Время собирать камни

Глухов М. С.
Время собирать камни¹ (Размышления в слух) // Глухов М. С. Новые срубы: краеведческие очерки. — Казань: Татарское кн. изд-во, 1990. — 271 с.

Ссылки

• Глухов, Максим Степанович // Википедия
• Ваисов, Багаутдин // Википедия

 

Одной из причин возникновения такого движения была дискриминация «новых мусульман» («отпавших») со стороны реакционного духовенства и «исконных» мусульман. Так, для «отпавших» отводили отдельные унизительные места у входа в мечети, выделяли отдельные участки для похорон усопших, часто за пределами основного кладбища, давали обидные прозвища (напр., мөртәт — нечистый и т. п.). Идеологией движения стало религиозное воззрение дервишей — нищенствующих мусульманских монахов, заимствованное татарским крестьянином из «отпавших» Багаутдином Хамзиным во время поездок по Средней Азии и переложенное им в свое «собственное» ваисовское учение.

 

³ Отпавшие — термин из арсенала миссионеров, через литературу (без перевода) проникший в разговорный татарский язык (иногда он заменяется словом арабского происхождения «мөртәт» — нечистый, сменивший веру). Так называли кряшен, под влиянием агитации мулл принимавших ислам. И не только кряшен. Мусульманский образ жизни принимали и «отатарившиеся» по языку чуваши, марийцы, мордва, удмурты и даже русские, жившие в тесном окружении татар. Этим, в сущности, и объясняется многообразие во внешнем облике татар (наличие в их среде большого количества людей светловолосых и голубоглазых, высокорослых, коренастых, остроносых, широколицых и т. д. и т. п., что впрочем, весьма показательно и для «чисто русских»). Этнически разные по происхождению, они в массе своей были язычниками и лишь некоторые из них формально были насильственно крещены. Поэтому нельзя их считать «отпавшими», а вернее называть новыми мусульманами. Большой толчок к опадению дало т. н. «ваисовское движение». Именно тогда, в ходе реформ 1860-х гг. число О. стало все более возрастать (см.:М. Г. — КРЛ, с. 375).

Глухов М. С. Нагайбаки — гвардейцы Сеюмбеки

 

---

 

Среди многочисленных корреспондентов Льва Толстого был Гайнан Вайсов², имя которого почти ничего не говорит современному читателю. Между тем в одном из писем великий писатель называет его «любезным братом» — факт немаловажный и заслуживающий внимания. Чем же заслужил Вайсов столь лестное к себе обращение.

... Впервые с ваисизмом³ широкая общественность столкнулась в середине 80-х годов прошлого века, когда закрытый процесс в Казанской судебной палате, несмотря на все меры предосторожности, стал достоянием периодической печати. Судили отца Гайнана — Багаутдина Хамзина⁴, крестьянина деревни Молвино Свияжского уезда.

Делу хотели придать случайный характер, лишив его политической окраски. Но тщетной была попытка покончить «без шума» с нараставшим стихийно крестьянским протестом против «непонятного» врага, разрушающего все устои деревенского быта. Это был процесс над представителями общественно-политического движения среди татарских крестьян, впервые почувствовавших, но еще не осознавших свое собственное «Я». В их жизни в пореформенный период, по замечанию Льва Толстого, также «все перевернулось и только укладывалось».

Процесс в окружной судебной палате был явно политическим. Власти и полицейские чины давно следили за деятельностью Багаутдина Хамзина, известного в народе под именем дервиша Ваиси.

В июле 1873 года оренбургский муфтий Салимгирей Тевкелев доносил министру внутренних дел России; А. Е. Тимашеву: «... в Казани имел всегда вредное влияние на магометанское общество... Багаутдин Хамзин, который писал мне чрезвычайно оскорбительные письма и на которого в настоящее время падает сильное подозрение». Тогда же появилась резолюция министра: «Потребовать от Департамента полиции сведения о личности Хамзина»⁵.

В июле 1882 года вице-губернатор Казанской губернии Н. И. Хитрово сообщал в Петербург теперь уже графу М. Т. Лорис-Меликову: «... крестьянин дер. Молвиной Хамзин, он же Вайсов, — мусульманин-старовер. Последний, как известно Министерству, приобретая себе сторонников между татарами, распространяет разные нелепые слухи,— вообще крайне вреден для общественной безопасности и спокойствия. Проповедуя между мусульманами какую-то старую веру, он фанатизирует их против всего нового и считает переделы земли и по душам противными религии. Последователи его, отчасти в силу этого учения... делаются рьяными сторонниками старого порядка пользования землею»⁶.

Ваисова-старшего и его сподвижников судили за религиозное сектанство, однако из признания Хитрово мы видим, что само ваисовокое учение имело отношение к делу лишь «отчасти». «Фанатизм» ваисовцев имел под собой социальную основу, был реакцией на грабительские условия реформы, протестом против сращения к тому времени инициального мусульманского духовенства с полицейско-чиновничьим аппаратом самодержавия.

Багаутдин Хамзин решил не связывать себя с «официальным мусульманством, опозоренным сговором с полицейским государством». Но что характерно: в своих поисках мировоззренческой основы он обратился к предкам. И он решил создать общество «истинных магометан-староверов, последователей чистого Ислама времен Великой Булгарии». Объявив себя «газием», т. е. божьим воином, борцом за чистоту религии, Хамзин стал именовать себя не иначе, как Ваиси аль-Булгари. Вскоре он открыл в Казани свою собственную мечеть, у входа которой появилась вывеска на русском языке: «Всего мира государственный молитвенный дом. Автономное духовное управление и канцелярия сардара Ваисовского божьего полка и Мусульманская Академия».

Багаутдин Ваиси взялся энергично пропагандировать свои взгляды, связался с известным саратовским мистиком-проповедником Мухамедом Саид-Джагфаровым, выпускал брошюры, разъезжал по селениям Казанской и смежных с ней губерний, всюду находя своих сторонников. На первых порах он находил сочувствие, поддержку и среди представителей торгово-промышленного капитала — Акчуриных, Сайдашевых, Кильдишевых и др. Но последние, почувствовав «противозаконность» ваисовского движения и угрозу своим капиталам, один за другим стали покидать «сектантов».

Надежной социальной базой ваисизма длительное время оставались ремесленники, сельские кустари, крестьяне, занимавшиеся отхожим промыслом, солдаты, для которых само выполнение предписаний официального духовенства было обременительным, а ваисовское учение освобождало их от ежедневных многократных намазов. И вскоре движение охватило массы татарского населения, и не только в отпавшей от православия его части.

Понятно, забитых и угнетенных крестьян интересовала не религиозная сторона ваисовщины, а социально-политические моменты его учения.

Так, в своем учении Вайсов проводил мысль о том, что «не следует повиноваться никому из властей, поставленных правительством, а также не нужно признавать и мулл, определенных этими властями». Особенно привлекательными были такие инструкции: «В казначейство нужно платить только 8 копеек за десятину, больших платежей признавать не следует, ибо ваисовцы владеют своей собственной, булгарской землей».

Для солдат давались такие указания: «Придя на прием, шапки не снимай, не раздевайся, на стан не поднимайся. Когда все-таки возьмут, не принимай ни солдатских одежд, ни оружий, не ешь солдатской пищи, всему противься — под конец тебя отпустят».

Упомянутый Кильдишев, отколовшийся от ваисовского сообщества, свидетельствовал, что Вайсов так учил своих последователей: «Если вызовут куда-либо в учреждение, повесток не принимайте, их не подписывайте. Если вам придется посетить правительственные учреждения, шапки там не снимайте. Если вас будут допрашивать, отвечайте, что вы повинуетесь только начальству верховной духовной власти, а не гражданской. Против постановлений протестуйте. Хотя бы и не принимали ваших протестов, вы твердо стойте на своем, и вам ничего не сделают».

Иногда на практике эти указания осуществлялись. Например, начальник Астраханского губернского жандармского управления недоуменно просил своих коллег из Казани сообщить сведения о ваисовцах и жаловался, что некто «Гилязетдин Садретдинов отказался принять повестку, основываясь на том, что он записался в мусульманское общество божьего полка, члены коего освобождаются от всяких государственных повинностей и податей, кроме земельных». Вот другой пример. На призыв к военной службе ваисовца Мубаракши Гадельшина его собратья по обществу ответили письменным протестом на имя начальника военного округа. Гадельшин же отказался взять оружие, надеть казенное обмундирование, за что был судим и отдан в дисциплинарный батальон*⁷.

Религиозный анархизм вкупе с протестом против существующих порядков у ваисовцев удивительно уживался с верой в «милость и великодушие царя». Выступая против «грешников», которые «предаются страстям наподобие свиней», Вайсов клеймил современных ему «судей и богачей», именующих себя мусульманами и не дающих покоя даже царям».

Люди, выдающие себя за мусульман, писал Вайсов, истолковывают на свой лад Коран, чтобы оправдать свои мерзкие поступки: богачи — чтобы оправдать притеснения бедняков, ученые судьи — обивание порогов богачей, а господа — свои лихоимства. Меккский храм у них изображают жены, а религию—деньги и кошелек. Мир держится только благодаря воле государя — ставленника божьего на земле и покаяниям внимающих чистой вере ваисовцев. Мир, по учению Ваисова, подобен шатру, подпоры которого— цари, гвозди — дервиши, т. е. последователи его учения, а веревки — его проповеди.

Не случайно с этой точки зрения и обращение ваисовцев к императору, в котором среди других наивных требований есть и просьба о выдаче им «100 тысячи рублей на устройство общины и признании права переселения на наследственную землю и в город Болгары».

Такого, рода петициями ваисовцы наводняли императорскую канцелярию. Протест против засилья чиновничьего аппарата обнаруживал вместе с тем непонимание крестьянами причин кризиса и средств борьбы выхода из этого кризиса, надвигавшегося на Россию. Борьба с полицейским государством превращалась у них в отрицание политики, приводило к учению о «непротивлении злу». Борьба скаченной мечетью совмещалась с проповедью новой, «очищенной религии». Применительно и к татарам пореформенного периода можно сказать словами В. И. Ленина: «Большая часть крестьянства плакала и молилась, резонерствовала и мечтала, писала прошения и посылала «ходателей» — совсем в духе Льва Николаевича Толстого!»⁸

Чем же отвечало правительство на такие методы «борьбы»? Летом 1884 года шестеро сподвижников Багаутдина-гази были сосланы в Сибирь на каторжные работы. Сам «главарь староверческой секты, совращавший своих единоверцев в раскол» признается душевнобольным (верный способ отделаться от инакомыслящих!) и помещается в Казанскую психиатрическую лечебницу, где он скончался в 1893 году.

Казалось бы, с ваисовщиной было покончено. Но противоречия общественной жизни не были сняты со смертью фанатичного старца Багаутдина. Дело отца продолжил его сын Гайнан Вайсов. Он поднял ваисовское движение на более высокий уровень, но не сумел очистить учение своего отца от патриархальных наслоений, его религиозно-анархического характера.

Новизна в деятельности Гайнана Ваисова заключалась прежде всего в том, что он более решительно пытался укрепить свою общину. Последователям движения теперь выдавались свои, «булгарские» паспорта, а таковых к началу нашего века насчитывалось уже более 15 тысяч человек.

При таком обороте дел и Вайсов-младший стал объектом пристального внимания жандармерии и «скоро вошел в столкновение с правительством и в своем противодействии дошел до вооруженного сопротивлений, был привлечен в 1884 году к ответственности, сослан в Сибирь, в 1895 году — на остров Сахалин, откуда в силу манифеста возвратился в Казань только в 1906 году»⁹.

Поражение в первой русской революции означало одновременно начало конца толстовщины в общероссийском масштабе. Все же в силу специфических условий, в которых жили татарские крестьяне, еще сохранялась база для распространения ваисовщины. Этому способствовало в какой-то мере и то, что октябрьский манифест 1905 года значительной частью татарского крестьянства снова, как и в период александровской реформы, был понят по-своему, как «указ об освобождении от христианства». В Волжско-Камском крае прокатилась новая волна движения за «возврат к вере своих предков!». С другой стороны,— идейный вдохновитель этого движения теперь уже выступал в роли «борца за свободу», политкаторжанина с многолетним стажем, пострадавшего «за веру». Личное знакомство Гайнана Ваисова с Львом Толстым, видимо, также способствовало его популярности.

Известно, что Л. Н. Толстой в последние годы своей жизни глубоко интересовался религиозными течениями в странах Востока. Не обошел он своим вниманием и ваисизм. 15 января 1909 года из Ясной Поляны он писал Г. Ваисову: «Слышал о Вас, надеясь, что наши взгляды будут одинаковы... Очень рад буду видеть Вас у себя, приезжайте, когда хотите, я никуда не уезжаю» *¹⁰.

В 1910 году, когда начался судебный процесс над ваисовцами, мятежный писатель, отлученный Синодом от церкви, посылает в Казань своего секретаря И. Ф. Наживина специально для беседы с Г. Ваисовым. Вмешательство от имени Толстого не повлияло на решение суда. Вайсов и его ближайшие единомышленники опять были сосланы в Сибирь.

Новый, кратковременный и заключительный, этап в деятельности Гайнана Ваисова начинается после его освобождения в апреле 1917 года. По приезде в Казань он созывает съезд своих единомышленников, издает ряд брошюр и воззваний. В одной из брошюр он рассказывает историю возникновения учения ваисовцев, прославляет своего отца и обещает издать его «полное собрание сочинений».

Своим обращением к Керенскому с осуждением его политики и июльских событий в Петрограде Вайсов на какое-то время привлекает к себе симпатии революционно настроенных трудящихся масс. Тем не менее, было бы ошибочным думать, что Вайсов отказался от своих прежних идейных установок. В его выступлениях и воззваниях по-прежнему эклектический уживались религиозный анархизм и социализм, булгаская ориентация сочеталась с лозунгом «Вся власть Советам!»

Даже в своем обращении «Ко всем мусульманам и мусульманкам Булгарии» от 11 января 1918 года от имени «Центрального Совета мусульман-ваисовцев» Гайнан-гази «приказывает» всем «булгарским сородичам, без различия классов, сплотиться под священным общебулгарским знаменем». Этот огромнейший по размерам приказ, отпечатанный в типографии Казанского Совета, один может свидетельствовать о том идейном разброде, который остался характерным для ваисовцев до конца. Там же мы можем увидеть, как мусульмане призываются одновременно также и под большевистское знамя, так как «одни только большевики во главе с Лениным и ваисовцы под руководством Ваисова боролись в защиту угнетенных народов — против их угнетателей»¹¹.

Да, Ваисова не упрекнешь в скромности. Тот факт, что Казанский Совет рабочих и солдатских депутатов предоставил возможность печатать Ваисову воззвания в своей типографии, надо отнести в счёт тактических соображений.

Казань начала 1918 года переживала тревожные дни. Власть в городе еще не окрепла. В кварталах татарских слобод свили свое «осиное гнездо» буржуазные националисты, вынашивающие идеи создания своего собственного «джумхурията» в забулачной части города. В этих условиях значительная часть татарской бедноты — мелкие ремесленники, извозчики, волжские грузчики, составляющие основу «Ваисовского божьего полка» и стоящие на платформе Советской власти,— могла быть использована в борьбе против возможного контрреволюционного выступления.

Вскоре действительно антисоветский мятеж в Казани вспыхнул. Однако пресловутая «Забулачная республика» просуществовала всего три дня. В его разгроме решающая роль принадлежала красноармейцам города и подоспевшим им на помощь матросам-балтийцам. В первый же день «3абулачки» буржуазные националисты убили «несговорчивого» Гайнана Ваисова, разгромили штаб «божьего полка» и разобрали его склад оружия. Это случилось 28 февраля 1918 года, и оставшиеся в живых ваисовцы были фактически нейтрализованы¹².

***

Сегодня мы переживаем новый всплеск интереса к личности человека, к самопознанию. Видимо, на этой почве в нашей многонациональной стране «вдруг» возник вопрос о межнациональных и межличностных отношениях. Жить в тесном соседстве — это искусство, которое еще предстоит постичь каждому из нас. А между тем еще только вчера казалось, что в этой сфере у нас нет проблем, что уже давно в нашей стране сложилась новая историческая общность — советский народ, составляющие которого живут по законам дружбы и братства. И кто, скажите мне, мог бы оспорить этот тезис?

Откровенно говоря, у меня, давнего сторонника отмены графы о национальной принадлежности в наших советских паспортах, до сих пор не возникало сомнений в том, что уже в обозримом будущем отношения между людьми будут определяться не их этническим происхождением, а уровнем социальной активности человека, его культуры. И вот сегодня приходится признать: моя сверхоптимистическая уверенность—всего лишь отражение всеобщей мечты человечества, которой мы жили десятилетиями, стараясь преподнести желаемое за действительное.

Имея свои (как теперь выясняется — стереотипные) представления о сущности межнациональных отношений, я воспринимал разговоры и публикации на эту тему как нечто преходящее, «детскую болезнь», присущую всем поворотным моментам в развитии общества, один из которых мы сегодня переживаем. Но ведь любая болезнь — это беда, если оставаться к ней безучастным, даже самые ее легкие формы могут привести к непредсказуемым осложнениям. Поэтому здесь же мне хотелось сказать еще вот о чем.

Появившиеся в условиях развития гласности и углубляющегося процесса демократизации в нашей стране многочисленные неформальные объединения и организации нуждаются в повседневном внимании к себе. Радует то заметное повышение политической активности трудящихся и в нашей республике. Заботами сторонников перестройки уже созданы «Татарский общественный центр», общества имени Марджани и «Туган як», растут ряды Народ-го фронта в поддержку перестройки, возникло движение «Булгар аль-Джадид». Но вот что удивляет: ратуя за плюрализм мнений, участники дискуссий в печати в то же время нередко допускают непозволительные выпады, пытаются «усилить» свои аргументы шельмованием платформы «инакомыслящих».

В последнее время особенно достается участникам движения «Булгар аль-Джадид», голоса которых пытаются приглушить раздраженными окриками, выражением откровенной неприязни, объявляя их цели «пустяковыми», прожектерскими, «антитатарскими» и т. д. А не так давно в газете «Комсомолец Татарии» (5 ноября 1988 г.) даже было выражено такое опасение: «Если эта «булгарская болезнь» будет развиваться и дальше, то она может привести к расколу нации, созданию напряженности, подобной карабахской»... Не преувеличение ли это?

Мое личное отношение к проблеме «булгаризации» татар вытекает из сказанного выше. И, тем не менее я вполне допускаю, что появление и такого движения, особенно среди молодых людей, выросших в городах, есть отзвук «сквозного сознания»? Раз оно возникло, значит имеет под собой какую-то почву. Поскольку это движение, оно является выражением протеста, несогласия с определенными последствиями полного застоя в наших общественных науках, который наблюдается еще и поныне. Может быть, настойчивые требования «джадидистов» заставят, наконец, наших ученых более продуктивно и более энергично вести научные исследования выдвигаемых самой жизнью проблем.

Да и само движение «Булгар аль-Джадид», как мы теперь знаем,— явление вовсе не новое. Следует заметить также, что деятельность Багаутдина Хамзина и его многочисленных сторонников не привела к расколу татарского народа, скорее — наоборот, в какой-то степени способствовало выработке его национального самосознания. И поэтому движение «Булгар аль-Джадид», заявившее о себе сегодня, вовсе не такое уж «пустяковое» и имеет свои исторические корни. В нем еще предстоит разобраться.

Оценивая философское учение Льва Толстого, можно было бы руководствоваться не только при анализе ваисовщины, но и в поисках ответа на вопрос, почему в умах и настроениях определенных слоев татарского народа появился интерес к самопознанию. Это помогло бы, на мой взгляд, лучше понять и программу современных «джадидистов». Может быть, в этой программе есть нечто от идеализации Ваисовым булгарского кустарно-ремесленного уклада хозяйственной жизни, не осуществленной мечты об обществе, в котором «все будут жить своим трудом»? Может быть, в ней что-то от еще неосознанной нами идеологии тех групп населения, людей, которые по-своему восприняли перспективы развития индивидуальной трудовой деятельности, арендного подряда, кооперативного движения?

Интересно в этой связи отметить, что один из главных идеологов ваисовского движения — Ибрагим Зайнуллин, был кустарем и в годы нэпа возглавлял Союз кустарей в Казани, все другие его активисты также были из числа самостоятельных кустарей и ремесленников, которые не хотели признавать авторитет казенных учреждений, не любили канцелярщину, выправлять патент, заводить бухгалтерию, платить налоги и т. д. Небезынтересен и тот факт, что ваисизм окончательно захирел и исчез со сцены именно в конце 20-х годов.

Ставить в один ряд ваисовцев и современных «джадидистов», конечно, же, не следует. Приведенные аналогии — всего лишь попытка хоть как-то объяснить некоторые явления нашей жизни, хотя бы на уровне предположений, догадок. Однако у меня нет сомнений в том, что сторонники «возрождения Булгара» чисты и патриотичны в своих устремлениях, как, впрочем, никогда не были «врагами нации» и ваисовцы. Могила Г. Ваисова, убитого во время контрреволюционного мятежа в Казани в 1918 году, находится среди тех, кто погиб, защищая Советскую власть. Чтобы не потерять нити связи времен и тем самым не разрушить «сквозное сознание», не следует считать себя умнее предков. Новый мир обрушился на нас, традиции отступают, старое общество ушло, но контуры нового не так ясны. Огромное количество используемых слов, мифов и образов отнимается у нас как старый инструментарий, и мы должны искать новые слова для обозначения новых вещей. Вместе с тем представления и понятия — не только слова, а нечто большее, которое нельзя с легкостью отбросить. К таким понятиям относится наше «сабырлык». И хотя, как сказано у Мудариса Аглямова:

Сау ирлэре жирнел — батырлар да,

Сабырлар да китэ тезелеп,¹³ —

есть продолжение песни, есть «сквозное сознание», которое бесконечно, как бесконечна природа.

____________

¹ Отрывок, полностью см. М. Глухов. Новые срубы, Каз. ТКИ, 1990 г.

² Ваисов Гайнан Багаутдинович (1873—1918) — мусульманский религиозный сектант, развивавший учение своего отца — Багаутдина Хамзина в условиях революционного подъёма 1905—1907 гг. и после Февральской революции 1917 г. Род. в д. Молвино Свияжского уезда Казанской губернии. Образование получил в медресе Гирфан, основанном его отцом Багаутдином Хамзиным. В 1894 г. арестован за вооруженное сопротивление властям, осужден и сослан на о. Сахалин, откуда вернулся в Казань по амнистии и продолжил свое дело. В 1907 г. выпустил брошюру «Джавагори хикмети дервишон», в которой излагал основные положения учения своего отца. Весной 1908 г. благодаря активной агитации приобрел много сторонников, и Ваисов посетил Петербург с ходатайством от имени секты о выделении ему пособия на устройство Булгарской общины в с. Успенское Спасского уезда с выселением оттуда русских жителей. На деятельность Ваисова обратил внимание великий русский писатель Лев Толстой, который послал к нему своего секретаря И. Ф. Наживина в качестве общественного защитника во время судебного процесса над ваисовцами в 1909 г. По приговору Казанской судебной палаты в 1910 г. Ваисов-младший, его активные соратники Ахмет-Гирей Мухаметшин, Ибрагим Зайнуллин и другие были сосланы на каторжные работы в Сибирь, откуда вернулись в апреле 1917 г. В октябре того же года ваисовцы заявили о поддержке Советской власти и выступили против татарских национальных организаций и воинских формирований. Во время одной из стычек с «националистами» в феврале 1918 г. Ваисов был убит. — Лит.: Сагидуллин М. Ваисовское движение. — В «Очерках по изучению местного края». — Казань, 1930; Отечественная история с древнейших времен до 1917 г. — М., 1994.

³ Ваисовщина — религиозно-общественное движение, возникшее в начале 60-х гг. ХIХ в. в ряде губерний Поволжья. Зародилось в связи с неправильным пониманием и толкованием частью татарских крестьян и ремесленников некоторых положений Реформы 1861 г., во время которой, в частности, наблюдался массовый отход кряшен от православия (в некоторых случаях целыми волостями и уездами). Поэтому движение нашло понимание и поддержку в среде т. н. «отпавших» кряшен. Суть движения состояла в критике действий мусульманского духовенства, «предавшегося земным искушениям», в возвращении к истокам мусульманской веры, «возрождении религии отцов времен Булгарского царства», в попытках создать «чисто национальную булгарскую общину мусульман-староверов». Одной из причин возникновения такого движения была дискриминация «новых мусульман» («отпавших») со стороны реакционного духовенства и «исконных» мусульман. Так, для «отпавших» отводили отдельные унизительные места у входа в мечети, выделяли отдельные участки для похорон усопших, часто за пределами основного кладбища, давали обидные прозвища (напр., мөртәт — нечистый и т. п.). Идеологией движения стало религиозное воззрение дервишей — нищенствующих мусульманских монахов, заимствованное татарским крестьянином из «отпавших» Багаутдином Хамзиным во время поездок по Средней Азии и переложенное им в свое «собственное» ваисовское учение. Несмотря на непоследовательный характер учения, оно нашло в противоречивой жизни татарских крестьян пореформенной России немало приверженцев (по разным источникам более 15 тыс. человек, назывались даже цифры: 130 и 300 тыс.). Ваисовцы имели в Казани свои отдельные духовные учебные заведения, свою мечеть за Кабаном в стороне Суконной слободы (ныне действ.). В годы советской власти ваисовщина постепенно сошла на нет, но были попытки возрождения этого движения в условиях реформ конца текущего столетия (общества «Булгар-аль-Джадит», «Саф ислам» и др.). — Лит.: Отечественная история с древнейших времен до 1917 г. Том 1, — М., 1994.

⁴ Багаутдин Хамзович (1810—93) — мус. религиозный сектант. Из «отпавших» с. Сатламышево Свияжского уезда. Часто бывая по торговым делам в Ср. Азии, общаясь с дервишами, проникся идеями суфизма и решил стать борцом «за чистоту ислама». В 1862 г. открыл в Казани дом «Дом воинствующих молитвенников спасительного божьего отряда», тем самым заложив основу ваисовского движения. Багаутдиновский период ваисизма обрывается в 1884 г. полицейским погромом. Послед. учения ссылают в Сибирь, а самого Б. признают душевнобольным и закл. в спецотделение Казан. окр. псих. лечебницы;

⁵ Аграрный вопрос и крестьянское движение в Татарии XIX века. Документы и материалы. Изд. АН СССР. М. -Л., 1936, с. 305.

⁶ Аграрный вопрос..., с. 98—99. — Проблема передела земли возникла после реформы 1861 года. Государственные крестьяне, каковыми были почти все татары, столкнулись с ней в середине 60-х годов. «Освобождение» для них в первую очередь означало освобождение от «излишних» земель в пользу казны и помещиков. — М. Г.

⁷ Все примеры взяты из статьи М. Сагидуллина в «Очерках по изучению местного края». Казань, изд. ДТК, 1930

⁸ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 17, с. 211.

⁹ См: Сагидуллин М. Указан, работа, с. 245.

¹⁰ Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. М. —Л., ИЮН-1958 гг., т. 79, с. 112.

¹¹ Сагидуллин М. Указан, работа, с. 264.

¹² Газизьян Багаутдинович (1887—1963) — последов. учения своего отца и соратник брата. В 1918 г. создал «Волжско-булгарский социалистический полк» и заявил о своем намерении защищать сов. власть. Полк был включен в состав 1-й Татарской приволжской бригады и отправлен в Самару и далее в Фергану. В 1921 г. полк был расформирован, а через два года запретили и общину ваисовцев. Газизьяна как лидера ваисовцев сослали в Соловки на 10 лет. После освобождения жил некоторое время в Буинске, затем в Узбекистане. В 1941 г. снова репрессирован;

¹³ Сыны земли — и герои, и рядовые — Все уходят своим чередом.