К вопросу об этносоциальной структуре татарских ханств (на примере Казанского и Касимовского ханств ХV — сер. ХVI вв.)

Исхаков Д. М.
К вопросу об этносоциальной структуре татарских ханств (на примере Казанского и Касимовского ханств ХV — сер. ХVI вв.) [1] // Панорама-Форум — 1995. — Вып. 3.

Более чем двухвековой спор сторонников булгарского и золотоордынского («татарского») происхождения волго-уральских татар сегодня приобретает новый импульс. Объясняется это тем, что появился целый ряд новых исследований, раскрывающих роль золотоордынско-тюркского компонента в формировании татар Поволжья. С одной стороны, [2] это явная реакция на существовавший с середины 1940-х гг. и до недавнего времени фактический запрет для татарских ученых разрабатывать золотоордынскую тематику. [3] С другой стороны, усиление внимания ученых Татарстана к золотоордынской проблематике можно рассматривать как объективную логику исторической науки: многие исследователи начали осознавать, что без включения в контекст исторических трудов золотоордынского периода, полноценную историю татарского народа написать не удастся. [4]

История татарских ханств ХV — сер. ХVI вв. неразрывно связана с Золотой Ордой. Отдельные зарубежные историки эти государства называют даже «позднезолотоордынскими» (later Golden Horde). [5] В советское время история татарских ханств в СССР практически не изучалась[6] (фундаментальный труд М. Г. Худякова «Очерки истории Казанского ханства» датируется 1923 г.). Разного рода учебники типа «Истории Татарской АССР», содержащие разделы по Казанскому ханству, вряд ли могут считаться полноценными историческими трудами. Они писались в рамках господствовавших в советской историографии традиций, стремились принизить роль Золотой Орды и татарских ханств и «выталкивали» историю многих народов на периферию русской истории, в том числе и путем ее своеобразной «регионализации» — через написание «урезанных», не выходящих за границы советских автономий, работ. В результате, изучение многих аспектов истории татарских ханств осталось в СССР на уровне второй пол. ХIХ — нач. ХХ вв. [7] В то же время в зарубежной историографии, преимущественно в американской, появились интересные исследования, посвященные социальной (клановой) структуре Золотой Орды и отдельных татарских ханств. Это уже отмеченные статьи Ю. Шамилоглу, [8] Ю. Брегеля, [9] Беатрис Ф. Манза, [10] Х. Инальчика[11] и монография А. Фишера[12].

Ни в отечественной, ни в западной историографии, насколько нам известно, не ставился вопрос о значении изучения социальной структуры позднезолотоордынских (татарских) обществ для этногенетических построений. Между тем, именно такая постановка вопроса позволяет по-новому осмыслить проблему формирования средневековых татарских этносов.

1. Социальная структура Казанского ханства и ее этническая стратификация.

В русских летописях, содержащих достаточно богатую информацию о Казанском ханстве, встречаются случаи довольно подробной характеристики этнического состава населения этого государства. Например, в 1551 г. в челобитной, направленной от имени «всей Казанской земли» Ивану IV, применена следующая формула: «Кудайгул улан в головах да Муралей князь и вся земля Казанская и моллы и сеиты и шихы и шихзаде и молзаде, имамы, азии, афазы и уланы и мырзы и ички, дворные и задворные казаки и Чюваша и Черемиса и Мордва и Тарханы и Можары». [13] Аналогичная конструкция, точнее, первая половина указанной формулы, применялась и в Крымском ханстве. Так, в послании крымского хана Ислам-Гирея Ивану IV (1524 г.), говорится: «Ширин Бакрган князь в головах, и уланы, и князи и четыре наши карачи, и ближние и дальние, и все слуги наши». [14] Согласно «шерти» знати Крыма во главе с ханом Саадат Гиреем Ивану IV (1524 г.), «Именной список» феодалов тут выглядел так: «А се салтаны и сеиты, шихзоды, моллы, уланы, князи, мурзы; а ичкам имена ведомо учинили». [15] Очевидно, если исходить из этих формул, то первая половина формулы, использованной в 1551 г. применительно к Казанскому ханству, описывает социальные верхи (до «казаков» включительно). Вторая ее часть, а она состоит из перечня этнических групп — скорее всего отражает социальные низы (ясачное население). Но в числе последних не упоминаются две этнические группы, явно жившие в Казанском ханстве — это удмурты и башкиры. Согласно А. Курбскому, в составе Казанского ханства кроме «татарского языка» имелись еще 5 других «языков» (народов) : мордовский, чувашский, черемисский, вотяцкий (арский) и башкирский. [16] По нашему мнению, удмурты и башкиры в вышеприведенной формуле присутствуют, но в скрытом виде. Удмурты в сообщении 1551 г. названы скорее всего в числе «черемисов», [17] а башкиры скрываются под названием «Тарханы». [18] Однако самым необычным в рассматриваемом документе является отсутствие упоминания татар (если не считать «можар», в которых никак нельзя видеть казанских татар).

Ясно, что одна часть татар, не названная общим собирательным названием, скрывается в разных ответвлениях правящего сословия — от Кудайгул улана и Муралей князя до «казаков». Другая часть казанских татар — ясачное, феодально-зависимое население, по нашему мнению, зашифрована под наименованием «чуваша». Хотя с таким подходом согласны не все исследователи, подробный анализ вопроса об этнической принадлежности «ясачных чувашей» Казанского уезда второй половины ХVI — начала ХVII вв., позволяет нам отстаивать именно данный вывод. Более того, есть основания полагать, что эта группа имела булгарские этнические истоки. [19]

Феодальное сословие Казанского ханства в русских письменных источниках ХVI — сер. ХVII вв. обычно именовалось «татарами», а после 1552 г. — «служилыми татарами». Специальное изучение доступных к настоящему времени документальных материалов убедило нас в том, что для такого определения имелись основания — социальные верхи в ханстве действительно являлись «татарами», т. е. представителями тюркских групп с клановым делением золотоордынского происхождения. [20] Дополнительные данные на этот счет можно получить при изучении социально-политического устройства татарских государств, в том числе и Казанского ханства.

2. Социально-политическое устройстве Казанского ханства.

Благодаря целому ряду публикаций, особенно последних лет, была раскрыта административно-политическая структура Крымского ханства. В этом государстве первоначально существовали четыре княжества (бейлики), возглавляемые представителями кланов Ширин, Аргын, Барын и Кыпчак. Ведущая роль в этой четырехчленной системе (известной как система карача-беев), принадлежала Ширинам, которые были большими карача (беклеребек; в русской передаче — князь князей). Где-то в конце ХV — нач. ХVI вв. в Крыму усилились Мангыты (известные и как Мансуры[21]) и система карача-беев там стала пятичленной (правда, к этому времени некоторые из ранее существовавших кланов, например, Барыны, уже на играли во внутренней жизни государства активную роль[22]).

Ранее, в работах В. В. Вельяминова-Зернова и М. Г. Худякова высказывалось мнение о том, что в Казанском ханстве существовала такая же четырехклановая система, возглавляемая Ширинами. [23] Однако эти исследователи не поднимали вопроса о связях этих кланов с административно-политическим устройством Казанского ханства. На самом деле, такая связь, безусловно, существовала, что будет показано ниже.

Прежде всего, необходимо обратить внимание на так называемые «дороги», на которые делился Казанский уезд, сформированный на левобережной части территории бывшего Казанского ханства после 1552 г. Их было пять: Алатская, Галицкая, Арская, Зюрейская и Ногайская. Уже по писцовой книге Ивана Болтина (1602-1603 гг.) отчетливо видно, что эти «дороги» не являлись дорогами в обычном смысле слова, так как они состояли из большого числа сельских населенных пунктов. [24] Да и конфигурация их напоминала скорее треугольник, острый конец которого выходил на Казань, а основание уходило в районы расселения финно-угорских и некоторых тюркских (чуваши, башкиры) этносов. [25] Само понятие «дорога» явно происходит от монгольского «daru» — (давить, подавлять) и производного от него «darugaci» (правитель, губернатор). [26] Должность «дараги» (даругов) — институт, унаследованный от Золотой Орды. В Золотой Орде в функцию «дараги» входила перепись населения, сбор податей (дани) и доставка их к хану, устройство почтовых сообщений и набор войска. [27] По мнению М. А. Усманова, в период татарских ханств даруги — это территориальные администраторы вообще. Им же высказана мысль, что термин «даруга» употреблялся в связке с «князьями» (в форме «даруга-беки»). [28] Но скорее «даруги» (даруга-беки) находились в ведении тех князей (карача-беев), которые стояли во главе отдельных княжеств. Об этом, например, говорят данные по Крымскому ханству. [29] Да и в Касимовском ханстве в 1483 г. упоминаются «княжеские казначеи и дараги». [30] Наконец, у Улу-Мухаммеда хана в 1438 г. известны «дараг князи» Усеян Сараев и Усень-Хозя. [31] Один из князей Сараевых в Казанском ханстве упоминается и в 1455 г. [32]

У нас есть основания утверждать, что деление на «даруги» существовало уже в период Казанского ханства. Так, в «Ногайских делах» за 1550 г. называются «Арская дорога», «Ногайская дорога», «Якийская дорога» и «Окречская дорога». [33] Из этих 4-х «дорог» только «Окречская дорога» не упоминается в других источниках. Под «Якийской дорогой» надо понимать «Галицкую дорогу» (Яки — это крупный населенный пункт в составе данной «дороги»[34]). В «Патриаршей» (Никоновской) летописи 1553-1554 гг. отмечаются Галицкая, Арская, Ногайская (Нагайская) и «Чювашская» «дороги»[35] (под последней имеется в виду Зюрейская «дорога»[36]).

Теперь обратимся к тем данным, которые позволяют «привязать» известные в Казанском ханстве кланы к конкретным «дорогам».

1. Ногайская дорога». Эта территория принадлежала Мангытским князьям. Во-первых, в Казанском ханстве действительно существовал особый «Мангытский юрт». Известно, что в 1550 г. казанский хан Сафа-Гирей обещал Юнус мурзе (он был сыном князя Ногайской Орды Юсуфа) сделать князем «на Мангитском месте». [37] Не исключено, что Юнус уже до этого успел побывать на этом «месте»: еще в 1549 г. Юнус мурза ходил в поход против Казани с целью сесть «на княженье». Но казанцы тогда его в город не пустили, а «людей многих у него побили». Тем не менее, в 1550 г. Юнус писал Ивану IV, что «владел есми Казанью», хотя в это время не находился в городе. [38] В 1552 г. Иван IV обещал Юнуса «устроити» на «Казанском княженье» («юрте»). [39] Из переписки Ивана IV с Юнусом видно, что этот «юрт» существовал и раньше — Иван IV сообщает Юнусу: «А хотели есмя тебя юртом устроити, потому же как были преж сего в Казани Мангитцкие князи». [40] Кстати, нахождение на этом «месте» (юрте) обеспечивало получение «мангитских доходов». [41] Есть и другие сообщения такого же рода. Например, в 1552 г. князь Юсуф отправил в Казань ханом Астраханского царевича Едигера, с которым был и мурза Дэнеш (Зейнеш). [42] Последний накануне русского похода против Казани упоминается как «Зейнеш князь Нагайский». [43] Очевидно, что «князь Нагайский» практически идентично понятию «Мангытский князь». Наконец, в историческом предании о «Чаллинском городище» содержится следующее сообщение: «Город Чаллы был построен казанским ханом в самом центре Ногайской дороги... и поставил здесь одного человека беем... Один из его беев — Хаджи (Гази) -Гирей решился... отделиться от Казани... «[44] Упоминаемый тут бей (князь) может быть идентифицирован с исторически известной фигурой — князем Ал-Газы, известным в 1487-1489 гг. [45] Скорее всего, он был Мангытом. Существенным является еще один момент — именно на территории Ногайской «дороги» лингвистами обнаружены следы влияния ногайского языка. [46]

Нахождение на территории Казанского ханства значительной группы мангытской знати первой пол. ХVI в. бесспорно. Поэтому, князь Юсуф в 1549 г. мог утверждать: «А нынче в Казани дочи моя, и племя мне тамо есть». [47] Отсюда вывод: в «Мангытском юрте» (территория «Ногайской дороги») можно видеть отдельное княжество, которое находилось в руках клана Мангытов и «Мангытский князь» являлся их главой, будучи одним из карача-беев. Очевидно, усиление роли Мангытов в Казанском ханстве следует датировать концом ХV — нач. ХVI вв. [48] Причем проникновение ногайцев на территорию ханства было значительным — согласно утверждению «Казанской истории», вместе с царевичем Едигером «из Нагайской земли... прииде в Казань 10000 варвар качевных». [49] Далеко не случайно и постоянное участие в войсках Казанского ханства ногайской конницы численностью до 20 тыс. чел. [50]

2. Арская «дорога». Эта территория принадлежала «Арским князьям», которые «сидели» в административном центре Арской «дороги» — г. Арске и в некоторых других ключевых районах. Например, в «Казанской истории» про г. Арск сказано, что это был «... острог старый, аки град тверд, и з башнями и з бойницами». Там находилось «много... людей» и острог «берегли велмо, и не бе взиман ни от коих же ратей». [51] Во время взятия Казани русскими в 1552 г., Арск был также захвачен и в плен попали «князей арских 12, и воевод черемисских 7, и земских людей лутчих избравшие сотников старейшин 300 и всех до 5000 человек». [52] В первый раз «Арские князья» в источниках упоминаются в 1489 г. [53] Отдельные представители этой группы известны в 1531, 1552 гг. [54] Но по их родословным, они присутствовали в Казанском ханстве не позже начала его основания. [55] Усилиями отдельных исследователей было установлено, что родоначальник этого клана — Кара-бей (бек), происходил от известного в истории Бачман султана. [56] Последний был предводителем (эмиром) кыпчакского племени альбурлик. [57] Поэтому можно полагать, что «Арские князья» — владетели Арской «дороги» — принадлежали к старому клану Кыпчак и один из них — старший в роде — был карача-беем в Казанском ханстве.

3. Галицкая и Алатская «дороги». К сожалению, русские источники нач. ХVII в. эти две «дороги» друг от друга четко не отделяют. В частности, в писцовой книге 1602-1603 гг. их территория описана как «Галицкие ж и Алацкие дороги», хотя там же выделена и отдельная «Дорога Алацкая». [58] В то же время упоминание в 1553 г. в русских летописях Галицкой «дороги» как будто-бы позволяет рассматривать ее как самостоятельную территорию. Не исключено, что до образования Свияжского уезда Галицкая «дорога» включала в свой состав и Нагорную часть территории Казанского ханства (не случайно территория этой «дороги» носит какой-то урезанный характер).

Недавно нам удалось расшифровать клановую принадлежность одной из весьма интересных, можно сказать, выдающихся фигур, из истории Казанского ханства первой пол. ХVI в. — Чуры Нарыкова, являющегося главным героем общетюркского эпоса «Чура батыр. «[59] Оказалось, что он принадлежал к клану Аргын. Про него в «Казанской истории» сказано: «... большой князь Чюра Нарыкович, властель казанский, власть имея над всеми казанцы». [60] Если учесть, что при его убийстве в 1547 г. людьми Сафа-Гирея хана, с ним находилось «500 служащих раб его..., и всех ратных с ним 1000...», [61] то становится понятным, что мы в данном случае имеем дело с крупным феодалом. По нашему мнению, князь Чура (Чура бек) являлся предводителем клана Аргын — одним из карача-беев в Казанском ханстве. Об этом же говорит и одно место из эпоса «Чура батыр»: при рассказе о приходе героя из Крыма в Казань, сообщается, что он прибыл «в отцовский юрт». [62] Из нескольких вариантов родословной Чуры, [63] в одном содержится информация о местах проживания предков и родственников Чуры-батыра. В частности, один из его предков жил в местности «Караваево» и оттуда переселился в «деревню Кара Гужа». [64] Караваево — это предместье Казани, а Кара Гужа — село недалеко от города, (впервые упоминается в 1553 г. [65]). По писцовой книге 1678 г. это село отнесено к Галицкой «дороге», [66] хотя в 1646 г. оно числилось в Алатской «дороге». [67] Из вышеприведенной родословной видно, что один из братьев «Чура бия» поселился в д. Яки (Ўґке). Этот населенный пункт был известен в 1550 г. как центр, по которому была названа «Якийская дорога». Указанные селения явно не были обычными поселениями: в д. Кара Гужа существовало какое-то земляное укрепление, [68] а д. Яки, как уже было показано, являлась центральной для «дороги» — скорее всего, Галицкой. Можно предположить, что территория именно этой «дороги» и являлась княжеством Аргынов. [69]

Таким образом, три из пяти известных в Казанском ханстве кланов удалось более или менее точно «увязать» с конкретными «территориями — «дорогами», которые на самом деле являлись княжествами («юртами»).

3. К вопросу об особенностях этнических процессов в поздне-золотоордынских (татарских) государствах ХV — сер. ХVI вв.

Идентичность системы карача-беев в трех ханствах — Крымском, Казанском и Касимовском — наталкивает на мысль о возможности существования в ХV — сер. ХVI вв. каких-то межгосударственных, точнее, надгосударственных форм взаимодействия между общими для этих государств, клановыми структурами. Действительно, такое взаимодействие имело место.

Прежде всего, представители пяти известных кланов обладали правом свободного передвижения между ханствами. Так, в «шерти», данной казанским ханом Абдел-Летифом московскому великому князю Василию при пожаловании ему в 1508 г. г. Юрьева, говорится: «... ми от вас татар не приимати..., а вам от меня людей не приимати опричь Ширинова роду, и Барынова, и Аргынова, и Кипчакова». [70] Несколько ранее — в 1481 г., московский великий князь Иван III в своем письме крымскому хану Мухаммет-Гирею, приглашая к себе — скорее всего, в Касимовское ханство — сына Ширина Именека, Довлетек мурзу, указывает: «... а придешь ко мне..., а от нас куды всхочешь пойти, и ты наше жалованье видав пойдешь добровольно, а нам бы тобя не держати». [71] Кроме того, в договорных грамотах великих князей московских и рязанских от 1434, 1447 гг. есть такая запись: «... А князи Мещерские не учнут мне (московскому великому князю — Д. И.) правити, и тебе, их не приимати, ни в вотчине своей не держати, ни твоим бояром... «[72] Эта же формула была повторена и в договорной грамоте великих князей тех же княжеств от 1483 г.: «... А что наши князи Мещерские, которые живут в Мещере и у нас великих князей, и тебе их к себе не прнимати; а побежат от нас, и тебе их, добывати нам без хитрости, а добыв ти их нам выдати... «[73] В рассматриваемых документах речь идет о знати Касимовского ханства — о тех же кланах карача-беев. По ним видно, что до конца XV в. они еще сохраняли право ухода из подконтрольной Москве Мещеры — Касимовского ханства и московским великим князьям приходилось бороться с этим обычаем. Тем на менее, переход знати из Крымского ханства в Касимовское и наоборот, продолжался. Например, в 1517 г. крымский хан Мухаммет-Гирей писал московскому великому князю Василию: «... Из Мещеры люди шли к нам служити, а от нас в Мещеру». [74] Это были не пустые слова — многочисленные данные подтверждают факты переселения знати в обоих направлениях. [75] Такая же передвижка происходила и между крымским и казанским ханствами. Это видно из послания крымского хана Менгли-Гирея московскому великому князю Ивану III (1494 г.). Крымский хан пишет: «... Баарына Мамыша... приставил бы еси к Абдыл-Летифу, (по) доброму бы обычаю и пошлин учил». [76] Далее, в 1518 г., (возможно, письмо написано в 1517 г.), Мухамметгирей хан из Крыма отправил через русского посланика письмо московскому великому князю Василию с предложением «... брата своего Абды-Летифа царя послать» в Казань и «толке будет (он) на Казани, кутловать Барына или Кибчаку. Апак приказывал о Мемеш мурзе, да Осан мурзе, да Авлеяр мурзе». [77] Упоминаемый тут Апак (Аппак) принадлежал к клану Кипчак. [78] Когда в 1549 г. Сафа-Гирей хан вновь закрепился в Казани, с ним было только 30 человек, но «спустя несколько лет он привел многих нагих и (голодных) людей крымцов». [79]

Аналогичным образом происходили переселения и между соседними Казанским и Касимовским ханствами. Так в 1553 г. в Казани отмечается «Кутлубулат», «князь Городецкий». [80] В «Казанской истории» говорится о приходе в Казань с ханом Ших-Алеем его «князей и мурз». Число их, включая и их людей, было немалым, так как в том же источнике сообщается об устройстве пяти тысяч «варвар» Ших-Алея и его уходе в Касимов с «... 300 варвар, служащих ему». [81] В 1546 г. вместе с Ших -Алеем в Казань пришли 100 его князей и мурз. [82] Эти приходы и отъезды для двух ханств были явлением не новым. Например, в 1508 г. Абдел-Летиф в своей «шерти» обещает московскому Великому князю Василию «не приимати... уланов и князей и казаков» из Мещеры, Суррожика, т. е. от Енея и Шейх-Авлиара царевичей. При этом он добавляет, что не будет их принимать в том случае, если «хотя которые уланы и козаки от них отступают, пойдут в Орду, и в Казань или куда». [83]

В эту систему- была «вписана» и Ногайская Орда, о переселениях из которой в татарские ханства, данных более чем достаточно. [84] Причем, можно высказать предположение что эти переселения были институциональными. Во-первых, ногайская знать переходила в мангытские «юрты» в ханствах. Во-вторых, в Ногайской Орде имелись такие племена, как Кыпчак, Барын, возможно и Аргын, [85] что позволяло знати этих групп перебираться в соответствующие «юрты» их сородичей.

Итак, перед нами совершенно необычный социальный механизм, сложившийся еще в рамках Золотой Орды. Хотя он требует дальнейшего изучения, уже сейчас ясно, что этнические процессы, происходившие в позднезолотоордынских (татарских) государствах в ХV — сер. ХVI вв., не были изолированными, не протекали в рамках лишь отдельных ханств. Внутри ханств существовала этносословная стратификация и суперстрат татарских этносов, состоящий из организованного по клановому принципу сословия феодалов, был во многом общим и эта общность поддерживалась благодаря системе карача-беев. Единство всех «татар» в то время осознавалось достаточно отчетливо. Это хорошо выражено в грамоте князя Ногайской Орды Исмагиля Ивану IV (1555 г.). Исмагиль пишет: «... Астрахани без царя и без татар быти нелзе, и ты (Иван — Д. И.) Кайбуллу царевича царем учинив одново отпусти. А похочешь Татар, ино Татар мы добудем. Татарове от нас буди». [86]

Отсюда следуют два вывода:

1. Формирование средневековых татарских этносов невозможно исследовать без учета социальных и политических структур, сложившихся в поздней Золотой Орде и продолжавших, действовать в татарских ханствах ХV — сер. ХVI вв.

2. Этносословная стратифицированность татарских этносов, во всяком случае, в Казанском и Касимовском ханствах, требует переосмысления хода этногенетических процессов, сопровождавших складывание средневекового этноса поволжских татар.