Об идентичности волго-уральских татар в XVIII веке

Иcхаков Д. М.
Об идентичности волго-уральских татар в XVIII веке / Материалы международного симпозиума «Ислам в татарском мире: история и современность», Казань, 29 апреля — 1 мая 1996 г. // Панорама-Форум. — 1997. — № 12.

Источник: http://www.kcn.ru/tat_ru/polit...

 

 

Проблема идентичности татар Волго-Уральского региона национального периода, начинающегося с XVIII в., не только изучена крайне слабо, [1] но и в значительной мере мифологизирована. Такое положение объясняется историографической традицией «булгаризации» татарской истории, закрепившейся среди учёных Татарстана с 1940-х годов. [2] Согласно данному подходу, современные татары являются прямыми потомками волжских булгар (болгар). При этом, булгарская идентичность признается «естественной», а татарская — «искусственной». Так, академик А. Каримуллин в своей книге «Татары: этнос и этноним», пишет: «Самоназванием татар Поволжья и Приуралья является «булгары»... Название «татары»... есть не что иное, как прозвище, навязанное булгарам колониально-национальной политикой царизма и его идеологами... Имя «татары» как самоназвание противоречит исторической действительности, сути этноса, вело (и ведет) к искажению подлинной истории татарского народа... ». [3] Другой академик — М. Закиев, в одной из своих статей отмечает: «... этноним татар до ХIХ в. применялся параллельно с этнонимами болгар, казан кешесе или казанлы, даже в начале ХХ в... жители многих деревень называли себя этнонимами болгар, казан кешесе». [4] В одной из его статей также указывается: «... Принятие этнонима татар потомками волжских булгар шло несколько своеобразно. Некоторая часть населения до ХХ века сохранила самоназвание болгар. Ученые, поэты, писатели всегда подчеркивали свою родовую принадлежность к булгарам». [5]

В последнее время к отмеченной выше точке зрения присоединился и американский историк А. Д. Франк, в докторской диссертации которого идентичности мусульманского населения Волго-Уральского региона в XVIII в. и несколько более позднего времени уделяется много внимания. [6] Его выводы сформулированы следующим образом:

  1. Начиная с середины XVIII в. мусульманское духовенство в Волго-Уральском регионе взамен «локальных» и «основанных на отношении к Русскому государству» (сословных) идентичностей начинает развивать «булгарскую» идентичность.
  2. Эта идентичность базировалась на подчеркивании уже существовавших в народе старых традиций этнического самосознания, поэтому, «насаждение» ее не означало создания совершенно «нового сознания». Новым было то, что, во-первых, осознание «булгарства» с середины ХVIII в. приобретает отчетливо выраженную политическую окраску; во-вторых, идентичность становится региональной, «покрывая» не только татар, но и башкир; в-третьих, она зиждилась на исламе.
  3. В XVIII в. термин «татары» волго-уральскими мусульманами в качестве этнонима не употреблялся. Вообще, татарская национальная идентичность в массовой форме — продукт советского периода; вплоть до 1920-х годов для большинства мусульман Волго-Уральского региона была характерна булгарская идентичность. [7]

На мой взгляд, детальный разбор точки зрения А. Д. Франка, особенно его положения об «оживлении» среди волго-уральских мусульман в ХVIII в. булгарской идентичности, позволяет по-новому взглянуть в целом на построения сторонников «булгаризации» татарской истории и оценить обоснованность их утверждения о живучести среди татар булгарского самосознания, о закреплении этнонима «татары» среди них лишь в недавнее время. Однако, прежде чем приступить к анализу поставленного вопроса, следует рассмотреть особенности развития татар в XVIII веке.

XVIII век стал во многом поворотным для татарского общества. К началу восемнадцатого столетия была восстановлена численность волго-уральских татар периода Казанского ханства. [8] На рубеже XVIII—ХIХ вв. численность татар в регионе достигла миллиона, [9] что уже обеспечивало этно-демографические и этнокультурные предпосылки протекания нациеобразовательных процессов. Одновременно среди татар резко активизировалось переселенческое движение, особенно миграция из Среднего Поволжья в Приуралье.

Массовая миграция татар в Волго-Уральском регионе привела к двум важным последствиям. Во-первых, к концу XVIII в. завершилось оформление основных этнических территорий волго-уральских татар, которые в дальнейшем свою общую конфигурацию не меняли. [10] Во-вторых, в новых районах, в первую очередь, в Приуралье, где проживала уже 1/3 часть волго-уральских татар (около 219 тыс. чел.), [11] выходцы из разных субэтносов сильно перемешались, к тому же в северо-западных районах Приуральской зоны вошли в тесные этнокультурные контакты с местным башкирским населением. [12] В результате возникли предпосылки углубления консолидационных процессов среди татар и, частично, башкир.

На рубеже ХVII—ХVIII вв. в татарском обществе произошли и крупные социальные изменения. Суть их сводится к тому, что сословие татарских феодалов (служилых татар) в первой четверти XVIII в. фактически было ликвидировано и слилось с крестьянством, а также с торговцами. [13] В XVIII в. у татар начал формироваться класс буржуазии, который вначале был представлен преимущественно торговцами (купцами), но затем появились и фабриканты: по сведениям С. Х. Алишева, только в Казанской губернии в том столетии насчитывалось до 65 мануфактур (из них в Казани — 29, в уездах — 36), по меньшей мере половина которых принадлежала татарам. Кроме того, татарские предприниматели имели свои фабрики и на территориях других губерний (Вятской, Симбирской и Оренбургской). [14] Становление национальной буржуазии было тесно связано с урбанизацией — хотя и крайне медленно, в ХVIII в. росла численность городских татар (к концу столетия в городах региона проживало около 11 тыс. татар, что составляло 1, 8% от общей численности татарского населения Поволжья и Приуралья). [15] Формирующаяся татарская буржуазия в XVIII в. стала мешать русским купцам — к 1760-м годам относятся сведения об усилении конкурентной борьбы между татарскими и русскими купцами. Более того, известно, что последние пытались татарам запретить заниматься торговлей под тем предлогом, что они не входят в сословие купцов (см. «Материалы Екатерининской комиссии» 1767—1769 гг.). [16]

В этих условиях имперское руководство России пыталось навязать татарам новую парадигму развития через их христианизацию. Политика христианизации, начавшись в 1713 г. с указа Петра I об отписывании на государя поместий тех иноверцев-помещиков (главным образом, татар), которые не захотят креститься в течение полугода, [17] в 30—40-х годах ХVIII в. вылилось в массовую кампанию насильственной христианизации народов Поволжья, в числе и татар. Со всеми проявлениями жестокости и варварства эта деятельность особенно активизировалась с 1742 г. Процесс обращения «иноверцев» происходил при усиленном экономическом давлении на тех, кто не желал добровольно перейти в православие: по указу от 3 апреля 1731 г. новокрещенным на 3 года предоставлялись налоговые льготы, а все поборы за них были переложены на оставшихся в «неверии». Тяжесть этих выплат в первую очередь легла на плечи татар-мусульман, наиболее активно сопротивлявшихся христианизации: в 1750 г. в Казанской губернии, включавшей тогда все Среднее Поволжье, на 202, 3 тыс. мужчин-новокрещен (из них татар — всего 3, 5 тыс.) приходилось 129, 1 тыс. мужских душ «оставшихся в неверии» и абсолютное их большинство — 108, 6 тыс., были татарами. [18] И до этого налоговый гнет был очень тяжелым, [19] но когда он стал сопрягаться с религиозными притеснениями, татары не выдержали: с одной стороны стало массовым бегство туда, где жизнь была полегче — наиболее доступным из таких районов было Приуралье;[20] с другой стороны, татары приняли активное участие в ряде восстаний (1705-1711, 1717, 1755 гг.) и в крестьянской войне 1773-75 гг. [21] Татарско-башкирское восстание под руководством Батырши (1755 г.), по определению историка Н. А. Фирсова, приобрело все признаки «борьбы за Магомета». [22] Это действительно так. Из знаменитого письма Батырши императрице Елизавете Петровне видно, что одной из главных причин восстания был факт «... насильственного совращения мусульман из веры ислама, совершаемого без позволения ... падишаха, без согласия и желания самих мусульман», а одним из требований — дать возможность «... коварно и насильственно совращенным из веры ислама... вернуться обратно в веру ислама». [23] Данное письмо, адресованное императрице, было серьезным предупреждением правящим кругам Российской империи: терпение татар было на пределе.

В середине ХVIII в. среди татар усилились идеологические поиски. Одним из проявлений этих поисков стало движение муллы Мурата. Оно возникло около 1771 г. и исходило из необходимости «обновления веры». Учение муллы Мурата, возникшее накануне крестьянской войны 1773—75 гг., являлось разновидностью милленаризма и исследователями было квалифицировано как «возрожденческое». [24] Хотя оно исходило из того, что для татар необходимо создать новую религию из всего лучшего, что есть во всех мировых религиях, на самом деле речь шла об «обновлении» именно ислама. В частности, мулла Мурат указывал: «... надобно ... возобновить ... во граде Болгаре одну мечеть, ... у устроителя той мечети учеников будет бесчисленно». [25] При осмыслении этого высказывания следует учесть, что автор приведенных строк поднимал вопрос о строительстве мечети тогда, когда ещё не был снят фактический запрет на возведение мечетей вообще. Кроме того, мулла Мурат явно имел более широкие замыслы — он подчеркивал, что настало время «возобновления» и самого «града Болгара», причем как мусульманского центра. Мне представляется, что проект муллы Мурата по созданию нового социального института (особая мечеть и группа учеников в «граде Болгаре») и превращению «града» в мусульманский город (только ли в город?), свидетельствует о вызревании в татарском обществе во второй половине XVIII в. определенного поворотного момента, требующего как идеологического, так и организационного оформления.

Настроения татарского общества того периода со всей очевидностью отразились в материалах заседаний Екатерининской комиссии 1767—69 гг. Во время работы этой комиссии депутаты-татары, представлявшие свои локальные общины и бывшие представителями разных субэтносов, неожиданно выступили единым фронтом в отстаивании своих религиозных прав как мусульман. Они требовали: прекратить насильственное крещение; поселить всех обращенных в православие татар в русских селениях или отдельно; принять специальный закон, направленный против тех, кто оскорбляет религиозные чувства мусульман; разрешить свободный проезд в Мекку и обратно с выдачей паспортов; ликвидировать все ограничения на строительство мечетей, дозволять строить их, включая и каменные, в каждом селении; не мешать отправлять весь комплекс мусульманских обрядов; разрешить мусульманам свидетельствовать наравне с христианами, но присягая на Коране. [26]

Имея в виду, что эти требования являлись едиными для всех мусульман внутренней России, можно говорить об осознании во второй половине XVIII в. волго-уральскими татарами своих общеэтнических (национальных) интересов, правда, в своеобразной «мусульманской» оболочке. Несомненно, консолидация мусульманского населения Волго-Уральского региона была ускорена в XVIII в. политикой властвующей элиты Российской империи, направленной в первой половине столетия на насильственную христианизацию татар. Но нараставшая консолидация волго-уральских татар в этот период объяснялась и внутриэтническими причинами. Дело в том, что с середины XVI по конец XVIII вв. в Волго-Уральском регионе на основе взаимодействия двух ранее самостоятельных этнических общностей — казанских татар и мишарей (основное население соответственно Казанского и Касимовского ханств) — складывается новый этнос волго-уральских татар. [27] В ХVIII в. в этот процесс оказалось втянутым и тюркское население северо-западного Приуралья, где происходил синтез культуры, привнесенной переселенцами из Среднего Поволжья и местного тюркского (так называемого «башкирского») населения. [28] При этом старые этнонимы и разного рода локальные самоназвания были вытеснены далеко не сразу. Более того, в результате массовой миграции татар в XVIII в. у них локальная дифференциация культуры получила даже определенное развитие и на этой основе возникли новые территориальные группы этноса (например, тептяри в Приуралье). [29] Тем не менее, формирование в Волго-Уральском регионе в XVIII в. новой этнической общности, которую я предпочитаю именовать «мусульманской» нацией, остановить уже было невозможно.

Молодая нация за кратчайшие сроки добилась ряда принципиальных уступок со стороны российских верхов: в 1782 г. появился указ об учреждении Казанской татарской ратуши, управлявшейся выборными из числа состоятельных купцов и предпринимателей (первые выборы с участием 238 человек состоялись в 1784 г. [30] ) ; По указу 1784 г. были признаны дворянские права за теми представителями татарской знати, которые, оставаясь мусульманами, смогут представить соответствующие документы о своем «благородном» происхождении (в итоге, за 1780-е годы свои права на дворянство обосновали представители 177 татарских фамилий или 5, 6 тыс. чел. [31] ) ; очередной указ, обнародованный в 1788 г., был о создании «Оренбургского Магометанского Духовного собрания» (в составе Муфтия и трех членов из «казанских татар») для «заведования всеми духовными чинами Магометанского закона»; в 1800 г. был издан еще один указ — об открытии в Казани татарской типографии для печатания «алькоранов, молитвенников и тому подобных». [32]

В результате, к концу XVIII в., не только произошло «упорядочение» социальной структуры волго-уральских татар, что в перспективе, вне всякого сомнения, должно было оказать влияние на дальнейшую трансформацию татарского общества, но и возникли предпосылки институционализации каналов влияния некоторых социальных групп на все общество. Я имею в виду татарское духовенство, получившее после создания «Духовного собрания» лидирующее положение внутри мусульманской уммы России, особенно среди мусульман Поволжья и Приуралья. [33] На основе анализа «Таварих-и Булгари» Т. Йалчыгула (ХVIII в.) А. Д. Франк убедительно показал, что мусульманские идеологи в конце восемнадцатого столетия начали уже формировать национальную идеологию. [34] Ясно, что в такой ситуации неизбежным было появление и вопроса об общем этнониме складывающейся национальной общности. Но изучение этой проблемы, как показывает анализ работы А. Д. Франка, требует преодоления некоторых методологических трудностей, на которые американский историк не обратил должного внимания. Таких сложностей я насчитываю по меньшей мере три.

Первая заключается в том, что во время переписи 1926 г., [35] обращенной непосредственно к выявлению этнического самосознания народов, живших в СССР, среди татар Волго-Уральского региона лиц с «булгарским» самосознанием обнаружено не было. Причем 88% волго-уральских татар Европейской части СССР назвали себя «татарами», а остальные самоопределились под другими этнонимами (как «мишари», «кряшены», «тептяри», «нагайбаки» и т. д. [36] ). Это не означает, что в тот период среди татар совсем не было считавших себя булгарами — известны ваисовцы, называвшие себя «волжско-булгарскими мусульманами» вплоть до начала 1920-х годов, [37] отдельные представители татарской интеллигенции, склонные именовать себя «булгарскими тюрками»[38] или не совсем принимающие этноним «татары». [39] Однако, с одной стороны, понятия типа «волжско-булгарские мусульмане» или «булгарские тюрки» — образования далеко не однозначные, что мы увидим далее. А с другой стороны, когда я говорю об этничности волго-уральских татар в начале ХХ в., речь идет о массовой картине, которая достаточно точно зафиксирована переписью 1926 г. Других аналогичных по полноте материалов об этническом самосознании татар попросту нет. Поэтому, любые построения относительно идентичности татар конца ХIХ — начала ХХ вв., игнорирующие этот факт, должны быть отвергнуты или поставлены под сомнение.

Вторая проблема может быть обозначена так: насколько правомерен метод А. Д. Франка, делающего вывод о специфике самосознания народа в целом на основе мнения отдельных «галимов» — ученых-мулл? Я думаю, что знак равенства между представлениями идеологов и народных масс об идентичности нации ставить нельзя:

  • во-первых, у разных групп этноса на этот счет могут быть неодинаковые представления, что я постараюсь далее показать;
  • во-вторых, вообще нет гарантии того, что мы вместо этнической идентичности не имеем дело с идеологическим «конструктом» «галимов»;
  • в-третьих, содержательная сторона рассматриваемого «конструкта» может быть неоднозначной и в силу этого, не поддающейся одномерной трактовке.

Отсюда и такая методологическая трудность: каково соотношение конфессионального и этнического самосознания в так называемой «булгарской» идентичности? А. Д. Франк подчеркивает, что данная идентичность была основана «на религии» и, что, улемы в Волго-Уральском регионе стремились закрепить идею единства мусульман этой зоны через указание на их «объединение добровольным актом принятия ислама булгарскими предками». [40] Можно ли в данном случае утверждать, что «... булгарская идентичность составляла основу региональной идентичности... мусульман Волго-Уральского региона»?[41] Нет, нельзя, так как неясно, что является базой отмеченной идентичности — религия (ислам) или этничность («булгарство»). Между тем, в зависимости от ответа на этот вопрос, обнаруживается, что в одном случае мы имеем дело с конфессионимом, а в другом — с этнонимом. Естественно, при принятии того или иного варианта ответа существенно меняется и общая трактовка проблемы специфики этничности волго-уральских татар не только в XVIII в., но и позже.

Но самое главное заключается в том, что имеется ряд источников XVIII в., которые не позволяют согласиться с мнением А. Д. Франка по существу. Например, из наказов служилых татар, подготовленных ими для Екатерининской комиссии видно следующее. Служилые мурзы Казанского уезда сообщают: «... Предки наши природные Золотой Орды и старинные казанские... »[42] Служилые мурзы и татары Свияжского уезда отмечают: «... Предки наши природные Золотой Орды Ахтубы». [43] Депутат от служилых татар и мурз Пензенской провинции А. Еникеев подчеркивает: «Предки наши были природные князья, мурзы и служилые татары, а не ясашные крестьяне..., выехали... в давних годах ... из Золотой Орды». [44] Служилые мурзы и татары Пензенского и Саранского уездов заявляют: «... роду нашего предки... выехали... из Золотой Орды, что ныне именуется Ахтуба». [45] Аналогичная идея находит отражение и в других документах XVIII в. Так, в «Прошении мишарских депутатов» за 1794 г. из Уфимской провинции, высказывается такое мнение: «Мещерятский наш народ... переселившись из Золотой Орды... »[46] Мишари Екатеринбургского уезда Пермской губ. в конце ХVIII в. писали, что предки их «обитали прежде сего в Крыме, перешли и переселились в Шатер-Булгаре в 1484 г. »[47] Надо отметить, что осознание своей былой связи с «Золотой Ордой» у мишарей оказалось настолько прочным, что даже в начале ХХ в. известному татарскому историку и этнографу Г. Н. Ахмарову удалось записать среди них предания, отмечающие это обстоятельство. [48]

Итак, применительно к сословию служилых татар можно говорить о том, что их историческое сознание — один из важнейших элементов идентичности — концентрировалось на «Золотой Орде», «Казани» и «Крыме», а не на «Булгаре». Представители этой группы не только возводили своих предков к определенным татарским государствам золотоордынского и позднезолотоордынского периодов как к источнику, давшему начало сословию «служилых татар», но и подчеркивали преемственность поколений от «предков» к «дедам» и «отцам», [49] утверждая, что все звенья этой линии принадлежали к сословию служилых князей, мурз и татар (отмечу, что достаточно часто эти утверждения основывались на жалованных грамотах и генеалогиях). Несомненно, конкретизированное таким образом самосознание, имевшее этносословный оттенок, являлось не новым[50] и обладало значительной устойчивостью. Поэтому, вряд ли можно отрицать существование у волго-уральских татар, во всяком случае, у служилой их части, особого «татарского» этносословного самосознания, основывающегося на исторической памяти о принадлежности предков к «Золотой Орде» и к последующим татарским ханствам.

Трудно согласиться с еще с одним тезисом А. Д. Франка. Я имею в виду его трактовку понятия «болгар» в источниках ХVIII в., в частности, его стремление объявить данный термин чисто этническим. Думаю, что это — сильное упрощение вопроса. Дело в том, что даже в «Воззвании» Батырши — одном из основных источников А. Д. Франка, в котором этот термин используется в смысле, максимально близком к этнониму — есть места, заставляющие засомневаться в правильности вывода исследователя. Приведу эти места. Батырша пишет: «... они («неверные», т. е. русские — Д. И.) град болгарской опустошили и правоверных наших жен изженули, мечети разорили. ., свои построили... Ташкент, Бухарию и протчия разорить и над правоверными победу получить желают, так, как они над болгарским нашим градом сделали». [51] В другой части его «воззвания» можно прочитать: «... все болгарские правоверные совещався и соглашась единодушно... на... поганцов неверных выезжали». [52]

Внимательное прочтение приведенных выше отрывков создает впечатление, что в них речь идет об относительно недавних событиях. Отсюда и вопрос: а не имеет ли тут Батырша в виду Казань и Казанское ханство? Такая постановка вопроса вполне правомерна, так как понятие «Казанское ханство» — искусственное, хотя и основанное больше на русской исторической традиции: в русских летописях для обозначения Казанского ханства использовались такие понятия, как «земля Казанская» (иногда — «вся земля Казанская») и «царство Казанское».

Однако, в русских документах прослеживается еще одна система номинаций: даже в некоторых источниках ХVII в. говорится о «Болгарские области» или о «вся страны Болгарския», имея в виду Казанское ханство. [53] Недавно опубликованный в Татарстане источник (ранее он был обнаружен З. Валиди-Тоганом и уже издан с комментариями[54] ) — «Зафер-наме вилаяте Казан» Шарифа Хаджитархани, [55] относящийся к 1551 г. и являющийся аутентичным, позволяет понять причину указанной выше раздвоенности номинаций Казанского ханства в русской исторической традиции. В этом документе Казанское ханство называется не только «Казан _лк_се» или «Казан вилаяте», но и «Болгар вилаяте» или «имеющим Казань в качестве резиденции власти Булгарским вилаятом» («Болгар вилаятене_ пайт_хете булган Казан»).

При этом получается, что под «Булгаром» те «галимы» XVIII в., на работы которых опирался А. Д. Франк, могли иметь в виду не дозолотоордынскую Волжскую Булгарию, а Казанское ханство, являвшееся продолжением Булгарского улуса Золотой Орды. Поэтому, понятие «болгарские правоверные», «град болгарской» скорее означает некоторую территорию — фактически Казанское ханство, его политический и административный центр и его население, т. е. это скорее политоним, нежели этноним.

Наконец, еще один аспект обсуждаемой проблемы. Если, как было показано выше, «булгарство» мусульманских «галимов» Волго-Уральского региона ХVIII в. имело больше оттенок политонима и содержало некоторую апелляцию к предшествовавшему периоду государственной независимости, то ядром их идеологического конструкта оказывается не этничность, а религия — ислам. «Булгарство» в этих построениях присутствовало, но только в виде определенных элементов. Во-первых, как историческая память о «добровольном принятии ислама булгарскими предками». [56] Во-вторых, как «осознание» со стороны местных улемов «ценности» исторических традиций, бытовавших в общинах и описывавших их прошлое в качестве именно мусульманских общин. [57]

Следовательно, когда А. Д. Франк, восстанавливая идентичность мусульман Волго-Уральского региона ХVIII в., высказывается в том духе, что основу ее составляло «специфическое исламское сознание», [58] этот вывод вполне приемлем. Но когда он далее утверждает, что данное историческое сознание было «тесно связано с образом и осознанием исторического наследия Булгара», тут уже возникают вопросы, ибо понятие «Булгар»[59] оказывается многозначным и отнюдь не сводимом к «средневековому Булгарскому государству». [60] А раз это так, то в состояние аберрации попадает и реконструированная А. Д. Франком «булгарская региональная идентичность».

На самом деле, как я думаю, для XVIII в. мы имеем дело с «мусульманским» самосознанием (идентичностью) татар. [61] Во-первых, оно было характерно для татар еще в период Казанского ханства. А после 1552 г. для татар, потерявших свою государственность и распавшихся на мало связанные между собой локальные общины, именно ислам стал интегративной силой, превратившись по существу в этноконфессиональную религию. [62] Во-вторых, из-за сильнейшего давления, предпринятого феодально-клерикальными кругами России в конце ХVII — середине XVIII вв. с целью заставить татар поменять веру предков на христианство православного толка, традиционная, основанная на исламе, идентичность татар, приобрела в еще большей мере черты конфессионима. Далеко не случайно, например, что у Г. Утыз-Имяни (1754-1834) высказывания о конфессиональной принадлежности («м_селман») имеют явный этнический оттенок. [63] Новым явлением следует признать и распространение в XVIII в. конфессионима «м_селман» среди всего мусульманского населения Поволжья и Приуралья. Думается, что именно в связи с тем, что в России «границы» между мусульманами и христианами на рубеже XVIII—ХIХ вв. «становятся более определенными», [64] в начале ХIХ в. заволновались новокрещеные татары — они, скорее всего, начали осознавать, что впредь не смогут быть полноценными «татарами» без того, чтобы не вернуться обратно в лоно ислама.

Естественно, что при таком ходе событий роль конфессионима «мусульмане» в татарском обществе оказалась существенно важной. Поэтому, когда Ш. Марджани во второй половине ХIХ в. начал борьбу за выработку новой, основанной на этничности («татарстве») идентичности татар, главное внимание ему пришлось уделить на преодоление наиболее распространенной среди татар «мусульманской» идентичности. [65]

 

  1. См.: Закиев М. З. Татар халкы телене_ барлыкка кил_е. — Казан, 1977. — С. 5-14; Его же. Проблемы языка и происхождения волжских татар. — Казань, 1986; Каримуллин А. Татары: этнос и этноним. — Казань, 1988; Исхаков Д. М. Взгляд на формирование нации. // Советская Татария: перестройка и межнациональные отношения. — Казань, 1990. — С. 65-70; Schamiloglu U. The formation of a Tatar Historical Consciousness: Sihabuddin Marcani and image of the Golden Horde. // Central Asian Survey, 1990, vol. 9 N. 2, — p. p. 32-49; Исхаков Д. М. Формирование национального самосознания татар: проблема становления (XVIII—ХХ вв.). // Культура, искусство татарского народа. — Казань, 1993. — С. 116—124; Его же. Становление национального самосознания татар. // Татарстан. — 1993. — N 6. — С. 54—58; Его же. Роль интеллигенции в формировании и современном функционировании национального самосознания татар. // Современные национальные процессы в Республике Татарстан. Вып. II. — Казань, 1994. — С. 5—26; Его же. От нации «мусульманской» — к нации татарской. // Татарстан. — 1995. — 9-10. — С. 73—83; Даулет Н. Развитие национального самосознания у татар в ХХ в. (вопрос о наименовании «татар»). // «Панорама-Форум». — 1995. — № 2. — С. 120—130.
  2. Об этом подробнее см.: Исхаков Д., Измайлов И. Айсберги прошлого. // «Татарика». — Казань, 1992. — С. 20—26; Их же. «Черное» постановление или о духовном геноциде против татарского народа. // «Татар иле». — 1991. N 10; Измайлов И. Томанга т_релг_н тарих. // «Мирас», 1992. — N 7-8. — С. 67-74; «Как нам писать историю? О концептуальных проблемах создания истории татарского народа». // «Идель». — 1996. — № 3—4. — С. 41-45. Другое мнение см.: Каримуллин А. Татары... — С. 8-16; Закиев М. Тарих д_реслекне ярата. // «Татарстан». — 1993. — N 12. — С. 24-26.
  3. Каримуллин А. Татары... — С. 118.
  4. Закиев М. З. Проблемы. ., с. 66.
  5. Там же. — С. 102-103.
  6. Frank A. J. Islamic regional identity in imperial Russia: Tatar and Bashkir historiography in 18 and 19-th centuries. — Indiana University, 1994 (Ph. D).
  7. См.: Указ. раб. — С. 2-5, 43-48, 213-216.
  8. Исхаков Д. М. Введение в историческую демографию волго-уральских татар. — Казань, 1993. — С. 23-24.
  9. Исхаков Д. М. Историческая демография... — С. 72.
  10. Подробнее см.: Исхаков Д. М. Этнографические группы татар Волго-Уральского региона (принципы выделения, формирование, расселение и демография). — Казань, 1993; Его же. О взаимодействии традиционной и «высокой» культур волго-уральских татар (постановка проблемы). // Из истории татарского народного искусства. — Казань, 1995. — С. 26-37.
  11. Исхаков Д. М. Историческая демография... — С. 63.
  12. Исхаков Д. М. Тептяри. Опыт этностатистического изучения. // Советская этнография. — 1979. — N 4. — С. 29-42; Его же. Историческая демография... — С. 89-94, 105-122.
  13. См.: Гоб_йдуллин Г. Татарларда сыйныфлар тарихы _чен материаллар (ХVII, XVIII гасырларда h_м ХIХ гасырны_ башында). Тарихи с_хиф_л_р ачылганда. Сайланма хезм_тл_р. — Казан, 1989. — С. 196-260; Степанов Р. Н. Первый этап в политике царизма по переводу служилых татар из военного сословия в податное (конец ХVII — первая четверть XVIII вв.). // Итоговая научная аспирантская конференция за 1964 г. Тез. докл. — Казань, 1964. — С. 129-132; Его же. К вопросу о тарханах и некоторых формах феодального землевладения. // Сборник научных работ. II научная конференция молодых ученых г. Казани, 27-28 марта 1964. — Казань, 1966. — С. 94-110; Алишев С. Х. Татары Среднего Поволжья в Пугачевском восстании. — Казань, 1973. — С. 12-39; Его же. Социальная эволюция служилых татар во второй половине ХVI-XVIII вв. // Исследования по истории крестьянства Татарии дооктябрьского периода. — Казань, 1984. — С. 52-69; Его же. Исторические судьбы народов Среднего Поволжья. ХVI — начало ХIХ в. — М.: Наука, 1990. — С. 113-115; Гилязов И. А. Землевладение и землепользование татарских крестьян Среднего Поволжья во второй половине XVIII в. // Исследования по истории... — С. 72-74.
  14. Алишев С. Х. Татары... — С. 28-29.
  15. Исхаков Д. М. Историческая демография... — С. 76.
  16. Материалы Екатерининской комиссии. Т. Х. // Сборник РИО. Т. 115. — СПб., 1903. — С. 305-328, 371-379; Исторические сведения о Екатерининской комиссии. // Сборник РИО. Т. 8. — СПб., 1871. — С. 143, 183.
  17. Алишев С. Х. Социальная эволюция... — С. 64.
  18. Исхаков Д. М. Историческая демография... — С. 60.
  19. См.: Фирсов Н. А. Инородческое население прежнего Казанского царства в новой России до 1762 г. и колонизация закамских земель в это время. — Казань, 1869. — С. 26.
  20. О размерах миграции татар см.: Исхаков Д. М. Историческая демография... — С. 59-61, 64-66; Рахматуллин У. Х. Население Башкирии в ХVII-XVIII вв. Вопросы формирования небашкирского населения. — М.: Наука, 1988. — С. 81-115; Рамазанова Д. Б. Формирование татарских говоров юго-западной Башкирии. — Казань, 1984. — С. 21-23, 40-46 и др.; Ее же. К вопросу о формировании белебеевского подговора мензелинского говора среднего диалекта татарского языка // Исследования по исторической диалектологии татарского языка. — Казань, 1979. — С. 23.
  21. Фирсов Н. А. Инородческое... — С. 210.
  22. Письмо Батырши императрице Елизавете Петровне. — Уфа, 1993. — С. 111-115.
  23. Гайнутдинов М. В. Развитие обновленческих идей в татарской общественной мысли. // Проблема преемственности в татарской общественной мысли. — Казань, 1985. — С. 37-38; Мухаметшин Р. Исламский фактор в общественном сознании татар (ХVI-ХХ вв.). // Татарстан, 1994. — N 3-4. — С. 122.
  24. РГАДА, ф. 248, оп. 133, ед. хр. 281 («О развратнике мулле Мурате и его сообщниках»). — л. 7, 27об.
  25. Исхаков Д. М. От нации... — С. 81.
  26. Этот вопрос анализируется в моей монографии «Этнодемографическое развитие волго-уральских татар в ХVI — начале ХХ вв.» (в печати).
  27. Исхаков Д. М. О взаимодействии... — С. 28-29.
  28. Детальнее см.: Исхаков Д. М. Историческая демография...
  29. Хасанов Х. Х. Формирование татарской буржуазной нации. — Казань, 1977. — С. 58.
  30. Алишев С. Х. Исторические судьбы... — С. 65-66.
  31. Исхаков Д. М. От нации... — С. 81, 83.
  32. Франк А. _тк_нг_ салынган к_пер (XVIII-ХIХ й_зл_рд_ татар муллалары казакь-кыргызлар арасында. // «Казан утлары». — 1993. — N 7. — С. 171-175.
  33. Frank A. J. Islamic... См. также: Исхаков Д. М. От нации... — С. 81-82.
  34. Об особенностях этой переписи см.: Исхаков Д. М. Историческая демография... — С. 18-19.
  35. Исхаков Д. М. Взгляд... — С. 68; Его же. Историческая демография... — С. 102, 122.
  36. Нурутдинов Ф. Г. -Х. Родиноведение (Методическое пособие по истории Татарстана). — Казань, 1995. — С. 142-156.
  37. Например, о национальном самосознании А. -Х. Максуди см.: Я ближе всех был связан с Гаспринским (А. -Х. Максуди). Публикация С. Рахимова. // «Гасырлар авазы. Эхо веков». — 1995. — Май. — С. 181.
  38. Р. Фахретдинов в начале 1930-х гг. писал: «Слово «татары» мы вынуждены употреблять, несмотря на то, что оно — ошибочно.» (Ф_хретдинов Р. Болгар в_ Казан т_рекл_ре. — Казан, 1993. — С. 49).
  39. Frank A. J. Islamic... — С. 215-216.
  40. Там же. — С. 2.
  41. Материалы Екатерининской комиссии... — С. 316.
  42. Там же. — С. 343.
  43. Исторические сведения... — С. 117,
  44. Материалы Екатерининской комиссии... — С. 334.
  45. Материалы по истории Башкирской АССР. Т. 5. — М., 1960. — С. 574.
  46. Исхаков Д. М. Этнографические группы... — С. 95.
  47. Ахмаров Г. Н. О языке и народности мишарей. — Казань, 1903. — С. 32-39.
  48. Например, в грамоте, данной слободским татарам в 1685 г., подчеркивается, что «прадеды и деды и отцы их служили всякие... службы... изстари от Казанского взяться» (ПСЗ Российской империи. Собрание 1-е. — Т. 2. — СПб, 1830. — С. 701).
  49. См.: Исхаков Д. М. К вопросу об этносоциальной структуре татарских ханств. // Панорама-Форум. — 1995. — N 3. — С. 95-107,
  50. Воззвание к башкирцам муллы Абдуллы Мязгялдина. // Витевский В. Н. «И. И. Неплюев и Оренбургский край в прежнем его составе до 1758 г. ». Вып. 1-5. — Казань, 1889 (приложение). — С. 96.
  51. Там же. — С. 92.
  52. Этот вопрос более детально см.: Исхаков Д. М. Этнодемографическое развитие волго-уральских татар в ХVI — начале ХX вв...
  53. Togan Z. V. Kazan Hanliginda Islam Turk kulturu. // ITED, 1966, III/3-4, pp. 179-204.
  54. Ха_итархани Ш. Казан вилаяте_ен _и__е. // «Идел». — 1995. — N 1. — С. 12-15,
  55. Frank A. J. Islamic. ., c. 216.
  56. Там же. — С. 215.
  57. Там же. — С. 43.
  58. Там же.
  59. Там же. — С. 215.
  60. Исхаков Д. М. От нации...
  61. Мухаметшин Р. М. Исламский фактор в общественном сознании татар в ХVI-ХХ вв. // Исламо-христианское пограничье: итоги и перспективы изучения. — Казань, 1994. — С. 31-32; Его же. Динамика исламского фактора в общественном сознании татар ХVI-ХХ вв. (историко-социологический очерк). // Современные национальные процессы в Республике Татарстан. — Вып. II. — Казань, 1994. — С. 103.
  62. Исхаков Д. М. Формирование национального самосознания... — С. 117.
  63. См.: Уерт П. Отпадение крещеных татар. // «Татарстан». — 1995. — N 1-2. — С. 106-110.
  64. См.: Schamiloglu U. The formation... — С. 41-43; Исхаков Д. М. Формирование национального самосознания... — С. 117-119.

 

Разделы:
  • 8374 просмотра