря овечка принесла ягненка о двух головах. А у его соседей родился ягненок с пятью ногами. Этот ягненок с пятью ногами, говорят, до сих пор живой. А вот ягненок с двумя головами, говорят, сдох.

- Ай-уй, кай, кай, кай! Разве такое может быть? — удивляется другая женщина.

- Значит, может, — утвердительно говорит первый голос и добавляет. — Не к добру это, не к добру.

- А вот весной, — вмешивается другой голос, — жители нашего села прямо над этими холмами, где мы теперь находимся, ночью видели светящийся предмет, похожий на рыбу, и за этой рыбиной тянулся огненный хвост. Вот эта самая рыбина сделала круг над холмами и своим огненным хвостом в одном месте подожгла траву. Жители села потом ходили смотреть на это место. Говорят, что там даже камни расплавились.

- Кай, кай, кай, тем курас пур малашне! — испуганно заговорила другая женщина.

- Это еще что. А вот два охотника, Айдар и Тугай, однажды по весне пошли на охоту. И уже под вечер, в сумерках, в степи увидели целый табун призрачных лошадей с такими же призрачными наездниками на них. И будто бы пас этот табун жеребец с огненной гривой и огненным хвостом, — снова выговаривал первый голос. Другие женщины испуганно заохали и заахали, призывая Господа в защиту.

«Вот бабы, не спится им. Выдумают еще такое», — с досадой подумал Аспар и двинулся дальше. Со стороны спящих ратников доносился тяжелый храп, прерываемый стенаниями, всхлипами и неясными бормотаньями. Проходя мимо раненых, Аспару по-

304

-------------------------------------------

казалось, что он услышал сквозь глухие стоны сдавленный плач.

«Наверное, один из воев, потеряв всякую надежду на благополучный исход, оплакивает свою горькую судьбу», — подумал он и поспешил пройти дальше, чтобы не слышать эти скорбные звуки. «Хватит, нагулялся. Нужно вернуться к князю», — и, опираясь на копье как на посох, Аспар направил свои ноги в сторону княжеского шатра.

- Тсс, ан шавла, патша канать, — остановил его стражник по имени Раман, когда юноша приблизился к шатру. Они вдвоем уселись прямо на землю перед входом в шатер и шепотом, чтобы не беспокоить князя, повели разговор.

- Ну и денек сегодня был. На всю жизнь запомнится, — молвил Раман.

- Да-а, денек. — протянул Аспар.

- Я уж думал, что нам очень туго придется, когда ордынцы прижали наших ратников к самым стенкам тележной крепости. Особенно тогда, когда от горящих стрел заполыхали сразу несколько кибиток в разных местах. И если бы не Шишман со своими всадниками, ордынцы вполне могли бы прорваться внутрь крепости. Вон сколько их навалено прямо за укреплением, чуть ли не вровень с телегами, — сказал Раман. Ему, впервые участвовавшему в таком сражении, было что вспомнить. Впечатлений и переживаний за прошедший жаркий день он нахватался по самые ноздри.

«Ну, он еще молодой. Впереди у него будет столько переживаний и приключений. А я сыт по горло всем этим», — подумал Аспар. Да и вправду, где только не пришлось ему побывать вместе с князем. Он везде и всюду сопровождал его. Аспар вспомнил свои поездки к башкирам и к мордве. Вспомнил стычки с русичами и степняками. Вспомнил многое другое и незаметно для себя длинно вздохнул.

- А ты видел, каким бесконечно усталым выглядел наш князь после боя? — спросил Раман.

- Будешь тут усталым, мы-то с тобою думаем только за себя, а он думает за всех нас, — ответил Аспар. Через некоторое время он добавил. — Я заметил, что наш князь как-то сильно изменился после общения с христианским проповедником Беле- беем. Тот, видимо, напророчил князю что-то нехорошее. После этого Ылтанпик стал задумчивым и угрюмым. И хмельной мед стал употреблять чаще и чаще.

- Да, дело есаулов — думать за всех, а наше дело — охранять

305

-------------------------------------------

покой и сон нашего эльтебера, — высказал свою мысль Раман.

- Да-а-а, наше дело маленькое. — протянул Аспар, добавив,

- и нам бы не мешало теперь пропустить по кружечке пива.

- Это мы можем, это мы самантрах организуем, — вымолвил Раман и, быстро вскочив, скрылся за шатром. Через миг он уже вынырнул с другой стороны, неся в руках кувшин и кружку.

- Последние запасы. Скоро нечем будет промочить горло,

- выговорил он и поставил напиток перед Аспаром. Сам уселся напротив на скрещенные под собою ноги.

- Ничего, в булгарских селениях этой жидкости пить не перепить, — ответил Аспар. Не думал он тогда, что это их совместное сидение под луной за кувшином хмельной медовухи будет последним, и на всю оставшуюся жизнь запомнит он эту ночь. Казалось бы, ничего примечательного и не было в ней, просто сидели и разговаривали два человека. А вот надо же, запомнилась эта ночка и эти разговоры. Может быть, потому что уже на следующий день, каленая вражеская стрела оборвала жизнь Рамана. Но в памяти Аспара навсегда остались его голос и последние переживания. А пока сидят два ратника, слушают ночь, вдыхают степные запахи вперемежку с запахами смерти, тянут сладковатый пыл и ведут беседу. И их беседа длится до самого утра, пока совсем пустеет кувшин.

Оставшись главенствовать в Биляре, тысяцкий Саламан развил бурную деятельность. С утроенной энергией взялся он за укрепление города. Хотя и до него, кажется, было сделано немало работ, но на взгляд Саламана, все же не достаточно. «Да, мудрый наш воевода Батбай, но все же ему не достает расторопности и твердости. А может, он просто постарел и уже устал управляться с таким хозяйством, как этот огромный город», — думал Саламан. По приказу тысяцкого к укреплению города привлекли всех горожан и беженцев, остановившихся в окрестностях. В базарные дни специально назначенные стражники с утра объезжали рынок, где отлавливали и гнали на работы по строительству защитных сооружений всех бродяг, попрошаек и просто праздношатающийся люд. Особенно много было в городе хазарских беженцев. Согнанные с родимых мест военными действиями, они, толпами бродили по базару, и Саламан не упускал случая привлекать их. Непокорных стражники быстро приводили к послушанию с помощью саламатов, и от зари до зари кипела вовсю работа по всему

306

-------------------------------------------

периметру города. Саламан понимал, что для обороны огромного Биляра потребуются сотни и сотни возов с камнями и бревнами. Всего того, что было заготовлено ранее, по его мнению, было недостаточно, и работы в этом направлении велись постоянно. Люди укрепляли внутреннюю цитадель, углубляли рвы и насыпали валы. Велись работы по укреплению каменных зданий в городе. Впрочем, трудолюбивых булгаров-суваров подгонять особо и не требовалось. Они прекрасно понимали, что их безопасность во многом зависит от крепости стен, и работали усердно. По старинному булгарскому обычаю они ежедневно устраивали коллективное ниме и трудились как муравьи, от зари и до зари. Для поддержки духа Саламан приказал ежедневно выдавать трудящимся хмельной пыл, а пузырникам — играть веселые мелодии, чтобы работа ладилась и шла веселее. А меж тем в город приходили вести один тревожнее другой. Особенно встревожили его гонцы от великого князя Ылтанпика и воеводы Батбая. Они сообщили ему, что ордынцы идут на Биляр тремя огромными колоннами, и что войска князя Ылтанпика и воеводы Батбая уже столкнулись с ними недалеко от Черемшанских укрепленных линий. Но горше всех Саламану показалась весть от бывшего царя Бурад- жа. Скорее всего и не весть, а вырванное под плетками показание одного хазарина или, по-другому, саксина, о том, что Бурадж заслал в Биляр множество своих соглядатаев. Однажды стражники привели к нему пойманного на рынке беженца хазарина, который уже после нескольких ударов саламатом признался, что он знает одного иштяка, который распространяет среди горожан различные панические слухи и призывает их не сопротивляться татарам. Подстрекает всех не подчиняться Ылтанпику и Батбаю и открыть городские ворота перед татарами. А в случае неподчинения от имени Бураджа обещает всякие кары. Потом, когда при помощи хазарина стражники разыскали этого иштяка и привели к нему, Саламан лично, с помощью толмача разговаривал с задержанным башкиром. «Что тебя, такого несчастного, заставляет служить этому кровожадному Бураджу?» — думал он, глядя на рваный, весь в заплатках бешмет иштяка. Тот стоял перед ним, наклонив скуластое лицо вниз, и лишь временами бросал быстрые взгляды своих черных глаз на окружающих. Его смоляные, цвета воронова крыла, волосы сосульками спадали на выпуклый, покрытый бисеринками пота лоб. Набычившаяся фигура иштяка говорила либо о его готовности принять удар судьбы, какой бы суровая она ни была, или же наоборот говорила о том, что он бо-

307

-------------------------------------------

ится и готов выложить все начистоту, лишь бы ему сохранили его жалкую жизнь. «Будет говорить без всякого на него воздействия или нет? — думал Саламан, глядя на его нелепую фигуру. — А впрочем, что ему скрывать. Какой ему интерес страдать за Бурад- жа?» — подумал он через миг.

- Скажи ему, — обратился он к толмачу, — если не будет говорить, с какой целью заслал его к нам Бурадж, то ему отрежут башку.

Толмач быстро перевел. Иштяк поднял глаза, смело взглянул на Саламана и, поколебавшись на миг, словно раздумывая, говорить или нет, ответил: «Меня послал славный Бурадж объявить всем, что идут татары, и что они погубят всех, кто посмеет оказать им сопротивление. Также он велел мне вызнать, сколько в городе Биляре воинов и остального люда. По мере возможности требовал, чтобы я подкупил стражников, охраняющих городские ворота, с тем, чтобы они открыли их, когда к городу подступят татары».

- Еще чего требовал исполнить Бурадж? — спросил через толмача Саламан.

Иштяк поколебался некоторое время, рукавом бешмета вытер мокрый лоб и, уставившись в землю глазами, чуть слышно пробормотал: «Еще он требовал, чтобы я постарался отравить булгарских воинов, насыпав им в общий котел яду».

- Чего, чего?! Что ты сказал волчье племя?! — вскинулся со своего места Саламан. — Да ты знаешь, что это грех великий — ни за что ни про что погубить людей, силах пулать!

Его привели в бешенство слова задержанного башкира.

- Вот за это тебе точно отрубят башку! Ты еще узнаешь гнев булгарских ратников! Скажи, разве плохо вам жилось вместе с булгарами?! Всегда мирно соседствовали, торговали, ходили друг к другу в гости! — гневно выкрикнул он. — Хоть языки у нас и разные и нам трудно вас понять, но ведь раньше жили мирно!

Потом он внезапно успокоился, подумав — что это я разоряюсь, пытаясь втолковать ему простые истины, когда на что уж родственные нам хазары, с которыми говорим мы без переводчиков, столько раз скрещивали с нами мечи. А тут кыпчаки, язык которых совсем нам не понятен. Саламан вздохнул, раздумывая, что делать ему с задержанным иштяком. «Ведь это враг, явный враг, — продолжал раздумывать он. — Отрезать ему башку и все тут, чтобы другим неповадно было так поступить». Он даже сплюнул от досады.

308

-------------------------------------------

- Спроси его, — обратился снова Саламан к переводчику, — хочет он жить или нет?

Тот перевел.

- Славный Бурадж сказал, что если я не выполню его поручение, то мне отрежут башку. Здесь мне обещают то же самое. Какая мне разница, кто мне отрежет голову, конец все равно один, — ответил через переводчика задержанный иштяк.

- Вот ты говоришь, славный Бурадж да славный Бурадж. Чем же он прославился? Не тем ли, что пролил море булгарской крови? — зло и гневно спросил Саламан.

- Я человек маленький, и дело у меня маленькое, а в остальном, разбирайтесь сами.

- Хватит, уберите его с глаз моих долой, — сказал Саламан и отвернулся от задержанного башкира, чтобы не видеть его.

- Что же нам с ним делать? — спросил старший из стражников.

- Что будем с ним делать? — в свою очередь обратился к толмачу за советом Саламан.

Тот недолго раздумывал и сказал ему так:

- Врага нужно уничтожать или постараться обратить в свою сторону. А если и то и другое противно тебе, тогда не злись и прости его, и ты проживешь дольше своего врага.

«Да, мудро ответил, ничего не скажешь», — подумал Сала-

ман.

- А ты как думаешь? — обратился Саламан к одному из сотников, который стоял рядом с ним.

- Да отпусти ты его, и дело с концом, — выдохнул тот.

«И ты туда же, — с досадой пронеслось в голове у Саламана.

- Нет, нельзя останавливаться на полпути. Выживший враг еще опаснее. Он полон жажды мщения и будет только ждать удобного случая. Но что изменится оттого, казню я этого человека или нет. Он же, как и я, всего лишь песчинка в этом мире. Сразу видно, что не по своей воле пришел он сюда. Кто-то выше его диктует ему свою волю. Так пусть живет, хотя и заслуживает он смерти. Но и оставлять безнаказанным его нельзя, пускай идет и работает над укреплением городских стен», — так раздумывал Саламан.

- Эй, стражники! Возьмите его, и пускай он трудится с утра и до вечера над обороной города. И предупредите всех стражников на воротах, чтобы не выпускали его из города. А если он попытается сбежать или будет отлынивать от работы, убейте его на месте как бешеную собаку, — отдал приказание Саламан.

309

-------------------------------------------

Башкира увели. Клокочущий в груди Саламана огонь негодования постепенно угас. Он с силой бросил вытянутую наполовину из ножен саблю обратно и, досадливо сплюнув, вышел на крыльцо. Прямо напротив него высился красивый и крепкий кермень воеводы Батбая. «Эх, когда же я построю себе такой кермень, чтобы любо-дорого было смотреть. Чтобы, глядя на него, душа радовалась и хотелось жить, — мелькнула в его голове завистливая мысль. — До строек ли теперь. Тут как бы души наши сохранить и не потерять нажитое», — проскочила тут же другая мысль, и Саламан горестно вздохнул. Он решил посетить городской рынок, а потом проехаться вдоль стен города, проверяя, как идут работы по укреплению. Саламан кликнул с собою нескольких сотников, позвал переводчика, и все верхом отправились в путь. Народ на рынке приветствовал его как воеводу. Издали завидев кавалькаду всадников, люди снимали головные уборы и, сунув их подмышки, легким поклоном выражали свое уважение к его личности. Саламану это в некоторой степени льстило, но вскоре все это он стал воспринимать как должное. «Только не возгордись, только не зазнавайся, иначе это будет конец», — твердил он себе, следуя по рыночной площади. Несмотря на то, что основная масса людей трудилась на укреплении городских стен, рынок действовал. Беспрерывно, с мелодичным перезвоном, стучали многочисленные молотки кузнецов. Все они ковали только оружие и вносили весомый вклад в оборону города. Также продолжали действовать ювелирные и гончарные мастерские. Люди трудились, словно они собирались прожить, по крайней мере, еще лет сто — будто и не знали, что надвигается страшная война. Саламан остановился около одной из гончарных мастерских и зашел вовнутрь помещения. Вся его свита последовала за ним. В маленькой мастерской стало еще теснее. Одетый в кожаный фартук гончар с засученными по локоть рукавами рубашки после приветствия сел и продолжил свое дело, как ни в чем ни бывало. Непрерывно крутился гончарный круг. Из мокрого глиняного теста вырисовывалась очередная фигура будущей звонкой посуды. И тут же рядом на стеллажах стояли, готовые к применению, обожженные и разукрашенные многочисленные кувшины, горшочки, кружечки и чашечки. Сделанная из красной глины посуда, покрытая блестящей глазурью, привлекала взор своим изяществом и красотою. А гончарный круг все крутился и крутился, не переставая. И так же, как гончарный круг, не переставая, крутилась жизнь.

310

-------------------------------------------

После посещения рынка Саламан направился к главным городским воротам. «Нужно будет усилить охрану всех ворот города вдвое или даже втрое. И на страже поставить самых надежных и проверенных воинов. А то видишь, что надумал Бурадж

- подкупить или запугать ратников, охраняющих ворота. Но, нет, не выйдет по-твоему, кровожадный талпан», — раздумывал он, подъезжая к городским воротам.

- Где ваш есаул? — спросил он у ратников, стоящих на охране ворот.

-Он там наверху, на стенах, — ответили ему.

Саламану понравился бравый вид ратников. Все они были вооружены длинными копьями и саблями. Несмотря на теплую погоду, на них были кольчуги и шлемы. У каждого ратника был щит. Вид этих рослых бородачей навевал на него спокойную уверенность, и он остался доволен охраной ворот. Едва заметно для других он улыбнулся своим мыслям и начал подниматься на стены. Непрерывным потоком, длинной цепочкой тянулись вверх на стены сотни горожан, каждый из которых нес один или несколько камней. Более мелкие камни тащили в корзинах. И навстречу этому потоку людей тянулся другой поток из тех, которые уже разгрузились наверху и теперь, освобожденные от ноши, шли обратно вниз. Где-то наверху заливался пузырь. «Вот это ниме. Это действительно булгарское общенародное ниме»,

- про себя восхищался людьми Саламан. Он издали заметил есаула охранников и поспешил к нему. Яков — так звали есаула

- завидев его, улыбнулся в густую бороду и поспешил ему навстречу. После взаимных приветствий они отошли в сторонку и присели на теплые камни.

- Это ты организовал такую слаженную работу? — спросил Саламан.

- Нет, не я. Тут и без меня хватает есаулов.

- Ну, расскажи, чем ты меня сегодня обрадуешь, — снова спросил Саламан.

В последние дни он слышал одни лишь плохие новости, и в глубине души ему хоть один раз хотелось услышать приятное известие. «Но где их взять-то, хорошие новости?» — подумал он. Неожиданно для него Яков действительно его обрадовал. Он сообщил, что сегодня утром прибыл большой отряд сувар под предводительством Харсар Турхана.

- Они собираются принять непосредственное участие в обороне города, если, конечно, татары доберутся до наших мест.

311

-------------------------------------------

Вон они где остановились, — показал Яков рукою за городские стены, где в чистом поле виднелись походные шатры и кибитки.

- Харсар Турхан собирался навестить тебя в ближайшее время, — добавил Яков, глядя Саламану прямо в очи.

- Не будем мы ждать, когда он навестит нас, а сей же миг отправимся к нему, — сказал Саламан.

Они поговорили еще некоторое время и, поблагодарив Якова за добрую весть, Саламан вместе со своей свитой поскакал к Харсар Турхану.

Утомленный длительным боем и переживаниями, Ылтан- пик лежал на расстеленной кошме и повторно мысленно прокручивал в голове прошедшие события. Ему казалось, что после увиденного уснуть не получится, но незаметно для себя он уснул тихим сном, словно и не было этого смертельно опасного боя, когда ордынцы дошли до самой тележной крепости. Тут, видимо, сработали какие-то защитные силы организма, и он словно провалился в бездонную яму. Спал крепко, без всяких снов. Утром проснулся рано, когда край солнышка только-только показался над землёй. Утренняя прохлада взбодрила его, и он, быстро встав, привел себя в порядок. С первым же легким дуновением ветерка его ноздри сразу же почувствовали тлетворный, одуряющий запах смерти. Он слегка поморщился, окинул хозяйским взглядом свой лагерь и направился к одной из телег, сплетенная из ивовых прутьев кибитка которой сгорела во время прошлого боя. Его верная охрана тут же последовала за ним. Ылтанпик взобрался на телегу и с высоты стал обозревать поле боя, которое стало последним пристанищем для многих его ратников и казаков. Трупы лежали вповалку, где кучно, где реже. Особенно много людских и конских тел лежало в непосредственной близости от тележной крепости. Только вчера бывшие живыми существами, сейчас они лежали бесформенной мертвой кучей. И даже их одежда и вооружение показались князю серыми, хотя все они были одеты в разноцветные одежды. И желтым пламенем горели кое-где среди павших повязки погибших булгарских ратников. По полю кучками и поодиночке бродили булгарские ратники, выискивая еще живых и раненых ратников, собирая брошенное оружие и отлавливая бесхозных коней. Поднявшееся над горизонтом солнце уже в полную силу осветило это поле скорби, и сердце князя зашлось от горя и печа

312

-------------------------------------------

ли. Цвет его воинства, собранного со всех концов Булгарии, лежал здесь, в этой далекой ковыльной степи. Ылтанпик подумал, что он больше уже никогда не сможет просто так любоваться извечной красотой великой степи, и что её поющая тишина никогда больше не будет радовать его так, как прежде. Теперь до самой его кончины будет стоять перед глазами это скорбное поле с павшими ратниками, с этими черными лужами засохшей на солнце крови. С восходом солнца проснулись многочисленные трупные мухи и густо облепили тела мертвецов. Над землей уже черной тучей кружились хищные стервятники, и там, где не было видно бродивших среди павших ратников живых людей, они затевали свои обильные кровавые пиры. Ылтанпик бросил свой озабоченный взор за вражеский лагерь и тревожно ищущим взглядом обшарил затянутый утренней дымкой далекий горизонт. Его начала пугать эта бездонная глубина безбрежных степей, откуда вал за валом выплескивались мутные волны нашествия бесчисленных вражеских сил. Этих степняков, этих кыпчаков действительно было великое множество. Такое множество, как степная ковыль или как речной песок, намываемый текучей водой на плес. Князь глубоко вздохнул и оглянулся назад. Он увидел, как к нему быстрым шагом приближается тысяцкий Шишман. Быстрый и порывистый, он легко вскочил на телегу и встал рядом с князем. После взаимных приветствий он также стал осматривать окрестности своим острым и оценивающим взглядом военачальника. Выглядел он свежо и бодро, словно и не было вчера до самого наступления темноты этой продолжительной и изнуряющей битвы.

- Ну и как ты оцениваешь результаты вчерашнего сражения? — спросил его Ылтанпик после некоторого молчания.

Шишман еще раз окинул взглядом поле боя, чуток подумал и вымолвил:

- Я думаю, что битва произошла с переменным успехом. То они нас, то мы их били. И мы, и ордынцы понесли значительные потери. Я осмотрел, весь сухой лог сплошь усеян трупами татар и наших ратников. Тел там лежало такое множество, что моему коню некуда было ставить копыта. Еще одна такая битва, и от нашей рати останутся только рожки да ножки, так как ордынцы намного превосходят нас количеством. Я думаю, что нам как можно быстрее нужно сняться с лагеря, и отступить на Черем- шанские укрепленные линии».

- Да-а-а, дела невеселые, — задумчиво протянул Ылтанпик.

- Слушай, — добавил он через миг, — а как это ты придумал с

313

-------------------------------------------

желтыми повязками? Вы как живой огонь ворвались в ряды ордынцев и главное, вовремя.

Шишман чуть заметно усмехнулся и каким-то потеплевшим голосом ответил:

- А это не я. Это наши женщины придумали. Ты же знаешь, что желтый — это любимый цвет булгаров-суваров. Вот женщины и придумали сделать нам отличительный знак. Так что это их заслуга.

- Надо бы похоронить павших ратников, — вымолвил Ылтан-пик, глядя прямо в глаза Шишмана.

- Вот как встанут бойцы, позавтракают, так сразу же и займемся этим, если только враги дадут нам спокойно убрать погибших. Ведь это займет немало времени, — сказал Шишман.

- Ладно, погибших похороним, а вот как нам быть с таким количеством раненых? — озабоченно высказал князь.

- Да-а-а, этот вопрос нужно решить, и решить немедленно, -сказал Шишман.

В это время они увидели, как к ним приближается Нарбек с несколькими сопровождающими его сотниками. Внутри тележной крепости во многих местах загорелись костры под закопченными походными котлами. Это булгарские женщины с утра пораньше старались приготовить завтрак и накормить ратников. Где-то отчаянно, разрезая утренний воздух и перекрывая все остальные шумы, завизжала приготовленная к закланию свинья. Через миг её визжание внезапно прекратилось. Легкий дым хоть на какое- то время перебил неприятные запахи, и Ылтанпик вздохнул свободнее. Он соскочил с телеги и пошел навстречу Нарбеку. Через некоторое время он, Шишман, Нарбек и еще несколько сотников стояли в тесном кругу и обсуждали предстоящие дела.

- Ты сменил ночных наблюдателей? — спросил князь у Нарбека.

- Да, с утра пораньше. Теперь свежие воины смотрят за степью, — ответил тот.

Сообща решили, что сразу же после завтрака все займутся похоронами погибших ратников, а раненых погрузят в телеги и кибитки и отправят немедленно под охраной всадников вглубь своей территории. Все остальные ратники и прочие люди двинутся вслед за ранеными. И в таком порядке будут отступать до тех пор, пока не доберутся до своих укрепленных линий по реке Шешма или Черемшан.

314

-------------------------------------------

Самар ехал, полулежа, в одной из кибиток и думал свои думы. Изнуренное жарой и долгой дорогой, его тело требовало прохлады и покоя. Его глаза устало слипались, и полусонная одурь, временами наваливающаяся на него, вводила его в какое- то состояние невесомости и нереальности окружающего мира. Дневные шумы, сопровождающие передвижение большого скопления людей, доносились до него как сквозь заложенные чем- то уши. После очередной сильной встряски он на миг вскидывал свою голову и снова ронял её на грудь, погружаясь в омут полусонной одури. На какое-то время уходила куда-то ноющая боль, переставало зудеть тело. Перед его закрытыми глазами вставали какие-то картины, слышались неясные голоса. Он заговаривал со своими погибшими товарищами, участвовал в каких-то сражениях и битвах. Задыхаясь и теряя последние силы, выходил из плотного красноватого тумана и никак не мог выбраться. Стаи каких-то кровожадных зверей преследовали его по пятам. Как сквозь огромную толщу воды он долго выбирался из этого состояния и видел себя, задыхаясь, лежащим на горячем песке на берегу какого-то водоема. Вот после очередной встряски на колдобине он вскинул голову и потряс головою, отгоняя сонную муть. Провел рукою по лицу, вытирая обильно выступивший пот. Рядом с ним лежал еще один незнакомый ему ратник. Его грудь и голова были перевязаны вышитым женским сурбаном. Он, видимо, был без сознания, так как никак не реагировал на ползающих по его потному лицу мух и дышал тяжело и с хрипами. Самар, высунув голову из кибитки, осмотрел растянувшуюся по степи людскую колонну. Противно и непрестанно скрипели колеса. Где-то в глубине колонны плакало малое дитя. Рядом с телегой брели усталые женщины и такие же усталые дети. Легкораненые ратники двигались верхом. Один из них двигался рядом с кибиткой, в которой находился Самар и на ходу баюкал свою раненую руку. Его страдальческие глаза неподвижно уставились куда-то в глубину степей, и он сам, казалось, весь ушел в раздумья. Все смешалось в этой колонне: верховые и пешие ратники, женщины и дети, кибитки и телеги. Самар увидел несколько двугорбых верблюдов, неизвестно как попавших в общую колонну и монотонно шагавших, гордо вскинув свои губастые морды. Какие-то вьюки виднелись между горбов. В стороне от колонны гарцевала большая группа всадников с желтыми повязками. Вот от них отделились человек десять и стремительно понеслись назад, в конец движущейся колонны. «Наверное, это

315

-------------------------------------------

разведчики», — подумал Самар. Тут он почувствовал, что у него пересохли губы и что он хочет пить.

- Петр, шыв пар-ха! — крикнул он как можно громче, найдя глазами в колонне недалеко от себя братишку. Тот немедленно подбежал к нему и, разыскав в глубине кибитки под какими- то тряпками глиняной кувшин, протянул ему. Утолив жажду, Самар снова прилег. Беспокойные мысли снова завертелись в его голове. Он вспомнил начало прошлого сражения, когда на крутом взлобке увала он остался практически один, и только братишка Петр был рядом с ним. Вспомнил, как его охватила жуть, когда подобравшиеся совсем близко ордынцы дружно заревели и завыли дикими голосами. И только частый каменный град со стороны булгар сумел охладить ярость и пыл наступающих ордынцев. Засевая крутизну увала павшими и ранеными воинами, ордынцы откатились назад. Самар видел, как один большой отряд татар поскакал по суходолу вверх, а второй — в другую сторону, стараясь охватить булгарский лагерь в кольцо. Но булгарские всадники не давали им подняться на крутизну и били ордынцев стрелами. Подобравшихся совсем близко врагов выбивали из седел длинными копьями. Самара била нервная дрожь нетерпения. Он всем сердцем был там, в гуще сражения, вместе со своими товарищами и братьями. На какое-то время он даже позабыл о своих ранах и болячках. Его губы непроизвольно шептали слова молитвы, и он мысленно просил Господа не оставлять его соплеменников своей милостью. Один отряд ордынцев все продолжал наступать по крутизне прямо напротив тележной крепости. Но пешие булгарские ратники не давали ему приблизиться к лагерю. Камни, стрелы, копья — всё летело в сторону неприятеля. Увлеченный сражением, Петр, видимо, позабыл о нем, и на какой-то миг Самар остался совсем один. Он вспомнил, как его вдруг охватило чувство полного одиночества, беспомощности и беззащитности. Хотя совсем рядом был булгарский лагерь, и были свои люди, это чувство в короткий миг овладело им. Сколько так длилось, он не помнил. Его глаза продолжали ловить моменты сражения, его уши продолжали слушать звуки боя. И когда кто-то крикнул: «Татары сзади!» — он обернулся и увидел, как горят, подожженные стрелами, несколько булгарских кибиток. Едкий дым низко расстилался над землею, над павшими ратниками и конями, над покорными всем ветрам вечными ковылями. И сквозь дымную муть катилось красное колесо заходящего солнца. Многие пешие ратники ки

316

-------------------------------------------

нулись вовнутрь тележной крепости. Часть их осталась стоять тут же, на краю крутого взлобка. Самар тоже потихонечку поковылял в крепость. В это время к нему подбежал Петр, и они уже вдвоем благополучно пробрались в лагерь. Булгарские ратники активно оборонялись из-за телег и кибиток. Татарские кони никак не могли пробраться за образованный круг, и кибитки служили булгарам хорошей защитой. Тут Самар увидел, как словно желтая река с сильным течением внезапно врезалась в темные ряды ордынцев. Разливаясь половодьем, она вмиг охватила противника широким полукругом. Зажатые с двух сторон враги заметались, ища спасения, но везде и всюду их находили булгар- ские стрелы, копья и акинаки. Вскоре все было кончено. Оставив возле телег груды побитых тел, ордынцы ударились в бегство. И не скоро еще на поле битвы вокруг тележной крепости опустилась ночная тишина. Отовсюду слышались жуткие стоны и крики раненых и умирающих воинов. Слышалось предсмертное ржание бедных лошадей. Самару особенно было жалко животных, из- за людской неразумности терпящих такие неземные страдания и мучения. Он вспомнил, как плакал тайком, горюя об убитых друзьях и жалея коней. Вспомнил, как временами ему было невыразимо тяжело и не хотелось жить. Иногда он думал: хоть бы скорее убили, чтобы не видеть и не слышать всего того, что принесла война. Но потом приходили на ум его друзья и товарищи, родные и близкие люди, и он, жалея их, снова хотел жить. Хотел мучиться и вынести все до конца, как бы тяжело ни было. «Как говорил наш сотник Ратман, смерть ко всем успеет, не надо её торопить», — раздумывал он, лежа в кибитке. Раненый ратник, лежащий рядом с ним, застонал тяжело и длинно, скрипнул зубами и начал выговаривать в бреду какие-то слова. Его желтая повязка на голове наполовину была пропитана кровью. Вот и два цвета, желтый и красный, любимые нашим народом, — как-то само собою подумалось. Кибитка продолжала тащиться по степи. Колеса то катились ровно и мягко по высоким ковылям, то неожиданно проваливались в какие-то ямы или наезжали на сурчиные норы. Кибитку трясло. Раненый ратник продолжал стонать. «Скорее бы остановились на привал», — подумал Самар, поправляя подложенную под голову раненого азям. Незаметно для себя он опять задремал. Ему снова приснились его погибшие товарищи. Сидят они будто бы около высокого костра на берегу какой-то широкой и быстрой реки и подкладывают в него все новые и новые дрова. И огонь с жадностью пожирает сухое дерево.

317

-------------------------------------------

- Эй, Самар, неси дрова! Присоединяйся к нам! — кричит ему Шеремет и машет рукою.

- Скоро, совсем скоро я приду к вам, вот только вперед коня напою! — кричит ему в ответ Самар, а сам думает: «Да как же я к вам приду, ведь вы все убитые, и костер у вас погребальный». А костер разгорается все выше и выше, все ярче и жарче.

- Айда, к нам, айда! — зовут его и другие товарищи.

- Ребята, а вам не жарко?! — кричит Самар, видя, как огненные языки лижут руки и ноги его товарищей.

- Нет, нам здесь хорошо, очень даже хорошо! — отвечают ему друзья. Они улыбаются ему сквозь пламя и призывно машут руками. Самару становится страшно. Мурашки пробегают по его застывшему телу, руки и ноги отказываются повиноваться ему.

- Ребята, а где же ваше оружие? Ведь татары идут! — кричит им Самар.

- Здесь оружие совсем не нужно. Здесь все есть. У татар свои табуны, а у нас свои! — глухо, как сквозь густой туман отвечает ему голос Алмуша.

И действительно, откуда-то начинают наплывать густые волны тумана и заволакивать окрестности. Костер мерцает сквозь мглу, и временами совсем пропадает из виду. Голоса погибших друзей, как эхо, мечутся в тумане. Быстрая река, яростно бушуя и разрывая сумрачные облака, начинает заливать костер. Вместо того, чтобы потухнуть, пламя разгорается сильнее и сильнее, и скоро огненный столб достигает небес. Огонь пожирает бревна, ветки и различный мусор, что несет с собою река. И там, где схлестнулись эти две стихии, вырываются огромные клубы пара и дыма и вскоре закрывают все небо. Страшный гром и молнии сотрясают землю. «Самар, где ты?! Самар, иди к нам!» — несутся голоса погибших друзей над землею сквозь плотные завесы дыма и тумана. Самар хочет сдвинуться с места и не ощущает под собою земли. Его ноги скользят в тумане и вместо сабли он видит в своих руках пастушью палку. «Что я буду делать с этой палкой против татарских палашей?» — думает он, и хочет крикнуть товарищам, но тут просыпается от резкого толчка. Это, оказывается, колесо телеги в очередной раз наехало на колдобину, и повозку сильно тряхнуло. Раненый ратник все так же бредил. Все также понуро шагали рядом с телегой усталые женщины и дети. Иногда, обгоняя колонну, проскакивали вперед конные отряды ратников. Все также плавилась под жарою булгарская

318

-------------------------------------------

степь. Все также стелились под колеса ковыльные нити. Усталая молодушка подсадила к Самару в кибитку маленькую девочку. Другая девочка, постарше, держалась за ее подол и устало шлепала своими босыми ногами по жаркой земле. «Посади ее тоже»,

- предложил ей Самар. Женщина благодарно улыбнулась ему в ответ и без слов посадила свою вторую дочку к нему в кибитку. Женщина на ходу развязала свой сурбан, вытерла его концом свое потное лицо, и Самар на миг увидел блеснувший на солнце золотистый локон. В это время подошла Мерченпи и зашагала рядом с кибиткой, держась за ее поручни.

- Ну, как ты тут, сынок? — спросила она участливо, жалостливо взирая на Самара.

- Да все нормально, мама. Только вот сны снятся какие-то дурацкие, — ответил он.

- Это все от болезней, сынок. Ты не придавай им значения.

- Ладно, мама, плевал я на них. Только ты зря не беспокойся.

Некоторое время они помолчали.

- Мама, может, ты сядешь в кибитку? — предложил Самар.

- Нет, сынок, коню тяжело будет. Да нам и не привыкать шагать пешком. Это для нас всего лишь как прогулка, — ответила мать.

- А где же отец мой и мои сестренки?

- Они идут чуть впереди, везут и стерегут наше имущество,

- снова ответила она.

- Что-то друзья мои забыли меня, совсем не навещают, — посетовал Самар. Мать помолчала некоторое время, вытерла концом фартука усталое лицо, глубоко вздохнула и сказала:

-Я видела, как они еще утром проскакали быстрым наметом в сторону головы колонны, и больше я их за целый день ни разу не встречала. Так что ничего определенного про них сказать я не могу. Вот расспрошу их родных, может, они что скажут.

- Не надо никого расспрашивать. Значит, мои друзья заняты делом. Вот освободятся — и тут же навестят меня, — сказал Самар.

- Ладно, сынок, ладно, — согласилась мать и отошла от кибитки.

И вот снова Самар один на один со своими мыслями и переживаниями. Он тупо смотрит на колесо, которое все так же надоедливо скрипит и крутится, крутится не переставая. Накинутая на плетеную верхушку кибитки холстина защищает его от прямых солнечных лучей. Через некоторое время колонна

319

-------------------------------------------

останавливается на берегу небольшой степной речушки на привал. Люди поят лошадей, умываются сами. Самар тоже, пересилив боль и стиснув зубы, с помощью Петра направился к речке. Кое-где уже задымили костры. Проворные женщины и девушки начали готовить ужин в общих походных котлах. Мужчины же ставили телеги и кибитки в большой круг, скрепляя их между собою вожжами и веревками. Другие ратники из подручных материалов готовили вокруг лагеря всяческие заграждения и ставили временный частокол. Все раненые вскоре оказались внутри вновь сооруженной тележной крепости. «Значит, тут и будем ночевать», — подумал Самар, на ходу оглядывая все эти действия и приготовления. Смыв с себя дорожную пыль, Самар все так же с помощью Петра отправился обратно. Тупо ныла нога и горела раненая щека. Растревоженная хождением рана начала болеть все сильнее и сильнее. Пульсирующая боль в бедре не унималась, и Самар, стиснув зубы, кряхтел и терпел. Мать сразу же заметила его изменившееся состояние.

- Самар, ты чего? — встревожено вскинула она брови, увидев побледневшее вдруг лицо сына.

- Что-то раны сильно разболелись, — не разжимая зубов, страдая, ответил Самар и прилег на расстеленную кошму около кибитки. Мерченпи постояла некоторое время, словно раздумывая, что же ей делать дальше, и со словами: «Я скоро приду, приведу к тебе лекаря», — удалилась вглубь тележной крепости. Вскоре она привела к Самару жену Мантелея Сильби. Сильби проворно и в то же время осторожно, боясь причинить дополнительную боль раненому, намочила присохшие к ране холстины теплой водой и быстро сняла повязки с ноги и с лица Самара. Затем она промыла покрасневшие по краям раны водой из серебряного кувшина. В то же время она ласковым воркующим голосом разговаривала с Самаром, стараясь внушить ему, что все будет хорошо. Затем она достала откуда-то серебряную пластину и, согнув ее дугой, наложила на больное бедро раненого. Другую серебряную пластину она наложила ему на больную щеку, и все это перевязала чистой холстиной, поданной ей Мерченпи. «Вот и все, соколик мой, вот и все. Скоро ты поправишься, — говорила она, одновременно делая свое дело. Потом она из-за пазухи вытащила амулет с какими-то таинственными знаками и подала его Мерченпи. — На, повесь этот амулет ему на шею, и пускай он носит его не снимая. Амулет повесь с наговором, и он будет оберегать его от всех напастей». Мерченпи чуть не

320

-------------------------------------------

прослезилась от нахлынувших на нее чувств. Она сняла с руки плетеные из серебряной проволоки браслеты и в знак благодарности протянула их Сильби.

- Нет, нет, тетушка Мерченпи, я не возьму их. Как так можно, ведь Самар и Мантелей дружат между собой. Да и пострадал он, защищая наши земли, защищая нас с вами, — выговаривала она.

Убедившись, что Сильби не возьмет ее подарка, Мерченпи пригласила ее вместе с новыми ее родственниками на ужин, на что Сильби охотно согласилась.

- Вот только вернется Мантелей с разведки, так сразу же мы навестим вас, — молвила она. Мерченпи обняла ее как свою дочку и еще раз поблагодарила ее от всей души. «Если и это лечение не поможет, то попробуем лечить Самара огнем», — сказала Сильби и удалилась от них.

Ылтанпик, Шишман, Нарбек, Белебей, Аспар и еще несколько сотников сидели вокруг ночного костра и вели неторопливую беседу. Плескался пыл в серебряных кубках, шипело и плавилось над огнем розовое свиное сало, текли нескончаемые разговоры. Ылтанпик еще раз поблагодарил своих соратников за стойкость в этой безумной битве, за верность своей земле и предложил выпить за всех погибших булгарских ратников. По старинному обычаю, все присутствующие капнули несколько капель на землю, поминая усопших, и все дружно выпили.

- Да-а-а, убитых не воскресить, а живым надо жить, — протянул задумчиво Батбай.

- Ничего, ничего, даст Бог, выдюжим. Вот упремся спинами об наши укрепленные линии, да и будем стоять там насмерть. Там мы напомним татарам Баранью битву, — сказал слегка захмелевший князь.

- Да, да. Мы им напомним Баранью битву, — поддержали князя остальные. Осоловевшие, они вели себя раскованно и свободно, но все-таки не забывали оказывать честь великому князю.

- Что это за Баранья битва? Что-то я не совсем понял, — вклинился в разговор Белебей. Ылтанпик приблизил его к себе, и он с некоторых пор неотлучно находился вместе с князем и всегда разделял его трапезы. То на своем языке, то на языке булгар объяснялся он с окружающими. Он многое знал, но про Баранью битву слышал впервые.

321

-------------------------------------------

- Это когда в одной из битв булгары взяли много пленных татарских воинов, а потом меняли их на баранов. Одного знатного татарского воина меняли на одного барана, — объяснил ему князь.

- Вот оно как? — удивился Белебей.

- Да, так, — чуть хвастливо подтвердил тысяцкий Шишман.

Некоторое время все помолчали, каждый думая свою думу.

- Вот за это унижение они и будут нам мстить теперь, — высказал свое мнение Белебей.

- А кто в этом виноват? Мы их тогда к себе не звали! Не звали и теперь! Так что тут причины и побуждения другие, — ответил ему Ылтанпик. Он потряс опустевшим кувшином и дал команду: «Аспар, принеси!»

Тот тут же подхватил кувшин и скрылся за кибитками. Благо этого добра у князя было вдоволь. Двигаясь колонной мимо булгарских деревень, ратники не забывали пополнять свои запасы провизия и питья. Люди в страхе перед нашествием покидали свои деревни и отдавали ратником последнее, так как знали, что все равно пропадать добру. Вскоре вернулся Аспар с до краев наполненным кувшином.

- Тервель, разливай! — дал команду князь, и один из сотников тут же стал разливать хмельной пыл по серебряным кубкам. Снова выпили, и разговор пошел оживленнее.

- Помните, рассказывали наши старики, как когда-то давным-давно сам папа Римский стоял на коленях перед войском нашего царя Атиллы? — гордо сказал тысяцкий Нарбек.

- Да, было такое. Старики правду говорят, — подтвердил и князь.

- Неужели так было? — усомнился Белебей.

- Было, много чего было, да теперь только быльем поросло. И все в этой жизни в будущем превратится в прах, — как-то устало и мрачно подтвердил Батбай.

- Ничего, ничего. Враги еще запомнят нас. Они как огня будут бояться желтых повязок, — горячился Шишман.

Другие военачальники продолжали разговор, словно они и не устали за целый день передвижения по пересеченной местности. Вспомнили такие города как Атил, Саркил, Семендер и Пахча Булгар. Вспомнили Варачан, Хунагорию, Саксин Булгар и Сарыкермен, когда-то принадлежавшие булгарам. Вспоминали многое другое и разошлись уж далеко за полночь, когда татарское солнышко стояло в зените. Около костра остались толь-

322

-------------------------------------------

ко Ылтанпик и Белебей. Они некоторое время сидели молча, бездумно глядя на потухающие угли. Слушали ночь, слушали легкий, еле слышимый шепот ковылей, слушали хрустальный перезвон далеких звезд, прислушивались к далекому ржанью коней в бескрайней степи. Хмель приливной волной шумел в их головах, но их уши как-то само собой отделяли эти шумы от тяжелого гула военного лагеря.

- Слышишь, как звенят? — спросил князь, кивнув головою вверх, в сторону звезд.

- Слышу, — утвердительно ответил Белебей.

Князя не удивил его ответ. В данное время казалось, что они думают и слышат одинаково.

- Скажи, Белебей, — молвил князь, — когда еще мы посидим с тобою так хорошо и спокойно?

- А Господь его знает.

- Господь-то знает, а вот мы с тобою нет, — сказал Ылтанпик и потянулся к кувшину.

- На, пей, мой мрачный предсказатель. Хоть один раз ты соврал бы мне, чуток облегчил мои думы, — сказал князь, протягивая ему кубок и чему-то горько усмехнулся.

Белебею стало искренне жаль князя. За такое короткое время он незаметно для себя привык к нему и теперь не представлял себя без этого великого и в то же время несчастного человека. Его судьба страшила Белебея. Он и сам не смог бы объяснить, чем вдруг стали ему близки булгары, эти иноплеменные дети. Почему так за душу берут их печальные мелодии и так очаровывает его их мягкий говор. Ему временами казалось, что его произвела на свет булгарка, и что он родился где-то в глубине степей, а не в глухой лесной стороне. На его глаза навернулись пьяные слезы, и он тряхнул головою, чтобы отогнать это наваждение. Но жалость к несчастным булгарам, и в частности к великому князю, не проходила, и ему захотелось заплакать навзрыд, как когда-то в далеком детстве, когда его обижали самые близкие люди. Он выпил залпом хмельной пыл, смешанный с его горькими искренними слезами. Потом вытер рукавом своей рясы глаза и губы и снова уставился взглядом в горячие угли. В это время подошел Аспар и бросил рядом с очагом большую кучу сухих веток. С треском ломая принесенные ветки, добавил в потухающий костер дров, и скоро огонь вновь запылал в ночи ярко и жарко. После этого Аспар удалился в лунный сумрак и растаял между телег и кибиток. Ылтанпик и Белебей снова остались

323

-------------------------------------------

одни. И в это время под самые звезды, выплеснулась невыплаканная печаль булгарской женщины, и эта печаль металась как птица под холодными темными небесами. Дрогнули сердца у князя и Белебея. Дрогнули сердца у всех, кто не спал в эту тревожную ночь. Этот далекий плач одинокой женщины в ночной глухой степи так растравил душу Белебея, что он всхлипнул несколько раз, словно маленький ребенок и с силой сжал ладонью свой заросший подбородок. Ылтанпик молчал и только нервно теребил свой рукав. «Что тебя заставляет скитаться среди иноплеменников? О чем твои слезы? Почему ты покинул отчий край и что тебе нужно в этой бестолковой жизни? Ты сирый и нищий, питаешься подаяниями», — думал Ылтанпик, глядя на Белебея.

- О чем ты думаешь? — спросил он у Белебея, когда тот немного успокоился.

- Думаю, почему я не еврей. Был бы евреем, был бы умнее,

- ответил тот. Белебею вспомнились его старые родители, которые когда-то остались в далекой лесной глуши на Руси. Ему так и казалось, что стоят они среди вековых деревьев и смотрят вдаль, поджидая его. Сколько прошло времени, как он покинул родителей, Белебей и сам уже не помнил. Ему все кажется, что это было давным-давно и что, может быть, все это ему лишь только приснилось. К этому времени отца и матери, конечно, уже нет в живых, но его сердце тоскливо ноет, и печальный образ родителей все стоит перед его глазами. Он встает и начинает ходить взад- вперед перед костром, стараясь отогнать печальные мысли.

- Ты чего? — спрашивает его князь.

- Да вот, словно накатило что-то на меня, вспомнились родители, — отвечает Белебей и снова садится около костра, напротив Ылтанпика. Хмель горячей волной бродит по его телу, и ему становится жарко. Медный крест вываливается в открытый ворот одежды и слабо качается перед ним. Ему вдруг вспоминается исповедник Христа Авраамий Булгарский, которого язычники- булгары предали страшной смерти за непреклонность в святой вере. Мученическая кончина Авраамия Булгарского служила примером и всегда подвигала Белебея к совершению подвига во имя Христа Спасителя. Он несколько раз перекрестился, вспомнив великомученика, сотворил про себя молитву и искренне попросил у Господа отпущения его грехов за невоздержанность в питие хмельного булгарского пыла.

- Теперь ты о чем думаешь? — снова обратился к нему князь.

- Думаю о превратностях судьбы. Думаю об Авраамии Бул-

324

-------------------------------------------

гарском. Думаю о тебе. Разве мог я раньше мечтать, что буду вместе сидеть с булгарским царем за одним костром и пить из кубка, поданного лично им, — ответил Белебей.

- Это о каком же Авраамии ты думаешь, не о святом ли? — спросил Ылтанпик.

- Да, о нем. И о его мученической смерти.

- А ты не боишься, что повторишь его судьбу?

- Нет, не боюсь! Более того, я готов ради Христова учения пожертвовать своею грешной головою, — твердо и вмиг протрезвевшим голосом ответил Белебей.

- И чем же силен твой Бог? — спросил князь и прямо через костер уставился на Белебея.

- Мой Бог Иисус Христос, и он дарует всем верующим в него Жизнь Вечную после смерти, — все также твердо и убежденно ответил Белебей.

- Уж не думаешь ли ты и меня обратить в Христову веру?

- Это было бы неплохо. Через тебя и весь твой народ нашел бы дорогу к истинному Богу, и они обрели бы Жизнь Вечную, — ответил Белебей.

- Это что же значит, что смерти нет вовсе? — несколько удивленно спросил князь.

- Для истинно верующих нет. Умирает и превращается в прах только бренное тело, а душа человечья будет жить вечно. Души грешников будут мучиться в аду, а души праведников будут блаженствовать в раю, — сказал Белебей. Он поднял глаза к темному небу. В дымящихся провалах откуда-то вдруг взявшихся облаков показывалась светлая луна. Верховой ветерок гнал косяки облаков на восток. Скорбные звезды, то ныряя, то вновь выныривая из облаков, смотрели печально, как сквозь слезы, на придавленную горем булгарскую степь. Беле- бей перевел свой взгляд на князя. Тот сидел на земле, обняв свои колени обеими руками и, свесив голову, неподвижно глядел на пламя костра. Языки пламени, отражаясь, играли в его влажных глазах. Белебею даже показалось на миг, что князь задремал с открытыми глазами. «Сидит как истукан, чуть толкни — и свалится, как неживой, прямо в пламя костра, — подумал Белебей. — Да, устал, сильно устал князь за последние дни. Ведь столько забот и тревог навалилось на него. Отдохнуть бы ему как следует от этих тяжелых дум, забыться хоть на время, а он опять бодрствует». Ожидая наступления рассвета, он кинул взгляд поверх кибиток на восток и вдруг увидел на фоне

325

-------------------------------------------

светлеющего неба, над холмами, тянущимися грядой с юга на север, длинную цепочку всадников. Всадники словно плыли в серой мгле. Казалось, что копыта коней совсем не касаются земли, и развевающаяся широкая одежда наездников была похожа на крылья. «Крылатые всадники, крылатые божьи ратники», — мелькнуло в голове у Белебея. И тут, словно указывая огненным мечом путь неизвестным всадникам, большая яркая звезда, оставляя за собою длинный хвост на фоне темного неба, внезапно сорвалась и прочертила линию. И эта линия протянулась с юга на север. Белебей перекрестился. «Уж не предзнаменование ли это надвигающейся беды?» — тревожно подумал он и начал читать про себя молитву. В это время князь шумно и глубоко вздохнул. Он с хрустом в костях потянулся, крякнул и неожиданно легко вскочил на ноги. Поеживаясь от ночной прохлады, он несколько раз прошелся взад-вперед перед костром. Потом присел на корточки и, наломав сухих веток, начал подкладывать их в огонь.

- Ты чего не спишь? — спросил он у Белебея.

Тот пожал плечами, чуток помолчал и вымолвил: «Не спится».

- Вот и мне что-то тоже не спится, — сказал Ылтанпик. А неизвестные всадники все плыли и плыли над горизонтом. Бе- лебей указал на них князю. Тот некоторое время вглядывался в них и потом спокойно сказал: «Это наши разведчики, которых мы оставили в засаде, чтобы прикрывать отход наших людей. Я от тебя не скрываю, что мы ведем обширную разведку, и для этого привлекаем людей, живущих на этой местности. Также мы постоянно высылаем дозорных, устраиваем засады и заскоки. А основные наши силы будут сосредоточены на защитных рубежах и городах-крепостях. Вот так-то, Белебей. Это наша тактика. Так что ты зря не беспокойся. И давай хоть ночью не будем говорить о военных действиях. Нужно уметь хоть на короткое время забыть про них. Иначе не выдержишь». С этими словами он снова разлил хмельной пыл по кубкам и протянул один из них Белебею. Они, молча, выпили.

- Странно все-таки устроена жизнь. Вот мы с тобою еще совсем недавно были совершенно незнакомы, а теперь вот сидим рядом и коротаем вечер вдвоем. Еще несколько дней назад я мог бы отдать приказ, чтобы тебя уничтожили, а теперь вряд ли, могу это сделать. Ты сирый и бедный, голь перекатная, а я — великий князь великой страны. И что нас с тобою связывает? Вера

326

-------------------------------------------

у нас разная, и принадлежишь ты к иному племени. А все-таки?

- спросил Ылтанпик, глядя через костер прямо в лицо Белебея.

Белебей немного помолчал, пожевал зажаренный над костром кусочек сала и задумчиво вымолвил: «Я бы сказал так, что нас с тобою соединяет дух. Ты стремишься объединить свои народы и оказать сопротивление татарам, а я стремлюсь привести заблудшее стадо к истинной вере. И ради этого и ты, и я терпим все эти неудобства и лишения. Вот ты мог бы вместо себя направить воевать кого-нибудь из своих военачальников, но, тем не менее, ты сам пошел воевать. Я тоже мог бы до самой старости спокойно жить у себя на родине, никуда не выезжая, но, тем не менее, я тоже нахожусь здесь.

- Ну, насчет меня понятно. Я воюю по необходимости. А вот тебя что заставляет скитаться среди иноплеменников? — спросил Ылтанпик.

- Я делаю свое дело. Я стараюсь донести до людских сердец слово Христа, Спасителя нашего.

- Почему именно среди моего народа, а не где-нибудь среди других? — снова спросил князь.

- «Хвалите Господа все народы», — сказал один из апостолов Христа. На Страшном Суде Божием каждый ответит за то, как он исполнял свое дело на земле. Вот почему я здесь. А среди других народов найдется много других сподвижников Христа, — ответил Белебей. Ему снова вспомнился Авраамий Булгарский. Его непоколебимый дух, его святая вера в Христа вдохновляла Белебея на богоугодные дела.

- Ну, что, Белебей, может, пора и нам с тобою на покой? — предложил Ылтанпик.

- Да, пора, наверное. Хоть поспим немного перед дальней дорогой, — согласился он. Белебей кинул быстрый взгляд на горизонт, где совсем недавно передвигались крылатые всадники, и про себя отметил, что горизонт уже заметно порозовел, и неизвестные всадники скрылись из глаз. «Скоро, совсем скоро наступит новый день, — подумал он. — Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня, и все события, которые он готовит. Господи, помилуй меня, спаси и сохрани», — про себя помолился Белебей. Он перекрестился. Затем отправился к телеге, под которой намеревался провести остаток ночи. Белебей постелил под себя рясу, лег навзничь, закинув руки за голову и погрузился в думы. Его взор устремился ввысь, к загадочным звездам, к этим божьим светильникам. Его уши ловили неумол-

327

-------------------------------------------

каемые ни на один миг шумы лагеря. Где-то звякали удила, слышался лошадиный храп. Потом, вдруг испугавшись кого-то, загоготали гуси. Проблеяла вдали овечка. Но, перекрывая все звуки, временами вырывались глухие стоны и проклятия раненых ратников. Белебей вспомнил, как он днем посетил раненых и, как мог, постарался ободрить и поддержать их божьим словом. Как рассказывал им о вечности, которую дарует Христос поверившим в него. И как многие раненые ратники соглашались прикоснуться к Божьим таинствам и пройти обряд крещения. Белебей уже давно раздал поверившим в Христа ратникам все крестики, которые у него имелись, и теперь он мастерил для вновь обретенных христиан деревянные крестики. Да, немало булгар привел он в последние дни к Христовой вере, немало. Но успокаиваться ему еще рано. Нужно работать и работать неустанно. С этими мыслями его глаза медленно закрылись, и он погрузился в сон.

Саламан со своей свитой быстро доскочил до лагеря булга- ров-суваров. Сторожевые ратники быстро провели его в центр лагеря к шатру Харсар Турхана. После взаимных приветствий Харсар Турхан пригласил Саламана к себе.

- Очень, очень рад познакомиться с храбрым воеводой. Наслышан, наслышан о твоих делах, — говорил он, приглашая Са- ламана за трапезный стол.

- Я пока еще не воевода, а только остался вместо воеводы Батбая. Я тоже наслышан о тебе и о твоей смелости. Да и само твое имя говорит о храбрости, — ответил Саламан.

За кубком булгарского пыла они вместе обсудили предстоящие дела, поделились планами. Саламан рассказал Харсар Турхану о том, что горожане почти уже закончили укрепление третьей линии земляного вала вокруг Биляра. Рассказал о множественных булгарских и хазарских беженцах. Поделился опасениями, что в случае длительной осады может не хватить продовольственных запасов. Посетовал на то, что городские стены тянутся на большие расстояния, и даже вместе с ратниками Хар- сар Турхана сил для обороны города будет маловато.

- Да, может быть, подойдут еще ратники с укрепленных линий, — сказал Харсар Турхан.

- Это было бы неплохо. Ратники нам очень и очень нужны, -высказал свое желание Саламан.

328

-------------------------------------------

- Ничего! Мы не будем прятаться в щели как тараканы. Мы будем защищать свою землю любой ценой. Мы будем драться насмерть на полях и в лесах, в городах и селениях, на наших реках и озерах. Будем биться на каждой улочке. Мы никогда не сдадимся! — горячо и зло выдохнул Харсар Турхан.

- Да! Мы никогда не сдадимся! Или все погибнем, или отстоим свою землю! Но никогда не будем рабами степняков, — поддержал его и Саламан. Потом он пригласил Харсар Турхана к себе в гости, на что тот ответил, что они вперед совершат обряд жертвоприношения, или чюк, около священного родника, и только после этого он вместе со своей свитой посетит Саламана. На том они и решили. Поговорив еще некоторое время и осушив еще один кубок пенного сура, они вместе вышли из шатра. Вместе прошлись по военному лагерю суваров. Саламан про себя отметил, что вооружены были ратники Харсар Турхана отлично. У всех воинов имелись акинаки и копья, шлемы, щиты и кольчуги. Колчаны были полны стрел. Многие ратники были вооружены еще дополнительно булавами. У многих ратников были приторочены к седлу волосяные арканы. Боевые кони были ухожены. «Да, хорошо содержит своих ратников Харсар Турхан. Сразу видно рачительного хозяина и воеводу, — отметил про себя Са- ламан. В его душе на миг шевельнулась зависть и тут же исчезла.

- Мои вои вооружены не хуже. Только вот горожане и ополченцы вооружены чем попало». Саламан остался доволен осмотром военного лагеря суваров. Доволен был и Харсар Турхан. Это было видно по его лицу и по его настроению. Во всей его фигуре чувствовалась сила и уверенность волевого человека. Казалось, что ничто на свете не может сокрушить такое воинство. Ратники душевно приветствовали своего воеводу и его гостя. «Салам, сьартар, салам!» — неслось над лагерем. Время пролетело совсем незаметно. Саламану пора было возвращаться в город.

- Хасан, Чура, Байдул, проводите гостей, — отдал приказание Харсар Турхан своим вельможам. Те тут же вскочили на коней и сопровождали Саламана до самых городских ворот. Но в город входить они не стали. «Мы вперед совершим обряд жертвоприношения, и только после этого войдем в священный город», — вспомнил слова Харсар Турхана Саламан.

Так в повседневных заботах проходили дни и ночи, полные тревог и ожиданий. Разные вести приходили с отдаленных окраин государства. Одни говорили, что монголо-татары уже достигли укрепленных рубежей рек Шешма и Черемшан. Другие

329

-------------------------------------------

говорили, что они уже взяли и разрушили несколько крепостей- керменей. Говорили, что они уже сожгли и полностью уничтожили столько булгаро-суварских деревень, что им нет числа. И это, похоже, было правдой, так как в последние дни резко усилился приток беженцев. Толпами, вместе со скотиной и детьми, брели они мимо города. Брели на запад и на север. Усталые и запыленные, удрученные свалившейся на них неожиданной бедой, разбивали они вокруг города свои временные лагеря и всю ночь жгли сторожевые костры. А рано утром движение начиналось снова. Одни уходили, другие приходили. Отчаявшиеся и обозленные люди рассказывали страшные истории о зверствах монголо-татарских нукеров. Саламан слушал их и не мог верить своим ушам.

«Это псы преисподней, это исчадия ада. Они питаются человечиной и пьют кровь людскую, как звери. Открылись ворота ада», — рассказывали они. Саламан каждый день выслушивал все новые и новые истории о зверствах врагов и все более и более мрачнел. Куда-то делись его веселость и белозубая улыбка. Непомерный груз забот наложил отпечаток на его белое чело. Прибавилось несколько суровых складок и морщин на лице. В некогда черных как смоль волосах засеребрилось все больше седых прядей. В иные ночи, наверное, от тяжелых дум бессонница овладевала им и не отпускала до самого утра. В такие ночи он, оставив жаркую постель, выходил под открытое небо и надолго оставался под звездами, думая свои бесконечные думы. Иногда в совершенном одиночестве он поднимался на городские стены и подолгу всматривался в лунный сумрак, мысленно обходя город по внешнему периметру. Иногда перед ним воочию вставали картины штурма города, и он представлял, как все это будет в реальности. Представлял, как татары, преодолев первый вал заграждения, прорвутся дальше, и битва развернется между стенами. Как потом, преодолев все препятствия, они дойдут до внутренней цитадели, и бой закипит уже на внутренних линиях. И то, что не доделают вражьи воины, завершит всепожирающий огонь. Далее он думать не хотел, ибо это представлялось концом всего. Но, несмотря ни на что, надо было жить. Надо было каждое утро вставать и заниматься повседневными делами. Вот и сегодня Саламан поднялся рано и, быстро перекусив, поспешил к главным городским воротам. Он ободряюще подмигнул супруге, которая тревожно-вопросительным взглядом посмотрела на него, и быстро вскочил в седло. Конь резво понес его по ранней гулкой улице.

330

-------------------------------------------

Люди еще только просыпались, и не успели выгнать стадо. Молчали брехливые собаки. Тихое утро только вставало над городом. Саламан скакал и думал о супруге и детях. Казалось, что стерегущий взгляд жены сопровождал его всю дорогу и жег спину. Занимаясь общими делами Саламан как-то забывал о своих самых близких людях, и теперь терзался, вспоминая укоряющий взгляд супруги. На самом деле нужно было немедленно решить вопрос с семьей. Отправив их в более безопасное место, Саламан чувствовал бы себя спокойнее и увереннее. «Ведь недаром столько людей уходит за Чулман и Атал. Значит, опасность действительно большая», — думал он, направляясь к городским воротам. Вскоре около городских ворот собрались все военачальники, которые находились в Биляре. Тут же был и суварский военачальник Хар- сар Турхан. Все вместе обсудили предстоящие дела и после этого разошлись, каждый военачальник туда, куда ему было указано. Все беспрекословно подчинялись Саламану, и это радовало его. Между людьми было полное взаимопонимание и сознание необходимости начатого ими дела. «Надо бы сходить к юмозь-знаха- рю, попросить у него совета как поступить мне с семьей», — подумал Саламан. Вообще-то он давно собирался посетить его, но у него все не хватало времени. Военные приготовления отнимали у него много сил, и к концу дня он чувствовал себя совершенно разбитым. Но, несмотря на усталость, сон часто бежал от него. «Нет, сегодня обязательно выберу время и постараюсь посетить знахаря», — решил он, направляя коня в сторону базара. По дороге к базару навстречу ему попался известный в городе тюре по имени Упрам, в сопровождении нескольких вооруженных ратников. Он доложил Саламану, что вчера беженцы пригнали большое стадо коров и овец, и спросил совета, как поступить с пригнанной скотиной.

- Нужно заготовить как можно больше сушеного мяса, заготовить больше шыртанов, чтобы были запасы продовольствия на случай осады города. Иди и займись этим делом, — распорядился Саламан.

Упрам ускакал. Саламан продолжил свой путь. Рывками билось его беспокойное сердце. Тяжелые думы продолжали терзать его. «Что еще осталось нам сделать? Какие еще предпринять шаги?» — раздумывал он. Саламан вдруг понял, что навсегда закончилась, ушла в прошлое былая мирная жизнь. Теперь его жизнь разделилась как бы надвое, на до и после начала войны. Хотя и раньше не раз бывали военные столкнове

331

-------------------------------------------

ния с иноплеменниками, но такого количества беженцев он не видел никогда. И таких жутких рассказов от людей он раньше тоже не слышал. Будущее пугало его. Но в то же время желание как можно быстрее схлестнуться с врагами горячило Саламана. В такие мгновения его рука незаметно для него самого теребила рукоятку сабли, а губы нервно кусали длинный ус.

Базарная площадь открылась перед Саламаном сразу же, как только он миновал большой дом известного в городе богача по имени Тавит. «Хорошо, зажиточно живет Тавит. Живности и птиц у него не счесть», — мимоходом подумал Саламан. Базарная площадь была пустынна. И лишь из многочисленных кузниц, несмотря на раннее время, доносились удары молотков по звонкому металлу. Сизый дым клубами валил вверх. Саламан шагнул в первую же с краю кузню. Кузнец с подмастерьем лишь на миг оторвались от своего дела, приветствуя его, и тут же продолжили работу. «Молодцы кузнецы, работают, исправно выполняют мои указания», — довольный увиденным, подумал Саламан. В одном углу стояли готовые черенки для копий. Прямо на полу кучно лежали несколько недавно откованных дротиков. Высокий сухощавый юноша вставлял черенки на копья и уже полностью готовое к применению оружие откладывал в сторону, в отдельную кучу. Саламан взял одно копье и, приноравливаясь, несколько раз перекинул его из одной руки в другую. Потом, как бы проверяя копье на вес, он поднял его и с силой швырнул в широко открытую дверь. Пролетев некоторое расстояние, копье воткнулось в большую деревянную колоду и слегка закачалось. «Доброе копье», — обрадовался Саламан. Ему понравился звук, с которым копье воткнулось в колоду. «Как хорошо отточенный топор легко втыкается в дерево, так и это копье», — подумал он. Поблагодарив кузнецов за хорошую работу, Саламан отправился дальше. Он поочередно заходил в другие кузницы. И везде усердно трудились железных дел мастера. Где ковали сабли и мечи, где — ножи и кистени. В одной кузне Саламан стоял и наблюдал, как искусный мастер выковывал металлическую булаву и в специально сделанное отверстие в ней заливал расплавленный свинец. В общем, он остался доволен работой кузнецов. Следуя мимо гончарных рядов, он заглянул в один из них. Старый гончар сидел без дела и вопросительно поднял голову, увидев Саламана. После взаимных приветствий он пригласил тысяцкого посидеть с ним и поговорить по душам, если, конечно, у Саламана есть свободное время. Саламан сел на потертую, отполированную до блеска колоду. Он

332

-------------------------------------------

хорошо знал старого гончара. Пользовался у себя дома сделанной его умелыми руками звонкой посудой.

- Ну, как идут дела, Иштерек мучи? — спросил он у гончара.

Тот как-то потерянно махнул рукой и с досадой вздохнул:

- Какие тут дела, маета одна. С этой войной вся торговля захирела. Кому нужны теперь мои горшки и чашки. Вот уже который день мой гончарный круг стоит и не крутится. Все полки забиты готовой продукцией. Остановился гончарный круг, остановилась жизнь для меня. Вот такие дела, Саламан.

- Да-а-а. Действительно базар уже стал не тот, как раньше. Боятся теперь купцы ездить к нам. Одним кузнецам только и есть работа, — согласился с гончаром Саламан.

- Это так, все кузнецы работают на войну. Кузнецы да заготовители продуктов, — согласился с Саламаном Иштерек.

- А как дома живется, Иштерек мучи? Не скучно без старухи-то? — спросил Саламан, зная, что тот недавно похоронил супругу.

- Скучно не то слово, сынок. Тоска, тоска меня съедает без старухи. И если бы не работа, то и сам-то давно бы последовал за ней. Только работой и спасаюсь, в ней нахожу утешение. Вот осенью надо будет сходить на мазар, поставить моей старухе юба.

«К этому времени как бы нам всем не поставили общее юба. Как бы весь город не превратился в один погребальный костер»,

- мелькнуло в голове у Саламана. Раньше он не сомневался в силе и храбрости булгар. Но в последнее время сомнения все чаще и чаще посещали его. Уж больно страшные вещи рассказывали беженцы про татар. Уж очень сильным и бесчисленным обрисовывали они их войско. «Да, несомненно, у булгар-сува- ров имеется отлично вооруженная и обученная ведению боевых действий рать. Имеется много укрепленных городов и керменей. Но в то же время постоянные военные столкновения со Степью и Русью, а также внутренние раздоры сильно ослабили Булга- рию. Чего только стоила вражда между Бураджем и Ылтанпи- ком», — подумал Саламан, а вслух сказал:

- Ничего, Иштерек мучи, как-нибудь проживем. Со временем все там будем, и всем нам поставят юба.

Они помолчали. Потом Иштерек мучи встал, достал с полки один из кувшинов, в глиняные кружки налил пенного сура и подал одну Саламану.

- Ну, а как у тебя самого дела, сынок? Еще не отправил куда подальше от города свою семью? — спросил он.

333

-------------------------------------------

- Да нет еще. Вот хожу и думаю, как мне поступить с ними. То ли отправить, действительно, куда подальше, чтобы спокойнее на душе было, то ли оставить здесь, в городе, чтобы были под моим присмотром и защитой, — ответил Саламан и глубоко вздохнул. Он пригубил поданный ему напиток и, вытерев рукавом губы, продолжил разговор. — Я знаю, что многие горожане давно отправили свои семьи в более безопасные места, но кто знает, где теперь безопаснее?

- Да. Один лишь Бог знает, где теперь безопаснее, — согласился с ним Иштерек мучи. — А ты слышал, люди говорят, что на могиле одного святого христианина опять происходят знамения?

- Да, слышал.

- Такие знамения, говорят, всегда происходят накануне великих событий. Рассказывают, перед военным столкновением с Русью, на его могиле тоже происходили всякие чудеса, — продолжил Иштерек мучи. Он выпил свою кружку сура и прямо посмотрел на Саламана. — Тебе добавить еще?

- Пожалуй, выпью еще кружечку. Уж больно хорошо пошла, — сказал Саламан и улыбнулся ему в ответ.

- Эх, знал бы ты, какие знаменитые напитки готовила моя старуха. Что пыл, что сура, что разные другие, — сказал Иштерек мучи и, махнув рукою, горестно вздохнул. — А какие она готовила шыртаны, хуплу и пюремечь? А колобочки и разные каши? В общем, мастерица была на все руки. Была, и теперь навсегда пропала. И весь мир для меня без нее совсем опустел.

Иштерек мучи снова глубоко и горестно вздохнул.

- Да, к большому сожаленью, все люди смертны. Мы всего лишь гости в этом грешном мире. Настанет время, все там будем, — сказал Саламан и сбоку искоса посмотрел на старика. Ему действительно стало жалко этого придавленного горем человека и он постарался его утешить. — У тебя же есть много детей и внуков. Ведь ты же не один на белом свете, Иштерек мучи.

- Да, все это так. Но у детей и внуков своя жизнь, а у меня своя. Уж никто не заменит мне моей верной супруги. Как бы я хотел теперь услышать ее чуть ворчливый и поучительный голос. Ведь она стояла во главе всего нашего рода и была предводительницей при совершении всех обрядов. Мне кажется, что во всем городе не было женщины более уважаемой, чем она, — сказал Иште- рек мучи и посмотрел на Саламана своими печальными глазами.

Соглашаясь с ним, Саламан утвердительно покачал головою и только длинно выдохнул:

334

-------------------------------------------

- Да-а-а.

- Но это всего лишь полбеды для меня. Большая беда стоит теперь около каждого нашего порога. Весь булгарский мир говорит теперь о монголо-татарах. Говорят, что врагам нет числа, и они несметны как степной ковыль, — печальным голосом сказал Иштерек мучи.

- Правду говорят люди. Гонцы донесли, что уже пали несколько наших хулаш-керменей. И говорят, мало кому удалось уйти из железного кольца монголо-татар. Там, где проходят их отряды, остаются только пепел и мертвое поле. Убитым и погибшим булгарам уже давно счет идет на тысячи и тысячи, — подтвердил Саламан.

- Господи! За что же нам наказание такое? Зачем же мы тогда рожали и растили наших детей, если всех нас ждет такое будущее? Для чего мы тогда жили и страдали столько? — вслух задавался вопросом Иштерек мучи.

- Я думаю, что Биляра им не взять. Город окружен тройным мощным валом со рвами. Вот только ратников у нас маловато для обороны такого огромного города, — с сожаленьем высказал Саламан.

- А ты привлеки для обороны города женщин и девушек. Наши женщины всегда участвовали в битвах и пирах, в совершении всех обрядов, — посоветовал старик.

- Придется, наверное, так и сделать, — согласился с ним Са- ламан.

- Да. У всех у нас теперь одна забота, одна беда, — устало высказал Иштерек мучи и снова наполнил кружки пенным сура. Лепесточки хмеля плавали поверх напитка.

- Нет, хватит! Мне еще работать и работать, — сказал Сала- ман и, собираясь уходить, поднялся со своего места.

- Ну, спасибо тебе, сыночек, что навестил меня, старика. Спасибо за то, что хоть немного утешил меня своими разговорами, — говорил Иштерек мучи, прощаясь с Саламаном.

И вскоре Саламан один скакал по гулким и пустынным улицам родного Биляра. И только говорливые гусиные стаи с шумом и гвалтом шарахались от его коня. «Весь народ трудится на укреплениях вокруг города. Все люди готовятся к войне», — думал он, работая поводьями и торопя коня.

Около полудня, когда жаркое солнце добралось до зенита, он вместе с Харсар Турханом стоял около главных городских ворот. И тут его уши уловили далекий многочисленный копытный

335

-------------------------------------------

перестук. Он бросил встревоженный взгляд на юг и сначала увидел пыльное облако, а затем довольно большой отряд всадников, бешеным галопом приближающихся к главным городским воротам. Суварские ратники Харсар Турхана и стражники городских ворот изготовились к бою и стали ждать приближения отряда неизвестных всадников. Саламан дал команду закрыть ворота, и стражники тут же немедленно исполнили его приказание. Тяжелые створки со скрипом закрылись. Меж тем отряд всадников приближался, и легкий копытный перестук уже превратился в тяжелую барабанную дробь. Вскоре отряд домчался до городских ворот, и всадники закружились на месте, осаждая разгоряченных коней.

- Эй, вы кто и зачем сюда пожаловали?! — крикнули со стены стражники, когда приехавшие немного успокоились.

- Мы хазары-кавары и прибыли сюда из низовьев реки Атил. Хотим воевать вместе с вами против татаро-монголов! — крикнул кто-то из всадников.

Стражники некоторое время посовещались, принимая решение, как им поступить.

- Спросите у них, кто ими командует и где находился их прежний стан, — велел Саламан.

- Нами командует атаман Пусьман, и наш прежний стан находился недалеко от города Саксин-Булгар, — ответили снизу.

- Пускай войдет только атаман и еще один из его приближенных, — после некоторого раздумья сказал Саламан.

Стражники тут же передали его команду, и городские ворота немножко приоткрылись так, чтобы пропустить вовнутрь лишь несколько всадников. Вскоре Пусьман и один из его приближенных уже находились в кругу булгарских военачальников. Начались взаимные расспросы. Пусьман рассказал, что его отряд был в несколько раз больше, но где-то примерно дней пятнадцать тому назад в районе дуги на реке Атил в ходе боевого столкновения татары сильно потрепали их, и многие из его ратников погибли в том неравном бою. Он также рассказал, как много дней скитался со своим отрядом по булгарским степям и лесам, питаясь тем, что Бог пошлет. Рассказал, как видел множество разоренных и сожженных дотла деревень и керменей, и о том, что все поля в их окрестностях сплошь усеяны трупами. «Ни единой живой души, только пепел и могильная тишина», — продолжал рассказывать он.

- А почему ты решил пробраться именно к нам, а не к иштя- кам, мордве или русичам? — спросил Саламан.

336

-------------------------------------------

Пусьман оглядел присутствующих, одернул на себе азям и неторопливо и спокойно вымолвил:

- Потому что подаваться нам больше некуда. Все наши станы разбиты и разграблены. Еще неизвестно, как нас примут иноязычные племена, а с вами у нас хоть язык одинаков, и ближе и роднее вас для нас больше никого нет.

- Так-то оно так. — протянул Саламан. — А если нам придется погибнуть здесь, в этом городе, тогда вы как поступите?

- спросил он тут же.

- Что ж, тогда погибнем вместе. У нас другого выбора нет, — твердо и уверенно ответил Пусьман.

- Ладно, пускай будет так! Заводи своих людей в город. Осмотритесь, располагайтесь. Я дам команду, чтобы вас накормили и определили вам место, — сказал Саламан и встал, давая понять, что разговор окончен. Отдав необходимые распоряжения, он засобирался домой пообедать. В душе Саламан был рад, что так неожиданно пополнился отряд защитников города. Неожиданно в его голове зазвучала давно знакомая мелодия, и слова из старинной булгарской песни, сами собой вспомнились.

Хорошо, хорошо Хорошо на свете жить,

Хорошо, хорошо,

Если жить умеючи.

Саламан улыбнулся, удивляясь вдруг нахлынувшим на него чувствам. Он легко вскочил на коня, пригласил вместе с собою Харсар Турхана и с места в карьер понесся в сторону своего дома. А знакомая мелодия все звучала и звучала в его голове. «Как мало нужно человеку для поднятия духа. Всего лишь одно подбадривающее слово или какой-нибудь положительный поступок и у тебя словно крылья вырастают за спиною, — думал он, следуя в сторону родного дома. — И аппетит открывается тут же».

Ылтанпик и Белебей ехали рядом и вели неторопливую беседу. С некоторых пор это словно вошло в их привычку — разговаривать на различные темы. Князю было интересно с ним, а Белебею в некоторой степени льстила близость к такому высокопоставленному лицу, но и общение с князем доставляло ему удовольствие. Князь был отличным рассказчиком и приятным собеседником. От него Белебей узнал много такого, о чем раньше совершенно не догадывался. Он и сам по мере возможности

337

-------------------------------------------

старался удовлетворять любознательность великого князя. Охрана Ылтанпика двигалась, несколько отстав от них, и не мешала их разговору. Широкая булгарская лесостепь во всей красе разворачивалась перед ними. В торжественном молчании стояли большие и малые лесные колки. Словно стайка нарядно разодетых девушек, неожиданно выбежавших в чистое поле, вставали перед ними светлые березки. Или, Улап великан, открывался им одинокий кряжистый дуб, накрепко вросший в землю своими корявыми корнями и застывший, как уставший путник, на самом взлобке заросшего степными травами сырта. Полусонные от жары лоси выходили на лесные поляны и, прячась под кронами деревьев, тупо смотрели на двигающихся мимо людей. Быстрые стайки косуль, как призрачные облака, в мгновенье ока проносились перед колонною и тут же скрывались вдали, в тающей синеве расплавленных жарой полей. На дальнем горизонте угадывались темные леса с текущими в знойном мареве зубчатыми вершинами. А под ноги коням все стелился и стелился уже отцветший степной ковыль. До самых седел доставали метелки степного коровника или, как его называли булгары — «индюшиный нос». Густые заросли чилиги, тупалхи и бобовника, растущие вдоль балок и оврагов, образовывали труднопроходимые участки, и обоз двигался вдоль этих зарослей, ища место, где можно было бы их пересечь. Вот блеснула вдали изогнутая, как татарская сабля, излучина степной реки и, почуяв близкую воду, кони пошли быстрее. Истомившиеся от жары люди также взбодрились, и глухой гул многочисленных голосов прокатился над колонной.

- Вода, вода! — звучало над колонной, переходя от одной кибитки к другой. Вскоре громкие голоса и ржанье коней огласили берега безымянной реки. Люди, как малые дети, радовались воде. Взбодрились и раненые ратники. Легкораненые сами потихоньку ковыляли к воде. А те, кто не мог самостоятельно передвигаться, приподнимали свои головы из телег и кибиток и с завистью смотрели на счастливчиков, которые плескались в воде, смывая с себя дорожную пыль и грязь. Задымили костры, и вскоре в походных котлах забулькала поспевающая над огнем каша. Женские сурбаны так и мелькали сквозь дым среди закопченных котлов. Некоторые ратники снимали умерших в дороге и относили их в одно место. Другие в это время копали для них общую могилу. «Похоронить-то мы их похороним, только кто вот поставит над ними юба?» — подумал, проходя мимо погибших, Ылтанпик. Почти на каждой остановке ратники снимали с

338

-------------------------------------------

телег убитых и хоронили их тут же, на месте. Справлять должным образом обряды по погибшим и умершим не было времени. Живые люди двигались дальше, наспех забросав убитых ратников свежей землей. Все время беспокоили колонну летучие отряды татар. И следующие в конце колонны «желтые повязки» тысяцкого Шишмана, выполняя охранные функции колонны, постоянно вступали в бой с татарскими отрядами. Булгары же торопились как можно скорее достичь укрепленных линий и уже оттуда оказывать сопротивление агрессорам.

Ылтанпик и Белебей сидели около костра и ждали, когда же поспеет каша. Они только что смыли с себя дорожную пыль и теперь просто лежали, отдыхая. Хорошо было лежать так, ощущая во всем теле легкую усталость и чувствуя, как гудят ноги после продолжительной верховой езды. Думать ни о чем не хотелось. Глаза сами собой закрывались. В это время они вдруг услышали совсем рядом детский лепет. Они открыли глаза и увидели рядом маленькую девочку. Она была черноволосая, совершенно кудрявая, и смотрела на них широко распахнутыми глазами.

- Мемме, мемме, — повторила девочка, протягивая к ним руку.

«Да она же хочет кушать», — подумал Ылтанпик и, резко поднявшись, сел. Поднялся и Белебей.

- Девочка, видимо, хочет кушать. Надо бы покормить её чем-нибудь, — сказал князь и громко позвал Аспара.

Тот немедленно явился к нему.

- Видишь, девочка хочет кушать. Организуй, пожалуйста, пока ее мать не нашлась. Да, захвати чего-нибудь сладкого для нее! — крикнул он вдогонку Аспару. Ылтанпик взял девочку на руки. Она вмиг напомнила князю о его собственных детях и особенно о любимой дочери Ылтансюсь. Только волосы у нее были не кудрявые, и цвета спелой ржи. Когда она была маленькая, отец часто брал её на руки и подолгу играл с ней, душевно отдыхая от всех других дел. Теперь же Ылтансюсь давно взрослая и уже сама командует многими людьми. Вот и оборону города Сувара он поручил ей. Да, конечно, не ей одной, а вместе с князем Шаку и другими воеводами. «Правильно ли я сделал, что взвалил на ее хрупкие плечи такой тяжелый груз забот? — мелькнуло у князя в мозгу. — Да, правильно! Кому же мне еще доверять, как не ей», — подумал он и утвердительно кивнул сам себе головою.

- А где же твоя мама? — спросил он у девочки, ласково поглаживая ее по кудряшкам.

339

-------------------------------------------

- Там, — ответила девочка и махнула рукою в сторону кибиток, тесно сгрудившихся на берегу речушки.

- Вот еще одно подтверждение тому, что ваши предки когда-то жили рядом с семитами. Смотри, какая она кудрявая. И вообще я давно заметил, что среди булгар часто попадаются люди с кудрявыми волосами, — сказал Белебей, напоминая князю недавний между ними разговор.

- Вот ты и сам говорил, что когда-то ваш главный Бог назывался Син. А у семитов священная гора называется Синай. А теперь подумай, что означает в булгарском языке слово Син-ай,

- сказал Белебей и с легкой усмешкой прямо взглянул на Ыл- танпика.

- Да. Ты все правильно говоришь. Но теперь давай не будем говорить про это, — сказал Ылтанпик и, как отец, поцеловал девочку в щеку. «Сейчас, сейчас мы тебя накормим», — бормотал он, продолжая гладить девочку по кудряшкам. Вмиг в нем проснулось горячее отцовское чувство, и волна нежности захлестнула его сердце. Это беззащитное существо вызвало в нем такие чувства умиления, что у князя защипало в глазах. В эти мгновения он готов был сделать для нее все, лишь бы она была довольна.

- А как зовут твою маму? — спросил он у девочки.

- Мама, — ответила она.

От умиления князь поцеловал ее запыленные ступни и нежно прижал малышку к своей широкой груди. «Сейчас, сейчас придет твоя мама. Сейчас мы тебя накормим», — продолжал шептать он, словно забыв обо всем на свете. И действительно, вскоре показалась молодая женщина, которая быстро приближалась к ним.

- Доченька! — крикнула она издалека. Запыхавшаяся и раскрасневшаяся, она протянула свои руки к дочери. Ылтанпик передал ей на руки девочку.

- Теперь это и моя доченька. Скажите, как ее зовут? — спросил он у молодушки.

- Илемпи, — ответила та. — Только на миг отвернулась, а она уже исчезла. Я уже обыскалась ее везде, — говорила она, смущенно улыбаясь. Сама в то же время концом саппуна вытирала дочери лицо.

- А мы хотели ее угостить чем-нибудь. Вот только не успели, -сказал князь и ласково потрепал девчушку по щекам. В это время он увидел Аспара, который спешил к ним с кожаным мешочком под мышкой.

340

-------------------------------------------

- А вот и мы. А вот и мы, — говорил Аспар, ставя на землю кожаный мешочек. Он тут же начал доставать съестные припасы.

- Сладкое есть? — спросил Ылтанпик.

- Да, есть, — ответил Аспар и вытащил небольшую деревянную посуду. — Вот, пчелиный мед, — сказал он и протянул посудину князю.

Ылтанпик взял посуду с медом и отдал ее молодой женщине.

- Нет, нет. Я не возьму, — запротестовала та.

- Бери, бери. Это князь тебе жалует, — сказал Аспар и весело подмигнул молодушке.

Та засмущалась. Взяла посуду с медом и, поблагодарив князя, поспешила удалиться. Князь только улыбнулся ей в ответ. Этот ничего не значащий эпизод с маленькой девочкой всколыхнул в его душе воспоминания о прежней жизни, когда он был значительно моложе, и время было более или менее, спокойнее. В ожидании обеда он снова лег и уже полностью отдался во власть воспоминаний. Видя, что князь желает побыть наедине, Белебей не стал ему мешать своими разговорами. Он тоже растянулся по другую сторону костра и стал ждать обеда. «Не мешало бы пропустить кружку-другую хмельного меда», — мелькнуло в его голове, и в то же время другой голос назойливо нашептывал ему: «Это грех, ты опять поддаешься соблазну». Но пагубное желание выпить не проходило. Постоянно находясь среди булгарского населения, он пристрастился к употреблению сура и хмельного меда. Правда, и булгары употребляли их в большом количестве. Иные вообще вместо воды. «Господи! Дай мне силы противостоять всякому соблазну. Огради меня от лукавого. Ниспошли крепость на мою грешную душу», — взмолился Белебей про себя и, прямо лежа, положил на себя крестное знамение. Незаметно для себя он задремал. Сколько времени пролежал он в дреме, Белебей не знал, но проснулся от того, что кто-то легонько толкнул его в бок.

- Вставай, божий человек, пойдем пообедаем, — пригласил его Ылтанпик, и зашагал к расстеленной прямо на траве скатерти, на которой были разложена различная снедь. Белебей последовал за ним. Вскоре они уже хлебали вкусное шюрбе, заправленное свиным салом. Хлеба не было, и люди вместо хлеба употребляли просяные лепешки. Потом, после шюрбе, пили чай, заправленный степным шалфеем. Насытившись, Белебей и Ылтанпик отошли к кибиткам и уселись в тени. Белебей мысленно поблагодарил Господа за посланный ему сытный обед и,

341

-------------------------------------------

довольный, несколько раз погладил рукою свой живот. «Вот это обед. Действительно, сегодня я пообедал как царь. Что еще нужно маленькому человеку», — подумал он. Белебей одернул на себе полы своей старой рясы, просунул и повертел пальцем в образовавшейся дыре на рукаве и длинно вздохнул. Князь заметил этот жест, уловил его огорченный вздох и с легкой усмешкой предложил ему: «Может, подарить тебе новый сухман или азям? Ты только скажи, я прикажу своим людям, и у тебя тут же появится новая одежда». «Благодарю князь, ничего мне не нужно. Мне в своей одежде привычней», — после некоторого раздумья ответил Белебей. С этими словами он вытащил свой медный крест, бережно потер его полой своей рясы и почтительно поцеловал. Их разговор снова, как и раньше, перешел на вопросы веры. Белебей исподволь, не спеша, старался подвести князя к мысли, что все на свете зависит от воли Всевышнего, и что на свете нет религии прекраснее христианской. Ылтанпик же приводил свои доводы, высказывал свои убеждения и не во всем соглашался с Белебеем.

- Вот скажи, — обращался он к Белебею, — почему это вдруг мир стал таким враждебным к нам? Чем это не угодил мой народ, как ты говоришь, Христу твоему? Ведь, если мы есть на этом свете, то должны быть угодны Богу. И почему Господь карает именно мой народ? Вот я патша этого многострадального народа. У меня, кажется, есть все, что нужно человеку для счастья. И в то же время я несчастен и совершенно одинок. В последнее время мною все чаще овладевает чувство покинутости и беззащитности. Холодная сердечная пустыня властвует во мне. Скажи, объясни мне, почему это так?

Белебей раздумывал некоторое время, уставившись своими глазами в ковыльную землю, глубоко вздохнул, и ответил:

- В сущности, все мы одиноки в этом мире, независимо от того, сколько бы людей нас ни окружало. Так уж устроена Богом наша жизнь. Господь создал нас и создал все кругом нас. Передай Христу путь твой и уповай на Него, и Он совершит и выведет, как свет, правду твою и справедливость твою как полдень. Покорись Христу и надейся на Него. Тогда и наполнится сердце твое любовью к людям и не будет в сердце холодной пустыни, ибо творящие зло истребятся, а уповающие на Господа наследуют землю».

- Все это, возможно, и так, — согласился с Белебеем Ыл- танпик, — но знаешь ведь ты, как это иногда бывает? Вспоминаешь прошлую жизнь и не веришь, что с тобой все это было. Вся жизнь — сон. Скажи, у тебя тоже так бывает?

342

-------------------------------------------

- Да, бывает, — согласился с ним Белебей. — Я тоже в последнее время все чаще и чаще вспоминаю своих родителей. По правде сказать, получается, что я бросил их на старости лет, больных и немощных. И это грех мой, который не искупить мне никакими молитвами и никакой праведной жизнью. Наверное, им некому было подать даже водицы при смерти. Ведь кроме меня мужиков у них больше не было. Одни девчонки, да и те, наверное, давным-давно разлетелись кто куда. Так и стоит у меня перед глазами наша полуземлянка в глухом лесу. Так и мерещатся мне мои старые родители, ожидающие меня. А я, как блудный сын, все скитаюсь по земле и не знаю, ворочусь ли я когда-либо в родные края. Вот и думаешь иной раз, да был ли я когда-то маленьким и были ли у меня родители? Может быть, все это мне лишь приснилось? Одно меня утешает — что я непреклонно стараюсь делать только добро и уповаю только на Господа моего. С Его помощью, как пастырь, собирающий овец, стараюсь привести к Его воле новые души.

Белебей замолчал. Молчал и князь. Через некоторое время их разговор возобновился. Сами того не замечая, они переходили с одного языка на другой и прекрасно понимали друг друга. Им действительно было интересно и хорошо вдвоем.

В это время показался пьяный ратник. Он тащил свое копьё как обыкновенную палку, волоча одним концом по земле. Его штаны спереди были порваны, и сквозь прореху проглядывало голое тело.

- Эй! Закрой штанину! А то твой воробей вылетит, и не удержишь! — крикнул ему Ылтанпик.

- У меня не воробей, а орел! Только мертвый орел и уж больше не летает! — ответил ратник и зашагал дальше, что-то мурлыча себе под нос. Он, кажется, даже и не узнал князя. Ылтанпик лишь только усмехнулся слегка. Его развеселил достойный ответ ратника.

«Сразу видно: и выпить мастер, и в деле не промах», — подумал он о воине. Белебей тоже улыбался. Он встретился взглядом с князем, и они оба рассмеялись. Этот незначительный эпизод с пьяным ратником заметно поднял их настроение. «Действительно, жизнь странная штука. Вот так живешь, живешь, и в одно прекрасное время раз — и тебя не станет, как будто бы и не было никогда на этом свете, — думал Ылтанпик. — Но ничего, ничего, жили и до нас люди, будут и после нас жить. Вот только мебя уж больше никогда, никогда не будет на этом свете. Вот

343

-------------------------------------------

эти холмы, эта речушка и даже эти жалкие ковыли будут жить и дальше, и лишь мебя не будет». Он выдернул несколько колючих ковыльных стрел со своей одежды и отбросил их в сторону. «Даже родные ковыли мечут в меня свои стрелы. Даже ковыли стали враждебны нам», — устало подумал он.

- Эй, Белебей, — обратился он к своему собеседнику с легкой улыбкой, — соври мне еще что-нибудь. А то скучно мне стало что-то.

- Я стараюсь говорить правду, я не вру.

- Ну, тогда расскажи мне правду, что нас ожидает в ближайшем будущем?

- Я уже говорил вам, что нас всех ожидает, и боюсь повториться. Ничего утешительного я не могу сказать, — сказал Беле- бей и замолчал, вопросительно глядя на князя. Его улыбка сбежала с лица. Да и князь тоже больше не улыбался.

- А не все ли равно. Расскажи, что видишь и знаешь, — уже с просительными нотками в голосе попросил Ылтанпик.

- Ну, слушай, коли желаешь, — после некоторого молчания сказал Белебей. Он почесал свою бороду. Еще раз вопросительно посмотрел на князя, словно раздумывая, начать ли ему рассказывать, и монотонным голосом начал говорить: «Будет красное небо. И будут вопли и стоны по всей земле булгарской. Я вижу снег, и гарь, и пепел, и алую кровь на белом снегу. И ты увидишь гибель Биляра, одного из величайших городов мира. Он будет полностью стерт с лица земли». Белебей замолчал. Молчал и Ылтанпик.

- А почему будет красное небо? — спросил он через некоторое время.

- Потому что в огне говорил Бог Моисею и огнем наказывал грешников.

Они опять помолчали некоторое время. Потом князь поднял глаза и прямо взглянул в глаза Белебея.

- А что будет со мной, со мною лично? — тихим, проникновенным голосом спросил он.

- Я уже говорил тебе об этом в прошлый раз.

- Значит, это случится только зимой? Значит, у меня еще есть время пожить немного. Так я плюю пока на эту смерть! — сказал Ылтанпик и решительно махнул рукою. Его глаза горели. Лицо на миг осветилось белозубой улыбкой.

- А что ожидает нас в ближайшее время, ты можешь сказать? — снова обратился он к Белебею.

344

-------------------------------------------

- В ближайшее время ты можешь потерять одного из своих военачальников.

- Кого же? — вскинулся князь.

- Я не знаю. Я вижу только красные и желтые цвета, — ответил Белебей.

Князь задумался. Это предсказание Белебея, видимо, сильно опечалило его. Он несколько раз нервно поводил плечами, потом вскинул вверх свой заросший щетиной подбородок и выдохнул:

-Ну и чем же все-таки закончится, в конце концов, вся эта кровавая заваруха?

- Я говорил об этом в прошлый раз и говорю тебе еще: все оставшиеся в живых булгары в далеком будущем признают волю Спасителя нашего и полностью станут христианами. В этом я нисколько не сомневаюсь, и с Божьей помощью вижу все это четко и ясно. Вот так вот, мой уважаемый и великий князь.

Князь быстро взглянул на него горячими и влажными глазами, и нетерпеливо, торопливым голосом спросил:

- А что будет с моим государством, устоит ли оно, и кто будет править в нем?

Белебей шумно вздохнул, провел рукою по лицу и печально покачал своею седою головою:

- Я боюсь, что кыпчаки пришли надолго. Они будут править твоей землей. Они будут решать судьбу твоего и моего народа. Но в далеком будущем татар самих ждет сокрушительное поражение, и они в полной мере почувствуют ту боль и унижение, которое причинили булгарам.

- Булгары раньше никогда не подчинялись кыпчакам. Наоборот, они нанимались служить в наше войско. И пока я жив, не править кыпчакам на булгарской земле! — горячо и зло вскричал князь и даже вскочил на ноги, горя гневом и возмущением. Он несколько раз выдернул и с шумом сунул обратно в ножны свою саблю.

- Я понимаю твой гнев, но не могу говорить тебе сладкой неправды, — сказал Белебей и тоже поднялся на ноги. Каким-то образом волнение князя передалось и ему, и по его телу пробежала легкая дрожь. Ылтанпик порывисто глянул в его сторону и отрывисто бросил:

- Я совершенно не обвиняю тебя. Ты тут ни при чем. Но пока я жив, другого хозяина на этой земле не будет. Знай это!

- Верю тебе князь, верю. Дай-то Бог, чтобы так и было, -

345

-------------------------------------------

сказал Белебей и устало зевнул, при этом быстро перекрестив свой заросший седыми волосами рот. После таких предсказаний он всегда чувствовал себя разбитым и усталым, и его неумолимо тянуло спать. Он только хотел было устроиться под телегой, как в это время услышал быстрый топот копыт. И тут же прозвучал чей-то тревожный голос: «Татары! Татары идут!». В булгарском лагере поднялась суматоха. Она с тревожным шумом пролетела над многочисленными телегами и кибитками. Везде и всюду забегали люди. Заржали кони и заколыхались людские голоса. И тут же, как призыв, прозвучал над лагерем громкий голос князя: «Пулкар! Пулкар!». Ему подвели коня. Он тут же вскочил на него и поскакал на окраину лагеря. Сшибая все, что попадалось на пути, за ним тут же устремилась его охрана, пешие и конные ратники. За короткое мгновение все они выстроились на окраине своего лагеря и приготовились к бою. В это время к князю подлетел всадник на взмыленном коне и громко крикнул:

- Великий князь, татары смяли наши охранные отряды и скоро будут здесь. «Желтые повязки» уже ведут с ними бой. Но татар много, очень много! Что делать нам, великий князь?!

- Нам остается только одно, биться с врагами! Куда же уйдем мы от своих раненых, женщин и детей! — крикнул в ответ Ылтанпик.

- Пешим ратникам занять оборону внутри тележной крепости, а конным сосредоточиться вокруг лагеря! — громко и властно распорядился он.

Тысяцкие и многочисленные сотники тут же бросились исполнять его распоряжения. На какое-то время, перекрывая все остальные шумы, над лагерем звучали только их голоса и приказы. Люди подчинялись беспрекословно и быстрее старались исполнять приказания есаулов, так как прекрасно понимали нависшую над всеми опасность.

И татары не заставили себя долго ждать. Из-за небольшой лесной колки быстро выкатился передовой отряд ордынцев и во весь опор помчался в сторону булгарского лагеря. На глазах у Белебея разворачивалась очередная кровавая драма в булгар- ской лесостепи. Он стоял на телеге за строем ратников и во все глаза глядел на приближающихся ордынцев. Они вызывали в нем какой-то нездоровый, больной интерес. Ему хотелось с близкого расстояния рассмотреть этих бесстрашных степных воинов, перед которыми уже склонили свои головы многие и многие народы. Вот, не доходя до булгарских ратников, ордынцы стали круто

346

-------------------------------------------

забирать вправо, и, на ходу осыпая булгар тучами стрел, так же быстро умчались. За передовым отрядом появился другой, а за ним еще и еще, и все они в точности повторили маневр передового отряда. Осыпая друг друга тучами стрел, противники еще не сближались для сабельного боя, но по всем признакам дело шло к этому. Пока же татары сосредотачивались в своей огромной массе перед булгарским лагерем. Многие ордынцы, готовясь к атаке, горячили коней. Задирая высоко вверх конские морды, они поднимали животных на дыбы и, потрясая оружием, тут же срывались вперед. Поднимая тучи пыли, татары носились взад-вперед перед своим воинством, показывая свою удаль и стараясь нагнать страх на противников. Но булгарские ратники стояли спокойно. Только лес копий качался над ними и, как ветер, проносился над ними сдержанный ропот. Ни тени страха не было на их лицах. Они знали, что за их спинами стоят многочисленные крепости-кермени с гарнизонами, и что их могущественное государство и раньше не раз успешно отражало набеги различных иноплеменников. Ратники только крепче сжимали в руках свое оружие, ожидая нападения степняков, и полностью доверялись переменчивой судьбе. Каждый из них, творя в душе молитвы, призывая на помощь своих усопших предков и Господа Бога, надеялся на удачу, и на то, что злой рок минует его.

Вот со стороны ордынцев послышались громкие крики и вой, и вся густая лавина татар двинулась в сторону. Убыстряя свое движение, лавина противника неумолимо надвигалась на лагерь булгаро-сувар.

- Исчадия ада, орут, словно тысячи дьяволов! — сказал чей- то голос за спиною Белебея. Он обернулся и увидел молодую женщину с маленьким детенышем на руках. Прижимая ребенка к груди, женщина гневно всматривалась в сторону врагов. Рядом с нею стояло еще много женщин, и почти все из них были вооружены.

Какие все-таки у булгар удивительные женщины. Они могут стоять рядом с мужчинами во время битвы, участвуют в пирах, а многие из них являются главами родов. Они же часто являются главными жрицами во время всеобщих молений и при проведении других обрядов. И вообще, как давно заметил Бе- лебей, женщины пользуются у булгар большим уважением. Все это в мгновение ока пролетело в его сознании. Меж тем ордынцы уже приблизились на расстояние полета стрелы. Тучи стрел взлетели с обеих сторон и частым дождем посыпались на землю,

347

-------------------------------------------

поражая коней и всадников. Крики и шум усилились многократно. Вскоре со стороны булгар полетели в сторону врагов камни и палки, и все другое, что попадалось под руку ратникам. И тут на глазах у всех собравшихся людей закипела сабельная рубка. Вихрясь, словно бешеный водоворот, всадники с обеих сторон на полном скаку схлестнулись в гибельном танце, и пошла матушка Смерть собирать свои обильные урожаи. Вскоре поле впереди булгарского лагеря сплошь покрылось павшими ратниками и конями. Белебей оглянулся назад, ища глазами князя, но не увидел его. Основная масса пеших людей сгрудилась около внутреннего кольца тележной крепости и активно оборонялась от подступающих к границам ордынцев. Конные ратники рубились несколько в стороне от крепости, так что её оборону осуществляли в основном пешие ратники и ополченцы, примкнувшие к войску за время передвижения мимо булгаро-суварских поселений. Всеобщее возбуждение передалось и Белебею. Он не помнил, как соскочил с телеги, и сколько времени длилась битва. Помнил только, как он бегал по территории тележной крепости и кому-то что-то подносил. Помнил, как оттаскивал убитых и раненых людей и складывал их подальше от края крепости, куда не доставали хищные стрелы. Когда во время одной из коротких передышек он осмотрел себя, то увидел, что вся его ряса испачкана кровью. Были испачканы кровью его лицо и руки. Только тут он почувствовал, как сильно мучает его жажда. В поисках воды он побрел в сторону ручья и вышел за пределы тележной крепости. Окинув взглядом окрестности, Белебей ужаснулся. Всюду лежали убитые и раненые люди вперемешку с конскими трупами. Ужасные стоны и вопли раненых сотрясали воздух. Множество коней с иссеченными телами и распоротыми брюхами брели в разные стороны, качаясь, истекая кровью и волоча сизые внутренности. Белебей шагал словно в страшном сне. Все окружающее его казалось нереальным. Но это была действительность, страшная действительность. От ужасного вида можно было сойти с ума. «Господи! Зачем же ты допускаешь такое?! Чем не угодили тебе эти несчастные люди? В чем провинились бессловесные кони? Неужели они заслужили такую злую участь?» — билось в его мозгу. И даже его кроткая душа возроптала, не мирясь с таким положением вещей. Он совершенно не помнил, как добрел до ручья. Но когда наклонился к воде, чтобы утолить жажду, увидел, что она течет красная от обильно пролитой крови. Такие же несчастные люди, как и он, кто ковыляя, кто на четвереньках, а кто и подползая на брю

348

-------------------------------------------

хе, тянулись к воде. Некоторые из них так и замирали навсегда, опустив свои лица в воду, и больше уже не поднимались. И текла красная река, полоща мертвые волосы, как водоросли, смывая с мертвых рук и лиц пот и грязь битвы. Заполоненная во многих местах павшими телами, вода поднялась, создавая маленькие красные запруды. Белебей смыл с себя чужую кровь и побрел обратно, так и не утолив жажды. Вопли раненых людей резали слух. Множество трупных мух обильно пировали на павших телах и в кровавых лужах. И лежали мертвые тела татарских воинов вперемешку с телами булгаро-суварских ратников, где в одиночку, где кучно, а где и крест-на крест, обнявшись накрепко, словно братья. Смерть навсегда примирила их, и это обширное булгар- ское поле стало их общим последним пристанищем на этом свете. В одном месте Белебей поскользнулся на мокрой от крови траве и чуть было не растянулся на земле. Бормоча про себя молитвы, он так и брел, перешагивая через трупы и множество брошенного оружия. А наверху над этим полем сражения ярилось солнце. Обжигая и без того почерневшие от жажды губы, иссушая и без того ссохшиеся от жары груди, ослепляя направленные на него взоры, ярилось оно, смеясь над людскими прихотями, над их глупостью и пороками, над бессмысленной жестокостью в стремлении уничтожить себе подобных. И только мертвые смотрели на солнце не мигая — словно, погибая, они приобрели возможность смотреть на Божество как равный на равного. И гноились покрытые язвами раны. И быстро вздувались от жары трупы павших воинов и коней. «Будет, будет теперь обильный пир для стервятников. Обильно засеяли ордынцы булгарские поля человечьими костями. Наработали столько, что на века хватит», — мелькало в голове у Белебея. Временами ему казалось, что он совсем теряет рассудок. Его голова, его мысли, казалось, жили отдельно от туловища, и обрывки их хаотично носились в его гудящей от жары и переживаний голове. Он не помнил, как очутился в холодке под одной из телег. Совершенно отупевший от усталости, он и не заметил, как сонная одурь одолела его, и на какое-то время погрузился в забытье. Но и во сне страшные картины сражения не оставляли его. Мучимый жаждой, он снова по трупам брел к спасительной воде. И снова видел торчащие из воды корявые руки и ноги погибших людей. Он зачерпывал ладонями красную воду и пил, и пил, но никак не мог утолить свою жажду. Удрученный этим, он поднимал свое лицо вверх и видел только раскаленное небо и безжалостное солнце. «Воды, воды», — шептали его ссохшиеся губы.

349

-------------------------------------------

И далекий колокольный звон, который он слышал давно на Руси сквозь красный туман звенел в его голове методично и гулко.

Очнулся он ото сна уже под вечер, от внезапно возникшего вокруг сильного шума. Это, оказывается, ордынцы пошли еще на один приступ тележной крепости. Белебей вскочил на ноги и бросил быстрый взор на поле перед телегами. От его усталости не осталось и следа. Короткий отдых восстановил его силы. Он схватил длинное копье, валявшееся рядом с повозкой, и в мгновенье ока оказался на телеге рядом с рослым булгарским воином. Еще несколько дней назад он и представить не мог, что с оружием в руках станет бороться против татар в рядах булгарских ратников. А теперь, повинуясь внезапно вспыхнувшему порыву, он решительно встал в их ряды и в душе не испытывал никакого сомнения. «Эх, не успел попить до атаки», — мелькнуло в его голове, и он тут же забыл о своем желании. Грозная лавина неприятелей прямо по трупам неумолимо приближалась. Кони перескакивали через убитых и различные преграды, обходили брошенные кибитки, шатры и телеги, и вскоре передние ряды ордынцев уже достигли рубежей полета стрелы. Со стороны булгар тут же взлетели и понеслись на врагов многочисленные стрелы, но не такие частые, как в начале битвы. Движение врагов замедлилось, но все так же неумолимо приближалось к тележной крепости. Булгаро-сувары энергично обстреливали врагов всем, что только попадало под руку, но, несмотря на это, татары подошли уже настолько близко, что бой закипел непосредственно перед телегами, а в кое-каких местах на самих телегах. Белебей отчетливо видел широкие лица степных воинов, видел хищный прищур их глаз, чувствовал их страшную, давящую силу, и бил и бил по этим ненавистным лицам, забыв, что он проповедник Христова учения. И в этот критический момент, когда казалось, что уже не осталось сил, чтобы в очередной раз поднять копье, когда казалось, что враги вот-вот прорвутся вовнутрь тележной крепости, неизвестно откуда взявшиеся булгарские всадники ударили с обеих сторон на татар. Зажатые между тележной крепостью и конными отрядами, татары поначалу отчаянно сопротивлялись, но, почуяв, что им приходится слишком туго, начали беспорядочно отступать, оставляя у стены крепости груды поверженных тел своих нукеров и коней. И вскоре в уже наступающих сумерках такого бесконечно длинного летнего дня смолк шум битвы. Противники отступили, каждый в свой лагерь, зализывать раны. И только стоны и крики раненых воинов еще долго оглашали окрестности. Эти скорбные крики

350

-------------------------------------------

неслись сквозь ночь к небесам и растворялись в бесконечном, равнодушном пространстве.

Белебей бросил окровавленное копье и пошел по лагерю искать воду. Жажда становилась невыносимой. Он буквально выхватил кувшин с водой у булгарки, которая поливала на руки одному из ратников, и жадно припал губами к живительной влаге. Белебей пил и пил, проливая воду себе на грудь, и никак не мог напиться. Теплая вода плохо утоляла жажду. «Тавдапусь»,

- поблагодарил он женщину по-булгарски, когда наконец-то кое-как утолил свою жажду. Пошатываясь от усталости, он побрел дальше, и вскоре уже спал мертвым сном под одной из телег, забыв обо всем на свете. Вместе с ним таким же сном, как после трудной жатвы, спали смертельно уставшие булгарские ратники. Спали тяжело, с выкриками и стонами, с бормотанием и скрежетом зубов, с непроизвольным подергиванием конечностей, словно и во сне продолжали сражаться с противником. И только женщины и немногочисленные стражники продолжали бодрствовать, охраняя сон спящих ратников.

Сильби сильно устала и совсем отчаялась, так как раненых было очень много, а перевязывать их было нечем. Давно кончились мази и лекарства, приготовленные ею и другими женщинами. Кончились полотна на перевязку раненых. Она уже давно изорвала свой передник на ленты, и использовала их как перевязочный материал. Другие женщины тоже последовали ее примеру и без всякой жалости рвали свои разукрашенные сапуны и передники, оставляя на себе только платья. Рвали на ленты даже свои сурбаны, хотя появляться на людях без головного убора считалось у булгарок позором. Вместо сурбанов они надевали свои нарядные хушпу и тухья, богато разукрашенные серебром и бисером, и в них шли на поле боя подбирать раненых ратников. И если нужно было, в них и вставали рядом с мужчинами и отражали атаки ордынцев. Многие из них уже давно вытащили из своих укладок-сьупсье последние рулоны домотканых полотен, приготовленных долгими зимними вечерами при свете чадящих лучин, и отдавали их для общего дела. Но все равно перевязочного материала катастрофически не хватало. Тогда женщины начали снимать с погибших ратников ранее использованные перевязочные материалы или даже рубашки, и пускали их для перевязки раненых. Но, несмотря на оказываемую по-

351

-------------------------------------------

мощь, воины гибли во множестве. Сильби уже давно выплакала свои слезы и теперь оказывала помощь раненым как бы автоматически. Она ласково разговаривала с ними, успокаивала их, и в то же время ее руки ловко и быстро делали свое дело. Но слез больше не было. Ее сердце словно окаменело и как бы разучилось реагировать на чужую боль, хотя в действительности это было не так. Она просто сильно устала, так как с момента начала боя беспрерывно находилась среди раненых ратников и, как могла, старалась облегчить их страдания. За работой Сильби забывала временами даже думать о Мантелее, потом вдруг спохватывалась, и ее тревожно-ищущие глаза пробегали по фигурам многочисленных ратников в надежде увидеть его, возлюбленного мужа. Но на территории тележной крепости находились лишь только пешие ратники, а Мантелей воевал верхом. Сильби временами истово молилась, прося Тангра и всех других богов, чтобы Мантелей не оказался среди раненых и убитых. И до настоящего времени Сюльхузя, кажется, берег ее мужа.

А меж тем Мантелей вместе со своими друзьями и другими односельчанами находился в самом пекле сражения. В самом начале боя они примкнули к казакам Ылтанпика, и тут же были брошены против отряда ордынцев, которые широкой лавой хлынули с недалекого от лагеря холма. Мантелей скакал в первых рядах ратников и издали хищно высматривал себе противника. Он заприметил переднего всадника, который скакал, пригнувшись к самой луке седла и прикрывался круглым металлическим щитом. Всадник временами оборачивался назад и, видимо, что-то кричал своим товарищам. Из-за круглого щита торчала только его голова, прикрытая шлемом. Глаза Мантелея в короткий миг заприметили все это, а сам он зло и коротко подумал: «Ты мой», и удобнее перехватил свое копье. Он скакал навстречу ордынцам и уже ни о чем другом не думал. Остались где-то его родители, остались жена и родственники, остались односельчане. Мантелей скакал и знал, что рядом находятся его верные друзья и другие односельчане, на которых он мог положиться. Как всегда, они перед боем договорились выручать друг друга и не оставлять в беде. Все это придавало больше уверенности и силы, и Мантелей чуял, как в его груди горит и клокочет слепая ярость. «Хурай! Хур-р-а-ай!» — вырвалось из его напряженной глотки. И этот боевой клич, повторенный многими сотнями слитных голосов, грозной волной разнеслась над булгарами, придавая им дополнительную силу и ярость. «Навстре-

352

-------------------------------------------

чу урагану, несемся навстречу урагану», — билось в его голове. Но страха не было. Он со всего размаху ударил копьем по щиту противника, тот сразу же опрокинулся на спину и, мелькнув в воздухе ногами, грохнулся под ноги бешено несущимся коням. И началось. Мантелей наносил удары вправо и влево, крутился как юла на своем коне, отражая удары ордынцев. Его копье давно отлетело, и он орудовал саблей. «Один, другой, еще один!»

- мысленно отмечал он поверженных врагов. Когда же его вышибли из седла, и он грохнулся под ноги коням, от гнева и боли он совсем озверел. Его чуть не растоптали взбесившиеся от запаха крови и невероятного шума кони. Он схватил валявшееся на земле копье с крючком и с силой сдернул одного ордынца на землю. И в ярости бил его и бил до тех пор, пока тот не превратился в груду отбивного мяса. Так человек, не бывая жестоким от природы, часто совершает на войне жестокие поступки. Кони грызли друг друга, встав на дыбы, били друг друга копытами. Над полем боя стоял невероятный шум и рев.

- Мантелей, Ахчура, помогите! — вдруг услышал он сквозь этот рев чей-то отчаянный крик о помощи. Это, кажется, кричал его односельчанин Парас. Мантелей словно очнулся от дурного сна, быстро оглянулся и, схватив под узды ордынского коня, взобрался на него.

- Мантелей! — еще раз услышал он отчаянный крик о помощи. Он повернул коня и увидел, как несколько ордынцев наседают на Параса.

- Парас, держись! — крикнул он и бросился к нему на выручку. С другой стороны спешил Ахчура. Но они не успели. На их глазах несколько сабель взлетели и, подобно молниям, опустились на голову Параса. Маленькое тело тихо сползло с коня и тут же пропало в вихре пляшущих копыт. Горящим взором Мантелей видел, как к ним на помощь торопятся другие его односельчане, Илитвер и Чемей. Все вместе они в капусту изрубили ордынцев, погубивших Параса.

- Ребята, сюда! — услышали они тут голос Хушмана. Ман- телей увидел, как обороняется от наседающих на него ордынцев Хушман, прикрывая собою раненого тысяцкого Нарбека. Все вместе бросились к Хушману и помогли ему прикончить врагов. Еще несколько ордынцев нашли себе смерть в булгарской лесостепи.

- Ахчура! Отведи тысяцкого в лагерь, — крикнул Мантелей, а сам бросил коня навстречу другим ордынцам, которые быстрым

353

-------------------------------------------

наметом приближались к ним. Остальные ратники последовали за Мантелеем. Тут ордынцы выпустили тучи стрел, и те, со свистом рассекая воздух, полетели в сторону булгар. Сразу две стрелы ударили в незащищенное место раненого Нарбека, и он забился в предсмертной агонии. «Эх, не успели отвести тысяцкого в безопасное место», — успел подумать Ахчура, и тут же хищная стрела, срикошетив от его щита, ужалила его в бедро. Ахчура вскрикнул от боли и рывком вырвал стрелу из раны. К его счастью, рана оказалась неглубокой. Срикошетив, стрела, видимо, потеряла силу. Он тут же натянул свой лук и пустил ордынскую стрелу обратно в приближающихся врагов. С нарастающей злобой он бросил коня вслед товарищам, навстречу надвигающейся вражеской силе. Целый лес сабель стремительно надвигался на них. Целый лес сабель стремительно двигался навстречу ордынцам. «Или мы, или они», — почему-то мелькало в его голове. А что означало это «или мы или они», Ахчура и сам бы не смог объяснить. Злые мысли крутились в его голове, и рука все крепче сжимала рукоятку сабли. «Ничего, ничего! Не на тех нарвались! Много вас тут охотников до чужой земли! Мы вам свернем шеи! Не бывать по-вашему, не бывать!» — стремительно неслись его мысли. В этот момент смертельной атаки все в нем сжалось, и его собственное нескладное тело казалось ему маленьким, приплюснутым и неуязвимым. Но вместе с тем он чувствовал в себе силу сжатой до предела пружины, готовой вот-вот выпрямиться, и действовать безотказно, до самого конца.

Сколько длился этот встречный сабельный бой, Ахчура не помнил, да и вряд ли кто мог все это запомнить. Он только видел, как падали всадники, как падали кони, слышал, как жуткий вой стоял над полем сражения. На этот раз Господь был благосклонен к нему и к его товарищам. Из такой беспощадной рубки и Хушман, и Мантелей, и он тоже чудом вышли живыми. Они-то вышли, а вот очень многие навсегда остались лежать на берегу этой безымянной булгарской речушки. Одних только его сельчан полегло, наверное, больше половины. Всех погибших пересчитать, не хватит пальцев на руках и ногах. В очередной раз обильно оросилась булгарская земля кровью ее защитников и ее врагов.

- Ну что, пойдем, — сказал Ахчура, и три друга, Мантелей, Хушман и он медленно, пошатываясь от чудовищной усталости, словно они целый день пахали, поднимая целину, на нетвердых ногах побрели в сторону булгарского лагеря, обходя многочисленные трупы, ведя коней под уздцы. А в лагере в наступающей

354

-------------------------------------------

ночи буйно и ярко разгорались многочисленные костры. «Погребальные костры, погребальные костры. В них сгорают наши тела и вместе с дымом улетают в небо наши грешные души», — устало думал Ахчура, сквозь смежающиеся веки окидывая взором это поле скорби и печали. Еще один день истлел в кровавом пепелище. И только алеет далекий закат, то ли от пожаров, то ли от утонувшего в зазубренном лесном частоколе солнца. Еще одна ночь, посланная Господом для отдыха и восстановления сил, пала на многострадальную булгарскую землю. И только небогатая россыпь жарких костров слегка раздвинула и отогнала ночную тьму. Ахчуру подташнивало от запаха крови и сильной усталости, и казалось, что он упадет тут же и уснет, но его ноги, как заведенные, тихо брели в сторону манящих огней родного лагеря. Он и не заметил, как, озаренные пламенем, вдруг выросли перед ним несколько женских фигур в длинных платьях и островерхих тухьях, и взяли у него поводья. На короткий миг он только почуял, как, перебивая все остальные запахи, потянуло со стороны лагеря горьковатым дымом горящих костров. Усталый его взгляд на миг скользнул по дебрям далеких звезд, и его голова невольно свесилась на грудь. Он слышал людские голоса, но не разумел, о чем они говорили. Тупая усталость делала свое дело. Он совершенно не помнил, как повалился на ковыльную землю и сразу же уснул. Последнее, что он почуял, как кто-то стащил с него сапоги и расстегнул его пояс. Он уснул, убаюкиваемый навеки ставшей родной булгарской лесостепью, уснул, как пахарь после трудного трудового дня, уснул, как ратник после чудовищно напряженного сражения.

Катилось, катилось лето красное по булгарской земле. Катилось лето красное к концу. Не одна гроза прошумела, не одни дожди прошелестели. Стеною до самого горизонта стояли уже начинавшие кое-где желтеть зеленые травы. В торжественном молчании дремали, шумные в бурю и ропотливые в непогоду, девственные леса. Затянутые сиреневой дымкой безбрежные дали, одновременно и манили к себе, и пугали бесконечностью расстояний. Похожие на вату легкие облака свободно плыли в совершенно выцветшем небе и далеко-далеко на горизонте собирались в темную грозовую тучу. Изломанной грядой тянулись краснолобые холмы с голыми, как у человека, лобными залысинами. Клинья лесов сбегали по оврагам с холмов и заканчивались густыми

355

-------------------------------------------

зарослями чилижника, бобовника и чия — степной вишни — у говорливых степных речушек. Треск и пенье кузнечиков заполняли округу. Кое-где на окраинах булгаро-суварских поселений уже заржавела стерня свежескошенной ржи. Как рассыпанные мелкие камушки, виднеются на зеленом фоне табуны коней, коров и овец. Последние жаркие дни плывут над лесостепью. Струясь, колеблется призрачное марево. Давно перестала куковать кукушка. Уже ссохлись и сморщились совсем не убираемые никем ягоды земляники. Уже почернели ягоды степного чия. И только ягоды лесной костяники и ежевики манят в лес людей, сверкая на фоне зелени красными и сизыми каплями. Свободные от работы булгарки вместе с детьми с утра отправляются в лес за дарами природы и проводят там целый день, собирая ягоды, грибы, травы зверобоя, матрешки, шалфея. Как длинные многочисленные гирлянды, свисают с деревьев и кустов гроздья лесного хмеля. Значит, скоро будет пениться пиво в больших и малых бочках. Значит, будут и праздничные застолья, будут звенеть песни над булгарскими лесами, полями и реками. Мелькают среди кустов сурбаны булгарок. Звенят целыми днями ребячьи голоса над лесными полянами. Текут летние дни. Течет время. Течет жизнь, пока мирная и привычная. Но уже по всей булгарской земле чувствуется приближение страшного урагана, сметающего все на своем пути. Как степная гроза, накапливающаяся сначала на дальнем горизонте, а потом надвигающаяся неотвратимо на онемевшую, безмолвную степь, закрыв своею громадою всю прилегающую землю, приближалась не знающая себе равных по силе и мощи волна монголо-татарского нашествия. Уже сгорели и развеялись по ветру, превратившись в пепел, сотни булгаро-суварских деревень. Уже пали и прекратили существование десятки кер- меней-крепостей. Сотни тысяч убитых засеяли своими костями огромные пространства булгарской земли. Всеобщий страх перед монголо-татарами охватил многих мирных людей. А слухи, один страшней другого, ползли по всей земле булгарской. Не верили и не боялись таких слухов лишь только ратники, выдержавшие не одно сражение и прошедшие закалку в горниле идущей войны. Такие ратники как Мантелей, Хушман, Ахчура и многие-многие другие верили только себе, своим товарищам по оружию, и только своим Богам. Они рвались в бой. Они уже настолько втянулись в военный быт, что временами им казалось, что вся их жизнь состояла и будет состоять впредь из военных столкновений, бесконечных передвижений и перемещений из одного места в другое, со

356

-------------------------------------------

всем своим скарбом и семейством. Они уже стали забывать, когда в последний раз держали плуг и обрабатывали хлебное поле. Иногда, уединившись от всех других людей, Мантелей уходил далеко в степь и, утонув в ковыльном разливе, думал свои невеселые думы. «Да, худые дела, худые. Жизнь пошла по кровавой колее. И я как хурах, прячась в ночи, делаю свои кровавые дела. Куда нас всех выведет эта кровавая дорога? Да, показако- вали мы с ребятами, рассекая страну из конца в конец. Недаром вот и Сильби начала говорить мне — казак ты и есть казак, тенче касан, касак. Неправильное, нет, неправильное направление у жизни нашей», — думал он, с томительной тоскою вглядываясь вглубь степей. Его уже не радовала, как раньше, поющая тишина булгарских полей. Не радовала охота, которую они часто устраивали с друзьями ради добывания пропитания. И даже не обрадовала, а внесла большую тревогу и озабоченность весть о том, что его жена понесла, и в будущем он скоро может стать отцом. Мантелей вспомнил, как, несколько смутившись и виновато заглядывая в его глаза, Сильби сообщила ему об этом, когда однажды вечером они сидели вдвоем на взлобке холма и любовались закатом. Он вспомнил, как он тогда лишь горько усмехнулся и вымолвил с досадой: «Время, вишь, какое. Тут все летит в тартарары. Детей ли заводить теперь. Не хочу, чтобы мои дети видели всю эту кровавую бойню». Сильби замолчала, прикусив нижнюю губу. Ее глаза наполнились слезами.

- Черствый ты стал совсем и жестокий. Дети приходят в этот мир, не спрашивая нас, а по велению Господа. Нужно радоваться новой жизни, какая бы тяжелая она не была, — с обидой высказала она после некоторого молчания и отвернула от него свое лицо.

- Да, я жестокий и черствый! Но ты мне скажи, кто в этом виноват?! Тут почти каждый день ходишь рядом со смертью, а ты — «черствый, жестокий». Не я придумал эту войну. Это все она, проклятая, виновата. Я не могу смотреть спокойно, как мучаются люди и особенно дети. Я как только представлю, что будет страдать мой ребенок, так становится тошно. А ты сразу же «жестокий, черствый». — несколько раздраженно высказал после некоторого молчания Мантелей.

Сильби всхлипнула несколько раз, закрыв лицо передником, и сквозь слезы выдавила из себя:

- Мантелей, мне иногда кажется, что ты совсем разлюбил меня. Больше времени ты проводишь с друзьями и с конями. На меня ты почти перестал обращать внимание.

357

-------------------------------------------

- Ну, ты же знаешь, что это совсем не так. Это все говорят в тебе женские обиды. Я, как и прежде, а может быть, и больше прежнего, люблю тебя. Ты, наверное, сильно устаешь от тяжелой работы, вот тебе и кажется, — с теплотой в голосе сказал Мантелей и нежно обнял ее за плечи. Сильби всхлипнула еще раз и спрятала свое лицо на его груди.

- Вот видишь, наш ребенок зачат в любви, а значит, должен быть счастливым, несмотря ни на что, — жарко выдохнула она ему в грудь и, подняв свое лицо, преданно, как собака, заглянула в его глаза. Он только улыбнулся ей в ответ и погрузил свое лицо в ее пышные волосы.

- Как от тебя приятно пахнет. До самой смерти дышал бы твоими ароматами. А ты говоришь, «не любишь.», — сказал Мантелей и нежно прикоснулся губами к ее розовому ушку.

- Чем, скажи, от меня пахнет?

Мантелей снова улыбнулся ее вопросу и, еще раз коснувшись ее уха своими губами, нежно прошептал прямо в него:

- От тебя пахнет молоком, теплым парным молоком. И для меня нет ничего роднее этого запаха на всем белом свете, вот так вот, савни.

Сильби снова заглянула в его глаза и, призадумавшись чуть, сказала:

- А мне кажется, что я вся пропиталась и пропахла человеческой кровью. Жуткие крики раненых преследуют меня даже ночью, во сне. Недавно видела, что тебя сильно ранили в бою, и ты умирал у меня на руках. И я ничем не мог помочь тебе. Я проснулась в ужасном страхе и вся в слезах. До сих пор боялась говорить тебе про этот сон, а теперь вот рассказала.

- Ну, если я умирал во сне, то, значит, наяву я буду жить. Так что тебе больше незачем беспокоиться обо мне.

- Так-то оно так, — сказала Сильби и, печально улыбнувшись, вздохнула. — Вон сколько людей погибает почти каждый день. Не успеешь приглядеться и привыкнуть к человеку — глядишь, а его и не стало. У меня и так мало было здесь знакомых, да и тех теперь поубавилось. Только совсем недавно я познакомилась с твоими сельчанами, а их уже больше половины перебили ордынцы.

Мантелей только задумчиво покачал своей головой, полностью соглашаясь с ней.

- Недавно мне приснилась моя деревенька Шумерка. И приснился дед. Как будто он живой и поднимается из низов по огородам домой. Одной рукой несет ведро с водой, а в другой

358

-------------------------------------------

руке клюшка. «Пойду, залью огонь, а то вся деревня сгорит», — говорит он мне. А я стою на меже и смотрю, как он проходит мимо меня. «Он же умер», — недоуменно думаю я про себя и гляжу ему вслед. И вроде бы это он, или не он, а только тень его. «Ты смотри, не забывай свое ремесло, не забывай», — говорит мне дед, оборачиваясь на ходу, а сам идет дальше в сторону деревни. И гляжу я, на деревню опускается что-то такое вроде облака или тумана, и вскоре эта пелена полностью поглотила мою Шумерку и моего деда тоже. «Доченька, смотри, ты нухратки-то не разбрасывай, а собирай и собирай вместе. Они еще тебе пригодятся», — слышен голос деда сквозь эту пелену, а самого и не видать уж вовсе. Только его клюшка временами выныривает из мглы и словно грозит кому-то. А я стою, от страха ни живая, ни мертвая, — далее продолжала рассказывать Сильби. Рассказывала, а сама несколько раз печально вздохнула за это время.

- Ты чего так печально вздыхаешь? — спросил Мантелей.

- Да все вспоминаю про этот сон. Вспоминаю свою деревеньку. Вспоминаю моих курочек и остальную живность. Деда жалко, — сказала Сильби и, печально улыбнувшись, доверчиво прижалась к его груди, словно ища защиты и опоры. Мантелей вспоминал все это, и жалость к Сильби захлестнула его сердце. «Ах ты, маленькая моя девочка из Шумерки. Не горюй и не печалься ни о чем, пока я с тобой. Есть кому постоять за тебя, и пока я живой, сделаю все, чтобы тебе было лучше», — с нежностью подумал он о ней.

Его мысли перекинулись на последний бой, в котором он участвовал вместе со своими односельчанами и товарищами. Вспомнился Парас и его смерть. В его ушах так и стоял его отчаянный крик о помощи. Как Мантелей корил себя, что он не успел помочь односельчанину и своему ровеснику, с которым он вырос на одной улице. Он мысленно загибая пальцы, начал в уме перечислять погибших только в последнем бою односельчан, и у него не хватило пальцев на руках. «Эснер, Хуман, Тимер, Тели- рех, Тервель, Чата, Чака, Умпар, Халман, Хусан, Элчипей, Ивук, Парас, Раман, Юман, Курманай, — перечислял он, и их образы, как живые, вставали перед ним. — И еще Янка, Ева, Чечек, Пине- лу, Плиска, — прибавил он имена погибших женщин. — Вот ведь как получается, жили все эти люди раньше тихой и неприметной жизнью. Воспитывали детей, пахали землю, ухаживали за скотиной. Так же тихо и неприметно, в постоянных трудах, проходила их жизнь. Каждый из них мечтал о чем-то, имел виды на буду-

359

-------------------------------------------

щее. А пришла беда — так же тихо и без слов встали рядом против общего врага, — раздумывал Мантелей. — Мужчины-то ладно, они на то и мужчины, чтобы встретить врагов, а вот женщины, они-то чем заслужили такую злую участь. Это мы, наверное, мужчины виноваты, что гибнут наши женщины. Значит, это мы, мужчины, не можем обеспечить безопасность наших женщин», — далее раздумывал он. Он только на короткий миг представил, что вдруг не станет на свете его жены, его ненаглядной Сильби, и ему стало страшно. Беспокойство за судьбу не родителей и других близких, а именно за судьбу Сильби волновало его больше всего. «Ах, моя маленькая девочка из Шумерки», — еще раз с нежностью подумал он о своей молодой супруге. Его вообще всегда удивляло, как его соплеменники, особенно старые, воспринимали смерть. Они воспринимали её как обыденное дело, спокойно, без паники, тихо и незаметно отходили в иной мир. «Еще только вчера забор ладил, пас скотину, возился в огороде, а сегодня, гляди, уже несут его, провожают в последний путь, — не раз думал Мантелей, увидев похоронную процессию. «Почему, почему это так получается? Там, где только вчера на лугу весело гремел агатуй, сегодня льется кровь и гибнут люди. И за столом, где только вчера весело справляли свадьбу, сегодня справляют тризну. Почему так нелепо устроена наша жизнь?» — продолжал раздумывать он. Тяжелые предчувствия давили его. Никогда раньше не думавший о смерти всерьез, в последнее время он все чаще и чаще стал задумываться о ней. Он, за такое короткое время повидавший столько смертей, тертый и битый этой войной со всех сторон, вроде бы должен был уже привыкнуть к ней или хотя бы понять сколько- нибудь, что из себя представляет смерть. Но до сих пор таинство смерти несколько пугало его и вносило в его душу смятение. «Как это вдруг я есть и вдруг меня не станет? И буду я мертвее камня. И мне будет все равно, что с моими родными, с моими конями и с моею землею», — думал он, и все же так не мог до конца понять, что же собой представляет смерть.

Между тем, последние лучи заходящего солнца освещали вершины лобастых холмов, тянувшихся неровной чертой с севера на юг. Склоны, обращенные к востоку, уже были в тени. Прозрачный воздух помутнел, словно кто-то невидимый впрыснул в него пыльную струю. По широкой равнине, расположенной между холмов, нещадно пыля, возвращались с пастбища табуны овец и коров. В низине вдоль безвестной речки виднелись неказистые крыши булгарского селения. И вскоре уже, стирая дневные

360

-------------------------------------------

краски, теплые серые сумерки наползли на лесостепь. В окружающей природе все шло своим чередом. День сменялся ночью, а затем вновь наступал, и так шло беспрерывно, из года в год, из века в век. Уходили в другой мир одни поколения людей, на смену им приходили другие и тоже уходили в свой черед, освобождая жизненное пространство грядущим потомкам. С приходом монголо-татар во много раз увеличились горе и нужда на булга- ро-суварской земле. Костлявая старушка смерть свободно разгуливала по булгаро-суварским просторам, собирая обильные урожаи. «Вскоре и это поселение, может быть, развеется пеплом по окрестным ковылям», — думал Мантелей, скользя неторопливым взглядом по крышам незнакомого булгарского селения. В памяти мелькнуло, как он в первый раз увидел реку Яик. Как вместе с товарищами стоял он на высоком холме и любовался свободным течением такой массы воды. Как блестела вода на излучине реки, и дикая степь по её берегам медленно тонула в наступающих сумерках. Как охватило тогда его сердце щемящее чувство потерянности и одиночества, хотя рядом находились друзья. Может, и не это чувство, а что-то такое, что и не выразить никакими словами, заполнило тогда его душу, и она сладко-сладко заныла.

«Еик, седой Еик», — выдохнул тогда кто-то восхищенно за его спиной. Так и звали булгары эту реку — кто Яик, а кто Еик, кому как нравилось. «А теперь вот стоим на широком лугу, на берегу совершенно другой реки по имени Хантарча, и ждем очередного удара судьбы», — подумал он отрешенно. Вспомнилось, как он впервые услышал это название. Это было совсем недавно, позавчера. Мантелей вместе с товарищами двигался в воинской колонне, сопровождая великого князя Ылтанпика. С тех пор, как князь узнал, что он вместе с товарищами отступал от самого Яика и выдержал столько сражений с ордынцами, то приблизил его вместе с товарищами к себе, как верных и закаленных в горниле войны воинов. Мантелей молча двигался в колонне и невольно ловил обрывки разговоров, достигающих его ушей.

- Говорят, что желтые повязки все погибли, — огорченно выдохнул кто-то за спиною Мантелея.

- Говорят, что все. — подтвердил кто-то другой.

- Нет, нет! — возразил им кто-то третий, — я сам лично видел, как совсем недавно проскакали вперед трое с желтыми повязками.

- Может быть. Может быть, вместо одних героев встанут другие, — согласился с ним первый голос.

361

-------------------------------------------

- Эх, скоро хлеба убирать, а тут такое. — также огорченно высказался кто-то незнакомый Мантелею.

- Хлеба-то хлеба, как бы нам свои головы уберечь. — тяжело вздохнул другой ратник.

- Зачем тебе голова? Чего ты так печешься о ней? Она у тебя все равно не варит, — хохотнул молодой голос и вскоре в полный голос заржал, как жеребец.

- Ну, ты, охальник! Прикуси свой поганый язык. А то я его быстро укорочу, — с угрозой в голосе крикнул ратник.

- Ой, ой, ой! Какие мы страшные! — крикнул молодой голос и снова заржал.

- Смотрите, река, — сказал кто-то впереди Мантелея.

И действительно, впереди сквозь ивовые заросли сверкнул кривой изгиб незнакомой Мантелею реки. Широкие луга раскинулись по обоим её берегам. Раскидистые ветлы, стройные тополя, островки краснотала и чернотала, отступая от берегов, свободно росли на просторе и тянулись до границ ковыльной степи, которая желтыми языками различной длины врезалась в приречную долину. «Какое хорошее место для боя», — отметил про себя Мантелей. Он не знал, что примерно через полтораста лет именно на берегах этой реки произойдет величайшая битва, с которой начнется развал и гибель Золотой орды.

- Как называется эта река? — спросил он у ратника, двигающегося рядом с ним. Тот посмотрел на него, пожал плечами и ответил: — Не знаю.

- Это Хантарча, река называется Хантарча, что означает Бобровая, — ответил другой ратник, слышавший их разговор.

«Так вот она какая, эта загадочная река. Намного меньше Яика, но по красоте ничуть не уступает ему. Даже красивее и привлекательнее здесь места», — подумал тогда Мантелей, сравнивая две реки. В его памяти вновь встали образы погибших друзей, с которыми когда-то стоял он на высоком берегу Яика и оттуда взирал на лагерь ордынцев. При воспоминании о погибших друзьях его закаленное в жестоких боях сердце наполнилось печалью, и ему захотелось заплакать. На глаза навернулись горючие слезы, и жесткий комок застрял в горле. Вспомнился шурсухал Ратман, их сотник и мудрый советник. Вспомнились его наставления и учения. «Любите коней, холите их и берегите, ибо конь — это крылья мужчины. Хороший конь в бою — боевой друг, а в деле — верный товарищ. Тот, кто бьет коней, жестокий человек», — бывало, часто говорил Ратман. Как он крепко жу-

362

-------------------------------------------

рил ратников за чуть заржавленное оружие. Как усердно учил их различным приемам наступательного и оборонительного боя. «Уроки жизни. Это были настоящие уроки жизни. Жаль, что я понял это только теперь, пройдя через многие испытания»,

- подумал Мантелей. Перед его глазами вновь как живые встали образы погибших друзей и товарищей. Вот Алмуш-старший, притоптывая в такт музыке ногами, играет на волынке-шопр. Временами он поднимает свой взгляд на Мантелея и задорно подмигивает ему. Вот Алмуш-младший с печальной улыбкой, задумчиво наклонив голову, слушает музыку. Рядом, любовно поглаживая коня по струящейся гриве, стоит Хасан и грызет травинку. Вот, часто оглядываясь на друзей, проходит Сартай, и вскоре его образ растворяется в далеком тумане. Буйные ветра треплют высокие травы, заметая его следы. И забияка Шеремет, улыбаясь во весь рот, выходит из высоких зарослей папоротника, неся в охапке зеленые растения ежевики и костяники с сизыми и красными ягодами. Он зазывает всех к себе, и вокруг него вскоре собираются все павшие друзья Мантелея. Они машут ему руками, и Мантелей невольно делает шаг вперед, собираясь присоединиться к ним. Вдруг до его слуха отчетливо доносятся далекие отзвуки шального эха. «Ай, ай!» — раздается эхо. «Малай, Малай!» — кричат его погибшие товарищи, и звонкое эхо отвечает им: «Ай, ай!». «Фу, наваждение какое-то», — думает Мантелей и мысленно пытается отогнать от себя образы погибших друзей. Эти навязчивые мысли о смерти и постоянно возникающие в его голове видения начинают пугать его закаленное не в одном бою храброе сердце. «Нет, нельзя так расслабляться. Никаких мыслей о смерти и погибели. Иначе так и до беды недалеко», — думает он про себя и тяжело вздыхает. Горький запах степной полыни щекочет его ноздри, и он морщит нос, собираясь чихнуть. Но чихнуть не получается, и он двумя пальцами массирует ноздри, стараясь избавиться от нестерпимой щекотки. Мантелей ведет коня под уздцы, пересекая густые заросли степной тупалхи. «Вот где хорошее укрытие для серых хищников», — думает он, обозревая заросли. И словно подтверждая его мысли, оттуда поднимаются вспугнутые им несколько волков и лениво начинают удаляться в сторону. Последний из них хищно щерится, обнажая желтые клыки, грозно рычит, и конь Мантелея опасливо дергает головой, стараясь вырвать поводья из рук всадника. Мантелей ласковыми словами старается успокоить коня и громко свистит, отпугивая серых разбойников. Волки припуска-

363

-------------------------------------------

ют рысцой и вскоре скрываются в заросшем разнотравьем овраге. «Ишь, отъелись, хурахсем. Много стало пищи в степи для них, много падали», — думает Мантелей, двигаясь в сторону лагеря. На его ум приходят названия городов и крепостей-керменей. Он мысленно начинает перебирать их в уме, и его губы шевелятся, поочередно произнося их названия. «Биляр», — шепчут его губы, называя столицу, и он загибает один палец. «Булгар», — шепчут его губы, и он загибает другой палец. «Сувар, Манкермень, Са- ракермень, Тупалхату, Керменьчук, Хулаш, Нухрат, Ашлы, Атил, Саркил, Чюкту», — шепчут дальше его губы, а рука продолжает загибать пальцы. На ум приходят и многие другие названия городов и крепостей, и у него не хватает пальцев на руках, чтобы перечислить их все. Он останавливается на заросшем ковылями пригорке и смотрит в сторону лагеря. В ушах тонко и длинно звенит. Мантелей качает головой, думая, что что-то приключилось со слухом, но это звенела степная тишина.

Обласканные солнцем и убаюканные теплыми ветрами, не шелохнувшись, дремлют ковыли. В наступивших сумерках их застывшие горбатые волны встают стеной перед глазами, и край этой стены теряется вдалеке, там, где земля сливается с небом. Мантелей еще некоторое время стоит, слушая поющую тишину, и вскоре замечает, как на небе загораются первые звезды.

Стало заметно прохладней. Он поеживается и, вскочив на коня, шагом направляется в сторону булгарского стана. Приближаясь к лагерю, почуял легкие запахи сладковатого дыма и готовящегося на огне мясного блюда, его тонкие ноздри затрепетали, и он сладко зажмурился, предвкушая сытный ужин. Передвигаясь по стану в свете горящих костров, он ищущим взглядом выхватывал чьи-то смутные лица, мельканье азямов, чапанов и сурбанов, блеск клинков и копий. Вот блеснули бока закопченного в дыму походного котла, и запахи пищи острее ударили в нос. Его уши ловили обрывки фраз, смеха и говор мужчин и женщин. Подъезжая к своей кибитке, в свете неяркого костра он увидел согбенную, нелепую и одинокую фигуру отца с безвольно опущенными плечами. Отец стоял спиною к Мантелею, неподвижно застыв, и о чем-то думал, глядя на огонь. Его волосы растрепались, и голова была похожа на опущенную шляпу подсолнуха с неровными краями, который одиноко стоит в огороде поздней осенью. При виде этой жалкой фигуры в груди Мантелея ворохнулось что-то такое, отчего защипало в глазах. Впервые в жизни острое чувство жалости к отцу прон

364

-------------------------------------------

зило его. Никогда ранее он не испытывал ничего подобного к нему. Все его заботы о семье, и в частности о нем, он принимал как должное. И только сейчас, в этот момент, он понял, как отец дорог ему. Не умом, а сердцем понял, как хрупок этот мир, и что он в любой момент может потерять отца и других родных в это неспокойное и страшное время. И тогда он больше никогда уж не услышит его усталый и заботливый голос, не почувствует теплоту и силу его рук, не увидит его рядом.

- Отец, ты чего? — обратился к нему Мантелей, слезая с коня. Отец молча смотрел на него некоторое время и потом негромко выдохнул:

- Да вот задумался немного.

И вновь острое чувство жалости к отцу пронзило Мантелея. Стараясь быстрее отогнать его от себя Мантелей спросил его: «А где остальные?», имея в виду своих близких. «Они там», — молвил отец и махнул рукою в сторону кибиток и телег. Вскоре Мантелей уже ужинал в кругу своей семьи. После трапезы они с Сильби уединились и легли отдыхать на открытую телегу. Долго молча наблюдали за далекими звездами, которые как золотые светлячки во множестве мерцали в вышине. Думая свои думы, слушали печальные напевы булгарской волынки-шопр, долго игравшей в наступившей ночи. Согревшись под чапаном, Мантелей закрыл свои усталые очи и вскоре задремал под равномерное дыхание жены. Засыпая, он почувствовал, как Сильби положила его руку к себе на теплый живот, и так и уснул, согреваемый супругой и убаюканный печальной мелодией. Во сне ему до самого утра снились широкие луга с высоким травостоем, где свободно бродили многочисленные стада домашних животных под теплыми лучами ласкового солнца. Снились туманные дали и высокая гора, у подножия которой, весело играя пенной волной, шумела река. Видел себя на коне собирающим стадо к водопою. Видел, что все его усилия тщетны, и он никак не может гнать всех животных вместе. Потом увидел, как гора отодвинулась далеко-далеко, и животные во много раз уменьшенные расстоянием, маленькие как муравьи, во множестве лезут на гору. Увидел, что вместо солнца встала в небе ущербная луна. И тут обнаружил себя уже без коня, стоящим рядом с изваянием каменной бабы, и никого нет рядом на многие расстояния, и он совсем один-одинешенек во всем подлунном мире. Увидел лодки на воде и мерцающую лунную дорожку через реку. «Не все переправятся через реку, не все», — вдруг услышал он громовой го-

365

-------------------------------------------

лос и, оглянувшись, увидел, что каменная баба шевелит губами. И такая жуть исходит от изваяния, что Мантелею становится страшно. Он бросается прочь, и бежит-бежит, с трудом переставляя отяжелевшие вдруг ноги. И тут какая-то сила подхватывает его и переносит через реку, которая вдруг замутилась и потекла вспять кровавыми потоками, кружа в водоворотах черные лодки. Мантелей от страха просыпается и некоторое время лежит, творя в душе спасительные молитвы. Край неба на востоке все светлеет и светлеет, и вот наступает новый день.

Два черных ворона долго вились над широким полем, сплошь усеянным павшими ратниками и конями. Их гортанный клекот далеко разносился в прозрачном утреннем воздухе, и вскоре на этот призыв стали собираться бесчисленные стаи стервятников. С шумом рассекая прохладный воздух крепкими крыльями, стервятники опускались на трупы, во множестве лежавшие среди кустистых ковылей, и начинали свое кровавое пиршество. Почему-то падальщикики сначала выклевывали очи павших воинов, и лишь потом принимались за остальные незащищенные места. Насытившись, они не улетали, а лишь лениво перелетали с одного трупа на другой и, громко споря меж собою, продолжали кровавое пиршество. Отогнать стервятников было некому. Булгаро-сувары отошли, не похоронив своих убитых и бросив раненых, а монголо-татары зализывали свои раны после сражения, и до убитых и раненых никому из них не было дела, или они просто были не в состоянии собрать и похоронить, как подобает, своих покойников.

Ылтанпик ехал в колонне и думал свои невеселые думы. Его охрана двигалась за ним, несколько отстав от него, и никто не докучал ему. И даже Белебей, этот странный монах, который в последние дни был с ним неотступно, двигался где-то в глубине колонны отдельно от него. Под мерные шаги коня хорошо думалось, и Ылтанпик вполне был доволен тем, что остался в одиночестве, и никто не мешает его раздумьям. А степная дорога все струилась и струилась промеж текучих ковылей. Избитая тысячами копыт, бесконечно стелилась она под ноги коням. И такие же бесконечные, как эта дорога, думы текли и текли в голове у князя. «Вот вчера, — размышлял он, — произошла кровавая битва на берегу безвестной булгарской речушки. Сколько там погибло людей, сколько коней пало?! Казалось бы, что на этом жизнь кончится,

366

-------------------------------------------

остановится. Но нет, снова наступил новый день, и жизнь пошла своим чередом. Что бы в жизни не случилось, завтра солнце все равно встанет. Да, лучшие мои годы давно уж позади. Жизнь прошла в неустанной заботе о государстве, в битвах и сражениях, в пирах и междоусобных столкновениях», — далее размышлял он. «Но как бы там ни было, мы все равно были счастливы в этих степях, на своей земле. Здесь мы растили детей, хоронили усопших, пахали, сеяли и убирали. Мы построили огромные, бесконечно длинные оборонительные валы со рвами против диких славянских племен. Но теперь с другой стороны пришли другие дикие племена с войною, и все вокруг изменилось. Да, все вокруг неузнаваемо изменилось», — подумал Ылтанпик и окинул взглядом степное пространство. Растянувшись длинной вереницей, меж невысоких живописных холмов пылили по степи кибитки и телеги. Вдоль дороги в одиночку и группами гарцевали вооруженные всадники. Тянулись толпы пеших ратников и сельских жителей. Густые заросли чилиги, тупалхи и бобовника вперемешку с желтыми ковылями покрывали степные пространства и местами подступали к самому краю дороги. Светило солнце, и ласковый ветерок легко забирался под рубашку. «А что, собственно, изменилось? — снова мелькнула мысль в голове у князя. — Изменился весь уклад жизни. Изменился жизненный настрой народа. Изменилась даже степная тишина. Из тишины поющей она стала тревожно-звенящей». Ылтанпик озабоченно вздохнул. «Да что бы там не пророчил Белебей, все равно надо жить. И жить, как бы там ни сложилось, несмотря ни на какие передряги», — устало подумал он вновь. Ему вспомнился его давнишний враг Бурадж, и князь презрительно и криво усмехнулся. «Где же теперь бродит этот кровожадный волк? Какие еще плетет интриги? Снова приведет своих людей на булгарскую землю и вместе с татарами будет грабить ее. Да, такой человек ради власти пойдет на все, даже на предательство», — с неприязнью подумал о нем Ылтанпик. И чтобы быстрее забыть о нем, князь тряхнул головой и снова окинул орлиным взором окружающее пространство. Его земля, обласканная солнцем, его чудо-страна мирно дремала под вечными небесами. Убаюканные теплым ветерком травы сплошным цветным ковром покрывали ее. В торжественной тишине стояли светлые широколиственные лесные колки. В голубой дымке таяли далекие, манящие неизвестным, горизонты. «Да, только завтра мы поймем, как хорошо было сегодня», — подумал князь, окидывая взглядом бескрайние просторы родной земли. Ему снова

367

-------------------------------------------

вспомнилась последняя битва, где булгаро-сувары стояли насмерть, не желая уступить врагу и защищая свои земли. И лишь только многократное численное превосходство врага заставило их отступить. «Да, в этот безумный и жестокий век сгинут в огне войны лучшие люди страны. Кто же поможет нам выстоять в этой неравной и жестокой борьбе? И уж не страшный ли сон мне снится сейчас?» — подумал князь, вспоминая прошедшие бои. «Мы спим не от усталости, а для того, чтобы видеть сны», — вспомнил он слова Белебея. «Эх! Почему же тогда этот сон, называемый жизнью, такой нелепый и страшный?» — размышлял князь, мерно качаясь в такт шагам коня. Его мысли вновь вернулись к вчерашней битве. Перед его мысленным взором снова встали страшные видения и эпизоды сражения. Вот у самого края его лагеря закипел кровавый водоворот конских и человеческих тел. Жуткий вой, то затихая, то вновь зарождаясь, постоянно висел над полем боя. И в этой страшной давке сквозь пыльную пелену невозможно было отличить своих ратников и казаков от чужих воинов. И как языки пламени мелькали иногда среди них желтые повязки булгар. Как от ветра, качались бунчуки и туги татарских воинов. Молнии сабель и мечей, играя светом, как блики на воде, беспрерывно опускались и падали на людей и коней. «Да, как никогда в жизни храбро дрались вчера мои ратники и вои. И только сила сломила силу. Врагов много, очень много. Их много как речной песок, как ковыль в степях», — подумал Ылтанпик и горестно вздохнул. Клубок его мыслей все разматывался и разматывался. «Да, в пропасть несчастья свалился мой народ с этой войной. Череда потерь и неудач все время преследует нас. Мы чем-то прогневили наших богов, и они отвернулись от нас. Ветер войны полностью повернул нашу жизнь в другую сторону. Мы теперь как осенние листья, оторванные от ветки, и река жизни несет нас, кружа, как ей заблагорассудится», — думал он, в очередной раз окидывая взором растянувшуюся колонну людей и коней. Люди подавленно молчали и упорно двигались вперед, убегая от войны и спасая свои жизни. Чтобы ввести врагов в заблуждение, булгары оставили горящие костры на месте вчерашней стоянки, а сами, воспользовавшись темнотой, незаметно снялись и ушли вперед, стараясь оторваться от преследователей. Что стало с оставшимися в лагере ратниками, которые должны были поддерживать огонь до наступления утра и потом прикрывать отход колонны, князь не хотел думать. Слишком это было тяжело. Ратники, оставленные в лагере, прекрасно понимали свою обреченность и

368

-------------------------------------------

молча проводили их. Никто не высказал ни единого упрека, не оказал неповиновения. И это четкое осознание своей судьбы как бы ставило их выше других, вровень с богами. Это о таких богатырях сложат потом песни булгарские песенники и долгими зимними вечерами будут рассказывать о них растущим поколениям. «А может быть, случится чудо, и быстрые кони все-таки спасут их»,

- тут же мелькнула мысль в голове у князя, и он, словно в сей же миг надеясь увидеть конников, повернул голову назад. Но ничего, кроме тающей дымки вдалеке, он не увидел. Ему показалось, что какая-то непонятная угроза затаилась в этой дымке, и что само небо источает тревогу. Он неосознанно ударил пятками коня, словно стараясь быстрее уйти от этой угрозы. Но тревожное чувство не проходило. Угроза чувствовалась везде, даже в воздухе. «Открылись врата ада, и собаки преисподней, питающиеся человечиной, вырвались наружу», — устало подумал о врагах Ылтан- пик. От бесконечного мерного качания и от нечеловеческой усталости его потянуло в сон. «Лишь бы не свалиться, лишь бы не свалиться», — мелькало у него в голове сквозь дрему, и он сильнее сжимал руками луку седла. Временами он поднимал усталые веки и смотрел на мелькающие метелки ковылей, которые волна за волною катились под ноги коням. «Прощайте, ковыли, прощайте, печальные травы моих степей. Может быть, скоро, очень скоро, вы будете шелестеть над моей могилою», — думал он, глядя на море ковылей, которые кланялись и кланялись вслед проходящему люду. «Скорее бы доехать до наших укрепленных линий. Там бы мы немного отдохнули. Там мы, может, остановили бы бег татаро-монгольских коней», — вяло подумал князь, и снова тяжело вздохнул. «Ох, грех-то, какой. Господи прости нас своих неразумных детей, — про себя взмолился Ылтанпик, снова вспомнив ратников, оставленных на месте вчерашней стоянки. — Сколько раненых мы не смогли вывезти и спасти. Господи! Прости нас грешных». Ему вспомнился Сувар, город его мечты и сновидений. Там находился его кермень. Там раньше проживала его семья. Ылтанпик тосковал о Суваре. Вскоре он снова задремал, качаясь в седле. И долго в его ушах звенела тишина. Далекий колокольный звон, который он слышал, когда бывал на Руси, глухо и мерно, как сквозь туман, доносился до него. И девочка из далекого детства долгим голосом снова звала его. И чего-то ему было очень и очень жаль.

369

-------------------------------------------

После взятия очередного булгарского керменя нойон Тай- чар решил дать отдых своим уставшим воинам. Нужно было привести в порядок амуницию, покормить лошадей и подождать отставшие обозы. Конюшие и богилы смотрели за животными, а воины пили молочную водку архи, кумыс и дуг, и под треньканье хура пели старые монголо-татарские песни. Целых три дня отдыхали воины от войны. Целых три дня пили и ели, горланили песни рядом с развалинами крепости-керменя. Вечерами, при свете жарких костров, слушали бесконечно длинные сказки улигерчи о жизни великого покорителя вселенной Чингисхана. И даже неприятные запахи гари и разлагающихся трупов, иногда доносящиеся со стороны погибшего керменя, не могли помешать им в веселье. Молодой воин по имени Хулдар был почти что счастлив и вполне доволен создавшимся положением вещей. В конце-то концов, он вышел живым из последнего боя и, как он думал, вполне заслужил этот отдых и веселье. Снова прибавилось булгарского серебра в его дорожной сумке-хурджуне, прибавилось и запасных коней в его распоряжении. И лишь только гибель нескольких друзей в последнем бою слегка омрачала его настроение, но о погибших Хулдар старался не думать. Да что там думать, когда есть вдоволь архи и кумыса. Когда вдоволь мяса и хурута. Когда впереди открываются такие манящие дали, обещающие что-то такое, сказочно интересного. После трех дней отдыха он в составе своей десятки выехал на разведку местности впереди двигающегося войска. Далеко в сторону отъехали они от основного маршрута движения. Отдохнувшие кони шли ходко по булгарской лесостепи. И так же быстро, сменяя друг друга, бежали его мысли. Хорошо было в дороге, хорошо мечталось. «Чем- то похожи эти места на предгорья Алтая», — отметил про себя Хулдар, на ходу внимательно осматривая проплывающие мимо живописные холмы. На холмах — разливы ковыля, на седловинах

- лес. И над всем этим великолепием — шатер небес. Булгарские пейзажи вмиг напомнили ему родные места. «Ну, кем я был до войны, кем? — спрашивал он себя, и сам же на этот вопрос отвечал:

- Я был простым нищим пастухом. А теперь у меня несколько коней и столько серебра, что я могу купить еще десяток отличных скакунов. Могу купить прекрасное оружие, такое, как у нашего нойона. Может быть, со временем я стану таким же богатым, как он, и буду иметь столько же жен и рабынь», — размечтался Хулдар. Он до сих пор был не женатым, и при воспоминании о женщинах почувствовал волнение горячей крови в своих жилах.

370

-------------------------------------------

Кровь толчками стучала в ушах, и лицо его вмиг загорелось. «Все же, какие булгарки белолицые, и руки у них мягкие как пух. Не то, что наши смуглянки», — подумал сладко он. Как-то незаметно его мысли перекинулись на Чингисхана. «Старые люди говорят, что в молодости Чингисхан тоже был нищим и рабом. Говорят, что даже носил на шее тяжелую деревянную колодку. А потом по воле небес возвысился до правителя вселенной. Может, и я когда-нибудь возвеличусь, как он, — снова размечтался Хулдар. — Да куда уж мне там. У него столько сыновей и внуков, столько близких родственников, что мне и мысленно приблизиться к трону не дадут. Нет, нужно мечтать о чем-либо более доступном. Например, о женщинах или скакунах. Или о постройке новой юрты в каком-нибудь живописном месте. Чтобы, выходя из юрты, на фоне высокой горы я видел большой табун дойных кобылиц на широком лугу во главе с чутким и горячим жеребцом. Слышал шум леса в ненастье и говорливое журчанье реки рядом с юртой. Чтоб, засыпая под мерное дыхание прекрасной жены, видел в дымоходное отверстие юрты одинокую луну, сеющую серебро на спящую землю. И большего мне в этой жизни ничего и не надо»,

- мечтательно подумал он. Меж тем впереди начинался долгий пологий спуск в неширокую долину. В одном месте на краю каменистого оврага воины увидели одинокий раскидистый старый дуб, на ветвях которого висели конские черепа, шкуры животных и множество вышитых полотенец. Под деревом весело журчал и бежал светлый родник. На краю долины, там, где равнина смыкалась с холмами, под сенью нескольких огромных ветел Хулдар заметил несколько жилых строений, огороженных высоким плетневым забором. Недалеко от строений темнели невысокие сараи и тянулись загоны для скота, выполненные из длинных жердей. Почуяв чужих, неожиданно из-за сараев выкатились две черные собаки и зло залаяли на нежданных гостей. Вслед за собаками вышел пожилой мужчина с деревянными вилами в руках и, увидев чужих воинов, от неожиданности остолбенел. Десятник крикнул ему, чтобы он подошел к ним, но мужчина, видимо, его не понял и продолжал стоять недвижимо. Потом он стремглав бросился бежать и в мгновенье ока скрылся за сараями. Собаки продолжали хрипло лаять и наскакивать на воинов.

- Да уймите скорее этих зверей! — крикнул десятник, и тут же несколько стрел, коротко фыркнув, поразили собак. Одна из них сдохла сразу же, а другая, жалобно скуля, пыталась уползти подальше за сараи. Воины спешились и, оставив коней од-

371

-------------------------------------------

ному из нукеров, пешком пошли к строениям. Оружие они держали наизготовку. Около крайнего домика перед входом Хулдар увидел несколько конских черепов, поднятых вверх на высоких жердях. «Совсем как у нас, — подумал он, косясь на конские черепа. — Наверное, здесь живет булгарский шаман», — про себя отметил он. Прежде чем войти в дома, воины обшарили все сараи и прилегающие к ним мелкие овражки, сплошь заросшие широколистными лопухами и буйной крапивой. Но никого из людей не нашли. И только в одной из кормушек для скота под охапкою сухого сена обнаружили спрятавшегося там мужика и вытащили на белый свет. Мужчина что-то лопотал на своем языке и испуганно таращил глаза на чужаков. Руки его мелко тряслись. Увидев своих погибших собак, мужчина застонал и схватился рукою за грудь. «Ах, шуйтансем, чуниллисем!» — услышал Хулдар голос мужика, но значения его слов не понял. Воины потащили его в дом, но мужчина упирался всеми силами и не хотел идти. Он все что-то лопотал на своем языке и слезно просил о чем-то. Потеряв терпение, один из воинов с размаху рубанул его саблей, и мужчина как куль свалился прямо перед входом в жилище. В небольшой домик вошли всей гурьбой. Внутри дома обнаружили двух женщин. Одна была молодая, а другая пожилая. Молодая женщина пряталась за ту, что постарше и испуганно взирала на воинов. Хулдар с интересом разглядывал женщин и чувствовал все нарастающее волнение крови в своих жилах. Буйная кровь шумела в ушах, и от волнения у него перехватывало дыхание. Чтобы не потерять контроль над собой, он перевел взгляд и стал осматривать внутреннее устройство булгарского жилища. Около одной из стен на каменной основе была сложена из кирпичей довольно- таки большая печка с пристроенным сбоку очагом, над которым висел закопченный котел. Рядом с печкой стоял треногий таган с таким же закопченным котлом, но размерами поменьше. Два деревянных топчана расположились около другой стенки. Небольшой сундук, разукрашенный медными и серебряными пластинами, стоял рядом с цилиндрической укладкой в углу. Хулдар заметил даже рисунок в виде конских голов, расположенных крестообразно, искусно вырезанный на боку укладки. Два больших глиняных кувшина, закрытые деревянными пробками, стояли на полу рядом с сундуком. Напротив небольшого узкого окна расположился стол, на котором стояли маленький кувшин и несколько деревянных кружек. Такие же кувшины и другая мелкая посуда расположились на двухъярусной полке, прикрепленной к одной

372

-------------------------------------------

из стен. На веревочке свисал с потолка двуносый кумган. Под кумганом стояло деревянное ведро с дужкой, сплетенной из лозы. Рядом с дверью на деревянных крючках висела нехитрая одежда булгар — старый изношенный чапан и два азяма. Под вешалкой стояла пара булгарских сапог и еще что-то вроде бахил. Хулдар за короткий миг осмотрел все это и снова перевел взгляд на женщин. Молодая все так же держалась позади пожилой женщины и, сжимаясь, пыталась спрятаться от ощупывающих жадных взглядов мужчин.

- Камсем эсир, эсрелсем!? — услышал тут Хулдар дрожащий и в то же время твердый голос пожилой булгарки.

- Что она там бормочет? Выведите их обеих во двор! — услышал тут Хулдар голос своего десятника. Воины бросились исполнять приказание. Женщины завизжали и начали сопротивляться. Они за что не хотели покинуть свое жилище. Выйдя из него, они словно боялись потерять последнюю защиту. Воины силой выволокли их во двор. На выходе молодая женщина успела ухватить с вешалки азям и крепко держалась за свою одежду. Увидев около входа зарубленного мужика, лежащего в луже крови, женщины заголосили сильнее, и проклятия посыпались из их уст.

-Ы-ы-х-х! Чуниллисем, пусь казакансем! — услышал Хул- дар. Хотя он не знал значения этих слов, но понял, что они ругаются и шлют проклятия в их адрес.

-Заставьте замолчать эту старую блудницу! — крикнул десятник Марван, и два нукера с силой оттолкнули пожилую бул- гарку. Она грохнулась на землю и, глубоко застонав, осталась лежать на земле. Рыдания душили ее. Хулдару стало жалко бул- гарку и он вопросительно глянул на десятника.

- Проверьте остальные дома! А молодуху отведите в сторону! — крикнул Марван. Воины бросились исполнять приказание десятника и начали проверять остальные дома. Но никого больше из людей они не нашли. Вскоре они покинули это место и двинулись дальше на разведку. Молодую женщину воины захватили с собой. Они связали ей руки, посадили на захваченного коня и в таком положении повезли. Хулдар ехал и все поглядывал на женщину. Он чувствовал, как желание все сильнее и сильнее разгорается в нем. То же самое чувствовали, наверное, и другие воины. Они, много дней не видевшие женщин и не вдыхавшие запаха женской кожи, просто сатанели от непреодолимого желания. И только строгий вид десятника сдерживал их и гасил их похотливые взгляды.

373

-------------------------------------------

«Но что там десятник? Но что там сама Яса Чингисхана с запретами и угрозами смерти за блуд, когда играет кровь и мутится сознание от непреодолимого желания. Тем более, когда эта женщина принадлежит к враждебному племени. Да и кто увидит, кто узнает об этом — кругом лежит пустынная степь. Если все воины десятки будут немы как рыбы и будут молчать», — думает Хулдар. И на одной из стоянок это случается. Марван берет со своих воинов клятву молчать об этом и сам первым пробует булгарку. За ним идут и все другие воины. Двое суток возят татары булгарку вместе с собой и двое суток используют ее. Она молча исполняет все их прихоти и также молча выполняет все работы, поручаемые ей. Она стирает, штопает, готовит. Потом воины привозят ее в стан, где она также занимается хозяйством. Однажды вечером она сготовила похлебку для воинов и также молча задумчиво наблюдала, как воины уплетают приготовленное ею варево. А потом целая дюжина воинов уснула и уже больше никогда не проснулась от сладкого сна после сытного ужина. Булгарку казнили. Ей отрубили голову. И долго валялось ее нескладное тело на земле на виду у всех в назидание другим. Хулдар остался жив. Лишь чистая случайность спасла его тогда от смерти. Из-за коварства бул- гарки все воины его десятки ушли в иной мир. Хулдар со страхом глянул на сапоги, захваченные в булгарском доме, быстро снял их с ног и отбросил далеко в сторону. Ужас охватил все его существо. Ему показалось, что от сапог исходит какая-то непонятная смертельная угроза. «Ведь руки этой коварной булгарки наверняка касались этих сапог. Эти сапоги, наверное, носил тот самый булгарин-шаман, которого мы зарубили около входа в жилище. Немедленно нужно мне очиститься от булгарской грязи», — подумал он и, подобрав брошенные сапоги, бросил их в жаркий огонь пылающего костра. Потом со словами молитвы сам несколько раз перепрыгнул через костер и только после этого немного успокоился. Его жизнь потекла своим чередом. Хулдара определили в другую десятку. Он все так же ездил на разведку. Участвовал в облавах на различную дичь и другую живность ради добывания пропитания. Много раз проезжал через булгарские поселения и погосты. Видел много булгарских киреметищ. Но он никогда больше в своей жизни не брал никаких предметов с мест булгар- ских святынь и старался не обижать служителей культа. Он боялся мести булгарских духов.

374

-------------------------------------------

Саламан встал на высокой стене города Биляра и тяжело задумался, вглядываясь на далекий горизонт. Никто не мешал ему в его одиночестве. Пряжка дыма темной лентой тянулась над горизонтом и была похоже на черное знамя с многочисленными концами. Чувство неясной тревоги внушала эта лента дыма Са- ламану, хотя, может быть, это был самый мирный огонь, который разожгли пастухи или другие мирные люди. Но именно с той стороны тянулись толпы беженцев, и именно с той стороны ждал Саламан появления татар. «Словно звери от облавы, бегут люди от войны, — думал он, с высоты стен оглядывая шумную толпу беженцев, расположившихся вокруг города. — Да, прав был Батбай, оставляя меня здесь и опасаясь нашествия врагов. Он лучше меня знал, что татары могут дойти до Биляра, и что придется оборонять город всеми имеющимися у нас силами. Но город огромен, и воев для его обороны все равно мало. Нужно привлекать больше ополченцев для защиты города. А женщин с детьми и тех, кто не в состоянии держать оружие нужно отправлять дальше. Иначе у нас может не хватить съестных припасов». В это время он услышал, как звякнула об камень чья-то сабля. Саламан обернулся и увидел поднимающихся к нему суварского военачальника Хар- сар Турхана и атамана хазаров-каваров Пусьмана. Они шли по лестнице, о чем-то оживленно разговаривая и отчаянно жестикулируя руками. Вскоре они уже стояли рядом с Саламаном.

- О чем это вы так горячо беседовали? — обратился к ним Саламан после взаимных приветствий.

- Да вот Пусьман доказывает, что у татар кони выносливее наших, и что их луки бьют дальше наших, — сказал Харсар Тур- хан, поочередно всматриваясь то в Саламана, то в Пусьмана.

- Возможно, он прав. Он же совсем недавно сталкивался с ними, а мы с тобою еще не видели татар и знаем о них только по рассказам разных людей, — сказал Саламан. — Скажи, Пусьман, это действительно так?

- Да, воевода. Я говорю правду. Татары передвигаются по степи словно ураган, сметая все на своем пути. Кони у них очень выносливые и словно не знают усталости. А воины стреляют птицу на лету, и луки у них действительно дальнобойные.

- Но вы же сумели дать бой татарам и даже смогли оторваться от них, — сказал Харсар Турхан, смотря прямо в глаза Пусьмана.

- Да, мы действительно дали им бой и даже сумели оторваться. Но я потерял в том бою больше половины своих рат-

375

-------------------------------------------

ников. И многие из моих ратников погибли именно от стрел. И то, что мы сумели оторваться от них, это, скорее всего, не наша заслуга. Нас спасла темнота и то, что татар было не более наших. Это был, скорее всего, их передовой отряд, и они не рискнули преследовать нас в темноте, — ответил Пусьман. Он подошел к краю стены и из-под руки стал осматривать прилегающую местность. Со всех сторон тянулись к городу люди. Двигались в одиночку и гурьбою. Двигались пешком и на лошадях. Гнали впереди себя скотину. Тащили на себе и везли на лошадях свой нехитрый скарб. «Люди бегут под защиту городских стен. Они надеются на нас, на ратников. Надеются, что мы сумеем защитить их», — подумал Пусьман и резко повернулся назад. Его взгляд встретился с прямым взглядом Саламана.

- Как ты думаешь, Пусьман, — обратился к нему Саламан, — выдержат стены нашего города натиск татар?

- Трудно сказать, ведь говорят знающие люди, что татары завоевали полмира. И многие считавшиеся неприступными кер- мени рассыпались под их натиском как песок в бурю, — ответил Пусьман.

- Не все то правда, что бабы болтают, — вмешался в разговор Харсар Турхан.

- Болтать то болтают, но в этой болтовне есть доля истины,

- сказал Саламан, оглядывая своих собеседников. Они постояли еще некоторое время, обсуждая текущие дела и создавшееся положение. Во время разговора все трое нет-нет да и посматривали беспокойно на дальний горизонт, словно ожидая немедленного появления врагов. Но горизонт был пуст, и только черная пряжка дыма продолжала лениво тянуться вдоль горизонта.

- Ну, что, пойдем, пропустим по кружке пива? — предложил собеседникам Саламан. Все охотно согласились с его предложением. И в это время они услышали громкие возгласы около главных городских ворот.

- Гонцы приехали, гонцы! Воевода, просим тебя, снизойди до нас! — кричали снизу. Кричал, кажется, сотник по имени Наум. Это его ратники несли сторожевую службу на главных городских воротах. Ворота выходили на восток. Саламан называл их про себя воротами в небо, так как, выезжая из них рано утром, он всегда видел встающее над восточным горизонтом солнце. Саламан быстро сбежал со стены и пружинистым шагом приблизился к гонцам. Он только хотел было обратиться к приезжим, как его опередил Наум.

376

-------------------------------------------

- Воевода, это гонцы от князя Ылтанпика и воеводы Бат- бая. Говорят, что они скакали и днем и ночью, не останавливаясь, по дороге меняя коней.

- Говорите! — отрывисто прогудел Саламан. Гонцов было двое. Оба были молодые. Одного из них Саламан даже знал лично. Это был житель города Биляра по имени Арян, сын знаменитого на весь город тюре Хавана. Быстрый и порывистый, он сделал шаг в сторону Саламана и заговорил.

- Нас послали князь Ылтанпик и воевода Батбай. Они теперь находятся на укрепленной линии по реке Черемшан. В последнем бою татары нас очень сильно потрепали, и до укрепленных линий добрались немногие. Больше половины нашего войска погибло. Погибли тысяцкие Нарбек и Шишман. Погиб и мой отец, славный тюре Хаван. А сколько погибло ополченцев и черного люда, и не счесть. Князь просил передать, что татары идут на Биляр тремя отдельными колоннами и в любой день могут появиться под нашими стенами. На помощь ушедшего войска просил не рассчитывать, так и сказал, что татары вряд ли дадут им уйти с укрепленных линий.

- Это все? — уже тише и спокойней спросил Саламан.

- Все.

- Как же все это случилось, как погибло войско?

- Во время последнего перехода, когда до укрепленных линий осталось совсем немного, летучие татарские отряды набросились на нас со всех сторон как степной ураган. Мы даже не успели поставить телеги и кибитки в круг, как началась резня у самых наших телег. А к татарам все подходили и подходили свежие силы. Битва была страшная. Дрались с татарами все, даже женщины и дети. Немногим из наших людей удалось вырваться из железного кольца монголо-татар. Уцелели в основном конные ратники. Остальные засеяли своими костями огромное поле, — сказал Арян и замолчал, вопросительно глядя на Саламана.

- Хаш-ш-ш, — тяжело и горестно выдохнул Саламан. Печаль вмиг охватила его отважное сердце. Его лицо сморщилось как у старика, и темная тень набежала на чело. Словно острый нож засел в его груди, и сердце болело и болело о разбитом войске, о погибших керменях и людях.

Весть о гибели булгарского войска вмиг облетела город. О ней говорили на улицах и площадях, на стенах и за стенами. Тревога и предчувствие страшного охватили всех его жителей. На какой-то момент люди словно забыли о работе по укреплению

377

-------------------------------------------

города. Одни стояли кучками и обсуждали услышанную весть. Другие как неприкаянные слонялись туда-сюда вдоль городских стен. Некоторые скорее побежали домой, чтобы припрятать подальше и поглубже свои драгоценности. Словом, город гудел как растревоженный улей. «Зря я, наверное, дал распространиться этой злой вести. Надо бы в самом начале пресечь эти слухи. А то еще запаникуют горожане, и тогда это действительно будет беда. Да теперь уж поздно. Слово не воробей, вылетел — не поймаешь. Да ладно уж, пошумят и успокоятся», — устало подумал Саламан. И действительно, пошумев и покричав некоторое время, люди успокоились. Они снова потянулись на городские стены, и работа снова закипела. Только теперь они работали молча и злее. И лишь команды сотников и десятников временами раздавались над стенами. Грозовые раскаты надвигающейся войны уже сотрясали стены священного для булгар Биляра.

Сильби одна сидела на краю высокого и длинного ура и тупо смотрела в одну точку. Усталое тело ломило и казалось, что болит каждая косточка. Эти изматывающие конные переходы и страшные столкновения с татарами вконец доконали ее. Ей не хотелось ни пить, не есть. От постоянных переживаний она не могла спать. Ей хотелось просто прилечь на землю и умереть — так она устала. Сильби погладила ладонью гривы пожелтевших ковылей и, постелив захваченный с собою азям, устало растянулась на нем. Ее взгляд уставился в выцветшее небо. Белые и легкие облака неподвижно висели над нею. Негромкий ветерок лениво пробегал временами по ковылям и о чем-то ласково шептал у самого ее уха. Сильби закрыла глаза и попыталась уснуть. Но чувство постоянно грозящей опасности держало ее в напряжении и не давало расслабиться. Она боялась. Она все время чего-то боялась. Боялась за себя. Боялась за Мантелея. Боялась за всех окружающих ее людей. Эта последняя резня внесла в ее душу такое смятение и страх, что она опасалась потерять рассудок. Да и как можно было сохранить спокойствие и разум в такой обстановке, когда на ее глазах враги уничтожили огромное количество людей, женщин, стариков и детей, не считая ратников. Перед ее глазами снова встали картины этого ужасного последнего сражения. Поначалу все было как обычно. Растянувшись длинной колонной, двигались кибитки и телеги. Группами и поодиночке шли пешие и конные ратники. Вперемешку с ними

378

-------------------------------------------

двигались ополченцы, женщины, старики и дети. И тут неожиданно, словно быстрые тучи, показались из-за ближних сыртов черные всадники и с дикими криками и воем неудержимо понеслись на колонну. Застигнутые врасплох люди заметались возле своих кибиток, но из-за быстроты разворачивающихся действий не успели собрать тележную крепость. Растянутые на расстояния булгарские ратники также опоздали собраться в единый несокрушимый кулак и оказывали сопротивление врагам разрозненными группами. Но татары навалились со всех сторон, и вскоре битва кипела уже у самых булгарских телег и кибиток. Забыв о раненых и обо всем, Сильби длинным копьем отбивалась от наседающих ордынцев. Рядом с ней бились ее свекор и свекровка, мать и брат Самара. Да и сам Самар, хоть и не оправился после ранений, в меру своих сил тоже сражался с врагами. И был еще раз серьезно ранен. Так и погиб от тяжких ран. Погибли в том бою и все его родные. Погибли и все родные Мантелея. Прямо на ее глазах они были зарублены и растоптаны копытами татарских коней. До сих пор в ушах Сильби звучал отчаянный крик свекра, который старался защитить и спасти ее. Несколько хищных стрел, выпущенных с близкого расстояния, ударили тогда в ее грудь, но только скользнули по металлическим пластинам ее шульгеме. Она лишь почувствовала несколько тупых и сильных ударов в грудь. «Эх, кугамай! Ты даже мертвая продолжаешь спасать меня от смерти», — тепло подумала Сильби о своей дано умершей бабушке. Ведь это ее шульгеме, подаренное когда-то с любовью, спасла Сильби от верной смерти. В короткое время передышки, когда татары откатились от кибиток, Мантелей с друзьями прискакал к своим кибиткам. Бросив поводья другу, перепрыгивая через трупы, он быстро приблизился к ним. Увидел живую Сильби, и его лицо болезненно и жалко скривилось, из глаз по запыленному и испачканному кровью лицу покатились светлые капельки. Он молча обнял ее, и его плечи затряслись. Тут он увидел окровавленного Самара, лежащего на телеге и, оставив Сильби, склонился над раненым другом.

- Все, Мантелей, прощай. Ухожу я, — услышала Сильби негромкий голос Самара. В это время Хушман и Ахчура также склонились над умирающим. Самар оглядел всех ясными, но печальными глазами, и его губы дрогнули в еле заметной улыбке. — Ребята, помните, как мы бились над Яиком? Помните, как бились у Шумерки? — спросил он слабым голосом.

- Помним, Самар, помним, — ответил ему кто-то. Некоторое

379

-------------------------------------------

время все молчали. Вокруг слышались крики и стоны раненых людей. Сильби через спины ребят смотрела на раненого, и от бессилия не знала, что делать. Лицо у Самара побледнело еще больше, чем раньше. Красивый его профиль заострился, и капельки пота выступили на его мученическом лице.

- Мне было с вами хорошо. Простите, что я покидаю вас в такое тяжелое время, — с трудом выговорил Самар. Сильби услышала, как он задышал тяжело и прерывисто. — А все-таки я верю, что когда-то на булгарской земле будет город с моим именем, — в последний раз с трудом выдохнул Самар, и дрожь пробежала по его телу. Оно вытянулось, выгнулось назад неестественно и, мелко задрожав, замер навеки. Широко раскрытые глаза остались незакрытыми. Словно, уходя, он старался сохранить в глазах блеск золотого солнца. Сильби тяжело было вспоминать обо всем этом, но память все выдвигала и выдвигала перед ее глазами картины прошлого. Вот Мантелей склонился над поверженными родителями. Вот его страшно опустошенные глаза перед ее глазами. Сильби теперь боится прямо заглядывать в глаза Мантелея. Ей кажется, что в них навсегда застыла леденящая душу холодная пустота. И лишь только временами проскакивает в них, как молния, огонь безумия и яростного мщения. Да, совсем другим стал Мантелей, совсем другим. Это уже не тот юноша, с которым она мирно гуляла под руку по родным окрестностям Шумерки. В нем появилась та упрямая и жестокая черта, от которой ей становилось жутко. Ей казалось, что в момент отчаяния и злости он может зарубить любого, даже её.

Ылтанпик, Батбай и еще несколько тысяцких вместе с остатками разгромленного войска после стремительного бегства от татар достигли укрепленных рубежей по реке Черемшан. Бежали налегке, побросав раненых, коней и имущество. Иначе было не спастись. Иначе бы все остались там, на этом поле скорби. Булга- ро-суварские ратники бились с отчаянием обреченных, но более противостоять татарам, во много раз превосходящим их по численности, не смогли. Сила сломала силу. Татары долго гнались за рассеянными по степи булгаро-суварскими ратниками и рубили их поодиночке. И князь ничего не мог поделать с этим. Не было в то время у него силы, способной собрать и остановить разбегающихся ратников. Одной его воли для этого было недостаточно. Удрученный разгромом и гибелью стольких людей, усталый от

380

-------------------------------------------

долгой скачки, сидел Ылтанпик один в тесной кибитке и предавался размышлениям. А мысли были одна мрачнее другой. Он остро чувствовал свою вину в случившейся беде — что он, князь, не смог защитить свой народ, и что его ратники оказались слабее монголо-татарских воинов. Хотя с другой стороны понимал, что на месте любого из погибших мог оказаться и он сам. Он рисковал не меньше своих ратников. Пока позволяла обстановка, руководил ими, а когда дело дошло до сабельной рубки, сражался наравне со всеми в рядах своих телохранителей. Он сделал все, чтобы устоять перед врагами. Кроме ратников, собрал на борьбу с неприятелем много ополченцев, казаков и наемников. Но все равно этих сил оказалось недостаточно. Военная удача отвернулась от него. Его ратники, за исключением немногих, разбиты и рассеяны по степным просторам. Большинство из них оросили степь своей горячей кровью и засеяли белыми костями широкое поле. И лишь клонится над павшими ковыль-трава и тяжело вздыхает вольный ветер. Перед глазами Ылтанпика вновь встает поле скорби, где булгаро-сувары в полной мере испили горечь поражения, где под вражескими копытами погибли лучшие люди страны. В густой пыли из-под тысяч и тысяч копыт, в чадящем дыму от подожженных кибиток, закатилась слава Булгарии, как ясное солнышко в темные тучи. Но, несмотря на жестокое поражение от татар, в душе у князя не было страха перед ними. Он не переставал чувствовать себя хозяином земли своей, и у него не было никакого желания отступать перед врагами. «Ничего, ничего, вот упремся покрепче в укрепленные линии, тогда поглядим, кто кого одолеет. Не помогут вам ни ваши неутомимые и лихие кони, ни поющие ваши стрелы, — уже беззлобно и обыденно подумал он о противнике. — Ведь у нас остались еще многочисленные города и городища с многотысячными гарнизонами. Такие, как Биляр, Сувар, Булгар, Керменчук и многие другие, укреплены очень сильно, и врагам будет очень нелегко их покорить. И пока стоят они, надежда еще не потеряна, — продолжал размышлять Ылтанпик. — Эх, судьба судьбинушка, зачем насылаешь на нас столько бед и испытаний, столько злых и разъяренных степняков? И откуда только они берутся, такие беспощадные и кровожадные? И зачем именно мне суждено жить в такое сумасшедшее время?». Все события, случившиеся до этой войны, показались князю мелкими и ничтожными. «Ну и из-за чего же враждовали мы с Бураджем?»

- задавался он вопросом к самому себе. «Интересно, чем же занимается он теперь, что думает о нападении врагов на Булга-

381

-------------------------------------------

рию?» — через миг пронеслось в его голове. «Да ну его к черту, этого Бураджа, без него забот хватает», — устало подумал он через миг и, встав, вылез наружу. Оценивающим взглядом огляделся кругом. Вправо и влево от него далеко тянулся земляной ур. Склоны ура, обращенные к югу, густо поросли зарослями кустарников. Местами над кустарниками высились кроны отдельных деревьев, уже опаленные первыми заморозками. Серебристые нити паутины, как живые, трепетали на ветвях. Тихо и умиротворенно было вокруг, словно и не было никакой войны. Уже нежаркое солнышко ласково освещало округу. Но Ылтанпик знал, что тишина эта обманчива, и в любой момент могла нарушиться она топотом и грохотом тысяч копыт, внезапно, как горный обвал, врывающимися в эту первозданную тишину. Его мысли вновь вернулись к последним боям с татарами, когда была почти полностью разгромлена походная колонна булгаро-сувар. «Как же так получилось, что мы не успели собрать тележную крепость? Почему же налет врага оказался таким внезапным? Ведь были же разосланы наши разведчики во все стороны», — терзался князь. За такими мыслями Ылтанпик дошел до края ура и носком сапога столкнул круглый камень вниз. Камень покатился, перепрыгивая через ковыльные кусты, и застрял внизу в густых зарослях тупал- хи. С шумом взлетела вспугнутая камнем куропатка и низко полетела над уром. Тут же сбоку от птицы взлетели несколько стрел, и одна из них на лету поразила птицу. Птица камнем свалилась на землю и с шумом забилась в высокой траве. «Молодец!» — подумал о стрелке князь. Он увидел, как не спеша подошел к павшей птице молодой ратник и, подобрав добычу, так же не спеша, удалился в сторону недалекого костра. Мысли князя снова вернулись в свое русло. Он снова переживал разгром своей колонны. «Ничего, ничего! Пускай нас побили на сей раз, пускай. Это будет для нас уроком, хорошим уроком. А здесь-то, на укрепленных рубежах, мы продержимся. Продержимся! Обязательно продержимся!» — зло и гневно подумал князь. Незаметно для него самого в нем пробудилась злость, и он, скрипнув зубами, как в забытьи повторял: «Ничего, ничего! Продержимся! Дай только срок, и мы вам покажем!». Перед его мысленным взором вновь как живые встали его ратники, которые в едином порыве по его призыву рванулись навстречу летящей смерти и все-таки сумели прорвать железное кольцо монголо-татар. Спаслись немногие, но они дали возможность уцелеть ему, великому князю и его свите. Спасся и русич, монах Белебей. Спаслись и некоторые ополченцы, женщи-

382

-------------------------------------------

ны и дети. Вот только никогда уж не вернуть погибших. Без счета остались лежать они в обширной степи, и некому их похоронить, как подобает. Некому поставить над их могилами юба. И стали их тела добычей стервятников и волков. «Эх, жизнь наша несчастная. Что еще суждено нам испытать в будущем? И сколько еще людей падет на захарканную кровью и растоптанную, растерзанную копытами татарских коней булгарскую землю?» — горько подумал Ылтанпик и тяжко и протяжно вздохнул. Он был полностью раздавлен произошедшим. Ему захотелось забыться хоть на время и не думать о таких ужасных вещах. Хотелось уйти от действительности, от реальности. Он облизнул свои губы, провел рукою по усам и бороде и неожиданно для себя решил: пойду, напьюсь хмельного пыла. Князь оглянулся назад, ощупал взглядом далекий горизонт, где за угадывающимися лесами в несколько конных переходов лежала столица булгарии Биляр. Лежали другие города и кермени, села и деревеньки. Он перевел свой взгляд на небо, где в глубокой голубизне наступающей осени плыли легкие, похожие на ватные, облака. Они неслись на север, в сторону столицы, в сторону внутренней Булгарии. Неслись туда, где жили его соплеменники и родные. И также, как эти облака, неслись его тревожные мысли о родной земле и о своей семье. «Ах, Ылтан- сюсь, как же ты там справляешься без меня? Тяжело, наверное, тебе, доченька», — с нежностью подумал он о дочери. Почему-то из всех родных и детей она более всех была близка его сердцу. Многие знатные люди его государства добивались ее руки и сердца, но князь не стал перечить воле дочери и разрешил ей самой выбрать себе супруга по сердцу. И не ошибся. Он видел, как дочь была счастлива и довольна своим выбором и своею судьбою. Большего счастья, чем счастье дочери, ему было не нужно. Теперь Ылтансюсь находилась в Суваре и занималась оборонительными работами города. Еще вчера отправил князь гонцов в Биляр и Су- вар с целью узнать обстановку вокруг этих городов. Также настоятельно просил разузнать о своей семье, и теперь с нетерпением ожидал возвращения гонцов. Ылтанпик постоянно помнил о других вражеских колоннах, и это знание держало его в напряжении. «Пока мы здесь воюем с одной вражеской колонной, другие колонны обойдут нас и понесутся всесокрушающим ураганом дальше по земле Булгарии», — с большой тревогой в душе думал он. Как бы стараясь хоть на время освободиться от тревожных мыслей, Ылтанпик тряхнул головой и решительно зашагал к костру, около которого маячила фигура Белебея. «Аспар, пыл!» — крик-

383

-------------------------------------------

нул он на ходу своему верному телохранителю, и тот немедленно побежал к землянкам, где хранились продукты. «А, будь что будет. Нам не изменить ход событий, как бы мы ни старались. Все в руках Сюлхузя», — как-то отрешенно решил он, приземляясь около костра.

Булгаро-сувары решили провести большое ниме, пока стояли на укрепленной линии по реке Черемшан. И вот с раннего утра, когда едва показалось солнце над дымным горизонтом и не успела испариться влага с земли, призывно зазвучал звонкий голос зазывалы. «Нимене, нимене! Пурте каяр нимене! Часрах ту- хар нимене! Тух, тух, часрах пул! Пурте каяр нимене!» — неслось над лагерем. Пока готовился завтрак над горячими кострами, ратники, казаки, ополченцы, женщины и дети — все вместе дружно пошли на коллективную работу. А работа была трудоемкая и хлопотная. Нужно было за короткое время срубить как можно больше срубов и, соединив их, засыпать землею пространство внутри. Кое-где нужно было срезать оплывшие стенки земляного ура и сделать откосы покруче. Иначе татарские кони сходу легко могли преодолеть их. Нужно было собрать и связать как можно больше вязанок из хвороста и кустарников, чтобы сделать из них заграждения и защитные приспособления. Из-за них удобно было обороняться и вести бой стрелами. Да и вражеские кони пугались препятствий и шарахались от них в сторону. В общем, работы хватало всем. Перекрывая все рабочие шумы и голоса, над лагерем звонко и отрывисто звучали команды десятников и сотников. Запел неизменный музыкальный инструмент булгар — шопр. Так, в едином порыве, поработали до самого завтрака. А, поев, снова взялись за работу. И целый день, от зари до зари, трудились, не отдыхая, прерываясь лишь на короткий полдник и обед. Коллективная работа ниме не один раз спасала булгар. Это знали все. Поэтому все работали с полной отдачей и с сознанием необходимости ниме.

Белебей с удивлением взирал на все происходящее. Коллективная работа захватила и его, и он в течение дня трудился наравне со всеми. Работали также и князь, и его приближенные. Это поразило Белебея более всего. Нигде, ни у какого народа не наблюдал он ранее ничего подобного. Белебей видел, как недалеко от него проехала телега с установленным на ней длинным шестом. Высоко на шесте развевался, как флаг, вышитый красным

384

-------------------------------------------

булгарский сурбан. Под шестом стоял глава ниме с обвязанным через плечо полотенцем и громким голосом пел ритуальную зазывную песню. За этой телегой следовала другая — с бочкой пива и съестными припасами. Начиная работу, глава ниме произнес молитву, и все принялись за дело. Время от времени глава подбадривал работающих людей громкими призывными возгласами и угощал пивом. Незаметно за коллективной работой пролетел светлый день. Тот же глашатай проехал по лагерю и пригласил всех на коллективную трапезу. В благодарность за работу снова угощали всех пивом и кормили сытным ужином. И уже в вечерних сумерках пел неутомимый шопр и звучали застольные песни. Словно и не было никакой войны и не было страшных потерь. Так в песнях и в работе отводили булгары свою душу.

А на следующее утро задумали булгары провести большой чюк — обряд жертвоприношения всевышнему Богу Тура. И снова Белебей с большим интересом наблюдал за действиями жрецов и простых людей. Он опять лично убедился сам, с каким почтением и уважением относятся булгары к своим женщинам. Главной жрицей при проведении этого обряда была избрана старая, но еще бодрая, с звонким голосом женщина. Люди с утра собрались на киреметище, расположенном на краю большого оврага. На дне оврага, среди каменистых порогов, били светлые ключи, и вода, журча, струилась под огромными и старыми вязами. Заросли ежевики сплошным покровом устилали крутые берега оврага, и лишь только узенькая тропинка вела вниз, к родникам. Вода нескольких родников по деревянным желобам собиралась в одно большое деревянное корыто, называемое булгарами валак, и сильной серебряной струей падала на камни. Частицы воды, разбиваясь, превращались в водяную пыль, и разноцветные дуги радужек играли над струями.

Киремет карти представлял собою огороженный высоким забором четырехугольный участок земли довольно-таки больших размеров, внутри которого могло разместиться большое количество людей. Южная сторона забора была сплошная, а с трех других сторон в середине его имелись три калитки. Беле- бей обратил внимание на то, что люди входили только через западную калитку. Через северную калитку жрецы внесли воду из священных родников и разлили по бронзовым котлам, стоящим на таганах. Ножки таганов были выполнены в виде человеческих фигурок. Через восточные ворота ввели жертвенных животных и привязали их недалеко от забора. Потом главная жри-

385

-------------------------------------------

ца призвала всех к молитве и первая упала на колени. За нею последовали и все остальные, и началась молитва. Белебей еще не совсем хорошо знал язык булгар, но все же понял, что они выспрашивали у своего верховного Тура прощения за все прегрешения и отвращение от них гнева Господня. Потом перечисляли, какому из Богов какая жертва приносится. В заключение молитв жрица испрашивала благополучия всему булгарскому народу. Всем жителям, от мала до велика, богатый урожай, приплод скота, удачи в торговле, охоте, в войне и во всех мирских делах. После завершения молитвы началось ритуальное обливание водой жертвенных животных. «Эй, Тура сирлах, касьар пире», — слышался голос жрицы. Потом началось закалывание животных. Все животные были одной масти. Первым принесли в жертву коня. Следом — быка и барана. Потом принесли в жертву водоплавающих птиц. И весь народ присутствовал при этом. Были здесь и язычники булгаро-сувары. Были булгары-христиане и булгары-мусульмане.

После завершения свежевания животных главная жрица снова начала молиться, и весь народ начал молиться вслед за нею. После завершения молитвы жрецы высекли из кремня огонь и зажгли жертвенный огонь под первым котлом. Потом помощники жрецов разнесли огонь под другие котлы. Пока мясо готовилось, шкуры закланных животных растянули на длинном шесте и прислонили к священному дереву. Жрица взяла голову коня и бросила в огонь первого костра. Следом сожгли головы других жертвенных животных.

Через некоторое время сварившееся мясо вынули из котлов и разложили на больших деревянных подносах, которые булгары называют чара. На мясном бульоне приготовили жертвенную кашу. После того, как каша была готова, помощники раздали всем мяса и каши. Главная жрица снова начала молиться, и все остальные люди повторяли за нею. После завершения молитвы руководительница обряда первой начала вкушать жертвенную пищу. За нею начали вкушать почетные старцы и другие пожилые люди, и только вслед за ними приступили к трапезе остальные.

Белебей уже не первый раз наблюдал такие обряды у булгар, и не переставал удивляться тому, почему и христиане, и мусульмане продолжают совершать языческие обряды. Этого ему было не понять. Он пробовал расспросить об этом у разных людей, но никто толком не смог объяснить ему. И даже князь Ылтанпик, на что уж умный человек, и то не смог объяснить ему всего.

386

-------------------------------------------

Белебей исподволь, ненавязчиво старался подвести князя к той мысли, что лучшей религии, чем христианская, на свете не существует. В долгих беседах и спорах он доказывал, разъяснял, втолковывал князю мысли, что спасутся и обретут вечность только те люди, которые бесповоротно, безоглядно и всем сердцем поверят в Христа. На что Ылтанпик однажды ответил ему так: «Мне бы следовало давно прогнать тебя, так как ты вносишь раскол в наше общество и ослабляешь нас, а вместо этого я приблизил тебя к себе. Не торопи, дай мне время подумать основательно, и только после этого я приму решение. Ты же понимаешь, что это будет поворотным пунктом в моей жизни и в жизни моего народа. Вот мусульмане, они тоже хвалят свою религию и доказывают, что лучшей религии, чем ислам, на свете не существует. Но в исламе мне не нравится то, что мусульмане не совсем уважительно относятся к женщинам. Не нравится мне то, что ислам не разрешает есть свинину, считая, что свинья — грязное животное. А ведь всем известно, что нежнее и вкуснее свинины на свете нет ничего. Так что еще раз тебе говорю, не торопи ты меня».

Тут Белебей услышал, как на холмах, прилегающих к земляному уру, громко и тревожно закричали. «Хахайт, хайт, хайт!»

- послышалось оттуда. И тут же двое быстрых всадников на взмыленных конях во весь опор промчались мимо Белебея и вскоре встали около деревянного строения, где находился князь Ылтанпик. Сердце Белебея затрепетало, словно предчувствуя очередную беду. Он поспешил в сторону строения, где скрылись спешившиеся всадники. «Наверное, татары близко», — сверкнула мысль. В памяти снова мелькнули страшные картины прошлого, когда они бешеным галопом, загоняя коней, вместе с князем уходили от погони. Долго гнались за ними татары, поодиночке уничтожая тех, кто отстал от своих товарищей. Навсегда врезались в его память жуткие крики погибающих ратников. До самой смерти будут стоять перед его глазами их скорбные лица. Вскоре он был уже около строения, но войти внутрь не решался. Тут Белебей увидел княжеского телохранителя Аспара, который только что вышел изнутри и словно раздумывал, что же ему делать дальше.

- Что случилось? — спросил у него Белебей, когда тот повернул голову в его сторону и увидел его.

- Да вот, прискакали дозорные и принесли очередную недобрую весть, — ответил Аспар.

«Разве могут быть во время войны добрые вести?» — подумал Белебей и вопросительно глянул на Аспара.

387

-------------------------------------------

- Прискакали Булан и Буян. Они сообщили князю, что видели татар совсем недалеко от укрепленных линий, на ближайших холмах. Так что жди в любой момент нападения, — закончил Аспар и вздохнул огорченно. Они отошли в сторону, и присели на выступе, который, как ступенька, невысоко нависал над землей. Некоторое время сидели молча каждый, думая о чем-то своем.

- Да-а-а... — выдохнул Аспар, сопровождая свои мысли.

- Ты о чем? — спросил Белебей.

- Да все о том же, о войне. Будь она проклята! — коротко выругался его собеседник. Снова помолчали. — Я все думаю о своем тезке Парасе. Ты же знаешь, мы с ним оба были телохранителями князя. Совсем недавно сидели с ним вместе, коротали ночь за кружкой пива. Разговаривали о разных вещах, негромко пели песни, а теперь его нет, и больше никогда не будет. Лежит он где-то в степи растерзанный, и некому оплакивать его, некому поставить над его могилой дубовую юба. Тяжело все это.

В это время из помещения вышли Булан и Буян. Увидев Аспара и Белебея, они направились к ним. «Вон Булан, хазарских кровей, прибился к булгарам и добрый из него получился ратник. Вот и бешмет на нем трофейный, кыпчакский. А Буян, суварский воин, тоже неплохо воюет», — успел шепнуть Белебею Аспар, пока Булан и Буян приближались к ним. Вскоре ратники подошли к ним и, поздоровавшись, присели рядом.

- Ну, рассказывайте, какой вы нам хыбар принесли. Чем нас обрадуете и чем огорчите, — обратился к ним Аспар.

- Боюсь, что обрадовать нечем. Худые вести мы принесли, худые, — ответил Булан.

Аспар глянул на него нетерпеливо и выдохнул: «Выкладывай!»

- Да что выкладывать. Плохи наши дела, совсем плохи. Утром мы задержали несколько наших конных ратников, которые несколько дней скитались по степям и лесам, пробираясь в глубь страны. Так вот они рассказали, что под ударами кыпчаков пали такие кермени как Сарман и Тупалхату. Мало кому из жителей удалось вовремя скрыться в лесах и тем самым спастись. Остальные все полегли в окрестностях этих крепостей. Там, со слов задержанных ратников, погибли десятки тысяч людей, а, может быть, и больше. А еще раньше пали и стерты с лица земли города Саксин Булгар, Хамлах и крепость Сарасин. Никогда ранее наша земля не знала такого ужаса и таких огромных людских потерь. Вся степь отсюда и до самого Еика, принадлежит

388

-------------------------------------------

теперь татарам. Оставшиеся в живых ратники подались в сторону крепости Чюкту. А сегодня татары уже появились здесь, прямо перед нами. И говорят, что они никого не берут в плен, а всех поголовно вырезают. Вот такие вот дела, — сказал Булан и глубоко и тяжко вздохнул.

- Люди говорят, что и на Шешме дела у нас плохи, — вставил слово и Буян.

- Да, дела. Прямо как сажа бела, — протянул Аспар.

- Ничего, мы же пока живы. Значит, еще поживем, повоюем, — подал голос Белебей, стараясь хоть на словах поддержать своих собеседников. Все вскинули на него свои взгляды и некоторое время помолчали.

- Тебе-то все это зачем, чужестранцу? Уехал бы себе на Русь и жил бы там спокойно, вдали от этих бед и несчастий, — сказал Аспар.

- Так-то оно так. Вот только с кем я оставлю свою паству в такое опасное время? Не по людским законам это будет и не по божеским, — ответил монах.

- У нас и своих проповедников хватает. На каждом шагу юмозь или мучавар, христианский монах или мулла.

- Я прекрасно знаю, что и до меня у вас были свои святые христианские проповедники, такие как Наум, Федор или Авра- амий Булгарский. Но я дал слово перед Господом, что всеми силами буду стараться привести к православной вере ваш народ, и я буду стоять до конца с этим народом, какие бы испытания не выпали на его долю, — несколько торжественно и возвышенно высказал Белебей.

- Похвально, похвально, если ты так крепок в своей вере,

- сказал Аспар и испытующе глянул прямо в глаза Белебея. Бе- лебей не отвел своих глаз и спокойно выдержал взгляд Аспара.

- А тебе, хазарину, зачем нужна наша война? — обратился Аспар через некоторое время к Булану.

- Эта война такая же наша, как и ваша, и хазары давно сделали свой выбор. Мы будем с вами и только с вами, с нашими братьями. Ведь все вы прекрасно знаете, что булгары, сувары и хазары близкородственные племена, и наш язык одинаков. Хоть мы и воевали раньше друг с другом, но теперь времена наступили другие, и нам лучше быть вместе, — ответил Булан.

- Ну, ладно. На том и порешили, — сказал Аспар и широко улыбнулся, словно это он решал, кому с кем быть. — А не выпить ли нам, братцы, немного булгарского пива? — обратился он че-

389

-------------------------------------------

рез некоторое время к собеседникам и лукавым взглядом обвел всех.

- Не мешало бы, — согласились Булан и Буян.

Белебей промолчал, хотя внутренне тоже поддержал предложение Аспара.

Спустя некоторое время они вчетвером уже сидели вокруг глиняного кувшина, наполненного до краев пенным булгарским сура.

- Ну, будем. Первый кубок выпьем за всех погибших, — сказал Аспар, поднимая наполненную тару. Он капнул на землю несколько капель сура, поминая погибших, и выпил. За ним по очереди выпили все. Белебей тоже капнул на землю несколько капель сура, поминая погибших. Он и сам не заметил, как повторил за Аспаром булгарский обряд. Вскоре разговор пошел веселее. Аспар принес еще один кувшин напитка, на этот раз это был хмельной булгарский пыл. Он был намного крепче сура, и Белебей вскоре почувствовал, как у него зашумело в голове. Он впал в состояние эйфории и разговаривал уже весело и громко. Ему казалось, что рядом с ним сидят лучшие его товарищи и что кроме них ему никого не надо. Его собеседники тоже порядочно захмелели. Вскоре они уже сидели, обнявшись, и даже пытались вместе петь. Но у них ничего не получилось, и они оставили это.

- А скажи-ка, Аспар, почему ты погибшего Параса называешь тезкой, ведь у вас имена звучат совсем по-разному? — обратился Белебей к Аспару. Ему совсем некстати пришло на ум недавнее высказывание Аспара. Тот глянул на него непонимающе и через некоторое время выдавил из себя: «Ты чего, действительно не понимаешь? Хоть и звучат наши имена по-разному, но смысл имен одинаковый. Мое имя означает «дающий ум», его тоже. Ты понял?». Только теперь до Белебея дошло, что действительно смысл имен одинаковый. «Да, интересные у булгар имена», — подумал он про себя и кивнул Аспару. Тут Белебей заметил, как из деревянного строения вышел князь Ылтанпик и, увидев их веселую компанию, громко крякнул. Аспара как ветром сдуло. Куда делся его хмель и откуда взялась такая прыть. Через миг он стоял уже рядом с князем и о чем-то говорил ему. Белебей видел, как князь махнул рукою и отпустил Аспара. Вскоре Аспар снова сидел в их кругу. Но за пивом он больше не ходил. «Видимо, князь строго высказал ему», — подумал Белебей. А пить ему хотелось. Через какое-то время Белебей отделился от своих собеседников и пошел вдоль земляного ура, втайне надеясь где-нибудь достать пива

390

-------------------------------------------

и выпить еще. Двигаясь вдоль ура, в одном месте Белебей увидел булгарского мучавара или, как он их называл, шамана, который сидел на солнцепеке и лукаво щурился на солнышко. Белебею с пьяных глаз захотелось показать шаману, что тот ничего не стоит и что христианская вера сильнее всего на свете. Он подошел к шаману и предложил ему дурацкий спор о том, чья вера сильнее. Тот сначала отнекивался, но, устав от назойливого собеседника, согласился с ним поспорить.

- Вот ты говоришь, что твой Христос сильнее всех и все может. Ты сцепи пальцы рук между собою и некоторое время подержи их так. А потом пробуй расцепить их любым способом, хоть сам, хоть с помощью Христа или кого-либо из посторонних,

- сказал булгарский шаман.

Белебей согласился. Он сцепил пальцы и когда через некоторое время попытался их расцепить, у него ничего не получилось. Словно приклеенные крепким клеем, пальцы ни за что не хотели расцепляться. Белебей пытался еще и еще раз, но так и смог расцепить своих рук. Белебей взмок. Он действительно молил в душе Христа и просил помочь ему, но пальцы его рук все равно не расцеплялись. Белебей подошел к одной из кибиток и, зацепив пальцами одной из рук за край плетеной корзины, пытался отодрать вторую руку. Но и на сей раз у него ничего не вышло. Белебей чуть не закричал от отчаяния. Но когда он в очередной раз повернулся к шаману, того на месте не оказалось. Он словно испарился. Белебей взвыл в душе от отчаяния и пошел искать старика шамана. Он расспрашивал встречных людей о старике, но никто ему толком не мог ответить, где и как разыскать шамана. Отчаявшись, Белебей вернулся к ратникам, которых оставил недавно. Узнав о его приключении, те как сидели, так и попадали на землю от смеха. И долго катались, завывая и хохоча над Белебеем. Но ему было совсем не до смеха. Он чуть не плакал от обиды. Приподняв руки, он вытер рукавом своей рясы пот, который ручьем струился по его лицу, и изобразил на лице такую гримасу боли, что его собеседники сразу же перестали смеяться и предложили ему еще выпить. К этому времени они где-то раздобыли еще один кувшин хмельного пыла и были рады угостить его. Белебей обхватил большими пальцами рук кубок, плотнее прижал его ладонями и вылил содержимое в рот. И только после этого немного успокоился и притих на некоторое время. Время от времени он все еще пытался разнять свои руки, но все его усилия были тщетны. Его собеседники слег-

391

-------------------------------------------

ка посмеивались над ним и давали всякие дурацкие советы. И вскоре Белебей сам захохотал над своею бедою. Действительно, старик шаман чем-то оказался сильнее его. Но все равно он не смог поколебать его убеждений. «Колдовство, просто колдовство, наваждение какое-то бесовское», — думал он, внимательно рассматривая свои сцепленные руки. И ничего не мог поделать с ними. Пальцы сцепились крепко, словно их пришили друг к другу крепкими суровыми нитками. «Чудеса, да и только», — думал он уже через миг. Хотя хмель бродил в его жилах и в голове шумело, мысли были ясные. «Пойду все же, разыщу старика и повинуюсь перед ним. Не ходить же мне вечно с сомкнутыми руками», — принял он решение и поднялся. «Да, и булгарские шаманы могут кое-чего», — думал он, двигаясь вдоль ура и внимательно вглядываясь в лица встречных людей. И тут совсем некстати его окликнул князь Ылтанпик. Он стоял в окружении нескольких вельмож и о чем-то с ними беседовал.

- Ты, Белебей, что-то стал избегать моего общества в последнее время, — сказал князь, когда Белебей приблизился к нему.

- Я просто не осмеливался прийти к вам без приглашения.

- Ну, вот я тебя приглашаю. Раздели сегодня со мною мой ужин.

- Я бы рад великий князь, но... — сказал Белебей и показал на свои руки.

Князь сначала ничего не понял, а, поняв, рассмеялся звонко, как мальчишка. Словно не было кругом никакой войны и люди не ждали в любой момент нападения врагов.

- Уж не старик ли мучавар пошутил над тобою, Белебей? — спросил он сквозь смех, и Белебей заметил, как в первый раз за много дней князь так развеселился.

- Он, кто же еще, — ответил Белебей.

- Что, никак не расцепишь руки?

- Никак.

Князь тут же дал команду своим охранникам разыскать старика и доставить его к нему. Некоторое время спустя старик стоял перед князем и Белебеем и бросал лукавые взоры в сторону христианского проповедника.

- Мучи, освободи Белебея. Прости его непочтительную выходку, — обратился к старику князь.

- Простить-то я его прощу. Только он пускай повинуется перед этим. А то пристал ко мне, кто сильней да кто сильней, -

392

-------------------------------------------

сказал старик и снова с лукавой хитрецой посмотрел на Белебея.

- Вот так-то. Не кичись знаниями. Проси прощения у деда. А то будешь вечно ходить в таком виде, — сказал князь с усмешкой.

Белебею ничего не оставалось, как просить прощения. И вот легкий хлопок старика ладонями — и пальцы Белебея сами собой расцепились. Белебей дюже удивился такой легкости. Никогда раньше не приходилось видеть ему ничего подобного. «Ну и дела. Прямо колдовство какое-то», — снова подумал он и уже через миг забыл о своем приключении, так как вновь послышались тревожные возгласы караульных ратников. Князь с вельможами, а вместе с ними и Белебей, поспешили на возвышенность, откуда послышались крики. С возвышенности открывался широкий вид на все прилегающие окрестности. Далеко в степи, как темное облако, двигался отряд всадников, человек примерно сто. Издалека и кони, и всадники казались маленькими и игрушечными. Всадники то ныряли в низину и терялись среди высоких трав, то вновь выныривали из них уже совершенно в другом месте. Но было видно, что они направляются в сторону укрепленных линий булгар. Через некоторое время они приблизились уже настолько, что можно было свободно различать предметы одежды и оружия. Было видно, как тяжело и часто дышат взмыленные кони под чужими седоками.

-Кажется, это хазары, — высказал предположение кто-то из вельмож.

-Да, кажется, это они, — согласился с ним другой. Ратники с укрепленной линии внимательно и с интересом разглядывали чужаков.

- Эй, кто вы такие и зачем сюда явились?! — зычно крикнул князь Ылтанпик.

Вперед выступил один из вновь прибывших всадников и хриплым голосом ответил:

- Мы хазары, спасаемся от татар и просим у вас защиты.

«Хазары, опять хазары просят защиты у булгар», — подумал

Белебей.

- А кто у вас есаул? Пускай он выйдет вперед! — крикнул Ылтанпик.

- У нас нет есаула, его убили!

- Где вы видели татар в последний раз?

- Совсем недалеко отсюда мы подверглись нападению татар, и остатки разбитого нашего отряда еле-еле сумели оторваться от них, — ответил все тот же хазарский воин.

393

-------------------------------------------

Было видно, что они сильно устали, и не было смысла не пускать их за укрепленные линии. Князь разрешил им въехать на территорию лагеря. Ратники с жалостью и сочувствием смотрели на потрепанное хазарское воинство. Их окровавленная одежда, усталый и потерянный вид говорили сами за себя, говорили о том, что они выдержали тяжелый бой и длительную скачку.

- Накормите их и дайте возможность отдохнуть, — услышал Белебей распоряжение князя.

Но не успела улечься суматоха, вызванная появлением хазарского отряда, как на окрестных холмах появились другие всадники. Их было много. Группами и поодиночке разъезжали они по холмистой равнине, но к укрепленным линиям булгар не приближались. Булгары с тревожным любопытством наблюдали за ними. Белебей видел, как крепче сжимают в руках ратники свое оружие и слышал, как некоторые из них шлют проклятия в сторону врага. В нем самом все яростнее закипала злость против незваных гостей, и он был готов броситься на них с первым призывом великого князя. После боя, который выдержали они на берегу безвестной булгарской речушки, он уже не расставался с оружием и дорожил им наравне со своим нательным крестом. Белебей перекрестился и попытался унять закипающую в нем злость, но это у него плохо получалось. Он действительно считал степняков своими личными врагами, так как они помешали ему привести булгаро-сувар к Христу. «Еще бы с десяток лет, и уже большинство жителей Булгарии стали бы христианами», — размышлял Белебей уже не первый раз. «А теперь одному лишь Богу известно, как оно дальше повернется. Что принесут монго- ло-татары на остриях своих копий бедным булгаро-суварам, покажет время. Но пока одно лишь известно, что ничего хорошего. Иначе бы они не истребляли поголовно этот трудолюбивый и добрый народ. А что будет, если после разгрома булгаров, татары двинутся далее на Русь?» — уже не первый раз сверкнула в голове у Белебея мысль. Но об этом он не хотел и думать, и гнал от себя такие мысли. Он даже мысленно не мог смириться с таким положением вещей. Меж тем было видно, как группа всадников спустилась с холма и поскакала в сторону булгар. Вот всадники пересекли неглубокий овражек и, растянувшись многослойной дугой как на облавной охоте, поскакали вперед. Степные травы словно морские волны стелились под ноги коням, и Белебею казалось, что это от всадников исходят игривые волны и расходятся по широкой степи. Доходя до оврагов и взлобков, волны гасли,

394

-------------------------------------------

но вслед им катились и катились без конца все новые и новые. «Чем-то похоже на плавучий остров», — думал Белебей, глядя на приближение вражеских всадников. Вдруг, как летняя зарница, в его памяти вспыхнула увиденная в далеком детстве картинка. Над сиротливой церквушкой черным облаком вьются и мечутся какие-то птицы. Но садиться на кресты боятся. Равномерное и протяжное, и в то же время далекое дон-н, дон-н, дон-н разносится в округе. Он стоит, ухватившись за подол матери, и смотрит на черное облако. Вдали над частоколом леса тревожно догорает закат. Мать крестится и шепчет слова молитвы. А в душе Белебея просыпается такое чувство умиления, замешанное на тревоге, что он не замечает, как из его глаз потекли горячие капельки.

- Мама, мама, что это? — шепчут его губы, и он вопросительно смотрит на мать.

- Это божий мир, деточка. Молись, сыночек, молись, — говорит мать и кладет руку на его голову.

- Господи, помилуй, Господи, помилуй, — начинает шептать Белебей, и в его ушах все звенит и звенит далекое дон-н, дон-н, дон-н. Видение исчезает, и Белебей вновь видит вражеских всадников, которые подъехали совсем уж близко. «И не боятся поганые», — думает он и слышит слова, выкрикиваемые неприятелем. Но смысл слов ему непонятен, и он оглядывается кругом. Видит рядом с собою Аспара, Булана и Буяна. Чуть в стороне стоит князь в окружении вельмож и что-то говорит толмачу. И вскоре толмач уже что-то выкрикивает в ответ ордынцам. Сквозь гул голосов слова плохо доходят до Белебея, и он не понимает, о чем кричит толмач. Вражеские всадники горячат коней перед булгарами и гарцуют взад-вперед. У одного из них в руках колышется черный монгольский туг. «Вскоре нам еще раз придется насмерть столкнуться с этими беспощадными воинами. И один лишь Бог ведает, чем все это закончится», — подумал Белебей. Словом «нам» он уже привычно отождествил себя с булгарами. Уже давно булгары стали его родными, его друзьями и товарищами. Он уже не представлял свою жизнь вдали от этого несчастного и гордого народа. Мысленно отстраняясь от доносящегося постоянного гула, он горячо взмолился в душе, прося защиты для булгар у Христа. Когда он в очередной раз вскинул взгляд, то увидел, что ордынские всадники скачут уже вдалеке, и только степные травы колышутся им вослед. «Как вовремя мы успели провести свое ниме, как вовремя, — обрадовался он. — Еще бы немного.». И он не успел додумать свою мысль. В голове сверкнуло, словно это

395

-------------------------------------------

была молния, и он явственно почувствовал какой-то удар. Перед его глазами встали неожиданные видения. Он увидел эти же места, только совершенно голые. Все строения и даже земляной ур полностью срыты. Только дикие травы и буйный кустарник растет по этим местам. И только вольный ветер гуляет по этим просторам. Эти цветущие равнины превратились в дикое поле. И тут же эта картина сменилась другой. Он увидел огромный булгар- ский город, весь разрушенный и сожженный. Барханы пепла развевает по бывшим улицам холодный ветер. Скрюченные смертью и морозом руки и ноги бесчисленных трупов, как изваяния, торчат из-под снега. И только огромная баня, называемая булгарами «кавак мунча», одиноко возвышается над черным пепелищем. «Это же Биляр, священный город Биляр», — мелькает у него в мозгу, и перед его глазами встает уже совершенно другая картина. Он так ясно увидел огромное поле брани. Кругом, насколько хватает глаз, лежат убитые и раненые булгарские ратники и вражеские воины. Отовсюду раздаются предсмертные стоны и хрипы. Татарское войско давно умчалось, и только снежная пыль белым саваном застилает за ними бранное поле. И только черные птицы кружат над ним. Белебей увидел себя обхарканного собственной кровью и стынущего на белом снегу. «Где же это я? На какой войне я ранен? И почему этот снег в одно и то же время и горячий и жгуче холодный? — проносилось в его голове. — Это же дорога на Киев, на Киев! Булгарская крепость Ылтанай разрушена и превратилась в прах!». И тут эти неожиданные видения внезапно исчезли. Белебей словно очнулся от сна и тревожно-искательным взглядом прошелся по окружающим его лицам. Ему показалось, что прошла вечность, пока перед его глазами проносились эти тревожные видения. Но никто не обращал на него никакого внимания, каждый был поглощен своими мыслями. Белебей никогда раньше не видел себя в таких видениях, тем более, раненым или убитым. Это случилось с ним в первый раз. «Значит, это будет зимой. Я погибну зимой», — как о каком-то чужом человеке подумал он о себе. Белебей хорошо помнил крепость Ылтанай. Булгары называли её еще и по другому — Ылтанкермень. По дороге из Руси в Волжскую Булгарию он останавливался в этой крепости и провел там несколько дней. Да и потом, в ходе его миссионерской деятельности, он неоднократно посещал Ылтанай. Крепость удачно расположилась на дороге из Булгара в Киев и всегда была сосредоточением многих разноязычных людей. Там было полно торгового люда и ратников. Много было там и вольных булгар-

396

-------------------------------------------

ских казаков, любивших пображничать и повоевать. Да, не один раз гулял там и Белебей со своими вновь приобретенными друзьями и товарищами. Не одну большую булгарскую посудину с хмельным пылом осушил он там, прости Господи! Так неужели вблизи этой крепости суждено ему погибнуть и сгинуть в холодных снегах? «Ну что ж, чему быть, того не миновать. На все воля Божья», — подумал Белебей и перекрестился. Меж тем бул- гаро-суварские ратники начали выстраиваться вдоль земляного ура. К ним примкнули и немногочисленные хазарские воины. И вскоре только головы ратников как частокол торчали над линиями укрепления. Все ждали наступления татар. И те не заставили себя долго ждать. Отряд за отрядом скатились они с ближайших холмов и плотной темной массой стали накапливаться в низине перед булгарскими позициями. «Сколько же их там будет?» — размышлял Белебей, разглядывая ряды противников. А отряды татар все прибывали и прибывали, словно их выталкивала невидимая сила из-за ближайших холмов. «Да, по всему видать, жаркая будет битва. Вон сколько татарвы набралось в низине. Ползают во все стороны как муравьи, и такие же бесчисленные»,

- думал он, наблюдая за противником. «Но ничего. Померяемся с вами силою. И мы не лыком шиты!» — совсем беззлобно думал он уже через миг про противника, словно не биться предстояло ему с ними, а помериться силою где-нибудь на игрище. Он верил в свою неуязвимость, так как совсем недавно было ему видение, что он будет ранен или погибнет зимою где-то в снегах под Ыл- танаем. Поэтому он решил биться с врагами изо всех сил, всеми доступными ему средствами. «Погоди, когда же ты стал таким? Ведь ты же не хотел брать оружия в свои руки никогда. Что же тебя заставило сделать это? — спросил он самого себя, и сам же ответил, — это трагедия булгарского народа вложила в мои руки меч возмездия. Это кровь невинно убиенных вопиет к Богу. Я против смерти. И пока мои руки держат крест и меч, я буду стоять за булгар, за моих товарищей и моих христианских чад», — решил он. И хотя он знал, что булгары будут в конце концов побиты, но все же решил быть вместе с ними до самой развязки. «Так велел мой Бог, и это мой долг!» — подытожил он свои мысли.

Вот уже две недели бились булгаро-сувары с противником на укрепленных линиях, а сражениям не видно конца. Сколько за это время погибло людей с обеих сторон, и не счесть, а все го-

397

-------------------------------------------

нят и гонят татарские ханы новых нукеров на эту бойню. В округе стало нечем дышать, и многие ратники ходят с натянутыми на рот и нос платками, чтобы было легче было. Но все равно выворачивающий все внутренности наружу гнилостный трупный запах витает повсюду. Этим запахом, кажется, пропиталось все: и одежда, и еда, и даже вольный ветер, который иногда с шумом проносится над печальными полями. И всюду трупы, трупы и трупы, насколько хватает глаз. И лежат эти серые комочки, жалкие останки людей и коней, распространяя вокруг невыносимый смрад и вонь, от которой хочется бежать, куда глаза глядят, лишь бы не чуять этого невыносимо тяжелого запаха смерти. И ходят булгарские женщины, закрыв своими сурбанами лицо так, что блестят одни лишь глаза, полные тревог и нечеловеческих страданий. Давно не слышно в булгарском стане песен. Давно не поет булгарский музыкальный инструмент — шопр, словно в один миг вымерли в булгарском стане все музыканты. «Эх, сняться бы да уйти с этих гиблых мест туда, где воздух чист и прозрачен, и не пропитан ядовитыми парами смерти», — думают многие булгарские ратники. Но нельзя. В открытой степи будет еще труднее сдерживать напор превосходящих сил противника. Это знают все и поэтому держатся. Держатся наперекор всему, хотя, казалось бы, и держаться-то уже некому. Большинство ратников полегло в этих полях, и на их место встали подростки, женщины и ополченцы. Но они держатся, сжав зубы и зажав волю в кулак. Уже давно не слышно в булгарском стане причитаний и плача женщин по погибшим. Кажется, булгарские женщины и дети давно выплакали все свои слезы. Насчет еды тоже не очень-то беспокоятся. Кругом полно погибших коней, и женщины, выбрав умершего недавно, вырезают ножами мясо и готовят для ратников. Этими же ножами и другим оружием они отражают налеты ордынцев, когда враги пробиваются через укрепленные линии и дело доходит до рукопашного боя. Так, в повседневных боях, в тревоге и заботах проходят дни за днями, и не видать конца людским страданиям. «Но ведь ордынцы же держатся. Им ведь тоже приходится несладко. У них тоже много погибших воинов и они тоже дышат таким же отравленным воздухом, как и мы», — думают булгары и держатся. Держатся до первых холодов, когда начавшиеся холодные дожди и слякоть загоняют людей в любые щели, лишь бы было тепло. Очень кстати пришлись теперь теплые землянки, приготовленные булгарами заранее. И пестрят многочисленные шатры и кибитки

398

-------------------------------------------

по всей укрепленной линии булгаро-суваров. И также пестрят многочисленные юрты и шатры противников, расположенные против булгарского стана. Слякотная погода совсем не располагает к сражению, и люди отдыхают от ратных трудов. Но трупы никто не убирает, и мокнут они под холодными дождями. И вот однажды вечером, когда световой день готов был уже угаснуть, с тяжелой серой тучи посыпались насыщенные влагой снежинки. Они летели, почти не кружась, по прямой, и вскоре все серое пространство вокруг было расчерчено белыми снежными линиями. Снежинки падали долго и тяжело. Они липли к одежде, садились на шатры и кибитки, на крупы коней. Мир вокруг в короткий миг совсем преобразился. «Ранняя в этом году будет зима, ранняя», — думал Мантелей, глядя на эту свистопляску снежинок. Его совсем не радовали эти снежинки, принесшие холод и влагу. «У людей мало теплой одежды, а зима уже не за горами. Надо бы организовать сбор одежды на поле боя. Мертвым она уже совсем ни к чему. Господь примет их в любом виде», — раздумывал он. И действительно, назавтра с утра вышли многие булгары на поле боя и начали собирать для себя теплую одежду. Попутно собирали и оружие. Особенно нужны были стрелы для дальнего боя, чтобы не подпускать врагов к укрепленным линиям и уничтожать их на расстоянии. Поднявшееся солнышко растопило первый снег, и мир снова засиял яркими осенними красками. На седловинах холмов огненным цветом горели леса и клиньями сходили по склонам. Южный теплый ветер сушил земную влагу и сотнями срывал пожелтевшие листья с ближних кустов и деревьев. Снова открылись дальние дали, и воздух стал прозрачным. Но Мантелей знал, что после первого снега через месяц уже ложится постоянный снег и наступает настоящая зима. Он слышал, как об этом неоднократно говорили старики, да и сам уже не раз убеждался на своем опыте. Мантелей только хотел было снять с убитого ратника колчан со стрелами, как его позвал Ахчура.

- Мантелей, подойди сюда, тут какой-то знатный ордынец лежит! — крикнул он ему через овражек.

Мантелей быстро отцепил с убитого ратника колчан со стрелами и поспешил на зов друга. Услышав призыв Ахчуры, к ним поспешил и Хушман. И вот стоят они, три друга, над поверженным ордынцем, и рассматривают его.

- Да, действительно знатный ордынец. Смотрите, какой у него богатый пояс и какой богато расшитый чекмень, — говорит Хушман и, словно боясь причинить боль ордынцу, осторожно

399

-------------------------------------------

переворачивает его труп со спины на бок. Сначала он отстегивает пояс татарина, а затем не спеша начинает снимать чекмень.

- Чего ты там так долго возишься? Не бойся, у мертвых уже ничего не болит, — говорит Мантелей, торопя друга. Втроем, общими усилиями, они снимают с убитого его чекмень и недолгое время рассматривают его на свет. «Да, знатный был ордынец»,

- подтверждает и Мантелей, с интересом рассматривая скрюченные и неестественно опухшие пальцы убитого, на которых блестят дорогие кольца.

- Чего ему не хватало, и зачем он пришел на нашу землю? Неужели за смертью? — говорит Мантелей и презрительно кривит свои губы.

- Что искал, то и нашел, — отвечает Ахчура и засовывает чекмень ордынца в кожаный мешок. «Пояс бери ты, у Мантелея уже есть такой богатый», — говорит Ахчура Хушману. Тот молча кивает ему головой и сразу же надевает пояс на себя.

- Вот теперь я стал как настоящий татарский нойон. Не хватает на мне только дорогого богатого бешмета, — говорит Хушман и довольно улыбается. Улыбаются и Мантелей с Ахчурой, глядя на Хушмана. Их уже нисколько не коробит то, что одежда снята с убитого человека. Они уже настолько привыкли к смертям, что это им кажется уже как само собою разумеющееся. «На войне трофеи всегда достаются победителям. А мы не чувствуем себя побежденными, и мы в конце концов на своей земле, и все то, что находится на этой земле, принадлежит нам», — думают они. Ордынцы прекрасно видят бродящих среди павших булгар, но никаких действий не предпринимают. Они тоже собирают свою дань среди погибших ратников и воинов. «Таков закон войны. Добыча достается сильнейшим. А мы сильнейшие в мире», — думают они.

Кое-где среди павших бродят раненые кони и щиплют пожухшую траву. Мантелею больно смотреть на их страшные раны, кишащие червями, и он отводит от них свои виноватые глаза. Словно это он один повинен во всех конских бедах. А людей ему не жалко. «Люди страшнее волков. Нет зверя страшнее человека, ибо он сознательно идет на убийство другого человека только ради выгоды и стяжательства. А с бессловесных тварей что взять? Кони намного добрее и умнее людей», — думает он. Мантелей подходит к одному коню, понуро стоящему в лощине, и гладит его по поникшей шее. Конь чуть поворачивает голову в его сторону и смотрит на Мантелея лиловыми глазами, полными слез. От жалости к чужому коню сердце Мантелея готово разорвать

400

-------------------------------------------

ся, и он еле сдерживается, чтобы самому не разрыдаться. На теле коня зияют страшные раны, нанесенные оружием людей. На язвах копошится клубок белых, разжиревших червей, и некоторые из них срываются и падают на землю. «Вы-то, вы-то за что терпите страшные муки, бессловесные, бедные янавары?» — думает Мантелей и, оставив коня, идет дальше. Конь сопровождает его горестным взглядом и негромко подает голос, словно прося Мантелея вернуться назад. «Напоить бы мне вас, да все некогда. Вот потерпите еще немного, и я сгоню вас всех к реке», — решает Мантелей, все дальше удаляясь от раненого коня. Он уже набрал достаточно стрел и доволен добычей. В это время его снова окликают друзья. Мантелей подходит к друзьям, стоящим над поверженным суварским ратником и пристально смотрит на погибшего. «Узнаешь?» — спрашивают его друзья. Мантелею кажется, что он раньше где-то уже видел павшего ратника, но он никак не может вспомнить. Смерть несколько исказила черты погибшего. И только желтая повязка на рукаве его чапана смутно напоминала Мантелею о чем-то. «Ну, вспомни!» — дергали его друзья. И Мантелей вспомнил. Это было в первый день боев на укрепленной линии. Ордынцы, словно собираясь устрашить булгар своею громадою, огромной всесокрушающей лавой двинулись на укрепленные линии булгар. «Уррагх, ур-рагх! Кху, кху, кху!» — словно собачий лай гремел над татарами. Их кони почти достигли земляного ура, когда навстречу им встречной лавиной хлынули булгарские ратники. С воем, скрежетом и проклятиями эти две страшные лавы столкнулись с ужасающей силой, и завязалась сатанинская битва. В кровавой круговерти гибли сотни и сотни булгарских ратников и ордынских воинов. В звериной ярости противники крушили и крушили друг друга всеми доступными средствами. Враг подавлял численным превосходством, и через какое-то время булгарских ратников осталось совсем мало. Прижатые к земляному уру, в страшной тесноте и давке бились они в полном окружении ордынцев. Тех, кто совсем ослаб и падал с коня, тут же затаптывали насмерть. Как от обильного дождя подмокла земля от пролитых человеческих и конских кровей. Копыта лошадей скользили по земле. Мантелей давно израсходовал свои стрелы, потерял копье и рубился насмерть своею верною саблей. И когда казалось, что булгарам пришел совсем конец, откуда-то сбоку из-за кустов, густо растущих вдоль земляного ура, вырвались суварские ратники с желтыми повязками и, как волки на овечье стадо, бросились на ордынцев. «Хурай! Хурай!» — мощной

401

-------------------------------------------

волной зазвенел над ратниками и воями боевой клич булгаро- суваров. И битва закипела с еще большим ожесточением. Сува- ры начали бить, колоть, топтать и сажать на копья опешивших ордынцев. Они разорвали вражеское кольцо и сумели все-таки пробиться к окруженным булгарам. Обернувшись на миг назад, Мантелей увидел, как раненые ратники, кто ползком, кто на четвереньках, кто с помощью друзей карабкались на спасительный земляной ур. За некоторыми ранеными тащились их сизые внутренности. С перебитыми ногами, сломанными руками и ребрами, с пробитыми головами и выбитыми глазами люди все равно стремились к своим. Если уж умирать, то на родных руках своих соплеменников. В этот критический момент именно этот суварский ратник в числе первых, рискуя жизнью, пробился к булгарам и потом воевал плечом к плечу рядом с Мантелеем и его друзьями. И после боя он же помог изнемогающему от усталости Ахчуре и Мантелею выбраться с поля боя и довел их до места отдыха. Там они и познакомились и подружились. И даже скоротали один вечер вместе у походного костра. Вполголоса пели старинные суваро-булгарские песни. Потом их новый друг исчез, и в суматохе наступивших событий Мантелей потерял его из виду. «Как же звали его?» — припоминал в уме Мантелей и никак не мог вспомнить. Ему было стыдно, что он забыл имя своего спасителя.

- Ребята, я вспомнил его. Только вот забыл, как звали нашего спасителя, — сказал Мантелей и вопросительно глянул на друзей.

- Его звали Хузанка. Запомни навсегда, его звали Хузанка!

- сказал Ахчура и пальцами рук крепко сжал плечо Мантелея.

- Господи! Какие люди гибнут! Накажи, Господи, кровопивцев! Накажи ненасытных талпанов! — взмолился тут вслух Хушман.

- Да, гибнут лучшие люди в расцвете сил, лучшие люди страны. Скоро некому будет пахать и сеять на нашей земле. Степнякам, им что? Они не любят обрабатывать землю. А нам, земледельцам, деваться некуда и поневоле придется воевать. И воевать до конца, пока не изгоним последнего ордынца с нашей земли. Иначе нам не будет жизни. Иначе у нас не будет ни настоящего, ни будущего! — твердо, как клятву, произнес Мантелей.

- Да, ты совершенно прав, — согласились с ним его друзья. С собранными боеприпасами и одеждой они потянулись в свой лагерь.

402

-------------------------------------------

- Надо бы похоронить нашего спасителя по людским законам, -подал мысль Хушман.

- И я о том же подумал, — подал голос Ахчура. Друзья договорились вернуться к павшему суварскому ратнику через некоторое время и предать его тело земле. Так, сопровождаемые грустными взглядами раненых коней, они и вернулись в лагерь. Но похоронить павшего своего спасителя, им не удалось. В тот же день после обеда ордынцы вновь пошли на приступ, и битва длилась до самой темноты. Появилось множество новых раненых и убитых. В том числе был убит их незаменимый друг Хуш- ман. Страдалец так и не дожил до хороших дней, когда он мог бы спокойно жить, обрабатывая свою землю. Об этом он мечтал и не раз говорил своим друзьям. Мантелею вспомнился рассказанный Хушманом последний сон. Хушман рассказывал, что видел себя во сне плененным, с тяжелой колодкой на шее и со связанными назад руками. Будто бы везли его по степи, словно наполненный чем-то мешок, перекинув через седло. А конь попался злой и норовистый, и все пытался укусить или лягнуть Хушмана. «И гляжу, — говорил Хушман, — что ведет коня под уздцы одетый в татарский бешмет Сартай. Ты куда меня везешь Сартай? Освободи меня, говорю Сартаю я. Но тот только хищно оглядывается и щерится зло. И привез он меня на большую стройку, где рубят большие срубы, и внутренности срубов наполняют землей. Потом завел меня вместе с конем в один из срубов, и на меня сверху начала ссыпаться сырая земля. Конь мой упал на передние колени и его начало засасывать в землю. Я кричу от испуга, зову Сартая, но кругом такая жуткая тишина, и белый свет начал меркнуть. Потом мой конь куда-то исчез, и я повис в какой-то яме, зацепившись колодкою за края ямы. Я начал задыхаться, и стал дергаться, пытаясь освободиться. Но к ужасу своему почувствовал, что проваливаюсь все глубже и глубже. И тут кто-то крепко схватил меня за ноги и сильно дернул вниз, в темноту. И тут же я проснулся от сильного испуга. Не к добру, видимо, этот сон, не к добру», — говорил Хушман.

«Да, так оно и вышло. Хушман, видимо, предчувствовал свою кончину. Такие сны просто так не снятся, — подумал Ман- телей. — Но ведь везло же нам троим некоторое время. Вон из каких передряг выходили живыми, когда кругом гибли тысячи и тысячи людей. Теперь только Ахчура остался со мною. Остальные мои друзья, с которыми я отступал с самого Яика, остались лежать в далекой степи. Да и сельчан, оставшихся в живых,

403

-------------------------------------------

можно по пальцам пересчитать. Осталась где-то вдалеке родная деревенька. Остался брошенный всеми сиротливый мазар, где лежат предки Мантелея и его односельчан. Что-то не стало радости в жизни совсем», — подумал он. И лишь только его молодая жена Сильби с ее покладистым характером и добрым сердцем, была ему как эмел на его сердечные раны.

Тут ему почему-то совсем неожиданно вспомнился Ивай мучи, которого они встретили на выезде из родной деревни, когда пробирались в булгарский лагерь к князю Ылтанпику. «Жив ли старик и жив ли его теленок? Наверное, на всю деревню остались он да Янкапи апа. Если, конечно, не тронули их ордынцы»,

- подумал Мантелей.

Тут его разыскал телохранитель князя Аспар. «Пошли, тебя к себе вызывает князь», — сказал он Мантелею после взаимного приветствия. «Пошли, если вызывает», — с готовностью ответил Мантелей. Его удивило, что князь помнил о нем. Вскоре он уже стоял перед Ылтанпиком. Тот пригласил его сесть и потом начал расспрашивать о родных и друзьях Мантелея. Князь очень сожалел, что погибло так много друзей юноши. Выразил ему соболезнование о гибели родителей.

- Ничего не поделаешь, война идет на истребление. Гибнут тысячи и тысячи ни в чем не повинных людей. Сам, наверное, не раз слышал от пленных, что ордынцы решили полностью вырезать наш народ. Особенно его мужское население. Так что, брат, эти потери, к сожалению, были не последние. В недавних боях у нас погибло очень много есаулов, сотников и десятников. Оставшихся в живых тысяцких можно по пальцам пересчитать. Вот и решили мы тебя выдвинуть сотником, друг мой. Прими под свое командование сотню казаков и действуй. Я знаю, ты парень храбрый. Смекалки и смелости тебе не занимать. С боями отступаешь от самого Яика, и не раз доказал, что можешь управлять ратниками. Как ты на это смотришь?

Мантелей не ожидал от князя такого предложения и очень этому удивился. Он подумал некоторое время и сказал:

- Великий князь, премного благодарен за доверие, но я считаю, что еще молод, чтобы командовать людьми.

- Ничего, ничего. Молодость не порок. Зато опыта и злости тебе не занимать. Когда-никогда, надо же и командовать научиться. Или же я неправ? — сказал князь.

Мантелей задумался. Видя нерешительность Мантелея, князь вновь заговорил:

404

-------------------------------------------

- Со своей сотней будешь постоянно находиться при мне. Считай, что ты мой телохранитель. Поближе познакомишься с Аспаром. Или же тебя не устраивает такое положение вещей? — сказал Ылтанпик и лукаво улыбнулся.

- Я хотел бы воевать, — как можно тверже ответил Мантелей.

- Не бойся. Работы хватит всем. Твоя сотня казаков будет как резервная или как разведочная. Короче, вы будете моими глазами и ушами. Возражений не потерплю. Прими сотню и командуй!

Мантелею ничего не оставалось, как подчиниться. Так, неожиданно для себя, он стал сотником. Мантелей поспешил к Ах- чуре, чтобы поделиться с ним этой новостью. К его удивлению, Ахчура принял её совершенно спокойно. Он нисколько не удивился его сообщению. «Давно пора. Я вижу, ты достоин большего», — только и сказал он ему и крепко обнял его за плечи.

- Мантелей, ты же видишь, что мы с тобою остались лишь вдвоем со всей нашей первой группы. Для меня на свете нет человека ближе, чем ты. Я рад за тебя и надеюсь, что и впредь, до самого конца, мы будем вместе, — добавил он и по-дружески несколько раз похлопал его по спине. Ахчура искренне был рад за друга.

С момента назначения Мантелея сотником он ближе познакомился с Аспаром и подружился с ним. Аспар оказался словоохотливым и шустрым малым. Он редко унывал и в совершенно пустынной лесостепи неизвестно откуда мог добыть кувшин- другой хмельного напитка. Да и других достоинств у него было хоть отбавляй. Ылтанпик недаром, наверное, взял его в свои телохранители. В моменты отдыха он много рассказывал Манте- лею о князе. О совместных с ним поездках на Русь и к мордве, о неоднократном посещении башкир и арских людей. Рассказывал ему о городах, в которых он побывал. Рассказывал о диковинках, увиденных им в разных местах. Особенно поразил воображение Мантелея его рассказ о голубой бане, расположенной в столице Булгарии — Биляре. Вообще-то Мантелей точно и не знал, Би- ляр ли является столицей Булгарии или город Булгар. Старики говорили разное об этих городах. Со слов Аспара, в этой бане за раз могли помыться сотни человек. Такая же огромная баня со всеми парилками и моечными кабинами, со слов Аспара, имелась и в городе Сувар. Он с таким наслаждением и так красочно рассказывал о них, что Мантелей поневоле стал даже немножечко завидовать ему. «Везет же людям, чего только они не видели и где только не побывали», — думал он, слушая Аспара. В послед

405

-------------------------------------------

нее время они все чаще и чаще проводили время втроем: Аспар, Ахчура и Мантелей. Иногда вместе с ними коротал свое время и Белебей. Он часто просил Ахчуру сыграть ему какую-нибудь мелодию. «Под музыку думается лучше. Забываешь все горести и печали. Музыка — услада для сердца», — говорил Белебей. Но все мелодии выходили у Ахчуры печальные, и иногда даже хотелось плакать, не стыдясь своих слез, слушая эти печальные напевы. «Я, наверное, рожден для печали и для войны. С самого рождения я знал лишь нужду и заботы о хлебе насущном. Не знал и родительской ласки. Спасибо, добрые односельчане все-таки не бросили меня, приютили сироту. И теперь, когда я потерял столько друзей и близких, у меня из сердца не выходит веселой мелодии. Наверное, Господь обделил меня счастьем и оберегает лишь для войны, чтобы до конца своей жизни я испил бы чашу горя до конца», — говорил он, когда люди просили его сыграть что-либо веселенькое. Но иногда, вопреки его словам, прорываясь, словно вешняя вода сквозь плотины, его шопр выводил такие удалые и веселые напевы, что ноги сами просились в пляс. И неизменно на голос его волшебной волынки-шопра собирались толпы зевак. «Это предсмертный подарок Алмуша, это его голосом поет шопр», — бывало, говорил Ахчура, когда слушатели хвалили и благодарили его за песни и музыку. И часто перед боем люди просили его или других музыкантов сыграть для них что-нибудь веселое. И после этого они шли в бой с приподнятым настроением, со смехом и шутками, воодушевленные волшебной музыкой. И со смехом же возвращались из боя, несмотря на людские потери. Белебей не переставал удивляться булгарам. Казалось бы, за несколько лет, проведенных среди булгарского населения, он вполне изучил их нравы, быт и язык, но вот душу понять смог ли? С некоторых пор, собираясь в бой, Белебей и сам начал ощущать такое возвышенное чувство приподнятости боевого духа. Он чувствовал, что словно пьянеет, как от меда, от близости боя и грозящей опасности. И тогда его уже трудно бывает удержать.

Однажды сидел Белебей в одиночестве и острым ножом вырезал из дерева нательные кресты. За этим занятием и застал его князь. Он предложил ему выделить нескольких человек для помощи. Обещал, что предоставит ему в Биляре или Суваре мастерскую, где Белебей свободно может отливать кресты из меди или серебра. А Белебею все грезились златоглавые соборы и церкви на булгарской земле. Грезились многотысячные прихожане в этих церквах. Он даже слышал звон пока еще не су-

406

-------------------------------------------

ществующих колоколов на этих церквах. Но он истинно верил, что когда-нибудь именно так и будет, и весь многострадальный булгарский народ придет к Христовым стопам. Он и себя уже чувствовал больше булгарином, чем русичем, и был вначале удивлен этому чувству. «Я более булгарин чем они, все вместе взятые булгары», — пришел он однажды к заключению.

Вместе с тем Белебей чувствовал в себе усталость от этой войны, которая так неожиданно ворвалась в его жизнь и помешала его планам. Война разрушила и расстроила все его замыслы и чаяния. А как мечтал он, Белебей, что еще при его жизни весь булгарский народ будет христианским. Татары убили его мечту, погубили дело всей его жизни. Но сдаваться Белебей не собирался. Он с еще большим рвением начал читать свои проповеди и молитвы, приобщая язычников и даже мусульман к Христовой вере. И многие слушали его. Большой массой собирались они к местам, где он учил их истинной вере, доводил до паствы Христовы заповеди. Но Белебея удручало то, что многие из бул- гаро-сувар почитая Христа, не забывали и своих языческих богов. «Как же так можно, носить крест и в то же время поклоняться Киреметю и другим языческим божествам?» — спрашивал он таких верующих и даже пытался припугнуть их всяческими карами и отлучением от Христовой веры. На что своенравные булгары отвечали ему так: «А чем это наши Боги хуже твоего Бога? Мы верим своим богам и Христу одновременно. Нам так нравится». И Белебею часто бывало нечем возразить таким изречениям. Но он втайне надеялся, что в конце концов булгары отпадут от своего язычества, и на булгарской земле воссияет Христово учение. Он поклялся набраться терпения и стойко переносить все тяготы и лишения жизни, чего бы ему это не стоило. Пусть даже война, пусть даже и смерть, но он не сойдет с раз выбранной Христовой дороги. Примером великого терпения ему служили христианские проповедники, ранее его просиявшие на земле Волжской Булгарии, такие как Наум, Федор и Авраамий булгарский. Он во всем старался подражать им и корил себя за слабости, которым был подвержен. Часто в своих молитвах он каялся за свои грехи и просил Господа простить его и укрепить его дух. Просил Господа не наказывать его жестоко за его пристрастие к булгарскому пылу и за то, что в момент опасности взял в руки меч и пролил человеческую кровь. «Эх, увидеть бы еще раз воочию Царицу Небесную», — мечтал Белебей и искренне сокрушался, что за его непростительные грехи Господь

407

-------------------------------------------

больше, наверное, никогда не удостоит его такой чести. Перед его глазами иногда вставала картина из его далекого прошлого, когда в полнеба под сиянием радуги во всем величии перед ним предстала Матерь Божья — Мария. И он чувствовал себя в такие моменты самым счастливым человеком на земле и бесконечно благодарил Господа за оказанную ему честь.

Иногда он думал об ордынцах, которых ему предстояло убить. Белебей гладил рукою свой меч, и рукоятка напоминала ему христианский крест. Мерещилось, как будут падать сраженные этим мечом ордынцы, как будут они стонать и хрипеть под его ударами и валиться, обливаясь алой кровью. «Моей рукой Господь наказывает безбожников как своей десницей». И тут же думал, что неплохо было бы и ордынцев приобщить к христианству, но как? — задавался он вопросом к самому себе. «Нет, не следовало вам нападать на Булгарию, не следовало! Когда- нибудь вы раскаетесь за свои поступки, и ваши потомки будут стыдиться ваших деяний. И захотят они позабыть свою историю и отречься от своей веры и языка. Захотят принять веру и язык побежденных булгар. Слово «татарин» будет звучать для них оскорбительно, постоянно напоминая им о кровожадных и нечестивых предках, и это станет вам местью Господа за ваши безбожные деяния», — думал Белебей.

Иногда грезилась ему далекая Русь с многочисленными городами и селениями. Он видел себя шагающим с посохом по просторным полям и равнинам на призывный звон далеких церковных колоколов. Видел птиц, во множестве кружащих над золотыми куполами, которые словно парили над чертою темного леса. И сквозь толщу десятилетий слышался ему голос матери. «Вернись, сынок! Поклонись земле родимой», — звала мать. «С божьей помощью вернусь, мама. Вот только справлюсь с делами, и сразу же вернусь», — мысленно обещал он матери, хотя предполагал, что её уже давно нет в живых. И тут же в его голове проскакивала другая мысль, и он уже просил прощения у матери. «Нет, мама. Видимо, не суждено мне больше увидеть святую Русь. Булгары стали мне родными, и я буду с ними до конца моих дней. Их война — это и моя война. Так что прости меня, мама, своего блудного сына», — говорил он мысленно. Ему иногда уже действительно казалось, что родился он на булгар- ской земле и что его мама — булгарка. Белебей уже довольно сносно читал свои проповеди на булгарском языке, и с каждым днем все больше убеждался в мысли, что дело его жизни здесь,

408

-------------------------------------------

на булгарской земле, и что у него одна судьба с булгарами. Он искренне верил в свое предначертание и не уставал благодарить Господа за то, что он ниспослал ему такую нелегкую судьбу. Да, груз войны давил и на него. Как неподъемный мельничный жернов, гнул и гнул его, стараясь пригнуть к самой земле-матушке. И не сбросить с плеч эту тяжесть, не вздохнуть свободно. А война идет. И в этой войне страдает и гибнет больше всех простой люд. Хуже того, гибнут женщины и дети. «Да, идет жатва скорби. Жатва скорби.» — невесело думал он.

Летит время. Летит, не остановишь. Меняются люди, меняется жизнь. Только земля все та же. «Вот эти холмы были и тысячи лет назад, будут и через тысячу лет. И трава на них как росла, так и растет. И так она будет расти через много-много лет, лишь только другие кони будут топтать ее. И вот этот лес, эти овраги и эта речка, вот это небо и солнце будут существовать вечно, только меня не будет. И уже совершенно другие люди будут любоваться красотами земли и неба. Будут радоваться жизни, дарованной Господом нашим», — размышлял Белебей, и ему становилось грустно. Но грусть эта была не печальная, а светлая. «Так уж устроена наша жизнь. Так повелел Господь. Все мы гости в этом мире, — далее размышлял он. И тут его мысли снова возвращались к ордынцам. — Откуда взялись эти дикие варвары, из глубин каких степей вынырнули они? И кто направил неудержимый бег их коней сюда, на несчастных булгар? За что терпит народ такие лишения и ужасы, какие не писаны ни в каких книгах? Даже в аду, наверное, бывает легче, чем здесь на земле? — задавался он вопросами. Перед его мысленным взором вставали горы черепов, сложенные из человеческих голов, которые, к ужасу, ему приходилось видеть не раз на просторах земли булгарской. Где, в какой земле и когда наблюдалось ранее такое, Белебей не помнил. «Да, в Библии описывается, как царь Ирод приказал отсечь голову Иоанна крестителя. Но это всего лишь единичный случай, а тут горы, сложенные из отсеченных голов. И как Господь терпит и допускает такое?» — размышлял он и не находил ответа. «Наверное, за безмерные наши грехи насылает Господь на нас такие испытания. Все мы грешники, великие грешники. Так нам и надо»,

- думал Белебей иногда. «Да, людские низменные страсти накалены до предела. И чтобы их удовлетворять, люди убивают и убивают без конца себе подобных. И не боятся несчастные ни греха, ни Бога, и не грызет их совесть. И после всех этих греховных дел жалкие людишки спокойно едят и пьют, ложатся спать, словно

409

-------------------------------------------

так и надо», — размышлял он. «Господи, вразуми их. Направь их разум в правильное русло. Пожалей, Господи, детей своих неразумных», — молился за людей Белебей.

Находясь все время среди булгаро-суварского населения, Белебей не раз задумывался о судьбе этого народа. И пришел к выводу, что судьба этого народа действительно очень непроста и тяжела. Не успеют бедные булгары избавиться от одной напасти, как другая беда ждет их уже у ворот. Теперь вот огромный татарский таран двинулся на них всей своей тяжелой мощью. И вряд ли выдержат булгаро-сувары такой удар. Недаром говорят, что татары завоевали уже полмира. И теперь в очереди на растерзание этот трудолюбивый и, в общем-то, добрый народ, — размышлял в одиночестве Белебей. И чтобы избавиться от тяжелых дум, он решил пройтись немного по ближайшим окрестностям. Вот он пересек территорию лагеря, вышел за пределы укрепленной линии и двинулся в сторону булгарского тыла. Пересек неглубокий овражек и поднялся на заросший густыми травами холм. За холмом открывался широкий обзор на прилегающую местность, и через овраг на ближайшем от себя холме Белебей увидел каменное изваяние и решил дойти до него. Опираясь на меч как на посох, он спустился с холма и вскоре был уже рядом с каменным изваянием. Отдышавшись после подъема на вершину, он встал рядом с изваянием и положил руку на плечо каменной бабы. Несмотря на солнечный денек, от камня отдавало холодом. «Да, осень, осень. И солнышко греет уже не так, как летом», — подумал Белебей. Разные мысли роились в его голове. Он внимательно осмотрел каменную бабу и стал размышлять: «Сколько веков стоит уже эта баба на вершине холма и смотрит незрячими глазами в далекую глубину булгарских степей? А может это фигура старой булгар- ской женщины, потерявшей на войне всех своих близких людей и окаменевшей от горя? И что это за равносторонний крест, выбитый на камне? Кто скажет?». Белебей осмотрелся кругом. Шумы лагеря не долетали сюда. Согнутые в дугу под нежарким солнцем, дремали ковыли. Великая тишина нависла над миром. Но она была не поющая, как в мирное время, а какая-то угрюмая, тревожно звенящая. Но все же это была его булгарская степь, и ничего не было на свете для Белебея родней. Он посмотрел на небо и тяжело вздохнул. Помолился про себя и решил вернуться в лагерь. «Как все-таки странно устроена человеческая жизнь. Человек рождается в одном месте, а умирать ему приходится где-нибудь вдали от места рождения, под чужими небесами. И часто в по-

410

-------------------------------------------

следний момент рядом с ним не бывает близких людей, и некому передать последний привет», — раздумывал Белебей, не торопясь, вышагивая обратно в лагерь. Вдруг среди трав что-то блеснуло. Он нагнулся и поднял с земли светлую бусинку. Подержал бусинку на ладони, перекатывая ее туда-сюда. «С чьей головы или прекрасной шеи слетела она», — подумал Белебей, рассматривая бусинку. Потом, преодолевая соблазн положить бусинку к себе в карман, закрыл глаза и закинул ее подальше, чтобы глаза ее не видели. После этого спокойно продолжил свой путь.

В лагере его окликнули. Белебей вскинул голову и увидел Мантелея, который звал его к себе. Рядом с ним на кошме сидели Ахчура и княжеский телохранитель Аспар. Друзья предложили Белебею скоротать время вместе с ними. Им было интересно рядом с бывалым человеком. Белебей согласился. Тем более в середине кошмы он увидел кувшин с напитком. «Это, неплохо. Совсем неплохо», — подумал он и вслух спросил у друзей:

- Итак, о чем разговор?

- Да вот Мантелею доверили командовать сотней казаков, и он хочет придумать отличительный знак для своей сотни, — сказал Аспар.

- Да что тут думать. Вон есть желтые повязки для примера и подражания. Желтый — это самый любимый цвет булгаро-су- варов, — высказал Белебей.

- Мы уже говорили об этом, и Мантелей согласен с таким предложением, — вставил свое слово Ахчура.

На том и решили. Мантелей разлил хмельной пыл по кубкам и предложил всем выпить за его сотню. У него сегодня был праздник, и это он угощал своих друзей. Перед тем, как выпить по издревле заведенному булгарскому обычаю, все капнули несколько капель хмельного напитка на землю, поминая усопших, и только после этого выпили. У Белебея это тоже уже давно вошло в привычку, и этот процесс он проделал без промедления. Перед тем, как выпить, он еще перекрестил свой кубок.

- Ну что, Мантелей, теперь будешь охранять самого князя? — спросил, воспользовавшись молчанием других, Белебей.

- Выходит, что так, — ответил тот.

- Ну, и как, ты рад этому назначению? — снова спросил Бе- лебей.

- Назначению, конечно, рад. А впрочем, не все ли равно, где воевать, лишь бы бить врагов, — ответил после некоторого раздумья Мантелей.

411

-------------------------------------------

- Да, ты совершенно прав, — согласился с ним Белебей.

- Князь сказал, что без работы скучать не будем. Велел принять сотню и вплотную готовиться к предстоящим боям. Хотя чему я могу научить своих казаков? В сотне в основном одни бородачи, и мне самому впору у них поучиться военному искусству, — высказал Мантелей.

- Да, в военном деле твои казаки, может быть, и искуснее тебя. Но в деле ненависти — это еще как сказать. Я видел, как ты в бою крошил в капусту ордынских воинов, и смогу поручиться за тебя перед кем угодно, что ты достоин такой чести, — сказал Белебей уверенным голосом, смотря прямо в глаза Мантелея.

- Ладно, не хвали меня в глаза. Не люблю я этого. Давай лучше опрокинем еще по одному кубку напитка, плюнем и разотрем все наши напасти, — с какой-то бесшабашностью ответил Мантелей.

Все снова выпили. После того, как выпили, все привстали со своих мест на колени и, соединив руки в круг, вполголоса затянули старинную, как сама земля, булгарскую песню. «Ничего, перед кубком с пенным напитком можно и на коленях постоять. Ничего в этом зазорного нет. Не перед врагами же стоим, а перед желанным бодрящим напитком», — думал Белебей, распевая вместе с булгарами их песню. Ему казалось, что у него нет другой жизни и быть не может. Вот с этими булгарскими ратниками, с которыми он познакомился не так уж и давно, он, как полностью свой, распевал их песни, жил с ними одной жизнью. Ему казалось, что нет на целом свете людей роднее, чем они. И если надо, Белебей готов был умереть вместе с ними в бою. От полноты нахлынувших на него чувств, у него выступили на глазах скупые слезы и, резко мотнув головою, он вмиг смахнул их с лица. На радостях Мантелей подарил ему свой теплый чапан. «Бери, бери. А то скоро зима, а у тебя кроме твоей рваной рясы, ничего теплого нет», — сказал он и все-таки, уговорил его принять такой ценный подарок. Белебей действительно был рад подарку и благодарен Мантелею за оказанные ему почести. «Ведь чужие же мне они, совершенно чужие, а стали ближе всех моих родных», — думал он, оглядывая своих сотрапезников. Впрочем, он стал замечать за собою, что он и думать начал по-булгарски. Незаметно для себя он перенимал их обычаи и обряды, и начал считать, что все это в порядке вещей. «Одно другому не помеха. Лишь бы приняли булгары учение Христа и стали православными», — утешал он себя. Для него это было высшей целью, и он не

412

-------------------------------------------

уставал благодарить Господа за то, что тот именно его, Белебея, избрал для такой нелегкой, да что там говорить, опасной миссии. Ему снова вспомнился Авраамий Булгарский, который был неимоверно крепок духом и отдал свою жизнь за Христа. «Я, наверное, так не смог бы. Я, несчастный сын, недостоин такой чести. А тут еще эти татары», — додумал он свою мысль.

Посидев еще некоторое время за хмельным напитком, поговорив о том, о сем, приятели разошлись. Белебей отправился отдыхать под одну из кибиток. Аспар зашагал к княжескому шатру. А Мантелей и Ахчура отправились к казакам, которые находились в небольшой рощице.

- Я рад, что мы вместе и будем сражаться бок о бок. Наша клятва выручать друг друга в бою остается в силе, — сказал Ах- чура Мантелею по пути к казакам.

- Да, да. Мы теперь до самого конца будем вместе, чтобы там не случилось. Ведь нас с тобою осталось всего двое. Со всей нашей команды всего двое. А ведь совсем недавно на Яике все они были живы, а теперь их нет и никогда не будет. Не стало и моих родителей, и других многих наших односельчан. Всех их сгубила война. Эта трижды проклятая и ненасытная война, которая питается человечиной. Далеко остались наши дома. Совсем ушла от нас военная удача и победа, — быстро, единым духом выпалил Мантелей.

В это время мимо них проскакал казак, за ним еще один, и еще несколько.

- Что-то затевается, что ли? — вскинул на Мантелея глаза Ахчура, и они прибавили шагу. Через некоторое время они уже стояли в окружении нескольких десятников.

- Велено собираться в разведку, — сказал один из них по имени Яку.

- Кто велел? — коротко и твердо спросил Мантелей.

- Прискакали гонцы от тысяцкого. Они и передали, — снова ответил Яку.

И вот Мантелей впереди своей сотни следует по булгарской лесостепи. Тихо, в такт движению коня, поскрипывает старое седло. Рядом с ним его друг Ахчура. Долгое время едут молча. Мантелей думает о задании, которое ему поручили. Вместе с сотней казаков ему приказано как можно глубже зайти в свой тыл и выяснить, не проникли ли за укрепленные булгарские линии летучие ордынские отряды. Тихо, пустынно и прекрасно вокруг. После первого раннего снега снова наступило тепло,

413

-------------------------------------------

и умиротворенная девственной тишиной природа словно дремлет в ожидании долгого зимнего сна. Сбегая длинными языками с седловин многочисленных холмов, разноцветным огнем горят широколиственные леса. Темно-зелеными лоскутьями среди этого моря разноцветного огня выделяются хвойные леса. И всюду в открытых местах море травы, высокой, густой, местами полегшей, местами стоящей стеною, высыхающей на корню осенней травы. Часто попадаются густые заросли степного чия, чилиги и тупалхи, где прячутся многочисленные птицы и звери. Но казакам не до охоты. Провизией они запаслись вдоволь. Корма для коней с избытком. Все прекрасно вооружены и готовы ко всяким приключениям. В движении, в разговорах, в наблюдении за окружающей местностью прошел первый день. На удивление, он проходит спокойно и без всяких приключений. В глухих степных булгаро-суварских деревеньках, редко встречающихся на их пути, многие и понятия не имели о нападении ордынцев и были ошарашены этой вестью. Узнав о наступлении ордынцев, сельчане искренне огорчались тому, что еще не весь урожай успели убрать с полей. И что им, возможно, придется уходить с родимых мест и искать пристанища в чужой стороне. О смерти они как-то и не задумывались. Или же они совершенно не представляли, чем может обернуться для них вражеское нашествие. «А что, ордынцы не едят, что ли? Им что, не нужен хлеб, кров и все остальное, без чего не может существовать ни один человек?» — удивленно спрашивали они, когда Мантелей рассказывал им о зверствах ордынцев и говорил, чтобы они прятались в глухих местах или же уходили куда подальше, где их не могут достать татары. Некоторые обескураженные жители глухих деревень соглашались с Мантелеем и вздыхали тяжело, прикидывая, что им делать и как им поступить в таком положении. Некоторые жители, видать, не совсем верили ему и надеялись отсидеться в своей глухомани. Как бы там не воспринимали жители этих деревень его сообщения, Мантелей старался внушить им всем мысль, что война будет долгая и идет на полное истребление друг друга противниками. «Нам остается только воевать, другой дороги для нас просто не существует», — говорил Мантелей, и многие жители с ним соглашались. Со слов сельских жителей, отсюда не так и далеко до бул- гарской столицы Биляра. На вопрос Мантелея, как же они живут и до сих пор не знают о войне, один из жителей ответил так: «Так ведь, родимый, мы же живем в таежной глухомани. Никаких гонцов к нам с сообщениями о войне не было. Если кто и выезжает

414

-------------------------------------------

из села куда-нибудь, так это для нас целое событие. У нас есть жители, которые за всю свою жизнь не выезжали никуда дальше своих полей. Да и заезжают к нам чужие люди очень редко. Так мы и живем». «М-да...» — только и протянул Мантелей.

На ночлег остановились на краю деревеньки. Выставили дозоры и легли отдыхать. Не спали лишь только Мантелей и Ахчура, да еще несколько казаков. Они сидели в кругу и вели негромкие разговоры. Огня не зажигали. Со стороны деревни иногда слышался лай собак и внезапно будоражил тишину тревожный и громкий гогот гусей. Но постепенно смолкли и эти шумы. Лишь кое-где мерцали в ночи печальные огоньки глухой деревеньки. Потом и они потухли. Глухая осенняя ночь навалилась на землю. Как в тяжелом бреду, тянулась длинная ночь. Было довольно прохладно, и от холода спасали войлочные кошмы и теплые чапаны. Мантелей улегся рядом с Ахчурой и думал свои невеселые думы. Казаки приняли его сдержанно и, видимо, еще присматривались к нему. Но привыкшие подчиняться, они слушались его беспрекословно и величали словом есаул, или есаул, кому как нравится. По указанию Мантелея они все пришили на левые рукава своей одежды желтые лоскутки материи, и тем самым выделялись из всех других ратников. Со слов Ахчуры Мантелей знал, что некоторые ратники считали это ненужным, а некоторые, наоборот, гордились этим. «Ничего, мужики, ничего, казачки. Все будет у нас с вами нормально. Дай только срок. Быть бы всем только живу», — мысленно обращался к своим казакам Мантелей. Потом его мысли переходят на жену. О ней он думает с нежностью и часто. «Моя маленькая девочка из Шумерки. Я постараюсь сделать все, чтобы тебе было немного легче на этом белом свете. Ты только живи и постарайся выдержать все те испытания, которые ниспослал на нас великий Тангор. Сама же видишь, как всем теперь нелегко, и сколько людей гибнет. Но у тебя есть я, а у меня есть ты, и этим все сказано. Пускай мы понесли страшные, невосполнимые потери, но жизнь все равно не кончается, и мы постараемся жить назло нашим врагам. Только ты держись и не падай духом», — обращался он в мыслях к Сильби. Перед его глазами вмиг встали картины расставания, когда он вместе с казаками собрался в этот разведывательный рейд. Сильби лишь на миг прижалась лицом к его стремени и обняла его ногу. «Господь с тобою, савни. Возвращайся скорее. Я буду ждать тебя», — сдавленно выдохнула она и снизу вверх глянула на Мантелея глазами, полными слез. Потом она подошла к Ахчуре и попрощалась с ним, как с род-

415

-------------------------------------------

ным братом. Тут перед глазами Мантелея встала жалкая, согнутая нуждой фигура отца. Только после того, как он потерял родителей, Мантелей осознал, как они были ему дороги. Он знал, что жалкий образ отца теперь будет преследовать его до самой кончины, и ему невыразительно было жаль отца. «Нет, не умел я при вашей жизни быть хорошим сыном, не умел. Прости меня, отец, прости меня, мама», — молился он про себя. Оттого, что в его памяти остался этот жалкий образ отца и от своего бессилия что-либо изменить в этой жизни, Мантелей застонал и скрипнул зубами в темноте. «Нет, не прощу я ордынцам никогда смерти моих родителей! Не прощу никогда! Я буду уничтожать вас везде и всюду, пока мои руки способны будут держать оружие! Вы проклянете тот день, когда несчастные ваши матери родили вас и когда вы надумали пойти на нас!» — как клятву шептал он в ночи, обращаясь к врагам. Раньше ему казалось, что родители будут жить вечно. Будут вечными и друзья, и товарищи. Ан нет. В жестокой жизни все оказалось иначе. Сгинули в далекой степи родители и многие товарищи. Лежат теперь их кости не погребенные и взывают к мести. И не поставишь над их могилами юба, как того требуют булгарские обычаи. Не польешь водою их могилы в засуху, выспрашивая дождя, и не поклонишься им, так как растаскали дикие звери их останки по всей степи великой. И только холодные осенние ветра будут слезно плакать над пожелтевшими костями павших людей. И будут жить долго в памяти близких образы и голоса навсегда канувших в вечность родных людей. Они будут жить столько, сколько их будут помнить живые, думает Мантелей.

- Ахчура, ты не спишь? — обращается он к другу, услышав, как тот тяжело вздыхает.

- Нет, не сплю.

- О чем думаешь?

- Да так, ни о чем. Вспомнил вот Яик, первые сражения с ордынцами. Вспомнился наш сотник Ратман и все друзья, с которыми мы бились плечо к плечу, — ответил Ахчура.

- Да, хорошим был атаманом Ратман. Со своим богатым опытом как бы он теперь был полезен нам, — с сожалением выдохнул и Мантелей.

- Ты понимаешь, — обратился к Мантелею Ахчура, — мне все время кажется, что все наши погибшие товарищи не погибли вовсе, а всего лишь уехали на короткое время куда-то, и в любой момент могут возвратиться. Я часто гляжу на незнакомых мне

416

-------------------------------------------

ратников и ищу среди них погибших друзей. Это стало как наваждение, и я часто ловлю себя на мысли, что погибшие ребята находятся среди нас. Скажи, почему это так?

- Не знаю. Но мне тоже так кажется. И я чувствую себя сильнее, словно погибшие помогают мне, — ответил Мантелей.

- А помнишь, как Самар до самой своей погибели верил, что на нашей земле люди когда-нибудь построят город с его именем?

- Помню, — подтвердил снова Мантелей. Друзья некоторое время лежали молча, греясь под общим чапаном. Они всматривались вглубь темного неба, а небо смотрело на них. Сквозь рваные тучи сверкали далекие холодные звезды. Темнота накрыла землю, и тишина звенела в ушах. И даже кони, видимо, задремали в ночи. Не слышно было ни хрумканья, ни вздоха животных. Все замерло в природе, все уснуло. И только беспокойные мысли летят в бесконечность, пронзая холодную темноту. Мантелей и Ахчура мысленно снова с погибшими друзьями, снова бродят вместе с ними по родным полям и лесочкам. И нет никакой войны на земле, и они словно находятся в ночном и стерегут своих коней. Словно вот-вот должен раздаться призывной голос одного из их друзей, зовущий отведать горячей похлебки, только что снятой с горячего костра. Но так было лишь в мечтах. Они давно распрощались с мирной жизнью и давно не ходили в ночное. Теперь они как звери стерегли своих врагов. Настало такое ненормальное в их понимании время, когда люди охотились на людей, как на диких зверей. Булгария прощалась с теплым летом. А они прощались со свободой, с привычной жизнью земледельца. Но сколько бы они не воевали, руки еще помнили соху, помнили серп и бороны.

- Мантелей, а как ты относишься к предсказаниям Белебея насчет гибели нашей столицы и насчет гибели нашего государства? — спросил Ахчура полушепотом, словно боясь, что в этой глухой ночи их кто-то услышит. Мантелей чуть повернул в темноте свое лицо в сторону друга и также полушепотом ответил:

- Все может быть. Предсказатели имеют большую силу и каким-то образом умеют проникать в прошлое и будущее нашей жизни. Так что я верю и в то же время не верю ему. Ведь погибли же совсем недавно такие наши крепости-кермени как Сарман и Тупалхату. То же самое может случиться и с Биляром, и с Булгаром. У городов такие же судьбы, как и у людей. Государство тоже может погибнуть, но люди все равно ведь останутся. Ведь недаром говорят, что татары завоевали уже полмира и что в мире нет воинов сильнее ордынских. Но мы-то с тобою знаем, что их

417

-------------------------------------------

можно бить, и били не один раз. Они берут нас количеством, и ничего с этим мы поделать не можем. Но биться все равно будем до самого конца. У нас нет другого выбора.

- Да, у нас действительно нет другого выбора, — немного помолчав, согласился с ним Ахчура. В темноте оба протяжно вздохнули.

- С некоторых пор удача повернулась к нам спиной. Может быть, мы прогневили наших богов, и они насылают на нас великие испытания. Как ты об этом думаешь? — обратился к другу Мантелей.

- Может, и прогневили. Кто только не посещает наши ки- реметища — и мусульмане, и христиане. Вот этим и прогневили, наверное, мы наших богов.

- Да нет. Ты неправ. Этим они наоборот выражают уважение к Киреметю. Это не может быть грехом, — не согласился с ним Мантелей. Друзья помолчали еще некоторое время.

- Мантелей, скажи, что ты думаешь предпринять завтра?

- До завтра еще надо дожить, умереть и воскреснуть, а там видно будет, — молвил Мантелей.

- А все-таки?

- Напоим, накормим коней, и в обратный путь, к Ылтанпику.

- И что ты собираешься сказать князю?

- Что видели и слышали, о том и скажу.

Друзья замолчали. Слышно было, как в темноте зевнул Ахчура.

- Ну, ладно. Давай спать. Завтра рано вставать, — сказал Мантелей и, повернувшись на бок, с головой укрылся чапаном.

Утром все встали чуть свет. Умылись в маленькой речушке, которая, журча, бежала по каменистому руслу. Несколько светлых ключей били из-под кручи. Кто-то аккуратно обложил ключи камнями и устроил валак, куда собиралась вода с нескольких ключей и живой струей падала на обкатанные водою камни. Узенькая тропинка сбегала с кручи и кончалась у деревянного валака. Девушка с двумя деревянными ведрами спустилась с кручи и подставила свои ведра под светлую струю.

- Как речка называется, красавица? — обратился к девушке один из казаков.

- Янтра сирма, — коротко ответила девушка.

- Как, как называется? — недослышав, переспросил казак снова.

- Янтра сирма, — снова повторила девушка и слегка покрас-

418

-------------------------------------------

нела. Она заметила, как несколько молодых казаков откровенно любуются ею. Но ее смущение длилось недолго. Она через плечо лукаво посмотрела на Ахчуру и, улыбнувшись, тронулась на подъем.

- Смотри, смотри, как она несет коромысло. Не прольет и капельки. Сразу видно, что хорошая будет хозяйка. Беги, догони. Помоги ей, — горячо шепнул Мантелей Ахчуре в ухо.

- Да нет, боюсь я что-то. Не смогу. — засмущался Ахчура.

- Эх ты! Воевать не боишься! А тут засмущался, испугался девчонки. Разве ты не заметил, как она зыркнула на тебя? — уже в полный голос вымолвил Мантелей.

Меж тем девушка удалялась все дальше и дальше. И вот уже только ее тухья мелькает поверх кустов, и вскоре она скрывается из виду.

- Эх, ты!. — только и вымолвил Мантелей.

- Не до них теперь, не до них. Это все как-нибудь будет потом.

- Когда потом? Может случиться, что в следующем бою нас с тобою не станет, а ты потом. — все не успокаивался Мантелей. Незнакомая девушка вмиг напомнила ему его Сильби.

- Слушай, а речка, действительно, стоит названия. Прислушайся, как она звенит по камушкам, — сказал Ахчура. Лицо его показалось Мантелею каким-то просветленным и мечтательным. «Ему бы волынку в руки, а он в обнимку с копьем», — подумал он. А у Ахчуры перед глазами все стоял образ незнакомой девушки. Ее быстрый, лукавый взгляд через плечо все бередил его душу. «А может, это была моя судьба, — мелькнуло у него в голове. — И сто раз, наверное, прав Мантелей. Не все же время мне воевать. И о девушках не грех помечтать». Но тут текущие дела захватили его, и он на какое-то время позабыл о девушках. Пока завтракали, пока готовили коней в обратный путь, солнышко поднялось над горизонтом уже довольно высоко. С какой-то необъяснимой грустью и с сожалением о несбывшихся мечтаниях покидал Ахчура незнакомое селение. Печальный запах наступающей осени сопровождал его. Перед глазами все стоял образ незнакомой девушки, и память все возвращалась и возвращалась к этой короткой, мимолетной встрече, почему-то заставившей вспыхнуть его сердце. Он знал, что больше никогда в жизни не увидит ее, и от этого ему было вдвойне печальнее. Ахчура и не заметил, как замурлыкал себе под нос знакомую песенку. Сердце его болело, и душа требовала песен. А вокруг во всей красе все разворачивалась и развора

419

-------------------------------------------

чивалась осенняя булгарская лесостепь. В чуткой тишине застыли невысокие холмы, на седловинах которых в рыжей пестряди деревьев, словно в пожаре, догорало лето. Неслышно рушилась листва. Покорно клонились высокие травы. А думы летели и летели, опережая ход коней. «Эх, балда. Надо бы было хоть узнать, как называлась деревня», — сокрушался он в пути.

- Эй, арсем! Как называлась деревня, где мы провели ночь?!

- крикнул Ахчура, на ходу оглядывая своих соседей. На него с улыбкой посмотрел бородатый казак, и басовито ответил:

- Суварвар называлась деревня. А вон та деревня, которая остается справа от нас, называется Суварял.

- Откуда ты знаешь?

- Приходилось раньше бывать в этих краях, — снова ответил приветливо казак и добродушно улыбнулся в усы. «А не все ли равно, как называется эта деревня. Может быть, как говорит Мантелей, меня уже убьют в следующем бою. Так что нечего тут горевать и распускать нюни», — мысленно распекает он себя через миг. Но в душе все же что-то скребет, словно он оставил в этой деревеньке нечто дорогое и незабываемое. А булгарская лесостепь привычно все стелется и стелется под ноги коням. Перебивая ароматы осени, запахи кожи и пота временами врываются в ноздри, и Ахчура морщит нос. Ему нравится передвигаться так по родной лесостепи. Он ехал бы и ехал без конца, пока конь не привел бы его в счастливую страну вечного лета. Эта счастливая страна Саркун, о которой рассказывается в старых булгарских легендах, предстает перед мысленным взором Ахчуры, и он улыбается своим мыслям. Но почему-то и в этой стране не оставляет его образ недавно увиденной девушки. Лицо его, наверное, светится глупой улыбкой, потому что тот же казак смотрит на него, улыбаясь, и качает головой из стороны в сторону. Но тут впереди слышится какая-то команда, и движение сотни вмиг прекращается. Все напряженно смотрят вперед, где в распадке между двух холмов движутся несколько всадников. Скрываясь в высокой траве и за густыми кустарниками, казаки некоторое время следят за движением неизвестных всадников. Когда всадники приближаются настолько, что у казаков не остается сомнений, что они легко могут перехватить их, Мантелей дает команду на перехват неизвестных всадников. Сотня разделяется на три маленьких отряда и, незаметно передвигаясь, охватывает чужаков в полукольцо. Отдохнувшие кони идут легко, и Мантелей уверен, что не упустит чужаков. Вот по его команде сорвались

420

-------------------------------------------

с места в карьер все три его отряда, и булгарская лесостепь на короткое время наполнилась гулом копыт. Чужаки заметались в кольце, но, видя, что они уже окружены со всех сторон, остановили бег своих коней. Казаки вмиг окружили их и взяли в плотное кольцо. Чужаки сначала затравленно озирались, но потом, увидев булгарских казаков, успокоились. Среди задержанных оказались трое иштяков и два булгарина. Их быстро разоружили и спешили с коней.

- Кто вы такие и куда направляетесь? — спросил их Манте- лей, переводя свой взгляд с одного лица на другое.

Задержанные всадники молчали и только бросали быстрые взгляды друг на друга.

- Ну, не молчите! Говорите правду. Иначе тут же отправитесь кормить птиц и волков! — повысил голос Мантелей. — Пускай говорит старший! Кто из вас является старшим?!

Мантелей уже начал терять терпение. Задержанные указали на приземистого и скуластого башкира.

- Говори правду, не испытывай мое терпение. Иначе зарублю тут же. У меня с врагами разговор короткий! — сквозь зубы процедил Мантелей, вглядываясь прямо в лицо задержанного. «Переведи!» — приказал он другому задержанному, одетому в булгарский азям. Тот немедленно перевел.

- Да какие мы враги. Мы свои. Мы являемся гонцами славного Бураджа и направляемся в город Биляр, — быстро ответил башкир. «Ага, от Бураджа. Значит, их нужно будет задержать и доставить к князю Ылтанпику», — как молния, мелькнуло в голове у Мантелея. Он не единожды слышал от Аспара о вражде князя Ылтанпика и пока незнакомого для него Бураджа. «А уж князь сумеет выведать у вас, с какою целью вы направляетесь в Биляр», — додумал свою мысль Мантелей. Он решил схитрить, прикинуться сторонником Бураджа и выведать как можно больше сведений от его посланников.

- А чем вы докажете мне, что являетесь гонцами от Бураджа? — уже тише, без угроз спросил старшего. Тот задумался на мгновенье и потом решительно сунул руку за пазуху. Вскоре он вытащил оттуда серебряную пластину с какими-то знаками и протянул ее Мантелею. — Это что такое?

- Это пайцза, пропуск для ордынцев. Кто покажет такую пайцзу ордынцам, те признают его за своего и не трогают, — пояснил задержанный башкир. Такую вещь Мантелей видел впервые и был немало удивлен услышанным. «Такая вещь вполне

421

-------------------------------------------

может пригодиться мне в будущем», — подумал он, и спрятал ее в кожаный енчек, висящий у него на ремне. «Значит, Бурадж уже снюхался с ордынцами, если они признают его за своего сторонника и дают ему такие пропуска», — подумал он и снова задал вопрос задержанному.

- А где теперь находится ваш Бурадж и чем он занимается? Ну! А не то зарублю, волчье племя! — крикнул Мантелей и со звоном вытащил саблю из ножен. Увидев сверкнувшую над головой саблю, задержанный башкир испуганно втянул голову в плечи и быстро-быстро залопотал:

- Он, наш славный Бурадж, находится теперь на реке Шеш- ма вместе с татарами, а нас послал в город Биляр.

- Для чего послал?!

- Для того, чтобы мы растворились среди булгарских воинов и уговорили их не сопротивляться татарам, — ответил башкир и угрюмо потупил свои очи. Его бритый затылок покорно склонился перед Мантелеем, и Мантелей с трудом погасил в себе желание рубануть саблей по этой жилистой шее.

- А вы что делаете у этого Бураджа? — крикнул Мантелей на задержанных булгар.

- Мы служим славному Бураджу. Пощади нас есаул, пощади, — сказал один из них и тоже опустил свои глаза в землю. Мантелей презрительно окинул их гневными очами, и в его душе снова проснулось желание расправиться с задержанными тут же. «Из-за таких продажных людей и гибнут многие наши города и села, — подумал он гневно. — Погибли мои родители, мои друзья и многие, многие другие люди. Так почему эти презренные твари должны жить?» — стучало у него в голове. Он снова с усилием подавил в себе это гневное желание и резко кинул саблю в ножны. Услышав резкий звон сабли, задержанные вздрогнули и подняли свои испуганные очи на Мантелея.

- Вы все поедете вместе с нами. Если только попытаетесь бежать, то будете тут же зарублены! Вы меня поняли?! — грозно спросил Мантелей. Те испуганно закивали, и подобие жалкой улыбки слегка тронуло их губы. Они были несказанно рады что гроза миновала, и что грозный есаул оставил им жизнь.

Обратно, до укрепленных линий на реке Черемшан, добрались без всяких приключений. Задержанных тут же отвели к князю Ылтанпику, и они все предстали перед его очами. Ылтанпик поблагодарил Мантелея и разрешил ему и его сотне отдыхать. Мантелей с Ахчурой передали коней коневодам и поспешили

422

-------------------------------------------

скорее к землянке, где должна была находиться Сильби. Не описать, как была рада она возвращению друзей. «Не чаяла увидеть вас живыми. Все ждала какой-то беды, которая могла случиться с вами в пути. А теперь убедилась, что была неправа», — выдохнула она и тепло, с любовью взглянула на своего возлюбленного. Мантелей лишь устало улыбнулся ей в ответ и на миг прижался своей головой к ее сурбану. На него дохнуло родными запахами, и он на миг зажмурился от удовольствия. «Как мало нужно человеку для счастья. Лишь бы любимая женщина была рядом, только и всего»,

- подумал он. Сильби быстро принесла воды и помогла друзьям умыться с дороги. Потом собрала им поесть и, счастливая, наблюдала, как обедают ее близкие люди. «Никого нет на свете для меня ближе, чем Мантелей и Ахчура. Случай и война свели нас когда-то вместе, и теперь до самой смерти я не смогу забыть их. Ахчура стал мне как родной брат, а Мантелей стал моим суженным. Мне остается лишь благодарить Господа за такой щедрый подарок в жизни», — думала она. Ей снова вспомнилась ее родная деревня Шумерка. Вспомнились ее глупые куры и другая живность. Вспомнился дед, и у Сильби защипало в глазах. «Дедушка, ты видишь, какая я стала. Несмотря на все потери, я счастлива со своим мужем. И мне в жизни более ничего не нужно. Спасибо тебе, дедушка, за все: за любовь твою ко мне, за то, что вырастил и оберегал меня, спасибо за Мантелея», — подумала она, и ее сердце наполнилось печалью. Мысленно она перенеслась в родную деревню и бродила по ее окрестностям. Спускалась в знакомые ей с детства лощины и овраги, поднималась на окрестные холмы. Вспомнились ей песни, которые распевала она вместе с подружками, гуляя по родным местам. Вспомнились походы за ягодами, грибами, орехами. Так некстати вспомнился суварский князь, который подарил ее дедушке чашу искусной работы. Вспомнились слова, сказанные ей князем, и она зарделась от смущения. «Если бы мне пришлось жениться второй раз, я бы женился на такой красавице как ты, сарпиге», — сказал ей князь. Ничего и не было, кроме этих слов, но запали тогда ей в душу и смущали ее. Потом появился Мантелей. «Где же теперь этот князь? Наверное, воюет с татарами, если только не убили его», — подумала она и через миг уже забыла о нем. У нее теперь был Мантелей, и она действительно глупо, по-бабьи, была счастлива с ним.

В мелких хлопотах и заботах прошел день. Наступила ночь, звездная, прохладная. Одинокая луна сиротливо плыла между редкими тучками. Вереница каких-то птиц бесшумно пересекла

423

-------------------------------------------

светлый лунный диск и растаяла в темноте. Быстрый росчерк изредка падающих звезд временами рассекал небосклон. Терпко пахло высыхающими на корню травами. Печальные крики какой-то испуганной птицы временами нарушали тишину. Бул- гаро-суварская земля заворожено дремала под осенними небесами. Мантелей и Сильби лежали на телеге, укрывшись теплым чапаном, и молча смотрели в небо. Они чувствовали дыхание друг друга и наслаждались близостью. Наслаждались родными запахами и нависшей над землей тишиною. Их сцепленные пальцы передавали друг другу тепло их горячих сердец, и они были счастливы вдвоем. Третий, невидимый, их плод любви незаметно развивался в чреве матери, и Сильби иногда с замиранием сердца прислушивалась к своему организму. Теперь, когда Мантелей был рядом, она была спокойна, и будущее не так тревожило ее. Она лишь только теснее прижалась к нему всем телом и зарылась лицом в его пропахших пылью дорог волосах. Повернув голову, Мантелей поцеловал ее в носик и в темноте лишь сильнее сжал ее пальцы, словно молчаливо говоря, как он любит ее.

- О чем ты думаешь? — шепотом спросил ее Мантелей.

- Я мечтаю иметь хороший дом, развести много живности и иметь много детей, — также шепотом ответила она.

- Все это у тебя будет. Я построю тебе не только дом, а целый кермень, и ты будешь в ней полновластной хозяйкой. И в этой кермени будет шумно от крика сопливых детишек.

- Почему именно сопливых? — спросила она.

- Говорят, что сопливые детишки вырастают умными, — сказал Мантелей. И они оба тихо и счастливо засмеялись в ночи. Сильби действительно представила, как она будет вытирать подолом своего платья лица сопливых ребятишек, и ей стало весело. Она слегка укусила Мантелея за ухо, а тот в ответ ущипнул ее за мягкое местечко. Они расшалились как дети, и вскоре телега мерно заскрипела под ними. Потом они, усталые и счастливые, снова лежали, глядя в небеса, и продолжали мечтать. Они так и уснули, тесно прижавшись друг к другу, согретые теплом их юных сердец.

Утро выдалось тревожным и суматошным. Разбуженные громкими возгласами сторожевых ратников, Мантелей и Силь- би вскочили на ноги, спросонок не понимая, что вокруг происходит. А это, оказывается, ордынцы, несмотря на раннее утро, стали накапливаться на равнине перед укрепленными линиями и, видимо, готовились идти на приступ. Мантелей и Сильби вскинули друг на друга тревожные очи. В ее глазах он увидел яв-

424

-------------------------------------------

ное беспокойство, вызванное утренней тревогой. А в его глазах она увидела тот загорающийся решительный огонек безумия, который охватывал Мантелея всегда перед боем, и которого она так боялась. Сжав в ладонях ее руку и кивнув ей головою, Ман- телей побежал к своей сотне. «Береги себя!» — только и успела крикнуть она ему в след. Тот только махнул рукою на бегу и вскоре растворился в толпе ратников и воев.

Ордынцы огромной массой двинулись вперед. Все ближе и ближе подступали они к укрепленным линиям. Но наученные горьким опытом, они не спешили сходу броситься в бой. Осторожничая, они высылали вперед мелкие отряды, которые на полном скаку приближались к укрепленным линиям и, осыпая булгаро-сувар свистящими стрелами, также быстро откатывались назад. Но вот послышался грохот барабанов с их сторон и громкие возгласы «ур-рагх, уррагх» потрясли утренний воздух. Вся многотысячная масса ордынцев с жутким воем и боевыми выкриками стремительно понеслась вперед на булгар. «Кху, кху, кху!» — как собачий лай, на ходу выкрикивали ордынцы. Вмиг утренний воздух наполнился гулом тысяч и тысяч копыт. Враз булгарская ковыльная степь стала вспаханным полем под ударами безжалостных конских подков. Как в тумане, в облаках густой пыли мчались вперед всесокрушающие ордынские отряды. Со стороны булгаро-сувар полетели на врага тучи стрел, камней и копий. «Пулкар, пулкар! Хурай!» — звенел боевой призыв над всей укрепленной булгаро-суварской линией. Но, несмотря на град стрел и камней, несмотря на множество погибших своих воинов, прямо по неостывшим трупам лезли и лезли ордынцы вперед. Спешившиеся ордынские воины, прикрываясь щитами, упорно карабкались по штурмовым лестницам вверх на булгар- ские срубы и укрепления. Многие срывались с лестниц и с жуткими криками летели вниз, ломая себе ребра, шеи, руки и ноги. Павшие воины тут же попадали под копыта взбесившихся коней и под ноги напирающего воинства и в короткий миг превращались в кровавое месиво из плоти и грязи. Но на месте упавшего воина тут же вырастал другой воин и с яростным упорством рвался вперед. С булгаро-суварской стороны в ход пошли уже копья и боевые топоры, кистени и чукмары. Невероятный шум и гвалт, пыль и дым от загоревшихся в нескольких местах деревянных срубов рваной пеленой висел и над укрепленными линиями. В лучах восходящего солнца, как бесчисленные блики на воде, сверкали сквозь дым и пыль тысячи и тысячи падаю-

425

-------------------------------------------

щих и поднимающихся копий и мечей. Человеческие тела, поднятые на копья, взлетали временами над сражающейся толпой воинов и тут же срывались вниз, под ноги коням и ратникам. В яростном безумстве противники крушили и уничтожали друг друга всеми доступными средствами. И в этой разразившейся сатанинской свистопляске о пощаде друг к другу не могло быть и речи. Без счета летели на землю отрубленные человеческие конечности и буйные головы. Валились на землю, как подрубленные столетние дубы, батыры с обеих сторон. Сухая земля не успевала впитывать в себя потоки обильно текущей крови, и ратники дрались по щиколотку в ней — человеческой и конской. И конца этому безумству не было видно.

Просочившись через узкие ворота, устроенные в укрепленной линии, несколько сот булгаро-суварских ратников незаметно для врага скопились в густых кустарниках вдоль укрепленных линий. И в самый решающий момент сражения с отчаянностью храбрецов бросились на врагов. Они сходу начали бить, колоть и рубить ордынцев. Но не тут-то было. Зажатые со всех сторон огромным количеством ордынцев, вскоре они все до единого ратника погибли в страшной давке и резне. И еще несколько таких вылазок также окончились для булгаро-сувар весьма и весьма печально. Противник брал количеством. На одного булгаро- суварского ратника приходилось несколько ордынцев.

Князь Ылтанпик в окружении вельмож стоял на возвышении и, нервно кусая длинный ус, следил за ходом сражения. Не принесшие успеха вылазки и гибель сразу стольких воев несколько озадачили его. Но он не терял присутствия духа. Увидев взобравшихся на укрепления ордынцев, он кинул на них свой последний резерв — личную охрану. И сам тоже вместе со своими вельможами поскакал на врага. Казаки Мантелея сходу опрокинули прорвавшихся ордынцев и сбросили их вниз с высоты укрепленных линий. Мантелей лично зарубил несущего боевой туг одного татарина, а на другого набросил аркан и быстро потащил его вглубь лагеря. Его верный друг Ахчура все время находился с ним рядом, и они вдвоем быстро скрутили ошалевшего и задыхающегося ордынца. Связанного оставили под охраной женщин, а сами вновь поспешили на линию обороны. Мантелей сходу поднял на копье взобравшегося на вал неприятеля и сбросил его вниз. Вдвоем с Ахчурой с помощью длинных жердей столкнули на землю несколько штурмовых лестниц вместе с ордынцами, и те с воем полетели вниз. На этом

426

-------------------------------------------

участке обороны на некоторое время стало легче обороняющимся ратникам. Мантелей быстро оглянулся. По всей линии обороны шла ожесточенная схватка. Бесчисленные враги бесконечной вереницей, как муравьи, карабкались вверх по штурмовым лестницам. На месте упавшего ордынца тут же вырастала голова другого, и булгаро-сувары еле-еле успевали отбивать штурмующих врагов. Внезапно взгляд Мантелея упал на группу женщин, которые вместе с ратниками отбивали атаку ордынцев. И среди этих женщин Мантелей узнал свою жену Сильби. Она не оттаскивала раненых ратников, не перевязывала их. Она с копьем в руках отражала приступ врагов наравне с мужчинами. В своей чешуйчатой шульгеме и островерхой шапочке-тухье, с боевым копьем в руках она действительно была похожа на сказочных героев булгаро-суварских сказаний. «Ну, амасин, настоящая ама- син! Шартлама, да и только!» — с восхищением и в то же время с тревогой подумал о ней Мантелей.

- Ахчура! Мантелей! — сквозь неумолчный шум и гам вдруг услышал чей-то крик Мантелей. Кричал, кажется, Аспар. Голос был похожим на его голос. Оглянувшись, он увидел воеводу Батбая и рядом с ним князя Ылтанпика. Они оба, и рядом с ними Аспар с боевым топором, отбивались от поднимающихся по лестницам ордынцев. С криками и проклятиями валились на землю сраженные ратники. С воем и руганью падали ордынцы. «Уррагх, уррагх!» — взлетал временами призыв над ордынцами. «Пулкар! Пулкар! Хурай!» — звенел клич булгаро-сувар. Вмиг забыв про жену и про все на свете, Мантелей вместе с Ахчурой бросились на призыв Аспара. Сразив прорвавшихся ордынцев, все вместе, с помощью тех же жердей и копий, снова столкнули штурмовые лестницы врага вниз. Но рядом ордынцы уже ладили новые лестницы и снова карабкались по ним вверх. И снова рубились Мантелей и его товарищи до седьмого пота. Взмокшие рубахи было хоть выжимай. Соленый пот заливал глаза и струился по телу. Нестерпимо хотелось пить. От запаха свежей крови мутило внутри. И тут Мантелей увидел девочку лет примерно десяти, которая осторожно пробиралась через трупы павших ратников и несла глиняной кувшин. «Шыв, шыв!» — звонким голосом крикнула девочка. К ней сразу же потянулись несколько ратников. Вмиг опустошили ратники кувшин. «Сейчас я еще принесу воды», — крикнула девочка и быстро побежала назад, перепрыгивая через трупы и различные препятствия. Через некоторое время пришли уже несколько девочек, и все они в руках

427

-------------------------------------------

несли кувшины с драгоценной влагой. Ратники утолили жажду, и бой разгорелся с новой силой. Мантелей, Ахчура, Аспар и другие ратники из охраны князя бились рядом с князем и ни на миг не покидали его. «Пулкар, пулкар! Хурай!» — слышался временами зычный голос князя над ратниками, и они бились с удвоенной силой, зная и чувствуя, что их князь рядом с ними. И так продолжалось до самой темноты. Бой длился с переменным успехом. То ордынцы прорывались до самых кибиток и землянок, то булгаро-сувары снова сбрасывали их вниз с укрепленных линий. И только помощница ночь разлучила противников.

Отупевший и смертельно усталый от длительного боя, Ман- телей не помнил, как он добрел до походных телег и уснул. Он словно вмиг провалился в темную пропасть. Какие-то видения и страшные картины сражения преследовали его и во сне. Проснулся он уже под утро. Обессиленный, долго лежал, вперив свой взгляд в звездное небо и прислушиваясь к ночным звукам. Звуки все были невеселые. Тяжкие стоны и стенания доносились со стороны укрепленных линий. Жалкие всхлипы и жуткие вопли умирающих в темноте людей будоражили временами округу и уносились ввысь в холодное пространство. «Не такие ли вопли и стоны стоят по всей многострадальной Булгарской земле?» — устало подумал Мантелей, вдыхая горький полынный ветерок, перемешанный с жуткими запахами крови и смерти. Он откинул с себя наброшенный кем-то заботливо теплый чапан и тяжело встал, словно после продолжительной изнурительной работы. Снова окинул взглядом опрокинутый над землею купол неба, опирающийся своими краями на далекие дымные горизонты. В голове скользили какие-то обрывочные мысли о жизни, природе, войне и месте человека в этой суматошной и страшной жизни. Его угнетали тяжкие стоны умирающих в темноте и одиночестве людей, и чтобы не слышать этих печальных звуков, он резко повернулся и пошел прочь, в тыловую сторону лагеря. «Словно усталость всей земли накопилась во мне. Я, как старый мучи, бреду тяжело и с трудом волоку свое молодое тело. Мой разум устал, устало мое бренное тело. Нет отдыха мне ни днем, ни ночью. Как обманчива жизнь, обещая нам счастье», — думал он, удаляясь в сумрачную глубь сверкающих под луной жемчужинами холодных росинок степей. Он присел на лестничном выступе земли и долго сидел, подпирая заросший подбородок шершавой ладонью. Думы текли хаотично и быстро. Думалось и в тоже время и не думалось ни о чем. Призрачным сиянием луна заливала округу. Одной рукой он

428

-------------------------------------------

гладил рукоятку своего акинака, и это незаметно приносило успокоение. Печальный и томительный звук раздался вдруг вдалеке и достиг ушей Мантелея. Он поднял голову и застыл, прислушиваясь к наплывающим звукам. Летящий полынно-ковыльный ветерок все приносил и приносил новые порции таинственных звуков. «Это стонет земля. Это плачет от горя булгарская мать»,

- пронеслось в его голове. Его душа рвалась от непонятного ему самому страдания. Вспомнилась родная деревня и маленькие речки Адюл и Хурамал, сливающиеся прямо в черте его деревни, на которых он вырос. Вспомнились погибшие друзья, товарищи, односельчане. «Сколько рек и полей, холмов и лесов мы миновали, уходя из родимых селений. Сколько тысяч врагов преградили нам путь, не давая нам вновь вернуться к родным очагам. Как жалкие растения перекати-поле, катимся мы под ударами ветра войны, и нигде нет пристанища нам. Уж не лучше ли сгинуть навеки в земле, уж не лучше ли смерть, чем такая бесприютная, сиротливая жизнь?» — промелькнула мгновенная мысль. «Ну, уж нет! — уже через миг вскинулся он. — Я не позволю, чтобы моя молодая жена досталась другому мужчине. И чтоб на моем коне скакал кто-то другой. Я буду биться с врагами до самого конца, чего бы мне это не стоило. Пускай сгинут с лица земли они, наши враги, а мы жили тут, живем и будем жить!» — подытожил свои мысли он.

Утро наступало словно бы нехотя. Серый рассвет, казалось, с трудом отодвигал ночную темень. Но вот загорелись красным огнем края кучевых облаков и сквозь туманную муть брызнули первые лучи восходящего солнца. На булгарскую землю льется тревожная алая заря. Белым матовым светом отсвечивали туманные разливы в долине незнакомой речки. Кое-где поверх туманного разлива бугрились темные кроны прибрежных ив и осокорей. Сырая прохлада осеннего утра прорывалась под легкую одежду ратников и холодила усталые тела. Легкий ветерок шевелил туманные стада, и отсюда, с высоты казалось, что по равнине медленно передвигаются какие-то огромные доисторические животные, сплошь покрытые седой пушистой шерстью. И откуда-то из самых туманных глубин все еще доносились слабеющие крики раненых и умирающих воинов. Мантелею казалось, что это стонет сама матушка булгарская земля и посылает проклятья и укор в небо многочисленным жестоким, кровожадным богам. Ему вспомнились рассказы стариков о летающих по небу огненных змеях, которые изрыгали огонь и приносили неисчис-

429

-------------------------------------------

лимые несчастья и беды в булгарские селения. «Уж не такой ли лютый змей, питающийся человечиной, напал теперь на нашу страну и требует все больше и больше человеческих жертв?»

- промелькнуло у Мантелея в голове. Он окинул взглядом уже проснувшийся булгарский лагерь и пошел в сторону строения, где, по его предположению, должен был находиться князь Ыл- танпик. Уже дымило множество костров, и сизый чад низко стелился над травами, смешиваясь с туманом. Возле костров суетились женщины, готовя горячую пищу ратникам. Сквозь туман слышался чей-то голос, зовущий незнакомых Мантелею Юрги, Ирину и Лукари. Откуда-то сбоку раздался голос князя Ылтанпика. Мантелей повернул на его голос. Он увидел князя в окружении немногочисленных тысяцких и сотников. Они стояли, окутанные туманным облаком, которое медленно двигалось на север, неся с собою мириады песчинок холодной влаги. «Мы теперь стали как небожители, двигаемся среди облаков. И бог солнца Амаш приветствует нас сверху», — подумал Мантелей, направляясь в сторону стоявших князя и других военачальников. И действительно, в тумане создавалось обманчивое представление, что двигаешься по небесным облакам. Вполголоса поприветствовав собравшихся военачальников, Мантелей присоединился к ним. Говорил князь Ылтанпик. Он отдавал распоряжения насчет дальнейших действий. После короткого совещания все быстро разошлись, чтобы исполнить распоряжения князя. Мантелея и Аспара князь попросил задержаться.

- Сколько в твоей сотне осталось казаков? — спросил князь у Мантелея.

- Не знаю, великий князь, не считал еще. Вчера, после боя, я уснул как убитый, и вот только поднялся, — ответил Мантелей.

- Да, тяжелый для нас вчера был день. Все люди устали до предела. У нас большие потери. Но, тем не менее, собери с десяток своих казаков, и выедешь на разведку. Возьмешь с собою в помощники Аспара. Нужно будет разведать округу в сторону реки Шешма. Со слов пленных ордынцев, с той стороны идет на нас еще одна колонна противника. И мой давний соперник Бурадж со своими людьми и с ордынцами вместе идет на нашу столицу Биляр. Заодно узнаете, до каких наших пределов дошли ордынцы, какие наши кермени пали, а какие еще держатся,

- отдал приказание князь Ылтанпик.

- Будет исполнен, великий князь. Позавтракаем и сразу же выедем, — с поклоном ответил Мантелей.

430

-------------------------------------------

- Да, вот еще. Пленные говорили, что они отдали тебе какой- то предмет, служащий пропуском среди ордынцев. Покажи мне его, — прибавил князь.

Тут Мантелей сразу же вспомнил о пайцзе, который он отобрал в прошлый раз у задержанных во время рейда сторонников Бураджа. Он быстро развязал свой кожаный енчек, висящий у него на поясе и, достав оттуда серебряную пластину, протянул ее князю. Князь взял пластину и с большим интересом стал разглядывать ее. Нанесенные на пластине насечки и знаки некоторое время занимали его.

- Ордынцы говорят, что такие пропуска изготавливаются из золота, серебра, меди и даже из дерева. Тому, кто покажет такую пластину, разрешено беспрепятственно передвигаться по занятой ими территории. Так что в случае неизбежного столкновения с противником используйте эти пластины по назначению. Предупредите об этом своих разведчиков и доведите до них, как им следует держаться в таких ситуациях. В случае задержания вас ордынцами или сторонниками Бураджа представьтесь им моими противниками. Скажете, что вы едете из города Биляра к Бураджу на службу. Расскажете о настроении горожан в отношении Бураджа и об их готовности или несогласии подчиниться Бураджу и ордынцам. Короче, сами сообразите, что сказать согласно складывающейся обстановке, — поучал князь Мантелея и Аспара, и с этими словами вернул пайцзу Мантелею.

- Поняли, великий князь. Мы готовы действовать, — опять же с поклоном ответили Мантелей и Аспар.

- Да, вот еще. Возьмите вместе с собою двоих задержанных булгар или иштяков, они вам могут пригодиться в пути. Один из задержанных вполне может послужить вам в качестве толмача. Он вполне сносно изъясняется на ордынском языке. Насчет того, что они могут предать вас, не беспокойтесь. Своя жизнь им дороже. Если ордынцы или сторонники Бураджа узнают, что они побывали у нас в плену и согласились помогать нам, они их не простят, казнят тут же. Так что смело можете использовать их в наших целях, — добавил князь Ылтанпик. Мантелей и Аспар согласно кивнули головами и собрались было уходить. Но князь задержал их еще на некоторое время. — Как только вернетесь с разведки, то сразу же ко мне с докладом. Если нас здесь уже не будет, то мы или погибли или же отступили дальше вглубь своей территории. Тогда уже ищите меня где-нибудь в районе столицы.

431

-------------------------------------------

Он поочередно взглянул прямо в глаза своим ратникам.

- А ведь мы сами можем изготовить сколько угодно таких же пластин. У булгар на это серебра хватит, — вслух выразил свои мысли Ылтанпик и слегка улыбнулся в свои заросшие усы. После этого он отпустил друзей. Мантелей поспешил к своей потрепанной и изрядно поредевшей сотне. Казаки встретили его молча, с вопросительными взглядами. У людей сказывалась вчерашняя, еще не прошедшая усталость. Всего-то их осталось человек с сорок, не более. Некоторые казаки, встав в круг возле большого камня песчаника, точили об него свои сабли и мечи. Некоторые чинили одежду и походную амуницию. А некоторые просто сидели и ждали, когда же поспеет завтрак и можно будет утолить проснувшийся голод. Мантелей лично сам отобрал человек пять в разведку и провел с ними короткую беседу, где ознакомил их с поставленной задачей и рассказал о наставлениях князя Ылтанпика. После этого велел им быть готовыми к выступлению сразу же после завтрака и поспешил к своей ненаглядной Сильби. Вместо себя командовать он оставил пожилого казака-десятника, годившего ему в отцы, человека разумного и умеющего держать людей в подчинении.

- Опять уезжаешь. Опять оставляешь меня одну. И снова я буду ждать тебя в тревоге и тоске, не зная, что делать и что думать, — сказала она, наблюдая, как он ест, обжигаясь, горячую ячменную похлебку.

- Ничего не поделаешь, война. Мы не принадлежим себе и не вольны в своих действиях, — коротко ответил он.

И вот снова скрипит под ним потертое седло. Снова булгар- ская лесостепь стелется перед ним разноцветным ковром. Снова свежий ветерок бьет его в грудь. Осталось далеко позади поле боя, поле скорби и печали, где булгаро-сувары вместе с ордынцами в полной мере испили полынную горечь невосполнимых потерь. Бесконечная дорога расстилается перед ними, и такие же бесконечные мысли занимают его. Нарядный вид пустеющих лесов и исчезающая краса степей навевают на его душу глубокую печаль. Думы о погибших друзьях постоянно возвращают его к мысли о смерти и бессмысленности жизни. Глухая тоска, как замерзшая кошка в дверь, скребется в его сердце. «Эх, забросить бы тоску за горизонт. Раскидать бы грусть-печаль по ковылям. И полететь бы вольным орлом за дальние моря, где нет войны, нет смерти и печали и все люди живут счастливо и беззаботно. Где царят мир и довольствие, и где совсем не бывает зимы, — мечтает на ходу Ман-

432

-------------------------------------------

телей. — И жить бы там до самой глубокой старости в окружении любимых детей, и чтобы рядом всегда были жена и родители». Перед его глазами вновь оживают образы погибших отца и матери. Согбенная фигура отца с поникшей головой вновь вызывает в нем запоздалую и такую неимоверную жалость, что он боится разреветься в голос. Мантелей украдкой смахивает набежавшую слезинку и торопит коня все вперед и вперед. «Эх, прижаться бы, как в детстве, к подолу матери и забыть бы обо всех бедах на свете. Почувствовать бы вновь успокаивающую и умиротворяющую ласковость ее рук. И большего счастья мне в этой жизни и не надо бы, — думает он с горечью и сожалением о родителях. — Почему окружающий нас мир так жесток? Почему мы вынуждены скитаться в дальних степях как бездомные странники? И почему присутствует в жизни всемогущая смерть, гребущая и равняющая всех под одну гребенку? Ведь жили же мои родители и мы тоже, сообразно нашей природе и ничего больше нам не нужно было. Откуда же взялись эти бесчисленные кыпчаки, которые враз изменили ход всей нашей булгарской жизни?». Эти и другие мысли некоторое время занимали ум Мантелея. А лесостепь все также быстро бежала под конские копыта.

- О чем задумался, дружище? И почему хмурится твое лицо? — вывел его из задумчивости голос Ахчуры.

- Да так, призадумался немного. Родителей вот вспомнил,

- ответил Мантелей и слегка улыбнулся другу. Их кони пошли рядом.

- Мне тоже почему-то все время мерещится, что наши погибшие друзья рядом с нами. Кажется, слегка поверни голову назад — и увидишь их. В шепоте ветра, в шелесте листьев и ко- вылей мне чудятся их голоса, — сказал Ахчура.

- Да, мне тоже так иногда кажется, — согласился с ним Мантелей. — А помнишь, как хорошо играл на шопре Алмуш? Помнишь, как пел курай в руках у Буранбая?

- Помню. Я все помню. Только не надо будить погибших. У нас с тобою теперь совсем иная задача, — ответил Мантелей и оглянулся назад, окидывая взглядом поспевающих за ними казаков. Перехватив его взгляд, едущий позади них Аспар улыбнулся широко и приветливо, и кивнул ему головою, мол, все хорошо, есаул, не стоит тебе беспокоиться. И в действительности все вокруг было прекрасно. Великолепная картина осенней булгарской лесостепи разворачивалась перед их взорами и блистала во всей своей красе, заставляя забыть все недоброе и

433

-------------------------------------------

нехорошее. В окружающей природе все шло своим неизменным чередом. Предчувствуя наступление холодов, тосковали желтые ковыли. Их гибкие стебельки гнулись в дугу и сухо шуршали под конскими копытами. На деревьях, сбегающих вниз по седловинам холмов, разноцветным пожаром горели их осенние наряды. В строгом молчании темно-зеленой стеной стояли хвойные леса. Как ратники в строю, замерли белоствольные березы, и прохладный воздух, как через сито, сочился через них. В глубине прозрачных осинников прятались сохатые и, вытянув морды, смотрели в сторону проезжающих мимо людей. Как кровь, краснели ягоды калины, мелькая то тут, то там среди деревьев. Черными лоскутьями казались фигурки тетеревов, во множестве сидящих на березовых ветках. В синем и бездонном, без единого облачка небе, как яичный желток, таял золотой диск солнца. Как драгоценные камни, вспыхивали солнечные блики на остриях копий, и Аспар щурился, глядя вслед Мантелею и Ахчуре. Остальные казаки ехали чуть сзади и молчали. Временами лишь похрапывали кони да глухо отзывалась земля, когда звонкие копыта коней задевали за камень. Мантелею вдруг вспомнилось, как они недолгое время стояли на реке с истинно булгарским названием Турхан сирма. Был такой же светлый и безветренный день. Стояла совершенно тихая солнечная погода, когда не вздрогнет, не шелохнется ни одна былинка, ни один листик. Оставив коней, Мантелей и Сильби вдвоем пошли прогуляться по окрестностям. Им давно хотелось побыть наедине, и они воспользовались короткой передышкой, выигранной у ордынцев. Помнится, они остановились на поляне, окруженной светлыми осинами. Только хотели присесть, как вдруг куст рябины, священного для булгаро-сувар дерева, затрепетал и зашатался, как от порыва сильного ветра, хотя все кругом было тихо и другие деревья совершенно не шевелились. Мантелей сразу же схватился за саблю, словно им угрожала какая-то неведомая опасность. Сильби стало не по себе. Ей показалось, что на рябину налетела темная злая сила. «Пошли отсюда быстрее. Это, наверное, священный лес. Вдруг Киремет обидится на нас и пошлет нам всякие несчастья. Пошли отсюда быстрее», — дергала его за руку и торопила она Мантелея, и эти слова слетали с ее уст вперемежку с молитвами и просьбами о помиловании к священному Киреметю. Нет, не получилось тогда отдохнуть в успокоительной тишине лесочка, не получилось. Какие-то темные силы вмешались в их отдых и воспрепятствовали им. Ухо-

434

-------------------------------------------

дя из этого лесочка, Мантелей спиною чуял чей-то сверлящий и наводящий ужас взгляд. Ему, закаленному во многих битвах ратнику, тоже стало не по себе. Он чуял, как мурашки пробежали по коже, и обмякли ноги. На память пришли страшные рассказы стариков о людях-великанах, о людях, умеющих летать, и об албасты, наводящих ужас на все живое. Может быть, все это и было сказкой или выдумкой людей, но от чего вдруг затряслась тогда рябина, и почему ему стало так жутко, он до сих пор так и не мог понять. Мантелей поднял глаза на крики пролетающей галочьей стаи. Холмистая степь качнулась в его глазах, и он про себя отметил, что солнышко уже достигло зенита и не мешало бы пообедать. Он нащупал за пазухой обереги, вырезанные из рябиновых веточек. Вспомнил о лепешках-юсманах, испеченных с наговором, которые должны были оберегать его и его товарищей от действий злых враждебных духов. Сильби сама пекла их и лично уложила в его дорожную сумку. «А все-таки она у меня молодчина, умеет и лечить, и духов умилостивить», — с нежностью подумал о жене Мантелей. Проехав еще немного и выехав на гребень очередного увала, Мантелей дал команду спешиться. Сначала напоили коней в каменистом и неглубоком овраге, по дну которого бежал говорливый родниковый ручей. Потом расстелили на земле попону и, разложив на ней нехитрые продукты, сели в круг пообедать. Запутанные кони паслись рядом. Ели и в то же время, по заведенной привычке, не переставали следить за окружающей местностью. Благо, отсюда открывался великолепный обзор всех прилегающих к увалу окрестностей. Эта величественная лесостепная панорама, уходящая в бесконечность, завораживала людские взгляды и будила неясную тревогу в их душах. «Что нас ждет за тем увалом или за тем вон перелеском? Куда выведет нас вот этот овражек, сплошь усеянный мелкими обломками камней? Как поведут себя булгары, которых захватили в прошлый раз и которых по совету князя взяли вместе с собой в этот рейд?» — думал Мантелей, исподволь наблюдая за ними. Он еще не знал, как их зовут, и решил спросить их об этом.

- Как тебя зовут и как зовут твоего товарища? — спросил он у одного из них, когда тот справился с едой и поднял на него свои светлые глаза.

- Меня зовут Шурай, а его Шамшур, — коротко ответил тот и замолчал, ожидая других вопросов от Мантелея.

- Князь с вами говорил? Вы знаете как вести себя в случае, если нарвемся на ордынцев? — снова спросил Мантелей.

435

-------------------------------------------

- Да, князь говорил с нами об этом. И как вести себя с ордынцами, мы тоже знаем. Мы с товарищем уже жили среди них,

- был ответ.

- Как жили? Как вы попали к ним? — удивленно спросил Мантелей. Брови его вскинулись вопросительно, а острые глаза так и впились в собеседника. Тот помолчал некоторое время, коротко вздохнул и вымолвил:

- Наш предводитель Бурадж служит ордынцам, а мы были вместе с ним.

- Как же так? Вы, булгары, и вдруг вы вместе с ордынцами? Как это понимать? — с нотками возмущения, с коротким придыханием спросил вновь Мантелей.

- Мы люди простые и привыкли подчиняться. Наши семьи находятся у Бураджа и нам деваться было некуда. Нам что скажут, мы то и делаем, — был ответ.

- И вы воевали против булгар?

- Нет. С булгарами мы не воевали. Мы только выполняли задание нашего предводителя Бураджа.

«Да. Дела.» — протянул Мантелей. Недоверие к сторонникам Бураджа не покидало его.

- Я надеюсь, что меж нами не будет недоразумений. Мы с вами рискуем одинаково. В случае чего мы будем вынуждены.

- сказал Мантелей и строго посмотрел на собеседника.

- Мы поняли тебя, есаул. Можешь не сомневаться в нас. Мы полностью подчиняемся тебе и не подведем вас.

- Да, да. Мы не подведем вас, — вторил Шураю Шамшур, и в знак повиновения оба склонили головы перед Мантелеем.

- Ладно. Поживем — увидим. А как вы оказались вместе с башкирами? — снова задал вопрос Мантелей. Те посмотрели друг на друга, и в этот раз ответил Шамшур: «Иштяки тоже воюют с татарами. Часть их подчинилась ордынцам, и служат теперь им. Вот поэтому мы и оказались вместе». «Да. Дела.» — снова протянул Мантелей и покачал головою.

Пообедав, все растянулись на мягкой траве отдохнуть. От еще не успевшей остыть землицы чуть слышно несло прелью и сыростью. Иногда, перебивая эти запахи, несло горьковатым запахом засыхающей на корню полыни, и этот аромат щекотал ноздри. Мантелей зажимал кончиками пальцев свой нос, чтобы отогнать желание чихнуть, но у него ничего не получилось. Он три раза подряд громко чихнул, сотрясаясь всем телом, и быстро-быстро заморгал.

436

-------------------------------------------

- Ой, как хорошо-то. Теперь все болезни от меня убежали. Такой здоровый чих был у меня, — вымолвил он и широко улыбнулся. Глядя на своего есаула, казаки улыбнулись. Все они, не считая Аспара и Ахчуры, были старше Мантелея.

- Эх, послушать бы музыку в такой тишине. А то все время воюем и воюем, — выразился бородатый казак по имени Шам- ба и вопросительно глянул на есаула. Мантелей в свою очередь глянул на Ахчуру и, кивнув ему головою, вымолвил:

- И то правда. Действительно мы все время воюем. А на другие дела у нас вообще не остается времени. Так и проходит наша бестолковая жизнь. Может, не откажешь нам в удовольствии послушать музыку?

- Что ж. Для друзей я всегда готов сыграть, — ответил Ахчу- ра и с этими словами из-за пазухи вытащил свой шопр, с которым он с некоторых пор никогда не расставался. — Это инструмент моего погибшего товарища по имени Алмуш. Он подарил его мне перед смертью. В память о нем я исполню его любимую и старинную, как сама земля, булгарскую песню.

С этими словами он быстро надул пузырь, и через миг над окружающими просторами потекли торжественные и завораживающие звуки.

Алран кайми аги-сухи Асран кайми атти-анни... — выводил мелодию старинной булгарской песни шопр. «Алран кайми аги-сухи. Асран кайми атти-анни», — пели хором казаки, и эта песня своею волшебной силою поднимала в их душах такой настрой, что они все вместе, как один, готовы были идти хоть на смерть, хоть на любые испытания и муки. Когда придумали булгаро-сувары бесхитростные слова этой песни, никто не знал. Может, они остались с тех далеких гуннских времен? Но они затрагивали самые потаенные струны в душе у любого слушающего, и выжимали скупые слезинки у закаленных в боях казаков. Каждый из них на крыльях своего воображения уносился в мир своих грез и мечтаний. Каждый из них душою был там, куда заносила его буйная фантазия.

Сколько времени просидели они так, Аспар и не заметил. Шопр все пел и пел, словно пузырник не знал устали. «Эх, было бы неплохо пропустить пива, да только где ее возьмешь в этой глухомани», — мысленно сокрушался он. Словно читая его мысли, казак по имени Хунади тоже высказал сожаление о том, что нет у них на такой приятный случай пива. Другой казак, со стран-

437

-------------------------------------------

ным именем Нямма, высказался за то, чтобы заехать в первую же попавшую на пути деревню и достать там пива. Остальные казаки тоже поддержали его. «Да. Действительно. Не все же время нам воевать. Надо бы хоть раз отдохнуть от этой трижды проклятой войны. Надо бы хоть на короткое время забыть думать о погибших и о смерти. Ведь всему бывает предел. Человеческому терпению тоже», — думал Мантелей, слушая своих товарищей. Здесь, в объятьях дикой природы, в лесостепной глухомани, вдали от населенных пунктов и вдали от войны, он впервые за долгое время почувствовал себя свободным и успокоенным. Словно и не надо было никуда спешить. «Война подождет. Дам людям расслабиться полностью хоть раз. А то ведь совсем одичали и озверели они от войны. Людям иногда бывает охота и музыку послушать, и просто посидеть в кругу своих товарищей и поговорить по душам, а не только саблями махать», — подумал он. Посоветовавшись с казаками, все вместе решили отдохнуть здесь еще некоторое время. «Заодно покормим коней и сами поспим хоть немного, пока обстановка позволяет. Кто знает, где будет наша следующая остановка?» — размышлял Мантелей.

Но всему бывает конец. Снова настало время собираться в путь. Солнышко клонилось уже к далекому горизонту. Казаки распутывали коней. И вскоре восьмерка булгаро-суварских ратников продолжила путь.

- Вы дорогу хорошо знаете? — спросил Мантелей у Шурая.

- Хорошо, хорошо. Положись на нас, есаул. Мы тебя не подведем, — был ответ. Мантелей в этих краях был впервые, и здесь, во всей огромной лесостепи, не было для него знакомых ориентиров. Это и пугало его несколько. Бесконечная степь, неоглядный простор, великая тишина и совершенное безлюдье. И только ветер колышет травяное море, да гонит и гонит ковыльные волны далеко, за дымчатый горизонт. А на горизонте щетинистые холмы в ковыльном разливе, да в заплатках лесных колок по седловинам холмов. И одинокий орел, чуть шевеля крылами, легко скользит над звенящими тонко, подсыхающими на корню ковылями.

Уже под вечер, когда загустели сиреневые дали и солнышко огнем зажгло закат, казаки увидели в распадке между живописными холмами маленькое селение. Кони пошли по ржавой ржаной стерне. Дохнуло наступающей прохладой. Еле уловимый запах человеческого жилья донесся до ратников. Проезжая мимо табора, где был водопой для животных, казаки увидели нескольких женщин и детей, которые собирали в кучу засохшие коро

438

-------------------------------------------

вьи лепешки. «Люди готовятся к зиме. А мы все воюем. Кто для нас приготовит топлива и где нам придется встретить зиму?» — мелькнуло в голове у Мантелея.

- Эй, аппасем, Бог в помощь! — крикнул Мантелей, когда они подъехали к ним.

- Тавдапусь, — сдержанно ответила одна из женщин. «Судя по одежде — сувары», — подумал Мантелей. Детишки с любопытством уставились на незнакомцев.

- Как называется ваша деревня? — обратился Аспар к женщинам.

- Зерикла, — был короткий ответ.

- А речка?

- Река называется Ешел сирма, — снова ответила та же женщина.

- Мы бы хотели переночевать в вашей деревне. Для нас там место найдется? — вмешался в разговор Мантелей. Женщина испытующе посмотрела на казаков, помолчала некоторое время и кивнула головой.

- Добрым гостям мы всегда рады, — вымолвила она.

- Может, вам помочь, — обратился к женщине Аспар.

- Помогите, если желаете.

Тут казаки спешились и, сложив в одно место свои копья, действительно стали помогать сельчанам. Увидев, как они трудятся, та же женщина подошла к Мантелею и сказала: «Я пойду, приготовлю что-нибудь поесть. Потом она вас приведет к нам домой, — и показала рукой на одну из девчонок. Женщина подозвала девчонку, что-то сказала ей на ушко. Мантелей видел, как кивнула головою девчонка, и после этого женщина удалилась в сторону домов. Казаки быстро собрали довольно внушительную горку кизяков. Потом они складывали кизяки в большую кошелку, и жители села относили их домой. Благо, что деревня находилась совсем недалеко от табора. Казаки работали с большой охотой. Казалось, что эта работа доставляет им какое-то удовольствие. Может, она напомнила им совсем другие, мирные времена, и каждый из них хоть на короткий миг почувствовал себя словно дома.

- Ну, вот, кажется, и все, — сказал Мантелей, когда были собраны все лепешки на территории лагеря. — Этого топлива жителям теперь надолго хватит.

Все работающие собрались вокруг казаков. Они с интересом прислушивались к разговорам мужчин. Мальчишки с восхищением рассматривали боевые копья и другое вооружение казаков.

439

-------------------------------------------

- У моего отца тоже имеется такое же копье и сабля, — вымолвил один из них и глянул прямо в лицо Мантелея. Мантелей подмигнул ему весело и спросил:

- А где же он теперь, твой отец?

- Он ушел воевать.

- С кем воевать?

- Не знаю, — сказал мальчишка, и пожал плечами. «Дядя, а ты дашь мне покататься на коне?» — уже через миг приставал он к Мантелею. «Дам, дам, успокойся», — ответил Мантелей и потрепал мальчишку по запыленным вихрам. Мальчишка заулыбался до ушей. Он с гордостью посматривал на остальных ребятишек.

- А тебя как зовут, красавица? — обратился с вопросом к одной из девчонок Ахчура. Девчонке с виду было всего лет десять. Все ее лицо было усыпано веснушками. Но она без всякого смущенья перед чужими людьми бойко ответила:

- Меня зовут Сарук.

- А как зовут твою подружку? — снова спросил Ахчура и присел на корточки перед маленькой девчонкой лет примерно семи. Та засмущалась и спряталась за спиною подружки. За нее ответила все та же первая девчонка.

- Родители ее назвали Атепи и она является любимицей отца.

- Ну, молодчина. Все-то ты знаешь, — похвалил Ахчура девчонку.

- Чего же это вы такие маленькие, а работаете? — вмешался в разговор один из казаков по имени Хунади.

- Мама говорит, что если мы не будем работать, то зимою замерзнем совсем и умрем, — ответила маленькая Атепи и снова спрятала свое лицо за спиною подружки.

- Во как? — удивленно вскинул брови казак. — Мать права. Матери всегда надо помогать.

- Они у нас молодцы. Всегда помогают взрослым. Дети — наша радость, — вмешалась в разговор одна из женщин.

Вскоре все двинулись в сторону деревни. Вечерние сумерки уже неслышно обволакивали округу. Закат горел тревожным красным цветом. «Теперь у нас все восходы и закаты кровавые. Проклятые ордынцы!» — выругался про себя Мантелей. Мальчишка, ехавший с ним на одном коне, уверенно и увлеченно правил поводьями. Его звонкий голос звенел над казаками и терялся в отдалении в наползающих сумерках.

440

-------------------------------------------

- Дядя, а ты подаришь мне саблю? Я тоже хочу воевать с врагами, — обращался он к Мантелею.

- Нет, не могу. Вот вырастешь, и сам для себя добудешь саблю.

- Дядя, а дядя, а ты боишься огненных змеев? Они летают по небу и насылают на людей всякие болезни, — щебетал он под носом Мантелея и отчаянно крутил головою.

- Боюсь, братишка, боюсь. Ведь змеев не собьешь стрелой или еще чем-нибудь. Вот поэтому и боюсь, — ответил Манте- лей.

- А у нас этим летом Буянбай с нагорной улицы, говорят, что-то сделал и заставил змея опуститься на землю. Потом, говорят, змей взлетел и начал сыпать огнем на Буянбая. И у него загорелся дом. А сам он после этого заболел и умер, — рассказывал мальчишка.

- Какие страшные вещи ты рассказываешь. Давай не будем рассказывать такие истории, а то я действительно боюсь и не поеду к вам в гости, — сказал Мантелей. «Такой большой, а боится», — удивлялся мальчишка. За этими разговорами казаки въехали в деревню. Девочка показала на один из домов, расположенных под старыми ветлами. И вскоре казаки уже спешились во дворе указанного дома. В одном углу обширного двора горел костер. Над костром висел закопченный котел, и с той стороны несло запахом готовящейся похлебки. Пахло дымом и еще чем- то, что вмиг напомнило Мантелею родную деревню. Коней приняли хозяева и отвели в свободный загон для скота. Мальчишки откуда-то притащили сена и дали коням. Видимо, им доставлял удовольствие этот процесс работы. В середине двора смутно темнел дом довольно внушительных размеров, с четырехскатной крышей, крытый соломой. Как и у всех булгаро-сувар, жилище ориентировалось входом на восток. От дома вела крытая галерея к хлевам и конюшням. Напротив дома располагались летняя кухня, по булгарски лась, и, видимо, амбар. Мантелей с интересом оглядел в наступивших сумерках суварский двор и про себя отметил, что в этом дворе, видимо, проживает крепкий хозяин. Ему понравились прочные постройки и все содержание двора. Все у этого хозяина сотворено надежно и все у него под рукой, отметил он еще раз про себя. В это время из летней кухни вышла женщина и позвала всех к столу. Казаки во главе с Мантелеем гурьбой ввалились в летнюю кухню и, не спеша, расселись вокруг деревянного стола, на котором уже на чистой

441

-------------------------------------------

скатерти лежали приготовленные к ужину деревянные ложки. В центре стола на деревянном подносе горбились нарезанные ломти ржаного хлеба. В деревянной солонке белела соль, мелкомолотая и насыпанная горкой. Два светильника, пристроенные у стен, освещали кухню. Земляной пол был утрамбован, и на одной из стен был пристроен шкап, где виднелись разная посуда и кувшины. Напротив был пристроен традиционный для булга- ро-сувар очаг с вмазанным котлом. Вскоре женщины занесли со двора дымящийся котел, и одна из них деревянным половником стала разливать похлебку и подавать казакам. Мясо выложили на деревянный поднос и поставили его на стол перед казаками. Все казаки стали дружно есть. Ложки так и замелькали над столом. Только Аспар громко крякнул и вопросительно посмотрел на женщин. «Не крякай, не крякай. Знаем мы, чего вам не хватает. Потерпите чуток, скоро принесут», — сказала одна из женщин, видимо, хозяйка этого двора. И действительно, в кухню вскоре зашла женщина помоложе, которая несла кувшин. За ее подол держалась маленькая девочка, с которой недавно в таборе разговаривали казаки. Женщина торжественно водрузила свой кувшин на столе. Предчувствуя наслаждение от желаемого напитка, Аспар воодушевился и озорно подмигнул казакам. Слова благодарности обильно посыпались из его уст. Хозяйка дома подняла кружку с напитком, поблагодарила казаков за оказанную им помощь.

- Тавдапусь сире пурне те, ентешсем! Благодарю вас всех за оказанную нам помощь. Пусть работа и была небольшая, но за то, что не отказали нам, еще раз вам всем большое спасибо. Хотя вы сами знаете, эта черта у нашего народа в крови. Коллективное ниме не раз спасало нас в трудное время. Наши мужчины уже дней тридцать как уехали на войну, и с тех пор мы, женщины и дети, сами справляемся по хозяйству. Трудно нам без мужчин. Трудно. Мы надеемся, что Господь не оставит нас своею милостью. Я вижу, что вы тоже направляетесь на войну. Мы рады накормить и угостить вас, наши защитники. Пускай враг видит вас глазами, но не дотянется руками. Пускай Господь всегда поможет вам. Тур сирлах, — закончила она свою речь. С этими словами она капнула несколько капель на землю и, чуть пригубив, подала кружку с напитком казаку, сидящему с краю. Вскоре кружка обошла всех по кругу.

Казаки пили и только нахваливали суварский пыл. Разговоры пошли веселее. Один из казаков взял маленькую девочку на руки и потом посадил ее с собою рядом. Было видно, как он

442

-------------------------------------------

сильно соскучился по детям. Он гладил ее по голове и старался накормить тем, что имелось на столе.

- Я успел позабыть, как тебя зовут-то? — обратился он к девочке.

- Атепи.

- Ах, Атепи. Какое красивое имя. Наверное, отец крепко любит тебя, если дал тебе такое имя.

- Да, любит, — сказала девочка и кивнула головой. Сама в это же время управлялась с косточкой, обкусывая её со всех сторон.

- Отец-то её любит, да только самого его вот нет. Говорят, что наши мужчины находятся на реке Шешма и там воюют с татарами, — вмешалась в разговор молодуха и тяжело вздохнула.

- Да теперь, наверное, все наши мужчины воюют. Иначе нам нельзя, — вставил слово другой казак.

- Да, да. Теперь все мужчины на войне. Как мы будем дальше жить? Какая жизнь пошла? — сокрушалась другая женщина.

После ужина казакам постелили в доме. Кто устроился на лавках, расположенных вдоль стен, кто на полатях, а кто и на полу. «Главное в тепле, а остальное не так уж и важно. Поспим хоть разок по-человечески», — подумал Мантелей и растянулся на лавочке. Сверху укрылся чапаном и погрузился в раздумья. Кто-то задул светильник, и комната погрузилась в совершенную темноту. Казаки поговорили немного в темноте, и через некоторое время утихли.

Сон сморил всех. Только Мантелей лежит и все так же смотрит в темноту. Мысли теснятся в его голове и никак не дают уснуть. В темноте слышно только дыхание спящих и иногда их беспокойные бормотанья. Кто-то шевелится во сне, и шум от его движения некоторое время доносится до Мантелея. Где-то в углу шуршат мыши или крысы. Временами слышен даже их тонкий писк. Мантелею вспоминается такая же летняя ночевка у себя в деревне, в родимом отцовском дому, вместе с Сильби, когда она в первый раз переступила порог его дома. «В первый и последний раз, может быть, переступила она порог моего дома. Кто знает, как сложится все дальше? Суждено ли нам вернуться назад в отцовские дома, или же мы теперь до самой смерти будем скитаться в чужих краях? — подумал он и незаметно для себя, тяжело вздохнул в темноте. — Тогда всю ночь нам пел сверчок в отцовском доме, и от его пения было особенно спокойно и умиротворенно на душе. Словно и не было никакой войны». Родные

443

-------------------------------------------

стены и с детства привычные родные запахи окружали тогда их. Сильби доверчиво прижалась к нему и спокойно посапывала у него на руке. И он боялся пошевелиться и боялся разбудить ее. Ему так невыразимо жалко было ее, жальче, чем мать или отца, или кого бы то ни было на свете. А после пошли бесконечные скитания по чужим степям и селениям. Хоть и были эти степи булгарскими, но все равно тянуло домой, на свою малую родину, где и воздух, и даже дым кажутся особенными, со своим особым привкусом и запахами. Одно только немного утешало его душу. Он воочию надеялся увидеть большие булгарские города, такие как Биляр и Булгар, Сувар и Керменчук. Мантелей нащупал за пазухой оберег, выполненный из рябинового деревца, и в уме проговорил слова охранной молитвы, выученной им когда-то в детстве от матери. Потом нащупал на поясе кожаный мешочек, по-булгарски енчек, где лежала ордынская пайцза. Боязнь потерять пайцзу заставила Мантелея положить пропуск в мешочек и крепко перетянуть его кожаной бечевкой. «Кто знает, а вдруг да пригодится в пути?» — мелькнуло на мгновенье в голове. И он тут же забыл о нем. Мысли потекли привычным потоком. «Как же там теперь моя Сильби? Когда живы были родители, она была хоть под их опекой. А теперь-то каково приходится ей? Кто же ее защитит кроме меня. Да она еще в положении».

- сверкнула мысль. Он пытался представить себе своего будущего ребенка и не мог. Почему-то он виделся ему уже большим, бегающим по земле. «Да, я тогда незаслуженно обидел ее, сказав ей, до детей ли теперь, когда идет война, — подумал он и мысленно попросил у жены прощенья. — Разве дети виноваты, что идет война? И сто раз права Сильби, сказав, что детей посылает Господь. Я с радостью приму тебя, мое сокровище», — подумал он о еще не родившемся своем ребенке. Тут дрема стала накатывать на него, и он несколько раз подряд шумно зевнул в темноте. Он помнил, как несколько раз просыпался и вновь проваливался в забытье. Обрывки каких-то снов носились в его голове и снова гасли, когда он снова засыпал. Так и промаялся он до утра на широкой жесткой лавочке. Разбудила их хозяйка дома. Рассвет несмело сочился в комнату через два оконца, выходящих на восток и на юг. Казаки с кряхтеньем вставали и покидали комнату. Мантелею не хотелось вставать, и он с охотой полежал бы еще немного, так как уснул поздно, и теперь ему не хотелось вылезать из-под теплого чапана не выспавшись. Но делать нечего, и он тоже встал и вышел вслед за казаками. «Да, действительно в

444

-------------------------------------------

этом доме живет крепкий хозяин. Вон как устроен его дом. Дом, сени и клеть расположены под одной крышей. В любую погоду, не выходя на улицу, из дома можно попасть в клеть, в амбар и конюшню», — подумал он, пересекая сени и взглядом окидывая чужое жилище. «Денечек будет сегодня ясный. Это хорошо. А то напугала нас осень ранними снегами», — раздумывал Мантелей, вспоминая первый снег в этом году и озабоченно оглядывая небо. Быстро все умылись, и после легкого завтрака казаки снова уже были в седле. Женщины вышли провожать их к самой околице и долго стояли, глядя им вслед, пока казаки не скрылись за ковыльными холмами. «Если встретите моего мужа, передайте ему салам от жены и от нашей родни. Вы его сразу узнаете. Он у меня видный. Зовут его Ярмук. Спросите его, откуда он. И если ответит, что из Зериклов, расположенных на реке Ешел сирма, то значит, это будет он», — говорила хозяйка дома, расставаясь с казаками, а сама вытирала концом сурбана свои заблестевшие слезами глаза. Ее печальный голос некоторое время звенел в ушах у Мантелея. Но вскоре все это забылось, и другие мысли захватили его. Меж тем солнышко уже высоко висело на небе. Его нежаркие лучи ласково грели лицо, и Мантелей расстегнул ворот своего чапа- на. Говорить не хотелось, и он ехал чуть сзади своих товарищей, временами окидывая окрестности свом ищущим взглядом. Все в мире было спокойно. Ни живой души, ни движения, даже вздох ветерка не тревожил лесостепь. Казалось, что все вымерло вокруг. Только высокая трава шелестела под копытами, и всхрапывали иногда кони, разгоняя степную тишину. И лишь эта застывшая картина тоскующей в преддверии холодов булгарской лесостепи вокруг. Так ехали долго. Уже два раза останавливались казаки около степных ручейков и поили коней. Уже успели перекусить сами и накормили в одном месте коней. А впереди все стелется и стелется бесконечным булгарским полотном осенняя лесостепь. И также ни души вокруг, ни движения. И только холмистая лесостепь встает стеною впереди.

Уже на исходе дня, когда казаки ехали низиной и начали было подумывать о ночлеге, на них из-за ближних холмов, словно с неба, упали неизвестные всадники. Их было много, и они с двух сторон, растягиваясь дугой, охватывали казаков в кольцо. Бежать было бесполезно. На усталых конях далеко не ускачешь. Все равно догонят и прикончат. Мантелей моментально окинул взглядом округу и, оценив обстановку, дал своим казакам команду остановиться. Сам лихорадочно стал развязывать

445

-------------------------------------------

кожаный мешочек. Вскоре он вытащил ордынскую пайцзу и приготовился к встрече с неприятелями. И те не заставили себя долго ждать. На взмыленных конях они как вихрь подлетели к казакам с занесенными над головами пиками и саблями. И только занесенная высоко над головой рука Мантелея с пайцзой и его громовой окрик «Тахта!» остановили ордынцев. Они плотной стеной окружили казаков. Азиатские рысьи глаза близко и остро взглянули в глаза Мантелея. Ордынец криво усмехнулся и что-то крикнул собравшимся воинам. «Вот и встретились, сучье племя, не разминулись!» — зло подумал Мантелей. Ненависть к ордынцам душила его, и он усилием воли сдерживал себя, чтобы не схватиться за саблю и не начать крушить врагов. А там будь что будет. В то же время он отлично понимал, что ничего хорошего от этой затеи не выйдет, и будут напрасны его гибель и гибель его казаков. Вражеские всадники кружили вокруг них и откровенно, кто со злобой, кто равнодушно, а кто и с любопытством, разглядывали их. Тот же ордынец снова обратился к Мантелею, но он совершенно не понимал его слов.

- Что он говорит? Переведи! — сказал Мантелей своему толмачу.

- Он спрашивает, кто мы такие и куда направляемся? — перевел слова ордынца толмач.

- Скажи ему, что мы люди военачальника Бураджа, и едем к нему. Также скажи, что Бурадж служит ордынцам, и мы ездили по его поручению, — добавил Мантелей. Толмач перевел слова Мантелея. Ордынец, видимо, он был старшим среди своих воинов, выслушал толмача молча. Потом что-то сказал толмачу и снова остро и быстро глянул на Мантелея. После этого взмахнул рукой, в которой была зажата камча, и тронул коня.

- Он велит нам ехать за ними, — перевел толмач. Все всадники тронулись вперед. Казаки следовали вместе с ордынцами, окруженные ими со всех сторон. «И в страшном сне не могло такое раньше присниться, чтобы я ехал в окружении ордынцев, видел их лица, слышал дыхание и ловил их презрительные взгляды. Как же терпел у них в плену мой бедный товарищ Хушман?» — думал Мантелей, двигаясь среди врагов. Он окидывал взглядом своих казаков, и снова на ум приходили мысли о судьбе, о жизни и смерти. «Что всех нас ждет впереди? Жизнь или смерть? Увидим ли мы еще раз своих родных и близких? И как там держатся наши ратники на реке Черемшан?» — раздумывал он некоторое время. И тут к своему удивлению обнаружил,

446

-------------------------------------------

что в такой необычной обстановке его тянет в сон. Может, сказывалась усталость от долгого передвижения верхом или еще что, но его все сильнее и сильнее тянуло в сон. Он несколько раз отчаянно зевнул и снова огляделся кругом. Так же шагом, мерно и собранно, двигались ордынцы. Его казаки, с виду совершенно спокойные, следовали в середине этой колонны. «О чем они думают? — подумал о своих подчиненных Мантелей и пристально глянул в лицо Аспара. Тот заметил его взгляд, и кивнул ему головою, мол, все в порядке, есаул. Кругом, если не считать присутствие ордынцев, все было как обычно. Стучали копыта, шуршала трава, пофыркивали кони — и Мантелея снова начало клонить в сон. Он и не заметил, как закрылись его глаза и легкая дрема поглотила его. Все также качалось седло, и ему сквозь дрему казалось, что так он движется уже целую вечность, и конца этой дороги не видать. Казалось, что его кличут, и он с трудом открывал слипающиеся глаза. Затуманенным взглядом обводил он окружающий мир, и ему действительно казалось, что он следует в колонне своих войск. Лица ордынцев казались совершенно мирными и давно знакомыми. Но он тут же спохватывался и тревожно закидывал голову. «Фу, прямо наваждение какое-то бесовское. Чур, меня, чур», — выговаривал он сквозь дрему, и его голова снова свешивалась на грудь.

- Есаул, не спи, — толкнул его в бок один из казаков. — Кажется, подъезжаем.

Мантелей встрепенулся и открыл глаза. Впереди на равнине виднелось множество юрт и повозок. Дымили многочисленные костры, и дым сизой пеленой расстилался по низине. Мантелей повернул голову назад и увидел, что последние лучи заходящего солнца освещали вершины ковыльных холмов. Темные тени от холмов достигали крайних юрт и кибиток. Большой конский табун свободно пасся под холмами, и ржание далеких коней временами доносилось до их слуха. С другой стороны лагеря паслись овцы, и было видно, как они разбрелись широко. Небольшие группы всадников двигались в разных направлениях. Одни приезжали в ордынский лагерь, а другие, наоборот, уезжали. «Ордынские разведчики, наверное», — подумал о них Манте- лей. «Есаул, гляди, — обратился к Мантелею Аспар, — ордынцы кочуют вместе с табунами и жилищами, словно они собираются жить здесь долго. Вон видны их женщины и дети». И Аспар показал рукою в сторону ордынского лагеря, где действительны были видны женские и детские фигурки. «Ничего, Аспар. Наш

447

-------------------------------------------

князь Ылтанпик не допустит того, чтобы ордынцы властвовали на нашей земле. Мы еще покажем ордынцам, кто здесь хозяин,

- ответил Мантелей.

Вскоре кони уже въезжали на территорию вражеского лагеря. Казаки с интересом оглядывались вокруг, так как все они впервые видели врагов так близко не в бою, а в обыденной жизни. Как на диковинку глазели они на верблюдов, которые с гордо закинутыми головами стояли около юрт и кибиток. «Ну, как ты на это смотришь?» — обратился к Мантелею Ахчура и неопределенно мотнул головою. Тот только пожал плечами и промолчал. В это время поближе к Мантелею пробрался Шурай. Он на ходу снял колпак с головы и вытер им свое запыленное лицо. Потом глянул на Мантелея, улыбнулся и произнес:

- Есаул, как ты думаешь, за кого приняли нас ордынцы?

- Это уж тебе лучше знать. Ведь ты же жил среди них.

- И то верно, — согласился Шурай. — Эх, не мешало бы на ночь похлебать чего-нибудь горячего.

- Вот ты и позаботишься об этом. Тебе же знаком язык ордынцев, — сказал Мантелей.

- Да, я попробую. Попытка не пытка. Наших запасов надолго не хватит.

- Может, встретишь, кого из знакомых? — вставил Манте-

лей.

- Может, и встречу, — согласился Шурай. — Ты главное не робей, есаул. Нельзя робеть перед врагами. Поживем еще и увидим, как наши дела повернутся, — добавил он.

- А я и не робею. Робел бы — в разведку не ходил бы. Я их люто ненавижу, — ответил Мантелей, и гневно сверкнул очами.

- А вот этого нельзя показывать врагам. Усмири свой гнев и гордыню, и терпи. У нас у каждого свой счет к ордынцам, а ведь деваться некуда, приходится терпеть. Так что затаись на время и не показывай свой гнев открыто. Будь сильнее своего гнева. Только так можно выжить среди ордынцев, — добавил Шурай.

«А ведь он отчасти прав. Такое поведение — один из способов самозащиты. Куда же действительно деваться таким простым людям, как я и Шурай? Обстоятельства сильнее нас», — подумал Мантелей и кивнул головою, соглашаясь с Шураем.

- Ладно, есаул, поговорим после, — сказал Шурай и выехал вперед Мантелея. Впереди было видно, как ордынцы стали останавливаться и спешиваться с коней. Вскоре встали и казаки. Ордынцы разошлись, и казаки остались почти одни. Только толпа

448

-------------------------------------------

любопытных мальчишек толпилась около них, они о чем-то переговаривались меж собою, показывая пальцами в сторону казаков. У казаков не отняли даже оружий. Все вооружение оставили при них. Этого Мантелей не мог понять.

- Шурай, скажи, почему ордынцы бросили нас и оставили одних? Не видно и охраны. Словно мы их совершенно не интересуем, и они забыли про нас, — обратился он к Шураю.

- Я и сам не понимаю. Наверное, они приняли нас за своих союзников. У них в рядах много разноплеменных воинов, особенно кыпчаков. Тем более, что ты показал им пайцзу, — пожав плечами, ответил тот. — Как бы там ни было, старайтесь держаться вместе, так как вы не понимаете ордынского языка. А то всякое может случиться, — добавил он через некоторое время.

- Ладно, Шурай. Благодарим тебя за добрый совет. Теперь сходи к кострам, похлопочи насчет горячего ужина. Может, что и выйдет, — сказал Мантелей.

- Сделаю, есаул, — ответил тот и, оставив коня на попечительство Шамшура, быстро удалился вглубь ордынского лагеря.

Меж тем округу незаметно затянуло сумерками. Низиной, оврагами и лощинами на кошачьих лапах кралась темнота. Стало заметно прохладней.

- Не мешало бы соорудить крышу над головой. Или хотя бы шалашик, — высказал Хунади.

- Правильно говоришь. Если сами не позаботимся о себе, никто другой о нас не позаботится. Ты, Шамба, иди, займись конями, а остальные займитесь приготовлением шалаша, — распорядился Мантелей.

Казаки беспрекословно подчинились. Они сложили в одну кучу свои копья и щиты и налегке пошли через лагерь к предполагаемой недалеко реке, где, темнея, тянулась урема. Шли и с интересом разглядывали чужую жизнь и быт кочевников. Слушали многочисленные тупые удары палками по бурдюкам, которые длительное время раздавались в вечернем воздухе. Их никто не останавливал и никто не интересовался, куда они направляются. И даже их одежда не вызвала у ордынцев никакого интереса. «Они, наверное, привыкли к виду разноплеменных воинов. И им нет никакого дела, кто тут шляется у них по территории их лагеря», — не ходу подумал Мантелей.

Казаки саблями быстро нарубили палок и лозы для шалашей и тем же путем возвратились обратно. К их приходу уже горел маленький костер на их стоянке, и Шамба с Шураем вовсю

449

-------------------------------------------

хозяйничали около костра. На расстеленной кошме они разложили оставшуюся нехитрую снедь и, увидев вернувшихся казаков, радушно пригласили их к вечерней трапезе. «Нет! — возразил им Мантелей, — вперед построим шалашики, а потом можно будет и перекусить». Все с ним согласились. И общими усилиями за короткое время два шалашика были построены. «Вот теперь можно и поужинать спокойно. Ужин от нас не убежит»,

- сказал Мантелей, вытирая руки концом своей рубахи. Нямма скинул с себя азям и колпак, остался в одной рубахе, несмотря на прохладную погоду. «Эх, не мешало бы еще всполоснуть свой чубчик, — сказал он, вытирая гладко выбритую голову с чубом на самой макушке. Его чуб был заплетен в косичку, которая на фоне блестящего черепа казалась маленькой змеей, греющейся на камне. Казалось, что блики костра отражаются от блестящей потом его головы, как от начищенного медного котла. Все расселись вокруг кошмы и начали ужинать.

- Я ничего, кроме кумыса, не смог достать, так что придется довольствоваться тем, что у нас есть, — сказал Шурай.

- И на том спасибо. Не впервой нам питаться всухомятку. Переживем, — сказал Нямма.

- Ничего, главное у нас есть булгарский шыртан и пюремеч, есть несколько юсманов и зеленый лук. Вдобавок вот еще кумыс появился. Значит, живем! — бесшабашно заявил Ахчура.

- Живем, живем. Сегодня живем, а завтра не знай, — вставил Хунади. Некоторое время ели молча. Только слышно было, как доносятся звуки ударов по бурдюкам.

- И так стучат целый день. Стучат и утром, и днем, и вечером, — сказал Шамшур.

- Как ты думаешь, есаул, сколько времени мы здесь проживем? — обратился к Мантелею Аспар.

- Поживем — увидим. Время покажет, — коротко ответил Мантелей.

- Вот ведь как в жизни получается, никогда не думал и не гадал, что буду ночевать в орде среди татар. Думал, что их духа не выношу. Ан нет, приходится не только воевать с ними, а и жить среди них, — сказал Нямма.

- Да, как говорят булгары — пурнась сакки сарлака, чего только не увидишь в жизни, чего только не испытаешь, — вмешался в разговор Шамба.

- Ну, что, Шурай, не встретил знакомых в орде? — спросил Мантелей.

450

-------------------------------------------

- Нет, не встретил. Завтра еще пройдусь по лагерю, может, встречу кого-нибудь.

- Пройдись, пройдись. Заодно послушай, о чем говорят татары, — наставлял Мантелей.

- Хорошо, есаул, — быстро согласился Шурай и усмехнулся снисходительно, едва заметно. Но Мантелей заметил его усмешку и подумал: «Шурай, наверное, думает, что я молодой еще его учить, а все туда же». Но он промолчал. «Пускай думает, что хочет, но все равно нужно выяснить положение вещей», — решил Мантелей. Так за разговорами и прошел ужин. Убрали остатки еды в переметные сумы. Шалаши накрыли попонами, а на землю постелили кошму. «Ну, вот теперь можно и спать после таких трудов», — заключил Мантелей. Меж тем темная ночь уже полностью накрыла округу. Лишь полоска зари сиротливо краснела вдали. На небе высыпали бесчисленные звезды. Казаки подбросили дров и кизяков в костер и некоторое время сидели, каждый думая о чем-то своем. Какая-то птица бесшумно пролетела над костром, и Мантелей проводил ее взглядом, пока она не скрылась в темноте.

- Может, поиграть немножко на волынке, порадовать ордынцев? — обратился как бы ко всем сразу Ахчура.

- А стоит ли привлекать к себе лишнее внимание? — выразил свое мнение Нямма.

- Стоит, не стоит!.. Ордынцы все равно видели нас. Так даже будет лучше. В конце концов, мы на своей земле, и еще должны у кого-то спрашивать разрешения, что нам делать? Это музыка наших предков, музыка наших полей. Так что играй, Ахчура, не бойся. Нечего прибедняться перед врагами. Тем более, что они принимают нас за союзников. Чему быть, того не миновать! — довольно резко сказал Мантелей.

- И то верно. Играй, Ахчура, — поддержал Мантелея и Шам- ба. Другие казаки также согласились с ними.

И вот над юртами и кибитками, над вечерней степью, сначала вроде бы несмело, а потом все звонче и задорнее полетели волшебные звуки булгарского инструмента. Звуки носились над притихшими в темноте ковылями и поднимались к небесам, и людям казалось, что сам Сюлхузя прислушивается к волшебным напевам. Они думали, что еще в ветхие времена сам Господь научил булгар делать волынку-шопр, чтобы они веселились, хвалили Бога и благословляли жизнь. Казалось бы, чего проще: надул пузырь, приладил к нему звонкий рожок — и

451

-------------------------------------------

инструмент готов. Казакам казалось, что эта мелодия такая же древняя, как сама земля, как небо и звезды на ней. Наверное, сам Атилла когда-то в стародавние времена, сидя у костра, слушал эту мелодию. Жарко горел костер, звонко пела волынка, и казаки и не заметили, как вокруг костра вскоре собралась большая толпа любопытствующих слушателей. Хунади все подбрасывал и подбрасывал в огонь новые порции дров и кизяков. А Ахчура все наяривал и наяривал разные мелодии. В перерывах между мелодиями казаки слышали, как одобрительно гудят собравшиеся люди, как о чем-то переговариваются на непонятном для них языке. В это время, расталкивая собравшихся людей, к костру вышел сухощавый и немолодой ордынец. Его чекмень был аккуратно подпоясан кожаным ремешком. Из-под шапки свисали две косы, посеребренные сединой. Подогнув ноги, как и все степняки, он уселся на свои гутулы прямо против Ахчуры и что-то сказал ему через огонь. В руках у него также был какой-то музыкальный инструмент. Ахчура не понял, что сказал ему ордынец, но перестал играть. И тут заиграл и запел ордынец. Чуть дребезжащие, но все равно прекрасные звуки музыки полились в ночь. И люди слушали так же затаенно и с таким же интересом, с каким совсем недавно слушали игру Ахчуры. Ахчуре казалось, что он раньше уже слышал эти мелодии, которые выводил ордынец, но не мог вспомнить, где это было. Он вспомнил, какие мелодии выводил на своем курае ныне покойный Буранбай. Вспомнил и мысленно сравнил игру курая и настоящую игру ордынца. Было что-то похожее, но не то. А ему почему-то до боли казались знакомыми эти мелодии, которые выводил ордынец. «Шурай, переведи, пожалуйста, о чем он поет?» — обратился за помощью к Шураю Ахчура. Тот прислушался к песне, которую пел старый ордынец, и стал переводить Ахчуре. «Он поет и прославляет славного и отважного Чингисхана, который покорил полмира. Поет, что они идут по следам своего великого предка Аттилы, и что бросят к ногам своего хана всю покоренную землю. И что никогда не будет на земле хана славнее Аттилы и Чингисхана». «Подожди, но ведь Аттила наш великий предок», — возразил ему Ахчура. «Я знаю, но ордынец называет его своим предком», — сказал Шурай. «Не понимаю. Совершенно не понимаю. Как же так?.. — вслух размышлял Ахчура. — Скажи, а как называется ордынский инструмент? Ты знаешь? «Знаю. Инструмент называется хур». «Впервые слышу», — сказал Ахчура. А хур все пел и пел, не переставая. Азиатская тоска половодьем разливалась над булгарской лесостепью.

452

-------------------------------------------

И было что-то родное в этих нехитрых звуках, и было что-то чужое для булгарского сердца. Ахчура закрыл глаза и долго слушал чужое пенье. Ему казалось, что из тьмы веков пахнуло на него тоскою кочевых племен. Здесь, где веками звенели булгаро-су- варские песни, теперь зазвучали иные мелодии. Здесь, где бежали булгарские кони, теперь стучали чужие копыта. И даже запахи, в настоящее время окружающие его, показались ему чужими, принесенными из дальних сторон. От таких мыслей и ощущений его всего передернуло, и он, открыв глаза, обвел взглядом окружающих его людей. Но к своему удивлению, в отблеске костра увидел совсем не злобные оскалы врагов, а обыкновенные простые лица простых людей. Ахчура оглянулся на своих товарищей, словно пытаясь понять, что они чувствуют в это самое время. Но его товарищи все так же сидели вокруг огня и задумчиво слушали пение ордынского хура. «Сидим, словно в кругу давних приятелей», — промелькнуло в голове у Ахчуры. «И мы воюем с этими людьми. Это они представляют ту самую страшную лавину, которая, как страшный горный обвал, накатывается на нас, безжалостно уничтожая все на своем пути. И это они принесли нам столько горя и страданий. И в то же время так же, как мы, мирно сидят вокруг огня и слушают песни», — раздумывал он, разглядывая вспыхивающие в блеске огня медные лица ордынских воинов. Ахчура хотел было подумать об ордынцах зло и неприязненно, но у него ничего не получалось. И даже такие страшные воспоминания о прошедших боях и невосполнимых потерях, о пирамидах из людских черепов, о тяжелых страданиях, причиненных им ордынцами, не смогли возбудить в нем ту злость, которая вспыхивала вмиг, когда они сходились лицом к лицу с оружием в руках. «Это, наверное, музыка виновата, что я так расслабился и мне не хочется думать о них нехорошо», — подумал он и снова обвел взглядом окружающих людей. Взметнувшийся вверх огонь выхватывал из темноты красноватые лица, бешметы, чекмени и шапки, оружие. Сверкающие искры роем взлетали над головами и гасли в темноте окружающей ночи. И так же, как искры, сверкали высоко в небе холодные звезды. И так же, как и тысячи лет назад, над грешною землею вставала одинокая луна, багровая, как начищенный медный поднос.

Ордынец перестал играть и, взглянув через костер на Ахчу- ру, что-то сказал ему. Ахчура не понял, что говорил ему ордынец и вопросительно глянул на Шурая. «Он просит, чтобы ты показал ему свой инструмент и показал, как на нем играть», — по

453

-------------------------------------------

яснил Шурай. «Ну, что же. Пускай пробует», — сказал Ахчура и, встав с земли, перебрался к ордынцу. Он показал ордынцу, как надо надуть пузырь и как надо играть на волынке. Тот попробовал поиграть, но у него поначалу ничего не получалось. Он только извлекал из инструмента различные нестройные звуки. Но помаленьку звуки зазвучали ровнее, и что-то наподобие незнакомой мелодии начало вырисовываться в воздухе. «Скоро мой шопр запоет по-ордынскому», — подумал Ахчура. А вокруг все шумели людские голоса, и незнакомый говор врывался в уши. «Наверное, людям делать нечего, и они ищут места, где можно было бы веселее провести время», — подумал о них Ахчура. Мало-помалу собравшиеся люди начали расходиться. Вскоре около костра остались только казаки Мантелея, музыкант-ордынец и еще несколько человек. Один из оставшихся людей подошел к казакам и вполголоса поздоровался с ними.

- Аван-и? Ентешсем! — вымолвил он по-булгарски.

- Аван-ха, аван, — ответил за всех Мантелей и с нескрываемым интересом посмотрел на незнакомца.

- Вот услышал голос родного инструмента и не смог удержаться, чтобы не подойти и не познакомиться. Хорошо играете,

- продолжил незнакомец. Казаки промолчали. — Кто вы и откуда?

- Мы-то казаки, а вот ты кто такой будешь? — вопросом на вопрос ответил Мантелей.

- Я десятник и меня зовут Урак. И родом я из деревни Чюк- сирма, — представился незнакомец.

- Как ты оказался в орде? — снова спросил Мантелей.

- Долго рассказывать, — сказал Урак, и слышно было, как он вздохнул.

- А все-таки?

- Мы бились с ордынцами на реке Чувашка. Были разбиты и попались к ордынцам в плен. И ордынцы поставили нас перед выбором: или смерть принять, или служить им. Вот так мы и оказались у них, — вымолвил Урак.

- И много вас таких у ордынцев?

- Не так уж и много, но есть.

- Значит, говоришь, что ордынцы поставили вас перед выбором? И вы сделали свой выбор, — вмешался тут в разговор Аспар.

- Да. Мы сделали свой выбор. Ну, скажите, кому какая была бы польза от того, если бы мы все погибли там? — начал горячиться Урак.

454

-------------------------------------------

- Успокойся, мы тебя не осуждаем. Мы сами попали в такое же положение, — вмешался в разговор Шурай. — И вообще, Господь нас рассудит, кто был прав, а кто нет.

- Да, дела. — протянул в темноте кто-то из казаков.

- А вы сами чьи будете? — снова спросил Урак. Казаки промолчали, и только Шурай снова ответил:

- Мы подчиняемся и служим Бураджу. Слышал про такого?

- Слышать-то слышал, а видеть не приходилось.

- Ну, что вы все стоите, присядьте к нашему огоньку, поговорим тут немножечко, — сказал Мантелей и жестом руки показал Ураку место возле себя.

- А вы, Ахчура и Шурай, отвлеките от нас музыканта ордынца. Но ордынец уже сам поднялся с земли и, что-то лопоча по-своему, протянул шопр Ахчуре. И вскоре он уже растаял в темноте. Булгары остались одни. Кто-то вновь подбросил дров и кизяков в костер, и вскоре жаркое пламя высоко взметнулось над землею. Казаки и вновь подошедшие булгарские ратники расселись вокруг огня.

- Ну что, ребята, угостите гостей кумысом, — предложил Мантелей. Хунади взял бурдюк, налил в кружку кумыса, пробормотал слова молитвы, капнул несколько капель жидкости на землю и пустил кружку по кругу. Гости с удовольствием выпили. Поблагодарили хозяев, и языки мало-помалу развязались. Говорили о войне, о неубранном в этом году урожае, о наступающей зиме и вообще о жизни. Вспомнили своих жен и детей, брошенную и оставленную скотину, разоренные дома и амбары. За этими разговорами и не заметили, как опустел бурдюк, как начал потухать костер. Мантелею все хотелось лучше расспросить у новых знакомых про ордынцев, но он боялся, что те заподозрят в них лазутчиков, и донесут об этом татарам. «Нет, нельзя доверять незнакомым людям, даже своим соплеменникам»,

- думал он и некоторое время терзался сомнениями — спросить, не спросить. «В случае чего, сошлюсь на Бураджа и прикроюсь его именем», — подумал он, и после этого обратился к Ураку.

- Скажи-ка, дорогой землячок, неужели ордынцы разгромили всех наших ратников на реке Шешма? И если знаешь, подскажи, пожалуйста, где нам найти нашего славного Бураджа?

Урак вздохнул, глянул через огонь на Мантелея и вымолвил:

- Я уже говорил, что не знаю Бураджа, я про него только слышал. А вот татары действительно разгромили всех булгар по

455

-------------------------------------------

реке Шешма. Это я знаю точно. Вот и мои товарищи могут подтвердить это, — сказал Урак, и кивнул головою в сторону своих товарищей. — Все оставшиеся в живых люди разбежались по окрестным чащам, а тех, кто попал в плен, татары заставляют служить им. И я вам советую дальше не двигаться, так как везде полно татарских разъездов, и один только Бог знает, чем может закончиться очередная встреча с татарами.

- Спасибо за совет. Мы об этом подумаем, — ответил Ман- телей и встал. — Ну, что товарищи, пора, наверное, спать, — добавил он и первым шагнул в сторону шалашей. За ним потянулись и остальные казаки. Попрощавшись, гости ушли.

И вот лежит Мантелей в шалаше, и сон бежит от него. По дороге в ордынский лагерь ему нестерпимо хотелось спать, а теперь, когда все рядом спят, он не может уснуть. В маленькую прореху шалаша видна одинокая звезда, и Мантелей некоторое время наблюдает за ней. Звездочка непрерывно играет, испуская колючие лучики света, и Мантелею кажется, что она перемаргивается с другими звездочками. «Вот ведь как в жизни получается. Я, ярый противник ордынцев, лежу и отдыхаю у них в лагере. И кругом меня и моих товарищей окружают враги, с которыми мы, может случиться, уже завтра схлестнемся в смертельной схватке. Да, какие только штучки не выкидывает наша жизнь», — думает Мантелей и широко и шумно зевает. Дневная усталость все-таки дает о себе знать. Где-то в ночи слышится одинокое ржание коня. Запахи умирающих трав, смешанные с запахами огромного лагеря, наплывают волнами. Какие-то тени наползают на одиночную звездочку, и она то ныряет, то вновь появляется на фоне темного неба. Ее светлые реснички моргают и моргают беспрерывно, словно бы посылая привет Мантелею. «Сколько же до меня было людей, которые вот так, же как я, лежали и наблюдали за далекими звездами? За ними наблюдали, наверное, мой отец, дед и прадеды. Люди умирают, а звезды живут вечно. Так же, как и теперь, они горели и тысячу, и две тысячи лет назад. Они одинаково светили и нам, и ордынцам»,

- думает Мантелей время от времени, продолжая следить за звездочкой. Незаметно для него самого его глаза закрываются, и он погружается в сон. И снится ему всю ночь его любимая жена Сильби. Только сон какой-то странный и загадочный. Проснувшись под утро, он долго лежит в темноте, стараясь угадать значение этого сна, и тревога, в последнее время не покидающая его, только усиливается. Рядом, словно у себя в родном лагере,

456

-------------------------------------------

беззаботно посапывают его товарищи. И только Мантелей снова мается, охваченный недобрыми предчувствиями, и картины этого сна снова предстают перед его глазами. Идет будто бы его жена по широкому полю, утопая в тумане, и размашистыми взмахами руки разбрасывает свои нухратки и украшения вокруг. А сверху льется блеклый лунный поток и заливает все вокруг мертвенным светом. И все вокруг мертво и недвижимо. Волны тумана застыли как зимние сугробы. И даже капельки росинок блестят окаменевшим неживым светом, не играя и не посылая вокруг кинжальчи- ки острых лучей. «Не хочу, чтобы мои нухратки достались татарам», — говорит будто бы его Сильби и продолжает разбрасывать свои украшения. А сама все дальше и дальше удаляется от Ман- телея. Мантелей хочет догнать ее, остановить, но его ноги вязнут в тумане, и он окончательно теряет ее из виду. Только ее голос все глуше и глуше доносится из глубины застывших туманов. И только взмахи ее руки, как крылья птицы, временами мелькают вдали. И так тоскливо и одиноко становится Мантелею, что хоть волком вой. Удрученный увиденным сном, Мантелей приподнимается и выползает из шалаша. Утренняя прохлада знобит его тело, и он зябко поеживается. Его взгляды устремляются к далекому восточному горизонту, откуда должно появиться светило. Линия горизонта четко проступает на фоне светлеющего неба, и солнышко вот-вот должно взойти. Мантелей глазами ищет своих коней и видит их всех вместе, пасущимися на окраине лагеря. Сумерки быстро, на глазах, тают, и он направляется к коням. Казак по имени Хунади, завидев его, быстро приподнимается с земли и идет ему навстречу.

- Ну, как ты тут? Как прошла ночка? Не боязно было тебе одному? — спрашивает его Мантелей после того, как они пожелали друг другу доброго утра.

- Да нет, нисколечко. Было такое обманчивое впечатление, что я нахожусь среди своих ратников, — ответил Хунади.

- Может, пойдешь, подремлешь немного? — предложил ему Мантелей.

- Да нет, не хочу. Мне не впервой не спать ночами. Мы к этому делу привычные. Выспимся на ходу, в седле, — ответил он. «Молодец! Сразу видно, что закаленный ратник», — подумал о нем Мантелей, а сам тут же обратился к нему с таким вопросом:

- Как ты думаешь, что нам надо делать дальше?

- Я думаю, что нам нужно как можно быстрее сматываться отсюда, пока ордынцы не погнали нас с собою вместе. Они, ви-

457

-------------------------------------------

димо, приняли нас за своих сторонников. Того и гляди, еще заставят нас идти воевать вместе с ними. Так что, еще раз говорю, нам нужно как можно быстрее бежать отсюда, — ответил он.

- Да, да, — словно соглашаясь с ним, ответил Мантелей, а сам в то же время подумал, что ордынцы его ни за что не заставят воевать против своих. Ну, хоть убей, не заставят! Он возвращается и садится на землю возле шалаша, где провел прошедшую ночь. Казаки еще спят, и чей-то храп негромко раздается внутри. «Умаялись мои казачки. Пускай поспят немного, пока есть время и возможность», — думает он, и его мысли переносятся на родную деревеньку. Почему-то некстати вспоминается далекое босоногое детство, когда было так тихо и спокойно под крылом родителей. Вспоминаются теплые летние ночи, когда взрослые сумерничают на улице, сидя на бревнах, а они, малышня, укрывшись теплыми кафтанами, сидят возле них и, навострив уши, слушают их разговоры. Где-то далеко играют ночные сполохи. Пахнет теплой пылью, мышами и еще чем-то таким, деревенским. Завораживающе поют сверчки. Одинокая огромная луна неподвижно висит над старыми ветлами. И такой покой, и такое умиротворение царят вокруг, что, кажется, бабушкина сказка обернулась явью и своим волшебством покорила весь подлунный мир. «Где теперь эти люди, что когда-то так мирно сидели на бревнах? Где эти дети, с кем когда-то я бегал босым? Ушли, растворились в потоке времен. Растаяли в пространстве, словно никогда их и не было на белом свете. И только их голоса, которые помнил я, наверное, как эхо витают над просторами родимых полей», — думает Мантелей. «Да, все течет, все меняется в жизни. На смену одним песням приходят другие. Меняются игры. На смену одним людям приходят другие люди. И так бесконечно. Течет время, как песок сквозь пальцы. И откуда вдруг взялись эти кыпчаки, которых раньше совсем мы не знали? Чья злая воля направила их против несчастных булгар? И почему это вдруг так непоправимо сломалась его жизнь, по какой такой причине? Ведь так много было хороших ожиданий в начале жизни. Было столько желаний. А теперь? Теперь осталось только одно желание — крушить и убивать ненавистных врагов. Но ведь это ненормальное желание? Не может быть нормальным состоянием человека его желание постоянно сражаться и биться. И это тогда, когда вокруг столько работы. Когда хлеба осыпаются и гибнут от ненормальной деятельности человека. Вернее от его бездеятельности в этом отношении», — так думает Мантелей.

458

-------------------------------------------

Из глубины степей с рассветом потянуло все усиливающимся ветерком. Заколыхались травы и сохнущие на корню кустики горькой полыни. Ветер причесывал горбатые гривы гибких ковылей, и наплывающие осенние запахи заставляли Мантелея морщить нос. Его чувствительные ноздри трепетали, и Манте- лею захотелось чихнуть. Он помассировал пальцами свой нос, стараясь подавить желание чихнуть, но не удержался и от души громко чихнул подряд три раза. Словно разбуженные его громким чихом, внутри шалаша завозились люди, и вскоре все его обитатели выползли наружу.

- Кто это так громко чихал, что всех разбудил? Ты, что ли?

- сказал Ахчура и с улыбкой глянул на друга.

- Я, кто же еще, — подтвердил Мантелей и тоже улыбнулся навстречу другу. От присутствия близких друзей и просто товарищей на душе у Мантелея стало чуточку веселей. «Ничего, даст Бог, еще поживем, может быть», — подумал он и снова улыбнулся своим мыслям. Вскоре казачки разожгли огонь и вскипятили на костре воду. Побросали в кипяток воду серебристого шалфея, и получился прекрасный чай. Вскоре все уже сидели вокруг расстеленной кошмы и завтракали тем, что Бог послал. Сухую еду запивали горячим, пахучим чаем.

- Ну, что, есаул, когда ты думаешь тронуться? — обратился к Мантелею Хунади.

- Вот позавтракаем и сразу же тронемся. Нам незачем тянуть время отъезда, — ответил Мантелей.

- Правильно мыслишь, есаул. Нам нужно как можно быстрее уйти и оторваться от ордынцев, — поддержал Мантелея Шурай. Эту мысль поддержали и остальные казаки. Вскоре воины начали распутывать коней и готовить их к выступлению. В это время к ним подошли вчерашние знакомые булгары. Один из них сразу же обратился к Мантелею и попросил взять их вместе с собою.

- Есаул, возьмите нас с собою. Мы можем пригодиться вам в пути. Нас тут немного, всего-то человек десять, — сказал он. Мантелей некоторое время разглядывал их, думая о чем-то своем, и задал говорившему гостю вопрос:

- А почему бы вам не остаться у степняков? Устроитесь у них, будете им служить. Найдете себе жен среди ордынок, и заживёте себе в удовольствие.

- Нет, не то. Совершенно не то говоришь ты, есаул, — сказал говоривший гость и с сожалением покачал головою.

459

-------------------------------------------

- Что, не нравится вам ордынский кумыс? Не нужны вам ордынские женщины? — с едкой ехидцей задал вновь вопросы Мантелей.

- Наши булгары готовят кумыс не хуже! И вшивые ордынские женщины нам совсем не нужны! И если нам не по пути, то мы и сами без вас обойдемся! — несколько резко, с обидой в голосе высказал гость.

- Ну, ладно, ладно. Такие злые ратники мне больше нравятся. Если желаете, то следуйте за нами. Только, чур! Во всем подчиняться мне беспрекословно, — сказал Мантелей, и еле заметно усмехнулся. Гость посмотрел на своих товарищей, кивнул им, словно бы спрашивая, согласны ли они идти под начало такого юнца, потом повернулся к Мантелею и ответил:

- Мы согласны.

- Ну, вот и ладно. Тогда можете следовать с нами, — сказал Мантелей и снова чуть заметно усмехнулся. Вскоре все казаки были уже готовы к выступлению. И вот цепочка булгаро-сувар- ских всадников потянулась мимо крайних кибиток и шалашей. Последний раз пахнуло на них запахами ордынского лагеря, и вскоре чистый простор и желтые ковыли волнами потекли назад под ноги коням. Никто не останавливал всадников, никто не погнался за ними. И только встреченный уже вдалеке от лагеря ордынский дозор проявил к ним интерес. Но опять выручила ордынская пайцза, и казаки сумели через переводчика убедить ордынцев, что они союзники с ними. И снова качается перед казаками далекий горизонт, и снова тонет тихая степь в осенней дымке. Мантелей, Аспар и Шурай едут впереди всех и о чем-то разговаривают. Остальные ратники следуют за ними.

- Что, ваш есаул всегда такой строгий? — обращается к Ах- чуре один из вновь присоединившихся к ним ратников и кивает головою в сторону Мантелея.

- Да нет, не всегда. Он вполне нормальный парень. Только злости в нем накопилось через край. Сам посуди, он отступает с боями аж с берегов седого Еика. Ордынцы погубили его родителей, и он потерял в боях почти всех своих друзей, — ответил Ахчура и, повернув голову, сбоку посмотрел на интересующегося казака.

- Вон оно как, — хмыкнул казак и замолчал. И только глухой топот копыт раздается в степи да изредка бряцает оружие, задевая стремя. Шиханы, увалы, равнины да гряды холмов, чередуясь, остаются за казаками. Убегая от наступающих холо

460

-------------------------------------------

дов, тянутся к югу стайки мелких птиц. Выше мелких пташек тянутся к югу птицы более крупные. Скоро, очень скоро суровое дыхание севера достигнет рубежей булгарской земли, и тогда замрет жизнь во всей огромной лесостепной стороне. А пока едут ратники по своей земле, и каждый из них думает свои думы.

Нет, не таким представлял свое возвращение в город Биляр Батбай, совсем не таким. Он хоть и знал, что у татар огромная сила, но все равно в глубине души надеялся, что булгаро-сувар- ские войска смогут сдержать наступление монголо-татарских войск на укрепленных рубежах по рекам Шешма и Черемшан. Но вышло совсем иначе, чем это он представлял себе. Татары словно упали с небес, и после продолжительной и упорной битвы булгаро-суварские войска были полностью разбиты на укрепленных линиях. Татары вторглись на территорию внутренней Булгарии. Спаслись от татарских сабель лишь немногие вои да ополченцы, а вместе с ними женщины и дети. Остальные были полностью истреблены или рассеяны по всей лесостепной Бул- гарии. Жернова войны перемалывали все новые и новые людские судьбы. Спасся и Батбай в числе немногих счастливчиков, если можно их так называть. Вместе с ним спаслись князь Ылтанпик, несколько сотников и этот русич — монах Белебей. Да еще ордынец, который был взят в плен на укрепленных линиях по реке Черемшан. Он почему-то не захотел вернуться к своим татарам и теперь вместе с остатками разбитого и сильно потрепанного булгаро-суварского воинства следовал к Биляру. Как им удалось вырваться из железного кольца татар, Батбай до сих пор не мог понять. Весь их путь отступления был сплошь усеян трупами вражеских и булгаро-суварских воинов. А тут еще испортилась погода. Зарядили нудные и длительные осенние дожди. Неуютно и холодно стало в степи. Промокшая насквозь одежда неприятно липла к телу. Порывистый ветер врывался под одежду и выдувал остатки тепла. Под кроны деревьев и тревожно гудящих лесов лезть не хотелось. Ветер срывал с поредевших листьев холодные капли и пригоршнями швырял их в лицо. Тело хотело тепла, душа хотела покоя. Копыта коней скользили по мокрой земле, и хотелось слезть с них и пройтись пешком. Но далеко ли уйдешь пешочком? Татары вмиг догонят, и тогда прощайся с жизнью. Хотя и эта жизнь не жизнь, а сплошное мучение. Усталое тело тупо ныло, и мерзли открытые

461

-------------------------------------------

кисти рук. Батбай, бросив поводья, совал ладони под мышки, и таким вот способом старался согреть их. Но это мало помогало. От коней валил пар, и они тоже устали. «Эх, найти бы сухую землянку да обогреться там, похлебать бы горячей похлебки да еще поспать бы немножечко», — мечтал Батбай в дороге, и это его желание было единственным и самым желанным. «Неужели сбываются пророчества знаменитого булгарского пророка и пророчества русича Белебея о гибели булгарского государства?

- думал он временами, и эти думы, несмотря на холод и голод, не оставляли его. — Уж не лучше ли смерть, чем такая вот бесприютная жизнь под холодными дождями? Неужели мы рождены лишь для того, чтобы только страдать? Ради чего все эти испытания и лишения? Зачем же мы наплодили детей, чтобы и они страдали на этой холодной земле, как и их отцы и деды?» — думал он, ежась под холодными ветрами и мелкой моросью. Кони шли шагом, временами отряхивая с себя накопившуюся в гривах влагу, и их копыта иногда скользили в набухшей от дождя земле. Люди молчали. Каждый думал свою невеселую думу. Дождь временами совсем переставал, и тогда в рваные разрывы облаков на короткий миг выглядывало солнышко, а потом снова пряталось в набежавших облаках. Над сырой землей громады туч клубились как горы. И порою невозможно было понять, облако ли упало на землю или седые туманы кочуют над нею. А невеселые мысли, как горы туманов, все громоздились и громоздились в голове у Батбая. И не было от них спасения, и некуда было бежать от тяжких дум и переживаний. «Хоть бы запел, что ли, кто-нибудь, а то так тоскливо передвигаться по осенней степи — прямо хоть ложись и умирай тут. Когда же, наконец, будет конец этой тряске?» — думал он, окидывая невеселым взором окружающий мир. Раньше Батбаю даже нравилась такая непогода. В этом разгуле осенней стихии было даже какое-то своеобразное очарование для его души. Но тогда он знал, что всегда его ждет теплый натопленный дом, горячая похлебка и нежная улыбка жены. А теперь была совершенно иная картина. Неизвестно было, когда они доберутся до человеческого жилья, когда поедят чего-нибудь горячего за несколько голодных походных дней. Дичи вокруг было много, да не было времени поохотиться на неё. Татары наседали на хвост, и надо было во что бы то ни стало постараться оторваться от них. Иначе — смерть и конец всему тому, ради чего они жили и страдали, и вели эту слишком неравную войну. «Мы-то ладно, а он за что страдает вместе с нами? Что за нужда заставляет его скитать-

462

-------------------------------------------

ся на чужбине? Из обыкновенного монаха превратился в воина, и теперь, так же как и булгарские ратники, не выпускает из рук оружия», — подумал Батбай, глядя на согбенную в седле фигуру Белебея. Тот словно почуял его взгляд, обернулся в его сторону и слегка кивнул ему головою, мол, чего хотел ты? Батбай улыбнулся ему сквозь усталость и заторопил коня. Их кони пошли рядом.

- О чем думаешь? — обратился к нему Белебей на чистом булгарском языке.

- Да, так. Терт пур та термен сьук? — булгарской поговоркой ответил Батбай.

- Да-а-а, термен действительно сьук, — протянул Белебей и, соглашаясь с ним, кивнул головою. Некоторое время ехали молча. Белебею почему-то вспомнились Аспар, Мантелей и Ахчура. «Где теперь они? Живы ли? Ушли на разведку и словно в воду канули. Придется ли мне еще свидеться с ними?» — задавался он вопросом. Оттого ли, что последнее время они часто проводили вместе и опустошили не один горшок с булгарским пылом, эти ребята были особенно дороги ему. «Вот ведь как странно получается в жизни — я совершенно чужой для них человек, иноплеменник, а думаю и вспоминаю о них, как о самых близких друзьях. И я уверен, что они тоже, хоть и изредка, вспоминают обо мне», — думал он, мысленно выставляя их образы перед своими глазами. «Да, судьба булгаро-суварского народа стала и моей судьбою. И если суждено мне погибнуть, Господи, упокой мое бренное тело на ставшей родной мне булгарской земле», — взмолился он про себя. Далекая Русь все дальше и дальше отдалялась от него, и вспоминалась реже и реже. «Такова, видимо, судьба моя. Такова, видимо, воля Господа», — подумал он и осенил себя крестным знаменем. Батбай краем глаза покосился на него, но ничего не сказал. В это время перед глазами Белебея мелькнула женская фигура на коне, и к своему удивлению Белебей узнал в ней жену Мантелея. «Как же зовут-то ее?», — некоторое время вспоминал он. «Да Сильби же, Сильби», — спохватился он тут же. «Молодец, девка, держится не хуже мужчин. Настоящая амазонка или, как говорят булгары — амазин. Смотри, как держится в седле», — подумал он, еще раз окидывая взором ладную фигуру Сильби. Все-таки, как же это ей удалось вырваться из этого ада, — еще раз подумал о ней Белебей, вспоминая последние страшные бои с татарами. Перед его глазами снова встали ужасающие картины недавних сражений, и его всего передернуло от нервного озноба. В его ушах до сих пор звенели те

463

-------------------------------------------

ужасные крики и стоны схлестнувшихся в смертельной схватке обезумевших от ярости людей. В последний день сражения на укрепленных линиях татары навалились на булгар особенно яростно и упорно. Казалось, что вся земля в округе заполнена только лишь кыпчакскими нукерами. Татары словно упали с небес вместе с тучами черных свистящих стрел, и Белебею тогда показалось, что никому не спастись из этого смертельного удушающего кольца кыпчакских воинов. Сквозь тучи пыли и дыма гремели победные крики татар. «Ур-р-рагх, ур-рагх! Кху, кху, кху!» — грохотало над полем сражения. И все реже и реже раздавался над полем призыв князя и других булгаро-суварских военачальников: «Пулкар! Пулкар! Хурай!». Белебей видел, как ордынцы ворвались на укрепленные линии и стали беспощадно уничтожать на своем пути все живое. Булгаро-суварские ратники бились отдельными разрозненными группами, и было видно, как они гибнут и тонут в бешеном кровавом водовороте. Всюду, в страшной тесноте конских и людских тел, вырастали груды из поверженных воинов. И было неимоверно трудно выбираться из этой жуткой мясорубки. Белебей старался держаться вблизи князя Ылтанпика и про себя как-то даже успел подумать в этой суматохе, что если уж суждено погибнуть, то он погибнет вместе с князем. И в то же время он почему-то знал и почти что был уверен, что князь каким-то образом выберется из этого сражения целым и невредимым. Он даже вспомнил свое сожаление, которое быстро, как молния, пролетела тогда в его голове. «Эх, нет рядом с князем его верного телохранителя Аспара. Нет рядом отчаянного до безумия Мантелея и его друга Ахчуры», — промелькнуло тогда в его голове. А может быть, это все к лучшему, что их не было в том сражении. Наличие нескольких ратников все равно бы не решило его исход, а ребята вполне могли там погибнуть. А так, возможно, они еще живы, и кто знает, может, они еще встретятся и вместе осушат не один кувшин с булгарским пивом. «Да, не мешало бы теперь выпить немного пива, да где его возьмешь? Был бы Аспар вместе с нами, уж он-то сообразил бы, где достать живительной влаги», — подумал Белебей. Тут снова накрыла их влажная муть надоедливого дождя. За частой дождевой сеткой скрылись дальние рощи и темные перелески. Начавшая было просыхать одежда снова напиталась влагой и стала тяжелой. В сапоги просачивалась холодная вода. «Господи! До чего же неуютно в холодной степи. Боже! Как хочется к теплу. Я многое отдал бы за кружку горячего чая с ароматным

464

-------------------------------------------

медом, — промелькнуло в голове у Белебея, и он, вскинув голову, оглядел своих спутников. — Интересно, о чем они думают? Наверное, как и я, мечтают о тепле и горячем чае», — подумал он. Кони шли, словно плыли. Высокие влажные травы под порывами осеннего ветра колыхались как море и плескались под конскими ногами. А ветер все швырял и швырял в лицо холодные капли, и у Белебея снова стали мерзнуть влажные кисти рук. Он бросил поводья и сунул ладони под полы своего влажного чапана. Таким образом он передвигался некоторое время, грея свои руки и лелея мечту о теплой землянке. Кони покорно вереницей следовали друг за дружкой. Со всех сторон стеною вставали дождевые завесы, и сквозь них угадывались далекие темные леса и гряды грязно-желтых холмов. А косые хлесткие струи дождя все секли и секли враз потускневшие и промокшие булгарские лесостепи. Холодное небо окончательно смешалось с грешной землей. Где- то впереди раздались чьи-то тревожные голоса, но движение не прекратилось. Странная зевота, сводящая в судороге челюсти, навалилась на Белебея. Он несколько раз подряд отчаянно зевнул и прикрыл рот ладонью, стараясь избавиться от зевоты, но она не проходила. Белебей мельком взглянул на Батбая и заметил, что тот тоже зевает и трясет своей головой. «Это у нас, наверное, от усталости», — подумал Белебей и решил заговорить с Батбаем.

- Как ты думаешь, далеко ли до великого Биляра? — спросил Белебей и снова зевнул. Тот только пожал плечами и коротко вымолвил:

- А кто его знает, в такую погоду не мудрено заблудиться и сбиться с пути.

Наконец-то, после долгих скитаний по сырой степи, впереди показались неказистые строения какого-то населенного пункта. Дождь прекратился, но порывы холодного ветра продолжали терзать развевающиеся полы чапанов и азямов. Ветер свистел сквозь ветви деревьев, сквозь высокие гривы ковылей и сквозь конские гривы. Он в клочья рвал сырые нагроможденья облаков и гнал их вперед, словно табуны древних доисторических животных. И словно темное облако, откуда-то действительно вырвался огромный табун каких-то животных и стал быстро удаляться на север от всадников. Как темный лоскут на фоне желтого ковыльного поля, некоторое время выделялся табун и вскоре растаял вдали, словно призрачное видение. Передние всадники уже втягивались в незнакомое селение. Полная тишина, нарушаемая лишь порывами ветра и чавканьем копыт по

465

-------------------------------------------

раскисшей земле, встретила всадников. Не залаяла ни одна собака, не загоготали гуси на улицах незнакомого селенья. На печальные мысли наводили брошенные хозяевами дома и надворные постройки. «Где твои люди? Неужели все убежали, почуяв беду? Когда же вернутся твои пахари в родные дома?» — думал Белебей молча, взирая на мертвое селение. Рядом с ним ехал Батбай и также молча смотрел на брошенные людьми строения и качал головой, видимо, размышляя о чем-то невеселом. Вскоре кони встали около одного из строений. Всадники спешились и стали заводить коней в огороженный высоким забором двор. Внутри забора располагался обыкновенный булгарский дом со входом с восточной стороны. Перед входной дверью в дом лежал огромный плоский камень, служащий, видимо, лесенкой. Дом когда-то был побелен известкой, и на ней были видны какие- то изображения. Белебей пригляделся внимательнее и в наступающих сумерках увидел рисунок всадника с копьем. Увидел изображения какого-то летящего дракона и несколько фигурок людей. Также было нарисовано языческое дерево и еще какие- то волнообразные линии. Хотя дождевые потоки несколько испортили рисунки неизвестного художника, но Белебей все же понял, что на стене дома были изображены древние верования булгаро-суваров. Крыша дома была покрыта почерневшей соломой, и из-под неё торчали концы таких же почерневших от времени жердей. На дворе была устроена коновязь. Железный трехногий таганок с медным котлом располагался в стороне от дома ближе к забору. Там же висел на металлической цепочке медный двуносый кумган. Белебей с Батбаем привязали коней к коновязи и поспешили зайти в дом. В доме было темно, но кто-то уже высекал кресалом огонь, и вскоре под очагом заплясали язычки пламени. Тут же находился и князь Ылтанпик. Он почему-то был задумчив и мало разговаривал. «Наверное, сильно устал от напряжения последних дней. Или же удручен последним полнейшим разгромом булгаро-суварских войск»,

- подумал о нем Белебей, и ему снова стало невыразимо жалко князя. «Нет, не буду с ним разговаривать, пускай отдохнет хоть немного от непосильных забот», — подумал о князе Беле- бей и начал укладываться спать. Хотелось есть, но усталость брала свое, и глаза Белебея сами собою закрывались. Он улегся на полу рядом с Батбаем и тут же быстро погрузился в забытье. Ни холод, ни голод не могли помешать ему в этом. А Батбай еще долго лежал в темноте и наблюдал, как отблески огня играют на

466

-------------------------------------------

стенах и потолке дома. Потихоньку тепло распространилось по всей комнате, и сладкая истома пробежала по его усталому телу. Рядом, стеная и посапывая, спали люди, а от Батбая сон бежал. На ум приходили всякие мысли и видения из прошлой жизни. Снова вспомнилась столица с ее прекрасными строениями и кер- менями. Вспомнилась славившаяся на всю округу «Кавак мун- ча». «Эх, попарить бы там всласть мои старые кости. Смыть бы с себя всю походную грязь. Да попить бы булгарского пива или сладкого пыла после баньки», — размечтался Батбай. Он глубоко вздохнул, перевернулся на другой бок, и его мысли побежали дальше. Кто-то поддерживал огонь в очаге и время от времени подбрасывал дровишки. Быстрые тени метались по стенам. Где- то в углу шуршали мыши. Пахло дымом и еще не выветрившимся запахом брошенного человеческого жилья. Батбаю вспомнился Саламан и его длинные разговоры с ним перед походом. Вспомнились его горячность и рвение в бой. «Вот и тебе вскоре предстоит потрудиться на ратном поле. А то ты все боялся, что война окончится без тебя. Теперь работы всем надолго хватит», — продолжил он свой мысленный разговор с Саламаном. Тут Батбаю послышалось, как на улице заржала чья-то лошадь. Он прислушался, стараясь понять, что бы это значило, но кроме порывов ветра больше ничего не было слышно. Ему вновь, в который уже раз, вспомнились жена и дочери. Вспомнились зятья и соседи. Мысленно он вновь бродил по-своему керменю, слышал скрип знакомых половиц и даже вспомнил, как и каким голосом скрипят его новые ворота. С какой-то особой теплотой вспоминались домашние животные, особенно кот, который провел с ним ночь перед походом. Его мысли вновь перешли на зятя Энкиту, который был ему больше чем зять, был вместо сына. Вспомнились его почтительность и готовность помочь ему, Батбаю. Батбай любил его и в который раз пожалел, что его не было в этом походе. Как бы он ему пригодился теперь, в такое неимоверно трудное время. Жаль, Энкиту тогда находился в отъезде. «А может быть, это и лучше? Может статься, что его убили бы в этих боях, и моя дочь осталась бы тогда вдовою, — подумал Батбай. — Нет, все-таки надо постараться уснуть. Не то завтра встанешь с больною головою, и дорога покажется тяжелее вдвойне». Он закрыл глаза, стараясь больше ни о чем не думать. Но еще долго лежал, слушая порывистые стенания ошалевшего ветра и мысленно стараясь заглянуть хотя бы в ближайшее будущее. Но, в конце концов, сон все-таки сморил его, и Батбай забылся в тревожном и беспокойном сне.

467

-------------------------------------------

Утро выдалось сырым и прохладным. Хотя дождя и не было, но все вокруг было пропитано влагой. Холодные капли во множестве свисали с соломенной крыши и, провисев некоторое время, срывались на землю под порывами не утихшего за ночь холодного ветра. И на месте только что сорвавшейся капли тут же набухала и вырастала другая. И потом, набухнув, срывалась с места и летела наземь, как и предыдущая. Темные облака, как и вчера, низко стелились над землею и торопились на юг, словно убегая, как стаи птиц, от наступающих с севера холодов. Усталые вчера кони отдохнули за ночь. Коневоды, видимо, накормили и напоили их. Люди быстро перекусили тем, что Бог послал, и впервые за несколько дней попили горячего чаю. Благо заварки вокруг росло множество. Батбаю особенно нравился чай, заваренный травою зверобоя или, как называли булгары эту траву, «Сара хават», что в переводе на язык русичей означало «Желтая мощь». И именно этой травою был заварен сегодняшний чай.

Вскоре жалкие остатки от некогда грозного булгаро-сувар- ского воинства покинули незнакомое селение. Снова выехали в лесостепь, и снова осенние пейзажи развернулись перед ратниками. Осенние ветра вовсю резвились над полями, развевая гривы ковылей. Разными голосами пели ветра в конских гривах. И стонали леса и перелески под порывами ветра, словно жалуясь кому-то на незавидную долю. Ратники ехали мимо шиханов и холмов, кое-где покрытых шапками чернолесья или густых кустарников. Смотрели ратники на древние курганы, под которыми спали вечным сном неведомые богатыри неведомых народов. Смотрели и думали каждый свою думу, вспоминали погибших друзей и товарищей, вспоминали прошлые битвы и сражения. И как знать, может быть, скоро и они укроются сырою землею и как неведомые богатыри будут спать под ковыльными курганами. И так же будут плакать осенние ветра над их безымянными могилами, и через некоторое время живые люди совсем позабудут про них. А может статься, что и хоронить-то их будет некому, и растаскают дикие звери их косточки по оврагам и лощинам. И будут долго тлеть их белые косточки то под жарким зноем, то под осенними дождями, то под жгучим снегом. Вон ведь сколько встречается в степи людских черепов и конских скелетов. Да и после недавних сражений сколько осталось непогребенных останков людей на местах сражений и боев, один только Господь и знает.

Белебей смотрел на едущих впереди него князя Ылтанпика

468

-------------------------------------------

и Батбая. Князь был словно подавлен чем-то и ехал, сутулясь, как-то неловко восседая в седле. Батбай что-то говорил ему, а что именно, Белебей не слышал. Белебей ждал, что князь позовет его, но его не позвали. И только во время очередной стоянки, когда встали под сенью красных рябин, князь взглядом отыскал его и пригласил к себе. Вокруг тревожно шумел редеющий лес. На глазах опадала листва, и цветом красной меди покрывалась земля под деревьями. Ратники рвали ягоды рябины и складывали их в переметные сумы. А кто тут же клал их в рот и жевал, кривя губы от кислого вкуса. Белебей тоже сорвал несколько кистей рябины и по примеру ратников положил их в переметную сумку про запас. Вяло пожевал несколько ягод и опустился на кошму рядом с князем. Посмотрел, как совсем рядом Батбай собирает красные ягоды шиповника. Вскоре он тоже присоединился к ним и опустился на кошму между князем и Белебеем. «Люблю чай из ягод шиповника. При первой же возможности я постараюсь угостить вас чаем собственной заварки», — сказал он, приземляясь, и как-то жалко улыбнулся Белебею и князю. Некоторое время они помолчали. Белебей ждал, что скажет ему Ылтанпик. Но тот все молчал и правой рукою теребил свой заросший густой щетиной подбородок.

- Знаешь, Белебей, этой ночью мне приснился странный сон, — начал говорить князь, — и теперь этот сон не идет у меня из головы. Никогда раньше мне не снились такие сны. Я рассказал его Батбаю, но мы оба так и не могли разгадать его значение. Может быть, ты мне поможешь растолковать этот сон? Ты же как-то умеешь заглядывать в прошлое и будущее. Может, и в этом деле поможешь?

Белебей в упор посмотрел на князя, потом перевел взгляд на Батбая. И увидев, что они ждут, когда он заговорит, ответил:

- Я, конечно, не толкователь снов, но все-таки попробую разгадать тайный смысл твоего видения, великий князь. Сделай милость, поведай мне о твоем сне.

Князь как-то странно посмотрел на Белебея, потом на Бат- бая и, еле заметно усмехнувшись, начал говорить.

- Снилось мне, что меня возводили на престол, и я стою на каком-то возвышенном месте. А кругом народу тьма тьмущая, и почему-то все одеты в черные одежды. Ни одной светлой краски на одеждах и ни одной светлой улыбки на лицах людей. Где-то вдали играет шопр, и так жалобно поет, что мне совсем не весело, а хочется плакать. И кто-то неведомый, великий и всесильный,

469

-------------------------------------------

держал передо мною обнаженный меч, и я давал перед ним клятву-присягу. Потом чья-то рука протянула мне чашу с медом, и в этой чаше вместо пыла оказалась кровь. И чей-то грозный голос скомандовал мне: «Пей!» — и я выпил. Отказаться почему-то было нельзя. Потом, после присяги, начали опрыскивать меня водою из священного родника, но вода на глазах у людей превращалась в кровь, и кровавые капли стекали по моей одежде. И опять чья-то всесильная и тяжелая рука возложила на мою голову царскую корону. И эту корону тут же сорвали с моей головы чьи-то жадные и жестокие руки. Сорвали с треском, вместе с волосами. Я слышал грызню и шум драки из-за короны. Мне казалось, что я слышу злобный голос моего вечного соперника Бураджа. И люди вокруг меня все в один миг исчезли. Осталось лишь множество поваленных деревьев да голые пни. И все это время я чувствовал над собою чью-то огромную силу и несгибаемую волю, которая заставляла трепетать мое сердце. И я чувствовал себя таким беспомощным, как когда-то в далеком детстве, когда я был совсем маленьким и беззащитным. Вот и все, — закончил Ылтанпик и вопросительно глянул на Белебея. Тот спокойно выдержал его взгляд. Помолчал некоторое время и приглушенным голосом начал говорить.

- Боюсь, князь, что твой сон является вещим. Такие сны снятся только царственным особам, да и то редко. Мне уже приходилось когда-то давно разгадывать сон подобный твоему, одному суварскому князю. Я прошу тебя, великий князь, дать мне некоторое время для разгадки твоего сна, и потом я постараюсь ответить тебе.

- Хорошо, подумай. Я согласен ждать, — согласился князь.

- Заодно уж постарайся, пожалуйста, подробнее узнать о грядущих событиях и сообщить мне о них.

- Постараюсь, князь, — только и ответил Белебей.

И снова двинулись вперед, и снова скрипят седла под ратниками. Жирно чавкает и хлюпает под копытами сырая земля. Благо, хоть дождь перестал, и стало заметно теплее. Люди тоже заметно взбодрились. Сквозь окна облаков выглядывает нежаркое осеннее солнышко. Тени от туч бегут по земле, расстилаясь огромными лоскутьями. Стайки птиц все также тянутся к югу. Караваны водоплавающей птицы проносятся над полями, издавая печальные крики. И ковыльное море плещется и омывает бока булгарских коней. Все вокруг здесь свое, все такое привычное и с детства знакомое. Картины родной природы заворажи-

470

-------------------------------------------

вают взгляды ратников и, несмотря на огромные людские потери и навалившееся на всех горе, воины поневоле любуются проплывающими мимо живописными холмами и равнинами, лоскутным небом и далеким горизонтом. И где-то вдали, там, где сходятся земля и небо, встают высокие дымные столбы, то ли сигнальных костров, то ли пожарищ. Лаская опечаленные сердца людей, где-то в колонне запевает звонкоголосый шопр. «Нет, не перевелись еще музыканты на булгарской земле. Значит, жива еще наша родина, жива наша столица», — думает Бат- бай. Его конь движется рядом с конем Ылтанпика, а по левую сторону от князя переставляет копыта конь Белебея. Немногочисленная охрана князя движется чуть сзади, отставая от них на несколько конских корпусов. Вслушиваясь в доносящуюся мелодию, Батбай снова задумывается над происходящими событиями. Судьба Биляра и судьба государства беспокоят его так же, как и князя. Накатывающаяся волна неотвратимого, как горный обвал, монголо-татарского нашествия своей безысходностью сводит его с ума. «Вот ведь, какие силы выставили булгаро-сувары против татар, а все же не смогли победить их. Да, слишком неравные силы получаются. Кажется, против нас ополчился весь кыпчакский мир, и воинов у них бесчисленное множество, как ковыля в степях», — думает Батбай, и тяжелый выдох вырывается из его груди. Ылтанпик смотрит на него, но ничего не говорит. «Его тоже, наверное, мучают тяжелые думы. Вишь, как осунулся и оброс волосами», — думает про него Бат- бай. Ему вспоминается битва под Суварами, когда булгаро-су- варские ратники наголову разбили кыпчаков и обратили их в бегство. Торжество булгаро-суварского оружия и военного искусства тогда было полным. Давно ли это было, а теперь нам самим приходится бежать от кыпчаков. «Фортуна совсем отвернулась от нас и забыла к нам дорогу. Вот такие вот дела.» — размышляет он и снова тяжело вздыхает, словно тяжелый камень навалился ему на грудь. Батбай на ходу оборачивается назад и видит растянувшуюся по осенней степи жидкую цепь ратников и ополченцев. «И это все, что осталось от нашего воинства», — мелькает в голове его печальная мысль. Где-то сзади заплакал в колонне чей-то ребенок, и его плач некоторое время плывет над печальными ратниками. «Словно заранее оплакивает ребенок свою судьбу. Несчастные дети несчастной страны. И все это из-за кровожадных кыпчаков, — зло думает Батбай, и его кулаки поневоле сжимаются. — Мы никогда не искали чужой земли

471

-------------------------------------------

и старались лишь защитить свои владения. Наша земля всегда изобиловала земными плодами, и мой народ неоднократно помогал соседним народам во время неурожая. Вон и землякам Бе- лебея помогали не раз, и житом обеспечивали. Мы все больше в ремеслах и купечестве прилежали. Куда только не ездили наши купцы! В Грецию и Персию, в Индию и на Русь. А через Русь в Швецию и в Готляндию, и к другим северным народам. Не ленились ездить наши купцы к сарацинам и арапам. И отовсюду золото и серебро рекою текло к булгарам. Недаром наши женщины носят на себе открыто столько серебра, не боясь никого и ничего». Он еще раз оглядывается назад, оценивающим взглядом опытного ратника обшаривает окрестности, и потом, несколько успокоившись, снова погружается в раздумья. «Да. Великие у нас были плаватели и купцы знатные. Да только теперь, при такой раскладке, один лишь Сюльхузя знает, как обернется наша дальнейшая жизнь. Господь играет нашими судьбами как океан щепкой», -думает он и морщится, словно съел горькую редьку. «Да. Жизнь наша становится горше горькой полыни, и поэтому, наверное, плачет ребенок, заранее чувствуя все тяжести и горести предстоящей жизни», — продолжает размышлять Батбай. Ему невыносимо становится думать о тяготах жизни, и он старается переключить свои мысли на какое-то радостное воспоминание или событие из прошлой жизни. Снова вспоминается супруга в юности и первые с нею встречи весной в белом черемуховом разливе. Вспоминается предсказание булгарской старухи-юмозь. «А как бы сложилась моя жизнь, если бы я не послушался совета старухи и назвал бы свою первую дочь другим именем?» — мелькает на миг в его голове, и он тут же старается отогнать от себя эту крамольную мысль. «Чур, меня, чур!»

- шепчут его губы, и незаметно для себя он начинает творить молитву-оберег. После молитвы он несколько успокаивается и некоторое время едет, прислушиваясь к редким голосам. Шопр перестал уже петь и не слышно более тревожащего душу детского плача. И только глухой топот копыт и шуршание осенних ковылей заполняют округу. Стая черных тетеревов срывается с пожелтевших от осеннего ветра березок и, очертив большой круг над обширной поляной, скрывается за частоколом деревьев. Где-то слышны дробные стуки дятла. Впереди виднеется заросший чилигой и бобовником шихан, у подножия которого оказывается крутой красно-землистый обрыв. Одинокий огромный дуб-исполин с развесистыми ветвями неподвижно замер

472

-------------------------------------------

у края обрыва. Всадники подъехали ближе к шихану, и Батбай видит, что тут расположено очередное булгаро-суварское ки- реметище. Старый забор вокруг киреметища совсем обветшал и кое-где покосился. На ветвях дуба висят шкуры животных, принесенных в жертву богам. Конские черепа белеют среди редеющих листьев. Рулоны домотканого полотна, истлевшие от времени, лежат под дубом. Быстрый и говорливый родник неустанно источает живительную влагу. Светлые струи стремятся сначала в валак, потом, срываясь с нее серебряными струями на аккуратно выложенное камнями дно оврага, бегут дальше, к неизвестному морю. «Если тут расположено киреметище, то значит недалеко должно быть селение», — думает Батбай и вертит головой, стараясь отыскать дорогу, ведущую к селению. Еле заметная тропинка, скрываясь в ковыльных волнах, тянется вверх и скрывается за близкою чертою горизонта, которая как стена встает перед глазами Батбая. По команде князя ратники останавливаются недалеко от киреметища и начинают запутывать коней. Настало время покормить бессловесных янаваров, да и самим тоже не мешает подкрепиться. Вскоре задымило несколько костров, и язычки жаркого пламени весело заиграли в осенней степи, даруя людям тепло и обещая горячую пищу.

Пока готовился обед, Белебей уединился и некоторое время пребывал в одиночестве, обдумывая свои думы и размышляя над разгадкой княжеского сна. Он долго и истово молился, забыв обо всем на свете. И потом открывшееся ему каким-то образом видение потрясло его. И потрясенный этим видением, он забыл даже про обед. Белебей долго раздумывал, говорить ли о видении князю или нет? И, в конце концов, решил сказать правду, какой бы горькой она ни была. «Ведь он же воин, и он поймет меня правильно. А если я юлить начну и буду говорить ему одну сладкую неправду, он меня сразу же и раскусит, и лишит своего покровительства, а этого мне не хотелось бы», — раздумывал он. Белебей вновь с содроганием вспомнил о своем видении предстоящих событий, и ему стало даже страшно показаться перед князем. «Но все равно, чему быть, того не миновать», — подумал он и решительно направился к кострам, возле которых наиболее густо толпился народ.

Люди уже, видимо, совершили обряд жертвоприношения Киреметю, так как на нижней ветке дуба висела освежеванная конская шкура. Земля под дубом была полита свежей конской кровью, и еще не застывшая кровь льдисто блестела черным

473

-------------------------------------------

цветом в лучах нежаркого солнца. Запахи свежеприготовленного мяса витали в воздухе, мешаясь с запахами дыма и ароматами осенней лесостепи. На потемневших от времени столах внутри киреметища видны остатки трапезы, совершенной в честь местного Киреметя. «Нет, еще не скоро отойдут булгаро-сувары от своих языческих богов. Нужно будет приложить еще много усилий, чтобы обратить их в истинную веру. Дай мне, Господи, сил и терпения, чтобы донести до них слова Твоей правды», — думает Белебей, глядя на окружающую его действительность. Тут его окликает сам князь Ылтанпик, и Белебей идет к костру, возле которого расположились князь и Батбай.

- Мы все уже успели поесть, а ты все где-то бродишь, — сказал князь и скупо улыбнулся ему. Его улыбка получилась какой- то жалкой, и сострадание к этому человеку снова кольнуло в сердце Белебея. «Может, не говорить ему всей правды о моем видении дальнейшего развития хода событий?» — мелькнуло в голове у Белебея, и он снова засомневался, говорить или не говорить об этом князю. Ему подали деревянную миску, полную жирной похлебки. Солидный кусок мяса, только что вынутый из котла, и пресный булгарский жертвенный юсман дополнили его обед.

- Ну, давай, си, си, — сказал князь и снова улыбнулся ему. Его глаза вопросительно глянули на Белебея, и тот понял, что после обеда князь обязательно спросит его о разгадке своего сна. Он перекрестил свой рот и принялся за еду. Кажется, целую вечность не ел Белебей такой вкусной и горячей похлебки. Он ел и чувствовал, как тепло волнами разливается по его телу. Белебей мысленно поблагодарил Господа за посланный ему обед и продолжал вкушать с превеликим удовольствием. После похлебки подали ему горячего чаю и, о чудо, с настоящим медом! «Откуда только достали они настоящий мед?» — мельком подумал Бе- лебей и с наслаждением прихлебнул горячий чай, заваренный травой зверобоя или, как называли булгары эту траву, «сарха- ват». После сытного обеда он посидел, вытянув уставшие ноги, и его даже потянуло в сон. Но тут он перехватил вопросительный взгляд Ылтанпика и весь встрепенулся внутренне. Желание подремать вмиг слетело с него. Он поправил крест, висевший на шее, плотнее запахнул полы своей старой рясы и, вытерев руки поданной ему тряпкой, приготовился отвечать перед князем. Теперь они сидели рядом, посередине князь, а по бокам Белебей и Батбай. Белебей ждал, когда начнет говорить Ылтанпик. Но тот

474

-------------------------------------------

все не начинал, грыз задумчиво травинку и смотрел вдаль задумчивыми глазами. Видимо, мысленно он был далеко отсюда. Белебей с Батбаем несколько раз перекинулись взглядами, но тоже продолжали молчать. Вокруг них, не смея приблизиться к великому князю без приглашения, сновали люди. Они занимались какими-то хозяйственными делами, словно и не думая об отдыхе после трудного конного перехода. Белебея всегда удивляла эта трудолюбивая черта булгарского народа, и он уже давно понял, что булгары своим трудолюбием спасаются от скуки и лени. Они трудятся самозабвенно, забывая о своих горестях и печалях, и эта их черта особенно нравится Белебею. «Наши русичи спали бы после обеда мертвым сном, забыв обо всем на свете, а эти нет, их хлебом не корми, но дай какую-нибудь заботу в руки», — подумал он и усмехнулся слегка про себя. «Недаром остальные народы зовут их святыми, и я посчитаю за честь, что волею Господа нашего мне выпала судьба жить среди этого загадочного народа. Дай Бог, может, и умру среди них, выполняя волю Христа», — подумал Белебей и осенил себя крестным знаменем. Этим своим действием он словно вывел Ылтанпика из отрешенного состояния. Тот слегка удивленно посмотрел на него, будто только теперь заметил его рядом с собою, и тут же задал вопрос.

- А скажи-ка мне, Белебей, ранняя в этом году будет зима или нет?

Всего ожидал от князя Белебей, только не этого вопроса. Он удивленно хмыкнул и, быстро взглянув на князя, ответил:

- А это как Господу угодно. Всему есть свой срок на земле.

- А все-таки?

- По моим наблюдениям, зима в этом году должна быть ранняя. Вы же помните, когда показался первый снег, — ответил Белебей.

- Да. — протянул князь и опять замолчал, уходя в раздумья. Наконец он обратился к Белебею:

- Ну, не тяни. Растолкуй мне, Белебей, про сон мой недавний, о котором я рассказал тебе.

- Может, не стоит рассказывать? Человеку иногда лучше не знать, что его ожидает в будущем, — вымолвил Белебей и пристально посмотрел в глаза Ылтанпика.

- Нет уж, Белебей, расскажи! Не жалей ты меня. После всего увиденного и пережитого мною на этой войне, меня ты уже ничем не удивишь и не напугаешь. Заранее зная свою судьбу, я,

475

-------------------------------------------

может быть, как-то сумею обмануть злодейку. Сумею предпринять какие-то меры по защите моего народа, — твердо вымолвил Ылтанпик и в упор посмотрел на Белебея, глаза в глаза.

- Нет, князь, судьбу не перехитришь. Как ты ни крути, а будет так, как повелел Господь, — сказал Белебей и, словно ища подтверждения своим словам, посмотрел на Батбая. Но тот тоже попросил Белебея предсказать их будущее и будущее Булгар- ского царства.

- Иначе зачем я держу тебя возле себя, если ты в таком малом отказываешь мне, — добавил и князь.

- Великий князь, я не отказываюсь помогать вам! Вы меня не совсем верно поняли. Я всего лишь не хочу омрачать ваши сердца своими предсказаниями, только и всего, — вымолвил горячо Белебей и от волнения, что ли, обеими руками схватился за свой крест. — Вот, могу поклясться именем моего Господа, Иисуса Христа!

И он, сотворив крестное знамение, поцеловал свой нательный крест. Белебей говорил несколько торопливо, мешая бул- гарские и русские слова.

- Верю, Белебей, верю! Только, все равно, чтобы там ни случилось и ни ожидало нас, открой перед нами наше будущее, если можешь. Уважь уж нас, таких нетерпеливых и неразумных, — добавил князь и крепко сжал своими руками его руку.

- Великий князь, прошу не торопить меня. Дай мне еще одну ночку, чтобы я мог посмотреть на ночное небо и послушать степную тишину. И после этого я постараюсь ответить тебе, — сказал Белебей.

- Ладно, Белебей. Я не тороплю тебя. Действуй, как тебе угодно, — сказал князь и одобрительно улыбнулся ему.

И так прошел день и прошла еще одна ночь. Белебей уединялся в ночи и долгое время творил молитвы в полнейшей тишине, забыв обо всем на свете. И вновь открывшееся ему каким-то образом видение потрясло его. Белебей задрожал весь, словно неожиданно окатили его холодной водой. Его спина вмиг вспотела, как-будто он долгое время перетаскивал тяжелые мешки из одного места в другое. Горячая волна пробежала по его телу и вмиг достигла сердца. Глаза его загорелись, и дыхание с шумом вырывалось из его нервно дрожащих ноздрей. И когда князь снова попросил его растолковать сон, он уже не отнекивался. Белебей сразу же выложил князю все, что ему привиделось и что он думает про сон князя. Перед его

476

-------------------------------------------

глазами снова встали картины недавнего видения, и неожиданно для него самого, слова так и полились из его раскрытого рта.

- Было мне видение недавно ночью. Похожие на две луны, два ярких светила боролись меж собою. Длинные огненные их хвосты крутились как змеи, и пепел и огонь сыпались на землю. И было светло, словно днем. Как быстрые сабли носились они по небу, разрезая небосвод на части. Звезды шарахались от них, словно в страхе. Потом одно из светил разлетелось на мелкие части от страшного удара и погасло в ночи как свеча. А другое светило стало ярко-красным, словно напитавшись кровью, и медленно двинулось на запад, увеличиваясь и пожирая на пути все звезды, попадающиеся ему на пути. И так и двигалось это светило, пока не скрылось из глаз моих, утонув в кровавом закате, как в кипящем огне. Будет великая скорбь на земле твоей, князь, и народ твой будет рассеян по земле, аки Израилевы дети! И только великие леса, расположенные по рекам Атал и Сура, спасут часть твоего народа, остальные же будут преданы лютой смерти. И опустеет твоя земля, князь, и превратится в дикое поле, где будут рыскать только дикие звери и кочевые кып- чакские племена. В груду развалин превратятся твои каменные города, и в течение многих столетий эти величественные руины будут удивлять грядущие поколения. Полностью с лица земли будут стерты такие великие города, как Булер, Булгар, Сувар, которым не было равных нигде на земле ни по площади расселения, ни по красоте, ни по хитрости строений. Сначала их разрушат татары, а потом, по прошествии нескольких столетий, их до основания уничтожат мои соотечественники — русичи. И не возродятся они больше никогда, и народы постепенно забудут про них. Из камней разрушенных твоих городов построят татары свою столицу на месте исконного булгарского городка и назовут ее Казань. Потом понастроят там мечетей, оградят высокими и крепкими стенами и будут гордиться своей столицей, постоянно угрожая оттуда моим соотечественникам. И весь парадокс истории будет состоять в том, что они, татары, через много столетий будут справлять тысячелетие Казани, совершенно позабыв о том народе, который действительно основал этот величественный и древнейший город. И все заслуги булгарского народа перед человечеством потомки тех же кыпчаков, которые уничтожат булгарское государство, бесстыдно припишут себе. Они, то есть кыпчаки, которые и городов-то никогда не имели здесь на реках Атал и Чулман, постараются присвоить даже

477

-------------------------------------------

историю и само имя «булгар» себе, совсем отталкивая истинных потомков этого народа на обочину истории. Но есть все-таки Господь, и настанет время, Он восстановит справедливость. И ваш таинственный мягкий и певучий язык, ни на какой язык не похожий, тем более на кыпчакский, и ваша слава первонарода, растоптанная врагами, воссияет вновь. Но это будет потом, в далеком будущем, когда наступит Новое. А твой народ после такого жестокого погрома и геноцида потеряет даже имя свое, и далее в грядущих веках будет значиться под именем чуваш, по имени одного своего предводителя. Потеряв жизненную опору, оставшиеся в живых потомки твоего народа измельчают духовно и долгие века будут влачить жалкое существование. Захватчики будут глумиться над народом, над его певучим и мягким языком. Булгарам запретят вести торговлю. Боясь народного гнева, запретят ставить в своих селах кузницы. И будут страдать твои люди безмерно и гибнуть многими сотнями. От безысходности многие из них совершат большой грех и наложат на себя руки. Оставшиеся в живых будут неимоверно страдать от всяких болезней, особенно от глазных, ранее неизвестных на твоей земле и завезенных сюда с юга ордынцами. И будут валяться погибшие люди как снопы, и некому будет поднимать их и хоронить, как подобает. И будет гулять красный петух по твоим селениям, и некому будет плеснуть на него водою. Крапивой и лопухами зарастут улицы и дворы. Дикой травою, бурьяном и татарником засеются твои пашни. Так и закатится солнце Булгарии. Так и потускнеет ее слава. И слава загадочного первонарода, народа Сумер, навсегда исчезнет в веках. Но в далеком будущем настанет такое время, когда представители других народов будут считать за честь породнится с вами. Будут считать за честь просто жить рядом и дышать одним воздухом. Ибо, ибо. — сказал далее Белебей и замолчал, так и не договорив начатое предложение. Что-то вдруг заставило прикусить его язык. Он по очереди взглянул на князя и на Батбая. Князь и воевода молчали. Молчал и Белебей. Через некоторое время Ылтанпик словно очнулся и поднял свой задумчивый взор на Белебея.

- А что ты, Белебей, скажешь про мой сон? — спросил он.

- Скажу то, что знаю.

- Ну, ну, говори, — поторопил его князь. И Белебей снова начал говорить.

- Действительно, этот твой сон, князь, вещий. Сильный и всемогущий, который держал перед тобою меч — это сам Господь.

478

-------------------------------------------

И это ты перед ним давал клятву-присягу. А то, что с меча стекала кровь, говорит о том, что будет кровавым твое правление. И изопьет твой народ кровавую чашу вместе с тобою, великий князь. И долго не будет у него впредь праздников. Поэтому они все были в черном одеянии и не было ни одной светлой краски. Вырубят враги, в конце концов, твой народ, как тот лес, что приснился тебе, и останутся от твоего народа одни жалкие пеньки. А то, что сорвали с твоей головы корону, да еще с волосами, говорит о том, прости уж, князь, за прямые слова, что ты погибнешь.

После этих слов Белебей внимательно посмотрел на князя. Но тот сидел, как сидел. Ни тени испуга или смущения не читалось на его челе. Словно эти слова его и не касались.

- А то, что были шум и грызня после этого, — продолжал Бе- лебей, — говорит о том, что будет великая битва за землю твою, и не одно поколение людей погибнет в этой битве. А то, что ты чувствовал себя беспомощным и слабым, говорит о том, что ты не в силах будешь что-либо изменить и противостоять грядущей судьбе.

- Неужели ничего нельзя поменять? — вскинулся тут же присутствующий при предсказании Батбай.

- Я же говорил уже, что будущее предсказать можно, но изменить в нем, что-либо крайне трудно, почти невозможно. Все в руках Божьих, — закончил Белебей.

- Да. Ничего веселого в перспективе. Так неужели, Беле- бей, у тебя нет ничего такого, чтобы хоть немного порадовать нас? — глухим голосом протянул Батбай. Белебей задумался на некоторое время, снова пристально посмотрел на князя и Бат- бая и глухо вымолвил:

- В ближайшем времени ничего хорошего для булгарского народа не вижу.

- Ну, хоть в отдаленном времени обретет ли мой народ спокойствие и потерянную силу? Смогут ли булгары жить, как жили прежде? И кто будет царствовать на нашей земле? — задал сразу несколько вопросов Белебею князь.

- Будущее всего человечества сокрыто, словно в тумане. Но сквозь этот туман времени, с Божьей помощью, мне открываются полыньи или зеркала, где сказочным образом видны мне судьбы людские или даже целых народов. И по возможности я стараюсь предсказать людям их будущее или рассказать о прошлом.

После этих слов Белебей вздохнул, зачем-то потер своими

479

-------------------------------------------

пальцами виски и вновь испытующе посмотрел на собеседников.

- Голова что-то сильно болит, — вымолвил он и вновь усиленно потер свои виски.

- Говорить-то сможешь? — встревожено спросил его князь и вскинул на Белебея обеспокоенный взгляд. Сквозь заросшее лицо сверкнули на Белебея два светлых луча и остановились, встретившись с ним взглядами.

- Говорить-то могу.

- Ну, если сможешь, говори, Белебей. Рассказывай, пожалуйста. А то когда еще придется нам втроем вот так вот посидеть и поговорить. И почему бы не послушать умного и знающего человека. Для нас это большое удовольствие и высокая честь. Ведь мы же пока еще живы. А живым всегда интересно знать про свое будущее или прошлое. Не так ли, Батбай? — выразился князь, и, словно ища поддержки своим словам, посмотрел сначала на Батбая, а затем на Белебея.

- Да, да. Князь говорит правду. Живым людям всегда было интересно заглядывать в свое далекое будущее или прошлое. Так что, давай, Белебей, если сможешь, удовлетвори уж наше любопытство, — поддержал желание князя и Батбай. Белебей почему-то взялся обеими руками за свой крест, свободно висящий у него на шее. Пристально смотрел некоторое время на него. Потом поцеловал крест, перекрестился и, пробормотав слова молитвы, убрал крест на грудь и запахнул свою рясу.

- Я уже не раз старался разглядеть глубины дней давно минувших. И в частности не раз пытался проникнуть в далекое прошлое вашего, а теперь и моего народа, так как я себя считаю больше булгарином, чем русичем, — начал говорить Белебей. — И заглядывая вглубь далеких веков, я всегда вижу ваш загадочный народ в каких-то необычных для этих мест условиях. Мне почему-то видятся всегда высокие горы и какие-то великие реки, которые с грохотом несутся с гор. А потом, выходя на равнину, эти реки успокаиваются и плавно текут среди камышовых берегов. Плодородные долины и обширные болота вольготно расположены по берегам этих рек. Вижу какие-то необычные для этих мест деревья. Вижу множество коней и верблюдов, львов и еще каких-то необычных животных, которым и названий-то я не знаю. Вижу какие-то древние города, обнесенные высокими стенами и мощными башнями. И одна из этих башен так велика, что ее вершины скрываются где-то в облаках. А громадные камни и величайшие обломки из этой башни валяются рядом,

480

-------------------------------------------

словно старинные курганы или холмы. Я вижу огромные и прекрасные ворота, разукрашенные фигурами различных животных, краше которых я не видел нигде. Там жарко, и я вижу огромные каменные пирамиды да каменного льва с человеческим лицом. Вижу ваших женщин, закутанных в сурбаны, а молодые женщины, как и здесь, носят хушпу и тухья, — продолжал Белебей. Он коротко отдышался и повел рассказ дальше. А Ылтанпик и Бат- бай слушали его как малые дети, которым родители рассказывают интереснейшую сказку. Белебей продолжил. — Я вижу исход твоего народа из этой страны. Там какие-то высокие и огромные пирамиды, похожие на горы. Почему-то исходят лишь женщины и дети. Они бегут, спасаясь от неприятелей. А мужчины гибнут на войне с неизвестными племенами. Эти племена, как мне видится, семитские. И вообще я их всегда вижу рядом с твоим народом князь, особенно тогда, когда народ твой жил между двух морей.

- Когда же это было? И было ли? — засомневался Батбай.

- Старые предания говорят, — заговорил князь, — что наши предки жили около горы Арамази, это где-то далеко на юге, между двух великих морей. Говорят, там до настоящих дней живут наши близкие родственники, хазарины и саксины. Ты только вслушайся, Белебей, в названия многих рек и городов, когда- то там существовавших. Все они звучат истинно по-булгарски. Вот, например, город Баланжир. Это название говорит само за себя и означает «Оленья земля». Или город Саркил. В дословном переводе это означает по булгарски «желтый дом». Но значение этого слова в булгарском понимании значительно шире, как и слова Сарату, или Алату, Супарту. А хазарский город Атил и величайшая река мира Атал и вовсе названы по имени нашего знаменитого предводителя Атиллы. Такие названия городов, как Тимер Хапха, Самаркан, или Сумеркан, тоже говорят сами за себя, — горячо закончил Ылтанпик. Белебей внимательно и с большим интересом слушал откровения князя. Его действительно интересовала история этого уникального в своем роде народа.

- Многие говорят, что история булгарского народа записана учеными мужами в какую-то заколдованную книгу. И тот, кто эту книгу прочтет, непременно умрет, — вставил Белебей.

- Ты и про это знаешь, — усмехнулся князь.

- Не знаю, но слышал не единожды.

- Да, действительно, такая таинственная книга существует. И написали ее когда-то давным-давно наши великие провидцы.

481

-------------------------------------------

И сделали так, что тот, кто читает ее в полной тишине, слышит течение времени. И тот, кто неуемен в чтении этой книги, непременно погибнет.

- Почему непременно должен погибнуть читающий, и почему это случается с ним? — с еле скрываемым любопытством спросил Белебей.

- Не знаю. Видимо, наши провидцы наложили такое проклятие. Или же нужно уметь произносить какие-то слова заклинания, — ответил князь.

- А ты, великий князь, лично сам видел эту книгу?

- Видел, и только один раз. Это был золотой экземпляр. А наши жрецы говорят, что существуют еще серебряный и медный экземпляры, — ответил Ылтанпик.

- И что, великий князь, вы сами пробовали читать эту книгу? — поинтересовался вновь Белебей.

- Нет, Белебей, не пробовал. Жрец, или юмозь, настоятельно посоветовал мне держаться подальше от этой книги. Да и то сказать, на что уж я не боюсь ничего и никого на свете, но все же мне стало так жутко, и я не стыжусь признаться вам в этом, что я побоялся даже дотронуться до этой книги. Я только смотрел на книгу на некотором расстоянии, и оторопь брала меня. Мне казалось, что от книги исходит какая-то неведомая сила, и страх поневоле закрадывался в меня. Вы только представьте себе, как неживые предметы свободно, без посторонней помощи, передвигались по комнате. Свеча на столе сама собою, то загоралась, то гасла. Какие-то шумы, голоса и звуки доносились из-за стены, хотя там никого не было. И вообще там творилась всякая чертовщина, так что мне до сих пор жутко вспоминать все это,

- закончил князь. Некоторое время все опять посидели молча.

- Да-а-а. Бывает же на свете такое, — длинно протянул Бе- лебей.

- Бывает и такое, и кое-что еще чуднее, — согласился с ним Батбай.

- Скажи, Белебей, а ты сам веришь-то в судьбу? — спросил Ылтанпик.

- Верю, беспрекословно верю в предначертанное Господом,

- горячо и с убеждением ответил Белебей.

- А если так, то неужели же все заранее было предопределено Богом? И это беспримерное наступление кочевых диких племен, у которых никогда раньше не было ни городов, ни других постоянных селений, были одни юрты и кочевые кибитки. И эта

482

-------------------------------------------

гибель целых народов, и цветущих городов. Тогда за что же это именно нас так наказывает Господь? — спросил Батбай. Белебей подумал и ответил.

- Пути Господни неисповедимы. А наказывает нас всех Господь за грехи наши великие. Вот булгары в основном язычники. Но есть и такие люди, которые верят в Христа или Аллаха. А некоторые люди умудряются верить сразу во всех богов вместе. Вот такой вот разброс и шатание в головах у людей. А это великий грех. Господь, Он один.

Но тут ему возразил сам князь.

- Так ведь и у нас Бог Небесный один. И пускай у него много помощников рангом поменьше, разве это плохо? Пускай все мы грешные и верим разным богам. Но разве можно за это уничтожать всех поголовно, начиная от грудных младенцев и кончая престарелыми людьми? Разве это справедливо? Неужели Господь радуется, видя пирамиды, сложенные из человечьих голов?

Доля обиды и раздражения слышались в его словах.

- Не нам об этом судить, — возразил ему Белебей и замолчал, глядя на носки своих стоптанных булгарских сапог. Через некоторое время он вскинул голову и как на одном дыхании выдохнул:

- Да. Удивительный вы все же народ, булгары. И только ваш народ, обращаясь к Богу, говорит Ему «Эй!». Любая ваша молитва начинается словами «Эй, сюльди аттемер.». Или же вы, действительно, Богом избранный народ. Или же вы считаете себя равными Богам. И я, хоть уже не первый год живу среди вашего народа, не перестаю удивляться его трудолюбию, его святости и его непреклонному духу, — с долей восхищения высказал Белебей.

- Да. Недаром иностранные люди считали и считают наш народ святым. Кругом, на огромные расстояния, только у нас в Булгарии и еще на Руси имеются великие города. И все города в Булгарии построены руками нашего народа. А весь другой кочевой люд до сих пор живёт как дикари, в юртах и кибитках, и плодится как мыши в великом множестве. Весь этот голодный люд как шакалы, на все готовое, прут теперь на нас. Мы же никогда не жаждали чужого, а старались сберечь только свое, только свою землю,- горячо и зло выразился князь.

- Эх, да что там говорить. — тяжело вздохнул Батбай и как- то потерянно взмахнул рукою.

483

-------------------------------------------

- Скажи, Белебей, — снова обратился к Белебею князь, — а ты имеешь какую-нибудь заветную мечту?

- Имею, и даже две такие мечты.

- Расскажи нам про них, — попросил князь. Белебей улыбнулся ему чистой, младенческой улыбкой, и эта улыбка светлой волной бродила некоторое время по его лицу.

- Мечтал я, — начал говорить Белебей, — еще при моей жизни завершить обращение булгар в христианскую веру, да, видно, из-за этой кровавой заварухи моей мечте не суждено будет сбыться. Хотя, в далеком будущем, и я это вижу ясно, и говорю об этом не первый раз, все булгары примут святую веру и станут христианами. А другая моя мечта была еще раз воочию, как в далеком детстве, увидеть пресвятую матерь Христа, пречистую Деву Марию. Вы себе даже представить не можете, какой это великий праздник и какое блаженство для простого смертного человека лицезреть Богородицу в небесном сиянии, — взволнованным голосом выразился Белебей. При этих словах его лицо вновь озарилось таинственным внутренним светом, и блаженная улыбка пробежала по его просветленному челу. «Вот, воистину святой человек, и мысли и мечтания у него светлые, как божья роса», — подумал о Белебее князь. И мысли Ылтанпика все неслись куда-то вдаль, за грань видимого и недосягаемого пространства. Ему вспомнились рассказы древних старцев и ученых мужей, которые когда-то в далеком детстве развлекали его занимательными повестями о далеких землях и сказочных странах. Вспомнился рассказ о красавице Сарпи, которая, не желая идти замуж за нелюбимого человека, убежала на утрав, расположенный где-то в середине реки Адал и долгое время жила там, ожидая своего возлюбленного. Как она там и состарилась, оставаясь верной своей любви, так и не дождавшись любимого, которого враги то ли убили, то ли угнали в чужедальние страны. И как она каждый день выходила на берег реки и пела грустные песни, ожидая любимого и, отрывая по одной монете из своих украшений, бросала их в воду, отсчитывая счет долгим годам одиночества. И как потом рядом с нею на этом утраве поселились другие люди из ее племени и долгое время жили там счастливо, как в стране «Саркун», огражденные от врагов быстрыми водами великой реки. Как потом потомки тех людей расселились по реке Ахту и ее окрестностям, построили там хитроумные города и вели долгие войны с кочевыми племенами. А тот утрав булгары так и прозвали остров Сарпи, в память о верной красавице и ее неуми-

484

-------------------------------------------

рающей любви. Так некстати вспомнились Ылтанпику давние рассказы мудрых людей.

Меж тем жизнь вокруг князя и его собеседников текла своим чередом. Некоторые вои чинили изорванную и истрепанную одежду. Некоторые точили о песчаник свои акинаки, сабли и мечи. Дымились костры, и что-то готовилось над огнями. Женские голоса, перемежаясь с детскими и мужскими, постоянно звенели около костров. Рассыпаясь по равнине, паслись кони, и изредка конское ржание доносилось оттуда, приглушенное расстоянием. «Где же теперь Аспар, мой верный телохранитель? — вспомнил князь вдруг и некоторое время думал о нем. — Может, лежит где-нибудь в степи убитый, и дикие птицы давно уж выклевали его очи. Зря, видимо, я отпустил его». Тут он поднял глаза на Белебея и дружески хлопнул его по плечу.

- Ну, обрадуй меня, друг, еще чем-нибудь, — с горькой усмешкой вымолвил Ылтанпик и слегка толкнул его, словно желая растормошить. Белебей качнулся, выпрямился и удивленно посмотрел на князя. «Чего-то он расшалился как малое дитя», -подумал Белебей.

- Одним могу порадовать вас, друзья мои, одним. В далеком будущем, когда наступит то самое Новое, разгром татар начнется именно с твоей земли, князь. Но это произойдет не скоро, ой, не скоро. Много воды утечет до той поры, много. И произойдет эта битва на реке Бобровая, или на булгарский лад, на реке Хантрча. Вот с этой самой битвы и начнется поражение и закат татарскому владычеству. И булгары примут самое активное участие в этой битве. И хотя у татар будет до этого множество битв с булгарами и русичами, но разгром и развал их государства произойдет от внутренней междоусобицы. Татар погубит междоусобица меж их ханами. Их неуживчивость с другими народами, жадность, женолюбство и жестокость по отношению к другим народам. Они в полной мере испытают всю горечь поражений от меча русичей и булгар. Но все это будет в далеком будущем, через множество веков, когда все вокруг в мире изменится неузнаваемо, и нас с вами не будет и в помине. Но я еще раз говорю вам, они, татары, не временные гости. Они пришли и останутся на булгарской земле навсегда, ассимилируя и поглощая часть булгарского народа. Но если взять в корне, они пришлый и совершенно чуждый булгарам народ. Они захватчики, но, живя среди булгар, они начнут вести оседлый образ жизни. На месте истинного булгарского городка по названию Сугутов

485

-------------------------------------------

Сьурт, полностью разрушенного вражескими набегами, татары построят новую столицу Казань и будут гордиться ею, пока не будут разбиты русскими войсками. Они займутся земледелием, перенимая от булгар и других оседлых народов их обычаи и нравы. Они, ранее не знавшие соху или плуг, назовут их словом «сабан», перенимая это слово от булгар. И по окончанию посевной будут справлять праздник, по названию «Сабантуй», что означает «праздник плуга». Но до самых далеких дней многие из татар будут жить в юртах, предпочитая дымные запахи войлочных юрт тесноте и многолюдству в городах. Подспудная тоска по вольным степям и свободе останутся у них навсегда, и никакие перемены в образе жизни и никакие смены мест обитания не смогут выветрить её. Со временем, в далеком будущем, на Каме реке родится на твоей земле, князь, великий казак по имени Ермек, который отомстит русичам и татарам за все обиды, нанесенные булгарам. Который ценою своей жизни завоюет Сибирь и преподнесет Руси, как на блюдечке, огромные богатства и территорию, равную территории нескольких государств, таких, как современная Русь. И недаром гору на берегу Иртыша, где Ермек даст свой главный бой хану Кучуму, он назовет Чувашскою горою. (И это название горы сохранилось до настоящих пор.) Но и его подвиги русичи нагло присвоят себе, хотя в то время русских на Каме еще не будет. Присвоят, как и многие другие славные дела, происходившие и происходящие на твоей святой земле князь. Вот так вот будет, по моим предвидениям, дальнейшая жизнь на булгарской земле, — закончил Белебей.

Небольшой отряд булгар под предводительством Мантелея передвигался по осенней лесостепи. Казаки тянулись вереницей, следуя по два всадника в ряд. Начавшиеся осенние дожди несколько раз намочили их. В перерывах между дождями шальные ветра несколько раз успели обдуть и высушить казаков. Сегодняшнее утро выдалось туманным и обещало ведро. Сквозь матовую белизну туманов с восточной стороны угадывался еле заметный диск солнца. Туман влажной пеленой садился на оружие и одежду казаков, и та впитывала в себя влагу. Черные кусты как призраки вставали из тумана и проплывали назад, растворяясь в новых волнах набегающей мглы. Еле заметно качались былинки, и капельки влаги, словно мелкий бисер на нитке, тускло блестели на них. Нити паутинок, согнутые налипшей влагой и

486

-------------------------------------------

потерявшие легкость и невесомость, тяжело висели на кустах. Какие-то поздние цветы несмело вырисовывались из тумана и дарили скупую улыбку проезжающим казакам. Всюду в округе чувствовалась прель и печаль наступающей осени, и казакам казалось, что природа замерла в ожидании наступающих перемен.

Ближе к обеду солнце все-таки пробилось сквозь туманную муть, и природа засверкала веселыми красками. Облака белых туманов как огромные стада доисторических животных паслись по приречным лугам. Из тумана то тут, то там выступали темные купола деревьев, и во множестве горбатились среди туманных облаков. Стаи каких-то припозднившихся птиц с гортанным криком пролетали над туманами, и их печальные голоса далеко разносились в округе. «Да. Как быстро догорело лето. Как быстро наступили непоправимые перемены в нашей жизни. Как быстро проходит человеческая жизнь, особенно в такое неспокойное время», — думал Мантелей, вслушиваясь в крики пролетающих птиц. Под ним привычно качалось седло. Привычно сверкало и звякало о стремя оружие. Предчувствие чего-то нехорошего томило грудь, вносило смятение в его неспокойную душу. «Уж не случилось ли чего в лагере?» — черной змеей мелькнуло в его голове, и беспокойство о судьбе Сильби захватило его. Некоторое время он ни о чем другом и не мог думать, как о своей любимой жене. Меж тем погода восстановилась, и дожди перестали лить. Снова стало тепло, и людям казалось, что вернулось лето. Нежаркие солнечные лучи ласково касались открытых лиц и кистей рук, словно желая поделиться последним теплом с казаками. Впереди, насколько хватал глаз, открывалась безлюдная, совершенно пустынная лесостепь. Не шелохнувшись, в торжественной тишине застыли убранные в осенние наряды леса. Среди этой желтой пестряди темной зеленой массой выделялись хвойные леса. Словно горящие белые свечки, стояли березки, и легкие серебряные нити паутинок трепетали, соединяя рядом стоящие деревья. И над всем этим великолепием природы плыли стаи птиц, тянущихся к югу. Наступающие северные морозы гнали пернатых с родимых мест, и над булгарскими полями звенели печальные крики улетающих птиц. Задрав головы, казаки провожали взглядами очередную стаю, и в сердца людей поневоле закрадывалась осенняя печаль. Каждый из них с сожалением думал о быстро промелькнувшем лете, думал о наступающих холодах и предстоящих в связи с этим заботах. Думал о такой короткой и такой бестолковой жиз-

487

-------------------------------------------

ни, когда сегодня ты есть, а назавтра один только Бог знает, как она, жизнь, повернется. А ты только и знай, какой бок подставить под очередные удары судьбы. «Да. Что там лето. Жизнь пролетает, и не заметишь, как уже состарился», — думал Манте- лей, обозревая окрестности. Ему иногда казалось, что ему уже много-много лет и что он уже начинает уставать от такой жизни. «Вот все мои друзья детства, не считая Ахчуры, погибли молодыми, а я все живу и надеюсь еще на что-то хорошее в жизни. Еще надеюсь понянчить на своих руках своего сына, поучить его уму-разуму, передать ему свой небогатый жизненный опыт, — думал он. — А между тем, разве может быть у человека или даже у целого народа будущее, когда идет такая беспощадная война на полное истребление людей?

К Мантелею подъехал Шурай. Их кони пошли рядом.

- Ну, что, есаул? Скоро должен быть поворот в сторону лагеря. Я хорошо запомнил дорогу. Вон доедем до тех отдельно стоящих деревьев, и там нужно будет повернуть на юг, — сказал Шурай, рукою показывая в сторону кучки деревьев.

- Хорошо, повернуть так повернем, — согласился с ним Мантелей. Кони шли по краю березового редколесья. Раскидистые березы с корявыми стволами стояли по краям опушки, а дальше, в чаще леса, виднелись ровные как свечки белоствольные деревья, стоящие рядом словно на подбор. Шляпки белых грибов как широкие тарелки виднелись под березами, и Шурай не удержал свое удивление и восхищение этой обильной россыпью грибов.

- Глянь, сколько их высыпало! Есаул, может, остановимся и пополним свои запасы? Грех проезжать мимо такого добра. Да и коням нужен отдых, — вымолвил он. Мантелей согласно кивнул ему и дал команду остановиться. Казаки быстро запутали коней и пустили их пастись. А потом все вместе стали собирать грибы. То тут, то там раздавались восхищенные возгласы казаков от обилия превосходных грибов. Они радовались как малые дети. Ахчуре вспомнилась его названная мать Янкапи, которая одна на старости лет осталась в деревне. Бывало, она столько грибов заготавливала на зиму, что хватало до самого лета, до следующего урожая. Добрая сердцем, она угощала ими соседей, да и перед гостями всегда было, что выставить на стол. Вот и его, сироту, приютила по доброте своей и вырастила. А Ахчуре, в силу сложившихся обстоятельств, пришлось оставить ее одну в такую страшную годину. Пока кони паслись и набирали сил, казаки в

488

-------------------------------------------

малом походном котле успели сварить похлебку, заправленную грибами. Все с удовольствием поели, ведя за едою различные разговоры. Не говорили только о войне. Словно сговорившись, все обходили эту тему.

- Мантелей, у нас крупы кончаются. Осталась лишь малость,

- сообщил Аспар. Мантелей выразительно посмотрел на него и промолчал. «Ничего, перебьемся. Будем, есть ягоды, коренья, может быть, какую дичь изловим, но перебьемся! Да и до лагеря осталось проехать не так уж и много», — подумал он.

Вскоре казаки распутали коней и, насвистывая, напоили их в ближайшем ручейке. Ахчура стоял и смотрел, как пьет его конь. Смотрел, как плывут по воде упавшие листья, как срываются с губ коня светлые капельки воды, когда животное отдыхало от водопоя — и ему вспомнилась Яик река. Вспомнилось, как на Яике ловили рыбу, купали коней в жару. Вмиг вспомнились погибшие ребята, с кем вместе он тогда находился на Яике. «Какие же мы все-таки были тогда счастливые и беспечные. Да. Только Мантелей и я лишь остались живыми из той группы ребят», — подумал он и тяжело вздохнул. Печаль о гибели друзей и невосполнимых потерях вмиг опалила его сердце. Он неторопливо осмотрел казаков, находящихся рядом, и остановил свой взгляд на Мантелее. «Да. Только он и я лишь остались живыми волею Бога», — еще раз промелькнула мысль.

Вскоре все уже снова были в пути. И опять осенние пейзажи мелькают перед глазами. Снова плывет под ноги коням ковер осенних трав. И снова заходящее солнце щурится в глаза. Поднявшийся ближе к вечеру ветер бьет в лицо и грудь, забирается под полы кафтанов и азямов. Снова тревожно зашумели и загудели леса. С тяжелым вздохом опадает золотая листва и мягким ковром стелется под деревьями, застревая в травах и кустарниках. Стойте, казачки, отдохните. Не торопитесь навстречу смерти, — словно говорят деревья, и будто приглашают ратников отдохнуть на мягких золотистых коврах, под заунывное пение осеннего ветра. Снова свистит осень над булгарской землей. Снова осенние ветра творят панихиду. Невиданная ранее беда обрушилась этим летом и этой осенью на булгарскую землю. И горше горькой полыни вкус у этой беды. И сильнее жутких морозов холодит сознание этой беды сердца казаков. И словно неумолимый ураган, гуляют ордынцы по булгарской земле. Всюду смерть и разруха наступают на внутреннюю Булгарию. И стонут люди, как осенний лес. И рушатся их жизни, как осенняя листва,

489

-------------------------------------------

чтобы сгинуть и стать прахом. «Далеко, ой как далеко отступили мы от берегов Яика. И сколько еще нам придется отступать под ударами ордынцев? Ведь сколько людей уже положили, да каких людей!» — думает Ахчура, и снова горечь потерь заставляет больно сжиматься его сердце. «Зачем я живу? Для чего такие страдания терпит народ? И кому нужны будут мои песни, если ордынцы нас победят?» — думает он. Но тут его окликает Ман- телей и прерывает его горестные размышления.

- О чем задумался, родимый? — спрашивает он друга и улыбается ему широкой улыбкой. И от этой улыбки как-то спокойнее и теплее на душе становится Ахчуре. «Есть еще кому побеспокоиться обо мне, есть у меня еще такой отчаянно смелый друг», — думает он и тоже улыбается Мантелею.

- Да так, ни о чем, — отвечает он ему, и их кони пошли рядом. Едущий впереди Аспар оглядывается на них, но продолжает двигаться тем же темпом. Он, видимо, не желает мешать их разговору.

А впереди все также простиралась необъятная земля. Все также пустынно и бесприютно смотрелись поля. Туманился далекий горизонт. И к этой далекой черте стремились перелетные птицы. Стремились и пропадали из зоны видимости, растворяясь в бескрайних просторах. «Какая все-таки великая наша земля. Ни объехать ее, ни пролететь. А теперь всю нашу великую землю, как прожорливая саранча, заполонили ордынцы», — думал Ахчура, обшаривая взглядом далекий горизонт. А над горизонтом, похожие на сказочные горы, громоздились бело-сизые облака. Под порывами ветра облака меняли свои очертания, но высоко не поднимались и продолжали висеть над горизонтом. Степные травы волновались как море, и ковыльные волны бежали друг за дружкой, пропадая в низинах и оврагах. Засыхающие кусты черной полыни сиротливо трепетали на ветру, а ветер-шалун все трепал и расчесывал гривы ковылей, заставляя дрожать каждую былинку, каждую травинку.

- Ну, что, Мантелей, опять будем ночевать под открытым небом? — обратился к другу Ахчура. Мантелей метнул на него быстрый взгляд и бесшабашно ответил:

- Под небом так под небом. Нам с тобою не привыкать к походной жизни, не так ли?

Мантелей хотел казаться бодрым и веселым, а у самого давно уже кошки скребли на сердце. Думы о Сильби не давали ему покоя. Недоброе предчувствие давило его. Яркий свет солнца, и

490

-------------------------------------------

унылый вой ветра будили в нем противоречивые чувства, навевали тревожные мысли. Облик жены стоял перед ним. Сильби словно звала его к себе, торопила. «Уж не приключилась ли с нею какая беда? Вон сколько дней уже я ее не видел», — мелькало в голове. И тут же приходила уверенная мысль: «Нет! Не будет она татарской наложницей. Не такой у нее характер. Скорее она руку на себя наложит, чем покорится. Только бы успеть помочь ей».

- Как ты думаешь, Ахчура, — обратился Мантелей к другу, — продержатся ли наши ратники в лагере до нашего приезда?

В его голосе явно чувствовалась тревога и озабоченность.

- Продержатся! Должны продержаться! — неожиданно зло, сквозь зубы ответил друг.

- Ты чего такой злой? — с легкой усмешкой спросил Ман- телей.

- Будешь тут злым! То ордынцы не дают покоя. То мысли разные вертятся в голове. То ночка опять предстоит холодная, и нам по вине ордынцев снова придется ночевать в поле! — ответил, словно огрызнулся Ахчура.

- Ничего, Ахчура, ничего. Настанет время, и мы будем спать на мягких перинах, греясь под боком у жены. Только и будем вспоминать эти дальние походы и столкновения с врагами. Может быть, настанет такое время, когда мы победим татар, и снова на булгарской земле наступит мир. И мы с тобою будем рассказывать детишкам о наших военных приключениях, — сказал Мантелей, и улыбнулся другу. Ахчура тоже скупо улыбнулся ему в ответ, и потом вымолвил:

- Это у тебя есть жена, и тебе можно помечтать о детях. А я холостой, и никого у меня за душою нет, кроме моей престарелой названой матери. Ты, наверное, из-за своей жены так люто воюешь с татарами, потому что постоянно боишься за нее?

Сам того не зная, Ахчура угодил прямо в точку. Уколол Мантелея в самое больное место.

- Да, была бы у тебя жена, Ахчура, ты бы тоже дрался отчаянней с татарами. Хотя ты и так неплохо рубишься, — сказал Мантелей и шутливо толкнул друга в плечо. — Вот будем проезжать на обратном пути деревню Суварвар, или Суварьял, как она там правильно называлась, и, может быть, встретишь ты ту девушку, которая шла с коромыслом за водою, и сосватаем её за тебя, а?

- Да, ну тебя! — отмахнулся от него Ахчура, хотя напоминание о прекрасной незнакомке было ему приятно.

491

-------------------------------------------

Меж тем короткий осенний день на глазах угасал. Голубое небо словно выцвело и заметно посерело. Холодная осенняя ночка готовилась опуститься на булгарскую землю. И только равномерный глухой стук конских копыт будоражил вечернюю степь. Но вот есаул громко гикнул, словно стараясь отпугнуть наступающую ночь, глянул мельком на своих казаков и, оскорбив коня ударом саламата, во весь опор понесся над степью. Остальные казаки тоже рванули за ним, и некоторое время они летели, стелясь как птицы над вечерней степью. И только дробный стук копыт и подстегивающий коней разбойничий свист сопровождал казаков. Люди словно хотели догнать уходящее солнце или же хоть на короткий миг продлить световой день. И уже поднявшись на гребень отлогих холмов, казаки вновь увидели прощальный луч тонущего в лесных вершинах солнца. Вскоре светило совсем скрылось из глаз. Вечер темным занавесом опускался над булгарской лесостепью. На небе показались первые крупные звезды. Темнота становилась все гуще и гуще. Пора было встать на привал. Все ждали команды есаула. Но Мантелей не останавливался и все гнал и гнал коня вперед, словно стараясь догнать уходящее время.

- Едут, едут! Наши ратники возвращаются! — крикнули сторожевые вои с высокой стены Биляра, и весь народ, толпившийся перед воротами, хлынул наружу. Все хотели скорее увидеть возвращающихся с войны ратников, найти и обнять близких им людей. Через гонцов люди уже несколько дней назад узнали о возвращении войска и, столпившись перед воротами, каждый день ждали прибытия ратников. Горожане хоть и знали уже о великих потерях, но каждый из них в душе надеялся увидеть дорогого им человека живым и здоровым. Но не всем улыбнулась сегодня радость, далеко не всем. Многим из горожан пришлось сегодня узнать черную весть, ко многим из них постучалась в дом непоправимая беда. Молчаливой, суровой толпой теснились горожане перед воротами и пытливо всматривались в приближающихся ратников. Небольшим отрядом, жидкой гурьбой приближались к городским воротам булгарские ратники. Нетерпеливые дети рванули навстречу отряду, побежали наперегонки, желая быстрее отыскать среди приближающихся ратников своих отцов, братьев и сестер. Те, кому посчастливилось отыскать близких, теперь горделиво восседали на конях вместе

492

-------------------------------------------

с ними. Они правили животными, водрузив на головы защитные шлемы и держа в руках боевое оружие.

Увидев приближающийся отряд, Саламан со сторожевыми воями быстро сбежал со стены, прошел под воротами и встал в первых рядах встречающих людей. Вернувшиеся с войны ратники подъехали молча, без слов слезли с коней и встали перед встречающими их людьми. Вперёд вышел воевода Батбай, встал на колени перед народом и низко, до самой земли поклонился всем.

- Простите меня, родные, простите!... Не уберег я ваших сыновей и мужей от погибели. Не уберег! Побили нас сильно татары, — горестно и тяжело выдохнул он. По его седой бороде побежали светлые капли искренних слез. И этот плач воеводы до глубины сердец тронул сердца встречающих людей. Князь Ылтанпик стоял рядом с воеводой Батбаем и тоже отвесил глубокий поклон встречающему люду. Удрученный огромными потерями и слезами встречающих жен и матерей погибших ратников, он не смог вымолвить ни слова и только как-то потерянно махнул рукой и отвернулся, пряча свои глаза. Тут встречающие и вернувшиеся смешались, и пошли обычные в таких случаях расспросы. К князю и воеводе подошел Саламан и поясным поклоном приветствовал их.

- Рад видеть вас живыми и здоровыми, великий князь и доблестный воевода. Знаю, что путь ваш был трудным и скорбным. После праведных боев рад вас приветствовать у себя дома, приглашаю в гости, — приветствовал он их.

- До гостей ли теперь? — вымолвил князь. Судорога и гримаса боли искривили его лицо, но он все-таки согласился пойти к Саламану, так как в этом городе у него не было своего дома. Его кермень находился в Суваре. Батбай тоже согласился пойти вместе с Ылтанпиком, так как знал, что его кермень пустой, и никто его там не ждет, кроме прислуги. «Успею еще домой сходить. Не оставлять же князя без сопровождения», — подумал он про себя.

И вот, после того как помылись и попарились в знаменитой булгарской бане, сидят они в горнице у Саламана и ведут неторопливую беседу. Кроме Ылтанпика, Батбая и Белебея здесь же находятся еще несколько тысяцких, тюре и знатных людей Би- ляра вместе со своими супругами. Несмотря на утомительный переход и расслабленное состояние после бани, князь, воевода и Белебей не спешат идти отдыхать, а сидят вместе со всеми и

493

-------------------------------------------

ведут разговор, узнают про последние новости и события, которые происходили здесь, в городе, за время их отсутствия. Ходит по кругу алтар с хмельным булгарским пылом, и радушный хозяин от души потчует почетных гостей. Одна из женщин очень убедительно и с жаром рассказывает о том, какие происходили чудеса на могиле святого Авраамия в величайшем городе земли Булгаре. Рассказывает, как она сама лично посещала место, где язычники и мусульмане убили святого Авраамия, и где теперь бьет святой родник, вода которого исцеляет людей от многих хворей и болезней. Так вот, по рассказам женщины, люди неоднократно видели около родника святого, одетого в блестящие одежды, который окроплял святой водой ближайшие окрестности и осенял всех крестным знамением. И после этого многие язычники, отойдя от старой веры, стали исповедовать религию истинного Бога, Иисуса Христа. Белебею особенно понравилось в рассказе женщины то, что свет истинной веры засиял в сердцах еще многих людей, которые раньше жили словно в темноте, не зная исцеляющей и придающей силы чистой веры в Христа — Спасителя человечества. «Значит, не зря так жестоко пострадал за веру святой Авраамий. Значит, не зря я топчу эту грешную землю и стараюсь донести до людей свет истины», — подумал он, и душа его возликовала светлой радостью. И в то же время горечь черной печали от наступления злых степняков, сводящих к минимуму все его усилия по обращению в христианство новых людей, омрачала его разум.

Вскоре кто-то за столом затянул старинную булгарскую песню, которую Белебей слышал уже не один раз. Слышал, и все удивлялся. И в радости, и в горе поют ее булгары. Женщины часто плачут, распевая эту песню. Широкая и величавая, свободно льется она из сердца людей и замирает вдали, уплывая в пространство. «Все-таки очень удивительный и своеобразный народ эти булгары. У них в настоящее время такое неизмеримое горе, а они поют. Поют сквозь слезы», — подумал он. Однажды Белебей спросил у князя Ылтанпика, отчего его народ такой певучий? Тогда тот ответил так: «Зачем же оскорблять нашего Создателя унылым и скорбным видом? Господь создал людей для радости и работы. Вот отчего мой народ такой певучий и веселый».

«А в кого же все-таки больше верует князь Ылтанпик — в своих языческих богов, в единого бога Тангр или же Аллаху? Вот сколько говорили с ним, а про его веру я так и не расспросил. Нет,

494

-------------------------------------------

наверное, он все же язычник, так как с удовольствием ест свинину и также, как и я, пьет хмельной пыл, да еще приносит жертвы Ки- реметю. Ни разу за все время пребывания с ним я не видел, чтобы он справлял мусульманские обряды, да поминал Аллаха. Да и мечетей на его земле я еще не встречал», — раздумывал Белебей, слушая песню. «Он также внимательно слушает мои проповеди про нашего Христа Спасителя, и как знать, может стать так, что он как Авраамий Булгарский всем сердцем возлюбит Христа и примет истинную веру. Только для этого мне придется приложить еще немного усилий. Он к этому шагу почти созрел, — мелькнуло в голове у Белебея. — Да и обстоятельства и реальные события нашей жизни толкают его к принятию правильного решения».

- Ну, что, Белебей, божий человек, о чем призадумался?

- с теплой улыбкой обратился к нему хозяин дома Саламан, который с первого момента знакомства проявил к нему дружественное расположение. И Белебей старался отвечать ему тем же. Радушие Саламана проявлялось во всем — в почтительном и теплом отношении, в старании предугадать желание гостей и услужить им. В бане он лично попарил веником князя и Батбая, а затем и Белебея. Лично подносил гостям прохладительные напитки, отсылая прислугу. Отдавал подчиненным приказы и указания, касающихся отдыха и проживания гостей. Во всем чувствовалась его властная, но не давящая и не оскорбляющая никого, уверенная сила. Сила настоящего хозяина земли своей. И подчиненные ему ратники, и прислуга без слов, словно с радостью, повиновались ему. «Да, и дом у него неплохой. Прямо скажем, настоящий кермен», — отметил про себя Белебей.

- Да так, о жизни, — по-булгарски ответил Белебей Салама- ну и улыбнулся ему так же широко и открыто.

- Ну, а как показалась тебе наша банька? — еще раз улыбнулся ему Саламан.

- О-о! Это нечто такое, что трудно выразить простыми словами. Нигде и никогда не испытывал я такого блаженства. Да и не встречал я ранее на земле такой бани. Это же не просто баня, а целый дворец для очищения человеческого тела от всей накопившейся грязи и скверны. Я так и не понял, откуда подается там такой мягкий и душистый пар? Как устроена система подогрева каменных полов? И вообще, какой такой мастер и мудрец построил такое заведение? — ответил Белебей. Такой ответ, видимо, явно понравился Саламану. Он озорно сверкнул глазами, наклонился к Белебею и, довольный, проговорил:

495

-------------------------------------------

- Эту баню построили булгарские и суварские мастера по личному приказу нашего эльтебера. По рассказам многих купцов, они нигде на земле не видели таких прекрасных бань — ни у вас на Руси, ни у сарацинов, ни у западных народов. Вот так-то брат.

- Да, действительно. Ваши мастера строить умеют. И строительного камня много у вас на земле. Не то, что у нас на Руси,

- согласился с ним Белебей.

- Да, всего у нас много. И земли, и хлеба, и богатства разного. И птиц, и зверья всякого. Это хорошо с одной стороны, и в то же время плохо.

- Чем же плохо?

- Вот именно желанием завладеть нашим богатством и объясняю я все эти кровавые стычки и войны. Сам подумай, сколько раз уж мы сталкивались с кочевыми народами. А сколько раз к нам с войною приходила Русь? — сказал Саламан и вздохнул. Улыбка на его лице погасла. Мне не раз приходилось скрещивать свой акинак со степняками и с твоими соплеменниками, Белебей. Было, все было. Саламан еще раз глубоко вздохнул, и как-то печально взглянул на христианского проповедника. Взял со стола наполненную кружку с пивом и протянул Белебею. Потом взял другую кружку с пивом и, кивнув головою Белебею, вымолвил:

- Давай уж, друг, лучше выпьем. Выпьем и забудем на время про наши заботы.

Белебей кивнул ему, и они оба разом осушили свои посудины. «Ох, хорошо пошла», — подумал Белебей и, взяв с тарелки куриную ножку, с удовольствием стал поедать вкусное мясо. И в то же время он мысленно стал благодарить Господа Бога за оказанные ему удовольствия после многих дней скитаний по бул- гарским степям и лесам, после стольких жестоких сражений. «А ведь он прав. Совершенно прав», — подумал о Саламане Белебей и тут же обратился к нему с вопросом.

- А скажи-ка мне, Саламан, что означает твое имя? Я знаю, что у многих булгар бывает по два имени, и эти имена что-либо да означают.

- Слово салам, как ты знаешь, означает привет, а ман — это мой. Так что мое имя на булгарском языке означает мой привет, или приветливый. И я стараюсь оправдать значение своего имени, — ответил Саламан и вновь приятельски улыбнулся ему.

- Эй, что это вы там отошли от компании и о чем беседуете?

- раздался тут голос князя, и он подошел к Белебею и Саламану.

496

-------------------------------------------

В его руке был зажат серебряный кубок, в котором плескался хмельной пыл. «Ох, карчама, карчама. Пусьа кайре пулмалла»,

- запел он басисто, озорно поглядывая на Саламана и Белебея. И тут пришлось Белебею еще раз выпить вместе с князем и Са- ламаном. В его голове приятно зашумело. Он почувствовал, как хмель горячей волною скользит по его жилам, расслабляя колени и горяча грудь. «Нет и, наверное, никогда не будет на земле для меня людей роднее, чем мои булгары, чем этот князь и его неутомимый народ, — сквозь хмель подумалось Белебею, и от вдруг нахлынувших чувств у него защипало в глазах. — Простите меня, мои соплеменники, но я душою больше булгарин, чем русич, и, наверное, так и умру булгарином. Так что. так что...». Он не додумал свою мысль, и его голова тяжело уперлась в подставленную ладонь. «Прости и помилуй меня, Господи, но я хочу спать, хочу спать», — промелькнуло в его голове в следующий миг.

- Саламан, я хочу спать, — вымолвил он, приподнявшись, и тут же Саламан с подоспевшим молодым ратником подхватили Белебея под руки и бережно отвели его к постели. Мягко и удобно уложили его в постель и сверху заботливо прикрыли легкой шубой. «Как давно я не спал так на мягкой и чистой постели»,

- успел подумать Белебей, и тут сон окончательно сморил его.

А Саламан и другие гости еще долго сидели за богатым столом. Уже было съедено немало всяких яств, был выпит не один кувшин с пивом и хмельным пылом. Было спето немало песен. И сквозь одурманивающий хмель невидимо присутствовала среди веселья горечь черного горя. И не спастись от него бедным булгарам, не спрятаться. Как злая осень завладевает булгарской землей, так и татары черной тучей затмевают булгарский мир, закрывая от всех радость солнца, радость самого бытия, принося неимоверные страдания и горе в каждую булгаро-суварскую семью.

Когда Белебей проснулся, было уже утро, светлое, чистое и свежее. Небо голубело, словно весною. Где-то в вышине пролетали направляющиеся на юг гусиные стаи. Запахи прелой осени пополам с полынной горечью витали в прозрачном воздухе. Отчего-то было печально и грустно на душе у Белебея. «Да, промчалось быстро время. Испили мы сполна степную горечь лета. И пьем мы теперь горечь поражений», — промелькнуло у него в голове. «Да. В полной мере испили мои булгары эту горечь. Как мутное половодье на половину Булгарии раз-

497

-------------------------------------------

лились степняки. Как разгулялись враги на святой земле, скоро они будут уже под стенами столицы», — думал Белебей, с вышитым полотенцем шагая к висевшему около забора кумгану. «И этот величайший город, не знающий себе равных на свете, будет полностью стерт с лица земли так же, как до неё исчезло уже немало булгаро-суварских крепостей-керменей. Нет у моих булгар ни сил, ни возможностей, чтобы сдержать ураганный напор кочевых татар. Так, наверное, заповедано судьбой. И зарастет все здесь полынь-травою, крапивой и лопухами. И скроются, истоптанные и стертые не одним поколением булгар, камни крыльца под слоем пепла и земли. И в течение многих тревожных столетий некому будет возрождать этот изумительный город. А потом пройдёт еще несколько сонных столетий, и все забудется, как забывается и превращается в прах многое на этой грешной земле. И только великий плач булгарского народа по убиенному городу Биляру останется в памяти у грядущих поколений», — думал Белебей, мысленным взором пронзая толщу наступающих веков.

Вскоре он с наслаждением плескался под кумганом, смывая хмельную одурь. С явным удовольствием осмотрел на себе чистое белье, надетое после бани. Недалеко на веревке он увидел свою рясу, кем-то постиранную и заботливо повешенную на сушку. «Какие они все-таки, мои булгары.» — подумал он и, перекрестившись на восток, мысленно помолился Господу за всех грешников на земле.

Саламан встретил его с теплой улыбкой и справился, как спалось Белебею на новом месте. «Слава Богу, хорошо. Давно не спал так спокойно и на мягкой постели», — ответил он. Потом Саламан пригласил Белебея к завтраку, устроенному в честь гостей. За столом сидел князь Ылтанпик и еще несколько военачальников. Это было видно по их одежде и по богато разукрашенному оружию. Не было среди них только Батбая. Белебей приветствовал всех легким поклоном и, возблагодарив Господа за посланный завтрак, присоединился к сидящим. Кубок с булгарским пивом пошел по кругу. Разговор зашел о текущих делах. Гостей интересовало множество вопросов, касающихся этих неведомых татар. Ылтанпик как мог, удовлетворял их любопытство.

- Это соплеменники тех же татар, которых мы недавно били под Суваром. Только на сей раз их в десятки раз больше. И вообще, по докладам наших разведчиков, нынешнее количество нападающих татар трудно поддается исчислению, такое великое

498

-------------------------------------------

их множество, — отвечал князь. — Вон и Белебей, и другие ратники, кому приходилось сталкиваться с ними, могут подтвердить это, — добавил князь, кивая в сторону Белебея. Белебей тоже, как мог, помогал князю отвечать на задаваемые ему вопросы.

После завтрака Саламан предложил гостям сходить на городские стены и оценить свежим взглядом работы по обороне города, которые провели горожане в последнее время. И вскоре гости все вместе тронулись в сторону главных городских ворот. Вот миновали внутренний круг оборонительной стены, потом и вторую стену, и вскоре все уже стояли над главными воротами третьей внешней стены. И всюду вои и горожане, сняв с себя головные уборы, легким поклоном приветствовали князя и его окружение. Белебей видел в глазах этих людей искреннюю любовь и преданность своему князю, надежде и опоре всего бул- гаро-суварского народа. Видел готовность людей исполнить любое приказание своего эльтебера. «Да. Все-таки умеют мои булгары строить. Чего только стоит преодолеть один ряд таких высоких и крепких стен. А их, этих стен, опоясывающих город, целых три», — отметил про себя Белебей. Тут же на стенах он увидел Батбая, который вперед их успел придти сюда, и отдавал какие-то указания окружающим его воям. Вскоре Батбай присоединился к княжеской свите и стоял рядом с Ылтанпиком, о чем-то рассказывая ему и показывая рукою вдаль, где тянулся над горизонтом длинный флажок сизого дыма. На стенах всюду громоздились кучи камней и хвороста. Лежали длинные жерди и бревна. Стояли котлы со смолою, и какие-то метательные орудия, которых Белебей раньше не видел. Прислонившись к стеновым выступам, стояло множество метательных копий и кистеней. Наготове стояло множество колчанов со стрелами, и лежали пращи для метания камней. «Подготовились к обороне основательно. Молодцы!» — подумал Белебей. Он оглянулся назад, на этот огромный и прекрасный город, окраины которого тонули в сиреневой дымке. Запахи прели и сладковатого дыма витали над городом. А наверху, под самыми небесами, плыли с прощальным криком журавли, вытянув длинные шеи и ноги. Белебей некоторое время сопровождал взглядом журавлиный клин, в то же время краем уха улавливая разговоры военачальников. Батбай похвалил Саламана за его усердие по руководству оборонительными работами, и тот смущенным голосом что-то ответил ему, а что, Белебей не расслышал. Рядом с Белебем с одной стороны стоял хазарский военачальник Пусьман, а с другой

499

-------------------------------------------

стороны, суварский военачальник Харсар Турхан. С ними он познакомился сегодня утром в доме у Саламана.

На холме показались всадники. Они ехали, растянувшись караваном прямо по степи, утопая в пожухлой траве.

- Кажется, это мои ратники. Они еще затемно выехали на свободную охоту, — сказал Пусьман, кивая головою в сторону далеких всадников.

- Твои, так твои. Мои вои тоже не бездействуют. Они каждый день совершают рейды по окрестностям, — сказал Харсар Турхан и стал пристально вглядываться в сторону движущихся всадников. Те приближались. Седоки, играя, горячили коней, показывая свою боевую удаль. То поднимали их на дыбы, то пускали вскачь, на лету играя саблями и копьями. То с гиканьем пускались наперегонки друг за другом, изображая боевое сражение.

- Вот молодцы разыгрались. Устраивают перед нами представление, — проворчал суварский военачальник Харсар Тур- хан. Пусьман широко осклабился и только хмыкнул, довольный увиденным.

- Пускай резвятся. Пускай отрабатывают приемы борьбы. Вскоре это очень даже пригодится, — молвил он затем и покосился на Харсар Турхана. «Он прав. Он совершенно прав. Вскоре всем нам придется насмерть схлестнуться с татарами», — думал Белебей, глазами продолжая следить за удальцами.

- Да там мои и твои ратники смешались совсем и вместе разыгрывают перед нами представление! — несколько удивленно воскликнул Харсар Турхан. Ну и что? Чему тут удивляться? Вскоре нам вместе придется воевать с татарами, и делить нам с вами нечего. Ведь мы же с вами родственные племена, — во всеуслышание вымолвил Пусьман.

- Да, да. Нам надо держаться вместе, — согласился с ним Харсар Турхан.

Вскоре всадники были уже под самыми стенами города. Бешенным аллюром пронеслись они перед военачальниками и через некоторое время столпились около главных ворот Биляра. Булгары, сувары, хазары — все смешались, и трудно было определить, где чей ратник. И язык, и одежда, и оружие их мало чем отличались друг от друга.

Ылтанпик, Батбай и Саламан двинулись дальше по стене. За ними последовали и все остальные. Белебей шагал позади всех, осторожно переставляя ноги между камней, бревен, больших

500

-------------------------------------------

плетеных корзин и других оборонительных принадлежностей. И в то же время краешком глаза успевал примечать различные переходы, лестничные площадки и открывающиеся взору далекие дали. «Да. Если свалишься, костей точно не соберешь», — подумал он, в одном месте опасливо глянув вниз с высокой стены. «И все-таки, какие молодцы мои булгары, сумевшие соорудить такую громадину, которой нет равных в мире», — снова подумал он, в очередной раз окидывая взором этот огромный, тонущий в осенней дымке, город. Далеко тянулись стены, тройным кольцом охватывающие городские строения. Множество каменных лавок, мастерских и амбаров выделялось среди деревянных домов. И особо выделяется над городом, словно прекрасный кермен, здание бани, которую булгары называют «Кавак мунча», где только вчера смывал Белебей походную грязь. Множество деревьев своими веселыми кронами украшают широкие улицы. И всюду легкий дым и веселый перезвон молотков над кузницами, где денно и нощно куют булгары оружие против татар.

Эх! Лучше бы не возвращаться Мантелею с товарищами на прежние укрепленные линии, не видеть бы своими глазами того, что здесь сотворилось. Не зреть бы ему этих печальных полей, сплошь усеянных трупами погибших людей и коней, не дышать бы этим отравленным трупным ядом воздухом. Еще подъезжая к заставам, сначала поодиночке, а потом все гуще и гуще начали попадаться на глаза ратникам трупы погибших. Было видно, как рассеянные по окрестностям люди пытались спастись бегством от татар, и как они гибли группами и поодиночке там, где их настигли татарские кони, сабли и стрелы. И было видно, как они отчаянно сопротивлялись, стараясь захватить вместе с собою больше врагов. Эти жалкие останки людей и коней, эти серые бесформенные кучки валялись повсюду, куда хватал глаз, выделяясь среди растрепанных ветром трав и кустарников. Тучи воронья и других хищных птиц беспрестанно вились над трупами, перелетая с одного места на другое, издавая крики и клекот. И над всем над этим — равнодушное солнце и осеннее чистое голубое небо. Это несоответствие солнца и смерти, эти бесчисленные трупы, этот дурной, невыносимый запах тлена так утомили Мантелея, что он готов был уже повернуть коня и скакать, куда глаза глядят, лишь бы быть подальше от этих страшных мест. Его подташнивало, бил мелкий озноб, становилось то жарко,

501

-------------------------------------------

то холодно. И лишь огромное желание узнать про судьбу своей жены Сильби или хотя бы найти ее труп, удерживало его на этом поле бесконечной скорби и печали. Со страхом и тайным трепетом в душе подъезжал он к очередной кучке трупов и с какой-то надеждой, боясь увидеть среди погибших знакомые черты, всматривался в них. И каждый женский труп с похожей на женину одеждой, приводил его отважное сердце в трепет. Он готов был вынести все, что преподнесет ему жестокая судьба, но только не гибель жены, его последней опоры и надежды.

Опустив голову, погрузившись в тяжелые раздумья, стоял он некоторое время на холмах, где совсем недавно хозяйничали булгаро-суварские ратники и где находилась стоянка князя Ыл- танпика. Мысли ворочались, как тяжелые булыжники, в воспаленном от увиденного мозгу. Глаза туманились непрошенными, горькими слезами. Но легче от этого на душе не становилось. «Зачем, зачем мы живем на свете, чтобы воочию видеть такое?! Зачем нам такая бесприютная и бессмысленная жизнь? Уж не лучше ли было погибнуть мне в первом же бою? Пускай живут они, татары, и продолжают мучиться на этой холодной и такой неласковой земле», — мелькали мысли в голове. Его соплеменники и товарищи, прикрыв носы и рты тряпками, как неприкаянные продолжали бродить среди погибших ратников, пополняя свои запасы стрел и выискивая что-либо съестное.

Уже под вечер, когда солнышко стояло чуть выше нарядных лесов, пестреющих на дальних холмах, маленький отряд Мантелея двинулся на северо-запад вслед ушедшему татарскому войску. Широкий сукмак, проложенный конями, вел в глубь булгарских земель, в сторону булгарской столицы. Все реже попадались на пути трупы погибших людей. Все реже попадались разбитые и брошенные повозки и кибитки с нехитрым человеческим скарбом. И наконец-то, через приличное пройденное расстояние, они перестали попадаться на глаза совсем. И только сукмак, где чернеющий разбитой землей, где горящий красной глиной, а где тянущийся вытоптанной травою, все стелился и стелился под ноги усталым коням. Редкие печальные деревеньки как призраки вставали вдали и, уплывая назад, тонули в наступающих сумерках. С наступлением сумерек запах прели стал ощущаться яснее в прохладном воздухе. Пора было думать о ночлеге. Но ушедший в себя Мантелей словно не замечал ничего вокруг и все продолжал движение. Рядом с ним поравнялся Аспар. Их привычные друг к другу кони пошли в ногу. Аспар

502

-------------------------------------------

внимательно посмотрел на друга и, словно стараясь вывести его из задумчивого состояния, вымолвил: «Может, пока не стемнело, сделаем остановку и приготовимся к ночлегу?». Мантелей как-то безразлично посмотрел на него и только мотнул головою, мол, делайте, что хотите.

Вскоре казаки из подручных средств соорудили несколько шалашиков. Постелили в них походные кошмы. Манящим огнем засверкал в ночи сиротливый костер. Бояться казакам было некого, татары ушли далеко, и за время их передвижения не встречались взору ни разу. Ужинали уже в темноте, при свете огня, запивая сухую пищу кипятком. После ужина казаки загасили костер, потом быстро разошлись по шалашам и, утомленные дорогой, быстро погрузились в сон. Не спали только дозорные Шурай и Мантелей. Шурай следил за округой и за конями, слушал ночь и караулил сон своих товарищей. А Мантелея одолели тяжелые думы и гнали от него прочь желанный сон. Он сидел, обняв колени, перед входом в шалаш и смотрел на далекий горизонт, откуда должна была появиться луна. Незабываемый образ Сильби так и стоял перед его глазами. Страшные предположения насчет ее судьбы терзали его. «Неужели она погибла? А может быть, попала в плен? — задавался он вопросами, и тут же сам старался опровергнуть свои страшные предположения.

- Нет! Не может такое случиться именно с нею. Это было бы слишком несправедливо. Сюлди Хузя не допустит такого. Какие страшные времена настали, прямо ахарсамана. Никогда раньше не знали булгары таких гонений и жестокостей, когда народ уничтожается под корень, от мала до велика. Сколько трупов кругом, сколько крови, сколько горя на нашей земле!». Так размышлял он, глядя в темноту наступившей ночи. Слышно было, как в темноте хрумкают кони. Как слегка покашливает и сопит Шурай. Где-то в отдалении несколько раз прокричала ночная птица. И легкое дуновение проснувшегося ветерка, как вздох, прошумело по травам. Мантелей тоже вздохнул протяжно, стараясь отогнать от себя охватившие его думы. «Как все-таки нелепо устроена жизнь? Ради чего делаются все эти страшные дела? Ради чего страдают и мучаются люди?» — вертелось в его голове.

Меж тем одинокая луна величаво встала на небе. Ее обманчивый свет мягко струился на землю. Рассыпанные по небу яркие звезды словно враз собрались в хороводе и закружились вокруг волшебницы луны. Или Мантелею это только казалось.

503

-------------------------------------------

Откуда-то появились призрачные волны легкого тумана и как облачка начали наплывать на стоянку ратников. «Какая волшебная ночь. Словно и нет никакой войны. Словно я нахожусь в ночном и караулю коней», — подумал Мантелей. Некоторое время он сидел оцепенев, думая и в то же время не думая ни о чем. Потом улегся прямо под открытым небом и с удовольствием вытянул гудящие от усталости ноги. Какая-то полудрема овладела им, когда вроде бы и спишь, и не спишь одновременно, когда глаза глядят и не видят.

Вдруг ему показалось, что в мертвенной лунной жути, в волнах тумана, как в облаках, двигаются какие-то фигурки, похожие на людей и коней. Они двигались бесшумно, как призраки, вереницею исчезая за чертой горизонта, а на место исчезнувших фигурок наплывали все новые и новые, и так же пропадали там, за далекой чертой. Мантелею стало жутко. Мурашки пробежали по его телу. Ему показалось, что это воскресли погибшие ратники и по зову своего есаула двигаются куда-то, где творится что-то страшное, и даже взглянуть в ту сторону боязно. Какая-то необъяснимая сила навалилась на Мантелея и намертво сковала его тело, да так, что невозможно шевельнуть ни пальцем. Он хотел крикнуть и позвать кого-нибудь, но голос изменил ему. И только сиплый воздух вырывался из его застывшего горла.

- Есаул, ты чего? Ты чего так стонешь? — потряс его Шурай, и тем самым вывел из оцепенелого состояния.

- А, чего? — еще бессознательно выкрикнул Мантелей, и некоторое время полежал, приходя в себя. «Что это со мною?» — успел только подумать он, как Шурай снова задал свой вопрос.

- Чего, говорю, так стонешь? Или приснилось что страшное? — спросил он вполголоса.

- Чего-то и сам не понимаю. Словно навалилось на меня что- то огромное и мешало дышать. Я оцепенел и не смог шевельнуть даже пальцем, — тоже вполголоса ответил Мантелей.

- Это вубар. Это такая нечисть, которая во время сна наваливается на людей и душит их, мешая спать. Ты помолись и постарайся уснуть. Ничего не бойся. Я буду сидеть около тебя и караулить. Так что не бойся, спи, — также негромко выговорил Шурай. Голос Шурая звучал успокаивающе и, помолившись про себя, Мантелей действительно уснул. Он спал, и снился ему незнакомый прекрасный город, весь в строительных работах. А он едет на коне по его улицам и диву дается от всего увиденного. Множество людей, одетых в нарядные одежды, разгуливает по

504

-------------------------------------------

улицам. Особенно нарядны женщины в своих серебряных одеждах. Кругом перед домами растут красивые желтые цветы. Из-за цветов вырастают высокие стены и тянутся вверх, к самым облакам. И отовсюду слышен стук топоров и перезвон кузнечных молотков. Строительные рабочие наверху видятся Мантелею совсем маленькими. И вдруг откуда-то сверху раздается голос погибшего друга Самара. Мантелей вертит головою, стараясь отыскать фигуру друга. «Говорил же я вам, что когда-нибудь на нашей земле будет город с моим именем, говорил!» — звучит голос Самара, и Мантелей видит его, свободно стоящего на краю высокого сруба. Мантелея начинает пробирать страх за жизнь друга. Ведь сорвется же с высоты, сорвется и разобьется — мелькают его мысли о друге. И тут рабочие начинают скидывать с себя одежды и бросают их вниз. Чапаны, азямы, кафтаны и другая одежда летят вниз, на лету превращаясь в каких-то черных птиц, которые вскоре затмевают весь белый свет. Город на глазах Мантелея тускнеет и начинает вроде бы проваливаться в землю. Нарядные люди вмиг исчезают. И лишь только черные птицы без устали мелькают перед его глазами. И тут рядом с собою Мантелей замечает Самара. Он что-то говорит ему, а что, Ман- телей не понимает. Он мучается от непонимания, от невозможности поговорить с другом, но ничего поделать не может. Его друг говорит на незнакомом ему языке. Конь Мантелея куда-то исчез, и через миг сквозь мелькание черных птиц он видит своих друзей, ранее погибших в боях с татарами. Они вереницей проходят перед ним, тоже что-то говорят ему, улыбаются, призывно машут руками и исчезают где-то в глубинах земли. Высокие срубы в один миг превратились в глубокие колодцы, и манят Ман- телея страшной глубиной. Мантелей падает на спину, стараясь отползти подальше от края этих колодцев, но воронкообразная земля сыплется, продолжая подтягивать Мантелея к страшному краю. «Самар, помоги!» — кричит Мантелей, но Самар и не думает помочь ему. Он прощально машет ему рукою и начинает удаляться от него куда-то вглубь строений. На месте домов и страшных колодцев вырастают земляные бугры, сплошь покрытые могильными желтыми цветами. Мантелей бредет между этих бугров, спотыкаясь о бесчисленные могильные камни и юба, и видит вдали удаляющуюся фигуру Самара. И рядом с фигурой Самара Мантелей видит кроваво-красный диск солнца над далеким горизонтом, тонущий в вечерних облаках. И вскоре ни солнца, ни цветов, ни друга нет вокруг. До самого горизонта

505

-------------------------------------------

одни лишь горбатые холмы с засохшими травами. И слышен непонятный звук, стон или плач, монотонно доносящийся откуда- то из чрева земли.

Долго выходил Мантелей из такого оцепенелого и сонного состояния. Долго лежал в темноте, думая о только что приснившемся сне. Руками нащупал оберег из рябиновой ветки, и после сотворенной молитвы снова начал дремать. И вновь что- то огромное, мягкое и обволакивающее, тяжело навалилось на него и начало душить. Усилием воли Мантелей заставил себя проснуться, и некоторое время лежал, разминая затекшие руки и ноги, костеря про себя на чем свет стоит этого вубара. Так повторилось несколько раз. И поняв, что спокойно спать ему на сей раз не удастся, он встал и, покачиваясь, поплелся в сторону коней, которые темными фигурами маячили невдалеке. «Наверное, место для ночлега выбрали нечистое, вот и мерещится всякая нечисть, — успел подумать он, и тут совсем неслышно рядом с ним из темноты возникла человеческая фигура.

- Что есаул, снова не спится? — спросила фигура голосом Шурая. Мантелей покосился в его сторону, вздохнул и ответил:

- Да, не спится, будь она неладна.

В темноте было слышно, как хищно звякнула сабля, с силой брошенная в ножны. Зябко вздрагивая плечами, Мантелей остановился недалеко от коней. Чуткие кони приподняли свои морды, и повернули их в сторону подошедших людей. На фоне неба было видно, как они стригут ушами. Их горячее дыхание с шумом вырывалось из чувствительных ноздрей и достигало Манте- лея и Шурая. «Ну, ну, мои ласковые», — вполголоса проговорил Мантелей, успокаивая коней, и рукою погладил по крутой шее ближайшего животного. Умный конь всхрапнул признательно и уткнулся ноздрями в его грудь. «Ладно, ладно. Я понимаю тебя. Иди, иди, покушай», — проговорил также вполголоса Мантелей и ласково хлопнул коня по шее, отгоняя от себя.

Вскоре Мантелей и Шурай сидели рядом на кошме, расстеленной прямо под звездами. У каждого в голове роились мысли и вставали вопросы, кровно задевавшие их быт и саму жизнь. Слышно было, как все усиливающийся ветер шепчется в травах и скользит сквозь ветвей редких деревьев, стоящих на краю лесочка. «Ветер — это все-таки лучше, чем угрюмая тишина», — подумал Мантелей и незаметно для себя вздохнул, длинно и тяжко. Снова на ум пришли Сильби, погибшие друзья и товарищи, погибшие родители. «Неужели во всем мире я остался совсем один?

506

-------------------------------------------

Ни родителей, ни родни, ни жены. Один, совсем один, если не считать немногих товарищей. Неужели еще я стал и урзя?» — задавался он вопросом. От этих мыслей словно удавка давит ему на шею, и становится жарко. Слышно, как кровь толчками стучит в его ушах. Взволнованный, он вскакивает на ноги и начинает вышагивать вокруг кошмы.

- Да сядь ты, есаул, сядь! Что же не даешь ты себе покоя? Что тебя так сильно тревожит? — вполголоса задал вопрос Шу- рай через некоторое время, наблюдая за движениями Мантелея.

- Действовать! Надо действовать! Нужно как можно больше уничтожать захватчиков. Чтобы земля горела у них под ногами. Чтобы не знали они покоя ни днем и ни ночью. Нужно как можно быстрее прогнать их с нашей земли. Иначе зачем нам всем жить?! — горячо выпалил Мантелей и снова быстро присел рядом с Шураем. — У меня не выходят из головы последние страшные картины, которые мы увидели на месте наших укрепленных линий. Они пришли извести нас с земли. Совсем извести! И мы не можем смириться с этим. Вопрос стоит жестко. Или мы их кончим, или они нас кончат. Другого исхода не может быть!

- Да. есаул. Видать, много горя хлебнул ты, если в тебе накопилось столько злости.

- Будешь злым, когда на всем целом свете у тебя не останется ни родных, ни близких. Когда их всех перебили кыпчаки, и у тебя не останется больше никаких других желаний, как мстить и мстить. Мстить до конца своих дней, и только смерть может прервать это желание! — горячо сквозь зубы выдохнул Мантелей.

- Да, у всех у нас теперь общая доля. И кому из нас суждено погибнуть и сгинуть на этой войне, один только Сюльхузя знает, — вздохнул в темноте Шурай. Некоторое время они сидели молча, думая каждый о своем, насущном. Слышно было, как завозился в темноте Мантелей. Как он несколько раз выдвигал и задвигал в ножны свой акинак. Как всхрапывали и звенели удилами кони. А сверху все также лился волшебный лунный свет, и Мантелею казалось, что ничего не меняется в этом подлунном мире. Что так было и сто, и двести, и тысячу лет назад. Ему казалось, что и тысячу лет назад вот также сидели два ратника, может быть, и на этом самом месте, и также вели беседу, делясь своими сокровенными мыслями и желаниями друг с другом. «До сих пор я счастливо спасался от смерти, хотя никогда не избегал боевых столкновений. А теперь у меня иногда появляется желание враз покончить с жизнью. И зачем мне такая жизнь, без

507

-------------------------------------------

родителей, без родни, без жены? Враги отняли у меня все, и любовь тоже. Этой ночью мне приснились мои погибшие друзья, и они звали меня с собой», — выговорил в темноте Мантелей. Ему хоть на миг захотелось пожаловаться кому-нибудь на свою такую несчастную долю. Захотелось даже поплакать, как когда-то в детстве, когда кто-нибудь несправедливо обижал его. Он устал быть сильным. Он смертельно устал.

Меж тем луна поднялась уже высоко и иногда, стыдливо прячась за тучками, щедро поливала серебром уснувшую землю. Караван каких-то ночных птиц плавно пересек диск луны и скрылся в туманных сумерках. Там, за древними курганами, на широкой равнине, сверкая неверным светом, шевелились и горбатились туманные облака, словно подсвеченные изнутри волшебным мерцанием. Сумрачно темнел небольшой лесочек и темным одеялом вставал до небес. Спал весь подлунный мир и в то же время не спал. Где-то в ночи летали и бродили хищники, выискивая свои жертвы. Где-то в ночи рождалось и жило невидимое зло, принесшее неизмеримое горе на булгарскую землю. Кипели страсти и не угасали страдания. Где-то в ночи пробирались враги, все дальше и дальше проникая в глубь булгарского государства.

Мантелею было неимоверно тяжело думать о своей несчастной доле, о доле своего многострадального народа. Гостями незваными да нежданными пришли и навалились враги. Навалились, осквернили святыни, залили кровью поля и равнины, засеяли костями все пажити. И стоят хлеба неубранными, и теряют зерно на корню. Топчут их ордынские кони, топчут без жалости. Непривычно степнякам возделывать землю, непривычно убирать урожай. Они сыты награбленным, сыты захваченным добром. Скоро голод будет разгуливать по некогда щедрой булгарской земле и душить всех подряд свей мягкой удавкой. Бедные и сирые сироты будут скитаться с сумой по своей же земле, прося подаяния, но некому будет пожалеть и приласкать их. Везде и всюду будут жить и властвовать пришлые татары. Им будет глубоко безразлична судьба покоренного и разбитого ими земледельческого народа. Жернова судьбы мелко перемелют булгарскую жизнь, выбьют опору из-под ног народа. После страшных потерь родится песня в среде булгаро-сувар и просуществует до наших дней, как плач чувашского народа о потерянном государстве, о гибели его столицы Биляра. Глубокая печаль и безысходная беда воцарятся на булгарской земле. И потребуются века и неисчислимые жертвы, чтобы сбросить с плеч народа этот многовековой тяжелейший

508

-------------------------------------------

гнет. Не раз восстанут булгары против пришлых захватчиков. Не раз прозвучат призывы безвестных богатырей к свободе. И каждый раз стремление народа к восстановлению своей государственности враги самым жесточайшим образом потопят в море крови. На многострадальной земле булгаро-сувар снова вырастут многочисленные страшные курганы, сложенные из отрубленных человеческих голов. Долгие века проживут потомки оставшихся в живых булгаро-сувар, словно на краю бездонной пропасти, и только через множество веков найдут в себе силы перешагнуть через эту гибельную пропасть. Найдут в себе силы сохранить свой древнейший на всей земле язык, такой неповторимый, такой богатый и такой своеобразный, ни на один из языков на земле не похожий. И напрасно попытаются кыпчаки уничтожить его. Напрасно попытаются присвоить себе историю булгарского народа. Ничего у них не выйдет. И сам тот факт, что многие из современных татар, отрекшись от истинного своего имени, захотят присвоить себе имя некогда покоренного и разбитого ими народа булгар, говорит о том, что булгаро-сувары все-таки победили в этой войне. Победили вопреки всему. И любой мало-мальски думающий читатель, умеющий анализировать и сравнивать, внимательно вчитываясь в исторические труды многих авторов, довольно легко отделит правду от преднамеренной лжи. Книга «Джагфар та- рихы», которую татары переписали под себя, и с которой списали некоторые писаки от истории, сочинившие неправду о булгарах, вносит только сумятицу и вздор в молодые умы, приносит только вред молодым людям, при этом оскорбляя всех истинных татар и саму память о булгаро-суварах. Вы только внимательно вчитайтесь и вдумайтесь в названия многих уничтоженных и стертых навсегда с лица земли городов и селений Волжской Булгарии, и они о многом расскажут внимательному и вдумчивому читателю. Тут не надо быть лингвистом или ученым. Такие города как Би- ляр, Булгар, Керменчук, Чюкту, Манкермен, Саракермен, Тупал- хату, Ашлы, Хулаш, Хамсин и многие другие звучат на истинно булгарском языке, и, на татарском языке они ничего не означают, тогда как в чувашском языке каждое из названных слов имеет свое значение, и это аксиома.

В шатре, расположенном в самом центре татарского коша, поджав ноги по восточному, на мягком войлоке сидел Шейбани хан. На его задумчивое чело временами набегала тень, и хан хму

509

-------------------------------------------

рился, словно съел что-то кислое. Ему хотелось отдохнуть после тяжелых боев с булгарскими ратниками, но вести, пришедшие с последним гонцом от Бату-хана тревожили его и не давали отойти от военных забот хотя бы на время. Чего только стоило ему взять этот трижды проклятый город Джукетау или, как называют его булгары, Чюкту. Сколько его верных нукеров полегло под стенами этого города, сколько было потерь! Еще не успели его воины зализать свои раны, а уже требовалось идти дальше, вперед, на столицу булгарского государства, славный и известный далеко за пределами государства булгарского, город Биляр или Булер. Перед глазами хана до сих пор стояли жуткие картины штурма города, когда в воздухе было темно от дыма множества пожаров. Когда глохли уши от криков, воплей и проклятий сражающихся воинов. Когда с высоких стен от удара камней и лучного боя срывались защитники города и с жуткими криками летели вниз. И как трещали и падали штурмовые лестницы вместе с наступающими нукерами. Как летели свистящие стрелы, и как летели горящие стрелы, специально устроенные для поджога всевозможных строений на пути наступающих нукеров. Как под ударами множества бревен и камней, сброшенных со стен защитниками города, падали и гибли сотни и сотни его непобедимых нукеров, многие из которых пришли сюда с берегов самого Керулена и Онона. А уж погибшим пленным из разноязычных племен, которых татары гнали впереди себя на штурм высоких стен, не было счета. Штурм города продолжался беспрерывно в течение нескольких дней и ночей. Но, несмотря на отчаянное сопротивление булгар, город был взят и отдан нукерам на разграбление. Его воины взяли множество пленных и огромную добычу. А уж количество захваченного булгарского серебра не поддавалось учету, серебро мерили батманами и вывозили возами. А доля самого Шейбани хана переходила за границу исчисления. Одних пленных девушек и юношей насчитывалось более тысячи.

В это время в шатер вошел вооруженный нукер из охраны хана и доложил ему, что одна булгарская женщина хочет видеть его, светлейшего Шейбани хана.

- А как она сумела пробраться сюда, и что она не боится смерти? — спросил Шейбани хан.

- Это мне не ведомо, — ответил нукер.

- Ну, тогда доставьте ее сюда, — приказал хан. Вскоре перед ним предстала маленькая женщина, с виду больше похожая на побитую курицу. Ее сурбан, обмотанный вокруг головы, был

510

-------------------------------------------

больше похож на гнездо неведомой птицы, устроившей свое жилище в глухих лесных дебрях. Ее платье, висевшее на ней как на огородном пугале, каких видел Шейбани хан в некоторых завоеванных им странах, было похоже на кучу рваного тряпья, натянутого на оглобли. И даже украшения из чистого серебра, во множестве свисающие с ее груди, не могли придать ей той привлекательности, которая присуща была многим женщинам. «И такая замухрышка посмела беспокоить меня своими никчемными просьбами?» — подумал грозный хан и вскинул на женщину свои гневные очи. Словно молния блеснула в его узких азиатских глазах.

- Чего тебе надобно, женщина?! — через переводчика спросил грозный хан.

- Я принесла чистую одежду моему мужу, сыну и брату, находящимся у тебя в плену, и хочу передать им, чтобы они предстали перед нашим Сюльхузя в чистом одеянии, — ответила женщина.

- А что, ты сама не боишься смерти, — задал вопрос грозный хан и уставился на женщину холодными глазами, от которых оторопь брала многих повидавших всякое мужчин.

- Боюсь, и поэтому мы, все оставшиеся в живых люди, попрятались от вас в глухих лесных чащобах. И только узнав о беде, приключившейся с моими близкими людьми, я осмелилась выйти из леса и прийти к вам с поклоном, так как без них все равно нет мне жизни, — ответила женщина.

- И кого бы из своих близких людей ты, женщина, хотела бы спасти от смерти? — спросил хан и прямо в упор глянул на женщину. Но та продолжала спокойно стоять перед ним и не отвела своего взгляда от его грозного лица.

- Если можно, я просила бы оставить в живых моего брата,

- ответила она и только после этого несколько потупила свой взор.

- А почему не мужа или же сына?

- Мужа я себе еще найду. Сына рожу. А вот брата родного у меня больше никогда не будет, — ответила женщина. Такой мудрый ответ от такой с виду незавидной женщины удивил хана и он приказал освободить всех ее родных. Дал им в придачу еще коня с кибиткой и велел убраться подальше от глаз его, и больше никогда не попадаться ему на пути.

И в этот раз сомнение, впервые за все время боев, посетило его. «Если у булгар все женщины такие мудрые и бесстрашные,

511

-------------------------------------------

то неужели можно победить их мужчин? Не совершили ли мы большую ошибку, напав на этих несчастных булгар? Ведь нигде, ни на каких землях не встречали ранее татары такого отчаянного сопротивления, граничащего с безумием. И нигде ранее не несли таких огромных потерь, как на землях этой злосчастной Булгарии. И прав, наверное, мой брат Бату-хан, говоря, что булгар можно только уничтожить. Он поэтому совершенно справедливо требует, чтобы его верные и непобедимые нукеры вырезали всех булгар поголовно, не жалея ни стариков, ни женщин, ни детей, а тем более булгарских воинов. «Да, везде и всюду должна торжествовать только сила татарского оружия. Все народы, населяющие землю, должны быть покорены этой силою, а оставшиеся в живых люди должны прислуживать татарам. Рабская доля — вот их удел! И не помогут им ни высокие и крепкие стены их городов, ни секретные подземные ходы и подземелья, устроенные почти во всех покоренных нами булгаро-суварских городах. Не спасут от гибели и многочисленные воины, какими бы храбрые они не были. Ведь против татар еще никто не смог устоять до сих пор, так как мои воины бесчисленны как речной песок, бесстрашны как барс, и рыщут, словно волки по овчарне, наводя ужас и вселенский страх на всех и на вся», — думает Шейбани хан. Снова перед его глазами встали картины штурма булгарского города Чюкту. Он мысленным взором видел ту огромную толпу горожан, которых после захвата города вывели в чистое поле и предали смерти. Предали всех — и воинов, и простых жителей, и детей. Шейбани хан видел огромный круг своих воинов, которые, окружив эту толпу со всех сторон, расстреливали её из дальнобойных луков. Ну и была же потеха. Булгары метались, словно зайцы, внутри этого смертельного круга, ища защиты и спасения от стрел, которые сыпались как дождь и несли им смерть или же освобождение от земных забот. Но было видно, что никто не хотел умирать. Проклятия, крики и стоны далеко разносились вокруг и еще больше возбуждали воинов, вызывая в них звериную ярость и жажду крови. Потом нукеры прошлись по этому полю и отрезали им всем головы — и живым, и раненым, и убитым. Сложили из них огромный курган. И долго взирал этот страшный, кровавый курган своими многотысячными незрячими очами на окрестности, наводя неописуемый ужас на оставшихся в живых булгар. «Да, славно потешились тогда мои нукеры, славно», — подумал Шейбани хан и снова презрительно усмехнулся, представив этих жалких и ничтожных

512

-------------------------------------------

булгар, неспособных, по его мнению, не только отстоять свой город, но и принять достойно настигшую их неминуемую смерть.

Он покосился на свои гутулы и взмахом руки подозвал слугу. Приказал ему стащить с его ног обувь, и потом некоторое время сидел, с наслаждением шевеля пальцами ног. Запахи пота и взопревших ног ударили в нос, и хан слегка поморщился. «Свой запах не воняет, — подумал он и усмехнулся мыслям, в этот миг посетившим его озабоченную делами голову. — Война

- дело опасное, и еще неизвестно, чем вся эта компания закончится. Но в одном я уверен, что никто не устоит против моих воинов, и, выполняя заветы великого Чингиз-хана, мы дойдем до последнего моря. И не будет на земле места, куда бы не ступили копыта татарских коней». Как слоеный булгарский пирог, поделят захваченные земли татарские ханы, и ему, славному и непобедимому Шейбани хану, по заслугам в этой победоносной войне достанется немалый кусок от жирного булгарского пирога. Да будет так, и на все воля всемогущего Аллаха, думает он и сладко жмурится, представляя, сколько у него будет земли и разного скота, сколько серебра и золота, драгоценных камней, рабов и прекрасных рабынь. Как из булгарских камней построит он себе прекрасный дворец, и как будет управлять булгарскими землями из этого дворца. И как, в конце концов, он состарится и закончит свой земной путь в этом дворце, оставляя все богатство своим законным наследникам. И как на его могиле благодарные потомки построят мавзолей, и люди будут толпами приходить поклоняться его праху, почитая его как святого. Тогда его имя навсегда останется в памяти его потомков, и он может считать свою жизнь удавшейся. Вот только ужас предстоящей смерти и её неминуемость для всех живых существ на земле, несмотря на их заслуги и богатства, несколько смущал и отравлял его сознание. Но пока еще мы поживем и покажем этим гордым и ничтожным булгарам силу нашего оружия. Они в полной мере узнают мой гнев, думает Шейбани хан и приказывает подать ему сладкого шербета для услады своего чрева. «А для услады моего тела и души мне не мешало бы поиграть с прекрасными рабынями. Давно надоели мне советы и эти умные разговоры с кыпчакскими мудрецами, только и знают, как поучать меня, как мне поступить в тех или иных случаях», — далее раздумывает он и приказывает доставить к нему прекрасных и юных рабынь. Вскоре в шатер входит музыкант, и первые звуки татарского чонгура разносятся в округе. Юные наложницы танцуют перед

513

-------------------------------------------

ним, заставляя его сердце биться чаще и чаще. От похотливых мыслей его глаза маслянисто блестят, и он сладко жмурится, как жирный кот на солнышке. В предвкушении сладких удовольствий он забывает обо всем на свете, и видит перед собою только эти полуобнаженные, гибкие тела юных рабынь.

Потом, вдоволь натешившись, он выгоняет всех из шатра и снова погружается в раздумья. Его опять начинают занимать честолюбивые замыслы. «Надо признать, что эти булгары живут довольно богато. Иначе зачем же нам было нападать на них? Вон сколько у них всякой живности, скота и коней. А города? Города у них действительно сказочно красивы и богаты. Вон как красиво одеваются у них люди, особенно женщины. Нигде ранее я не видел, чтобы женщины одевались так прекрасно. От блеска серебра на них больно глазам, особенно в солнечный день. И как только умудряются булгарские женщины носить на себе столько тяжелого серебра? А попробуй отнять у них эти наряды. Любая из них за свои одежды готова драться насмерть. А булгарские сапоги? Какие они легкие и прочные. Не сравнить с нашими гутулами», — думает Шейбани хан. Потом его мысли переключаются на булгарского князя Ылтанпика. Из рассказов Бураджа он знает, что Ылтанпик храбрый и своенравный князь. И очень не любит, чтобы кто-то над ним командовал. «Но ничего. Настанет время, и я заставлю его признать силу нашего оружия. Он еще будет ухаживать за моими конями, — думает Шей- бани хан и усмехается, представляя, как булгарский князь будет кормить его коней и убирать за ними. — Ведь поклонился же мне и теперь верно служит булгарский хан Бурадж, и Ылтанпик тоже никуда не денется. Он еще будет слизывать языком пыль с моих гутулов», — далее раздумывает он и снова усмехается своим мыслям. Шейбани хан пытается представить себе, чем в это время занимается князь Ылтанпик. «Наверное, заперся в своей столице и дрожит как трусливый заяц. Тоже мне правитель великой страны. Только пускай не надеется, что от меня можно спрятаться и тем самым спастись. Никогда не спрятаться зайцу от орла. Вот так вот!» — размышляет он и, быстро встав, решительно направляется к выходу из шатра.

Прекрасный осенний день властвует в округе. Нежаркое солнце одиноко висит над широкими полями и лесами. В прозрачном воздухе плывут тончайшие серебряные нити. Такие же нити блестят и играют на ближайших кустах и деревьях. Зацепившись за что-нибудь, они трепещут от малейшего дуновенья и

514

-------------------------------------------

тянутся, тянутся по воздуху многочисленными длинными прядями. Желтые, красные, розовые сухие листья устилают землю, застряв в высокой засыхающей траве. Но не все еще праздничные наряды успели растерять деревья. И тянутся вдаль леса, сливаясь в единый желто-розовый фон. А там, за этими сказочными лесами, угадываются сырты и курганы, тающие в дымке далеких расстояний. И манят, манят эти сказочные дали Шей- бани хана, обещая ему радость открытия новых, неизведанных им ранее земель. И мнится ему, что там, за этими далекими холмами, ждет его такое счастье, что, изведав его, потом не жалко будет и умирать.

Хан долго любуется окружающими его красотами и, вдыхая легкие запахи осенней прели, продолжает мечтать. Погруженный в сладкие мечтанья, он словно не слышит и не замечает ничего вокруг себя. А меж тем его кош продолжает жить своей жизнью. Всюду горят костры, и сладковатый дым плывет над шатрами и кибитками. Беспрерывно продолжают прибывать в его лагерь свежие войска, присланные ему в подмогу Бату-ха- ном. Они еще не участвовали в штурмах булгарских крепостей и не понесли такого урона, как нукеры Шейбани хана. Им еще предстоит изведать радость побед и неизбежную в таких случаях горечь потерь. Продолжая мечтать, хан поднимает свой взор и видит, как мимо него тянутся караваны двугорбых верблюдов, нагруженные предметами кочевого обихода. Свернутые войлочные рулоны, решетки юрт, длинные шесты и жерди, кожаные мешки и хурджуны медленно качаются в такт шагам животных и мелькают, и мелькают перед его глазами. Вот величаво проплыл облезлый верблюд, неся меж горбов прокопченный походный котел. Вот тянутся женщины и дети вслед за своими нехитрыми пожитками. А за ними рабы гонят стада овец и коров. «Да, надолго мы прибыли сюда, надолго. Может быть и навсегда. Вот только перебьем всех булгар, а жалкие их остатки турнем куда подальше от этих мест, и тогда заживем нашей жизнью. И будут звенеть только наши песни над этими просторами», — думает хан, продолжая сопровождать взглядом движущихся животных и людей. Его совершенно не волнует судьба местных аборигенов. Он про них совсем не думает. Да и зачем нужны ему эти жалкие булгары. Не стоит из-за них ломать голову. В его мыслях булгары уже давно превратились в пыль и перестали существовать. «Отныне и навеки это будет наша земля, и на то воля Аллаха»,

- решает он и сладко щурится, представляя свою жизнь после

515

-------------------------------------------

взятия главного булгарского города под названием Биляр или Булер. Взор хана скользит по далекой линии горизонта, по облакам, которые величаво, как неприступные горы, громоздятся над далекой чертой. Тихая лесостепь таяла и туманилась вдали осенней сизой мглой. И за этой мглой, где-то за этими киремет- ними булгарскими лесами, лежал огромный и дивный Биляр, вожделенный город. Помнил Шейбани хан, купцы сказывали, что по главным булгарским рекам Атал,Чулман и Шуратал расположено множество булгарских городов и селений, изобилующие различными товарами и живностью. Где серебро можно грести лопатой и мерить батманами. От этих мыслей его сердце вновь загорается огнем нетерпения, и он мысленно уже видит себя гордо стоящим на пепелищах Биляра. Представляет бул- гарского князя Ылтанпика униженным и оскорбленным, кормящим овсом из своей шапки его коня. Представляет и довольно усмехается своим таким сладким мечтаньям. Ведь нет для воина ничего лучше, как видеть своего противника униженным и поверженным к ногам. Нет ничего лучше, чем владеть живностью, женами и дочерьми врага. Так думает Шейбани хан. Его взгляд продолжает скользить по линии горизонта, и он замечает далекий дымный флажок. «Уж не разведчики ли это булгар предупреждают своих людей о нашем приближении? Надо бы скорее сняться с лагеря и двинуться дальше вглубь булгарских земель. Двинуться всеми своими силами, пока булгары не успели еще оправиться после последних кровопролитных боев, — думает хан и нетерпеливо стучит камчою по голенищам своих гутулов.

- Ничего, ничего. Дай только срок, сил и терпенья».

Горька, ох горька земля твоя полынная, Булгария. Горька земля от пота земледельца, который в тяжком труде добывает свой хлеб насущный. Горька от крови, которая залила все просторы твои, Булгария. Вот и отшумели над тобою горестные осенние дожди. Вот и пролетела быстро золотая осень. Вот и настала, как говорят булгары, осень черная. Булгария давно простилась с теплым летом. Вот уже мерзлая земля звонко гудела под копытами коней, и в замерзших лужицах с хрустом ломался лед. Леса стояли черные, голые, и со всех сторон продувались острыми ледяными ветрами. Люди жались к селеньям, а звери уходили в чащобы, где только неумолчный ветер угрюмо стонал по оврагам. Вот и пороша запорошила всю землю и больше уже

516

-------------------------------------------

не таяла, а так и осталась лежать, с каждым днем все прибавляя и прибавляя в толщине. И легкая поземка серебром булгарским вовсю уже мела по равнинам, засыпая белым снегом овраги и лощины. В этих оврагах любили строить свои лежанки многочисленные трусливые зайцы, а на них охотились волки и лисы, в сумерках устраивая свои кровавые пиры. Холодный бархат снега лежал везде, и кое-где уже горбатились сугробы. Стайки рябчиков кормились, перелетая с одного тока на другой, а по опушкам леса на деревьях усаживались тетерева и черными лоскутьями казались на фоне заиндевелого леса. Под убаюкиванье поземки дремали деревья, засыпала земля. Хозяйской, державной поступью величаво ступала зима. Наступало время великой тишины и великих сумерек, наступало безвременье. Ночами, при свете луны и при тусклом сиянии снега, небо казалось черным, где ярко и холодно горели лишь звезды. А в безлунную темную ночь только волчий вой будоражил тишину, наводя ужас на все живое. Звери близко подходили к человечьему жилью, загрызали собак, проникали в сараи и душили овец.

И также, как волки, пробирались по чужой земле кыпчак- ские воины, творя зло под солнцем и под покровом ночи. Булгарам временами казалось, что это сама черная даль обширных равнин выплескивает и выплескивает бесчисленные орды кып- чакских воинов, которые в слепой ярости крушат и разрушают все на своем пути. И вскоре уже татарские орды разлились, разгулялись в кровавом вихре вокруг Биляра. Но на город еще не нападали. Они жгли и уничтожали окрестные селенья, предавали огню все, что могло гореть. Нукеры открыто занимались грабежом и тащили все, что могло пригодиться им в дальнейшем походе. На окраинах селений и на перекрестках дорог вновь вырастали страшные курганы из человечьих голов. Никто не хоронил убитых, да и хоронить-то было некому. Оставшиеся в живых люди или разбежались по окрестным лесам и оврагам, спасая свои жизни, или же, если не успели сделать этого, то становились добычей вражеских воинов. И валялись на земле трупы людей вперемешку с конскими трупами, среди брошенного и заржавленного оружия. И следы этих войн долгие годы потом не исчезали с искаженного болью лица булгарской земли. Всюду на местах прошедших боев белели многочисленные кости людей и животных. В страшном оскале щерились разбитые черепа, вгоняя в дрожь нечаянно забредших на скорбное поле людей.

И вот разорив и пограбив все в окрестностях Биляра, ор-

517

-------------------------------------------

дынцы уже вплотную занялись стольным городом булгар. Враги обложили город тесно, в несколько колец, и теперь даже мышке не проскочить незамеченной между сторожевыми заставами нукеров. И птице не перелететь без опаски над бдительными заставами. Насмерть замкнулось татарское стальное кольцо вокруг Биляра. И в этот последний холодный месяц черной осени решалась судьба города, решалась судьба всего булгаро-сувар- ского народа. Безжалостный рок уже простер свои длани над главным городом булгаро-суваров — Биляром.

А город, ощетинившись копьями и огородившись оборонительными сооружениями, затаившись, ждал. Булгарам казалось, что что-то страшное постоянно витает в воздухе и прячется в таинственной темноте. Беда, огромная беда стучалась уже во все ворота великого города. Но пока над ним поднимались лишь многочисленные мирные дымовые столбы, и горожане с неизбывной тревогой ожидали приступа татар. По ночам лишь крики сторожевых ратников на стенах города будоражили горожан, и эти крики, как жалобные вопли смертельно раненого зверя, далеко разносились над притихшим городом. Тревожно было в городе, тревожно было во всей округе, тревога незаметно витала в воздухе.

Ылтанпик вместе с Батбаем, Саламаном и другими военачальниками часто поднимался на стены города и смотрел, слушал, советовался со своими военачальниками. Заводил разговоры с простыми ратниками и горожанами. И везде и всюду видел и чувствовал приветливое обращение людей к нему и его военачальникам. Видел веру в него и готовность быть вместе со своим князем до конца, каким бы страшным ни был этот конец. Все это до глубины души трогало князя. Он тоже верил в своих людей и готов был разделить вместе со всеми ожидающую их общую участь. Тревожили князя еще и думы о запасе провианта для людей, фуража и сена для животных. Тревожила и большая протяженность городских стен, для обороны которых, по его расчетам, сил у булгаро-суваров было маловато. И хотя город Биляр был многолюдным и выставить мог, по рассказу Батбая и Саламана, не менее тридцати тысяч ратников, Ылтанпик видел и знал, что этих сил для обороны города явно недостаточно. «Ну, еще помогут обороняться простые горожане и женщины. Но все равно этого количества людей будет недостаточно для обороны такого огромного по размерам города», — думал он. Он видел и знал, что ордынцев вокруг города значительно больше. Он также видел, что

518

-------------------------------------------

с каждым днем к татарам прибывают все новые и новые отряды. Скоро, очень скоро вся эта огромная масса воинов двинется на нас, и тогда один только Тура знает, чем все это обернется, думал он, тоскливо взирая на окрестности города, кишащие вражескими нукерами. «Эх, обернуться бы мне вольной птицей, да улететь подальше от всего этого кровавого кошмара. Никогда не видеть бы мне эти кровожадные толпы кыпчаков, собирающихся разрушить наш мир. Чего им всем надо? Ведь мы же никогда не жаждали чужой земли, чужого добра. Всю жизнь я стремился к счастью — и вот такой конец. Где же эта волшебная страна Саркун, или только в булгарских сказках она существует?» — думал князь, продолжая печальным взглядом оглядывать окрестности. В его душе снова ворохнулось прошлое. Вспомнилась прежняя жизнь, жена, дети. Вспомнились сцены охоты и народных гуляний. Снова вспомнились старики, долгими зимними вечерами рассказывающие свои бесконечные сказки о счастье, о далеких землях и разных народах. Рассказывающие, как когда-то давным-давно, сам папа римский стоял на коленях перед нашим царем Атиллой. «Ведь вот это все и было нашей жизнью, нашим счастьем. А теперь пришли татары и хотят полностью уничтожить ее», — раздумывал Ылтанпик. Почему-то вдруг ему вспомнился живописный широкий плес степной реки с жарким песком, и она, девочка из далекого прошлого, с коромыслом через плечо, на котором висели два деревянных ведерка, ее слегка лукавый и веселый взгляд из-под серебряной тухьи. Вспомнился так некстати ее серебряный, звонкий голос, которым она дразнила его.

- Сара ача Ылтанпик,

Сара уксьа тупна та,

Пуйса кайна самантрах...

Как наяву прозвенела ее дразнилка в ушах Ылтанпика. «И это через столько лет? Господи, неужели все это было?» — мелькнуло в его голове, и он непроизвольно обернулся, словно она стояла где-то позади и как когда-то в детстве снова дразнила его. Фу ты, прямо наваждение какое-то, подумал он и постарался отогнать от себя воспоминания детства. «Эх, какой была прошлая жизнь!» — снова промелькнуло у него в голове. Ылтанпик вздохнул глубоко, с сожалением. Ему показалось, что с морозным воздухом донесся до него и вольный дух полыни горькой, этой печальной травы булгарских степей. Хотя кроме запаха дыма и морозного аромата снега кругом, вроде бы, ничем другим и не пахло. «Да, придется ли нам дожить до весны и снова вкусить запахи пробуждающей-

519

-------------------------------------------

ся земли, вкусить запахи разнотравья и испить синь небес, услышать серебряные трели жаворонков», — снова подумал он.

А вокруг стоял тихий и светлый, такой короткий осенний день. Белые снега сияли под холодным солнцем, и трудно было угадать вдали края земли и неба. Все сливалось в осенней мути, и только копошащиеся на земле люди казались чем-то инородным на этой белой скатерти земли. Холодная земля, холодное небо, и в то же время тянет чем-то влажным и тревожным, уж не оттепель ли приближается, снова подумал князь, беспокойным взором скользя по дальним побережьям. Было видно, как из беспредельной мглы выползают черные ленточки всадников и, четко вырисовываясь на белом фоне, тянутся в сторону города. «Раньше так тянулись многочисленные торговые караваны, а теперь они», — как-то равнодушно, без всякой злобы, подумал о татарах Ылтанпик. Он оглянулся на военачальников, стоящих позади него, и в их глазах прочел затаенную тревогу и озабоченность. «Тоже, наверное, как и я, думают свои думы и стараются предугадать грядущие события», — подумал о них Ылтанпик и снова перевел свой взгляд на поле, расположенное прямо перед ним. «Вот здесь, на этих полях и на этих стенах скоро решится судьба стольного города, судьба всего булгаро-суварского народа. Я хочу и не могу уехать отсюда. Мой долг — быть вместе с моим народом, в радости и в беде. Не дано нам с тобою вековать до конца, и погибнем мы врозь, чует мое вещее сердце, — подумал о жене князь. — Да, ты где-то за Чулманом, а я здесь. И я спокоен, потому что ты в относительной безопасности. Может быть, ты стоишь теперь на берегу реки Нухрат, в кругу наших соплеменников и верных мне людей, и тоже думаешь обо мне, о нашей совместной счастливой и такой короткой жизни. Знай, моя дорогая, знай, моя княгиня, что мои последние мысли на этой грешной земле будут о тебе и о наших детях. Прости меня за все. Я, наверное, не смог устроить тебе достойную жизнь»,- подумал князь, и в его горле запершило. Но он ничем не выдал своих переживаний и, внешне спокойный, продолжал осматривать окрестности. А внизу за стенами, совсем недалеко от них гарцевали татарские всадники. Они что-то кричали ратникам, горячили коней.

- Кель, кель мунда! Кисям башка! — донеслось до князя. Но князь оставался совершенно спокойным и не обратил на это никакого внимания. Его взгляд продолжал скользить по мертвой зыби застывших ковылей, по далеким холмам, покрытым белым

520

-------------------------------------------

снегом. «Нет, все-таки будет оттепель, будет, носом чую», — снова подумал Ылтанпик, через ноздри вдыхая пресноватый влажный воздух.

Его несколько тяготило это сиденье в осажденном городе и это временное вынужденное безделье. Скорее бы пошли уж на приступ, что ли, думал он, глядя на вражеские толпы. «Но нет, еще не пойдут, — тут же возразил он сам себе, — не все еще окрестности пограбили ордынцы и не все еще отряды подтянулись к Биляру. Душа его терзалась разными сомнениями. Сознание того, что враг превосходит его многократно в количественном отношении, и невозможность защитить свой народ должным образом порождали в душе отчаяние. Да и грозные предсказания христианского монаха Белебея постоянно сидели в его голове. Ему вспомнилась недавняя отчаянная вылазка его воинов. Разведчики доложили Ылтанпику, что ордынцы вырубают деревья в заповедном киреметнем и священном для булгаро-суваров лесочке и пускают на растопку. Да это было видно и со стены простым невооруженным взглядом, так как священная роща располагалась неподалеку от города. Такого кощунства булга- ро-сувары не смогли стерпеть. На военном совете было решено сделать вылазку на врагов и проучить их должным образом за осквернение святынь. На дело подбирались только добровольцы. Уходящие на дело ратники знали, на что они идут и знали, что они не вернутся. Но, тем не менее, они были полны решимости поквитаться с врагами. И вот темной ночью по подземному ходу эти воины пробрались за городские стены и, собравшись в священной роще, затаились в лесочке. И ранним утром, как только ордынцы по привычке пошли в лес за дровами, ратники Ылтанпика неожиданно напали на них и изрубили всех в капусту. Тут и завязалась сеча не на жизнь, а на смерть. Татарские воины не смогли применить должным образом свои боевые луки и своих коней, так как им мешали деревья. А ратникам Ылтанпи- ка это было только на руку, так как деревья и, наверное, сам дух этого лесочка помогали им в сражении. Когда вражеские воины отхлынули от городских ворот и бросились в сторону лесочка, где кипело сражение, неожиданно для врага открылись городские ворота, и большой отряд вооруженных всадников, как бурная река, выплеснулся за городские стены. Они с ходу бросились в бой. Все булгаро-суварские всадники были прекрасно вооружены и одеты в военные доспехи. А те, у кого не были на головах металлических защитных шлемов, были в простых, во

521

-------------------------------------------

йлочных и глубоких шлемах с вырезами для глаз и рта. И была сеча злая и беспощадная, хоть и быстротечная. Вмиг окрасились снега вокруг Биляра жутким кровавым цветом. Оставшиеся в городе ратники и горожане со стен смотрели на это страшное побоище и старались хоть криками поддерживать своих соплеменников. Всей душой они были там, в гуще сражения, где на их глазах гибли их братья. Гибли, отстаивая свой мир и свою веру. Но сила сломала силу. Вскоре все было закончено. Долго — наверное, для устрашения горожан — разъезжали потом татарские воины под стенами города с насаженными на копья головами булгаро-суварских ратников и выкрикивали всякие угрозы и оскорбления в сторону горожан. Но, нет! Не зря полегли тогда ратники Ылтанпика, не зря. Они показали свой гнев незваному врагу. Показали свою любовь к родной земле и показали любовь к своим богам. Да и вражеских воинов было истреблено немало. Горожане видели, как татары сложили огромный костер из тех же деревьев киреметнего леса, и на этом костре сожгли своих убитых. Да и не устрашились от всего увиденного горожане и ратники. В них только выросла и окрепла отчаянная вера в необходимость сопротивления врагу всеми силами, так как те несли им только смерть и поругание над всеми их святынями. Ылтан- пик горестно вздохнул, и его мысли потекли дальше. «Это будет последней осенью в моей жизни. Если верить Белебею, скоро все здесь растает как дым, исчезнет как юность и как любовь. Не будет ни меня, ни города, и никого из людей, что стоят со мною рядом. Все вокруг станет тенью, дымным маревом, и с течением времени сотрется даже память о нас. Все превратится в прах, все перейдет в забвенье. На опустевшей земле еще долгое время нельзя будет услышать родную речь. Матери не будут окликать детей своих. Будут уничтожены или разбредутся куда попало мирные стада. Оставшиеся в живых после страшных пожаров кошки одичают, и будут страшным плачем пугать всех живых в темной ночи. Собаки озвереют и, будучи голодными, станут нападать на животных. Жизнь собьется разом с накатанной колеи. Кругом все превратится в дикое поле, где никто не будет ни пахать, ни сеять. И где будут властвовать одни лишь пришлые татары. Их дикие орды вместе со своими стадами будут кочевать из края в край земли булгарской, и нашим людям не будет места на родной многострадальной земле. И напрасны будут эти море слез и реки крови. Все будет напрасно, все. Таковы реалии жизни, и никуда нам от этого не деться. О горе нам, горе!»

522

-------------------------------------------

- думал князь. Он снова представил на миг это горькое будущее, и слова досады поневоле вырвались из его уст. Бессмысленная, бессмысленная наша жизнь, будь она проклята.

Ылтанпик быстро сбежал по ступенькам с высокой стены и направился во внутренний город. Все высокопоставленные вельможи последовали за ним. Вот минули громаду известной на всю округу бани, и впереди завиднелся прекрасный кермень воеводы Батбая. Именно туда и направил свои ноги Ылтанпик. Ему захотелось еще раз обсудить вместе с высокопоставленными и всеми уважаемыми людьми Биляра создавшееся положение. А город бурлил и волновался. Толпы ратников и горожан под управлением различных тюре и военачальников направлялись на внешние стены для обороны города. Князь видел готовность людей защитить свою столицу. Язычники, мусульмане и христиане все вместе шли на защиту города. Такое единодушие людей и радовало князя и одновременно огорчало. Горько было от сознания того, что все эти жертвы, принесенные булгаро-су- варами, будут напрасными. Одни лишь князь, Батбай и Белебей знали, чем закончится штурм великого города. Знали и никому другому из людей об этом не говорили. Не было оснований не верить страшным предсказаниям Белебея и других булгарских юмозь-знахарей. Ведь до сих пор все их предсказания сбывались. Знали и молчали, чтобы не вносить сумятицу в души осажденных горожан. Да и червь сомнения, нет-нет, да и проскакивал в голове. А вдруг да не сбудутся эти дурные предсказания. А вдруг Сюлди хузя возьмет, да и повернет все по другому.

Но случилось то, что случилось. Однажды утром, когда наступившая в округе оттепель подтопила окрестные снега и упала на землю густыми туманами, булгаро-сувары увидели, как бесчисленные толпы татар в пешем порядке двинулись на приступ. Страшное «ур-рагх! ур-рагх!» плыло над туманами, и казалось, что это клубящиеся туманы выбрасывают упругими волнами сгустки агрессии и злобы. «Тутарсем! Тутарсем! Хахайт!»- во весь голос крикнули на стене булгарские ратники. Где-то в тумане ревели трубы, гремели барабаны, раздавались грозные крики и команды, скрипели колеса. Многочисленные камнеметные машины с противным треском стали швырять огромные камни. И летели камни частым градом, неожиданно вырываясь из туманного облака, сшибая все, что попадалось им на пути. Горожанам казалось, что камни падают прямо с небес и что этому каменному граду не будет конца. От частых ударов дрожали

523

-------------------------------------------

стены, стонала земля. И падали люди с высоты, рушились стены, трещали ворота. С фырканьем, оставляя дымные следы, как кометы, поднимались в воздух и падали на город частым дождем огненные стрелы и горящие горшки с нефтью. И хоть и влажные были крыши домов и других строений, но все равно во многих местах загорелись городские строения, так как стрелы и горшки падали тысячами, и горожане не успевали их тушить. Сначала загорались сухие стены или солома, оставшаяся сухой где-нибудь, в защищенном от дождей и снега месте, а потом огонь потихоньку набирал силу, и уже гудело и ревело пламя, и тонкий слой снега на крышах не мог никак удержать набравшее силу пламя пожаров. Влага только усиливала выделение дыма, и вскоре город уже покрылся густой дымной пеленою. Сквозь дымный смог неслись крики горожан, рев скотины и дикий, вой многочисленных собак, обезумевших от страха. И под эту какофонию звуков, по приставленным к стенам длинным штурмовым лестницам татарские воины, прикрываясь щитами, как бесконечные муравьиные ленты, полезли на стены. Так начался первый день штурма Биляра. Так начался закат этого воистину величайшего города, столицы Волжской Булгарии. Это был конец октября или, как говорили булгаро-сувары, месяца юба. Это был год величайшей трагедии в жизни всего народа, в корне изменившей и весь уклад привычной жизни, и весь ход истории в жизни всего народа.

Мантелей вместе со своим маленьким отрядом прибыл в город Биляр перед самым окружением города монголо-татарскими войсками. Сколько натерпелись они в этом нелегком походе, сколько раз подвергались риску! И если бы не татарская пайцза, то они вряд ли стояли бы теперь на стенах города. Проклятое булгарами имя Бураджа и эта самая пайцза, сколько раз выручали они Мантелея с соратниками из, казалось бы, самых безвыходных ситуаций. Сколько раз уводили из под удара смерти! Теперь уже, по прошествии нескольких дней, Мантелею верилось и не верилось, что все эти приключения произошли именно с ним и с его отрядом. Но, меж тем, все это действительно было же. Мантелею вспомнилось, как он впервые в своей жизни увидел этот город. Город его мечты и желаний, о котором раньше так много рассказывал ему Аспар. В ясный солнечный и прохладный осенний день сказочным видением предстал перед ним издалека Биляр. Охватывая город, далеко тянулись защитные

524

-------------------------------------------

стены. Высокие башни, казалось, подпирали верхушками необычайно синее небо. Многочисленные терема и кермени, как игрушечные домики, красовались за городскими стенами. И тысячи мирных дымных столбов призрачными сизыми нитями прямо тянулись в небо, и издали казалось, что город парит над землею, подвешенный на этих дымных нитях. От восхищения и удивления Мантелей остановил коня. Ведь он впервые в своей жизни видел такой огромный и сказочно красивый город. За ним остановили коней и другие казаки. Некоторое время все молчали, взирая на открывшуюся взору величественную панораму Баляра, а потом кто-то за спиною у Мантелея, с дрожью от волнения, восхищенно и несколько торжественно вымолвил:

- Вот это и есть центр нашего мира! Это и есть пуп земли нашей!

- Да, да. Действительно, это и есть пуп земли нашей, — внутренне согласился Мантелей с говорившим, продолжая издали любоваться открывшимся взору дивным городом. И хоть и были все сильно усталые и измотанные, этот торжественный вид несколько взбодрил их. Во все глаза смотрели они на прекрасный город, сияющий во всем своем великолепии под ярким осенним солнцем. Опираясь своими краями на дальние горизонты, небо широким шатром раскинулось над городом. Густая синева словно сочилась с небосклона, и дальние снега на горизонте также отливали синевой, словно волшебная краска неизвестного художника плавно переливалась с небес на землю. И на этом синем полотне земли косыми линиями чернели засохшие стебельки полыни горькой, этой печальной травы булгарских степей. Что-то ворохнулось тогда в груди у Мантелея, словно он стоял на краю бездонной пропасти и вот-вот должен был сорваться вглубь — так сладко и больно заныло вдруг его сердце. Помнится, так оно ныло только тогда, когда он после долгой разлуки встретился с Сильби. Ему показалось, что сама судьба о чем-то предупреждала его на пороге этого пока незнакомого, но по рассказам Аспара ставшего уже таким родным города. «Да, это и есть центр нашей вселенной. Действительно, здесь находится пуп земли булгарской. И на этой священной земле насмерть сошлись наши и татарские пути, — еще раз подумал Мантелей. — Эй, Сюльди Хузя, великий Тангр, ты один ведаешь всеми делами на земле и на небе! Я кланяюсь тебе до земли и благодарю за то, что дал мне, простому деревенскому парню, воочию увидеть город моей мечты, священный Биляр! Я горжусь тем, что буду

525

-------------------------------------------

защищать его от врагов наших всеми своими силами! И если уж суждено мне погибнуть в этой битве, я буду лишь рад быть упокоенным в этой земле, ибо, как и сказал один из моих товарищей, центр нашего мира находится именно здесь! И пускай мой труп будет невыносимо смердеть, вынуждая тем самым врагов покинуть пределы земли нашей! Эх! А еще лучше было бы мне найти в этом городе свою ненаглядную Сильби! Тогда, несмотря на всеобщее горе вокруг, я был бы самым счастливым человеком на земле.». И он тронул коня в сторону города.

Город встретил их деловой суетой, звоном наковальней и запахами дыма. Городская стража не стала задерживать их в воротах. Узнав, кто они такие и откуда едут, стражники выделили им провожатого, и тот проводил их до самого керменя воеводы Батбая. Каким бы ни был усталым Мантелей, а все же краешком глаза успевал примечать красоты и великолепия города. Вот минули наружную стену, за ней и второй ряд стен, а там впереди завиднелась и цитадель, внутри которой и был расположен кермень воеводы. Удивила Мантелея громада бани, называемой булгарами «Кавак мунча», о которой так много слышал он от Аспара. «Это не мунча, а целый дворец для очищения человеческого тела и духа от всякой скверны и грязи», — подумал он, когда они проследовали мимо этого чудного творения рук человеческих. Он еще раз в душе поблагодарил великого и единственного Бога Тангра за милости, которые, по его мнению, тот ему предоставил.

Через некоторое время их кони уже стояли перед высокими воротами воеводы. Как изумились и обрадовались князь, воевода и другие знакомые лица, увидев их воочию через столько дней после с расставанья. Они уже не чаяли встретить их живыми. С Мантелеем вместе пришли еще несколько десятков ратников, которые пристали к ним по дороге в Биляр. Были среди них и булгары, и сувары, и хазары. Одно горе, одна беда объединила их вместе и гнала вперед, под защиту городских стен.

К удивлению и радости Мантелея, среди встречающих он увидел монаха Белебея. Тот стоял позади всех, на ступеньках крыльца, и ищущими глазами поверх голов встречающих обводил только что прибывших ратников. Встретившись взглядом с Мантелеем, он широко улыбнулся ему и, помахав рукой, прямо через толпу направился к нему.

- Мантелей, Аспар, Ахчура, как я рад видеть всех вас живыми! Если бы вы только знали, как я рад! — чуть захлебываясь

526

-------------------------------------------

от волнения и радости, выговаривал он, поочередно обнимая их. Мантелей тоже искренне был рад видеть монаха живым и здоровым. Он давно уж казался ему родным, и среди всех встречающих для Мантелея, наверное, не было человека ближе, чем Беле- бей. Этот несколько странный и чудаковатый человек навсегда вошел в жизнь Мантелея, и тот, несмотря на разницу в годах, действительно, считал его своим другом. Беззаветная любовь Белебея к Христу также находила отклик и симпатию в душе Мантелея. Мантелей, Ахчура и Аспар уже не раз обсуждали в свободное время предложение Белебея о принятии христианской веры. Да и среди соплеменников Мантелея было немало христиан, которые в то же время верили и в единственного бога Тора, и в Киреметя, и во множество других более мелких божков. Импонировало Мантелею то, что в своих проповедях Беле- бей обещал простым смертным людям бессмертие души в том загробном мире.

Мантелею не терпелось расспросить Белебея насчет своей жены, и тот, словно почуяв его желание, радостно высказал ему: «Твоя супруга Сильби тоже жива и здорова, и находитья здесь же, в городе». И вмиг ослабли ноги. Страшная усталость густой, вязкой пеленой опустилась на Мантелея. Эта радостная весть вместе с тяготами и лишениями последних дней непомерным грузом вдруг легла на его плечи. Он словно перестал слышать и соображать, что вокруг происходит. Все постороннее — люди, встреча, враги — вылетело у него из головы. И только «Сильби, Сильби, Сильби» стучало в висках.

Мантелей плохо помнил, как он очутился у ней. Белебей, добрая душа, не мешкая, проводил Мантелея к Сильби. Она вместе с несколькими женщинами находилась в длинном и приземистом строении, расположенном на базарной площади. Здесь, в этом помещении, находились многочисленные больные и раненные люди, не имеющие своего крова и попавшие в Биляр волею случая. Мантелею запомнились только широко распахнутые от удивления ее глаза и рука, зажимающая конец вышитого сурба- на, которым она прикрывала свой рот. «Мантелей!» — услышал он вырвавшийся из её горла стон. Дальнейшее Мантелей помнил рывками. Из притупленного усталостью сознания выплывали лишь отдельные эпизоды их встречи. Он помнил, как она постелила ему прямо на полу, у самой двери. Помнил, как он, словно побитая собака, приполз, примостился у ее ног и впервые за много дней спокойно уснул. И засыпая, чувствовал, как она гла-

527

-------------------------------------------

дит его по заросшим щекам, и как теплые капли капают ему на лицо.

Сколько он так проспал — сутки, двое? Но разбудили его Аспар и Ахчура.

- Вставай, люпер, а то проспишь все на свете! — услышал он голос над собой. Открыв глаза, он увидел их, склонившихся над ним. Ребята были уже чисто выбритые, и в их движениях не чувствовалась та усталость, что преследовала их в пути. За спинами ребят Мантелей увидел ее, свою возлюбленную жену Сильби.

- Мантелей, вставай, поешь хоть немного горячего, — услышал он ее голос и встретился с нею глазами.

Во всем теле Мантелея чувствовалась ломота. От долгого лежания на жестком полу, казалось, болело все, даже кости. Превозмогая ломоту, Мантелей приподнялся и сел. Встряхнул головою, отгоняя остатки сна.

- Пойдем, помоемся в бане. Для усталой души и тела нет лучше лекарства, — сказал Аспар и, протянув руку, помог Ман- телею подняться.

Мантелей потянулся до хруста в костях, сделал несколько резких движений, разгоняя застывшую кровь и разминая кости. И только потом подошел к своей хозяйке и неловко обнял ее. Постоял так некоторое время, вдыхая ее запахи, и коротко молвил: «Я пока приведу себя в порядок, а ты за это время собери нам что-нибудь поесть».

И вскоре, после легкого завтрака, три друга вместе направились в баню. Сильби подала Мантелею чистое белье, неизвестно где добытое ею для любимого. С каким удовольствием скинул с себя Мантелей взопревшее за много дней похода исподнее. С каким наслаждением соскабливал с себя походную грязь. И только потом, вдоволь намывшись, он с любопытством стал осматриваться вокруг, изучая строение и архитектуру этого дворца очищения. Под высоким сводчатым потолком бани клубились легкие облачка горячего пара. Узкие и высокие арочные окна казались светлыми столбами, вмурованными в толстые стены. Около глухой стены в ряд расположились отдельные кабинки для мытья, и возле каждой кабинки стояли деревянные кадушки с горячей водой, настоянной на степных травах. Тут же на широких деревянных лавках лежали березовые и дубовые веники, стояли деревянные шайки и ковши. Было жарко. Горячий пар, видимо, подавался по каким-то трубам или каналам, проходящим под каменным полом, и полы были теплые. Грязная вода

528

-------------------------------------------

также уходила под камни и не задерживалась на полу. А в другой половине бани было только тепло, и также на полу стояли широкие деревянные лавки. Здесь можно было просто посидеть и не спеша помыться. Тут уж, жара не донимала. Входил человек из обслуги и предлагал желающим свекольную воду или некрепкое пиво. Никто никуда не торопился, и было видно, что горожане с удовольствием проводили здесь время. Первый раз мылись Мантелей и Ахчура в такой бане, и получали истинное удовольствие.

Потом, помывшись, три друга еще долго сидели в предбаннике, обсыхая и разговаривая. Тяжесть и ломота в теле действительно ушли. Только слегка саднили синяки и ушибы, полученные в боях. «Тавдапусь сана, Аспар, за предоставленное удовольствие. Действительно, как заново родился. Пусть все погибшие и умершее, также как и мы, помоются, и будут довольны. Тур сирлах!» — поблагодарил Мантелей Аспара и заодно помянул всех усопших и погибших.

А потом, после бани и легкого обеда, была незабываемая прогулка Мантелея по городу вместе с его ненаглядной Сильби. Как когда-то в Шумерке, они долго бродили, взявшись за руки, забыв обо всем на свете, любовались красотами города и восторгались его планировкой. Застроенная прекрасными керменями цитадель, сходящиеся к цитадели улицы, многочисленные ремесленные мастерские, базарная площадь, главные городские ворота, деревянная христианская церковь с потемневшими от времени стенами произвели на Мантелея и Сильби незабываемое впечатление. И над всем над этим возвышались сторожевые башни, подпирающие, как казалось, само небо.

Какими восторженными глазами смотрели они на все эти красоты, сотворенные руками их соплеменников. Огромная радость переполняла их сердца. Мантелей помнил, с какой нежностью и любовью смотрела на него она, его обожаемая и такая желанная Сильби. Как нежно касалась она своими пальчиками его синяков и ссадин в моменты их короткого отдыха где-нибудь в защищенном от прохладного ветерка месте. «В свободное от работы время я каждый день выходила к городским воротам и ждала твоего возвращения. Он тоже ждал», — сказала она и положила его руку к себе на живот.

«Это все и есть наша горькая родина, под прекрасными, совсем не осенними небесами. И мы есть самое безысходное и несчастное поколение», — мелькнуло в голове у Мантелея.

529

-------------------------------------------

Потом было еще несколько дней спокойствия и счастья. Мантелей и Сильби наслаждались мирной жизнью, пока не нагрянули татары. Вскоре стало невозможно выезжать или выходить из города. Всюду были кыпчаки, всюду были враги. И возносили булгарские мучавары и жрецы свои молитвы к единственному богу Тангру, или Тора, и к множественным другим Киреметям и божкам рангом ниже — с призывами о спасении их от ярости злых степняков.

В час затишья, когда уставшие татарские орды отошли от стен, и перестали свистеть стрелы и камни, стоял Ылтанпик на стене в одиночестве, погруженный в глубокие думы, и мерил тяжелым взглядом расстояния до самого далекого горизонта. И не только до горизонта. Мысленно он уходил далеко, где лежал город Сувар и родимые дали. Уходил в многоярусные тайные катакомбы, приготовленные булгарами на случай войны. Видел высокие неприступные валы, сооруженные против западных врагов, тянущиеся на многие расстояния. Но враги на сей раз пришли с востока. А там и Шугольту с его таинственными пещерами, где, по сказаниям древних старцев, жили и живут премудрые Посвященные булгарского народа, великие женщины — амасинсем. Да еще где-то далеко на юге, по рассказам стариков, так называемый Чатр-ту, где также живут великие Посвященные. «Так и побежал бы теперь к ним, к Посвященным, хранителям древних знаний, чтобы узнать, как отвести эту беду и какие еще ждут испытания меня в будущем. Если верить Белебею, то жить мне осталось совсем немного. Но как знать, чем оно может еще обернуться. Пути Господни неисповедимы.» — думал Ылтанпик, пронзая взглядом далекие расстояния. Ведь еще не поздно покинуть город, и тем самым спастись. Тайными подземными ходами можно пробраться за городские стены и за кольцо ордынцев. Только вот душа протестует против такого желания, и тело просит драки. Лежат во множестве по степям безвинно убиенные и взывают к мщенью. Кто же, кроме меня, возглавит народ мой, кто встанет на защиту земли нашей? «Эх! Есть же у этих Посвященных такие хитроумные орудия, мечущие великие огни, от которых приходит в ужас и трепетанье все живое на свете. Вот бы воспользоваться этим оружием. Да только, видно, опоздали. Великий Тангар, помоги нам, вся надежда только на тебя», — пронеслось в голове.

530

-------------------------------------------

И тут сквозь стену отрешенности донеслись до него ужасные звуки. Он перевел взгляд вниз, под стены, и увидел там нагро- можденье мертвых тел, лежащих в беспорядке между вязанок с хворостом, бревен, камней, сломанных лестниц и различного оружия. Предсмертные вопли, хрипы и стенания вырывались из недр этого человеческого скопища и таяли в сыром осеннем воздухе, и Ылтанпику казалось, что это сама природа своей слезливой оттепелью оплакивает всех павших и погибших. «Вот она, Великая матушка Смерть! Всех победила, всех примирила, и все мы, неразумные, склоняемся перед нею. Истлеют в земле белые кости, железо съест ржа, камни разрушатся, и на месте города встанут дикие травы. Века пройдут за веками, и даже память о нас сотрется в веках. А матушка Смерть как хозяйничала, так и будет хозяйничать над всеми, и никого на грешной земле не будет превыше Её», — думал князь. Ему вдруг вспомнилась картина, увиденная им в далекой юности. Как-то, возвращаясь из очередного похода, в далекой степи, на холме, среди великого безмолвия, он увидел торчащее из земли как маяк боевое копье с уже истлевающей рукояткой. Рядом, тяжело припав к земле, лежали чьи-то пожелтевшие кости, и дикая степная трава росла прямо через оголенные ребра. Ржавая кольчуга, покрывающая жалкие останки, была порвана в области спины, и сквозь эту прорезь торчала сломанная реберная кость. Ылтанпику вмиг тогда представилось, как застигнутый внезапным ударом в спину ратник тяжело упал вперед, и его боевое копье так и осталось торчать в земле, воткнутое туда предсмертным последним ударом.

Князь окинул взглядом пространство между двумя стенами. Там всюду суетились люди. Кто подносил камни, кто бревна, кто другие приспособления для обороны города. Все это потом поднималось на стены и размещалось по всему видимому периметру. И над всем этим гвалтом и суетою где-то заливисто пел шопр. «Вот, вот они какие, мои булгары! И на дружественную помощь, и на войну идут с песнею. Как же вы все мне близки и дороги», — тепло подумал о людях князь, и у него невольно защипало в глазах. Ылтанпик действительно видел, как некоторые ратники бились с врагом с какой-то веселой злостью. Словно это была обычная работа, и им это нравилось делать. И даже многочисленные жертвы не могли погасить в них эту веселую злость, этот жгучий азарт, эту гневную искру в очах. И над всеми ними не один раз звучал в трудный миг боевой клич всех ратников: «Хурай! Хурай! Пулкар! Пулкар!». И вставали соплеменни-

531

-------------------------------------------

ки князя все вместе, как единая волна, и опрокидывали врагов, сбрасывая их со стен. И понятен был и близок всем этот призыв. И булгарам, и суварам, и хазарам.

А шопр все пел и пел, собирая, сплачивая и вдохновляя всех живых на борьбу с врагами. Пел, провожая погибающих ратников в загробный мир, заглушая последние хрипы, стенания и проклятия. И эти звуки булгарского инструмента были созвучны сердцу князя. Его мысли на волшебных волнах мелодии неслись и неслись за пределы видимого и невидимого мира.

Повернув голову в другую сторону, он увидел своего верного телохранителя Аспара. Рядом с ним находился сотник Ман- телей и еще один ратник, по имени, как помнится, Ахчура. Они все держались недалеко от князя и всегда готовы были прийти к нему на помощь. И этот монах Белебей тоже находился вместе с ними в одной компании. Его черная ряса особо выделялась среди пестряди одежды защитников города. От того ли, что эти верные князю люди находились рядом с ним, на душе у Ылтанпика стало как-то спокойнее. И эта битва на стенах города показалась ему обычным делом, как сенокос или же пахота зяби. «Вон даже Белебей, этот божий слуга, крепко сжимает в руках длинное копье, словно это не боевое оружие, а орудие труда», — отметил про себя он. Тут князь спохватился, обеспокоенный отсутствием воеводы Батбая. Его ищущий взор быстро пробежал по рядам ратников, выискивая знакомую фигуру, но так и не нашел ее. «Уж не случилось ли чего с ним? — мелькнула тревожная мысль. — Но нет, не может быть. Если бы что и случилось с воеводой, то сразу же мне и сообщили бы», — успокаивал он себя через миг.

А Батбай тем временем, воспользовавшись затишьем, торопился добраться до своего керменя. «Так уж лучше пускай сгниют в земле, чем достанутся татарам», — лихорадочно думал он про свои драгоценности, часть которых он еще не успел спрятать в надежном месте. Весь взопревший от бега и запыхавшийся, он быстро пробежал по гулким сеням своего керменя и сходу кинулся к старинному шкапу, где стояли многочисленные шкатулки с драгоценностями. То, что дома нет никого, его нисколько не удивило. Все его работники находились на стенах города и с первых дней осады бились с этими ненавистными кыпчаками. Лихорадочно и суетливо он начал опустошать шкатулки и все их содержимое высыпать в кожаный мешок. Серебряные чаши и блюда с прекрасными узорами, бронзовые и серебряные зеркала, серебряный поднос с изумительными картинками, арабские дирхемы, хазар-

532

-------------------------------------------

ские монетки, булгарские нухратки и шейные гривны, золотые цепочки, браслеты, кольца, бусы и даже стеклянный сосуд — все это полетело в мешок. «Скорей, скорей! Пока еще татары не пошли на приступ», — торопил он себя. Батбай, любуясь, подержал в руках серебряную чашу с изображением оленя и трилистника, вздохнул шумно и тоже засунул её в мешок. «Может статься, что больше никогда я уж не увижу их и не буду любоваться как раньше», — промелькнула мысль. Он крепко перевязал мешок и, дополнительно завернув его в дерюжное полотно, понес все это в сарай. В одном углу выкопал углубление и бережно опустил свои драгоценности в яму. Сверху засыпал землею, утрамбовал и поверх всего этого густо раскидал сухой навоз. И только после проделанного, несколько успокоенный, он позволил себе несколько расслабиться и отдохнуть у себя дома. «Вот и все, вот и все. Пускай лучше сгниют или пропадут вовсе», — бормотал он. Осушил целый ковш воды, на ходу пожевал сушеной конины и поспешил обратно на стены. На душе стало как-то спокойнее. «Пусть уж лучше сгниют.» — билось в голове.

С тех пор, как началась осада города, Мантелей и Сильби виделись только урывками, в часы редкого затишья. Кыпчаки штурмовали город постоянно, днем и ночью, не давая защитникам передохнуть. Но булгарам давно была известна тактика ведения боев степняками, и они действовали теми же приемами, что и кыпчаки. Вот только нехватка боевых ратников заставляла булгар изменять тактику и выискивать резервы и другие приемы ведения боя. Они до сих пор не отказывались от внезапных конных вылазок, и такими неожиданными вылазками сильно беспокоили татар. Хотя мало кому удавалось вернуться живыми после таких вылазок. Также пользовались булгары подземными ходами. В темные ночи накапливались они за чертою городских стен, и своими внезапными, яростными ударами по отдыхающим кыпчакским воинам также сильно тревожили степняков. И поневоле приходилось неприятелю прерывать свой отдых и биться насмерть с булгарами около своих затухающих костров.

Также использовали булгары летучие конные отряды, которые, быстро передвигаясь по внутреннему периметру городских стен, оказывали помощь защитникам города именно в тех местах, где нависала наибольшая опасность для обороняющихся горожан.

533

-------------------------------------------

Князь Ылтанпик постоянно перемещался из одного конца города в другой. И с ним вместе неотлучно следовала и его охрана, в составе которой находились Аспар, Мантелей и Ахчура. Князь руководил обороной Биляра, и многочисленные тюре, мурзы, сьартары, турханы и другие военачальники были его ближайшей опорой и советниками. На всех наиболее опасных участках обороны князь расставил наиболее толковых предводителей, и сам через конных связных поддерживал с ними постоянную связь, и был в курсе всех дел и событий, происходящих в городе.

Воевода Батбай руководил обороной в районе главных городских ворот и отдыхал только урывками. Сегодня, в последний день октября, татары штурмовали город особенно яростно, и к вечеру он измотался окончательно. В это время и примчался к нему князь Ылтанпик вместе со своими телохранителями и конным летучим отрядом. Ратники с ходу включились в битву и сражались до самой темноты, пока скорбная луна не поднялась из-за горизонта и не осветила поле брани. И только тогда отступили татары от городских стен, и наступила относительная тишина, прерываемая лишь предсмертными воплями и стонами бесчисленных раненых ратников и нукеров. И уносились в ночь скорбные звуки, и таяли в бездонной вышине. И никому не было дела до раненых. Все устали беспредельно. Многие ратники прямо там и сели отдыхать, где стояли. Прохладный воздух понемногу холодил остывающие после горячего боя тела. При свете луны влажные волосы парили, и ратники, кто рукавом, кто кусками материи, вытирали остывающий пот. Передвигались уже мало. Лишь кое-где мелькнет, словно тень, фигура человека и тут же растворится в лунной мгле.

И в это время, совершенно неожиданно, на небе вдруг появилась вторая луна и торжественно, тихо начала подниматься в зенит. Люди на стенах сначала не поняли, что это значит и молча равнодушно взирали на это явление. И лишь только потом, когда это светило поднялось уже довольно высоко и зависло в стороне от основной луны, кто-то удивленно воскликнул: «А ведь на небе две луны!». И действительно, на небе было два светила, висящих далеко в стороне друг от друга. Только одно из них, словно пульсировало, и из ярко-белого шара стало ярко-оранжевым шаром. Стало совершенно тихо на стенах, и казалось, что даже раненые замолкли на время. Такая зловещая тишина висела некоторое время над городом и его окрестностями, и сколько она

534

-------------------------------------------

продолжалась, после никто толком и не мог припомнить. Потом появился вокруг этого светила треугольник и начал медленно вращаться вокруг светила, и это светило казалось вписанным в этот треугольник. Через некоторое время вписанный в треугольник шар двинулся в сторону города, и тысячи людей увидели, как из этого шара появился яркий узкий луч света. Этот луч словно мечом разрезал и без того светлую ночь. И вот шар навис над городом. Ратникам со стены казалось, что шар навис прямо над цитаделью. Яркий луч света внезапно расширился до невероятных размеров, и весь город оказался им освещён. Стало так светло, ярче, чем днем, при солнечном свете. Казалось, что можно подбирать даже иголки на земле. И в то же время какой- то красноватый туман легким облачком опустился на город. Это было похоже на наваждение. Потом свет стал исходить волнами от этого светила, и через некоторое время словно бы начал таять. На глазах у людей шар потускнел, и немного погодя растаял бесследно в ночном небе. И только красноватый туман светился в лунном свете, и тоже потом бесследно исчез.

Что бы все это значило, никто не знал. Еще некоторое время висела на стенах и над городом тишина. Потом начались восклицания и удивления от всего увиденного. Снаружи, за городской стеной, также послышались возгласы удивления и страха. Люди по обе стороны городских стен были в большом смятении. В уши живых людей снова ворвались звуки, царившие в округе до появления небесного чуда. Снова послышались стоны, стенания и дикие вопли раненых и умирающих воинов.

Увиденное событие до глубины души потрясло князя. Он сидел, прислонившись к неровному выступу стены, и, как после тяжкого и страшного сна, потихоньку приходил в себя. «Что бы все это значило? Уж не знамение ли это судьбы?» — билось в его голове.

- Это, наверное, татарские колдуны придумали вторую луну, чтобы напустить на нас порчу и нападать на нас и ночью! Чтобы им было видно и во мгле как днем! Это было второе татарское солнышко! — говорил кто-то возбужденно недалеко от князя.

- Нет, это вийи. Это на таких аппаратах летают Посвященные амасины! — возражал ему кто-то.

- А может, это китайцы придумали такой летучий аппарат и помогают татарам. Говорят, у них множество всяких ведунов и колдунов, могущих творить всякие чудеса! — возражал им

535

-------------------------------------------

третий голос. Такие восклицания и возгласы длились еще некоторое время, и понемногу страсти улеглись. Великая усталость сделала свое дело. Ратники успокоились. Затихли восклицания и за стенами города. И только луна одиноко плыла в небе и глядела в закрывающиеся очи защитников города. Никто больше в эту ночь не нападал и не оборонялся. Это неожиданное событие, казалось, на время примирило противников.

«Чтобы это ни значило, наверное, все не к добру. Чего уж хорошего осталось нам ждать от переменчивой судьбы. Боги, наверное, забыли нас или же мстят нам за наше недостойное поведение и непочтение к ним», — пронеслось в голове у Ылтанпика. Спину холодило, и князь подумал, что надо бы снять эту тяжелую кольчугу. Голова его клонилась к коленям, и князю стоило больших трудов открыть глаза и заставить себя встать. Усталое тело гудело. Он, пошатываясь, направился к лестнице и начал спускаться со стены. За ним тут же последовали и его телохранители. Тупое равнодушие ко всему овладело князем. Хотелось только спать, и все тут. Отдыхать устроились тут же, в помещении, расположенном недалеко от городских ворот. Раньше тут спали городские стражники, охраняющие городские ворота. Каким мягким и желанным показался князю жесткий топчан. Он буквально упал на потертые доски, и сон тут же погасил его сознание. Последнее, что он почувствовал, засыпая, это как кто-то укрыл его теплой шубой.

Утром только и было разговоров, как о ночном событии. Об этом говорили в городе. Об этом же говорили и на стенах. И, наверное, говорили и за стенами осажденного города. И если бы не вновь начавшая осада, то разговоры о ночном происшествии длились бы не один день. Начавшийся штурм города властно позвал всех защитников на стены. Все хотели быть в первых рядах обороны. Все хотели лично отомстить врагам за принесенные ими бесчисленные беды и страдания. Все хотели отомстить за павших соратников. Безвинно пролитая кровь соплеменников требовала мщенья.

Аспар бился рядом с князем и по мере возможности старался уберечь его от опасности. Рядом с Аспаром бок о бок, рука об руку, бились Мантелей, Ахчура и другие казаки из охраны князя. И тут же между ратниками мелькали женские сурбаны, хушпу и островерхие шлемовидные тухья. Булгарские женщины принимали самое активное участие в обороне города. Где-то среди них была и Сильби. Мантелей бросал быстрые взгляды по сторонам, стараясь отыскать свою ненаглядную жену. Но звуки

536

-------------------------------------------

боя и необходимость непосредственного его участия в защите князя не давали ему возможности отвлекаться на другие действия.

- Мантелей, Ахчура, помогите! — услышал он отчаянный крик Аспара за спиною. Обернувшись, он увидел, как несколько ордынцев прорвались уже на стену и ведут бой вблизи князя. Аспар и еще несколько казаков вступили с ними в рукопашную. А по штурмовым лестницам все лезли и лезли вражеские нукеры. Мантелей схватил лежащий под ногами боевой топор с узким лезвием на длинной ручке и кинулся на помощь товарищам. С размаху он разбил топором голову одному из нукеров, столкнул со стены вниз второго и вскоре уцепился обеими руками в жердь, которой Аспар и еще один казак пытались оттолкнуть от стены штурмовую лестницу. На лестнице было полно нукеров, и она гнулась посередине. Вскоре лестница со скрипом треснула, разломалась пополам, и штурмующие нукеры с криками и жутким воем полетели вниз. Но рядом по другим лестницам, прикрываясь щитами, все карабкались и карабкались на штурм остальные нападающие. Аспар, Мантелей и незнакомый Мантелею казак продолжали сталкивать лестницы, а Ахчура рядом из лука прицельно бил по наступающим нукерам, прикрывая соратников. Другие ратники сбрасывали камни и бревна на головы наступающих врагов. Сбрасывали также тела убитых нукеров. Все, что попадало под руку, годилось для обороны.

Сколько продолжался штурм, никто толком и не помнил. Казалось, он длился без перерыва уже в течение нескольких дней. Обернувшись в очередной раз назад, Ылтанпик увидел, что вражеские нукеры кое-где уже перебрались через стену и начинают скапливаться в пространстве между двумя стенами. Всюду шла самая жуткая и беспощадная резня. В ограниченном пространстве, в тесноте и давке, ратники и нукеры шли прямо по трупам погибших людей и продолжали истреблять друг друга всеми доступными средствами. Вскоре не выдержали удара таранов и городские ворота. Вражеские нукеры мощным потоком хлынули внутрь города. «Ур-р-р-а-агх! Ур-р-а-агх!» — как злобный собачий лай плескался над татарами. Подавляя яростное и отчаянное сопротивление булгар, татары рвались дальше, стараясь сходу пробиться за вторую стену. Но не тут-то было. Булгары успели закрыть ворота, и теперь битва шла в основном между двумя стенами.

537

-------------------------------------------

Увидев и оценив создавшееся положение, князь Ылтанпик собрал вокруг себя ратников и прямо по стене повел их по периметру оборонительных сооружений, сшибая на землю и уничтожая попадающих на этом кровавом пути вражеских нукеров. По обе стороны стены кипели гибельные страсти, и людское море штормило, как в страшную бурю.

В одном месте, прямо на стене, ратники увидели, как вражеский воин за волосы тащит по стене упавшую женщину. Эта картина до предела всколыхнула ратников, и супостат был тут же изрублен на куски, а окровавленные останки сброшены со стены на головы наступающим нукерам.

Так, пробивая дорогу боевыми топорами и акинаками, перепрыгивая и перешагивая через бесчисленные трупы, изрубая в капусту встречных врагов, отряд во главе с князем вышел к месту, где было относительно мало людей и где еще можно было пробиться ко второй защитной стене. Быстро сбежали со стены и бегом добрались до места, откуда им призывно махали и кричали горожане. По нескольким приставным лестницам ратники вереницей, не мешкая, поднялись на вторую стену и лестницы тут же затащили наверх, чтобы враги не смогли воспользоваться ими. И только тут, в относительной безопасности, дали себе вздохнуть и несколько расслабиться после такой кровавой и необычайно жестокой битвы. А внизу, между двумя стенами, все также бурлило человеческое море и кипели сатанинские страсти. Только и были слышны крики, вой и проклятия. Это было невыносимо для нормальных человеческих ушей, и людям казалось, что эти звуки вырываются из самого ада, и сам Сатана исторгает их.

Мантелей и Ахчура сидели рядом, прислонившись к стене, и отрешенно молчали. И даже жуткие звуки близкого боя не смогли вывести их из такого состояния. Так велика была их усталость. Так велико было их горе. На их глазах погибал величайший город, которому не было равных во всей Европе и Азии, на их глазах гибли тысячи людей. И они, такие сильные и влюбленные в этот город с первых дней знакомства, ничего не смогли с этим поделать, и ничем не могли помочь погибающему Биляру. Только по две сильные руки и только свое умение владеть оружием могли противопоставить они навстречу беде, да это мало помогало. Сила ломала силу, и ничего с этим нельзя было поделать. Слишком неравные были силы. Слишком.

Мантелей тупо смотрел на свои окровавленные руки, на свою окровавленную одежду, и ни на чем конкретно не мог со-

538

-------------------------------------------

средоточиться. Мысли неслись хаотично. Слипшиеся от пота волосы сосульками падали на глаза, и Мантелею было невмоготу откинуть их. Жена, родители, скитания по степи, зарытый в Шумерке клад, кони, различные встречи и прощания, образы погибших друзей проносились в его сознании, и он ни на чем конкретно не мог остановиться. Откуда-то выплыл Белебей со своими проповедями, и снова предлагал креститься. И тут же безумные крики, стоны и проклятия сражающихся воинов. Все это невероятным образом сочеталось в его голове, и в ней была полная каша.

В это время и разыскала Мантелея и Ахчуру Сильби. Быстро пробежала она тревожным взглядом по их фигурам, и только убедившись, что оба не ранены, молча присела рядом также, как и они, прислонившись спиною к стене. Говорить совершенно не хотелось, да и не было сил. Через некоторое время Сильби сбегала куда-то и принесла воды в глиняном кувшине. Поливая себе на руки, она обмыла сначала лицо и руки Мантелея, а потом и Ахчуры. Через силу заставила их попить живительной влаги. И после этого мужчины словно выпали из времени. Они оба, на глазах у Сильби, так сидя и уснули. Тут, наверное, сказались бессонные ночи и нечеловеческое напряжение в эти последние дни сражения.

Проснулись они уже под вечер, когда солнце еле угадывалось над горизонтом в осенней мути. Их руки окоченели на морозном воздухе, и пальцы плохо разгибались. Рядом с ними так же спала и Сильби. Ее голова, укутанная в булгарский сурбан, свесилась на грудь. Вот в таком вот сидячем положении она и заснула. Мантелей растолкал жену. Она сначала открыла глаза, жалко улыбнулась ему и только после этого с помощью Манте- лея поднялась на ноги. «Ах, Мантелей! Что же с нами будет?»

- непроизвольно вырвалось у нее, и она на миг припала лицом к плечу Мантелея.

От жалости к жене у Мантелея разрывалось сердце. Он не знал, что ответить ей и чем ее утешить. Слишком близка, всего лишь под стенами, была смерть, и ее угрозы как никогда были реальны. Где-то там, в поле или степи, всегда можно было надеяться, в крайнем случае, на коня — что он тебя вынесет из смертельного круга и тем самым спасет. А тут окруженным со всех сторон бесчисленными вражескими нукерами надеяться было не на кого. Здесь не было выхода, и никакие кони тебя не смогут вынести из этого адского круга. Зажатым со всех сторон на огра-

539

-------------------------------------------

ниченном пространстве людям приходилось надеяться лишь на городские стены.

Неистовая ярость, кипевшая между двумя городскими стенами, казалось, начала стихать. Ударившись об высокие укрепления, затихли кровавые валы наступления татар. Одна волна захлестнула, погасила другую волну. Полегли все ратники, не успевшие убежать и спрятаться за второй стеной. Здесь, между двумя стенами величественного города, испили кровавую чашу многие защитники города и полегли, как снопы в поле после налета сметающей все на своем пути черной бури. И только последние вздохи и проклятия умирающих воинов и ратников продолжали возноситься к холодным вечерним небесам. Да носились между стенами несколько ошалевших от страха и запаха свежей крови бешеных коней. Перепрыгивая через трупы и различные препятствия, они кидались от одной стены к другой, оглашая округу громким ржаньем и храпами. Горячий пар валил из конских ноздрей и быстро таял в стылом воздухе. Так и носились потерявшие своих седоков кони. Носились до самой темноты, словно стараясь своим ржанием заглушить людские стоны и проклятия. И никто не смог их остановить и изловить.

Вскоре на окруженный город опустился полог черной ночи. И до самого восхода луны было темно и черно кругом, как в закрытой бочке. Только холодно блестели в недосягаемой вышине лучистые звезды, ожидая появления луны. Во время оттепели весь снег почти растаял, и город лежал черный от дыма пожарищ. Чернотой отдавала земля, чернотой возвышались строения, и тени домов тянулись далеко, до самого темного, еле различимого горизонта. И только хрусткий лед с треском ломался под ногами, и только звенела замерзшая земля. Где-то в ночи выли собаки, и этот вой выворачивал души живых людей. И от этого казалось, что сама безысходная тоска навалилась на несчастных булгар и мягкой удавкой душит их, не давя ни вздохнуть, ни выдохнуть.

Чтобы не слышать этот вой, Ылтанпик спустился со стены и пошел в помещение сторожки. Там было темно, и лишь в одном углу слабо горела свечка. В полусумраке угадывалось присутствие в помещении многих людей, и князь, боясь наступить на кого-либо, осторожно пробрался поближе к источнику света. И тут к своему удивлению увидел монаха Белебея, с какою-то

540

-------------------------------------------

книжкой в руках сидящего за дощатым столом. Тот тоже увидел его и отодвинулся в сторону, освобождая князю место за столом.

- Ты чего тут делаешь? — с ноткой удивления спросил князь.

- Да вот читал ратникам перед сном христианские молитвы,

- ответил монах и вопросительно глянул на Ылтанпика.

- Нашел время. Что дают людям твои молитвы? — вырвалось у князя.

- Э-э, великий князь, не говори так. Ты неправ. Мои молитвы дают людям надежду и утешение, — возразил монах. — Теперь, в нашем положении, надежда — самое главное наше оружие. Ратники идут в бой с надеждой, что смертная чаша как-то минует их. А если уж и суждено погибнуть, то верят, что их душа бессмертна и они обретут вечную жизнь в том, загробном мире. И поэтому они сражаются так самоотверженно и храбро. Ты же сам прекрасно знаешь, князь, что почти половина твоих воинов христиане. И тебе же известно, что часть булгаров приняла христианство даже раньше, чем русичи. Да и мои соплеменники, когда-то, так уж получается, приняли христианство от булгар. Вот так вот, мой уважаемый князь, — продолжил Белебей. Доносящийся до них храп многих усталых людей мешал им вести беседу. И поэтому Белебей говорил в полный голос.

- Днем я тебя видел с копьем в руках на городской стене, а теперь вижу тебя с книжкой.

- А я успеваю и с копьем, и с книжкой, — ответил монах и устало улыбнулся.

- Да-а-а. — только и вымолвил князь. Некоторое время они посидели молча, каждый думая свою думу. Вокруг все так же храпели люди. Спертый воздух был влажен и казался кислым. Пахло овчинами и кизяком. Пламя свечи дрожало и горело с еле слышимым треском. Князю захотелось пить, и он завертел головою, ища глазами ведерко с водой. «Ведь где-то здесь должна же быть вода. В прошлый раз кувшин стоял вон там, на подоконнике», — подумал он, вглядываясь в сумрак комнаты.

- Великий князь, принести тебе воды? — спросил Белебей, словно угадав, чего в настоящее время хочет Ылтанпик.

- Принеси.

Белебею действительно хотелось чем-то услужить князю. Ему было жаль этого большого и по натуре доброго человека. Белебей знал, что князь скоро погибнет, и в эти последние для князя дни хотел сделать ему что-либо приятное. Чтобы и погибая, человек уносил с собою частицу его тепла и добрую память

541

-------------------------------------------

о нем, Белебее. Он молча принес в деревянной кружке воды и подал князю. Тот выпил все содержимое залпом, вытер рукавом губы и поставил кружку перед собою на стол. И потом долго сидел, о чем-то задумавшись. Молчал и Белебей.

- А может, ты и прав. Мне, может, тоже принять христианство и обрести бессмертие. Ты как на это смотришь, а? — обратился он через некоторое время к Белебею. Всего ожидал от князя Белебей, но только не такого решения. Он знал, как тверд булгарский князь в своих принципах, и уже не надеялся обратить его в христианскую веру. А тут вдруг он сам предложил Бе- лебею такое. Может быть, это такие экстремальные события так сильно повлияли на князя, а может быть, и его, Белебея, проповеди? Как знать.

- Если это решение твое, князь, твердое и исходит из самого сердца, именем Господа нашего Иисуса Христа я готов совершить обряд крещения. Да благословит тебя Господь и примет в свое стадо, яко пастырь овец своих кротких. Аминь! — сказал Белебей.

- Да будет так! — решительно вымолвил и князь.

- Верное, совершенно верное решение, брат мой — позволь называть тебя так, великий князь, ибо после крещения мы, все христиане, будем братьями во Христе! Да благословит нас Господь еще раз! Завтра же, при божьем свете, и совершим обряд,

- добавил Белебей. Они еще некоторое время помолчали, прислушиваясь к голосам, доносившимся снаружи. Но в сторожку никто не вошел.

- А как ты думаешь, Белебей, что за странный светящийся шар летал недавно ночью по небу? — обратился Ылтанпик к монаху. Тот задумался, пожевал губами, выдохнул длинно и шумно, и только после этого молвил:

- Я думаю, это нечистая сила балуется. Старается посеять в душах людей страх и скорбь. Это — посланец Сатаны.

- Ты уверен?

- Да! И думаю, что это явление для нас ничего хорошего не предвещает.

В сторожке снова повисла тишина, нарушаемая лишь сопением и храпами усталых людей. Пламя свечи все так же дрожало, и временами казалось, что оно вот-вот потухнет. Темные тени метались по углам, и Ылтанпику казалось, что в помещении присутствуют невидимые глазу духи.

- Скажи Белебей, ты вот много читаешь, много знаешь, и у

542

-------------------------------------------

тебя имеется, как ты говоришь, божий дар заглянуть в прошлое или будущее любого человека или же целого народа. Почему это мой народ такой гонимый? Насколько я знаю по рассказам наших великих старцев и ведунов, наши предки раньше жили далеко на юге, между двух великих морей, где высокие горы и вольные степи. Где было у нас сорок городов на полуострове, и был прекрасный город под названьем Чуваш-хули, с волшебным колодцем в нем. Где до сих пор волнуются моря Асав и Су- ваш, да встают горы Туман. Об этом говорят наши старинные предания. Жили там, где Атал впадает в Каспийское море. А еще раньше, говорят, жили южнее, где зимы не бывает. И почему-то были вынуждены уйти из этих мест. Скажи мне, отчего это так случилось?

Белебей искоса взглянул на князя, прокашлялся и после некоторой заминки ответил:

- Не знаю, великий князь. Я ведь, как ты знаешь, не занимаюсь ворожбой, чародейством и не ведун. Я всего лишь простой христианский монах, с божьей помощью собирающий заблудившихся овец в одно стадо. Мне думается, что все эти беды посланы на вас из-за вашей чрезмерной гордыни. Ты же сам прекрасно знаешь, великий князь, что среди вашего народа очень много разных юмозь, знахарей и колдунов. Многие из них в своем ремесле или искусстве достигли таких высот, что стали считать себя равными богам, или даже выше. Они завладели древними тайными знаниями и стали применять их во вред людям. Вот за это и, думаю, наказывает вас, то есть нас, Господь. Нигде я раньше не видел и не слышал, чтобы люди обращались к богам словом «Эй». И только ваш народ обращается к богу вот таким вот словом, наверное, считая себя равным богам или же избранным среди избранных народов.

- Это не совсем так. Ты, Белебей, еще плохо знаешь характер и душу моего народа, — возразил Ылтанпик.

- Как бы там ни было, но мне кажется, именно из-за гордыни и были разрушены ваши старые города и ваше государство. Когда ворожба и занятия колдовством достигли своего апогея, и души людей были развращены и закабалены демонами, то и решил, наверное, Господь покарать зарвавшихся людей, посылая им мор, гонения и войны, разрушая их жилища и само государство.

Белебей замолчал и вновь вопросительно глянул на князя.

Меж тем свеча уже догорала. Огонек её чадил, прыгал и колыхался над посудой, куда была вставлена свечка. Воск оплыл

543

-------------------------------------------

и растекся по дну. Было видно, что огонек совсем скоро погаснет. Князь уронил голову на вытянутые руки и замер. Видимо, усталость все-таки осилила его. Он таки и уснул сидя за столом. Белебей тоже примостился рядом с князем, также уронив голову на вытянутые руки. Немигающим взглядом смотрел на пламя свечи и о чем-то воздыхал. Вскоре пламя погасло. Сторожка погрузилась в полную темноту, и в этой темноте от войны отдыхали усталые ратники. Утомленный заботами, Белебей уснул. Казалось, что город тоже спит. Но это было не так. Как только стихли звуки боя, и камни и стрелы перестали падать, часть ратников сошла со стены и пошла отдыхать в теплые помещения. Каждый, спасаясь от мороза, старался подыскать себе место, лишь бы было там тепло и было куда преклонить свою бедовую голову. А город, погрузившись в осеннюю темноту, словно затаился и ждал. Ждал решения своей судьбы, как ждали ее многочисленные защитники города. Не дремала только стража, оставленная на стенах, и всю ночь, до самого утра, были слышны лишь далекие перекликания сторожевых ратников. Да все реже и реже слышались слабеющие стоны и стенания раненых нукеров и ратников. Но к утру и они почти что стихли. И только печальная луна одиноко плыла в поднебесье, своим скорбным светом отражаясь в мертвых очах погибших воинов и коней. А мороз все крепчал и крепчал, унося последнее тепло из остывающих трупов, сковывая в застывшие глыбы эти бесчисленные жалкие останки людей и коней. Да всю ночь где-то выли собаки, предвещая несчастья и чуя неминуемую беду.

Утро выдалось ясным и морозным. Чтобы там ни случилось, а солнце неизбывно вставало на востоке. И вскоре первые его лучи осветили этот горький город, лежащий в окружении множественных людских и конских трупов. Еще дымились пожарища, не успевшие потухнуть за долгую осеннюю ночь. Еще раздавались кое-где слабые крики раненых, каким-то чудом сумевших не замерзнуть в морозной ночи и доживших до рассвета. И с самого раннего утра появились на стенах булгарские женщины, принесшие ратникам горячие завтраки. Жизнь брала свое. Живым надо было жить, а чтобы жить, нужно было есть.

Мантелей, Сильби, Ахчура, Аспар, Белебей и еще несколько ратников, усевшись в круг, ели с одного походного котла. Старая булгарка, одетая в старый армяк и закутанная в вышитый

544

-------------------------------------------

сурбан, молча смотрела, как они ели и в то же время о чем-то шептала, качая головой. Видимо, она жалела их, суровых и сильных мужиков, выполняющих истинно мужскую работу.

Только успели позавтракать, как между двумя стенами началось движение. Все новые и новые отряды вражеских нукеров заполняли пространство между двумя стенами. «Значит, скоро пойдут», — выдохнул кто-то за спиною у Мантелея. Между ратниками на стенах все еще мелькали женские сурбаны. Женские голоса, перебивая мужские, все время звенели на укреплениях. Женщины вели себя как истинные хозяйки, словно эта работа была для них обычным делом где-нибудь возле колодца. Их ничто не смущало. Так же кое-где среди ратников мелькали и желтые повязки. «Значит, живы еще мои казачки. Значит, еще повоюем!»

- мелькнуло в голове у Мантелея. Было слышно, как какой-то десятник кликал своих ратников. «Таймас, Арпатор, Сильвесьтер, Акманай, Усман, Васили, Турпан!» — звучал его голос.

Вдруг из толпы ратников появился Саламан. Быстрый, порывистый, весь в броне, в сопровождении нескольких ратников он стремительно прошелся по стене и направился к князю. И словно ветер прошумел вслед за ним — то был одобрительный шепот и восклицанья ратников.

Вскоре князь позвал Аспара и Мантелея. «Вон видите, — указал он вытянутой рукою, — татары расчищают дорогу к воротам. Потом по этой дороге подтянут тараны и разобьют наши ворота. Нужно приложить все силы, чтобы помешать им сделать это. Иначе, если они разобьют ворота и хлынут за стены, всем нам придется очень трудно. Ничего другого не останется, как отступить и укрыться в цитадели. И это будет нашим последним рубежом, последней защитой и укрытием. И вся наша свобода и весь наш мир сузятся до этого пятачка, где мы и изопьем последнюю кровавую чашу». После этих слов князь замолк, вздохнул и продолжил: «Я вместе с Аспаром и конным отрядом проедусь вдоль стены. А ты, Мантелей, вместе со своими казачками останешься тут и будешь помогать горожанам отбивать приступы татар. А командовать здешним участком обороны будут Батбай и Саламан. И еще раз заостряю твое внимание Мантелей, не допускай врагов к воротам. Понял?!».

- Понял великий князь. Можете не сомневаться в моих казачках. Не подведем!

И тут князь вместе с Аспаром отъехал. А Мантелей, быстро собрав своих казачков вокруг себя, поставил им конкретную за-

545

-------------------------------------------

дачу — держать ворота. Приказал натаскать больше камней и бревен, и сосредоточить на стене над воротами, чтобы в случае необходимости сбросить все это на врагов и тем самым помешать установить тараны напротив ворот. И Батбай, и Саламан только одобрили его решение.

И вскоре где-то в глубине вражеских войск заиграли карнаи, ударили барабаны. Послышались командные крики татарских нойонов. И вся эта огромная масса воинов между двумя городскими стенами пришла в движение. Снова послышался противный скрип множества камнеметных машин, и частый град разнокалиберных камней уже в который раз обрушился на город. И, о ужас! Вместе с камнями с неба посыпались отрубленные человеческие головы. «Вырт!» — крикнул старый булгарин и сильно толкнул Мантелея. И тут же над ними пролетел огромный камень и с грохотом ударился об деревянную конструкцию, поддерживающую огромный котел, в котором ратники кипятили смолу. Котел накренился, и жидкость черной змеей потекла на деревянные подмостки. «Хахайт, хайт, хайт! Каллех тутарсем! Пулкар! Пулкар!»

- послышалось сразу же в нескольких местах. Было видно, как, прячась за выступами стен и за вязанками из хвороста, булгарские ратники ведут лучной бой. Снова вспыхнули сразу в нескольких местах пожары. Поредевшее было за ночь дымное облако снова наполнилось чернотой и темным зонтом повисло над городом. А с неба продолжали падать камни и человеческие останки.

Мантелей поднял глаза и на миг встретился взглядом с Ах- чурой. Из-под насупленных бровей остро сверкнули на него, словно два меча, гневные глаза его друга, этого всегда спокойного и даже кроткого парня. Но теперь его было не узнать. Его глаза метали молнии. А руки выверенными, точными и резкими движениями все посылали и посылали каленые стрелы в наступающих врагов. Ахчура бил выборочно, поражая именно тех нукеров, которые непосредственно наступали на ворота. И не один татарин нашел себе конец от его беспощадных разящих стрел.

Было видно, как по множественным штурмовым лестницам вражеские нукеры бесконечной вереницей стали карабкаться наверх, на стены. Горожане отбивались, чем только могли. И снова полетели в наступающих врагов камни и бревна. Полились горячая смола и кипяток. Еще гуще и злее полетели стрелы. Посыпались даже трупы. Словно бы павшие ратники хотели, пусть даже хоть таким вот способом, нанести последний свой удар по неприятелю. И над всей этой кровавой суетою жуткие крики, вой и

546

-------------------------------------------

брань сражающихся неприятелей. Непрерывный шум боя гулом водопада висел над стенами.

- Мантелей, киль-ха кунда часрах! — вдруг услышал он голос Белебея у себя за спиною. Тот кричал ему на чистом булгарском языке. Повернув голову, Мантелей увидел, как Белебей, Ахчура и еще один казак длинной жердью пытаются столкнуть штурмовую лестницу вместе с нукерами, висевшими на ней как гроздья. Но лестница, зацепившись концами за стеновой выступ, стояла твердо, и ратники никак не смогли столкнуть ее. Она гнулась, трещала, с нее срывались и падали с криками нукеры, но тут же на месте одного упавшего вырастал другой, и с упорством быка продолжали напирать на булгарских ратников.

Убедившись, что столкнуть лестницу быстро не удастся, Белебей оставил жердь и, взяв в руки длинное копье, начал наносить удары по наступающим нукерам.

- Плохо воюете, сукины дети, плохо! Лучше бы надо воевать, лучше! — кричал он и бил и бил копьем по этим ненавистным широкоскулым кыпчакским рожам. — Это вам за то, что убили мою мечту! За то, что погубили дело моей жизни! — продолжал кричать он, разя и круша врагов. И на миг отхлынули вражеские нукеры от неистового монаха.

Мантелей схватил боевой топор на длинном черенке и, встав рядом с Белебеем, тоже начал крушить поднимающихся врагов. Ему стало жарко. Пот струями тек по его раскрасневшемуся лицу, попадая в глаза и кричащий рот. Мокрые волосы, выбившись из-под колпака, сосульками падали на глаза. Взопревшая от пота рубашка липла к телу, мешая движениям. Мантелей не помнил, когда он скинул теплый чапан, и теперь воевал налегке. И в этот миг стрела с широким лезвием свистнула у самого уха и распорола его пополам. Кровь испачкала лицо, залила шею и, стекая тонкой струею, потекла по спине. Смешиваясь с потом, неприятно щипала его разгоряченное тело. «Этого только не хватало!» — мелькнуло у него в голове. Его испачканные кровью руки скользили по черенку топора, и ему было неудобно наносить им удары. И тут, откуда ни возьмись, возникла перед ним фигура Сильби. В горячности боя Мантелей совсем было забыл про нее, и только теперь, когда она так неожиданно возникла перед ним, тревога за нее неприятно кольнула его. Она быстро посадила его под защитную стенку и, протерев влажной тряпкой его лицо, сделала перевязку. А самое главное, обмыла водой его руки, и вскоре Мантелей так же уверенно, как в начале

547

-------------------------------------------

боя, зажимал в руках свое оружие. Он снова был готов биться насмерть, на стенах своего стольного города Биляра.

А день казался бесконечным. Бились целый день, забыв о еде, питье и отдыхе. Уже затупились мечи и сабли. Почти иссякли запасы камня и бревен. Но оставались еще топоры и чук- мары. Постоянно пополнялись запасы стрел. Женщины и дети собирали бесчисленные стрелы, залетевшие к защитникам города, и подносили ратникам. Но самым главным были упорство и воля, с которыми бились булгаро-суварские ратники. Была надежда на Господа Бога, на Сюльди Хузя. Как бы там ни было, но горожане отстояли ворота и не дали врагу приблизиться к ним и подтянуть тараны. Вся площадь перед воротами была завалена трупами, камнями, бревнами и различным оружием. И чтобы расчистить путь к воротам, врагам пришлось бы затратить немало сил и усилий, положив еще своих воинов. Так и прошел еще один неимоверно трудный и полный драматизма для булгар день. И к вечеру как-то само собою затихли непрерывные звуки боя, затихли кровавые страсти. Только вопли и крики умирающих воинов продолжали витать в морозном воздухе, заставляя сжиматься от жалости и ужаса сердца булгарок. И только вой собак снова возник где-то в глубинах строений. Мешаясь с воплями раненых и нагоняя непреодолимую тоску на мужественные сердца ратников, собачий вой то замирал на высокой ноте, то падал до хриплого и злобного лая.

Батбай и Саламан постоянно были в первых рядах защитников города. И только теперь они по-настоящему могли оценить, как своевременно были предприняты меры к укреплению города. Как пригодились приготовленные запасы различных боеприпасов, начиная от камней, бревен, плетеных щитов различной величины и различных назначений. В достаточной заготовке стрел, копий, жердей, вязанок хвороста и простых чук- маров.

- Вот ты говорил, что тебе не терпится идти в бой, и что татар разобьют без твоего участия. А теперь, видишь, как оно обернулось? — сказал Батбай и вопросительно глянул на Саламана.

- Да-а-а, — неопределенно промычал Саламан и устало присел на бревно, лежащее под ногами. Он тщательно вытер полою своего кафтана акинак, очищая лезвие от крови, после чего убрал его в ножны. Некоторое время сидел, тупо уставившись взглядом в одну точку. Потом он поднял свои глаза на Батбая, и усталым, но твердым голосом выговорил: — Пока я живой, и

548

-------------------------------------------

пока вместе со мною мои ратники, не взять татарам Биляра! Кукиш им! — и сделал рукою выразительный жест. Батбай долгим взглядом смотрел ему прямо в лицо, и словно выдохнул:

- Я никогда не сомневался в тебе, Саламан! И я рад, что у меня такие вот храбрые военачальники. Быть бы тебе в жизни великим сьартаром, да только видишь, как она судьба повернула!

- Ничего, ничего. Поживем — увидим! — зло сквозь зубы выговорил Саламан и крепко сжал рукоять своего акинака.

А меж тем еще одна ночь вступала в свои права. Стало морозно и темно. В небе высыпали многочисленные звезды и, стреляя колючими острыми лучиками, повисли над городом. Люди покидали стены, оставляя на них лишь сторожевых ратников. Всем хотелось в тепло. Все хотели есть и, если позволит обстановка, немножечко отдохнуть от ратных дел.

Батбай и Саламан тоже спустились со стены вниз и побрели в сторону сторожевой будки, располагавшейся недалеко от ворот. Но внутри сторожки уже было полно ратников. В колеблющемся свете свечей было видно, что некуда присесть и негде расположиться. Всюду сидели и лежали отдыхающие вои и ратники.

- Может, пойдем ко мне домой? — предложил Саламан.

- А вдруг татары пойдут на приступ?

- Пойдут, так услышим или увидим. Поручим одному ратнику, чтобы он, в случае чего, предупредил нас, — добавил Сала- ман.

И вот они в доме у Саламана. Поев и попив на скорую руку, прилегли отдохнуть. И только супруга Саламана, прекрасная и дородная женщина по имени Савтепи, никак не может успокоиться. Она то и дело выходит на улицу, смотрит и слушает ночь.

Вот и одинокая луна поднялась в зенит и сеет свое серебро на грешную землю. А на этой земле только скорбь, только боль и только стоны, ругань и проклятья умирающих людей. При неверном свете луны тысячи застывших, скрюченных мертвых рук словно посылают проклятия равнодушному небу. И тысячи и тысячи застывших мертвых взоров с укором взирают на небо, словно надеясь в последний миг увидеть своего небесного Защитника и Спасителя. Теперь уж мертвым ничего больше не нужно на этой жестокой и холодной земле. Они прошли свой путь. И получил каждый свое, как ему было предначертано небом и судьбой.

549

-------------------------------------------

Уже далеко за полночь Савтепи разбудила Саламана и Батбая. «На стене слышны крики и шум боя, мечутся какие-то огни!» — скороговоркой сообщила она им. Саламан и Батбай быстро собрались и побежали на стену. Навстречу им бежал ратник с факелом в руке, и они чуть не столкнулись лицом к лицу на одном из поворотов. «Воевода, татары пошли на приступ!»

- сообщил им ратник, едва только он узнал их в полусумраке ночи. Далее побежали втроем.

А на стене вовсю уже кипела ночная битва. Кругом слышались брань, вой и стоны. Слышались удары и мелькали как молнии огни факелов. Перекрывая все шумы боя, временами над сражающимися противниками, как грозная волна, гремел булгарский клич «Хурай!», что означает буквально клади, вали, растаптывай. И тысячи горящих стрел, описав огненную дугу, осыпали стены.

Запахи свежей крови вперемешку с запахами гари ударили в нос. «Держать, во что бы то ни стало надо держать удар!»

- билось в голове у Саламана. Взбегая по крутой лестнице на стену, споткнулся об чей-то труп. Рядом валялся боевой топор. Саламан схватил топор и сразу же включился в битву. Командовать тут, в полусумраке ночи, при таком адском шуме, было бесполезно, и Саламан воевал как обыкновенный рядовой ратник. Каждый сам находил себе противника и бился там, где стоял. И как собачий вой, временами слышался боевой клич татарских воинов. И как гром в ночи метался над стенами боевой клич булгарских ратников, призывающий булгарских, суварских и хазарских ратников быть единым и как стена на пути у наступающего неприятеля. «Пулкар! Пулкар! Хурай!» — звенело над стенами, и этот призыв был понятен всем.

И гремел бой при неверном свете луны. В этой лунной жути люди продолжали убивать людей, словно они только для этого и родились на белый свет. Лютости и жестокости сражающихся противников не было предела. Людская ярость передавалась металлу, и этот металл беспощадно разил живую плоть. Сошлись две неистовые силы и продолжали крушить друг друга. И кружилась Смерть, завлекая в губительную пляску все новые и новые орды сражающихся противников. И падали люди тысячами, и росла гора трупов под стенами и на стенах Великого Биляра, этого воистину трагической судьбы города. А город, изнемогая из последних сил, еще держался и сопротивлялся всеми своими силами.

550

-------------------------------------------

Так бились до самого утра и все-таки сумели отбить натиск татар. А при свете дня осмотрелись кругом и ужаснулись от увиденной картины. Все пространство между двумя стенами было завалено трупами людей. И лежали людские останки густо, как скошенная трава. А под стенами вообще громоздились кучами, как сугробы. И каменели трупы от мороза, и издали были похожи на дрова, сваленные хаотично, в беспорядке. Особенно много было навалено их здесь, перед воротами.

Натиск татар ослабел и вскоре нукеры отхлынули от стены. Перестали свистеть стрелы и летать камни. Жуткая картина с горами трупов, представшая перед взорами, видимо, также ужаснула этих свирепых и неистовых воинов.

Саламан оглянулся и быстро пробежал взглядом по лицам живых людей, выискивая среди них знакомых. Увидев вдали живого князя Ылтанпика, его взор на миг вспыхнул радостно, и он скорее направился к нему. Перешагивая через трупы и обходя различные препятствия на пути, он краешком уха ловил обрывки фраз и разговоров ратников.

- Смотри, сколько мы их навалили! — говорил несколько удивленно один молодой ратник другому и, свесив голову за стену, обводил взглядом пространство под стенами.

- Да уж, навалили, — несколько устало отвечал другой, сторонясь и освобождая путь Саламану. Тут же рядом Саламан увидел раздетого по пояс бородатого хазарина, из груди которого торчал обломок татарской стрелы. Две женщины булгарки старались оказать ему помощь, но было видно, что они не в силах облегчить страдания раненого.

- Вырт-ха эс, вырт! Ан хускал! — говорила одна из женщин, продолжая укладывать раненого на расстеленный армяк. Тот грыз рукав своего азяма и дико вращал белками своих глаз. Из его горла вырывались лишь хриплые стоны и всхлипы. Саламан проследовал дальше. Он видел, как юркие вездесущие мальчишки бегали среди ратников и подносили им стрелы и питьевую воду. Видел, как они собирали камни и складывали их в кучу, чтобы было чем отбиться ратникам в случае дальнейшего штурма города татарами. Видел, как из груди убитого женщины рывком вытаскивали копье, наступив ему на грудь ногою. Саламан шел и видел еще много страшных вещей, которые раньше ему не приснились бы даже в самом кошмарном сне. В одном месте видел сложенные в кучу головы людей, видимо, закинутые сюда вражескими катапультами. «Господи, велико же твое терпение!

551

-------------------------------------------

Неужели такое угодно твоему взору! Господи, помилуй нас и покарай людей, творящих зло на твоей священной земле!» — промелькнуло в его голове.

Вскоре он уже стоял рядом с Ылтанпиком. Саламан действительно был рад видеть рядом с князем воеводу Батбая и еще нескольких знаменитых тюре и других военачальников. «Значит, еще есть, кому командовать ратниками. Значит, еще повоюем!»

- подумал он. Тут же находились несколько ратников с желтыми повязками. Саламан знал, что они — личная охрана князя. Среди них особо выделялся их сотник по имени, как помнил Саламан, Мантелей. Его лицо было перевязано окровавленной материей. Взгляд был горяч и, как показалось Саламану, безумен. Рядом с ним, опираясь на длинное копье, стоял Аспар, любитель выпить и погулять в свободное от работы время. Но теперь он был как никогда серьезен и угрюм. Смотрел тяжело, исподлобья.

Князь Ылтанпик, видимо, тоже был удручен нерадостной картиной всемирного побоища. Ведь в какую сторону ни взгляни, везде трупы, трупы и трупы. И над всей этой трагической картиной такое равнодушное к людским горестям солнце. И небо чистое, без единого облачка. И Саламану кажется, что небесная синь потихоньку стекает, сочится на землю. И это несоответствие солнца и такого количества убитых, от которого можно сойти с ума. Дали невозмутимо чистые и морозный воздух так первозданно прозрачен. И только дым многочисленных пожарищ отравляет синеву, но и он бессилен перед осенними далями, и темные дымные облака не в силах замутить все остальное пространство. И только над осажденным городом вертикально встают огромные дымные столбы, собираясь в вышине в огромный темно-сизый зонт.

Саламан взглядом быстро пробегает по фигуре князя и отмечает, что одежда Ылтанпика испачкана засыхающей кровью и порвана в нескольких местах. «Значит, князь тоже участвовал в ночной битве и бился наравне со всеми рядовыми ратниками. И так же рисковал как я или любой другой ратник», — думает он. С тех пор, как Саламан познакомился с князем, тот как-то незаметно для Саламана стал для него близким человеком, вроде брата родного. И его участие в этом ночном бою еще более подняло его в глазах Саламана.

То ли татары действительно устали или же ужаснулись такому количеству погибших воинов, но они прекратили штурм города. А меж тем день только начинался, и это не было похоже

552

-------------------------------------------

на постоянные действия татар. Убедившись в том, что татары действительно отхлынули от стен и в ближайшее время не собираются далее штурмовать город, князь Ылтанпик и другие вельможи сошли со стены. И тут Саламан узнал от одного военачальника о том, что князь собирается креститься и принять христианскую веру. «С чего это вдруг он надумал в такой совсем неподходящий момент? — промелькнуло у Саламана в голове.

- Да, впрочем, чему удивляться. Считай, что почти половина нашего населения христиане. Вон и целые кварталы христиан живут в городе. И церковь у них имеется. Предания говорят, что еще тогда, когда наш народ жил между двух великих морей, эту веру нам оставили гунны, — подумал он далее.

Князь Ылтанпик, воевода Батбай, другие военачальники и вместе с ними и Саламан действительно направились в сторону христианского квартала, где располагалась церковь. Среди всего этого воинства выделялась фигура монаха Белебея в черной рясе да мелькали желтые повязки охранных казаков. И вскоре вся эта процессия остановилась перед христианской церковью. Откуда-то вдруг набежали женщины и многочисленные детишки. Видимо, все они прослышали о решении князя и желали присутствовать при таинстве крещения.

Двери церкви были раскрыты настежь. Ылтанпик почему-то не стал заходить туда вслед за Белебеем и еще одним церковным работником. Он как-то потерянно опустился на ступени крыльца и, закрыв лицо руками, опустил голову чуть ли не до колен. Люди видели, как затряслись плечи князя. Ылтанпик плакал без звука, и лишь только светлые капельки слез сбегали сквозь пальцы.

«Видимо, нелегко далось князю такое решение, если даже он, такой сильный и волевой, не смог сдержаться», — подумал Саламан. Вместе с князем плакали и многие другие люди, пришедшие с ним.

И тут из дверей храма появился Белебей. Его медный крест висел прямо сверху рясы. Он подошел к Ылтанпику и громко молвил:

- Именем Отца, и Сына, и святого Духа, пойдем, княже, спасись сам, и вокруг тебя спасутся тысячи!

Князь поднялся. Обвел взглядом толпу и низко поклонился всем.

- Простите меня, мои родные. Что-то вдруг накатило на меня. А теперь, не страшась смерти, я ухожу в христианскую веру, — вымолвил он и еще раз поклонился всем. Потом повер

553

-------------------------------------------

нулся и последовал в церковь за Белебеем. За ними последовали и многие христиане. Саламан видел, как они останавливались перед входом в церковь, низко кланялись и, перекрестившись, только затем позволяли себе переступить через порог.

Саламан не стал заходить в церковь. В открытую дверь он видел, как внутри горят многочисленные свечи и пахнет чем-то таким незнакомым и приятным. Слышалось пение и громовой голос Белебея, призывающий Отца, и Сына, и Святого Духа. «Может, и мне принять христианскую веру?» — промелькнуло в голове у Саламана, но он тут же отогнал эту опрометчивую мысль. Он прекрасно понимал, что сознательно не готов к такому решению, и что его сердце глухо к призывам христианского монаха.

По примеру князя многие горожане пожелали принять христианскую веру. И когда через некоторое время люди начали выходить из церкви, Саламан у многих на груди увидел деревянные и медные крестики. На груди у князя висел тот самый медный крест, который Саламан видел перед самым началом таинства крещения на груди у Белебея. Князь шел без головного убора, с мокрыми волосами, с просветленным и умиротворенным лицом. Он остановился на краю крыльца и, поклонившись востоку, трижды осенил себя крестным знамением. Все остальные христиане тоже повторили за ним это действо.

- С этого дня, чада мои, вы полюбили свет и прогнали тьму! Вы приобрели вечность и спасение душ ваших! Теперь отныне и навеки Господь наш Иисус Христос будет с нами, и Он дарует всем нам любовь и радость! Теперь Сатана утратил власть над вами, ибо Господь открыл перед вами широкую дорогу в свое царство! — гремел над толпой голос Белебея. И говорил он все это на чистом булгарском языке.

«Да! И это будет последней дорогой, по которой пройдем мы!» -словно эхо отозвалось в душе у Саламана.

Вскоре все направились в сторону городских ворот, откуда снова послышались звуки боя. А ласковое солнышко еще только-только добралось до зенита.

Не думал, не гадал Хулдар, что заберется вместе с войсками Шейбани хана в такие дебри и дали, что даже сама мысль о возвращении обратно в родные степи покажется ему нереальной. Ведь пройдены огромные расстояния, которые даже мысленно трудно пройти обратно. Сколько пройдено степей, равнин, воз

554

-------------------------------------------

вышенностей, водных переправ — трудно перечесть. А сколько потеряно друзей-товарищей на этом чрезвычайно трудном, опасном и кровавом пути, и не сосчитать. И до сих пор Хулдара берет оторопь от воспоминания об одной булгарской девчонке, которая своим коварством сгубила всю десятку соратников Хул- дара. И только благодаря случайности и покровительству богов Хулдар тогда остался жив. И этот страшный случай так глубоко затронул его сознание, что и теперь при воспоминании об этом его спина покрывается липкой испариной страха. Или же взять другой случай, произошедший с ним при штурме булгар- ской крепости Тупалхату. Тогда при штурме укрепленной стены соратники Хулдара, и он в их числе, погнали впереди себя на штурм пленных хазар, сувар и булгар. Хулдар ударами и уколами сабли гнал впереди себя нескольких пленных. Когда дошли до стены и Хулдар начал усиленно гнать их вперед на штурмовые лестницы, один из пленных резко обернулся и ударил его по голове деревянной дубинкой. От удара и неожиданности Хул- дар опешил, его голова закружилась, и он повалился на землю. И если бы не металлический шлем на его голове, то как знать, был бы он еще живой или же нет. До сих пор у него временами сильно болела голова, и в ушах стоял постоянный шум.

И вот в результате стольких лишений и переживаний, в результате стольких потерь и смертельных рисков он оказался здесь, под стенами этого огромного города Биляра или Буляра. И что ждет его впереди, никто не знает, и никто не может утешить Хулдара надеждой на счастливый исход этого чрезвычайно трудного и кровавого штурма. Уже в который раз от его десятки оставались лишь воспоминания, и в который раз его снова назначали в другую десятку. Кажется, уже полегли все пленные вражеские воины, которых он и его соратники гнали впереди себя на штурм этого страшного для татар города. По велению хана никто никого в плен не брал, и все противники уничтожались на месте. Об этом знали, наверное, и булгары тоже, потому дрались и бились они с отчаянием обреченных. И страшно было Хулдару попадать под удары этих неистовых бойцов, но деваться было некуда, десятники и сотники, где ударами, а где угрозами, гнали их вперед, на штурм этих страшных в своей неприступности стен. А сколько погибло воинов при штурме только внешней стены? А еще больше их полегло между двумя стенами, где все пространство было завалено трупами людей и коней. Непосредственно под стенами трупы вообще громоздились как высо-

555

-------------------------------------------

кие сугробы, и нукеры шли на штурм прямо по застывшим телам своих товарищей и вражеских воинов. От этого неестественного вида можно было сойти с ума, и некоторые нукеры действительно, бывало, трогались умом и начали заговариваться. Безо всякой причины они приходили в ярость и кидались с оружием на своих же товарищей. Все эти явления приводили в ужас Хулдара, и он уже и не надеялся на счастливый исход битвы для себя. Да тут еще завелись в одежде и на теле нукеров паразиты и не давали им покоя ни днем, ни ночью. Все нукеры поголовно чесались и нещадно скребли себя пятерней. Эти враги были страшнее бул- гарских воинов, всех вместе взятых.

Но, как бы там ни было, Хулдар все же надеялся на свою судьбу. Он знал, что беззащитный человек держится, если его защищает судьба. И знал, что хорошо защищенный человек гибнет, если его преследует судьба. Беспомощный, всеми покинутый в бескрайней и безводной степи человек выживает, а все предусмотревший умирает, даже если бы он находился в своем собственном доме.

Вчера, при штурме стены, Хулдар сорвался со штурмовой лестницы с большой высоты, и при этом остался цел, если не считать нескольких царапин. Да и упал он удачно, прямо на неостывшие еще трупы своих соратников. И опять тут судьба оказалась к нему благосклонна.

Загибая пальцы рук, он начал перечислять имена погибших в последних боях своих соратников, и у него не хватило пальцев на руках. «Ербулат, Багаутдин, Миркасым, Вахит, Ваис, Галим- зян погибли при штурме второй стены Биляра, а еще раньше, при штурме внешней стены, погибли Тохта, Гумер, Раиль, Якуп, Токтомир, Ногай и Узбек, — шептали его губы, перечисляя ушедших в иной мир соратников. А про погибших еще раньше от рук булгарской девчонки он из-за суеверного страха и вспоминать боялся.

Он еще не успел прийти в себя после страшного ночного штурма второй стены, как с окончанием короткого отдыха их снова погнали на штурм. Хулдар шел и ощущал в коленях предательскую слабость и дрожь. Его пугали эти высокие стены, откуда лились смола и кипяток, падали бревна и камни, а также человеческие трупы, увлекая за собой в небытие десятки воинов. Он шел, полусогнувшись, прикрываясь круглым металлическим щитом, и его губы непроизвольно шептали слова молитвы с просьбой к Богу Сульде о защите от булгарских стрел

556

-------------------------------------------

и копий, от камней и бревен, от страшных кистеней и чукмаров, которыми те пользовались весьма и весьма искусно. Хулдар оглянулся, ища для себя спасительного места, но тут злая камча десятника горячим огнем прошлась по его незащищенным ногам. Хулдар взвизгнул от боли и быстрее засеменил за остальными нукерами. А голос десятника все подгонял и подгонял его и других таких же несчастных других на эту кровавую бойню. Где-то в глубинах этой наступающей толпы воинов сначала разрозненно, а потом слитно и намного мощнее возник боевой клич нукеров, и волна за волною понесся над тысячами голов, идущих на смерть, или же идущих добывать победу и славу своему хану. Подбадривая себя воинственными выкриками, нукеры все ближе и ближе, прямо по трупам, подбирались к стене. Где-то за спиною у наступающих снова заскрипели катапульты, и каменный град обрушился на городские стены. Летели камни вперемежку с огненными стрелами, и Хулдару казалось, что это само небо разозлилось на таких же несчастных, как и он, булгар, и карает их огнем и камнями. Со стены тоже неслись крики и брань вражеских воинов. О том, чтобы подтянуть тараны к воротам не было и речи. Хулдар видел, что дорога к воротам сплошь завалена трупами, камнями и бревнами. И не расчистив этот путь от препятствий, совершенно невозможно было подтянуть тараны. Вся надежда была на штурмовые лестницы и на то, что, в конце- то концов, булгары выдохнутся, и у них не останется достаточно воинов, чтобы защитить городские стены по всему периметру.

Прикрываясь щитом, Хулдар полез вверх по длинной штурмовой лестнице вслед за своими товарищами, хотя он боялся высоты и смерти. Он старался не смотреть вниз, и чувствовал, что его сердце бешено колотится где-то под самой глоткой. Лестница качалась и скрипела под тяжестью воинов. Несколько каменных ударов дробно простучали по щиту, и от страха Хул- дар задержался где-то в середине лестницы. Его копье вылетело из ослабевших рук. Но сзади напирали другие нукеры, и ему поневоле пришлось карабкаться вперед. Тут с быстротою молнии просвистело рядом с ним бревно и своим концом сшибло нескольких нукеров с лестницы. С жутким воем они полетели вниз, и вдруг оказалось, что впереди Хулдара никого из его товарищей нет. Ему показалось, что он остался совершенно один на этой страшной лестнице против всего булгарского воинства. Чувство страха, одиночества и покинутости всеми на миг парализовало все его движения. Он тупо уставился вверх, и крупная

557

-------------------------------------------

дрожь пробежала по его телу. На него сверху глядели десятки вражеских глаз, и каждый из этих врагов пытался достать его своим оружием. Хулдар видел, как длинный багор тянется в его сторону и вот-вот достанет его. От сильного удара по щиту он покачнулся и, потеряв равновесие, сорвался с лестницы. Но при падении он успел ухватиться руками за перекладину лестницы и теперь, быстро перебирая эти перекладины, скорее старался достичь спасительной земли. Кто-то несколько раз больно наступил ногами на его пальцы. Кто-то задел его краем щита и пытался столкнуть его вниз. Но, как бы там ни было, Хулдар благополучно сумел спуститься и теперь быстрым взглядом высматривал себе место, чтобы там можно было отсидеться, пока идет штурм стен. На него никто не обращал никакого внимания, так как каждый был занят своим делом. Тут он увидел арбу, неизвестно каким образом оказавшуюся под стенами. Он решил забраться под эту арбу и там, в относительной безопасности, переждать штурм города. Как решил, так и сделал. Под арбой было относительно свободное пространство. А на самой арбе и вокруг неё лежали многочисленные трупы.

Сколько он так просидел под телегой, Хулдар не помнил. Грозный клич булгарских ратников «Хурай!» — буквально сводил его с ума. Но страх понемногу прошел. Он начал оглядываться вокруг из-за свисающих с телеги рук и ног убитых, и про себя отметил, что сражение еще не скоро прекратится, так как все новые и новые отряды нукеров подходили к стенам и воины все также упрямо продолжали карабкаться вверх. Казалось, что ничто и никто не может их остановить. Они были похожи на реку, текущую вверх. Так много их было. А он — что он? Всего лишь малая песчинка в этом кровавом водовороте. Шум боя волнами бил по его ушам, но этот звук уже не пугал Хулдара. На какое-то время он даже задремал в своем убежище под эту какофонию звуков. Очнувшись от дремоты, он сначала прислушался к доносящимся до него звукам боя, а затем от безделья начал разглядывать свои руки и ноги. Ему очень не понравился потертый вид его гутулов, и он решил сменить их, несмотря на боевую обстановку. Благо, новые гутулы и булгарские сапоги висели перед самым его носом. Сначала он стащил с убитого воина гутулы. Потом, сняв свою обувку, постарался примерить чужие гутулы на свои ноги. Но обувь оказалась ему мала и зажимала его ноги на подъеме. Потом он примерил еще одну пару гутулов, но и они ему не подошли. Тогда он стащил с убитого булгарина его сапоги, и они оказались

558

-------------------------------------------

ему как раз, словно были сшиты специально для него. Мягкие и легкие, сапоги очень понравились Хулдару. «Эх, разжиться бы мне еще новой одеждой», — размечтался он, но тут сразу два трупа свалились сверху на арбу, и он вмиг позабыл о своих мечтаниях. Смерть еще раз таким прямым способом напомнила ему о себе и вновь вогнала его душу в трепетную дрожь. «Какая тут одежда! Быть бы живу, быть бы живу!» — билась в его голове одна-един- ственная мысль. Хулдар забился под самый низ и, прикрывшись сверху трупами, замер. «Быть бы живу, быть бы живу!» — продолжало стучать в его голове. А меж тем сражение продолжалось, и не было конца этой битве. Перебивая запахи крови, едкий дым и черный пепел пожарищ вихрем кружился над стенами и потом уходил вертикально вверх. Потом, где-то в верхних слоях, дым ложился набок и висел черным зонтом над городом. За такое короткое время уж сколько раз менялась погода. Был снег, и растаял во время оттепели. Потом ударили морозы, и земля затвердела и зазвенела под копытами коней. Теперь же светило солнце, была ясная морозная погода, с чистыми далями и таким неестественным грязным зонтом над городом. И под этим солнцем, под этим дымным зонтом уже который день и которую ночь бились татарские нукеры и булгарские ратники, одни — стараясь во что бы то ни стало захватить город, другие — всеми силами защищая этот город. И были дни злее ночи. Темнота как-то еще скрадывала ужасы войны, а светлый день словно выставлял их напоказ.

И замирали сердца горожанок от вида этого неестесства, не сообразного их жизни и миру. И только булгарские ары беззаветно бились с врагом, забыв обо всем на свете, кроме боя. И трещали кости, ломались руки, ноги и ребра. Прочь отлетали головы, снятые с плеч испытанным ударом.

В эти суматошные дни битвы за Биляр Мантелей и Сильби виделись редко, лишь урывками. Он все время находился рядом с князем, сопровождая его во всех передвижениях, а она или помогала раненым, или же билась на стене наравне с мужчинами. И даже думать друг о друге у них почти не было времени. Лишь в короткий миг передышек сверкнет мысль о любимой, и беспокойство за нее кольнет в самое сердце.

Передвигаясь в очередной раз вместе с князем по внутреннему периметру стены, Мантелей издали заметил между её выступами знакомый сурбан любимой. Его сердце забилось быстрее, а

559

-------------------------------------------

тревога за нее полностью захватила его сознание. И хоть была она на стене не одна, и рядом мелькали другие сурбаны и головные уборы мужчин, Мантелей ужаснулся от мысли, что Сильби может погибнуть от какой-то шальной стрелы или камня, которые с частотою дождя били по стенам. Да и вражеские нукеры местами уже пробивались на самый верх стен, и каждый раз сбрасывать их становилось все труднее и труднее. Их летучий отряд уже не поспевал во все места, где создавалась угроза прорыва вражеских нукеров за линию вторых стен. Опытным глазом бывалого ратника окидывал он поле боя и видел, нутром чуял, что сегодня случится что-то ужасное, из ряда вон выходящее. Его вещее сердце подсказывало ему то же самое. Оно с самого утра болезненно ныло и замирало, словно чуя неминуемую беду.

«Хоть бы князь повернул на этот участок, где воюет Сильби», — успел подумать он, и князь действительно, словно услышав желание Мантелея, повернул коня в сторону, где находилась лестница для подъема на стену. Мантелей быстро сбросил поводья и, опережая всех, бегом поднялся наверх. Поднялся и сразу же попал под обстрел стрел и камней. Низко пригибаясь, побежал в сторону Сильби. Несколько некрупных камней ударили по его металлическому щиту. Длинная стрела скользнула по его кольчуге. Но он, не обращая на это никакого внимания, добежал до своей любимой и присел на корточки за выступом стены, рядом с ней. Он заметил, как на миг радостно вспыхнули ее глаза. Как дрогнули губы и засуетились руки. «Мантелей, живой!» — выдохнула она. Он взял ее руки и приложил к своим щекам. Смотрел в ее встревоженные, но все же прекрасные глаза, и не мог насмотреться. На миг он позабыл обо всем на свете. Исчез куда-то шум боя. Ушла тревога и все другие заботы. Мгновенье и жизнь остановились. Все замерло вокруг, все застыло. Это оглушающее ощущение счастья переполнило его всего. Теперь он снова был полон сил. Готов был воевать и терпеть все неудачи. Она словно вдохнула в него свежие силы и неистребимое желание жить.

- Ну, как ты тут? — озабоченно спросил Мантелей, оглядывая ее окровавленный сапун.

- Ничего, держимся. Ты не беспокойся, — ответила она, перехватив его озабоченный взгляд, — это не моя, а чужая кровь.

- А что же ты не надела кольчугу? — снова спросил он и смерил ее своим взглядом.

- Да отдала я ее одному юноше, мальчишка еще, а все туда же, воюет.

560

-------------------------------------------

В это время огромный камень, пущенный с катапульты, грохнулся рядом и буквально смел двоих ратников со стены. «Вот погибли еще два ратника с желтыми повязками. Скоро не останется воинов в личной охране князя», — промелькнуло в голове у Мантелея. А стрелы и камни продолжали осыпать стены, выискивая себе очередные жертвы. Кругом стояла брань и грохот боя. И только два маленьких человека на этой большой войне, выискав миг, продолжали беседовать.

- Хоть бы надела свое шульгеме. Все-таки какая-то защита.

- А не все ли равно. Наши судьбы с рожденья записаны Пю- лехсье в книгу судеб, — ответила Сильби. — Так что, как ни крути, как ни повернись, а от судьбы не уйдешь.

- Так-то оно так, — согласился с нею Мантелей.

- Если только останемся живы на этой страшной войне, мы будем помнить каждый день, каждый миг нашей жизни в этих нечеловеческих, сверхнапряженных условиях. Будем помнить и рассказывать об этих днях нашим детям.

- Да. Да. Если только мы останемся живы. — снова согласился с нею он.

В это время его позвали. Мантелей видел, как его казаки садятся на коней и устремляются за князем. Они вместе с Сильби сбежали вниз. Мантелей только поставил ногу в стремя, но его задержала Сильби.

- Не спеши. Успеешь. — вымолвила она и погладила рукою его по щеке. — Какой ты колючий и обросший. Исхудал весь. На вот, покушай, когда будет время, — сказала она и сунула ему в руки узелок.

- Ладно, ладно! Сыва пул! Тепре куричен! — крикнул Ман- телей и птицей взлетел в седло. Конь сразу же понесся галопом вслед за остальными казаками. На скаку Мантелей обернулся и увидел ее, одиноко стоящую под стеною. Что-то защемило в сердце, и оно зашлось в тревоге. «Тепре куричен, тепре кури- чен!» — шептали его губы.

Князь Ылтанпик вместе со своим летучим отрядом сходу врезался в толпу нукеров, сумевших перебраться через стену. С другой стороны второй отряд булгар налетел на эту же вражескую массу. И пошла резня и рубка, беспощадная, жуткая и страшная. С двух сторон попавшие под удар булгарских конников, вражеские пешие нукеры заметались, заволновались, зако-

561

-------------------------------------------

лыхались в удушающем железном кольце булгарских ратников. Многие из них пытались обратно взбежать на городские стены, но булгарские копья и стрелы доставали их повсюду. Жуткий вой и ужасающие крики заполнили всю округу. Никто не хотел умирать, и поэтому все бились остервенело. С нечеловеческой яростью кромсали противники друг друга, и кровь лилась рекою. Журча, она собиралась в лужи, где, скользя и падая, противники продолжали истреблять друг друга. Вскоре все окруженные на земле нукеры были изрублены в капусту. Но через стену нескончаемым потоком продолжали переправляться все новые и новые толпы неприятелей. И уже некому было задержать их на стене. Все ратники, державшие оборону на этом участке, были перебиты. И эти нукеры с высоты стены уже начали обстреливать из луков казаков Мантелея. Длинные стрелы с хищным присвистом легко находили себе жертвы среди густого скопления ратников. И не выдержав этого смертоносного лучного боя, казаки Мантелея вынуждены были отступить. Они еле сумели спасти князя Ылтанпика, конь которого был убит, и едва не придавил своего всадника.

Теперь сражение шло и на стенах и под стенами с внутренней стороны. Очаги сопротивления булгар, потерявшие связь друг с другом, кипели по всему внутреннему периметру стен. Но теперь преимущество оказалось за кыпчакскими воинами. Было видно, как все новые и новые волны нукеров переправляются через стену и сразу же вливаются в сражение. Несмотря на отчаянное сопротивление булгар, граничащее с безумием, через некоторое время татарам удалось прорваться к воротам и открыть их. И сразу же мощным половодьем хлынули через эту брешь вражеские воины. Сшибая на пути разрозненные группы сопротивления, они рвались к цитадели города, где, по их представлениям, находился сам князь булгар со всеми своими вельможами, и где были сосредоточены все сокровища этого воистину богатейшего города. Каждый из нукеров мечтал дорваться до княжеского керменя и поживиться там богатствами булгарского хана. Но перед ними встали еще одни городские стены с закрытыми наглухо воротами. И еще не были разгромлены очаги сопротивления между второй и третьей стенами.

«Пулкар! Пулкар!» — слышался временами призыв князя к сопротивлению, и на него стекались оставшиеся в живых ратники. Грозный клич булгар «Хурай!» — казалось, своим звучанием сметал врагов со стен. И вскоре вокруг князя образовалось вну-

562

-------------------------------------------

шительное кольцо ратников, ощетинившееся копьями, саблями, кистенями, акинаками и мечами. Вырубая коридор в гуще врагов, они медленно, но верно пробивались к цитадели. Крепкие щиты, поднятые слитно над головами, прикрывал их от разящих стрел как божий покров.

Князь Ылтанпик лично зарубил нескольких кыпчакских воинов, вставших не его пути. Он краешком глаза успел заметить, как его верный телохранитель Аспар убил ордынца, несущего боевой туг. Видел, как казаки Мантелея, защищая своего предводителя, образовали вокруг него живое кольцо. И края этого живого кольца как молниями сверкала блеском сабель и мечей. «Молодцы, молодцы мои булгары! И я не ошибся, назначая этого малознакомого мне деревенского паренька Мантелея есаулом над казаками охраны», — промелькнуло у него в суматохе боя. «Ну, кто учил их, кто учил применять такие приемы при защите своего князя? Откуда у них все это? Несомненно, в будущем Мантелей стал бы талантливым воеводой», — успел подумать он, и тут хищная стрела, проскользнув в щель между щитами, царапнула его по щеке. «Ничего, ничего! Не возьмешь! Ничего у вас не выйдет! В конце концов, захлебнетесь вы в людской крови, жестокие талпаны! — вытирая кровь с лица, подумал он, все ближе и ближе продвигаясь к спасительной стене.

Ну, вот и стена. Сверху сразу же сбросили несколько веревочных лестниц. Ратники стали подниматься по ним, но это у них плохо получалось. Лестницы качались, прилегали к стене, и удержаться на них было невозможно. «Может, стоит попытаться пробиться к воротам?» — мелькнула шальная мысль, но князь тут же отбросил её. «Нельзя, ни в коем случае нельзя открывать ворота! Иначе враги на наших плечах ворвутся в цитадель, а этого допускать никак не следует!» — принял он решение. Тут насколько ратников, пораженных вражескими стрелами, сорвались с лестницы. «Лучникам приготовить стрелы! Прикрывать поднимающихся ратников! Остальным активно обороняться, защищая друг друга», — услышал тут князь чей-то зычный голос. Кто-то умело и, главное, спокойно командовал ратниками. И все подчинялись этому голосу. «Эй, вы там, наверху! Срочно разыщите деревянную лестницу и спустите её к нам. С нами великий князь Ылтанпик!» — еще раз также зычно рявкнул тот голос, перекрывая все шумы боя. «Слышим! Скоро будет!» — послышалось сверху. И действительно, через некоторое время длинная деревянная лестница с шумом ударилась об мерзлую

563

-------------------------------------------

землю. Ратники пропустили вперед Ылтанпика, и он начал подниматься по лестнице. Впереди и сзади него двигались два воя, прикрывая его своими щитами. «Ну, кто мог научить их этому, кто? — снова промелькнуло у него в голове. — Это, наверное, Мантелей так успел натаскать своих ратников. Это его казачки», — успел подумать он, увидев на рукавах сопровождающих его ратников желтые повязки. Несколько хищных стрел раз за разом ударились об щиты и отлетели в сторону. Верхний казак резко ойкнул, но продолжал движение, стараясь прикрывать Ылтанпика своим щитом. Оглянувшись назад, князь увидел, как на вражескую стрельбу булгарские ратники отвечают таким же лучным боем. Сзади он постоянно слышал резкое фырканье спускаемых тетив. Ну, вот и конец лестницы. Несколько рук тянутся к нему и быстро затаскивают его за выступ стены. Здесь князь в относительной безопасности, и только теперь он позволяет себе несколько расслабиться. А по лестнице все ползут и ползут вверх новые ратники. Через некоторое время Ылтанпик выглядывает из-за выступа стены и прямо перед собой видит кровавое месиво. Как в большом котле, кипят внизу сатанинские страсти. Кто-то подрубает лестницу, и она валится набок, увлекая за собою не успевших подняться ратников. Со стены дружно бьют булгарские лучники, и стрелы разящим дождем падают вниз. Вой, крики, ругань, брань — все смешалось внизу словно в огромном водовороте. Упавшему уже не встать никогда. Его тут же затопчут насмерть, и никто не в силах помочь ему. По веревочным лестницам еще продолжают карабкаться бул- гарские ратники. Некоторые срываются, пораженные каленой стрелой, и стремглав падают вниз, прямо на копья и мечи сражающихся противников. И над всем этим — черный дым и гарь от горящих в цитадели деревянных построек. Такой жуткой картины ранее князю видеть не приходилось. «Вот ахарсамана! Для моих соплеменников действительно наступает конец света!» — мелькает в его мозгу. Вот внизу, среди кровавого месива, вроде бы мелькнула черная ряса монаха Белебея. Князь пристально всматривается и действительно видит монаха с окровавленным мечом в руке. Кто-то подсаживает его на лестницу, и тот карабкается вверх, рискуя каждый миг быть сбитым горящей стрелой. Но то ли действительно в рубашке родился этот монах, или же ему просто везет, однако он благополучно добирается наверх, и вскоре переваливает через край стены. Свой меч он так же держит в руке и не бросает. С лезвия еще срываются черные капель-

564

-------------------------------------------

ки крови. Монах ошалело смотрит на князя, словно не верит своим глазам, и своему спасению тоже. «Вот и сбываются твои предсказания, мудрый Белебей. Значит, мне тоже скоро будет крышка», — устало думает князь.

Наконец-то еще одна ночь, обещая относительный отдых, опустилась на город Биляр. Наученные горьким опытом, кыпчак- ские воины, видимо, опасались наступать ночью, и поэтому, наверное, возникло затишье. Хотя это вполне могло быть затишьем перед ураганом. Действительно, воевать днем было сподручнее и вернее. Усталые ратники отдыхали, и отовсюду слышался храп спящих людей, перебивающий слабеющие стоны умирающих. Чтобы не слышать этого сотрясающего стены богатырского храпа и не слышать жалобные стоны и всхлипы раненых людей, Батбай оставил помещение, где он вместе со всеми решил было провести ночь. Проверив на поясе саблю и боевой нож, он направил ноги в сторону своего дома. А с неба, сквозь редеющую дымовую завесу, во весь рот улыбалась глупая луна. Почему эта расплывшаяся рожа луны показалась Батбаю глупой, он и сам не смог бы объяснить. Он шел, и луна то скупо, то щедро освещала его путь. Мерзлая земля гудела как барабан под ногами, и каждый шаг почему-то отдавался в голове у Батбая. Бум, бум, бум — стучали шаги. Батбаю казалось, что это дома вздрагивают и ежатся от его гулких шагов. Он шел и чуял спиной чей-то стерегущий взгляд. Город еще жил тревожной, болезненной жизнью и словно чуял свой близкий конец. Чуял и вздрагивал как животное, приготовленное к закланию. Ведь животные тоже распознают неминуемое приближение смерти. Темные окна домов и черные двери, казалось, готовы были расплакаться, и кривились, словно тронутые жесткой судорогой. Конские черепа, выставленные высоко на шесте как обереги около ворот, матово блестели, и Батбаю казалось, что вот-вот вырвется громкое ржанье из мертвых черепов и разбудит город. Редкий громкий звук доносился сюда, и город словно затаился перед черной своею судьбой. Иногда печальный огонек мелькнет на миг в каком-либо оконце, и вновь только неверный свет луны господствует в округе. «И такая же луна будет светить и после нас, и еще будет освещать печальные руины Би- ляра, руины нашей столицы и нашего мира», — пронеслось в голове. Задрав голову, он посмотрел на крест христианской церкви и вспомнил крещение князя Ылтанпика. «Стоило ли в такой ответ-

565

-------------------------------------------

ственный момент отрекаться от своей веры и приниматьчужую? Хотя и обещают христиане бессмертие души, но кто его знает, как там, у Бога?» — подумал Батбай. В это время до его слуха донесся далекий вой одинокой собаки. К нему вскоре присоединился другой вой, а затем еще голоса, и вскоре казалось, что это воет и плачет сам город в предсмертной тоске. От этого задыхающегося воя страх и жуть проникали в самое сердце горожан, и они молились в темноте, каждый своему богу.

Пережив столько битв и сражений, перетерпев столько бед и лишений, Батбай отчетливо понял всю жестокость и ничтожество людей вообще. Понял ничтожество века и неизменность времени. Понял, что хуже человека нет скотины. «Зверь убивает по необходимости, когда ему хочется кушать. А человек? Для чего он убивает? Ради чего? Зачем пришли к нам с войною татары? Для чего мы растили детей? Неужели для того, чтобы принести их в жертву?» — размышлял он, шагая по затихшим улочкам. Тут под ноги ему бросилась собака и, глухо зарычав, отскочила. Тоненько взвизгнув, она юркнула в чей-то двор и там, испуганно затихла. «И звери стали пуганные как люди», — пронеслось в голове.

Вот и его кермень темнеет впереди. В лунном сумраке видны тени нескольких человек перед его воротами. «Кто же они?»

- проскакивает мысль, и Батбай тут же слышит чей-то возглас.

- Кам эс?! — спрашивает чей-то знакомый голос, и через миг Батбай уже узнал монаха Белебея. Тот спрашивает его на истинно булгарском языке.

- Это я, законный хузя! — отвечает Батбай и через миг стоит уже рядом с Белебем, Ылтанпиком и еще несколькими людьми из охраны князя. Полная луна матово освещает их застывшие и усталые лица.

- Мы хотели пройти к тебе, чтобы переночевать, да ворота закрыты. Мы никак не смогли их открыть. Мы думали, что ты уже дома, — сказал князь. Батбай без слов просунул руку в специально сделанное отверстие и, пошарив там, открыл калитку.

- Пройдите в дом. И мне с вами будет чуточку веселее, — молвил он гостеприимно и устало. Вот и крыльцо родного керменя. Знакомо скрипит ступенька крыльца. Она специально сделана так, чтобы обязательно скрипнула под ногами у пришедшего человека, предупреждая хозяев о посетителе. Открыв хитроумный замок, Батбай первым прошел в сени и оттуда дальше в комнату. Пахнуло родными запахами и жильем. В комнатах темно, и только лунный свет скупо просачивается в окна. Пока Батбай

566

-------------------------------------------

зажигал свечи, усталые люди разошлись по комнатам. И кто где присел, там же и растянулся отдыхать. Кто на полатях, кто на скамейке, а кто и прямо на полу. Люди были рады передышке, и самым главным для них было тепло.

Мантелей проснулся как от резкого толчка. Ему показалось, что кто-то позвал его отчетливо. Во сне ли это было или же наяву, он так и не понял. В окна уже сочился тревожный серый рассвет. И с первого же мига пробуждения тревога охватила все его существо. Со страхом и внутренним трепетом вспоминал он сон, приснившийся ему этой ночью. Быстро поднявшись, он подошел к окну и изучающим взглядом осмотрел все видимое пространство перед домом. Пробежался по верху части стены, которая четко просматривалась на фоне светлеющегося неба. Но там не было заметно никакого движения. Тревога за Сильби торопили его сознание, и он готов был бежать искать ее, свою единственную возлюбленную и дорогую жену. «Вот только князь проснется, я отпрошусь у него и постараюсь отыскать ее»,

- решил он. Его мысли снова вернулись ко сну, и он опять начал прокручивать в голове увиденное ночью. Шагая к ведру с водой, он старался не греметь и переставлял свои ноги осторожно. Желание пить мучило его с момента пробуждения, и вот, наконец- то, он добрался до воды. Осушая глиняную кружку с водой, он про себя отметил, что во сне мать подавала ему питье из такой же кружки. И он начал вспоминать свой сон с самого начала.

Ему приснилось, что он бродит в черном лесу и собирает хворост. И множество людских теней мелькает среди деревьев

- они тоже собирают хворост для костра. И то ли лето, то ли черная осень властвует в округе, не понять. Все деревья вроде бы стоят с листьями, но как только Мантелей поднимает на них свой взгляд, листья чернеют, сворачиваются в бесформенные комочки и рушатся, осыпаются вниз с долгим шорохом — а-ахх! И похож этот шорох на последний выдох умирающего человека. Оглянувшись назад, Мантелей замечает, как несколько огромных волков передвигаются среди людей, и один из них близко подбирается к нему. «Ты их не бойся, не бойся, сынок! Это наши волки. Они ничего плохого тебе не сделают», — раздается вдруг рядом голос погибшего отца. И через миг он видит его. Отец одет в белую вышитую рубашку с красными узорами на плечах, подпоясанную ремнем. На ремне висит вышитый булгарский енчек

567

-------------------------------------------

и кресало для добывания огня. Холщовые штаны заправлены в новые кожаные сапоги. Волк подходит к Мантелею и трется и ласкается об его ноги, как домашняя собака. «Мать тоже здесь. Она собирает ягоды для изготовления пива», — говорит отец. «Какие могут быть ягоды в этом горелом, черном лесу», — думает Мантелей и смотрит прямо в глаза отцу. В его глазах он замечает отражение каких-то быстро мелькающих теней, и оглядывается назад. Там, по широкой поляне, мчатся вихрем всадники с надвинутыми на самые глаза малахаями. Мантелею кажется, что многие из них совсем без головы. Черная гарь и пыль дымным столбом вьется за ними. «Вот кого надо бояться, сын мой, вот кого! Они тоже пришли в этот лес собирать дрова для костра. Но только одного хвороста мало. Нужно будет рубить на дрова весь лес, весь лес. Потребуется множество и множество бревен», — говорит отец и начинает высекать огонь. Тут появляется мать и подает Мантелею пиво в глиняной посуде. «Помяни, мой золотой, всех усопших, и капни живительную влагу под каждое дерево», — говорит мать. «Как же я сумею обойти все деревья?» — думает Мантелей и начинает движение с полной кружкой пива. Где-то в глубине леса слышно камлание юмозь- знахарей. Пиво в кружке быстро кончается, и Мантелей начинает думать, что для всех этой живительной влаги не хватит. «Не бойся, не бойся, сынок. Пива для всех хватит. И для тебя тоже»,

- говорит мать. Мантелей смотрит на мать и видит её с зажатой подмышкой мужской шапкой. «Теперь пойду молиться к Стю- хинскому Киреметю. Большие жертвы нужны, большие», — говорит мать и направляется в сторону, откуда слышны камлание и молитвы знахарей. Ее сурбан несколько раз мелькает среди черных деревьев и вскоре пропадает из виду. Мантелей остается совсем один. Отец и все люди куда-то ушли и вмиг пропали. Мантелею становится почему-то жутко. Он проверяет себя и замечает, что он совсем безоружен. А по лесу уже идет страшный гул и треск, словно сквозь чащу ломится нечистый дух Албасты. И тут огромная черная волна пыли и гари накрывает лес. Лес неестественно и страшно стонет. Огромные деревья рушатся и падают как соломинки. И впереди этой черной волны в бешеном вихре мчатся страшные всадники. Волна подхватывает Манте- лея и с силой бросает на землю, прямо под ноги коням. И тут Мантелей просыпается, как от толчка чьей-то невидимой руки.

«В страшное время мы живем. И сны тоже страшные», — мелькает в его голове. Он снова осторожно пробирается назад

568

-------------------------------------------

к окну и застывает перед ним, закрывая весь оконный проем. В городе еще чадят вчерашние пожарища. Струи дыма медленно и лениво тянутся вверх. Запах гари доносится и сюда, в закрытое помещение, или это только кажется ему. Мантелей видит, как по улице уже началось движение. Куда-то галопом проскакал всадник, и стук копыт доносится до Мантелея. Вон через дорогу быстрым шагом прошла женщина с ведром и скрылась в переулке. Несколько коз и овечек, видимо, бесхозных, пасутся около заборов, переходя с одной стороны улицы на другую. Они щиплют пожухлую траву и временами замирают, прислушиваясь к чему- то. Вот появилась собака, и овцы дружно порскнули в переулок и исчезли из виду. А козы остались и воинственно выставили рога против собаки. Быстрым шагом прошла группа ратников, направляясь в сторону городской стены.

Начали подниматься и другие лица, ночевавшие вместе с Мантелеем в кермени Батбая. Откуда-то появилась в доме пожилая женщина и начала собирать на стол. Видимо, она присматривала за домом в отсутствие хозяев. Быстро умывшись, все дружно уселись за столом.

- Акка, лар-ха, лар пиренпе, — сказал Батбай, и женщина молча уселась с краешка стола. Она смотрела, как едят мужчины, и временами тяжко вздыхала, видимо, жалея их.

Поев, все засобирались обратно на стены. Пожилая женщина вышла их провожать.

- Пехиль сире ачамсем, пехиль! Стойте уж вы там крепко и будьте живы! — услышал Мантелей, покидая кермень воеводы Батбая.

А на стене было заметно оживление. Куда-то перемещались ратники. Были слышны команды десятников и сотников. И снова везде уже мелькали женские платки и сурбаны. Ман- телей видел, как на стену поднялась одна женщина, несущая большую вязанку длинных татарских стрел. «Вот, насобирала, выковыривала из стен», — услышал голос этой женщины Ман- телей.

Тут на стене Мантелей неожиданно увидел Шурая, которого не встречал со времени возвращения из разведки. Тот взмахом руки приветствовал его и скупо улыбнулся. Мантелей тоже был рад видеть его живым и здоровым.

- Я несколько раз видел тебя издали, но подойти постеснялся. Ты был все время с князем, — сказал Шурай, глядя прямо в лицо Мантелея.

569

-------------------------------------------

- Что ты говоришь, Шурай! После того, что мы пережили вместе, мне даже несколько обидно слышать от тебя такое. Ты же столько раз спасал всех нас от неминуемой смерти, и мы все живы до сих пор лишь благодаря тебе. Так что подойди ко мне в любое время. И Ахчура, и Аспар тоже будут рады видеть тебя,

- добавил он.

- А я их видел уже. С Ахчурой мы вообще переночевали вместе на стене, спали по очереди на одной кошме. Как когда-то, в прошлом походе, — сказал Шурай.

- И Шамба, и Шамшур тоже здесь на стене, — добавил он через миг.

- Ну, и хорошо! Снова будем воевать рядом!

Некоторое время они помолчали, разглядывая пространство между двумя стенами. «Если бы не мороз, то от такого количества трупов в округе нечем было бы дышать», — подумал Мантелей. И действительно, куда ни кинь взор, всюду, как хаотично наваленные бревна, лежали жалкие останки людей. Вязанки хвороста, обломки лестниц и каких-то досок, копья, щиты и другое брошенное оружие, громоздились меж трупами. Еще дымились и курились пожарища, и только запах горького дыма несколько отбивал тошнотворные трупные запахи.

- Да, хорошо, что мы снова будем вместе. Только вот, на мой взгляд, маловато нас осталось. Слишком много ратников погибло у нас на двух предыдущих стенах, — горестно выдохнул Шу- рай и снова посмотрел на Мантелея. Мантелей только головой мотнул, соглашаясь с ним. «Да. Наше пространство сузилось до размеров этой цитадели. Но мир наш широк, и никому не удастся ограничить его. Назло врагам, мы были, есть и будем!» — зло подумал Мантелей.

Меж тем было видно, как враги готовятся к очередному штурму цитадели. В морозном воздухе отчетливо раздавались щелканья плетей, которыми нукеры подгоняли к стенам пленных, волочащих длинные штурмовые лестницы. Тащили вязанки хвороста и бревна, расчищали путь к воротам, к которым должны были подтянуть тараны. Булгарские лучники уже включились в бой. Своими стрелами они старались поразить врагов и помешать им в подготовке к штурму стен. Падали нукеры, падали пленные, но подготовка к штурму шла самым активным образом.

В каждый миг ожидали горожане начало штурма цитадели. Цитадель была их последним оплотом, и они готовились стоять здесь насмерть. Это был их последний рубеж. Рубеж между

570

-------------------------------------------

жизнью и смертью. Они прекрасно понимали нависшую над всеми опасность и принимали судьбу такой, какая она есть.

Но вот, перебивая все остальные шумы, ударили боевые барабаны, и ордынцы огромной толпой двинулись на штурм цитадели. По всему периметру, волна за волною подкатывались они к самым стенам и откатывались, оставляя под стенами новых убитых и раненых. С обеих сторон взлетали и падали тучи стрел, выискивая себе все новые и новые жертвы. Огромные тяжелые камни долбили и разрушали сторожевые башни и стены. Снова занялись пожары. И сквозь этот дым и гарь к стенам стекались последние защитники города, чтобы отстоять его или же погибнуть в битве с ордынцами.

«Сильби, где Сильби?», — билось в голове у Мантелея. Между ударами он быстрым взглядом пробегал по окружающим его людям и нигде не находил ее. «Где же она переночевала, бедная?» — успел подумать он и тут заметил, что где-то вдалеке на стене, вроде бы, мелькнула ее фигура в знакомом ему сурбане.

- Я скоро, — сказал он Ахчуре и двинулся по стене в сторону Сильби. Нанося удары по поднимающимся врагам, он все ближе и ближе подбирался к ней, к своей возлюбленной жене. Он видел, как она, встав на одно колено и слегка высовываясь из-за выступа стены, посылала стрелы за стрелами по вражеским нукерам. А над нею постоянно пролетали камни и стрелы врагов. Любовь, тревога, жалость и еще что-то, чего и не выразить словами, переполняли Мантелея, и он готов был лично своей грудью заслонять ее от той смертельной опасности, которая постоянно висела над всеми ими. Рядом с нею Мантелей видел таких же женщин и девушек, принимающих самое активное участие в обороне города. Краешком глаза успел заприметить хазарского воеводу Пусьмана, который отдавал какие-то приказы своим ратникам. «Значит, еще есть, кому командовать на этом участке обороны», — успел подумать он и опустился рядом с Сильби. Та лишь на миг повернула к нему свое раскрасневшееся лицо. Хищно и горячо блеснули ее глаза. И только послав очередную стрелу в сторону врагов, она повернулась к Манте- лею. «Ну, как ты?» — были ее первые слова. «А ты как?» — вопросом на вопрос ответил Мантелей. И они засыпали друг друга вопросами. Мантелей и не заметил, как взял ее руки в свои ладони. Они были горячие и словно обжигали его кожу. «Колючий, обросший», — говорила она, рукою касаясь его щек. И в этих словах, в ее движениях, чувствовалась ее любовь к нему. Мантелей

571

-------------------------------------------

на миг совсем забыл о сражении. Ушли куда-то звуки боя. Ушли запахи гари и дыма. Ушли все окружающие его картины, и только она, она, его ненаглядная Сильби, заслоняя весь белый свет, стояла перед ним.

- Может, перейдем поближе к князю? Так нам было бы спокойнее, — предложил Мантелей.

- Пошли! — согласилась Сильби. — Девчата, я пошла! Те- пре куриччен! — крикнула она своим подругам, двигаясь вслед за Мантелеем.

- Сильби, сыва пул! — услышал Мантелей вслед. Перепрыгивая через различные препятствия, обходя и перешагивая через трупы, они добрались до места, где находились князь и его окружение.

- Да, вот Шамшура убило. И Аспара зацепило стрелой, — сообщил ему Ахчура, отвлекшись на миг от боя. Мантелей и Сильби заняли место рядом с ним и тоже начали отбивать натиск ордынцев.

- Стрелы, стрелы кончаются! — крикнула Сильби. А сама схватила лежащее под ногами копье и стала бить по головам ордынцев, вдруг выросших над стенами. Крики, вой, ругань заглушили ее голос. А рядом с нею бились Мантелей, Ахчура и множество других ратников и горожан.

Мантелею, наверное, в сто раз легче было бы воевать без нее. По своему опыту он знал, что во время битвы он забывал обо всем и ничего, кроме боя, не помнил. А тут тревога за нее, боязнь, что ее ранят или же убьют, не давали Мантелею полностью сосредоточиться на бое. Каждый миг он поворачивал свою голову в ее сторону, и тревога за ее судьбу его не покидала.

«Как же там Аспар?» — мелькнуло в его голове, и он тут же забыл о нем. Ордынцы яростно напирали, и Мантелею надо было биться и биться, пока его руки держат оружие. Другого ему и его соратникам не было дано.

В очередной раз Саламан принес печальную весть. «Там, около угловой башни убило сувараского князя Харсар Турхана. Также убиты тюре Акманай и сьартар Исмук. Убита дочь тысяцкого Артура — Чечек», — сообщил он. Эти вести сильно огорчили всех, кто знал погибших. «Уходят, уходят люди, уходят, не состарившись. Уходят в мир великой Тишины. И, видимо, наступает и наш черед», — как-то обыденно, совершенно спокойно

572

-------------------------------------------

подумал Ылтанпик. Он окинул взглядом все окружающее его пространство, и боль за погибающий город, за погибающее государство и за всех этих людей, стоящих рядом с ним на стене, вмиг опалила его отважное сердце. Он знал, что ни ему, ни другим горожанам, запертым в цитадели, не вырваться за железное кольцо ордынцев. И что им всем придется испить последнюю горькую чашу. «Вряд ли помогут нам подземные ходы, по которым, как говорил Батбай, еще можно будет уйти и тем самым спасти свои грешные души. Да и не захочет ни он, и никто другой воспользоваться ими после всего того, что они видели и перетерпели на этих стенах. Нам легче погибнуть, чем оставить эти камни, эту общую могилу всех булгар. Мой народ, в том числе и я, стали жертвами ордынцев. Все, все здесь, каждый камень дышит протестом против кыпчаков, но приходиться признать, что мы оказались слабее татар. И сто раз, наверное, прав Белебей, предсказывая крах моего народа и государства. Эх, если бы не эти постоянные, истощающие силы и людские ресурсы войны последних лет!» — пронеслось в его голове.

Меж тем битва за цитадель была в самом разгаре. В районе ворот усилился шум, и, кинув взгляд туда, князь заметил, что ордынцы сумели расчистить дорогу к воротам и теперь подтягивают тяжелый таран, чтобы разбить их. Он мгновенно оценил создавшееся положение и кинул остатки личной охраны для устранения опасности.

- Пулкарсем, малалла! Хурай! — раздался зычный голос князя над стенами, и все, кто слышал его, кинулись за ним. Из сотен глоток вырывался этот наводящий ужас на врагов грозный призыв, и сотни людей в едином порыве, как мощный водный поток, сметая все на своем пути, ринулись в район расположения ворот. Они бежали по стене, перепрыгивая через различные препятствия, по пути сшибая врагов, сумевших добраться до верха стены и готовых вот-вот перевалить через нее.

- Мантелей, Аспар, где вы?! — крикнул Ылтанпик, на бегу оглядываясь назад.

- Я здесь, великий князь! — крикнул Мантелей, нагоняя вождя.

- Собери быстрее лучников, и пусть они сосредоточатся в районе ворот. Нельзя давать ордынцам подтянуть тараны. Если они разобьют ворота, нам конец! — крикнул на бегу князь.

- Да, понял! — ответил Мантелей и побежал обратно. На бегу он увидел, как жарким, огромным костром горит деревян-

573

-------------------------------------------

ная христианская церковь. Покосившийся крест накренился и мелькал сквозь дымовую завесу, готовый вот-вот свалиться. Рядом с церковью занялись огнем и другие строения. Временами сквозь шумы сражения было слышно, как гудит разгоревшееся пламя. На одном из поворотов стены Мантелей лицом к лицу столкнулся с Аспаром. Тот был бледен как полотно, и его левая рука висела как плеть.

- Ты куда?! — спросил он, здоровой рукой ухватив Манте- лея за рукав.

- Князь приказал собрать лучников и направить в район ворот, — ответил Мантелей.

- Я с тобой!

- Айда!

Вскоре они вдвоем собрали группу лучников и повели их к воротам. Нескольким женщинам и мальчишкам Мантелей повелел собирать залетевшие стрелы и снабжать ими ратников лучного боя.

- Ну, ты как?! — спросил на бегу Мантелей Аспара. Тот еле плелся за ним, поддерживая свою раненую руку.

- Да вот болит и отказывается действовать, — ответил Аспар, в то же время продолжая сжимать здоровой рукою саблю.

- Лучникам работать только по тем нукерам, которые подтягивают к воротам тараны! Бить прицельно и кучно! — крикнул князь, увидев, как вновь прибывшие ратники изготовились к стрельбе.

Вскоре резко фыркнули натянутые до отказа тетивы, и длинные разящие стрелы полетели в сторону врага. Было видно, как свалились сразу же несколько нукеров прямо под колеса тарана. К ним вскоре прибавились еще и еще, и огромный таран застыл на площади как некое доисторическое животное, так и не достигнув ворот. А ратники все били и били, поражая новых и новых нукеров. И росли горы трупов под стенами, как снежные сугробы в метельную погоду.

Но и на стенах ряды защитников города заметно поредели. Вражеские дальнобойные стрелы и камни постоянно вырывали из рядов очередные жертвы. И кое-где противники уже дрались прямо на стенах. До сих пор булгарам все-таки как-то еще удавалось держаться и отражать натиск ордынцев. Но чувствовалось, что они держатся из последних сил. Сила ломала силу, и с этим ничего нельзя было поделать. И никакая храбрость и беззаветное мужество защитников не могли спасти положение. Неис

574

-------------------------------------------

товство ордынцев столкнулось с неистовством булгар. И одна из сторон должна была проиграть сражение.

Меж тем к вечеру погода начала портиться. Небо затянули серые с синевой тучи, и солнечный диск вскоре спрятался за ними. Стало заметно холоднее. Полетели редкие снежинки. Появился ветер, и его порывы трепали космы дыма, разгоняя их по всей округе. Угрюмо зашумели деревья, и ветер заплакал в них, как по покойникам. Бой стал вялым и начал затихать. То ли погода помешала людям, то ли они уже устали от бесконечной резни и убийств, но к ночи враги угомонились. И лишь многочисленные раненые и убитые остались лежать на морозе, и никто уже не заботился о них. Булгар осталось слишком мало, и они предельно устали от непрерывных атак противника, так что на раненых просто не хватило сил. А у ордынцев, наверное, не осталось пленных, и тоже некому было заниматься ранеными. Да и они наверняка устали не меньше булгар. Как бы там ни было, но противники разошлись и более не предпринимали никаких действий.

«Неужели прошел еще один день? И неужели мы все еще живы?» — лениво промелькнуло в голове у князя, и он устало присел там же, где стоял. Рядом с ним опустились и ратники, которые бились вместе с ним. Тяжелая кольчуга сдавливала грудь, и Ылтанпику хотелось скинуть ее, но усталость брала свое, и даже пошевелиться лишний раз не было сил. Он снял шлем и, остужая вспотевшую голову, подставил ее холодным ветрам. В голове шумело, как после обильного возлияния крепкого бул- гарского меда. Кости ныли, как после хорошей и трудной работы. И даже жуткие крики раненых и умирающих людей не заставляли вздрагивать сердце и не будили в нем жалости. Так все были до предела измотаны. Говорить вовсе не хотелось, и даже одно слово вымолвить было лень.

Князь засыпал, и сквозь сонную завесу в тусклом свете угасающего дня он увидел, как рядом с ним опустился на корточки монах Белебей. «Жив, жив предсказатель, и что он нам еще напророчит?» — были последние проблески сознания Ылтанпика.

Сколько времени так проспал князь, он не помнил. Но когда кто-то растолкал его в темноте, в небе сквозь дымные тучи мелькали редкие звезды. Где-то там за облаками угадывался диск луны, и облака там матово отсвечивали. Холодный ветер продолжал шуметь в деревьях. «Вставайте, великий князь, а то замерзнете совсем», — услышал Ылтанпик чей-то знакомый голос над собой. Князь ленивой и непослушной рукой откинул со лба

575

-------------------------------------------

сосульки слипшихся волос. Посмотрел на ратника, который разбудил его, и спросонок никак не мог вспомнить, кому принадлежит этот голос. А ратник уже ушел дальше, и было слышно, как он будит других уснувших на морозе воинов.

Усталое тело было тяжелым, и князю стоило немалых трудов, чтобы подняться. Застывшие на морозе руки и ноги плохо слушались, и Ылтанпик сделал несколько движений, чтобы разогнать кровь. Рядом с ним, это было видно и слышно, Белебей, кряхтя, тоже разминал свое тело. В темноте снова послышалось, как кто-то звал ратников спуститься вниз и переждать ночку в оставшихся целыми и неповрежденными строениях. «Так это же голос Аспара! Погоди, он же был ранен!» — вмиг промелькнуло в голове у князя. В темноте глухо звенело оружие. Слышались неясные голоса и двигались людские тени. И откуда-то из глубины затаившихся домов вновь доносился угрюмый вой бесхозных собак. И в то же время князю казалось, что кругом царит полная тишина. Без шума боя эта тишина казалось оглушающей. Еще не совсем пришедший в себя после неимоверно трудного дня и спанья в неудобном положении, князь, спотыкаясь, поплелся в сторону лестницы, ведущей со стены вниз. Рядом с ним в темноте так же плелись люди. Слышалось шарканье ног, тихая ругань и еще какие-то звуки, сопровождающие движение десятков людей.

Князь не помнил, как он доплелся до какого-то строения и нашел там себе приют на ночь. В темноте чувствовалось скопление в помещении большого количества людей и слышалось их тяжелое дыхание. Воздух был влажен. Пахло сеном, мышами и еще чем-то непонятным. Света никто не зажигал. Да это и не нужно было. Измотанные до предела и смертельно усталые люди вскоре уже спали тяжелым сном. Каждый лег там, где и стоял.

Пробуждение было нерадостным. Сквозь маленькие оконца, затянутые бычьим пузырем, сочился тусклый рассвет. Кто- то барабанил в дверь, призывая всех проснуться и идти на стены. Во мраке помещения трудно было разглядеть что-либо, и князь видел только медленное движение людских теней, тянущихся к выходу. Кто-то раскрыл входную дверь, и, вытесняя спертый, тяжелый воздух, в лицо князя ударил свежий морозный запах. Хотя свежим был он относительно. В нем явно чувствовался застарелый, неизбывный и тошнотворный запах смерти. Чувствовался запах горелого мяса и еще чего-то такого, отчего тошнота подступала к горлу. Не угомонившийся за ночь ветер волнами

576

-------------------------------------------

приносил эти неприятные запахи и, смешивая их с вонью пожарищ, разносил их по всему погибающему городу. «Да, видимо, наступающий день будет злее темной ночи», — подумал Ылтан- пик, шагая в сторону стены. Там, на высокой стене, на фоне светлеющего неба уже было заметно оживление. Слышались громкие голоса и приказы. «И без меня там есть, кому командовать»,

- промелькнула мысль. Промелькнула и тут же пропала. Другие, более значимые и тревожные мысли, вмиг вытеснили её.

Поднявшись на стену и увидев дымящийся походный котел, почувствовав дразнящий запах шюрбе, князь понял, как он проголодался. Он уселся в круг, и кто-то подал ему миску с теплой похлебкой. Протянул круглый юсман. Ылтанпик ел, не чувствуя ни запаха, ни вкуса. Ему было все равно, чем утолить проснувшийся голод. «Я хочу есть и значит, я еще жив», — вяло подумал он, продолжая отхлебывать с миски жидкую похлебку. Ложки не было. «Прямо как на поминках», — промелькнула невеселая мысль, и он, отломив очередной кусочек пресного бул- гарского юсмана, отправил его в рот. Рядом с ним молча утоляли голод монах Белебей и другие ратники. Кинув взор с высоты вниз, князь увидел, пространство между стенами заполнено вражескими нукерами, которые, собравшись около многочисленных костров, также принимали пищу. «Вот насытимся, и снова пойдем крушить друг друга. И все тогда полетит в тартарары. И, как говорит Белебей, воцарятся на моей земле эти пришлые татары», — без гнева, без боли и возмущения, как-то совершенно равнодушно подумал князь. Тут он заметил хазарского военачальника Пусьмана, который шел по стене в его сторону.

- Пусьман киль, киль-ха кунда часрах! — крикнул князь. И тот, услышав голос князя, заторопился к нему. После взаимных приветствий они уединились и присели за выступом стены. Разговор пошел о создавшемся положении дел. И только после уточнения некоторых вопросов по обороне цитадели, они приступили к обычному разговору.

- Ты где ночевал-то? — спросил Ылтанпик, глядя на осунувшееся и заросшее лицо собеседника.

- В какой-то конюшне или сарае. В темноте я не разобрал,

- ответил тот.

- А теперь куда направлялся?

- Да вот, хотел проверить, сколько осталось ратников, пришедших вместе со мною в Биляр.

- Ну и как? Сколько насчитал?

577

-------------------------------------------

Пусьман горестно вздохнул и огорченно вымолвил:

- Мало, совсем мало осталось моих ратников. Многие навсегда остались лежать под стенами Биляра. И нам, видимо, скоро придется отправиться вслед за ними.

- Да, брат. — выдохнул и князь, и они некоторое время помолчали. — А как ты думаешь, из-за чего мы терпим поражение?

- спросил князь.

- Не знаю. Но, прикидывая своим скудным умом, думаю, что из-за междоусобных войн и неумения жить в мире с соседними народами.

- Но мы ни на кого не нападали. Мы только защищали наши земли, — возразил Ылтанпик.

- Не все ли равно. Эти постоянные войны истощают государство, истощают людские ресурсы.

- Да, ты прав. Я тоже не раз думал об этом. Постоянные войны со степью и Русью истощили силы Булгарии до предела, и теперь нам не выдержать этого чудовищного напора неистовых кыпчаков. Да и не простят они нам своего поражения под Сува- рами, — согласился с Пусьманом князь.

- Когда-то Русы разбили нас, разгромили наши города Атал, Семендер, Саркил. И после этого хлынули из-за гор бесчисленные арабские орды. К ним прибавились еще кыпчаки. И некому было противостоять им. В результате совсем не стало жизни на нашей земле, — добавил Пусьман и как-то горестно и потерянно махнул рукою.

- Да, брат, ты прав. — согласился с ним Ылтанпик и, приподнявшись из-за выступа стены, изучающе оглядел лежащее перед ним пространство. В это время свистящая стрела пролетела рядом с его головой, слегка чиркнув по шлему. «Ну вот, начинается», — подумал князь и снова присел рядом с Пусьманом. В это время рядом с ними остановился Белебей и молча встал, опираясь на длинное копье.

- Чего стоишь? Присядь рядом. А то еще заденет тебя какая-нибудь шальная стрела, — сказал князь, снизу вверх глядя на монаха. Тот также молча опустился рядом, продолжая сжимать в руках свое копье. Его длинная ряса была испачкана гарью и порвана в нескольких местах. Тяжелый медный крест висел прямо поверх рясы.

- О чем говорим? — спросил он, поочередно глядя на Ыл- танпика и Пусьмана.

- Да все о ней. О проклятой войне. И о том, почему мы

578

-------------------------------------------

терпим поражение, — ответил Пусьман, подняв свои глаза на монаха.

- Ну и что? К какому пришли выводу? — спросил Белебей и, пододвинув под себя деревянное полено, удобнее уселся напротив князя и Пусьмана.

- Да причин, на наш взгляд, много. И одна из них — это постоянные войны. Они, эти постоянные военные столкновения, истощили силы Булгарии. И твои соплеменники, Белебей, тоже виноваты в том, что мы терпим поражение от этих степняков- кыпчаков.

Белебей несколько удивленно вскинул свои глаза на князя и хотел было вставить слово, но князь остановил его.

- Погоди Белебей. Дай высказать. Может статься так, что и поговорить-то больше толком нам не придется. Сам видишь и чувствуешь создавшееся положение, — сказал Ылтанпик и далее продолжил: — Нападая на нас, твои соплеменники русы поступили крайне необдуманно и опрометчиво. Сколько они уничтожили наших городов и керменей. Вон, город Ашлы никак не может восстать из руин, и тут новая напасть — кыпчаки. Теперь степняки подтянутся к самым границам Руси, и я более чем уверен, что, разгромив и уничтожив нас, они пойдут далее, на твою родину, Белебей, на Русь. Сам видишь, сколько их. И неистовству кыпчаков нет предела.

Князь тяжело вздохнул и, с сожалением качая головою, выдохнул: — А ведь как прекрасно мы могли бы соседствовать с вами. Торговать взаимовыгодно. Сколько наши мастера построили на Руси каменных храмов? Сколько раз выручали хлебом в тяжелые годины? И теперь, грешным делом, я думаю, что напрасны были все эти наши старания. Все, все пошло прахом! — с горечью высказал Ылтанпик и потерянно взмахнул рукою. Некоторое время все трое молчали. Белебей, видимо, обдумывал услышанные от князя слова.

- Не ищи, князь, виноватых. Все мы — неразумные дети Господа нашего Христа. Каждому воздастся по его заслугам и делам. И татары — это кара Господня за грехи наши великие. Постоянные войны — это только одна из причин, по которым мы терпим бедствие, — высказался Белебей, поочередно глядя на князя и на Пусьмана.

- Да, это только одна из причин, — согласился с ним Ылтан-

пик.

- Я думаю, — продолжил далее Белебей, — что и раскол в

579

-------------------------------------------

нашем обществе также способствует послаблению и поражению в этой войне. Хотя в основном булгары и язычники, но также имеются среди них общины мусульман и христиан. И каждый из них верует в своего бога и идет своею дорогой. Вон и соперник твой Бурадж, великий князь, баламутит людей и расшатывает устоявшиеся жизненные устои булгар. Сами, наверное, слышали, что он теперь служит кыпчакам, — добавил Белебей и, пристав с сиденья, выглянул в сторону татар, так как оттуда послышались громкие возгласы и команды. Ударили барабаны и заревели карнаи. Со стороны булгар также зазвучал военный рог. «Все! Снова начинается светопреставление! И этот день может стать для нас последним! Увидеть бы Батбая и Саламана!»

- как молния, промелькнуло в голове у князя. Его глаза хищно сузились, и рука тверже сжала тяжелую секиру. Но враги еще не пошли на приступ. Они словно чего-то выжидали, и на первый взгляд, двигались хаотично.

Ылтанпик поднял глаза к небу, откуда, как и вчера вечером, кружась и виляя в разные стороны, падали редкие снежинки. Князь некоторое время наблюдал за ними, забыв обо всем на свете. Ушли куда-то разные шумы и звуки, и только легкий полет белых снежинок занимал его взор. «Эх, как поется в старой булгарской песенке, превратиться бы мне в снежинку, да и приземлиться на реснички любимой, — промелькнуло в его голове.

- Да что это я. Скоро бой, а я о снежинках. Мне бы хоть раз еще услышать пение жаворонка в весенней степи, да, видно, не придется. Отпели все мои соловьи и жаворонки», — подумал он и вздохнул с сожаленьем.

- Вот так-то, Белебей, -молвил князь далее, посмотрев на монаха, — отпели, говорю, наши с тобою жаворонки. Жили мы, будто не жили. Теперь другие будут жить и здравствовать. А нам. А нам осталось только погибать. И все тут. Больше ничего не прибавишь и не попишешь. Хотя, я приказал своим ученым мужам описать все то, что творят на нашей земле эти пришлые черт знает откуда татары. Велел записать, как мы храбро сражались, отстаивая свои земли и свободу. Только вот не знаю, дойдут ли до наших потомков эти сведения? Будут ли они помнить наши имена, когда все мы уйдем в необъятность вечности? Захотят ли наши потомки узнать, какими мы были? Ты ведь, Бе- лебей, сам предсказывал, что все наши знатные люди и ученые мужи будут перебиты — все, до единого человека. И что вместе с ними погибнут и все наши предания и писания. Но, но как я ду-

580

-------------------------------------------

маю, память народную все равно не сотрешь. Нет! Не сотрешь! Через многие десятилетия или даже столетия, где-нибудь на вечерних посиделках, на бревнах, на какой-то безвестной улочке какой-нибудь старый мучи, будет рассказывать молодым, как сказку, про все эти события и дела. Молодые девушки будут сидеть улах и петь песни, также рассказывая в них о прошедших веках и о гибели славного города Биляра, как поют теперь о гибели городов Атила, Саркила и Паланзера, погибших раньше. Только мы все уйдем в вечность. — сказал князь и замолчал. Молчал и Белебей.

- Вот ты говоришь про вечность, — заговорил через некоторое время Белебей, — а сам ты, князь, истинно ли поверил в Христа, нашего единственного Спасителя и Надежду? Ведь только верующие в Христа получат вечность и спасение на том свете. Ответь мне, князь, как на духу, веруешь или же нет?!

Ылтанпик молчал, обдумывая свой ответ, и потом твердо, уверенным голосом сказал:

- Верую истинно в Христа, Спасителя нашего и Защитника, так как моя душа жаждет вечности. Все мы пришли в этот мир грешными, но я все-таки надеюсь, что Господь простит нам все наши прегрешения, вольные и невольные, и подарит Вечность в своей обители. Я весь трепещу от мысли предстать на суд перед Господом нашим, и в то же время я совершенно спокоен, так как ты, Белебей, сам неоднократно говорил, что милость Господня безмерна. И я надеюсь... — хотел было договорить князь, но в это время огромный камень прилетел с той стороны и тут же наповал убил двоих ратников. Началась суматоха. Ратники повскакали, и каждый занял свое место у выступа стены. Ылтанпик бросил быстрый взгляд на монаха, который, сжимая длинное копье, стоял к нему спиною и осторожно выглядывал вперед из- за выступа стены. «Эх, не дали поговорить», — подумал князь и также занял место рядом с Белебеем. И, как по команде, вокруг князя встали его телохранители, в рядах которых находились Аспар, Мантелей и Ахчура. Шурай тоже находился в их рядах. И молодушка Сильби была рядом с мужем, готовая пожертвовать всем, лишь бы ее Мантелей был жив и в безопасности.

Было видно, как, подбадривая себя боевыми выкриками, толпы ордынцев двинулись к стене, к последнему рубежу защитников цитадели. Гуще полетели камни. Чаще посыпались стрелы. Вот передние ряды ордынцев достигли стены и стали прилаживать длинные лестницы для подъема наверх. Многие из

581

-------------------------------------------

них падали под ударами булгарских стрел и камней, но место одного упавшего нукера тут же занимал другой. Булгарам временами казалось, что погибшие татарские нукеры восстают из праха и снова идут в бой, под гром боевых барабанов и командные выкрики своих нойонов. Теперь пространство, которое держали под своим контролем булгары, сузилось до предела, и штурмовые лестницы татар стояли часто. По этим приставным лестницам, несмотря на огромные потери, без конца, как муравьи, карабкались вверх все новые и новые нукеры. Полные неистовой злобы и жажды наживы, татары напирали зло и беспрерывно. Тучами взлетали вражеские стрелы, и многие из них, пущенные с близкого расстояния, поражали наверняка. А незащищенных ничем ратников стрелы пробивали насквозь, прореживая и без того жидковатые ряды защитников города. По всему чувствовалось, что булгаро-суварские ратники держатся из последних сил.

Мантелей бился, забыв обо всем на свете. Грозные возгласы и крики булгарских ратников и воев только возбуждали его. Само слово хурай словно говорило ему, что рядом с ним бьются такие же ратники, как он, и что он не одинок в этот миг смертельной опасности. И у него было лишь одно желание — бить и бить по этим ненавистным кыпчакским рожам и сбрасывать их со стены. Жуткий предсмертный вой поверженных врагов звучал для него как музыка и он весь был поглощен ею. И казалось, что его уши не ловят и не разбирают ничего другого из хаоса звуков — только эту жуткую мелодию смерти. Его сильная рука била и била по врагам, словно не зная устали. И лишь только временами тревога за судьбу Сильби и князя Ылтанпика заставляла его вскидывать свой ищущий взор в поисках любимой и князя. И как только его взор ловил знакомые образы, и он убеждался, что они живы и здоровы, в его душе наступало короткое успокоение, и он тут же забывал о них. Только его руки, словно помимо его воли, делали свое дело. Они находили и били и били без устали врагов. Мантелей не помнил, как в его руках оказался кистень, это грозное и безотказное оружие. Им очень удобно было наносить удары по поднимающимся по лестнице врагам. Обычно одного сильного удара хватало, чтобы неприятель валился замертво, как сноп. «Прямо как на жатве, и кистень напоминает молотильный цеп», — успел подумать Мантелей, об-

582

-------------------------------------------

рушивая очередной удар на голову показавшегося из-за стены врага. Тот сразу же обмяк и без слов и криков повалился вниз, прямо на копья и сабли поднимающихся вслед за ним нукеров. «Еще один», — успел заметить про себя Мантелей, и тут же громкий крик Ахчуры заставил его обернуться.

- Мантелей, Аспара ранили еще раз, — успел разобрать он и быстро подбежал к Аспару, лежащему под выступом стены. Ахчура беспомощно стоял рядом, и казалось, что он вот-вот заплачет.

- Аспар, куда? — порывисто спросил Мантелей и опустился перед другом на колени. Тот был бледен, как булгарское полотно, выбеленное на снегу, и из его груди торчала длинная стрела.

- Все, Мантелей, конец мне! — с болью, с высвистом выдохнул Аспар и закрыл устало свои очи. Из уголка его рта потянулась тоненькая красная струйка. Дыхание было частым и прерывистым. Мантелей не знал, что делать и беспомощно вертел головою.

- Сильби, Сильби, киль-ха кунда часрах! Аспар вилет! — крикнул он и заплакал от своей беспомощности. На его глазах погибал верный и отчаянно смелый товарищ, с которым он, казалось, сдружился навеки.

Сильби наклонилась над раненым Аспаром и потребовала от мужчин, чтобы они сломали стрелу и вытащили ее из тела Аспара. «Не надо», — слабо возразил Аспар, как только Манте- лей попытался выполнить требование Сильби.

- Не надо, — еще раз повторил он, — все равно я не жилец. Словно огонь вошел в меня и жжет смертным пламенем. Это конец, — выдохнул он тяжело, и кровавая пена запузырилась у него меж зубов. Мантелей, Ахчура и Сильби потерянно стояли над ним. Сколько смертей видели они до этого, но все равно невыносимо тяжело было видеть кончину близкого человека, с которым ты прошел вместе через многие опасности. В этих изнурительных походах и боях они настолько сдружились меж собою, что, действительно, казались друг другу братьями. И вот теперь один из них погибал у всех на глазах, и они ничем не могли помочь ему.

Аспар медленно, словно прощаясь с ними, обвел всех затуманенными слезами взором.

- Мы не успели состариться, а приходится умирать. Я ухожу, так и не успев понять этот мир. Простите меня, юлташсем. Помяните меня, если будете живы. Капните живительный пыл.

583

-------------------------------------------

Я вас всех любил как родных. Берегите князя Ылтанпика, — выдавил он из себя, и его глаза снова закрылись — на этот раз навечно. Его так рано поседевшая голова откинулась набок. Из уголка рта еще сильнее потекла кровавая сукровица. Но здоровая рука все еще продолжала сжимать оружие. Ахчура осторожно разжал его пальцы и, взяв оружие Аспара, испустил звериный вопль и как лев бросился на врагов. Многие ордынцы изведали его удары, и многие из них навсегда остались лежать под стенами Биляра. А рядом с ним своим безотказным кистенем крушил врагов Мантелей. Весь забрызганный кровью, страшный в своем гневе, он обрушивал удар за ударом на головы поднимающихся врагов, и вскоре штурмовая лестница перед ним опустела. Перед его неистовым гневом враги словно испугались и растаяли. Он, пользуясь длинной жердью, вместе с Ахчурой столкнул лестницу вниз, прямо на головы врагов. Затем они столкнули вторую и третью лестницы. Стало чуточку легче. Невыносимо хотелось пить. Горький пот заливал лицо и, попадая в глаза, неприятно щипал их. Также он стекал по спинной ложбинке вниз, и рубашки было хоть выжимай. Взопревшая от пота одежда дымила. Мантелей присел на миг, подставляя мокрые волосы холодному ветерку. Рядом с ним опустился Ахчура и пристроилась Силь- би. Вскоре сосульки их мокрых волос прихватило морозом, и не понять было, от мороза они побелели, или же от переживаний. Увидев, как ребята облизывают пересохшие губы, Сильби тут же вскочила и пропала за выступом стены. Вскоре она вернулась, неся полный кувшин воды. И с жалостью скорбным взглядом наблюдала, как мужчины утоляют свою жажду.

Меж тем еще один день короткого осеннего времени угасал. Диск солнца едва угадывался на западе за дымными облаками. Темно-синие облака с седыми краями плотной пеленой наползали на город. И вскоре из этих туч, как из порванной перины, посыпались крупные снежинки. Снег падал беспрерывно, до самой темноты, и потом во тьме было видно, как белые строчки снега расчерчивают темное небо на бесчисленные тонкие полоски. Снег словно торопился закрыть темные следы гари и бесчисленных пожарищ. Торопился накрыть белым саваном сугробы человеческих тел, нагроможденных хаотично под стенами. И этот холодный снег словно погасил людскую ярость. Усталые противники разошлись, оставляя на холодном снегу убитых и раненых ратников. Особенно ужасали Мантелея многочисленные женские трупы, во множестве попадающиеся на пути. «То

584

-------------------------------------------

же самое может случиться и с моею Сильби», — мелькает в его голове, и он старается поскорее отогнать от себя эту ужасную мысль.

Где-то впереди смутно маячит высокая фигура князя, и Мантелей старается пробраться к нему поближе. «Берегите князя! Берегите князя Ылтанпика!» — звучат в его ушах прощальные слова Аспара, и Мантелей оглядывается, смутно надеясь увидеть в сумерках фигуру друга. Но вслед за ним устало плетется долговязый Ахчура, и также устало вышагивает Сильби. Другие ратники и горожане также плетутся кое-как, словно побитые. «Да. Мы и есть побитые. Побитые на своей земле, в своей столице. Вскоре все мы превратимся в прах и гарь пожарищ, и белые снега навсегда покроют нас, похоронят наше счастье и нашу жизнь»,

- мелькает нелепая мысль в голове у него. «Как все-таки были счастливы ребята, погибшие в первых столкновениях с ордынцами. Они не видят всего этого нашего позора и не терпят тех нечеловеческих лишений, которые выпали мне и Ахчуре», — устало думает он. Думает и тут же спохватывается. «Как же это я стал завидовать мертвым? — мелькает мысль, и тут же какой-то внутренний голос возражает ему: — От такой жизни поневоле позавидуешь мертвым. Они ведь навсегда освобождены от всех земных забот и страданий». Тут совсем неожиданно для него самого приходит на ум не родившийся еще его ребенок, и Мантелей с новой вспыхнувшей тревогой оглядывается на Сильби. «Как же это так, как же?! Ведь я же совсем забыл о моем сыне!» — с укоризной думает он, и спасительная молитва поневоле приходит ему на ум. Он идет, и его губы шепчут слова молитвы, слова обращения за помощью и защитой к почившим родителям. «Нет, надо жить! Жить ради сына и Сильби. Жить, как бы тяжело нам не приходилось, — думает он, и замечает, как передние ратники остановились перед каким-то приземистым и длинным строением. Через некоторое время люди начинают заходить в помещение. В нос Манте- лея ударяют запахи конской мочи и навоза. «Наверное, конюшня», — думает он, и в темноте теряет перед собою фигуру князя.

- Ахчура, Сильби, держитесь меня, — говорит он и чувствует, как рука жены скользит по его открытой кисти.

- Мантелей, я тут, — говорит в темноте она и устало прижимается к его рукаву. Кто-то впереди зажигает факел, и темнота расходится и прячется по далеким углам. Усталые люди валятся с ног, и многие тут же засыпают. Факел горит неровно, и длинные тени как живые мечутся по стенам. Ахчура, Мантелей и Сильби

585

-------------------------------------------

находят сухое место где-то под кормушками и забираются туда. Здесь относительно тепло, и Мантелея тут же начинает клонить в сон. Сказываются смертельная усталость и нечеловеческое напряжение последних дней. И тут, засыпая, сквозь дрему он слышит голос Белебея, зовущего его и Аспара. Пересиливая сон и с трудом открывая тяжелые веки, он подзывает монаха и показывает ему место рядом с Ахчурой. «Ложись тут и до утра никого не тревожь», — говорит Мантелей и вскоре уже проваливается в сон, так нечеловечески велика его усталость. Рядом с ним, уткнувшись носом в его грудь, уснула Сильби.

Поздно ночью, как от внезапного толчка, Мантелей просыпается и долго лежит в темноте, прислушиваясь к вою ветра за стенами. В темноте слышны дыханья, сопенья и глухие стоны людей. Перед глазами Мантелея вновь возникает жалкий образ погибшего отца, и запоздалая жалость к нему захлестывает его сердце. «Как хорошо, что хоть приснились этой ночью родители. Пускай хоть и во сне, но все же немного поговорил с ними», — думает он и, тихонько откинув с плеча руку жены, выбирается из-под кормушки. Желая справить нужду, осторожно пробирается в темноте к выходу из помещения, боясь наступить на кого- либо.

А на улице беснуется холодный ветер, собирая снежную пыль в маленькие сугробы. Сквозь рваные облака, отсвечивая то тускло, то ярко, пробирается одинокая луна. Мелькают звезды. Сверху снег идти перестал, и в лунном сумраке, разливавшемся по всей округе, видно далеко. Только два цвета, белый и черный, господствуют в округе. В свободных от снега местах замерзшая земля звенит, и шаги Мантелея глухо отдаются в переулке. Внезапно возникшее желание осмотреть ночной, окруженный врагами город позвало его вперед.

А город затаился и словно ждет решения своей судьбы. Молчат и собаки, наводившие ужас на горожан своим тоскливым, безысходным воем. Черные дома враждебно насупились, натянув на себя крыши-малахаи, и Мантелею кажется, что они сторожко прислушиваются к ночным звукам. И что из темных провалов дверей и окон за ним следят чьи-то недобрые глаза. Придерживая полы своего чапана и нагнув голову, он идет против ветра, мимо этих окон и дверей, в сторону внутренней стены. Акинак качается в такт его шагам и бьет его по ноге. В морозном воздухе пахнет гарью пожарищ и тошнотворным трупным запахом. Или это только кажется Мантелею. За эти дни боев в окружении он

586

-------------------------------------------

насмотрелся всего, что может быть ужасного в жизни человека, но так и не смог привыкнуть к запаху смерти.

Где-то впереди на стене мелькает свет факела, и Мантелей направляется туда, где дрожит в сумраке этот огонь. Бдительная стража не дремлет, и, подходя к стене, Мантелей видит тени людей, мелькающих на ней. Издалека слышно перекликание сторожевых ратников на стенах. Мантелей медленно поднимается по лестнице вверх. Перед ним все шире и шире открываются сумрачные дали. И вот, наконец, с высоты высокой стены перед ним во всю ширь распахнулось огромнное пространство. Там, за черною чертою городских стен, вдали, куда бежит лунная дорожка, угадываются темные леса, похожие на лоскутные юрганы. Горизонт тает в белых сумерках, и трудно угадать края земли и неба. Среди плывущих облаков звезды словно стекают вниз по наклонной дуге.

Во вражьем стане кое-где горят костры, и отсюда видно колебание пламени под порывами ветра. Видно мелькание людских теней около этих костров. Откуда-то издалека доносится далекое ржанье коней. И везде, куда ни кинь взор, трупы и трупы. Их так много, лежащих кучами и поодиночке. Особенно их много непосредственно под стенами. Припорошенные снегом, как неаккуратно сваленные бревна, они хаотично чернеют на снегу. И над всем этим холодная ночь, рваные облака и мертвящий свет равнодушной луны. «Город мертвых, город призрак! Город умерших надежд!» — промелькнуло в голове у Мантелея.

Перекинувшись несколькими словами с караульными ратниками, Мантелей пошел обратно. И снова замершие остатки погибающего города черными глазницами окон и дверей настороженно следили за ним. И снова его шаги гулко отдавались в глухих переулках, когда он ступал по открытой от снега земле. Было тихо. Удивительно тихо. Казалось, все замерло и настороженно затаилось в ночи. Когда не слышны были звуки боя, тишина казалась оглушающей. И свет одинокой луны казался призрачным, неестественным. И этот мир, и все окружающее представлялось Мантелею нереальным, и он передвигался как во сне. Вот впереди на белом фоне мелькнула чья-то согнутая тень и вмиг растворилась в лунном сумраке. Мантелей нащупал рукоятку акинака и так и двигался некоторое время с предосторожностями, готовый в любой миг выхватить свой быстрый и верный меч. Глазами проследил цепочку шагов на снегу, пересекающих его дорогу, и настороженно оглядываясь, проследо-

587

-------------------------------------------

вал дальше. Ну, вот, наконец, и помещение конюшни, где он и многие другие ратники нашли себе приют на ночь. Мантелей еще некоторое время постоял перед дверями, наблюдая за одинокой звездой, то ныряющей в облака, то выныривающей из них. Края облаков словно дымились, и отсвечивали тусклым серебром, когда они наползали на луну. Светлый диск светила то тускнел, то вновь загорался, и Мантелею подумалось, что луна отморозила себе щеки. Ему вспомнилась сверкающая лунная дорожка, похожая на блистающий меч, бегущая к далекому, еле угадывающемуся лесу, которую он увидел с высокой стены. Дорожка льдисто блестела, разделяя окружающий мир на две половинки. И так же, как этим мечом, разделена наша жизнь на до и после начала войны, — подумалось ему. Вот скрипнула дверь. Кто-то вышел из помещения конюшни и, молча пройдя мимо Мантелея, скрылся за углом. Белый пар вырвался вместе с ним из помещения и, заклубившись при свете луны, быстро растаял в воздухе. Чем-то кислым, вперемешку с запахом гари, ударило в нос. Мантелей поморщился и шагнул в темень помещения. В глубине его горел несильный огонь, и кривые тени метались по стенам. Скорее по наитию он отыскал то место, где оставил жену, и снова улегся рядом с нею под кормушками. Сильби спала, свернувшись калачиком, засунув свои руки между колен. Ее тихое сопенье доносилось до ушей Мантелея. Острая жалость, вперемешку с любовью к ней, кольнула Мантелея, и он от избытка чувств чуть не задохнулся от подкатившегося к самому горлу жесткого кома.

Не спалось. Разные мысли одолевали его. С какой-то особой печалью вспоминал он свое детство, свою тревожную юность, когда живы были еще родители и друзья. Долго бродил по дорогам своей памяти, заглядывая в самые потаенные закоулки. И самые, казалось бы, незначительные эпизоды из прошлой жизни, вспоминались теперь тепло, и Мантелею не хотелось, чтобы эти воспоминания покинули его. Не хотелось, чтобы проходила ночь.

«Детство. Ах, детство. Когда же это было, и было ли? Неужели это меня маленького мама с собою брала на жатву? Неужели это меня отец учил, как управлять боевым конем? И неужели это я вместе с другими ребятишками делал запруды на маленьких степных речушках и, сняв с себя рубашку, ловил им огольцов? С берестяным лукошком собирал ягоды и грибы, орехи и душистые травы для заваривания чая. Может, это был кто-

588

-------------------------------------------

то другой, и я о нем просто знаю? А Шумерка или Шумерьял? А Эпар мучи? Могилы Артура и Артуса? И боевое столкновение с татарами на Шумерялском киреметище? Неужели все это мне лишь приснилось? Да. Вся наша жизнь проходит как сон», — подумал Мантелей и длинно зевнул.

Знобило. Время от времени по спине пробегали мурашки. Да к тому же хотелось есть. Вчера так и легли отдыхать не поевши. С утра до вечера бились с татарами на стенах. Потом, смертельно усталые, так и повалились на ночлег. И теперь, среди холодной ночи, голод напомнил о себе. Стараясь отвлечься от мыслей о еде, Мантелей снова ушел в воспоминания.

Вот он с группой ребятишек весной ловит сусликов. По нескольку деревянных ведер воды выливают они в нору. Благо, её хватает. По всем близлежащим овражкам бежит талая вода. И вот над норой появляется мокрая голова зверюшки. Самый проворный и сноровистый мальчишка хватает суслика за шею и тащит его к костру. Поймав таким способом несколько сусликов, мальчишки свежуют их. Потом их жарят над костром и едят, усевшись в круг. И кажется, нет ничего вкуснее этого пропахшего дымом куска мяса. Вспомнились обряды очищения родника и добывания нового огня, да прохождения через огненные ворота. Сколько было в них торжества, красок и веселья. Нарядно одетые односельчане длинной чередой тянутся к месту проведения обряда, каждый несёт в корзиночках и сумочках различную снедь и неизменное пиво. И после проведения обряда расстилали прямо на земле чистые скатерти и, усевшись кругом, устраивали дружественные беседы с песнями, сказками и плясками. И везде и всюду пел неизменный пузырь-шопр.

Или еще вот булгарские свадьбы. Какие они красочные и яркие! Сколько в них удали и веселья! Один пузырист чего стоит! А пуса каччисем? Вооруженные витыми саламатами, на лихих конях. Как бдительно охраняют они жениха и невесту. Как дружно бьют они саламатами по воротам или по порогу, или по любому другому месту, изгоняя всякую нечисть. Мантелею самому не раз приходилось участвовать в таких торжествах. Но самое красочное — это наряд невесты. Убранный разноцветным бисером и серебром, наряд сверкает и переливается на солнце, да так, что больно смотреть. В начале свадьбы у невесты на голове остроконечное тухья, а под конец свадьбы её переодевают, и она навсегда снимает с себя тухью. Теперь она не имеет больше права носить ее. На ее голову одевают уже истинный женский

589

-------------------------------------------

убор хушпу, или же сурбан. И плачет невеста под белым покрывалом, обращаясь к родным и расставаясь с юностью.

Тут кто-то недалеко от Мантелея сквозь сон тревожно-за- дыхающимся голосом нехорошо помянул татар и заскрежетал зубами. Послышались глухая возня, ругань и всхлипы. «И во сне воюет, бедолага», — подумал Мантелей и снова попытался уйти в воспоминания. Но не тут-то было. Было слышно, как кто- то встал и направился в сторону двери. Вскоре дверь со скрипом открылась и закрылась, и через некоторое время волна холодного воздуха дохнула в лицо. Кто-то закашлялся в дальнем углу и долго не мог унять свой кашель. И словно вторя ему, еще один начал надсадно кашлять в другом углу конюшни. Вскоре снова скрипнула дверь, и вновь волна холодного воздуха ударила в лицо. При неверном свете было видно, как одинокая согнутая человеческая фигура пробирается в глубь конюшни. Вот кто-то резко ойкнул и выругался глухо. Видимо, проходящий в полумраке ратник наступил ему на руки или ноги. Тут совсем рядом закряхтел Белебей и, шумно отдуваясь, приподнялся со своего места.

- Ты куда, Белебей? — громким шепотом спросил Мантелей и дернул его за рукав рясы.

- Да никуда. Просто отлежал свои бока и хочу немного размяться, — на чисто булгарском языке ответил тот. Он еще раз шумно вздохнул и со стоном потянулся, разминая затекшие руки и ноги. Поняв, что ему все равно больше не уснуть, Манте- лей тоже приподнялся и сел.

- Ну что? Пошли, выйдем, подышим свежим воздухом, — молвил Белебей Мантелею и, снова закряхтев, тяжело поднялся. За ним поднялся и Мантелей. И вот они уже стоят снаружи конюшни и молча осматриваются при неярком лунном свете. Луна светит как бы сквозь туман, и видно большое кольцо вокруг нее. Белые сумерки царят в округе, поглощая в своей мути черные дома и различные строения. Устойчивый запах гари и горелого человеческого мяса при порывах ветра бьют в лицо, и никаким морозам не сбить эту тошнотворную вонь.

- Да-а, — неопределенно выдыхает Белебей и стучит рукавами рясы себя по бокам, словно стараясь согнать остатки сна. Большой крест поверх рясы тускло отсвечивает при лунном свете и качается из стороны в сторону при неловких движениях монаха.

- Что да? — спрашивает Мантелей и смотрит прямо в лицо

590

-------------------------------------------

Белебея. Ему кажется, что глаза монаха безумно и неестественно блестят, и он ждет, что выскажут ему его уста, окаймленные густой бородой и усами. Но монах продолжает молчать, и лишь это слово «да» вырывается через некоторое время из его распахнутого и дышащего паром рта.

- Что да? Белебей, что ты этим хочешь сказать? — спросил еще раз Мантелей и дернул его за рукав рясы.

- Да, вот, говорю, что луна так далеко, а ее свет все равно доходит до нас, грешных людей. Я как-то смотрел на луну через множество прозрачных ледяных стекол, вставленных в окно снежной юрты, которую соорудил один булгарский пастух, и она мне показалась намного ближе, чем сейчас. И за луною были видны незнакомые мне ранее звезды.

- Ты что хочешь этим сказать?

- Ничего. Только вот думаю, что за луною, дальше, есть еще непостижимое для наших взоров пространство, куда мы можем достичь лишь нашим разумом, — ответил Белебей и, задрав высоко свою пышную бороду, стал неподвижно смотреть на желтое светило, как бы тающее и плывущее в светлых сумерках.

«Хм, — хмыкнул про себя Мантелей, — нашел, о чем думать. Все-таки странный ты, Белебей. В такое время, когда смерть стоит с нами рядом, думаешь о каких-то далеких вещах. О земном существовании надо бы думать, о земном», — подумал Манте- лей и тоже, задрав голову, стал смотреть в сторону луны. В это время краешком глаза Мантелей заметил какую-то пульсирующую звездочку, которая наплывала откуда-то с востока, с каждым мигом увеличиваясь и увеличиваясь в размерах. Белебей, кажется, тоже обратил свое внимание на эту необыкновенную звездочку. Он теперь стоял, разинув рот, и рассматривал её из- под ладони. Он даже забыл перекреститься и упомянуть своего любимого Христа. Так все было необычно и загадочно. А светило, неописуемо играя всеми фантасмагорическими цветами радуги, уже висело прямо над городской цитаделью. Мантелей хотел было пошевелиться, но словно какая-то сила пригвоздила его к месту. Не было воли даже пошевелить пальцем. Так и стоял он каменным истуканом, не в силах сдвинуться с места или же сказать что-либо. То же, наверное, чувствовал и Белебей. Он так и застыл с приподнятой ко лбу ладонью, и только пар, вырывающийся из его раскрытого рта, говорил о том, что он живой и дышит. Все было как в волшебном сне. Мантелею казалось, что он дремлет, и в состоянии дремы бредит наяву. Тяжести своего

591

-------------------------------------------

тела он не ощущал вовсе, и ему казалось, что он тоже вскоре воспарит над городскими стенами. Это было неописуемое чувство блаженства и в то же время какого-то страха перед чем-то таким, чего он и сам не мог бы объяснить. А светило меж тем начало словно бы раздуваться и увеличиваться в размерах. От него пошли круговые волны, и пространство вокруг наполнилось розоватым туманом. Или же это только казалось Мантелею. Тут из загадочного светила появился яркий, но не ослепляющий луч света и, удлиняясь, достиг городской стены. Вокруг стало светло как днем, и под ногами, казалось, можно было отыскать иголку. Потом этот луч принял форму креста или же меча и стал описывать огненные круги вокруг цитадели. Сколько так длилось, Мантелей после затруднился бы сказать. Вдруг он увидел себя скачущим на коне по заснеженной степи в окружении незнакомых ему ратников. Серебрилась снежная пыль за ними, а впереди, казалось, играя звонкими капелями, уходила сама зима, или же само не догоняемое и вечно ускользающее в небытие время. Потом он увидел город, такой же прекрасный, как и Биляр, но несколько меньший по размерам. «Сувар, Сувар», — слышался в ушах у Мантелея чей-то шепот. Мантелей видел грозные стены и высокие башни. Видел даже людей на улицах и площадях этого незнакомого ему города. Видел мирные дымы, дружно поднимающиеся к небу из многочисленных строений. Но вот вскоре этот город, как призрак, остался где-то позади, а перед ним раскинулось широкое холмистое поле, сплошь покрытое белой порошей. И под этими снегами, о ужас, везде и всюду, насколько хватает человеческий взгляд, лежат припорошенные снегом и застывшие жалкие останки людей и коней. И опять чей-то таинственный шепот в ушах: «Это Ылтанай, Ылтанай, Ылтанай...». И, этот последний звук — ай, ай, — как тяжкий стон или предсмертный выдох, долго звенит в его ушах. Многие тысячи и тысячи погибших, сгинувших в этих степях людей вместе с их оружием и амуницией на глазах Мантелея вдруг начали как бы таять и теряться из виду. Он смотрел на все это словно через призму времени, и ему казалось, что прошли уже многие столетия, и он видит эти же степи и поля, но без погибших людей. Но уже везде и всюду выросли новые леса и кустарники. Густая трава сплошным ковром покрыла эти скорбные поля. И опять чей-то шепот в ушах или же прямо в голове: «Трава забвения, трава забвения. Все превратится в прах и истлеет в земле. Улягутся кровавые страсти. Только уже не будет на земле ни

592

-------------------------------------------

булгар, ни сувар, ни хазар. Останутся лишь жалкие остатки от некогда могучих и мощных племен. И даже имя свое не будут помнить булгары. Не возродятся их города и селенья. И постепенно люди забудут их. Только кыпчаки, пришлые из далеких степей кыпчаки будут в течение долгих веков властвовать на их исконных землях». Все это почудилось ли Мантелею, или же он действительно слышал таинственные и пророчествующие звуки — этого он не мог сказать ни сразу же, как очнулся от этого наваждения, ни после прошедшего некоторого времени. К его удивлению, и Белебей видел то же самое и слышал те же голоса, что и Мантелей. «Ну не могут же сразу два человека видеть и слышать один и тот же сон», — смятенно думал впоследствии Мантелей и не находил ответа.

- Что, что все это было? — тревожным голосом обратился к Мантелею Белебей, когда через некоторое время они оба пришли в себя и смогли уже рассуждать и двигаться. Его удивлению не было конца. Он все еще переживал случившееся с ними приключение и, видимо, не находил ответа. И поэтому, наверное, он обратился к Мантелею с такими вот вопросами.

- Это, это, наверное, вийманы или же, как говорят некоторые люди, шийманы. Я тоже не знаю и затрудняюсь тебе ответить, — молвил Мантелей ошарашенному увиденным Белебею. Светило вмиг куда-то исчезло, и только розоватый туман стелился на месте нахождения таинственного огня, и в тумане время от времени вспыхивали и быстро гасли какие-то непонятные, мерцающие разноцветным светом, шарики.

- А почему ты их называешь вийманами или шийманами?

- Я слышал об этом от мудрых стариков, и они так называли блуждающие и непонятные сгустки света. Ты же сам заметил, как они быстро летают. И, подражая их стремительному полету, наши люди назвали их вий, ший. А слово ман, ты же сам тоже знаешь, означает мой. Так, вроде бы, один из мудрецов сказал, что это он управляет этими огнями или же шарами, и так и назвал их вийман. Вот после этого так вроде бы их и зовут. А впрочем, кто его знает, — ответил Мантелей и несколько раз негромко кашлянул, прочищая свое горло.

- Странно, все это весьма странно и непонятно. Может, это чародейство какое или же творение темных сил. Спаси и помилуй нас, Господи, — скороговоркой выпалил Белебей и перекрестил свой рот, словно боясь, что это непонятное может проникнуть в его чрево. Он уже забыл, о чем хотел было поговорить с

593

-------------------------------------------

Мантелем. Белебею вспомнилось, как он когда-то в небе во всем непередаваемом великолепии видел Царицу Небесную, Матерь Божию — Марию. Это чудесное видение оставило в его душе неизгладимое впечатление, и он действительно считал себя счастливейшим из простых смертных, удостоившимся лицезреть Царицу Небесную. За всю его жизнь он никогда не забывал об этом и ревностно старался услужить Иисусу Христу и его Матери- пресвятой Деве Марии. «Это знамение! Это знамение Господне!» — громко зашептали его губы, а правая рука непрерывно творила крестное знамение. Он тут же упал на колени и принялся читать молитвы и бить земные поклоны. Горячие слова молитвы, то усиливаясь, то ниспадая до шепота, долго лились из его заросших волосами уст. В это время, несмотря на ночные лунные сумерки, к ним подбежали три юные девушки, видимо, христианки, так как они тоже крестились и шептали слова христианской молитвы. Откуда они взялись в столь неурочный час, Мантелей и не заметил.

- Батюшка, мы боимся смерти! Укрепи наш дух и благослови нас на подвиг во имя Спасителя нашего Иисуса Христа! — вымолвила одна из девушек, и они все трое также опустились на колени прямо на снег. Белебей не ожидал появления людей, тем более девушек, и был несколько озадачен их прошением благословения на подвиг.

- Это ночь нашего бдения и молитвы Христу, Спасителю нашему. Мы решили лучше умереть, чем быть плененными татарами, и просим у тебя благословения на битву, батюшка. Мы были вызваны или же вытолканы на улицу в этот неурочный час какой-то необъяснимой силой. Увидели над городской цитаделью чудный божественный свет, потом увидели вас, и вот теперь просим вашего благословения, батюшка, — сказала та же девушка, которая первой обратилась к Белебею. — Нашего батюшку убили стрелою, и он так и сгорел вместе с нашей христианской церковью, — добавила она через некоторое время и протяжно и горестно вздохнула. Две другие девушки молча исступленно глядели на него.

- Благословляю вас, дети мои! Господь всегда с вами. Молитесь, и Отец небесный не оставит вас своею милостью. Блаженны павшие в бою, и они всегда будут в Его садах и будут вкушать райские плоды! — несколько торжественно вымолвил окончательно пришедший в себя Белебей и по очереди перекрестил всех трех девушек.

594

-------------------------------------------

- Молитесь за нас грешных, батюшка! — вымолвила девушка, и все трое с поклоном удалились от них и вскоре так же быстро растворились в сумерках, как и появились. «Оказывается, не мы одни не спим», — подумал Мантелей и помог Белебею подняться. Они вернулись в конюшню и снова легли под высокими кормушками. Не спалось, и думы о разном одолевали Мантелея. Отчего- то болела голова. Он задавал себе множество вопросов и не находил ответа на них. Увиденное этой ночью не отпускало его и будоражило мысли. А за стенами все еще продолжалась долгая ночь с ее холодными ветрами и лунными сумерками. Завывания ветра напоминали временами стенания людей по усопшим.

Утро зачиналось как бы нехотя, лениво. Солнышко долго выбиралось из сизой мути и, лишь поднявшись на определенную высоту, смогло на всю ширь распустить свои золотые лучи. Ветер почти перестал, и лишь только легкое его дуновение временами шевелило легкие снежные пушинки вперемешку с хлопьями сажи и пепла. «Черное и белое, да еще красное», — про себя отметил Ылтанпик, с досадой разглядывая с высокой стены окружающие цитадель дымящиеся развалины. Рядом с ним молча теснились оставшиеся в живых вельможи, турханы, тюре и ратники личной охраны. И в этот неурочный час почему-то вдруг вспомнилась она, его дочь, ненаглядная Ылтансюсь. «Как же она там справляется в Суваре, ставшем вмиг таким далеким и недоступным теперь для меня городе? Может быть, стоит она в этот миг на городской стене и также оглядывает окрестности, вспоминая меня?» — промелькнула мысль. Никого так не хотел бы видеть перед смертью князь, как свою единственную дочь, свою радость

- Ылтансюсь. Он любил близких ему людей, любил жизнь, но любовь к дочери была особенной любовью. Да и как не любить ее, прекрасную златовласку, выросшую у него на коленях? Какими только ласковыми именами не называл он свою дочь — и золотою крупицею, и крошечкой, и Сьеське, и Чечек. Да и воистину она была похожа на благоухающий цветок, распустившийся в весенней степи. И в ответ он получал от нее только дочернюю любовь. И не стал он противиться ее желанию, когда настала ей пора выбирать себе спутника жизни, ибо знал он, как бывает не мила жизнь под одною крышею с нелюбимым человеком. Да и принято было у его народа испокон веков уважительно относиться к женщине, как к матери, дарующей жизнь роду человеческому. И

595

-------------------------------------------

занимали женщины видные места наряду с мужчинами, становились главами родов, восседали рядом с сильным полом во всех собраниях и хуралах, верховодили при проведении разных обрядов. И не принимал никаких решений уважающий себя булгарин, не посоветовавшись со своею половиною.

Но тут мысли Ылтанпика прервал громкий возглас, доносившийся снизу. Ылтанпик пригляделся и увидел человека, размахивающего внизу бунчуком. Тот стоял на расстоянии среднего полета стрелы и что-то кричал в сторону защитников города. Несколько нукеров своими щитами как забором прикрывали его спереди. «Боится глашатай булгарской стрелы»,

- подумал князь и стал прислушиваться к тому, о чем кричал человек, размахивающий бунчуком. А глашатай выкрикивал его имя. Кричал, чтобы появился на стене князь Ылтанпик, так как с ним лично хочет говорить великий князь Бурадж. «Вот, вот где и когда объявился этот самозванец и выскочка. Собака, видит и чует, что мне приходит конец. Надеется, наверное, хоть напоследок досадить мне посильнее», — подумал князь и вопрошающим, и в то же время острым взглядом обвел свое окружение, словно спрашивая у них, стоит ли ему говорить с этим переметнувшимся к врагам человеком, своим вечным соперником. И тут его взор остановился на Мантелее, на этом бесстрашном начальнике его личной охраны.

- Мантелей, ты говорил мне, что у тебя в отряде есть ратники, посланники Бураджа. Пригласи их сюда, они могут мне потребоваться при разговоре с ним, — сказал князь и кивнул головой в сторону кричавшего глашатая татар. Мантелей тут же побежал искать Шурая. Благо, тот находился тоже на стене, совсем недалеко от князя Ылтанпика. Через миг Мантелей и Шу- рай уже стояли рядом с князем. А глашатай внизу все кричал и требовал, чтобы князь Ылтанпик показался на стене.

- Мы знаем, что ты здесь и скрываешься от нас как трусливый заяц! Если ты настоящий воин, то покажись! С тобою будет говорить непобедимый и единственный царь булгар — Бурадж!

- кричал глашатай.

- Разреши, великий князь, я отвечу глашатаю! Мне тошно слышать от него оскорбления! Позволь, великий князь! — обратился к Ылтанпику Саламан.

- Говори! — разрешил князь.

- Перестань лаять, кыпчакская собака! От тебя на расстоянии смердит падалью! Перестань гавкать, не то подавишься бул-

596

-------------------------------------------

гарской костью и захлебнешься в булгарской крови! — крикнул в ответ Саламан, и тут его одернул князь.

- Не уподобляйся им. Не оскорбляй. От этого не будет никакого толку. Говори только по делу! — сказал он. Горячий Са- ламан еле сдерживал себя, но послушался князя, хотя его так и подмывало обругать противников всеми оскорбительными словами, какие только он знал.

- Где Бурадж?! Чего он хочет?! — снова крикнул Саламан. И тут из-за разбитых кибиток, сплошь покрытых воткнувшимися в них стрелами и похожими из-за этого на огромных ежей, показался Бурадж. Несколько воинов как огромным забралом прикрывали его своими щитами. Храбр Бурадж, а все же опасается. Тоже, наверное, жить хочет, промелькнуло в голове у князя. Тут, видимо, по команде, ратники расступились, и князь увидел перед собою его — вечного своего соперника во власти. Это был действительно он, и Ылтанпик сразу же узнал его. Как ненавистна была ему эта несколько мешковатая и косолапая фигура, воплощающая в себе силу, коварство и хитрость медведя. Как нежелателен был для его ушей этот мощный, похожий на звериный рык голос.

- Покажись, Ылтанпик! Покажись, враг и соперник мой вечный! Мы знаем, что ты здесь! Настало время поговорить нам напоследок! — кричал он.

- Вот он я! Чего ты хочешь?! — крикнул Ылтанпик и тоже выступил из-за стены. Бурадж некоторое время молча смотрел в его сторону, словно стараясь удостовериться, что это действительно князь Ылтанпик. Перестали кричать с кыпчакской стороны, и на стене тоже все замолчали, словно старались прислушаться к разговору противников, боясь пропустить хоть одно слово. Странная тишина повисла на некоторое время над дымящимися развалинами огромного города. Словно все замерло и застыло в мгновенье, и только едкие дымовые струи, вьющиеся над обгорелыми развалинами строений, вносили оживление в окружающую картину, да доносились гортанные крики каких- то черных птиц в вышине.

- Шейбани хан приказал, чтобы ты сложил оружие и прекратил сопротивление! Тогда он обещал сохранить тебе жизнь!

- крикнул Бурадж через некоторое время.

- А ты что, у него на побегушках, что ли? Сколько скотины доверил он тебе ухаживать?- язвительно ответил Ылтанпик.

- Он обещал назначить меня турханом булгарского улуса,

597

-------------------------------------------

и ты должен подчиниться мне! Тут же, немедленно, должен вынести мне царскую диадему, по закону принадлежащую мне и только мне!

«Вот оно как? — хмыкнул про себя Ылтанпик. — Царскую диадему вам захотелось? А больше вам ничего не надо?!» — зло подумал он и мысленно сделал уничижающий жест в сторону Бураджа. «А впрочем...» — далее подумал он и жестом поманил к себе Мантелея. А сам в то же время крикнул в сторону Бураджа, что они немного подумают и ответят ему через некоторое время.

- Раз нам предоставился такой случай, надо бы попробовать выторговать для себя какую-то выгоду. Вот хотя бы спасти вас и еще сколько можно ратников, преданных мне. Я представлю вас моими пленниками и попробую с ним поторговаться, может, что-нибудь да получится. Уж меня-то, я точно знаю, они ни за что не оставят в живых, — сказал Ылтанпик, обращаясь к Ман- телею, Ахчуре и Шураю.

- Скажи, Бурадж тебя лично знает? — обратился через миг князь к Шураю и, получив утвердительный ответ и обговорив с ним детали переговоров, снова готов был к действиям.

- Только вы снимите с себя желтые повязки, — сказал князь Мантелею и его товарищам.

- Многоуважаемый и славный нечестивыми делами князь Бурадж! Я готов вынести тебе царскую диадему, но снимешь ты ее только вместе с моею головою! А вот у меня есть пленники, твои верные псы, которым я прямо в сей же миг отрублю головы и сброшу их со стены. Так всегда поступали наши предки с предателями родной земли! На! Смотри на своих верных псов!

- крикнул Ылтанпик, и тут же рядом с ним застыла с поникшей головою фигура Шурая. — Вот он, твой лазутчик, твой верный пес, смотри, любуйся! — крикнул еще раз Ылтанпик и встряхнул свободной рукою Шурая за плечи.

И вновь на некоторое время нависла тишина над стенами и под ними. И только лучше рассмотрев и признав в Шурае своего разведчика, Бурадж снова крикнул:

- Не нужны мне такие трусы! Можешь казнить их, Ыл- танпик! Цена им в базарный день — ломаный грош! Слышишь, Шурай! Ты предал меня и переметнулся к Ылтанпику! И за это в отместку будут уничтожены все твои родные. Ты прекрасно знаешь, что они находятся в моем стане!

- Не изменял я тебе, Бурадж хан! Я выполнял твою волю! Я несколько раз посылал к тебе гонцов, но потом нас самих схва

598

-------------------------------------------

тили и доставили в Биляр! Моей вины нет перед тобою, Бурадж хан. Я погибну, оставаясь верным тебе, мой хан! Только мою семью не трогай! Умоляю тебя! — крикнул Шурай, и чтобы все с его стороны выглядело правдоподобней, заплакал.

- Ылтанпик, отпусти моих воинов! Со своей стороны обещаю, что похлопочу за твоих ратников, когда приблизится ваш конец! А корону передай немедленно! — снова крикнул Бурадж и вскинул высоко вверх руку, в которой находилось древко с бунчуком.

- Ладно! — крикнул Ылтанпик, — пожалею я твоих воинов! А за короной сам приходи! Нам больше не о чем разговаривать с тобой!

- Я! Я — царь всех булгар! И бог Тангр поможет мне! — кричал внизу, беснуясь, Бурадж.

- Согласен с тобою! Только кем же ты будешь командовать?! Ты будешь царем без государства и без войска! Ты по трупам и крови рвешься к власти! Да и старые мы с тобою уже! Подумай, ну, сколько нам с тобою осталось жить? И зря ты надеешься на татар! Ты прекрасно знаешь их, коварных! Обманут они тебя! Или же блеск золота и жажда власти совсем ослепили тебя?! Мне жалко тебя, хан Бурадж! — крикнул Ылтанпик и ушел за выступ стены, чтобы больше не видеть надоедливую фигуру своего соперника. А тот все продолжал бесноваться и выкрикивать угрозы и оскорбления в адрес Ылтанпика.

- Себя пожалей, неразумный князь! За татарами сила! Они уже завоевали полмира! А тебе все равно скоро будет конец! — доносилось до Ылтанпика.

Чтобы не слышать Бураджа и отвлечься от мыслей о нем, Ылтанпик поднял глаза вверх, к прояснившемуся синему небу, где, как кусочек желтого сыра в масле, плавилось солнце. Ласковые лучи — посланники Великого Тангра, скользнули по его заросшему лицу. «Вот она, благодать и милость божья», — подумал князь, стараясь хоть на миг отрешиться от земных тягот и забот. Он словно хотел раствориться в живительных лучах солнца, олицетворяющих всемогущего Тангра и крутил головою, подставляя солнцу то одну, то другую щеку. Сколько жертв в свое время преподнес он Тангру и множеству других богов рангом пониже, которым издревле поклонялись булгары, и не сосчитать. И все вроде бы было хорошо и относительно спокойно до тех пор, пока не нагрянули как снег на голову, эти несметные как ковыль и многочисленные как речной песок татарские орды.

599

-------------------------------------------

«Неужели мы не угодили нашим богам, и они за это посылают на нас неисчислимые беды и несчастья? Неужели такое угодно Тангру?» — не раз задавался вопросом Ылтанпик и не находил ответа. Снова лилась рекою булгарская кровь. И снова пела метель заупокойную песню над булгарскими степями.

Князь протяжно и тяжело вздохнул, и его мысли потекли дальше. Думалось о прежней жизни, о пройденных дорогах и о многом, многом другом. Вспомнились былые победы и поражения в войнах с иноплеменниками. И особенно памятна была ему победа под Суварами, когда булгары наголову разбили татарские орды. Но были и неудачи, и они помнились лучше, чем победы. Вот под городом Ашлы булгары потерпели сокрушительное поражение от русичей. Сколько было там убитых, сколько раненых и не сосчитать. Город был почти полностью разрушен и до настоящих пор никак не может отстроиться заново. Но прошло некоторое время, и те же русичи пришли к булгарам за помощью. Был неурожайный год на Руси, многие люди мерли от голода и разных болезней. И снова Волжская Булгария, забыв про все свои обиды, оказала помощь русичам хлебом. И отъезжали длинные обозы с зерном на Русь. И отплывали купеческие ладьи, также груженные зерном и другим продовольствием. Теперь вот новая напасть — татары. И если верить Белебею, то от славного и величайшего города Биляр, которому, по словам разных купцов и путешественников, нет на всей земле равных ни по красоте и ни по величине, ничего не останется на земле. Не останется ни-че-го. Только груды пепла и горы трупов. Татары сравняют город с землею и, что ужаснее всего, он уже никогда более не возродится из пепла. Но на все воля божья, и один только Тора знает, как оно все дальше обернется. «Им что, кочевникам. Разве им понять печаль и заботы земледельческого народа. У них и дом, и все имущество всегда с собою. Сегодня его юрта стоит здесь, а завтра там. Зачем им нужны города и селения. Им было бы вдоволь кумыса и мяса. Такие они — кыпчаки», — думает князь в этот короткий миг затишья.

В это время князь замечает недалеко от себя Пусьмана и подзывает его к себе. Загремев доспехами, тот пристраивается рядом с князем.

- Ну, как, твои хазары не жалеют, что остались здесь с нами? По всему видать, что нам не выбраться живыми из железного кольца кыпчаков, — говорит Ылтанпик и пристально смотрит на хазарского военачальника.

600

-------------------------------------------

Тот некоторое время молчит и потом выговаривает твердо и уверенно:

- Нет, не жалеют! Ведь татары отняли у нас все. Нет у нас теперь ни своих городов, ни селений. Нет пастбищ и табунов. Нет у нас и своего войска. Нет даже женщин и детей. Все захватили татары. Огромные пространства занимал раньше наш язык, наша речь и дух наш. А теперь всюду на нашей земле одна лишь мерзость запустения. Все уничтожили они. Только кер- мень Тимер Хапха еще держался против них, когда мы вынужденно покидали свои края, — выдохнул Пусьман и потерянно взмахнул рукою.

- И только находясь вместе с булгарами и суварами, мы можем оказать им сопротивление и хоть как-то отомстить за обиды, — добавил он через некоторое время, и глаза его гневно сверкнули.

«Видать, до самых печенок достали татары хазар. Вон сколько полегло их под Биляром, а решительности сопротивляться врагу у них нисколько не убавилось», — подумал о хазарах Ыл- танпик.

- А ведь было время, Пусьман, что мы враждовали меж собою и ходили войною друг на друга. И города Паланзер, Тимер Хапха, Хунагори или же Хунгар когда-то принадлежали нам. А теперь вы снова пришли к булгарам, под защиту их стрел и копий, — напомнил Пусьману Ылтанпик.

- Было! Все было! — согласился с ним Пусьман. — Но только, князь, помни, что собаки одного селения тоже грызутся между собою. А когда придет в селение волк или медведь, то они, забыв старые обиды и драки, собираются вместе и дают отпор незваному пришельцу. Так и мы, хазары. Тем более ты сам прекрасно знаешь, что мы близкородственные племена. Язык, одежда, оружие и наши обычаи мало чем отличаются друг от друга. Да и боги у нас с вами одни и те же, — с жаром добавил он.

- Да, да. Ты совершенно прав, — согласился с ним князь и в знак согласия мотнул головою. — У нас тоже в свое время варяги, норманны и русь, пришедшие с севера, отняли многие области, присвоили их себе. И теперь живут на нашей бывшей земле, утверждая силой оружия, что эти земли исконно принадлежали Руси. Сколько они сожгли и уничтожили булгаро-суварских городков и крепостей по рекам Сура, Ока, Ветлуга, Кама, Вятка, Адал и другим многочисленным рекам, и не счесть.

601

-------------------------------------------

В это время из-за стены снова послышался ненавистный голос Бураджа.

- Ылтанпик, покажись! Чего же ты спрятался опять?! Я знавал тебя совершенно другим! Знай, что зайцу никогда не спрятаться от орла! Шейбани хан ждет тебя с подарками! Повинуйся и выходи! — кричал Бурадж.

- Ты, цепной пес! Прекрати гавкать! Иди к своему хозяину и поешь мертвечины! Так он тебя любит и накормит досыта! Иди, не вой! — крикнули со стены. Голос, похоже, принадлежал Саламану.

- Вот он, мой вечный соперник и враг — Бурадж. Это он кричит под стенами, — сказал Ылтанпик Пусьману и кивнул головою в сторону Бураджа.

- Силен, вражина, кричать. Голос прямо как из трубы. И как только таких предателей земля носит? — высказался Пусьман и презрительно сплюнул.

- Князь, разреши, я сниму его первой же стрелою! Нет мочи терпеть его издевательства! — обратился к Ылтанпику незнакомый ратник. Князь, разрешая, молча кивнул головою. Стрела взвилась и стремительно понеслась к цели. Было слышно и видно, как она ударилась о щит и отскочила в сторону.

- Вот тебе наш ответ, кыпчакская собака! — прокричал ратник и возложил вторую стрелу на тетиву. Было видно, как вражеский глашатай и вместе с ним Бурадж, прикрываясь щитами, спешно отходят назад, поближе к рядам кыпчакских воинов. А вражеские воины, неизвестно по какой причине, не спешили штурмовать высокие стены цитадели. И воспользовавшись затянувшимся затишьем, князь Ылтанпик и хазарский военачальник Пусьман неторопливо вели беседу, как где-нибудь на отдыхе или на охоте.

- Вот мы все скоро погибнем и никогда не узнаем, что будет после нас. Будут ли помнить и знать наши далекие потомки о нас, о своих предках, о славных наших делах и победах? О том, как мы сражались, отстаивая свою землю и свою волю? О том, как мы гибли, но не сломались под ударами судьбы? Будут ли знать о нас потомки, если после таких вот великих сражений, как под Керменчюком или Биляром, никого не останется в живых? Кто же помянет нас после гибели и, по нашему обычаю, капнет живительный пыл в знак памяти? — вслух подумал Пусьман.

- Память народная вечна. И я воочию вижу, как через множество лет, где-нибудь на бревнышках или же на посиделках, под мелодичные напевы нашего шопра какой-нибудь сказатель, как

602

-------------------------------------------

сказку, как красивую легенду будет рассказывать слушателям о далеких веках, о славных наших делах и победах, о наших бедах и чаяниях. Ведь помним же мы до сих пор о некогда погибших или оставленных нами городах как Саркил или Семендер, Атил и Паланзер, о крепости Тимер Хапха, или, по-другому, Чара. О морях Касьпи, Суваш и Хура Тинес, хотя они были оставлены нашими предками давно и далеко отсюда, — ответил Ылтанпик и бросил свой взгляд на небо. А там, купаясь в голубой купели, совсем по-весеннему ярилось осеннее солнце.

«Господь всемогущий, помоги нам и не оставь нас своею милостью», — то ли Тангру, то ли Христу взмолился про себя князь.

- Да, никто и ничто, даже само время не властно над Господом. Он один знает, как все сложится после нас, — вслух сказал Ылтанпик и, приподнявшись, посмотрел в сторону вражеских рядов. Но там пока что было относительно спокойно. И князь снова сел рядом с Пусьманом.

Да! Господу подвластно все! Знает Он, что после стольких лет относительно счастливого существования под натиском татар и русичей навсегда исчезнет государство волжских булгар. Знает, что полное опустошение болгаро-чувашской земли завершит образовавшийся в 1391 году Мангытский юрт князя Едигея (позднее Ногайская орда). И что за 80 лет до начала междоусобиц в Золотой Орде, т. е. с 1359 по 1438 годы, когда возникло Казанское ханство, на территории Волжско-Камской Болгарии были стерты с лица земли и превратились в пепелища, вы только вдумайтесь, около 2000 городов и селений болгаро-чуваш. Ведь для средневековья, согласитесь, это много, очень много. Все эти территории превратились в «дикое поле», районы летнего кочевья татар. Таким образом, в результате массового, почти тотального истребления в конце XIV — первой трети XV века болгаро-чуваши как этнос оказались на грани полного исчезновения. Они потеряли в этот период практически все: свою историческую родину и государственность, национальную элиту, многовековые культурные и материальные ценности и накопления, и даже свое этническое самосознание. По самым осторожным подсчетам ученых не менее 4/5 болгаро-чувашского населения было уничтожено. Это был настоящий геноцид, время величайшей трагедии в истории болгаро-чувашского народа. Татары погубили и уничтожили Волжско-Камскую Болгарию и её население.

603

-------------------------------------------

И после всего этого некоторые современные кыпчако-татары, потеряв всякое чувство меры и совесть, нагло смеют называть себя булгарами? Какое они имеют на это право? Ведь, если вдуматься, у татарского народа итак очень богатая и древняя история. И какое они имеют отношение к истории булгар, кроме как разрушителей всей их жизни и государственности? Они самозванцы, и им, возможно, стыдно за такие богопротивные дела своих предков, и поэтому они не хотят называться татарами. Это ещё и кощунство, и Господь накажет лжецов. На древней земле болгаро-чуваш в будущем произойдут такие знаковые события, что весь мир содрогнется. Об этом предупреждали ещё в стародавние времена чувашские знахари-ведуны.

Знал Господь и то, как многими веками ранее, еще живя между морями Касьпи, Асав и Хура Тинес, разделятся булгарские роды на три основные части и разъедутся в разные стороны. И что самый славный и удачный из булгарских князей Аспарух (его имя в переводе означает дающий ум) поведет своих людей на запад и на реке Дунае образует Болгарское государство. И что именно ему удастся сохранить славное имя булгар и пронести его через века и столетия, потеряв при этом почти все, даже язык, и оставив для истории лишь имя. И что его брат Котрак (что в переводе означает «кудрявый») поведет своих людей по великой реке вверх, попутно покоряя и ассимилируя многие народы, и создаст государство волжских булгар. А третий брат останется возле великих гор со своим народом и, попав под сильнейшее влияние кыпчакских орд, потеряет также все, и язык тоже. Знал Господь и то, что навсегда исчезнут с лица земли многие народы, в том числе и хазары, и сувары. И только малая часть булгаро-сувар, спасшись от татарских сабель и русских мечей, доживёт до наших дней под именем одного своего предводителя, которого звали Чуваш. Но это уже будут не те храбрые и беззаветные люди, а лишь жалкие остатки некогда гордого и великого народа, еще в средние века создавшего свое государство. Нищие духом и вечно гонимые, как евреи и армяне, потеряют потомки булгар свою жизненную опору. Потеряют свою веру и желание найти лучшую жизнь, найти страну под названием Саркун. И только плач этого народа о потере своей государственности и стольного города Биляра, гибели последнего булгарского царя в стихотворно- сказательной форме останется в народе. Этот плач еще можно было услышать совсем недавно, в шестидесятых годах прошлого столетия, в глухих чувашских деревнях и селениях. Но теперь и

604

-------------------------------------------

он уже забывается. Спроси у первого встречного чуваша, помнит ли он или хотя бы слышал о великом плаче чувашского народа? Я более чем уверен, что из тысячи встречных людей лишь один знает или же слышал от кого-то о существовании этого сказания-эпоса.

Знал Господь и то, как еще ранее, в незапамятные времена, под натиском семитских племен вынуждены были предки пулкар, или булгар, покинуть Двуречье. И что после многих лет скитаний по земле осядут булгары возле великих гор, одна из которых называлась — Арамази другая Эльпарас, а третья Касьпек. И что рядом с ними всегда будут евреи, эти жизнелюбивые дети бога Яхве. Два вписанных друг в друга треугольника, этот символ, или «звезда Давида», также часто сопровождал чувашские роды, и до сих пор кое-где в чувашских селениях можно его встретить. И не стоит поэтому удивляться тому, что многие среди чувашей раньше носили (как считают) еврейские имена, хотя они чисто булгарско-чувашские. Взять хотя бы мою чисто чувашскую деревню. В соседях с нами проживал человек по имени Лазарь. Через дорогу напротив нас жил старый человек с пышными усами, и его отца в свое время величали Давид. Чуть наискосок от нас через дорогу жил дед по имени Яков. Нашего учителя по математике звали Исай Ксенофонтович. Также жили в нашем селе Моисей, Ярмулла, Ванька, Васюк, Павел, Самсон, Матви, Сысой, Марка и много других людей, имена которых считаются семитскими, хотя они чисто наши, булгаро-чувашские. А имена Самар, Таян, Стюха, Танюк, Плюка, Плиска, Пликан, Сапар, Сибирук? Да они говорят сами за себя. Это чисто дохристианские чувашские имена. Для верности можно заглянуть в словарь Ашмарина.

Или же возьмите имя великого булгарского хана Кубрата, основателя Великой Булгарии на северном Кавказе. На чувашском языке оно означает или утверждает «брат», (бр-ате) то есть происходивший с кем-то от одного отца. В юности он был крещен и воспитан в Константинополе и вырос в царском дворце. В русских летописях он упоминается как Кий. И именно он является основателем города Киева. Это его сын Аспарух увел часть булгар на Дунай, потеснил византийцев и основал Дунайскую Болгарию. Татарский писатель Хабибуллин написал книгу «Хан Кубрат», не указывая, что хан Кубрат был истинным христианином. А уже это заставляет взглянуть несколько иначе на содержание книги. Что еще можно добавить к этому? У хана Кубрата или Кия были братья Щек и Хори или, правильнее, Хури,

605

-------------------------------------------

которые также воздвигали города. Щек — Васильев, Хори — Хо- реан, или Хур-сен, Хор-сен, Корсунь.

Или же вот чувашское имя — Курум. Значение этого имени такое — (Кур-ум) «видящий будущее». И название полуострова Крым связано с этим именем. Когда-то, еще в гунско-булгарскую эпоху, так назвали полуостров предки чуваш. Так поясняют ученые из Дунайской Болгарии.

И еще... Жил в конце пятидесятых годов прошлого столетия в нашей деревне дед по имени Иван. Фамилия у деда была Колесников, а кличка была «Шкалик». Его так и звали дед Шкалик. Так вот этот дед Шкалик еще в царское время пешком посетил город Киев. А до Киева от нас примерно полторы тысячи километров. Так вот этот дед рассказывал, что он посетил в Киеве старинный монастырь и в священных пещерах совершил поклон чувашским богам. И я, уже повзрослев, не раз думал над этим и пришел к выводу, что дед Шкалик не зря говорил эти слова. Город Киев действительно исторически неразрывно связан с именем нашего народа, и это факт. А недалеко от Киева располагался город Болгар, впоследствии переименованный русскими в Белгород.

А пока сидели Ылтанпик с Пусьманом в ожидании штурма, вели беседу и не знали, что будет потом. Как не знали об этом и другие люди, находящиеся рядом с ними на стене в это время. И только мы, современные люди, копаясь в архивах и глотая пыль прошедших веков, по скупым строкам неизвестных летописцев, а также силою своего воображения проникая вглубь веков, смутно восстанавливаем в своем воображении дела и события давно минувших лет. И предстает перед нами во всем своем великолепии город Биляр, равных которому не было нигде на земле, и город Париж в то время по сравнению с городом Биляром был просто деревней. А русские города Владимир, Москва и Киев, вместе взятые, по площади были меньше одного Биляра. Это можно проверить и в наше время. И представьте себе, сколько населения было в городе Биляре? А насчет города Владимира меня давно терзают сомнения. А действительно ли город был русским? Ведь известно, что там правил князь Андрей Боголюбский, а его жена была булгарка, т. е. чувашка. Также известно, что церковь Покрова на реке Нерли построили булгарские мастера из булгарских камней. Ещё возникает вопрос: зачем русичам мощи булгарского христианского святого Авраамия Булгарского, первого святого из чуваш, и зачем нужно было перевозить его мощи в город Владимир, где они и хранятся по сей день в женском Княгининском монастыре.

606

-------------------------------------------

Не говорит ли это о том, что город Владимир был булгарским городом? Просто со временем местное население было частично уничтожено, а частично ославянились, как булгары Дунайской Болгарии. И этот процесс обрусения идет и в настоящее время. Скоро на земле не останется ни чуваш, ни мордвы, ни многих других малочисленных народов. Скоро мы все станем русскими, а русские станут или англичанами, или же представителями других, более цивилизованных народов.

Некоторые историки пишут, что государство Волжская Булгария было слабым государством. Это неправда. У слабого государства не было бы такой многолюдной столицы. И слабое государство не смогло бы дать такого отпорамонголо-татарам, какое дало оно вблизи населенного пункта Золотарево в Пензенской области, на бывшей территории государства Волжская Болгария. Глазами современного человека посмотрите и оцените масштаб этого, действительно, величайшего сражения средневековья. Или же вы думаете, что кто-то чужой пришёл на бул- гарскую землю защищать булгарское население? Воистину, загадочна история происхождения чувашского народа. Воистину, чувашский язык настолько своеобразен и настолько отличается от всех остальных тюркских языков, и настолько помог обогащению многих языков на земле, что поневоле возникает вопрос, уж не сами ли Боги общались на этом таинственном языке? Чувашский язык никогда не был тюркским. Чувашский — это язык скифов, с помощью которого (с помощью производного) в русском языке образовано около трех тысяч слов. Это почти весь разговорный язык. Я бы сказал даже так: чуваши — это русские болгары. Вот всего лишь несколько примеров. Слово «вой» на чувашском языке означает сила. Отсюда русское слово воин, т. е. сила. Или слово «артель», которое буквально означает — место сбора мужчин. В артели сбивались именно мужчины, а женщины оставались дома вести хозяйство. Вот слово «казак». На чувашском языке это слово означает — отрезанный ломоть, режущий, рассекающий или же странствующий человек. Значений несколько. А вот слово «атаман». На чувашском языке слово буквально означает — отец мой, или если хотите, батя, или же комбат. Или же слово «тенге». Отсюда в русском языке слово деньги. А вот и главное слово

- мама. На чувашском языке слова Ама и Анне являются синонимами и означают — мать. Но слово «мама» имеет более расширенное значение и означает все женское. Или же слово — брат, (бр-ате), что означает, что братья произошли от одного отца.

607

-------------------------------------------

И таких примеров можно привести бесчисленное множество.

Скифский вопрос в России намеренно замалчивается, несмотря на то, что Русь получила крещение от скифов, а не от греков. Турханная грамота выдавалась патриархам, архиереям, монастырям, князьям и знатным боярам в России вплоть до XVIII века. (ЭС, т. 18, с. 536). Летоисчисление в русские летописи перешло от скифов. Главные города Руси — Киев, Великий Новгород, Москва, Смоленск, Чернигов, Переславль, Суздаль и другие (около 50 городов) — являлись скифскими. Русь как государство возникла на территории Великой Скифии. Да и названия главных дохристианских русских богов чисто чувашские. И каждое название имеет свое значение, а на русском языке это просто слова. Вы только посмотрите и подумайте. Вот Перун. Разделите слово Пер-ун по слогам. Что получается? Получается «У Одного Его». Или же Велес. Вал-ас, со значками над буквой а означает «Он разум». А бог Сварог? Сувар-ок буквально утверждает что это

- Сувар, чувашский род. Ещё бог подземного мира — Семаргл. Знающие чувашский язык — подумайте. Сем-ар буквально означает «мужчина темноты». Еще бог Чурила, или же Ярило. Яр-ил, Яр

- дающий и отпускающий, а ил — берущий. Да еще бог Карачун, чье имя буквально означает «черная душа». Еще боги Хорс, Лада и Полель. Знающие чувашский язык, подумайте. Каждое слово имеет значение. А вот и наш небесный Спаситель всех христиан

- Иисус Христос. Что означает это имя на чувашском языке? Имя Христос (Хрес-тос) на чувашском языке означает — Друг креста. Скажите, причем здесь какие-то греки? (Имя Христос считается греческим именем). Ведь святое имя буквально кричит и трубит на чувашском языке, только мы, ослепшие и оглохшие от своей гордыни, не замечаем и не слышим, а может, просто не хотим зреть и слышать этого. Скажите мне, у какого ещё народа имеется такое емкое и такое значимое слово?

Или же рассмотрите фигуру княгини Ольги, первой христианки Руси. Ведь она тоже болгарских кровей. Да и первые русские святые Борис и Глеб выходцы из болгарского, т. е. чувашского рода. В летописи сообщается: «От Болгарини — Бориса и Глеба». Их брат Ярослав, впоследствии прозванный «мудрым», значит, тоже был болгарских кровей. Там было ещё несколько братьев, и одного из них звали Святополк, его впоследствии незаслуженно обвинили в убийстве братьев Бориса и Глеба, и прозвали Свя- тополк окаянный. Их отец — князь Владимир, который крестил Русь, объявлен святым на Руси. Хотя мне не понятно, как это

608

-------------------------------------------

можно объявить святым человека, убившего родного брата из-за власти, да державшего в тюрьме своего дядю до самой смерти. Хотя, конечно, можно сослаться на то, что, мол, время было такое... В общем, получается, как ни крути, все русское — это хорошо забытое чувашское. Вот так вот, друзья мои. Ведь названия богам давались не просто так, это было главным в жизни в свое время. Многие могут не согласиться со мной, я знаю. Но факты говорят сами за себя.

Чувашский язык как песня, как течь светлоструйного родника, напоминает мягкий говор воды. Недалеко от нашего села есть большое русское село Покровка. А вокруг Покровки расположены мордовские, татарские, чувашские и русские поселения. Раньше, до войны, да еще некоторое время после, там располагался рынок, и происходили базары, где торговали крестьяне из окружных деревень. Так вот, как рассказывали наши старики, приедешь, бывало, на базар, и те же русские люди, да и люди других национальностей, называли нас, говорят, скуфами. Это тогда, наверное, звучало несколько насмешливо и оскорбительно, как прозвище, я не знаю. Все это я слышал в далеком детстве. Теперь уже так не говорят, да и не помнит, наверное, никто об этом. Ведь прошло уже более полувека. Те люди ушли уже в иной мир, да и жизнь стала совсем другая. Я тогда не знал слова скуф и не понимал его значения. Я переспрашивал тех, кто об этом рассказывал, и говорил, что, может, нас называли словом скупы, от слова скупать или же скупой. Так нет, отвечали рассказывающие, говорящие слово «скуф» вкладывают в него совершенно другой смысл, связанный, наверное, с нашим народом. Хотя объяснить толком тоже ничего не могли.

А это уже случилось лично со мной. В начале семидесятых годов прошлого века я возил колхозное молоко на сливпункт, все в то же русское село Покровка. Колхозные коровы в то время болели бруцеллезом, и молоко приходилось кипятить перед отправкой на переработку. Из-за этого однажды я задержался с доставкой молока по назначению, и у нас возник маленький конфликт с заведующим сливпунктом. А заведующим тогда работал, как мне помнится, мужчина крупного телосложения по фамилии Бураков. Он был уже в годах и намного старше меня. Все мы величали его дядя Гриша. Так во время этого конфликта он обругал и обозвал меня словом «грязный скиф». Никто ранее, ни до, ни после, не обзывал меня так. Я тогда лишь посмеялся над этим. А это, наверное, было лишним подтверждением того, что мы, дей-

609

-------------------------------------------

ствительно, скифы. Только повзрослев и прочитав немало книг, я узнал истинный смысл этого слова. Слово «скиф» или «скуф», действительно, оказывается связано с историей нашего народа. И вышло именно так, что булгаро-чуваши в свое время принесли грамоту на Русь, хотя это тоже оспаривается и не признается современными учеными мужами. Но простой народ не обманешь, у него свои понятия и своеобразные мышления.

Воистину, история чувашского народа не похожа на историю никаких других народов в мире, и она еще ждет своих бесстрастных, совестливых и честных, в первую очередь перед собою и перед Богом, исследователей. Но все проходит, все меняется в жизни. Время неудержимо летит все вперед и вперед. И остаются позади покрытые пылью времен десятилетия и века. И вот уже и забылось, что было совсем недавно, тем более, если все прошедшие события нигде не фиксировались, или если все документы были уничтожены, как хазарский словарь. А память людская коротка. Многие современные люди не помнят даже имена своих дедушек и бабушек. Что уж после всего этого говорить. И постоянно живя в окружении разноплеменных народов, потихоньку, незаметно теряется нить, связующая человека с прошлым его собственного народа. Незаметно чужое становится ближе, и вот оно уже кажется своим. Для примера возьмем мою семью. Мои родители хорошо знали чувашский язык. Мать еще неплохо изъяснялась и на татарском языке. И худо-бедно они разговаривали и на русском языке. Я неплохо говорю на чувашском и на русском языках. А уж мои дети совершенно не знают родного языка, да и знать не хотят. Буквально за два поколения они на моих глазах обрусели. В этом виноваты, в первую очередь, мы, родители. Но и школа, улица, место рождения и место жительства, да и национальная политика государства тоже. Или же вот семья моей родной тети Дарьи, старшей сестры моей матери. У неё была большая семья, муж и шестеро детей: четверо сыновей и две дочери. Трое сыновей еще в юности уехали из родной деревни и поднимали город Магнитогорск, начиная с землянок и с палаток. Все трое женились на русских девушках, и впоследствии их дети, и они сами тоже, стали русскими. А от остальных детей моей тетки Дарьи не внуки, а правнуки тоже все обрусели. Вот и посчитайте, каковы были потери для чувашского населения и сколько прибавилось русскоязычного населения. И так было всегда и повсеместно. Но, как бы там не сложилось, именно чувашский народ дал России не один миллион рускоговорящих людей.

610

-------------------------------------------

К большому сожалению, все в этом мире подвластно смерти. Умирают люди, умирают животные. Все живое обязательно умрет, каждый в свой срок. И так же умирают города и селенья, чтобы больше никогда не воскреснуть. И так же умирают империи и государства, что и случилось с булгарским государством. Растоптанная, растерзанная копытами коней кыпчакских племен, задушенная их арканами, изрубленная сначала татарскими саблями, а потом мечами русских князей и ушкуйников, погибла Волжская Болгария и уже больше никогда не смогла восстать из пепла и грязи. (Ушкуйник — «ушкн -уй» — на чувашском языке означает буквально «ватага полевая», т. е. разбойники.) И окончательно добил булгаро-сувар царь Петр I, издав Указ и учинив расправу над ними по описи и Указу, по рекам Дон, Хопер, Медведица и многочисленным другим. А сколько скифов он сгноил и погубил при постройке Петербурга, согнав в болотные топи многие тысячи и тысячи людей? Кто их считал? А счет, я уверен, шел на миллионы. Иначе не построить на этой, крайне неблагоприятной, при полном бездорожье и безлюдье земле, такого великолепного города. С великим надрывом строили Петербург, и его строительство дорого обошлось простым людям. На скифских костях поднимали и строили российскую столицу. Петру I нужно было как можно больше уничтожить опасных ему людей, и лучшего способа, чем строительство города на болоте и на островах, на этом гноище, не придумаешь.

А сколько лашманских команд было сформировано из среды булгаро-чуваш? С тех самых пор среди чуваш и мордвы встречается фамилия Лашманов. И трудились подневольные люди от темна и до темна. И косили их болезни и голод. И гибли они и мерли бесчисленно. Но, согласитесь, в дело становления Российского флота, укрепления, расширения и развития страны, и в дело последующих побед России в различных войнах поволжские народы, и лашманы в частности, внесли самый весомый и неоценимый вклад. Сколько миллионов вековых дубов и сосен было срублено в поволжскихлесах, один только Бог знает. В наше время такие вековые деревья уже не растут. А раньше росли. Об этом говорят сохранившиеся старинные чувашские укладки-сюпсе, выдолбленные из цельного дерева на манер кадушек с крышками под замок. Эти укладки-сюпсе не охватить одному взрослому мужчине. Вот и представьте, сколько столетий росло такое дерево. Заготовку корабельного леса лашманы начинали осенью и работали всю зиму, срубая, выволакивая и доставляя готовые бревна к берегам

611

-------------------------------------------

Волги и многочисленных её притоков. А уже оттуда летом многочисленные бурлацкие команды доставляли бревна к судоверфям.

Сам Петр I и его город Петербург — словно порождение Антихриста, и сущность города, хоть и прекрасного, — дьявольская. Сколько тысяч людей испили там горечь жизни до дна? Кто знает? Возьмите только блокаду города фашистами. А какая страшная участь постигла там многих монархов, и особенно последнего императора? Видимо, проклятие скифов действует там до сих пор. Потом, через двести с лишним лет, моему отцу, да и многим моим односельчанам пришлось с оружием в руках защищать этот город в страшную фашистскую блокаду. И с Ленинградского фронта пришла к моей матери страшная похоронка о гибели отца. Но Бог миловал, отец мой вернулся живым с той страшной войны. Он был награжден медалью «За оборону Ленинграда». Это в годы царствования Петра были переписаны, подменены и исправлены в пользу русских многие летописи и церковные книги. И переписывали историю в основном иностранцы, нанятые Петром I. Переписывали, исправляли, выдумывали и подменивали, или же совсем уничтожали документы в угоду Романовым. Воистину с иезуитским, дьявольским изощрением провели чистку истории государства Российского. Во времена правления Петра I и в последующих правлениях других царей, иезуиты да тайные тамплиеры полностью овладели русским обществом. Именно иезуиты создавали тайные общества и кружки, которыми жила вся российская аристократия. Это иезуиты произвели царя Павла I в магистры Мальтийского ордена. Так глава православной страны стал главой католического ордена. Царь Александр I тоже был протектором Мальтийского ордена. Это с помощью иезуитов и масонов громили и уничтожали скифский народ. Так папа Римский мстил скифам за когда-то якобы причиненные унижения и оскорбления.

Да и все русское дворянство, весь господствующий класс и политическая элита, глубоко презирая свой родной язык и простой русский народ, свою культуру и всю Россию, с преданностью собаки смотрели на Запад. Что им всем чаяния простого люда, что им вера или малая родина? Хотя всем давным-давно известно и ясно, что Запад с начала времен и до скончания века всегда был и будет против России, какие бы жертвы ни приносила наша Родина ради спасения тех же западных ценностей и земель. Вы хотя бы вспомните только два беспримерных нашествия: Наполеона и Гитлера. Вот вам и Запад, и этим все сказано. Как нас считала с

612

-------------------------------------------

испокон веков Европа азиатскими дикарями и москалями, так до сих пор и считает.

С царя Петра I начались так называемые «научные экспедиции» вглубь России, вглубь скифских земель. И возглавляли эти экспедиции иезуитские шпионы: Миллер, Паллас, Герберштейн, Гумбольт, Гюльденштедт, Фальк и другие, стоящие на службе у русского царя. И командовал ими иезуит Яков Брюс. Люди в «немецкой» одежде правили бал на русской земле, и царь Петр I был игрушкой в их руках.

А сколько стрельцов и старообрядцев уничтожил царь Петр I? Полгода шли в Москве публичные казни. Шли с утра до вечера. Реки крови текли на грешную скифскую землю. Виселицами были заставлены городские площади. Начиная с правления Ивана Грозного, и во время царствования Петра I кровавый Молох работал без остановки. Так всесильный царь уничтожал прошлое своей страны. Так народ потерял свою жизненную опору и свою веру. Теперь страх навсегда поселился в сердцах людей. Во времена правления Петра I сама страна стала другой. Страна, которая помнила массовые казни и кровавые карательные экспедиции. Стараниями иезуитов святая Русь превратилась в Россию. Всеобщим безумством и нечеловеческими страданиями жила тогда Россия. Творилось что-то страшное. Страшнее, чем сама смерть и всеобщий террор. Безумным страхом жила Россия. Ради достижения неограниченной власти Петр, еще будучи юношей, устранил двух своих соперников — родную сестру и брата. Потом, уже будучи царем, казнил своего единственного сына. Теперь, в наше время царя Петра I представляют реформатором, устроителем земли русской. А он был просто символом. Символом больным, жестоким и нездоровым, как и вся страна. Его действительно постоянно мучили припадки, которые в простонародье называли падучей болезнью. Все реформы и перестройку за него проводили иезуиты и масоны иностранцы. Они стояли за троном русского царя и манипулировали его действиями. Это иностранцы формировали российскую армию и российский флот. Это они формировали российскую политику. И они же втянули Россию в кровавый водоворот революции, погубившей Российскую империю.

Возникает вопрос, отчего же так боялся чуваш всесильный царь Петр I? Царь, имевший огромную армию, разгромивший шведов, прорубивший окно в Европу? Почему он своими указами запретил ставить кузницы в чувашских деревнях, запретил торговлю и всяческую работу с драгметаллами? И почему сво

613

-------------------------------------------

ими указами в 1718-1723 годах он более 2500 чувашских князей, мурз, турханов перевел в простое крестьянское сословие? Всесильный царь боялся правды. Боялся, что законные наследники святой земли предъявят ему права и постараются вернуть себе принадлежащие их дедам и прадедам земли. Царь хотел обезличить все верховенство булгаро-чуваш, чтобы наследники скифо- булгар совсем разучились руководить массами людей и позабыли военное дело.

С целью уничтожения подлинных источников по истории Руси и России Петр I издал Указ от 16 февраля 1722 года о том, чтобы все епархии и монастыри выслали в Москву, в Синод находящиеся у них старинные хроники и хронографы — якобы для снятия копий и дальнейшего сохранения. А на самом деле это была очередная чистка церквей и монастырей. И были назначены специальные люди для осмотра и собирания этих документов. Бесследно исчезали книги на булгарском языке. И не только книги, а целые библиотеки. С тех самых пор говорят, что чувашскую книгу съела корова. Это он, заставляя людей забыть свою древность и связь со своими предками, брил бороды. Заставлял носить парики и заставлял сменить традиционную одежду на иностранную. А у него самого-то борода не росла. Под предлогом церковной реформы Никона при первых Романовых была проведена чистка всех библиотек. Были сожжены и уничтожены старые разрядные книги, рассказывающие о происхождении знатных русских родов, так как они все были выходцами из булгар. И эти беды, нанесенные русскими, не меньше, чем нанесли татары. Приведение под присягу Захарьиных (Романовых) означало в то время свержение правления «чужеземцев», которых все называли скифо-булгарами. Так оставили народ без истории, словно детей без родителей. А потом из таких детей, уже не помнящих свою историю, можно вылепить все, что душе угодно. Ведь даже само слово «история» чисто чувашского происхождения и дословно означает «дело сделал». Потом, через столетия, за грехи своих далеких предков пришлось ответить и заплатить непомерно высокую цену последнему из Романовых. Погибли ни в чем не повинные дети. Погибли ангелы. Как главу многочисленного семейства, занимавшего в свое время самый высокий пост в государстве, и как отца, не сумевшего защитить своих детей, мне безмерно жаль Николая Романова. Но случилось то, что случилось... Господь допустил такое. Вместе с ними пострадали миллионы и миллионы людей.

614

-------------------------------------------

Со времен Романовых и до настоящих дней в России скифо- булгары жили в униженном положении. После великих сражений с бесчисленными ордами, оставшись в жалком меньшинстве, не желая покидать свою родину, они станут чужими в своей стране, которая не признает их уже за своих. Так аборигены станут изгоями на своей же земле. Оболганный, оговоренный и опоенный ложью коренной народ превратят в чернь, в рабов, постепенно погружая их в болото беспамятства. Физически уничтожая непокорный народ, заставляя его забыть своих предков, свою культуру и своих царей, погружая его в пучину невежества, разврата и пьянства, они породят манкуртов, не помнящих родства. Стараниями иезуитских историков государство скифов, предшествующее Руси и России, предадут полному забвению, словно оно и не существовало вовсе. Чванливый великоросс, презирая и глумясь над языком аборигенов, будет называть их скиф, совершенно забыв, чью землю он унаследовал. В 1609 году, когда было погублено бесчисленное множество мирного люда вокруг Чебоксар, дороги на много верст были заставлены отрубленными человечьими головами. И это после добровольно-принудительного вхождения чувашей в 1552 году в состав России. Да, печальная судьба великого народа. Ушедшие навсегда люди... Святая Русь... Народ, некогда строивший дворцы и кермени, церкви и мосты, загонят в хлева и сараи, заставят жить в скотских условиях. Прольется море слез от обид и насилья. Великий народ станет презираемой чернью. Чрезмерные жестокости, гонения и унижения, бесконечные выбивания и выколачивания денег из несчастных приведут к рождению гнусной, омерзительной, и позорной форме русского рабства — крепостного права, когда людей проигрывали в карты, закладывали под залог, продавали наравне со скотиною, разлучая детей с родителями, мужа с женой. Когда забивали насмерть батогами подданных, секли, изувечивали, насиловали и запарывали на конюшнях, заставляя терять человеческий облик, который давно уже потеряли сами. Просто-напросто люди становились товаром, капиталом, бесплатной рабочей силой. Это было узаконенное рабство. И никто не нес за это ответственности. И все это делали масоны от имени Господа, не боясь ни греха, ни самого Бога. Булгаро-чуваши так и думали: Бог над царем, царь над господами, а господа над черным людом. Об этом раньше писали в учебниках по истории, теперь же, облагораживая и вычищая в очередной раз свою историю молчат. Я помню рисунок в книге по истории, где крестьянин стоит на одной ноге — так его

615

-------------------------------------------

прижали. Да и упразднили это право совсем недавно, только в 1861 году. Мои дедушка с бабушкой еще помнили то время, когда в России существовало крепостное право. А если быть точнее, то крепостное право упразднили лишь в 1961 году. До этого времени крестьянам не выдавали паспорта, и они не могли покидать свой населенный пункт и свободно передвигаться по стране. В начале ХХ века в России ещё применяли телесные наказания. Прав был поэт, написав: «Прощай, немытая Россия, страна господ, страна рабов». И из-за этого рабства мы отстали в своем развитии от цивилизованных стран Европы на многие столетия. Вы вспомните, когда открылся в России первый университет. А в Европе такие университеты открылись на целых шесть столетий ранее. Да и первыми преподавателями и учеными в Российском университете работали одни иностранцы. Может, не прав был Александр Невский, сблизившись с монголо-татарами? Не лучше ли было сблизиться с Западом? Ведь они все же с нами единоверцы, хоть и католики. И не было бы этого отставания от цивилизованного мира на целые столетия.

Вот возьмите ХХ век. Как страшна история всего этого века. Сколько было войн, репрессий, гонений и унижений своего собственного народа. А как поступили с победителями фашизма? Возьмите только, к примеру, Г. КЖукова. Как унизили и оскорбили маршала победы. И что тут говорить про рядовых граждан. После войны их зажали в такие тиски, что и передать невозможно. Вот по этой причине, наверное, от безысходности, народ российский и пьет беспробудно. Все заливает вином — и горе, и радости. На дворе уж давно XXI век. А российские люди не получают достойную зарплату и не могут построить себе жилье, достойное человека. Вы посмотрите, сколько людей в России живет в ветхих и аварийных домах? Сколько сел вымерло и вымирает? И сколько в стране бомжей? Страною командуют коррумпированные чиновники и бандитские группировки. И это повсеместно. Все это унижает нас как людей. Простой люд у нас считается просто быдлом. А сколько тысяч людей покидают Россию, и часто навсегда? Ведь все это не от хорошей жизни. Происходит утечка мозгов, и каких мозгов, которыми, действительно, могла бы гордиться Россия.

И встают настойчиво перед глазами картины из прошлого России в образе изможденной, со смертной мукой в глазах, с истерзанной несправедливостями душой булгарской женщины. Перестали писать и показывать про Иванушку-дурачка. С чего

616

-------------------------------------------

бы это? Наша российская дурь... Чего еще нам всем стоила сталинщина? Это миллионы жизней, не считая потери в войне. Вот уж действительно рабство — хуже не придумаешь. Так и хочется сказать — так нам и надо! Да ладно уж, каков народ, таковы и правители. Сами выбираем. А сколько раз в нашей стране наши правители сознательно устраивали гладомор, доводя людей до людоедства? А мы говорим святая Русь. Где же тут святость? До сих пор горечь от сознания всего этого отравляет наши души, да что тут говорить. И поэтому и песни нашего народа звучат так жалобно и протяжно. Так у булгаро-чуваш отняли все: и землю, и богов, и саму историю. Так и закончилась история Булгарского государства. И кого же после всего этого получили в соседи русские? Так уже было ранее. Русские уничтожили хазар на Северном Кавказе, которые держали «Железные ворота» (Тимер Хапха), Дербент, или Чара на чувашском языке, (Чара — значит остановка), и после из-за гор хлынули на русскую землю арабы и другие иноплеменные кочевые народы. И проблема с беспокойными соседями не решена до настоящих пор. До сих пор продолжают гибнуть на Кавказе наши солдаты, и среди них немало скифо-булгаров, не знающих совершенно, что они находятся на земле далеких предков. А потом наступила непрерывная цепь забвения, и вот уже истинные предки булгар плохо знают свою историю, не помнят, кто они такие и кто их предки. Совсем забыли и не помнят имена своих царей. Разговаривают на языке бывших неприятелей, почему-то стыдясь своего великого языка и принадлежности к народу Моисея. Они обрусели.

Вот возьмите творение А. С. Пушкина «Песнь о вещем Олеге». В нем описывается, как князь Олег пошел войною на неразумных хазар. А если вдуматься, то неразумными являются не хазары, а руссы. После разгрома русскими хазар в регионе произошли важные, определяющие весь ход дальнейших событий, геополитические перемены. Из азиатских стран через открывшийся путь хлынули на Русь бесчисленные дикие орды кочевников, которых ранее сдерживали булгары и хазары. Все Поволжье было отрезано от Прикаспийского региона. Уничтожив хазар, русские выпустили из бутылки азиатского шайтана или джина, последствия которого мы пожинаем по сей день. Народ был вырезан. Купцы разбежались. Торговля совсем захирела. А без торговли жизнь замирает. Победители руссы разбрелись, разбежались кто куда, оставив земли кочевникам.

Русские сильны и храбры в порыве. Но удержать и тем более

617

-------------------------------------------

управлять разумно захваченным они не могут. Они скорее разворуют, пропьют все и вся, изгадят все, а потом передерутся между собой, что мы и наблюдаем и в наше время тоже. Все это я пишу не для того, чтобы оскорбить русский народ, а для того, чтобы современные русские люди хоть немножечко задумались над этим. Русские ведь титульная и государствообразующая нация в России, и чтобы они в дальнейшем не допустили развала России, как некогда допустили развала СССР. Ведь русский народ несет особую ответственность за целостность и сохранение России как государства.

Хуже того, губители булгарского народа — татары, по прошествии столетий стали приписывать себе историю булгар, отталкивая на обочину истории истинных потомков волжских булгар — чуваш. Напрашивается резонный вопрос: кто же тогда уничтожил булгар? Монголы уничтожить целое государство не могли, так как они были малочисленны. Булгар и булгарское государство, а затем и Русь уничтожили кыпчаки, и только кыпчаки. А если верить некоторым татарским писателям и ученым, то получается, что пришли татары и напали на татар? Но ведь современный татарский язык относится к кыпчакской группе языков, и это аксиома.

Как известно, основным признаком принадлежности народа является язык. А язык современных татар является кыпчакским или кипчакским. Но у булгар язык никогда не был кыпчакским. Вот возьмите башкир, казахов, узбеков, киргизов, ногайцев, калмыков и ещё многих других народов, у которых язык также является кыпчакским. И заметьте, никто из них, кроме татар, не претендует на принадлежность к булгарам. Если татары — булгары, то и весь кыпчакский мир должен быть булгарским. Теперешним татарам просто обидно слышать, что они пришлый из далеких степей народ, и что город Казань основали не татары-кыпчаки, а булгаро-чуваши. Об этом раньше пелось и говорилось во многих народных сказаниях. Татары — кыпчаки, а не булгары. И что бы ни говорили, какие бы легенды и мифы ни выдумывали братья- татары о принадлежности их народа к булгарам да принятии булгарами ислама, им не уйти от своего кыпчакского языка. Ведь известно, войско Чингисхана и хана Батыя в основном состояло из кыпчаков. До начала XV века они вели кочевую жизнь, и только потом начали оседать на завоеванной земле булгар. Они до настоящих пор во время праздников ставят юрты. От булгар переняли татары навыки земледелия и со временем начали

618

-------------------------------------------

справлять праздник «Сабантуй», что означает праздник плуга. А это был праздник булгар земледельцев, а не кочевников татар. Низовые чуваши до сих пор называют плуг словом сабан, и справляют праздник весны — Сабантуй. Но слово «сабан» имеет в чувашском языке и другое значение, и означает ещё «соревнование». От булгар же переняли они и изображение белого барса на знамени, хотя всем известно, что Коран категорически запрещает мусульманам изображать фигуры животных и человека. И если верить некоторым татарским ученым, то прошло уже более тысячи лет со времени принятия булгарами ислама. И если булгары того времени были бы правоверными мусульманами, то они ни в коем случае не допустили бы изображения животного на своем знамени.

Немецкий летописец С. Герберштейн в начале XVI века в При- казанье отметил 63 чувашские деревни. А это для того времени немало, совсем не мало. Однако я уверен, что он сумел отметить не все населенные пункты. Ведь когда-то реки Волга и Кама назывались чувашскими реками. И современный Лаишевский район Татарстана сплошь состоит из отатарившихся чуваш. Название Казань происходит от имени суварского, т. е. чувашского князя по имени Хусан. Хусантай, Хусанка, Хусан — дохристианские чувашские имена. Тюркоязычные народы в заимствованиях звук «х» меняют на «к», звук «у» — на «о». От Хусана образовано Ко- зан — Казан — Казань. Казан на татарском языке означает «котел». Но ведь не назовут же город именем котла?

Вот как пишет Н. М. Карамзин: «По следам разрушительных походов славян в Поволжье, в 1437 году татары осели в Приказа- нье, в земле царских скифов, живущих в Урало-Подонье со времени Сесостриса — с XV века до нашей эры. Через шесть лет после похода Ф. Д. Пестрого на волжских болгар, в 1437 году в Прика- занье переселились изгнанные из Сарая татары. Причиной изгнания послужили следующие обстоятельства: В 1437 году в Золотой Орде началось соперничество за престолонаследие между чингизитами. В этой борьбе хан Кичим взял верх и в 1437 году изгнал из Сарая своего брата Мухамеда. Он стал искать убежища в России. Но не найдя его, как пишет Н. М. Карамзин, «через землю Мордвы прошел в Болгарию, к тому месту, где находился древний Саинов Юрт, (Сугутов Сьурт), или Казань, в 1399 году опустошенный россиянами. Около сорока лет сей город состоял единственно из развалин. Махмет, выбрав новое лучшее место, близ старой крепости построил новую, деревянную... В несколько

619

-------------------------------------------

месяцев Казань наполнилась людьми... Из самой Золотой Орды, Астрахани, Азова и Тавриды стекались туда жители, признав Махмета царем... Таким образом сей изгнанник сделался истинным первоначальником царства Казанского, основанного на развалинах древней Болгарии, государства торгового и образованного». Улуг-Мухамед и его сын Махмутек (1437-1445гг.) являются основателями Казанского ханства.

После взятия Казани русскими в 1551 году перед последними встал вопрос о закреплении города в качестве столицы чувашского народа. Во второй половине XVI века чуваши начали обустраивать город. Приступили к возведению кремля, построили первую башню. Но по разным причинам дальнейшее строительство было приостановлено. Но башня сохранилась. Она именуется Сам- батова башня. Татары называют её башня Суюмбеки. По преданию, башня названа в честь болгарской царевны Сьулам-пике. (На чувашском языке Сьулам-пике буквально означает пламенная, или же огненная красавица).

Правда, и среди башкир есть несколько человек, претендующих, или по недоразумению, или, стараясь сознательно исказить историю, причислить себя к булгарам. Ну, это уж чистейшей воды абсурд. Башкиры когда-то тоже пришли на булгарские земли и заселили их, особенно после монголо-татарского нашествия. Невозможно даже представить, чтобы у кочевого народа, который еще в начале ХХ века жил в юртах, был в средневековье самый большой по площади город во всей Азии и Европе. Да и все башкирские роды — это пришлые из Средней Азии кочевники, осевшие на древней булгарской земле. Ведь до сих пор среди них есть роды узбеков, каракалпаков и других племен. Когда-то Чингисхан вывел башкирские роды из Монголии. И после нашествия они так и остались на булгарской земле, вытеснив коренной скифский народ далее на запад. На месте расположения города Уфа ранее стояла булгарская крепость, правда, название её забылось и затерялось в глубине веков. Но со временем, надеюсь, ученые раскроют и эту тайну. В городе Уфа есть памятник Салавату Юлаеву. Вглядитесь внимательнее в лицо башкирского батыра. Это же типичный монголоид. Что ещё можно добавить к этому.

Или следует рассмотреть вопросы принадлежности к вере. У чуваш первым христианским святым является Авраамий Булгарский. Как известно, Авраамий жил еще до монголо-татарского нашествия и был убит соплеменниками в 1229 году. И в настоящее время его святые мощи находятся в городе Владимире

620

-------------------------------------------

в женском княгининском монастыре. Только вот спрашивается, зачем же русским людям потребовался труп, т. е. мощи какого- то булгарина, хоть и святого? А часть татар приняла христианство через несколько столетий, только во времена правления Ивана Грозного, да и то насильно. Татары опираются на красивую легенду, выдуманную кем-то, о принятии булгарами ислама и теперь даже отмечают годовщины даты якобы когда-то принятого булгарами этого решения. Совсем недавно отметили тысячелетие принятия булгарами ислама, позабыв, что первый Коран издали в России лишь в XVII веке. И лишь тогда появились в России первые общины мусульман. Первая мечеть в Уфе была построена лишь в XIX веке. Как будто у булгар не было своих богов. Булгары очень ревниво оберегали свои обычаи и никогда не желали перенимать или заимствовать никаких обычаев ни от какого народа. Отступников от веры они карали смертью, невзирая на положение, которое занимал человек. У булгар был свой Тора или Тура — сильнейший из богов. И у народа была Книга Тора. По содержанию Тора — это история булгар, а не евреев. Когда-то предки булгар освободили евреев от вавилонского плена, и те вернулись на родину. У получивших свободу евреев возникла новая вера. Тора или Тура стала законом Израиля. А на булгаро-чу- вашском языке «Тора или Тура» — это Бог и закон Божий. Потом среди других народов родилась поговорка о том, что чувашскую книгу съела корова. Раз съела, значит, книга в действительности была. Только во времена татарского ига и в последующем русском правлении она пропала. И не просто пропала. Ее сожгли, уничтожили сознательно. Гонениями, унижениями и массовыми убийствами из сознания народа хотели вытравить все, даже память о том, что они когда-то принадлежали к величайшему из племен на земле — скифо-булгарам. И ведь не зря совершались крестовые походы ко гробу Господня. Ведь, как известно, иудеи не хоронили своих умерших и погибших в гробах. Они обматывали своих покойников в полотна и хоронили в пещерах. И если Иисус был похоронен в гробу, то это значит, что Он не принадлежал к племени иудеев. Имя Христос считается греческим, хотя это имя чисто скифское, т. е. чувашское, и на чувашском языке означает друг Креста (Хрес-тос).

Вы посмотрите на каменные здания и минареты старого города Булгара. Татары преподносят их как булгарские построения. Это не верно. Это уже татарские построения. Ведь они являются более поздними построениями, появившимися уже

621

-------------------------------------------

после монголо-татарского нашествия. И возведены из камней, из которых ранее были построены булгарские кермени и правительственные здания, которые во времена монголо-татарского нашествия были полностью разбиты и разбросаны в округе. И сам город Казань стоит на месте исконной булгарской крепости. И ранее он назывался не Саинов Юрт, а Сукутов Сьурт. Это, может быть, не отражено ни в каких документах, но сказку под таким названием рассказывала старая сказочница Мельникова Матрена из нашей деревни.

Единственный Древнебулгарский свод, или история булгар, сохранился на бывшей территории Булгарского государства в Башкирии, и этот свод дошел до наших времен. Он называется «Джагфар тарихи». В этой книге, изданной в г. Оренбурге в 1993 году, искажая действительность, и без всякого зазрения совести история болгаро-чуваш была полностью переписана под татар, хотя те прекрасно знают, что никакие они не болгары, а пришлый из далеких степей кочевой народ, завоевавший когда-то болгарские земли и погубивший болгарское царство. И что парадоксально, многие люди верят им, наивно полагая, что все, что написано на бумаге — верно. Но ведь любой обман все равно откроется, и на лжи далеко не уедешь. Любой мало-мальски думающий человек прочтет внимательно и сделает свои правильные выводы. И молчит Российская академия наук, пустив все на самотек или же специально сталкивая на кривых и ухабистых дорогах истории два народа. Вы только прочтите внимательнее это фальшивое творение и обратите внимание на названия местностей, рек, гор, на названия городов, на имена князей и ханов. Это сплошь переделанные с чувашского языка на татарский лад топонимы и имена. И даже имя главного Бога чувашей — Тора, оставлено без изменений. А из народов России, насколько я знаю, только чуваши называют своего главного бога Тора, или Тура. Но, несмотря на это, нужно сказать большое спасибо татарам за то, что они сохранили основу правдивой истории библейского, т. е. чувашского народа. И еще раз огромное спасибо им за то, что продолжают хранить само имя и историю волжских булгар, т. е. чуваш. А грамотные, думающие люди, я думаю, разберутся сами. Но мне хотелось бы сказать, или же, если хотите, предупредить: нельзя просто так играть с историческим названием погубленного народа. История или же Господь не потерпят такого вольного обращения и накажут жестоко всех нас за разброд и шатание в умах. Нельзя кощунствовать, иначе, как говорили ранее многие

622

-------------------------------------------

предсказатели, Тора и многочисленные булгарские боги и Киреме- ти потребуют кровавых жертв. И тут не обойтись принесением в жертву быков и коней и другой живности поменьше. Ведь Господь не только милует, но и наказывает нас, грешных, порою очень жестоко. Перед концом света земля наполнится татарами. Так говорили в старину чувашские юмзи.

Наконец нельзя упускать из виду и того обстоятельства, что сами древние булгары очень резко отличали себя от татар- завоевателей. Это ясно видно из речей булгарских послов к русскому князю Юрию в 1223 году: «Пришел народ неведомый, язык коего прежде не слыхивали, вельма сильный», — говорили они о пришельцах-татарах из глубин Азии. «Лучше быть вдали на чужбине или под могильным камнем, чем жить с татарином», — говорили булгарские девушки. И действительно, все тюркские народы могут свободно общаться между собою, так как язык у всех один, и только чуваши, постоянно живя среди кыпчакоговоря- щего населения, стоят обособленно, чуть в стороне, и тюркский язык для них непонятен. Волжская Болгария — это чувашская держава. История Волжской Болгарии — чувашская история. Чувашский язык является прямым продолжением языка древних булгар, и чуваши являются прямыми потомками булгар. Победив татаро-монголов в 1223 году, болгаро-чуваши вписали славную страницу в мировую историю. Долго и упорно боролись болгаро- чуваши с врагами, прославляя себя и свое гордое светло-желтое знамя с белым барсом. Но потом татары, кощунствуя, незаслуженно присвоили себе и этот символ, как присвоили себе все, что захватили, хотя ислам категорически запрещает изображать где-либо животных и человека. А скифо-булгары сохранились до сих пор и носят сегодня имя «чуваши». Уж слишком необычен этот народ, и его язык отличается от тюркского языка, так что чувашей можно отнести к тюркам лишь условно. Чуваши издревле тяготели к русскому народу, так как названия языческих Богов у чувашей и русских звучат одинаково.

В настоящее время значительную часть татарского населения Поволжья составляют отатарившиеся чуваши, и они из кожи вон лезут, чтобы вновь называться булгарами. Они — единственный народ, кроме чуваш, законно претендующий на происхождение от булгар. И действительно, если присмотреться внимательнее, в их облике нет ничего татарского, а выделяются типично чувашские черты. Но они уже раз предали и продали булгар, и предадут и продадут ещё не раз. Таким людям нельзя

623

-------------------------------------------

верить и доверяться. Они одинаково опасны как для татар, так и для чуваш.

Еще раз повторюсь, Н. М. Карамзин ясно и четко написал, когда и как пришли татары на булгарскую землю. Целых три века свистела татарская сабля над головами русичей и других народов, населявших в то время территорию нынешней России. Время шло, и Русь окрепла при помощи тех же татар. Радением христианской церкви да стараниями умных князей Москва окрепла настолько, что стряхнула и сбила с себя полчища татар. Отхлынули, отступили татары с Руси, как библейские воды, и осели на булгарской земле в Крыму, по Волге, Каме, и Белой реке.

Время смягчило нравы, и разноплеменные народы стали жить рядом, вполне дружелюбно уживаясь друг с другом. И только слово «татарин» ещё долгое время вызывало в русской и булгарской душе смутную тревогу и звучало как нарицательное.

Задайтесь простым вопросом: как и когда образовалась Русь и русская нация? На территории какого ранее бывшего государства? Не поленитесь посмотреть на карту. Какие города были на данной территории до возникновения Руси? Каково культурное наследие скифо-булгаров в России ? И только получив ответы на эти вопросы, можно говорить о «фундаменте», на котором базируется Российское государство. Булгаро-чуваши — древнейший народ, заселявший территорию СССР в дославянский период. Скифо-булгарская культура предшествовала возникновению славянской. Военно-политические союзы скифо-булгаров предшествовали возникновению славянского государства — Киевской Руси. Неслучайно в русской историографии скифская проблема фиксировалась как один из узловых вопросов всей древней истории СССР. Без изучения скифов, их быта и культуры в широком смысле нельзя приступить к исследованию тех начал, на которых покоилась раннеславянская культура. Скифо-бул- гарские достижения в России на каждом шагу. Они не изучены. Посмотрите на картину известного живописца В. М. Васнецова «Иван царевич на сером волке». На картине — скифский царевич и скифская царевна. У царевны на голове — чувашская тухья из драгоценных камней и жемчугов. Этот девичий головной убор изображен на стеллах в Египте. Одежда царевны переливается сине-голубым цветом, края её окантованы золотом, рукава до локтя — в жемчуге. Пояс унизан драгоценными камнями. Длинное платье также украшено драгоценными камнями. На ногах

- сапожки необыкновенной красоты. Царевич изображен в позо

624

-------------------------------------------

лоченном кафтане и в шапке необычной формы. На рукаве и на сапоге — геометрические узоры. В левом ухе царевича серьга. А на полотне «Бой скифов со славянами» в каких доспехах изобразил В. М. Васнецов скифов, а в каких — славянов? В остроконечных шлемах, в кольчугах, с саблями и булавами изображены скифы. О вооружении и доспехах скифов в V веке до нашей эры Геродот (жил в 484-425 годах до нашей эры) пишет: «Саки имели на головах остроконечные шапки, одеты были в штаны, вооружены были луками, кинжалами и особого вида топорами, называемыми сагара... Некоторые всадники имели панцирь из железных чешуек наподобие рыбьей чешуи». Чувашские женщины до настоящих пор носят остроконечные шлемы и шульгеме из металлических пластинок наподобие рыбьей чешуи.

Вспомните, в каком году основан город Киев. А в каком году пришли туда варяги и славяне? В IX веке скифо-булгары подверглись нападению с двух сторон — с севера и юга. Лаврентьевская летопись сообщает: «Имаху дань Варязи из заморья на Чуди и на Словени, на Меря и на всех Кривичех. А Козари имаху на Полян и на Север и на Вятичех». По сообщению летописи, варягов изгнали. «Изгнаша их за море, и не даша им дани». Скифо-булгары прогнали врагов, а славяне «послы послаша» в Варяжскую землю с заявлением о покорности: «Идите княжить и владеть нами». Город Новгород был основан скифо-булгарами. В 861 году на территории Великой Скифии Русь еще не существовала, и такой национальности, как русские, совсем не было. И вообще, русская нация — это симбиоз разных племен и народностей. Название Русь внедряется только после захвата Киева в 882 году. Это событие упоминается в «Велесовой книге»: «Пришли варяги и отобрали землю. ». В 882 году норманны захватили Смоленск, жестоко расправившись со всем булгарским населением, не оставив в живых никого. Булгарские жрецы прокляли убийц и само место, где так много было загублено безвинных булгарских душ. И это проклятие действует до сих пор. Что-то темное и мрачное до сих пор таится в Смоленских лесах. Вспомните, сколько было сражений под Смоленском и сколько там погибло людей? Особенно во время Великой Отечественной войны. Булгарские жрецы знали свое дело крепко, и никто в мире не мог тягаться с ними в чародействе и магии. Затем норманны при помощи славян укрепляются в городе Киеве, в столице Великой Скифии (Великой Болгарии). С того самого времени Киев становится матерью городов русских. Русские люди приняли христианство только при царе Борисе Годунове. Само слово Годун

625

-------------------------------------------

звучит на булгарском языке не совсем благозвучно и означает, прошу прощения, «задом наперед», «прямая кишка» или «через попу». А до этого религией на Руси было арианство. И именно на земле Волжской Булгарии обнаружили чудотворную икону Казанской Божией Матери, на которую молились многие поколения скифо- булгаров — предков нынешних чуваш. Или вот чудотворная икона Божьей Матери из города Вышгорода (Тьвашгорода). По сообщению Н. М. Карамзина, Юрий Долгорукий захватывает Москву от Кучки в 1147 году. Своего сына, Андрея Боголюбского, женит на дочери Кучки. «Он в 1155 году без разрешения отца тайком ушел во Владимир, увезя с собою чудотворную икону Божией Матери (из Ть-Вышгорода), которая потом и прославилась на Руси под именем Владимирской». Тверская летопись отмечает, что дочь Кучки, княгиня, была «болгарка родом». Если дочь — болгарка, то её отец, Кучка, тоже болгарин, и именно он основал город Москву. Несмотря на то, что был женат на болгарке, по сообщению летописи, «Князь великий много воева Болгарску землю и сына посыла и много зла учини Болгаром». Потом князь Андрей Боголюбский был убит заговорщиками. В убийстве незаслуженно обвинили болгар Кучковичей. Ведь известно, что раньше Москва называлась Кучко- во и вокруг неё было много поселений с нерусским населением, которое впоследствии было истреблено. Потом было придумано много сказок о начале Москвы. Но теперь доподлинно известно, что Москву основали не русские. Да и сам князь Андрей Боголюбский тоже был булгарином. С женою они общались на одном языке. Имя Куч- ково долго сохранилось в названии Кучкова поля, на котором построили потом Сретенский монастырь. Слово Сретень (Ср-тен) на чувашском языке означает «земная вера».

Позор, но на русской земле, победившей фашизм, и в Москве в частности, в настоящее время возникли фашистские организации, молодчики которых провозглашают различные лозунги, типа «Россия для русских!», совершенно забывая, что такие лозунги смертельно опасны для многонационального государства Российского, и что нашу столицу основали именно скифы, т. е. чуваши.

А сколько построили булгарские мастера и пленные из булгар во время правления Андрея Боголюбского белокаменных церквей и крепостей на территории Руси, трудно и сосчитать. И строили эти церкви из булгарских камней, булгарскими руками.

А вот названия некоторых подмосковных городов Серпухов и Суздаль. Что означают сии названия на русском языке? Просто

626

-------------------------------------------

слова, да и только. А на чувашском языке Сер-пух означает «землю собери». Суз-даль означает «Тель — место, Сус — плач, рана, или кудель, пенька». Короче, это слово имеет несколько значений. Можно понять, как место, где производят кудели, место плача, или место, где получили рану. Это как слово Синай, «Син-ай». Означает это «земля бога Сина». У чувашей раньше был бог под этим именем. Син и эдем на чувашском языке означают «человек». Ай — «низ, основа, земля». И слово Сарай — «Сар-ай» читается «Прекрасная земля», или же «Прекрасный низ, Прекрасная основа» или «Прекрасный фундамент». Значений несколько.

Или же взять для примера еще несколько названий в Западной Европе. Вот Пиренейский полуостров (Пирен-ай). Буквально означает «наш низ, наша основа», или же «наша земля». А топоним Италия — по-чувашски «обнимающий» (Ытала). А сам Аппенинский полуостров — «апан-аннен»? Расшифровка в начальных слогах. Интересно название Германии. На чувашском языке Германия означает «Кер-ман» — «моя крепость, мой дворец», или же «Кар-ман» — «мое укрепленное место». Или же рассмотреть это же название в тюркском произношении — «Алемания, Альмания». Название буквально означает «моя рука», (Ал-ман). Вот название города в Польше — Краков. Знающие чувашский язык подумайте ещё раз (Кра-ку). Я специально не буду объяснять значение этого слова. Просто подумайте.

Или же названия других населенных пунктов в различных точках земли. Вот был город Керменчук (Дворец молений) на территории Волжско-Камской Булгарии. А вот населенный пункт в Чеченской республике под названием Герменчук. Или же населенный пункт в Дунайской Болгарии под названием Гермен. Все эти названия звучат чисто по-чувашски (Кермен означает «дворец» или «крепость», а чук, — моление. Т. е. получается — дворец молений. Или же название другого города в Дунайской Болгарии — Свиштов. Это производное слово от Чувашту. Для примера ещё два названия все в той же Дунайской Болгарии — Габрово и Преслав. Я специально не буду раскрывать значение данных названий. Знатоки чувашского языка — подумайте.

Вот ещё Пиринский край опять все в той же Дунайской Болгарии. Само слово «Пирин» говорит, что это наш край. Здесь, в этом краю, родился легендарный Спартак, на чувашском языке это имя звучит как Ас-пар-т-ак. Это имя созвучно другому имени — Аспарух. И оба эти имени имеют значение «дающий ум». Или вот город Павликени (Павл-кени). Само слово говорит о том,

627

-------------------------------------------

что когда-то в этот город вошел святой Павел. И таких примеров много. Это лишний раз доказывает то, что когда-то предки чуваш с Атиллой достигли этих мест. Ведь недаром говорится в легендах, как сам папа римский стоял на коленях перед нашим царем. Вот еще города Перемышль и Переславль. Перемышль означает «первый», а Переславль, как и болгарский город Преслав

- «первая мудрость» или же — «одна мудрость».

А сколько раз вторгались славяне в Волжскую Болгарию? Вот только несколько поздних примеров. В 1399 году славяне до основания разрушили новую столицу Волжской Булгарии. Профессор А. И. Некрасов пишет: «Князь Юрий Звенигородский около 1400 года воевал с болгарами, разбил их и вывез от них богатую добычу, позволившую ему осуществить ряд знаменитых по сие время построек — собор в Звенигороде, Троицкой Лавре и Александровой Слободе» (Некрасов, 1955, с. 9). По сообщению Н. М. Карамзина, отмеченный профессором А. И. Некрасовым поход Юрия Звенигородского состоялся в 1399 году (Карамзин, 1989, т. 5, с. 159). Походы на болгар отмечены в летописях также в 1429, 1431 годах. Самый разрушительный был в 1431 году: «Тое же весны князь велики Василей Васильевич посылал ратью на Болгары Волж- скыя князя Федора Давыдовича Пестрого; он же шед, воева их и всю землю их плени» (История, 1966, т. 1, с. 49). И сколько было построено на Руси церквей и правительственных зданий на богатые добычи из Болгарии Волжской, и не сосчитать. И таких примеров на земле России многие десятки.

Вот имя Ярослав. Что оно означает на русском языке? Ни- че-го! Просто имя, да и только. А на чувашском? Вы только посмотрите, и вдумайтесь — Яр-аслав. «Яр» означает «дающий» или «отпускающий», а «аслав» — «мудрость». И недаром эпитафия на могиле Ярослава Мудрого читалась на булгаро-чувашском языке. Но позже эта надпись была разбита и замазана раствором. И уже одно это говорит о многом и многом...

Или же взять название озера Ильмень. Что оно означает на русском языке? Ничего! А на чувашском языке буквально означает «не взявший» или же «не принявший». Существует легенда. Скифы-язычники решили принести в дар духу воды прекрасную девушку. Жребий пал на девушку, дочку местного князька. Делать нечего, жребий есть жребий. Все должны были покориться этому выбору. Одели девушку в прекрасные одежды, связали ей руки и ноги, и под молитвенные песнопения сбросили её с лодки в воду далеко от берега. Но вода не приняла подарка, и очеред

628

-------------------------------------------

ная волна вынесла девушку на берег. Её снова погрузили в лодку и отвезли подальше от берега, где снова сбросили её в воду. Но волна снова вынесла её на берег. Так повторилось несколько раз, и озеро все не принимало подарка и возвращало девушку на берег. И понял главный юмозь, что не угоден духу воды сей подарок. Он воздел руки к небу в молитвах, прося духов удовлетвориться их подаянием и в это время увидел белую птицу-агош. Только успел он подумать, что, может быть, эта птица смогла бы подойти в жертву духам воды, как в тот же миг взлетела быстрая стрела и поразила птицу. На глазах у всех собравшихся птица с криком упала в воду, и волны тут же сомкнулись над нею. Юноша, пустивший стрелу, любил ту девушку, которую собрались принести в жертву. Он подошел к девушке, развязал на ней веревки, и они поклонились собравшимся соплеменникам. После сыграли веселую свадьбу. И пошел от той девушки и того юноши новый род человеческий. А озеро, не принявшее жертву-подарок, так и назвали Ильмень или Ильмерь.

Как-то я смотрел по телевизору программу «Искатели» про главного русского богатыря — Илью Муромца. Как оказалось, после обнаружения его могилы и восстановления его облика по черепу, богатырь Илья Муромец оказался монголоидом. Да и название его деревни нерусское — Карачарово. Есть, правда, о чем подумать. Знатоки, подумайте. Есть несколько вариантов расшифровки названия деревни. Слово «Кар» на чувашском языке означает «забор, стена» или же «укрепленное место», а «чар», или «чару» означает «остановка» или же «сьар» — войско. Так же это можно понять как засечная черта. Есть над чем поразмыслить. В былинах же описывается, как главный русский богатырь Илья не ладит с князем Владимиром. Илья стреляет из богатырского лука по царским окошечкам, отстрелил все маковки позолочены, а с церквей-то он кресты повыломал, с колоколов языки- то он повыдергал. И как все это понимать? Ведь Илья является христианским святым. Просто богатырь Илья был из племени чувашских казаков атаманов и охранял окраину Руси. И он вел войну за своих братьев казаков.

В той же программе «Искатели» посмотрите передачу, называемую «Ищите женщину». Там рассказывается о беспримерной стойкости и массовом героизме булгар в борьбе с монго- ло-татарами. В Пензенской области, на земле бывшей Волжской Булгарии, в местечке, называемом Золотарево, на многие расстояния лежат тысячи и тысячи погибших воинов, лежат во

629

-------------------------------------------

всеоружии, до настоящего времени не преданные земле. Лежат безымянные и безвестные герои с поздней осени 1236 года. Вот кто и где оказал самое отчаянное сопротивление всей военной мощи татар. Вот где был дан самый неистовый отпор превосходящим силам врага. Вот оно где, настоящее «Поле Куликово» булгар-сувар-хазар, этих трех близкородственных племен. Чуть копнешь лопатой, и замерцают зеленым оставленные смертью следы. И тысячи и тысячи предметов старины, множество золота и серебра и других драгоценностей, да остатки оружия и военных предметов говорят лучше всех официальных точек зрения на действительно правдивую историю Руси и России. Официальная история государства Российского ничего об этом не сообщает, может быть, из-за того, что это величайшее сражение Средневековья произошло на исконной территории булгаро-чу- ваш, и русским людям об этой битве знать не обязательно. Но все же подумайте и согласитесь, ну не придут же другие народы на булгарскую землю защищать булгарское население. И хоть стараются некоторые ученые люди уверить нас, что никакого монголо-татарского нашествия на Волжскую Болгарию и на Русь не было вовсе — это не совсем так. Ведь память о нашествии осталась во многих народных былинах и сказаниях, и в частности у чувашского народа тоже.

Или же вот взять ещё одно величайшее сражение Средневековья опять же на территории Волжско-Камской Болгарии. Это битва на реке Кондурча, которая протекает по территории современной Самарской области. Дело в том, что именно на реке Кондурче 18 июня 1391 г. произошло одно из самых крупнейших сражений Средневековья. В этой битве, (вы только вдумайтесь) по численности войск вдвое превосходившей Куликовскую, сражались войска Самаркандского эмира Тимура и хана Золотой Орды Тохтамыша. И значение данной битвы для судеб России очень и очень велико, так как она, эта битва, способствовала распаду Золотой орды и в итоге освобождению русских земель от ордынского ига. Кажется, что такое неординарное событие (да ещё после Куликовской битвы и московской трагедии 1382 года) должно было бы привлечь самое что ни есть пристальное внимание российских историков. Однако на практике об этой битве знают только местные Самарские и Оренбургские историки. И все. Вызывает крайнее удивление то, что ни в школьных, ни вузовских учебниках истории эта битва на реке Кондурча просто не упоминается. Может быть, снова из-за того, что это не русская

630

-------------------------------------------

история, хотя все эти величайшие и судьбоносные события происходили на территории современной России. Возникает вопрос: что же мешает нашим историкам сообщить сведения о таком знаменательном для судеб России событии? В этом и состоит одна из загадок Кондурчинского сражения. И в этой битве самое активное участие принимали опять же булгаро-чуваши. Это они в который уже раз встали щитом между Степью и Русью. Да и имя ордынского хана Тохтамыша (вы только подумайте) чисто чувашское и означает «ждущий», или же «ожидающий». Может быть, он был из отатарившихся булгаро-чуваш.

Известно, что данное сражение произошло не только на реке Кондурча, а имело место оно на большой площади по всему пути следования Тимурова войска по земле Волжской Болгарии. Вот как пишет об этом событии Оренбургский исследователь Попов. 30 мая 1391 года войско хромого Тимура переправилось через реку Яик и через шесть дней следования достигло реки Ик, впадающей в Каму. Далее войско Тимура, или же одна его часть, пошло на реку Кондурча, и я уверен, что оно двигалось по пути, где в настоящее время пролегает дорога из города Абдулино в город Бугурус- лан на территории современного северо-западного Оренбуржья. Об этом говорят находки предметов и вооружения тех далеких времен. В селе Большой Сурмет Абдулинского района были найдены истлевшие металлическая воинская кольчуга и шлем. В селе Исайкино того же Абдулинского района были также найдены истлевшие обрывки кольчуги и скифский меч с тех далеких времен. Также между селами Артамоновка и Исайкино был найден воинский боевой топор с узким лезвием, приспособленный именно для нанесения удара, а не для рубки дров. Также были найдены множественные монеты и арабские дирхемы той далекой поры. Теперь же некоторые из этих находок хранятся в Абдулинском краеведческом музее. Одно лишь огорчает: что все эти предметы в настоящее время обезличены и хранятся как простые экспонаты. Работникам музея, видимо, лень написать, где, когда и кем были найдены эти дорогие для любителей истории артефакты. Все эти предметы были найдены через шестьсот лет после тех знаменитых событий, и это тоже говорит, какая масштабная была битва. Ведь в то время металлические предметы, тем более оружие и средства защиты ценились очень и очень дорого, и не каждый воин мог позволить себе щеголять в доспехах. Войско Тимура двигалось мимо гор, постоянно подвергаясь нападкам со стороны войск хана Тохтамыша. И впоследствии уже на реке

631

-------------------------------------------

Кондурча произошла решающая битва. Потери с обеих сторон были огромны. Одних убитых, по исследованию краеведа Попова, было более ста тысяч. А число пленных и захваченного имущества не поддавалось исчислению, так их было много. В истории битвы на реке Кондурча есть ещё немало загадок. Но со временем, я в этом уверен, исследователи найдут точное место величайшего (не побоюсь этого слова) сражения Средневековья. Вот где и кем творилась Российская история. Вот где решилась судьба Руси и России.

На месте Куликова поля в память о сражении понастроили церквей и часовен. Хотя там не находят ни одного предмета вооружения, не находят и массовых захоронений, и поневоле встает вопрос: а была ли действительно Куликовская битва? Или же это выдумки историков более позднего времени? Ведь что ни говори, а на Куликовом поле нет и следов сражений. И я нисколько не удивлюсь, что со временем итоги этих величайших сражений Средневековья на территории бывшей Волжской Булгарии и беспримерный подвиг безвестных булгарских героев припишут заслугам русских военных дружин. Ведь все, что найдено в земле, и все, что происходило на территории нынешней России, у нас все приписывают русским, сознательно искажая историю и совершенно забывая, что Русь началась лишь с призвания варягов, с маленького клочка земли. Первый летописец Нестор пишет, что только с приходом варягов начинается русское государство. Он же отмечает, что до прихода варягов славяне жили как звери в лесах, и не знали ни ремесел, ни градостроительства. И в летописях же отражается, как руссы ловили в лесах славян и продавали их в рабство. В летописях русы часто противопоставляются славянам.

Вот как пишет историк Николай Полевой в начале XIX века: «Посмотрите на начало Руси: как дивно воины Скандинавии ве- дены были на юг, через моря и пустыни; каких смелых действователей посылало им провидение; как оно давало им средства положить основание русскому народу». Летопись сообщает: Скифы прогнали врагов, а славяне «послы послаша» в Варяжскую землю с заявлением о покорности: «Идите княжить и владеть нами». Рабская покорность. Ведь в то время само слово «славен» или «славянин» означало раба. Вот и думайте после всего этого. И зря стараются уверить людей, что Российская империя могла расшириться до таких огромных размеров безо всякого насилья и агрессии.

Но Господь всем нам даровал истину. Даровал свободу выбо

632

-------------------------------------------

ра между добром и злом. И я как верующий человек выбираю истину. И да поможет всем нам Господь наш, Иисус Христос. (Имя Хрес-тос на чувашском языке дословно означает, вы только вдумайтесь, «друг Креста».) Но я и сам, чего греха таить, давно уж обрусел, и мои дети при переписях населения пишутся русскими. Это наша нищета. Нищета духовная. Грустно. Но как бы там ни было, это мы даем русскоязычное население нашей нынешней России. Мне лишь хотелось бы правды, и только. Божественной правды, без всякого обмана и искажений истории. А на деле выходит, что такая правда у нас в России многим и не нужна вовсе. Многие люди просто не хотят знать историю своей страны, и им глубоко наплевать, что там было ранее.

А вот, к примеру, знаменитые русские фамилии. Что они означают на русском языке? Просто фамилии, да и только. А на чувашском языке каждая фамилия имеет свое значение. Вот фамилия Куракины на чувашском языке означает Грачевы. Шереметьевы — Забиякины, хотя эта фамилия имеет и другое значение. Кутузовы означает — это друг. Тургеневы означает вошедший святой дух. Аксаковы — хромые. Суворовы — напрямую относится к племени сувар. Салтыковы — развязные или жераз- вязавшиеся. Адашев — Тезкины. Шуйские, Шуваловы — шу, опять же, означает вода или водяные. Это же сотни родов и тысячи фамилий. И каких фамилий! Вы только вдумайтесь. Это же костяк и соль земли русской.

Для примера вот ещё несколько известных русских дворянских фамилий. Это Нарбековы, Державины, Порецкие, Акинфовы. У них у всех был общий предок из славного племени булгаро-чуваш, прославившийся в борьбе с ордынцами. Это мурза Вакрим или Ва- грим, а в некоторых документах писали Багрим. Он служил у московского князя Василия Второго по прозвищу Темный. Известно, что у Василия Темного отцом был Василий Первый, сын Дмитрия Донского. Василий Темный прославился своими подвигами в деле укрепления Москвы и Московского княжества. Он очень умело использовал победоносные войска булгаро-чуваш и привел к покорности новгородцев и псковитян. А мурза Вакрим был его верным помощником. За эту верность великий князь Василий Васильевич Темный наградил Вакрима многими землями, расположенными в Тверской, Владимирской, Новгородской землях. Например, село Поречье во Владимирской земле. Отсюда и фамилия — Порецкие. От Вакрима произошел Дмитрий Чюваш, который участвовал во взятии Казани вместе с Иваном Грозным. Во время осады го

633

-------------------------------------------

рода Дмитрий Чюваш проявил смелость и героизм, был тяжело ранен. После взятия и покорения Казани он вместе с царем вернулся в Москву и прожил ещё немало лет в почете и славе. У Дмитрия Чюваша было четыре сына: Федор, Самуил, Потян и Иван. Со временем они приняли фамилию Нарбеков. «Нар» на чувашском языке означает «солнце» или «огонь». А «бек» означает

- князь. Вот как описывал в стихотворении князей Нарбековых поэт Г. Р. Державин. «Тои воин Иван Дмитриев Нарбеков, Чюваш рекомый». «Старик Державин нас заметил, и в гроб сходя, благословил», — писал в свое время Пушкин. Между прочим, Нарбековы были первые из русских дворян, кто на западный манер утвердил себе дворянский герб. Дмитрий Чюваш одного из своих потомков за его крепкое, богатырское сложение прозвал — Держава. Потом это прозвище перешло в фамилию — Державины. В XVI-XIX веках это была одна из самых знаменитых фамилий России. В 1743 году в семье Державиных родился будущий знаменитый русский поэт — Гавриил Державин. Теперь доподлинно известно, что у великого поэта Г. Р. Державина предки были из племени болгаро- чуваш. В Оренбургской области в Бузулукском районе есть село Державино, бывшее имение знаменитого поэта. О родословной поэта Державина можно прочесть в многотомной книге, выпущенной в 1799 году в г. Санкт-Петербург, под названием «Общий Гербовник дворянских родов Российской империи». Не удивительно ли? Чуваши принимали самое активное участие в становлении Руси и России. И Русь, а затем Россия как государство образовались именно по реке Волга, на исконной земле булгар-сувар-ха- зар, этих трех близкородственных племен. Да и дорогу в Сибирь открыли чувашские казаки под предводительством чувашского атамана — легендарного Ермака. Ведь до сих пор среди чуваш распространены фамилии, производные от Ермак. Это Ермаковы, Ермолаевы, Еремины и еще много других фамилий. Известно, что атаман Ермак родился на Каме. А в то время на Каме русских совсем не было. Они пришли туда значительно позднее. Три дня брал Ермак чувашский городок Бицик Тура. Название города означает Большой Бог. В то время в городе, наверное, хранилось большое языческое золотое изображение чувашского Бога или божка. Или же вот еще одно старинное название города Чинга Тура, которое звучит истинно на чувашском языке. Современное название города Тюмень. Действительно, стоит подумать над названиями этих городов.

К слову, вот ещё один из знаменитых русских поэтов. Это

634

-------------------------------------------

Сергей Есенин. Он наполовину русский, а наполовину — мордвин. Но это лишь к слову.

А вот А. С. Пушкин, обращаясь к князю П. А. Вяземскому, писал: «У нас, чувашей» (Пушкин, 1926, т. 1, с. 82). Это письмо А. С. Пушкина от 7 июня 1824 года из Одессы в Москву. Пушкины и Вяземские, древние дворянские роды России — потомки скифских правителей. Стали бы они называть себя чувашами, не зная свое происхождение? И таких примеров великое множество. Но кто, скажите, кто раскроет тайну породившего их народа?!

Вот имя Владимир. Русские переводят это имя как «Владеющий миром». А на чувашском языке это имя буквально означает «Он железный или же крепкий духом человек». А имя Мономах — что оно означает на русском языке? А на чувашском языке означает «мой уступчивый». Вот возьмите название крепости Копорье. Что оно означает на русском языке? А на чувашском? Или же название города Псков (Пс-ку — место силы, место духа). Или город Курск? Подумайте, любознательные. (Кур-сак — «Видишь Саки» или «Видишь скифы».) Да город Ылтанпур между Ладожским и Чудскими озерами? Гардарики или же Гарда? На чувашском языке «карда» означает забор, стена, изгородь или же укрепленное место. Именно так и назывался ранее город Новгород. Тот, кто знает чувашский язык, без всякого затруднения ответит на этот вопрос. Вот ещё город Новгород, или же Чер- нигово — Северское княжество? Да еще река Северский Донец. У всех этих названий вместо слова Северский ранее было слово Су- варский. Северные города Ладога, Изборск, Белоозеро, Копорье — это чисто скифские города-крепости. Тех скифов называли чудь. Вокруг этих городов много старинных курганов. Как известно, славяне сжигали своих покойников. В курганах хоронили только скифы. И исконным населением этих городов-крепостей были скифы. Вот название реки Свирь, соединяющей Онежское озеро с Ладожским. Свирь — производное слово от Сувар. Ладо-га — это прочитанное справа налево слово «Адал-га», «Адал-гу». Онега — это «Ане-гу», т. е. мать озеро. Копорье — само слово говорит, что оно — «прекрасное».

Или же вот названия некоторых городов на Украине. Был город Болгар недалеко от города Киева. А путем приписки в конце названия города «од» и исправления его сделали городом Белгородом. Так и Белоозеро — Болгор-о-зер. Вот город Кременчуг. Был город Керменчук, что означает «Дворец молений», а путем перестановки всего одной буквы стали писать Кременчуг. А зна-

635

-------------------------------------------

чение имени города Полтава? Тот, кто знает чувашский язык, подумайте. Или же Турханов остров на Днепре, расположенный напротив Киева. Название острова само говорит о том, какой народ так назвал его. И этот остров долгое время находился во владении суварских князей. Хотя находятся некоторые мудрецы, переиначивающие название острова на русский или же украинский лад, и говорящие Труханов (Торганов) остров. Вот если взять некоторые древние топонимы, в частности, Бусово поле в городе Киеве, тут и перевода не надо. На чувашском языке Буса (Пуса) означает поле или же колодец. Что еще можно добавить к этому? Да и название города Киева (Киве, Кива) на чувашском языке означает «Старый город». Ранее город Киев назывался Самватас. И это слово тоже чисто чувашское. Прочтите слово несколько иначе — Вата-сам. Вата означает «старый», а сам — окончание множественного числа на чувашском языке. И все Приднепровье — это территория Великой Болгарии.

Вот город Севастополь. Что означает сие название на русском или украинском языках? Просто название, да и только. А на чувашском? Тот, кто знает и понимает чувашский язык, подумайте. Название буквально означает «сувас гора знайте». И там же крепость Аккерман. Само название крепости говорит, нет, утверждает — «вот крепость». Да Сапун гора под Севастополем! Сапун означает «передник».

А город Турово в Белоруссии, куда приплыли по реке против течения каменные кресты? Или город Турин в Италии, где находится святая Плащаница? Город Турку в Финляндии? Город То- рунь в Польше, к северу от Варшавы. Во Франции город Тура. Да город Торжок. Они напрямую связаны с именем чувашского Бога. И это неспроста... А название Туранская низменность? Вы только подумайте над словом Тур-ан. И все вам станет ясно.

Вот возьмите Самарскую Луку и Жигулевские горы. Все, что там находят, некоторые люди или по незнанию, или же сознательно преподносят как славянские названия. А ведь там с древнейших времен жили скифо-булгары. До взятия Казани и Астрахани там Русью и не пахло, и славян там совсем не было. Именно в тех местах находились булгаро-суварские святыни, владения Торы. А владения Торы — это Поля Силы. Вот гора Тип-Тяв. Что означает на русском языке сие название? Ни-че-го! Русские люди не понимают истинного значения этого слова, так как не знают чувашского языка, и в шутку передергивают слово на Тяв-тяв, Гав-гав. А на чувашском языке (Теп — Тев, со значками над буквами е) означает

636

-------------------------------------------

«главный, основной узел». И именно против диких западных племен были построены в Самарской области древние оборонительные земляные валы. Ясно видно, что рвы этих валов находятся с западной стороны и тянутся на многие расстояния, и остатки их еще можно увидеть кое-где и в наше время. И само название «Самара» — это дохристианское чувашское имя. За примером далеко ходить не надо. В Оренбургской области, в Асекеевском районе есть чисто чувашское село под названием Самаркино. (Самаркино в русской транскрипции. На чувашском же языке село называется Самар-ял. Самар — имя, ял — деревня или село.)

Где-то на земле есть священные горы Шумер или Сумер, да Ылтан-ту, которым поклонялись далекие предки булгаро-чуваш. Во времена великих потрясений и переселений предки чуваш достигли определенного места, сильно устали и решили отдохнуть и осесть на данной местности. И назвали это место своеобразно

- Самаркан. И стоит этот город уже более 2500 лет на земле, по которой когда-то прошли наши предки.

Для примера ещё несколько названий причерноморских и других городов. Я специально не буду писать значения названий данных городов. Знающие чувашский язык, я думаю, разберутся сами. Вот города Синопа, другое название — Хунагурия или Хун- гар, Севастополь, Евпатория, Анапа. И ещё Алупка, Балаклава. Прочтите названия двух последних городов справа налево. Что получается? Да город Чару, другое название города — Дербент, расположенный на Каспийском море. Да города Нарва, Тарута, город Тула. (Тула означает «наружный» или же «окраинный». Когда-то город Тула был окраиной Руси.) Любознательные люди, подумайте. И таких примеров, действительно, множество.

Или же взять курганы, расположенные на землях Поволжья и Украины. Мусульман не хоронили в курганах. Это курганы ски- фо-булгаров. И таких примеров очень и очень много на карте России. Нужно лишь внимательнее прочитать названия городов и различных мест, изучить да поразмыслить над ними. И тогда многое станет ясным для пытливого ума.

Многие скифо-булгарские города, которые в Х-Х11 веках имели известные названия, обезличены в русских летописях и упоминаются общим определением — Городец, Городище, Городок. Это говорит о неуважительном отношении летописцев к названиям скифо-булгарских городов. В летописи упоминаются 45 безымяных Городов. До нашествия норманнов (руссов) скифы были расселены по всей территории Советского Союза. Названия скифских племен

637

-------------------------------------------

в летописи Нестора приведены в таком порядке: Чудь, Кривичи, Меря, Древляне, Радимичи, Поляне, Северо, Вятичи, Тулебы, Тиверцы. (СВ13,1912, с. 14). В отношении Чуди отмечено: «Чюваша — племя чудское). О чуди в летописи сказано много: «Чуди приседит к морю Варяжскому» (СВУ, с. 562). Чуди — имя скифов, расселенных в Южной Балтии, Прибалтике, Новгородской, Ленинградской, Псковской губерниях, у Финского залива, в Приднепровье и Сибири. Из народов России летопись причисляет к Чуди только чувашей. Эстонцы именуются как Эсты, Весь — как Весь. Финно-угорские народы и племена к названию Чудь не причастны ни по происхождению, ни по генетической природе. Чуди упоминаются в Киеве. В 986 году «лучших мужей от Чуди (князь) Владимир селил в городах к югу от Киева» (СВУ, с. 563). В летописи древляне упоминаются под именем Чуди (СВ8, т. 5, 1925, с. 31). О Чуди говорит Сибирская летопись: «Бо живяще Чюдь по всей Сибирской стране... Стране Чюдь и яко от кого нарицашеся и како писания обретох» (СВ19, т. 36, 1987, с. 236). И недаром место в Сибири на реке Иртыш, где Ермак дал главный бой хану Кучуму, называется Чувашский мыс, или Чувашская гора, и на горе был расположен чувашский укрепленный городок. Да и название столицы ханства Искер означает на чувашском языке «ты войди» или же «Кар» — «укрепленное место». А название города Сузгуна переводится, опять же, так же, как город Суздаль — «место плача», или же «день плача». Все это объясняется довольно таки просто. Чуваши воевали на стороне хана Кучума, и много чувашей было на стороне атамана Ермака. И вот именно по этой причине малочисленные воины Ермака сумели победить воинские силы хана Кучума. Единоплеменники просто договорились между собою не воевать друг с другом. Вот в этом и кроется секрет победы малочисленного Ермакова воинства над превосходящими силами хана Кучума. А превосходства в людях у Кучума было минимум в 20 раз. И только Маметкул ещё пытался сопротивляться Ермаку. Чуваши творили российскую историю.

Или же вот названия нескольких сибирских рек: Иртыш, Тобол, Тура, Тавда, Колыма, Вилюй, Тора или Тара, да озеро Чебар- куль. Эти названия звучат чисто на чувашском языке. Иртыш означает «проходящая». Тобол — «аккуратная». Тура — «божественная» или «прямая». Тавда означает «благодарная». Колыма — «говорящая». Вилюй — «мертвое поле». Видимо, на берегах данной реки или же в её верховье, было такое аномальное поле или зона. Тора или Тара означают «чистая», или же «божественная». А Чебаркуль означает «Пестрое озеро».

638

-------------------------------------------

Давайте обсудим слова «Дума» и «Боярин». Дума (тума) на чувашском языке означает «делать». Как известно, ничего на свете не делается не обдумав. Так что чувашские бояре не только думают, но и делают. Слово «Боярин» (Пуяр) на чувашском языке означает «богатый человек», а «яр» означает «дающий или отпускающий». Отсюда и «Боярская дума». Она, дума, вынашивала и отпускала законы и указы.

И еще во многих газетах и журналах пишут о каких-то ариях. Тут тоже за разъяснением далеко ходить не надо. Слово «Ар» на чувашском языке означает «мужчина». Во множественном числе это слово произносится арсем. И вообще, всем, кто изучает историю государства Российского, я бы посоветовал сначала изучить этот загадочный и таинственный чувашский язык. Это древнейший язык на земле. Древнее, наверное, нет языков. Уверяю вас, что этот язык способен рассказать очень многое внимательному и вдумчивому читателю и исследователю. И потом с помощью чувашского языка вы сможете изучать и раскрывать все новые и новые тайны образования государства Российского.

Вот один эпизод из моей жизни. Дело было летом, в 1976 году в городе Оренбурге, где я находился в командировке. Как-то под вечер я прогуливался по улице Советской. Ко мне обратились двое мужчин с просьбой — как проехать на такую-то улицу? Южане

- подумал я, увидев их смугловатые лица и услышав говор с акцентом. Я им объяснил, что я приезжий человек и расположение городских улиц знаю плохо. «Ты русский?» — спросил меня один из них. «Нет, я не русский, я — чуваш», — ответил я ему. И тут совершенно неожиданно для меня с его стороны наступила такая реакция — он обнял меня и, хлопая по плечу, стал говорить, что мы с ним братья по крови. «Брате, братушка, — говорил он на ломанном русском языке, — мы с тобою родственники. Ведь болгары и чуваши — родственные племена. Когда-то наши предки жили вместе», — говорил он и стал приглашать меня в гости в Болгарию. Как оказалось, это были дунайские болгары. Потом мы ещё долго гуляли вместе и расстались приятелями. Я не знаю, признают ли ученые мужи болгар родственниками чуваш, но эти двое болгарских строителей признали меня за своего родственника. Кстати, в разговоре с ними выяснилось, что они не признают наших татар родственными племенами. Но это на их совести. В этом вопросе пускай разбираются ученые мужи. Просто этот случай лишний раз доказал мне, что мы, чуваши, являемся родственниками дунайских болгар.

639

-------------------------------------------

И вот еще один маленький штрих, говоривший о том, что мы действительно скифы или, по другому, сарматы. У одного и того же народа было много названий. В далеком детстве, где-то в начале шестидесятых годов прошлого века, мой ровесник «Ляв- ка Гена» хвалился передо мною старинным холодным оружием. Это действительно был древний меч, примерно 50-60 см длиною, с поврежденной временем рукояткой и кое-где тронутым сухой ржой лезвием. Но старинное, темно-серое, почти черное лезвие все ещё продолжало отливать холодным отсвечивающим светом, и чем-то загадочным и таинственным веяло от старого меча. А при солнечном свете словно живой огонь играл, переливался и струился по поверхности лезвия, стекая бликами вниз, как когда- то кипящая кровь. Или же это нам только казалось? Но мы долго играли с этим мечом. Оружие со свистом кромсало заросли крапивы и сшибало шарики колючих репьев. За этим занятием и застал нас старый дед — Лявка мучи. Он приходился дедом моему ровеснику Генке. Лявка мучи отобрал у нас это оружие и больше не давал нам с ним играть. Он сказал, что это семейная реликвия, которая издревле передается из поколения в поколение. Сам Лявка мучи рожден был еще в конце девятнадцатого века, и очень дорожил этим раритетом. Он пояснил нам, что меч правильно называется акинак. Мы с Генкой до этого и слова-то такого не слышали. Теперь Лявка мучи и его внук Генка давно уже померли. Их заброшенный дом в деревне разваливается на глазах. И где- то в развалинах дома лежит спрятанный старинный чувашский акинак. Лявка мучи был великим сказочником во всей округе, и все мои односельчане хорошо знали его. И они же, мои дорогие односельчане, не дадут мне соврать. Это уж я знаю точно.

Я знаю, что многие люди в штыки воспримут все эти мои измышления. Многие посчитают оскорблением. Но я пишу все это для тех, кто привык думать и сопоставлять факты. В чувашах до сих пор можно видеть отсветы славы и призраки величия былой скифской державы. Но, к большому сожалению, остался лишь призрак. Порвалась связь времен. Под ударами татар, русичей и ушкуйников исчезло государство Волжская Болгария, распался единый народ. Их беды заглушены веками. Подспудная тоска погребена в старинных скифских курганах. Безмерная усталость даразные пороки поразили царственный народ...

Наверно, рукою провидения было сделано так, что автомобиль, выпускающийся Тольяттинским автозаводом, выпускающийся в самом сердце бывшей Волжско-Камской Болгарии, назва-

640

-------------------------------------------

ли — «Лада». Теперь прочтите это название справа налево, и вы сами поймете. Получается «Адал», что в переводе с чувашского языка на русский язык означает имя царя гуннов, или же название великой реки России — Волги. И бегают эти автомобили со скифским названием по всей бывшей территории Советского Союза, да и за пределами его тоже, ненавязчиво напоминая знающим людям действительную историю.

Конечно же, современные русские и татары не виноваты в том, что было. Что было, то уж было, и ничего уж не вернешь и не изменишь. Время было такое. Народы творили историю. В истории нет правых и нет виноватых. А в России история еще и непредсказуема. Теперь у нас у всех вместе другие опасности. На южной границе России расположены и нависают страшной лавиной Китай, Индия и другие государства, с численностью населения более миллиарда. И даже этот «хвост» миллиарда намного превышает население всей России. И представьте себе, что в одно прекрасное время вся эта лавина тронется и двинется на нас. Страшно даже подумать... Китайская угроза в действительности существует. Нашествие уже идет, хотя пока бескровное. Весь Дальний восток уже под китайцами. Со временем мы в полной мере испытаем весь ужас этого нашествия, но уже будет поздно. Вся наша история — это история войн и нашествий врагов. Европа всегда ненавидела нас. Но есть еще и замаскированные внутренние враги. Вы вспомните, кто в начале ХХ века осуществил погром православной России, кем были самые активные большевики. И кто помог развалить в конце ХХ века такую империю как СССР. Да ещё задремавшая на время адская сила Чернобыля. Саркофаг станции со временем разрушится, и мы вновь окажемся перед реальностью уничтожения. А мы до сих пор продолжаем выяснять между собою, кто прав или же не прав, кто кого обидел и когда?На Кавказе ведем войны с неразумными нашими соотечественниками. В этой ситуации мы можем выжить, лишь будучи все вместе, вместе с русским народом. А по отдельности нам всем будет каюк.

А пока сидят два военачальника родственных племен перед неминуемым судьбоносным боем под защитою стены, и все разматывается и разматывается клубок их разговора. Никто их не тревожит, и даже ратники личной охраны князя держатся в некотором отдалении от них, чтобы не мешать общению двух военачальников.

641

-------------------------------------------

«Эх, послать бы весточку родным, да никак. — сокрушается про себя Ылтанпик. — Обложили нас татары крепко, взяли в железное кольцо. И не вырваться из этого кольца, не выскользнуть. Разузнать бы напоследок, где теперь жена, где дети? Держится ли еще мой родной город Сувар? И как там моя ненаглядная дочь Ылтансюсь?» — думает князь и тяжело вздыхает. Пусьман смотрит на него и только качает головою. Безнадежность. Безнадежность и безысходность, и вместе с тем готовность ко всему, даже к смерти, читает он в глазах князя. И еще что-то, чего и не выразить словами, таится в печальных глазах князя. Наверное, это усталость, да, да, безмерная усталость таилась в глазах князя. Но эта усталость не от пресыщения жизнью или не от желания не жить. Это другое. По себе знал хазарский военачальник, что как только прозвучит сигнал тревоги, тут же вмиг улетучится усталость и все другие чувства. Останется лишь одно желание

- бить и бить по этим ненавистным вражеским рожам. И вновь загораются решительным огнем, как у загнанного зверя, человеческие глаза. И скорее в бой, забыв обо всем на свете, кроме желания бить, резать и уничтожать противников. И откуда только берутся силы и решительность в такие вот мгновенья? Человек поневоле превращается в зверя, становится хуже зверя.

«Хитрой лисою или же серой мышью проскочить бы через вражеские ряды. Перелететь бы сизым соколом, да нет. Заказаны нам дороги на волю. И не увидеть нам больше широкую степь, не лететь над нею птицей вольною», — продолжает думать Ылтанпик, но тут Пусьман выводит его из раздумий.

- Скажи, князь, в такое тяжелое время, находясь в полном окружении врагов, предвидя близкую и неминуемую смерть, ты принял христианскую веру. Не жалеешь об этом? Ответь, — обратился он к князю.

- Да нет, не жалею! — после некоторых раздумий ответил князь. — Надо бы еще раньше принять нам всем христианскую веру, да как видишь, мы опоздали с этим. Ведь правы же были некоторые наши предки, принимая христианство. И правду они говорят, что именно наш народ дал миру Матерь Божию — пресвятую непорочную Деву Марию, и сына её Иисуса Христа, Спасителя рода человеческого. Да дело, собственно говоря, и не в том, кто в какого бога верит и чей бог лучше. А все дело в том, что мы были и есть разъединены, веря в разных богов. Сам подумай, есть среди нашего народа христианские общины, есть мусульмане и есть язычники. А надо бы, чтобы весь народ ве-

642

-------------------------------------------

рил в единого бога, и тогда, спаянные единой верою, мы были бы намного сильнее, чем теперь. И я действительно жалею, что железной рукой не привел в свое время булгар к единой вере, — ответил Ылтанпик и перекрестился. Голос его затвердел. В нем послышались металлические нотки, какие слышал Пусьман не раз от князя в решительные мгновенья. — Да только, видишь ли, опоздали. Скоро всех нас окрестят татарские сабли. И не хитростью, не обманом — силою и количеством берут нас татары, — уже глуше выдохнул еще раз князь и задумчиво покачал головою.

- Да. Живых булгар осталось меньше, чем мертвых. А хазар скоро вообще не останется. Всех перебили татары. Оставшиеся в живых рассеяны по земле и скитаются, как и мы, без земли, без пастбищ и без приюта. Явились враги, как волки, и поубавили булгар, сувар и хазар, как стадо. Скоро некому будет пахать и сеять. Да и этот урожай не успели собрать. Все осталось под снегом, — вымолвил Пусьман и задумчиво покачал головою.

- Зато вон какой богатый урожай собирают стервятники. Кругом, куда ни взгляни, столько падали. И мы тоже в скором времени превратимся в падаль и добычу для стервятников, — сказал князь и кивнул головою в сторону ордынцев.

Помолчали. И снова выдохнул Пусьман:

- А не все ли равно мертвому, где лежать. Вон мы отступили с самого низовья Атала, а погибать приходится здесь, вдали от наших домов и кочевий. И не узнают наши родные, где и как нам пришлось встретить свой последний день. И недаром писали наши мудрецы, что.

Но не успел выговорить Пусьман о том, что говорили хазарские мудрецы, как огромный камень, пущенный с катапульты, ударил совсем рядом с ними, раскрошив стеновой выступ и подняв кучу пыли. Осколки камней горохом пробарабанили по металлическому щиту князя Ылтанпика. И началось. За первым камнем стали падать другие, и вскоре они застучали по стенам и крышам густо, как град в летнюю грозу. Послышались команды со стороны ордынцев, а на стене появились новые раненые и убитые. Было видно, как булгарские ратники, прячась за стенами, осторожно выглядывают из-за выступов, ожидая очередного приступа врагов. И каждый из них сжимал в руках свое оружие. Каждый выискивал себе цель, в нервном возбуждении кусая губы, творя молитвы или же посылая проклятья. Но что удивительно, ордынцы почему-то не пошли на приступ. Обстреляв из камнеметов стены цитадели, покричав и пошумев вволю, они

643

-------------------------------------------

снова успокоились. Потом послышался голос ордынского глашатая.

- Эй, князь Ылтанпик! Покажись! С тобою хочет говорить лично сам солнцеподобный Шейбани хан!

И действительно, выглянув из-за выступа стены, князь Ылтан-пик увидел вражеского вельможу, одетого в богатую одежду. Он был на коне. Кругом его теснилась охрана, и они были тоже на конях. Осторожно ступая среди камней и множественных трупов, их кони пробирались в сторону цитадели. И не доходя до стены расстояния полета стрелы, кони остановились. «Это и есть, наверное, Шейбани хан», — подумал Ылтанпик, разглядывая богато разодетого всадника. На некоторое время над дымящимся городом снова нависла тревожная и звенящая тишина. Не каркали даже вороны, черными стрелами проносящиеся над головами людей. Все застыли в ожидании.

Было видно, как вражеский вельможа наклонился с коня к глашатаю и что-то приказал ему. И тот снова закричал, разрывая тишину.

- Эй, князь Ылтанпик! Зачем ты губишь моих и своих людей! Не лучше ли тебе покориться мне и вместе со своими воинами перейти на мою сторону! Это говорит сам солнцеподобный и непобедимый Шейбани хан! Усмири свою гордыню и покорись судьбе! Тогда, может быть, ты сохранишь жизнь себе и своим воинам!

Глашатай замолчал, ожидая ответа. Но булгары молчали, и ни один голос не прозвучал со стены. Князь Ылтанпик решил не удостаивать ответом незваных гостей. Он, и только он был хозяином на своей земле, и такое предложение со стороны врагов он считал оскорблением. А глашатай между тем продолжал выкрикивать другие предложения.

- Сюда, под грозные стены Биляра, прибыл сам покоритель вселенной, непобедимый царь царей — Бату хан! С ним пришли несколько туменов грозных его воинов, которые уже завоевали полмира! И вам всем не избежать железной руки его. Ты, князь Ылтанпик, прекрасно знаешь, как он поступает с непокорными! Так что покорись и смирись со своим положением, раб царя моего! — продолжал выкрикивать глашатай. Его сильный голос далеко разносился в морозном воздухе.

Конечно, Ылтанпик и многие другие булгарские военачальники, а также простые вои слышали, и не раз, от пленных ордынцев о Бату хане. Но его грозное имя не приводило булгар в

644

-------------------------------------------

трепет. Они воспринимали его как обыкновенного вражеского военачальника.

- Эй, глашатай! Сасуна ахалех сая ан яр! Нам все равно, кто бы ни прибыл к нам с войною! Мы бились, бьемся, и будем биться с врагами до последнего нашего ратника, отстаивая свою землю. И не быть мне рабом на своей земле! Я здесь хозяин и я угощу вас всех по-хозяйски! Так и передай своему хану! — крикнул, выйдя из-за выступа стены, Ылтанпик.

На той стороне замолчали. Было видно, как о чем-то совещаются вражеские переговорщики. И через некоторое время глашатай снова стал выкрикивать слова:

- Князь Ылтанпик! Ты знаешь, кто такой Елюй Чжу Цзы?! Так вот, если ты не покоришься нам, то тебе вскоре придется познакомиться с ним! И тогда ты действительно пожалеешь, что не послушался великого и непобедимого Шейбани хана! Даем тебе ровно одни сутки на обдумывание нашего предложения!

После этого вражеские переговорщики повернули коней назад и начали удаляться от цитадели. В окружении телохранителей Шейбани хан на миг остановил своего коня и, повернувшись в сторону цитадели, погрозил булгарам камчою, зажатой в поднятой руке. А потом не спеша продолжил движение в сторону жарко горевших костров, возле которых суетились его воины.

Ылтанпик смотрел ему вслед и думал свои невеселые думы. «Вот человек, в руках которого находится моя судьба. И не только моя, а всего булгарского народа. Откуда-то из далеких неведомых степей, пройдя огромные расстояния, пришел он в наши края, чтобы сеять смерть и разор в землях наших, и нет на него управы у булгар. Много дней и ночей двигался он вместе со своими воинами, чтобы встретиться здесь с Ылтанпиком. Кто он такой, чтобы предложить князю унизительные предложения? Посланник Бога или же дьявола? Ведь сколько уже погублено людей, и не счесть. Сколько разорено и стерто с лица земли городов и селений, и не пересчитать. Действительно, живых булгар осталось меньше чем мертвых. Бесконечный конвейер смерти продолжает работать без остановок, и днем и ночью. И что ждет нас всех дальше — после смерти?» — продолжал думать князь, и было тяжело у него на душе от дурных предчувствий. А меж тем светлый и морозный день месяца Чюк все продолжался. Ыл- танпик вспомнил слова глашатая про какого-то Елюя. Тут же из неведомых глубин памяти выплыли слова пленного ордынца о знаменитом китайском маге и чародее, состоящем на службе у

645

-------------------------------------------

татарских ханов. Со слов пленного, этот Елюй мог превратиться в зверя или же в птицу. Мог мгновенно день превратить в ночь. Мог заставить течь реки вспять, мог вызвать сильнейшую бурю или засуху. Он много чего еще мог такого, во что и поверить-то было трудно. Но многие верили, и Ылтанпик тоже верил, так как он сам не раз бывал свидетелем необычных явлений в природе и в жизни. Да и огненные шары, которые совсем недавно наблюдали булгары над стенами своей столицы, были из разряда чудес или же таинственных явлений, может быть, вызванными как раз недоброжелателями булгарского народа.

Тут взгляд князя упал на Белебея, который тяжело сидел в задумчивой позе, опираясь руками на длинное копье. «Интересно, о чем же он думает в сей миг? И как он расценивает слова глашатая о Елюе? Ведь Белебей и сам в некотором роде чародей»,

- подумал о нем Ылтанпик и с этими мыслями присел рядом с ним. Тот поднял на миг свои глаза на князя и, вздохнув, снова погрузился в раздумья. Так и сидели они молча некоторое время, и никто не тревожил их. Татары не вели никаких активных действий, и лишь шумы, образующиеся при скоплении огромной массы людей в одном месте, иногда волнами доходили до последних защитников цитадели.

А Белебей словно оцепенел на время. Он думал и не думал одновременно. Какое-то полусонное состояние овладело его телом. Он чувствовал себя вне времени и вне всего того, что вокруг происходило. Поймал себя на мысли, что снова думает о первом булгарском христианском святом Авраамии. Думает о его делах и поступках, и о подвиге, который он совершил во имя святой веры. Вспоминает рассказы странников о чудесах, происходивших на могиле Авраамия. Потом пришли на ум дела и поступки других христианских сподвижников из булгар по имени Наум и Федор, Кирилл и Мефодий, и Белебей в который уж раз сравнивает свои деяния и деяния этих христианских деятелей. Ему кажется, что он еще не совершил и десятой доли того, что при жизни успели сделать эти воистину легендарные люди. Приходят на ум наставления его христианских учителей служить только добродетели, и он, вспомнив о них, о своих учителях, только добром поминает их и творит в душе молитвы за них перед Господом. Снова, в который уже раз, перед его мысленным взором во всем божественном величии и ореоле, на фоне пылающих небес, встает образ Богоматери, пресвятой Девы Марии, которую он, грешник и ничтожный человек, удостоился

646

-------------------------------------------

лицезреть в далеком прошлом. Почему именно ему было суждено увидеть Богоматерь, и не это ли событие определило всю его дальнейшую судьбу? А ведь он простой смертный человек со всеми человеческими слабостями и недостатками. Любит пить хмельной булгарский пыл, еще взял в руки оружие. Кто бы подсказал, прав он или же нет? «Прости меня, Господи, за все мои прегрешения и недостатки», — успел только подумать он, и тут голос князя вывел его из этого странного полудремного состояния, когда вроде бы и спишь и не спишь одновременно.

- Ты что, Белебей, никак задремал на морозе? — услышал он чуть хрипловатый голос Ылтанпика. Белебей снова поднял глаза на князя и молча кивнул. Потом зевнул в рукав своей рясы и сквозь зевоту вымолвил:

- Да вот накатило на меня не ко времени. Вроде бы задремал и в то же время и не дремал. Какие-то видения и воспоминания носились в голове.

- Бывает. Такое бывает. Особенно когда человек устал и много дней уже находится в напряженном состоянии, — согласился с ним князь. Они снова помолчали некоторое время. Потом князь прокашлялся, прочищая горло, и обратился к Беле- бею: — Скажи-ка, Белебей, имя Елюй говорит тебе о ком-нибудь? И если да, то расскажи мне, что ты об этом человеке знаешь. Ты же слышал, как вражеский глашатай прокричал это имя и пригрозил нам карами от его имени.

- Да, я слышал, о чем кричал ордынский глашатай. Но имя Елюй мне ни о чем не говорит. Я как-то слышал мельком от купцов, что это великий маг и чародей, творящий мыслимые и немыслимые чудеса, но я в это не очень-то и верю. Действительно, силы зла очень велики, и никто из смертных не сможет устоять против них. И только святая Божья сила может противостоять им и защитить верующего человека от черных сил. И если этот Елюй умеет управлять злыми силами, то против него устоять очень и очень трудно. Почти невозможно. Вот так-то вот, великий князь, это все по моему разумению, — сказал Белебей и замолчал, а сам в то же время испытывающим взглядом сверлил Ылтанпика.

- Да, действительно, ты прав, Белебей. Мне иногда кажется, что против нас собралась вся эта темная, страшная и неумолимая сила, против которой и устоять-то невозможно. Может, это от нехватки наших сил мне так кажется, а Белебей? — сказал князь и вопрошающе уставился на монаха, словно тот мог дать ответ на все интересующие князя вопросы.

647

-------------------------------------------

- Не знаю,великий князь, не знаю. В одном я уверен, что только крепкая вера в единого Бога помогает преодолевать все жизненные передряги и трудности. Только тот, кто построил основание свое на камне веры, устоит в эту бурю. Вот так вот, князь, по моему разумению.

- Да-а, — длинно выдохнул князь и замолчал, качая головою в такт своим мыслям. Так молча просидели они некоторое время, прислушиваясь к доносящимся с вражеской стороны голосам и различным шумам. На глухое бормотанье и ропот встревоженного леса в непогоду были похожи эти шумы и голоса. И резкие гортанные крики стервятников в вышине неприятно выделялись из них. «Вот у кого действительно праздник. Вот у кого будет пир на весь мир. Им всем хватит падали на много-много дней. Вскоре и я, и мои приближенные -все станем кормом для птиц и зверей. Все мы превратимся в падаль, в грязь и прах, — неприязненно подумал о стервятниках князь. Незаметно для себя в очередной раз тяжело вздохнул и снова обратился к Белебею:

- Белебей, расскажи мне, пожалуйста, еще раз про смерть и воскресение Христа, единого Господа нашего, ибо теперь для моих ушей нет ничего краше и прекраснее сказаний о Нем, о нашем Защитнике и Спасителе.

И Белебей, в который уже раз, начал рассказывать князю о смерти и воскресении из мертвых Иисуса Христа. Рассказал также и о копье судьбы, которым был поражен Иисус в грудь, будучи распятым на кресте. Рассказал, что именно на священной булгарской земле будет храниться в далеком будущем это самое «копье судьбы». Князь внимательно слушал.

Потом женщины принесли горячую пищу прямо на стены, и защитники цитадели стали собираться около пышущих паром закопченных котлов. Замелькали и застучали деревянные ложки. Пользуясь затишьем, ратники утоляли голод.

Мантелей и Сильби ели с одной ложки, передавая её друг другу. Ели молча и никого не замечали вокруг. Словно их в целом мире было лишь двое. Запах каши перемешивался с запахами дыма и гари. И только взгляды Сильби приводили Ман- телея в какой-то внутренний трепет. Сегодня Сильби смотрела на него не так, как всегда. В ее взгляде скользило что-то непонятное и пугающее для Мантелея. Сильби словно хотела сказать ему что-то важное своим взглядом и не решалась. В очередной раз передавая ложку Мантелею, она задержала его руку и неожиданно для Мантелея заплакала. Слезы так и брызнули из ее

648

-------------------------------------------

глаз, попадая в кашу и на руки Мантелея. Мантелей встревожено уставился на нее, и из его губ вырвались слова тревоги:

- Что с тобой, любимая, что так сильно встревожило тебя? Ведь я рядом с тобою, я здесь! Я никому не позволю обидеть тебя!

Сильби лишь потерянно закрыла лицо руками, и ее плечи затряслись от рыданий. Перестав есть, Мантелей крепко обнял ее и, поглаживая по плечам, ласковыми словами старался утешить ее. И вскоре Сильби действительно успокоилась. Концами своего сурбана она осушила слезы, вытерла лицо и виновато улыбнулась Мантелею. Но эта улыбка показалась ему гримасой сдерживаемой боли. Она отстранилась от котла и больше не притрагивалась к пище. Ее странный отрешенный взгляд уставился в одну точку, и она словно не замечала и не слышала никого вокруг. Потом глубоко и горестно вздохнула, встрепенулась как раненая птица, и своим взглядом снова встретилась с Ман- телеем.

- Прости меня, супруг мой. Что-то вдруг накатило на меня, и я не сдержалась. Мне почему-то вдруг показалось и подумалось, что это последняя каша, которую мы едим с тобою вместе.

В походном шатре на мягких подушках восседал Шейбани хан. Его азиатские рысьи глаза метали злые молнии на своих нойонов, и он еле сдерживал свой клокочущий, как яростный вулкан, гнев. Ему хотелось вскочить и отлупить своих подчиненных камчою, потаскать их со злостью за их сплетенные косички, за их, как ему казалось, неумение воевать, за нежелание наконец-то покорить ненавистный ему город Биляр. Он еле сдерживал себя. Нойоны сидели молча, виновато опустив головы и не смея поднять свои взгляды на грозного хана. «Чего стоят мои приказы или обещания награды за поимку булгарского князя Ылтанпика, если мы в течение уже стольких дней не можем разрушить этот проклятый город и потеряли под его стенами столько нукеров? — зло думал Шейбани хан и нетерпеливо теребил в руках рукоятку ременной камчи. — Да, сто раз прав мой брат Бату хан, отдав приказ поголовно уничтожать всех булгар, этих непокорных и неразумных детей природы, живущих от сохи и своих земельных наделов, неспособных понять его милость. Ведь обещал же он сохранить жизни всем покорившимся. Но нет. Они еще смеют сопротивляться монголо-татарам. Не-

649

-------------------------------------------

разумные! Все равно нет никого на свете сильнее нас. В конце- концов, мы все равно завоюем всех и вся. Вся поднебесная земля будет под нами. Мы покажем всем силу нашего оружия. Но в устрашение всем народам мы сначала уничтожим всех булгар!»

- думает Шейбани хан. Он еще раз повторяет свой приказ — как можно быстрее захватить город Биляр и доставить к нему князя булгар Ылтанпика, живого или мертвого. «Будет, будет он у меня ухаживать за моими животными», — злорадно думает он про Ылтанпика и усмехается криво. Потом он приказывает всем удалиться от него и отдает приказ пригласить к нему китайского ученого, советника и чародея Елюя Чжу Цзы. Нойоны с поклоном, задом наперед покидают шатер, и на некоторое время Шей- бани остается один. Он наливает в золотой кубок подогретый кумыс и медленно, смакуя во рту каждый глоток, задумчиво пьет. Его мысли все вьются вокруг решающего штурма цитадели Би- ляра, и он как к последнему средству против булгар решает прибегнуть к чародейству и колдовству. Именно с этой целью он и пригласил к себе Елюя. Через некоторое время в дверном проеме шатра возникает сухощавая фигура китайца. Переступив порог шатра, он в молчаливом полупоклоне застывает перед Шейбани ханом. Шейбани долгим взглядом осматривает знакомую фигуру, отмечая про себя выгнутую спину, туго закрученные на затылке волосы и длинную, но довольно жидкую бороду. «Вон какой могучий духом и возможностями человек, а все равно гнешь спину передо мною», — с удовольствием отмечает он. Шейбани приглашает его пройти дальше, усаживает его на почетное место и лично наливает ему в серебряный кубок кумыса. Сам же пьет из золотой посуды. Они ведут непринужденный разговор про жизнь, про болезни и про наступающую зиму, хотя оба прекрасно понимают, что это лишь предисловие к серьезному разговору. Снова возникает разговор про бессмертие, и хотя Шейбани прекрасно знает ответ Елюя на такой щекотливый вопрос, он в который уже раз задает его. И Елюй в который уже раз подтверждает, что все живое на земле смертно и что, пользуясь определенными снадобьями и лекарствами, можно лишь продлить на некоторое время жизнь. И что, в конце концов, смерть все равно придет и возьмет свое, и никакими богатствами нельзя откупиться от нее. Она одинаково посетит богатого и бедного, вельможу или простолюдина, татарина и булгарина, ровняя всех под одну гребенку. Потом они некоторое время молчат, каждый думая о своем и не спеша потягивая терпкий кумыс. Шейбани встает и начинает ходить по

650

-------------------------------------------

шатру. Елюй тоже хотел было встать, но Шейбани разрешил ему сидеть. Елюй снизу вверх смотрит на Шейбани хана и ждет, что он скажет. Наконец, смерив Елюя быстрым взглядом, Шейбани вплотную подходит к нему и, взяв его за подбородок, некоторое время в упор глядит в его лицо.

- Скажи мне, — с каким-то коротким придыханием выводит он, — что нам еще нужно сделать, чтобы победить булгар и заставить их покориться? Какие силы нужно еще призвать и чем ты лично можешь помочь мне в этом деле?!

Потом резко отпускает его подбородок и, отойдя на несколько шагов, резко поворачивается к Елюю лицом и, не мигая, смотрит ему в глаза, как змея на жертву. Но Елюй давно привык к таким его выходкам и продолжает спокойно сидеть и обдумывать свой ответ.

- Есть, есть одно средство. Можно попробовать. Но тут одной моей силы маловато. Нужно собрать вместе всех шаманов, провести обряд жертвоприношения, провести всеобщую молитву и наложить самое страшное проклятие на непокорный город, чтобы он сгорел и навсегда исчез с лица земли. И чтобы никогда не смог возродиться! — медленно и с достоинством выразился через некоторое время Елюй. Шейбани хану показалось, что при этом его глаза как-то неестественно полыхнули огнем, словно в них отразились огни будущих великих пожаров. Страх и жуть быстрой искрой пронеслись по его жилам, и его всего передернуло в нервном тике. «Действительно, какой могучий и необыкновенно сильный и страшный он человек», — промелькнуло в его голове. Но он быстро взял себя в руки и не дал страху полностью захватить его. А Елюй лишь слегка чуть заметно усмехнулся в усы, в душе смеясь над страхами Шейбани хана. И вот, обговорив все детали и согласовав дальнейшие действия, Шейбани хан отпустил Елюя.

На следующий день с утра, при стечении огромной массы нукеров и остальных людей, сопровождающих войско, сорок шаманов разных родов и народов проводят обряд жертвоприношения богу войны Сульде. На огромной площади горят высокие костры и беспрерывно гремят барабаны. Под грохот барабанов приносят жертвенного барана и кладут его недалеко от центрального костра. Барабаны замолкают, и начинается камлание шаманов. На разные голоса выводят они свои молитвы, воздевая руки к небу. Плещут в высокий огонь кумыс и, продолжая распевать молитвы, начинают плясать вокруг костра. Свои пляски

651

-------------------------------------------

сопровождают ритмичными ударами в бубен. Под непрерывный звон множественных колокольчиков, подвесок и различных шаманских приспособлений для проведения обряда, их движения все более и более убыстряются. Все быстрее и быстрее задают ритм бубны. Все быстрее и быстрее крутятся и пляшут вокруг огня шаманы. И окружающим шаманов людям начинает казаться, что сам воздух начинает вибрировать и дрожать в такт шаманским ударам в бубен. И что сама земля начинает вздрагивать и трястись как в припадке, словно по ней быстрым галопом несется многотысячный табун диких степных коней. Люди, сами того не замечая, начинают подпевать шаманам и раскачиваться в такт этой сатанинской музыке. И вскоре вся эта дьявольская свистопляска достигает своего апогея. Многие шаманы падают без чувств. У многих идет пена изо рта. А вокруг заведенные шаманами простые люди качаются как море. Они как во сне, воют, приплясывают, дергаются в конвульсиях и сами не ведают, что творят. И тут Елюй специальным ножом вскрывает грудную клетку жертвенного животного и вырывает еще живое и трепещущее сердце. Он со словами молитвы высоко поднимает сердце над головою и бросает его в огонь.

Потом, по совету Елюя, нукеры приготовили множество горящих стрел. Приготовили тысячи глиняных горшков с горючим веществом, чтобы закинуть их с помощью камнеметов в осажденный город. И стали ждать наступления ночи.

Злыми волчьими стаями, не знающими пощады ко всему живому, расползлись по многострадальной земле Булгарии монголо-татарские орды. Это были дни печали и великой скорби, затронувших весь булгарский люд, от мала до велика. Как стаи голодных волков носились они по булгарским просторам и грабили все и всех, кто попадался у них на пути. «Да сохранит нас Бог от злой судьбы, да от гнева татарского», — молились булгары своим богам. Но все было тщетно. Отвернулись от бедных и несчастных булгар их многочисленные боги. В Биляре и его окрестностях свирепствовали голод, холод и болезни. Но пуще холода, голода и болезней было сознание того, что злая вражья сила неистовствует на родной земле, не давая даже вздохнуть свободно хозяевам на своей исконной земле.

Ордынцы ходили по дворам, заходили в хлева и сараи, уводили лошадей и всю другую живность, если она водилась. Пла-

652

-------------------------------------------

кали женщины и дети как по покойнику, провожая последнюю корову, кормилицу всей семьи. Плакали, если, конечно, их милостиво оставляли жить, обрекая тем самым на вечную скорбь и нужду. Уводили оставшихся живыми юношей и мужчин, под страхом смерти заставляя их служить и воевать на своей стороне. И как всегда во время войны дороги были покрыты трупами. И некому было их убирать и некому было их хоронить. Напуганные страшными разорениями и грабежами люди, бросая дома, убегали в леса, оставляя мертвых без погребения. И был великий пир для волков и стервятников, размножившихся и расплодившихся в тот год безмерно.

Конец месяца юба и первая половина месяца чюк — самая унылая пора на землях Волжской Булгарии. Неустойчивая погода с непрерывными дождями вперемешку со снегом, неожиданные похолодания и оттепели, холодные лужи на дорогах — все это загоняет людей в теплые отапливаемые дома. Теперь можно и отдохнуть, спасаясь от скуки, хоть выспаться досыта после неимоверных трудов по обеспечению себя продуктами питания на зиму, после заготовки кормов для скотины и заготовки топлива на зиму. Скотина, и та тоскует по летним свободным выгонам, находясь в тесноте зимних хлевов и загонов.

И вот в такую неустойчивую погоду, когда хороший хозяин и собаку не выгонит со двора, ордынцы выкидывали местных аборигенов из их теплых домов. Выкидывали и старых и малых прямо под дождь и холодный ветер, прямо на снег. Кого рубили у порога родного дома, кого отводили подальше, и лежали жалкие людские останки серыми бесформенными бугорками на улицах, в оврагах, за скотными дворами и хлевами. А те, кто успел вовремя укрыться и избежать погибели, уходили в непогоду, уходили в леса, в глухие чащобы. Некоторым удавалось прихватить с собою немножечко еды и теплой одежды, а некоторые уходили в той легкой одежде, в чем и застала их тревога. Главное было спасти свою душу. И уходили, побросав нажитое годами. Уходили в ночь, уходили в стужу и слякоть, и лишь немногим счастливчикам удавалось выжить в этих экстремальных условиях. Где не успевали добить враги, добивали людей холод и голод. Оставшиеся в живых люди, как могли, строили в лесах и глухих оврагах землянки, чтобы хоть как-то согреться и укрыться от непогоды. Некоторые, сбившись в небольшие ватаги, реально не зная складывающейся обстановки, тайком, хоронясь от татарских дозоров, пробирались в сторону своей столицы Биляра, надеясь

653

-------------------------------------------

укрыться и найти защиту за ее высокими и крепкими стенами. Одна из таких ватаг, состоящая из одних крепких мужиков и вооруженная чем попало, пристала к отряду князя Шаку, который шел из города Сувара на помощь князю Ылтанпику.

А город Биляр, окруженный со всех сторон непогодой и татарами, днем и ночью чадил своими пожарами. Зарево от пожаров отражалось в темных серых облаках, нависших над городом, и было видно далеко это кровавое зарево, особенно ночью. Так, в дыму и пожарах, еще держался этот величайший на всей земле город, этот пуп земли булгарского народа. Так в огненных отсветах проходили тревожные дни и ночи. Едкий дым разъедал глаза людей, но налетевшие холодные ветра рвали его на клочья и гнали дальше за черту города, за городские стены.

В один из пасмурных и холодных дней месяца чюк отряд князя Шаку, состоящий примерно из пяти тысяч конных и пеших ратников и ополченцев, внезапно появился под Биляром. Ордынцы целиком были заняты штурмом столицы и прозевали появление булгарского отряда, или же приняли его за своих. Ратники на короткое время остановились возле священной рощи, совершили обряд поминовения Киреметя и верховного бога Тура, или, как говорили булгары с берегов Атала — Тора. Перед этим ратники почистили и привели в порядок родник, изгаженный и затоптанный татарскими конями. Убрали и перенесли в овраг все трупы, валяющиеся как снопы среди растерзанной священной рощи.

- Смотрите, как издеваются и растаптывают наши святыни враги! Смотрите и запоминайте! Отомстите за наши поруганные святыни! Земля наша, каждый камень, каждая былинка вопиет против захватчиков! Идите и разите врагов без пощады! Я знаю, и вы все тоже знаете, какая всех нас ждет участь. Победа или смерть! — выкрикнул князь Шаку после совершения обряда перед своими ратниками и ополченцами.

- Ант, ант, ант! — ответили все. Вдохновленные словами своего князя, повинуясь зову сердца и командам предводителя, булгары в едином порыве ринулись на татар. Ожесточением и ненавистью к захватчикам горели их сердца. Занятые штурмом Биляра татары сначала не успели понять ничего из всего происходящего или же поначалу приняли булгар за своих. Грозный булгарский «хурай», прозвучавший с тылу, привел их в замешательство и трепет. Но прозрение стоило им дорого. Булгары прорвались до самых центральных ворот. Порубили и искрошили в капусту мно-

654

-------------------------------------------

жество вражеских нукеров. Захватили приготовленные к стрельбе множество просмоленных стрел и несколько камнеметных машин и таранов. И теперь били этими горящими стрелами по наступающим нукерам. Оставляя дымные следы, сотнями взлетали и падали огненным дождем горящие стрелы, поражая все новые и новые жертвы. И росли горы трупов, наваленные друг на друга как деревья в сильную бурю. Только и были слышны крики и стоны, ругань и проклятия, да свист огненных стрел.

Начавшись после обеда, битва длилась до самой темноты. Окруженные и запертые в цитадели булгары с высоких стен видели, как их соплеменники бьются и пытаются прорваться к ним. Но было очевидно, что им никак невозможно пробиться к осажденным. Слишком неравные были силы. Слишком много татарских войск было собрано вокруг Биляра.

В этой битве спаслись лишь единицы булгар. Князь Шаку, увидев, что почти полностью погибла его рать, с остатками своей личной охраны, человек примерно в сто, покинул поле боя. Кони летели на Запад, вслед уходящему солнцу. Он оставил сначала пятьдесят ратников, чтобы задержать преследователей. Потом оставил двадцать человек, потом еще десять, и все-таки сумел оторваться от преследователей. И только наступившая темнота, наверное, спасла их от неминуемой погибели.

Остановились на привал. Пытались разжечь огонь, но из этого у них ничего не вышло. Кругом был только сырой, непригодный для горения материал. Да и кресала с огнивом ни у кого не оказалось. И лишь долгая осенняя холодная ночь да жуткий вой свирепых волков окружали усталых ратников. Но злее всех волков и холодной ночи были враги — монголо-татары. Впоследствии булгары еще не раз пытались помочь защитникам Би- ляра, но все их попытки не достигли цели. Они так и не смогли разомкнуть кольцо. Булгаро-суварские войска частично были уничтожены, частично разогнаны и были вынуждены скитаться и прятаться по окрестным лесам. Многие пробирались к Сувару, или же к крепости Ылтанай, в надежде найти там защиту под грозными стенами, или хотя бы суметь оказать более действенное сопротивление этим незваным, пришедшим из далеких диких степей кипчакам.

Надежда. Ах надежда. Она не покидает человека до самого последнего момента. Так и жила Сильби надеждами, в самые от-

655

-------------------------------------------

чаянные моменты жизни надеясь на Бога, на судьбу, на более или менее благополучный исход. Но вот настал грозный день, когда решался вопрос жизни и смерти — и сердце ее затрепетало как раненая пташечка. Отчаяние и безысходность, да еще страх все больше и больше завладевали ею. Страх не за себя, а за любимого, за Мантелея. «Вон ведь он какой отчаянный и неудержимый, так и рвется в бой, словно это его стихия», — думала она о Мантелее. Этот страх за любимого и боязнь потерять его навсегда особенно усилились после того, как совсем недавно на их глазах погиб личный телохранитель князя Ылтанпика — Аспар, ближайший друг и товарищ Мантелея. «Что бы мне сделать и как бы мне оградить и сберечь моего Мантелея от всяких бед и несчастий, а по мере возможности и от гибели?» — часто думала она и не находила ответа. И вот однажды ее словно осенило. «Как же это я забыла и не знала, что делать? Как же это я не вспомнила до сих пор? — корила она себя. — Надо его заговорить от железа. Его и друга Ахчуру», — решила она. Правда, до этого она ни разу не пробовала заговорить кого-либо от такой напасти. Да и не уверена была, что помнит слова заговора. Сильби начала вспоминать действия своего деда, когда тот на практике учил ее премудростям ворожбы, наговоров и различных оберегов. «Нет, все-таки нужно попробовать заговорить Мантелея и Ахчуру, вдруг да получится. Во всяком случае, хуже, чем теперь, не будет», — окончательно решила она. Решила и как-то сразу успокоилась, словно враз избавилась от всех своих проблем. И лишь чувство безысходности не покидало ее. Она своими глазами видела, как после отчаянной рубки погиб большой отряд булгарских ратников, пришедших на помощь защитникам Биляра. Видела и от отчаяния и сознания своей беспомощности кусала свои зажатые кулачки.

Эта отчаянная попытка булгар помочь защитникам своей столицы лишь на некоторое время продлила агонию погибающего в огне и дыму города. Грозная и неумолимая, беспощадная сила ломала, давила, крушила и сжигала величайший на всей земле город. И превращались в пепел и пыль дворцы и кермени богатых вельмож, сгорали дотла многочисленные дома и амбары купцов, сравнялись с землею избушки, сараи, клети, конюшни и другие строения горожан и посадского люда. Сгорела единственная на весь город христианская церковь. На глазах у всех рушился привычный мир, рушилась жизнь и сгорали надежды и чаяния тысяч и тысяч людей. В огне войны сгорало само будущее всего булгарского народа.

656

-------------------------------------------

В один из коротких мигов затишья, когда вражеские орды отхлынули от стен, Мантелей и Ахчура, уставшие, обессиленные и отупевшие от беспрерывного боя, сидели рядышком за выступом стены. Говорить не хотелось. Усталое тело просило только покоя, да еще нестерпимо хотелось пить. Но сходить вниз и утолить там жажду уже не было сил. Глаза закрывались сами собою. Потерявшие чувство реальности, в состоянии крайней физической опустошенности, они засыпали прямо на морозе. В это время к ним подошла Сильби и, увидев, что они засыпают, принялась тормошить их.

- Мантелей, Ахчура, проснитесь! Я принесла вам покушать. Поешьте сначала, потом будете спать. Иначе у вас больше не будет сил сражаться. Давайте поднимайтесь и поешьте! — говорила она, продолжая тормошить ребят. Мантелей приоткрыл усталые очи и произнес одно лишь слово: «Шыв». Птицей слетела туда и обратно Сильби, лишь бы напоить любимого. Осторожно придерживая голову Мантелея, она аккуратно вливала ему воду в рот, боясь, как бы влага не попала ему за шиворот. Потом таким же манером она напоила Ахчуру. С какой жалостью и любовью глядела она на усталых до предела мужчин. Ее сердце разрывалось на части. Ведь Мантелей был ей дороже жизни, а Ахчура был вместо брата родного. Она, не задумываясь, пожертвовала бы своею жизнью, лишь бы дорогие ей мужчины были живы. И вот, пока они отдыхали, она решила заговорить их от железа. «Получится, не получится, а стоит попробовать», — решила она и, воспользовавшись тем, что мужчины уснули, приступила к действиям. «В Жигулевских горах, за великою рекою, в кермене крепком стоит амасин, стоит и красуется.» — начала она. Губы ее шептали, а руки в то же время обкуривали зажженным и дымящимся трутом тела мужчин. Легкое жертвенное дымное облачко окружало Мантелея и Ахчуру. «Мать сыра земля, ты мать всякому железу, а ты, железо, иди в свою матерь от Мантелея и от Ахчуры. Как велит амасин: ни ножу, ни топору, ни копьям, ни стрелам, ни мечам, ни кинжалу не достать Мантелея и Ахчу- ру, а быть смирными и тихими. Как у мельницы жернова вертятся, так железо и медь, и другой металл вертелись бы вокруг них и в них не попадали, а отлетали. А тела бы от вас были не окровавлены, и души не были осквернены. Пускай их тела будут крепче камня, тверже железа, а одежда и колпак крепче панциря и кольчуги. Замыкаю свои слова крепкими замками, бросаю ключи под Алатырь камень. И как у замков запоры крепки, так

657

-------------------------------------------

и мои слова метки», — закончила она свой заговор. Закончила и, постелив под себя неизвестно откуда взявшуюся кошму, прилегла рядом с Мантелем. Сердце ее немного успокоилось. «Давно надо было бы заговорить ребят, давно бы.» — промелькнула мысль, и она, утомленная, тоже уснула прямо на стене рядом с дорогими ей мужчинами.

Проснулась Сильби от холода. День уже догорал, и в воздухе заметно посвежело. Кроваво-красный диск солнца катился по зубчатым вершинам далеких лесов. Прощальные лучи его, словно в последний раз, осветили величественный город, лежащий как издыхающее от неисчислимых ран доисторическое животное. Ужасная картина предстала перед ее глазами. Отсюда, с высокой стены, хорошо просматривалось все окружающее город пространство. Всюду чадили и дымили многочисленные пожары, заслоняя горизонт черными дымными зонтами. В разрывах облаков мелькали лоскутки уже начинающего сереть к вечеру синего неба. Хотя шум боя давно затих и враги не предпринимали больше наступательных действий, везде и всюду брели в разные стороны изнемогшие от ран и усталости ратники и весь другой люд. Они шли, шатаясь, словно пьяные. Шли, спотыкаясь, переступая и обходя многочисленные трупы людей и животных, которые где кучно, где вразброд лежали по всем углам этого многострадального города. Это действительно было похоже на конец света. Всюду, куда хватает глаз — трупы, трупы и трупы, эти жалкие бесформенные кучи останков живых существ, бывших когда-то людьми и безвинными животными. Да еще ошалевшие от страха и боли кони, не дающиеся в руки, многие из которых волокли мертвых седоков, застрявших ногами в стременах. Кругом, повсюду царило опустошение и истребление. При виде всего этого вселенского разрушения, поголовного истребления и всеобщего хаоса как не разорвалось от горя сердце бедной булгарки? Как она не лишилась разума? В это время в ее чреве зашевелился тот, появления которого ждала она с замиранием сердца. Резкими толчками он властно напомнил о себе, и она замерла на время, боясь, что ее тревожные мысли пагубно скажутся на его здоровье. А мысли ее неслись, словно бурный весенний поток, перескакивая с одного на десятое. «Вот нарожаю детей назло врагам! Выращу сыновей, чтобы они отомстили за всех булгар! Тогда узнаете.» — промелькнула мысленная угроза в адрес неизвестно каких врагов. И тут же мысль о жилье: «Да где же будем мы ютиться с Мантелеем, если у нас нет своего

658

-------------------------------------------

жилья и даже маленького угла, где можно было бы приткнуть наши бедные головушки? Уже полгода прошло, как скитаемся, словно перекати-поле, по булгарским бескрайним просторам и весям. И конца скитаниям не видать, и вообще все так неопределенно... Да и не поджидает ли нас всех смерть уже в ближайшее время?».

Сильби растолкала, разбудила спящих ребят. Пошатываясь от усталости, словно пьяные, дуя на замерзшие ладони, еще не совсем отошедшие от сна Мантелей и Ахчура побрели со стены вниз. Сильби последовала за ними. Подошли к одному из костров возле самой стены и стали греть озябшие руки. Рядом грелись такие же бедолаги, как и они. На земле лежали брошенные кем-то акинаки, копья и чукмары. Валялись многочисленные черепки от разбитых глиняных кувшинов. Несколько целых кувшинов стояли неподалеку от костра, и к ним время от времени подходили люди и что-то пили. Тут же на костре некоторые из людей на открытом пламени жарили куски мяса, видимо, конины, и с жадностью ели. Неподалеку на земле, на разбросанной соломе вперемешку лежали многочисленные раненные и убитые. Понимая свою обреченность, раненые тоскливо и терпеливо взирали на окружающий и такой непривычный для них мир. Сама жизнь рушилась в бездонную пропасть прямо у них на глазах. Сильби наклонилась над одним из раненых ратников и услышала горячие слова проклятия, который тот выговаривал в полубредовом состоянии сквозь замкнутые зубы:

- Ылхан сире тутарсем, ылхан!.. — услышала она. Кровь пузырилась на его почерневших и искусанных губах. Его грязные и корявые пальцы терзали раненую грудь. Тут же рядом с ним лежал пожилой раненый булгарин и всепрощающим понимающим взглядом смотрел на нее. Сильби на миг стало не по себе. Ей показалось, что это ее погибший дедушка так смотрит на нее.

- Доченька, прости нас, что мы не сумели защитить вас, прости, — услышала она его слабый голос.

- Да ты что, дедушка, ты чего. Я все понимаю. Вы ни в чем не виноваты. Эта жизнь наша такая нескладная, — ответила Сильби и взяла холодные пальцы раненого в свои руки.

- Тавдапусь сана, доченька, — вновь услышала она голос раненого. Видимо, утомившись от разговора, раненый закрыл глаза. Полежав так некоторое время, он вновь открыл свои очи и посмотрел на нее. Его пальцы слегка сжали ее ладонь.

- Ты похожа на мою внученьку. Ты откуда родом? Местная,

659

-------------------------------------------

что ли? — спросил он дрожащим голосом. А глаза его затуманились слезами.

- Да нет, дедушка. Мы издалека пришли сюда. Наша деревня была расположена недалеко от Еика и называлась Шумерял,

- ответила Сильби.

- Вот, вот, и я издалека. Наш стан был расположен на Урале, на крутом берегу реки Шуратал. Как я любил смотреть весною на бурные потоки воды, стремительно несущиеся вдаль. Мы зажигали костры и на плотиках пускали их вечерами по широкой реке, разливавшейся как море. Казалось, все наши мечты и чаяния, а также страдания уносила вешняя вода. И смотрели мы, как за далеким поворотом, в темноте скрывались наши костры. И что-то щемящее душу охватывало нас тогда, что и не передать словами. А за разливом воды далеко терялись прибрежные луга. Урема как темный лес стеною вставала до горизонта. Потом пришли татары, и вся наша деревня и сама жизнь разрушились до самого основания. Я бился с татарами в горах возле так называемого «Золотого рта», где я потерял множество своих односельчан и нескольких своих сыновей. Но и татар мы там положили во множестве. Как бы там ни сложилось, но я ни о чем не жалею. Жаль только, что не придется увидеть, как татары будут разбиты и изгнаны из нашей земли. Вы, молодые, живите и верьте, что враги будут разбиты и изгнаны. Наш князь молодец, и он найдет силы и способы, чтобы победить врагов, как было не раз за мою жизнь. Вон как гордо и непокорно развевается на башне его элем с белым барсом на поле. А моя жизнь завершается здесь, в далеком Биляре, — выговорил раненый и пристально посмотрел на нее слезящимися глазами. Рука его безвольно упала на грудь. В это время Мантелей и Ахчу- ра подошли к Сильби.

- Ты с кем это разговариваешь? — спросил Мантелей у нее.

- Да вот раненый чем-то напомнил мне моего дедушку.

- Может, он хочет кушать? — вставил слово Ахчура.

- Да нет, ребята, мне уже ничего не надо. Скоро я уйду совсем. Спасибо вам за то, что нашли время поговорить со мною в последний раз. А то тошно было бы так просто покидать этот мир. Словно мы чужие на своей родной земле. Вы мне все как родные дети. Своих детей я давно растерял в этой сумасшедшей войне, — выговорил раненый и, словно прощаясь, обвел их всех печальным взглядом. А совсем рядом с ним шла жизнь осажденного города. Туда-сюда сновали вооруженные люди. Стоял шум и гам от многочисленного скопления людей и животных.

660

-------------------------------------------

Страдали от смертельных ран и умирали на земле раненые ратники, ополченцы, женщины и дети. Щедрая Матушка Смерть свободно разгулялась по великому городу. Пахло гарью и смертью. Несколько женщин в окровавленных одеждах собирали закинутые камнеметными машинами отрезанные людские головы и складывали их рядами недалеко от городской стены. Одна из них, видимо, была христианкой, так как она постоянно осеняла себя крестным знаменем и нараспев читала молитвы. Раненный булгарин попросил ребят приподнять его и показать заходящее за дымный горизонт солнце.

- Хочу попрощаться с Амаш-матерью нашего светила. Помогите-ка, ребятки, — выговорил он и обвел их взглядом. Мантелей с Ахчурой с двух сторон под руки приподняли его, и он некоторое время из последних сил взирал в сторону заходящего солнышка.

- Тавдапусь, — поблагодарил он ребят, и те осторожно положили его обратно на солому. — Теперь и помирать можно. Все. Жалко мне вас. Вы все такие молодые, а терпите такое. Жалко мне вас и татар тоже жалко, — повторил он.

- Почему же татар жалко? Ведь это же не мы, а они пришли на нас войною. До этого мы и не знали этих кипчаков, — несколько удивленно спросил Мантелей.

- Вот проживете столько, сколько я, тогда поймете. Татары такие же несчастные, как и булгары. Когда-то я слушал праздничный ветер, и мне открылось неизведанное. Я однажды сумел пролезть в щель между сном и явью, и после этого стал совсем по-иному смотреть на наш мир. Знайте, что у татар ложное будущее. Их сапоги всегда будут искусаны собаками. А наше солнце и наш ялав всегда будут существовать в мире. Вот так вот, — сказал раненый и замолк. Его глаза закрылись, и по лицу пробежала гримаса боли. Глухой протяжный стон вырвался из его груди, и он вытянувшись замер. Так прямо на глазах истаяла еще одна жизнь.

- Надо было спросить, как звали-то его. Знали бы, кого помянуть хоть, — сказал приглушенно Ахчура. К их удивлению, раненый словно очнулся на время и четко выговорил:

- Меня звали Аверкий! Помните и помяните — Аверкий!

Тут он замолчал и, видимо, навеки. В сумерках было видно, как смертельная бледность разливается по его лицу. Рядом с ним лежал его верный акинак, много лет неизменно служивший ему. Правая рука умирающего булгарина легла на его рукоятку,

661

-------------------------------------------

словно он и на том свете не хотел расставаться со своим верным другом. В треугольном вырезе его рубахи виднелся деревянный самодельный крестик, висящий на черной суровой нити.

Шейбани хан находился в шатре и беспокойно расхаживал взад и вперед по огромному внутреннему пространству. Затянувшаяся осада булгарской столицы и большие потери среди его непобедимых нукеров сильно беспокоили его. Ведь, казалось бы, еще один напор, еще одна решительная атака — и булгары не выдержат, и строптивый город будет покорен полностью, и его судьба будет полностью в руке Шейбани хана и его непобедимых войск. Несметные богатства этого города и все царские запасы из бесчисленных дворцов и амбаров перекочуют в руки Шейбани хана. Не зря говорили купцы и знающие люди, что у этих булгар серебра и золота столько, что не хватит возов, чтобы вывезти все эти богатства из города и переправить их в свою ставку. Но эти неразумные булгары своим отчаянным сопротивлением полностью разрушили его планы. Вот уж скоро наступит зима, а город до сих пор не взят. Морозы стоят нешуточные, и надо бы думать, где и как провести эту зиму. Но прежде всего надо покорить город. Покорить во что бы то ни стало, чего бы это ни стоило. Иначе зачем было и затевать эту войну. С целью быстрейшего покорения города и с целью лучше узнать более слабые места в обороне булгар он уже в который раз велел доставить к нему пленных булгар и захваченных во время осады иноземных купцов. Верные нукеры вмиг привели к нему нескольких пленных булгарских ратников и одного греческого купца. Через толмача Шейбани хан начал задавать свои вопросы, хотя он уже давно знал, кто командует обороной города и как зовут высших военачальников булгар. Знал и примерное количество защитников города, знал про запасы еды и фуража для коней. Знал про подземные ходы и много про что другое, но в душе все равно был недоволен этими знаниями. Ему всегда казалось, что он не знает и не понимает самого главного. Ему хотелось знать сами мысли и чувства князя Ылтанпика и воеводы Батбая. Хотелось понять их души и знать их чаяния и планы. Но до сих пор этого ему не удавалось. Пленные булгары покорно склоняли головы под татарские сабли, покорно сносили удары камчой по голому телу, что-то лопотали по- своему, но ничего вразумительного говорить не могли или же

662

-------------------------------------------

не хотели, и только дурачили Шейбани хана и его нойонов. И на сей раз, потратив в разговоре с пленниками некоторое время и поняв их бесполезность, он велел нукерам отвести пленных обратно. Оставил с собою только толмача и пленного греческого купца. Долго молча сверлил его своим холодным взглядом. Тот вздрагивал, ежился под его взором, склонял вниз голову и ждал вопросов или побоев. Его кудрявая голова и кучерявая борода были уже посеребрены безжалостным временем, и он казался Шейбани хану много повидавшим и многое знавшим на своем веку. Его одежда значительно разнилась с одеждой булгар.

- Ты кто? — задал ему вопрос через переводчика Шейбани хан, сверля его взглядом немигающих глаз.

- Я греческий купец и вел в столице скифов торговые дела,

- ответил тот.

- Кого же это ты называешь скифами?

- Мы, греки, булгар, сувар и хазар называем скифами. И не просто скифами, а царскими скифами.

- Из-за чего вы величаете их царскими скифами?

- Из-за их прекрасной и неповторимой одежды, особенно женской, равной которой нет в мире, — ответил без запинки купец.

- Вот даже как? — удивился хан. — Скажи-ка купец, — задал снова вопрос уставшему от ожиданий купцу Шейбани хан, — как ты оказался в этих, как ты говоришь, далеких краях?

Тот поднял на него свои большие карие глаза, смахнул потные капли со своего прямого носа и, несколько запинаясь, начал говорить.

- Так мы давно торгуем со скифами. Именно по торговым делам я и оказался в столичном городе скифов.

- А почему же ты, как многие другие купцы, вовремя не покинул пределы Булгарии?

Купец помолчал и ответил:

- Я думал, что купцы являются связующим звеном между народами и ни один умный правитель или военачальник их не обидит.

- А если правитель не совсем умный? — с легкой усмешкой спросил Шейбани хан и с интересом посмотрел на купца.

- Тогда уж воля божья, — с поклоном ответил купец и посмел кинуть быстрый взгляд на Шейбани хана.

- И какому же богу ты поклоняешься?

663

-------------------------------------------

- Как и многие скифы, Христу, мой великий повелитель, — без запинки ответил купец.

-И чем же ты торговал?

- Я торговал амфорами и оливковым маслом. Иногда продавал оружие. Хотя скифы сами изготавливают прекрасные акинаки и копья, щиты и кольчуги, — последовал ответ.

- Знаю! Мы уже не раз испытали это оружие на себе! А тебя следовало бы крепко наказать за то, что ты снабжал моих врагов оружием!

- Так то же торговля. — заикнулся было купец и тут же замолчал под грозным взглядом Шейбани хана. В шатре на некоторое время повисла тишина, нарушаемая легкими и упругими шагами хозяина шатра. Купец так и застыл с поникшей головою и согбенной спиной. Боясь гнева грозного хана, он больше не смел поднимать свои глаза выше гутулов хозяина.

- А скажи-ка еще, купец, — снова услышал он вкрадчивый и в то же время грозный голос хозяина шатра, — выгодно ли было тебе торговать, как ты говоришь, со скифами?

- Да, мой повелитель. Со скифами мне было очень выгодно торговать. У скифов богатств, говорят знающие люди, не счесть. Особенно много у них серебра и золота. А у скифского князя Ылтанпика, говорят, имеется царская корона необычайной красоты, доставшаяся ему по наследству от самого булгар- ского князя Кубрата, основателя величайшего города Киве, — ответил купец и замолчал, ожидая следующего вопроса. При этих словах глаза хана хищно блеснули, и в них загорелся тот огонек нетерпения, который появлялся всякий раз, когда он слышал о несметных богатствах булгарских князей.

- Еще что известно тебе, купец, о богатстве булгар и видел ли ты сам лично царскую корону булгарского князя? — спросил хан, не давая купцу отдышаться от предыдущего ответа. Купец боялся разочаровывать хана и поэтому ответил сразу же, сначала на последний вопрос.

- Да, однажды я лично видел царскую корону. Это был особо торжественный случай. Скифы отмечали какой-то большой чюк с большими жертвоприношениями. И сам Ильхам пат- ша своим присутствием на этом торжественном мероприятии осчастливил своих подданных. Вот на нем тогда я и увидел в первый и в последний раз эту корону. Но после его смерти, говорят, корона находится у князя Ылтанпика, — добавил купец.

- Кто говорит?

664

-------------------------------------------

- Говорили знающие люди на городском базаре. А они в свою очередь слышали об этом, якобы, от самих приближенных людей Ильхам патши.

- Еще что можешь добавить к сказанному?

Купец на мгновенье задумался и, блеснув на миг своими карими глазами в сторону хана, ответил:

- Говорят, раньше эти скифы держали два флота на двух морях и по великой реке, которую они называют Атал, свозили в свою столицу Булер те огромные богатства, которые они закупали или же выменивали на товар в других чужеземных странах. И этого добра у них, говорят, скопилось столько, что у тебя, непобедимый хан, не хватит телег и кибиток, чтобы вывезти отсюда все эти богатства. Вскоре после захвата города, а в этом я нисколько не сомневаюсь, непобедимый и лучезарный хан, ты сам лично убедишься в этом и действительно поймешь, что я говорю правду, — скороговоркой выпалил греческий купец. На некоторое время в шатре наступила тишина. Хан, видимо, думал, о чем еще спросить у купца. А купец, опустив голову, покорно ждал дальнейших вопросов.

- Вот ты недавно упомянул о каком-то величайшем городе булгар Кие или Киве, что ты можешь сказать о нем?

- Я знаю только то, что он расположен отсюда на заход солнца и что там в настоящее время живут и командуют русичи. И что туда надо ехать через укрепленный кермень скифов по названию Ылтанай или, как называют его живущие на границе со скифами русичи, Золотарево.

- А ты-то откуда знаешь про пограничные линии скифского государства?

- Пересекая не один раз по торговым делам землю русичей на границе со скифской землею, я не один раз видел эти так называемые пограничные камни. Видел огромный вал со рвами, тянувшийся на большие расстояния, сооруженный булгарами для защиты своих земель от нападения диких, как они считают, славянских племен. Их показывали мне мои проводники и еще булгарские, то есть скифские купцы. На некоторых камнях я видел скифские знаки в виде рыб и равносторонних крестов или же шестиконечных и восьмиконечных звездочек. Но многие камни, как я слышал, растаскали или же разбили вдребезги русичи после разгрома хазарского, то есть скифского царства.

- Так, так, так. И многое же ты знаешь про этих булгар или же, как ты говоришь, скифов?

665

-------------------------------------------

- Да, знаю. Ведь я же не один год уже нахожусь среди них,

- ответил купец.

- И какому же богу поклоняются эти скифы? — в очередной раз задал вопрос Шейбани хан.

- Своего главного бога они зовут Тура или же Тора. И у него есть множество подчиненных богов рангами поменьше. Они поклоняются священным рощам, родникам, отдельным деревьям и зовут эти места Киреметями. По праздникам приносят многочисленные жертвы в виде коней, быков, баранов, и другой живности поменьше. Кровью этих жертвенных животных поливают землю вокруг священного дерева и произносят молитвы. Также бросают под священные деревья домотканые полотна, деньги и другие мелкие предметы. И называют скифы эти свои коллективные моленья — чюк или же чюклеме. Но, повторяю еще раз, своего верховного бога они зовут Сюлди Тора, — добавил купец.

- А как же христианская церковь в Биляре, которую недавно сожгли мои нукеры? — спросил Шейбани хан.

- Да говорю же я, что у скифов множество богов. Многие скифы верят в Христа и считают его спасителем всего человечества. Многие верят в Аллаха. И большая часть верит в Тора и поклоняется различным Киреметям, то есть они считаются язычниками. Хотя у христиан и у язычников на одежде везде вышиты равносторонние кресты. И скифы христиане утверждают, что именно их скифский народ дал роду человеческому богородицу Деву Марию и ее сына Иисуса Христа. И они гордятся этим. Они говорят, что когда-то в старину скифы не один раз ходили походами в Палестину, чтобы освободить гроб Господень. И они злы на семитов за то, что они когда-то давным-давно убили Христа. Скифы их называют ют или же ютсем, то есть чужие.

- А ты сам, купец, в какого бога веруешь? — почему-то еще раз задал один и тот же вопрос Шейбани хан.

-Я, как и многие мои соплеменники, верую также в единственного бога нашего, в Христа Спасителя, и на шее ношу символ моей веры в Христа, священный крест.

С этими словами купец расстегнул ворот своей рубашки и показал хану серебряный крест, покоящийся на его волосатой груди.

- А в какого бога верят русичи, живущие в городе Киве? — очередной вопрос задал хан.

- Русичи также верят в разных богов, и в Христа Спасителя тоже, мой повелитель, и эту веру к ним принесли булгарские, то

666

-------------------------------------------

есть скифские монахи по имени Кирилл и Мефодий. Так говорят сами русичи, — ответил купец и замолчал. В шатре на некоторое время повисла тишина. Хан больше ни о чем не спрашивал, а купец стоял молча, потупив свой взгляд в землю. Толмач тоже молчал, поочередно посматривая то на хана, то на купца. По приказу хана слуга принес серебряный кувшин и три пиалы, после чего удалился. Хан лично наполнил расставленные на подносе пиалы терпким кумысом. Немного подождал, о чем-то раздумывая и в то же время поглядывая поочередно то на своего толмача, то на купца. Потом взял одну из пиал и коротко бросил: «Пейте». Толмач с благодарностью взял пиалу и несколько отступил от хана. А купец стоял на месте и, может, не совсем понял, о чем сказал хан или же не осмеливаясь подойти и принять такой щедрый дар от самого хана.

- Пей! — еще раз коротко бросил хан. Толмач, как эхо, повторил за ним. Купец, робея, взял пиалу дрожащими руками и пригубил напиток, не смея поднять на хана свои очи. Так, распивая маленькими глотками, он осушил пиалу и с глубоким поклоном поставил ее обратно на поднос. Хан молчал. Застыли в ожидании толмач и купец. И только шум огромного лагеря доносился иногда сквозь стены шатра.

- Позовите ко мне китайского мудреца Елюя и быстрее! — дал команду Шейбани хан кому-то стоящему где-то сзади купца. Купец услышал только быстрое шарканье гутулов у себя за спиною, но обернуться назад и посмотреть не посмел. Шаги быстро удалились.

- Как ты думаешь, купец, что нужно сделать, чтобы быстрее взять этот проклятый город? — снова обратился к нему вкрадчивым голосом Шейбани хан. Купец на мгновенье задумался и затем ответил:

- Великий хан, я не специалист по военным делам, и поэтому затрудняюсь ответить на вопрос светлейшего хана. По моему личному мнению было бы выгоднее торговать, чем воевать. От войн только разор, нищета и голод. Да еще всякие болезни и в результате полнейший разлад всей жизни. Так я думаю, светлейший хан.

- А все-таки, что бы ты сделал или же посоветовал мне, каким же образом все-таки можно ускорить покорение этого своенравного города?! — довольно резким голосом спросил хан.

- Я думаю, что светлый хан уже знает решение этого вопроса. Но если светлого хана действительно интересует мнение

667

-------------------------------------------

такого человека, как я, то я бы согнал со всей округи людей и заставил бы их воевать против булгар.

- Пробовали уже так делать. Но как только дело доходит до боя, согнанные насильно люди поворачивают свои оружия против нас, и получается так, что мы сами своими руками помогаем булгарам отстоять свою столицу. И мы ничего не можем с этим поделать. И даже угрозы смертной казни не сдерживают этих неразумных булгар, — раздраженно прервал купца Шейбани хан.

- Тогда, может, просто обложить город со всех сторон, и по истечении некоторого времени голод заставит булгар сдаться, — добавил неуверенно купец.

- Мы не можем ждать столько времени. Да и зима уже настает. Нам нужно как можно быстрее разбить этих жалких булгар и разрушить их столицу. Разбив и разрушив Биляр, мы смутим умы булгар, посеем в их душах страх и неуверенность. Так что ты неправ, купец.

Купец замолчал, не смея поднять свои глаза на грозного хана.

- Ладно, купец, я тебя отпускаю! Иди в свои западные страны и передай тамошним правителям, что скоро копыта татарских коней будут стучать по улицам их городов и селений! А сами они будут слизывать пыль далеких дорог с моих гутулов! Ты понял меня, купец!? — железным голосом спросил Шейбани хан через некоторое время, смерив его надменным и презрительным взглядом.

- Да, мой повелитель, прекрасно понял, — без задержки ответил купец и рукавом халата вытер вмиг вспотевшее свое лицо.

- Тебе выдадут пайцзу, которая послужит тебе пропуском через земли, подвластные татарам. Живи и помни, купец, мою доброту!

Елюй сидел в глубине кибитки и улыбался своим мыслям. Он совсем недавно вышел от Шейбани хана и теперь заново вспоминал разговор с ханом и заново переживал случившееся. Хан был недоволен большими потерями под городом Биляром и затянувшейся осадой города. Он напрямую высказал Елюю свои претензии и переживания по поводу больших потерь, и в который раз уже попросил Елюя посодействовать ему во взятии этого воистину непокорного города. Елюй, как и всегда, пообещал Шейбани хану помочь ему в преодолении врагов и при-

668

-------------------------------------------

звать на помощь все подвластные ему силы. Он снова злорадно усмехнулся, вспомнив, как испугался хан, когда Елюй обещал призвать на помощь все потусторонние силы и обрушить на непокорных и неразумных булгар все силы зла и сжечь город дотла. Он пообещал хану предать страшному проклятию стольный город булгар, чтобы он не смог возродиться больше никогда, во веки веков.

- А не пострадают ли от твоего чародейства мои нукеры и не падет ли гнев этих сил лично на меня? — спросил его тогда Шейбани хан, несколько испуганно вскинув на него взор своих властных глаз. Какое бы высокое положение не занимал человек, а все же боится неизведанного и необъяснимого. Это Елюй знал точно и радовался в душе тому, что имел свою власть даже над такими высокопоставленными людьми, как Шейбани хан. «Да, это я в свое время отвел грозу монголо-татарского нашествия на Китай и направил бег их коней в другую от Китая сторону. Это моя личная заслуга, и я горжусь этим. Мой народ всегда будет помнить об этом, и мое имя останется в памяти народной навеки. Заодно я отомщу этим булгарам за то, что их предки кода-то в стародавние времена воевали с моими предками. Об этом говорят многочисленные предания и стародавние китайские летописи. Да и силы татар поубавятся в этих войнах. У них больше не будет возможности нападать на Китай. Так я решу сразу несколько задач, — думал Елюй и сам того не замечая, улыбался своим мыслям. — Снова соберу сорок шаманов и снова проведу обряд, авось, что-нибудь да получится», — решил он окончательно, поглаживая свою длинную бороду. Он вспомнил, как учил татарских ханов и нукеров премудростям жизни и как прививал им некоторые китайские обычаи. Как учил стирать их свои одежды, на личном примере показывая и объясняя им правила личной гигиены. А то ходили и действительно воняли на всю округу. Чесались как проклятые. Да еще и хвалились своими дикими обычаями. Им под угрозой смертной казни было запрещено стирать свои одежды, считая, что тем самым они смывают удачу и счастье во всех делах. Свои взопревшие от пота и грязи одежды они носили до тех пор, пока они не сползали с них рваными лоскутьями. Из-за этого множество болезней постоянно преследовали их народ. Он убеждал их, что в стирке вещей нет ничего противозаконного, и что боги за это не рассердятся на них. И что никакие кары не обрушатся на них, если они откажутся от некоторых нехороших обычаев своих предков.

669

-------------------------------------------

Елюй вылез из кибитки, немного постоял возле нее, вдыхая запахи поздней осени вперемешку с запахами войны. Подергал сутуловатыми плечами и, поглаживая бороду, поднял глаза к небу, стараясь угадать, какая же будет завтра погода. По серому небу, словно в какой-то стремнине, в сторону востока неслись седые, рваные и грузные облака. Края облаков отсвечивали чем-то белым и словно курились сизоватым туманом. В льдистой глубине огромного неба казалось, что кто-то невидимый и всесильный машет огромными веслами и беспрестанно гонит эти холодные стаи облаков к далеким невидимым берегам. Прохладный ветер трепал сухие былинки, и кустики полыни горькой беспрестанно трепетали под порывами ветра. Грязно-желтые ковыли гнулись в дугу, и прихваченные первыми морозами их стебельки светились капельками примерзших льдинок. Елюю казалось, что эти ледяные капельки слегка позванивают, ударяясь друг о друга. Осенний ветер стонал и выл, проскальзывая сквозь голые ветви деревьев и ковыльные нити. Трепал полы его одежды, словно сорвавшийся с привязи пес. Тут ему вспомнилось высокое голубое небо над просторами далекой теперь Монголии. Почему-то вспомнились пирамидки, сложенные из камней, одиноко стоящие в беспредельной степи. Встали перед глазами бесчисленные табуны коней, с гулом несущиеся над просторами. Также вспомнились душные южные ночи Китая с горящими бумажными фонарями над фанзами бедняков. Залитые водой рисовые плантации, на которых ему пришлось поработать в далеком детстве. И вспомнилось тепло родной земли, родные запахи и родные люди. Хоть и считал Елюй свою судьбу и жизнь удавшейся, но почему-то в сей миг радости жизни не было. В этих продуваемых всеми ветрами булгарских лесостепях, холодные ветра, казалось, уносили все радости жизни. Хотелось домой, в далекий и теплый Китай. Елюй потер слегка озябшие и ноющие от непогоды суставы рук и ног. «Да, старость, неминуемая старость догнала и меня, хотя я всю жизнь старался убежать от нее. Вон и косточки мои ноют и скрипят как несмазанные колеса татарской арбы. Эх! Куда, в какие далекие и неизведанные края завела ты меня, судьба-судьбинушка? Неужели придется мне сгинуть в этих далеких булгарских лесостепях? Знающие люди говорят, что теперешние холода еще можно терпеть. А вот зимою, на булгарской земле морозы стоят такие сильные и трескучие, что земля лопается. Где же тут выдержать мне, старому и немощном»у, — подумал с жалостью к себе он. Вон и теплый

670

-------------------------------------------

татарский бешмет, подаренный самим ханом, не может согреть его старое тело. Да, прошли года, пролетели. Как песок сквозь пальцы. Как вот эти бегущие облака. «Шутка ли, ведь я служил еще самому Чингизу, а теперь служу его внукам», — подумал он. Елюй снова поднял глаза к небу и стал наблюдать за быстро несущимися облаками. Ему вдруг показалось, что в облачных разрывах образовался огромный клюв и показались два хищно прищуренных глаза, грозно взирающие с высоких небес на грешную землю. Не веря своим глазам, он потряс головою, быстро протер веки своими озябшими на морозе пальцами и снова уставился вверх. Да, действительно, по небу неслись чьи-то огромные очи, грозно сверкая темными зрачками. Огненные сполохи непрерывно играли и словно кипели в них. Над небесными глазами отчетливо вырисовывался покатый лоб с глубокими и темными, неровно расположенными морщинами. Кустились и трепетали насупленные над переносицей брови. Казалось, что эти огромные очи принадлежат одновременно и неведомой птице, и человекоподобному существу. Но вид этих глаз действительно был ужасен, и у много повидавшего на своем веку старого Елюя сердце затрепетало и зашлось от неимоверного страха. Да тут еще неожиданно ударил гром такой огромной силы, что земля задрожала и затряслась как в лихорадке. Елюй даже присел от неожиданности и страха перед неведомыми силами. А глаза его все неотступно, словно пригвожденные, продолжали следить за этим необычным природным, невиданным ранее явлением. «В это время да гром, да еще в мороз», — успел подумать Елюй, и тут ужас словно парализовал его. Огромные небесные очи остановились над городом и грозно нависли над всеми окружающими город окрестностями. Остальные облака бесконечными караванами неслись вдаль, обтекая эти чудовищные очи. А за этими небесными очами горбатились и непрерывно волновались густые гривы из более темных по цвету, не отрывающихся от небесных очей облаков, в глубине которых постоянно вспыхивали и гасли грозные сполохи и огненные искры. «Да! Действительно, Он есть, и Он все видит», — промелькнуло в голове у Елюя про кого- то всесильного и всемогущего.

Сколько времени так продолжалось, Елюй не помнил. Он забыл и про мороз, и про все другое, что он наметил сделать за день. Очнулся он почти под самыми стенами осажденного города. Очнулся среди многочисленных и окаменевших от холода трупов, которые валялись везде и всюду, как неубранные с поля

671

-------------------------------------------

снопы. Никто не стрелял по нему и вообще, словно все забыли о нем. Кругом стояла жуткая тишина, словно вмиг из мира исчезли все звуки. Было видно, как ветер раскачивает деревья и треплет дымные гривы многочисленных пожаров. А звуков ветра и вообще никаких звуков не было слышно, словно их и не существовало в природе. Елюй растерянно огляделся и поспешил удалиться подальше от местами разрушенных, но все еще грозно и горделиво возвышающихся стен и высоких башен. Ему казалось, что сама смерть затаилась в глубине этих стен, и что в любой миг может вылететь и поразить его. «Уж не результат ли это камлания сорока шаманов, и не грозное ли это знамение чего-то ужасного, что должно произойти в ближайшее время?» — успел еще подумать он, и тут звуки мира шумом водопада ворвались в его уши. Елюй быстрее засеменил к стоящим в стороне от городских стен кибиткам. Его старое сердце трепетало то ли от страха, то ли от быстрой ходьбы. Влажная испарина выступила на лбу и чувствовалась под одеждой. Ему все казалось, что грозный взгляд небесных очей преследует его, хотя они исчезли так же быстро, как и появились. Да, дела. — только и мелькало в его голове. Оказалось, что грозные небесные очи видел не только он один. Многочисленные ханские нукеры толпились около кибиток и шалашей и, оживленно жестикулируя, обсуждали увиденное явление. «Будет, что-то будет», — вновь промелькнуло в его голове, и он устало присел на обгорелое бревно около одного из многочисленных костров. Хотя он сам считался чародеем и магом, увиденное потрясло его до глубины души. «Нет, не одни мы в этом мире, и есть кто-то грозный, кто постоянно наблюдает за нами с небес и видит все, что творится на земле», — несколько испуганно подумал он еще раз, грея над костром свои озябшие руки. Елюй некоторое время разглядывал волнующиеся толпы нукеров, вслушиваясь в нестройные их крики и возгласы. «Жалкие, жалкие людишки, творящие зло и неправду на чужой земле! И я тоже такой же жалкий и презренный носитель зла, зачем- то оказавшийся в этих далеких холодных краях. Ну что, скажи правду самому себе, что тебя погнало на старости лет в такие дали? Зачем я участвую в этой войне?! Зачем?! Так тебе старому дураку и надо! Эх, дурак я, дурак! А то возомнил о себе так высоко! Грешен я, Господи, грешен! — взмолился он неизвестно какому богу. — А Он действительно есть и покарает нас, несчастных, за наши нечестивые и неправедные дела!» — в короткий миг промелькнуло в его старой голове. Оставив костер, он быстро,

672

-------------------------------------------

как мог, засеменил в сторону кибиток. Путаясь в длинных полах бешмета, Елюй торопился, словно хотел убежать от своих беспокойных мыслей, впервые пришедших в его голову. В одном месте он споткнулся и растянулся на холодной земле, при этом больно ударившись коленом о замерзший ком почвы. Снег попал ему в рукава бешмета и неприятно ожег его старые руки. «Какая неприютная земля! Так тебе и надо!» — еще раз подумал он про себя, поднимаясь. Болело колено. Он некоторое время постоял на месте, растирая ушибленное место. Его скошенные глаза вновь со страхом обшарили небосвод. Ему казалось, что страшное видение может вернуться и натворить страшных бед. Потом Елюй тихонечко заковылял в сторону кибиток, неся свое такое старое и бренное тело. И даже горячий чай и жирный биш- бармак в кибитке не смогли поднять ему настроения. «Нет, надо домой! Домой, в далекий и теплый Китай!» — думал он свои невеселые думы, не спеша потягивая горячее варево. После горячего его разморило, и он сам не заметил, как задремал. И снились ему, старому, теплые края в лучах ласкового солнца. Снились широкие степи и ковыли, убегающие за горизонт за жарким маревом. Как дивное видение снились незнакомые города с древними минаретами. Снились горбатые курганы и каменные бабы, одиноко стоящие на степных просторах. Длинные караваны верблюдов, груженные различными товарами, проплывали мимо, и монотонный звон колокольчиков доносился до него как из загробного мира. Крики погонщиков звучали приглушенно и обреченно сквозь пыльное марево, словно караван держал путь в небытие. Эти печальные звуки и лукавый, быстрый взгляд незнакомой красавицы из-за покрывала заставляли трепетать его сердце, как в далекой юности. Елюй спал и всем нутром чуял, как проходит его жизнь. Проходит, как сон, как этот призрачный караван, который нельзя догнать и развернуть назад. Как нельзя вернуть мимолетный взгляд незнакомой красавицы. Ему было невыразимо горько, и он плакал во сне. Плакал и чуял, как горячие слезы стекают по щекам. И снилось ему еще что-то такое неясное и неуловимое, как время, постоянно убегающее за горизонт, за которым не угнаться, как за молодостью. Или как любовь, манящая издали и обещающая счастье и вечное блаженство. И во всем этом почему-то было полно грусти. И еще чье-то заблудшее эхо отзывалось на таинственный голос.

673

-------------------------------------------

Князь Ылтанпик, уединившись от всех, в короткое затишье одиноко стоял на высокой стене цитадели и задумчивым, сумрачным взглядом обводил окружающие Биляр окрестности. Ратники личной охраны находились несколько в стороне и не мешали его одиночеству, хотя были готовы по первому зову прийти на помощь и защиту князя. Они лишь посматривали в его сторону и следили за общей обстановкой на стене и за стеною на вражеской стороне. Татарские нукеры по неизвестной причине прекратили свои бесконечные атаки и, угомонившись, отхлынули от стен цитадели, как вешние воды от крутых берегов. Лишь временами, как глухой ропот бурливших вод, как скрежет волков, предвкушающих вкус жертвы, доносились с вражьей стороны отдельные сердитые выкрики и перебранка недовольных чем-то нукеров. За стеною цитадели все было разломано, сожжено и исковеркано безмерной людской жестокостью. Там царил полный хаос. Умом понималось и чувствовалось, что приближается то неизбежное и страшное, после чего уже ничего не будет. Будет только холод, темень и пустота да вечное забвение. С неизбывной болью в сердце, сняв с головы защитный шлем, вслушивался князь в агонизирующие звуки погибающего города. Где-то с коротким звоном падали бревна, и мерзлая земля отзывалась глухо и коротко. Тонкий еще слой снега не мог заглушить и смягчить тяжесть падающих на землю предметов. Роем искр выстреливали пожарища, и беспрерывный треск и гул их только и раздавался в округе. И над всеми этими пожарищами и дымами иногда на короткий миг взлетали и тотчас же гасли безумные, нечеловеческие вопли погибающих людей, почуявших ледяное дыхание приближающейся смерти. От этих воплей, казалось, сама земля зыбко трепещет и дрожит как в припадке. Словно падучая болезнь напала на землю, и она хочет стряхнуть с себя всех этих грешных, неразумных людей, только и умеющих сеять кругом смерть и творить страшное зло. Иногда сквозь дым взмывали вверх горящие одиночные стрелы и летели в сторону цитадели, оставляя длинные дымные следы. Казалось, что кто-то еще не насытился убийствами и все еще хочет продолжить этот безумный кровавый пир. Глядел князь, как сквозь метельные круговороты дыма блестят зазубренные языки ревущего пламени, и очередное строение превращается в прах, дым и пепел. Было видно, как вражеские нукеры таранами разбивали каменные здания, и потом эти камни использовали для дальнейшего обстрела цитадели города. Земля, казалась, до

674

-------------------------------------------

последнего дыхания была полностью умерщвлена за стеною цитадели. Вражеские нукеры, рваные лоскутки дыма сквозь отблески жарких пожаров, хаотично кипящие под холодным осенним ветром, казались чем-то инородным на теле погибающего города. Мороз стягивал кожу лица, и от холодного металла шлема мерзли пальцы рук. С момента осады Биляра на сердце князя легла неизбывная тоска, и было горько-горько на душе, как от полынной настойки. Столько людей погибло вокруг, и каких людей?! Погибли лучшие воины страны, истинные мужи и ама- сины, соль земли булгарской. Бесконечно было жаль безвинно погибших людей и особенно тех, кого близко знал Ылтанпик. Невыразимо горько было князю от сознания того, что торжествует враг на его земле, где каждый камень, каждая травинка, все живое и неживое протестует против пришлых татар, этих неуемных, беспощадных и диких сыновей далеких неведомых азиатских степей. «Они, эти пришлые дикие племена, хотят полностью извести моих соплеменников, моих несчастных булгар, сувар и хазар, и мы ничего с этим поделать не можем, хотя напрягаемся изо всех последних сил», — думал он, незаметно для себя кусая кончики своих пышных усов. «Да, жизнь — это радость, удовольствие, наслаждение и бесконечный труд. Жизнь

- величайшее чудо, дарованное нам Господом. А смерть — это конец всему, безысходность и нечто совершенно инородное, непонятное сознанию моего народа. И зачем же я жил, если все суета сует и томление духа?» — продолжал он думать. Клубок беспокойных, сумрачных мыслей продолжал клубиться в его голове. Тупая боль продолжала давить на виски. «Вся наша земля всколыхнулась с этой войной. Все булгары восстали против незваных гостей. Очень жаль, что не получилось договориться с русичами о взаимопомощи, очень жаль. На нас, уже изможденных до самых костей прежними войнами, как всепожирающий голодный зверь, как уничтожающий все живое огненный дракон, налетели неведомые ранее татаро-монголы и превратили нашу жизнь в сущий ад. В моем государстве никогда не было людей с протянутыми руками. Все трудились и кормились от своего труда. Мы возделывали землю, получали щедрые урожаи и жили сообразно своему миру. Мы почитали и уважали своих богов. Приносили им щедрые подношения. И недаром все окрестные народы считали мой народ святым. А теперь что?! Чего хорошего принесли нам злые татары?! Ничего, кроме смерти лютой, холода, голода и разных болезней! И теперь, в годину

675

-------------------------------------------

испытаний, мой народ не будет прятаться от врагов, а будет, презирая смерть, отстаивать свое право жить на родной земле. Мы или победим, или же все ляжем мертвыми под стенами наших городов! Мы не воспользуемся подземными ходами, чтобы спасти свои жалкие жизни. И нам не стыдно будет смотреть в глаза наших жен и матерей! Мы не воспримем позорного плена и не потерпим бесчинства татар! Пока же мы — единственная и решающая сила, способная остановить движение смерти в этом жестоком мире. Мы сами станем смертью, станем костью в горле врага, от которой он подавится и захлебнется, в конце концов. Если не мы, то наши дети и внуки доведут это до конца. Наши праведные и богоугодные дела все равно когда-нибудь, пускай через столетия, закончатся победой», — думал князь Ылтанпик, взирая со стены на дымящиеся развалины города. И почему-то именно в этот миг, когда кругом был вселенский пожар и мировой хаос, холод и смерть, возникла в нем эта мысль. Потом эта мысль переросла в уверенность, что все так и будет в далеком будущем. «Да, жилища наши предаются огню и лежат в развалинах. Наши табуны и имущество в загребущих руках завоевателей. Народ вырубается поголовно, и враги, словно волки, терзают мирные стада. И над всей Булгарией встают зарева пожаров, похожие на кровавые закаты. Нам нельзя расслабляться ни на миг. От татар исходит постоянная опасность. Татары нанесли булгарам чудовищную боль, и пройдут многие столетия, прежде чем она полностью забудется. Из поколения в поколение, и не только на словах, а на уровне подсознания, перейдет это чувство опасности, постоянно исходящее от татар. Долгие столетия матери именем татар будут пугать своих непослушных детей. И если есть ад на земле, то он наступил для булгар в некотором смысле. Булгарские города и деревни с их оригинальной архитектурой исчезают без следа. Они разрушаются до основания, стираются с лица земли, будто их и не было никогда на свете. Булгарский народ уничтожается тотально. И, действительно, бесчинствам татар не было предела. Об этом писали многие древние авторы. Но наше наследие — народные песни и предания — вопреки всем невзгодам, останется и сохранится в памяти народа навсегда, во веки веков. Их не разбить таранами и не уничтожить ни стрелами, ни мечами. Как никогда не тускнеющие золотые зеркала народной души, они будут жить и здравствовать, и будут звучать всегда, пока будут жить мои булгары»,

- продолжал думать князь, скользя своим угрюмым взглядом по

676

-------------------------------------------

великим развалинам. Тут его взгляд упал на группу ратников, стоящих за выступом стены. Один из ратников держал в руках булгарский элем желтого цвета с изображением барса и старался закрепить его на высоком выступе стены. Другой веревочкой обматывал этот выступ стены, стараясь ровнее и надежнее закрепить элем. «Да это же опять Мантелей со своим другом Ах- чурой. Вот уж действительно геройские вои. Они с боями отступают аж с берегов самого Яика. Надо бы хоть как-то отметить этих ребят. Пускай порадуются и будут помнить меня», — в короткий миг промелькнуло в голове у князя. Князь подождал еще некоторое время, пока Мантелей и Ахчура окончательно закрепят элем. Потом подозвал их обоих к себе. Все вместе они подошли к воеводе Батбаю, который стоял в некотором отдалении от князя в окружении нескольких сьартаров, турханов и тюре.

- Дружище Батбай, мы вместе с тобою хотели бы сходить в палату, где хранятся бесценные сокровища булгарских царей и всего булгаро-суварского народа. Я хотел бы показать моим верным телохранителям Мантелею и Ахчуре часть сокровищ, что, по моему разумению, они заслужили лицезреть. И хотел бы наградить их лично, на память обо мне и героических днях беспримерной обороны нашей столицы. Ведь может стать так, что у нас с тобою не будет больше возможности это сделать. Пока же враги дают нам эту возможность.

Батбай несколько изумленно взглянул на Ылтанпика. Потом, отдав какие-то дополнительные распоряжения своим подчиненным, двинулся вместе с князем и его телохранителями к центральной части цитадели, где находилась названная палата. Вскоре они увидели крепкое здание с толстыми каменными стенами под сенью вековых тополей и ракит. Широкая аллея, засаженная раскидистыми липами, вела к воротам, встроенным в крепкую же стену, окружающую это здание. С обеих сторон этих ворот, на длинных шестах, как обереги, висели два конских черепа, выбеленные временем и непогодой. Несколько рослых ратников, вооруженные до зубов, несли охранную службу перед входом в здание. «И это в то время, когда на стенах города каждый ратник на счету», — промелькнуло в голове у князя. Алые кисти рябин осеняли входные двери с обеих сторон. Ратники, несущие охранную службу, издали узнав, приветствовали воеводу Бат- бая и сопровождающих его гостей. Скрипнули двери, сколоченные из крепких дубовых досок, и пришедшие оказались внутри здания. «Прямо крепость в крепости», — промелькнуло вновь у

677

-------------------------------------------

Ылтанпика. Здание изнутри и впрямь поразило воображение Мантелея и Ахчуры. За свою такую короткую еще жизнь они впервые оказались в подобном заведении, и во все глаза глядели на окружающие их предметы. А удивляться было чему. Прислоненные к стенам стояли каменные плиты с испещренными и непонятными для них знаками. Некоторые плиты лежали прямо на полу. Вслед за князем и воеводой они двинулись дальше по зданию, и их глазам открывались все новые и новые чудные предметы. В проемах окон и на полках стояли различные горшки и кувшины изумительной работы с различными рисунками. Здесь были изображения людей, различных зверей, рыб и трилистников. На одном большом кувшине была изображена группа людей, идущих за звездою. На другом кувшине также были изображены светила: солнце, луна и звезды, и под ними корабль, идущий под надутыми парусами. Такие же рисунки Мантелей увидел и на медных и серебряных пластинах и монетках, только они были изображены более мелко. Увидел он и изображенный на медной монетке красивый фонтан в окружении сказочного сада. А смотритель здания вел их все дальше и дальше, на ходу коротко поясняя и комментируя увиденное. Пораженные и изумленные, Мантелей и Ахчура не успевали обмениваться впечатлениями. Вслед за смотрителем они все зашли в другое помещение, где находились несколько взрослых людей благообразного облика и несколько ребят и две девочки. За широким столом они все разбирали какие-то берестяные свитки и рукописи, написанные на бумаге сероватого цвета. На полках были видны старинные толстые книги в потемневших от времени переплетах, с узорчатыми металлическими застежками.

- Вот, ребята, смотрите, — обратился к Мантелею и Ахчуре князь, рукою показывая на полки с книгами, — эта наша главная сокровищница, где хранится мудрость наших предков и прошедших веков. Запомните, еще раз говорю вам, не золото и не серебро, не драгоценные камни и различная утварь и дорогие предметы, а эти бесценные книги — наше главное сокровище, за которое не жалко и жизни! — добавил князь и испытующе посмотрел на них. — Теперь идет война, и нам нужно предпринять ряд мер, чтобы сохранить для будущих поколений эти бесценные свитки и книги, так как это наше прошлое и будущее, наши корни и наша многотысячелетняя память! Здесь, под городом, имеются крепкие и обширные подземелья, куда надо спрятать все это добро. И надо спрятать так, чтобы его не нашли враги, не тронули

678

-------------------------------------------

ни вода, ни пламя, ни время! И еще сверху наложить заклятье, чтобы людям с нечистыми помыслами и близко нельзя было подойти к нашим реликвиям. Чтобы их вечно хранил бессменный страж, дух вечного скифа, нашего далекого предка! — несколько торжественно добавил Ылтанпик. Но то ли из-за молодости, то ли по какой другой причине, слова князя не задели сердечных струн молодых ратников. Они горячим взором смотрели в сторону стены, где виднелись висящие на гвоздях различное оружие и средства защиты. Но и князь, и Батбай, и смотритель все еще задерживались около полок с книгами.

- А не хазарский ли это словарь? — услышал Мантелей вопросительный голос князя и перевел свой взгляд с оружий на полки с книгами.

- Да, это один из трех экземпляров хазарского словаря, — подтвердил смотритель, рукою дотрагиваясь до доски, на которой лежал названный словарь. Мантелей увидел, как, словно ошпаренный, отдернул протянутую к словарю руку князь Ыл- танпик, и не смог понять такой поспешности.

- Я уже однажды имел честь видеть этот словарь и больше не хочу иметь с ним дела, — услышал Мантелей задрожавший отчего-то голос князя, обращенный к смотрителю. Тут все прошли дальше и остановились около стены, где было развешано различное оружие, сделанное руками булгаро-суварских мастеров. Князь заметил, как загорелись глаза молодых ратников при виде такого богатства. И право, было, на что посмотреть и чем залюбоваться. Для истинных ратников не было для души картины лучше этой. Здесь висели, растянутые на гвоздях, кольчуги разных размеров, собранные из мелких и более крупных колец. Висели щиты, разукрашенные серебряными и золотыми пластинами, с изображением равносторонних крестов и различных зверей. Висели прекрасные луки и колчаны, расписанные золотыми изображениями львов, оленей, других зверей и рыб. Висели перекрещенные длинные стрелы с золотыми и серебряными наконечниками, с орлиными оперениями. Длинные копья с лезвиями различной ширины и длины. Но более всего Мантелея и Ахчуру заинтересовали отливающие синевой акинаки. Казалось, что равномерный холодный свет окаймляет их, и своим таинственным сиянием притягивает к ним взоры посетителей. Ну а глаза Ахчуры вскоре переключились на другие предметы. Он увидел несколько музыкальных инструментов, лежащих на широкой скамейке, и словно вмиг позабыл обо всех других

679

-------------------------------------------

предметах, находящихся в палате. Увидев его горячий взор, обращенный в сторону музыкальных предметов, князь незаметно для него усмехнулся в усы и неожиданно обратился к воеводе Батбаю.

- Ну что, воевода, скажи, чем мы наградим наших храбрых ратников, моих верных и бессменных телохранителей, а?

Тот несколько оторопело посмотрел на князя, словно не поняв вопроса, и потом коротко ответил:

- Пускай выбирают сами, что им понравится. Они это действительно заслужили.

- Ну что, Мантелей, Ахчура, выбирайте! Чего стоите так нерешительно? Я не раз видел, в бою вы действуете намного увереннее, — вымолвил князь Ылтанпик и широко улыбнулся им, радуясь, как отец своим взрослым сыновьям.

- Право, я затрудняюсь, что и выбрать. Оружие у меня есть,

- ответил несколько смущенно Мантелей и вопросительно уставился на своего друга Ахчуру. Тот тоже несколько смутился от такого предложения князя и, показывая рукою в сторону музыкальных инструментов, вымолвил:

- Я бы выбрал вот этот предмет.

- Ну, бери же, бери. Великий князь оказывает тебе честь и уважение. Бери, не стесняйся! — добавил и воевода Батбай. Ах- чура протянул руку и бережно взял инструмент, называемый булгарами тют. Его рот растянулся в широкой улыбке. Было видно, что подарок ему действительно понравился. А Мантелей все стоял и затруднялся выбирать себе достойный подарок. Его глаза перемещались с одного предмета на другой, но ни на чем он не смог остановиться и сделать выбор. Видя его затруднение, князь сам пришел ему на помощь.

- Мантелей, подойди ко мне поближе, — позвал он его. — На, вот, держи. За твою храбрость, за твою верность мне и нашей земле я хочу сделать тебе памятный подарок.

С этими словами он взял колчан прекрасной работы с золотым изображением льва и вложил его в руки Мантелея.

- Пускай тебе всюду сопутствует удача и Господь продлит твои дни. Этот колчан с фигурой золотого льва означает принадлежность к верховной власти, и ты всегда будь достоин этого знака. Командуя сотней и будучи моим телохранителем, ты не единожды доказал свою храбрость и верность. Я уверен, что из тебя получится прекрасный военачальник, и ты способен командовать большим числом ратников. Бери и помни меня!

680

-------------------------------------------

С этими словами Ылтанпик обнял Мантелея и по-отечески похлопал его по спине. От такой неожиданности Мантелей совсем растерялся, и в глазах у него навернулись слезы. Но это были слезы радости и сыновней преданности князю. Потом все перешли в другую комнату палаты. Здесь, на особом постаменте, Мантелей и Ахчура впервые за свою жизнь увидели красивую шапку, отороченную соболями и разукрашенную драгоценными камнями. На макушке шапки виднелся красиво выполненный крест, сверкающий в сумрачном свете осени острыми лучиками разноцветного света. Рядом с этой шапкой в ряд располагались металлические островерхие защитные шлемы с забралами и напусками кольчуги для защиты шеи от рубяще-колющих ударов. Ылтанпик взял один из этих шлемов и водрузил его на голову Мантелея. Потом взял другой шлем и его также водрузил на голову Ахчуры. А шлемы были прекрасной работы, с золотыми и серебряными насечками, с пучком белых конских волос на макушке. И это тоже означало принадлежность носителей этих шлемов к начальствующей касте.

- Носите и помните меня! Помните своих павших друзей и эти тревожные и страшные дни, что мы провели вместе, лицом к лицу встречая врагов. И это все, что я могу лично для вас сделать. Помните. — словно через силу, глухо выговорил князь. Потом князь отошел от них в сторону и уединился с воеводой Батабаем. Было видно, как они о чем-то тихо переговаривались и обсуждали какие-то дела. Мантелей, Ахчура и смотритель палаты остались одни в далеком углу. Через некоторое время, боясь помешать разговору князя с воеводой, Ахчура шепотом обратился к смотрителю:

- Скажи-ка, уважаемый, а кому принадлежит вон та красивая шапка с крестиком на макушке?

Смотритель, словно боясь кого-то, быстро огляделся по сторонам и скороговоркой, также шепотом, выдохнул:

- Эту шапку имеют право носить только цари, и эта шапка называется короною. Ею коронуют наших князей, когда возводят их на престол. Знающие люди говорили, что эту корону носил сам Кубрат хан или, по-другому, Кий. Это он основатель города Киева и Золотой Булгарии, расположенной где-то далеко на юге. А так в обычное время наши великие князья и наш патша носят вот такие диадемы.

С этими словами он указал на круглый предмет, разукрашенный драгоценными камнями, висящий несколько в стороне

681

-------------------------------------------

от шапки и шлемов. Уже на выходе из палаты все вновь остановились перед каменными плитами.

- Смерть есть дверь. — прочел первую строчку вслух Ылтанпик на одной из плит. «Эх, нет с нами Белебея. Уж он-то бы быстро разобрал эти надписи. И мы узнали бы много чего интересного», — подумал Ахчура. Через некоторое время, попрощавшись с людьми, находящимися внутри палаты, пришедшие вышли. Уже на крыльце краем уха Мантелей услышал, как воевода Батбай давал указания смотрителю, чтобы он немедленно начал работы по сохранению предметов, находящихся внутри палаты. Приказал привлечь к этой работе всех охранников. Обещался прислать в помощь с десяток ратников и одного знающего толк в заклинаниях человека, чтобы он заговорил все спрятанное. Сказал, что лично проконтролирует исполнение данного приказа. А за ослушание обещал смерть. Потом приказал всех людей, участвовавших в этом деле, прислать на стены.

- Все будет сделано, воевода! Все! Не сомневайтесь ни капельки. И да пусть Господь поможет нам в этом деле. Это дело святое, и мы боимся греха!» — услышал Мантелей заверения смотрителя.

Вскоре все они уже шагали в направлении цитадели. Холодная осень ноябрем смотрела в глаза. Стена встретила их сдержанным говором, легкой перебранкой ратников и несколько очищенным небом. Но все равно верхние края стены с черными людьми на них казались врезанными в дымную муть осеннего дня, и отсюда, снизу, люди были похожи на жучков, ползающих туда-сюда. Дышалось легко, и лишь набегающий иногда волнами едкий дым, да неприятные запахи заставляли людей зажимать носы и, покашливая, прочищать горло. И, о чудо! Несмотря на мороз, где-то на стене пел неизменный булгарский шопр. Пел, невзирая на безмерные горести и адские страдания. Пел вопреки самой смерти. И вскоре к переливчатому и звонкому голосу шопра присоединился голос другого инструмента

- тюта. Ахчура играл самозабвенно, забыв обо всем, словно стараясь голосом своего инструмента победить голоса смерти, доносящиеся отовсюду. И даже враги за стеною, казалось, совсем затихли, прислушиваясь к волшебным звукам. Так музыка, хоть на короткое время, победила войну, победила Смерть. Пройдет несколько веков, и эти же инструменты будут звучать на улицах и площадях побежденного Берлина, презирая Смерть и прославляя Жизнь.

682

-------------------------------------------

Прошло еще два дня и две ночи непрерывных боев на стенах цитадели. Вои и ратники устали неимоверно от беспрерывных атак ордынцев. Люди ходили и передвигались словно тени, как в бреду. Раненых не подбирали, убитых не хоронили. Все устали безмерно. И лишь женщины откуда-то еще находили силы и старались накормить горячим обедом тех, кто непрерывно и бессменно находился на стенах, сдерживая неистовые атаки ордынцев. Город погибал, и лишь цитадель, как гранитная скала в бушующем море, продолжала еще стоять и держаться назло врагам. Погода тоже была неустойчивая, истинно осенняя. То оттепель прослезится, то ветер колючий гонит ледяную крошку. С серого неба с легким шорохом сыплется мелкая снежная крупа. Перекрывая все шумы, ветер плачется сквозь ветви. И людям кажется, что это не ветер, а сама судьба стонет и стенает по убитым и раненым. А может, это и не судьба вовсе, а злые черти заказали эту заунывную похоронную песню. Это они завывают и в вихрях ветра пляшут и радуются человеческой беде. А крупа все хлещет и хлещет по усталым лицам. Тонким белым налетом затягивает неровности на земле и все то, что находилось на стене и под стенами. И что-то глянцево-черное просвечивает местами сквозь эту белизну. Одеревеневшие трупы людей с известково-белыми лицами, застигнутые смертью в момент движения, лежали в разных позах и жуткими комочками бугрились везде, куда достигал взгляд. Но эти бугры, бывшие когда-то живыми людьми, словно никого не трогали и не волновали. Люди, казалось, были совершенно равнодушны к смерти, да и к своей судьбе тоже. Ветер трепал мертвые волосы, и застрявшая снежная крупа, как седина, блестела в них и не таяла. Мертвые глаза взирали на мир несколько удивлено, словно не поняв, что же это с ними случилось. Небо уже не отражалось в них, и белый налет потихоньку гасил их неживой отблеск. А ведь совсем еще недавно эти люди жили. Жили и на что-то надеялись. Надеялись обмануть свою злую судьбу и как-то выжить. Но потом враги пошли на них, а они на врагов, и случилось то, что случилось. Каждый получил то, что ему предназначено было переменчивой судьбой. Некоторые нашли себе смерть, пройдя огромные расстояния, а некоторые

- находясь у себя дома. И теперь матушка Смерть сравняла их и их судьбы. И валялись они словно бревна, никому не нужные и никем не оплакиваемые. И день, и ночь, и сама их жизнь была

683

-------------------------------------------

отдана стольному городу, Булеру или Биляру. И действительно для них всех именно здесь, в этом городе, находился пуп земли булгарской. И судьба привела их именно сюда, чтобы отнять у них души и оставить от них эти жалкие, бесформенные кучки. И вскоре истлеют они в этой горькой земле. И только жалкие остатки разбитых черепов и других мелких костей будут напоминать грядущим поколениям о некогда разыгравшейся здесь великой трагедии. Дикая трава прорастет сквозь кости, питаясь их соками. И тысячи и тысячи безымянных станут золою, станут землею. Как их звали? Кто они были? Кто помнит...

Все тлен. Тлен и прах. Да вечное забвение. Жизнь — суета. Жалкие потуги червячка, возомнившего себя Бог знает кем. А люди — жалкие твари. И зная многочисленные пороки людей, как жалко смотреть на толпу. Так думал Батбай, глядя на великую разруху, кровавый водоворот и вавилонское столпотворение в городе. «Это чем же мы помешали татарам, что они нам жить не дают? И не только жить не дают, а отбирают наши жизни почем зря. Ведь если Господь дарует всем нам жизнь, то только Он один и имеет право ее забирать. Так почему же татары взяли на себя роль Бога и совершенно незаконно решают судьбы тысяч и тысяч людей? И неужели не отольются татарам сиротские слезы?» — с горькой обидой на врагов продолжал размышлять Батбай. А утро все хмурилось сквозь разрывы облаков, и сыпало мелкой снежной крупою. Но иногда нет-нет да промелькнет на короткий миг в разрывах туч золотой диск солнца. Перестает сыпаться крупа. И пробегут быстрые лучи по булгарскому серебру, по синеватым кольчугам и оружию. И словно молния заиграет на обнаженных акинаках и саблях, на остриях пик и многочисленных копий. И щурятся вои, глядя на первозданную белизну снега и серебристый разлив обнаженных мечей. Денек словно улыбнется виноватой улыбкой и снова тут же потухнет. А за стеною черным прибоем волновались и плескались вражьи ряды. Несметные толпы татар отсюда, с высоты, казались темною тучею, упавшей на землю. Доносились бранные слова, и задирая булгар, некоторые нукеры подбирались под самые стены. Но лезть дальше на лестницы не решались, а продолжали выкрикивать бранные слова, и строить непристойные жесты. И только каленая стрела, пущенная метким стрелком, заставляла их убегать от стен, прикрываясь щитами. Батбай скосил глаза влево и увидел стоящего поодаль от него князя Ылтанпика. Большой и сильный, он издали был похож на грозное изваяние и казался

684

-------------------------------------------

несокрушимым. Тяжело опираясь на длинное копье и выпятив вперед бородатый подбородок, он словно вслушивался в доносящийся гул голосов и что-то высматривал во вражьих рядах. Было видно, как в его левом ухе блестела серьга. За ним теснились его вои-телохранители: Мантелей, Ахчура и еще несколько человек, которых Батбай не знал. «Что-то слишком задумчив стал в последнее время князь. И к хмельному булгарскому пылу стал равнодушен. Новая вера так подействовала на него, что ли? Может, смерть свою чует? Велел принести ему сюда на стену его царскую диадему», — промелькнуло в голове у Батбая.

Между тем короткий осенний день клонился к концу. Он так и прошел в вялой перебранке неприятелей и обмене ударами, в основном, лучников. Погода тоже под вечер наладилась. Перестала сыпаться снежная крупа. Небо очистилось от серых туч, и вскоре холодные и далекие звезды заиграли в жмурки. Усталые люди разошлись отдыхать в уцелевшие дома, сараи и бани. На стене остались только вои охраны. И тут случилось то, чего никто не ожидал. Случилось что-то страшное и непонятное. Откуда ни возмись, над городом появились пылающие птицы. Словно парализованные стояли воины охраны на стенах и неподвижно смотрели на кружащих над городом страшных птиц. Было ли это результатом камлания сорока шаманов, или чем-то другим из мира непознанного, позже никто не смог объяснить. Но вдруг эти пылающие птицы стремительно понеслись вниз, прямо на уцелевшие строения и постройки погибающего города. И вместе с этими страшными птицами со стороны татар взлетели и понеслись в сторону цитадели тысячи горшков и стрел с горючими веществами. И не понять было в этом аду, что происходит. Дома и строения вспыхивали как-то сразу, да так, что люди не успевали выскакивать из горящих помещений и сгорали заживо. Жуткий вой горящих людей и обезумевших собак, да дикий рев животных вмиг заполнил округу. Город пылал как один огромный факел, а огненные птицы все продолжали падать и падать на беззащитный город. И эти птицы были несуразными и страшными, от одного вида их оторопь брала даже закаленных в горниле боев воинов. Действительно это было непонятно, и поэтому страшно. У одних птиц были огромные крылья и маленький корпус. У других птиц наоборот, большие туловища и непропорционально маленькие крылья. Но и те, и другие жгли немилосердно, и вскоре к утру от некогда цветущего города остались одни головешки. А горожане словно обезумели. Подхлесты-

685

-------------------------------------------

ваемые ужасом, они метались среди пожарищ, и гибли тысячами в этом аду, в тесноте и давке. Никогда ранее булгарская земля не знала такого страха и разора. Действительно, может, это была кара Господня за великую гордыню возгордившегося народа, кто знает? Но до сих пор среди народа существует легенда, как огненные птицы сожгли и уничтожили стольный город булгар.

А утром несметные и бесчисленные толпы татар всей своей огромной массой пошли на очередной приступ. Снова запели свистящие стрелы над стенами цитадели. И не было уже организованного сопротивления им. Довольно легко прорвались татары к воротам цитадели и тяжелым тараном разбили их. Неудержимым водяным потоком хлынули татарские орды в разбитые ворота, и вскоре уже нукеры мутным всесокрушающим потоком разлились среди оставшихся строений и домов. А также и через стены во многих местах сумели пробраться они и сливались в ревущий и гремящий адскими голосами мутный поток. Булгары оказывали лишь очаговые сопротивления. Но их, эти очаги, быстро сбивали, и многие нукеры, забыв о бое, кинулись к оставшимся в целости амбарам и клетям за булгарскими трофеями. А там действительно было чем поживиться. Сорок молодых девушек, не желая сдаться врагу, заперлись в одной из оставшихся башенок крепости. Они оказывали яростное сопротивление наступающим татарам. Враги хотели взломать двери, но в ответ получали лишь каленые стрелы. Тогда татары обложили башню со всех сторон горючими материалами и подожгли её. Но изнутри башни неслись только проклятья, да продолжали вылетать сквозь дым разящие стрелы. И так продолжалось, пока не рухнула башня. В чувашской легенде говорится, что девушки превратились в белых птиц и улетели.

Князь Ылтанпик со своими телохранителями хотел было укрыться в развалинах какого-то керменя. Но вражеские нукеры не дали ему сделать этого. Они преследовали их по пятам и буквально ворвались на их плечах в дымящиеся развалины. Мантелею вместе с другими телохранителями с большим трудом и потерями удалось остановить их на лестничной площадке, которая вела на чердак. Быстро забаррикадировали дверь и выбрались на оставшуюся часть тесовой крыши. Отсюда хорошо было видно, что происходило на территории цитадели. Сквозь клубы дыма неслись неистовые крики воюющих противников. Было видно, как вражеские нукеры сбивали запоры и врывались в амбары и клети горожан в поисках добычи. Как они тащили в

686

-------------------------------------------

разные стороны кто что мог. Грабеж города шел полным ходом. На улицах и переулках цитадели, на крышах различных строений местами еще шли быстротечные и ожесточенные схватки. Но было видно, что это уже конец. Слишком мало осталось защитников города. Слишком много было татар. Сила ломала силу, и ничего с этим нельзя было поделать.

- Эх, Биляр! Биляр! Как же нам тебя оставить?! Кто после нас будет хозяйствовать на этой древнейшей земле?! И почему же у твоих сыновей и дочерей такая печальная судьба? — вырвался вздох сожаления у князя. Он посмотрел на своих воев, и в ответ увидел в их глазах только решимость и готовность идти вместе с ним до самого смертного конца. Да еще что-то такое, что и не выразить словами. Князь обнял Мантелея и Ахчуру. На короткий миг притянул их к себе и приник своей головою к ним. Мантелей увидел, как блеснула слеза в глазах у князя. А в дверь уже ломились нукеры. Несколько неприятелей начало обстреливать их снизу из луков. Вот уже упали и больше не поднимались двое из ратников, прорвавшихся вместе с ними на крышу. Нужно было что-то делать.

- За мной ребята! — зычно крикнул князь и, прикрываясь дымным облаком, спрыгнул на землю с той стороны, где не было видно вражеских нукеров. Все остальные последовали за ним. Мантелей и Ахчура бежали рядом. Позади себя они слышали топот ног бегущих за ними оставшихся булгарских воев. «Эх, Сильби! Сильби! Потерялись мы с тобою в ночной суматохе! Увидимся ли в этом аду?» — стучало в голове у Мантелея. И вдруг на перекрестке дорогу им перегородили вражеские нукеры. Но выстрелить в них из своих дальнобойных луков не успели, как князь со своими воями налетели на них. «Хурай! Хурай!»

- как удар грома прогремел голос князя, и пошла смертельная сабельная рубка. Уже через миг в капусту были изрублены противники. Но и булгары тоже потеряли несколько воев. Сабли, мечи и стрелы не задевали Мантелея и Ахчуру. Из такой беспощадной мясорубки они сумели выйти целыми и невредимыми, словно какая-то волшебная сила охраняла их. Князя они тоже смогли уберечь. Лишь слегка было рассечено его лицо. Прикрываясь дымной завесой, все вместе стали пробираться в сторону палаты, где хранились булгарские древности и где совсем недавно побывали вместе с князем Мантелей и Ахчура. И к своему великому удивлению, совершенно неожиданно встретили здесь воеводу Батбая и группу булгарских ратников. И среди этих

687

-------------------------------------------

ратников, к радости Мантелея и Ахчуры, выделялась усталая фигура Белебея. Он сразу же двинулся в их сторону, и через миг уже приветствовал их. И о чудо! Белебей сообщил Мантелею, что его любимая Сильби и еще несколько женщин и девушек находятся здесь, внутри здания. Этому невозможно было поверить. Но, действительно, чудеса иногда случаются на свете. После такой сумасшедшей ночи! После стольких смертей! И такой подарок судьбы! Позабыв обо всем и обо всех, Мантелей бросился внутрь здания. И сразу же увидел её, свою ненаглядную, единственную и желанную Сильби. Она стояла спиною к нему, в окружении нескольких женщин. Женщины что-то там перебирали на столе. И словно почуяв, кто вошел, Сильби медленно повернула свою голову назад и через плечо взглянула на Манте- лея. Её повязанная вышитым сурбаном голова чуть наклонилась в сторону, и Мантелею вдруг показалось, что Сильби похожа на Богоматерь Марию, образ которой он видел не раз у Белебея. Эта схожесть вмиг поразила Мантелея, и он слегка опешил и остановился, увидев вдруг ее такую. Но уже через миг они стояли друг против друга, держась за руки и не веря действительности. Вмиг ушли куда-то все звуки. Свет застыл. Время остановилось.

Очнулись они от громкого шума, внезапно возникшего снаружи здания. Глянули вопросительно в глаза друг другу и скорее поспешили выйти. За ними бросились и все, кто находился внутри здания. А снаружи, около ворот, уже шла битва. Ман- телей увидел, как качнулся длинный шест, на котором торчал лошадиный череп, и медленно упал на землю. Видел, как беззаветно и храбро бьются его соплеменники.

- Сильби! Беги! Я задержу их! — крикнул Мантелей, быстрым взглядом обведя округу. Взгляд Мантелея привычно разыскал в этой кровавой свалке фигуру князя, и он на миг заколебался, бежать ли ему вслед за Сильби, или же броситься к князю. В этот миг Сильби коротко ойкнула и медленно присела на корточки, плечом прислонясь к каменному забору. Пущенная кем-то стрела поразила ее в бок и глубоко вошла в тело. «Конец!» — промелькнуло в её сознании, и она тихо повалилась на землю. Оборвалось сердце и потемнело в глазах у Мантелея, когда он увидел ее лежащую неподвижно рядом с забором. В тот же миг он оказался рядом с нею и пытался растормошить ее.

- Сильби! — кричал он, — Сильби! Не умирай! Не оставляй меня одного на всем белом свете! Не хочу я жить без тебя! Сильби!...

688

-------------------------------------------

Сильби тихо открыла глаза и слабым голосом прошептала: «Они убили и его, нашего сына. Они убили наше будущее. «.

Она из последних сил взяла его руку и положила к себе на живот. А там задыхался и бился он, их не родившийся ребенок. Он толкался ручонками и бил ножками. Он хотел жить! Ему не хватало воздуха.

Далее Мантелей помнил плохо. Перед его глазами лежала неестественно вытянувшаяся на земле бездыханная Сильби. Она, его любовь, смысл всей его жизни. Гул голосов доходил до него слабыми волнами, как сквозь заложенные ватой уши. Он слышал звуки боя, видел картины боя, но того острого ощущения опасности не чуял. Все его чувства словно застыли. Очнулся он от грубого толчка. Это, оказывается, Ахчура что-то кричал и тянул его за собою.

- Пошли, Мантелей! Нужно выручать князя! Ылтанпик погибает! — кричал он, увлекая за собою Мантелея. И Мантелей как из воды вдруг вынырнул. Звуки близкого боя морским прибоем ворвались в его уши. Опасность, нависшая над великим князем, подхлестнула его. Как ураган ворвались они вместе с Ахчурой в общую свалку, и пошла беспощадная рубка.

- О Аллах! — закричал первый же нукер, кого поразил аки- нак Мантелея, и выронил саблю вместе с отрубленной кистью. Следом другой с разбега налетел на острый клинок и, обливаясь кровью, свалился под ноги. Тут же третий противник не успел увернуться от удара и расстался с головой. Снятая испытанным ударом, она покатилась на землю. А рядом его друг Ахчура молотил врагов не хуже его. Он был страшен, как разъяренный зверь. Весь забрызганный кровью, изрыгая крики слов лев, он разил врагов и оттеснял их от князя. «Хурай!» — вырывался иногда страшный рык князя Ылтанпика, и булгары с удесятеренной силой бросались на врагов. Им нечего было уж терять. Они бились в тесноте, а под их ногами как мячик каталась отрубленная голова. И это нелепое видение почему-то сохранилось в памяти. Они дрались и в то же время каким-то чудом успевали заметить, как из ближайшего переулка выхлестывали все новые и новые группы врагов. «Надо бежать! Надо спасать князя! Он рассчитывает и надеется только на нас! Нужно вырваться из этой свалки и бежать! Спасать князя!» — билось в голове у Мантелея.

- Ахчура! Уведи великого князя! Я с ребятами постараюсь задержать татар! — крикнул он, одновременно отражая нападки вражеских нукеров. Но Ахчура или не слышал его, или слишком

689

-------------------------------------------

был занят боем. Он крутился юлой вокруг князя и словно молнией поражал нападающих врагов.

- Ахчура! — еще раз, что есть силы, крикнул Мантелей, — уводи князя!

И вскоре они вместе с князем и еще несколькими воями сумели вырваться из этой кровавой свалки и побежали вдоль внутренней стенки забора. Мантелей на миг задержался рядом с Сильби и, рыдая, припал к ее груди. Слезы душили его и требовали выхода. Тут кто-то резко дернул его за плечо, и он увидел над собою наклоненное лицо друга.

- Мантелей, скорее! Не отставай! — крикнул Ахчура. Всхлипнув, Мантелей поднялся и, на ходу оглядываясь на труп Сильби, на нетвердых ногах заковылял за другом. В нем вдруг словно что-то оборвалось. Вдруг ему стало все равно. Тут откуда ни возьмись рядом с ним возник Белебей. Это яростный монах на какое-то время выпал из поля зрения Ахчуры, и теперь его появление было как нельзя кстати. Они с Ахчурой с двух сторон подхватили Мантелея под руки и старались поспевать за князем и сопровождающими егоя воями.

- Там, за углом, татары зарубили воеводу Батбая. Вместе с воеводой погибли еще с десяток ратников, — на бегу сообщил Белебей. «Эх!» — успел только с сожалением подумать Ахчура. И тут же они впереди заметили еще одну группу вражеских нукеров. А Мантелея сообщение о гибели Батбая совершенно не тронуло. Он был полностью сражен гибелью своей жены.

Избегая встречи с врагами, князь и сопровождающие его вои перемахнули через каменный забор. Начали пробираться между деревьями, росшими вдоль забора. Дымы от горящих домов помогали им скрываться от врагов. В одном месте они, незаметно для нукеров, сумели выйти к стене цитадели. По разлому в стене пробрались наверх, в надежде спрятаться где- нибудь до темноты, а там, ночью, если повезет, постараться выйти из города и тем самым спастись. И действительно, некоторое время им удалось провести в относительном спокойствии. Да и вражеским нукерам, видно, было не до них. Отсюда, с высоты стен, хорошо было видно, чем занимались татары. Кто гнал скотину, кто собирал брошенных коней. А многие просто ходили по дворам, заглядывая в каждый уцелевший амбар и клеть, в надежде поживиться булгарским добром. Хотя очаговые сопротивления булгар еще не были совсем сломлены. Кое-где на крышах строений, среди дыма и пламени, еще бились с татарами

690

-------------------------------------------

насмерть оставшиеся в живых булгарские вои и горожане.

Чтобы не терять зря времени, Ахчура и еще несколько воев стали собирать стрелы, которые во множестве торчали из стен и валялись прямо под ногами. И в это время Ахчура заметил еще одну небольшую группу ратников, пробирающуюся вдоль внутреннего кольца стены. Присмотревшись внимательнее, к своему удивлению, в этой группе ратников Ахчура узнал Шурая. «Где же он был? Чем же он занимался все это время? — вмиг промелькнуло в голове. — Хотя в прошедшую сумасшедшую и страшную ночь, многие вои и горожане пропали бесследно. «.

Шурай тоже заметил людей на стене и на мгновенье замер, вглядываясь в них. Потом, издав неопределенный возглас, бегом побежал на стену. Другие ратники тоже побежали за ним. И вскоре все они уже стояли перед князем и, не веря своим глазам, вовсю смотрели на Ылтанпика. Им просто трудно было поверить, что в такой кровавой заварухе ему удалось остаться в живых. Но, тем не менее, они были очень рады видеть своего князя живым и невредимым. Князь тоже был рад видеть их, и как родного приветствовал Шурая и других ратников. В знак любви и уважения Ылтанпик снял с уха золотую серьгу, и при всех подарил ее Шураю.

- Я помню тебя, Шурай, и видел, как ты храбро сражался с врагами. Прими это на память обо мне и в знак уважения к тебе и к твоей доблести.

С этими словами князь вложил в руку Шурая, несколько растерявшегося от слов князя, свою серьгу. Тут пошли взаимные расспросы. Шурай рассказал, что утром он оказался в группе ратников, которыми командовал Саламан. Рассказал, как долго бились они возле какого-то керменя. Как потом, оставшись в малом количестве, вынуждены были бежать по крышам различных построек, все время отбиваясь от преследователей. И как в одном месте, пораженный сразу несколькими стрелами, героически погиб Саламан. Как он, раненый, до последнего дыхания сражался с врагами и был изрублен на куски. Рассказал, что лично видел, как с Саламана сняли его дорогие доспехи, а разрубленное на части тело разбросали в разные стороны.

Сколько прошло времени, трудно было определить. Ратники на стене постарались замаскироваться и укрыться от посторонних взглядов. Кто спрятался за большими плетневыми щитами, кто за вязанками хвороста, а кто и просто за выступами стены. Говорили только шепотом, чтобы не привлекать внима

691

-------------------------------------------

ния противников. А внизу все еще бурлило человеческое море. Было слышно, как торжествуют враги, хотя шли в некоторых местах еще быстротечные схватки. Но до вечера еще было далеко. А мир был полон опасности.

Ылтанпик полулежал на вязанках хвороста и сквозь щели плетневого щита наблюдал за окружающей обстановкой. Этот вселенский хаос и полная разруха кругом, да наступление холодной зимы с ужасными условиями удручали. Он наблюдал и в то же время думал свои бесконечные думы. А они были невеселые, одна мрачнее другой. «Вот и случилось то, о чем предсказывал Белебей и другие булгарские юмзи. Враги полностью овладели Биляром. Но откуда же взялся этот уничтожающий все ночной огонь? Откуда взялись эти страшные пылающие и пышущие огнем птицы? Может, тут замешан, как его там, китайский маг и чародей Елюй?» И снова его мысли переключились на великих Посвященных, живущих в пещерах Шуголь ту и Чатар ту. «Эх, мне бы их знания! Мне бы их силу! Тогда показал бы я врагам.» — в который раз с сожалением подумал он. А между тем в городе продолжали ликовать и лютовать татары. Даже послышался откуда-то голос чангура. Сверху было видно, как, стегая нагайками, нукеры гнали куда-то толпами оставшихся живыми горожан. Всюду были слышны вселенский плач и вопль. Булгары оплакивали гибель своей столицы, гибель славного Биляра и своего мира. Невыносимо тяжело было видеть и слышать все это. От безысходности и бессилья князь кусал губы. «Подожди! Подожди! Вот отдохнем немного, и пойдем! Пойдем и покажем вам! Вы, дьявольское семя, мы вырвем ваше смертельное жало!» — зло думал он уже через миг. Ему трудно было сдерживать в себе бушующие чувства и мысли. Эта война, это несовершенство людских отношений и законов природы, доводили его до крайности. Ылтанпик оглядел своих воев и про себя отметил на их лицах пылающий святой гнев против врагов и мрачную готовность довериться судьбе, этой переменчивой особе. И лишь только сознание того, что их осталось слишком мало против огромного количества кыпчаков, сдерживало его от того, чтобы отдать приказ и сломя голову, вместе со всеми броситься на врагов. Ему было жаль своих воев, которые погибнут почем зря. «Да, погибнуть можно очень быстро. И умерев, решить проблемы раз и навсегда. А чтобы жить, нужно мужество, и особенно в такое лихое время. Нет уж! Своей бестолковой смертью я не обрадую вас! Я как ржавый гвоздь в доске буду сидеть тут назло

692

-------------------------------------------

врагам! Я не чувствую подавленности, разрывающей мое существо на части! Я как туго натянутый лук, готовый выстрелить в любое время. Да и мои вои, наверное, чувствуют именно это состояние. Только один Мантелей выглядит как-то подавленно и потеряно. Это даже не похоже на него», — подумал князь.

А Мантелей действительно был подавлен личным горем, и ничего его не утешало. Обессиленный вконец, в состоянии крайней опустошенности он сидел, пригнувшись, тупо уставившись в одну точку. Из всех потерь, ранее понесенных, гибель Сильби для него была самой большой потерей. Ему показалось, что с её гибелью закончилась для него сама жизнь. Мир погиб. Уже ничего не держало его в этой жизни, и ничего ему больше не было нужно. И даже гибель стольного города Биляра, угроза гибели его самого и великого князя Ылтанпика как-то скользили мимо его сознания, не вызывая большого сожаления и тревоги. Ведь где-то совсем недалеко, на холодной земле лежала она, его единственная и ненаглядная Сильби. Лежала женщина, носившая его ребенка, до которой теперь так далеко, что не достать ни взглядом, ни голосом. Ему вспомнилось ее лицо, так похожее на образ Богоматери, и у него защипало в глазах, и тугой комок перехватил горло. «Они убили не только его, они убили наше будущее», — вспомнились ему её прощальные слова. «Да, наверное, она должна была погибнуть, так как недопустимо, чтобы кто-то был счастлив на этой, такой холодной, жестокой и совершенно равнодушной земле», — вяло подумал он. Ему казалось, что вокруг него образовалась глухая непробиваемая стена. Жить не хотелось. «Зачем мне жизнь без неё? Зачем мне такое случайное счастье, пережить этот трагический день и прожить чуть больше других? Что изменится в мире от того, есть ли я, или нет меня на этом свете? Уж лучше было бы погибнуть рядом с нею. Погоди, зачем это я так? Я вроде бы жалею, что не погиб. Но ведь это не нормально. Я, наверное, схожу с ума. Это как бред. Надо драться. Надо во что бы то ни стало драться.». А память все выставляла перед ним картины из их такой короткой, но все-таки счастливой жизни. А в ушах в то же время звенело ликованье ордынцев. Да и мороз потихоньку начал пробирать. Мантелею еще раз до смерти захотелось посмотреть на Сильби. Он даже привстал на миг, словно собираясь тут же побежать к ней.

- Мантелей, ты чего? — тут же спросил его Ахчура, который ни на миг не отходил от него.

- Ах, да, — коротко, невпопад ответил Мантелей и, поте-

693

-------------------------------------------

рянно взмахнув рукой, снова присел на свое место. «Нет, нужно принять христианство. Ведь своим ликом Сильби так похожа на Богоматерь. И это, наверное, неспроста. Не зря же князь Ылтанпик принял христианство в такое непростое и тяжелое время», — промелькнула как молния мысль. Проходило время, а Мантелей снова и снова возвращался к этой мысли, словно это было его спасением. «Будет возможность, поговорю с другом Ахчурою, и вместе примем решение, — подумал он, и тут его мысли снова переключились на Сильби. — А как же тогда Силь- би? Ведь она же погибла, не будучи христианкой. Как бы там ни было, я все равно буду молиться о ней. Нужно посоветоваться с Белебеем и поговорить с Ахчурою, если, конечно, мы останемся живы», — принял он решение.

Меж тем стало видно, как ордынцы подтянули тяжелые тараны к зданию великолепной бани, называемой «Кавак мун- ча», и методично стали разрушать её. Также подтянули тараны к оставшимся не разрушенными частям стены и тоже стали ломать их. Многочисленные пленные и сами нукеры относили разбитые камни и разбрасывали их далеко от места их прежнего размещения. «Это татары решили сравнять город с землей и разрушить его до основания! Это они решили стереть даже память о нас, и поэтому разбивают все каменные здания, а камни разбрасывают далеко вокруг», — понял князь Ылтанпик, и отважное его сердце вмиг наполнилось гневом. Он встал во весь рост, большой и сильный, как сказочный батыр Улап.

- Ну что, ребятки, отдохнули? Пошли, что ли! — негромко вымолвил он. И все тут же встали за князем. Они прекрасно понимали, что это означает, и все были готовы пожертвовать собою ради столицы, ради князя и ради свободы, как они её понимали. Князь Ылтанпик снял с головы защитный шлем и, достав откуда-то из-за пазухи прекрасную диадему, водрузил её на свою простоволосую голову.

- Пускай враги видят и знают, с кем они имеют дело, и кто идет на них! — твердо вымолвил он и как бы испытующе посмотрел на своих ратников. А их было не более двух десятков. И в их глазах он увидел только решимость идти до конца вместе со своим князем. Увидел гнев к врагам и последнюю любовь к нему в их очах. И ему стало так тепло и спокойно, словно он и не собирался в последний свой бой.

- Княже, ты бы снял защитные доспехи. Так легче будет умирать, — вымолвил Белебей, заглядывая прямо в очи князя.

694

-------------------------------------------

- И то верно, — вымолвил князь и стал тут же снимать с себя доспехи. За ним последовали и другие вои, и вскоре все остались налегке.

- Пошли! — коротко выдохнул князь и первым шагнул со стены. Остальные шагнули за ним. «Сильби, я иду к тебе!»

- успел подумать Мантелей, шагая за князем. Предбоевое напряжение ратников передалось и ему, и от его недавней подавленности не осталось и следа. Он снова был готов разить врагов, забыв обо всех своих заботах и горестях. Враги, наверное, были слишком заняты, что не обратили внимания на маленькую группу людей. И последний булгарский «Хурай!» как гром среди ясного неба прогремел для них. Булгары дружно бросились на татар. И пошла сеча злая. Злая и беспощадная. Вмиг были изрублены в капусту нукеры около одного тарана. И тут же полегли враги и около второго тарана. Пленные горожане кто стал помогать ратникам, а кто, воспользовавшись суматохой, постарался быстрее покинуть место всеобщей кровавой свалки.

- Ребята, держитесь вместе! Берегите князя! — крикнул Шу- рай. А сам словно тур рвался вперед, вырубая коридор в гуще врагов. И тут же раздался чей-то крик:

-Стойте, князя ранили! Ылтанпик ранен!

Мантелей оглянулся и увидел, как из плеча князя торчит длинная стрела. Не выдержав беспощадной сабельной рубки, татары бросились бежать и теперь стали издалека обстреливать булгар из луков. И одна из стрел поразила князя. И напрасно загораживали ратники своего князя щитами. Стрелы летели густо и нет-нет, да и находили себе жертву. Воспользовавшись всеобщей суматохой, Ылтанпик бросился вместе с несколькими воями в пролом стены. Но враги не отставали. И завязалась схватка прямо около пролома. Падали татары. Падали булгары. Мертвые падали на мертвых. Трупы лежали друг на друге. Стояли крики, стоны и брань несусветная. И тут Ылтанпик был еще раз ранен. Копье поразило его прямо в грудь. Не так глубоко, но кровь все равно сочилась, унося последние силы. «Прямо как Иисус Христос, поражен копьем в грудь. Копье судьбы. Копье судьбы.» — успел подумать он. Враги навалились, и уже его верные вои не успевали отбивать удары противников. Татары прекрасно видели, кто перед ними, и каждый из них старался овладеть княжеской диадемой. И напирали враги зло и беспощадно. Вот кто-то достал князя саблей, и алая кровь брызнула фонтаном. Но Ылтанпик все еще держался и не ронял оружия, и

695

-------------------------------------------

казался татарам сказочным исполином — так от него веяло силой и бесстрашием. Как молния сверкал его акинак, и не один вражеский нукер изведал его богатырские удары. Но вот еще одна стрела, да следом другая поразили его, и зашатался князь, как дуб-исполин в грозную бурю. Он упал на одно колено, но рука все еще продолжала зажимать оружие. «Вот и сбылось предсказание Белебея. Вот и сбылось. — пронеслось в голове. — Эх, Ылтансюсь, Ылтансюсь...» — успел подумать он о дочери, и тут кровавая пелена начала затягивать очи. Последним усилием он поднял руку с оружием, и тут же с быстротою молнии сверкнула татарская сабля. Отрубленная рука князя отлетела в сторону.

- Ылтанпик! Ылтанпик! — кричал кто-то. Наверное, это была девочка из далекого детства. Это было последним, что услышал князь. «Господи!» — успел подумать он, и тут словно огонь упал на шею, и полетела удалая голова князя в грязь и снег. И тут же бросились нукеры гурьбою на князя вымещать зло. Рубили его саблями, кто как мог, и изрубили на куски. Несколько нукеров кинулись за диадемой и, не поделив её, поубивали друг друга в драке. А сердце князя все еще билось, продолжая выталкивать кровь из отрубленных конечностей и из ран. Оно не хотело умирать и продолжало любить жизнь, свою землю и своих людей. Так, не захотев уступить, не захотев покориться, погиб князь Ылтанпик. Погиб вместе со своей столицей, славным городом Биляром, одним из древнейших культурных центров Европы и всей земли. И только под многократно превосходящими силами неприятеля пал великий город.

Уидев, что князь погиб и что они ему уже ничем не могут помочь, Шурай дал команду:

- Ахчура! Мантелей! За мной! Белебей, не отставай!

И они, воспользовавшись общей суматохой, скрылись в развалинах строений. Многочисленные дымы, стелющиеся над землею, тоже способствовали им. А на месте гибели князя бой все еще продолжался. Пленные горожане, захватив валяющееся на земле оружие, оказывали захватчикам самое яростное сопротивление, хотя это, может быть, и было бессмысленно.

Пробежав некоторое расстояние по развалинам, уцелевшие ратники остановились в закрытом от посторонних глаз месте. Кругом чадили места былых пожарищ, и в стылом воздухе постоянно ощущался выворачивающий внутренности смешанный запах горелого мяса, тлена, прели и смерти. Коротко отдохнули и начали думать, как им дальше быть. Шурай предлагал дей

696

-------------------------------------------

ствовать уже проверенными способами. Прикинуться сторонником князя Бураджа и выдавать себя за его ратников. В случае задержки ордынцами говорить, что они воевали против булгар- ского князя Ылтанпика на стороне татар. В такой суматохе, при таком огромном скоплении множества людей, никто не сможет разобраться, что они на самом деле представляют из себя. И ордынская пайцза тоже имеется у них. Мантелей подтвердил, что пайцза, действительно, до сих пор хранится у него.

- Бурадж знает меня лично, и я по его приказу выехал в Биляр. А вас я нашел в степи и предложил стать сторонниками князя Бураджа. И вы все подтвердите, что воевали на его стороне. Также подтвердите, что хотели захватить князя Ылтанпика и передать его в руки Бураджа. Что хотели открыть городские ворота перед ордынцами, но что вам помешали и не дали этого сделать. И что со времени встречи вами командовал я, разведчик князя Бураджа. Всем понятно? — спросил он и оглядел своих товарищей. Те поспорили еще немного и согласились с предложением Шурая.

- Все равно лучше ничего не придумаешь, — заявили они.

- Тогда слушайте ещё, — сказал Шурай. — Заприте ваши сердца на замок. Держите себя в руках. Не давайте воли чувствам. Иначе нам не выжить и не выбраться отсюда. Я это знаю по собственному опыту. Будет много обид. Вы увидите много несправедливости, страха и унижений. Смерть всегда будет ходить рядом. Но надо держаться! Еще раз повторяю, пускай ваши сердца превратятся в камень, пусть ваши чувства уснут. Выдержка и еще раз выдержка! Только так можно выжить в такой жестокой обстановке! Немного помолчали.

- А зачем же тогда жить? Бессловесной скотиной мы не хотим быть! Как это не отвечать на несправедливости и оскорбления?! На своей же земле быть в положении угнетаемых людей?!

- возмутился Ахчура. Мантелей, погруженный в свои переживания, промолчал.

- Еще раз повторяю, если хотите выжить, то придется приспособиться к новой обстановке! Обстоятельства требуют! Иначе не уцелеем! — добавил Шурай. Белебей тоже поддержал его.

- Терпение и еще раз терпение, ребята. Вы молоды, и поэтому несдержанны. Такое поведение не всегда правильно. Нам нужно учиться жить в новых условиях. А далее жизнь покажет, как нам быть, — добавил Белебей к высказанному Шураем. Оружие решили не оставлять. И только Белебей вместо оружия по-

697

-------------------------------------------

добрал обыкновенную палку и приспособил ее как посох. Так они и двинулись дальше. Пошли не таясь, пробираясь все ближе и ближе к периметру внешних стен. Никто не обращал на них никакого внимания. Никто не останавливал. Действительно, в этой суматохе никому до них не было дела. Нукеры занимались грабежами. Они, видимо, воевали только с теми, кто сопротивлялся.

Толпы людей перемещались в разных направлениях, и трудно было понять, где что расположено и что вообще происходит на территории погибшего города. Во многих местах еще продолжались разрушения каменных зданий и помещений. Тысячи людей, как муравьи, трудились, не созидая, а разрушая булгар- ский мир и саму память о несчастных булгарах. Камни относили далеко и разбрасывали в округе, а часть их вообще бросали в воду. Кому все это было нужно и зачем?

- Давайте мы тоже возьмем по камню, и с камнями попытаемся пройти как можно дальше, — предложил Белебей. Все переглянулись.

- Своими руками разбивать священные камни Биляра?! — с недоумением и возмущением спросил, словно очнувшись от дум, Мантелей. Помолчали тяжело.

- Есть время разбрасывать камни, есть время собирать камни, — напомнил Белебей. И тут же продолжил через миг. — Верьте, ребята, что придет такое время, когда будем созидать и вновь собирать священные камни! Пока не соберем и не возродим священный город, каждый камень и каждая травинка здесь будут вопить против татар! Знайте об этом и помните! Мы еще вернемся сюда! Не мы, так наши внуки и правнуки! Иисус скорбит по родному народу: Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать чад твоих, как птица птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст. Но Он же дает нам надежду. Так говорит Господь твой, Господь и Бог твой, отмщающий за Свой народ: вот, Я беру из руки твоей чашу опьянения, дрожжи из чаши ярости Моей: ты не будешь уж пить их, и подам ее в руки мучителям твоим.

И сказал это Белебей с таким убеждением и вдохновением, что все сразу же согласились. Они молча кивнули ему и последовали за ним, каждый со своим камнем. И вправду, они прошли с камнями так далеко, и никто не обратил на них внимания. Никому они не были нужны. Татары праздновали победу и ли-

698

-------------------------------------------

ковали. Остальные трудились, не поднимая головы. Они даже растерялись немного от такого положения дел.

- Ну, и что будем делать дальше? — спросил Ахчура как бы у всех сразу, когда они сгрудились уже за пределами города. Постояли, подумали.

- Скажи ты, Шурай. Теперь ты у нас за есаула, — сказал Бе- лебей, — у тебя больше опыта и ты общался с ордынцами. Знаешь их привычки и повадки.

Снова помолчали.

- Я думаю, что нам все-таки нужно разыскать хана Бурад- жа. Одним нам все равно не уйти далеко. Вокруг города полно ордынских разъездов, и они не выпустят никого просто так. А так, в составе ратников Бураджа, прикрываясь его именем, мы сможем уйти с этого гиблого места. А далее будем действовать по обстановке. Там, в другой обстановке, сможем легко уйти от него. Нам бы теперь в первую очередь найти Бураджа и обзавестись конями, да не помереть с голоду. А там как Бог пошлет! Только держитесь уверенней! — ответил Шурай.

- А если заставят воевать против своих? — задал вопрос Ах- чура.

- Против своих в любом случае воевать не будем! Не на тех нарвались! Да и среди ратников Бураджа многие идут вместе с ним по принуждению или же от безысходности. Людей поставили в такое положение, что им деваться больше некуда! — резковато ответил Шурай. Решили и двинулись обратно, в поисках хана Бураджа.

Несколько дней и ночей горел Биляр. Был приказ Батыя — сравнять город с землею. И повинуясь приказу, вражеские нукеры продолжали разбивать и разбрасывать камни, жечь оставшиеся в целости строения. В огне пожарищ сгорели тысячи и тысячи памятников и письмен, хранившихся в цитадели города, содержащих древнейшие сочинения булгарских, суварских и хазарских мудрецов, ученых, просвещенных и предсказателей. В огне сгорела сама древнейшая правдивая история Руси.

И на этих пожарищах, в разных местах и в разное время люди видели седого как лунь старика с посохом в руке. Заплатки на одежде прятали его святость. Все люди как бы замирали и застывали на месте при виде его. «Вечный скиф, вечный скиф!»

- проносился как ветер, чей-то громкий шепот. А старец словно благословлял окружающих, поднимая высоко христианский крест, кропил святой водой и распевал молитвы.

699

-------------------------------------------

Шейбани хан один находился в шатре и играл булгарским золотом. Золота было много — в резных затейливыми узорами шкатулках, в кожаных мешочках и просто в деревянных ящиках, коробках. Хан пропускал через пальцы золотые дирхемы и наслаждался их веселым перезвоном. Поднимал ладонями мешочки с золотом и взвешивал их на руках, пытаясь угадать, сколько всего там монет. Золотые кубки, чаши и браслеты, кольца и цепочки, да еще много разных предметов были просто навалены на широкий холст и громоздились в середине шатра. Но еще больше было серебра, этого благородного металла, своим блеском затмевающего лунный свет. Различных серебряных предметов и монет было так много, что не помещались они в лари и коробки, в сундуки и корзины, и были просто навалены огромной кучей недалеко от входа в шатер. Здесь же стояли сундуки и большие цилиндрические укладки, выдолбленные из огромного дерева, полные булгарских тканей и полотен. А благородным мехам различных животных не было числа. Да еще лежало здесь много другого булгарского добра, от счета которого утомлялся человеческий ум. Тесно стало в огромном шатре от множества булгарских сокровищ. Но пресыщенному изобилием и развращенному вседозволенностью уму Шейбани хана всего этого было недостаточно. И ни тысячи рабынь, захваченных во время осады Биляра, ни табуны овец и прекрасных коней, доставшиеся лично ему, не приносили душе удовлетворения. Хотелось чего-то такого, чего-то такого. Хан и сам точно не знал, чего ему еще хотелось. «Наверное, представления, — подумал он, и начал размышлять, чем бы это ему удовлетворить свою душу. — Конские скачки — надоели. Наслаждение с наложницами и рабынями — пресытили. От хмельного айрана только живот дуется. Крови? Но её и так пролито много. Чего бы ещё?

- Продолжал думать он. — И все-таки крови! — через некоторое время принял он решение. — В назидание другим народам, нужно проучить этих неразумных булгар. Как они посмели сопротивляться татарам! Пусть кровью умоются жены и дочери булгар! Пускай сгинут их дети! Пускай! Пускай!». Безумная, на его взгляд, упертость булгар выводила его из себя. От охватившего его волнения хан вскочил и, бросив золотые монеты в шкатулку, быстрым шагом направился к выходу из шатра. На ходу ударился коленом за выступающий угол сундука и, заругавшись, все

700

-------------------------------------------

более распаляя себя жаждою мщенья, вышел из шатра. И сразу же окунулся в стынущую муть приправленного дымом пожарищ воздуха. Хищным, быстрым взглядом пробежал хан по округе. «Нужно, чтобы великий страх напал на врагов! Чтобы они тряслись и дрожали при одном имени татар! А для этого нужна кровь! Много крови. Я проучу булгар. А кругом, как муравьи, копались люди. Сотни таранов добивали остатки стен и каменных строений. Тысячи и тысячи нукеров да многочисленные пленные, по камушку, по бревнышку разбирали и разбивали оставшиеся строения. Деревянные остатки жгли, а каменные части раскидывали и разбрасывали далеко вокруг. «Вот и все! Скоро все здесь сровняют с землей. И никто и знать не будет, что здесь когда-то стоял стольный город булгар. Все забудется. А главное, некому будет вспомнить! Дороги зарастут травою и кустарниками. Огонь, дожди, ветра и снега сделают свое дело. А ум человеческий короток. Пройдет несколько десяток зим, и кто вспомнит. Вот добьют город, и я вам устрою. Скифы недобитые.». Так зло и с ненавистью думал Шейбани хан, вынашивая план мести. И тут же через миг решил: «Нужно поручить китайскому чародею Елюю и всем шаманам, чтобы они прокляли этот ненавистный город, погубивший столько моих воинов. И чтобы этот Биляр или Буляр, как говорят булгары или скифы, не смог более никогда возродиться. Так пусть золой и травою, да снегами забвения покроется все в округе. И пусть только злые ветра гуляют здесь впредь, на этом пепелище и вселенском кладбище. Да только волки воют по ночам, пугая всех живых. «.

Воспоминанья, воспоминанья. Непрерывным клубком разматываются они и уносят Ахчуру к далеким и совсем недавним событиям. Под скрип седла и топот множества копыт думается хорошо. Мысли текут свободно, как вода. Вот снова Ахчура вместе со своими друзьями находится в боевом строю. Движется в конном отряде булгар в сторону крепости Ылтанай. Дорога и окружающие их местность совершенно незнакомы Ахчуре, и он временами с любопытством оглядывает проплывающие мимо леса, поля и перелески. Редкие деревеньки, расположенные по берегам небольших речек и прячущиеся под кронами деревьев, призрачно встают вдалеке и уносятся назад в дымку, как в вечность, чтобы никогда уж больше не предстать перед взором Ах- чуры. Как называются эти деревеньки, кто в них проживает и

701

-------------------------------------------

коснулась ли их жизни война — Ахчура не знает, да и знать особо не хочет. У него теперь новые друзья и новые знакомые. Новые заботы заботят его. С новыми друзьями новые разговоры и новые цели жизни. Только вот все вои вокруг него едут молча, на- супленно и несколько угрюмо. Дальняя дорога ли измотала их, усталость ли гнетет их, или же неизбывное горе горькое, великое? Ох, как долги эти дороги. Словно злая мачеха — неласкова эта поздняя осень. Как холодны эти злые, колючие ветра, пронизывающие до костей. И как угрюмо шумят и ропщут леса, таинственные в своей черноте, просеивающие ветра сквозь свои чащобы. Кони идут, сбивая серебристый иней с высоких трав, и остается позади отряда на земле широкий сукмак. Много дней оплакивали булгары гибель своей столицы Буляра. Много слез пролили по убиенному князю Ылтанпику и другим военачальникам и разным вельможам. По безвинно убиенным горожанам, женщинам и детям. По загубленной мирной жизни. У каждого было свое горе, свои потери и свои заботы. Ахчура не раз слышал, как булгарские женщины и мучавары проклинали татар. Их прокляли до сорокового колена, как когда-то давно прокляли Александра Македонского. Вон и Мантелей, его отчаянно смелый друг, после гибели Биляра, после таких потерь, как гибель любимой жены Сильби и великого князя Ылтанпика, заметно изменился. Стал задумчивым и молчаливым. Более того, стал угрюмым и нелюдимым. Сторонится людей и друзей. И ничем нельзя вывести его из такого состояния. Лишь иногда он встрепенется как ото сна, и вырвется сквозь замкнутые губы скрежет зубов, да блеснут яростью страшные его глаза. И, действительно, становится страшно в такой миг заглянуть в его опаленные пламенем войны, горящие адским огнем очи. Кажется, что он готов зарубить любого, кто встанет на его пути. Ахчуре самому становится нехорошо от одного воспоминания о гибели Биляра. Тогда, действительно, наступил страшный день. И не описать, не рассказать, никакими словами не передать, что тогда вытворяли враги в погибающем городе. Действительно, адские страдания, невыразимое и неизбывное горе и величайшие беды свалились на бедных булгар, после которых они едва ли теперь оправятся. Ведь сколько людей погибло вокруг города, да и в самом городе? На глазах у оставшихся в живых булгар враги сравняли город с землей. Разбили вдребезги все каменные здания, кермени, склады, конюшни, бани и раскидали далеко их камни. Все, что могло гореть, сожгли, а пепел развеяли по ветру. И про

702

-------------------------------------------

пал город, словно его никогда и не существовало. Потом оставшихся в живых горожан, женщин, детей и раненых булгарских воев вывели в открытое поле. Окружили их всех многорядным строем нукеров и расстреляли булгар из дальнобойных луков. И никого не оставили в живых, кончили всех до единого. Шейбани хан вроде бы сказал, что он не хочет больше потерять ни одного нукера, а, мол, булгары резать себя как бараны не дадут. И поэтому их всех нужно расстрелять издалека. И только уж потом добить тех, кто будет не добит стрелами. Татары так и сделали. Сначала расстреляли всех, а потом пустили нукеров за головами. Те прошлись по полю, поснимали головы и у погибших, и у тех, кто был только ранен и не погиб под стрелами. Сложили из голов огромный курган и весело смотрели на него. Вот уж, действительно, была потеха для татар. Видимо, опасаясь негодования булгар, тех из них, кто был в отряде князя Бураджа, перед этой экзекуцией удалили подальше от города. И только потом, через несколько дней, Ахчура вместе с друзьями при направлении в другое место и прохождении мимо страшного поля, сам воочию видел этот страшный курган, сложенный из тысяч и тысяч человечьих голов. Увидел, содрогнулся, внутренне сжался и окаменел. Стиснул покрепче зубы, чтобы и стон не вырвался, да так и живет теперь с тех пор, с окаменевшим сердцем и душою. И ни разу не пел после этих видений его шопр, и молчит с тех самых пор его тют. Да и сам хан Бурадж был, видимо, обескуражен и разочарован полностью таким поворотом событий. Он, полагается, не ожидал от татар таких действий. Действительно, он теперь остался ханом без войска и без столицы. Да и город Сувар, куда булгары устремились после падения Биляра, уже был окружен татарами со всех сторон. И, знать, такая же судьба ожидала город Сувар, как и Биляр. Призрачным видением промелькнул тогда издали Сувар перед Ахчурой. Его высокие башни, казалось, подпирали сами облака, грузно и грозно плывущие над городом. Многочисленные дымные нити соединяли город с небом. Да и сам город, казалось, был расположен на небесах. На фоне белой земли и темных небес он казался огромной прекрасной картиной, вписанной в небеса. И со всех сторон в направлении Сувара двигались отряды ордынцев, и многочисленных пленных, которых враги гнали под стены города. В одном месте, не выдержав горьких упреков и проклятий своих соплеменников, отряд булгар, в котором находился Ахчура вместе со своими друзьями, бросился в бой и, изрубив ордынцев, кинулся в

703

-------------------------------------------

сторону от города, подальше от врагов. Пленные разбежались кто куда и быстро растворились в близлежащих лесах и перелесках. Сам хан Бурадж, видимо, принял для себя такое решение, и вел теперь свой отряд в сторону крепости Ылтанай. Что случилось тогда с ханом Бураджем? Совесть ли в нем заговорила, или же он, действительно, понял, что татары его обманули, и что у него нет никакой перспективы в союзе с ними. А может, с ним случилось потрясение от увиденного зверства врагов на его земле, да и проклятия соплеменников тоже, наверное, сыграли немалую роль в принятии ханом такого решения. И он понял призрачность своих устремлений. Жажда власти несколько поутихла в нем. Да и возраст у него был уже приличный. Кто знает, какие мысли беспокоили тогда его? Но он принял решение и теперь уходил со своим отрядом в сторону крепости Ылта- най. Ведь именно там, по рассказам многих людей, собирались отряды булгар для борьбы с татарами. Ахчура еще не общался близко с ханом Бураджем, только присматривался к нему издалека. Он хотел понять для себя, что это за человек и какой у него характер. Сравнивал его с князем Ылтанпиком и пришел к выводу, что они совершенно непохожие люди, ни по облику, ни по характеру. Хан Бурадж был кряжистый, крепкого телосложения, с широкими плечами, короткими и кривыми, как у кавалериста, ногами. Кустистые брови и широкая борода лопатой, да и вся его фигура чем-то напоминали медведя. Хоть ростом он и уступал Ылтанпику, но силы был, наверное, неимоверной. Ах- чура сам видел, как на одном перекрестке дорог Бурадж один поднял огромный камень-песчаник и переставил на новое место. А на камне были выбиты какие-то булгарские кресты и другие знаки, какие Ахчура видел не раз, без конца передвигаясь с одного места в другое место. Да и голос у Бураджа был громовой. Ахчура вспоминает, как он вместе с другими воями после гибели Биляра попал в отряд Бураджа. Долго бродили они тогда по развалинам Биляра в поисках хана Бураджа. Наглотались дыма, да и перепачкались все в саже и пепле. Никто не обратил тогда на них никакого внимания. В таком хаосе и стечении множества всякого народа удивляться этому было нечего. Только один раз пытались их остановить нукеры, но опять их выручил незаменимый Шурай. Это благодаря ему они нашли тогда хана Бураджа, и благодаря ему все они еще живы. Он и впрямь стал для них ангелом-хранителем, и, видимо, само провидение послало его когда-то к ним.

704

-------------------------------------------

Еще некоторое время двигались булгарские вои по холодной холмистой степи. И кони, и ратники заметно устали от дальней дороги. И только топот копыт, и только шелест травы да тяжелый и протяжный вздох стынущих деревьев слышны в окрестных лесах. Но вот впереди завиднелись приземистые крыши какой-то деревеньки. Тусклое солнышко уже собиралось скрыться за частоколом далеких деревьев, когда колонна всадников стала втягиваться в селение. Быстро разошлись по квартирам и встали на ночь, на постой. Ахчура, Мантелей и еще несколько воев попали в дом, который располагался напротив красного крутояра с одиноким раскидистым дубом на краю. Услышав шум от многочисленного скопления воев и ратников, несмотря на холод, на улицу высыпали любопытные сельчане. Ахчура с интересом смотрел на разукрашенные красными на- плечьями и ластовицами белые рубашки мужчин и парней, на длинные белые, расшитые красным рубахи девчат. Он знал, что булгары любят белый цвет, думая, что это символ чистоты и он угоден Господу. Вслушивался в говор и восклицания местных сельчан. Едва успели сварить ужин, как темная ночка тяжелым покрывалом опустилась на землю. Ужинали уже в темноте, при свете одинокой свечки. Хозяин дома, мужчина средних лет с серебряной серьгой в ухе по имени Яраслав, был приветлив и старался угодить нежданным гостям. В то же время сам был чем- то обеспокоен и часто оглядывался на занавеску, отделяющую часть помещения перед печкой. Оттуда временами доносились тяжелые женские вздохи и сдавленные стоны.

- Жена на сносях, вот-вот должна родить, — пояснил Ярас- лав, словно извиняясь перед гостями.

Поужинав, все вои разлеглись, где придется. Кто на полатях, кто на скамейке, а кто и на полу. Усталость брала свое и, засыпая, Ахчура слышал стоны женщины. «Как не вовремя, совсем не вовремя мы нагрянули сюда, да делать нечего. Не замерзать же нам всем на улице», — успел подумать он и тут незаметно для себя задремал. Проснулся он уже на рассвете от громких криков женщины, когда утренний свет матово сочился в окошечко, затянутое бычьим пузырем. В доме уже находилась бабка-повитуха, и она властным голосом потребовала всех мужчин покинуть помещение. Все вои, да и Яраслав тоже, вскоре оказались во дворе. Яраслав откуда-то достал заржавленное копье и с силой воткнул его посреди двора. Сам упал перед копьем на колени и, воздев руки к небу, стал творить молитвы. И не вставал с колен

705

-------------------------------------------

до тех пор, пока из дома не донесся громкий плач новорожденного. Яраслав вскочил и хотел было забежать домой, но бабка- повитуха не пустила его домой.

- Погодите еще немного, не все еще разрешилось, видимо, будет двойня, — объявила она через порог растревоженному отцу. Через некоторое время она же вышла на порог и объявила,

- мальчик и девочка. Отец, выбирай имена!

Счастливый Яраслав не знал, что делать. Он схватил Ахчу- ру за руку и потащил его за собой в дом.

- Будешь крестным моих детей, — объявил он на ходу. Ах- чуре ничего не оставалось делать, как следовать за Яраславом. «Но я же не крещенный», — успел только подумать он, как уже оказался в доме.

- Подайте топор и прялку, пуповины детей буду резать сам!

- громко сказал Яраслав, обращаясь сразу же ко всем. Но топора почему-то не нашлось в доме, и Яраслав, посмотрев на Ахчуру, вытащил из ножен его акинак, и на акинаке разрезал пуповину мальчика. Потом на прялке он проделал ту же операцию с пуповиной девочки. Ахчура стоял, словно застыв, так как впервые присутствовал на такой церемонии. Он так и выскочил потом из дома под громкие крики новорожденных младенцев. «Случается же такое, на войне — и попал в дурацкое положение», — думал он уже через миг. Но это было не последнее приключение, которое случилось с ним в этот светлый, осененный белым инеем, день поздней осени. Сразу же после сытного завтрака гонцы объявили сбор и когда они двигались в составе отряда, на выезде из деревни им повстречался свадебный поезд, состоящий из нескольких кибиток и открытых телег. На телегах и в кибитках было полно свадебного люда, и все они двигались под громкое пение пузыря и барабана. Увидев вооруженных людей, поезд остановился, и празднично одетая толпа быстро окружила воинов. Разогретые пивом, они шумно галдели. Один из них, видимо, глава этого свадебного поезда, одетый в белый, разукрашенный красными узорами шубор, преподнес сначала хану Бураджу, а затем и другим воинам кружку булгарского крепкого пива, сваренного из мореного меда. Преподнес, по обычаю, установив кружку на сабле. И Ахчура тоже был удостоен такой чести. «Идет война, гибнут люди, и тут же рождаются дети и играют свадьбы. Как странно устроена наша жизнь», — подумалось тогда Ахчуре. Но, впрочем, не все люди были озабочены свадьбой. Узнав от воев о надвигающейся беде, несколько крепких мужчин и парней тут

706

-------------------------------------------

же пожелали присоединиться к отряду. Ахчура сам видел и слышал, как они попрощались со своими родными и тут же встали в один строй с отрядом. Еще несколько человек тоже решили выступить против надвигающихся врагов и пообещали догнать отряд после свадьбы, или же присоединиться к ним непосредственно в крепости Ылтанай.

Ну, вот и промелькнули последние дома булгарской деревеньки, сиротливо приютившиеся под вековыми ветлами. Промелькнули покосившиеся от времени плетни и сараи, загоны для скота. Смолкли голоса, и лишь только отдаленный собачий лай доносился временами из покинутой деревни. И снова узкой лентой вьется дорога-дороженька, теряясь далеко впереди в гуще черных лесов. И снова серебром булгарским стелется иней по высоким травам и притихшим деревьям. Заметает инеем бул- гарское счастье и булгарскую жизнь. Затерялась Булгария за ки- реметними лесами и сиротливыми полями, сплошь покрытыми белым инеем, словно погребальным саваном. Нарядною вдовою ступает предзимний день по земле Булгарии. И сквозит печаль и что-то скорбное сквозь стволы деревьев да наготу полей. И лишь только негромкие звуки передвигаемого отряда нарушают первозданную тишину. И лишь только солнце огненным шаром встает за спиною. Да зловещие дымы от горевших сел и деревень высоко встают над горизонтами, над широкими просторами. Печально и сиротливо на душе у Ахчуры. Разные мысли одолевают его. Он снова переживает гибель Биляра. Вновь перед его мысленным взором встают тысячи и тысячи его соплеменников, с беззаветным мужеством оборонявшие стольный город. Их скорбные лица чередой проходят перед его мысленным взором. Он слышит и помнит их голоса. Он помнит гибель Биляра. Помнит скорбное поле, покрытое тысячами и тысячами тел порубанных и простреленных людей. Помнит страшные огромные курганы, сложенные из человечьих голов. колоссальным всепожирающим жертвенным костром видится теперь ему город Би- ляр. Костром, в котором полностью сгорела булгарская жизнь и булгарское счастье. Костром, в котором сгорели хранившиеся в цитадели тысячные письмена, содержащие древнейшие сочинения булгарских, суварских и хазарских мудрецов, ученых, просвещенных и предсказателей. Но и недругов воистину достойно приняли булгары. Многие из них, пришедшие из неведомой дали, спят теперь вечным сном, упокоившись на булгарской земле. Что искали они на чужбине? Что двигало ими вообще? Чем

707

-------------------------------------------

прославились ханы чужаков? Не строительством, не торговлею, не радением о хлебе насущном. А убийствами люда мирного, да пожарами всеохватными, да вселенскими грабежами. В голове Ахчуры сами собой начинают складываться печальные строки о гибели Биляра, и его губы уже шепчут слова будущей песни- плача. Ему не терпится скорее взять в руки свой музыкальный инструмент и излить свою скорбящую душу через музыку, уже торжественно и печально звучащую в его голове и проходящую сквозь самое сердце. И это впервые через столько дней после гибели Биляра. Но как нам одолеть свою судьбу? Как выдержать борьбу с врагами, когда уж, кажется, и сил-то нет? Ему хочется скорее поделиться этим своим чувством с кем-нибудь, но его друг Мантелей все молчит и молчит насупленно, и его каменное лицо непроницаемо и не освещается никакими движениями и улыбкой. Он хмурится, словно слякотный день черной осени. Для него, видимо, навсегда погасли светлые краски и радости бытия. Лишь иногда, как заметил Ахчура, блеснет в его глазах, словно молния, ярость мщения. Исказит судорога его красивое лицо, да скрипнут страшным скрипом сомкнутые тяжело зубы. В такие моменты, знает Ахчура, лучше не тревожить Мантелея и не задавать ему лишних вопросов. А через его израненное сердце продолжают сочиться гневные и печальные строки будущей песни-плача. Скорбной чередой проходят перед его мысленным взором соплеменники, испившие полынную горечь величайших потерь и встретившие свою долю под священными стенами многострадального города. До сих пор звучат в его ушах звяканье скрестившихся лезвий, плач, крики и стоны сотен людей. И даже тогда, когда враги ворвались в последний оплот булгар — цитадель города Биляра — никто не бросился в ноги к неприятелю. И даже женщины, как истинные амазонки, не покорились врагам. Они предпочли смерть позору плена. И недаром до сих пор среди нашего народа ходит предание о сорока девушках, укрывшихся в одной из башен города, которые предпочли сгореть заживо, но сражаться с врагами до последнего вздоха.

Ахчура мысленно проследил весь земной путь своих земляков от своей малой родины до Яика и оттуда обратно до самой Суры, и пришел к выводу, что прошли они его так, словно восходили в иной, лучший, божественный мир. А мысли все беспокоили и все роились в его голове. «Это чем же измерить горе и зло, причиненное булгарам?» -размышлял он и не находил ответа. Но, в конце концов, он решил, что горе людское и зло, творимое

708

-------------------------------------------

людьми, безмерно. И это зло вместе с татарами пришло в каждый булгарский дом. «Эх, татары, татары!.. Что вы за народ, и отчего вы все такие злые?! Почему вы приносите столько бед и несчастий окружающим вас людям? Есть ли у вас душа и верите ли вы богам? Если верите, то почему же ваш бог не вразумит вас и не остановит от кровожадных действий. И почему же вы, татары, решили умертвить наш булгарский мир?» — думал Ахчура.

И, наверное, прав был татарский поэт Мухамедьяр, знавший нравы и натуру татарского народа изнутри, написавший уже через столетия после этих событий свои нелестные строки о татарах. Да и не зря, наверное, прокляли булгарские женщины и мучавары татар за их нечестивые дела, принесшие невыносимые мученья и страдания многим тысячам ни в чем неповинных людей.

Так с короткими остановками, через леса, перелески и поля, переправами через многочисленные водные преграды и ночевками в незнакомых селениях, попадающихся по пути, отряд двигался еще несколько дней. Как-то незаметно, он пополнился новыми воями и ратниками. Узнав о приближении татар, многие люди оставляли свои жилища и с домашним скарбом и скотиною двигались за отрядом в сторону крепости Ылтанай, под защиту ее крепких стен. И вот однажды утром, на широком поле булгарские вои и ратники увидели большой отряд вооруженных людей, двигающихся по другой дороге в том же направлении, что и отряд хана Бураджа. Быстрой волной пробежала тревога по рядам. Послышались звуки мечей и акинаков, со звоном вылетающих из ножен. Раздались резкие команды есаулов и сотников. Вои и ратники начали выстраиваться в ряд, чтобы оказать сопротивление неожиданным гостям. Но тревога оказалась напрасною. Это стало ясно, когда несколько всадников из другого отряда быстро подскакали к ним. Оказалось, что это был другой отряд под предводительством князя Шаку из города Сувар. Вскоре ратники из обоих отрядов смешались меж собою, и далее путь продолжили уже вместе. Люди заметно оживились и взбодрились. Всюду слышался гул голосов, отдельные выкрики и даже смех. Ощущение своей силы, чувство локтя и новые знакомства, видимо, подняли людям настроение. Ахчура видел, как и его друг Мантелей словно проснулся, вскинулся и вышел из долгого сна. Видел, как впервые за много дней оживленно сверкнули его глаза, и Мантелей заговорил с новыми знакомыми. Как всегда, начались взаимные расспросы и ответы. Кто где

709

-------------------------------------------

родился и к какому роду племени принадлежит. Имеются ли у них общие знакомые, и много других вопросов. Какие города и другие населенные пункты погибли, и какие еще стоят неповрежденные и не разграбленные вражескими нукерами. Ахчура видел, как с неистощимой надеждой вспыхивали глаза у людей, и ему было отрадно все это наблюдать. И все это происходило прямо на ходу. Останавливаться никто команды не давал. Железный людской поток медленно лился по священной земле. И он был подобен мечу, или же копью, занесенному против неумолимого врага на его разрушение. До крепости Ылтанай оставалось уже совсем немного.

Никогда ранее не видел Ахчура, чтобы так торжественно встречали люди свои воинские рати — ни до начала войны, ни во время военных действий. И даже находясь все время с великим князем Ылтанпиком, сопровождая его во многих поездках и походах, ему не приходилось видеть такое. А может, и не до торжественных встреч тогда было? Все-таки идет война. А он встретился с великим князем Ылтанпиком именно с начала военных действий. Да и где же было видеть ему такое. До нашествия врагов он все время жил в своей деревушке, в таежной глухомани, и никуда оттуда не выезжал. И только по рассказам немногих взрослых людей знал, что существуют такие большие города, как Булгар, Биляр, Чюкту, Сувар, Тупалхату, Керменчюк и другие. И тут, под Ылтанайем, он впервые вместе с другими воями и ратниками удостоился видеть такое. Ослепительно светлый день уже приближался к полудню, когда он издали увидел грозные стены укрепленной крепости. Булгарским серебром блестел иней во всей округе. Тысячи светлых лучей, отражаясь от белых кристаллов, разноцветными кинжальчиками разбегались вокруг. И было больно глазам смотреть на такую непередаваемую игру света и солнца. Лишь на западной стороне, заслоняя горизонт, серым одеялом виднелась крепость Ылтанай, о которой ему не раз рассказывал монах Белебей. По мере приближения к крепости Ахчура заметил большое скопление разношерстных людей, во множестве толпящихся около костров, кибиток и подвод. Вездесущие детишки разных возрастов стайками носились промеж взрослых людей. Детские крики, людской гомон и гул от собрания множества людей вместе, постоянно висел в воздухе. И вот, перекрывая весь этот шум, трубно зазвенели кавал и на- хра. К первому кавалу присоединились другие кавалы, и замер встречающий люд. Так торжественно пели медные и латунные

710

-------------------------------------------

кавалы и нахра, старинные музыкальные инструменты булгар, сувар и хазар. И как-то органично, совсем не нарушая торжественного ритма, к пенью кавалов и нахра вскоре присоединился мощный голос колокола, установленного на колокольне христианской церкви. Потом к голосам кавалов, нахра и колокола присоединились голоса других музыкальных инструментов, как шопр, сарнай, палнай, и другие. И под эту торжественную музыку вступили прибывающие вои промеж двух высоких, как бы очищающих, огней. И враз смолкла музыка. В наступившей тишине только топот копыт разносился над мерзлой землею.

- Радуемся вместе с богами! Радуемся вместе с Тора! Салам! Салам! — раздались громкие выкрики над толпою. И тут ударили вместе десятки булгарских барабанов. Ахчура даже вздрогнул от неожиданности. Долго отбивали барабаны торжественную дробь. С каким-то приподнятым настроением и взбодрившимся духом вступил Ахчура на землю Ылтанайя. Он видел, как и другие вои и ратники, также возбужденные такой торжественной встречей, с радостью вступали на священные земли булгарской крепости Ылтанай. Торжественная музыка, скопление огромного количества вооруженных людей снова породили в душе Ахчуры сознание уверенности в своей силе, силе и мощи бул- гарских воев против врагов, чувство локтя товарищей и родства всех булгарских племен. А как вскинулся его друг Мантелей. Он словно ожил после многих мучительных дней. С вытащенным и вскинутым из ножен акинаком он словно в сей же миг готов был выступить против врагов отечества. Потом, когда прибывшие вои и ратники смешались с встречающими людьми, провели всеобщее моление-чюк, где булгарские мучавары-жрецы молили богов о хлебе насущном, о прибавлении скота и хлеба и о спасении их от безбожных татар. Ахчура впервые в своей жизни видел огромный священный котел в рост человека, в котором булгары варили обрядовую кашу. В несколько человеческих обхватов был этот чудо-котел. Казалось, что не одну тысячу человек можно было за один раз накормить из него. А рядом стояли еще два больших котла размерами поменьше первого, в которых плескалось булгарское пиво. Ахчура с детства знал, что вои, убившие врагов, пьют из одного котла, а еще не убившие, пьют из другого котла. И он смело, с чувством собственного достоинства и с гордостью за себя, подошел к тому котлу, из которого пили бывалые вои. Его друг Мантелей и все прибывшие с ними вои последовали за ним. И это было правильно. Они, прошед-

711

-------------------------------------------

шие сквозь адское пламя войны под Биляром, закаленные во многих боевых стычках и столкновениях, уничтожившие не одного врага, по праву подходили к тому котлу, из которого пили бывалые вои. И видел Ахчура, как гордо вскидывали ратники свои буйные головы. Как громогласно вылетали из сотен глоток торжественные воинственные крики. Сознание своей силы и своего могущества переполняли всех булгар, сувар и хазар. И разве можно было их напугать кому-либо, когда они так открыто презирали саму матушку Смерть. И тем более, что были для них какие-то жалкие татары. Потом начались конные состязания. И хотя кони Ахчуры и Мантелея были несколько усталыми после длительной дороги, всадники не удержались от того, чтобы не участвовать в состязаниях. Вот где, действительно, ратники и вои показывали свою смелость и удаль. Как вихрь носились они по широкой лужайке, соревнуясь меж собою. Стреляли из боевых луков по цели, метали и ловили на лету копья. Изображали боевые столкновения и показывали приемы сабельного боя. Метали в цель и на дальность боевые булгарские чукмары. Прыгали через огонь костра и через острые акинаки. Победителей награждали сурбанами, вышитыми полотенцами, серебряной и золотой посудой. Ахчуру вновь охватило непередаваемое чувство слитности с этим гордым народом. Его сердце захлебывалось от восторга и сознания принадлежности к этим людям. В нем словно поднималась буря. Ощущение дикой свободы, когда мурашки по горячей коже, охватило его. И это чувство, кажется, передавалось и другим воям, да и коням их тоже. Кони рвали удила, вставали на дыбы. Дикое ржанье вперемешку с криками воев постоянно висело в округе. Дикое буйство и гулянье захватило всех. Людское море качалось как настоящее в шторм. Эта вдохновленная веселость, подогретая крепким булгарским пылом, порождала ощущение неимоверной силы. Силы духа и единства. Казалось, сама природа, и все окружающее, и этот слитный гул вооруженной толпы, порождал ощущение единства одного со всеми, с природой и с самим космосом. Все здесь в этот миг дышало уверенной силой. Воинственные крики булгар шумной волною катились по окрестностям, и затем, дробясь, терялись в глубинах черных лесов. И во всех этих соревнованиях и состязаниях участвовали девушки и женщины. Их воинственный пыл горел не хуже мужчин. В своих золотых и серебряных украшениях они были подобны богиням, сошедшим с небес. Так все торжественно сверкало и блестело на них. Их остроко-

712

-------------------------------------------

нечные тухья, хушпу и масмаки казались цветками из сказочной страны. Их шульгеме были подобны боевым кольчугам. А тевет и воротники, разукрашенные бесчисленными разноцветными бисеринками, серебром и золотом, казались достойными царских плеч. Так богаты и разнообразны были их украшения. И это тоже было правильно. Женщины и девушки Волжской Булгарии всегда открыто носили на себе золотые и серебряные украшения, не боясь грабежей и насилия, так как в государстве всегда был порядок. Законы страны надежно защищали их от всяких посягательств. Они принимали самое активное участие во всех государственных делах, участвовали в сражениях и пирах наравне с мужчинами. И было стыдно вою мужчине проявлять малодушие в бою, так как рядом они всегда видели своих воинственных женщин. Это были настоящие амасины-вои. И это знали все. Русские люди назовут их амазонками. Ведь само слово ама на чувашском языке означает все женское. Потом снова, перекрывая все шумы, торжественно запели кавалы и нахра. Боевые барабаны своими голосами заставляли трепетать отважные сердца. И люди рвались в бой. Навстречу смерти, навстречу судьбе. И какая их всех ждала доля? Хоть и были Ахчура и Мантелей не из последних удальцов, но было множество воев, которые превосходили их в воинском мастерстве и удали. Но это только радовало Ахчуру. Да еще видел он среди множества народа и иноплеменных людей, например, арису или мокша, мари, буртасы, бесермены, и ары или же, по-другому, вотяки. Эти все племена были в подчинении у булгар и жили на булгарской земле, соблюдая ее законы. И теперь вместе со всеми они принимали самое активное участие в торжествах. Как потом узнал Ахчура, оказывается, что вперед в крепость Ылтанай были посланы гонцы с извещением о приближении войска под командой суварско- го князя Шаку. И это его, храброго князя Шаку и его воинство так торжественно встречали жители крепости Ылтанай. После всех этих торжеств и пиршества под открытым небом у стен Ылтанайя вои разошлись по территории крепости. Встретившие их тюре и есаулы различных рангов распределили их по квартирам кому где придется. И уже в тесных землянках и деревянных избушках пели булгарские музыкальные инструменты, уводя окружающих людей в мир грез и фантазий, заставляя на время забыть о всех горестях и печалях. Ахчура тоже старался изо всех сил. Его шопр пел, не уставая, выдавая различные мелодии. И особенно понравилась окружающим людям его песня-плач про гибель

713

-------------------------------------------

славного города Биляра, сказание о великом князе Ылтанпике, воспевание доблести и храбрости булгарских воев и ратников. Угомонились уже далеко за полночь. И только звезды смотрели с высоты на грешную землю. И только сторожевые ратники изредка перекликались меж собою, охраняя покой отдыхающих. Они всматривались в ночь, смотрели на далекие звезды, и каждый из них думал свою думу, стараясь предугадать, что же день грядущий им готовит.

Князь Шаку с группой воев верхом объезжал окрестности крепости Ылтанай. Здесь, в краю лесов и крутосклонных оврагов, сплошь покрытых пожухлым разнотравьем и густыми кустарниками, среди засохших кустов полыни горькой, засыпанных белым инеем, проходил их путь. Страстно желая избавить свою землю от вражеского нашествия, он тешит себя надеждами на победу, на благосклонность судьбы и всесильного Тора. После неисчислимых страданий и кровопролитных сражений с татарами судьба закинула его сюда, в Ылтанай, куда со всех концов Булгарии стягиваются уцелевшие от смерти вои и гражданское население. Кипит, бурлит жизнь в крепости. Собирается сила великая против татар. Хоть и пали такие великие города, как Булгар и Биляр, да еще десятки городов поменьше, хоть и полегли десятки тысяч булгаро-суварских воев в борьбе с врагами, но остальные жители Булгарии не желают уступать врагу, и под командой различных князей, тюре, атаманов и есаулов собираются дать решительный бой зарвавшимся врагам. И эта решительность чувствуется в настроениях людей и их действиях. Вон и недавняя торжественная встреча его войска и военные игры после встречи воочию показали это. Глядя в пустую далекую даль, князь вспоминал великие реки Чулман, Атал и Шура- тал, в объятьях которых лежала его чудо-страна. Лежала страна обгорелая, затоптанная и терзаемая копытами татарских коней, с неубранными полями хлеба, с неубранными трупами людей и коней на дорогах. «Из-за далекого Еика, сюда на Суру пришли несметные орды врагов и словно шакалы пожирают наши тела, иссушают наши души, попирают наши святыни. Великие просторы, завещанные нам предками, стонут под копытами татарских коней. И нет предела жестокости врагов против местного населения. Все здесь протестует против татар. Каждый камень, каждое дерево, каждая травинка и песчинка», — думал на ходу

714

-------------------------------------------

князь Шаку. Тяжкой болью на его сердце легло известие о падении стольного города Биляра и гибели славного и храбрейшего булгарского князя Ылтанпика. Вот уже и песни успели сложить люди про эти трагические события. Объезжая булгаро- суварские земли, князь Шаку везде видел всеобщее негодование людей действиями монголо-татарских войск. Ведь неприятель на завоеванной земле не щадил никого, ни старого, ни малого, включая детей в люльке — чтобы не оставалось мстителей.

Князь Шаку вздохнул и, продолжая думать свои думы, оглянулся назад, на сопровождающих его воев. В основном это были вои личной охраны князя, которых он давно знал и на которых мог положиться в трудный миг. Но было еще несколько воев, которые пристали к отряду по пути в крепость Ылтанай, и которых князь еще не видел в деле. Из-за больших потерь в кровавых стычках с неприятелем, он постоянно вынужден был пополнять ряды своей личной охраны. И старался подбирать себе опытных и закаленных в сражениях с врагом воев. После боев под Суварами, откуда он вынужден был отступить на запад, у него в личной охране осталось не более десятка воев, с кем он начинал когда-то войну против монголо-татар. Да, не сумел он помочь тогда великому князю Ылтанпику, не сумел. Хотя и порывался несколько раз пробиться к Биляру вместе со своим воинством, но каждый раз вынужден был отступить перед превосходящими во много крат его воинство полчищами врага. И вот столица Волжской Булгарии, славный город Булер, пал. Погиб и великий князь булгар Ылтанпик. Его судьбу разделили многие тысячи рядовых булгар.

Князь остановил коня на мысу. Два глубоких оврага с мелководными речушками на дне сходились здесь, образуя естественную преграду. Вокруг, как в дни былые, шумел сурово старый лес. Девственные леса стояли стеною, и только шум холодного осеннего ветра неравномерными волнами прокатывался по глухим чащобам, вызывая в душах людей смутную тревогу и ощущение грозящей опасности. Зима наступала первыми настоящими холодами, хотя снега было совсем мало. Лишь кое-где белели малые островки снега, не успевшие растаять при очередной оттепели. Да серебристый иней великолепным ковром расстилался по древним дубам, березам и липам в человеческий охват. Заградительные рвы и земляные валы были завалены опавшей листвой, и запах прели, перебиваемый первыми морозами, еще носился в округе. Этот лесной запах тревожил коней, и их чут-

715

-------------------------------------------

кие ноздри чувствительно трепетали. Белый пар вырывался из их горячих ноздрей, и резкий храп нарушал лесную тишину. Теряясь меж вековыми деревьями, вилась неровная дорога, и легкий прозрачный туман, цепляясь за ветви деревьев, призрачным облачком висел впереди. Как помнилось князю, на этой дороге в древнебулгарский город Киве, или Киев, где теперь хозяйничали русичи, всегда находились дозоры булгар. Эти дозоры следили за общей обстановкой в округе, взимали плату с купцов за проезд и обеспечивали безопасность местному князю и всем людям, проживающим на данной территории. «Интересно, — подумал князь,- есть ли теперь дозоры на этой дороге?». Его мысли вновь вернулись к великому князю Ылтанпику. Помнилось, как они встречались с ним, и не один раз, в этой же крепости Ылтанай. Как вели с ним долгие разговоры о жизни и обо всем, что тогда их интересовало. Князя Шаку всегда удивляла широта взглядов Ылтанпика и его умение держать свою руку на пульсе всей жизни государства. Он всегда старался учиться у него премудростям жизни. Тогда они оба были намного моложе, и жизнь казалась им обоим долгой и спокойной. Хотя это спокойствие было относительным. Здесь, в крепости, Ылтанай постоянно перемещались масса различных людей. Иногда пошаливали ушкуйники, которые внезапно появлялись невесть откуда и также быстро исчезали, растворяясь в лесных дебрях и болотах, расположенных по берегам рек. Хоть и стояла крепость в таежной глуши, где кругом глухие леса и болота, но расположена она была именно на важной дороге, на которой скрещивались многие торговые пути из разных стран. Князь Ылтанпик хорошо понимал значение этой крепости и постоянно держал здесь большой гарнизон булгарских воев. Вои во главе местного тюре или сьартара обеспечивали безопасность страны и многочисленных иностранных купцов, которые вели активную торговлю с булгарами. Также с помощью гарнизона крепости Ылтанай приводились в повиновение различные племена, как буртасов, мокша, мари, башкир и другие, которые с давних времен были под пятою у булгар. Да, до наступления этих неведомых ранее татар, жизнь в крепости Ылтанай была относительно спокойной. Купцы исправно пополняли княжескую и государственную казну. Разбои на дорогах решительно пресекались, и люди разных национальностей, сталкиваясь здесь на территории крепости Ылтанай, чувствовали свою защищенность, вели себя мирно и даже заводили между собою дружбу на долгие годы. Для них

716

-------------------------------------------

главным была торговля, и они жили ею. Князь Шаку вздохнул и тронул коня дальше. За ним неотступно следовала охрана. На лесной дороге, за поворотом, словно в стародавние времена, как и ожидал он, князь увидел булгарский дозор. Несколько вооруженных до зубов воев издали настороженно следили за передвижением княжеского отряда. Недалеко от них были привязаны к коновязи несколько коней, а два воя сидели верхом, готовые сорваться с места в карьер по первому знаку своего есаула. Тоненькой струйкой вился дымок от костра рядом с полуземлянкой. Услышав шум от подъезжающего отряда, из нее вышли еще несколько вооруженных воев и встали рядом со своими товарищами. Полные тревоги, они всматривались в сторону подъезжающих людей. Было видно, что они готовы к любым неожиданностям, и держали руки на рукоятках своих акинаков и мечей. Подъехали. Князь Шаку представился дозору. И сразу увидел, как отступили напряжение и настороженность в лицах дозорных. Они с радостью, сняв головные уборы и зажав их подмышками, поклонами приветствовали князя и его свиту. На лицах воев и ратников заиграли улыбки. С радушием, свойственным булгарам, они пригласили князя и его свиту отобедать у них тем, что бог послал. Князь вежливо отказался.

- Тогда хоть отведайте симпыл, — предложил старший ратник из дозорных.

- Благодарствую, от симпыла не откажемся, — ответил князь. Тут же один из дозорных воев нырнул в землянку и через миг уже вынес глиняный кувшин, в котором плескался симпыл. И вскоре уже алдр дружбы пошел по кругу. Первым испробовал симпыл князь Шаку. За ним приложились к алдру и другие вои.

- Эх, пить, не перепить хмельного пива в Булгарии, хоть залейся, тем более осенью, когда собрали богатый урожай! — вымолвил один из воев.

- Да-а, где успели убрать урожай, а где и нет, — вставил тут же другой воин. Князь, а за ним и другие вои, сопровождающие его в пути, спешились и решили размять свои ноги, да и поговорить не спеша с воями, несущими дозорную службу. Всем хотелось узнать последние новости, приходящие в крепость Ылтанай из отдаленных мест и особенно оттуда, где теперь хозяйничали монголо-татары. А дозорные ратники и вои одними из первых и узнавали обо всех новостях.

- Как тебя зовут, воин? — обратился князь к старшему из дозорных, с окладистой бородой-лопатой.

717

-------------------------------------------

- Стюха, — был короткий ответ.

- А тебя? — обратился к другому вою князь.

- Меня зовут Арсак, — представился молодой воин.

- Арант, — представился третий воин.

- Я Каламан, — представился другой воин.

- Тертул, — представился следующий воин.

- Курбатор, — отозвался еще один воин. Так князь вскоре познакомился со всеми воями, несущими дозорную службу, которых было более десяти человек.

- Ну, арсем, как дела? — обратился сразу ко всем князь Шаку.

- Ничего, жить можно. Было бы хлеба вдоволь, — ответил один из дозорных воинов.

- Говорят, что в этом году ячмень хорошо уродился, — как бы утверждая, сказал князь.

- Да, неплохой, — подтвердил все тот же воин.

- Урожай-то уродился неплохой, да не везде успели его убрать. Вон сколько народу бежит от войны, и все они просят хлеба и крыши над головою, — вставил другой воин.

- И что, много людей проходит по дороге за день? — поинтересовался князь.

- Идут, каждый день тянутся толпы. Булгары, хазары и су- вары, буртасы и мокша — все бегут от войны под защиту крепостных стен. Все люди хотят есть, выжить в этой кровавой круговерти.

С этими словами говорящий воин посмотрел на свои заскорузлые пальцы рук и пошевелил ими, словно хотел взяться за ручки сохи.

- Война, не война, а придет весна, все равно будем пахать и сеять хлеб. И зачем только люди бегут? Военная гроза пройдет. Пройдет непременно. И людям всегда надо будет есть и жить далее, какая бы тяжелая жизнь не была. Солнце все равно взойдет, и новый день неизменно придет. Так уж устроен мир, — продолжил он.

- А что, арсем, будем делать, когда придут татары?

Окружающие князя вои зашумели. Каждый хотел сказать,

что он думает. И когда шум несколько утих, снова заговорил старший из дозорных воев:

- Если не хотим быть рабами пришлых врагов, то надо драться. И драться так, как мы дрались под Суваром, когда полностью разгромили незваных гостей. Когда пленных татарских

718

-------------------------------------------

воинов мы обменивали на баранов. И я уверен, что татары до сих пор помнят ту баранью битву. Наши дома разрушены! Стада растерзаны! Столица полностью разрушена и лежит в развалинах. Многие тысячи булгар, сувар и хазар побиты. Их тела лежат не погребенными и требуют мщенья!

С этими словами он обвел горячим взглядом окружающих его воев и ратников, словно бы ожидая подтверждения своим словам. И в ответ он услышал одобрительный гул голосов.

- Но есть и другой путь. Можно бежать куда подальше от надвигающейся беды и постараться выжить, приспосабливаясь к новым условиям и к новой жизни. Ну, хотя бы бежать на Русь. Дорога на Рязань и Киве нам прекрасно известна. Бежать придется через землю воинственной мокши и мордвы. Или же податься в ушкуйники. И уже из глубины наших девственных лесов наносить удары по врагам. Тот, у кого в груди бьется отважное сердце, любящее свободу, никогда не допустит, чтобы он сам и его близкие попали в рабство к врагам. Так я думаю!

- громко высказал он и, словно подтверждая свои слова, резко рубанул воздух правой рукой.

- Пусть только сунутся к нам! Пусть только сунутся. Татары думают, что нигде нет преграды их коням! Но есть настоящие вои и ратники, которые готовы костьми лечь, но не уступить врагу! Вон сколько отчаянных храбрецов собралось здесь, в крепости! — выкрикнули из гущи воинов. «Да, пусть только сунутся...» — успел подумать князь, и в это время со стороны послышался неясный шум. Послышались щелканье кнута, ржанье коня и звон оружия. И этот шум все больше и больше наполнял узкую дорогу среди леса. Все повернули головы в сторону, откуда послышался шум. И вскоре из-за поворота лесной дороги показались люди, идущие кто пешком, а кто и верхом. Они гнали впереди себя нескольких овец и коз, да вели на веревке двух коров и одного быка. Овцы на ходу хватали опавшие листья и жалобно блеяли, словно тоскуя по теплому сараю и зеленому сену. Люди же были разношерстно одеты, и каждый из них нес какое-нибудь оружие, например, чукмары, копья, акинаки или же простые рогатины и крестьянские топоры. Вскоре эта разношерстная толпа достигла дозорного поста и остановилась перед князем и его воями, которые держали свои руки наготове на ручках акинаков и мечей. Вперед выехал верховой и, сняв лисью шапку, поклонился князю и воям, стоящим с ним рядом. Из голенища его сапога торчала рукоятка витого ременного саламата.

719

-------------------------------------------

- Салам, ентешсем! Салам, есаул! — приветствовал он князя и стоящих рядом с ним воев.

- Салам, салам, — ответил князь Шаку и пристально посмотрел на говорившего верхового. — Вы кто будете и откуда идете?

- спросил он через миг у говорившего с ним верхового.

- Мы... мы сувары. Идем, точнее, бежим от татар из-под самого города Сувара. Надеемся найти защиту и кров у своих земляков здесь, в крепости Ылтанай. И если здесь не получится найти кров, то думаем идти далее за реку Суру и обжиться там, в глухих лесных чащобах и оврагах, куда враги не смогут добраться, — ответил он и замолчал, продолжая осматривать стоящих впереди него людей. «Добре, добре», — подумал князь, а сам снова спросил у говорившего верхового.

- Ну, какие там новости из-под Сувар? Еще держится город?

- Когда мы уходили, город еще держался. Но с тех пор, как мы ушли, прошло уже две недели. За это время, сами знаете, всякое могло случиться. «Да, всякое могло случиться», — повторил про себя за говорившим всадником князь Шаку.

- Люди говорят, что везде идут погромы мирного люда. Ордынцы никого не оставляют в живых. Я все время задаюсь вопросом, почему они так жестоки и безжалостны к нам? И не нахожу ответа, — сказал со вздохом верховой всадник и потерянно и как-то устало взмахнул свободной рукой.

- А что слышно про дочку князя Ылтанпика, златовласую Ылтансюсь? — с какой-то затаенной надеждой в голосе спросил князь.

- Ылтансюсь? — переспросил говоривший верховой и быстро оглянулся на стоявших за ним людей. — Я и все, кто со мной, видели ее лично. Это было совсем недавно, недалеко отсюда, в деревне Чюксирма. Ылтансюсь остановилась там со своим изрядно потрепанным воинством. Там было много раненных и умерших от ран воинов. Мы видели, как её вои разожгли погребальные костры, пели молитвенные распевы и плясали, тем самым оказывая честь и славу погибшим на этой войне. Видели, как её вои с молитвами похоронили всех погибших людей. Видели, как прощаясь с усопшими и оказывая им последние почести, живые люди нечетное число раз по солнцу обошли погребальный курган, при этом замыкая железом круг, чтобы погибшие не смогли вернуться в мир живых и беспокоить их. Со слов знающих людей мы услышали, что Ыл-

720

-------------------------------------------

тансюсь со своим воинством после короткого отдыха в деревне Чюксирма должна явиться сюда, под стены крепости Ылтанай. Вот, пожалуй, и все, — сказал верховой и снова замолчал, ожидающе поглядывая на князя Шаку и его окружение. «Да-а, это действительно новость. Неужели Ылтансюсь сумела вырваться из Сувар и оторваться от врагов? Ведь она же оставалась в городе, уже полностью окруженном татарами. Это же здорово, если она сумела выбраться из этого ада и действительно жива»,

- пронеслось вмиг в голове у князя. Тут из глубины леса показалась еще одна группа разношерстных людей, состоящая из мужчин и женщин. Женщины, в основном, были закутаны в сурбаны и несли в руках узелки с нехитрым скарбом. У некоторых мужиков на плечи были набросаны выделанные дубленые бараньи шкуры. И опять люди за собою вели коров, коз и баранов. Вскоре эта группа достигла пределов дозорного поста и остановилась перед князем.

- А вы кто будете? — спросил снова князь у вновь прибывших после взаимных приветствий.

- Меня зовут Юрги. Нас уже не раз проверяли на других дозорных постах. Мы крестьяне из недалекой округи. Нам требуется отдых и кров, да еще защита. Вот и все, уважаемый есаул,

- ответил один из вновь прибывших людей.

- Я не есаул. Я князь Шаку из города Сувар.

- Прошу нас простить, великодушный князь. Впредь будем знать, — с поклоном ответил говоривший с князем человек.

- Ну, а вы какой хыбар несете? — снова спросил у вновь прибывших людей князь. Говоривший с ним человек несколько нерешительно потоптался на месте, пожимая плечами, потом неуверенно оглянулся на пришедших вместе с ним людей.

- Да нам больше и сказать-то нечего. У нас край глухой, леса да болота. И свежие вести доходят до нас с трудом, только тогда, когда кто-либо из сельчан выезжает на рынок в город, что бывает крайне редко. А так зимой все люди в основном сидят дома и отсыпаются как сурки после праведных летних трудов. Про татар и жестокое их отношение к мирным людям мы узнали совсем недавно, от сбежавших после боев воев из-под Сувар. Всем миром решили схорониться от беды и бежать под надежные стены. Вот и все, — добавил он и замолчал, переминаясь с ноги на ногу, вопросительно глядя на князя Шаку и его окружение. Молчал и князь, думая свои думы и щупая взглядом вновь прибывших людей.

721

-------------------------------------------

- Ну, а каково настроение? С татарами воевать будем? Еда, оружие есть? — задал князь сразу несколько вопросов.

- Милостью нашего Тора, все есть у нас: и хлеб, и мясо, рыба и мед. А все наше оружие у нас при себе, — сказал говоривший человек и показал на крепкий булгарский чукмар, на который он опирался как на посох.

- Ну, а как насчет войны? — еще раз переспросил князь.

- Так для чего же мы идем с оружием? Воевать так воевать! Другого нам не дано! — ответил все тот же мужчина. Князь Шаку внутренне остался доволен услышанным. Вскоре все вновь прибывшие двинулись в сторону крепости, а князь со своими воями продолжил путь далее по дороге, ведущей в сторону реки Сура. Весть о скором прибытии в крепость дочери великого князя Ыл- танпика — Ылтансюсь — занимала мысли князя.

Ах, Ылтанай, Ылтанай! Эта буйная крепость, крепкий, укрепленный кермень волжских булгар. Кто и когда так назвал тебя? Из-за обилия ли зверья в твоих лесах, или обилия рыбы в твоих водах, или за какие другие богатства так назвали тебя булгаро-сувары? Может, из-за обилия серебра и золота, текущих по рекам Адал и Сура, приносимых торговлею, бесконечно пополняющих государственную казну. Но была, была и стояла крепко такая булгарская крепость на границе с Русью. И народ там собрался самый отчаянный и буйный — что в гульбе, что в рубке.

А люди все продолжали и продолжали прибывать в Ылтанай. В основном это были булгаро-сувары. В своих желтых бараньих шубах, азямах и чапанах, а кто зажиточнее — в прекрасных разукрашенных шуборах они заполнили все улицы и закоулки крепости. Рев коров, блеянье овец, ржание лошадей вперемешку с людскими голосами постоянно висели в воздухе над крепостью. Многочисленные дымы вертикально поднимались ввысь, к сумрачным облакам, готовым в любой миг разразиться холодными снегами. Люди старались укрыться от холодов и от наступающего врага. Везли с собою все, что только могли увезти. И тянулись обозы с нехитрым крестьянским скарбом, с сундуками и укладками, с ячменем и овсом для скотины. Все окрестные скирды соломы и сена давно были заметаны приезжим людом, и к ним вели многочисленные тропинки и дорожки. Следы копыт и полозьев разбегались во все стороны.

722

-------------------------------------------

В один из сумрачных дней вихрем промчался по улицам крепости верховой гонец, на ходу объявляя о том, что в скором времени в крепость прибудет сама Ылтансюсь, любимица всего булгаро-суварского народа. Весть с быстротою молнии разнеслась по крепости. Весь свободный от трудов люд высыпал за крепостные ворота встречать красу, гордость и надежду всего булгаро-суварского народа. Ведь с ее приездом надежда на спасение от лютой смерти во много раз возрастала. Люди знали, что с нею вместе идут многочисленные вои, и с нею было благосло- вение-пехил всей булгаро-суварской земли.

Мантелею и Ахчуре о скором приезде дочери великого князя Ылтанпика сообщил Белебей. Весь запыхавшийся, он прибежал с улицы в дом, где расположились и отдыхали свободные от службы вои, и захлебывающимся голосом крикнул:

-Хватит отдыхать! Только что проскакал гонец по улице и сообщил, что приезжает наша солнцеподобная Ылтансюсь, дочь великого князя Ылтанпика! Пойдёмте встречать!

Что тут началось. Все соскочили со своих мест и, побросав дела, ринулись на улицу. Мантелей и Ахчура поспешили за остальными. На улице творилось что-то невообразимое. Весь люд бежал в сторону крепостных ворот. Хлопали двери. Лаяли встревоженные собаки. Где-то трубил булгарский кавал. Быстрым наметом проносились вооруженные всадники. И весь этот встревоженный люд торопился за ворота крепости, к перекрестку дорог, где в скором времени ожидалось появление бул- гарской принцессы. И хотя не было времени подготовиться, как следует, к встрече принцессы, люди быстро натаскали сухого хворосту и сложили два огромных костра по обеим сторонам дороги. Выстроились в ряд музыканты: волынщики, барабанщики и другой люд, играющий на разных музыкальных инструментах. Выстроились верховые вои с оголенными акинаками и копьями. И над всей этой толпой колыхался желтый булгарский элем с изображением белого барса на поле.

- Едут! Едут! — закричал вдруг кто-то в толпе. Из-за поворота дороги, выезжающей из-за лесной колки длинной извивающейся лентой показались вооруженные всадники. Тут же со стороны встречающих людей тронулась группа всадников и быстрым наметом поскакала навстречу гостям. «Салам! Салам!» — неслось и гремело над встречающимися всадниками. С быстротою молний сверкали обнаженные акинаки, блестящей лентой окаймляя несущихся верховых. Вот встретились, смешались с

723

-------------------------------------------

гостями. Движение на время остановилось. Кто-то из встречающих спешился и взял коня принцессы под уздцы. И процессия вновь двинулась в сторону лагеря. И вновь многотысячный «Са-ла-ам!» загремел над встречающей толпою. Высоко и жарко горели два костра по краям дороги. Сотни горящих стрел с короткими фырканьями взметнулись ввысь, к нагроможденьям облаков. Торжественно и звонко запели кавалы и нахра. И пели до тех пор, пока процессия не достигла костров. И тут ударили барабаны. Их торжественная дробь далеко разносилась в стылом воздухе. И только птицы видели с высоты торжество бул- гаро-суварского народа и, казалось, разделяли с ним радость и веселье.

Принцесса ехала на коне, одетая в кунью шубу нараспашку. Такая же кунья шуба, перехваченная серебряной лентой, покрывала коня. На ногах у принцессы были сафьяновые булгарские сапожки. А на голове, несмотря на легкий морозец — сверкающая бисером, серебром и золотом хушпу, надетая на сурбан. Яркой звездой сиял на хушпу равносторонний золотой крест в окаймлении драгоценных камней. В распахнутую шубу было видно сверкание шульгеме и разукрашенную золотыми и серебряными монетами ленту, называемую булгарами тевет. От легкой ли улыбки принцессы, или же от сверкания драгоценных камней, серебра и золота, людям показалось, что в этот сумеречный день сверкнул волшебный луч из-за хмурых туч. Для всех встречающих и скучающих в обычные дни людей это было прекрасное представление, был праздник с участием самых знаменитых во всей Волжско-Камской Булгарии людей.

- Богиня! Богиня! Салам! Ты наша спасительница! Ты наша Анне! Ты наша ама! Салам! Салам! — неслось над толпой. Свита принцессы была одета поскромнее. Отороченные бобровыми, куньими и лисьими мехами шапки, сшитые из выделанной бараньей шкуры полушубки и шубы, азямы и кафтаны так и мелькали перед встречающими. Да еще различное оружие, начиная от булгарских акинаков и заканчивая простыми крестьянскими топорами. От людского гомона и барабанной дроби временами не было слышно, что говорила принцесса. Только её горячие взоры да приветственные взмахи руки видели люди. Но вот процессия миновала костры. Двигаясь по людскому коридору, она приближалась к воротам крепости. И тут замолкли барабаны. В дело вступили булгарские волынки-шопры. И в сопровождении торжественной музыки принцесса Ылтансюсь вступила в пределы

724

-------------------------------------------

крепости. Здесь, в крепости, Ылтансюсь бывала и ранее, и не один раз. Но теперь въезжала в крепостные ворота с совершенно другими чувствами, чем ранее. «Ылтанай — наша последняя опора. Эти крепостные ворота наши Врата Надежды. Выдержат ли они губительные силы истребления? Тяжелая неизвестность будущего свинцовой тучей висит над всей землей Волжской Булгарии. Как же все сложится далее?» — думала она. Принцесса видела и слышала, с каким восторгом встречали люди её и её войско. Она чувствовала любовь и тепло простых людей, её народа. Их приветственное слово «Салам» шумной волной сопровождало принцессу. Встречающие принцессу князья, сьартары, атаманы, мурзы и различные тюре отвели ей одно из теплых и светлых помещений внутри крепости. Туда же занесли несколько кованных металлом сундуков и сюпьсе разных размеров с серебряной и золотой казною города Сувара. Охрана привычно заняла свое место у дверей помещения. Но люди еще долго не успокаивались. Все они хотели продлить эту сказку. Хотели поближе поговорить с принцессой. Хотели узнать последние новости и узнать о судьбе города Сувара.

- Ты видел? Ты видел, какая она? Действительно, правильно говорит людская молва, что она прекрасна, как богиня. В этом я теперь убедился лично, — говорил Ахчура Мантелею.

- Да, красивая. Но о человеке не по лицу нужно судить, а по делам его. Мне она показалась усталою, — ответил Мантелей.

- Не мудрено. Не мудрено после такого долгого пути и такой скачки. Она же все-таки женщина.

- Но я заметил, что народ ее любит.

- Да, любит, -согласился с Мантелеем Ахчура.

- А ты видел, что у нее на хушпу христианский крест?

- Да, видел.

- Значит, получается, она христианка?

- Наверное, так получается. Я слышал, что у нее муж крещенный, — ответил Мантелей. Друзья помолчали некоторое время. Каждый думал о чем-то своем сокровенном.

- А ты помнишь наш разговор, там, в Биляре, после крещения великого князя Ылтанпика? — обратился к Мантелею Ахчура.

- Ты о чем? — не понял Мантелей.

- Ну, насчет крещения. Ты помнишь, мы хотели обратиться к Белебею и посоветоваться с ним?

- Ах, вот ты о чем. Знаешь, Ахчура, мне не до этого теперь. У меня другие заботы.

725

-------------------------------------------

- Да, да. Я тебя понимаю, — ответил Ахчура. Он знал, что Мантелей постоянно тоскует и думает о своей погибшей жене Сильби. Ахчура старался всячески растормошить Мантелея, отвлечь его от невеселых и тяжелых дум. Они вместе с Мантелеем и другими мужиками из их десятки уже не один раз ходили в дозор. В свободное время вдвоем, а иногда в сопровождении того же Белебея, бродили по территории крепости. Знакомились с расположением улиц, ворот и мостов. Поднимались на крепостные стены и засматривались в тающие дали. Иногда на конях выезжали за пределы города. Осматривали многочисленные замаскированные ямы вокруг крепости, приготовленные булгарами против вражеской конницы. Опять же изучали расположение дорог и таежных тропинок. Ахчура видел, как его друг, вроде бы, оттаивает и отходит от своих постоянных переживаний. Он стал больше общаться с людьми. Но иногда печальная улыбка слегка оживит его заросшее лицо, и он вновь уходит в себя.

А Мантелей, действительно, только и жил постоянными думами о ней, о своей погибшей супруге Сильби. Утром ли, днем ли, вечером или долгими ночами, в одиночестве, или же находясь в окружении людей, он видел перед собой образ Сильби. Её последние слова «Они убили и его, нашего сына, они убили наше будущее» как заведенные, постоянно звучали в его ушах. Мысленным взором он вновь и вновь видел её, одиноко и недвижимо лежащую на холодной земле Биляра. Часто в своих воспоминаниях он видел её и себя в далекой Шумерке, где они были так беззаботны и счастливы. Где, взявшись за руки, они вдвоем бродили по окрестностям села, совершенно не представляя, какие испытания и лишения ждут их в будущей жизни. Несмотря на всеобщую трагедию, его личное горе, казалось, заслонило все. Как будто на всем целом свете не было трагедии больше, чем у него. Гибель родителей и гибель его друзей, потеря стольких городов и сел, и гибель всего царства булгарского не занимали в его душе столько места, сколько потеря одной-единственной женщины, его любимой Сильби. С её гибелью, казалось, рухнул весь мир. Мантелея неумолимо терзали необъятности бесконечности расстояний и вечности. Ему, повидавшему столько смертей, таинство смерти было непостижимо и необъяснимо. «Как это её нет, а я продолжаю жить и здравствовать? Почему это судьба сделала мне такой подарок и позволила выйти живым из таких невозможно тяжелых и кровопролитных сражений?» — с болью в сердце думал он. И эта боль от потери любимой женщи-

726

-------------------------------------------

ны будет жить у него теперь внутри всегда, до самой смерти. Не думать об этом, забыть этого он не мог. Все теперь ему казалось чуждым. А прошлое — это из другой, чужой жизни. «Так будет, наверное, всегда, пока рука времени не сотрет всех нас в мелкую пыль. Пока все мы не станем никем и ничем. Мы вроде бы живем и в то же время не живем. Как же все-таки странно и несправедливо устроена эта жизнь», — думал Мантелей.

- Вот, оказывается, вы где? — услышали тут Мантелей и Ах- чура. С такими словами к ним приближался Белебей. — В этой суматохе я совсем потерял вас. Ищу, ищу. Смотрю, вы вдвоем стоите и о чем-то говорите. Совсем забыли про меня, старика, — говорил Белебей друзьям, когда подошел.

- Ну, Белебей. Тебе еще рано записываться в старики. Несмотря на твою шикарную бороду, ты у нас еще ого-го! Любого молодого обскачешь, — ответил Ахчура. Мантелей промолчал.

- Так о чем разговор? — спросил Белебей, немного помолчав.

- Да все о ней, о принцессе Ылтансюсь, — снова ответил Ах- чура.

- Да-а-а, — выдохнул длинно Белебей, — осиротела принцесса наша. Осиротела совсем. Не видать ей больше своего отца, великого князя Ылтанпика, по крещении — Владимира.

- Как Владимира? — удивился Мантелей.

- При крещении Ылтанпика назвали Владимиром. Как господь наш Иисус Христос владеет миром, так и великий князь Ылтанпик владел своею огромною землею. Именно поэтому он и получил такое имя, — объяснил Белебей.

- Смотри-ка, а мы и не знали, — удивился Мантелей.

- Теперь вот знайте! — коротко и твердо вымолвил Белебей.

- А насчет того, что Ылтансюсь осиротела, ты не совсем прав, Белебей. У неё есть мы. Многочисленные её сыновья и её вои. И весь булгаро-суварский народ признает её нашей общей матерью. Ты же сам слышал, Белебей, как величал её народ при недавней встрече. Так что, еще раз говорю тебе, Белебей, ты не совсем прав, утверждая, что она осиротела. Если надо, и я, и Ахчура, да и весь народ встанет стеною за неё. А ты говоришь, осиротела, — горячо, на едином дыхании выпалил Мантелей. А Ахчура стоял и, чуть задрав подбородок, смотрел вверх.

- Какие тяжелые и темные тучи ходят по небу. Так и татары, как эти тучи, навалились на нас, — проговорил он, вздыхая. Ман- телей с Белебеем тоже вскинули свои взгляды вверх.

727

-------------------------------------------

- Тучи пройдут как сон, как любовь, как горести и печали. Пройдут, так как все преходяще на свете. Только нам не вернуть прошедшие дни и не поднять погибших. Они ушли в вечность. Их поглотила необъятность. Вот так вот, друзья мои, — несколько задумчиво и печально произнес Белебей. Все некоторое время помолчали. — А может, все вместе пойдем в хубах? Пропустим там по кружке пива. Не все же время нам горевать. Посидим там в тепле. Поговорим. — вымолвил Белебей.

- И то правда. Пошли. Чего уж там, — поддержал Белебея Ахчура. И то сказать, мороз слегка начал уж пробирать их. Слегка поеживаясь, все вместе тронулись внутрь крепости.

По реке Сура плыло около десятка быстроходных лодок. К некоторым лодкам были на канатах привязаны легкие плоты, на которых виднелись поклажи, прикрытые рогожами. Вооруженные ушкуйники да казаки (а это были их лодки) зорко всматривались в проплывающие назад дикие берега, сонные кустарники и деревья, готовые в любой момент дать отпор нападению. Мерно взлетали и падали весла. Ласково шумела волна, ласкаясь к низко сидящим бортам. Темная вода лелеяла и омывала берега, к которым словно выбежали и застыли вдруг различные деревья и кустарники. Словно сторожкая стая диких гусей, готовых взвиться ввысь при малейшей опасности и оттуда камнем упасть на недругов, плыли лодки вниз, к булгарской крепости Ылтанай. Лихие ушкуйники да казаки засматривались вглубь девственных лесов, сплошь покрытых серебристым инеем. Каждый из них в душе лелеял желание поскорее ступить на твердую землю, укрыться от непогоды и стужи. Поклониться Богу Земли, дающему людям все сущее и принести жертву местному Киреметю. Да, в конце концов, посидеть по-человечески в местном хубахе и отвести душу в песнях и плясках под разудалые звуки булгарского шопра. Да послушать бесконечные, как осенняя ночь, рассказы и сказки бывалых людей и мудрых сказочников. Хоть и не очень-то жаловали их в крепости ранее, но теперь время было другое. Теперь всюду была война, и лишний акинак, и лишнее копье ничуть не помешали бы защитникам крепости. Ушкуйники и казаки, эти вольные и свободолюбивые дети удачи, шли в крепость с предложением о помощи. Они везли рыбу и другие товары, так необходимые в крепости при большом скоплении людей. Да и их быстроходные лодки сослужили бы не-

728

-------------------------------------------

плохую службу защитникам крепости, в случае необходимости сделавшись отличным переправочным средством через Суру.

Лодки плыли, и берега иногда оглашались воинственными криками и разбойничьим свистом. И только неизменное эхо отзывалось на них. Среди дремучих вековых лесов, среди болот и топей стремила свои холодные волны река Сура к широкой и вольной булгарской реке Адал, а та далее к самому синему морю

- Касьпи. Атаман по имени Усин находился где-то в середине этого лодочного каравана. Он внимательно и несколько настороженно следил за передвижением лодок, и особенно за первой сторожевой лодкой, плывшей в некотором отдалении впереди каравана. Со сторожевой лодки в любой миг мог поступить сигнал об опасности, остановке или еще что, и атаман это знал по своему опыту. Но пока было тихо и совершенно пустынно на этих диких берегах. И лишь иногда с высокого дерева с легким шорохом срывался иней. Закачавшаяся вершина дерева говорила о том, что какой-то зверь, или же крупное животное вроде сохатого или оленя, передвигаясь, задел дерево.

То ли от прилива тоски, то ли от надоевшего однообразия берегов, то ли от того, что наскучило атаману плыть просто так, но он крикнул:

- Эй! Камай! Давай музыку! Шептимер, давай вина!

Глядится атаман в воды реки Суры, глядится и хмурится. Вот бровью повел грозно, не дождется, когда неторопкий музыкант надует пузырь. А вот и забулькало вино, переливаясь из деревянного бочонка в деревянный же ковш-алдр. Запел заливисто пузырь. И пошел алдр по кругу, да взлетела песня. Сначала она грянула на одной лодке. Потом песню подхватили и на других лодках. И льется она между двух берегов, разносясь по воде далеко-далеко. Смирено бежала Сура между диких равнин да дремучих лесов. Шумела волна, плясала вода да веселилась на гальке струя, замывая пески. Пили и пели казаки и ушкуйники. И крякнул громко атаман, вытирая рукавом свое заросшее лицо. Хищно и озорно блеснули грозные очи его, окаймленные сетью мелких морщин. Давно бы пора ему на покой, а он все еще продолжает гулять то по Суре, то по Акке, а то и по матушке Атал. Да и реки Нухрат и Чулман были ему знакомы. Услышав от купцов недобрую весть о нападении на Булгарию монголо- татар, Усин сначала впал в тревожную думу. Хоть и не угрожали татары напрямую его благоденствию и спокойствию, и он мог безбоязненно отсидеться в таежной глухомани, куда захажива-

729

-------------------------------------------

ли лишь дикие звери да он со своими лихими людьми, но, сердце его не выдержало. Да и старая вера отцов требовала действовать против врагов. Долго стояла земля Булгарская, говорили купцы, а такого врага, как монголо-татары, еще не видела. Нет у них ни милости, ни жалости ко всему живому. Для них убить человека — что муху прибить. Все предают огню и смерти безбожные татары. Тяжелые времена наступают, тяжелые.

Так и плыли, где с песнями, где молча. Уходили от тишины и от несносной скуки глухих лесных уединений. Шли навстречу судьбе, навстречу неизвестности. Плыли среди очаровательной природы, которая, словно сказочная фея, расстилала перед ними волшебные полотна, сплошь подернутые серебристым инеем и мелким бисером. Кое-где горбатились на отмелях рыжеватые волны речного песка вперемешку с мелким щебнем, с цепочкою бобровых следов. Волна полоскала кустарники, нависшие над самой водой. Шипела вода, срываясь с взлетающих весел. Кругом царило белое серебряное спокойствие. Но и тишина, и спокойствие были обманчивы. Неимоверно тяжелым гнетом давила неизвестность будущего на людей. Старый атаман шкурой своей чувствовал все это. Его опытное и вещее сердце, не раз испытанное различными бедствиями и боевыми столкновениями, нет- нет, да и точил червь сомнения. Кто, кроме Тора, мог знать, чем закончится очередное столкновение булгар и татар? Для кого предстоящее сражение будет гибельным? И не зря, наверное, небесные знамения предвещают смерть и страдания всем окружающим людям. Как предвестники несчастий, кровавые зори и закаты постоянно загорались на далеких горизонтах. И эти зори страшили людей, вносили в их души трепет и смутную тревогу. Многие люди изумлялись успехам татар, ожидали самого ужасного. Они не раз видели военную силу булгар и теперь не могли поверить, что сильное государство гибло у них на глазах. И что славнейший город Биляр полностью разрушен и развеян в прах. Они просто не могли знать всех масштабов беспримерного нашествия врагов. Весь тюркский мир, весь Восток и все азийские царства шли на бедных булгар. Но, все-таки, плыть и действовать было лучше, чем без дела отсиживаться в далеких лесных чащобах. Отсиживаться, предаваясь хмельному загулу и кровавым мордобоям от великой скуки и безделья. Со слов купцов, с востока шел страшный ураган, сметающий с пути все живое и неживое. Огромные территории и многие области Волжской Булгарии изнемогали и стонали под копытами татарских коней.

730

-------------------------------------------

Кровавым прибоем шел Батый, ужасное страшилище всех народов. И если нельзя было отвести прямую угрозу от славной крепости Ылтанай, то нужно уважить неминуемую опасность, нависшую над крепостью, да и над всей Волжской Булгарией. И нужно оказать помощь её защитникам. Так думал атаман Усин. Так и сказал он своим подчиненным казакам и ушкуйникам. И все с ним согласились. Словно безрассудные, спешили они навстречу врагу, навстречу смертельным опасностям, навстречу неминуемой судьбе. Хитрить перед своей совестью было нечего. Это понимали все. В движении, в действиях была сама жизнь, и томление смертельного недуга было им неизвестно. Они, вольные люди, готовы были жертвовать всем ради своей земли. А вода все струилась и струилась вдоль влажных бортов. И так же неудержимо струилось время и проходила жизнь. И так же, как вода, струились в голове у атамана беспокойные мысли. Вот послышался далекий голос военной трубы. Атаман прислушался. Где-то пел булгарский кавал. С передней лодки подали сигнал об опасности. «Значит, пристань близко. Нужно быть готовым ко всему», — подумал он и дал команду всем приготовиться. Вскоре из-за поворота реки показались сходни, деревянные столбы и настилы причала с истинным булгарским названием — Хаваслы. Такое название причалу дали ушкуйники, не один раз пировавшие в здешних кабаках и не раз сталкивавшиеся здесь с княжескими воями, которые их не очень-то жаловали. С княжескими воями были разные отношения — и за одним столом сидели, и за мечи хватались. У причала, на легкой волне, качалось несколько лодок. Был виден одинокий домик, расположенный неподалеку от причала. Лодки подплывали все ближе и ближе к мосткам. Уже хорошо были видны люди, суетящиеся на берегу. Были видны вооруженные верховые, где кучно, а где и вразброс расположенные на берегу. Вот кто-то из них взмахнул рукою, и в тот же миг снова затрубил кавал. С некоторой опаской подплывали лодки ушкуйников к причалу. Настороженность и готовность действовать в любых обстоятельствах читались в глазах атамана и его подчиненных. Верховые тоже подтянулись ближе к причалу. Среди них особенно выделялся один, с богато убранным конем. Сразу было видно, что этот человек не из простых смертных. Его конники и пешие вои тоже были настороже. Но вот передняя из подплывающих лодок коснулась причала. Из лодки выпрыгнул вооруженный булгарским акинаком казак в желтой булгарской шубе. Быстро привязал лодку к одному из

731

-------------------------------------------

торчащих колышков. Потом, сняв шапку и положив её подмышку, он низко поклонился собравшимся на берегу людям и громко произнес обычное булгарское приветствие:

- Салам пиртен пурне те! Аван-и? Сыва-и, ентешсем?!

- Аван-ха, аван! Эсир камсем пулатар? — ответили вопросом на вопрос с берега. На миг наступила тишина. Было слышно тихое шуршание высохших прибрежных камышей. Казак оглянулся на своих товарищей, находящихся в лодках и держащихся в некотором отдалении от берега до выяснения отношений. И тому были причины. Не один раз сталкивались они на этих берегах с государевыми людьми, и не один раз скрещивали с ними свое боевое оружие. Гонения на ушкуйников частенько предпринимались и ранее, да и теперь события могли развернуться как богу угодно.

- Кала! — послышался короткий приказ с лодок. Казак еще раз поклонился собравшимся людям и начал говорить.

- Да, мы дети вольного ветра. Мы казаки. И зовут меня Силвестер, что значит — ветродуй. А там, в лодках, мои товарищи под предводительством атамана Усина. Мы все идем оборонять крепость Ылтанай и помогать нашим единокровным братьям булгарам.

- Так, хурахсем, значит! Может, вы идете не оборонять, а грабить крепость?! — крикнул человек с богато убранного коня. Возникла заминка, и на миг повисла короткая настороженная тишина. Говоривший казак что-то проворчал сердито про себя, а затем гордо вскинул голову и дерзко ответил:

- Ты, есаул, не оскорбляй нас такими обидными словами! Мы жили и живем сообразно нашему мышлению. Никто, кроме нашего атамана, нам не указ! Мы к вам идем не за подаянием, а идем с предложением о помощи и с чистыми сердцами! Когда всем нам угрожает величайшая опасность, уместно ли вспоминать старые обиды?! Я все сказал! — добавил казак и замолчал, зорко и настороженно вглядываясь в людей на берегу. Было видно, как совещаются верховые. И через миг с берега послышалось:

- С вами говорит князь булгарский Шаку! Наш всемогущий Тора велел простить даже врагов, если они искренне каются в грехах своих! А вы, казаки и ушкуйники, наши единокровные родственники. Забудем прошлые обиды, и в миг смертельной опасности восстанем вместе на врагов наших и врагов нашего Тора! Вы можете спокойно ступить на берег. Никто вас не тронет и не обидит. Это мое твердое княжеское слово! Оружие

732

-------------------------------------------

оставьте при себе. Вашим сотником и есаулом так и останется ваш атаман! Только одно условие вам! Вы должны беспрекословно подчиняться мне лично. При выходе на берег каждый из вас пусть назовётся своим настоящим именем! Я должен знать, кого я принимаю в наши ряды! Если вы согласны с такими условиями, то, пожалуйста, смело ступайте на берег!

С этими словами князь Шаку спешился с коня и, передав поводья рядом стоящему вою, шагнул на помост причала. Этот его доверительный шаг вызвал удивление и доверие в рядах буйных ушкуйников и казаков. Через миг их лодки одна за другой стали причаливать к берегу. Вслед за своим атаманом они по одному в ряд последовали на берег. Проходя мимо князя, каждый из них в знак смирения и покорности его словам, отвешивал поклон, сняв и зажав свой головной убор под мышкой.

- Атаман Усин, — представился первым из всех крепкий на вид мужчина, лет не более пятидесяти. Князь слегка усмехнулся, услышав его имя. Оно ему было более чем знакомо. Не раз посылал он ранее своих воев на поимку этого человека и его товарищей, так как не один купеческий караван и не одно поселение пострадало в свое время от набегов этого человека. Но теперь они в едином порыве, по призыву сердца, крепко, по- братски, обняли друг друга. И тут же оба рассмеялись. Да так звонко, примиряющее, что в единый миг спало взаимное недоверие и общее напряжение.

- Камай, — представился следующий за атаманом человек с уже надутым музыкальным пузырем.

- Шептимер, — представился третий, с густо заросшей рыжей бородой и усами.

- Авсин, — представился четвертый.

- Карун, — назвался другой. За ним последовали Турсин, Султан, Ев, Манывал, Путша, Ефрасин, Ратмир, Вастул, Яраслав, Сипатор, Арсак, Михаил, Алим, Курпатор, Ижендей, Арйл, Манар, Васили, Акман, Курум, Самар и много других имен. Всего прошли перед князем около ста человек. «Неплохое подспорье будет для защитников крепости. Совсем неплохое. Каждый из этих лихих людей, видимо, неплохо владеет ратным искусством. Каждый из них может стоить троих необученных боевым приемам людей. Да и провизии вон сколько привезли защитникам крепости», — подумал князь, глядя, как приплывшие казаки и ушкуйники разгружают свои плоты и лодки.

На территории крепости и за её пределами вон сколько со-

733

-------------------------------------------

бралось разных людей. Стоят огромным табором, как некогда при великом переселении народов стояли они на берегу великой реки Адал. Да и сама величайшая река мира названа в честь действительно величайшего предводителя булгар или, как их называли ранее, гуннов — Адала. Когда-то, как говорят предания и легенды, людские реки текли с Востока на Запад. И текли до тех пор, пока не дошли до края земли и не уперлись в бескрайний океан. Теперь же, спустя столетия, новый мощный поток людей, с Востока на Запад, сметая все на своем пути и предавая огню и мечу все живое и неживое на земле, двинулся вперед и достиг пределов Вол жско-Камской Болгарии. Здесь они встретились с людьми, которые тоже мощным потоком двинулись уже обратно, с Запада на Восток. И в местах их встреч произошли величайшие сражения, которых на грешной земле доселе никогда не было. В короткий миг, пока людской поток тек мимо князя Шаку, эти мысли быстрой волной пронеслись в его голове. Вскоре князь Шаку, вместе со своими воями и вновь прибывшими казаками и ушкуйниками, двинулся в сторону крепости. И над всей процнссией пел пузырь только что прибывшего музыканта Камая.

Шумел, гудел булгро-суврский табор под крепостью Ыл- танаем. Горели костры, и сизый дым неровными столбами поднимался ввысь. Несмотря на легкий морозец, множество воев, ратников и просто праздношатающихся людей бродило по территории лагеря и крепости. С диким свистом и удалыми возгласами туда-сюда проносились вооруженные всадники. Легкие кони с горячим паром из ноздрей резко вставали на дыбы и, издав громкое ржание, резко бросались вперед. Седоки каким-то чудом удерживались в седлах и еще больше горячили коней, красуясь перед девушками и праздным людом. Казалось, что у седоков нет более забот, чем гарцевать перед людьми. Как будто в мире совсем не было войны. Проезжая в очередной раз в сопровождении своих воев по территории табора, князь Шаку обратил свое внимание на одного из всадников, с виду простолюдина, с богато разукрашенным колчаном для стрел. На колчане красовалось изображение золотого льва, признака принадлежности хозяина колчана к знаменитому роду. Рядом с ним стояли еще два человека. Один из них был сухощавый и высокий ростом юноша. Другой, заросший бородой, был одет в старую

734

-------------------------------------------

монашескую рясу, какие носят монахи на Руси. Князь решил узнать, кто они такие, и подъехал к ним вплотную. Все трое, сняв шапки, отвесили князю поклон.

- Ентешсем, я князь Шаку из города Сувар, — представился вперед князь. — Мне хотелось бы узнать, как тебя зовут, молодой человек, и откуда у тебя такой колчан прекрасной работы? Молодой человек несколько смутился и слегка зарделся, как красная девица. Было видно, как порозовели его уши, и особенно одно, отмеченное рваной, но уже зажившей раной. Но вскоре он взял себя в руки и ответил вполне спокойно:

- Уважаемый князь, богу было угодно, чтобы мои родители назвали меня именем Мантелей. А этот прекрасный колчан является наградой мне от самого великого князя Ылтанпика. Я имел честь знать великого князя, — ответствовал он.

- Даже так? — действительно удивился князь Шаку.

- Совершенно верно, уважаемый князь. Все это могут подтвердить мои товарищи, — снова ответствовал юноша и показал рукою в сторону своих товарищей.

- Да, это действительно так. Истину вам говорю. У этих молодых людей в награду еще были шлемы прекрасной работы, разукрашенные серебром и золотом, с пучком белых конских волос на макушке. Но их пришлось бросить в городе Биляре во время нашего спасения от врагов, — подтвердил человек, одетый в монашескую рясу.

- Постой, постой. Что-то твое лицо мне знакомо. Уж не встречались ли мы с тобой ранее? То-то, мне кажется, я тебя где- то видел? — снова обратился князь, придерживая беспокойного своего коня, в этот раз уже к монаху.

- Верные глаза у тебя, князь, и хорошая память. Встречались мы с тобою не один раз. И здесь в крепости, а также в городе Сувар. Только близко не были знакомы. Если имя Белебей тебе о чем-то говорит, то это буду я, уважаемый князь, — ответил монах с поклоном, одновременно осеняя себя крестным знамением.

- Вспомнил! Теперь вспомнил! Это про тебя ходит сказание, что ты великий предсказатель. Мы как-то гуляли здесь, в крепости, с русичами после удачной торговой сделки. И ты тоже был там, среди русичей, верно?

- Все верно, князь, — подтвердил Белебей.

- А как зовут этого молодого человека? Что-то он скромно отмалчивается? — снова спросил князь Шаку, показывая на Ах-

735

-------------------------------------------

чуру. Ахчура, а это был он, совершенно не смущаясь, с легким поклоном ответствовал князю:

- Я, Ахчура. Сирота. Я, так же, как и мой друг Мантелей, находился в составе сотни личной охраны великого князя Ыл- танпика. Все мы были до самого конца вместе с великим князем, когда во много раз превосходящие нас по количеству враги изрубили на куски великого князя Ылтанпика. И мы уже ничего не смогли поделать. Мы видели героическую стойкость горожан Биляра. Видели их гибель. Ылтанпик ни за что не хотел подчиниться врагам.

Тут голос Ахчуры прервался. При воспоминании о великом князе спазмы сдавили его горло, и он опустил голову.

- Вот оно ка-ак, — выдавил изумленно тут князь Шаку. — Да, ребята, вам цены нет. Из такой мясорубки, из такого ада вы сумели вырваться. Ведь, со слов немногих спасшихся, татары извели всех жителей Биляра. Извели до единого. Да, герои. А все-таки, почему великий князь Ылтанпик погиб, а вы живы?! Отвечайте!

От такого прямого вопроса ребята сначала несколько стушевались. Отчасти потому, что в глубине души они чувствовали свою вину перед великим князем Ылтанпиком. Храбрые в бою, они несколько растерялись перед князем Шаку и потупили свои взоры. Только Белебей нисколько не смутился.

- Уважаемый князь. Могу клятвенно засвидетельствовать, Мантелей и Ахчура дрались как львы. Они сделали все, чтобы спасти великого князя Ылтанпика. Но судьбе было угодно. — вымолвил Белебей и замолчал, перехватив гневный взгляд князя Шаку. А Мантелея кинуло в жар от упреков князя. Что-то сдавило и стеснило грудь. Вмиг вспомнились великий князь Ылтанпик, погибшие друзья, бесчисленные сражения и боевые столкновения с врагами. Вспомнились тяготы и лишения походной жизни да его погибшая жена Сильби. От обиды он резко вскинул голову. Почему-то бросилась в глаза золотая серьга в ухе князя Шаку. Бросился ременный саламат в голенище сапога. Кони, оружие, и отдельные лица ратников, сопровождающих князя Шаку, выхватывались почему-то каждый отдельно. «Надо успокоиться. вот только отдышусь», — билось в голове у Мантелея. И уже через миг он, чуть растягивая слова, но твердо ответствовал князю:

- Мы выполнили свой долг до конца! Великий князь был без брони и простоволос. Сразу несколько стрел издали поразили его, и мы ничем уже не могли помочь ему.

736

-------------------------------------------

После этих слов все замолчали. Только было слышно, как кони перебирают копытами.

- Та-ак, — послышался вскоре голос князя. — А правду люди говорят, что великий князь Ылтанпик незадолго до гибели принял христианство?

- Истинная правда, уважаемый князь. Я сам лично крестил великого князя Ылтанпика в церкви города Биляра. Вот и ребята свидетели, — вымолвил Белебей, махнув рукою в сторону Мантелея и Ахчуры.

- Да-а, дела, — выдохнул князь Шаку, поправляя свою шапку. Чувствуя крепкую узду, конь заплясал под ним. И, уже отъезжая, князь крикнул:

- Вот что, арсем! Найдите меня в крепости. Поговорим. Я познакомлю вас с дочерью великого князя, с принцессой Ыл- тансюсь.

Принцесса Ылтансюсь с момента прибытия в крепость Ыл- танай вела затворническую жизнь и редко выходила в люди. Ничто не радовало её. Утомленная бесконечными скитаниями по холодным просторам внутренней Булгарии, она теперь просто отдыхала. Отдыхала и приходила в себя после великих сражений, после стольких неисчислимых потерь. Всеми её делами занимались подчиненные ей мурзы, турханы, различные тюре и сьартары рангом поменьше. Она много думала о погибшем муже, о детях и о жизни вообще. Гибель её отца, великого князя Волжско-Камской Болгарии — Ылтанпика, гибель величайшего города на земле славного Буляра, потери других городов и крепостей нанесли незаживающие раны её сердцу. И вот теперь осталась последняя надежда на крепость Ылтанай. Она пыталась понять, откуда свалились на её народ такие тягчайшие испытания и невообразимые горести. Иногда она зажигала свечку, клала земные поклоны и подолгу молилась перед образами Пресвятой Богоматери Марии и Иисуса Христа. Просила за себя, за детей, за свой народ. Она мысленно просила прощения у своего отца Ылтанпика. Как в свое время она обрадовалась, узнав, что её отец тоже принял христианство. «Так уж получилось, отец, — мысленно говорила она ему, — что я приняла христианство раньше, чем ты. Но в жизни всяко бывает. Господи! Милость твоя безмерна. Помилуй мой народ. Не дай ему пропасть в огне сражений, — молилась она. И тут же её пронзала мысль: «А вдруг

737

-------------------------------------------

все переменится? Иногда не думаешь, не гадаешь, а глянь, и все разрешилось как бы само собою». Но молитвы приносили успокоение лишь на время. Продолжающие приходить дурные вести вновь и вновь вносили в душу смятение и тревогу. Смутное предчувствие конца всего, и самой жизни подтачивало ее последние силы. И только находящиеся рядом с ней верные люди да многочисленные булгаро-суварские вои, готовые выполнить любой её приказ, приносили некоторую уверенность и спокойствие. Да еще князь Шаку, этот друг детства. Давно знала она, что князь в нее был влюблен. Влюблен безнадежно. Ибо в свое время она выбрала себе другого жениха. Другого, не менее достойного и знатного. Князь Шаку также давно уж был женат. И у него тоже были дети. И вот теперь судьба свела их снова вместе, в этой буйной крепости Ылтанай. Её взгляд упал на сундуки с городской казной города Сувара. Она подошла и тихо присела на один из сундуков. «Вон сколько золота, серебра и драгоценных камней, а счастья все равно нет. Зачем драгоценности, когда житья никакого нет, когда нет любимого мужчины?» — думала она. Судьба её родного города не выходила у неё из головы. Никогда ещё она не была столь одинока в жизни. Она страдала неимоверно и чувствовала себя совершенно разбитой и несчастной. Дни её проходили в ужасных душевных муках. Временами ей казалось, что её сердцем и душою завладели демоны, эти злые духи преисподней. И лишь беседы с обслуживающими её девушками да разговоры с князем Шаку ещё как-то красили её жизнь. «Надо бы пойти в церковь, поставить свечку за здравие да исповедаться», — промелькнула мысль. И тут же в голове зароились другие мысли: «Хорошо ещё, что городскую казну

успели спасти и вывезти из города, пока его еще не успели захватить враги. И что бы сказал мне отец, узнав, что мы сдали город Сувар врагу? Господи, помоги мне, иначе я сойду с ума! И уж не перевернулся ли весь белый свет с ног на голову?». На миг ей стало жалко себя. Она вскочила и судорожными пальцами отперла крышку сундука. Быстро откинула собольи шкурки, прикрывающие драгоценности, и в сумрачной комнате словно радуга зажглась. Острыми кинжальчиками ударили разноцветные лучики от драгоценных камней. С тяжелым звоном падали серебряные и золотые монетки, просеиваемые сквозь пальцы. Янтарные и жемчужные бусы гибкими змейками качались на пальцах. «К чему все это мне? К чему? Нужно все драгоценности спрятать. Зарыть, как можно глубже, в землю. Зарыть, пока не

738

-------------------------------------------

поздно, но вперед посоветоваться с князем Шаку», — промелькнула мысль. Она снова прикрыла драгоценности собольими шкурками и захлопнула крышку сундука. Захлопнула и снова села, совершенно опустошенная и усталая. Мысли пчелиным роем носились в её голове. Ей вдруг представилось, что она вдруг стала пленницей татар, этих степных варваров. От этого её всю передернуло. Её мысли вновь возопили к Тора. «Господи, как мне пережить все это!? Куда мне теперь деться со всеми своими горестями и заботами? И кто мне, Господи, поможет!? — горевала она. Тут её мысли вновь переключились на князя Шаку.

- Ах, шеремет ачи, зачем же мы вновь оказались вместе? Для чего же судьба свела нас в сей раз?» — мелькнуло в её голове. Отравленный когда-то ядом неразделенной любви и истерзанный чувством ревности, захочет ли князь полностью довериться ей? Будет ли с ней искренен и правдив? Знала она и чувствовала своим женским сердцем, что посещения её князем Шаку — это не просто визиты вежливости, а кое-что большее для него. Как мужчина, он до сих пор неравнодушен к ней. Ылтансюсь не раз замечала молнии, вылетающие из его очей при виде её, и не представляла, каким усилием воли удается ему сдерживать себя. Тот огонь, который зажгла она когда-то в его сердце, продолжал пылать неугасимо. И как женщина, она знала, что только она способна хоть на короткое время успокоить его и дать отдых его утомленному войнами и переживаниями сердцу. Но до любовных ли переживаний теперь, когда все летит и рушится в тартарары? Но жизнь есть жизнь. Несмотря ни на что, надо жить. И пускай образ мужа постоянно стоит перед её глазами, а его голос звучит в её сердце, но её женское начало, прости Господи, просит жизни, просит мужчины! И что поделать с этим, она совершенно не знает. Её нерастраченная нежность требовала излияния, и всякие рассуждения тут были бессильны и неуместны. Господи! Как безмятежно жила она еще совсем недавно, купаясь в роскоши и неге, под защитой своего знаменитого отца и храброго и заботливого мужа. Какой хозяйской поступью ступала она по улицам и площадям Сувара. Теперь их нет, и не на кого ей опереться, кроме всемогущего бога Тора. Но и Тора тоже, видимо, отвернулся от несчастных булгар. Если бы не отвернулся, Он бы не допустил падения таких величайших городов не земле, как Булгар, Булер и её родной город — Сувар. Не допустил бы поголовного уничтожения всех её людей, включая женщин, младенцев и слабых стариков. Ей, слабой физически женщине, не

739

-------------------------------------------

раз приходилось видеть поля, сплошь усеянные павшими телами, как снопами во время жатвы. Раньше так приходила Русь и устраивала кровавые погромы на просторах и полях Булгарии. А теперь вот татары — с горечью думала она. Ылтансюсь нервно прошлась по комнате. Её беспокойные мысли, перескакивая с пятого на десятое, продолжали будоражить её усталый ум. «Может, пока не поздно, податься на Русь? Ведь еще немало булга- ро-суварских поселений осталось на территории Руси. Со слов бывалых людей и купцов, недалеко от Рязани, Москвы, Волыни и Новгорода еще существуют булгаро-суварские городки с общим обозначением Вышгород и Белгород». Надо подумать. Надо крепко подумать. Хоть и заключен мир между булгарами и русичами в 1229 году, но кто знает, как оно сложится далее. Уже после заключения перемирия отряды разбойников из руссов, по попущению и подстрекательству их властей, постоянно устраивают набеги на булгарские земли. Их власти говорят, что, мол, мы с вами заключили мир, а с разбойников и спрашивать нечего, на то они и разбойники, вольные в своих делах и поступках. Пленные разбойники не раз говорили перед смертью, что они действуют именно по приказу властей, а не самовольно. А перед смертью врать им нет никакой выгоды. И не подсчитать, сколько бед учинили они на булгарской земле, сколько сирот осталось после их кровавых набегов. «И какая нам разница, от кого нам принять смерть? От меча ли жестокого русича, не знающего, что такое жалость, не признающего ничего и никого, даже самого бога, или же от сабель и арканов безбожных татар? Хрен редьки не слаще!». Так думала булгарская принцесса, стоя на самом краю жизни, на пороге небытия. И это была правда, горькая правда жизни того времени. Волжско-Камская Булгария находилась между двух огней, между молотом и наковальней. Мудрые учителя и родители учили её жить и действовать по разуму. Учили любить богов и быть милосердной к слабым и бедствующим людям. Сколько она раздавала хлеба в голодные годины страждущим и обездоленным людям. Сколько караванов с провизией в свое время отправил её муж мордве, буртасам, бесерме- нам, башкирам и на Русь, добиваясь мира и спасая людей от голодной смерти. И что в ответ? Стоит ли после этого доверять людям. Многие из них лживы, продажны и сребролюбивы. Таким родину продать, что раз плюнуть. Лишь бы была выгода для них. Да, ужасная судьба ждет Булгарию, если татары захватят крепость Ылтанай. Ужасная. Но где-то на самой глубине души

740

-------------------------------------------

теплится слабый огонек, что ничто не вечно под луной. Что придут добрые времена и для булгаро-суварского народа. И что когда-нибудь народ вернет обратно свои города и землю. Будет выращивать зерно на хлеб и ячмень на пенное пиво. И вновь зазвучат над землею веселые застольные песни. И навсегда уйдут с булгарской земли черные печали и войны. Ылтансюсь вздохнула и приподняла голову. Жарко, с треском горели в печи дрова. Легкий запах дыма да свежеиспеченного хлеба незаметно витал в помещении. Ей послышался какой-то шум с улицы. Быстрыми руками поправила она сурбан на голове. Бросила взгляд на рога сохатого, приспособленного под вешалку, где висел её разукрашенный драгоценными каменьями акинак. Рядом с аки- наком висел её боевой лук. Ну а с ножом, купленным у восточных купцов, она никогда не расставалась. В позолоченных ножнах он всегда висел у неё на шее, на шелковой ленточке, поверх креста. Жизнь была полна всяких опасностей и научила её быть всегда бдительной и настороже. Да и муж её одобрял такое поведение. Но себя он не смог уберечь от удара судьбы. В бою длинная стрела пронзила насквозь его шею. Не помогли ни щит, ни кольчуга. «Ах, сокол мой, как не хватает мне тебя! Особенно теперь.» — успела подумать она, и тут вошла одна из девушек, обслуживающих её.

- Нина, тебе чего? Что случилось? — спросила Ылтансюсь.

- Князь Шаку и еще несколько военачальников просят принять их, — ответила Нина с легким поклоном. Сама встала, ожидая, что ответит принцесса.

- Хорошо, я приму их. Пускай только немного подождут, пока я приоденусь. Прикажи подать симпыл, — приказала Ыл- тансюсь. Сама быстро накинула нарядный шубор. На запястья надела золотые сула с драгоценными каменьями. Поверх сур- бана на голову водрузила хушпу с золотым крестом на лбу. Отодвинула занавеску, закрывающую окно, и увидела во дворе группу вооруженных мужчин и среди них князя Шаку. Увидела своих воев, стоящих возле входной двери и охраняющих её покой. Кинулась в глаза рыжая собака, быстро пробегающая по двору. Тут вошла опять служанка Нина, и занесла глиняный горшок с напитком.

- Зови! — коротко сказала Ылтансюсь, и девушка тут же скрылась за дверью. Через миг группа мужчин, гремя оружием, уже входила в покои принцессы.

- Мы рады приветствовать тебя, наша светлейшая принцес-

741

-------------------------------------------

са, наше солнышко, наша надежда. Позволь выразить нам свое глубокое уважение и почитание, наша матушка, — сказал князь Шаку с легким поклоном, сняв с головы свой остроконечный шлем. Другие тоже отвесили принцессе поклон, в знак уважения перед нею сняв свои головные уборы.

- Я тоже рада вас видеть. Проходите, располагайтесь, — пригласила Ылтансюсь, рукою показывая места за столом. Вскоре все уселись за ним, а кому не хватило места, те присели на лавочку вдоль стены. Не все присутствующие здесь были знакомы принцессе, и она быстро глазами пробежала по лицам, стараясь угадать, кто есть кто.

- Князь Шаку, — вперед всех на правах хозяйки начала говорить Ылтансюсь, — я знаю, не до церемоний теперь. Время не терпит. Но для начала все же представьте мне военачальников, кого я не знаю. Я должна знать, с кем говорю.

- Да, да, матушка. Совершенно верно. Мы все глубоко уважали вашего отца, великого князя Ылтанпика. Мы помним, сколько он сделал для родного народа, для государства. Мы знаем о его героической гибели во время защиты и обороны нашей славной столицы Булера. Его подвиг будет примером для всех нас, ныне здравствующих, и мы расскажем о его подвиге всем нашим воям и ратникам, чтобы они также беззаветно и храбро отстаивали нашу землю здесь, в крепости Ылтанай.

Принцесса Ылтансюсь слегка поморщилась. Длинные и хвалебные речи о ком-либо, даже о родном отце, ей слушать совершенно не хотелось.

- Князь, если можно, короче. Еще раз говорю, время не терпит, — напомнила она.

-Да, да, матушка. Я помню. Вот этот уважаемый человек с краю стола, князь буртасов — Илмет. Рядом с ним сьартар Хай- мулла. А это — Абдюш, известный тюре. Ну, а этого уважаемого князя ты должна помнить — это Бурадж.

При упоминании этого имени что-то екнуло внутри у принцессы. Даже одно звучание его имени вызвало в её душе протест и отвращение. «Грязный предатель», — как молния сверкнуло в её голове. Но она не показала виду. Она была в курсе всех трений её отца с князем Бураджем. «Заматерел. Как волчий вожак, заматерел», — успела подумать Ылтансюсь, взглядом отмечая седины Бураджа. Бурадж встал и поклонился принцессе. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Другие военачальники при представлении тоже вставали и отвешивали легкий поклон принцессе.

742

-------------------------------------------

- Асьукки, местный мурза, — представил следующего человека князь Шаку. — А это Алимпик, известный тебе славный князь.

На этом представление закончилось. Ылтансюсь решительно встала. Твердым, поставленным голосом, привыкшим командовать, она спросила:

- Что привело вас, уважаемые военачальники, в столь раннее время ко мне? Кто будет говорить?

- Позволь, матушка, мне. — С этими словами из-за стола поднялся князь Шаку.

- Говори!

Князь Шаку слегка прокашлялся и начал говорить.

- Прости нас, матушка, но худые у меня вести, худые. Дела у нас неважные.

Голос князя окреп. Твердым голосом, словно отрывая слова, он продолжил:

- Мои разведчики днюют и ночуют в седлах. Нет направлений, где они не побывали. Везде у меня свои глаза и уши. Так вот, сегодня рано утром прибыли две группы разведчиков и сообщили мне, что орда всей своей армадой движется сюда, под Ылтанай. И движется не одной, а тремя огромными колоннами. И ведут эти колонны сыновья и внуки самого Чингисхана. Сами прекрасно знаете, зима еще не встала. Обширные болота и слева, и справа от крепости непроходимы. Татарам остается только одна дорога — через крепость Ылтанай. И они сделают все, чтобы перебить всех нас и двигаться дальше на запад. Здесь, в крепости, мы собрали огромную армию по нашим меркам, но татар намного больше нас. Больше в разы. Давайте вместе канашлар, что нам делать?

На некоторое время в помещении повисла напряженная тишина.

- Хорошо, — через миг ответила Ылтансюсь, — давайте думать. Кто выскажется первым?

- Позвольте мне. — С этими словами поднялся князь Алим- пик, этот черноволосый красавец с удивительно синими глазами. — Ентешсем! Пока еще тишина и покой властвуют здесь. Но мы стоим на пороге небывалых событий. Беспощадные враги подбираются уже сюда, под священные стены Ылтаная. Ылтанай

- наша последняя опора и надежда. Если мы не выстоим здесь, то всем нам будет конец и нашему государству тоже. У нас не остается выбора, как только сражаться. Тут много раздумывать некогда.

743

-------------------------------------------

Нужно действовать, и действовать решительно и смело, так как мы на своей земле. У меня в подчинении, кроме своих булгаро- суварских ратников, немало бесерменов, буртасов и мордвы. Мы в любой миг готовы выступить и сразиться с врагами.

С этими словами Алимпик оглядел собравшихся и сел. Тут поднялся Асьукки.

- Правильно сказал Алимпик, — начал говорить он. — Действовать нужно решительно и смело. Нам известны все дороги и тайные тропинки в лесах. Мы знаем все переходы через болота. Нечего отсиживаться в крепости. Врага нужно встретить далеко за стенами крепости. Нужно постараться завлечь их в наши леса и там и бить их. Татары, в основном, воюют только верхом. Среди деревьев им верхом действовать будет неудобно. А у нас много пеших воев и ратников.

После Асьукки поднялся сьартар Хаймулла. Слегка крякнув, он начал говорить.

- Я недавно верхом проехался по всей территории лагеря. Вся крепость, все постройки и помещения заняты людьми. Да и вся земля вокруг крепости также занята людьми и разными животными. В любом случае вся эта масса людей не сможет разместиться на территории крепости и укрыться за её высокими стенами. Мы должны превратить в крепость каждый овраг, каждый бугор, каждое препятствие. Нужно завалить лесные дороги засеками на длинную глубину, чтобы, обходя их, враги вынуждены были углубиться в лес. А там, в лесу, мы их встретим должным образом, и угостим, как полагается.

Настал черед говорить хану Бураджу. Он встал, кряжистый, с тяжелым подбородком. Немного постоял молча, словно раздумывая, что сказать. Потом шумно вздохнул, провел рукою по лицу.

- Говори, князь Бурадж. Твои седины позволяют нам надеяться на твою мудрость, — сказала Ылтансюсь. Хоть и протестовало в ней все против этого человека, хоть и вызывал он в ней жгучую неприязнь, но она сдерживала свои чувства и воли им не давала. Её богатый опыт в общении с людьми, её постоянное участие в государственных делах давно приучили её действовать, прежде всего, разумом. Да и пример отца, его советы всегда служили ей эталоном поведения. «До личных ли счетов теперь, когда страна в смертельной опасности. Когда каждый акинак, каждая стрела на счету», — вмиг промелькнула мысль в её голове. Бурадж ожег её быстрым взглядом, и начал говорить:

744

-------------------------------------------

- Я знаю, что вы думаете обо мне. Я знаю, что многие осуждают меня. Но вопрос теперь не обо мне. Я сам себе судья, и видит бог, никто не осудит меня строже, чем я сам. Далее я хочу сказать о деле. Много земли и неба получил наш народ от богов. Великие реки текут по нашей земле. Множество людей живет на благословенной булгаро-суварской земле. Много легенд, сказаний, преданий и песен рождалось на нашей земле. И одно из преданий о великом защитнике всего народа, о великане по имени Улып. Теперь жесточайший враг стоит на нашей земле. Он уже умертвил сердце Булгарии. Нет больше на земле славнейшего из всех городов на земле — Пюлера. Я своими глазами видел его гибель, и с тех пор вселенская печаль навсегда поселилась в моем сердце. И понял я всю тщетность и ничтожество желаний одного человека, каким бы великим он ни был, перед историей, перед волею Тора. И только народ-великан, как сказочный Улып, может помочь и спасти нашу землю. Со мною пришло немало воев. Все они неплохо вооружены, готовы к битвам. Боевой дух ратников высок. Это вы сами видели на недавних игрищах.

После этих слов Бурадж налил в кружку симпыл и единым залпом осушил её. Далее он продолжил:

- С позволения Торы, великие удары испытала Булгария. Исполняются неведомые нам судьбы Бога. Татары — это бич Божий! Есть провидение, есть судьбы, им предначертанные. Теперь, в настоящее время, даже наши древние боги переживают свое божество. А нам, простым людям, остается только принимать судьбу. Потом время всех нас рассудит. Я видел, что здесь, в крепости, немало сделано для обороны. Но этого мало. Нужно немедля, сегодня же, продолжать делать засеки и завалы на лесных дорогах. Где нужно, постараться вырыть рвы и построить другие заграждения против конницы врага. У татар, я знаю, очень подвижная конница, и они за день могут пройти огромные расстояния. Нужно укрепить наши дальние заставы и послать к ним дополнительно еще воев и ратников. Вот, пожалуй, и все.

На миг в помещении нависла тишина. И тут, словно спохватившись, снова заговорил Бурадж.

- Я чуть было не забыл сказать. Нам нужно назначить главнокомандующего над всеми булгаро-суварскими войсками. Чтобы кто-нибудь один держал в крепких руках брозды правления. Иначе порядка не будет.

Снова на короткое время нависла тишина. И тут поднялась Ылтансюсь. Слегка волнуясь, она произнесла:

745

-------------------------------------------

- А что тут долго гадать. Есть два прекрасных кандидата на это место. Это князья Шаку и Алимпик. Пускай вдвоем и командуют, так как людей собралось много, и одному человеку будет затруднительно успеть везде и всюду. А остальные князья и военачальники пускай помогают им. Верно я говорю?

- Верно! Верно! Правильно говоришь, княгиня, — послышались голоса. Тут послышалось, как льется симпыл по кружкам. Снова встал князь Шаку. Он поднял свою кружку и произнес:

- Ентешсем, уважаемые потомки знаменитых родов Булга- рии. Я полагаю, что мы все едины в стремлении защитить наши земли, наших женщин и детей. И пускай до этого мы не раз уже были биты врагами, но мы не утратили боевой дух. Мы не утратили воинственный пыл и готовы сразиться с врагами хоть в сей же миг. Забудем внутренние распри и пожелаем всем нам удачи! Да пусть наш Тора не оставит нас своей милостью! Вот за это давайте все вместе и выпьем!

По заведенному порядку, помянув усопших, капнули на стол живительный симпыл. Вскоре, договорившись о дальнейших действиях, все разошлись. Только князь Шаку почему-то задержался. Ылтансюсь сердцем чувствовала, что он не хочет уходить. Она ловила его ожидающие чего-то взгляды и не знала, что ей делать.

Уставший от дум и бесцельного скитания по территории крепости, Мантелей неожиданно для себя рано уснул. Вечер еще только-только опустился на грешную землю. Заря еще пылала огненным пожаром над далекими лесами и не успела потухнуть. Он спал в помещении сторожки, и ему снилась всякая всячина. Клубясь, вихрясь и разрастаясь в черный воздушный омут на всю ширину небес, низко над землею текли облака. Толпы людей, утопая то ли в тумане, то ли в клубах дыма, брели куда- то сквозь толщу времен. Их растопыренные руки были похожи на голые ветви деревьев в стылую осень. Лохмотья одежды трепетали на ветру и, отрываясь от тел, уносились в черную ночь. Копыта стучали по мерзлой земле, и оскаленные морды коней сверкали сквозь тучи огромными зубами. Бродячее эхо от горизонта до горизонта металось в тумане. Огнедышащие драконы, распарывая темные облака, метали громы и молнии на толпу. В воздухе носились мятущиеся птицы с человечьими лицами. Потом все вдруг исчезло и длинные, бесконечные подземелья,

746

-------------------------------------------

ведущие к скифскому морю. Кирпичная кладка подземелий неизвестного народа и призрачный неестественный свет, идущий из недр земли. Скрип зубов, монотонный гул и глухие стоны неизвестно откуда. И тут же Белебей с иконой Божией Матери в руках. От иконы исходит чудесный свет, освещая дорогу. Икона светит вперед, и в то же самое время Мантелей, идущий позади Белебея, каким-то непостижимым образом видит спокойный образ Богоматери, смотрящей прямо на него. И его снова до глубины души поражает Её образ, так похожий на образ его почившей супруги Сильби. Сзади, с боков, тыкаются и напирают на Мантелея люди, и нет возможности повернуть назад и вздохнуть свободно. Тяжелый, спертый дух несется над людьми. Пространство неумолимо сужается. Мантелей хочет закричать. И вдруг каким-то непостижимым образом он уже выбрался из подземелья. Люди пропали. Перед ним необозримая ширь воды. «Это, наверное, река Адал, или море», — думает он во сне. Ему, в жизни не видевшему моря и слышавшему о нем только от чужих людей, вдруг во сне приснилось оно. И тут белая птица, свободно парящая над водами. Она очерчивает огромный круг над водами, и Мантелей видит, как над водами начинают вставать стены и башни какого-то города. Вот отчетливо вырисовались дома и ворота в стене. Купол церкви с крестом парит над стеною. Вот встали ветряная мельница и лодки на воде. И даже люди видны на площадях и улицах города. «Да это же Биляр! Биляр восстает из воды», — проносится в голове у Мантелея. И тут появляются огненные птицы. Их много. Пылающими факелами они начинают пикировать на город и, задрожав, тот начинает как бы меркнуть, исчезать. Вскоре только волны плещутся о пустынный берег. Мантелею становится неуютно и невыразимо грустно. Ему кажется, что он остался совершенно один на всем белом свете. Слезы так и текут из его глаз. И тут неожиданно потянуло ароматами вечно юной весны. И песня, словно из небытия, о промчавшемся счастье, о проносящихся веках. И тоска. Тоска со слезами, текущая по седым ковылям. Мантелей прислушивается и понимает, что это поет Сильби. Его ненаглядная и любимая Сильби. Он осматривается и видит её, идущую, вернее, плывущую над ковыльными волнами, едва касаясь их. Мантелей знает и понимает, что она умерла. Умерла безвозвратно. И от сознания этого ему в сто раз грустней и печальней. В руках у Сильби пучок длинных суровых ниток. Нити серебрятся и тянутся, тянутся по ветру, отлетая кусочками, словно лег-

747

-------------------------------------------

кие паутинки по осени. «На всех погибших не хватит суровых ниток, не хватит.» — шепчет она. Или, быть может, это ветер. Ветер шумит в прибрежных камышах. Сильби подходит к нему, и они, взявшись за руки, как когда-то давно в далекой Шумерке, идут-бредут, не зная куда. Сильби веселая, смеется и бесконечно щебечет, поворачивая к нему свое лицо. Её монисты сверкают и мелодично звенят, качаясь. Вдали, над самым горизонтом, виден зонт Киремет-дерева. Сильби ведет его туда. А там, под священным деревом, собрались все погибшие товарищи. Они ждут Мантелея, призывно машут руками.

- Дай мне суровую нитку. Дай быстрее! — торопит Манте- лей Сильби.

- Нет, не дам! На тебя еще не напряли! — отвечает ему она. И тут откуда-то доносится церковный колокольный звон. Дон, дон, дон — раздается в округе. Рука Сильби выскальзывает из его руки, и она начинает удаляться от него. Мантелей рвется за нею, но упирается в невидимую стену, и не может продолжить свой путь. Он кричит, стучит кулаками в невидимую стену и захлебывается в плаче. А образ Сильби уходит все дальше и дальше в сторону Киремет-дерева, и вскоре растворяется в молочном тумане. Так весь в слезах и просыпается Мантелей. Он долго лежит в темноте, стараясь осмыслить свой сон. Вытерев слезы, он поднимается и, спотыкаясь в темноте, бредет в сторону выхода. На ходу он благодарит Тора за то, что хотя бы во сне позволил ему увидеть своих погибших товарищей, а самое главное — увидеть и побеседовать с любимой Сильби. Жалея о том, что сон так быстро прервался, и он не смог вдоволь насмотреться и наговориться с Сильби, Мантелей буквально вываливается наружу. Дохнуло холодом в лицо. Темное небо словно придавило землю, и не видно ни одного огонька. Словно все вымерло и застыло вокруг. Мрак. Ночь, словно холодная сажа. Никого живого. И только тишина да одиночество. Мир уснул, но колесо истории все равно продолжает скрипеть и крутиться. И вдруг волчий вой. Жуткий, страшный, тоскливый, выворачивающий душу вой. Тишина нарушена. Вскоре, казалось, выло все поднебесное пространство. И вмиг вспомнились татары и все опасности, которые они несли. Само воспоминание о татарах у Мантелея почему-то ассоциировалось с волками. И те, и другие несли с собою смерть, голод и разоренье. Рука Мантелея непроизвольно нащупала акинак, и на душе стало несколько спокойнее. «Оружие не подведет, оружие всегда верно», — мелькнула мысль. А

748

-------------------------------------------

вой колыхался из края в край. И сама темень, казалось, набухала страхами и колыхалась вместе с волчьим воем. Убожество жизни и подспудное ожидание беды бередило душу. Сосущая тоска по любимой отравляла сознание. Мантелей выругался вслух и шагнул в темень, в самую гущу холодной пронизи. «Пройдусь, освежусь», — подумал он. Недавний сон не шел из головы. Образ Сильби, озаренный свечой, стоял перед глазами. Спотыкаясь в темноте, он упрямо шел в сторону крепостных ворот. Кругом уныние, вой волков и расплывчатая мертвенность домов. Лютые тени прошедших сражений шевелятся в закоулках, и подленький страх поневоле посещает душу и смущает её. «Вот страсти, страдания. Хоть бы луна выглянула, что ли?» — мелькает мысль. И тут послышалась перекличка сторожевых ратников на стене:

- Эй, хурал! — прозвенел чей-то протяжный голос.

- Хурал пур! — прозвучал также протяжно ответный голос.

- Сых пул!

- Хальте сых! — в ответ. И так по всему периметру стены. Некоторое время только и было слышно как, все отдаляясь по стене в ночи, перекликаются сторожевые ратники. «Маттур ше- реметсем, не спят», — пронеслась одобрительная мысль о них в голове Мантелея. А ноги все несли его в сторону городских ворот. Глаза уже привыкли к темноте, и он шел быстро. Временами ножны били по ноге, но это было привычно. Привычней, чем рукоятка плуга. Что его погнало в ночь — неизбывная ли тоска по любимой, или что другое, Мантелей не знал. «Наверное, я выспался. И эта бесконечная длиннота скучных ночей гонит меня в ночь. Голова моя неприкаянная.» — подумал юноша. Подходя к высоким воротам, Мантелей увидел узенький лучик неяркого света, бьющий из щели в дверях сторожки. «Зайду, посижу с мужиками. Скоротаю ночь. Все равно уж не уснуть мне больше», — подумал он и потянул дверь на себя. Та со скрипом широко распахнулась. В нос ударили теплые запахи жилья и легкого дыма. В глаза бросился стол, на котором стояли большой и поменьше глиняные кувшины. Рядом с кувшинами деревянные и бронзовые кружки. И несколько мужиков, сидящих вокруг стола. Да еще трое, спящих на деревянных нарах. Колыхнулись пламени двух свечей, стоящих одна в углу на специальном приспособлении, а другая на столе. Пыхнул дымком вучах, примкнутый к одной из стен. Все это в короткий миг запечатлелось в голове у Мантелея.

- Аван-и, арсем? — приветствовал Мантелей мужиков.

- Аван-ха, аван, — ответили ему.

749

-------------------------------------------

- Адя, лар, — позвал один из сидящих мужиков. Мантелей сел. Тут же подали ему кружку с пивом. Мантелей капнул несколько капель на стол, поминая усопших, и, пробормотав про себя молитву, выпил. Посидели. Помолчали. Мужики молча наливали пыл и пили. Мантелей тоже пил. Никто не донимал его и не приставал с вопросами. Было тепло и хорошо. Потрескивала свеча. Вучах светился горячими угольками. Мирно похрапывал один из спящих мужиков. Тут откуда-то появился серого цвета кот и удобно пристроился на коленях у Мантелея. Его мурлыканье как-то успокаивало Мантелея, в душе потихоньку наступало умиротворение. Его беспокойные мысли перестали тревожно метаться. Мантелею казалось, что в помещении сторожки царит невидимый дух мужской дружбы. Снова вспомнилась Сильби. Вспомнилось время, проведенное с нею, и оно теперь казалось самым счастливым в жизни Мантелея. Вообще-то воспоминания о любимой никогда и не покидали Мантелея. Он только и жил этими воспоминаниями, жил прошлым, жил, как в болезни. «Господи! За что ты забрал мою радость? Зачем оставил меня одного? Почему это жизнь так обманула меня? Эх, Сильби. Может быть, все это мне приснилось?» — печально думалось ему. Мысленно он вновь увидел её, одиноко лежащую на холодной земле Биляра. И тяжелый стон поневоле вырвался из его груди. Чувство ненависти и мщенья вновь ожгло его внутренности. Его пальцы сами с собою сжались в тугие узлы. «Ах, Пюлер! Ах, Сильби! Я теперь вечно буду тосковать по вам», — пронеслось в слегка захмелевшей его голове. Тут кто-то закашлялся за столом и отвлек Мантелея от тяжелых мыслей. Другой мужчина неожиданно так сильно ударил кулаком по столу, что подпрыгнули кружки. Все подняли глаза на него. Он страшно скрипнул зубами и грязно выругался в адрес невидимых врагов. И кажущийся мирный дух теплого помещения уже был нарушен. Мантелею показалось, что в помещении вмиг наступила гнетущая тоска и ощущение постоянной опасности, висящей как Дамоклов меч над булгарами с начала беспримерного нашествия и нападения татар на булгар.

- Но, но, Уман, успокойся, успокойся! — начал успокаивать один из мужиков того, который так неожиданно начал ругаться.

- Ладно, Хунар, ладно. Я не буду шуметь. Но я им все равно припомню Пюлер! Я им припомню Булгар. И Сувар тоже! — сдавленно и жестко выдохнул Уман. Его рука потянулась к кувшину, и он вновь наполнил свою кружку и другие кружки тоже.

750

-------------------------------------------

Потом он встал, поднял свою кружку с хмельным напитком и хмуро, но твердо произнес:

- Я пришел сюда с Сибири, с реки, называемой Чувашка. Я воевал с татарами в горах Урала, потом воевал на реках Шура- тал, Чулман и других реках поменьше. Господь до сих пор миловал меня, и я остался жив после стольких битв. Но в этих боях я потерял всех родных, потерял семью и многих друзей. Я теперь остался совсем один, как бобыль, как былинка в поле. И никто не может меня утешить. Теперь только смерть меня успокоит. Так давайте выпьем за всех наших погибших. Пускай они помогут нам выстоять в этой страшной войне.

И все дружно сдвинули кружки и выпили. Слова Умана разволновали Мантелея. «Он такой же несчастный, как я. Он тоже совершенно одинокий. Он тоже, как я, готов грудью встать на защиту родной земли», — пронеслось в голове у Мантелея. Ему, обычно немногословному, тоже захотелось сказать несколько слов своим сотрапезникам. Захотелось познакомиться с ними поближе. Он быстро оглядел мужиков и начал говорить:

- Меня зовут Мантелей. Я тоже остался совершенно один на белом свете. Враги убили моих родителей, мою молодую жену и многих моих товарищей. Их кровь вопиет о мщении. Мне нравятся слова Умана. Нравится его готовность к борьбе, нравится его отсутствие страха перед татарами. По себе знаю, что если только подпустишь в бою страх в свое сердце, то считай, что тебя убили. Пускай все мы тоскуем о своей малой родине, но здесь, на земле крепости Ылтанай, мы защищаем свою землю и свою свободу. Я воевал вместе с великим князем Ылтанпиком. Видел его гибель и видел гибель величайшего города на земле — Биля- ра. Враг загнал нас до самой реки Сура. Враг хочет полностью уничтожить наше жизненное пространство. Но наше пространство широкое, простирается на север до самого холодного океана. На юг простирается до самых теплых морей. Запад и восток когда-то тоже были полностью наши. Это я знаю со слов великого князя Ылтанпика. А он читал мудрейшие книги на земле. И да поможет нам Тора отстоять свои земли!

Мантелей замолчал и обвел взглядом присутствующих.

- Не сегодня-завтра нам придется вновь скрестить наши акинаки с врагами, и я хотел бы знать, как вас всех зовут, так как я бы хотел знать, кто со мною будет рядом. Сам я уже представился, но повторяю, меня родители назвали Мантелей, — продолжил он и снова оглядел сотрапезников.

751

-------------------------------------------

- Меня зовут Варнав, и я рад сдвинуть с тобой хмельную кружку. Буду рад стоять в бою рядом с тобой и иметь надежного товарища, — представился стоящий рядом с Мантелеем мужчина.

- Я Масяк, и меня знает всяк. Как течет по кружкам сладкий пыл, так и слова твои приятны нам, наш новый юлдаш.

- Я рад, что у меня появился новый надежный друг. Встретим судьбу вместе, — представился другой мужчина. Тут стоящий напротив Мантелея мужчина прямо через стол положил руку на его плечо.

- Ты уже слышал, меня зовут Уман. И ты такой же сирота, как я. Так давай будем братьями, и нам не будет так одиноко. Ну, а чего ты стоишь, посмотрим в бою, — сказал он и до боли сжал плечо Мантелея. Но Мантелей не убрал свое плечо.

- Можешь, брат, не сомневаться во мне. Я участвовал во многих боях и знаю цену настоящей дружбы. Я тоже рад приобрести еще одного брата, — горячо вымолвил он.

- Меня зовут Хунар. Я тоже рад был познакомиться с тобою, Мантелей, — просто вымолвил другой мужчина.

- Я Сосипатр. И род мой происходит от самого Улыпа. Поэтому я тоже по виду такой патр, — представился последний за столом мужчина внушительных размеров с черной бородой-лопатой. — А вон там, на нарах, — махнул рукою в сторону спящих мужиков Сосипатр, спят Юрги, Манывал и Ермук. Вот ты, Ман- телей, и познакомился со всеми.

Тут все снова наполнили кружки хмельным пылом и дружно сдвинули их.

- Пьем за гибель наших врагов! Пьем за великую Булгарию! Давайте все вместе поклянемся, что не уступим врагам! — крикнул Уман.

- Ант, ант, ант! — крикнули все дружно и так же дружно выпили. Сели. Помолчали. Слышно было, как с легким потрескиванием горела свеча. Несколько раз мяукнула кошка, просясь у дверей на улицу. Кто-то тяжело вздохнул и потерянно взмахнул рукою. Нет, невеселой была для всех эта поздняя пирушка. Совершенно невеселой. То неестественное, страшное, которое как гнет все время довлело над ними, почти осязаемо чувствовалось в воздухе, чувствовалось в самой тревожно молчащей тишине. Издали послышалась, приглушенная расстоянием и толщей закрытой двери, перекличка сторожевых ратников на стенах.

- Эх, послушать бы музыку теперь. Успокоить разбередив

752

-------------------------------------------

шую душу. — выдохнул тут Хунар. Услышав слова про музыку, Мантелей тут же вскочил.

- Мужики, — выдохнул он. — У меня есть прекрасный друг, мой односельчанин по имени Ахчура. Он отличный музыкант. Я вас еще познакомлю с ним. Мы с ним с самого Еика дошли сюда. Жаль только, что его нет здесь с нами. Он остался спать в помещении, где нас разместили местные тюре. Если желаете, я могу сходить за ним, и он не откажется сыграть нам на шопре.

- Нет, нет. Не надо его звать. Пускай отдыхает твой друг. Обойдемся без музыки. Было бы вдоволь хлеба да хмельного пива. А остальное ерунда. — зашумели мужики за столом.

- Ладно. Пускай так и будет, — согласился с ними Мантелей. Тут послышался легкий шум, и через миг дверь помещения со скрипом распахнулась. Внутрь вошли трое вооруженных воев. Один из них крякнул и сразу же прошел к поближе к печке, где в вучахе краснели жаркие угли. Протянул руки к огню и начал их греть над огнем, поворачивая ладони в разные стороны. Другой вошедший мужчина слегка прокашлялся с мороза и простуженным голосом произнес:

- Арсем, пора сменить сторожевых ратников на стенах. Уман, скажи, кого пошлешь в караул на стены.

- Пускай идут Хунар, Масяк и Сосипатр. Они уже достаточно отдохнули, — ответил Уман. И тут же через миг добавил:

- Не забудьте только одеться теплее, да взять оружие.

- Не забудем, не забудем. Мы же не настолько пьяные, чтобы совсем забыть наши обязанности. А главное мое оружие — это Господь да Его святой крест, который я всегда ношу на груди, — вымолвил Сосипатр, и через миг они уже покинули помещение. Из-за двери приглушенно послышалось: «Эй, хурал.». Вскоре Мантелей познакомился со вновь прибывшими ратниками. Одного из них звали Адал, другого Питимир и третьего — Лука. Он выпил еще с ними за знакомство. Потом пили за дружбу и за гибель врагов. Мантелей почувствовал, что его начало подташнивать от чрезмерного употребления хмельного напитка. Пробурчав несколько слов на прощание новоявленным дружкам, он вышел под открытое небо. Никто его не провожал. В лицо дохнуло слегка влажным ветерком булгарских степей.

«Неужели опять будет оттепель?» — подумалось ему. Он остановился около одной стены, справляя малую нужду, и после ноги сами понесли его в темень. Слегка качаясь, он брел к центру крепости, и только перекличка сторожевых воев сопровождала его.

753

-------------------------------------------

«Дойти, упасть и забыться», — крутилось в голове. В одном месте его вырвало, и он постоял некоторое время в темноте. «Надо же, никогда раньше я не напивался так. Сильби бы не одобрила такое мое поведение. А теперь её нет со мной. Я один. Один в целом и таком жестоком, холодном мире.» — пронеслось в его замутненном хмелем сознании. Одинокий, никому не нужный, он шел в холодную пустынность ночи, и ему временами казалось, что это не он, а кто-то другой бредет, неприкаянный, в ночи. Вязкая темнота обнимала, обволакивала его всего, путала ноги. Казалось, что из темноты кто-то кличет его слабым, тоскующим голосом погибающего человека. Мнилось, что ему нужно немедля бежать куда-то, с кем-то поделиться своим душевным теплом, помочь кому-то в беде и спасти от несчастий. И только его тепло могло уберечь несчастного от неминуемой гибели. Печальный, поздний огонек, мелькнувший в узкой щели одного дома, лишь усилил его чувство одиночества. Он шел в холодной ночи, а его хмельная память помнила его самого, маленького, с замиранием сердца стоящего в теплой ночи родной деревеньки с накинутым на плечи теплым отцовским полушубком. Его ноги помнили теплую пыль простых деревенских дорог, там, на его теперь далекой малой родине. Память помнила теплые ночи с соловьиными трелями и золотой сковородкой-луной над вековыми ветлами. Девичий хоровод да далекие песни, плывущие над ковыльными холмами и замирающие под самыми звездами. Его мысли вновь вернулись к Сильби. Своим хмельным сознанием он снова переживал её гибель. Мысленно видел её пугающе страшное, вытянутое и неподвижное тело на холодной земле. Видел её широко распахнутые в небо глаза и такой далекий взгляд мимо него сквозь слезливый омут, словно она видела то, что живым не дано было видеть. Видел и смутно сознавал, хоть и не верил душой, что там, в Биля- ре, случилось то самое страшное, что, по закону справедливости, никогда не должно было случиться, чего он втайне так страшно боялся и не хотел. По праву неба этого не могло произойти, но, тем не менее, это непоправимое никогда и никем, кроме Господа, произошло. И её последние слова: «Они убили и его, наше будущее тоже.» унеслись в холодную высь, похоронив навсегда его надежду на счастье, на жизнь. Да, жизнь ранила его в самую душу, разбила сердце и все надежды. При воспоминании о любимой у Мантелея непроизвольно защипало в глазах, и он, вытерев рукавицей горючую слезинку, готов был завыть и выплеснуть в ночь, в темноту, не боясь и не стыдясь никого, свою неуемную

754

-------------------------------------------

сердечную боль. Но он только страшно скрипнул зубами и, выругавшись матерно в адрес врагов, продолжил свое движение. «Прости меня, Сильби, что я не смог по-человечески, соблюдая наши булгарские обычаи, похоронить тебя на священной нашей земле. Не смог по нашему обычаю устелить твое последнее ложе травою Божией Матери. Но я постараюсь, если, конечно, буду жив, поставить поминальное юба на месте погибшего Биляра и над твоей могилой тоже. Дай только вернуться, вернуться назад.» — промелькнуло в миг в его сознании. Пьяно качались дома, качались деревья, качалось несколько звезд в небе, на короткий миг вынырнувших в разрывы облаков. Качался в пьяной тряске сам грешный мир. И люди жили в веке греховном. И так был устроен мир. Холодная ночь, пространство и недосягаемая даль смерти разделяли Мантелея с Сильби. А душа все стонала и ныла острой болью, сердце все плакало кровавыми слезами, мысли разметались, и не было ему утешения в этом божьем мире. Рука привычно легла на рукоятку акинака, и ему хотелось только драки. Драки беспощадной, с кровью, страданиями. Драки, грозящей смертью. Его рука нащупала кожаный енчек на поясе, и сквозь кожу он привычно нащупал бронзовую кружку в ней. Нащупал деревянную ложку и татарскую пайцзу, хранящийся там же. «Ничего, ничего, — бормотал он, — я ещё наполню эту кружку хмельным напитком и выпью за победу вместе с оставшимися в живых товарищами. Если, конечно, доживу.». А вокруг все плескалась ночь. Темнота то наваливалась, то как бы несколько отступала, или же это пьяная пелена закрывала глаза, стараясь гасить сознание. «Ничего, дойду! Дойду, во что бы то ни стало!» — зло подумал он, упорно передвигаясь вперед и вперед на нетвердых ногах. А тоска по Сильби все не отпускала. Его мятущаяся душа искала встречи с ней, с погибшей, хотя он где-то в глубине души понимал, что к прошлому возврата нет. Все ушло, кануло в лету. Стало лишь памятью, тенью. «Почему это вся жизнь против нас? — пронеслось в голове. — Пройдут тысячи лет, а её, Сильби, все равно не будет. Не будет больше ни- ког-да! Вместе с нею исчезли и юность, и счастье, и любовь.». И только ему до конца своих дней придется помнить и мучиться безысходностью жизни. И только горькие могилы, да печальные заунывные ветра над ними будут травить и терзать его слух и душу печальными и скорбными мелодиями.

755

-------------------------------------------

Эти дни затворничества в крепости Ылтанай проходили для Ылтансюсь однообразно и довольно скучно. Несколько раз она посетила местную христианскую церковь, а в остальное время, чтобы развеять скуку и уйти от тяжелых дум, она целиком предалась работе. Чтобы было удобнее работать, она одевалась просто. Голову покрывала вышитым сурбаном. Длинное палитекле платье с простым передником, называемым булгарами саппуном, свободно облегало её стройную фигуру. И лишь только богато разукрашенный драгоценными каменьями круглый воротник, лежащий на её царственных плечах, подчеркивал её принадлежность к высокому роду. Целыми днями и вечерами тоже при свете свечей она вышивала сурбаны. Вышивала сурбаны и думала свои думы. А думы были о многом. О погибшем муже и о детях. О превратностях судьбы, о неустроенности и мимолетности жизни. О проклятой трижды войне и о бесчисленных бедах, принесенных этой войною. О тщетности усилий человека перед ударами судьбы. Немилосердно жгла её неугасимая тоска, выжигая душу пуще каленого железа. А работа увлекала и успокаивала. И только доклады многочисленных военачальников да прямая необходимость её личного участия в военных приготовлениях иногда отрывали её от любимого занятия. Но здесь, в крепости Ылтанай, собралось много умелых и храбрых военачальников, так что её участия, почти и не требовалось. Тем более, что здесь в крепости находился сам князь Шаку, друг её детства и тайный её воздыхатель. Она понимала, что её приглашают на все эти совещания и военные приготовления исключительно из-за уважения к её сану, уважения к ранее совершенным военным делам, уважения к памяти её отца, великого князя Булгарии — Ылтанпика. Но, говоря честно, ей совершенно не хотелось участвовать в этих военных приготовлениях. Ей, как женщине, все это порядком надоело и даже претило. И она полностью доверилась своим военачальникам, особенно князю Шаку, и возложила на них все эти военные приготовления. А сама вместе с прислуживающими ей тремя девушками предалась любимому с детства занятию по вышиванию, прядению и ткачеству. Они работали и тихонечко пели старинные песни. Пели песни, которые распевали ранее их бабушки и прабабушки. И в этих песнях находили для себя утешение и отдушину. Иногда приходили женщины и девушки, постоянно проживающие в крепости, и тогда в помещении у Ылтансюсь собирался целый улах, где каждая из женщин тоже рукодельничала. Так и пролетали её дни. И выходили

756

-------------------------------------------

из-под их рук великолепные платки и полотенца. Выходили вышитые сурбаны, яргась и сельге с изумительными орнаментами и фигурами диковинных зверей, подобные сказочным полотнам. И были на этих полотнах олени и львы, верблюды, барсы, кони и рыбы. Были равносторонние кресты и какие-то сумчатые животные, похожие на тушканчиков. Были вода, земля, солнце и звезды, да дерево жизни. И были мечты, что когда-нибудь она сможет подарить все эти творения своим внучкам. Хоть и была война с её страшными погромами и поголовным уничтожением мирного люда, но жизнь на этом не останавливалась. Жизнь шла своим чередом. И только окружающая природа была равнодушна ко всему. Природу не заботило ничего. Ей было все равно, живы или же мертвы на земле люди. Было все равно, какой народ будет жить в данной местности в сей миг или же по прошествии столетий. Все так же продолжало всходить и заходить солнце. Его света и тепла было всем поровну. Менялась ли погода или же времена года, умирали или же возрождались травы и деревья — природе было все равно. Все шло своим чередом. А на земле просто один народ сменял другой народ, только и всего. Так уже было не один раз на земле. Великие переселения могучих племен не один раз сменили уж численный и национальный состав земли. Одни народы истреблялись и уходили в небытие, а вместо них зарождался, переформировался или же пребывал уже другой народ. Так и было несколько веков назад. С северных краев пришли дикие племена норманнов-руссов и намного поубавили скифо-булгаров, захватывая целые области и объявляя их своими исконными землями. Многие скифские города, такие как Москва, Новгород, Ладога, Смоленск, Киев и другие после захвата стали русскими городами, хотя их основали и в течение многих веков проживали в них именно скифо-булгары. Многое повидали эти города и эти земли за долгие неспокойные века. Разные ветра веяли над ними, и разные народы проходили здесь. И будь у них язык, столько правдивого могли бы они рассказать. Однако один только Господь знает, сколько тайн хранит древняя земля.

В дверь постучали. Одна из прислуживающих Ылтансюсь девушек с разрешения своей госпожи вышла узнать, в чем дело и кто пожаловал к великой княгине. Через миг она вернулась обратно и доложила, что пришел князь Шаку с неизвестными воями и просит принять их.

- Проси! — приказала Ылтансюсь. Вскоре, загремев в две-

757

-------------------------------------------

рях доспехами и оружием, вошли князь Шаку и два молодых воя, которых Ылтансюсь не знала. За ними зашел заросший густой бородой мужчина в монашеской одежде.

- Рады приветствовать тебя, великая княгиня, -склонился в легком поклоне князь Шаку, сняв с головы остроконечный свой шлем с пучком белых конских волос на макушке. Два молодых воя тоже молча сняв свои головные уборы, легким неглубоким поклоном приветствовали Ылтансюсь. Монах перекрестился крестным знамением и вымолвил:

- Желаю здравствовать, великая княгиня.

Она ответила на приветствие пришедших гостей и пригласила их пройти в другое помещение, где было намного просторнее и светлее. Гости прошли и расселись кто куда, кто на полати, кто на сундуки, а князь Шаку прошел в красный угол и приземлился на резной стул. Сердце великой княгини Ылтансюсь, почему-то словно предчувствуя что-то тревожное, болезненно сжалось и забилось быстрее. Кровь ударила в лицо. «Чего это я так, словно мне семнадцать лет?» — промелькнуло в её голове, и она тоже присела на один из резных стульев. Сама с любопытством взглянула сначала на князя Шаку, а потом на монаха и на незнакомых ей воев, подспудно ожидая услышать от них интересующие её известия. А её сердце продолжало тревожно стучать. Ылтансюсь смотрела на молодых воев, на монаха, и что-то ей подсказывало, что каким-то невероятным образом они связаны и объединены с нею одной крепкой судьбою. Одной единой надеждой на жизнь и на такое переменчивое, пусть не счастье, а всего лишь маленькое везение, и на маленькую удачу. «Что привело их ко мне? Зачем привел их князь Шаку?» — мелькнуло вновь в её голове. На короткое время нависла в комнате тишина. Кажется, она проникла в комнату с улицы. Проникла, юркнула в комнату как быстрая кошка на мягких подушках. Или же тишина сочится в оконный проем, с этими врезанными в проем окна голыми ветками застывших деревьев, с одинокой пташкой на ветке. И что означает эта жалко-печальная улыбка, похожая на гримасу, князя Шаку? Странно все это, странно. Скоро наступит месяц раштав, самый тоскливый и удручающий своей пустотой и долгими ночами первый месяц зимы, — промелькнуло вмиг в голове. И тут князь Шаку своим негромким, но сильным голосом нарушил тишину.

- Великая княгиня, попроси удалиться прислугу. Разговор есть.

758

-------------------------------------------

Ылтансюсь еле заметно кивнула, и девушки, бывшие вместе с великой княгинею, тут же удалились из комнаты. «Чего он так официально держится со мною. Я же знаю и чувствую, что ты пришел не только из-за одного разговора. Звал бы меня просто, как когда-то в далеком детстве», — промелькнула мысль о князе Шаку. Она хотела и в то же время не хотела, вернее, не определилась окончательно, как ей быть с князем Шаку. Но в мыслях он все чаще и чаще беспокоил её. Её женское начало хотело, нет, требовало мужского присутствия рядом, и ей все труднее и труднее было сдерживать себя в рамках приличия. Бой сердца не унимался, кровь стучала в виски, и она ждала для себя жесткого удара. Хотя чего уж больше было ей ждать. Ей, потерявшей в этой войне и мужа, и отца, и многих родственников. Да и все остальные погибшие, пусть они не родственники и даже не знакомые ей люди, пусть самые простые пастухи или пахари — их смерти она воспринимала как личные потери. Недаром булгаро- сувары звали её своей матерью, хотя она была намного моложе многих павших на войне её людей.

- Позволь, великая княгиня, познакомить тебя с моими вновь обретенными друзьями и воями. Я думаю, что они заслуживают такой чести. Эти молодые вои и этот монах воевали вместе с твоим отцом, великим князем Ылтанпиком, и этот монах по имени Белебей крестил твоего отца. Они были вместе с великим князем в момент его гибели, — обратился князь Шаку к Ылтансюсь. Услышав эти слова, княгиня вскочила со стула и, не сдерживая себя, подалась сначала к князю Шаку и, тут же отстранившись от него, подалась к молодым воям. Известия о том, что эти люди были вместе с её отцом в момент его гибели, до глубины души взволновали её.

- Расскажите, расскажите мне о моем отце! Расскажите, как он погиб и когда это случилось? А то я слышала лишь общие фразы о его гибели, а конкретно никто ничего не смог рассказать о нем, — горячо выпалила она, взяв одного из молодых воев за плечи и прямо, выжидающе заглядывая в его глаза. Вои и монах тоже встал со своего места. Ылтансюсь потом вдруг спохватилась и, извинившись перед всеми за свою несдержанность, уже более спокойным голосом прибавила:

-Вы садитесь, садитесь. Извелась я вся от неизвестности. Устала ждать хороших вестей. Да и не было гонцов из священного Биляра. То ли не смог отец их направить ко мне, то ли их всех перехватили татары. Я слышала, что никого в живых не

759

-------------------------------------------

осталось после падения Биляра. Еще раз простите меня за несдержанность. Пожалуйста, назовитесь мне сначала, кто вы будете, откуда родом и расскажите мне о моем отце.

Молодые вои переглянулись несколько удивленно, и потом один из них вымолвил:

- Меня зовут Мантелей и родился я в деревне Исай-ель. Это на слиянии двух маленьких речек с названиями Кармалка и Адюл. А это мой друг Ахчура, и он тоже родом из моей деревни, — сказал Мантелей и показал рукою в сторону Ахчуры. — А этого монаха зовут Белебей, и он родом из далекой Руси. Прибился к булгарам во время боев под моей деревней. Среди булгар он прославился как истовый христианин и как предсказатель или же пророк. Как человек и как воин, он надежный. На него можно положиться.

После этих слов Мантелей неловко замолчал. Словно стесняясь великой княгини, он отвел свой взгляд в сторону от нее и, как бы изучая, стал скользить взглядом по обстановке комнаты. На короткий миг задержался взглядом на круглой, как бочка, и довольно высокой укладке-сюпсе с резными орнаментами на стенках и горкой разнокалиберных подушек на её крышке. Потом перевел взгляд на вешалку из оленьих рогов, на предметы одежды и различного оружия, висящих на ней. На чилижный веник и деревянный совок для уборки мусора. На обитые железными пластинами сундуки и кучу вышитых полотенец и сельге, лежащих в аккуратной стопке на них. На вазы и кувшины, стоящие рядами на деревянной полке, да кучу деревянных ложек различной величины, лежащей в пештер. И тут слова великой княгини снова заставили его смотреть прямо на неё. Мантелей уперся взглядом в прекрасную рукоятку ножа, висящего в разукрашенных ножнах на высокой груди великой княгини, и более не смел смотреть в её глаза. Он в некоторой степени чувствовал себя виновным в смерти её отца и действительно ощущал себя стесненно и не совсем уютно. Если бы князь Шаку не пригласил его вместе с друзьями посетить великую княгиню Ылтансюсь, он сам вряд ли решился бы навестить её. Было видно, что великая княгиня волнуется. Её правая рука комкала вышитый платок, никак не попадая в маленький кармашек на саппуне.

- Расскажите, расскажите мне об отце, — еще раз сдавленно выдохнула великая княгиня, полная внутренней тревоги. Ман- телей чуть приподнял взгляд, задержался на миг на прекрасном воротнике великой княгини и осмелился взглянуть ей в лицо. Он даже услышал её мелкие вздохи-выдохи.

760

-------------------------------------------

- Пусть... пускай расскажет Белебей, — выдавил из себя смущенно Мантелей, поворачиваясь и показывая рукою на Белебея.

- Он умеет рассказывать.

Ылтансюсь быстро взглянула на Белебея. Тот встал и отвесил легкий поклон великой княгине.

- Дозволь, великая княгиня.

- Говори! — разрешила Ылтансюсь.

- Этим летом я выполнял свою миссионерскую миссию и находился в одной булгарской деревне, расположенной на реке Хурамал. Внезапно на деревню напал маленький разведывательный отряд татар. Завязался бой, где татары были разбиты, а несколько татарских воинов попали в плен к булгарам. Меня тоже захватили после того боя булгарские вои, и вместе с татарскими пленными нукерами я был доставлен в лагерь булгарских ратников, где и я впервые встретился с твоим отцом. Сказать вернее, я и раньше имел счастье несколько раз видеть великого князя Булга- рии, но только издали, и близко с ним знаком не был. А тут выпал вот такой вот случай, и я, по воле Божией, был представлен пред его ясные очи и крепкую руку. Не знаю, почему, но он приблизил меня к себе и с тех пор до самой его гибели, считай, мы и не расставались. В моменты затишья и отдыха мы вели с ним долгие беседы, и я могу засвидетельствовать, что такого великолепного рассказчика я ранее не встречал. Твой отец, великая княгиня, умел поддерживать любой разговор, но и умел выслушивать собеседника. И я скажу правду, мы с ним подружились. Да и святое крещение великий князь принял из моих рук. Вот и Мантелей, и Ахчура могут подтвердить это. Долго шел великий князь к этому решению, но во время обороны священного Биляра он, великий князь, по Божиему промыслу, принял христианскую веру и погиб, защищая город как истинный христианин.

После этих слов Белебей замолчал на короткое время и оглядел присутствующих в помещении людей. Ылтансюсь напряженно слушала. Остальные почтительно молчали. Белебей продолжил свой рассказ.

- На необозримых равнинах Булгарии произошли великие сражения со страшными потерями и разорениями. Великое мужество защитников родной земли столкнулось с неодолимой волей завоевателей. Обе стороны словно выкованы из железа и огня, и только количественное преимущество, не мужество, сыграло решающую роль в тех сражениях. Великий князь Ылтан- пик, если бы захотел, мог бы остаться в живых. Но он принял

761

-------------------------------------------

мужественное и, на его взгляд, единственно правильное решение. Он до самого трагического конца остался со своим святым народом. Он не воспользовался подземными ходами. Не пошел на поклон к захватчикам, когда враги предложили ему сдаться, обещав жизнь и почести. Он не уступил свою землю и священный город врагу.

Услышав такие общие слова, Ылтансюсь слегка поморщилась. Ей хотелось услышать несколько другие слова о своем отце. Она и так знала, что её отец крепкий духом человек, и что он просто так ничего не уступит врагам. Ей хотелось знать, что он думал и чувствовал в последний свой миг, или же о чем он говорил, или же думал во время отдыха от сражений. Вспоминал ли он о семье и в частности о ней, своей дочери Ылтансюсь. И Белебей, словно поняв её, тут же сбился со слов и через миг глухо выговорил:

- Великий князь Ылтанпик перед последним боем снял с себя все военные доспехи, чтобы было легче умирать. В последнем бою он и его вои дрались как львы. Мне в последнее время он показался несколько усталым от жизни. А погиб он легко — сразу несколько стрел пронзили его, и он на наших глазах упал на землю.

Белебей не стал говорить, что великий князь Ылтанпик был разрублен на куски. Не стал говорить о том, что татары подрались между собою из-за царской диадемы Ылтанпика и поубивали друг друга. Чувствовалось, что разговор не получался. Слова выходили какие-то казенные и сухие, никак не передающие характер великого князя Ылтанпика, и даже красноречивый Белебей несколько потерялся перед великой княгиней Ылтан- сюсь. И тут вдруг ему подумалось, что пусть Ахчура сыграет и споет про героическую оборону священного Биляра. Про великие дела и гибель великого князя Ылтанпика. В одну из длинных ночей он сам своими ушами слышал, как пел об этих событиях Ахчура, сопровождая свои песни игрою на шопре. Белебею очень даже понравились эти печально-героические песни. Да и в единственной деревянной церкви, расположенной на территории крепости, куда Белебей не раз заглядывал и присутствовал на службах, он тоже слышал моления булгар, где они воспевали подвиги павших воев и ратников, и в частности подвигов великого князя Ылтанпика. Белебей прокашлялся, прочищая горло, и подумал, что было бы неплохо промочить горлышко хмельным пылом. И тут же Ылтансюсь, словно поняв мысли Белебея,

762

-------------------------------------------

вдруг спохватилась, и со словами «Какая же я плохая хозяйка, пришли гости, а я и забыла угостить их» позвала одну из девушек и приказала подать на стол булгарский симпыл. И вскоре в центре стола уже стоял глиняный кувшин внушительных размеров с плескающимся в нем желанным напитком. По приглашению хозяйки все гости дружно сдвинули свои стулья вокруг стола, и вскоре симпыл весело зажурчал по кружкам. Пробормотав про себя молитвы и капнув, по булгарскому обычаю, несколько капель на стол, помянув усопших, все дружно выпили. И тут же снова наполнили свои кружки новой порцией напитка. Но теперь кружки стояли перед каждым из гостей, и каждый из них мог прихлебывать живительный напиток, когда ему захочется. Тут встал Белебей и обратился к Ылтансюсь:

- Разрешите, великая княгиня, я попрошу сыграть моего друга Ахчуру на шопре. Я думаю, что в песне он лучше всех расскажет о героической обороне священного Биляра и о делах великого князя Ылтанпика.

До сих пор молчавший Ахчура несколько удивленно взглянул сначала на Белебея, потом на великую княгиню, и потупил свой взор. Он не ожидал, что его попросят сыграть на этой встрече, хотя он всегда носил свой музыкальный инструмент с собой.

- Просим, просим, — вмешался в разговор и князь Шаку. Ахчура не стал отнекиваться. Он быстро достал из-за пазухи свой шопр, надул пузырь и, оглядев сидящих за столом гостей, запел слегка взволнованным голосом. Сначала он пел о том, какая прекрасная страна Булгария, с её бесчисленными серебряными реками и озерами, с величественными холмами, лесами и полями. Как богаты её леса и поля дикими зверьми, а реки рыбою. Пел о том, какой прекрасный и трудолюбивый народ живет на этой земле.

- Ылтансюсь, позови девчат, — просто, как когда-то в детстве, обратился князь Шаку к великой княгине. Та на миг отошла от стола, открыла дверь в соседнюю комнату и позвала: «Нина! Тарпи! Алина!». Через миг три молодые девушки, одетые несколько торжественно и на военный лад, появились в комнате и расселись на свободных стульях. А песня, уже набрав силу, свободно лилась в комнате. И каждый из гостей слушал песню и на крыльях её уносился в мир грез и собственных фантазий. Перед мысленным взором князя Шаку горделиво и величаво вставали древние булгаро-суварские города с высокими стенами и грозными пусьтр, т. е. башнями. Он видел оживленные дороги, где

763

-------------------------------------------

день и ночь двигались обозы, и тысячи подвод везли различные товары во все концы Булгарии. Видел булгарских ратников и воев на полях сражений и на городских стенах. И видел легионы тьмы, наступающие на земли Булгарии, да отвратную мерзость запустения и убитость плодородных земель после врагов.

А Мантелею почему-то виделся конь и пахарь с сохой, да тяжелая, жирная земля, выворачивающаяся из-под сохи. Ему кажется, что это его отец так тяжело навалился грудью на соху, да бедная их лошаденка, вытянув шею, напружинив ноги, тянула свой вечный груз. И еще виделась Сильби, обещавшая ему счастье и сына.

Ахчура играл самозабвенно, и перед его глазами вставали обширные летние степи под теплыми лучами солнца. И текли призрачные ковыльные волны за далекий горизонт, играя тусклым серебром. Да дрожало жаркое марево, манящее и зовущее человека в вечность. И тысячные конские табуны, с гулом летящие по степи, да огненные палы широким фронтом охватившие бескрайнее поле.

Белебей слушал игру Ахчуры, подставив ладони под свой подбородок, и в переливчатых звуках ему слышались звоны церковных колоколов. Виднелись белые ребристые облака на фоне невыразимой сини, и в то же время в радужном сказочном сиянии в полнеба образ Богородицы. И такое блаженство, что слезы наворачиваются. И чей-то величавый голос с небес: «Ликуйте, булгары, веселитесь, булгары! Дух Святый найдет на вас и Сила Вышнего осенит вас!». Подняв голову, Белебей осмотрелся кругом, и так ему было отрадно смотреть на своих товарищей и на других присутствующих в этом помещении. Было такое ощущение, что его от прежней жизни отделяет вечность. Вечность блаженная — Царство Небесное. Особенно ему было отрадно смотреть на молодых булгарок, одетых в свои боевые национальные одежды. Их островерхие головные уборы, разукрашенные разноцветным бисером и золотыми и серебряными монетками, называемые тухья, напоминали луковки купола христианских церквей. Белебею казалось, что через эти маленькие купола булгарки поддерживают связь с небом или же с самим Богом. Временами ему казалось, что из острых наконечников тухья вылетают острые лучики света и, пробив потолок, уходят ввысь, где хороводят святые ангелы Божии. Шульгеме девушек, набранные из серебряных пластинок и крупных монет, были похожи на рыбью чешую, и никаких кольчуг больше в бою

764

-------------------------------------------

и не требовалось. Их богато вышитые пояса и так называемые яргась, были наподобие водопада. И что более всего удивило Бе- лебея, у каждой из девушек на шее висел нож.

А Ахчура играл и играл, не переставая. И, как заметил Бе- лебей, к уже ранее услышанной им этой песне присоединялись все новые и новые куплеты, словно Ахчура на ходу выдумывал их и тут же исполнял. Теперь уж Ахчура пел о священном для всех булгаро-сувар городе Биляре. Пел о его богатстве и красоте. Пел о том, как враги сожгли его, и развеяли пепел по холодной земле. Пел о том, как погибли в бою, защищая свой город, тысячи и тысячи булгар. И как погиб вместе со всеми их великий князь, славный Ылтанпик.

Ылтансюсь впервые слышала эту песню-плач, и её бедное сердце замирало и сжималось от боли. Мысленно она видела своего отца на стенах погибающего города в окружении пламени и дыма. Она видела языки пламени, облизывающие свинцовобагровые тучи. И слышала стоны и плач тысяч и тысяч людей. Видела девушек, превратившихся в белых птиц и улетающих прочь из погибающего города. Неудержимые слезы так и потекли из её прекрасных глаз. И она ладонями закрыла свое лицо.

Сколько так продолжалось, никто и не помнил. Словно завороженные и оглушенные одновременно таким водопадом стихотворных куплетов, все сидели и молчали некоторое время после того, как песня закончилась. Тут князь Шаку вздохнул и потянулся за кувшином. Молча разлил симпыл по кружкам и поставил кувшин на место. Также молча, все выпили и посидели некоторое время. Легкие пары хмеля бродили в головах. И тут неожиданно заговорил Мантелей.

- Великий князь Ылтанпик принял меня и Ахчуру как своих сыновей. Мне, совершенно незнакомому и неопытному юнцу, доверил командовать сотней казаков личной охраны. Я был горд этим. Он был мне как брат, как отец. Особенно я почувствовал это после гибели моих родителей. Он доверял мне. В разведку посылал не раз. А во время боев за Биляр наградил меня и Ах- чуру бесценными подарками. И для меня на свете нет ничего дороже этих подарков. Я до самой смерти буду помнить об этом.

Мантелей замолчал и вытер свои повлажневшие глаза.

- А меня Великий князь Ылтанпик наградил музыкальным инструментом, — заговорил Ахчура. — Все шутил и спрашивал, почему я не женюсь. Обещал женить меня на первой красавице Булгарии. Говорил, что у такого музыканта, как я, жена должна

765

-------------------------------------------

быть первая красавица. Иногда приглашал меня сыграть для него и его товарищей. Угощал щедро. Я сирота. Никогда ранее я не видел таких почестей. Тем более от самого великого князя. Наш друг Аспар перед смертью поручил нам беречь великого князя Ылтанпика, а мы не смогли сберечь его. С гибелью великого князя я осиротел совсем. Словно закатилось наше солнышко.

Далее Ахчура говорить не мог. Слезы душили его. Глядя на него, плакала Ылтансюсь, плакали и девушки.

- Ну, ну, ну! Хватит плакать. Не на поминках мы, а пришли просто посидеть и поговорить с великой княгиней, — напомнил князь Шаку.

- Да-а, дела, — протянул Белебей. Затем залпом выпил кружку напитка, вытер бороду и усы и тоже заговорил. — Весь булгарский мир оплакивал гибель великого князя Ылтанпика. Я и мои товарищи Мантелей и Ахчура в последнем бою видели священную кровь Ылтанпика. Мы не смогли уберечь его от гибели, а сами остались живы. Нам стыдно за это. Но, видимо, Богу было так угодно. К принятию христианской веры он пришел сам. Пришел в самое трагическое время для всей Булга- рии. Он очень жалел, что ранее не успел своей железной рукой привести весь булгаро-суварский мир к христианству. И погиб он как истинный христианин, с верою в Христа и с крестом на груди. Он свято верил, что в будущем весь булгаро-суварский народ станет под великое знамя Христа, Царя и Отца нашего Небесного. Иногда, когда судьба посылала нам короткий отдых, он помогал мне вырезать деревянные крестики из рябиновых веточек. Говорил, что рябина итак считается у булгар священным деревом. Подарил мне, сирому, теплую одежду, еду и кров, а главное поделился со мною своим душевным теплом. Великий был человек, и думы у него были высокие. Теперь, по прошествии времени, образ великого князя Ылтанпика мне предстает в образе одиноко стоящего векового дуба-великана, которые ещё попадаются изредка посреди бескрайней булгарской степи, напоминая собой лучшие времена булгарской истории, тот золотой век, когда ни татары, ни русичи не захватили ещё булгар- ские коренные земли, — закончил Белебей.

Так за разговорами просидели еще некоторое время. Ахчура снова играл и пел песни, но на сей раз не такие грустные. Через некоторое время, по знаку князя Шаку, все встали и, тепло попрощавшись с хозяйкой, покинули помещение.

- Теперь вы мне все как родные братья. Я буду всегда рада

766

-------------------------------------------

видеть вас у себя. Благодарю вас за достоверные вести об отце. Если будем живы, я не забуду вас.

С такими словами проводила великая княгиня своих гостей. Остался вместе с великой княгиней только князь Шаку. Обслуживающие великую княгиню девушки тоже, по знаку своей хозяйки, покинули помещение.

Разговор сначала не вязался. Ылтансюсь была несколько возбуждена и расстроена этой встречей. Князь Шаку, как мог, старался успокоить её. И постепенно, действительно, она успокоилась.

Проходили дни, и время не один раз являло грозные знамения, но люди до поры не понимали и не внимали им. Возможно, это сам Господь говорил с людьми не разговорным языком, но показательно. Как-то, проезжая в разведывательных целях по окрестным лесам, Мантелей и Ахчура вместе с другими воями их десятки стали свидетелями странного явления. На крепость Ылтанай опустилось какое-то странное облако или марево, похожее на серебристый туман, которое дрожало и вспыхивало отблесками неведомых странных огней или искр. Время гроз давно уже прошло, и люди не находили объяснения этому явлению. От поляны к поляне металось множественное грозное шальное эхо то ли прошедших, то ли будущих сражений. Контуры стоящих отдельно деревьев и других предметов двоились, троились и расплывались. Людям казалось, что на открытом месте вдруг вырастала темная стена то ли леса, то ли неведомых воинских ратей. И все эти явления сопровождались негромким, но странным, угрюмым и вибрирующим гулом, похожим на длительный рык огромного, неведомого и страшного зверя. Казалось, что прячущийся в непроницаемых глубинах дремучих киреметних лесов неведомый зверь своим рыком предупреждал о надвигающейся и грозящей опасности. Людям стало неуютно до нетерпимости. Липкий суеверный страх холодной змеей заползал в самое нутро, в самое сердце человека. Хотелось бросить все и бежать. Бежать хоть куда, лишь бы не слышать этого грозного рыка неведомого зверя. И даже испытанные не один раз в боях бывалые вои, как Мантелей и Ахчура, чуть не потеряли головы от гнетущего чувства исходящего ниоткуда страха. Кони, эти умные и чуткие животные, привыкшие подчиняться своим хозяевам, отказывались идти дальше. Они храпели, пряли ушами,

767

-------------------------------------------

вставали на дыбы и пятились назад, словно видели впереди, по крайней мере, целую стаю страшных для них диких зверей. Казалось, что это леший или даже сам албасты разгулялся в лесу в поисках кровавых жертв. Но и это было не все. Странного было много. Как-то шел Белебей в православную церковь, расположенную на территории крепости. И вдруг услышал и увидел, как сам собою загудел церковный колокол, хотя на колокольне в это время звонаря не было. И день был совершенно тихий и безветренный. Да и звон был скорее похож на стон. Так жалобно пропел колокол несколько раз, то ли жалуясь на что-то, то ли предвещая какие-то события. В церкви местный батюшка вел службу на булгарском языке. И как только он пропел: «Эй, Сюльди Аттемр.» — словно вихрь пронесся по рядам. Церковные свечи вдруг затрещали неестественно. Языки пламени на них затрепетали из стороны в сторону, да и разом потухли все сразу. Только дымные нити тянулись вверх от них, выписывая неровные линии. Что это было?...

И еще. В один из дней со стороны реки Сура, опираясь на клюку, пришла в крепость неизвестная никому полубезумная старуха, распевающая различные куплеты и пророчащая великие беды. Расположившись на паперти церкви, она целыми днями проводила там, кликушествуя и пугая доверчивых и суеверных людей. Иногда она распускала свой длинный сурбан, обнажая седины, и пускала его по ветру, сопровождая свои действия различными выкриками и пророчествами. Тыкала клюкою в небо да грозилась ею на восток. Кусочком угля она рисовала на стенах и на дверях церкви какие-то знаки и показывала их проходившим мимо людям, неся при этом труднопонимаемую, абракадабру. Кто-то подавал ей подаяния, и она, разложив их вокруг себя, кормила ими различных птиц, да и сама кормилась вместе с ними. А птицы почему-то не боялись её и подходили к ней совсем близко. Некоторые из птиц садились к ней на плечи, на колени и на рукава её обшарпанного кафтана. Где проводила странная старуха холодные ночи, никто не знал, но утром она неизменно находилась возле церкви или же возле главных крепостных ворот. Её странные песни про какого-то Килькамэса и Марту, про Улыпа и Самарту, про огнедышащих драконов, питающихся человечиной, да про города, встающие в лунные ночи из-под воды, действительно пугали людей. В пророчествах старухи люди видели перст судьбы, и она страшила их.

Как-то сидели на бревнышках три друга: Мантелей, Ахчу-

768

-------------------------------------------

ра, да Белебей, недалеко от церкви и вели мирную беседу. А день только разыгрывался. Вскоре к ним присоединился ещё один ратник по имени Арман. Арман был из вновь прибывших крестьян и еще не участвовал в боях. Ему привычнее было управлять плугом и бороной, да бессловесными животными. Он с интересом вслушивался в разговор мужчин, желая разузнать для себя полезное из их разговора. Ему не терпелось задать несколько вопросов этим бывалым воякам, но он, несколько смущаясь, сдерживал себя. Мантелей, Ахчура и особенно Белебей казались ему много повидавшими в жизни опытными воинами и людьми, хотя по виду Мантелей и Ахчура были лишь ненамного старше его, или же даже были ровесниками. Всё было как всегда. В крепких лесах стояла крепость. Над крышами мирно курились дымы. На голых деревьях заседали говорливые галки и вели свои бесконечные споры о чем-то. На остатках пищи, выброшенных на улицу, деловито расхаживали несколько ворон и временами клевали что-то, да ещё спорили и отпугивали своих сородичей, кто послабее. Вдоль улицы тянулись плетневые ивовые заборы, плести которые булгары были великие мастера. Кое-где на кольях забора виднелись опрокинутые вниз глиняные горшки и горшочки. С коромыслом и деревянными разукрашенными узорами ведрами шла за водою молодица. Одинокая кошка карабкалась на дерево, то ли задумав поймать одну из птичек, то ли испугавшись проходящей по улице рыжей собаки. В это время мимо них проходила та самая странная старуха и, увидев сидящих мужчин, она вдруг закричала, заговорила, показывая в их сторону рукою:

- Вот, счастливые, счастливые сидят! Бог любит троицу, и только трое спасутся из вас! Не зря заговорила вас девка, не зря! Ха-ха-ха! И-и-их! Жертву, жертву требует небо! Шейбан-шуйт- тан еще покажет вам! Ураган, ураган идет с востока!..

Услышав такое пророчество, Белебей перекрестился. Потом перекрестил Мантелея, Ахчуру и Армана. «Огради нас, Господи, своею силою от всех бед и несчастий», — услышали мужики короткую молитву Белебея. А старуха, все продолжая выкрикивать пророчества и трясся своими лохмотьями, побежала дальше в сторону церкви.

- Кто это? — испуганно глядя вслед старухе, спросил Арман.

- Никто толком не знает, кто и откуда она. Люди говорят, что татары на её глазах убили всех её родных, после чего она и тронулась умом, — ответил Ахчура на вопрос Армана.

- Вот оно как, — несколько удивленно протянул Арман.

769

-------------------------------------------

Услышав про ураган с востока, тревога вновь затронула сердца собравшихся мужчин. Им всем, кроме Армана, пережившим гибель Биляра и участвовавшим во многих боях с врагами, как было не знать про все сметающую и губительную силу этого урагана. Они поочередно рассказывали друг другу все новости, услышанные ими от разведчиков или же последних купцов, осмелившихся в такое неспокойное время посетить крепость Ылтанай. Мантелей рассказал о том, как недалеко от крепости летучим отрядом татар на дороге был полностью разгромлен большой обоз купцов. И как всего несколько человек из обоза сумели спастись бегством в лес. И, действительно, эти разведывательные летучие отряды татар, как волчьи стаи, быстро проносились по земле булгаро-сувар, всюду сея смерть и разруху. Своими действиями они вносили хаос в жизнь мирных граждан, и вскоре некому стало продавать товары на рынках Булгарии. «Кто из купцов теперь осмелится поехать с товарами на рынки Булгарии? Монголы, то есть татары, угрозой самой жизни распугали всех потенциальных торговцев и покупателей. И вот, они появились уже в окрестностях крепости Ылтанай.

Белебей оглядел своих товарищей, тяжело вздохнул и выдохнул из себя:

- Вот, ребята, враг уже добирается до нашей крепости Ыл- танай. Видно, опять нам придется рубиться с татарами. Отсюда далее нам отступить уже некуда. Далее за Сурою начинается Русь. А на Руси, я знаю, народ сумасбродный, завистливый и недоверчивый. Они никогда не жили счастливо. Там каждый за себя. На Руси всегда смута. Они сами не умеют жить и другим не дают. Там ты хоть пропади пропадом, сосед соседу не протянет руку. Ладить с ними нам будет трудно. Я иногда жалею, что мои родители были русичами, хотя я уже давно чувствую себя более булгарином, чем русичем. Ваш народ более добрый и отзывчивый. И это особенно чувствуется теперь, в лихую годину. Все это я не раз испытывал на себе. Вот так вот, ребята. Да татары и не дадут нам уйти далеко. На наших плечах они постараются ворваться на Русь, если, конечно, мы надумаем уйти туда. Но, по моему разумению, положение дел теперь у нас такое: или всем костьми лечь тут на берегах Суры, или же оставшимся в живых податься далее на запад, в леса за Сурою. Иного выбора у нас нет. Да и на Руси, насколько я знаю, осталось еще немало булгаро-суварских поселений. Ранее скитаясь по Руси, я бывал

770

-------------------------------------------

в булгарских поселениях недалеко от Владимира, Рязани, Москвы и далее. Да и тело вашего святого Авраамия Булгарского недаром было перенесено в город Владимир.

Тут в разговор вмешался Арман.

- Мужики, расскажите, какие они, татары? Я еще не видел их. Но люди рассказывают о них такие страшные вещи. Как вы думаете, можно ли их победить?.. «Может, это и хорошо, что есть еще люди, не видевшие войну. По крайней мере, сердца у них еще не ожесточились, как у Мантелея и головы не забиты военными заботами», — подумалось Белебею.

- Вон пусть Мантелей расскажет, как их надо бить. Он неплохо рубится. Я это видел не один раз, — махнул рукою в сторону Мантелея Белебей.

- Мантелей, расскажи, где ты научился так рубиться? — уже конкретно к Мантелею обратился Арман. Мантелей передернул плечами, посмотрел на Армана и вымолвил:

- Мне кажется, что воевать и владеть акинаком я научился во сне. Мне часто снились боевые столкновения, где я побеждал, где меня хотели убить, а я каким-то невероятным образом уходил от ударов. А если сказать правду, то я, то есть мое тело, очень боится боли. И в момент удара вражеской сабли или стрелы, мое тело, как бы само собою, без моего ведома и вмешательства, каким-то образом уходило из под удара. А может, я просто заговоренный, или же меня бережет сам Бог и молитвы моих погибших родителей и жены. Ведь сколько раз стрелы и камни свистели у самого уха и не задевали меня. Сколько раз сабли, как молнии проносились перед самым носом, а я почему-то оставался цел. Я не знаю, что и сказать. Вообще-то во время битвы я забываю обо всем. И только злой азарт овладевает всем моим существом, и никого, кроме врагов, я не вижу пред собою. И я рублю, колю и наношу удары, пока мои руки держат оружие. Но, я думаю, было бы намного лучше, если бы мои руки держались за плуг или соху. Вот, пожалуй, и все. — Мантелей замолчал.

В это время послышался звон копыт по мерзлой земле, и вскоре показалось несколько всадников, во весь опор мчавшихся к центру крепости. Громко залаяли собаки.

- Что это? — вскинулся со своего места Ахчура. За ним вскочили и остальные мужики.

- Чака, что случилось?! — крикнул Арман, узнав в одном из всадников своего знакомого. Тот резко осадил своего коня около мужиков, так что конь закружился и заплясал на месте.

771

-------------------------------------------

- Татары, татары порубили наш конный дозор на окраине леса и теперь следующие за нами вои везут погибших сюда в крепость! Да двоих раненых татар взяли в плен! — крикнул всадник. — Ладно, мне надо торопиться. Нужно доложить князю о татарах. Прощайте, пока! — добавил он и поскакал дальше в след товарищам.

- Это мой знакомый по имени Чака. Видимо, он был в дозоре, — пытался объяснить своим новым товарищам Арман. Мужики зашумели. Возбуждение вмиг охватило их. Их лица раскраснелись, и было видно, как они заволновались. Руки поневоле нащупывали рукояти боевых акинаков и мечей. Им скорее хотелось драки. Драки кровавой и беспощадной. Тут показались кони, везущие широкие сани-розвальни, и несколько верховых, сопровождающих эти сани. Мантелей, а за ним и все остальные мужики, в нетерпении побежали навстречу саням с их скорбным грузом. Услышав шум и лай собак, на ходу натягивая на плечи свою одежду, встревоженные жители крепости выбегали на улицу. Хлопали двери. Отовсюду раздавались возгласы. Увидев скорбную процессию, люди пристраивались за санями и сопровождали их. Громкий ропот, гневные выкрики, горестные ахи и охи булгарских женщин взлетали в морозный воздух. Полозья саней скрипели и стонали по мерзлой земле, словно сочувствуя скорби собравшихся людей.

- Ой, опять нам горе! Опять лихо! Когда же все это кончится, Господи?! Снова вестники грядущих бедствий, — раздался над санями с павшими воями рыдающий голос молодухи. И вскоре, уже около церкви, к ней присоединился и голос странной старухи. Она неожиданно выскочила из-за угла церкви и, увидев павших воев, засмеялась, захлопала в ладошки.

- Чур, меня, чур! Волкам кости, а Шейбани мясо! Волкам кости, а Шейбани мясо! — несколько раз прокричала весело она. А потом вдруг нахмурилась, согнулась в дугу, закрыла лицо руками и запричитала: — Ай-уй! Дети мои! Вы больше не встанете! Мы вас больше не увидим! Через звезды виднеется ваш путь.

Сани остановились на церковной площади. На последних санях лежали сжавшиеся в комочек связанные два ордынца. Отовсюду сюда валил разношерстный народ. Вскоре подошли пешие князь Шаку и еще несколько военачальников. Люди собрались вокруг саней с погибшими воями. Из церкви вышел местный батюшка в сопровождении дьякона, и они тоже подошли к саням и встали возле них.

772

-------------------------------------------

Погибших было шесть человек. Мантелей смотрел на незнакомых ему мертвых воев и дивился выражению их лиц. Лица у всех погибших были бледные, но полные спокойствия. У некоторых из них проступала темная щетина, с застывшими подтеками потемневшей крови. В основном, все погибшие были молодые вои. Мантелею показалось, более того, что лица у них были умиротворенные. Из них ушли куда-то напряжение и злость последней кровавой стычки. Как-будто они сознавали, что они выполнили свой долг и свое предназначение на этой земле до конца, и были этим довольны. По разговорам собравшихся в толпе людей Мантелей узнал, что погибшие вои нарвались на вражескую засаду и полегли в неравном бою. И только подоспевшая помощь помогла остальным отбиться от врагов и еще захватить в плен двух ордынцев. Мантелею, не один раз ходившему в разведку, хорошо было известно, как, словно тени, беззвучно появлялись и бесшумно исчезали вражеские разведчики. Он знал, как вести долгое наблюдение за врагами из засады, и какое нужно при этом терпение. Ему было невыразимо жаль погибших ребят. Как сквозь сон услышал он голос князя Шаку о том, чтобы погибших воев похоронили сегодня же по булгарскому обычаю. И тут его взор упал на пленных ордынцев. Их беспомощный вид вызвал было сначала жалость в его душе, но тут же воспоминания о погибших товарищах, о погибшем городе Биляре и о погибшей свой молодой супруге, да вид погибших молодых булгарских воев заставили его забыть о всякой жалости к захваченным врагам. «Это орды вот таких же жалких на вид ордынцев погубили Биляр. Это такие, как они, принесли нам горы несчастья и ввергли весь булгарский мир в пучину погибели. Кто их звал сюда! Попадись я к ним в руки, они бы содрали кожу с меня живого!» — как молния пронеслась в мозгу. Все в один миг вскипело в нем. Все клокотало внутри. Не боясь, что его остановят, он прошел к саням, где лежали связанные ордынцы и, сильно встряхнув за шиворот, поднял одного ордынца на ноги. Видимо, ордынец увидел, как бешеным огнем горят его глаза. Почуяв, что этот булгарский воин его не простит, и что наступил последний миг в его жизни, он вдруг бессильно опустился на колени и что-то бессвязно замычал. Слезы ручьем полились из его азиатских глаз. Тут кто-то из толпы попытался остановить Мантелея, но тот так яростно зарычал на него, что останавливающий Мантелея человек испуганно начал креститься и боком-боком отступил вглубь толпы.

773

-------------------------------------------

- Зарублю всех! Только попытайтесь удержать меня! Зарублю! — кричал Мантелей словно в беспамятстве, размахивая своим акинаком. Ахчура видел, как побледнело лицо Мантелея, и понял, что тот в этот миг зарубит всякого, кто посмеет встать на его пути. Озверевший Мантелей вытащил несчастного пленного из саней и бросил на землю. Тот повалился как сноп.

- Ахчура, помоги! — крикнул Мантелей.

- Нет, нет Мантелей! Я не смогу, — попятился назад Ахчура.

- Эх, ты, жалкий музыкант! Тебе бы только в дудку дуть! — зло, кривя ртом и вращая очами, снова крикнул Мантелей.

Белебей видел, что Мантелей не в себе. Он не понимал, отчего вдруг взбеленился этот всегда спокойный его друг. Он тоже попытался было остановить Мантелея от самосуда, но был отброшен назад сильным толчком. А вокруг, словно ожидая интересного представления, колыхалась толпа. Она то напирала вперед до самых саней, то отступала, как приливная волна. Гулкий ропот, как шум в лесу во время несильного ветра, качался над толпой. И только погибшие вои спокойно продолжали лежать в санях, навсегда отрешенные от земных дел и страстей.

- Мантелей, не надо! — крикнул Белебей из толпы, увидев, как Мантелей занес свое оружие над пленным.

- Да пошел ты подальше! И вы все тоже! — крикнул в толпу Мантелей и с силой опустил свой акинак на шею пленного. Послышался быстрый, словно чмокнувший звук, и пленный сразу сник к земле. Темная струя ударила в землю. Его тело еще крупно дрожало, а Мантелей уже стал вытаскивать второго пленного из саней. Но тот сопротивлялся, как мог, и верещал как раненный заяц. Мантелей прямо на санях ткнул его в грудь акинаком и потом, вытащив его трепыхающееся тело, положил на землю и зарезал как барана. Кровь хлестала из перерезанного горла. А Мантелей стоял над ним, дико вращая очами. Никто, даже сам князь Шаку, не стал его останавливать. Да и вряд ли нашлась бы такая сила на земле. Враги своими действиями так достали его и довели до такого звериного состояния, словно он был рожден матерью не землю пахать, а творить такие богопротивные дела. Что было далее, он помнил плохо. Как сквозь туман он услышал чей-то приказ, — уведите его!

Потом они втроем, Ахчура, Мантелей и Арман, сидели в помещении, куда их определили на постой, и пили крепкий мореный булгарский пыл. А Белебей пошел смотреть, как будут хоронить погибших булгарских воев. Пили молча. Лишь Ахчура

774

-------------------------------------------

с Арманом перебрасывались иногда парой-другой словечек, а Мантелей молчал. Молчал страшно и пил.

Через некоторое время, уже ближе к вечеру, их навестил Белебей. Он рассказал ребятам, как отпевали погибших воев, и крещенных и некрещеных вместе, и удивлялся тому, почему это булгарские священники допускают такое. Он спросил об этом у Ахчуры, и тот ему ответил, что вот, мол, ты, Белебей, и христианский священник, а того не знаешь, что у Бога, по разумению булгар, все перед ним одинаковые — и крещеные люди, и некрещеные. Главное — соблюсти ритуал, а там Господь сам разберется, кого как судить. Вот так вот, мой дорогой друг и товарищ Беле- бей. Белебею всегда было интересно наблюдать и постигать обряды и обычаи этого воистину загадочного народа. И он теперь, пользуясь, случаем, стал расспрашивать Ахчуру о том, почему и зачем выполняют на похоронах булгары вот такие вот, например, обряды. Белебей спрашивал, а Ахчура охотно отвечал ему.

-Вот скажи, Ахчура, — обратился Белебей, — почему это булгары перед тем, как вскрыть дерн на могиле, сначала вырезают кусочек дерна треугольной формы? И потом, когда хоронят, бросают этот треугольный, вынутый первым кусочек дерна, в самый низ могилы?

Ахчура несколько подумал и ответил:

- Я точно не знаю, почему это первоначально вырезают кусочек дерна именно треугольной формы. Со слов старых людей, этот треугольник земли означает трехмерный мир. Но знаю, что после этого булгары аккуратно снимают дерн с могилы ровными прямоугольными кирпичиками и складывают все это отдельно от другой земли, которую достают при дальнейшем рытье могилы. По поверьям нашего народа, именно с первого кусочка дерна, вынутого из могилы в треугольной форме, разные колдуны и знахари готовят снадобье, которое потом применяют при на- слании порчи и различных болезней на человека. И чтобы помешать колдунам, этот первый кусочек дерна треугольной формы и бросается в самый низ могилы, чтобы никто не смог достать и использовать его во вред людям. А остальными кусочками дерна потом уж аккуратно укладывается оградка вокруг могилы, и поэтому земля не будет осыпаться, и могила будет содержаться аккуратно. Вот так вот, Белебей.

- А почему булгары бросают монетки в могилу?

- Ну, это просто. Это плата хозяевам кладбища за место и плата другим силам в том мире, куда направится душа умерше-

775

-------------------------------------------

го или же погибшего человека. Платить лучше всего монетками желтого цвета. А когда нет монет желтого цвета, сойдет монетка любого другого цвета. Я сам не раз был свидетелем того, когда ни у кого не было монетки, люди, и мужики тоже, снимали с уха золотую или же серебряную серьгу и платили хозяину кладбища. Ну а когда нет ни золотого, ни серебряного предмета, пойдет также серьга из любого другого металла. — Немного помолчали, и далее Ахчура продолжил: — Так же ставится в посуде еда и питье на гроб. Это чтобы усопший не голодал, и чтобы его не мучила жажда там, на том свете. Еще кладут предметы обихода. Мужчинам — мужские предметы, а женщинам — женские предметы. В некоторых селах я видел, что на гробу обозначают просто линиями окно и дверь. Это чтобы в день поминовений душа усопшего могла посетить наш мир и своих родственников.

Тут в разговор вмешался Арман.

- Ахчура, скажи, — обратился он, — почему на похоронах у нас раздают тонкие суровые нити? Я хоть и булгарин, а до сих пор не знаю. И ранее ни у кого об этом не спрашивал.

- По поверьям, на тот свет душа усопшего переправляется через бурный поток по тонкому, как волосок, мостику, расположенному высоко на скалах. И вот эти суровые нити служат перилами этому мосту, по которому переправляется душа человеческая, и не дают душе сорваться в ад. Я так слышал об этом от старых людей.

- Вон оно как? — удивились Белебей и Арман.

- А почему это булгары после похорон по кругу обходят могилу? — задал очередной вопрос Белебей.

- Этим оказываются последние почести усопшему человеку. Это как круг почета. И заметьте, обходят круг по солнцу. И обходить нужно нечетное число раз. Или один круг или три круга. Где начинают обходящие люди круг, там и должен круг закончиться. Разрыва круга не должно быть. И, если вы заметили, обходящие круг люди держат в руках железные предметы. Они железом замыкают круг, чтобы душа усопшего человека не смогла вырваться самовольно из железного круга, и чтобы она не пугала и не беспокоила живых людей. Так что круг имеет не одно значение. А некоторые наши соплеменники обходят могилы даже верхом. Это тоже не возбраняется, — добавил Ахчура. Посидели. Помолчали. Выпили еще по одной кружке пыла. И, как бы продолжая разговор, Белебей еще раз спросил:

- И откуда ты все это знаешь, Ахчура?

776

-------------------------------------------

- Об этом и о других обычаях мне не один раз рассказывала мне одна мудрая женщина, которая давным-давно взяла меня маленького на воспитание, когда я потерял своих родителей.

Тут, совсем неожиданно, все услышали глухие всхлипы. Это плакал Мантелей. Плакал, давясь слезами и стараясь сдержаться, их горемычный друг. Он ладонями рук прикрыл свое лицо и было видно, как слезы пробиваются сквозь пальцы. Все неловко помолчали, поглядывая друг на друга.

- Да, убивая других, мы убиваем себя. Будь она проклята сто раз, эта война! Пусть будут прокляты те, кто вводит нас в такой грех! Я, священник, который крестом и молитвами должен обратить людей к Богу, взял в руки оружие. Я убивал людей. И нет мне прощения от Бога, — глухо выдохнул Белебей. Ребята тоже пытались успокоить Мантелея. Видимо, убийство пленных ордынцев не прошли для него даром и он тяжело переживал это.

- Мантелей, дружище, ты вспомни, вспомни и не казнись так. Помнишь, как они на куски изрезали нашего великого князя Ылтанпика? Помнишь, как убили твою супругу. Как они складывали огромные пирамиды из голов наших соплеменников? Ты молодец! А я слабак и не смог бы поступить, как ты, — говорил Ахчура Мантелею, слегка тормоша его за плечи и стараясь вывести его из такого угнетенного состояния. Но Мантелей молчал и лишь вытирал свои слезы ладонями натруженных рук.

Князь Шаку шел к Ылтансюсь и волновался как мальчишка. От навязчивых мыслей ему стало жарко, и он расстегнул золотые пуговицы своего кафтана. Он шел и вспоминал их последнее свидание. Тогда, проводив бывших вместе с ним мужиков, они надолго остались вдвоем с Ылтансюсь. Вспоминали далекое детство, юность, различные приключения, случавшиеся с ними. На прямой вопрос, почему же она выбрала в мужья не его, князя Шаку, а другого, хоть и не менее достойного, Ылтансюсь тогда ответила: «Мы с тобою с детства росли вместе. Всегда вместе играли и проводили время. Ты был мне привычным, ну обычным, что ли. А мне, наверное, захотелось новизны. Говоря честно, я и сама не знаю. Молодая была, глупая».

- А теперь что? — спросил тогда Шаку.

- А теперь время другое. Все изменилось на свете. Изменилось неузнаваемо. Да и мы сами стали другими. Было столько

777

-------------------------------------------

потерь. Устала я. Устала от этих постоянных военных столкновений. Устала от этих неисчислимых потерь. Каждая потеря уносит часть моей души, и мне иногда кажется, что часть меня уже давно умерла. Умерла вместе с мужем, вместе с потерями наших городов и сел. Умерла с потерей каждого простого воина. Вот так вот, дорогой мой друг детства. Жить иногда не хочется. Но я твердо знаю, что жить нужно вопреки всем потерям и лишениям. Так велит нам Господь наш, Иисус Христос. Нужно быть нам терпеливыми и твердыми духом. Это Господь посылает нам испытания за грехи наши, и мы должны терпеть. Каждый должен нести свой крест. «Да, каждый должен нести свой крест», — подумал и князь Шаку, продолжая идти к Ылтансюсь.

Шаку шел, вдыхая легкие запахи дыма, а разные мысли так и вертелись в его голове. Он шел, и из тесноты народа на улице его взгляд выхватывал разные картины и разных людей. Лица людей в основном были озабоченные земной суетой. Кто вел скотину на веревке. Кто нес котомку за спиною. Женщины с коромыслами важно и с достоинством несли полные деревянные ведра с водой, и ни одна капелька воды не проливалась на землю. Мужчина и женщина в сопровождении детишек тащили деревянные сани, нагруженные нехитрым скарбом. Туда-сюда сновали верховые казаки, и острый разбойничий свист, словно молния, вспарывал иногда холодный воздух. И тогда пешие люди спешили прижаться к плетневым заборам, уступая дорогу конным разъездам. Но иногда попадались и группки молодых бесшабашных молодых воев, которым и беда была не беда. Прислонившись к крепким заборам, они, видимо, с утра подогретые булгарским пылом, задирали словами прохожих, особенно молодушек. Громкий смех и колючие прибаутки постоянно взлетали над ними. Смущенные молодухи старались быстрее обойти озорников. И лукавый взгляд, брошенный через плечо, иногда, как стрелой, поражал озорников. Шаку шел, и его слегка страшила наступающая зима с её неминуемыми трескучими морозами, когда птицы падают на лету. Когда волчьи стаи близко пробираются к жилью людей и крадут овец из ветхих сараев. Когда, покрытые еще неокрепшей тонкой корочкой, коварные полыньи на болотах засасывают и губят всех живых, по неосторожности или же по незнанию забредших на эти бездонные трясины. Ему представилось, как далеко на севере, на своем разукрашенном серебряными сосульками троне восседала грозная царица зима и, дохнув великою стужею, посылала вьюги и бураны на царство

778

-------------------------------------------

булгар. Но пока еще стояла довольно-таки неустойчивая погода предзимья, с её оттепелями, туманами и легкими морозцами. А могучее царство всесильной зимы пока только грозилось первыми настоящими морозами, да холодными ветрами и вьюгами, гудящими в вековых булгарских лесах. «Так неужели все предопределено в этом мире, как осень и зима после лета? Как предопределены эти страшные и губительные набеги и нашествия бесчисленных врагов из глубин неведомых степей. Ведь наше будущее рождается из прошлого и настоящего, в котором живу я и множество других людей», — думал, шагая вперед, князь Шаку. И этот одинокий верблюд, несущий вьюк между горбов, невесть откуда попавший в булгарскую крепость. Как равнодушно, а может, презрительно смотрит он на маленьких людей, тупо следующих своему разуменью. «И правда, где же его хозяин? Почему не сняли вьюк со спины верблюда? Что-то тревожное и нехорошее было в этом. А может, он отбился и убежал от восточного каравана, недавно разбитого и разграбленного татарами недалеко от крепости?» — мелькнула мысль. Тут его мысли переключились на Мантелея и Ахчуру, да на их странного друга, монаха Белебея. «Надо будет их приблизить к себе. Раз они служили великому князю Ылтанпику, то так же верно будут служить и мне. Вон они сколько боев и потерь выдержали, а все же продолжают верить в нашу победу. Значит, они верные и надежные вои. Только уж очень этот Мантелей ожесточился, временами буквально звереет, — подумал князь, вспомнив недавний дикий эпизод с пленными ордынцами. — Это война! Это она, проклятая, виновата, что простые пахари-земледельцы взялись за оружие. Если бы не эта война, жили бы они спокойно в своих деревнях. Женились бы, растили детей и хлеб. Оружие брали бы в руки только ради охоты. А тут люди охотятся на людей. Как тут не ожесточиться?» — вновь промелькнуло в голове. Мысли князя Шаку вновь вернулись к прекрасной Ылтансюсь. Её печальный образ ярко и зримо встал перед его мысленным взором. «Все равно, как бы там ни сложилось, все равно ты будешь моею. Никто не имеет на тебя прав более, чем я. Пускай право первой ночи когда-то досталось не мне. Но теперь обстоятельства совершенно другие. Мы стоим на пороге небывалых событий, и каждый день, каждый наш миг может стать последним. Так почему же нам не воспользоваться моментом и не устроить маленький праздник. Ведь что ни говори, а мы с самого детства росли вместе и, что уж там кривить душою, я с детских лет был

779

-------------------------------------------

влюблен в тебя. И до сих пор люблю тебя и только тебя одну, несмотря ни на что. Как мне было тяжело любить тебя без надежды на счастье, без надежды на взаимность. Как неимоверно тяжело было осознавать то, что ты принадлежишь другому мужчине. Я ждал тебя целую вечность», — подумалось ему. В прошлый раз, он чувствовал, она была уже готова принадлежать ему, и только чувство ложного стыда и боязнь греха удерживали её.

Князь Шаку нашел её погруженной в задумчивость, тихо перебирающую на столе золотые и серебряные монетки. Она пересыпа их из одной серебряной посуды в другую. Он приметил, что Ылтансюсь стала пасмурнее, и его сердце дрогнуло в тревоге.

- Ты?! — вскинулась она навстречу ему, и её лицо вмиг закраснелось, словно он разгадал её тайные замыслы. — Я думала о тебе. Этой ночью я видела тебя во сне. А теперь ты сам пришел.

- добавила она полушепотом, взяв своего друга детства за руку. Рука была горячая как огонь, и князь Шаку почувствовал, что этот жар передается ему и горячей волною пробегает по всему его телу.

- Что-то случилось? — спросил он её.

- Пока нет, но тяжелое предчувствие гнетет меня. Я боюсь.

- Расскажи, каким ты видела меня во сне?

Она тепло посмотрела ему в глаза, и князь Шаку увидел доселе незамеченную нежность в её глазах. Также держа его за руку, она начала рассказывать свой сон:

- Я видела тебя сидящим за столом вместе с моим покойным мужем. Вы мирно сидели и о чем-то говорили. За спиною у вас на стене висел металлический щит в виде двух вписанных друг в друга треугольников с христианским крестом посередине. Два скрещенных акинака соседствовали рядом со щитом. Шкуры каких-то неведомых зверей свисали из-под потолка. Я подносила вам угощение на широком подносе и хмельные напитки в глиняных горшочках. Вы пили напитки, а недопитое выливали прямо на стол, говоря, что я подаю вам не сладкие напитки, а горький полынный настой. Вылитые напитки соединялись в один поток и широкой полосой стекали прямо на пол, разливаясь в широкую лужу. И вдруг я заметила, что я совершенно босая, и шлепаю ступнями прямо по этой луже. И волосы мои золотые были растрепаны по плечам. Мне стыдно. Я ищу свой сурбан, и нигде не нахожу его. Потом я вижу в окно, как девушки расстилают выбеливать на снегу длинные полосы домотканого холста. А ты и мой покойный муж уходите на закат прямо

780

-------------------------------------------

по этим выбеленным холстам, становясь все меньше и меньше в размерах. Я кричу и не могу докричаться до вас. Так я и осталась одна в своем доме, а вы ушли.

- Так ничего же нет плохого в этом сне. Чего ты испугалась?

- Не знаю. Но к моим старым тревогам прибавилась еще одна тревога. Я, я боюсь потерять и тебя тоже.

- Глупенькая. Пока я с тобою, тебе нечего бояться. Я и все мои вои, да и весь булгаро-суварский народ защищает тебя, наша прекраснейшая княгиня. Вот пройдет мрачная осень, пройдет скучная зима. На крыльях теплого ветра прилетит прекрасная весна, и кончится это затворничество в крепости.

- Ты думаешь дожить до весны?

- Я не только думаю, я уверен в этом.

- Ты словно не хочешь замечать, как в окрестных лесах собираются злые силы. Ты все ещё надеешься выиграть у судьбы? Но жизнь — это не игра в шахматы. У судьбы не выиграть никогда. Каждое сражение — это игра с судьбой. Ты прекрасно знаешь обстановку вокруг крепости и лишь хочешь успокоить меня такими разговорами. Татары несут гибель булгарскому народу, и нам с тобою тоже.

- Нет, нет. Я просто хочу быть ближе к твоему сердцу. К такому холодному и совершенно равнодушному ко мне сердцу.

- Ты не прав, Шаку. Ты совершенно не представляешь и не знаешь, как горит мое сердце и для кого оно так стучит. После смерти мужа я думала, что жизнь кончилась для меня. Ан нет. Прошло какое-то время, и мое женское начало все сильнее и сильнее дает знать о себе. Мне хочется жить. Хочется любить. Ведь я еще такая молодая. Нам с тобою едва минуло двадцать восемь.

Ылтансюсь говорила с придыханием, и её лицо выдавало знаки сильных душевных волнений. Тайный голос из глубины сердца, как будто из самого чрева, спрашивал её: «Что же ты делаешь, безрассудная? Ты же изменяешь мужу.». И тут же другой голос, более твердый и сильный, отвечал ему: «Я хочу жить. Всего лишь жить. «.

Свежий запах сильного и молодого женского тела доходил до князя Шаку, заставляя его сердце учащенно биться. Он до головокружения, со сладким замиранием и болью вдыхал эти ароматы, забыв обо всем на свете. Тут были только она и он, одни на всем белом свете. Сначала мягко и робко, а потом сильнее обнял он её и прижался щекою к её щеке. Его губы шептали бессвязные слова, и в то же время легко касались мочки её розового уха.

781

-------------------------------------------

Она не сопротивлялась и тоже ответила ему горячими ласками. И вот их губы нашли друг друга и слились в страстном поцелуе. Незаметно для обоих они оказались на широких полатях, застеленных теплой кошмою. Горячий шепот мужчины, его бессвязные слова да сладкие поцелуи привели Ылтансюсь в такое состояние, как ей показалось, что она даже потеряла сознание на время. А он мял её своими сильными руками, играл и ломал как игрушку, что только нравилось ей.

Сколько времени продолжалось это безумие, они не помнили. Тихо лежали они потом на полатях рука в руке, утомленные, опустошенные и умиротворенные. Ни о чем не говорили, каждый по своему переживая это счастье. Никто не мешал им, и они тоже старались никому не напоминать о себе. «Господи!

- про себя молилась она, — не оставь меня, бедную, своею милостью. Прости грехи мои вольные и невольные. Я слабый человек и полностью завишу от Твоей власти, Господи мой. С момента гибели своего мужа я жила как в пустыне. Множество золота и серебра, драгоценных камней да различного добра нисколько не утешали меня. Я жила и не чувствовала вкуса жизни. Много чего лишилась я в жизни, но много чего и приобрела. И одно из самых драгоценных моих приобретений — это любовь князя Шаку. Благодарю Тебя, Господи, за такой подарок судьбы в это непростое и жестокое время. Я навеки твоя верная подданная, и умру с Твоею молитвою на устах». Она тихо взяла свой серебряный крестик и поцеловала её. Потом они встали, и Ылтансюсь пригласила Шаку за стол. Ей не терпелось чем-то угодить или услужить ему. Просто ей захотелось побыть слабой женщиной и проявить заботу о нем.

- Сейчас я угощу тебя настоящим булгарским шыртаном, а потом мы с тобою поиграем в шахматы. Конечно, если ты согласен, -произнесла она, отодвигая на край стола посуды с драгоценностями.

- Кушать я не хочу. А вот в шахматы с тобою сыграю охотно. На раздевание, — шутливо улыбаясь, ответил он.

- Ах, вон ты какой! — воскликнула Ылтансюсь и, тоже шутливо взяв его за уши своими пальчиками, притянула его к себе. Её горячие губы вновь нашли его губы, и они чуть не задохнулись от поцелуев, совсем позабыв о шахматах и о вкусном шыр- тане. «Саламанпа Салампи пек юратупа киленер», — прошептали её горячие губы строки из булгарского древнего эпоса и они, обнявшись, вновь повалились на полати.

782

-------------------------------------------

Через некоторое время они сидели рядом за столом и перебирали, пересыпали промеж пальцев драгоценные камни и различные монетки. Князь Шаку с интересом разглядывал отдельные булгарские монетки с изображением креста, оленя, человеческих фигурок, боевых луков и других различных зверей. Были среди монеток и хазарские с различными надписями, да и арабские дирхемы с тонкой арабской вязью. Потом Ылтансюсь показывала ему бронзовые кувшины и серебряные блюда с изображениями всадника, оленей, пернатых птиц и трилистников. Всю эту посуду она принесла на серебряном подносе изумительной красоты.

- Как ты сумела все это спасти? — спросил Шаку.

- Мои верные люди еще до окружения Сувара сумели все это вывезти за пределы города и спрятать в надежном месте. Еще несколько частей ценного груза, надежно спрятав, пришлось оставить на территории Сувара. И теперь их судьба мне неизвестна, — ответила Ылтансюсь.

- Ты молодчина. Предусмотрительна, — похвалил её Шаку.

- Всего в жизни не предусмотришь. Я тут заказала сон одной юмозь по имени Дарья. Говорят, её предсказания и пророчества сбываются. Сегодня же схожу к ней да и разузнаю про сон.

Потом они перекусили на скорую руку, после чего сели играть в шахматы. Шаку вспомнил, как ещё когда-то в далеком детстве они с Ылтансюсь играли в шахматы. Он вспомнил, с каким азартом играла она тогда. Его всегда раньше удивляла её склонность к этой интересной игре. И на сей раз Ылтансюсь тоже играла с азартом, на сопротивлении и высоком напряжении. Её очи горели, и её неуемный и яркий характер проявился и здесь, в этой мудреной игре. После того, как она проиграла партию, она щедрой рукою хотела рассчитаться с Шаку, но Шаку отказался от выигрыша, сказав, что ему достаточно её теплого взгляда. Но как только они сели играть за вторую партию в шахматы, в дверь постучали.

- Войдите! — крикнул Шаку.

Загремев доспехами, в дверь ввалился запыхавшийся воин.

- Курум, что случилось? — опережая запыхавшегося воя, тревожно спросил Шаку.

- Князь, татары! — выдохнул Курум.

- Где?!

- У первой засечной черты, там, где лесные завалы на дороге, в сторону города Сувара! Наши передовые отряды уже бьются с ними!

783

-------------------------------------------

- Ах, шуйтансем! — только и выругался князь. Он стал быстро собираться. К нему подбежала встревоженная Ылтансюсь. Она вскинула на него свои глаза, полные тревог и невыразимой тоски. — Теперь я буду драться как лев! За тебя, за себя и за нашу святую землю! Знай это! — крикнул он Ылтансюсь и выскочил в дверь вслед за воем.

- Я буду молиться за тебя! — только и успела крикнуть вслед Ылтансюсь.

- Смал, коня! — крикнул князь Шаку, увидев другого своего воя, держащего его коня под уздцы. И вскоре дробь копыт присоединился к другим шумам, все больше и больше возникающим в переулках и на улицах крепости. Тут, перекрывая все шумы, на- батно ударил колокол на колокольне христианской церкви. Вскоре в крепости Ылтанай все пришло в неописуемое движение.

Плотный туман опустился на Булгарскую землю. Цепляясь за ветки деревьев и за пожухлую траву, он завесой висел в лесах и полянах вокруг крепости Ылтанай. Буквально в десяти шагах уже ничего нельзя было различить. Все расплылось и спряталось в густом молочном тумане. Какие-то неясные шорохи и звуки да тревожные людские голоса метались в тумане от поляны к поляне. Вспугнутая внезапно людьми птица с шумом шарахалась от дерева к дереву и, нигде не найдя покоя, уносилась ввысь, лишь бы быть подальше от этих пугающих звуков. Иногда резкое конское ржание, как ножом, вспарывало завесу тумана и тревожно замирало вдали, ударившись об глухую стенку леса. Встревоженные сохатые да кабаньи семьи с шумом убегали от невидимого врага и, вдруг напоровшись на людские стены с другой стороны, спрятавшиеся в глубинах леса, с визгом уходили прочь от притаившейся опасности. Волки, поджав хвосты и ощерив клыки, уже не нападали на животных, а старались тайком улизнуть из смертельного круга, куда они попали внезапно, когда отсыпались в оврагах после сытной трапезы. Лес был полон тревоги. Лес был полон опасности. В глухих лесных оврагах и чащобах, заваленных упавшими от старости и в бурю деревьями, людьми накапливались силы, страшные в своей многочисленности и взаимной ненависти и злобе. Всюду, в каждом овраге, за каждым деревом, на любой дороге или тропинке таилась смерть. И горе тому воину, кто по незнанию местности, по воле случая или судьбы, заблудившись или же просто по невезению попадал во вражеские ряды.

784

-------------------------------------------

Тут же замирал и пропадал в тумане крик несчастного, вырвавшийся из человека в момент последней агонии. И долго потом, уже после окончания боев и великих сражений, как заблудшее эхо, носились эти крики в лесных чащобах и оврагах, пугая суеверных людей. И только разведчики с обеих сторон, прикрываясь туманом, беззвучно появлялись и бесшумно исчезали в зарослях, выявляя и изучая боевые линии противника. Горячая стрела, выпущенная верною рукою, бесшумно валила на землю зазевавшегося противника, и кустарники смыкались над бедолагой. Местами, замаскированные опавшими листьями и белым налетом инея, ещё дышали теплотой бездонные трясины. И горе неосторожному зверю или человеку, попавшему в эти болотные топи. Не зная зыбкой тропинки, без помощи другого человека ему уже не выбраться на твердую землю. И здесь, захлебнувшись грязной жижей, завершает он свой земной путь. И один только Бог знает, сколько страшных тайн хранит бездонное болото, это страшное жилище болотной нечисти.

Князь Шику командовал левым, а князь Алимпик правым крылом булгарского войска. Колышущиеся рати неприятелей черной стеной выступали друг против друга из пелены тумана и сшибались в гибельном вихре беспощадного боя. Окрестности гремели от боевых кличей противников и дикого ржанья раненых коней. С шумом и треском падали поперек дороги и через поляны вековые деревья перед ордынцами, подрубленные и приготовленные булгарами заранее для задержания вражеских ратей на дальних подступах к крепости Ылтанай. Густым жалящим роем вылетали каленые стрелы из-за лесных завалов, ища для себя кровавые жертвы. И грозный боевой клич булгаро-су- вар «Хурай!» — не раз приводил в трепет и смущение ордынские рати. Казалось, что сама чаща булгарского леса выплескивала против противников свой кипящий гнев и буйную ярость. Вот смешались боевые порядки противников, и застонал старый лес вокруг крепости тысячами стонов, предсмертных хрипов и криков. И ложились павшие ордынцы вперемешку с булгарами и конями, рядами, ложились густо, как снопы в поле. Трупы лежали друг на друге, часто в обнимку, как братья, словно матушка Смерть навеки породнила противников. Ярость татар схлестнулась с неистовством булгар. Война, как страшная буря, валила деревья, валила коней и людей, превращая все это в прах. Тяжким, невероятно тяжким выдался первый день обороны крепости Ылтанай. Татары, видимо, рассчитывали быстрым натиском

785

-------------------------------------------

всей своей армады расправиться с булгарами. Но не тут-то было. Наученные горьким опытом, булгары заранее понастроили против неприятеля многочисленные завалы из старых многоветвистых деревьев на дорогах и тропинках, преодолеть которые было чрезвычайно трудно любому человеку, тем более конному. И приходилось татарам спешиваться со своих коней и обходить эти завалы, тянущиеся на многие расстояния. Но как только ордынцы углублялись в лесные чащобы, то тут же как буйный вихрь налетали на них из-за засад булгарские вои. И была резня страшная, каких ранее со времен Атиллы, или правильнее Ада- ла, не знали ни булгары, ни татары, да и на всей грешной земле, наверное, не было более таких кровопролитных сражений. И только сырой туман гасил ярость и звуки боя. Только туман густо пеленал земную беду булгаро-сувар. И лежат до настоящих пор, почти 800 лет, не погребенные булгарские вои и татаромонгольские нукеры в бесчисленном множестве, на огромной территории в Пензенской области, под булгарской крепостью Ылтанай. Лежат во всеоружии, с амуницией, со страшными следами боевых ран на пожелтевших скелетах. И эти немые свидетели лучше всяких историков говорят, что происходило в этих булгарских лесах и полях в те далекие страшные годы.

Суров скифский край. Сурова его природа. Только ещё вчера густой туман плотной пеленой висел над окрестностями, а сегодня уж гуляет холодный ветер по открытым полям и полянам. Ветер быстро справился с туманными облаками, и теперь шумит по всей округе. И только в лесу немного тише, лишь тревожный гул да скрип и стоны деревьев слитным шумом проносятся по вековым чащам и буреломам, и поневоле становится тревожно на душе. Неприветлива ты, булгарская земля, поздней осенью, нерадостна и скудна на тепло и на светлые денечки. Пасмурно кругом, пасмурно и на душе у людей. Да чему и радоваться-то? Вон сколько лежит погибших булгар в окрестных лесах и полянах. Вон сколько лежит погибших ордынцев вперемешку с погибшими булгарскими воями. Настрадалась земля, изболелась. И теперь стонет в жалобах слезных. Красновато-черным глянцем блестят огромные, страшные и застывшие лужи человеческой и конской крови. Застывшая от мороза земля не впитывает влагу, или же просто устала принимать токи дармовой крови. Везде кругом падали и гибли противники. Уже утомились не

786

-------------------------------------------

только люди, но и кони. Рубились из последних сил, пока быстрая стрела или острая сабля да длинное копье, или весомая булава или палица вдруг не останавливала яростный порыв противников. Бились, сколько силы хватало. Везде, куда ни глянь, лежат, а местами прямо громоздятся друг на друге жалкие, бесформенные останки павших людей и коней. И только полоснет временами по сердцу страшный волчий вой, да екнет сердце от сознания близкой опасности.

Да, сурова ты, скифская земля. Но не суровы её люди. Нигде на земле ты не сыщешь народа приветливее и добрее. В этом Белебей убеждался не раз. И снова убедился в этом. Совершенно случайно, на одной лесной поляне, около жаркого костра он увидел Шурая, которого потерял было и не видел со времени прибытия в крепость Ылтанай. От неожиданности они сначала словно остолбенели на время, а потом в едином порыве кинулись друг другу в объятья, радостные от сознания того, что оба живые.

- Шурай, дружище! Где ты пропадал? Мы совсем потеряли тебя из виду. Мантелей и Ахчура тоже не раз вспоминали тебя, — выдохнул Белебей, обнимая Шурая как родного брата.

- Да вот встретил в крепости земляков и задержался у них. Да потом еще встретил воев с реки Свияга, с которыми когда-то делил один походный шатер. Ну, вообще сказать, как-то потерялся я на время в загуле перед этими событиями. Будет время, расскажу, — добавил Шурай и тут же потащил Белебея поближе к костру. А вокруг костра сидели на поленьях и на бревнах булгаро-суварские вои и на прутиках поджаривали над костром капающие жиром кусочки свинины.

- А ну-ка, ребята, дайте место моему другу и сала с хлебом тоже, — сказал Шурай, и тут же вои, отодвинувшись, освободили место перед костром для Белебея. Кто-то протянул ему прутик с наживленным кусочком сала, кто-то протянул горбушку хлеба, кто-то головку лука, а Шурай преподнес подогретый симпыл. Удивлению Белебея не было предела. «И откуда только они все это достали?» — успел подумать он, как тут же рядом с ним пристроился Шурай.

- Ну, давай выпей сперва, а потом поешь, подкрепись. А то у тебя же супруги нет, и позаботиться о тебе некому, — вымолвил он, дружески улыбаясь ему. И уже через миг забросал вопросами: — Ну давай, рассказывай, как вы там без меня обходились? Как Мантелей? Как Ахчура? Я уже успел соскучиться по ним. Особенно мне хочется услышать, как играет на шопре Ахчура.

787

-------------------------------------------

- Да ребята ничего, держатся. Сам князь Шаку приблизил их к себе. То ли везет ребятам, то ли что другое. Они словно заговоренные от железа. После вчерашнего неимоверно трудного сражения с татарами, они вышли целыми и невредимыми из такого смертного боя. Хотя ты сам представляешь, как Мантелей бросается в самое пекло сражения. Он словно сознательно ищет смерти и буквально звереет при виде врагов. И Ахчура тоже не отстает от него.

- Да, ребята отчаянные, особенно Мантелей, — вымолвил Шурай.

Белебей сидел около костра, не спеша тянул божественный напиток, чувствуя, как тепло от костра да теплый симпыл согревают его тело. Но более всего его душу грело то, что совершенно незнакомые ему люди поделились с ним не только едой, но и душевным теплом. Он краем уха ловил разговоры окружающих его воев и все удивлялся настроению людей. Ни тени испуга или тревоги, ни тени упаднического настроения не уловил он в разговорах булгарских воев. Наоборот, он слышал шутки и прибаутки вокруг, как будто не было совсем этой истребительной войны с бесчисленными людскими потерями, не было этого зараженного трупными ядами воздуха со сладковатыми запахами смерти. «Вот они какие, мои булгары! И война им не война! И горе не горе! И смерть не смерть! Умеют жить. Умеют работать и веселиться тоже. Да и в бой идут с веселым азартом, словно на агатуй или на какое другое состязание. И эта война будет не только истребительной. Эта война, наоборот, сплотит булгар в единый народ. Ничего, ничего! Наш народ сходен с зеленой травою: чем больше косишь, тем гуще она растет», — с затаенной гордостью за своих булгар думал Белебей. И вдруг звон церковного колокола издалека донесся до него. «Уж не случилось ли чего в крепости?» — мелькнула мысль. Услышав звон, несколько воев тут же осенили себя крестным знамением.

- Спаси и помилуй нас Господи! — услышал Белебей. Он с большим удовлетворением отметил, что христианская вера все- таки сильна в среде булгар, и остался этим откровением чрезвычайно доволен.

А кругом все также шумел и роптал сурово сумрачный, кряжистый и дикий булгарский лес. Грелись люди у костра. Сизый дым расстилался между деревьев. Звякало оружие. Людские голоса смешивались с конским ржаньем и волнами ударяли по окрестным деревьям. Белебей смотрел на высокие деревья, на

788

-------------------------------------------

серое небо, и продолжал вслушиваться в людские разговоры. Казалось, что кроны высоких деревьев задевают своими вершинами облака и рвут их на лоскутья. Кто-то простуженно кашлял, и его кашель был похож на злобный лай собаки. Кто-то принес мерзлые кисти рябины и теперь щедро угощал ими всех желающих отведать эти кислые ягоды.

- Да-а, много силы нагнали татары. Прямо туча несметная. Большая злоба копится в окрестных лесах, — услышал чей-то говор Белебей. И тут же другой голос:

- Туча не туча, а все равно разгоним незваных гостей. На сто татар и одного булгарина много! Припомним татарам Биляр! Припомним баранью битву! Безвинно пролитая кровь булгар вопиет к небесам!

Белебей оглянулся на говорившего и увидел рыжего детину с короткой бородой и усами. Гневом горели его глаза.

- Татары вторглись в наши земли и всюду творят беззаконие и насилие. Татарский аркан вот-вот захлестнется на булгар- ском горле. Но мы не испугались их и не будем сидеть, сложа руки. Мы первые, кто оказал татарам такие великие почести. Мы укротим волчьи аппетиты татар. Не будь я булгарином, мы или победим или же все ляжем здесь, под крепостью Ылтанай! И в этом я клянусь!

Другие вои, поддерживая его дружно гаркнули несколько раз: «Ант, ант, ант!». Услышав слова клятвы, Белебей не выдержал и вскочил со своего места.

- Мне нравятся твои мужественные речи! По всему видать, ты храбрый воин! Я хочу познакомиться с тобой! Как тебя зовут твои сородичи? — страстно воскликнул Белебей, обращаясь к говорившему вою.

- Родители назвали меня Евсей. А друзья сокращенно зовут просто Ев. Или же зовут по кличке — Евпатор, — отозвался воин, и в знак дружбы протянул Белебею кружку крепкого напитка.

- А меня зовут Белебей. Я очень рад познакомиться еще с одним настоящим воином!

Тут кто-то затянул старинную булгарскую песню, сложенную неизвестно кем и в какие далекие годы и века. Но булгары, сколько знал Белебей, всегда пели эту песню:

Алран кайми аги-сухи Асран кайми атти-анни.

И песня торжественно поплыла среди векового леса, ударяясь о поляны и буреломы, взлетая к самым небесным просторам.

789

-------------------------------------------

Булгары самозабвенно, встав в широкий круг вокруг жаркого костра, взявши друг друга руками за плечи, выводили и вытягивали слова старинный песни. Казалось, песня объединяла булгар в единое целое, звала к подвигам во имя родной земли и родного народа, будила в людях самые потаенные высокие чувства, которые в другой обстановке скромные булгары и не стали бы высказывать и выпячивать. Песня захватила и Белебея тоже, и он, встав в единый круг со своими булгарскими друзьями, не зная как следует всех слов этой песни, затянул её вместе со всеми. Его мощный натренированный голос вскоре слился с остальными голосами. И казалось, что сама земля и окружающая природа, затаившись, заслушалась булгар. А это действительно была их земля, их лес и их небо. И сами булгары были истинными детьми родной природы. И никто не оглядывался с опаской. Никто не вел себя настороженно. Они были хозяевами на этой священной земле и вели себя на ней как хозяева.

Вскоре Белебей снова сидел перед костром и, продолжая ловить краем уха людские разговоры, думал свои думы. Эти повторяющиеся запахи смерти и тлена вперемешку с запахами прелых листьев слегка щекотали его ноздри. «Ладно хоть стоит довольно-таки холодная погода. А то нечем было бы дышать», — подумал он, вспоминая поля ранее виденных им сражений, где в летнюю пору, действительно, дышать было нечем от отвратительного запаха смерти и тлена. «Да-а, пришли татары и тысячи смертей да беду неминучую с собою привели на голову моим булгарам. И теперь мы в несчастье сидим и бедою закусываем. Не успеем с одною бедою справиться, как другая стучится уже у ворот. Э-эх! Что за безбожный народ вы татары, и какая такая мать вас родила? Посмотрел бы я на ту женщину, которая породила вас, ненасытных волков, — продолжал думать Белебей. И снова в голове: — Война, война! Будь она проклята. Что она сделала со мною, что? Из-за этой войны я совершил непростительный грех. Взял в руки оружие. Да, каждое сражение, каждый бой

- это игра с судьбой. Судьба преподнесла нам сюрпризы, и мои булгары, и я вместе с ними, бросили вызов судьбе. Хотя, если все на свете предначертано Богом, то нам у судьбы не выиграть никогда! Ни-ког-да! Это просто наше бессознательное влечение к саморазрушению, да и только. А ведь хочется жить. Как еще хочется. Мне очень интересно знать, какие люди и как будут жить через пять, десять или же сто лет? Ведь все, что происходило со мною, навсегда отложилось в моей памяти. И все длиннее и

790

-------------------------------------------

длиннее дороги моей памяти. А сколько лиц и людских судеб отложилось в ней?». Так думал Белебей, сидя у костра.

Тут послышался, сначала отдаленный, а затем все приближающийся множественный стук копыт по мерзлой земле. И вскоре кавалькада всадников быстрым наметом проскакала по лесной дороге в сторону обширного поля за кромкою леса. «Разведка, что ли?» — промелькнуло в голове. Вроде бы все было ничего, но этот быстрый пролет всадников по лесной дороге внес тревогу в душу Белебея. Да и другие люди вокруг костра сразу же приумолкли и насупились. Завертелись головы в разные стороны, и немой вопрос возник в глазах встревоженных воев. Неужели снова в бой? Ох, и страшна ты смерть, хоть и на родной земле. Особенно молодым.

С востока по всей стране и теперь конкретно на крепость Ылтанай шла гроза неминучая, с бурею в обнимку и с бедою за руку. Нагоняя безумный страх и трепет на всех людей, с огнем войны и с грозою опустошения шел Батый кровавый со стаею своих беспощадных волков. Черной тучею, черными змеиными реками текли ордынцы по старинной земле Булгарии. Текли, растекались, расходились веером, чтобы охватить больше пространства, предавая при этом огню и мечу все живое и неживое. И вставали пожары и дымы до самых небес. Засевались поля и пажити не зерном, а белыми костями погибших людей. В огромном море крови лежала вся булгарская земля. И беды одна за другою шумели над Волжской Булгарией. Весело было Батыю. Весело было его непобедимым нукерам. Да и что не веселиться! Когда вдоволь мяса и кумыса. Когда по нескольку коней имел каждый рядовой нукер. Когда звон булгарского золота и серебра веселил душу, и когда плач и стоны захваченных женщин и молодых девушек пьянили не хуже вина. Когда ради забавы можно зарезать любого пленного, как барана, и смотреть на его последние издыхания и подергивания. Любоваться агонией и наполнять посудину теплой человеческой кровью под предсмертные хрипы. А потом кормить ордынских псов человечиной и человеческой кровью. И уже не так страшили Батыя эти дремучие ки- реметние булгарские леса с непроходимыми чащами и глубокими оврагами, реками и крутоярами. Ведь недаром китайские мудрецы, да шаманы и предсказатели многих народов наговорили ему, великому хану всех покоренных им народов, что он завоюет весь мир. И что лихие татарские кони домчат его до последнего моря, и что их копыта будут стучать по мостовым столиц

791

-------------------------------------------

всего мира. Вот только отчаянное сопротивление булгарских воев, их упорство и упертость в обороне несколько портили ему настроение. Но все это было временным явлением. Все равно совсем скоро все булгары должны будут исчезнуть с лица земли. Ведь и до них сколько племен было втоптано в пыль и совсем перестало существовать. Да ещё донимали и не давали покою ему и его нукерам вши — эти злобные твари из подземного мира. Нукеры и нойоны все поголовно чесались, и не было от этих насекомых никакого спасенья. Нукеры всей пятерней соскребали с себя этих тварей, давили, жгли, а все было без толку. Никакими способами от них невозможно было защититься. Эти твари появлялись ниоткуда и буквально грызли и съедали нукеров живьем. Одежда многих воинов поистерлась от долгого ношения и сползала с плеч рваными лоскутьями. И тогда нукеры шли на поле боя и снимали с погибших их одежду и напяливали на себя. Ведь мертвым одежда совсем была не нужна, а нукерам нужно было жить и греть свои зудящие тела. Многие из них запасались одеждами и возили их с собою в хурджунах и полевых сумках вместе с другими предметами обихода. Под рев военных труб и под окрики нойонов орда за ордою всей своей армадой шли они на крепость Ылтанай. Шли, надеясь сходу подмять и покорить булгарскую крепость, как до этого покорили и стерли с лица земли десятки и сотни крепостей и населенных пунктов. Шли, пока не напарывались на гнев и ярость булгар и, опрокинутые встречным потоком, быстро, а иногда и притворно, отступали, чтобы зализывать свои раны. Или же, быстро перегруппировавшись, наносили неожиданный удар там, где их совсем не ждали. Так и шли татары. Не раз они были биты, да и сами бивали не раз. Но пока все равно побеждало татарское оружие, их мобильность и подвижность. Но более взначимую роль в этих победах сыграло количество нукеров. С монголо-татарами шли многие народы, которые, вливаясь в ордынскую реку, увеличивали силу, мощь и многоводность этой реки. На бедных булгар шли все азийские царства и народы, ранее покоренные монголо- татарами. И эта невиданная доселе грозная буря совсем опустошила булгарский край. Невиданная жестокость, грабежи и пожары как Молох истребляли народ. Более сильный давил и истреблял тех, кто был послабее. А потом голод, холод и моровые поветрия довершали дело. Жуткое было время. Дикими были люди. Кровожадными были правители. Так было. Так и жили. Жили, где тужили, а где и нет. Когда становилось совсем

792

-------------------------------------------

невмоготу, спасая свои жизни, бросив все: семью, детей, скотину и свой родной уголок, — уходили люди все далее и далее в леса, где кормились охотой или рыбалкой. Жгли леса, завоевывая под пашни новые участки земли. Кто заводил живность и косил травы, заготавливая на зиму корм скотине, а кто и выходил на большую дорогу, вооружившись кистенем и ножом. Далеко по малым или по большим рекам, в таежных глухоманях диких лесов и степей, меж живописных холмов или вдоль глубоких оврагов, что представляли собою естественные преграды, были разбросаны большие и малые населенные пункты да хутора в несколько домов. Под вековыми ветлами, вязами и тополями, в черемуховом разливе, под сенью священных рябин и красных калин прятались булгарские жилища. И неизменные киреметные капища недалеко от таких поселений, будь то священный родник, или же роща, а может, и отдельное дерево или же овраг, становились местом ритуальных поклонений булгаро-суваров, где приносились кровавые жертвы различным богам. До настоящих пор что- то аномальное присутствует в таких местах и временами пугает самых храбрых и неверующих людей, кто неуважительно и недостойно ведет себя в таких священных местах. Так и стояла Булгария укрываясь за киреметними лесами и оврагами да мужичьими горбами, в редких населенных пунктах осеняя небо и землю вокруг христианским крестом над церковной колокольней, пока проклятье слепой судьбы не поразило её. И верили булгаро-сувары семидесяти семи богам сразу, и Христу в том числе. Так и жили. Так и были, сея семена мечты да рожь и пшеницу, просо, чечевицу и подсолнухи, эти цветы солнца, пока не нагрянули монголо-татары. И сразу же сбилась жизнь с привычной колеи. Все сразу встало с ног на голову. Для булгаро-сувар наступила ахарсамана. Их могучее государство разваливалось и гибло на глазах под всесокрушающими ударами монголо-татарских орд, неисчислимых, как песок и степной ковыль. Окованные железом бревна кочевников громили ворота и стены булгарских городов. И в завоеванных булгарских городах и селах, да и по всей многострадальной земле землепашцев булгар утверждалась злая воля пришлых из Монголии кочевников — татар, этих неуемных детей далеких степей. Железная воля Батыя гнала эти орды все вперед и вперед на запад, затопляя всю булгарскую землю. И хлынула армада кочевников на булгарскую землю, как в половодье мутная вода. И выходя из берегов, затопила все в округе. И только дробный топот многотысячных копыт раздавался по земле. Толь-

793

-------------------------------------------

ко визг и ржанье коней, и свист поющей стрелы, да предсмертные стоны людей. И только лязг сабель, мечей и акинаков да верный удар занесенного копья слышался теперь. И прощай жизнь под боевые кличи противников, под копытами ошалелых коней. Вифлеемский плач стоял по всей земле булгарской. В Вифлееме избивали лишь младенцев, а в Булгарии шло тотальное уничтожение всего населения, от мала до велика. Напоили татары свои кривые сабли булгарской кровью. Напоили булгары свои акина- ки татарской кровью. И всюду до небес лишь отсветы да зарева мятущихся пожаров. Худая слава бежала далеко впереди завоевателей, и оставшиеся в живых жалкие остатки булгар уходили в таежные места, куда не смогла бы добраться неуемная сила захватчиков. И обезлюдел весь булгарский край. Поросли некогда жилые места крапивою, лопухами да другой дикой травою, что вырастает на местах былых жилых подворий. Захирели, сузились под натиском буйной растительности столбовые дороги, превращаясь в узенькую тропиночку или же совсем пропадая из глаз. И лишь редкие малолюдные населенные пункты по таким булгар- ским рекам, как Белая, Дема, Кама, Кинель, Вятка, Черемшан, Волга, Дон, Ока, Свияга и Сура, да по другим многочисленным рекам поменьше, оставались вне досягаемости ордынцев. К ним не было столбовых дорог. Люди по необходимости пробирались по звериным тропам да по воде. Били зверя, ловили рыбу. Да по мере возможности сеяли лен, коноплю и растили хлеб. Со стародавних времен, после распада гуннской, или скифской, державы они так и жили. Жители из своих населенных пунктов почти никуда не выезжали. Все, что необходимо было им, тот минимум, чтобы поддержать жизнь, они производили у себя. Тогда еще Русь не успела расшириться до нынешних границ, и булгаро-су- вары жили своей, издревле заведенной жизнью.

Ночь. Тревожным сном задремал Ылтанай. Прикорнули ратники и вои, крестьяне и работники, сытые и голодные, нуждающиеся и относительно довольные люди, еще не участвовавшие в сражениях и не обагрившие свои клинки и души человеческой кровью. Нигде не блеснет огонек, не сверкнет искорка. Пеленая земную беду булгар, тягучая ночь тяжело накрыла округу. И лишь осенний ветер в темноте, как продрогшая собака, скребется в двери.

Мантелей несколько раз засыпал на лавке, устеленной со

794

-------------------------------------------

сновой хвоей, и несколько раз просыпался в необъяснимой тревоге. Повторяющийся сон про гибель Биляра и гибель его жены Сильби терзали его ночами. Снились бесконечные приступы татар, стояние на высоких стенах, черные дымы и пожарища. Запахи смерти, тлена и пожарищ и во сне преследовали его. Одолели его тревожные мысли и нехорошие предчувствия. Он откинул дерюжину, укрывавшую его, поправил в головах азям и потянулся до хруста в костях. Кругом черно, и лишь сопение и легкое похрапывание во сне выдают присутствие в комнате нескольких людей. Тесно мыслям в голове. Тесно душе в черной комнате. Где-то в своих многочисленных щелях шуршали тараканы, пахло вонючими клопами. Эти вечные спутники людей всюду сопровождали человека.

Мантелей вышел на улицу подышать. Подошел к плетневому забору и, опираясь руками на колья, стал всматриваться в темень, в этот бездонный омут небес. Весь звездный мир закрыт мутной пеленой, и лишь там, где должно быть, скользит одинокая луна, еле заметно отсвечивая белизной. И в этой призрачной глубине небес чудились Мантелею сонмы духов и ангелов, роем круживших вокруг главного престола. Там был Бог. И Он восседал на золотом троне. Господь усмирил и усыпил на время противников. Подарил им на отдых ночь.

Мантелей нащупал рукой глиняный горшок, опрокинутый и вдетый на колышек забора. Сняв горшок с колышка, он принюхался в горловину горшка, стараясь угадать, что же там ранее хранилось. Вдруг откуда-то пришло в голову сравнение жизни с этим хрупким глиняным горшком. Ведь, по сути, как разбитый на мелкие части глиняный горшок, разбилась с войною его жизнь. В сознании мелькнули и послышались громовые раскаты от топота тысяч и тысяч копыт, визг и крики тысяч и тысяч яростных глоток несущихся в атаку армад, отсветы и молнии клинков.

Потом вдруг вспомнилось, как он в детстве ходил за диким чесноком и луком на ближние холмы, расположенные прямо за родной деревней и как бы прикрывающие деревню от холодных северных ветров. Вспомнилось, как играли в прятки с друзьями среди густых чилижных кустов. Вспомнилось, как он однажды нашел среди кустов тупалхи несколько яиц какой-то пташки и увидел прыткую ящерицу, бесшумно скользящую сквозь ковыльные нити. И снова в сознании мелькнули страшные картины военных столкновений. Горел Биляр. Горькие дымы относи

795

-------------------------------------------

ло ветром. Князь Ылтанпик, как Улып, прорывающийся сквозь ряды ордынцев. Сотник Ратман, как изваяние застывший на высоком холме над Яиком. Его погибшие друзья в вихре пыли и круговерти событий, как ураган несущиеся на врагов. Да она

- его несравненная Сильби, в остроконечной шапочке-тухья, в серебряной шульгеме, с перекинутой через левое плечо под правую руку тевет с золотыми и серебряными монистами, заслоняя все и вся, как живая стояла перед глазами. Он помнил её смех, её слова и движения. Помнил её ласки. Его сердце и душа стремились только к ней, да в стольный город Биляр, где он в последний раз видел её. Теперь же ни города и ни Сильби уже не существовало вовсе. Они жили лишь в его памяти. Душа болела, и горькая тоска по Сильби терзала и не отпускала его. Тяжелые раздумья разрывали голову. После смерти Сильби для него пошли сплошь серые однообразные дни. Он жил как в угаре. Ничто уже не радовало его. «Хуже уже не может быть», — думал Мантелей. Эти великие потери и вынужденная необходимость участвовать в сражениях и убивать там себе подобных, тяготили душу. «Мы пьем жизнь как отравленный напиток. Что-то нужно делать», — думал он. Хоть сердце и болело постоянно о прошлом, меж тем он прекрасно понимал, что к прошлому возврата нет вовсе. Ему нужно было жить в настоящем времени. Жить без Сильби, без Биляра, без малой родины. Ему предстояло привыкать жить без них. Как бы он хотел вернуться в родную деревню или же в Шу- мерку, хотя и там без Сильби ему делать было нечего. Он там бы умер от тоски по родным и от неугасимой любви и неуемной грусти по ней, по своей незабываемой Сильби. Тут так не ко времени вспомнился припрятанный клад в Шумерке, которым они с Сильби так и не сумели воспользоваться. «Да пропади ты пропадом, этот клад, если я потерял в жизни самое дорогое — свою любовь! Лишь поправ земную грусть и все беды вместе взятые, можно выжить», — подумалось ему. Он переживал все свои беды молча.

Мантелей шумно вздохнул и снова вперил свой взгляд туда, где жил всемогущий и всесильный Бог булгар — Тора. Но там, как и прежде, за громадами туч было темно и сумрачно. Видимо, Господь спал и не слышал беды Мантелея и беды всех булгар. А где-то совсем недалеко, за крепостными стенами, в лесах и оврагах лежали сотни и тысячи трупов погибших людей и коней — с разбитыми черепами, с переломанными руками, ногами и ребрами, со страшными ранами на телах. «Расшвыряли неразумные

796

-------------------------------------------

люди свои жизни на этой постылой войне. Так нам и надо, дуракам. Только вот коней жалко. Жальче, чем людей. Они-то, кони, умные, только страдают неимоверно из-за людских глупостей и жестокостей», — подумалось Мантелею.

А вокруг плескалась глухая ночь. Только темень, плетень да разрозненные мысли. И так же, как и его мысли, там наверху в темноте метались тучи. И где-то там, в далеких глубинах, вихрясь и вставая, как волны, проходили дни, недели, года жизни Мантелея и других людей, уходила в небытие сама жизнь всей Волжской Булгарии. Так, наверное, было угодно Богу. Думал Мантелей, перетряхивал свою сиротливую жизнь, думал, и ни к чему утешительному не пришел.

Его мысли снова перешли на вчерашнюю битву. Тогда, услышав колокольный набат, он вместе с Ахчурой и ещё несколькими незнакомыми ему воями, второпях совсем забыв про коней, побежал в сторону городских ворот. Взбудораженный вооруженный народ валом валил в ту же сторону. И как удар грома в ясную погоду «тутарсем! тутарсем!» волнами летело над толпою. И в ответ на это толпа взрывается бурей воплей и воинственных криков. Люди хотели драки. Хотели драки кровавой, убийственной и беспощадной.

Около крепостных ворот столпилась огромная масса вооруженных людей. Там же несколько тюре и военачальников призывали неорганизованную и галдящую толпу успокоиться и в организованном порядке следовать к такому-то или же к другому месту. И отходили отряды в разные стороны от крепостных ворот. И скрывались вскоре между деревьями и кустарниками. Дороги были забиты пешими и конными воями. Обтекая брошенные телеги и сани, обходя лесные завалы на дорогах, булгары спешили навстречу татарскому урагану. И вскоре, действительно, словно ураган разгулялся в окрестных лесах. Воспламеняясь яростью, многотысячные лавы конных и пеших людей с обеих сторон половодьем хлынули в окрестные леса. И был смертный пир среди булгарских лесов. Отовсюду неслись яростные воинственные клики. Протяжным стоном отзывались поляны. Лязг и звон оружия перемешался с криками сражающихся противников, с диким ржаньем коней, со свистом стрел и камней да предсмертными стонами и хрипами сотен погибающих людей и животных. Треск ветвей перемешался с треском разбиваемых черепов и хрустом ломающихся костей. Грозный булгарский «Хурай!» перемешался с не менее грозным татарским «Хур-

797

-------------------------------------------

рагх!» и заполошно, волнами бил по окрестностям. Кто-то поджег в лесу в разных местах огромные кучи валежника, и горячее пламя металось между деревьями. Небеса словно раскалились. Неожиданно проснулся ветер, и крылья его пахли дымом и смертью. Деревья вмиг стряхнули со своих ресниц белый иней. От смертельной опасности, от вида крови и воинственного шума люди шалели и буквально сатанели. Они как Молох беспощадно продолжали уничтожать друг друга. Твердая сталь кромсала живую плоть. Теплая кровь с журчанием собиралась в красные лужи. И так продолжалось до самой темноты.

В темноте все как-то само собою закончилось. Все тише, тише были слышны звуки сражения. Отхлынули гневные людские валы. Оставив отряды боевого охранения на боевой линии, основные силы булгар вернулись в крепость. Татары тоже отошли от крепости к своему стану. И только масса убитых и раненных людей оставалась замерзать среди голых деревьев, в глухих оврагах и ложбинах. Всюду мрак, холод да глухой ропот деревьев. И ещё вопли, стоны и проклятия раненных воев и нукеров, отдающих предсмертную тоску холодному, равнодушному пространству и терпеливому небу. Да раненые кони жалобно ржали в ночи.

Несмотря на усталость, Хулдар сначала напоил и накормил коня. И только после этого сел пообедать сам. Это было узаконенное правило для нукеров — вперед напоить и накормить коня, и лишь только затем позволить себе несколько расслабиться и покушать самому. Так было заведено давно еще их предками. Тех, кто нерадиво исполнял свои обязанности и содержал коня в ненадлежащем для воина состоянии, нойоны строго наказывали.

После обеда Хулдар пристроился около костра и принялся чинить уздечку. Рядом с ним сидели и грелись или же занимались мелкими хозяйственными делами такие же нукеры, как и он. Руки Хулдара привычно делали свое дело, а его уши ловили разговоры и воздыхания недовольных чем-то нукеров.

- Не надо мне ни булгарского серебра, ни золота. Не нужны многочисленные кони и другая добыча. Мне бы живым вернуться в свои степи и жить бы там до самой старости, не зная ни войн, ни смертей. Тут каждый день рискуешь потерять самое дорогое — жизнь. Эти упертые булгары ни в какую не хотят признавать силу нашего оружия. Их грозный боевой клич сводит

798

-------------------------------------------

меня с ума, — говорил один из нукеров уже немолодых лет, сидящий через костер напротив Хулдара.

- Меня тоже бросает в дрожь от грозного булгарского «Ху- рай». Но делать нечего. И со стороны булгар нас ждет смерть, и от своих нойонов тоже ждет великая кара в случае малодушия. Эх, наша жизнь! — сокрушался другой нукер.

- Говорят, что от тумена отборных бешеных нукеров не осталось в живых никого. Всех изрубили булгары. Такие вот дела. — с испуганной оглядкой на своих соседей вымолвил другой нукер, с редкой щетиной на медном лице.

- А мы только развернулись для боя и были встречены из- за лесных завалов тучею разящих и жалящих смертельно стрел и копий. Везде и всюду подстерегала нас угроза. Тут булгаро- сувары сами сделали вылазку, и мы ввязались в сабельный бой среди вековых деревьев. Но булгары дрались так остервенело, что наши сотни не выдержали, застонали, дрогнули и попятились, охваченные паникой и отчаянием. И тут попали между двух засек в глухом овраге. Сколько длился там бой, я хоть убей, не помню. Я потерял коня, щит и боевое копье. Потерял всех своих товарищей из моей сотни. Там был ад. Когда я очнулся, овраг вровень был засыпан павшими телами. Алая кровь, журча, бежала по дну оврага, смешиваясь с грязным снегом. Сколько боев я видел до сих пор, но такого жесточайшего сражения не помню. — говорил другой нукер.

Взирая хмуро на говоривших нукеров, Хулдар тоже вспоминал боевые эпизоды прошедшего боя. Да, крепко потрепали их тогда булгаро-сувары. Миновав большую лесную поляну, Хулдар вместе со своей сотней только было сунулся по лесной дороге вглубь леса, как откуда-то, из-под самых небес, раздался разбойный посвист и следом булгарский «хурай!». И началось. Вдруг спереди и с обеих боков встали и выросли, как деревья, страшные в своем гневе булгарские вои. За тучею стрел хлынули на нукеров конные и пешие булгарские ратники. Длинными копьями с крючками они стаскивали татарских нукеров с коней и потом саблями, булавами, копьями и засапожными ножами добивали их на земле. Да, разыгрался невиданный доселе бой. Гул и стон пошел по лесу и оврагам. И все вокруг дышало смертью. Словно началось светопреставление. И были вопли до небес. И была страшна погибель. Павшие ложились густо, как снопы, которые Хулдар видел на булгарских полях.

Булгары ликовали. Победа была полностью за ними. Хул-

799

-------------------------------------------

дару, прошедшему такие огромные расстояния и выдержавшему столько боев, действительно становилось жутко в этих страшных булгарских лесах и оврагах. И даже их угрюмая краса наводила безотчетный страх. То ли дело степь — широкая, просторная... »А что я получу здесь? — задавался он вопросом не раз. — Смерть и только смерть! А не обещанные нойонами богатства и награды», — твердил ему его разум. Бежать! Бежать! Но боязно, да и куда бежать? «Эх, бедный я бедный. Бедный и несчастный. А тут ещё подвернулся под горячую руку нойона и ни за что отведал удары нагайкой», — жалел он себя. Ему было не понять, почему это так отчаянно сопротивляются обреченные к уничтожению булгары.

Булгары ликовали и радовались. Они полностью вырубили весь авангард монголо-татарских войск. Все близлежащие к крепости Ылтанай леса и овраги были покрыты павшими телами противников. Вокруг крепости бродили сотни коней, потерявших своих хозяев. Но и булгар тоже полегло немало. Намного поредела цепь воев, несущих постоянную службу на стенах крепости. Но, несмотря на огромные потери в живой силе и всеобщее горе, сегодня в крепости пел неизменный булгарский шопр. И собирались вокруг музыкантов толпы воев и зевак, желающих хоть на время забыться от кошмара войны. Здесь, в кругу оставшихся в живых людей, если повезет, можно было встретить земляка или знакомого человека, с которым во времена боевых действий были потеряны связи. И сдвигали вои ковши и кружки с хмельным булгарским пивом. И заливали свои горести и радости этим божественным напитком. Когда-то, еще в стародавние времена, наверное, сам Господь научил булгар варить пиво, и теперь ни одна гулянка или же тризна не проходили у булгар без этого волшебного напитка. Как бы там ни было, жизнь брала свое и водоворотом крутила судьбы людей.

Князь Шаку шел по крепости и воочию видел ликование булгар. Он бы тоже охотно поддержал это всеобщее веселье, но знание истинного положения дел не давало ему права расслабиться в такое ответственное время. По докладам разведки знал он, что за авангардом противника шла еще более многочисленная орда под командою самого Бату-хана, и сколько там было грозных туменов, даже разведчики затруднялись сказать. Они лишь отмечали бесчисленность врагов. «Сколько в лесу дере-

800

-------------------------------------------

вьев, сколько в степи ковыля, сколько на речных плесах песка, столько и ордынцев», — говорили разведчики. Но, сколько бы ни было противников, истинных булгарских воев они не пугали и не страшили. За многолетние и бесконечные военные столкновения с различными иноплеменными противниками, которые осмеливались явиться с войною на их земли, булгары неизменно сражались, несмотря на количество врагов, и побеждали. Так было всегда. И это знали все. И недаром ходила поговорка среди булгарских ратников и воев, что на одного булгарского воина и ста противников мало. Так было раньше, но не теперь. Это беспримерное наступление степных народов на земледельческие районы было чем-то из ряда вон выходящим. Ранее так было лишь во времена великих переселений народов с востока на запад. И теперь, через столетия, события повторялись. На бедных булгар с огнем и мечом шла вся Азийская сторона, шла вся Степь. Столько веков простояла Булгария прочными крепостями по таким великим рекам, как Белая, Кама, Волга, Дон, Сви- яга, Сура, Яик и другим рекам поменьше, но и она не устояла перед силами тьмы. И зашаталось могучее государство булгар под напором неисчислимых сил. Нарушились вековые устои народа. Вместо твердого закона — беззаконие и вседозволенность врагов на захваченной территории. Море крови, горы трупов, вселенский плач и всеохватные пожары по всей святой земле. И вот Ылтанай, последняя крепость на пути татар. Последний оплот всех булгар, сувар и хазар, этих трех близкородственных племен. Веселое было ранее место. Здесь торговали, гуляли до последней копейки, заключали сделки и рассылали во все стороны купцов-разведчиков. И чего-чего там только не было! Богато жили люди в крепости Ылтанай. А теперь. По дремлющим лесам наступала зима, а вместе с нею тоска, истома и великая скука. Но более всего брала горечь от сознания того, что враг неумолимый стоит у ворот. А вместе с врагом сама Матушка Смерть.

Ылтансюсь встретила Шаку приветливо. Улыбнулась. Помогла раздеться. Усадила сразу же за стол. Девицам велела подать пива и закуски. Потом, перекрестившись на образа в красном углу, села и сама. Девиц отослала.

- Откуда ты?

- С Суры реки. Разведывали там новые броды.

- Какие вести принес?

- Неутешительные, Ылтансюсь, неутешительные.

- Рассказывай.

801

-------------------------------------------

- А что рассказывать-то. Села вокруг крепости и по Суре реке опустели. Остались в них лишь древние старики и старухи да малолетние ребятишки. Продукты попрятали. Все боятся войны, боятся татар. Множество бесхозного скота бродит по окрестностям. Да и новая армада врагов приближается к нам. Сам Бату-хан, говорят, ведет армаду.

- Скажи, Шаку, неужели наше могучее государство изжило себя? Неужели старания моего отца и всех нас напрасны?! Почему это мы проигрываем войну? — спросила Ылтансюсь, возбужденно поднимаясь, заламывая руки и нервно шагая от одного окошка к другому.

Шаку немного подумал, потом взял проходящую мимо него Ылтансюсь за руку и посадил её рядом с собою.

- Успокойся, успокойся ты сначала, — приговаривал он. — Все получается просто. Врагов действительно на сей раз многократно больше нас. И с этим мы ничего поделать не можем. Вместо одного погибшего нукера у них появляются двое новых. Как будто неисчерпаемы у татар людские резервы. Только и всего. А насчет храбрости наши вои никому не уступают. Мы всегда били, бьем и будем бить врагов, сколько бы их ни собиралось. Или же все погибнем, защищая наши земли. Вот так вот, моя радость.

Потом снова, как и в прошлый раз, были жаркие объятья, поцелуи и сладкие вздохи. Время летело стремительно и незаметно.

Бои на некоторое время закончились. Монголо-татары утекли в свой стан, а булгары продолжали укреплять свою крепость. И стоял Ылтанай, ощетинившись бесчисленными кольями и ежами в несколько рядов, по периметру опоясывающих непокорную крепость. Свободные от работ вои рыскали по окрестным лесам и болотам, выискивая новые тропы, собирая брошенное оружие, выслеживая дикого зверя и добывая продукты питания.

В одну из таких поездок Мантелей, Ахчура и еще несколько воев из их группы увидели лосей, пробирающихся по только им известной тропе среди незамерзших еще болотных топей, в сторону какой-то возвышенности. А там, на возвышенности, было видно, как курится легкий дымок и стелется между деревьями. Проследовав по следам животных, вои вышли к нескольким домам и полуземлянкам, словно прячущимся от людей под вековыми деревьями. Ни одного человека не было видно рядом с до-

802

-------------------------------------------

мами. Только сизый дымок вяло вился под крышами землянок и домов, да две собаки выбежали откуда- то и, протявкав несколько раз, настороженно уставились на прибывших воев. Мантелей и другие ратники спешились с коней. Собаки, зарычав, повернули назад и спрятались за домами. Еще некоторое время слышно было их бреханье, но вскоре и они смолкли. Никто не вышел на лай собак. Мантелей с Ахчурой зашли в один из домов и увидели древнюю старуху, которая сидела на полу, на расстеленном пологе, и крутила ручную мельницу. Две девочки-подростка сидели на широкой скамье, и одна из них била масло в липовой маслобойке. Другая девочка чистила рыбу и очищенные рыбины складывала на широкий деревянный поднос.

-Бог в помощь! — произнес Мантелей.

- Аван-ха, хуллен! — коротко ответила старуха, поправляя вышитый сурбан на голове. Сама с интересом и опаской посмотрела на вошедших воев.

- Кому крупу мелешь, бабуся? — спросил Ахчура, показывая на целую горку готовой крупы на пологе. Да рядом стояла еще котомка, наполненная готовой продукцией.

- Себе да защитникам крепости. Ведь у зимы-то рот большой.

А девочки засмущались, и одна из них быстро задернула полотняную занавеску, закрывающую половину комнаты перед печкою. И только легкое шушуканье из-за занавески успел услышать Мантелей.

- А сами-то кто будете? — задала вопрос старуха.

- Да мы из крепости. Заехали вот погреться, — ответил Ман- телей.

- А, погреться. Тогда проходите. Места всем хватит. — Старуха, кряхтя, встала. И тут же через миг раздалось: — Эй, Сар- пиге! Эй, Сьулампиге! Подайте гостям шюрбе, да еще попить чего-нибудь.

И вновь зашевелилась занавеска. Из-за нее вышла одна из девочек и поставила на стол миску с дымящимся шюрбе. Потом поставила вторую миску. И тут же вторая девочка поставила на стол глиняный горшок с каким-то напитком и несколько деревянных кружек. Вскоре Мантелей и Ахчура уже сидели за столом и вовсю уплетали вкусное шюрбе, закусывая ржаным хлебом. Понравился Мантелею и свежий уйран. Давно не ел он так вкусно и сытно. Тут ввалился в комнату Арман. И ему тоже нашлось место за столом. Тороватая старуха угощала их как родных детей. Сама все вздыхала и жалостливо смотрела на ре-

803

-------------------------------------------

бят. Потом вновь уселась на пол и снова принялась за свое дело. И загудела, закрутилась равномерно ручная мельница, выдавая все новые и новые порции крупы. И так же, как мельница, вертелась и крутилась жизнь. Была крупа, была мука — была жизнь.

Поев, Мантелей начал осматривать внутреннее убранство дома. Это был типичный булгарский дом со столом в красном углу и несколькими стульями-колодами, которые булгары называли пукан. Печка и врезанный в неё вучах с неизменным котлом над нею. Деревянные нары да деревянный широкий сак вдоль стены. И уж эти неизменные липовые сюпсе шире человеческого охвата. Да два неизменных чукмара с ременными петлями на рукоятке, висевшие на деревянной вешалке. И пештер на стене, полный деревянных ложек да деревянный половник, висящий тут же рядом на деревянном гвоздике. Чилижный веник и деревянный совок рядом с веником в углу. Да полки с посудой и пучки высушенных трав по стенам. Деревянная треснутая ступа с остатками соли под одной из стен. Рядом с дверью деревянная же вешалка с женскою одеждою. Только мужских одежд не было видно нигде.

- Акка, а где же ваши мужики? Что-то ни одного не видать ни на улице, ни в домах? — спросил Мантелей.

- Известно где, в крепости. Раньше часто навещали они нас, а теперь вот уже неделю нет от них никаких вестей, — со вздохом ответила старуха. — Говорят, битва была страшная. Людей многих побило. Может, лежат где, убитые. А тут жди. — добавила она через миг и печально взглянула в сторону девочек. — Я-то что, пожила. А вот они останутся без родителей, — мотнула головой в сторону девочек старуха. — А дети-то золотые, работящие. Меня слушаются и не обижают. Каково им будет без родителей. Мои бедные сиротинушки.

- Да-а. — только и протянул Мантелей.

- Говорят, что сама Ылтансюсь находится в крепости. И князь Шаку, говорят, тоже там. Это правда, сыночки?

- Правда, акка, правда. И все булгаро-сувары тоже там. Собралась сила великая против татар. Так что, акка, не бойтесь. Не дадим вас в обиду, — ответил уже Ахчура.

- Я-то не боюсь. До нас татары не доберутся. Потонут в болоте.

Так за разговорами прошло еще некоторое время. С улицы позвали, и Мантелей с товарищами начали одеваться.

- Акка, а как зовут ваших мужчин? И как называется ваша деревенька? — спросил при прощании Ахчура.

804

-------------------------------------------

- Деревенька называется Сарманай. А наших мужчин зовут одного Ермолай, а другого — Чемей, — ответила старуха. — Ребята, вот возьмите на дорожку крупы. Может, моих детей увидите. Вместе сварите и покушаете, — добавила она через миг, подавая Мантелею завязанную котомку с крупою.

- Акка, кирле мар, кирле мар. Сами чем будете питаться? — отнекивался Мантелей. Но старуха настояла на своем, и ребята взяли гостинец.

- Нам хватит. У нас есть ещё мясо и рыба сушеная. Есть крупа и мука. Да мои сыновья бортничали, и меду тоже заготовили. Проживем... Пехиль сире ачамсем, пехиль! Будьте все живы и здоровы. Пускай враг видит вас очами, но не достанет руками. Тора с вами! — благословляла ребят старуха на дорогу. И долго стояла потом перед домом, провожая и махая вслед своей старческою рукою. У Ахчуры при виде этой картины навернулись слезы. Это словно его приемная мать так, благословляя, провожала его.

Татарские тумены быстрым наметом спешили под крепость Ылтанай. До наступления крепких холодов во что бы то ни стало нужно было захватить непокорную крепость и обеспечить своим туменам переправу через Суру. Но неразумное сопротивление булгар спутало все планы Батыя. Да, могучее государство у булгар, могучее. Но все равно, как бы там ни было, все и вся на земле покорится силе татар. Никто и ничто не устоит перед его грозными туменами. Так думал Батый, спеша на помощь своему брату Шейбани хану. Гибель всего авангарда татарских войск под крепостью Ылтанай привела в бешенство хана, и он поклялся жестоко отомстить булгарам за поражение своего авангарда войск. В порыве гнева он, ощерив, как волк, свои желтые зубы и брызгая бешеной слюной, обругал своих нойонов самыми непристойными словами, обозвав их трусами, бабами и тупоумными животными. В ярости топая ногами, он не удержался и кое-кого из своих нойонов отстегал камчою за нерасторопность и малодушие. Потом, собрав своих воинов в единый большой круг, для устрашения публично казнил два десятка нукеров, проявивших, как он считал, трусость перед врагами и оставивших свои сотни во время боя.

И теперь, горя огнем мщения, сам Батый вместе со своей несметной ордою спешил под крепость Ылтанай. Кони шли ходко и легко преодолевали немалые расстояния. Свежий воздух

805

-------------------------------------------

в лицо бодрил, и дышалось легко. Колка за колкой, роща за рощей, леса за лесами, сплошь покрытые серебристым инеем, так и мелькали перед его нукерами и оставались за спиною, по очереди уплывая назад и назад. Опьяненные расстояниями и свежими ветрами, нукеры рвались все вперед и вперед. Стучали копыта. Летели кони. В малых населенных пунктах не задерживались. Делали короткие остановки лишь для того, чтобы подкормить коней и дать им небольшой отдых. А там все вперед и вперед, к непокорной крепости. Да и знание того, что сама булгарская принцесса Ылтансюсь вместе с несметными булгарскими богатствами находится в крепости, тоже было причиной того, что так торопился Батый под Ылтанай. В своих мечтах он давно уже видел её в своем гареме. Она была дочерью его самого непокорного врага, и пленение Ылтансюсь так бы утешило его тщеславное самолюбие. «Намотаю, намотаю я твои золотые волосы на свой кулак. Покажу тебе, кто есть действительный хозяин на твоей земле. Ты еще поплачешь у меня кровавыми слезами, булгар- ская самка!» — злорадно думал Батый, представляя, как принцесса окажется в полной его власти.

А его разведчики приносили все новые и новые вести и сведения. Знал Батый, что в крепости находятся знаменитые бул- гарские князья Шаку и Алимпик. Знал, что там же находятся еще многие князья и военачальники булгар рангом пониже. Знал примерное количество булгарских воев и обеспеченность их продовольствием и фуражом для коней.

Безумные мысли Батыя горят. Он все всматривается и всматривается вдаль, стараясь угадать за этими холмами и ки- реметними булгарскими лесами расположение крепости. А вечные холмы и леса стоят, сдерживая и отражая все ветра времени. Но не отразить им татарского напора.

Потом хан переводит взгляд на серое небо и начинает молиться богу Сульде, прося у него поддержки и победы над булгарами. Его гутулы отсырели, и он мысленно уже в тепле, в уютной юрте, где можно отдохнуть от дороги, поразвлечься с рабынями.

«Да, да. Нужно действовать решительно, быстро и немедленно! Надо разбить этих булгар с налета! Сил для этого предостаточно! А далее — на Русь, где, по данным разведки, тоже немало богатств. Но на Руси тоже немало булгарских селений и городов. И если везде будет такое сопротивление, как под крепостью Ылтанай, то неизвестно, как все сложится, — продолжают мелькать беспокойные мысли. Но об этом Батый старается не

806

-------------------------------------------

думать. — В первую очередь нужно покорить Ылтанай! Нужно поставить всех булгар на колени! А там Бог покажет. «.

Враги нагрянули быстро, несметной ордой. И снова застонал булгарский лес тысячами голосов, криков, команд и конских ржаний. Предсмертные вопли, хрипы и стоны тысяч людей смешались с треском падающих деревьев, с гулом огромных костров и с шальным эхом, мечущимся от поляны к поляне, от леса к лесу. Стена конных и пеших воев перемешалась с другою стеною из таких же яростных нукеров, и железо безжалостно кромсало живую плоть. В этой безумной свистопляске Смерти одна ярость встретилась с другой яростью, как буря с бурею, как ураган с ураганом. Люди сроду не видели таких битв и сражений. Может, ранее, во времена Атиллы, и были такие битвы.

Князь Шаку находился в крепости, когда ему принесли весть о появлении татар в окрестностях Ылтаная и начале новой битвы.

- Пиши! — крикнул он сонному писарю, сидевшему за столом и клюющему носом. С того вмиг слетела сонная одурь.

- Чего писать-то?

- Пиши обо всем, что увидишь и что услышишь про нашествие татар. Ранее я читал твои записи про гибель Биляра и Булгара. Хорошо ты их описал. Хорошо, но коротко. Пиши шире и обстоятельнее. Пускай наши потомки узнают, как мы жили и как воевали за свободу своей земли. А то знаю я вас, писарей. Вам лень лишнюю буковку нарисовать!

Сам в то же время лихорадочно одевался и второпях никак не мог попасть в рукав кованой кольчуги. Мысли горели и метались в воспаленном мозгу. Как молния сверкнула мысль об Ылтансюсь и тут же забылась. Увидимся вечером, если буду жив! А пока. Пока надо действовать. Татары. Опять окаянные татары! Когда же вы отхлынете от нас? Неужели вы не напились крови, талпаны?! С этими мыслями, загремев на ходу доспехами и акинаком, он выскочил во двор и сразу же окунулся в хаос различных шумов. Где-то хлопали двери, лаяли собаки, ржали кони. Тревожно, набатно гудел церковный колокол. И все это вперемешку с людскими голосами и криками. Один ратник уже держал наготове его боевого коня. Выехав на улицу, князь Шаку увидел множество людей, бегущих и скачущих верхом в сторону крепостных ворот. Увидел над толпою золоченный остроконеч-

807

-------------------------------------------

ный с перьями шлем князя Алимпика и поспешил в его сторону.

- Алимпик! — крикнул он громовым голосом. Тот на миг остановил коня и, увидев его, поспешил ему навстречу.

- Ну, ты как, готов действовать?! — крикнул князь Алимпик вместо приветствия.

- Готов! — коротко ответил Шаку.

- Тогда действуем так же, как ранее договорились. Я на своем фланге, а ты на своем. В крепости есть кому командовать гарнизоном. Воевода надежный человек. В случае необходимости присылай связных! — крикнул Алимпик и собрался отъехать.

- Погоди! — крикнул князь Шаку. — Давай распрощаемся. Доведется ли нам с тобой еще раз свидеться? Один Тора знает.

- Живы будем, встретимся! Мы еще не раз сдвинем с тобою кубки! А пока прощай!

С этими словами князь Алимпик ускакал. За ним тут же двинулась кавалькада его ратников. А князь Шаку поскакал в сторону своего фланга. В его памяти все вставало окно, где на миг шевельнулась занавеска и промелькнуло дорогое его сердцу лицо, когда он проскакал мимо.

В лесу кто-то поджег длинные соломенные валы для отпугивания вражеских коней, и теперь эти валы чадили едким дымом. Сырая солома плохо горела, и дымный чад расстилался промеж деревьев и по оврагам. Всюду слышались голоса боя, и из этого гомона временами доносились громкие вопли раненых людей, резкие команды и дикое ржание коней. Треск ломающихся копий вперемешку с сабельным лязгом и хрустом ломающихся костей резали слух. Дав команду своим воям о начале атаки, князь Шаку сходу врезался в толпу бьющихся людей. За ним бурным, ревущим потоком хлынули на врагов его вои и ратники. Пошла резня страшная, беспощадная. И снова грозный боевой клич булгар «Пулкар! Хура-а-ай!» — как гром прогремел среди деревьев, приведя в трепет и страх незваных гостей. Опережая и защищая своего князя, булгарские вои и ратники образовали живое кольцо вокруг него. Сверкая остроконечными шлемами и блистая броней и живыми отблесками акинаков, сверкавших как молнии вокруг живого кольца, булгарские вои и ратники словно просеку вырубали в густых рядах монголо-татар. И часто взывание к богу: «Аллах акбар!» прерывалось на полуслове, так как булгарский акинак поражал кричащего раньше его выдоха.

Сколько положили булгары незваных гостей среди своих лесов, никто не считал. Враги валились как снопы в поле, как

808

-------------------------------------------

трава на сенокосе. Уже и кони утомились. Уже и руки устали наносить удары. Но врагов меньше не становилось. Волна за волною, толпа за толпою, орда за ордою выкатывались, вылетали они из ближайших лесов на большое открытое пространство между двумя лесами. Возбуждая в себе ярость, с дикими криками и руганью, поднимая коней на дыбы, с волчьим воем налетали они на булгаро-сувар. Безумством горели глаза. Жаждой мести и крови, алчностью горели сердца. Свистели стрелы, сверкали сабли, храпели, кусались и били копытами кони. Под копытами, в страшной тесноте и давке, стонали, вопили и храпели раненые люди. Как черные молнии сверкали волосяные арканы, сбрасывая очередные жертвы под яростные копыта. Павшему с коня воину уже было не выжить. Если не растопчут кони, то задохнется в крепких тисках аркана. Или же бешеный аргамак разнесет его кости по пням и колодам.

Сколько длилась битва, никто не помнил. Вот уже и вечер наступил, а враги не переставали атаковать булгарские ряды. Гибли. Падали. И снова бились. Бились уже в темноте, между сумеречными деревьями и кустарниками. Лязгали мечи, ударяясь друг о друга, и летели искры в темноте. Ломались засохшие ветки. Шуршала под ногами опавшая листва. И так же шуршала она под потоками горячей крови, обильно полившей эту стылую землю, эту опавшую серую листву. И был страшен в темноте последний крик погибающих людей. И особенно страшен был последний плач раненых коней, далеко разносящийся по угрюмому лесу. И только серое небо без единой звездочки и луны мутной пеленой окутывало вершины деревьев. И только страшный вздох или выдох сотен погибающих людей и коней вдруг, как шумное дыхание огромного моря, проносился временами между деревьев. Да над убитыми где-то плакал древний кавал.

Сильно потрепанные, смертельно усталые и сильно поредевшие остатки булгарских отрядов, отступив от засечных черт, уже в полной темноте втянулись на территорию крепости. Ордынцы отстали от них и тоже повернули в свой стан. На время вокруг крепости установилась сторожкая тишина, временами перемежающаяся с тяжелыми, тревожными вздохами темного леса. Беззвездная ночь темным пологом накрыла всю землю. И где-то в этой ночи, чуя смерть, выли несколько собак да неутешно рыдало малое дитя, как будто заранее оплакивая свою нелегкую долю.

809

-------------------------------------------

Для чего родилось ты, человеческое дитя? Для чего пришло на эту грешную землю, с жестокой действительностью, с войнами, с болезнями, мором и голодом? Где твоя мать, малое дитя? Она что, погибла? Или же, отчаявшись от безысходности жизни, бросила тебя в холодной ночи? Кто накормит тебя, человеческое дитятко, кто обогреет и приласкает? Иль загнешься ты, околеешь где- то под забором, как до тебя околели тысячи и тысячи бедолаг на земле. Да, тяжела ты жизнь на земле, нелегка. Особенно теперь, в лихую годину. И все это случается или же по воле Божией, или же по простому неразумению народных правителей.

Князь Шаку, как побитый пес, буквально приполз к Ылтан- сюсь. Поддерживаемый воями, он сполз с коня и, пошатываясь от безмерной усталости, буквально повис на руках любимой женщины, которая с нетерпением ждала его возвращения, не смея зайти в теплое помещение и каждый миг прислушиваясь к отдаленным звукам далекой битвы. Вести, одна тревожнее одна другой, постоянно приходили к ней. Да и она сама тоже не раз посылала своих воев с заданием — узнать, каково истинное положение вещей на рубежах, где бьются булгарские вои с незваными гостями.

И вот он, её долгожданный мужчина, пусть и грязный, пусть и побитый, но главное — живой, в её комнате. Она вместе с воя- ми снимает с князя Шаку окровавленные доспехи. Укладывает его на широкие нары. Влажной тряпкой осторожно, стараясь не причинить боли, стирает с его лица грязь и кровь. Потом она выпроваживает воев, и остается одна вместе с князем Шаку. Тот уже спит и не видит и не чувствует, как на его лицо капают горючие слезы Ылтансюсь. Далее Ылтансюсь снимает с князя исподнее и, принеся в деревянной ванне воды, обмывает его ноги. Видит множество синяков на его теле. Ей безмерно жаль этого храброго мужчину, этого друга детства, и теперь всего смысла её жизни. Потом укрывает его теплее и обращается к святым образам, глядящим прямо и строго в её глаза. Она зажигает свечу перед иконами, припадает на колени и начинает истово молиться Христу и Его Матери, постоянно отбивая земные поклоны и осеняя себя крестным знамением. Так в молитвах продолжается бесконечная, тревожная ночь. И лишь свечка трещит, и лишь думы летят, да колеблется неровное пламя. Ылтансюсь молится за всех булгар, за свое воинство. Мысленно она видит Богородицу в небесах, и видит свое войско в серебряной одежде, молитвенно стоящее перед Богородицей.

810

-------------------------------------------

А следующий день принес новые беды и горести, новые заботы. Едва встав с постели, князь Шаку попал в заботливые руки Ылтансюсь.

- Ну, как ты чувствуешь себя, моя радость? — был первый её вопрос к нему.

- Ничего, нормально. Выспался, словно заново родился. Теперь можно и воевать, — ответил он.

Она старалась вкуснее и сытнее накормить его. Ворковала, заглядывая в его усталые очи. Своими чудесными пальчиками нежно трогала его синяки. И в это время в дверь постучались. Вошел ратник и сообщил, что татары идут великой силою. Силою большей, чем вчера.

- Весь лес вокруг крепости заполнен ордынцами. Идут прямо по трупам. Дикие звери ударились бежать из леса. По данным разведки, свободной остается только одна дорога, вернее, тропинка, ведущая вдоль болота в сторону реки Суры, — сообщил он.

- Хорошо, я скоро! Где остальные военачальники?

- Все, кто остался в живых, на стене.

- Хорошо! А пока иди. Я скоро, — ответил Шаку.

Вскоре, распрощавшись с Ылтансюсь, он был уже на стене

крепости. Неяркий блеск холодных копий, островерхих шлемов и металлических кольчуг окружил его. И лишь изредка мелькнет среди них островерхий шлем с пучками конских волос, принадлежащий военачальнику или есаулу. Нерадостная картина открылась ему со стены, совсем нерадостная. Со всех сторон в направлении крепости шли, ковыляли, даже ползли раненые и усталые вои и ратники, и среди них, немало женщин. Многих вели под руки их друзья и товарищи по несчастью. Многих прямо волокли на пологах, дерюжных коврах и юрганах. Некоторых везли на конях, перекинув через седелку. Одежда многих была изорвана и висела лохмотьями. Кровь и грязь запеклись на их лицах и руках. Стоны и вопли сопровождали их печальное шествие. Неровной вереницей, стонущей и плачущей, втягивались они в пасть открытых крепостных ворот, бдительно охраняющихся отборными воями.

Вскоре показались и густые толпы ордынцев. Сдерживаемые все редеющими булгарскими воями и ратниками, они неумолимо приближались к крепостной стене. Гибли и падали с обеих сторон вои и нукеры. Пронзительно с надрывом ржали

811

-------------------------------------------

кони, вдруг почуяв смертельный холод неумолимой стали в трепетном теле. Резко вставали на дыбы и валились наземь вперемешку с людьми. И уже наседающие копыта других коней топтали живую плоть упавших людей и животных, превращая их в безобразное месиво из плоти и грязи. Невообразимый гвалт, шум и гам сопровождали сражающихся противников. С треском проваливались в замаскированные ямы-ловушки татарские всадники, и истошный вопль взлетал до самых небес. Очередная душа грешника уносилась к Богу на суд. И бедным булгарам действительно казалось, что наступил судный день. И этот судный день, по внушению дьявола, люди сами устроили себе.

Мантелей, Ахчура, Арман да еще неистовый монах Белебей были последними в числе тех, за кем захлопнулись крепостные ворота, отделяя их от татар. Они заранее договорились держаться вместе и выручать друг друга в трудные моменты. И действительно, действуя сообща, они не раз побеждали врагов и не раз спасали друг друга от, казалось, неминуемой смерти. Договорившись, они втроем или же даже вчетвером вместе нападали на одного противника и, совместно уничтожив его, сразу же брались за другого. И никто не мог устоять против такой их тактики. Без большого риску и почти без потерь они добивались результата. Но и один на один, в единоборстве, они не уступали врагам. Школа их первого учителя — сотника Ратмана давала свои результаты.

Еще не остывших от боя и гнева увидел их князь Шаку в толпе, укрывшихся за крепостными стенами воев и ратников. Их глаза еще излучали громы и молнии. Князь лишний раз увидел их за работой, и лишний раз убедился в их боеспособности. «Нет, непременно нужно приблизить этих воев к себе. Непременно. Нет на свете воев преданнее их. Недаром они были в охране самого великого князя — Ылтанпика», — мелькнула еще раз мысль в его голове. И он решил приблизиться к ним и поговорить с ними.

- Мантелей! Ахчура! — крикнул князь Шаку, сбегая со стены и приближаясь к ним. Те услышали его голос и завертели головами из стороны в сторону.

- Да, князь! Мы рады видеть вас в добром здравии, — ответил Мантелей с полупоклоном, увидев приближающегося к ним князя. Ахчура тоже отвесил поклон, не забыв снять головной убор. Белебей и Арман тоже приветствовали князя Шаку, сняв головные уборы и положив их подмышку.

- Видел, видел, как вы рубились с татарами. Если бы все

812

-------------------------------------------

булгарские вои были такими храбрыми как вы. Молодцы! Молодцы! — говорил князь, поочередно обнимая каждого. Он действительно был рад видеть этих отважных, закаленных в боях воев.

- Были бы молодцами, не отступили бы до самой Суры реки. Так что не хвали нас князь. Есть много молодцов храбрее и сильнее нас.

- Не ваша вина, арсем, не ваша. Враги берут нас количеством, но не отвагою и силою. Я знаю, что лучше булгарских воев нет никого и нигде в мире. И где это ты, Мантелей, научился так воевать?

- Я как-то говорил уже, что владеть акинаком я научился во сне. Да и первые учителя тоже были мастера своего дела.

- Да. Да, я понимаю. Знаете что, ребята? У меня под рукою осталось не так уж много воев. И я приглашаю вас всех к себе, в свою сотню охраны. Заверяю, что без работы не будете. — С этими словами князь Шаку пристально посмотрел на Мантелея и на его друзей. Те некоторое время смущенно молчали. — Ну, как, согласны, ребята?

- Согласны, князь, согласны. Нам все равно кому служить. Лишь бы бить врагов, — за всех ответил Мантелей. Его друзья, подтверждая его слова, кивнули головами.

- Тогда так, ребята. Держитесь меня и не теряйте из виду. Я буду здесь, на стене. А пока немного отдохните. Я вижу, вы изрядно устали. — С этими словами князь покинул их.

А между тем ордынцы все плотнее и плотнее собирались вокруг крепости. Их гортанные выкрики резали слух. Некоторые, словно балуясь, на своих свирепых конях подскакивали под самые стены и пускали одиночные стрелы внутрь крепости. А некоторые на полном скаку кидали волосяной аркан, стараясь зацепить и стащить на землю княжеский элем, непокорно и вызывающе развевающийся на вершине крепостной трнашка- пусьтр. Некоторых на полном скаку вышибала пущенная со стены каленая стрела, и летел вперед конь уже без седока. «И откуда же вас чертей столько нанесло? — мелькнуло в голове у Мантелея. — Эх, не мешало бы немного поесть перед боем. Иначе не будет сил противостоять врагам. Сильби, Сильби! Зачем покинула меня ты так рано?». Ему вмиг вспомнилось, как они с Сильби в последний раз ели кашу с одной ложки. Вспомнились её пророческие слова и её слезы. Вспомнился не успевший родиться их сын. «Эх, Сильби, Сильби! Зачем это меня не берут ни

813

-------------------------------------------

копья и ни сабли? Уж не лучше ли было погибнуть и быть вместе с тобою. Эх, Сильби!» — горько выдохнул он. Спазмы сдавили горло. На глаза непроизвольно навернулись слезы. И он, не стесняясь никого, вытер ладонями обеих рук свое лицо.

Потом, немного успокоившись, он поплелся в сторону князя Шаку, золоченый шлем которого мелькал среди воев и ратников на крепостной стене. Вскинул глаза на княжеский элем, который гордо колыхался на вершине пусьтр. Ахчура, Белебей и Арман молча последовали за ним. А за стеною вставала сероватая мгла до самого горизонта, окаймленного черной лентой окружающих крепость лесов. И эта мгла сплошь шевелилась черными всадниками. Орда накатывалась, с завываниями подступала к самой крепости, брала её в железное кольцо. И Ман- телей удивился в очередной раз: «И как же вас много, чертей?».

Эти чужие всадники, издалека совсем не страшные и похожие на бесчисленных муравьев, были совершенно чужды здесь, на булгарском поле, под булгарской крепостью. И тут же мелькнула злая мысль: «Ползите, ползите! Все равно вырубим вас как лес. Как лес, который выжигают, освобождая пространство под пашню. Мы погибнем! Но и вы превратитесь в золу, в грязь! Булгарские ары и булгарское железо пресекут ваш путь и ваши алчные желания! Искрошат булгары вас как капусту! Развеют наши ветра ваш дух, и даже запаха вашего не будет на булгарской земле. Наш Тура все равно намного сильнее всех ваших богов, вместе взятых. Эх! Тяжелая година. Тяжелая наша судьба. «.

Снова вспомнились родители. Из глубины памяти послышались их голоса. Как бы воочию встал перед глазами жалкий образ отца, с опущенными плечами, потерянно и одиноко стоящего в степи. От жалости к отцу у Мантелея снова защипало в глазах.

В это время орда снова взвыла и всем своим скопом кинулась под стены. Косым, частым дождем посыпались стрелы, вырывая из рядов защитников крепости очередные жертвы. Послышались стоны, вскрики, проклятья. А свистящие стрелы продолжали падать и падать.

И в ответ ордынцам колыхнулся чей-то крик со стены: «Пулкарсем, малалла! Хурай! Хурай!». И тоже дождь стрел, камней и копий. И кругом только звуки падающих тел, плач и ржанье коней.

А татарские нойоны, преодолевая различные препятствия и не считаясь с потерями, продолжали гнать и гнать под стены непокорной крепости все новые и новые орды. Свист, гай да мно

814

-------------------------------------------

готысячный стук копыт по мерзлой земле. Одни нукеры, полностью опустошив свои колчаны от стрел, отходили от стены, а вместо них уже подходили другие. И непрерывным дождем продолжали падать и падать горящие, свистящие, жужжащие смертельные стрелы. На территории крепости занялись большие и малые пожары. Едкий дым расстилался по земле, заползая в овраги, неровности и щели. Трудно было дышать. Дым и пот разъедали глаза. Но некогда было утираться. Каждый миг приходилось сражаться. И сражаться насмерть. Другого не дано было.

Вот одному из нукеров удалось закинуть аркан на княжеский элем, и он с победным возгласом промчался чертом под стенами. И ни одна из булгарских стрел не смогла достать храбреца. Ордынцы победно взвыли и еще яростнее продолжили свой приступ. Многие из них уже по приставным лестницам карабкались на стены. Лезут, орут, падают и вновь встают, разгорячено, с яростью продолжают приступ. Ливень булгарских камней и горячих стрел рушится на них, прореживая их ряды.

А булгары отбивались, как могли. Они уже навалили кучу тел под стенами. И эта страшная куча все росла и росла. И издали эти останки людей и коней, с торчащими в разные стороны конечностями, были похожи на хаотично, в беспорядке сваленные бревна и дрова. Крики и вой разъяренных противников. И все это — в наступающих ранних сумерках, перемешанных с дымом. Так бились весь короткий предзимний день. Бились, пока глаза видели врага. Бились, пока руки держали оружие. И только ночная темь остудила воинственный пыл противников. Никто не хотел уступать. И отползли живые, каждый в свой стан, зализывать раны. Лютый ночной мороз быстро остудил бегущую кровь и погасил людские стоны и проклятья. И только тогда на землю опустилась сторожкая и тревожная тишина, изредка прерываемая конским ржаньем и предсмертным стоном. И больше уже ничто не колеблет эту тишину. Под черной мантией ночи уснули смертельно усталые противники. Одни из них бредили во сне далекими степными просторами, Ононом, Керуленом, а другие Волгой, Белою да Камою и еще исчезнувшим с лица земли Биляром.

А в ленивое утро проснулись и ужаснулись своих деяний. И не одного нукера и воя постигла мысль: неужели это мы сотворили такое? Неужели это мы наполнили землю таким горем и стра-

815

-------------------------------------------

даниями? И действительно, все леса и поляны вокруг крепости на многие расстояния были сплошь устланы павшими телами.

Под самые стены в сопровождении нескольких нукеров подобрался ханский посланец и стал через переводчика выкрикивать условия мира и сдачи крепости на милость монголо-татар.

- Ты кто такой будешь? — спросили со стены сторожевые ратники.

- Я башкирский хан Бердибек, из рода киреев! Когда-то сам великий Чингисхан вывел мой народ из Монголии. Теперь меня послал сам солнцеподобный хан Батый! Он велел передать послание вашему князю! Позовите вашего князя!

После некоторого молчания со стены послышалось:

- Я суварский князь Шаку! Говорите, чего хочет ваш хан?! Князь Шаку, а это действительно был он, с самого раннего утра был на стенах крепости и принимал меры по укреплению разрушенных стен. И весь говор посланников хана слышал с самых первых слов.

- Не стреляйте! Мы закинем вам золотую стрелу с посланием хана и к полудню ждем ответа! До этого никаких военных действий с нашей стороны не будет!

С такими словами вперед, шагов на десять, выступил нукер и, натянув тугой лук, послал стрелу с письмом в крепость.

Вскоре послание хана было уже в руках князя Шаку. И это послание вызвало неподдельный интерес в рядах булгаро-сувар. Князь видел, как собравшиеся вокруг него вои и ратники с нетерпением ждут оглашения содержания послания. Князь развязал веревочку и развернул свиток из китайской бумаги. Сначала прочел послание сам и потом решил принародно огласить его. В послании булгарским письмом было написано следующее: «Булгарский князь, мы знаем, что ты храбрый воин. Покорись и открой ворота крепости. Зачем нам нужны лишние потери? Впусти и встречай нас как гостей. Тогда мы сохраним жизнь тебе и твоим храбрым воинам. Только отдай нам в наложницы дочь моего личного врага, златовласую принцессу Ылтансюсь. В моем гареме не хватает такой жемчужины. Если откажешься, то смерть найдет тебя всюду. Ты серая мышь, а я степной орел. И не спрятаться мыши от орла. Многие могучие государства пали перед нами, и твое государство тоже падет».

Когда князь вслух огласил послание хана, то буря возмущения поднялась среди булгар. Послышались воинственные выкрики и восклицания. Никто не хотел уступать врагам.

816

-------------------------------------------

- Мы лучше падем мертвыми, чем будем служить татарам! Они оскорбляют нас в нашем же дому! Попирают наши законы и нашу честь! Не отдадим врагам нашей матушки! Не отдадим Ылтансюсь! Смерть, смерть незваным пришельцам!

И долго гудели и шумели собравшиеся булгары, обсуждая предложение татарского хана. Нашлось несколько человек, которые, ради спасения своих жалких жизней, заикнулись было о сдаче крепости. Но они тут же были зарублены разъяренной толпой распалявшихся в ярости булгар.

И тут зазвучал булгарский кавал, призывая всех к вниманию. Снова заговорил князь Шаку.

- Я знал, я знал, мои родные булгары, что вы никогда не согласитесь служить врагам земли нашей. Так было исстари! Так будет и всегда! Нельзя верить обещаниям ордынцев. Враги по- восточному коварны, злы и беспощадны. В этом мы убеждались не один раз. Еще раз говорю, нельзя верить и башкирскому хану. У них с ордынцами один язык. Когда-то, во времена кровавого нашествия Чингисхана, они пришли вместе с ним, а потом остались и обосновались на нашей булгарской земле. И теперь пытаются диктовать нам свои условия. Само слово башкорт означает волк. А разве волкам можно верить?! Пока у нас есть время до обеда, отдохните, приведите себя в порядок. И будьте готовы к отражению следующей атаки врагов наших.

Тут кто-то из христиан запел «Христос воскресе», и вскоре вся толпа подхватила молитву. И под пение христианской молитвы князь Шаку отправился к Ылтансюсь, чтобы донести до неё ханское послание. Он шел мимо сгоревших, чадящих и горящих еще домов и других хозяйственных построек. Дышал дымом и другими запахами войны. Шел и думал о превратностях судьбы, о везении и невезении, о любви и смерти и вообще о счастье. И был ли он счастлив в этой жизни, даже имея такое положение в жизни среди всего булгаро-суварского народа? Ведь было время, когда не было на земле несчастнее человека, чем он, когда узнал, что его любимая Ылтансюсь вышла замуж за другого. Весь мир сразу потускнел, и природа потеряла все радостные краски. Тогда ему совершенно не хотелось жить и для него был потерян весь смысл жизни. А теперь идет война. Столько бед и несчастий, сколько горя кругом, а он не ощущает себя несчастным, так как теперь Ылтансюсь с ним рядом. Всего лишь рядом, и, кажется, в жизни ему уж больше ничего и надо. Странно все получается в этой жизни, странно.

817

-------------------------------------------

Узнав о послании татарского хана, Ылтансюсь сначала пришла в ярость. Кровь ударила ей в лицо. Она в клочья изорвала послание и кинула обрывки его на пол.

- Не бывать, не бывать тому, чтобы я стала ханской наложницей! Я скорее умру, чем буду пленницей этого степного волка! Пускай он развлекается со своими монголками! А я не согласна плодить ему волчат. Пускай подавиться он булгарской костью! Тоже мне. Пускай сначала умоется. А то я слышала, что они не моются, боясь смыть свое счастье. Говорят, что они воняют ужасно.

Потом, несколько остыв, она близко подошла к Шаку. Взяв его за руки и заглядывая прямо в глаза, она вымученно промолвила:

- Ты. Ты-то как думаешь про это послание? Если мой народ хочет, чтобы я вышла к татарскому хану.

- Нет! Нет, моя радость! — прервал её князь. — Люди готовы костьми лечь, но не сдаваться. И тебя тоже ни за что, даже за спасение своих жизней, не хотят отдавать мои булгары. Так что, моя ненаглядная принцесса, будем погибать вместе. Ты и я. Только вместе. Только вместе со всем нашим народом. Иного нет для нас выбора. У нас ещё есть время, до обеда.

- До обеда? — переспросила Ылтансюсь.

- Да, Ылтансюсь, только до обеда.

Некоторое время они помолчали. Скрипели половицы под тяжелыми шагами князя. Ылтансюсь стояла у окна, заламывая руки. Время шло. Нет, время бежало или даже летело.

- Скажи, Ылтансюсь, — через некоторое время обратился к ней князь, — ты хоть немного любила меня? Не сегодня-завтра мы погибнем, и перед смертью я бы хотел знать об этом. Ведь наша жизнь такая короткая. — продолжил князь.

Ылтансюсь на миг задумалась. Подошла, глянула глаза в глаза и тихонько вымолвила:

- Наверное, любила. Сначала, когда я вышла замуж, я как-то об этом не очень-то и задумывалась. Потом начала ловить себя на мысли, что все чаще и чаще стала думать о тебе и наших с тобой отношениях. Стала чувствовать, что так не хватает мне твоего голоса, твоей улыбки. И, в конце концов, твоего запаха. Я стала бредить тобою. Часто видела тебя во снах. Но было уже поздно. Я была замужем. И этим все сказано. Молодая была, глупая. Потом, когда я

818

-------------------------------------------

узнала, что ты женился, я чуть не сошла с ума. Как же это, думаю, он посмел жениться без моего согласия и разрешения? Дни и ночи только и думала про тебя. Мысленно говорила, спорила, что-то доказывала тебе и себе. Спрашивала себя, а как же я? И только потом поняла, что ты, как истинный мужчина, принимаешь решения сам, без женской подсказки. И, можно сказать, смирилась с таким положением вещей. Вот так и жила. А тут война и эта встреча в крепости Ылтанай. А далее ты сам все знаешь.

Снова помолчали. А время летело. Проходила жизнь. Колесо истории не останавливалось ни на миг. Обед приближался, и нужно было дать ответ татарскому хану.

- Скажи, а чего бы ты хотел более всего перед смертью?

- Я бы хотел насмотреться в прекраснейшие твои очи и, тонуть в омуте твоих глаз. А там будь, что будет. Вот так вот, моя царица.

- Скажи, а ты веришь в существование ада и рая? — спросила Ылтансюсь.

- Для меня рай там, где и ты.

С этими словами князь взял её за руки и посадил рядом с собою. Налил с кувшина в кружку свекольный напиток и подал ей. Потом, после того, как она отпила из кружки, остатки напитка выпил он. «Вот так, вместе и изопьем нашу общую судьбу», — мелькнуло в голове.

- А какой ответ дадим татарскому хану?

- Вон, в коробке, остались кости после обеда, приготовленные собакам. Вышли ему все это. Вот мой окончательный ответ!

- решительно выговорила Ылтансюсь. От гнева она стала ещё прекраснее. Князь осторожно обнял её за плечи, и они прильнули друг к другу в сладком поцелуе. А время летело.

Получив такой оскорбительный ответ, хан Батый пришел в ярость. Зашипел, затопал сердито ногами. Выгнал всех вон из своего шатра.

- Ну, погоди, булгарская самка! Я развею твои косточки по окрестной земле. Прикажу привязать тебя за бешеного степного коня и, стеганув камчою, пущу его на свободу. Еще никто на свете не посмел отказать мне! Мне, всесильному хану.

Еще некоторое время он метался по шатру как угорелый. Потом вышел из шатра и велел подать ему коня. Ему показалось, что нукер был слишком нерасторопен, выполняя его приказ. В серд

819

-------------------------------------------

цах он стеганул его камчою несколько раз. Потом, наступив на его спину, взобрался на коня. Под грузным телом конь аж прогнулся. «Всех, всех вас погоню на штурм Ылтаная, ленивые трусы! Не можете сладить с небольшой крепостью!» — свирепо и зло думал он о своих нукерах. Где криками, а где и камчою поднял он обедающих воинов и погнал их на штурм крепости. Досталось и некоторым нойонам. Таким грозным и рассвирепевшим они ранее еще не видели Батыя. И двинулись конные армады татар на бул- гарскую крепость. И закипела битва на древней земле. И не было на земле ранее сражения злее этой битвы. Все окрестные леса и овраги, холмы и равнины, вплоть до самой Суры реки сплошь покрылись павшими телами. Трупы падали на трупы. Чуя свою гибель, из крепости вырвался большой отряд булгарских всадников и пеших воев. Растекаясь по окрестности, действуя вместе с отрядами извне, булгары всеми силами старались пробиться к реке. И это им удалось. Хорошее знание всех окрестных тропинок, тайных путей среди болотистых топей помогло многим булгар- ским воям и ратникам добраться до спасительной реки. Многие неприятельские нукеры, преследуя отступающих булгар, попали в непролазные топи, где потеряли множество коней и своих товарищей. И не было спасения никому. Замаскированное легким морозцем болото одинаково засасывало и татар и булгар, их коней и другую живность. И только последнее жалобное ржанье коней и испуганные крики попавших в смертельную ловушку людей возносились к равнодушному небу.

Битва шла уже на берегу реки Суры. Стылая вода в короткий миг покраснела. Казалось, что все слезы Булгарии, горькие и кровавые, собравшись вместе, текут по реке. Тонкие кусочки льда, отколовшиеся от берега, были красны и, раскачиваясь по волнам, вперемешку с трупами людей и коней плыли вниз по течению. Бывалые ушкуйники ловко управляли своими лодками и перевозили раненых воев и ратников на другой берег. Татарские нукеры на своих конях не могли их достать. Горе, само горе и беда текли по исконно булгарской реке. Ведь и ранее сколько всего разного видела река, но такого ещё не было.

Сильно поредевшие и оставшиеся в живых булгарские вои и ратники, одни, переправившись, ушли в леса за Сурой, другие на лодках ушли вниз по реке, а некоторые, особенно непокорные и лютые, остались на этом берегу и вели бой с татарами не на жизнь, а на смерть.

Мантелей и Ахчура бились недалеко от берега реки, встав

820

-------------------------------------------

спиной к спине и защищая друг друга. Злость и азарт боя как бы удвоили и утроили их силы. Бешено стучало сердце, словно готовое выскочить из груди. В пылу сражения они отстали от князя Шаку. Где-то потеряли монаха Белебея и вновь приобретенного друга Армана. Пешие и сильно усталые, они бились, зная, что погибнут. Но были полны решимости стоять до конца. «Сильби, Сильби, я иду к тебе! Кровью, и только кровью смоем мы позор отступления», — билось в голове у Мантелея. А у Ахчуры в голове звучала какая-то быстрая мелодия, и он, словно в такт этой музыке, бил и бил своим акинаком наступающих и окружающих их конных и пеших врагов. А тех меньше не становилось. Батый был вынужден бросить в бой все свои силы.

Вдруг со всего разгона на них налетел конный нукер и корпусом своего коня сшиб их на землю. Отлетев от удара, Манте- лей сильно ударился головой о дерево и потерял сознание. Конь наступил копытом на голень Ахчуры, и он успел услышать лишь хруст ломающейся кости, и тоже потерял сознание. Родная земля так неласково приняла их и оставила баюкать на холодной груди.

А битва все еще продолжалась. Перебив остатки булгарских войск, татары вышли к реке и стали поить своих усталых коней. О переправе на ту сторону реки не могло быть и речи. Люди и кони сильно устали. Да и виднеющиеся на другом берегу бул- гарские вои не дали бы этого делать.

И долго стоял на берегу Суры хан Батый, изучая злым взглядом противоположный берег реки. Нет, не досталась ему булгарская принцесса, не досталась. То ли погибла она во время штурма крепости, то ли сумела уйти из железного кольца татар

- никто этого не видел и не знал. Только видел через реку Батый, как один из булгарских военачальников, это было видно по одежде, швырнул в воду Суры свой акинак и погрозил кулаком в сторону татар. Потом оставшиеся в живых булгары потянулись на запад и вскоре скрылись за деревьями. «Вот и все! Теперь вся Булгария лежит у моих ног. Теперь далее пойдем на Русь. Пусть неразумные руссы тоже узнают силу нашего оружия. Ведь если бы руссы объединились с булгарами, то мы вряд ли смогли бы одолеть этих землепашцев булгар. Теперь, кхе, кхе, поодиночке, я быстро справлюсь с вами.» — так думал Батый, и тщеславные мысли крутились в его голове. Вокруг хана понуро стояли его нукеры. Огромные потери в живой силе сбили с них спесь и уверенность в непобедимости татар. И совсем не радовала богатая добыча, захваченная у булгар. А далее ждала татар холодная но-

821

-------------------------------------------

чевка под открытым небом среди бесчисленных трупов. Полетели первые редкие снежинки. Потом они стали падать гуще и чаще, и вскоре снег белым саваном покрыл всю округу. А на том берегу из наступивших сумерек ещё что-то кричали булгары. И чей-то голос отвечал им.

Очнулся Мантелей от чьего-то громкого стона. Сильно болела голова. Тошнило. Снова послышался тяжкий стон. Стонал кто-то рядом с ним. «Где я и что случилось со мной?» — силился вспомнить Мантелей. С трудом раскрыл он тяжелые веки и сквозь слезливую муть пытался разглядеть, где лежит. Услужливая всегда память теперь почему-то отказывалась служить ему. Мантелей слабо пошевелил рукою и пальцами на руках, потом пытался двинуть ногою. Вроде бы получалось. Значит все руки и ноги его были целы. Только он никак не мог понять, где он находится и как попал сюда. Где-то работала ручная мельница, и хрустящий и скрипучий одновременно звук постоянно слышался в ушах.

- Ай, ачам. Тавах Турра. Живой, — услышал он чей-то женский, плачущий голос над собою. «Надо мною, что ли, причитают», — подумалось ему. И все это вперемешку со стонами и звуком работающей мельницы. И тут снова навалилась угольно-черная темнота, и Мантелей вновь погрузился в забытье.

Сколько пролежал он так в полном забытьи, Мантелей не знал. Когда он очнулся в очередной раз, то вновь услышал знакомый гул ручной мельницы, словно она и не переставала крутиться. Не поворачивая болящей головы, одним только косым взглядом старался рассмотреть Мантелей то место, где он находился. Где-то слышался чей-то неясный шепот. Было относительно тепло. Значит, он находится где-то в чьей-то избушке. Да и звук работающей мельницы говорил о том же. На его веки набежала тень, и Мантелей увидел чью-то расплывчатую фигуру над собой. «Уж не ордынцы ли?» — тревожно, как молния, сверкнуло в голове. Воспоминание об ордынцах сразу заставило его тело вздрогнуть. Голова заработала яснее. И тут же снова раздался чей-то женский голос над ним. Говорили, вроде бы, на булгарском языке. Только из-за гудящей как улей головы Мантелей никак не мог разобрать слов. И опять чей-то тяжкий стон полоснул как ножом по сердцу. «Кто? Кто этот бедолага, что так тяжко стонет? Или же это из меня непроизвольно выры-

822

-------------------------------------------

вается этот стон?» — подумалось ему. Тут ему захотелось выйти по нужде, и он попытался было встать.

- А ты лежи, лежи себе тихо. Тебе ещё рано вставать, — уже довольно отчетливо услышал он и почувствовал, как чья-то рука мягко пытается уложить его обратно.

- Мне надо. Мне выйти, — забормотал Мантелей вполне осознанно.

- Говорю, тебе рано вставать. Еще упадешь ненароком, — снова услышал он тот же голос.

- Где я?

- Ты у своих людей. Не беспокойся. Скажи, что у тебя болит?

- Голова, — коротко ответил Мантелей. Обессилев от разговоров, он некоторое время полежал молча, с закрытыми глазами, обдумывая услышанные от женщины слова. И тут снова как молния в голове: где Ахчура? Где Белебей и князь Шаку? Как там крепость Ылтанай. И вмиг сразу все вспомнилось. Вспомнилось, как они покидали горящую крепость и как с боем пробивались через вражеские ряды. Вспомнились факельщики и угленосцы, которые в темноте горящими углями, как маяками, подсвечивали и показывали путь через топи. Вспомнилось, как они вместе с князем Шаку и другими воями сопровождали Ылтансюсь и как она упала, коротко вскрикнув, когда сразу две татарские стрелы поразили её. Вспомнился полный горечи и отчаяния крик князя Шаку, когда он увидел поверженную Ыл- тансюсь. Потом вспомнился тот отчаянный бой на берегу Суры, когда они с Ахчурою вместе, как два брата, как два неразлучных друга, спина к спине бились с татарскими нукерами. И снова тревожный вопрос: где Ахчура?

А мельница все работала и работала. Жернова гудели однообразно и монотонно, одновременно успокаивая и заставляя думать о чем-то таком, о чем раньше и не задумывался бы.

- Мантелей, ты живой? — услышал он тут хриплый, с нотками боли, знакомый с детства голос друга.

- Ахчура! — вскинулся было Мантелей и тут же упал обратно на постель. Голова закружилась, и тошнота подступила к самому горлу. Его обессилевшее тело еще плохо слушалось его. Глаза непроизвольно закрылись. Горечь заполнила рот. Он впал в очередное забытье и бредил в беспамятстве. Бредил Шумеркой и Биляром да крепостью Ылтанай. Бредил конями да родителями. Воевал и звал свою Сильби. Когда он пришел в себя, его снова позвал Ахчура. В комнате они были одни.

823

-------------------------------------------

- Мантелей, дружище, ты как? — спросил он озабоченно.

- Я? Ничего. Только голова кружится и болит немного.

- А у меня сломана нога. Болит нестерпимо, — сообщил Ах- чура, скрипнув зубами и постучав пальцами рук по лубку, охватывающему его ногу от колена до щиколоток.

- Ахчура, скажи, где мы находимся?

- Помнишь, в последнюю разведывательную поездку мы заезжали в деревню, расположенную среди болот?

- Да, помню.

- Вот мы теперь находимся в той самой деревне, у той самой бабушки, к которой мы заезжали и которая дала нам в гостинец крупы. Помнишь? — спросил Ахчура и застонал от боли.

- Помню.

Потом они некоторое время полежали молча. Ахчура скрипел зубами, чтобы не застонать. А Мантелей просто лежал, набираясь сил и прислушиваясь к своему организму.

- А как мы попали сюда? — через некоторое время спросил Мантелей.

- Говорят, что нас подобрали на поле боя.

- Кто?

- Да те две девочки, которые живут вместе с бабкой. И теперь они же и ухаживают за нами.

- И насчет туалета тоже они?

- Да.

- Вот те и на. Неприлично как-то, — вымолвил Мантелей.

- Приспичит, никуда не денешься. И про стыд забудешь. Вот так вот брат. Это жизнь. И никуда нам не деться от этого. Так что только благодарить остается девочек.

- А бабка, что, все время крутит свою мельницу? Я постоянно слышу, как дребезжат и грохочут жернова.

- А ты посмотри, сколько едоков-то. Им всем нужно есть каждый день и по нескольку раз. А теперь еще мы с тобой им на шею. — И Ахчура застонал, неловко повернувшись. Но вскоре справился с болью и заговорил: — Говорят, что зимою у них постоянно собирается улах. На улах приходят парни и девушки. Говорят, что нам скучно не будет. Лишь бы поправиться скорее.

- И ты будешь играть им на шопр-волынке и на тют. Вот будет веселье.

- Буду играть. Обязательно буду. Как же без этого. Лишь бы скорее поправиться, — еще раз повторил он.

- А татары где?

824

-------------------------------------------

- Девчонки говорят, что своими глазами видели, как ордынская конница переправилась через Суру. И это было уже несколько дней назад. И только протяжное: «Да-а, дела.» и вытянул из себя Мантелей и замолчал. Молчал и Ахчура, поглаживая свой лубок и поправляя повязки на нем.

Через некоторое время в комнату вошли та самая бабушка и две девочки-подростки. Бабка занесла дров, а девочки занесли деревянные ведра с водою.

- Ну, что, очнулся, родной? А то ты уж напугал меня сначала. Думала, что труп, истинно так думала, что труп притащили мои девоньки домой, — заговорила бабуля, обращаясь к Манте- лею. — Ну, как, что у тебя болит и что ты хотел бы есть? Говори! — почти повелительно сказала она снова, обращаясь снова к Мантелею. Мантелей смущенно помолчал и потом, преодолев смущение, вымолвил:

- Акка, мне бы выйти.

- Хорошо, хорошо, милый. Мы поможем. Нам это не впервой. Это дело нам привычное. Если надо, мы и травами полечим, и пошепчем, и заговорим. Вот так вот, мой дорогой. А теперь вставай. Держись за мое плечо, да покрепче.

С этими словами она помогла Мантелею подняться и сопроводила его на улицу. От свежего воздуха у Мантелея закружилась голова и озноб по телу. И если бы его не поддержала бабуля, он бы непременно свалился.

Потом было стояние на свежем воздухе. Удивительная была тишина в природе. Удивительная и первозданная. Хотелось зубами откусывать свежий воздух и глотать и глотать его, как шербет. А зима уже ступала полноправной хозяйкою по бул- гарской земле. «Пришли татары и привели зиму за собой. Вот и первые метели, и первые настоящие сугробы. Вон как вьется ветерок, гоняя поземку между кустами засохших трав. Да и Сура река уже, наверное, обмерзла по берегам», — подумал Мантелей, потирая виски и стараясь унять пульсирующую боль в голове.

- Пошли, родимый. Пошли, поешь и приляжешь. Нельзя еще тебе так долго находиться на ногах. — С этими словами бабуля повела Мантелея обратно в избу.

- Акка, а где теперь татары? И что говорят о них люди? — спросил по пути в избу Мантелей.

Бабуля помолчала, вздохнула и начала говорить:

- Худая, худая слава у татар. Со слов знающих людей, татары везде творят насилие и издевательства над захваченными

825

-------------------------------------------

людьми. Говорят, что после них везде остается только зола и пепел да горы неубранных трупов. Да ты и сам, наверное, видел не раз и знаешь об этом. Так что лучше не спрашивай. А то расстроюсь, не выдержу и зареву в голос. Так что лучше ты пока помолчи, набирайся сил. Поговорим, когда полностью поправишься.

- Хорошо, буду молчать. Только ты, акка, скажи, куда же делись татары? И не придут ли они сюда? — задал вопросы Ман- телей.

- Э-э, милый. Их следы замыла вода, замела поземка. Ушли татары на закат, на далекую Русь. Кроны деревьев вместе с ветрами разогнали их дух. И они, если даже вернутся, к нам не проберутся. Места тут таежные, потаенные. Тропинки надобно знать. Так что живите пока спокойно, поправляйтесь, а там далее будет видно, что делать.

С этими словами она завела Мантелея в избу. Осторожно уложила его на место и кликнула девчонок.

- Эй, Сарпиге, накорми одного воя, а ты Сьулампиге, накорми другого. Быстро! — приказала она. И девочки захлопотали возле раненых ратников. Ахчура ел сам, а Мантелея кормили с ложки. До того был он ещё слаб.

Так прошло ещё несколько дней. Мантелей стал потихонечку поправляться. Начал есть сам, без посторонней помощи. Начал выползать во двор. Голова ещё гудела временами, словно там ударяли в церковный колокол, который он слышал, находясь в Биляре и в крепости Ылтанай.

А Ахчура так и лежал, прикованный к постели. Каждое неловкое движение причиняло боль, и он лишь скрипел зубами. Но, как бы там ни было, однажды вечером в избушке заливисто запел шопр.

Так и жили. По вечерам у них в избушке начали собираться девчата и сидеть улах. Девчата рукодельничали. Иногда распевали старинные песни. Ранее ни Мантелей и ни Ахчура не слышали этих песен. У них на малой родине были другие песни. Мантелей острым ножом вырезал различные фигурки зверей. На старые укладки-сюпсье наносил различные узоры. А старая бабуля все крутила и крутила свою ручную мельницу. И при этом умудрялась рассказывать различные байки, истории и сказки. Много чего знала мудрая женщина. Так и проходило время. Так и тянулась жизнь. Парней не было совсем. Их всех погубила война. Лишь однажды пришли на посиделки два мальчугана-подростка, но и они убежали, не выдержав шуток и насмешек девушек.

826

-------------------------------------------

Окрепнув, Мантелей сходил в лес. Из крепких стволов деревьев с отходящими в сторону сучками смастерил Ахчуре что- то вроде костылей. Обмотал сучья тряпками, чтобы было не больно опираться на них и преподнес их Ахчуре. То-то и было радости у товарища.

А меж тем наступила настоящая булгарская зима с трескучими морозами, с вьюгами, метелями. И так не ласкова она к человеку. Без лыж не сделаешь и шагу. Утонешь в снегах. Падала птица на лету. Гонимые низовым ветром, как реки, текли снега, заполняя ямы, овраги и неровности. Пела вьюга, завывала метель, качались деревья. А временами всё как будто застывало в зачарованном сне. Не треснет ветка. Не шелохнется былинка. Не пролетит птица. Ни шороха, ни движенья, ни звука. Великая тишина упала на места сражений, под толщею снега похоронив остывшие людские страсти. И лишь редкая цепочка следов вела от дома к дому. По ночам выли волки, совсем близко подходя к людскому жилью. Но в деревеньку не заходили. Для них в эту зиму еды было предостаточно. На местах былых сражений лежали тысячи и тысячи не захороненных людских и конских останков.

Уж сколько сотен лет лежат они под вечной охраной снегов и травы забвения. И сколько там было погибших людей, столько и выросло деревьев. Там под снегами была похоронена былая слава Булгарского государства. И время долго, до наших дней, хранило тайну гибели непокорной булгарской крепости.

С некоторых пор бессонница замучила Мантелея. Зимняя ли безделица так повлияла на него, или же бесконечно долгие ночи, но он отлежал уж все бока. И тогда он выходил в ночь. Тугой, натянутой тетивой звенела тишина. Слушал тишину до звона в ушах и не мог понять своего состояния. Он словно скучал по войне. Душа просила драки. Уж сколько удумано, передумано им в долгие зимние ночи? Сколько было воспоминаний. Каждую ночь он петлял по самым затаенным уголкам своей памяти и не находил успокоения. А уснув, часто бредил во сне Биляром. Как с живою, беседовал со своей ненаглядной любовью. Иногда снились ему птицы. Белая птица — любовь, синяя — счастье. И птицы красные, сжегшие Биляр. Он явно скучал по Сильби, по Биляру и по малой своей родине. Погибшие товарищи, родители и Сильби ему казались вовсе не погибшими. Казалось, что они просто ушли на время, стали невидимыми. И тогда он от скуки решил сходить на охоту или же посетить места былых сражений.

- Не ходи! — сказала ему старая бабуля, узнав, куда он со-

827

-------------------------------------------

брался. — Там волчьи стаи пируют, да жуткие тени встают.

- Какие ещё тени? — спросил несколько удивленно Манте- лей. Старая бабуля с укором, качая головой, посмотрела на него и вымолвила.

- Вот вы, молодые люди, не верите ничему, кроме себя и своего меча. А там творится такое, такое. Жуть. Я сама видела однажды.

- Акка, объясни доходчивее. А то я действительно чего-то недопонимаю.

- Тогда слушай и не перебивай. Там встают тени наших исчезнувших городов. Там что-то водит и пугает живых людей. Сонмы призраков бесшумно бродят среди деревьев, появляясь в самых неожиданных местах. И даже, говорят, оборотни там водятся. Уж насколько я знаю эти места с детства, но и я заблудилась один раз, проплутала целый день и, чуть живая, еле выбралась к ночи. Там, в чащобах, прячется само зло. Так что, заклинаю тебя еще раз, не ходи туда! Ведь вы мне с Ахчурой стали как сыновья. Я боюсь за вас. — И бабка вытерла набежавшие вдруг слезы. Некоторое время они помолчали. С жалостью смотрела на него старая бабка своими слезливыми глазами. Мантелей думал.

- Не верю я этим сказкам, не верю! Я воин и мне бояться нечего. И еще я возьму с собой крепкий чукмар. Да и не тронут они меня, своего. Может, там какого оружия наберу себе.

- Они не признают ни своих, ни чужих. Они живут по своим законам. Говорю это тебе как старая и опытная ворожея. Не ходи! А этого оружия вон полный сарай. Девчонки натаскали.

- Все равно пойду. Скучно мне сидеть без дела. Поохочусь. Может, поймаю кого.

- Тогда возьми хоть с собою юсманы. Я их испекла с наговором. В случае чего, они помогут тебе. И не забудь помолиться перед лесом и задобрить духов.

И Мантелей ушел, взяв с собой крепкий чукмар, лук со стрелами и стальной акинак. Только лыжный след остался за ним, теряясь за деревней в кустах. Много зверей видел Мантелей, но они не подпускали его на выстрел. Уходили все дальше и в глубь леса. Он и не заметил, как оказался на берегу Суры реки. И тут неожиданно для себя, увидел вмерзшие в прибрежный лед трупы людей и коней. Их было много. Кое-где обглоданные волками и лисами, трупы лежали на широком пространстве вдоль реки и вглубь леса. Торчали из-под снега, как корявые ветви деревьев, окаменевшие руки и ноги, да конские копыта. Под бугорками

828

-------------------------------------------

снега угадывались множественные человеческие останки. И тут впервые Мантелей почувствовал чей-то стерегущий и недобрый взгляд в спину. Он резко обернулся, но никого не увидел. И только чувство чьего-то постороннего взгляда в спину не проходило. Но страха не было. «Да и чего мне бояться-то? Мне, видевшему столько ран и смертей? Если что, выберусь домой по своим следам, — успокаивал он себя. И продолжил путь вглубь леса среди трупов и смерти. — Весною нужно будет уходить отсюда. Уходить как можно дальше. Иначе от трупного яда начнутся болезни, и оставшиеся в живых люди перемрут от них. Эх, татары, вы татары. Адово племя. Зачем вы разрушили булгарский мир, зачем? И откуда только принесли вас черти на булгарскую землю? Сколько бед, сколько горя вы натворили. Итак тяжело живется на земле, а вы так», — уже без всякой злобы на врагов думал он.

Мантелей и не заметил, как от ветра сначала тревожно зашумели леса. Как в открытых местах побежали змейки поземки, заметая вчистую всякие следы. Как стало быстро смеркаться. И когда он повернул обратно, желая пойти к дому, то местами своих следов не обнаружил. Их уже успела замести поземка, которая вскоре перешла в самую настоящую пургу. В глаза несло снегом. Липкий пот стекал по спинной ложбинке. Мантелей снял шапку, и от головы повалил влажный пар. Казалось, что вдруг проснулись и завыли в сотню голосов сонмы чертей и стаи бесов. Все вокруг плескалось, кружило и выло в белом мареве снегов. Снега текли как вода.

Устав, Мантелей прижался спиной к дереву и решил отдышаться. «Все-таки права была бабка, права, старая ведунья. Не стоило мне пренебрегать её советами, — подумал он. — Как теперь я выберусь?». И тут он вспомнил о лепешках-юсманах, которые дала ему бабуля на дорогу. Присев под деревом, он сначала задобрил лесных духов. Потом помянул всех усопших, Сильби и родителей, прося у них защиты и помощи в этот трудный миг. Потом, уже несколько успокоившись, продолжил свой путь среди гудящих деревьев. И снова вышел к реке. Сура текла в заснеженных берегах. Стылая вода была темна и тяжела. Плесы на реке были затянуты тонкой корочкой льда. «Вот, весною, — подумал Ман- телей, — разольются вешние воды и унесут весь мусор и все эти трупы к далекому морю. А, может, вода унесет и все наши беды. Может, заживем тогда, оставшиеся в живых, без войны, без драки. И будем только поминать погибших и ушедших в иной мир».

Ему на самом деле иногда казалось, что погибшие друзья-

829

-------------------------------------------

товарищи и не погибли вовсе, а ушли на время куда-то и просто стали невидимыми. Вот пройдет какое-то время, и он встретит их. Обязательно встретит.

И тут снова тяжелый взгляд в спину. Темный взгляд, до холодков под сердцем. Мурашки пробежали по телу. Мантелей оглянулся и увидел огромного волка с горящими, как угли, глазами. Рядом с ним в сумерках чернело ещё несколько фигур этих безжалостных зверей. Мантелей быстро снял лыжи, чтобы они не мешали и, сжав в руках свой чукмар, пошел на волков. «Татар не боялся, а уж вас-то, дьявольское порождение, все равно не испугаюсь», — решил он. Приблизившись к волкам, Мантелей громко свистнул и запустил чукмаром в сторону волков. А сам в это же время вытащил акинак. Волки ощерились, зарычали и, трусливо поджав хвосты, быстро удалились и вскоре растаяли в чаще леса. «Вот так-то, бесовское отродье, вот так-то! А то решили напугать старого вояку! Я вам покажу!» — металась мысль. Мантелей вытер испарину со лба. Поднял со снега свой чукмар. «А все-таки боишься немного, играешь труса», — мелькнула следующая мысль. А сердце действительно билось и стучало где-то под горлом.

А вокруг только бело-серая муть. И только тявканье лисы где-то в чащобе. Да тяжелые вдохи-выдохи черного леса. Далекая луна, закрытая в огромный круг, светит тускло и блекло. Но все равно видно далеко, ибо снег отражает свет далеких звезд и свет печальной луны. Ветер как внезапно начался, так же внезапно и утих. Снег тоже перестал валить. Что это было? Что? Домой, только домой, — бьется мысль. И идет, бредет усталый Мантелей, уходя все дальше и дальше от берега реки. Он помнил, что деревня расположена не так далеко от реки, и старался выдержать направление движения. И только снег хрустит под ногами. А впереди, чернея, вставала стена леса. То ли от усталости, то ли это наваждение какое, но временами Мантелею казалось, что стена леса встает на дыбы. То наклонится круто к горизонту, то внезапно приблизится, то также отступит внезапно. И звук, похожий на тяжелый стон, несется откуда-то из самых глубин черного леса.

Стало морозно. Воздух просветлел. Лунная дорожка тянется далеко-далеко через поле. И действительно, какие-то тени хаотично двигаются в лунном свете. Или это только кажется усталому Мантелею. На ум приходят разные мысли и воспоминания. Вспоминается Белебей с его разными проповедями и предсказаниями. «Он — христианин, а я — язычник. А все же дружили же, несмотря на различие в возрасте и в языках. Где он теперь?

830

-------------------------------------------

- скользит мысль о друге. — Может, лежит в лесу под снегами, а я прошел мимо и не знал. А, может, даст бог, живой. Только потерялся в этой круговерти войны. Как он хотел обратить нас в христианство. Об этом, действительно, стоит подумать. Ведь не зря же принял христианство великий князь Ылтанпик? Принял, и в такое тяжелое и ответственное время». И тут же его посетила другая мысль: «Вот посетить бы город Владимир и побывать на могиле святого Авраамия Булгарского. Говорят, что святой помогает многим нуждающимся людям. Но он был христианином и пострадал за Христа. А я и мой друг Ахчура, как говорил Белебей, язычники. Вот чудной человек, — продолжал думать о христианском монахе Мантелей, — он свято верил, что со временем на святой земле булгар мои соплеменники построят город и назовут его, сами того не зная, город Белебей. Говорил, что он читал многие мудрые книги и говорил, что где-то далеко на юге есть город или страна под названием Шумер или Сумер. И что эта страна является нашей прародиной. Говорил, что ему открываются в небе полыньи, или окна, где он видит прошлое и будущее народов. Но разве так бывает? Вот Белебей. «.

Потом приходили на ум другие воспоминания. Воспоминания о детстве, об играх, о родной деревне и о друзьях. И среди этих воспоминаний самым сладким и самым мучительным было воспоминание о Сильби. И все это в такт усталым шагам. Шаги и воспоминания. Да ещё — война. Она постоянно жила в нем. Напоминая о себе то болью, то воспоминаниями. Думы, думы, думы.

Так, предаваясь различным мыслям и воспоминаниям, он прошел приличный путь. По его расчету, уже давно должна была показаться деревня. Но её не было видно. Пройдя еще некоторое расстояние, Мантелей снова вышел к реке. «Этого не может быть. Ведь я же уходил от реки. И тут снова оказался на берегу.». Несколько удрученный, он присел на поваленный ствол дерева. Достал из-за пазухи юсман и лениво пожевал её. Тянуло в сон. Сказывалась усталость. «Нет, пойду. А то застыну. Нужно было слушаться бабкиных советов», — снова мелькнула мысль. Повернув лицо, он взглянул на золотой диск луны. И свет луны показался ему каким-то неестественным, словно исходил он не от луны, а от какой-то тучи или со всего неба, кипящий и наваливающийся на землю, как это бывает во времена катастроф и всемирных бедствий. Прикинул в уме, далеко ли до полуночи. И тут жуткий волчий вой заставил вздрогнуть его.» Ещё загрызут адские твари. Что татары, что волки одинаково опасны, — мелькнула тревожная

831

-------------------------------------------

мысль. И тут же шальная бесшабашная мысль: — Ничего, ничего. У меня есть надежные товарищи — чукмар да акинак». С этой мыслью он поднялся и направил свои лыжи вдоль берега реки, в душе надеясь скоро выбраться из снежного плена. И снова, совсем неожиданно, он набрел на место, заполненное павшими телами. «Мертвое поле. Поле мертвых. Я, кажется, был уже здесь или нет? Кажется, нет. Там не было разбитых лодок, а здесь их сразу несколько штук. Где же я?» — тревожно сверкнуло в голове. И тут же он подумал: «А может, лечь рядом с погибшими и ждать спокойно своей кончины. Мороз сделает свое дело. Все равно жизни нет без Сильби. Для чего жить с надломленной душой? Да провались она, такая жизнь! А может, пойти казаковать или же податься в ушкуйники? Желать себе смерти — это грех». Так думал Мантелей, а ноги сами шли и шли. Иногда лыжи наезжали на жесткие комки, и он знал, что переезжает через чьи-то останки. Но страха не было. Ему было все равно, умрет он или же выживет. Так достала его жизнь, что жить совершенно не хотелось. И еще этот жуткий скрежет волков. Он преследовал его, хотя самих хищников видно не было. Как-то противно помереть от волчьих зубов. Погибнуть — так в бою, упиваясь свободой. А так, бр-р-р, противно. Все-таки нужно идти. Там меня ждут. Там мой самый лучший и верный друг — Ахчура. И он шел по открытой местности, держась края леса. В случае чего залезу на дерево, подумалось ему. А вокруг только белая муть, когда вроде бы и видно, и не видно одновременно. И снова в мертвенной лунной жути бесшумно, как призраки, какие-то тени скользят по земле. Красные угли сверкнули, замерцали таинственным светом, заскользили над самой землей. Потом резко и круто взвились и ушли, вонзаясь в пространство. Может, это туман так играет под луною, а может, и что другое. Отсюда не разобрать, далековато. Но на душе неприятно. Холодок скользит под сердцем.

И тут он увидел огонек. Настоящий огонь горел на той стороне поля. Да еще далеко, призывно пел булгарский кавал. Значит, там люди. Значит, там деревня и мое спасение. А огонек, как волшебный маяк, все горел и манил его. И он всей своей озябшей душой и телом стремился в сторону огонька. Откуда-то появились силы. Лыжи заскользили быстрее. И только лунный свет кругом да мерный скрип под ногами. И только темный, как полночь, взгляд таинственного леса в спину. Да далеко-далеко, к неясному горизонту, льдисто сверкая, бежит лунная дорожка, да дрожит на ветру сиротливо засохшая полынь.

832

-------------------------------------------

Вскоре он был уже в объятиях друга. Ковыляя на своих костылях, он вышел встречать его. Сарпиге и Сьулампиге тоже были с ним. Как они обрадовались ему. Обрадовались, как родному человеку.

- Ну и напугал ты нас, Мантелей. Не пропадай больше так. Мы все глаза проглядели, ожидая тебя. А тут еще волки. Это старая бабуля надоумила нас жечь костер да трубить в кавал, — говорил Ахчура, ковыляя домой рядом с Мантелеем.

А бабуля лишь головой покачала, глядя на него. Она как всегда крутила свою ручную мельницу. «Накормите его», — коротко приказала она, и девочки стали собирать на стол, несмотря на позднее время. Ах, как вкусна была каша. Каким божественным был свекольный напиток. И как тепло горели свечи. «Эх, нет со мною рядом Аспара. Уж он-то оценил бы напиток. Уж он-то знал ему цену», — подумалось Мантелею. Вскоре он уже засыпал под мерное гудение жерновов. Он уже привык к этому звуку. И засыпая, и просыпаясь, он постоянно слышал урчащее пение жерновов, словно старая бабуля только и делала, что крутила свою волшебную мельницу. А иногда в этом деле ей помогали её внучки.

А наутро вся деревня была взбудоражена наездом лихих людей. Ушкуйники! Опять ушкуйники! — бежала молва от дома к дому. Люди запирали двери, закрывали сараи, прятали живность. Но все равно уже где-то из последних сил визжал поросенок, кудахтали куры и хриплым лаем заливались собаки. Ушкуйники ходили из дома в дом, бесцеремонно врывались в дома и вообще вели себя как хозяева в чужих дворах.

- Сынок, вставай, вставай! Хурахсем, хурахсем ялта! Прячьтесь, — говорила встревожено бабуля, тормоша Мантелея.

- Кто, что? — спросил Мантелей, спросонок не поняв, о чем это говорит бабуля.

- Говорю тебе, хурахсем! Прячьтесь! Они могут убить ни за что.

Услышав такие слова, Мантелей быстро вскочил. Не медля, оделся. На пояс нацепил акинак. В сапоги сунул нож и приготовил чукмар, самое грозное оружие. Ахчура тоже был наготове. Несмотря на свою немощь, он тоже стоял наготове, приготовив нож и акинак. Мантелей вышел во двор и встал около плетневых дверей, ожидая незваных гостей. И те не заставили себя долго ждать. Сразу трое вооруженных мужчин появились перед Ман- телеем. Были они слегка навеселе и вели себя довольно нагло.

833

-------------------------------------------

- А ну пропусти, — с ходу сунулся было в двери рыжий детина с кривой саблей на боку.

- А ты кто такой, что без спросу лезешь в чужой дом?

- Я-то? — вопросом на вопрос ответил детина. — Да я самый главный в ватаге. Меня каждый знает. И все платят мне дань! — срываясь на крик, выговорил детина. Тут, услышав шум, из дома приковылял Ахчура с уже оголенным акинаком и встал рядом с Мантелем. Его решительный вид говорил о готовности вступиться за друга.

- Еще раз говорю тебе, пропусти! Эта старая ведьма должна нам кое-что. Так что не мешай нам! Не то отведаешь нашей сабли! — С этими словами рыжий детина снова сунулся было в двери, но тут же от сильного толчка отлетел назад. Только ноги сверкнули в воздухе. Его два товарища отпрянули от дверей и схватились за сабли.

- Ты что, смерти не боишься? Зарублю! — крикнул другой разбойник, устремляясь с саблей наперевес на Мантелея.

- А я заговоренный от смерти! — крикнул Мантелей и отбил удар. Потом резко так двинул разбойника по челюсти, что тот сразу осекся и грузно повалился на снег. И что-то замычал, выплевывая свои выбитые зубы. Третий разбойник, видя такое, развернулся и бросился бежать, на ходу созывая своих товарищей. Мантелей лишь погрозил ему вслед своим чукмаром.

Через некоторое время около дверей столпилось человек семь или восемь. Все они были настроены решительно.

- Это ты, что ли, не пускаешь моих людей к этой старой ведьме? И почему это ты бьешь моих ушкуйников? — с придыханием выдохнул один из вновь прибывших разбойников, тоже с рыжей шевелюрой. «Одни рыжие, что ли, идут в разбойники? Первый разбойник был рыжий. И этот тоже», — успел подумать Мантелей.

- Не люблю наглых людей! Не уважаю. И полегче насчет старой бабки. Она не ведьма, а вполне уважаемая женщина, — ответил Мантелей, ничуть не испугавшись толпы. Ему, презирающему саму смерть, временами даже желающему её прихода, бояться было нечего. Ему было все равно, будет он жить или же погибнет. И поэтому он был так резок и решителен с разбойниками. От злости, что ли, сила неимоверная кипела, клокотала в нем. И в это мгновение он мог порвать на куски любого. И Ахчура знал это.

- А я тебя видел в крепости. Я тебя знаю. Ты воевал с татарами? И как ты оказался здесь в медвежьем углу? — сразу несколько вопросов задал предводитель разбойников.

834

-------------------------------------------

- И я видел тебя в крепости. Т ы был вместе с атаманом по имени Усин.

- Да. Да. Это был я, — подтвердил говоривший. — Но Усина больше нет. Погиб Усин. Зарубили его татары. А какой славный был атаман, — уже вполне дружелюбно говорил предводитель разбойников. — А меня зовут Шептимер. Теперь я командую отрядом ушкуйников.

- И все также грабите население? — вставил Мантелей.

- Мы не грабим. Мы берем лишнее. И еще мы защищаем наших кормильцев. Вот с татарами воевали тоже. А ты тоже воевал с татарами? — снова повторил свой вопрос Шептимер.

- Да, воевал.

- Похвально, похвально. А не лучше ли нам посидеть вместе за столом и вести мирную беседу? Глядишь, и договорились бы до чего-нибудь хорошего.

- Я бы охотно пригласил вас в дом, но я не хозяин дома. Там командует старая акка.

- Знаем, знаем мы эту ведьму. Простите, бабулю. Умна, хитра и изворотлива старая колдунья. Говорят, что она ночами летает на метле и может превратиться в любого зверя. Она нам должна немножечко крупы.

- Сколько живу я у неё, но ничего такого не наблюдал. Наговаривают люди от злости или зависти, — ответил Мантелей.

- А ты пойди и спроси у неё. Скажи, что пришел, мол, Шеп- тимер и просит разрешения войти. А как тебя зовут, храбрый воин?

- Мантелей, а его — Ахчура, — представил друга он, а сам пошел к старой бабуле сказать о просьбе разбойников.

- Эх! Глаза бы мои не видели их. Наглые и бесстыжие. За девочек боюсь, поэтому я и вынуждена принимать их. Приносят мешок зерна, а забирают два. Чего уж делать-то нам, бедным и сирым. Некому нас защищать, некому. Проси уж. — сказала бабуля.

- Теперь есть кому защищать. Мы с Ахчурой будем вашими защитниками. Вы, главное, не бойтесь их. Говорите прямо и смело. Я иду приглашать их в дом. — С этими словами Мантелей вышел к разбойникам.

Вскоре все нестройной толпой ввалились в избушку, и сразу стало тесно и шумно в комнате. Расселись кто куда. Вскоре на столе появился кувшин с неизменным булгарским пылом. Хурахсем одобрительно зашумели. К пылу появилась и закуска.

Выпили. Помирились. Пошли песни и разговоры. Еще вы

835

-------------------------------------------

пили. Ахчура вытащил волынку-шопр, надул пузырь, и вот и полилась задорная музыка. Разбойнички пошли вприсядку, и так до седьмого пота, с гиканьем и с уханьем. Только доски скрипят да половички гнутся. А волынка, знай, наяривает, душу вынимает. «И это все во время такой войны. Среди горя и бед. Вот уж, действительно, кому война, а кому мать родна, — подумал Мантелей. И тут же новая мысль: — Но они же тоже воевали. Рисковали также, как и я. И какое я имею право их укорять и ставить на один уровень с татарами?».

Вскоре Шептимер с шумом бросил на пол свою мохнатую шапку и, отдуваясь, сел за стол.

- Эх, — вымолвил он, — давно не слушал я такой музыки, давно. Был у нас в отряде музыкант по имени Камай. Играл как бог. Все пошли на татар с мечами, а он со своей волынкой. Идет и играет. Идет и играет. Словно музыкой войну можно остановить. Так и угодил под саблю ордынца. Так и потерял свою буй- ну голову. Неразумный.

Тут пошли разговоры про житье-бытье. Про общих знакомых и про то, кто кого знает. Кто где жил ранее и откуда пришел в сей раз. И, как оказалось, нашлись у них и общие знакомые, и земляки отыскались. Тут были мужики и с Яика, и с Белой, и с Черемшана, и с Турханки. И на вопрос Мантелея, откуда пришли на сей раз сюда новые гости, Шептимер ответил, что из-под города Владимира. Сказал, что еле ушли от татар и от своего князя Шаку. Услышав знакомое имя, Мантелей захотел подробнее расспросить у Шептимера о князе Шаку.

- Скажи, Шептимер, а действительно жив и здоров князь Шаку? И ты действительно воочию видел его?

- Да, видел. Сидели с ним за одним столом. Вот как мы с тобой.

Услышав такое, Мантелей порадовался в душе за князя. «Есть, есть еще, кому вести борьбу с татарами», — мелькнула радостная мысль в его голове.

- А почему ты ушел от него?

Шептимер поднял голову, выразительно посмотрел в глаза Мантелея и вымолвил:

- Ох, тяжела, тяжела рука у князя. Мы и раньше не очень- то ладили с ним. А тут такое. Ну, в общем, война, нужно подчиняться и тому подобное. А я не привык, чтобы на мне ездили. Вот и ушел со своей ватагой.

- А как же татары?

836

-------------------------------------------

- А что татары. Татары громят Русь. Все русаки разбежались перед татарами как зайцы. Только князь Шаку там в окрестностях болгарского города Владимира еще сопротивлялся татарам. Вот уж, действительно, упертый и упорный князь. Да и смелости ему не занимать. Зол он очень на татар. Очень зол. Трудно людям с ним. Но люди почему-то держатся его. Не понимаю. Совершенно не понимаю таких людей.

- А скажи, Шептимер, — снова спросил Мантелей, — а не было ли вместе с князем Шаку монаха по имени Белебей?

- Не знаю, не помню такого.

- А что слышно про князя Алимпика?

- Я слышал, что он погиб. Погиб под крепостью Ылтанай. Он так и не сумел или же не захотел переправиться через Суру. Многие люди говорили об этом.

- А какое настроение у людей во Владимире? Я слышал, что там, в городе, находится могила или же мощи нашего святого — Авраамия Булгарского.

- Люди говорят, — подтвердил Шептимер, — что могила святого, действительно, находится во Владимире. Но я не посещал его могилы. Не до этого было. Татары напирали сильно. Нам приходилось все время быть в движении. Трудно было очень. Несказанно трудно.

Тут, перебивая разговор, кто-то из гостей хриплым голосом затянул старинную песню. Другие подхватили, и песне стало тесно в маленькой избушке. Из тесноты комнаты песня, как птица, рвалась на волю. Кто-то раскрыл входные двери. И вместе с клубами пара песня вырвалась на улицу. Булгары гуляли. Гуляли, несмотря ни на что. И глубоко было им наплевать на войну, на всякие беды и горести.

Три дня простояли ушкуйники в деревне. И все три дня ели, пили и кутили. Сорили серебром. Чинили разор некоторым хозяевам. Горланили песни да устраивали кулачные бои прямо на улице. Местный народ диву дивился, видя такое. Хотя им не впервые было видеть такую картину. Ушкуйники и ранее, ещё до войны, не раз захаживали в этот медвежий уголок.

- Хороший ты человек, Мантелей. И дерешься хорошо. Уважаю таких. Если надумаешь, то приходи ко мне в ватагу. Будешь вторым человеком после меня. Тем более, если ты служил самому великому князю Ылтанпику, то цены тебе нет, — говорил Шептимер Мантелею, прощаясь.

- Посмотрим, как все сложится. Пока не могу прийти к тебе.

837

-------------------------------------------

Сам видел, раненый товарищ у меня тут. Не могу я его оставить. Он мне как брат. Даже ближе, чем брат. Мы с ним вместе испили горечь этой войны, и теперь только смерть может разлучить нас. Вот так-то, брат. Дотянем до весны, а там видно будет, что делать далее. Мы с Ахчурою и далее хотим воевать с татарами. Теперь мы точно знаем, что князь Шаку живой. Значит, еще есть надежда. Значит, не все еще потеряно, и мы еще покажем нашим недругам. А может статься, что подадимся в казаки или же придем к вам и будем вместе с вами гулять по нашим великим рекам. Жизнь покажет. Не обижайся, что поначалу так встретил вас.

- Ну что ты, что ты, Мантелей. Все хорошо. Еще раз говорю, надумаешь, приходите вместе с товарищем. Житье у нас хоть и не очень сладкое, зато вольное. Пиво есть — гуляем, а нет пива — лапу сосем, как тот медведь. Где нас найти, я уже тебе говорил. Ну, ладно. Тепре куричен.

- Сыва пул. И спасибо тебе за вести.

Ушкуйники ушли, и ушло с ними веселье. Снова сонная тишина упала на землю. Притихло село, по самые крыши занесенное снегом. И лежали снега, и бежали снега, равняя крыши с сугробами. Бесилась пурга, на разные голоса завывали и танцевали вьюги, загоняя за стрехи мелких пташек. Ветер трепал засохшие и почерневшие стебли бурьяна и как бездомный пес царапался в двери. И мели метели да текла поземка, заметая булгарское счастье. И только дымы отвесно уходили в небо, выдавая местоположение домов. Хоть и со скрипом, но катилась жизнь. Люди выкапывали и освобождали друг друга из снежного плена.

Да, прокатилась, как буря, война по земле булгарской. Кроваво-мутным половодьем разлилась по всей священной земле. Как поваленные в бурю деревья, в лесу всюду лежат бесчисленные останки людей и коней. И особенно много их в окрестностях крепости Ылтанай да вдоль реки Суры. Втоптали их копыта татарских коней в землю, а может, и сама жизнь втоптала, и теперь обнимает их и целует только ветер холодный, да стелет мягкую постель метель.

Смоют горе снега и дожди. Ветра разметают печаль. Уйдет ручьями боль. В природе все шло своим чередом. И люди, и звери, и домашняя скотина — все ждали весны, все ждали тепла.

Отъелись, отоспались за зиму Мантелей и Ахчура. Отошли, убежали от них все хвори и болезни. Молодость победила. Лишь тревожные сны иногда беспокоили Мантелея и Ахчуру. Им неизменно снилась война. Мантелей часто бредил во сне, кричал,

838

-------------------------------------------

звал свою ненаглядную Сильби. Но к этому все уже привыкли. Любовь никак не отпускала Мантелея.

Нога у Ахчуры срослась, хоть и неправильно. И теперь он ходил слегка прихрамывая. Но это его нисколько не угнетало. И все веселее и веселее пел его шопр в ожидании весны. Со временем все новые и новые куплеты о гибели стольного города булгар — Биляра, и о героическом сопротивлении булгар врагам, о гибели великого булгарского князя Ылтанпика и его дочери Ылтансюсь, возникали и прибавлялись в его песню-плач. И он исполнял их на вечерних посиделках перед собравшимися людьми. Людям нравилось слушать. Мысленно они вновь переживали гибель Биляра, этого величайшего города своего времени. А примеры героического сопротивления булгар ужасному нашествию врагов были кругом вокруг их глухой деревеньки. Все леса и овраги в округе были полны останками павших людей и коней. По реке Сура все ещё нет-нет да проплывали печальные останки людей и другие свидетельства той беспримерной битвы. Но потом, со временем, народы на многие века забудут о той войне и о том сражении. И только в песнях и сказках немногих певцов народа и в воспоминаниях некоторых мудрецов и юмозь- лекарей останутся смутные воспоминания о тех страшных годинах. А места сражений зарастут густой травою забвения и, как кровь, сквозь листья будут алеть ягоды костяники. Вырастут на тех местах новые леса, похоронив под своими корнями и опавшими листьями немых свидетелей страшной человеческой страсти убивать себе подобных. Но, нет-нет да выроют звери из-под земли то расколотый и разбитый череп, то останки оружия и мерцающие зеленым другие свидетельства смерти.

И засыпая, и просыпаясь, Мантелей и Ахчура постоянно слышали легкий рокот ручной мельницы. Однажды утром, проснувшись, Мантелей увидел в окне синичку, которая слегка постучала в окошко. Значит, скоро весна. И синичка поет — тинь- тинь-тинь. А мельница, все крутилась и крутилась, выдавая крупу на еду, обещая жизнь и надежду на будущее.

839

Разделы:

20567 просмотров