Западное Поволжье в Средние века

Белорыбкин Г. Н.
Западное Поволжье в Средние века. — Пенза: Пензенский государственный педагогический университет (ПГПУ), 2003. — 199 с.

Скачать рисунки, 12,8 MB

Источник: http://belorybkin.ru/science/d...

Ссылки

Золотарёвское сражение // Википедия
Золотарёвское городище // Википедия

Введение

Средневековая история любого региона мира всегда вызывает повышенный интерес, поскольку корни большинства стран и народов находятся именно в этой эпохе и представлены огромным разнообразием форм, событий и путей развития. Причем эти процессы не были статичными, а постоянно видоизменялись, то, ускоряя ход развития, то, замедляя, а иногда и меняли свой облик полностью. Впрочем, не все страны и народы смогли преодолеть возникающие трудности. Так на территории Восточной Европы в средние века последовательно возникали и гибли такие государства как Великая Болгария, Хазарский каганат, Киевская Русь, Волжская Булгария, Золотая Орда. Появлялись и исчезали большие и маленькие племена, такие как хазары, именьковцы, печенеги, половцы, булгары, мурома.

Особенно запутанной и динамичной выглядит ситуация в Поволжье — от самых верховий до устья. Такая ситуация связана с тем, что Волга выступала с одной стороны естественной границей, а с другой стороны связующей нитью между восточными и западными племенами и государствами. При этом Среднее Поволжье, как правило, находилось в зоне влияния восточных культур, а Волго-Окское междуречье в зоне влияния западных культур. Западная часть Среднего Поволжья служила как бы нейтральной полосой, на территорию которой проникали то западные племена (балты, славяне), то восточные (угры, тюрки), а в начале II тыс. н. э. за эту территорию шла ожесточенная борьба между Русью и Волжской Булгарией. Единственный народ, который сумел удержаться в этой зоне, была мордва, но под влиянием внешних факторов претерпела сильные изменения.

В историческом плане Западное Поволжье является уникальным регионом, поскольку на наш взгляд, именно здесь на протяжении всего средневековья проходила фактическая граница между Европой и Азией. И хотя географическая линия раздела проходит по Уралу, в действительности же азиатский мир распространялся до самой Волги, а Уральские горы не были препятствием на пути движения различных племен. Они, как правило, беспрепятственно достигали пределов Волги и здесь останавливались, точно так же как Волга была пределом для движения племен с запада.

Отличительной особенностью Западного Поволжья является и тот факт, что это единственный регион, где в таком количестве сталкивались миграционные потоки с востока (угры, тюрки) и запада (балты, славяне), с юга (ираноязычные племена) и севера (финны). Здесь же соприкасались культурные и этнические традиции, которые иногда вытесняли друг друга, иногда сливались и рождали нечто новое. А после того как возникли государства, Западное Поволжье стало зоной политического и экономического противостояния, в ходе которого Древней Руси удалось продвинуться в северных районах, а Волжской Булгарии в южной зоне региона.

Исследователи разных научных направлений уделяли большое внимание изучению отдельных аспектов истории Западного Поволжья. Среди археологов этому региону посвятили специальные исследования такие видные ученые как П. П. Ефименко, А. П. Смирнов и П. Д. Степанов (Ефименко П. П., 1937; Смирнов А. П., 1952; Степанов П. Д., 1962). Именно они определили роль Западного Поволжья как особой территории, раскрывающей закономерности развития археологических культур и этносов как местных, так и всего Волго-Окско-Уральского региона. В своих трудах они проследили историю Западного Поволжья с каменного века до позднего средневековья, обозначили итоги изучения и существующие проблемы в истории региона, заложив тем самым основу для новых исследований.

Дальнейшее развитие археологии в Западном Поволжье шло по пути сбора и изучения информации об отдельных памятниках или категориях предметов и решения локальных проблем (от отдельных изделий до археологических культур), что достаточно подробно представлено в историографическом разделе работы. В результате накопленного материала и развития методического аппарата на повестку дня снова встал вопрос о необходимости обобщающего труда, подводящего итоги полувекового изучения и определяющего основные пути дальнейшего развития.

Таким образом, выбор территории исследования обусловлен с одной стороны самим ходом развития археологии в Поволжье, а с другой стороны пограничное положение Западного Поволжья позволяет ярче высветить хозяйственные и этнокультурные процессы, происходящие как в регионе, так и далеко за его пределами. Предстоит выяснить не только, как происходило взаимодействие разных культур в Западном Поволжье, но и почему, в силу каких исторических особенностей этот регион стал границей между Европой и Азией. Причем все эти процессы протекали очень динамично и оставили множество противоречивых археологических свидетельств. К сожалению, обилие археологических материалов не позволяет сегодня осветить историю региона в рамках одной работы так же широко, как это сделали в своих трудах А. П. Смирнов и П. Д. Степанов. Поэтому в нашей работе представлена только эпоха средневековья, содержащая наибольшее количество актуальных проблем.

История отдельных регионов выходит сегодня на первый план, что позволяет проследить проявление общих тенденций на конкретной территории и понять все разнообразие исторического развития. Об этом свидетельствует появление огромного числа работ, посвященных этим проблемам, что значительно обогатило историческую науку и позволило заново оценить все предыдущие исследования.

Особенно ярко это проявляется в таких сферах как этнокультурное взаимодействие и определение уровня социально-экономического развития. В то же время в региональной исторической науке возникли определенные тенденции, свидетельствующие о том, что исследователи отдельных народов или культур стараются придать им как можно большую значимость и более высокий уровень развития.

Благодаря национальным институтам истории, языка и литературы, краеведческим музеям и местным вузам удалось собрать и проанализировать огромный комплекс источников, от письменных до вещественных, что позволяет нам пользоваться уже определенными выводами. Однако есть и определенные трудности, среди которых одной из основных является сложившаяся практика подстраивания отдельных археологических фактов под письменные сообщения.

Территория Западного Поволжья упоминается, прежде всего, в таких письменных источниках, как русские летописи, сообщения арабо-персидких путешественников и западноевропейских дипломатов, а также в народном фольклоре. Кроме того, в исследованиях средневековых древностей региона принимали участие специалисты самых разных научных направлений: антропологи, лингвисты, почвоведы и т. д., что дает дополнительные возможности для исторической реконструкции. Такой комплексный подход позволяет проверить достоверность полученных выводов и решить ряд проблем, которые невозможно раскрыть только с помощью археологических источников.

В связи с этим необходимо на наш взгляд перед тем, как сопоставлять и давать исторический анализ археологического материала, провести как можно полнее собственно археологический анализ, используя все доступные способы и методы исследования данной категории исторических источников.

В качестве археологических источников использовались, прежде всего, результаты раскопок средневековых памятников на территории республик и областей Западного Поволжья, как в виде отчетов, так и в виде коллекций, хранящихся в музеях, НИИ и лабораториях Москвы, Пензы, Саранска, Санкт-Петербурга, Самары, Казани, Ульяновска, Чебоксар, Йошкар-Олы, Балашова, Наровчата, Заречного, Рязани, Саратова. К сожалению, практически не сохранились коллекции начала XX века и только благодаря тому, что авторы раскопок опубликовали эти материалы, мы сегодня имеем возможность включить их в научный оборот. В этом плане особенно хочется отметить современное поколение археологов Мордовии, которое старается опубликовать практически все материалы своих раскопок, что позволяет использовать их результаты в исторических исследованиях. В других городах региона также уделяют внимание публикациям археологических источников, но делают это по-разному. Так в Самаре опубликовали материалы исследования раннеболгарских курганов вместе с их полным анализом и синтезом (Багаутдинов Р. С., 1998), а в Казани вышел каталог музейных археологических коллекций (Руденко К. А., 2001). В качестве источника использованы и результаты раскопок самого автора, проводившиеся на средневековых памятниках Верхнего Посурья и Примокшанья с 1984 года по настоящее время.

В последние годы стал накапливаться археологический материал, собранный по следам кладоискателей, которые в поисках дорогих украшений в массовых масштабах разрушают памятники. Оставшиеся после них материалы представлены огромным разнообразием ремесленных изделий из металла, гораздо большим, чем при любых раскопках, но при этом вещи оказываются вне культурного слоя, и связать их с археологическими объектами уже невозможно. В связи с этим большинство экспедиций в регионе сегодня ведется на подобных памятниках, чтобы изучить оставшуюся информацию.

Цель нашего исследования — раскрытие содержания и динамики хозяйственного и этнокультурного развития Западного Поволжья в средние века через призму изменений в материальной культуре, на основе развернутого источниковедческого анализа археологических объектов и определение роли, места и значения региона в средневековой истории Евразии.

В связи с этим возникает целый ряд задач, которые позволят в полном объеме раскрыть динамику тех процессов, что характерны как для истории Западного Поволжья в целом, так и для специфических явлений. Предполагается проследить пространственно-временную эволюцию археологических и природных объектов, выделить территориальные особенности хозяйственного развития и соотнести их с этнокультурной ситуацией в регионе, определить их уровень и этапы развития, раскрыть пути и особенности диффузии нововведений в хозяйственной и этнокультурной сфере, определить направления их внутреннего и внешнего взаимодействия, выделить ведущие тенденции развития.

Необходимо отметить, что некоторые из обозначенных нами задач, такие как определение уровня и этапов развития, направлений взаимодействия решаются уже на протяжении многих лет. Однако, несмотря на полученные результаты, мы посчитали необходимым снова обратиться к их решению, поскольку в предыдущих исследованиях так и не удалось прийти к однозначным выводам. Другие же задачи сформулированы впервые и предполагают новые подходы к их решению. Данная работа не только подводит определенные итоги, но и закладывает основы для дальнейших исследований и определяет направления и значимость научной тематики по изучению средневековой истории.

В большинстве археологических исследований Поволжья традиционно применяется этнокультурный подход, что позволяет авторам определить время и место появления культур, территорию их обитания и культурные особенности. При таком подходе цель исследования сводится в конечном итоге к определению культурной принадлежности предмета, и зачастую сюда включаются элементы, не имеющие никакого отношения к ней. Достаточно открыть любой том по средневековой археологии из серии «Археология» (например, Финно-угры, 1987), чтобы убедиться в этом. Это относится к исследованиям как мордовских, так и булгарских памятников. В то же время в рамках одной культуры в последние годы появляется все больше элементов, которые не вписываются в традиционные признаки той или иной культуры. Примером этого явления может служить вышедшая недавно книга В. Н. Мартьянова «Арзамасская мордва», в которой автор констатирует, что для мордовских захоронений характерны не только общепризнанные и традиционные южная и северная ориентировки, но и западная, а также конские захоронения (Мартьянов В. Н., 2001). Объяснений этих, а также целого ряда других явлений пока нет.

Для решения подобных проблем наиболее адекватным на наш взгляд может стать территориальный подход, который позволяет определять локальные особенности археологических материалов независимо от этнокультурных приоритетов. При этом на первый план выходит изучение развитие собственно материальной культуры, начиная с отдельных элементов и заканчивая общерегиональным уровнем. Это позволит соединить природные, экономические и культурные особенности в цельные группы и определить уровень их взаимовлияния, раскрыть связь поселений с источниками сырья и торговыми магистралями, исследовать динамику развития материальной культуры, как во времени, так и в пространстве. В российской археологии накопилось уже достаточно много примеров использования подобных методов для изучения отдельных категорий археологических объектов, что позволяет по-новому оценить степень достоверности наших знаний и уточнить пространственно-хронологическую картину. Наиболее ярко это представлено в работах В. Б. Ковалевской и Г. Е. Афанасьева (Ковалевская В. Б., 1998, 2000; Афанасьев Г. Е., 1993), где авторы отмечают, что «рассмотрение явлений во времени… мы углубляем за счет изучения распределения этих же явлений в пространстве» (Ковалевская В. Б., 2000. С. 3), «важнейшим комплексом процедур… являются методы пространственного археологического анализа» (Афанасьев Г. Е., 1993. С. 12). Особый интерес представляют работы А. В. Богачева (Богачев А. В., 1998), где рассматривается методические аспекты археологического датирования, Ф. Ш. Хузина (Хузин Ф. Ш., 2001) — по структуре булгарских городов и сел, А. М. Белавина (Белавин А. М., 2000), посвященной торговым магистралям, а также разработки по гончарному производству Т. А. Хлебниковой, Н. П. Салугиной, И. Н. Васильевой (Хлебникова Т. А., 1984; Салугина Н. П., 1987; Васильева И. Н., 1993), и естественнонаучным методам Ю. А. Семыкина, С. И. Валиуллиной, Т. А. Хлебниковой (Город Болгар, 1996; Валиуллина С. И., 1991), ряд других монографий и коллективных сборников, раскрывающих различные методы при изучении археологических объектов Западного Поволжья.

В свою очередь исследования в области экономической географии доказывают что там, где господствует земледелие или присваивающие формы хозяйства, основу развития составляет уже не просто природно-климатические условия в целом, а дифференцированность почв и конкретное разнообразие природных условий, в зависимости от которых формируются и территориальные особенности развития материальной культуры (Астапова О. Д., Боряз В. Н., Мещеряков В. Т., 1984. С. 60-61; Маркс К., 1978. С. 707-709).

Территориальный подход требует применения и определенных методов, таких как пространственно-временной, отраслевой и структурно-системный. Для этнического подхода характерно использование ретроспективного, сравнительно-исторического и эволюционно-типологического методов.

Сочетание территориального и этнического подходов позволяет дать наиболее объективную картину исторического развития в Западном Поволжье, а также определить динамику этого развития.

В связи с этим на первое место выходит определение локалитетов и диффузии инноваций. Эти понятия хорошо обоснованы специалистами по экономической географии и давно используются в практической деятельности (Скопин А. Ю., 2001). В археологических исследованиях подобные подходы носят, как правило, фрагментарный характер. Одним из первых наиболее полно исследовал локалитеты или микрорегионы в своих работах Г. Е. Афанасьев, который для повышения эффективности картографического метода предложил «использовать так называемые «гравитационную модель» и «модель центрального места», процедуры анализа ресурсных зон, которые позволяют анализировать не только постоянные поселения, но весь комплекс условий человеческого обитания, включая места обитания пищевых и сырьевых ресурсов» (Афанасьев Г. Е., 1989, 1993. С. 12-13), что практически совпадает с понятием локалитета. Выделение локалитетов позволяет снять противоречие между разными подходами и выделить несколько уровней его развития, от простейшего локалитета, включающего конкретную природную местность, археологический памятник и его материальную культуру, до регионального (группа локалитетов) и этнокультурного или государственного (группа регионов). В конечном итоге можно выделить и зональный уровень (группа культур или государств). При таком подходе этнокультурные образования составляют лишь один из уровней развития и гармонично вписываются в общую динамику развития. С одной стороны они могут включать более мелкие локалитеты, а потому мы вправе ожидать появления новых элементов в любой археологической культуре, а с другой стороны сами входят в более крупные зональные локалитеты, что проявляется в общих чертах материальной культуры. Этот метод все чаще встречается в работах археологов (Леонтьев А. Е., 1999).

Использование принципа диффузии инноваций позволит проследить динамику этих процессов во времени и пространстве. Наиболее оптимальной на наш взгляд формой анализа этих процессов является изучение элементов материальной культуры по отраслевому принципу. Это позволит оперировать категориями одного порядка и получить адекватные и вполне сопоставимые результаты. Там же где источников недостаточно, необходимо использовать ретроспективный и эволюционно-типологический методы.

Исходя из поставленных задач, а также подходов и методов их реализации, определяется и структура работы.

Хронологические рамки работы V-XV века обусловлены необходимостью рассмотрения эволюции материальной культуры на протяжении всего средневековья — от истоков формирования домашнего производства до возникновения товарного ремесла, как на территории малых локалитетов, так и на уровне крупных объединений (культур и государств). Столь протяженный отрезок времени позволит проследить исторические явления в Западном Поволжье во всех его стадиях, от рождения до гибели и более точно определить основные тенденции развития.

Этот процесс тесно связан со становлением местных народов и появлением пришлых, то есть включает вопросы этногенеза и миграции населения, либо в мирных условиях, либо военным путем. Поэтому нижняя граница связана с эпохой великого переселения народов и оформлением на территории Западного Поволжья характерных черт мордвы-мокши, а верхняя — с развалом Золотой Орды и началом русского этапа в истории региона. Впрочем, закономерности развития, характерные для эпохи средневековья, продолжали на наш взгляд существовать и в последующие времена.

В настоящее время существует несколько периодизаций истории отдельных народов и государств на территории Западного Поволжья, однако, единой хронологии пока нет.

М. Р. Полесских, изучавший памятники мордвы, разделил средневековую историю региона на 3 этапа: II-VII — формирование мордвы, VIII-XI — лядинский, XII-XIV — период монгольского завоевания и предшествующий ему (Полесских М. Р., 1977. С. 53). Примерно также делят историю мордвы и остальные исследователи.

А. Х. Халиков выделил 3 этапа в истории Волжской Булгарии: VIII-X — раннебулгарский, X-XIII — домонгольско-булгарский, XIII-XIV — золотоордынско-булгарский (Халиков А. Х., 1985а). С небольшими оговорками с ней согласны почти все исследователи.

Данные периодизации отражают лишь общие доминирующие в тот или иной момент процессы в разных частях Западного Поволжья. Поэтому предстоит соотнести между собой различные периодизации и определить конкретные формы и темпы их проявления. Кроме того, регион был включен в систему международной торговли, благодаря великому волжскому пути и сухопутной магистрали из Булгара в Киев, что также оказывало влияние на общерегиональные изменения.

Главная трудность на данном этапе состоит в том, что большинство памятников в регионе имеют очень широкие хронологические рамки: от трех до восьми столетий и не имеют внутренней периодизации. Поэтому выделить узкие даты для отдельных категорий археологических объектов довольно сложно. В связи с этим важнейшей задачей ближайших лет можно считать внутренний анализ любого памятника и выделение внутри него хронологических этапов. Тогда появится возможность сравнивать не памятники между собой, а выделенные внутри них хронологические группы. Впрочем, существующие типологии предметов и методики археологического датирования (Богачев А. В., 1992) все же позволяют уже сегодня проследить во времени и пространстве пути и территории их распространения, раскрыть диффузии инноваций, вскрыть их взаимосвязь с традиционными видами хозяйства и соотнести между собой территориальные и этнокультурные элементы.

Глава 1. История изучения средних веков Западного Поволжья

1. Изучение Западного Поволжья в XVIII — начале XX веков

К началу XXI века по средневековой истории Западного Поволжья накопился огромный пласт источников и научной литературы, созданный трудом либо отдельных ярких личностей, таких как Н. П. Рычков, И. Н. Смирнов, А. П. Смирнов, А. А. Спицын, А. Х. Халиков (Рычков Н. П., 1770; Смирнов И. Н., 1895; Смирнов А. П., 1951; Спицын А. А., 1901; Халиков А. Х., 1989), либо большими коллективами ученых НИИ, вузов, и музеев Москвы, Казани, Саратова, Самары, Саранска, Йошкар-Олы, Чебоксар, Пензы, Моршанска, Тамбова, Нижнего Новгорода, Ульяновска, Мурома, Рязани (Народы Поволжья, 1985; Финно-угры, 1987; Степи Евразии, 1981). За все время археологических исследований, насчитывающее более 100 лет, в фондах различных учреждений накопились богатые коллекции, большинство из которых, к сожалению, до сих пор не введены в научный оборот. Наиболее интенсивные пополнения фондов пришлись на период функционирования комплексных и совместных экспедиций, таких как Средне-Волжская, Куйбышевская, Антропологическая, Мордовская, Марийская и другие. Результаты их исследований были опубликованы в специальных трудах экспедиций, что позволило значительно углубить наши знания о древней и средневековой истории не только Поволжского региона, но и страны в целом (МИА, №61, 111, Жиганов М. Ф., 1976, Финно-угры, 1987).

Характерно, что первые попытки изучения истории народов Западного Поволжья, пришедшееся на вторую половину XVIII века, также начинались с комплексных экспедиций, организованных Российской Академией Наук. Это — Вторая Камчатская экспедиция (1733-1743 гг.) под руководством Г. Ф. Миллера, Оренбургская экспедиция (1734 г.) под началом И. И. Кирилова, В. Н. Татищева и при участии П. И. Рычкова, Академическая экспедиция (1768-1774 гг.) под руководством П. С. Палласа и при участии И. П. Фалька, И. И. Лепехина, Н. П. Рычкова, И. Г. Георги (Миллер Г. Ф., 1791; Рычков П. И., 1762, 1767; Паллас П. С., 1809; Фальк И. П., 1824; Лепехин И. И., 1771; Рычков Н. П., 1770; Георги И. Г., 1795). Отличительной чертой этих исследований является то, что они проводились по специальным программам и на высоком профессиональном уровне. Тем более что в это время по истории региона существовали описания лишь иностранных авторов, в которых было много пробелов, а иногда и предвзятых суждений (Strahlenberg PJ., 1730; Проезжая по Московии, 1991). В результате была собрана огромная коллекция этнографических, лингвистических и исторических материалов, большинство из которых стали связующей нитью между современностью и древней историей. Впрочем, в своих опубликованных трудах они не только приводили описание увиденного и услышанного, но пытались объяснить происхождение народов и их особенностей. Так, например, Г. Ф. Миллер и П. И. Рычков одними из первых обосновали тезис о единстве мордвы и ее делении на мокшу и эрзю (Миллер Г. Ф., 1791; Рычков П. И., 1762, 1767). П. С. Паллас и И. И. Лепехин впервые подробно описали костюмы народов Поволжья, их религиозные представления и обычаи, а также высказали мнения об истоках тех или иных традиций (Паллас П. С., 1809; Лепехин И. И., 1771). И. П. Фальк впервые подробно разобрал общие и особенные черты жилищ, одежды и быта народов Поволжья (Фальк И. П., 1824). Таким образом, XVIII век стал временем зарождения традиций научного изучения истории народов Поволжья, в котором пока преобладало описательное начало. А на первом месте были этнографическое, лингвистическое и географическое направления. В то же время комплексное описание не замыкалось на отдельном народе, а раскрывалась на фоне всего Волго-Уральского региона. Такая широта изложения материалов вполне объяснима слабостью источниковой базы и абсолютной не изученностью истории народов.

В первой половине XIX века Х. Д. Френ открыл новые страницы в изучении средневековой истории, опубликовав известия Ибн-Фадлана о Волжской Булгарии и, занявшись нумизматикой (Frahn Ch. M., 1823; Френ Х. Д., 1832). После этого на протяжении ста лет продолжались открытия новых рукописей арабо-персидских авторов, что значительно обогатило наши знания о народах Восточной Европы.

Если до середины XIX века история России излагалась преимущественно по русским летописям, то после Х. Д. Френа на первый план вышли восточные источники, особенно при изучении Западного Поволжья. Этому способствовал и тот факт, что во второй половине XIX века значительно выросло количество научных и просветительских учреждений, занимающихся изучением истории, а вместе с ними и число исследователей. Появились новые направления, новые источники и развернулась оживленная полемика. В Казани, Москве и Санкт-Петербурге сложились сильные школы востоковедов-ориенталистов, члены которых не только открыли, перевели множество новых источников, но и подвергли их критическому анализу.

В 1847 году вышла книга П. С. Савельева, в которой были собраны отрывки различных арабских источников (Савельев П. С., 1847). В частности он отмечал, что на территории Западного Поволжья в средние века жила мордва, которую, по мнению П. С. Савельева, арабские авторы называли буртасами. Вслед за этим были обнаружены и изданы книги X-XIV веков Ибн-Русте, Худуд ал-Алем, письма хазарского царя Иосифа и многие другие, которые вошли в специальные энциклопедии (Bibliotheca geografhorum arabicorum, 1870-1894). Среди ученых опубликовавших эти материалы были такие выдающиеся ориенталисты как Д. А. Хвольсон, А. Я. Гаркави, А. Куник, В. Розен, В. В. Бартольд. В своих примечаниях они большое внимание уделили информации о булгарах, буртасах, руссах, хазарах, история которых, по их мнению, была тесным образом связана с историей Среднего Поволжья (Хвольсон Д. А., 1869; Гаркави А. Я., 1870; Куник А., Розен В., 1878; Бартольд В. В., 1897, 1930). Впрочем, открытия и исследования восточных источников активно продолжались и в XX веке.

Среди других направления в изучении истории региона наиболее яркий след оставили труды таких крупных ученых, как картограф А. Ф. Риттих, археолог А. А. Спицын, историк И. Н. Смирнов, языковед Х. Паасонен. В работе А. Ф. Риттиха основное внимание уделяется этнографическому описанию народов Среднего Поволжья, но при этом он рассматривал историю происхождения этих народов и пытался определить места их расселения в прошлом (Риттих А. Ф., 1870). Эту же тему рассматривал и Х. Паасонен, который пришел к выводу о единстве финских языков в прошлом. В частности мордовский язык он отнес к финно-саамским (Paasonen H., 1897, 1901, 1903). Наиболее подробно этнокультурные особенности финских народов Западного Поволжья осветил профессор Казанского университета И. Н. Смирнов. В книгах «Мордва» и «Черемисы» он большое внимание уделил вопросам этногенеза этих народов и определения истоков отдельных традиций в материальной и духовной культуре (Смирнов И. Н., 1889, 1895). В своих исследованиях он использовал как этнографические материалы, так и письменные древнерусские и арабо-персидские источники.

Наряду с изучением средневековой истории мордвы большое внимание уделялось вопросу о происхождении татар Поволжья. Большинство исследователей придерживались теории о татаро-монгольских корнях современных татар. По мнению Н. Рычкова, С. М. Шпилевского, С. М. Соловьева и других татары пришли сюда в XIII веке вместе с ордами Батыя (Рычков Н., 1770; Шпилевский С. М., 1877; Соловьев С. М., 1988). По мнению же таких исследователей как Ш. Марджани, И. Н. Березин предками татар были волжские булгары (Марджани Ш.,1884; Березин И. Н., 1851).

В археологическом плане важнейшее значение для поволжского региона сыграли исследования, проводимые во второй половине XIX века А. А. Спицыным. В сферу его интересов входили памятники всех эпох, в том числе и средневековых. Им были исследованы мордовские памятники на Мокше и Цне: могильники — Ефаевский и «Казбек», городища Жуковские, а также собрана огромная картотека археологических памятников Поволжья (Спицын А. А., 1901). До настоящего времени опубликована лишь часть этих материалов, хотя они и сегодня представляют большую ценность, так как многие из упомянутых у него памятников либо распаханы, либо забыты (Спицын А. А., 1912, 1925).

Помимо А. А. Спицына свой вклад в изучение средневековых памятников внесли В. Н. Ястребов (Лядинский, Томниковский могильники) (1893), В. Н. Поливанов (Муранский могильник и археологическая карта) (1896; 1900), А. В. Снежневский (Гагинский могильник) (ОАК за 1894 г., 1896), В. М. Терехин (Ефаевский могильник) (1898), Ф. Ф. Чекалин (городища Верхнего Посурья) (1882, 1892, 1892а), А. Н. Нарцов (археологическая карта Тамбовской губернии) (1905), С. М. Шпилевский (археологическая карта булгарских памятников) (1877) и другие. Большинство из них были краеведами и, как правило, входили в состав местных Ученых архивных комиссий (УАК), создание которых значительно стимулировало исследовательскую деятельность. Благодаря трудам УАК Саратова, Нижнего Новгорода, Пензы, Тамбова сохранились сведения о многих археологических памятниках региона, раскопки которых также зачастую проводилось на средства комиссий (Известия ТУАК). Одновременно начали распространяться и грабительские раскопки, вещи из которых шли на продажу, а памятники разрушались.

Впрочем, краеведы занимались не только археологическими исследованиями, среди них было много знатоков истории, этнографии, географии, языка. В своих трудах они пытались рассматривать, в том числе средневековую историю своих губерний (Петерсон Г. П., 1882; Чекалин Ф. Ф., 1897; Дубасов И. И., 1993).

Таким образом, в изучении средневековой истории Западного Поволжья в XIX веке наметились совершенно четкие тенденции развития и определились главные направления исследований. Это, прежде всего изучение истории отдельных народов, что было характерно для ученых крупных центров и сравнительно-сопоставительный анализ этих народов. В этих работах преобладал этнографический аспект, но уже проявилась тенденция по привлечению источников из смежных областей. И здесь на первый план вышло направление, связанное с изучением восточных письменных источников, что было обусловлено сильными востоковедческими школами в Казани, Москве и Санкт-Петербурге. В конце века все большее внимание стали обращать и на археологические источники. Отличием исследований на местах (членами УАК и отдельными краеведами) явилось то, что они, как правило, не замыкались в рамках одного народа или типа источников, а старались раскрыть территориальный аспект в истории.

В результате изучение средневековой истории в XIX веке значительно продвинулось вперед и заложило серьезный фундамент для дальнейших исследований в следующем столетии. Наиболее ярким свидетельством достижений исторической науки стал выход в середине XIX века многотомной истории России, с указанием на карте мест расселения народов в прошлом (рис. 1) (Карамзин Н. М., 1988). Другим показателем может служить появление исторических карт в энциклопедии конца XIX века (рис. 2) (Брокгауз Ф. А., Ефрон И. А., 1899).

Одновременно с этим выявились и проблемы, многие из которых определили развитие науки. Основная масса исторических построений в тот период базировалась на письменных и этнографических источниках, поэтому встал вопрос о достоверности этих источников, об их истоках, о соотнесении письменной истории с археологическими памятниками, языковыми и антропологическими особенностями.

2. Итоги изучения Западного Поволжья в XX веке

В первой половине XX века интерес к истории Западного Поволжья значительно возрос, что было обусловлено новыми методологическими подходами и ростом национального самосознания. В то же время для этого времени характерны резкие политические перемены, что наложило свой отпечаток на все формы деятельности ученых и суть исторического познания. В ходе гражданской войны были утеряны многие археологические коллекции и документы.

В организационном плане изучение средневековой истории региона практически полностью стало вестись в рамках того или иного народа. В Западном Поволжье — это, прежде всего мордва, марийцы, чуваши, татары. Этому способствовали два обстоятельства: создание национальных НИИ и разгром краеведческих организаций. Пострадали не только организации, но и такие видные археологи как П. С. Рыков, А. А. Кротков, Н. К. Арзютов и другие.

В рамках национальных НИИ, созданных в 30-е годы, активное развитие получают такие направления как языкознание и этнография, через призму которых затрагивалась средневековая история отдельных народов. Параллельно с местными исследователями активное участие в изучении региона принимали экспедиции из Москвы, а также зарубежные ученые.

Так изучением мордвы занимались советские и финские языковеды, и этнографы (А. А. Шахматов, М. Е. Евсевьев, Х. Паасонен, Б. А. Серебренников, Е. Итконен и др.), которые пришли к выводу, что у мордвы был общий язык, который в середине I тыс. н. э. разделился на две ветви (эрзя и мокша) (Шахматов А. А., 1910; Евсевьев М. Е., 1961-1963; Itkonen E., 1960). При этом они отмечали сильное влияние балтских языков.

В изучении марийцев особая заслуга принадлежит В. М. Васильеву, которого называют отцом марийской филологии. В издаваемом им марийском календаре печатались многочисленные статьи по истории и культуре марийцев (Развитие финно-угроведения, 1970). Вышли также работы финских ученых (Х. Паасонен, А. Хамелейнен) по духовной культуре и происхождению диалектов (Paasonen H., 1948; Hamalainen A., 1930).

Чувашам в начале века занимался российский этнограф Г. Комиссаров, сделавший вывод о смешанных тюркско-финских корнях чуваш (Комиссаров Г., 1911) и финны У. Холмберг, А. Хамелейнен, отмечавшие большой пласт финских черт у чуваш (Holmberg U., 1913; Paasonen H., 1948). В то же время Н. И. Ашмарин обосновал болгарскую (суварскую) теорию происхождения чуваш, которая впоследствии стала господствующей (Ашмарин Н. И., 1902). Н. Н. Поппе выдвинул гипотезу о древнетюркском происхождении чувашского языка (Поппе Н. Н., 1927), которую поддержали В. В. Бартольд и М. Г. Худяков, связав появление древних тюрок с хуннским нашествием (Бартольд В. В., 1968; Худяков М. Г., 1927).

Особое внимание в первой половине XX века уделялось средневековой истории татар Поволжья, являвшихся здесь самым большим народом после русских и живших практически по всему Среднему Поволжью. Изучение татарского языка привело исследователей к выводу о его близости с кыпчакской группой языков (Современный татарский литературный язык, 1969). Эти выводы позволили впоследствии выдвинуть точку зрения о кыпчакском происхождении татар, которые окончательно были отатарены в Золотой Орде (М. Г. Сафаргалиев, М. Н. Тихонов) (Сафаргалиев М. Г., 1960). В то же время накопившиеся сведения письменных источников о волжских булгарах и их территориальное расположение указывали на тесную связь истории Волжской Булгарии с историей татар, что дало возможность целому ряду историков (М. Г. Худяков, Н. Н. Фирсов и др.) выдвинуть и обосновать теорию булгарского происхождения поволжских татар (Худяков М. Г., 1923; Фирсов Н. Н., 1919).

Возникшие разногласия на средневековую историю народов региона, на пути и территорию их происхождения, потребовали привлечения дополнительных источников и в первую очередь археологических. Но в первой половине XX века их изучение только начиналось, и было в основном уделом либо одиночек, либо экспедиций из Москвы. В это время было открыто множество памятников, ставших впоследствии эталонными для исторических построений.

Так П. С. Рыков открыл и исследовал на р. Суре Армиевский мордовский могильник VI-VIII веков (1928; 1929; 1930; 1936), А. А. Кротков открыл золотоордынский г. Мохши (Наровчатское городище) XIII-XIV веков (1923; 1928), Н. К. Арзютов раскопал Аткарский могильник мордвы XIII-XIV веков (1929). Мы специально выделили этих исследователей, так как все они являются представителями саратовской школы археологии, последователи которой занимались всеми периодами древней истории, открыли и исследовали сотни знаменитых памятников. В этот период Саратов фактически был крупнейшим центром археологии Поволжья.

В большинстве других городов Западного Поволжья археология еще только становилась на ноги. В Самаре на базе краеведческого музея (П. В. Алабин) и университета (В. В. Гольмстен) проводятся исследования средневековых памятников булгар и мордвы (Алабин П. В.; Гольмстен В. В., 1925; 1926; 1928), в Казани основным исследователем был Н. Ф. Калинин, изучавший именьковские и булгарские памятники (1954; 1960), Моршанский и Тамбовский краеведческие музеи проводят экспедиции под руководством П. П. Иванова, который открыл на р. Цне большую группу средневековых мордовских могильников VII-XI веков (1952; Алихова А. Е., 1969), в Саранске начинают работать экспедиции под руководством А. Е. Алиховой и Е. И. Горюновой, исследовавшие мордовские древности в Примокшанье (Алихова А. Е., 1948; Горюнова Е. И., 1947; 1961), в Пензе раскопки ведет Н. И. Спрыгина.

Большую роль в археологических исследования региона сыграли московские экспедиции, такие как антропологическая комплексная экспедиция под руководством Б. С. Жукова из Московского государственного университета, совместная экспедиция Мордовского НИИ с Государственным историческим музеем и Институтом истории материальной культуры под руководством А. Е. Алиховой и Е. И. Горюновой (Финно-угры, 1987. С. 89).

Этот период характеризуется активной работой по составлению археологических карт. Среди них можно отметить работу А. А. Спицына «Древности Пензенской губернии» (1925), А. А. Кроткова «Материалы к археологической карте Кузнецкого уезда» (1913), В. Н. Поливанова «Археологическая карта Симбирской губернии» (1900), В. Карасев «Материалы для археологической карты Казанской губернии» (1911). Помимо этого в различных сборниках публикуются результаты археологических разведок.

Однако археологи не ограничивались только археологическими раскопками и составлением карт. В это время они, наряду с историками, издают целую серию обобщающих работ по древней и средневековой истории Поволжья. Среди них особую роль сыграли работы А. А. Спицына «Древности бассейнов рек Оки и Камы» (1901), П. С. Рыкова «Очерк по истории мордвы» (1933), Ю. В. Готье «Железный век в Восточной Европе» (1930), А. А. Кроткова «К вопросу о северных улусах золотоордынского ханства» (1928), в которых авторы рассмотрели как территориальные особенности археологических памятников, так и исторические корни местных народов.

В целом первая половина XX века характеризуется малочисленностью специалистов в области средневековой истории, особенно в городах региона. Соответственно практически не появлялось крупных обобщающих работ. Однако это не означает, что работа не велась. История послевоенных достижений исторической науки свидетельствуют о том, что в предыдущий период шло активное накопление источников и их обработка. Особенно активную деятельность развил А. П. Смирнов, который проводил исследования практически по всему Поволжью. В результате уже в 1940 году появилась его работа «Очерки по истории волжских булгар», в которой автор попытался обобщить накопленный материал по истории булгар и «Очерк древней истории мордвы», где история мордвы освещалась через призму археологических источников.

После окончания Великой отечественной войны начался бурный подъем в изучении средневековой истории СССР, в том числе и территории Западного Поволжья. Наиболее яркими событиями в 40-60-е годы XX века стали научные сессии по этногенезу татар (1946), чуваш (1950, 1956), мордвы (1964), коми (1967). На них собрались представители разных научных дисциплин (археологии, истории, языкознания, антропологии, этнографии) из центральных и местных научных учреждений, которые пытались реализовать комплексный подход в изучении истории. Изданные впоследствии материалы красноречиво свидетельствуют о бурных дискуссиях и поиске точек соприкосновения для определения реальных путей формирования того или иного народа. Наиболее оживленные споры касались средневекового периода, где, по мнению большинства, и зарождались современные народы Поволжья.

Так при обсуждении проблем средневековой истории татар большинство ученых (археологи А. П. Смирнов и Н. Ф. Калинин, историки Б. Д. Греков и М. Н. Тихомиров, антрополог Т. А. Трофимова, языковед Н. К. Дмитриев, этнограф Н. И. Воробьев и другие) пришли к выводу, что предками казанских татар было население Волжской Булгарии (Происхождение казанских татар, 1948). Но при этом одни считали предками татар только булгар, другие — настаивали на многокомпонентности корней, включая сюда местное не булгарское население и кыпчаков. Помимо этого были обсуждены вопросы, относящиеся к датировке памятников, контактов с другими территориями и намечены перспективы дальнейших исследований. Исходя из этого, в последующие годы археологи уделяли особое внимание изучению памятников раннебулгарского времени и организации широкомасштабных разведок.

В Западном Поволжье были открыты и исследованы такие интереснейшие памятники как Большетарханский могильник (В. Ф. Генинг, А. Х. Халиков) (1964), городище «Хулаш» (А. П. Смирнов, В. Ф. Каховский) (1972), Золотаревское городище (М. Р. Полесских) (1966; 1970; 1971), Муромский городок и Новинковские курганы (Г. И. Матвеева) (1975; 1985; 1998). Значительным событием стало издание археологической карты Волжской Булгарии (Фахрутдинов Р. Г.) (1975).

Следующим шагом в истории изучения Волжской Булгарии и Прилегающей с запада территории стали научные сессии по чувашам 1950, 1956 годов, на которых собрались практически те же специалисты, что и на сессии по татарам (Сессия по истории чувашского народа, 1950; Вопросы происхождения чувашского народа, 1956). Но здесь разгорелись самые настоящие страсти за булгарское наследство. Ученые разделились на две группы. Одни придерживались автохтонной теории происхождения чуваш и связывали их корни с местным финно-угорским населением, на территорию которого, по мнению П. Н. Третьякова в начале I тыс. н. э. пришли тюркские племена (1950). Такой же позиции придерживались и другие ученые, такие как этнограф Н. И. Воробьев, антрополог Т. А. Трофимова (1950). Другие поддержали булгаро-сувазскую (суварскую) теорию Н. И. Ашмарина, но победила первая точка зрения. Таков был вывод на первой сессии.

Но это решение не нашло поддержки у местных исследователей и они организовали вторую сессию, где преобладающей стала булгаро-сувазская или миграционная теория. Ее поддержал в частности А. П. Смирнов, который ранее придерживался автохтонной точки зрения, но здесь вынужден был согласиться с возможностью прихода сувар после монгольского нашествия (1956). Особенно активно на этом настаивали языковеды, которые отнесли чувашский язык к булгарской группе тюркских языков, что позже нашло свое отражение в исторической энциклопедии (Советская историческая энциклопедия, 1976. С. 86).

Булгаро-сувазская теория стала основной линией всех дальнейших исследований в средневековой истории Чувашии. Ее обосновывали и развивали историки (В. Д. Дмитриев, Н. Д. Кузнецов) (Дмитриев В. Д., 1958). Ей руководствовался чувашский археолог В. Ф. Каховский, который открыл на территории проживания чуваш большую группу булгарских археологических поселений (1965). Часть этих памятников он датировал домонгольским временем и удревнил время появления сувар до X века (Смирнов А. П., Каховский В. Ф., Алексеев Г. А., 1972). Однако казанские археологи категорически опровергают существование булгарских памятников в Чувашии и уж домонгольских тем более (Фахрутдинов Р. Г., 1975).

Значительно спокойнее прошла сессия по этногенезу мордвы в 1964 году (Этногенез мордовского народа, 1965). Большинство участников высказалось за единую культуру мордвы, которая в ходе своего развития разделилась на две группы. Истоки мордвы, по мнению П. Н. Третьякова и других, были связаны с городецкой культурой, а затем на нее оказали сильное влияние Волжская Булгария и Древняя Русь (1965). На это указывалось в частности в выступлении А. П. Смирнова (1965). В этой сессии участвовали и те, кто выступал на сессиях татар и чуваш, а потому здесь продолжились споры о роли булгар в средневековой истории Поволжья. Помимо этого обсуждалась проблема буртас и их связи с мордвой. Особое внимание при этом уделялось поиску археологических подтверждений историческим построениям.

Последующие исследования археологов выдвинули на первый план идею о раздельных истоках формирования мокши и эрзи (Степанов П. Д., 1964, 1980; Полесских М. Р., 1977). Помимо этого были предложены различные периодизации в развитии мордовской материальной культуры. Все это стало возможным благодаря активным археологическим работам, развернувшимся во второй половине XX века.

Обсуждение этих тем продолжилось и в следующем 1965 году на сессии по этногенезу марийского народа (Происхождение марийского народа, 1967). Тем более что в результате обсуждения истоков марийцев все пришли к выводу о многокомпонентности их формирования. Было отмечено, что марийский язык и одежда очень схожи с мордовскими, а жилье с удмуртскими традициями. При этом антропологический тип марийцев имеет общую основу с мордвой, удмуртами и чувашами. В то же время до сих пор в марийском эпосе ярко выделяются элементы влияния киммерийского мира, существовавшего в I тыс. до н. э. далеко на юге, среди Кавказских гор.

Важнейшим итогом всех этих сессий можно считать тот факт, что история всех народов Западного Поволжья тесно переплетена между собой и что решение существующих проблем возможно лишь через совокупность всех видов источников. Однако эти выводы не получили достойного продолжения и основная масса исследований по-прежнему ведется по отдельным направлениям.

Одновременно с археологическим изучением народов Западного Поволжья большое внимание уделялось изучению письменных источников, в которых затрагивались события связанные с историей региона. Среди множества документов необходимо отметить, прежде всего, публикацию С. А. Аннинским известий венгерских монахов (1940) и сборник арабо-персидских сообщений по истории Золотой Орды В. Г. Тизенгаузена (1941). Однако наибольший след в изучении восточных источников сыграли работы Б. Н. Заходера, который проанализировал все известные восточные источники по истории Восточной Европы, и сумел отделить реальные события от вымыслов, а также проследить историю создания произведений и формирования арабо-персидских представлений о народах нашей страны (Заходер Б. Н., 1962; 1967).

В то же время письменные источники еще острее обозначили некоторые исторические проблемы. Так в восточных источниках полностью отсутствует информация о мордве. В то же время на той территории, где жила мордва часто упоминаются буртасы. Споры ведутся вокруг определения маршрутов и количества походов руссов по Волге и по другим проблемам.

Помимо письменных источников накопились довольно большие материалы по антропологии народов Поволжья, этнографии и языку, что толкало ученых на создание обобщающих трудов, как по истории отдельных народов, так и всего региона в целом. Среди них преобладают работы по истории отдельных народов — мордвы (Алихова А. Е. и др., 1959; Мокшин Н. Ф., 1977), татар (Мухамедова Р. Г., 1972), чуваш (Чуваши. Этнографическое исследование, 1970), марийцев (Архипов Г. А., 1986), буртас (Афанасьев Г. Е., 1984), булгар (Хузин Ф. Ш., 2001). В республиканских и областных учебниках средневековая история также рассматривается через культуры и народы (История Чувашской АССР, 1983; История Пензенского края, 1996; История Мордовии, 2001 и др.). В работах по истории крупных регионов (Монгайт А. Л., 1961; Фахрутдинов Р. Г., 1984; Васильев И. Б., Матвеева Г. И., 1986) или по археологии (Степанов П. Д., 1967; Матвеева Г. И., 1998), также рассматривают историю по культурам и по категориям вещей (Валеев В. Х., 1975; Хлебникова Т. А., 1984; Богачев А. В., 1992; Гришаков В. В., 1993) в которых выделяются локальные особенности.

В последние годы появились обобщающие работы по истории народов, среди которых можно выделить тома по Археологии СССР (Финно-угры, 1987; Степи Евразии, 1981) и сводные этноисторические труды (Халиков А. Х., 1978; 1989; 1991).

Но даже в общих работах средневековая история Западного Поволжья рассматривается лишь через призму истории народов. Пожалуй, только в работе П. Д. Степанова «Материалы для археологической карты западной части Среднего Поволжья» была предпринята попытка обобщения всех памятников региона (рис. 3) (1962). Однако он ограничился лишь составлением археологической карты, не углубляясь в исторические построения. Наиболее разносторонне средневековье представлено в работе А. Х. Халикова «Основы этногенеза», правда и здесь оно изложено по каждому народу отдельно (1991). В итоге до сих пор так и не удалось создать общую картину развития данного региона и выделить общие традиции и закономерности. История каждого народа развивается как бы сама по себе.

Наиболее ярко это видно из историографических разделов в работах М. Ф. Жиганова (1976), Л. А. Голубевой (1987), Н. Ф. Мокшина (1993), Р. Г. Фахрутдинова (1975), И. Б. Васильева (1986), А. Х. Халикова (1989; 1991), В. В. Гошуляка (1995), Б. А. Васильева (1960) и других.

В настоящее время наибольшую активность в изучении средневековой истории Западного Поволжья проявляют археологи. Крупнейшие региональные археологические центры расположены в Казани, где трудятся такие специалисты по средневековью как Е. П. Казаков, Р. Г. Фахрутдинов, П. Н. Старостин, Ф. Ш. Хузин, И. Л. Измайлов и другие, в Самаре — Г. И. Матвеева, А. В. Богачев, Р. С. Багаутдинов, А. Ф. Кочкина и в Саранске — И. М. Петербургский, В. И. Вихляев, В. В. Шитов, В. В. Гришаков. В других же городах региона (Ульяновск, Пенза, Саратов, Арзамас, Нижний Новгород) средневековой археологией занимаются лишь единицы. В то же время проводятся и совместные исследования с археологами из Москвы.

Подводя итог исследованиям необходимо отметить, что если в начале XX века основной приоритет в изучении средневековой истории принадлежал этнографам и историкам, то в конце века на первый план вышли археологи. Это объясняется с одной стороны тем, что основные выводы историков по письменным источникам были сделаны уже в середине века и касались лишь отдельных моментов, а с другой стороны накопившиеся в большом количестве результаты археологических исследований оказались способными осветить огромные периоды в жизни многих народов и территорий. Более того, археологические артефакты иногда приводили к пересмотру выводов из письменных источников. Это в свою очередь приводило к абсолютизации археологических источников, предвзятости в их интерпретации.

Не удалось избежать при изучении средневековой истории и политического влияния. Это проявилось, прежде всего, в возвеличивании истории народов учеными поволжских республик и сильной социологизации археологических материалов. Наиболее ярко это проявляется в продолжающейся до сих пор «борьбе за булгарское наследство» между татарами и чувашами (Закиев М. З., 1995; Димитриев В. Д., 1986; Иванов В. П., 1998; Чуваши, 2000), а также в поисках мордовской государственности в начале II тыс. н. э. (Абрамов В., 1991; Юрченков В. А., 1995).

И хотя в ходе изучения средневековой истории Западного Поволжья были достигнуты значительные успехи, все же сохранилось много белых пятен и существует целый ряд дискуссионных тем, таких как пути формирования мордвы, проблема буртас, пути формирования населения Волжской Булгарии, происхождение чуваш и так далее.

Глава 2. Историческая география Западного Поволжья

Создание пространственной картины развития любого региона является важнейшей задачей изучения самых различных научных направлений, например, таких как география, экономика, история, социология. Результаты этих исследований позволяют определить уровень, пути и формы развития региона, раскрыть общую динамику развития и определить специфику региона. Исходя из этого, планируется стратегия будущего развития и определяется политика взаимоотношений.

Изучение этих процессов в далеком прошлом требует определенной специфики в подходах в связи с особенностями источниковой базы, где преобладают памятники материальной культуры. В свою очередь сами памятники также отличаются разным уровнем информативности и степенью изученности, что не всегда позволяет полностью использовать полученные сведения для исторической реконструкции.

Так на территории Западного Поволжья одних только средневековых памятников насчитывается более 600, из которых лишь несколько десятков памятников исследованы полностью. Основная масса, как правило, раскапывалась лишь частично или только зафиксирована разведочными работами. Собранный на памятниках материал также по большей части лежит в фондах музеев и НИИ и потребуется еще много времени для полноценного ввода их в научный оборот.

Поэтому необходимо использовать как можно активнее каждую деталь результатов изучения археологических источников. Среди аспектов, которые пока мало используются в изучении средневековой истории Западного Поволжья можно отметить пространственную характеристику археологических памятников. Сюда относится как расположение поселений и могильников на территории и относительно друг друга, так и территория распространения отдельных категорий сооружений и изделий.

В этом разделе мы рассмотрим лишь первую часть этого аспекта, а отдельные категории будут рассмотрены в следующем разделе. Необходимо отметить, что изучение пространственного аспекта давно уже занимает важное место в трудах российских археологов (Афанасьев Г. Е., 1993; Ковалевская В. Б., 2000) и помогает решить множество задач, стоящих перед археологами и историками. При этом выявилось, что этот аспект обладает собственными объективными критериями.

Исходя из этого, мы считаем вполне возможным рассматривать поселения и могильники как самостоятельный источник, независимо от культурной принадлежности. Это особенно важно, так как в подавляющем числе опубликованных работ памятники Западного Поволжья исследуются через призму археологической культуры или этноса. Более того, во многих исследованиях конечной целью как раз и является выявление специфики памятника и определение его культурной принадлежности. При таком подходе становится невозможным определение общих закономерностей развития региона и единое экономическое, и историческое пространство разрывается на отдельные культуры. При этом все отмечают, что многие племена и народы Западного Поволжья жили в схожих природно-географических условиях и занимались одинаковой деятельностью.

На наш взгляд культурные особенности лишь оказывают влияние на экономические, социальные и политические процессы и законы, но не определяют их, как это пытаются иногда доказывать исследователи из национальных республик. Поэтому необходимо сначала изучить основные элементы развития общества и лишь, затем рассматривать степень влияния на них различных факторов, среди которых кроме культуры есть еще, такие как природа, мода, войны и другие.

При таком подходе археологическая культура — это лишь один из уровней организации исторического пространства, где исходной единицей является конкретный памятник. Группа таких памятников образует локальный куст со своей спецификой. Объединение нескольких локальных кустов позволяет найти общие для всех них элементы и соотнести их с культурой или определенным районом, так как не всегда общие черты можно отнести к определенной культуре. Сочетание нескольких культур дает уже возможность выделить региональные черты. В результате складывается довольно стройная система формирования пространственных структур: памятник — локальный куст — культура или район — регион, где памятник является низшим уровнем системы. При этом в каждом уровне сосуществуют специфические черты по отношению к более высокому уровню и общие — относительно более низкого уровня.

Особенности каждого уровня во многом зависят не только от места, но и от времени существования. Поэтому необходимо учитывать как природно-географические условия, так и время, в течение которого существовали памятники и присущие им черты. Как они зависят от территориальных особенностей и насколько устойчивы возникающие тенденции, и предстоит выяснить в этом разделе.

1. Природно-географические условия

Территория Западного Поволжья расположена в природно-географической зоне на западном правобережье р. Волги, от впадения в нее р. Оки до Самарской Луки. С запада этот район ограничен реками Ока и Цна, а с юга — полосой лесостепи. Выбор этого региона обусловлен как природными особенностями, так и тесной взаимосвязью исторических судеб народов, населявших эту территорию, и событий происходивших здесь в средние века.

Территорию Западного Поволжья была впервые выделена в качестве самостоятельного Волжско-Сурского района (№XIX) в конце XIX века Д. И. Рихтером (рис. 4), который поделил территорию России на 24 района: «За основные признаки подразделения Рихтером приняты из физико-географических условий — почва, распределение влаги, климат, растительный покров…, из культурных условий — густота населения, занятия жителей, распределение земель на угодья; обращено внимание и на другие, подсобные признаки — плодородие почвы, развитие скотоводства, условия землевладения и землепользования, данные этнографического, исторического и административного характера» (Брокгауз Ф. А., Ефрон И. А., 1899. С. 229-230, карта). Эти же признаки позволяют выделять локальные области внутри Волжско-Сурского (Западное Поволжье) района.

В географическом плане указанная территория располагается в центре Европейской части России и занимает северо-западный склон Приволжской возвышенности и восточную окраину Окско-Донской низменности. Область находится в средних широтах и меридианах Русской равнины (53-56 гр. сев. широты, 42-49 гр. долготы) (Атлас мира, 1989). Для этой территории характерен умеренно-континентальный климат с повышением температур в теплую часть года с севера на юг, усилением морозности зимы с запада на восток.

Для южной части региона характерны черноземные почвы лесостепей (оподзоленные и выщелочные), для северной зоны — серые лесные почвы широколиственных континентальных лесов (Атлас СССР, 1986). Помимо этого по всему региону встречаются лугово-черноземные почвы. В геоботаническом плане данная территория располагается в основном в лесной зоне. С севера подступали широколиственные и хвойные леса, а с юга вклинивались участки степи (рис. 5).

Природные условия благоприятны для скотоводства и земледелия, охоты и рыболовства, бортничества и других промыслов. Обилие крупных рек (Ока, Сура, Мокша, Хопер) позволяло использовать их в качестве транспортных артерий, что способствовало развитию связей с соседними странами и народами. Вдоль полосы лесостепи, идущей от Самарской Луки, через Верхнюю Суру до р. Цна в эпоху средневековья располагался стык земледельческих народов — именьковцы, русские, мордва, булгары и кочевых — печенеги, половцы и т. д., а также проходило множество торговых магистралей и путей перекочевок.

Наибольшую часть лесной площади занимают лиственные леса, где преобладают дубравы. На востоке и северо-востоке дубравы смешиваются с березой, осиной и липой. Широкое распространение в лесах Посурья и Примокшанья имеют сосновые боры. Все они, как правило, смешаны с широколиственными деревьями и луговой растительностью.

В поймах рек и на дне оврагов большую площадь занимают ивовые кустарники. Ивы по своим свойствам — хорошие медоносы, дубители и плетеночные растения (Солянов А. А., 1968. С. 89).

В южных районах распространения луга и луговые степи, и чем южнее, тем все больше становится ковыльных степей. В низких частях поймы рек растут малопродуктивные и малоценные в кормовом отношении щучковые луга. На высоких уровнях поймы и на склонах рек растут травы, весьма продуктивные для выпаса скота (Солянов А. А., 1968. С. 91).

Луговые степи были распространены и на Сурско-Мокшанском водоразделе, где они доходили до р. Алатырь и как бы делили на две части лесные зоны р. р. Сура и Мокша.

Наряду с общерегиональными чертами в Западном Поволжье выделяется несколько локальных природных районов, каждый из которых имеет разный набор условий необходимых для хозяйственной деятельности человека, что накладывает отпечаток и на уровень развития отдельных отраслей производства. Традиционно физико-географические (природно-географические) районы (ФГР) представляют собой устойчивое сочетание рельефа, климата, рек, почвы, растительного и животного мира. Исходя из этого на территории Западного Поволжья нами выделено 10 ФГР (рис. 6), которые иногда совпадают, а иногда расходятся с районированием в отдельных областях и республиках. Это же относится и к названиям этих районов. Такое несоответствие возникает вследствие того, что в каждой области (Пензенская, Ульяновская, Самарская) и республике (Мордовская, Чувашская, Татарская) разработаны собственные ФГР, большинство которых выходит за административные границы и в результате получается так, что один и тот же ФГР в разных областях называется по разному и включает разные компоненты (см., например, Курицын И. И., Марденский Н. А., 1991 и Кальянов К. С., Веснина Г. З., 1989).

Вадо-Вышинский район занимает бассейны Вада, Выши и Цны, включая нижнее Примокшанье. Территория района относительно ровная, оврагов и балок немного и расположена в низине (не более 200 м над уровнем моря), между Керенско-Чембарской возвышенностью на востоке и Окско-Донской низменностью, в лесной зоне. Речная сеть, довольно разветвленная с широкими долинами и старицами. Встречается множество болот. В низовьях Мокши находятся большие запасы болотных руд и бурых железняков. Повсеместно распространены торфяники. Климат мягкий и увлажненный (количество осадков около 600 мм в год). Почвы в основном серые лесные (песчаные и супесчаные оподзоленные) и слабоплодородные. Довольно часто встречаются торфяники. Поверхность сплошь покрыта лесом. Среди лесов преобладаю сосновые и березово-сосново-еловые леса, а также имеются островки дубрав с участием клена, ясеня.

Очень богат животный мир в лесах. Здесь до сих пор встречаются медведи (Курицын И. И., Марденский Н. А., 1991. С. 40-41).

Окский район находится на правом побережье Нижнего Поочья, включая бассейн р. Теша. Поверхность представляет собой в основном низину, ограниченную на востоке отрогами Приволжской возвышенности, на западе Перемиловскими горами. Низины располагаются на уровне 100-150 м над уровнем моря и сильно заболочены, а возвышенности достигают 215 м. Климат мягкий, но с резкими перепадами. Осадков до 550 мм в год.

Ока является основной водной артерией района и судоходна на всем протяжении.

Почвы в основном дерново-подзолистые (супесчаные и суглинистые) и слабоплодородные. Встречаются островки серых лесных и торфяно-болотных почв.

Район расположен в лесной зоне, где преобладают смешанные хвойно-лиственные леса, в которых встречается типичный для лесной зоны животный мир (волки, лисицы, лоси, пушные звери, птицы). В реках обилие рыбы.

Пьяно-Алатырьский район расположен на западном побережье нижнего Посурья и включает бассейны Пьяны и Алатыря — западных притоков Суры. В центре района расположена возвышенность Межпьянье, максимальная высота которой достигает 248 м над уровнем моря. Наряду с сильнопересеченной местностью и развитой овражной сетью на возвышенности характерны низины на севере и широкая пойма р. Алатырь с множеством озер и болот.

Климат довольно мягкий, осадков выпадает до 460 мм.

Почва очень пестрая. Чересполосно с юга на север идут массивы серых лесных почв и выщелоченных черноземов.

Территория района входит в зону смешанных лесов, где преобладают хвойные породы (сосна, ель). В то же время встречаются березовые рощи и дубовые дубравы вперемешку с ясенем, липой и кленом, благоприятные для пчеловодства.

Животный мир довольно разнообразен. В лесах встречаются лисица и волк, лоси, зверьки пушных пород (зайцы, белки, куницы, бобры и другие). Многие из них встречаются и на полях (Горцев В. И., 1970).

Сурско-Мокшанский район занимает пространство к западу от Суры до среднего Примокшанья, к северу от бассейна Хопра до устья Алатыря. Почвенный покров образован в основном черноземами, преимущественно выщелочными и подстилается четвертичными отложениями (песок, глина). Эти почвы пригодны для возделывания многих культур, включая пшеницу и коноплю (Природа Пензенской области. 1970. С. 210).

Рельеф здесь менее возвышенный и пересеченный, чем на правобережье Суры, однако, в восточной части района проходит Сурско-Мокшанская, на западе — Керенско-Чембарская возвышенности (до 270-290 м над уровнем моря). Склоны пологие, но сильно изрезаны оврагами. Густота овражно-балочной сети на возвышенностях почти всюду превышает 0,4 км/км². Однако в целом рельеф равнинный с густой речной сетью. Имеются большие залежи торфа, болотных руд и встречаются бурые железняки.

Климат более прохладный, но также увлажненный (600 мм в год). Среди лесной растительности преобладают дубравы и березняки, встречаются также липы, осины и другие лиственные породы. В то же время встречаются степи с ковыльной растительностью. В целом район можно отнести к лесостепной зоне.

Животный мир довольно разнообразный. Встречаются представители, как лесного мира, так и степного. В реках водилась разнообразная рыба: лещ, сом, щука, стерлядь и др. У рек, как правило, широкая пойма с заливными лугами (Гурылева Г. М. 1971. С. 95).

Верхнесурский район расположен в верховьях р. Сура. Здесь преобладают дерновоподзолистые и светло-серые лесные почвы, которые простилаются четвертичными отложениями глины или песка. Часто в основании плодородного слоя встречаются и коренные породы (известняк, мел). Преобладающие дерновоподзолистые песчаные почвы по правобережью Суры и серые, светло-серые лесные щебенчатые почвы склонов обладают невысоким плодородием (Природа Пензенской области. 1970. С. 208). Для использования этих земель необходимо активное выжигание лесных массивов. В восточной и южной частях района имеются массивы более плодородных темно-серых лесных почв и оподзоленных черноземов, которые могут широко использоваться в земледелии. Особенно плодородны лугово-черноземные почвы речных пойм (по Суре и Узе). Для района характерен увалистый и пересеченный рельеф, сравнительная большая увлажненность (до 673 мм в год), высокая лесистость (широколиственно-сосновые и сосновые леса). Он расположен в наиболее приподнятой части Приволжской возвышенности (в пределах Пензенской области — это возвышенность Сурская Шишка), изрезанной глубокими речными долинами и балками. На водоразделах множество травяных болот. Высота водоразделов в правобережье р. Сура от 260 до 340 м., в левобережье от 250 до 270 м. над уровнем моря. Значительную часть площади составляют склоны с крутизной 8-10 ⁰

С учетом тепла и увлажнения климат, а также почвенные условия большей части района наиболее подходят для возделывания гречихи, ржи, овса, трав (Природа Пензенской области. 1970. С. 208).

Богата и фауна района — это, прежде всего зайцы, белки, лесные куницы и т. д. Здесь же обитали и животные, занимающие более широкие ареалы распространения, такие как лось, бобр, кабан, волк, лисица, хорек. В реках также водилась разнообразная рыба, среди которой можно выделить обилие семейства осетровых (Гурылева Г. М., Рощин В. Е., 1971. С. 99). Среди них наибольшую известность получила сурская стерлядь.

В настоящее время реки сильно обмелели, однако еще в XVIII в. весной от Пензы по Суре в Волгу ходили баржи, поэтому можно быть уверенным, что в XI-XIV вв. реки были вполне судоходны (Ландо И. И., Харитонова В. С., 1971. С. 13). В тоже время на Суре были и броды, глубиной не более 1м.

Нижнесурский район занимает правобережье нижнего течения Суры, бассейн р. Цивиль, верховья р. Кубня и примыкает на севере к Волге. Поверхность относительно ровная и представляет низину с множеством мелких рек. На севере вдоль Волги поверхность повышается и представляет гористый рельеф.

Почвы представляют чередование серых лесных почв и черноземов. Климат относительно мягкий, осадков не более 500 мм в год. Район покрыт сплошными широколиственными лесами.

Предволжье расположено на правом берегу р. Волги и включает почти весь бассейн р. Свияги. На юго-западе сюда входит и нижнее течение р. Барыш. Территория представляет собой часть Приволжской возвышенности, которая круто опускается к Волге и Свияге. Поверхность имеет вид волнистой равнины и покрыта густой сетью оврагов и балок с крутыми склонами и оползнями. В результате вдоль Волги образуются мощные массивы (горы), хотя высоты не превышают 260 м над уровнем моря. Климат мягкий. Осадков в среднем 450 мм в год (Тайсин А. С., 1986. С. 71-72).

Почвы на севере серые и коричнево-серые, слабо оподзоленные и вполне плодородные. На юге преобладают типичные черноземы.

Растительность района позволяет относить его к лесостепной зоне. При этом в северной части встречаются большие участки хвойно-широколиственных лесов, а на юге преобладают безлесные пространства и до сих пор сохранились участки степей и луга.

Из присущей региону фауны следует выделить большое разнообразие рыбных запасов в Волге.

Волжский правобережный район занимает территорию между верховьями Свияги, Сызранкой и включает Самарскую Луку. Район расположен в центральной части Приволжской возвышенности и представляет собой возвышенную равнину с множеством оврагов и балок. Разрезанные балками массивы образуют горы, например, Жигули. На волжских склонах множество оползней. Климат теплый и умеренно влажный (до 420 мм в год). Малые реки часто пересыхают (Кальянов К. С., Веснина Г. З., 1989. С. 54-55).

Почвы преимущественно состоят из черноземов. На водоразделах распространены серые лесные и дерново-подзолистые почвы. На Самарской Луке преобладают пойменно-луговые почвы. На возвышенностях встречаются участки хвойно-лиственных лесов. В основном же преобладают луговые степи. Среди характерных черт района можно отметить обилие рыбы в Волге.

Хоперский район относится к степной зоне и занимает бассейн р. Хопер. Здесь же встречаются и такие реки как Ворона, Арчада, Чембар, Колышлей. Территория района относительно ровная и низменная (не более 220-250 м над уровнем моря) с широкими поймами. На востоке района много древних балок и оврагов с пологими спусками.

Климат мягкий и более сухой. Годовая сумма осадков составляет 550-590 мм. Почвы очень плодородные и представлены средневыщелоченными и тучными черноземами. Растительность типично степная. До сих пор на склонах встречаются ковыльные травы. В долинах рек преобладают луга и кустарники, иногда на приречных территориях встречаются лиственные леса. Среди млекопитающих встречаются зайцы, выхухоли, хорьки, сурки, тушканчики, а также широко распространенные хищники: волк, лисица, горностай, куница. Среди множества птиц можно отметить присутствие лебедей (Курицын И. И., Марденский Н. А., 1991. С. 41-42).

Волжско-Узинский район расположен в бассейне рек Уза, Кадада, Терешка, на правом берегу р. Волга. Для рельефа характерны высокие плато, переходящие на берегу Волги в горы и в низкие плато с увалисто-холмистой поверхностью на западе. Характерна густая овражная сеть с оползнями и глубокие речные долины (до 100-150 м). Климат на западе мягкий, на востоке сухой. Соответственно и осадки изменяются от 600 мм на западе района до 400 мм в год на востоке. Малые реки часто пересыхают.

Почвы представлены на востоке выщелоченными и оподзоленными черноземами, а на северо-западе серыми лесными почвами. В целом почвы района плодородны.

Растительность района позволяет отнести его к остепненной зоне с луговыми и разнотравно-ковыльными степями и островками широколиственных лесов. Встречаются дубравы, березняки и смешанные леса. Животный мир типичен для степной растительности (Курицын И. И., Марденский Н. А., 1991. С. 41-42; Шабанов М. А., Легенькая Е. Ф., 1968. С. 47-48).

Крупные реки всех районов относятся к Волжскому бассейну (кроме бассейна Хопра) и текут в основном в меридиональном направлении.

Необходимо также отметить, что географические условия во многом определяют местоположение и топографию поселений, так или иначе учитывающих рельеф местности, сельскохозяйственные и охотничьи угодья. Определенное влияние играл и климат, но все же главным остается хозяйственная деятельность людей. Именно этим, очевидно, объясняется то, что, большинство поселений расположены тремя группами на плодородных почвах и в зонах, удобных для земледелия.

Ландшафт региона довольно разнообразный. На востоке это Приволжская возвышенность с гористой местностью и сильно пересеченным рельефом. На западе — это заболоченные долины Оки и ее притоков. Большим разнообразием отличается и растительность региона. На севере — это хвойные и широколиственные леса, на юге луга и степи. Соответственно различаются и почвы. В лесах преобладают серые лесные почвы, в степях — черноземы. Помимо этого вдоль рек, существовали особые зоны.

Между этими регионами нет жесткой границы и потому в некоторых ФГР можно встретить сразу все черты.

В соответствии с особенностями природно-географических условий формировался и хозяйственный тип населения.

Северные районы — это территория наиболее удобна для промыслово-земледельческого хозяйства. Вдоль рек располагались земледельческие поселения. В степной зоне более выгодным было пастушеское скотоводство. Наиболее приемлемой в хозяйственном плане была лесостепная зона, где могли сочетаться скотоводство и земледелие.

Одна из важных задач в истории — понять, каковы были природные условия, вмещающие тот или иной этнос, как окружающая среда преобразовывалась под воздействием людей и, в свою очередь, как изменение этих условий обуславливало изменение жизни человеческих сообществ.

В современном ландшафте запечатлено огромное количество информации об истории его развития. Это позволяет, в частности, восстанавливать историю природопользования. Наиболее консервативным элементом ландшафта, быстро реагирующим на изменение природной среды и вместе с тем долго сохраняющим признаки предшествующих состояний угодий и экосистем, является почвенный покров.

Группа почвоведов из Москвы (Е. В. Пономаренко, Г. Ю. Офман, С. В. Пономаренко) провели морфологический анализ почв, погребенных под оборонительными валами городищ Верхнего Посурья и Самарской Луки и установила, что на рубеже I-II тысячелетий после появления поселений почва начала активно подвергаться эрозии и зарастать лесом. В Посурье — это либо сосновый лес на правобережье и дубовый на левобережье, на Самарской Луке — это лиственные леса (Пономаренко Е. В. Офман Г. Ю. Пономаренко С. В., 1995; Офман Г. Ю., Пономаренко Е. В., Пономаренко С. В., 1996). При этом в Посурье на правом берегу были распространены степи, а на левом берегу — леса на серых лесных почвах.

2. География расселения

На территории Западного Поволжья расположено большое количество памятников от эпохи камня до эпохи средневековья, что довольно ярко представлено на карте П. Д. Степанова (рис. 3) (Степанов П. Д., 1962). Среди них есть периоды представленные тысячами памятников и периоды запустения территории региона. Средневековая эпоха включает довольно значительное число поселений и могильников, которые очень неравномерно распределены по региону, как во времени, так и в пространстве.

В настоящее время опубликовано множество статей и книг, в которых раскрывается хронология отдельных памятников, что позволяет проследить их существование во времени и выделить соответствующие этапы. Существующие хронологии, как правило, учитывают этапы развития только одной из культур Западного Поволжья и потому не могут в полной мере отразить процессы, происходящие во всем регионе. Для выделения общих этапов необходимо на наш взгляд рассмотреть историю памятников по векам. Это позволит более точно уловить основные тенденции развития.

Насколько плотно заселена та или иная территория, когда появились и исчезли памятники, что характерно для локальных групп и как это связано с историческими процессами — вот те вопросы, которые предстоит рассмотреть в деталях в этом разделе.

V век. Характерной чертой этого времени является малочисленность памятников, которые представлены 7 грунтовыми могильниками и двумя поселениями (рис. 7). Все они расположены возле рек. Большинство этих памятников связывают с протомордовскими. Каждый расположен отдельно друг от друга и в разных физико-географических районах.

VI век. В этот период картина резко меняется (рис. 8). Удваивается количество могильников. Появляется большая группа поселений и городищ, получивших название «именьковская культура» (Старостин П. Н., 1967, 1985; Васильев И. Б., Матвеева Г. И., 1986). Памятники этой культуры расположились в основном вдоль среднего течения р. Волги, от района слияния с р. Камой до Самарской Луки и в среднем течении р. Сура (Ош-Пандинская группа) (Степанов П. Д., 1967). Небольшая группа памятников, вероятно, встречена в Верхнем Примокшанье. Среди именьковских памятников очень мало могильников, а в Ош-Пандинской группе они не обнаружены до сих пор. Характерной чертой именьковских поселений является гнездово-кустовой способ размещения. Как правило, возле одного городища расположено несколько селищ. В свою очередь эти гнезда группируются друг возле друга, образуя плотно заселенную территорию. Протомордовские памятники представлены в основном отдельными могильниками. В это время уже начинает ярко проявляться разница между северными могильниками и южными. Вероятно, это связано с тем, что на территории Среднего Посурья и Примокшанья появились именьковские памятники, которые разрезали регион на две зоны. Постепенно формируется южная группа, которая занимает территорию Верхнего Посурья и Примокшанья и северная — в бассейне р. Теша и низовьях р. Суры. К этому времени оформляются и этнокультурные различия между мордвой-мокшей (южная группа) и мордвой-эрзей (северная группа). Отдельная группа поселений формируется в низовьях Суры.

Особенно интенсивно росло число памятников в Нижнем Примокшанье и на Теше, где появились даже подкурганные захоронения. В то же время территория р. Пьяны обезлюдела. В районе слияния рек Оки и Волги продолжает бытовать Безводнинский могильник, имеющий некоторые отличия от протомордовских памятников (Краснов Ю. А., 1980). На левом берегу Оки появляются муромские могильники (Гришаков В. В., Зеленеев Ю. А., 1990). Характерной чертой распространения поселений и могильников является их привязка к определенным ФГР. Так именьковские поселения расположены в основном в лесостепной зоне и в поймах рек, на луговых почвах, а протомордовские могильники тесно связаны с лесной зоной.

VII век. Особых изменений среди памятников предыдущего периода в этом веке не отмечается. Сохраняется как количество памятников, так и территории их существования (рис. 9), что позволяет предполагать определенную стабильность в регионе. В то же время именно в VII веке на территорию региона стали проникать группы нового населения. Это отразилось, прежде всего, в появлении на территории Самарской Луки подкурганных захоронений ранних болгар (Багаутдинов Р. С., 1998). С тюркско-болгарской волной связаны, вероятно, и «арцыбашевские» древности, распространившиеся в регионе (Монгайт А. Л., 1951).

VIII век. К этому времени наблюдается некоторое уплотнение мордовских памятников в Верхнем Посурье и Примокшанье по рекам Выша, Вад, и Цна, а также на р. Ока. В то же время этот процесс сопровождался территориальными изменениями.

Сильно меняется ситуация в Среднем Поволжье (рис. 10). С одной стороны продолжают функционировать старые булгарские курганные могильники в районе Самарской Луки, а с другой стороны к северу от нее, в Среднем Поволжье появляется большая группа новых грунтовых могильников ранних болгар (Генинг В. Ф., Халиков А. Х., 1964). Все они расположены возле рек и ручьев, а большинство на волжском побережье. К этому времени прекращают функционировать все именьковские поселения в Поволжье, и сохраняется лишь Ош-Пандинская группа на Суре.

Картографирование всех памятников позволяет выделить несколько компактных территориальных групп.

Первая — наиболее многочисленная, расположена в Примокшанье и на р. Теша. Самым южным ее памятником является Пановский могильник. Самым северным — Погибловский могильник.

Еще далее на север на правом берегу р. Волги продолжают бытовать отдельно расположенные Волчихинский и Безводнинский могильники. Находившийся там же Иваньковский могильник прекращает свое существование еще в VII веке. Зато в VIII веке продолжает существовать группа поселений с посудой характерной для древнемарийских могильников. Не случайно в это время на противоположном берегу р. Волги появляется Младший Ахмыловский могильник (Архипов Г. А., Никитина Т. Б., 1993).

Большинство существующих памятников первой группы расположены по берегам рек, вытянутых в меридиональном направлении, и удалены друг от друга примерно на одинаковое расстояние. Всего здесь зафиксировано 13 могильников. К сожалению практически не известны поселения, что очевидно связано с недостаточностью внимания к поиску селищ.

Южная граница этой группы тянется от среднего течения р. Цны, где исчез Серповский могильник и появились три новых могильника (Крюково-Кужновский, Пановский, Елизавет-Михайловский), через верховья рек Выша и Вад, где появился Старобадиковский II могильник (в то же время в низовьях р. Вад прекратил функционировать Старокадомский могильник), до р. Мокши, в среднем течении которой появилось два новых могильника: Мордовско-Козловский на правом берегу и Тенишевский на правом. Характерно, что первый имел южную ориентировку погребенных, а второй — северную.

Северная граница проходит по р. Теша. Среди памятников на р. Теше по-прежнему 4 могильника с северной ориентацией в погребениях, хотя прекратил существование Абрамовский могильник, но рядом появился Выползовский I.

Территория расселения этой группы мордвы полностью входит в лесную зону с преобладанием широколиственных лесов. В географическом плане — это низинный район с большими лугами и широкими долинами; только на правом берегу р. Мокши имеются небольшие возвышенности. В климатическом отношении — это сильно увлажненный район.

Вторая группа расположена в верховьях р. Суры (рис. 10). В отличие от первой здесь памятники расположены более компактно и занимают район площадью 70х40 км на правобережье Суры. Остался один могильник, и появилось четыре поселения (Золотаревское, Васильевское, Чемодановское, Ахунское). Южная граница отодвинулась до р. Суры, а северная по-прежнему проходила по р. Вядя.

Эта группа отделена сотней километров степного пространства от первой. Памятники расположены также в лесной сильно увлажненной зоне, где преобладают сосновые леса, а из лиственных — дубовые. Отличительной чертой являются обрывистые берега рек, холмистый и сильно эрозированный рельеф местности.

К северо-востоку от мордовских памятников продолжала существовать Ош-Пандинская группа именьковских поселений, хотя волжская группа в это время прекращает свое существование. Это, пожалуй, самое крупное изменение этого века. Одновременно в Среднем Поволжье широко распространяются грунтовые могильники ранних болгар. Вероятно, появление нового населения сопровождалось военными столкновениями, что привело к запустению многих именьковских памятников. В то же время некоторые исследователи считают, что часть населения осталась и влилась в болгарский союз.

Наблюдается некоторое увеличение памятников муромы на левом берегу р. Оки. Появляется еще один могильник (Муромский) и два поселения. Памятники этой группы расположены отдельной и довольно компактной группой, отделенной от мордовских памятников сотней километров лесного пространства.

IX век. Продолжают существовать обе группы мордовских памятников. В первой — в районе Мокши — происходит удвоение численности памятников (рис. 11). Появляются новые могильники — Кулеватовский, Моршанский, Давыдовский, Томниковский на р. Цне, Мало-Ижморский, Журавкинский II, Большелуговской и Кармалейский на реках Выша и Вад. Одновременно на р. Теша прекращают существовать три могильника. В результате стало 19 могильников, что свидетельствует, с одной стороны, о значительном приросте населения в Примокшанье, а с другой — происходит сокращение памятников на р. Теша. В целом границы остаются неизменными.

Значительные изменения произошли во второй группе в верховьях р. Суры (рис. 11). Прекратил существование мордовский могильник (Младший Селиксенский). В среднем течении р. Узы появилась новая группа памятников (Армиевский курганно-грунтовой могильник, селища Валдалуга I-VII, Неклюдовское, городища Армиевские I, II), которую исследователи связывают с тюркоязычными буртасами (Халиков А. Х., Валиуллина С. И., 1984; Белорыбкин Г. Н., 1995). Характерной чертой этой группы является гнездово-кустовой способ расположения памятников, что сближает их в этом плане с именьковскими поселениями Среднего Посурья.

В тоже время продолжали существовать мордовские поселения на правом берегу р. Суры. Отношения с пришлыми племенами были, судя по всему, мирными.

Важнейшие изменения произошли и в Среднем Посурье. Располагавшаяся здесь Ош-Пандинская группа именьковских памятников полностью прекратила свое существование, а территория ее обитания полностью запустела.

В низовьях Суры по-прежнему продолжала бытовать группа поселений, в которой встречаются как селища, так и городища, количество которых резко сократилось.

В низовьях р. Оки также как и в Примокшанье удваивается число памятников муромы. Более того, часть могильников расположилась на левом берегу р. Оки (Нижне-Верейский, Корниловский, Чулковский). Расположенный вниз по течению, Безводнинский могильник завершил свое существование.

Серьезные изменения произошли и в другом конце региона. На Самарской Луке исчезают подкурганные захоронения ранних болгар.

Таким образом, в IX веке произошли серьезные изменения в географии распространения памятников.

X век. В Примокшанской группе интенсивно происходит процесс уплотнения поселений. Южная граница сдвигается к верховьям р. Цны, где появляется Лядинский могильник (рис. 12) (Готье Ю. В., 1941). В Вадинско-Мокшанском междуречье появляется множество поселений (18 — селищ и 1 городище — Кармалейское) с лепной посудой, характерной для мордовских могильников. В результате заполняются прежде безлюдные пространства этого района.

Еще три городища с весьма бедным культурным слоем появляются в долине р. Теша — Саконское, Хохловское, Надеждинское (Мартьянов В. Н., 2001). Наблюдается процесс обособления этих памятников от Примокшанских. Причем все памятники на Теше расположены довольно тесно в среднем течении реки.

С запада к поселениям на р. Теша приблизились памятники муромы, количество которых продолжает интенсивно расти и достигает 5 могильников на правом берегу и 9 памятников на левом. Большинство из них концентрируются возле Оки, в районе устья р. Теша.

В то же время окончательно исчезли памятники в правобережье р. Волги от устья Оки до устья Суры. При этом растет количество могильников на левом берегу (Гришаков В. В., Зеленеев Ю. А., 1990).

На правом берегу низовий Суры продолжали бытовать поселения, а на противоположном берегу Волги продолжало расти количество марийских могильников. Там же возникает и болгарское поселение (Отарское селище).

Продолжают сохраняться мордовские поселения в Верхнем Посурье и даже появляется новый могильник (Кривозерский). Но характерной чертой этого района становятся памятники булгарского типа (Полесских М. Р., 1981). Продолжает функционировать Армиевский комплекс памятников, к которому добавилось Неклюдовское городище. В верхнем течении р. Суры появляются Среднелиповское городище и селище. Но основная группа памятников этого типа распространяется на правом берегу р. Суры. Возникает 5 городищ (Юловское, Садовские I, II, Сундровское, Золотаревское) и 3 селища (Садовское, Сундровское, Золотаревское) (Белорыбкин Г. Н., 1992, 1995).

Наиболее серьезные изменения в это время произошли в Среднем Поволжье, где стремительно стали распространяться булгарские памятники. Только на западном берегу р. Волги появилось 167 поселений и могильников от устья Свияги до Самарской Луки (Фахрутдинов Р. Г., 1975; Васильев И. Б., Матвеева Г. И., 1986). Большинство памятников оказалось сосредоточено в междуречье Волги и Свияги. Отдельные памятники появились на водоразделе Свияги и Суры (Смирнов А. П., Каховский В. Ф., Алексеев Г. А., 1972). И если памятники, расположенные вдоль Волги располагались сплошным массивом, то памятники булгарского типа в Верхнем Посурье оказались оторванными от основной массы на 200 км лесной зоны.

XI век. По сравнению с предыдущим столетием происходят большие изменения в географии расселения.

В Примокшанской зоне прекращает функционировать целая группа могильников на р. Цне (Моршанский, Давыдовский, Томниковский, Кулеватовский) и в верховьях р. Вад (Большелуговской, Журавкинский II) и одновременно возникает чуть севернее в Среднем Примокшанье еще большая группа могильников (Старобадиковский I, Калиновский, Кельгининский, Куликовский, Мордовские Парки, Черемисский, Стародевиченский) (рис. 13). И хотя южная граница по-прежнему проходила по рубежу леса и лесостепи, плотность населения здесь значительно уменьшилась. Запустела и территория нижнего течения р. Мокши. Наблюдается тенденция уменьшения территории и роста плотности поселений и могильников.

Изменения произошли и на левом берегу р. Теша. С одной стороны здесь опустели городища, а с другой появилось 5 новых могильников (Пятница VII, Сыресево I, Заречное II, Выползово III, VI) и все они концентрируются на прежнем месте, в среднем течении р. Теша.

Впрочем, изменения коснулись и западного соседа. Из большой группы муромских памятников сохранилось лишь два могильника на правом берегу и два поселения на левом. Одновременно на этой территории появилась небольшая группа памятников древнерусского типа, центром которой стал г. Муром (Горюнова, 1961). В целом эта ситуация напоминает картину изменений в Верхнем Посурье в предыдущем веке.

На территории Верхнего Посурья, продолжается активное распространение поселений булгарского типа с коричнево-красной гончарной посудой (ККГП) : городища (Русско-Труевское, Чаадаевское, Мордовско-Ишимское, Селиксенское, Николорайское) и селища (Кижеватовские I-III, Саловское, Николорайское, Русско-Труевское, Мордовско-Ишимское) (Белорыбкин Г. Н., 1992, 1995). Они практически полностью вытеснили мордовские памятники. Сохранился лишь один Кривозерский могильник Полесских М. Р., 1977). Поселения с ККГП возникали, как правило, на новых местах, порой рядом с древнемордовскими поселениями.

Активно развивались булгарские поселения в Среднем Поволжье. Территория их распространения стала продвигаться на северо-запад. Булгарские памятники появились в среднем течении р. Суры (Каховский В. Ф., 1995) и в Нижнем Посурье, где прекратили существование марийские поселения (Архипов Г. А., Никитина Т. Б., 1993).

XII век. На рубеже XI-XII вв. прекращает существование группа памятников на Цне, часть могильников и поселений на Ваде и Мокше (Мало-Ижморский, Кармалейский, Мордовско-Козловский, Степановский) (рис. 14). В то же время появляются и новые памятники — Сядемский могильник и могильник Татарская Лака II на р. Вад, Старосотенский, Ефаевский — на р. Мокше. Одновременно в верховьях р. Вад появляются поселения с круговой посудой, аналогичные памятникам Верхнего Посурья. Характерно, что большинство из них это городища (Наровчатское, Скановское, Сергополивановское, Жуковские I-III, Вышинские I-III и др.), основанные преимущественно вдоль основных рек региона (Белорыбкин Г. Н., 1995). Они расположились к югу от мордовских памятников и тем самым четко обозначили южную границу распространения памятников мордвы, которая проходила теперь от среднего течения р. Выши до р. Мокши. Новые памятники не вытеснили старые, а расположились между ними.

Серьезные изменения происходят и на северной границе этой группы памятников. Прежде всего, на левом берегу р. Теша, там, где уже были могильники появляются городища (Хозинское, Федоровское, Понетаевское, Саровское) (Мартьянов В. Н., 1976а). Одновременно могильники этой группы начинают распространяться на север и северо-восток. Три могильника возникает в верховьях р. Пьяна (Гагинский, Борнуковский, Ичалковский) и один на правом берегу р. Волги (Сарлейский). Тем самым северная граница мордовских памятников расширяется до самой Волги.

К западу от нее наблюдается бурный рост количества древнерусских памятников, в основном на левом берегу р. Оки и полное исчезновение муромских.

Что касается территории Верхнего Посурья и Среднего Поволжья то там особых изменений не наблюдается и идет постепенное увеличение числа памятников.

XIII век. Это время серьезных политических и военных событий, что прямо отразилось на географии распространения памятников в Западном Поволжье (рис. 15). Главным событием был, конечно же, поход Батыя на Русь в 1237 году. До него в так называемый домонгольский период общая ситуация с положением памятников в регионе была та же, что и в предыдущем веке. Единственно где происходили динамичные изменения, это устье р. Оки, где возник Нижний Новгород (Грибов Н. Н., 2000). Здесь активно распространялись древнерусские памятники, часть которых появилась и на правобережье р. Оки. Здесь они возникали среди мордовских поселений, почти так же как поселения X века Волжской Булгарии в Верхнем Посурье и такие же памятники XII века в Примокшанье, где с запада вплотную подошла граница Рязанско-Пронского княжества, и появились древнерусские города и села.

После монголо-татарского нашествия произошли очень серьезные изменения. Большинство памятников, расположенных в Примокшанье, прекратили свое существование, а оставшиеся сконцентрировались в среднем течении р. Мокши (рис. 15). Из 46 памятников осталось лишь 17. В то же время здесь появляются новые могильники (Акимовщина, Паньжинский, Беднодемьяновский, Наровчатский, Пичпандинский) и поселения (селища: Полянки, Дубитель I, II, Кокуй; городище Старокадомское). Еще более радикальные изменения произошли на р. Теша. Здесь прекратили существование все 12 памятников прошлого века и вместо них возник лишь один Младший Кужендеевский могильник. В то же время оказались совершенно незатронутыми памятники на реках Пьяна и Волга, как мордовские, так и древнерусские.

На сурско-мокшанском водоразделе появилась курганная группа (с. Рамзай), оставленная тюрками-половцами (Полесских М. Р., 1977). Практически полностью прекращают существование памятники булгарского типа в Верхнем Посурье. Вместо них возникло несколько золотоордынских поселений на новых местах. Мордовские могильники появляются на Волге (Муранский, Барабашинский) (Поливанов В. Н., 1896) и в других местах Поволжья (Аткарский, Комаровский) (Арзютов Н. К., 1929; Моржерин К. Ю., 2000).

В Среднем Поволжье практически полностью запустели булгарские городища и многие селища. Количество памятников сократилось практически в пять раз. В золотоордынский период в Волжско-Свияжском междуречье и на Самарской Луке возникает более 60 новых памятников и общее число достигает почти 100 поселений и могильников. Впрочем, это все равно намного меньше, чем в домонгольский период. Каких либо новых территорий распространения золотоордынских памятников в Западном Поволжье нет.

XIV век. Серьезных сдвигов в распространении мордовских памятников не наблюдается (рис. 16). Лишь отдельные памятники в Примокшанье прекращают существование (могильник Акимовщина) и появляется ряд новых. В верховьях р. Мокши появляются могильники Казбек, Долгоруковский, Чернозерский. На территории Наровчатского городища также в пойме р. Мокши возникает золотоордынский улусный центр — город Мохши, вокруг которого группируется целая группа поселений того же типа.

На реках Теша и Пьяна все осталось без изменений, так же как и в большинстве других районах региона. По-прежнему сохранились отдельные поселения в Верхнем и Среднем Посурье, большая группа булгарских памятников в Волжско-Свияжском междуречье и на Самарской Луке, а также древнерусские поселения в устье р. Оки.

XV век. Для этого периода характерна слабая изученность и потому памятники этого века практически не известны. В то же время совершенно очевидно, что уже во второй половине XIV века прекращают существовать золотоордынские поселения в Верхнем Посурье (рис. 17). Также исчезает большинство памятников и в Примокшанье. Сохраняется лишь несколько мордовских могильников и город Кадом. Не стало могильников и на р. Пьяне. Создается впечатление, что мордовские памятники исчезли практически полностью, хотя этот народ существует до сих пор.

3. Динамика расселения

Подводя итоги картографирования памятников Западного Поволжья, можно отметить, что на всем протяжении с V века по XV век в истории региона происходили значительные изменения, о чем свидетельствуют сильно меняющиеся территории распространения и уровень плотности расположения памятников (рис. 18). Это позволяет проследить диффузию нововведений в процессе развития поселений и могильников, выделить определенные периоды и определить локальные особенности каждой группы памятников. В целом выделяется 3 периода.

В первый период средневековой истории (VI — первая половина VIII вв.) [1] определяющую роль в динамике развития поселений и могильников на территории Западного Поволжья играла именьковская культура, памятники которой разделили регион на две половины: северную и южную.

Памятники именьковской культуры расположены большими группами, для которых характерна очень высокая плотность заселения. Основная масса памятников сосредоточена вдоль среднего течения Волги, как по правому, так и по левому берегу. В среднем течении Суры расположилась Ош-Пандинская группа и еще один куст, вероятно, существовал на р. Сивинь в среднем течении р. Мокша. Характерной чертой именьковских памятников, как уже отмечалось ранее, является гнездово-кустовой способ расположения, что очевидно связано как с формой организации общества в виде больших семей, так и переложной системой земледелия. Не менее важен и тот факт, что именьковские поселения располагались в лесостепной зоне и занимали, как правило, сильно пересеченную и открытую местность. Не случайно их городища расположены на высоких мысах с широким обзором окрестностей. К сожалению, в правобережье Волги и на Суре до сих пор не известны именьковские могильники.

Весьма примечательна динамика распространения именьковских памятников. Они появились сразу во всех районах и большими группами. Выделить хронологические различия между именьковскими памятниками пока не удается, но, тем не менее, мы можем предположить, что динамики проявлялась в росте плотности поселений и освоения внутренних районов. Не менее массовым было и прекращение функционирования именьковских памятников. Если на Средней Суре эти памятники существовали до конца этапа, то есть до VIII века, то на Самарской Луке уже в VII веке появляются раннеболгарские памятники, что приводит к исчезновению именьковских поселений. Динамика распространения раннеболгарских памятников характеризуется постепенным распространением на север вдоль побережья Волги.

В результате распространения именьковской культуры на запад территория проживания мордвы была разорвана на два района: Сурско-Мокшанский и Волго-Тешский. Дальнейшее развитие шло самостоятельно в каждом районе.

В первом районе памятники располагались не сплошной группой, а отдельными кустами. На южной границе распространения мордовских памятников можно выделить Сурско-Узинский куст, который располагался в лесной зоне на возвышенности Сурская Шишка с сильно пересеченным рельефом и был окружен сотней километров безлюдного степного пространства.

Для Верхнего Посурья характерна следующая динамика развития. Центром расселения на всем протяжении существования памятников было побережье Суры, в основном правый берег. Затем намечается распространение памятников на юг, где возникает Армиевский могильник. Однако уже в VIII веке мордва покидает левобережье и наблюдается концентрация памятников в излучине правобережья Суры.

Другой куст сложился в нижнем течении р. Мокша, также находящемся в лесной зоне, но только в низине с множеством болот. Здесь доминирует равнинный рельеф с многочисленными широкими речными долинами. В целом природные условия в этом районе довольно благоприятны для ведения земледельческо-охотничьего хозяйства, что присуще мордве на рубеже I и II тыс. н. э.

Для динамики распространения памятников в Примокшанье характерно южное направление. Уже к VI веку поселения и могильники мордвы Нижнего Примокшанья достигли верховьев Вада и Мокши. Одновременно в среднем течении р. Цна появился могильник мордвы-эрзи, очевидно из района р. Теша. Важно отметить, что подобная ситуация оставалась стабильной на протяжении 200 лет и лишь в VIII веке эрзянский могильник на Цне прекращает свое существование и одновременно там появляется три могильника мордвы-мокши. А эрзянский могильник в свою очередь появляется на правобережье р. Мокши. В целом динамика инноваций этого куста характеризуется постоянным движением на юг и медленным ростом числа памятников.

Расположение памятников на равном удалении друг от друга позволяет предполагать, что это является свидетельством существования отдельных родов. В течение всего периода южная граница была стабильной и проходила по границе леса и лесостепи.

Отличительной чертой динамики развития двух кустов Сурско-Мокшанской группы является то, что для Сурского куста характерно увеличение плотности поселений, а для Мокшанского — расширение территории обитания.

В Волго-Тешском регионе также происходят определенные процессы. Первоначально, в V веке, здесь существовало 4 могильника равноудаленных друг от друга на 200 км и более. Все они располагались на побережьях разных рек: Абрамовский — на Теше, Сергачский — на Пьяне, Иваньковский — на Суре, Безводнинский — на Волге. В природном отношении — это лесная зона с сильно пересеченной местностью и целом удобная для различных промыслов. Тем не менее, в VI веке население покидает бассейн р. Пьяны и возвращается туда только в XII веке. Одновременно появляется новый могильник на Волге, где сложился волжский куст памятников просуществовавший до конца VII века. В VIII веке Иваньковский памятник прекращает функционировать. Однако территория Нижнего Посурья не запустела. Здесь на всем протяжении первого периода функционировала группа городищ и селищ, схожих по своей структуре с именьковскими памятниками.

Довольно стабильной в VI-VII веках оставалась ситуация и на южных рубежах этой группы, где на левобережье р. Теша сформировался тешский куст памятников, состоявший из 3 грунтовых могильников и 1 курганного. В VIII веке здесь появляются два новых могильника, и исчезает один старый. Для динамики этого куста характерна стабильность и освоение внутренних районов.

Одновременно с тешским кустом идет формирование и развитие окского куста памятников муромы, на левом берегу р. Оки, напротив устья р. Теши. Динамика этих памятников характеризуется равномерным расселением вдоль Оки, по левому берегу, как вверх по течению, так и вниз.

Таким образом, на первом этапе наблюдается неравномерность в темпах развития и направлениях динамики изменений. Складывается несколько локальных групп, или кустов, которые объединяются в отдельные районы и взаимодействуют друг с другом с разной интенсивностью. В результате в первом периоде выделяется этап стабильного развития (VI-VII века) и этап серьезных перемен (конец VII — первая половина VIII века). Наиболее крупные изменения произошли в Среднем Поволжье, где исчезли именьковские памятники и появились раннеболгарские.

Второй период в истории региона (вторая половина VIII-IX века) определяется распространением мордовских и раннеболгарских памятников. Полностью исчезают именьковские памятники, сохранившиеся в среднем течении Суры. Однако территория их обитания никем не заселяется, вплоть до конца эпохи средневековья.

В Сурско-Мокшанском районе сохраняются прежние тенденции и преобладают мордовские памятники.

В сурском локальном кусте ситуация с мордовскими памятниками практически не изменилась. Исчез лишь один могильник. На левобережье Суры в среднем течении р. Узы появляется группа памятников, относящихся к ранним буртасам. Причем возникает она почти в том же месте, где до этого обитала мордва (в районе с. Армиево). Характерной чертой новопоселенцев является строительство городищ и вторичный обряд захоронения. Сура служит как бы разделяющей линией между мордовскими и раннебуртасскими памятниками. Отличительной чертой сурских памятников, как на левом, так и на правом берегу является гнездовый способ их размещения, как на именьковских памятниках.

Отношения между ними и мордвой складывались мирные и, тем не менее, в VIII-IX веках основная масса мордвы, вероятно, ушла на запад, а оставшаяся часть фактически была ассимилирована пришлыми племенами.

В Примокшанье в IX веке территория расселения, как и южная граница, остаются практически неизменными, но при этом заметно увеличилась плотность населения. Особенно бурными темпами увеличивается количество памятников на р. Цне и в Вадо-Вышинском междуречье, получившие в литературе общее название «Среднецнинская мордва» (Алихова А. Е., 1969). В то же время на самой р. Мокше ситуация продолжает оставаться стабильной.

Серьезные изменения произошли в волго-тешском районе, где располагаются памятники мордвы-эрзи. На рубеже VIII-IX веков резко сокращается количество памятников, как на Волге, так и на Теше. Если на Волге сохранился лишь один Волчихинский могильник, то на Теше сохранилось лишь два старых могильника, и появился один новый.

В то же время в устье р. Теша, на правом берегу Оки появляются муромские памятники, количество которых значительно увеличивается и на левобережье Оки. Вполне возможно, что часть населения со среднего течения р. Теша переместилась в устье и влилась в состав муромского населения.

В устье р. Суры сохранилась группа поселений, которая постепенно стала сокращаться. А на противоположном берегу Волги стали возникать марийские могильники.

В Среднем Поволжье вдоль всего побережья распространились раннеболгарские могильники. Для динамики их существования характерно исчезновение курганных могильников в Самарской Луке и широкое распространение грунтовых могильников к северу от Самарской Луки, вплоть до Нижнего Прикамья. Вполне очевидно, что уходит одна группа населения и приходит другая, но для всех характерен кочевой образ жизни, так как поселений ранних болгар практически нет. Этому способствовал и лесостепной характер местности, удобный для разведения скота.

Общей чертой второго этапа стали значительные изменения в количестве и составе памятников, а также территориальные и культурные изменения. Опустело Среднее Посурье. В Верхнем Посурье появилась новая группа памятников. Значительно выросла плотность населения на Цне, Выше и Ваде. Исчезло множество памятников в волго-тешском районе. Увеличилось число муромских памятников и территория их распространения на Оке. Поменялись раннеболгарские памятники на Средней Волге. Исчезли курганные могильники и появились грунтовые. В то же время курганные захоронения появились в Верхнем Посурье.

На третьем этапе (X-XI века) наиболее серьезные изменения произошли в Среднем Поволжье, где широко и в большом количестве распространились памятники Волжской Булгарии.

Среди них встречаются городища, селища и могильники. На правом берегу памятники вытянулись вдоль прибрежной полосы. На юге большая группа поселений во главе с городом «Муромский городок» расположена в Самарской Луке. На севере сначала возникли поселения в низовьях р. Свияги, а затем они стали распространяться на запад и заняли Сурско-Свияжское междуречье. Однако памятники здесь расположены очень редко. Наибольшее количество памятников расположено в среднем течении р. Свияга. В Волго-Свияжском междуречье расположены и города, например, Ошель. В свияжско-сурском междуречье — множество крепостей, селищ и могильников. На западе булгарские селища достигли среднего течения Суры.

Особая группа памятников булгарского типа сложилась в Верхнем Посурье, где в X веке еще бытовали мордовские поселения. В XI веке в Верхнем Посурье остаются только памятники с круговой посудой булгарского типа, которые широко распространяются по всему верховью и занимают как новые места, так и бывшие мордовские поселения. Для них характерен гнездовый способ расположения, когда вокруг городища концентрируются селища. Сами гнезда можно объединить в три группы: Неклюдовская — на р. Уза, Верхнесурская — в верховьях Суры и Правобережная или Юловско-Золотаревская — на правом берегу Суры. Самой многочисленной являлась последняя группа.

Определенные изменения происходят и в Примокшанье. С одной стороны сокращается территория распространения мордовских памятников (полностью опустело Нижнее Примокшанье), с другой стороны на Цне исчезла половина памятников, а в Вадинско-Мокшанском междуречье наоборот резко выросло количество поселений и могильников. В результате плотность заселения достигла уровня Волжской Булгарии. В то же время территория Мокшано-Сурского междуречья в целом оставалась незаселенной.

На р. Теша также происходят постоянные изменения. Сначала появились три городища, затем они прекратили свое существование и в XI веке количество могильников удвоилось. Причем все эти процессы происходили на небольшой территории в среднем течении р. Теша. Остальная территория к северу и востоку от Теши по-прежнему оставалась безлюдной.

Серьезные изменения произошли на Оке. К X веку муромские памятники достигли высокого уровня плотности, особенно в районе устья р. Теша. Но уже в XI веке эту территорию заселяют древнерусские поселения, главное место среди которых занял город Муром, на правом берегу Оки, недалеко от устья р. Теша. От муромских памятников осталось лишь несколько могильников и поселений к северу от Мурома. Таким образом, наблюдается уменьшение числа памятников на Оке и их увеличение на р. Теша.

В четвертом периоде (XII — начало XIII века) произошли крупные изменения и в Мокшанско-Цнинской группе. Территория распространения памятников резко сокращается, а южная граница сдвигается севернее и тянется уже от среднего течения Выши до Мокши. Пока нет абсолютно достоверных фактов, позволяющих определить причины исчезновения большой группы мордовских памятников на р. Цне. Возможно, это результат половецкого нашествия, что привело к уничтожению населения. Возможно, результат присоединения этих земель к Рязанскому княжеству и ассимиляция населения. Нет никаких следов его миграции. Более того, количество памятников мордвы в Примокшанье также сокращается. Причины этого пока не ясны. Одновременно в XII веке вдоль южной и западной границы мордвы, а также непосредственно среди южных мордовских памятников появляются поселения булгарского типа с коричнево-красной гончарной посудой (ККГП). Появились как смешанные поселения, так и собственно мордовские или буртасские, расположенные рядом друг с другом. Для поселений с круговой посудой характерно устройство мощных крепостей и селищ вокруг них в виде гнезд, как и в Верхнем Посурье. Основная масса этих поселений вытянулась вдоль левого берега р. Вад, а также по берегам Мокши и Выши. Они также вошли в соприкосновение с русскими поселениями, которые все дальше продвигались на восток. В результате чего в XIII веке в низовьях Мокши возникает город Кадом (первое упоминание в 1209 г.) и появляются смешанные поселения. Особенностью динамики этого периода в Примокшанье можно считать активное продвижение с востока памятников Волжской Булгарии, а с запада — Древней Руси, что приводит к концентрации мордовских памятников в Вадо-Мокшанском междуречье.

Еще большие изменения происходят в волжско-тешском кусте памятников. Снова удвоилось количество памятников на р. Теша, как за счет уплотнения, так и за счет расширения территории на юге и востоке. Причем на юго-восточной границе возникла целая полоса городищ, среди которых выделяется Саровское городище, как своими размерами, так и близостью к памятникам булгарского типа.

Новый куст эрзянских могильников возник как к востоку от Теше — на р. Пьяна, так и к северу — на правом берегу Волги и в низовьях р. Оки. Отличительной чертой северной группы является появление подкурганных захоронений.

Продолжается активное освоение территории Поочья русскими поселениями. Полностью заселяется левобережье Оки и начинается освоение правого берега. Наиболее интенсивно этот процесс идет в устье Оки, где возникает еще один крупный древнерусский город Нижний Новгород (1221 г.). Особенностью окрестностей города является появление смешанных русско-мордовских поселений, а также сосуществование чересполосно русских и мордовских деревень.

В Среднем Поволжье в этот период ситуация остается стабильной.

Таким образом, продвижение булгарских памятников на запад и русских на восток стало характерной чертой динамики развития всего Западного Поволжья в этот период.

Но все эти процессы были приостановлены монгольским нашествием. В 1237 году, по словам Рашид ад-Дина, сначала была разрушена Волжская Булгария, а затем «монголы сражались с мокшей, буртасами и арджанами и в короткое время завладели ими» (Рашид ад-Дин, 1960). Следствием этого явилась активная миграция булгарского населения на запад и север, а мордовского населения на юг и юго-восток (Аткарский, Муранский и др. могильники).

Таким образом, в этот период (середина XIII-XIV века) [2] важнейшим фактором стало появление монгол в Восточной Европе и создание Золотой Орды, что повлекло за собой массовые запустения и миграции. Так на Средней Волге исчезли поселения в верховьях Свияги, значительно уменьшилось количество памятников в среднем течении Свияги, как на правом берегу, так и особенно на левом. Характерно, что в бассейне Свияги продолжали существовать городища, в отличие от других территорий, где возникали только селища. Практически не пострадала лишь северная группа булгарских памятников, но и увеличения памятников здесь не произошло. Это важно отметить в связи с тем, что большинство исследователей Поволжья считают, что после монгольского нашествия большая группа населения Волжской Булгарии переселилась в Сурско-Свияжское междуречье. Однако роста памятников здесь не наблюдается. Более того, к XIV веку намечается даже сокращение числа памятников и территории их распространения. Поэтому утверждения о массовой миграции населения в эти края не находят фактического подтверждения.

Много новых поселений возникло в Самарской Луке, где полностью исчезли городища, и появилась целая группа памятников мордвы-мокши.

В то же время практически полностью были уничтожены памятники булгарского типа в Верхнем Посурье и Примокшанье. Ярким свидетельством сопротивления жителей Посурья монголо-татарам может служить Золотаревское поселение на Суре. У стен Золотаревской крепости произошло сражение, следы которого сохранились до наших дней (Белорыбкин Г. Н., 2001). Лишь в конце XIII века в Посурье вновь появились отдельные поселения, но уже с золотоордынской посудой, а также половецкие курганы. Одновременно появляются могильники мордвы-мокши далеко к югу от Посурья, в верховьях р. Медведица.

В Примокшанье также после гибели поселений булгарского типа возникают в конце XIII века золотоордынские поселения. Однако их здесь гораздо больше, чем на Суре, а на р. Мокша появляется город Мохши, ставший в XIV веке центром золотоордынского улуса. Процесс возникновения золотоордынских поселений сопровождался концентрацией возле них мордовских памятников и исчезновения поселений и могильников в среднем течении р. Мокши. Более того, мордовский Старосотенский могильник возник даже в улусном центре — городе Мохши. С учетом появления памятников мордвы-мокши на Самарской Луке и в верховьях р. Медведица можно отметить динамику распространения мордовских памятников из Примокшанья на восток и юг.

Понесла потери и волго-тешская группа памятников или если быть точным, то только тешская. Памятники в среднем течении Теши практически исчезают и при этом появляются подкурганные захоронения. В то же время полностью сохраняются и даже увеличиваются памятники на р. Пьяна, а также на волжском правобережье, где все активнее распространяются древнерусские памятники.

На территории Поочья ситуация в этот период довольно стабильная и наблюдается даже небольшое расширение территории распространения древнерусских памятников.

Среди общих тенденций развития региона после монгольского нашествия можно отметить гибель множества булгарских памятников и практически полное сохранение древнерусских поселений. Серьезные изменения произошли и с мордовскими памятниками. Так одна часть памятников мордвы-мокши Вадо-Мокшанского междуречья сосредотачивается вокруг города Мохши, а другая переселяется на восток (Самарская Лука) и юг (верховья р. Медведица). Памятники мордвы-эрзи на Теше практически исчезают, а на Пьяне и Волге остаются не тронутыми.

Таким образом, несмотря на крупные изменения в динамике развития памятников Западного Поволжья, основные территория обитания большинства поселений и могильников сохранились, за исключением эрзянских памятников, которые переместились в основном на р. Пьяна и полного уничтожения поселений Верхнего Посурья.

Территория Западного Поволжья была заселена, судя по памятникам, очень неравномерно и осваивалась отдельными группами. Всего было выделено 6 крупных районов, внутри которых также существовало несколько локальных кустов памятников, которые появлялись, развивались и исчезали в соответствии с особенностями ФГР и динамикой развития соседних территорий. Среди них можно выделить постоянные зоны обитания, как с преобладанием памятников одной культуры (Теша, Мокша), так и со сменой населения (Среднее Поволжье, Верхнее Посурье, Нижнее Поочье), а также зоны временного обитания (Среднее Посурье, Пьяна, Цна).

Определенная связь наблюдается между положением групп памятников и физико-географическими районами (ФГР). Так Верхнесурская, Примокшанская, Волготешская, Окская группы, где располагались памятники, мордвы, муромы, буртас, русских находились в основном в лесной зоне и редко выходили за ее границы. В то же время памятники именьковской культуры и булгар располагались исключительно в лесостепных районах. Исключения из этого правила связаны в основном с особенностями отдельных этапов развития региона. Среди них наиболее яркие изменения связаны с 2 периодом, когда исчезли именьковские памятники в Среднем Посурье, которое с тех пор оставалось незаселенным в течение всего средневековья и с 5 периодом, когда мордовские памятники широко распространились по лесостепным и степным районам.

Созданная нами периодизация и выделение локальных кустов памятников позволили выделить основные тенденции развития во времени и пространстве, а также объединить особенности памятников с культурными и общерегиональными чертами. С одной стороны кусты памятников формировались с учетом местных природных и экономических условий и тем самым создавали разнообразие внутри единого культурного пространства, а с другой стороны общекультурное пространство значительно обогащалось за счет многообразия форм проявления составных частей этой культуры и позволяло более адекватно реагировать на любые изменения во времени и пространстве, в природе и экономике, культуре и политики. В свою очередь культуры сами выступали локальными районами по отношению к общерегиональному развитию и формировали свои особые элементы в зависимости от окружающей среды. Общие черты формировались в результате взаимодействия культур между собой и оказывали обратное воздействие на культуры, нивелируя либо отдельные элементы, либо культуру в целом. При этом локальные кусты, как правило, видоизменялись гораздо медленнее, так как были более жестко привязаны к конкретной местности и существующим условиям проживания. О гармоничном сочетании всех этих факторов свидетельствует картина чересполосного размещения памятников разных культур и мирного сосуществования памятников с разным уровнем развития.

Глава 3. Хозяйственное развитие Западного Поволжья и его динамика

Изучение различных видов источников позволило ученым перейти к реконструкции исторических событий эпохи средневековья на территории Западного Поволжья (Алихова А. Е. и др., 1959; Финно-угры, 1987; История Чувашской АССР, 1983; История Пензенского края, 1996). Наиболее активно использовались письменные и археологические источники. Причем с каждым годом все большее значение приобретают именно материальные свидетельства прошлого, количество которых неумолимо растет благодаря археологическим исследованиям.

В настоящее время проделана большая работа по обработке археологических источников и созданы многочисленные классификации и типологии различных категорий вещей, которые позволяют проследить их эволюцию и взаимосвязь (см.: Акимов Н. А., Гришаков В. В., 1990; Васильева И. Н., 1993; Гришаков В. В., 1993; Казаков Е. П., 1971; Краснов Ю. А., 1987; Петербургский И. М., 1975 и другие). Благодаря этому появилась возможность рассмотреть динамику развития не только отдельных категорий предметов, но и целых видов, а также отраслей производства. Подобный отраслевой подход позволяет определить уровень технического развития разных отраслей и соотношение между ними, выделить приоритеты в разные периоды существования, установить общие тенденции и характерные черты. Однако для того чтобы детально проследить эту динамику необходимо выявить, прежде всего, хронологические и территориальные особенности этих отраслей. Традиционно же развитие регионов рассматривается через археологические и этнические культуры. Попытки исследования этой динамики через призму культуры приводят, как правило, к противопоставлению одинаковых явлений между собой, либо к неправомерному разрыву общих тенденций, каждая из которых объявляется особенностью отдельных культур.

Однако технический прогресс, диффузия инноваций и социально-экономическое развитие происходят по своим собственным законам, которые редко совпадают с культурными традициями. Использование же отраслевого подхода в изучении материальной культуры позволяет проследить ее самостоятельное развитие внутри и влияние внешних условий других регионов, определить основные закономерности и направления развития, выделить территориальные особенности, которые могут совпадать с культурными, а могут и не совпасть. Поэтому отраслевой принцип дает более реальную картину развития материальной культуры через анализ технической стороны изделий всех уровней (типы, виды, отрасли) и позволяет раскрыть достижения технической, экономической и культурной мысли, которые на наш взгляд и определяли вектор хозяйственного и культурного социального и политического развития. В зависимости от этого осуществлялось движение вперед или наблюдался застой в развитии, причем в разных отраслях темпы этого движения были разными. Фундаментом развития любого общества является в первую очередь достижения в области средств производства, которыми в сельском хозяйстве выступали земля и сельхозугодья, в промышленности — производственные сооружения. В эпоху средневековья в сельском хозяйстве — это пашни, луга, леса и реки, которые давали основные продукты питания, а промышленность была представлена либо домашним производством, либо ремеслом, где средства производства представлены такими производственными сооружениями как печи и мастерские.

Необходимым элементом производства являются средства труда или орудия труда, при помощи которых изготавливали предметы производства. У каждой из этих сфер производства есть свои приемы и достижения, сочетание которых во многом и определяло развитие региона. В свою очередь они также подвержены влиянию культурных традиций и веяниям моды.

В связи с этим мы предполагаем, рассмотреть отдельно эволюцию и достижения таких отраслей как сельское хозяйство, строительство, деревообрабатывающее, металлургическое, гончарное и другие производящие сферы, а также торговли. Для определения технического, технологического и культурного уровня развития необходимо рассмотреть все элементы производства по отдельности. Это позволит в свою очередь выделить как местные традиции, так и общие достижения, а также их взаимосвязь.

При изучении сельского хозяйства рассматривается, прежде всего, развитие промыслов, земледелия и животноводства, а также достижения в области производства сельскохозяйственных орудий труда.

При изучении ремесла приходится учитывать, что в эпоху средневековья происходит переход от домашнего кустарного производства к товарному ремеслу, что довольно точно фиксируется археологическими материалами. Потому помимо определения достижений в ремесленной сфере необходимо проследить пути и формы этого перехода, а также динамику превращение территориальных особенностей либо в культурные традиции, либо в государственные, или их исчезновение под влиянием внешних и внутренних факторов.

1. Сельское хозяйство

На протяжении всего средневековья экономика региона была тесным образом связана с природной средой. Это проявлялось, прежде всего, в развитии сельского хозяйства (земледелие и животноводство) и промыслов, хотя они и не были единственным источником доходов. На первом этапе в середине I тыс. н. э. ведущая роль принадлежала промыслам, в начале II тыс. на первый план стало выходить земледелие и животноводство, а следом мощное развитие получили ремесла, часть которых стала обеспечивать село более высококачественными орудиями труда и перерабатывать сельскохозяйственную продукцию в больших объемах. Свой отпечаток на темпы и направления развития в сельском хозяйстве накладывали процессы миграции населения и транзитная торговля.

Сразу же необходимо отметить, что Западное Поволжье входит в зону рискованного земледелия, поэтому при низкой аграрной технике часто случались неурожаи и голод. Об этом, в частности, свидетельствуют русские летописи, описывающие голод 1024, 1229 годов во Владимиро-Суздальских землях (ПСРЛ, Т. 10. С. 86, Т. 15. С. 144). В то же время в разных частях региона существовали разные возможности для развития земледелия и животноводства. Особенности природной среды во многом определяли пути и формы развития сельского хозяйства (рис. 5). На востоке и юге региона, в зоне черноземов, были благоприятные условия для развития стабильного и высокодоходного земледелия. Лесные районы способствовали развитию промыслов: охота, рыболовство, бортничество. Степные территории были удобны для пастушеского скотоводства. Все это предопределило большое многообразие сельскохозяйственной деятельности. При этом на разных территориях формирование особенностей сельского хозяйства шло по-разному.

Исходя из природных условий наиболее характерными были следующие типы хозяйства.

а. Промыслы

Самым распространенным занятием на протяжении почти всего средневековья были промыслы. Среди них в Западном Поволжье преобладала охота на пушных зверей и сбор меда. О составе пушной дичи может свидетельствовать тот факт, что до сих пор в лесах региона водятся лисицы, куницы, горностаи, белки, барсуки, хорьки, а в поймах — бобры и выхухоль. Помимо пушных зверей охотились на лосей и медведей, которые до недавнего времени часто встречались в местных лесах.

Об этом свидетельствуют, обнаруженные на именьковских памятниках Среднего Посурья, кости медведя, кабана, бобра, зайца, лося, а также рыбы (Степанов П. Д., 1967. С. 23).

Довольно разнообразными были и дикие животные, на которых охотились жители именьковских поселений на Волге, но и там главной дичью были лось и медведь. Помимо этого часто встречаются останки рыбы, которую ловили в Волге и на ее притоках — от маленьких окуней до четырехметровых белуг.

В Примокшанье на Итяковском поселении также встречены кости диких животных и птиц (табл. 9, 10) (Голышенков П. П., 1966. С. 252), которые вместе с наконечниками стрел свидетельствуют об охотничьем промысле, а кости и чешуя рыб вместе с рыболовными крючками и острогами — о рыболовстве.

В Сурских и Вадинских лесах также издавна водились лисы, волки, горностаи, зайцы, косули, кабаны и птицы (Гурылева Г. М., Рощин В. Е. 1971). О том, что эти виды животных существовали и в средние века свидетельствуют результаты исследования палеозоологов. Так, на Юловском городище в Верхнем Посурье встречаются кости таких диких животных как (табл. 3) : лось, медведь, заяц, барсук, бобр (Петренко А. Г., 1995. С. 66). Причем если лось и медведь использовались в основном для питания, то остальные для добычи меха. Археологический материал свидетельствует о том, что использовались также рога лосей в косторезном ремесле и кости медведя как амулеты.

Эти леса давали не только мясо и пушнину, но грибы и ягоды, а также мед и воск, куски которого обнаружены на поселениях Верхнего Посурья (Белорыбкин Г. Н., 2001). Там же встречаются и кости крупных рыб. Об их размерах свидетельствуют находки рыбных костей и чешуи (табл. 6). Причем преобладали в то время, как показали результаты исследования костных останков рыб Древней Руси и Волжской Булгарии (Древняя Русь, 1985. С. 230), рыбы семейства осетровых, сомовых, лососевых и щуковых.

Письменные источники существенно дополняют информацию о животном и растительном мире в эпоху средневековья, а также об основных промыслах. Так аль-Масуди в своей книге от 965 года пишет: «Из страны Буртас вывозят шкуры черных лисиц, представляющие самые лучшие и самые ценные меха. Из них существует несколько видов: бурые и белые, не уступающие в ценности собольему и песцовому. Худший сорт меха — так называемый арабский. Черные лисьи меха не встречаются нигде в мире кроме этой страны [Буртас] и соседних с нею стран» (Караулов Н. А., 1908. С. 34). Ал-Бекри (XI век) в разделе о буртасах добавляет, что «Большая часть их деревьев — хелендж и главное их богатство мед и куний мех» (Куник А., Розен В., 1878. С. 61-62). Ал-Мукаддаси в своей книге от 985 года описывая товары, вывозимые из Волжской Булгарии, также упоминает меха пушных животных: «Меха: собольи, беличьи, горностаевы, куньи и лесных куниц, лисьи бобровые; зайцы, козьи шкуры» (Хвольсон Д. А., 1869. С. 181). Много информации содержится в книге 921-922 гг. Ибн-Фадлана: «Я видел, что змей у них такое множество, что вот на ветке дерева, право же, накрутится десяток их и более… Я видел у них яблоки, отличающиеся большой зеленью и еще большей кислотой… Я не видел в их стране чего-либо в большем количестве, чем деревьев орешника. Право же я видел из него такие леса, что каждый лес имел сорок фарсахов в длину, при такой же ширине» (Ковалевский А. П., 1956).

Из этих же источников мы знаем и о развитии бортничества на территории Западного Поволжья. Тот же Ибн-Фадлан писал: «В их лесах много меда в жилищах пчел, которые они знают и отправляются [к ним] для сбора этого [меда]» (Ковалевский А. П., 1956). В середине XIII века Рубрук добавляет: «В изобилии имеются у них [мордвы] свиньи, мед и воск, драгоценные меха и соколы» (Плано Карпини…, 1997. С. 109). Об этом же свидетельствуют находки кусочков воска. Зооморфные украшения также отражают реальную картину окружающего животного мира. (Голубева Л. А., 1979).

О промыслах пишет в XV веке Иосафат Барбаро: «В таком виде они ей (лошади — Г. Б.) поклоняются и приносят в дар соболей, горностаев, белок, лисиц и другие меха… Народ питается больше всего мясом, преимущественно диких животных, и рыбой, которую ловят в здешних реках. Это все, что мы могли рассказать о мокше» (Барбаро, 1971. С. 159; Мокшин Н. Ф., 1993. С. 16).

О занятии мордвы бортничеством можно судить и по «Слову о погибели Русской земли» середины XIII века: «…буртасы, черемисы, вяда и мордва бортничали на князя великого Володимера…» (Слово о …, 1957. С. 253). И хотя все эти сведения относятся к позднему времени, мы можем предполагать, что упомянутые в них промыслы существовали и раньше.

Особенно большое значение охота на пушных зверей приобрела, на наш взгляд в тот период, когда через территорию региона стали проходить международные торговые пути и возникли крупные государства.

Реки и озера к тому же снабжали жителей рыбой. Значительно шире в питании использовалась лесная дичь, а также грибы и ягоды. О том какую роль играли в жизни людей дикие животные, свидетельствуют языческие верования, отражением которых являются зооморфные украшения. Среди них наибольшее распространение имели мифы о водоплавающих птицах (утках). Встречаются следы мифов о медведях.

Анализ мифических, письменных, остеологических, естественнонаучных данных позволяет сделать вывод о том, что животный и растительный мир, снабжавший людей пищей и одеждой, а также сырьем и товарами, во многом сохранился до сих пор. В тоже время исчезли некоторые виды животных, которые пользовались повышенным спросом в питании и торговле, например, медведи, белуги, чернобурые лисы. Наиболее активно развивался пушной промысел и бортничество, особенно в период функционирования волжского и булгаро-киевского торговых путей. За эти товары платили настолько большие деньги, что можно было жить только за счет одного промысла.

б. Земледелие

Важную роль в хозяйстве населения и географии его расселения играло земледелие. В лесной зоне — это была преимущественно подсечно-огневая система. В лесостепи использовали переложную систему (рис. 19).

При подсечно-огневой системе пашни располагались, как правило, на склонах рек и оврагов, что обуславливало и местонахождение самого поселения. При такой системе создавался замкнутый цикл, способный обеспечивать все основные нужды человека. На участке с подсеченными деревьями собирали дрова и заготавливали сено. Подсеченные и засохшие на корню деревья (а они сохли в течение 10-15 лет) укладывали ровно на почву, что помогало разрыхлить землю, которая прела под деревьями и разрыхлялась землероями. Затем после того, как деревья сжигали, они выполняли роль удобрения, и участок в течение 5-7 лет использовался под пашню. Для такой пашни, как правило, характерно использование рала или сохи. Лес является составной частью подсечной системы земледелия. Заброшенные участки снова зарастали лесом, и участок снова входил в оборот уже в следующем поколении. Таким образом, постепенно через подсеку проходила вся сельская округа. Окружающая территория оставалась нетронутой и была покрыта дремучими лесами. Как правило, такая система могла существовать очень долго при определенном количестве населения. Если происходило резкое увеличение жителей, то «лишние» уходили из деревни на новый участок и образовывали там выселки, превращавшиеся часто в новую деревню.

В лесостепной зоне более выгодной оказалась переложная система, для которой характерны большие пашни, существовавшие до 30 лет. Это объясняется малочисленностью леса и плодородностью черноземов.

Для более длительного использования пашни необходимы были орудия труда для более глубокой вспашки. Поэтому здесь использовали плуги. Все это способствовало возникновению более крупных поселений, большинство из которых по-прежнему тяготели к источникам воды (рекам и ручьям). В то же время в оборот стали вовлекаться земли на водоразделе. Одновременно распахивалось до 15% сельскохозяйственных земель. Поймы и овраги использовались для сенокоса. В целом лесостепная зона способствовала более интенсивному развитию хозяйства и росту плотности населения.

Группа московских почвоведов реконструировала типы угодий, имевших на местах поселений Верхнего Посурья и Самарской Луки до строительства на них валов, и воссоздали сценарии природопользования в более ранние периоды с глубиной ретроспективы до 300-500 лет с момента погребения почвы, что позволило восстановить историю земледелия в этих районах (Пономаренко Е. В. Офман Г. Ю. Пономаренко С. В., 1995; Офман Г. Ю., Пономаренко Е. В., Пономаренко С. В., 1996).

Исследования в Верхнем Посурье в бассейне р. Уза (левый приток Суры) на Армиевском I городище (IX-XI веков) позволили установить, что история почвы в этом районе выглядит следующим образом: перемыв поверхности — формирование врезок временных водотоков и заполнение их эрозионным материалом — зарастание молодым смешанным лесом — устройство подсеки — выравнивание площадки, скальпирование почвы — заселение — строительство вала с наземными деревянными сооружениями (с заглубленной в вал нижней частью?).

История землепользования на близлежащем Неклюдовском I городище (XI-XIII веков) выглядит следующим образом: длительная пашня — заброс эрозированной пашни — поселение соснового леса, стабилизация поверхности (несколько десятков лет) — вырубка соснового леса и сжигание его на месте в летнее время с последующим корчеванием обгорелых пней — строительство одновременно двух валов сразу после выжигания за довольно короткое время.

На Садовском городище (X-XIII веков) расположенном на правом берегу Суры погребенная почва относится к темно-серым лесным и основные этапы истории участка выглядят следующим образом: негумусированный субстрат (смытая пашня?) — лес из семенных лиственных пород (не более 200 лет) — рубка — залужение (несколько десятков лет) — зарастание дубовым лесом (не более 200 лет) — рубка — залужение (не более 10 лет) — обработка почвы рыхлящими безотвальными орудиями без внесения навоза в течение не менее 20-30 лет (соответствующая пашне в системе переложного земледелия) — смыв почвы — кладка насыпи — строительство наземных деревянных сооружений — пожар — разрушение деревянных сооружений — стабилизация поверхности, возможность поселения деревьев — заселение кротами, формирование современного гумусового горизонта.

Исследования на территории Самарской Луки валов Муромского городка (X-XIII вв.) показывают процессы схожие с изменениями почв в Верхнем Посурье. На Муромском городке было установлено следующее: активная эрозия почвы, вероятно, из-за распашки лесной территории (от 10 до 100 лет) — забрасывание пашни и рост лиственного леса (60-80 лет) — сплошная рубка — пашня (несколько десятилетий) — пастбище (10-20 лет) — заселение — пожар — строительство вала — пожар — образование остепненных лугов (150-200 лет) — пашня.

Более того, на Самарской Луке удалось проследить историю природопользования не только в начале II тыс. н. э., но и во второй половине I тыс. н. э. Исследования селища Ош-Пандо-Нерь позволили выявить такую картину: влажный луг — непродолжительная вспашка рыхлящим орудием — снова луг — селище — 3-4 пожара (в том числе и в конце существования селища) — вспашка ралом — залужение — вспашка плугом — дорога. Территория была слабо залесена как до появления селища, так и после его гибели. Из деревьев сначала преобладали березовые леса, а затем их вытеснили липа, дуб.

Таким образом, очевидно, что в эпоху средневековья, задолго до строительства городищ, существовало активное использование территории в подсечно-огневом и переложном земледелии, сопровождавшееся частой сменой лесных и открытых угодий, в ряде случаев по причине деградации почв (вплоть до полного ее смыва).

На песчаных почвах огораживанию предшествовало использование участков в системе подсечно-огневого земледелия без вспашки, а на суглинистых — переложное земледелие с глубокой обработкой почвы рыхлящими орудиями.

По характеру исходных экосистем антропогенному использованию предшествовала лесная растительность. В одних местах она уменьшалась за счет распашки, в других из-за активного выпаса скота (Пономаренко Е. В. Офман Г. Ю. Пономаренко С. В., 1995; Офман Г. Ю., Пономаренко Е. В., Пономаренко С. В., 1996).

На именьковских поселениях в среднем течении р. Суры и в Среднем Поволжье встречены прямые свидетельства земледелия — ямы с обугленным зерном (пшеница, просо, овес, ячмень, рожь, полба, горох), что свидетельствует об активном развитии земледелия. В Среднем Посурье преобладали ячмень, рожь, горох. Однако, по мнению П. Д. Степанова малочисленность находок (самое большее 5 кг в яме №17 городища Ош-Пандо) свидетельствует о недостаточности зерна у жителей. В то же время А. Д. Фурсаев, анализировавший злаки, считает, что рожь часто присутствует, как сорняк (Степанов П. Д., 1967. С. 83), которого и так много в зерне. На Волге именьковцы кроме ячменя с горохом выращивали пшеницу, просо, овес. Этому во многом способствовали черноземные земли.

Традиции именьковских земледельцев были продолжены в Волжской Булгарии, где земледелие достигло уровня товарного производства. Об этом свидетельствуют многочисленные находки зерен злаков, среди которых встречались пшеница мягкая, ячмень, просо, полба. В зерновых ямах только одного Билярского городища обнаружено более 20 видов культурных растений, а в одной из ям сохранилось более 50 кг обугленной пшеницы (Хузин Ф. Ш., 1997. С. 73-75). Довольно редко встречается рожь и овес. Из технических культур встречаются лен и конопля.

В Волжской Булгарии применялась переложная система земледелия, свидетельством чего является чистота зерна и чему способствовали почвенно-климатические условия.

О земледелии булгар довольно часто упоминали письменные источники. Одни писали, что «Болгары — народ земледельческий и возделывает всякого рода зерновой хлеб, как-то: пшеницу, ячмень, просо и другие» (Ибн-Русте), другие, что «пища их — просо и мясо лошади, но и пшеница, и ячмень [у них] в большом количестве» (Ибн-Фадлан).

В Верхнем Посурье в целом использовалась система земледелия аналогичная булгарской (Краснов Ю. А. 1987; Халиков А. Х. 1978). Судя по тому, что до сих пор земли возле древних поселений выделяются в виде полей щебня, выпаханного из материка, вероятнее всего, здесь использовался булгарский тяжелый однолемешный «сабан» и господствовала переложная система.

Об этом же свидетельствуют и остатки злаков, в виде обгоревших или спекшихся кучек зерна, практически без сорных семян. Возделываемые культуры были весьма разнообразны — овес, рожь, ячмень, просо, горох, чечевица, но основными злаками были пшеница-двузернянка (полба) и пшеница мягкая. (Полесских М. Р. 1971. С. 206).

На территории Среднего и Нижнего Примокшанья, на Цне и Теше следов земледелия в виде остатков злаков пока не известно, поэтому здесь приходится пользоваться другими источниками. Первое письменное свидетельство о земледелии в Примокшанье появилось лишь в начале XIII века. Так в летописи о событиях 1228 года сообщается: «О войне на Мордву. И вшедше в землю Мордовскую в Пургасову волость, и жита пожгоша и потравиша, а скоты избиша, а села пожгоша, живущих же в волости Пургасове посекоша мечом нещадно, а прочих в плен поимаша и послаша во свояси. Мордва же слышавше вбегоша в лесы в тверди свое, а которые не убегоша, и тех избиша» (ПСРЛ, Т. X. С. 94-95). Таким образом, лишь в начале XIII века русские летописи заметили в Пургасовой волости наличие земледелия и скотоводства.

В связи с этим вызывают большие сомнения утверждения некоторых исследователей о высоком уровне развития земледелия у мордвы уже в I тыс. н. э. (Алихова А. Е., 1959. С. 23; Жиганов М. Ф., 1976. С. 65, 66; Петербургский И. М., 1975). Тем более что, для доказательства этого тезиса используются либо классификации орудий труда без хронологии, либо материалы именьковских памятников Среднего Посурья, которые иногда объявляются мордовскими, лишь на том основании, что там встречаются мордовские украшения (Жиганов М. Ф., 1976. С. 65, 66; Петербургский И. М., 1975).

Таким образом, первым свидетельством появления земледелия в Западном Поволжье являются находки злаков на именьковских памятниках Среднего Поволжья и Посурья, расположенных, как правило, в лесостепной зоне на черноземных землях. На появившихся вслед за ними булгарских поселениях продолжилось развитие земледелия практически на той же территории, где располагались именьковские угодья. При этом в Волжской Булгарии перешли к массовому производству товарного зерна и стали вовлекать в сельскохозяйственный оборот новые территории. В Западном Поволжье это земли Верхнего Посурья и Примокшанья.

Остальная территория за исключением земель вошедших в состав Древней Руси не имеет никаких следов земледелия. Однако, учитывая имеющиеся письменные свидетельства можно предполагать, что в ходе дальнейших исследований могут быть найдены свидетельства земледелия и на остальной территории. Однако вряд ли их будет много, поскольку экономических условий для развития земледелия здесь не было.

в. Животноводство

Несмотря на обилие дичи, основную роль в мясном питании человека и хозяйстве играли домашние животные. Об этом свидетельствуют как археологические, так и письменные источники.

Наиболее ранние относятся к середине I тыс. н. э., когда в Западном Поволжье появились именьковские поселения. На них встречено большое количество костей крупного рогатого скота и лошадей. Есть также кости мелкого рогатого скота, свиней и верблюдов. В целом в животноводстве на первом месте было разведение свиней, возраст которых, как правило, не превышал одного года. Останки же лошадей напротив принадлежали старым особям.

Многочисленные находки костей имеются и на поселениях Верхнего Посурья. К настоящему времени остеологический материал изучен в основном по городищам, поэтому мы можем говорить лишь о товарном стаде. Что касается сельского стада, то о нем можно судить только на основании косвенных свидетельств.

Как показал анализ костей на поселениях лесной зоны Верхнего Посурья, проведенный А. Г. Петренко, среди них преобладают кости домашних животных (табл. 1), что указывает на ведущую роль животноводства по сравнению с охотой (Петренко А. Г., 1995; Белорыбкин Г. Н. Отчет ... 1986). Стадо состояло из крупного и мелкого рогатого скота (коровы, овцы, козы), а также лошадей и верблюдов (табл. 1-5). Практически отсутствовали в составе стада свиньи.

Животные шли, прежде всего, на еду; на Золотаревском городище — это в основном лошади и коровы (Полесских М. Р. 1971. С. 207), а на Юловском городище — коровы, овцы и домашняя птица (табл. 6) (Богаткина О. Г, 1995; Белорыбкин Г. Н. Отчет ... 1986). Домашние животные использовались и в качестве тягловой силы при вспашке земли и перевозках. Кроме того, лошадь применялась для верховой езды, о чем свидетельствуют находки деталей конской сбруи.

На степных пространствах также разводили крупнорогатый и мелкорогатый скот, лошадей, верблюдов. Основой мясного питания были говядина и конина, хотя в стаде преобладало поголовье овец (Петренко А. Г., 1995). Учитывая, что большинство овец на южных памятниках Западного Поволжья были старше 2 лет, они, вероятно, использовались для получения шерсти. Также старше 2 лет и большинство особей крупнорогатого скота, что свидетельствует об использовании их либо для молока, либо в качестве тягловой силы (быки, волы) (Богаткина О. Г., 1995. С. 80). Среди лошадей выделяются 2 группы: средние по росту (средненогие и тонконогие) и низкорослые (толстоногие). В этом плане, по мнению А. Г. Петренко скот и лошади похожи на животных из г. Сувар и более породистые, чем в столице Волжской Булгарии — Биляре. Большую помощь оказывала собака. Зимой мелкорогатый скот, как правило, резали или угоняли на юг.

Свои достижения в животноводстве были и в Волжской Булгарии (см.: Хузин Ф. Ш., 1997). Характерны в этом плане данные по Тигашевскому городищу (табл. 8). Одной из особенностей булгарского стада было отсутствие свиней. В то же время на Руси свиноводство занимало ведущую роль. Впрочем, это не мешало русским торговцам питаться свининой в булгарских городах.

Несколько иная ситуация в животноводстве наблюдается в северной и западной частях региона.

На р. Ока в конце I тыс. н. э. основной отраслью хозяйства становится животноводство. Свидетельством чего могут служить обнаруженные на Тумовском поселении многочисленные кости свиней, лошадей, коров и овец (Финно-угры, 1987. С. 90). Здесь на первом месте было свиноводство. Важную роль играла и лошадь, останки которой часто встречаются в погребениях людей и в конских захоронениях (Подболотьевский, Безводнинский могильники). Содержание скота было в основном стойловое. В течение летнего периода животные паслись на лугах, и в это же время заготавливалось сено на зиму. Поэтому селения старались располагать возле лугов. Особенно богатыми были пойменные луга. Но на первом месте все же всегда оставалась лошадь, о чем свидетельствует огромное количество подвесок и захоронений коней.

В то же время имеются некоторые свидетельства развития животноводства в Примокшанье в виде результатов остеологических исследований Итяковского городища (слои XIII-XVI веков). Благодаря ним было установлено, что в домашнем стаде преобладала низкорослая лошадь степного облика и крупный рогатый скот, также низкорослый и с малым весом. Помимо этого встречаются кости мелкого рогатого скота и собак. Кости этих же животных встречаются и в погребениях, но редко, если не рассматривать конские захоронения. В могильниках XII-XIV веков кости лошади обнаружены в 13 погребениях, крупного рогатого скота — в 5 погребениях, овцы — в 4 ямах и домашней птицы — в 9 погребениях (Первушкин В. И., 1995. С. 47).

В животноводстве также как и в земледелии были свои общие черты и территориальные различия. Среди общих традиций можно отметить присутствие в составе стада крупного и мелкого рогатого скота и обязательно лошади. Среди особенностей выделяются, прежде всего, распространение в Среднем Поволжье и Посурье верблюдов, а также отсутствие в этих же районах свиней, начиная с возникновения Волжской Булгарии. В остальных же районах Западного Поволжья разведение свиней было на первом месте в животноводстве. Причем традиция эта пошла со времен появления именьковских памятников и стойко держалась на протяжении всего средневековья. Другая не менее стойкая традиция состояла в почитании лошади и длительным их использованием в хозяйстве. В то же время на территории Волжской Булгарии лошадь очень активно использовалась в качестве пищи.

Упоминания о животноводстве в письменных источниках довольно скудные. Как правило, просто упоминается наличие стада и лишь иногда что-то добавляется: «Буртасы имеют верблюдов, рогатый скот и много меду» (Ибн-Русте), «И имеют они большие стада рогатого скота и овец и обширные пашни» (ал-Бекри) или «О войне на Мордву… а скоты избиша, а села пожгоша» (Белорыбкин Г. Н., 1995).

Помимо состава стада существовали определенные отличия и в породах животных. В южных районах преобладали более породистые виды животных, чем в северных лесных районах и даже в столице Волжской Булгарии — Биляре. Кроме того, на юге и в Волжской Булгарии разводили породистых овец для получения шерсти. А для военных целей отбирали наиболее породистых лошадей и даже, по мнению некоторых специалистов, занимались племенным делом (Хузин Ф. Ш., 1997. С. 76). Практически везде встречаются свидетельства разведения домашней птицы.

г. Сельскохозяйственные и промысловые орудия труда

Основными свидетельствами существования земледелия у средневековых народов выступают, как правило, железные детали сельскохозяйственных орудий труда, такие как наральники, сошники, лемехи, чересла, а также каменные жернова и зернотерки. Помимо этого в земледелии использовались инструменты двойного назначения — это топоры, серпы, косы, конская сбруя. Многие к земледельческим орудиям относят и железные мотыжки, которые, на наш взгляд, использовались чаще всего как тесла в плотницком деле. Большинство же изделий было сделано, конечно, из дерева и до нас не дошли, поэтому о них мы можем узнать либо по письменным и изобразительным источникам, либо по этнографическим параллелям.

Если рассматривать развитие сельского хозяйства и промыслов в хронологическом плане по материальным свидетельствам, то получается следующая картина (рис. 20). Большинство типов изделий бытовали, как правило, длительный отрезок времени и определить время их появления или исчезновения очень сложно.

V век. Памятники этого времени располагались в Сурско-Окском междуречье и были редкими, потому и находок немного. Прямых свидетельств занятия сельским хозяйством практически нет. Единственное, что хоть как-то может быть связано с земледелием это — втульчатые топоры-кельты (рис. 21), которыми подрубали деревья на предполагаемой пашне. В основном же топоры применялись в плотницком деле и могли использоваться в промысловой деятельности. Среди промыслов преобладала, скорее всего, охота, судя по находкам наконечников стрел.

VI век. В Среднем Посурье появляются серпы с «пяткой» (городище Ош-Пандо). Такие же серпы, а также косы-горбуши обнаружены и в Ст. Кужендеевском могильнике VI-VIII веков в бассейне р. Теша (рис. 22).

По-прежнему на всех памятниках бытуют топоры-кельты, а также распространяются и в нижнем течении р. Оки (Подболотьевский могильник).

VII-VIII века. Серпы появились и в Примокшанье (Ст. Бадиковский II могильник), а также продолжали использоваться и на прежних памятниках вместе с косой-горбушей (Ст. Кужендеевский могильник, городище Ош-Пандо).

В Примокшанье также появляются крючки рыболовные (Ст. Бадиковское поселение).

Топоры-кельты получили дальнейшее развитие и встречаются как на уже существовавших могильниках (Ст. Кужендеевский, Подболотьевский могильники), так и на новых, расположенных в Примокшанье (могильники у п. Заря, Крюково-Кужновский, Пановский) и Верхнем Посурье (Армиевский могильник).

В среднем течении р. Суры, на городище Ош-Пандо появились в это время сошники (3 экз.) (рис. 23), как и на других именьковских памятниках (Степанов П. Д., 1967. С. 77; Старостин П. Н., 1967. С. 21). Впрочем, по мнению Ю. А. Краснова, это не сошники, а наральники типа IБ1 от рукояточных рал с рабочей частью, поставленной в близкое к горизонтальному положение (Краснов Ю. А., 1978, 1979, 1987. Рис. 66, 67. С. 204).

Что касается сохи, то она, по его мнению, появилась в Среднем Поволжье лишь в XIII веке (Краснов Ю. А., 1987. Рис. 94). Однако, наральников даже на именьковских памятников не так уж и много (около 10), что очевидно связано с использованием определенной агротехники. Многие исследователи связывают появление сошников с переходом к пашенному земледелию (Алихова А. Е., 1959. С. 23; Старостин П. Н., 1967. С. 26).

IX век. В Примокшанье, на рр. Теша и Ока появились проушные топоры. Продолжали использоваться серпы, рыболовные крючки там же, где и в VIII веке.

В Верхнем Посурье появляются серпы (Армиевский курганно-грунтовой могильник).

В Среднем Поволжье и Посурье исчезают именьковские поселения вместе с сельскохозяйственными орудиями труда.

X-XI века. Практически повсеместно в Западном Поволжье появляются широколезвийные топоры, а также остроги (Лядинский, Шокшинский могильник, Клюковское поселение).

В Среднем Поволжье и Верхнем Посурье распространяются (рис. 23) железные лемехи от плугов булгарского типа (Хулаш, Юловское, Золотаревское городища) и чересла (Краснов Ю. А., 1979. Рис. 5, 7; Культура Биляра, 1985. Табл. 1; Белорыбкин Г. Н., 2001. Рис. 57). Активно внедряются серпы и косы. Практически на всех поселениях встречаются каменные жернова, диаметром в среднем 50 см. Часто попадаются крючки рыболовные, а иногда и остроги.

XII век. В Верхнем Примокшанье появились детали плугов булгарского типа: лемех (Сергополивановское II селище), чересло (Фелицатовское городище), а также каменные жернова. В других районах продолжали существовать все те же орудия труда (Беговаткин А. А., 2000).

XIII-XV века. В Примокшанье к этому времени относится Нижнеборковский клад земледельческих орудий (4 сошника, 1 серп, 5 наконечников стрел), который, по мнению А. В. Циркина, датируется XII-XIII веками (Циркин А. В., 1971. С. 281). Однако втульчатое тесло из клада характерно для более поздних памятников XIV-XVI веков (рис. 25).

Сошники для сохи встречены на селищах Паньжа, «Старое жилище». На Наровчатском и Итяковском городищах обнаружены жернова. В Старосотенском могильнике есть полица. Серпы с зубчиками, косы-горбуши также продолжают употребляться (могильники Ефаевский, Мордовско-Паркинский, Гагинский, Муранский). Костяной челнок для плетения сетей, рыболовный крючок (Чернозерский могильник).

В Среднем Посурье найден Киржемановский клад (лемехи, чересло), который Ю. А. Краснов справедливо относит к XIV-XVI векам (Краснов Ю. А., 1987. С. 211), хотя его первый исследователь — А. В. Циркин датирует клад XII-XIII веками (Циркин А. В., 1969. С. 242). В непосредственной близости от клада расположен единственный в этом районе памятник XV-XVII веков — Буртасский могильник (Белорыбкин Г. Н., 1994. Отчет, Газимзянов И. Р., 1995).

В Среднем Поволжье значительно снизилось количество сельскохозяйственного инвентаря, но основные элементы земледелия и животноводства сохранились.

Анализ материальной культуры на памятниках Примокшанья позволяет сделать вывод о полном отсутствии прямых свидетельств земледелия в районе вплоть до XII века. Впрочем, здесь имеются косвенные свидетельства в виде топоров, серпов и кос-горбуш. Втульчатые топоры-кельты встречаются с самых первых веков на протяжении всего I тысячелетия (рис. 21), но основное их предназначение все же не земледельческое. Серпы и косы-горбуши в отличие от топоров представлены лишь единичными находками, первые из которых появились в Старшем Кужендеевском могильнике VI-VIII веков (рис. 22). Однако позже вплоть до XII века нет даже этих косвенных свидетельств. В XII веке в верховьях р. Вад на поселении с круговой посудой появляется чересло (Фелицатовское городище), лемех от плуга (Сергополивановское II селище) и каменные жернова (Селище «Попова поляна»). В это же время плуги были широко распространены в Волжской Булгарии и южных районах Древней Руси, в Поднепровье (Краснов Ю. А., 1987. Рис. 74). В XI-XII веках подобные плуги, а также каменные жернова ручных мельниц стали распространяться сначала в Верхнем Посурье, а затем и в Вернем Примокшанье на поселениях с круговой посудой (рис. 23).

В XIII веке в Примокшанье стала применяться и соха, о чем свидетельствуют находки сошника на селище Паньжа и полицы в Старосотенском могильнике. Однако как соха с железным наконечником, так и тяжелый плуг использовались преимущественно на лесостепных черноземах, вокруг г. Мохши. Что касается лесной зоны, то там опять появились серпы и косы-горбуши и лишь в XIV веке стали использоваться сохи. Об этом свидетельствует Нижнеборковский клад (рис. 25), состоящий из 4 сошников, 1 серпа, 5 наконечников стрел и инструментов.

Тем не менее, археологические материалы не дают оснований судить не только об уровне развития земледелия, но и вообще предполагать его существование в Примокшанье до XII века.

Довольно часто к свидетельствам существования бортничества относят длиннолезвийные топоры, которые появились в мордовских погребениях в XII веке и исчезли в XIV веке. Однако анализ находок таких топоров в погребениях свидетельствует о том, что, во-первых, их мало, а во-вторых, они встречаются вместе с комплексом оружия и конской сбруи, что никак не вяжется с образом пасечника.

В целом для Примокшанья было характерно преобладание в экономике промысловых отраслей. То же самое, очевидно было на реках Теша и Пьяна, а также у муромы на Оке. И лишь в начале XIII века земледелие в Примокшанье, вероятно, становится одним из основных занятий.

Совершенно другая ситуация была характерна для именьковских памятников Среднего Посурья, которые просуществовали недолго, но оставили множество фактов развитого земледелия. Это в первую очередь железные наральники и каменные жернова, что свидетельствует об интенсивном занятии земледелием. Помимо этого на поселениях встречаются железные серпы и косы-горбуши. Эти же орудия могли использоваться и в животноводстве.

Находки костяных и железных наконечников стрел и копий подтверждают существование охоты, однако, как подсобной отрасли. Примерно та же картина была и на других именьковских памятниках в Среднем Поволжье.

Определенным своеобразием отличалась ситуация в сельском хозяйстве Верхнего Посурья, которое достигло высокого для XI-XIII веков уровня. Можно говорить о существовании пахотного земледелия с применением тяжелого плуга возможно с колесным передком, о чем свидетельствуют находки лемехов от плуга, чересла.

При уборке урожая пользовались серпами, довольно развитых форм (рис. 22). Для хранения зерна сооружались специальные ямы или амбары, где зерно хранили в больших горшках или корчагах. Для переработки зерна пользовались ручными мельницами в виде каменных дисков значительных размеров. Основная масса сельскохозяйственных орудий труда и состав возделываемых культур относятся к булгарскому типу (Исследования... 1976).

Особенности климата и природы края требовали стойлового содержания скота, о чем свидетельствуют, например, находки кос для заготовки сена.

Важным подспорьем в хозяйстве являлись и промыслы. Судя по материальным остаткам можно выделить такие промыслы, как охота, рыболовство и бортничество.

Еще одним промыслом, известным нам по археологическим данным, является рыболовство. Рыбу ловили удочками, о чем свидетельствуют крючки с радиусом изгиба менее 1 см (рис. 24), также жерлицами, донками и закидушками, судя по крючкам с радиусом изгиба более 1 см (рис. 24). Основной же лов рыбы вели, вероятно, сетями, однако они не сохраняются, правда, есть челнок для плетения сетей. Для ловли крупной рыбы применялись остроги.

Высшего уровня развития для эпохи средневековья достигли булгарские земледельцы и скотоводы в Среднем Поволжье. Об этом свидетельствует распространение тяжелого колесного плуга (рис. 27).

В итоге становится вполне очевидным тот факт, что уровень развития сельского хозяйства зависит в первую очередь от внутренних потребностей, уровня доходности той или иной отрасли и плотности населения. Определенное влияние на него оказывала и торговля.

В связи с этим в лесных районах Примокшанья со слабой плотностью поселений наиболее выгодным было занятие лесными промыслами, особенно добыча пушнины и меда, которые пользовались большим спросом на внешнем рынке. Земледелие же обеспечивало только внутренние потребности населения.

Поселения именьковских племен располагались более плотно и потребности в зерне здесь были выше, что заставило их использовать более развитые орудия земледелия. Помимо этого они принесли с собой и определенные сельскохозяйственные традиции, которые так и не были переняты их соседями в VI-VIII веках.

В Среднем Посурье после ухода именьковцев вновь земледельческие орудия, да и сами поселения появились лишь в XIV-XVI веках, о чем свидетельствует Киржемановский клад (рис. 26), состоящий из 3 лемехов, 3 чересел, 3 кос, 5 серпов, 3 проушных топоров и нескольких инструментов (Циркин А. В., 1969).

В Среднем Поволжье земледелие стало основой экономики уже в X веке, а в Верхнем Посурье земледельческие орудия распространяются с XI века.

Характерно, что выводы по археологическим материалам практически не противоречат данным письменных источников, как в территориальном плане, так и во времени. Совпадают и сообщения об уровне развития сельского хозяйства. Там, где были развиты промыслы, особенно пушной и бортничество, об этом много пишется в письменных источниках и, как правило, редко встречаются земледельческие орудия труда. Там же где развито земледелие — масса сообщений о пашнях и злаках и множество материальных свидетельств.

Наибольшее развитие сельское хозяйство достигло в Волжской Булгарии, но и то лишь, после того как появилось множество постоянных поселений, а торговля по Волге приобрела статус международной. Хлеб стали выращивать не только для внутреннего потребления, но и на продажу. Не меньшее значение имела и торговля пушниной, медом, воском, лесом и другими дарами природы. Поэтому Волжская Булгария, а вместе с ней и Древняя Русь стали стимулировать развитие этих видов деятельности у соседних племен, что неминуемо должно было привести к возникновению политических противоречий между этими государствами.

2. Строительство

Производственная сфера представлена наибольшим количеством материалов, которые можно подразделить на три группы: производственные сооружения, инструменты и изделия. Обычно все три группы рассматриваются в комплексе и через призму определения уровня развития ремесла у народа или государства. В связи с этим создается очень запутанное представление о развитии, как самого ремесла, так и его отдельных элементов.

Чтобы избежать общих суждений и выяснить реальную картину возникновения, становления и развития ремесла связи с конкретными условиями на определенной территории, мы постарались распределить материал по векам и группам, а затем, при помощи картографирования показать время, место и значение тех процессов, что происходили в ремесле и экономике.

а. Военно-оборонительные сооружения

Необходимость создания безопасных условий жизнедеятельности требовала в эпоху средневековья активного развития военно-инженерной мысли, которая проявлялась, прежде всего, в выборе места и планировке поселений, а также сооружении крепостных стен. В этот период крепостные сооружения являлись составной частью средств производства, поскольку с одной стороны обеспечивали их стабильное функционирование, а с другой воплощали в себе их достижения.

Опыт изучения крепостных сооружений позволяет проследить эволюцию технической мысли и подойти к изучению сохранившихся до наших дней земляных насыпей как к сложнейшему инженерно-техническому сооружению с использованием передовых строительных технологий и учетом конкретного места. При таком подходе становится возможным проследить развитие инженерных знаний не только во времени, но и выявить связи с другими территориями, а также определить вклад местных инженеров в модернизацию оборонительных сооружений. Однако это требует специальных подходов при изучении валов.

На территории Среднего Поволжья это стало возможным благодаря исследованиям группы почвоведов из лаборатории экологического проектирования (Е. В. Пономаренко, С. В. Понома-ренко, Г. Ю. Офман). Начиная с 90-х годов, они провели обследование более десятка городищ IX-XIII вв. Среднего Поволжья и выработали точные почвенные критерии для дешифровки конструкции валов и выявления технологических приемов их сооружения (Пономаренко Е. В. Офман Г. Ю. Пономаренко С. В., 1995).

Основная масса памятников изученных по этим критериям сосредоточена в Верхнем Посурье, поэтому эти городища взяты за основу (табл. 17) :

В результате анализа технологических приемов сооружения земляных насыпей и строительства крепостных сооружений удалось выявить следующие наиболее характерные для Верхнего Посурья приемы (рис. 28) :

1. Выравнивание дневной поверхности перед строительством вала или стены,

Разравнивание внутривальных слоев, иногда граблями,
Редкое использование внутривальных конструкции,
Строительство на валу у внешнего края срубов заполненных грунтом,
Сдвоенные валы строились одновременно.

При строительстве отдельных валов и рвов использовались также и другие технологические приемы, такие как:

1. Строительство срубов на дневной поверхности,

Подсыпка в основании вала земляной подушки,
Сооружение плетня с наружной стороны вала или столбового каркаса с 2 сторон,
Рытье котлованов и засыпка их утрамбованным грунтом, для предотвращения сползания грунта,
Строительство частоколов,
Сооружение мостков на опорах с внутренней стороны вала,
Насыпание вала крупными порциями,
Перекрытие слоев мокрым материалом (илом ?).

Отдельные технологические приемы встречаются на крепостных сооружениях Самарской Луки. Так на Муромском городке X-XIII вв. помимо вышеперечисленных исследованы такие приемы, как рытье котлована с трамбовкой, устройство плетня с наружной стороны вала. Сооружение котлована с трамбовкой встречается и на древнерусских памятниках, например, таких как Коломенский кремль.

Таким образом, очевидно, что при изучении крепостных сооружений можно использовать не только хорошо сохранившиеся деревянные конструкции Древней Руси и Волжской Булгарии, но и технологические приемы земляных и строительных работ. Однако в большинстве случаев они практически никак не фиксируются. Поэтому на современном уровне изучения инженерных конструкций оборонительных сооружений использовать материалы большинства городищ практически невозможно. В то же время важность определения технологических приемов земляных сооружений заключается еще и в том, что по ним мы можем реконструировать практически всю системы обороны, а не только раскопанные участки, так как полученные на отдельном участке исследования результаты отражают общие приемы строительства. С другой стороны вполне очевидно, что строительством занимались профессионалы, которые владели всеми знаниями строительной инженерии и использовали их исходя из конкретных ландшафтных условий, стараясь как можно полнее использовать особенности рельефа и учитывать погодные условия.

Но этого удалось добиться лишь в X-XI вв., когда началось массовое строительство городов, замков и крепостей. На примере Армиевского I городища видно, что если в IX в. еще допускались некоторые технологические погрешности при сооружении валов и стен, то позже все строилось с определенным запасом прочности, благодаря чему большинство валов сохранилось до сегодняшнего дня практически в первозданном виде.

Дальнейшее изучение технологических приемов и расширение количества памятников изученных с помощью почвоведов и по наработанной методике позволит поставить вопросы о происхождении тех или иных традиций и приемов, а также выделить территориальные особенности.

б. Производственные сооружения

В самом начале необходимо отметить малочисленность этой группы материалов и сложность анализа в связи с самим процессом их использования, а также степенью изученности археологических памятников. С одной стороны они редко встречаются на поселениях, так как располагались за их пределами, а с другой стороны в процессе работы они часто разрушались и о существовании производственных сооружений можно судить лишь по ямам с остатками производственного цикла (руда, шлаки).

Среди археологических признаков существования производственных сооружений выделяют, прежде всего, сами сооружения (горны, печи, шахты), а также их детали (кирпичи, сопла). Сюда же относят как сырье (руда, уголь, глина), так и продукцию (железные крицы, бронзовые слитки), а также отходы производства (шлаки) (рис. 29). К продукции горнов относится еще и круговая посуда. Однако мы считаем более целесообразным рассматривать ее вместе с ремесленными изделиями. Встречающиеся на поселениях, а чаще всего в стороне от них железоплавильные и рудообжигательные печи относятся исключительно к сыродутным. Исследование производственных сооружений как самостоятельной отрасли позволяет проследить их внутреннюю динамику развития и, как показал опыт, получить информацию о технических и технологических традициях. Правда, большинство работ посвящено лишь отдельной категории производственных сооружений на конкретной территории и в конкретное время (Город Болгар, 1988, 1996; Васильева И. Н., 1993). Мы же считаем необходимым выявить общие технологические навыки в строительстве производственных сооружений, требующих серьезных знаний в термодинамике, сопротивлении материалов и химических реакциях и других технологических отраслях.

V-VI века. В Примокшанье и на Оке каких либо свидетельств производственных сооружений не найдено. «Вероятно, добыча и обработка железа уже выделились в самостоятельное производство, но конкретные данные об этом отсутствуют» (Финно-угры, 1987. С. 90).

На именьковских памятниках Среднего Поволжья (на левом берегу) встречено несколько железоплавильных печей, диаметром около 0,6 м на дне (Маклашеевское II городище, Рождественское IV селище) (Старостин П. Н., 1967). Рядом располагались предгорновые ямы. В них найдены остатки шлака, сопла. Найдены печи и на Самарской Луке (Шигонское, Кармалинское селища) (Васильев И. Б, Матвеева Г. И., 1986. С. 147).

Особый интерес представляют исследованные на островном Щербетьском селище (Среднее Поволжье) остатки двух меднолитейных мастерских, в которых было обнаружено скопление бронзовых слитков (87 экз.), тигли и льячки. В мастерских также сохранились обожженные глиняные площадки с углублением в центре, где сохранились медные пластинки и шлак (Старостин П. Н., 1985. С. 31-33).

В Среднем Посурье встречаются лишь остатки руды, иногда насыпанной в горшки, куски криц и шлака (городище Ош Пандо, Ашна Пандо).

VII век. В Примокшанье появились слитки олова и меди (селище Старобадиковское).

На именьковских памятниках Среднего Поволжья и Посурья особых изменений не произошло.

VIII век. В Примокшанье и Посурье все по-прежнему.

В Среднем Поволжье появились памятники болгар, состоящие в основном из могильников, поэтому следов производственных сооружений практически не сохранилось. Известны лишь отдельные местонахождения со следами выплавки металла, такие как у с. Абрамовка в Ульяновской области (Семыкин Ю. А., 1996. С. 100).

IX век. В Примокшанье найдены ямы для выжигания угля у оз. Машкино. В могильниках иногда встречаются слитки олова, бронзы и серебра.

В Среднем Поволжье и Посурье особых изменений не зафиксировано.

X век. В Примокшанье обнаружена у с. Новый Усад железоплавильная печь (рис. 30) с квадратным деревянным каркасом, обмазанным толстым слоем глины (до 9 см), углубленная на 30 см в землю и имеющая диаметр 0,5 м на дне. У печи располагалась предгорновая яма, где были найдены остатки руды, шлаки, куски крицы, глиняные сопла. Здесь же располагался канавка для выпуска шлака (Вихляев В. И., 1983). По мнению В. И. Вихляева, несмотря на углубление в земле — эта печь относится к типу наземных (Вихляев В. И., 1983. С. 240). Использование деревянного каркаса было характерно для железоплавильных печей Древней Руси (Колчин Б. А., 1953) и Верхнего Прикамья (Иванова М. Г., 1976. С. 98).

В могильниках появилось больше слитков олова, бронзы и серебра. Так в Крюково-Кужновском могильнике слитки олова встречены в двенадцати погребениях, Елизавет-Михайловском — в шести, Пановском — в шести, Лядинском — в пяти, Шокшинском и Красный Восток — по одному. Слитки серебра найдены в трех погребениях Крюково-Кужновского могильника.

На Оке на Тумовском селище, где специализировались на обработке железа, найдена рудообжигательная печь (рис. 31). Рядом с селищем располагались выходы бурого железняка у с. Панфилово, где добыча железа велась до XIX века. Сама печь имела круглую форму, диаметром 1,5 м и была углублена на 0,5 м. Помимо этого на селище были кузнечные горны из камня, возле которых встречено множество шлаков, куски крицы, фрагменты горшков с остатками железа и меднолитейные инструменты (Горюнова Е. И., 1961). В могильниках слитки олова или бронзы не встречены.

В Среднем Поволжье появляются ямные железоплавильные печи (городище Хулаш, Болгар) (Каховский В. Ф., Смирнов А. П., 1972; Семыкин Ю. А., 1996. С. 100)., которые по своим параметрам наиболее близки к степным цилиндрическим колоколовидным печам салтово-маяцкой культуры (Афанасьев Г. Е., Николаенко А. Г., 1984). Для раннеболгарских печей были характерны следующие параметры: Ямные печи с городища Хулаш диаметром около 140 см не имели предгорновой ямы. На этих же памятниках встречены и наземные колоколовидные печи диаметр верхнего отверстия, которых равен 50 см, а наружный диаметр составляет 100 см (Хулаш) и 110 см (Болгар). Отличительной чертой этих печей является наличие предгорновой ямы.

XI век. В Примокшанье и на Оке никаких изменений не произошло.

На правом берегу в Среднем Поволжье на Тигашевском городище были найдены фрагменты железных криц, иногда в глиняных горшках, медных шлаков и слитков (Смирнов А. П., 1961. С. 141). Особый интерес представляет раскопанный на городище медеплавильный горн, вокруг которого было множество слитков и обрезков из бронзы, капли пролитого металла, фрагменты тиглей, а также гирьки весом 56,0 г; 54,4 г; 54,6 г. (Смирнов А. П., 1961. С. 158).

Медеплавильные печи найдены на Муромском городке (Васильев И. Б., Матвеева Г. И., 1986. С. 184). Две были сделаны из камня и глины и имели куполообразную форму с топкой, диаметром 2,25 м, еще одна имела цилиндрическую форму, с соплом в стене. Рядом располагалась мастерская медника.

На Муромском городке исследован гончарный горн (Васильев И. Б., Матвеева Г. И., 1986. С. 185-187). Он был двухъярусный, углубленный в землю и имел круглую форму диаметром 1,6 м. Обжигательная и топочная камеры соединялись продухами, расположенными по кругу. В центре топочной камеры располагался опорный столб, высотой 50 см. Еще одна печь была предназначена для обжига кирпича, хотя и могла использоваться для обжига посуды. Топка квадратной формы была сделана в виде арки из множества опорных столбов.

Здесь же встречена и углевыжигательная яма в виде углубленного в землю биконического сооружения, заполненного углем и замазанного сверху глиной (Васильев И. Б., Матвеева Г. И., 1986).

В Волжской Булгарии наряду с ямными печами появились наземные железоплавильные домницы, имеющие большие размеры.

XII век. В Примокшанье по-прежнему встречаются фрагменты слитков бронзы.

В Верхнем Посурье практически на всех поселениях встречаются куски шлака и криц (Юловское, Кижеватовское, Садовское и другие городища и селища). Следов самих же железоплавильных печей пока нет. В то же время выявились остатки ювелирных мастерских с медными выплесками и слитками олова, свинца (Золотаревское городище, Чемодановское, Канаевское селища) (Винничек В. А., 2000).

На Кижеватовском III селище исследован практически целый гончарный горн (рис. 32), расположенный на краю селища и имеющий общую высоту 190 см, диаметр до 200 см. Он находился в землянке, и на поверхность выступала лишь верхняя часть, которая оказалась разрушенной. Горн был сложен из больших (25х25х5 см) и малых (18х15х5 см) кирпичей темно-красного и коричневого цвета, а снаружи обмазан слоем глины толщиной до 20 см (Белорыбкин Г. Н., 1987). В целом горн имел следующие параметры:

Топочная камера: высота — 55-60 см, длина — 170 см, ширина — 140 см, высота устья — 40 см (внутри) и 30 см (снаружи), длина устья — 115 см, ширина устья — 60 см (внутри) и 50 см (снаружи) ;

Горизонтальная перегородка: диаметр — 185 см, толщина — 10-15 см;

Камера обжига: диаметр (max) — 200 см, высота — 115 см.

По своим основным характеристикам горн с Кижеватовского селища относится к булгарскому типу гончарных двухъярусных горнов, периодического действия с восходящим движением газов (Васильева И. Н., 1993). Согласно типологии И. Н. Васильевой кижеватовский горн относится к классу круглых и совмещает в себе два вида горнов: 1 — со сплошным перекрытием топочной камеры — горизонтальной перегородкой между топкой и обжигательной камерой с вертикальными продухами и 2 — с несплошным перекрытием топочной камеры. Для него характерно также отсутствие опорных устройств в топке (Васильева И. Н., 1993. Рис. 32). Целых гончарных горнов на территории Волжской Болгарии очень мало, всего их исследовано не более 40. Поэтому так важна каждая новая находка. Анализ известных булгарских горнов позволил разделить их на три группы (Васильева И. Н., 1993. С. 153). По целому ряду признаков гончарный горн Кижеватовского селища относится к 1 группе горнов Волжской Болгарии. Для него характерны:

а) круглая форма обжигательной камеры

б) топка без опорных устройств

в) топка высотой 55-60 см

г) горизонтальная перегородка толщиной 10-15 см

д) использование в строительстве горна кирпича разных размеров и форм. Стенки сделаны из больших квадратных кирпичей, горизонтальная перегородка из трапециевидных небольших кирпичей. В целом эти признаки характерны для домонгольского времени, что вполне справедливо и по отношению к горну с Кижеватовского селища X-XIII вв.

По конструкции перекрытия топки, болгарские круглые двухъярусные горны делятся на два вида, с разными функциональными назначениями: 1 — со сплошным перекрытием топки и с продухами. Они использовались для обжига бытовой посуды. 2 — с несплошным перекрытием топки, с центральным каналом, для обжига столовой поливной посуды (Васильева И. Н., 1993. С. 155). Особенность горна с Кижеватовского III селища состоит в том, что он сочетает в себе оба вида и является в этом плане универсальным по своему функциональному назначению, хотя среди извлеченной из горна посуды поливной не было.

В хронологическом плане кижеватовский горн относится к третьему подвиду горнов без опорных устройств в топке, широко распространившихся по Волжской Болгарии уже на раннем этапе домонгольского периода. Однако сочетание продухов с центральным отверстием могло появиться лишь как результат развития и потому горн Кижеватовского III селища вероятнее всего относится к концу домонгольского периода (XII-XIII вв.).

Гончарные горны выявлены также на Юловском городище (рис. 33), Садовском II, Коповском селищах. Все горны довольно однотипны. Печь углублена полностью в землю и наружу выходила лишь верхняя камера загрузочной камеры, с отверстием в центре, через которое загружалась камера. Стенки камеры выложены из квадратных кирпичей в один ряд, стоящих на торцах, а снаружи обмазаны толстым слоем глины. Различия между печами лишь в форме загрузочной камеры, так на Юловском городище она имеет цилиндрическую форму, а на Кижеватовском III селище бочковидную форму. Топочная камера у всех печей цилиндрической формы и отделена от загрузочной камеры кирпичной перегородкой без опор. По краю перегородки располагаются продухи, Большое отверстие было в центре перегородки. От топки шел загрузочный канал, который выступал наружу и выходил внешним концом в землянку, в которой располагался и сам горн. Выступающий канал был сложен в основном из прямоугольных кирпичей, из них же делалась и перегородка между камерами (рис. 32).

В целом горны являются двухъярусными, с прямым ходом пламени, круглым в сечении, с горизонтальной перегородкой без опор и выступающим каналом.

Горны этого типа хорошо представлены в материалах Билярского городища, где они выделены в тип 1 и датируются X в. (Кокорина Н. А., 1983. С. 65; 1986. С. 61), а также в Болгаре, где они отнесены к домонгольскому времени (Васильева И. Н., 1988. С. 142).

Впрочем, подобные горны не выходят из употребления, а продолжают существовать даже в золотоордынское время (Хованская О. С., 1954. Рис. 8, 9).

Как отмечает Кокорина Н. А. (1986. С. 62), исследовавшая билярские горны, подобные горны «применялись в городах и получили большое распространение у булгар в силу своей прочности и универсальности». Подобные печи существовали у салтовцев, в Крыму и на Кавказе (Ляпушкин И. И., 1958. С. 331-4; Кобылина М. М., 1966. С. 53-91; Гайдукевич В. Ф., 1934. С. 171-175).

Большой интерес представляет, обнаруженная на Юловском городище, штыревидная глиняная подставка, применявшаяся в горне для надевания на нее сосудов. Она имеет основание в виде уплощенной снизу лепешки, от которого идет штырь (d=5 см) с обломанным верхним концом. Судя по аналогиям, верхний конец должен был завершаться грибовидным налепом с ровной верхушкой, как, например, в Билярске (Кокорина Н. А., 1986. Рис. 1, 6). Подобные устройства широко применялись с I в. н. э. в Хорезме (Пещерева Е. М., 1959. С. 232).

Гончарные горны Верхнего Посурья как по общим чертам, так и в деталях относятся к домонгольскому времени и были заимствованы, скорее всего, из Волжской Булгарии. В то же время здесь сложилась местная гибридная форма горнов, отвечающая более широкому диапазону использования.

В Среднем Поволжье гончарные горны встречены на нескольких памятниках (городища Хулаш, Муромский городок, Больше-Тоябинское). Так, например, на Больше-Тоябинском городище был исследован горн, расположенный в яме. Диаметр горна на дне — 1,45 м, сохранившаяся высота 1,1 м. Снизу располагалась топка высотой 0,5 м, которая отделялась от загрузочной камеры кирпичной перегородкой с продухами (Смирнов А. П., 1961. С. 159). По своим параметрам этот горн также как и большинство горнов Волжской Булгарии относится к булгарскому типу гончарных двухъярусных горнов, периодического действия с восходящим движением газов (Васильева И. Н., 1993).

XIII век. В Примокшанье встречены железоплавильные печи на селищах Полянки и Паньжа. Вокруг них имеются следы руды, шлака, криц. У с. Рыбкино, где добывали железо до XIX века, найдена древняя шахта в виде глубокой траншеи и железоплавильная печь. Вокруг печи было множество кусков пережженной глины, древесного угля, шлака и криц. В то же время поселений здесь не обнаружено.

В Среднем Поволжье по-прежнему бытуют гончарные горны, но теперь на восточном побережье Волги.

XIV век. В Примокшанье встречены железоплавильные печи на селищах Полянки, Паньжа, Стародевичье II. Крицы и шлак есть на Итяковском городище.

В г. Мохши — гончарные двухкамерные кирпичные горны с опорным столбом в центре (рис. 34). Диаметр горна 2 м, высота рабочей камеры 1,1 м. Снизу топочная камера. Помимо этого часто встречаются куски крицы и шлака.

В Поволжье есть крицы весом до 4 кг, диаметром до 30 см и шлак (селища Муранское, Барбашинское). Крупные крицы выплавляли, как правило, в более крупных наземных горнах-домницах.

В этот период широко распространяется производство чугунных котлов, свидетельством чего являются многочисленные следы в виде осколков чугунных изделий, брака и остатков производственных сооружений. Чугунолитейное ремесло представлено в основном в крупных городских центрах Среднего Поволжья. Наиболее полно эта отрасль изучена по материалам города Болгара (Город Болгар, 1996), на основании которых Ю. А. Семыкиным разработана типология горнов и изучена технология производства. Чугунные котлы широко использовались по всей территории Золотой Орды (Рязанов С. В., 1997), однако центров производства было не так много.

В Западном Поволжье такие котлы найдены на Таутовском, Никольском, Александровском селищах.

XV век. Железоплавильная печь на селище Стародевичье II возможно относится и к этому времени.

Прежде чем рассматривать общую картину развития необходимо отметить, что на территории Западного Поволжья имеются собственные залежи лишь железной руды, а все цветные металлы привозные. Этим можно объяснить то, что железное сырье встречается в самых разных видах (руда, крицы, шлаки), а медь, олово, свинец и серебро либо в слитках, либо в качестве лома. В то же время железная руда тоже присутствует не везде. Она встречается в основном небольшими скоплениями в обрывах оврагов в виде бурых и красных камней, возникших на месте древних болот. В то же время есть несколько крупных месторождений железной руды, среди которых самым мощным является Рябкинское месторождение в Среднем Примокшанье.

Возможно, это месторождение начало использоваться уже с VI века, свидетельством чего является множество поселений с именьковской и мордовской керамикой возле него. Однако ранних производственных сооружений на них пока не обнаружено. Про мордовские же поселения в Примокшанье пишут либо, что: «…производственные сооружения, относящиеся к добыче и обработке железа, почти не изучены» (Финно-угры, 1987. С. 106), либо общие слова (Жиганов М. Ф. 1976. С. 68).

В то же время наиболее ранние железоплавильные печи с предгорновыми ямами появились на именьковских памятниках с VI века в Среднем Поволжье. На этих поселениях встречаются также многочисленные следы железных криц и шлаков. А на городище Ош-Пандо в Среднем Посурье кроме шлаков и криц найдены остатки железной руды и даже следы ее добычи в виде большой ямы. Вероятно это одна из самых ранних железодобывающих шахт Поволжья. О добыче руды подобным образом писал еще в XVIII веке И. И. Лепехин: «Руда в железных рудниках добывалась шурфами, то есть круглыми ямами, от которых подводили штольни или подкопы, но недалеко, потому что руда была гнездовая и попадалась только кучками» (Лепехин И. И., 1771. С. 50-51).

Массовое распространение производственных сооружений относится к X веку. На р. Оке на Тумовском селище изучена рудообжигательная печь и кузнечные горны (Горюнова Е. И., 1961). На р. Теше обнаружена железоплавильная печь у с. Новый Усад с предгорновой ямой (Вихляев В. И., 1983). В Среднем Поволжье на таких городищах как Болгар и Хулаш сохранились как ямные печи, датируемые X-XI веками, так и наземные, относящиеся к XI-XII векам. Характерно, что во всех ранних конструкциях использовался деревянный каркас, который встречается в производственных сооружениях Прикамья и Подонья (Семыкин Ю. А., 1996. С. 100-101). В целом создается впечатление, что, появление подобных горнов связано с приходом болгарских племен в Среднее Поволжье. С этого времени куски криц и шлаков встречаются практически на всех поселениях Волжской Булгарии как на Средней Волге, так и в Верхнем Посурье.

Новый всплеск в развитии железоплавильных сооружений относится к золотоордынскому периоду. Так с XIII века в Примокшанье начинает осваиваться Рябкинское месторождение. На поселениях вдоль р. Мокши (Полянки, Паньжа) появляются железоплавильные печи и множество сопутствующих элементов. Но главное это появление на месторождении шахты в виде длинной траншеи, что очевидно связано с ростом спроса на железо. В XIV веке на р. Мокше возникает еще одна печь на Стародевиченском селище.

Наращивается производство железо и в Среднем Поволжье. Так, например, на Муранском селище в Самарской Луке встречаются уже не мелкие куски крицы, а довольно крупные, для получения которых необходимы были и большие домницы. Крупнейшим производителем в это время становится город Болгар.

Итогом развития железоплавильного ремесла стало появление чугуноплавильного производства. Используя восточные технологии, жители Западного Поволжья в XIV веке освоили производство чугуна, свидетельством чего являются как сами изделия так отходы и брак, которые встречены на памятниках Среднего Поволжья и Верхнего Посурья.

Параллельно с развитием железоделательного ремесла шло медеплавильное производство (рис. 35). Однако в отличие от первого оно представлено в основном слитками и медеплавильными мастерскими. Медеплавильные печи обнаружены лишь на двух булгарских городищах X-XIII веков.

В Примокшанье большая часть слитков происходит из погребений, что позволяет достаточно точно проследить изменения происходящие в медном деле. Самые ранние находки слитков происходят со Старобадиковского селища и относятся к VII веку. Позже несколько слитков встречено в погребениях IX-X веков на р. Цне. Основная же масса слитков относится к X-XI векам и соответствует по периодизации Л. А. Голубевой второму периоду (IX-XII века) (Голубева Л. А., 1984). Они расположены преимущественно в цнинских могильниках. Это слитки бронзы, олова и серебра. Лишь по одному погребению со слитками известно в Верхнем Примокшанье (Красный Восток) и Нижнем Примокшанье (Шокшинский). Позже, начиная с XII века, слитки практически перестают встречаться как в погребениях, так и на поселениях.

На Оке слитков не обнаружено.

В Среднем Поволжье в раннеболгарский период слитки не встречаются. Существенным образом картина изменилась с XI века. Особый интерес представляют исследованные на Тигашевском городище и Муромском городке меднолитейные мастерские с горном, бронзовыми слитками и ломом, свидетельствующие о специализации производства. С этого времени слитки и капли бронзы, олова и свинца встречаются практически на всех крупных поселениях Волжской Булгарии, включая памятники Верхнего Посурья.

В Верхнем Посурье с XII века появляются гончарные горны и связанные с ними детали, такие как штыри, запасы глины, бракованная посуда. Истоки этих горнов лежат в городах Волжской Булгарии, где они имели четкую специализацию. Местные горны были более универсальными. Все они расположены в землянках, служивших гончарными мастерскими.

Чуть позже подобные горны появляются и в Верхнем Примокшанье. В XIV веке на территории города Мохши появляются гончарные горны уже другой конструкции и больших размеров, рассчитанные на более массовое и качественное производство. Но и они расположены в землянках. Одновременно начинают функционировать и печи для обжига кирпича, из которого в Мохши строились дома.

Наибольшее количество гончарных горнов найдено на булгарских поселениях Среднего Поволжья. Здесь они были специализированными и предназначались либо для производства бытовой посуды, либо для поливной парадной. Наиболее подробная типология булгарских горнов разработана И. Н. Васильевой (Васильева И. Н., 1993). Характерно, что практически все поселения X-XIII веков (кроме Билярского и Болгарского городищ) на которых найдены горны, расположены в Западном Поволжье. Причем большинство из них довольно однотипны. В XIII-XV веках ситуация полностью меняется и теперь в Западном Поволжье гончарные горны найдены лишь на Наровчатском городище (Мохши).

В целом выявляется вполне ясная картина о решающем воздействии Волжской Булгарии на развитие производственных сооружений в Западном Поволжье. Это касается, прежде всего, гончарного и железоплавильного производства. Более самостоятельно шло развитие меднолитейного дела, но и здесь после прихода болгар в IX-X веках резко увеличилось количество цветного металла. Позже в XII веке медное ремесло выделилось в самостоятельную отрасль, и появились ювелирные мастерские.

3. Орудия труда

Важнейшим элементом любой производственной деятельности являются средства производства. В нашем случае — это орудия труда или инструменты, а также различные приспособления, при помощи которых добывали сырье, обрабатывали его и создавали разнообразные изделия. О значении и ценности инструментов может свидетельствовать то, как часто находят их. И если топоры и тесла, пряслица и льячки встречаются довольно часто, то большинство других инструментов и приспособлений представлены порой единичными экземплярами.

а. Металлообрабатывающий инструментарий

V-VI века. В этот период находки инструментов и их деталей довольно редки. Так в Безводнинском могильнике на Волге, в Малышевском могильнике на Оке и в Зареченском селище (Верхнее Посурье) обнаружены лишь льячки (рис. 37).

VII-VIII века. В Примокшанье распространяются льячки (могильники Шокшинский, Крюково-Кужновский, Томниковский, Пановский), литейные формы (рис. 36) (могильники Шокшинский, Ст. Кужендеевский, Крюково-Кужновский), клещи (Пановский могильник).

На именьковских памятниках в Среднем Посурье встречаются зубило, напильники, множество предметов литейного производства (льячки, тигли, формы) (рис. 38). Еще большим разнообразием отличатся их инструменты в Среднем Поволжье — это зубила, молотки, клещи, конусовидные тигли, льячки и формы для отливки изделий из цветных металлов.

Литейные формы появились и в Верхнем Посурье (Армиевский могильник).

IX век. В Примокшанье продолжают использоваться литейные формы (могильники Шокшинский, Крюково-Кужновский, Журавкинский II, Елизавет-Михайловский), льячки (могильники Крюково-Кужновский, Шокшинский, Пановский, Красный Восток, Лядинский, Журавкинский II, Елизавет-Михайловский, Ст. Бадиковский II), клещи (Пановский, Елизавет-Михайловский могильники). Льячки по своим особенностям ближе всего к марийским формам (Голубева Л. А., 1984. С. 86). Особый интерес представляет набор железных инструментов ювелира (наковальня, молоток, пробойник, ножницы, клещи, долото, два бородка, зубило), а также кусочки бронзы из погребения 115 Елизавет-Михайловского могильника (рис. 40) (Алихова А. Е., 1969).

В Нижнем Поочье получают распространение литейные приспособления: льячки и литейные формы, которые, по мнению Л. А. Голубевой близки к мерянским (Голубева Л. А., 1984. С. 86).

X век. В Примокшанье встречаются клещи (Пановский могильник), литейные формы (могильники Крюково-Кужновский, Елизавет-Михайловский, Журавкинский II, Лядинский, городище Кармалейское), льячки (могильники Крюково-Кужновский, Пановский, Елизавет-Михайловский, Журавкинский II), молотки (Лядинский могильник).

В других районах никаких изменений не произошло, хотя в Среднем Поволжье появилась Волжская Булгария и множество ремесленных мастерских, где появилось множество инструментов (рис. 41). Однако на левобережье Волги инструментов мало.

XI-XII века. В Примокшанье все также встречаются литейные формы (могильники Крюково-Кужновский, Лядинский, селище «Попова Поляна»), льячки (могильники Крюково-Кужновский, Пановский, Кельгининский, Ефаевский), клещи (Пановский могильник), пинцеты (Елизавет-Михайловский, Кельгининский могильники).

Особый интерес представляет комплекс ювелирных инструментов с Верхнего Посурья, часть которых имеет параллели в Волжской Булгарии, а часть является местным творчеством. Среди них выделяются железные зооморфные молоточки, бронзовые и железные матрицы, пинцеты и формы для литья (рис. 42).

XIII-XV века. В Примокшанье встречаются пинцеты (Кельгининский могильник), льячки (могильники Кельгининский, Ефаевский, городище Итяковское).

б. Деревообрабатывающий инструментарий

V-VI века. Из всех районов Западного Поволжья отдельные инструменты встречены лишь в Серповском могильнике (Примокшанье) — это ложкарь и тесла-мотыжки. В то же время практически на всех памятниках имелись топоры-кельты (рис. 21). Классификация втульчатых топоров довольно подробно разработана в работах А. Е. Алиховой, М. Ф. Жиганова, И. М. Петербургского (Алихова А. Е., 1959; Жиганов М. Ф., 1976; Петербургский И. М., 1975).

VII-VIII века. Топоры-кельты по-прежнему характерны для многих памятников Западного Поволжья (могильники у п. Заря, Ст. Кужендеевский, Армиевский, Крюково-Кужновский, Пановский). Стали распространяться в Примокшанье и такие инструменты как тесла-мотыжки (могильники Ст. Кужендеевский, Пановский), скобели (могильники Ст. Кужендеевский, Пановский), долота (Пановский могильник).

Тесла-мотыжки (рис. 43) часто связывают с земледелием. Однако они встречаются и у кочевых племен в степях, а также на Кавказе, Алтае, в салтовской культуре. Их находят как в погребениях кочевников, так и земледельцев, поэтому однозначно связывать их с земледелием нельзя. Вероятнее всего большинство из них относится к плотницкому инструменту. Хотя мордовские исследователи все же относят их к земледельческим орудиям (Петербургский И. М., 1975. С. 60). В то же время из классификации И. М. Петербургского видно, что подобные тесла встречаются в Примокшанье не часто.

На р. Оке появляются пешни с круглой втулкой, выполнявшие роль долота (Гришаков В. В., 1990. С. 43), а также проушные узколезвийные топоры (Гришаков В. В., 1990. С. 42).

На именьковских памятниках в Среднем Посурье встречаются долото и шилья. Практически тот же самый набор инструментов характерен и для именьковских памятников Среднего Поволжья, но более разнообразный (Старостин П. Н., 1967; Васильев И. Б., Матвеева Г. И. 1986).

В Верхнем Посурье встречаются тесла-мотыжки (Ахунское селище).

IX век. В Примокшанье появляются более усовершенствованные формы топоров-кельтов (могильники п. Заря, Крюково-Кужновский, Пановский, Журавкинский II, Елизавет-Михайловский). Но самое главное то, что в это время появились топоры проушные (могильники Крюково-Кужновский, Журавкинский II, Елизавет-Михайловский, поселение Ст. Бадиковское), что значительно увеличило их производительность. Классификация проушных топоров разработана в работах А. Е. Алиховой, И. М. Петербургского (Алихова А. Е., 1959; Петербургский И. М., 1975). Продолжают использоваться тесла-мотыжки (Пановский, Елизавет-Михайловский могильники), скобели (Елизавет-Михайловский, Пановский могильники), долота (могильники Пановский, Журавкинский II).

В Верхнем Посурье также появились проушные топоры (рис. 44), а также встречены сверло, скобель, шило (Армиевский курганно-грунтовой могильник), тесла (Ахунское, Чемодановское селища).

X век. В Примокшанье еще сохраняются топоры-кельты (могильники у п. Заря, Крюково-Кужновский, Пановский, Журавкинский II), все больше становится топоров проушных (могильники Крюково-Кужновский, Журавкинский II, Лядинский). Более того, появляются топоры широколезвийные (Лядинский могильник), что еще больше повысило их КПД. Продолжается использование других инструментов — тесла-мотыжки, скобель, (все — Пановский могильник), долота (могильники Пановский, Журавкинский II).

В Нижнем Поочье и Верхнем Посурье больших изменений не произошло. Происходят лишь эволюционные изменения отдельных частей. Так в Поочье появляются пешни с квадратной втулкой. В Верхнем Посурье встречен топор-кельт с орнаментированным с двух сторон лезвием (рис. 41). Орнамент нанесен зубилом и представляет собой пять рядов треугольных насечек и зигзага ближе к острию. Подобные орнаменты встречались на топорах Новгорода и Верхнего Поволжья со второй половины X века, но только на проушных (Артемьев А. Р., 1994). Истоки этой традиции многие видят в украшениях чеканов кочевников (Кирпичников А. Н., 1966. С. 35).

XI-XII века. Топоры-кельты не встречаются на новых памятниках. Везде широко внедряются топоры проушные. В Примокшанье — это могильники Крюково-Кужновский, Лядинский, Кельгининский, Стародевиченский, Старобадиковский. Появился новый тип проушных топоров — с длинным лезвием (рис. 45) могильники Заречное II, Стародевиченский, Кельгининский и другие). Традиционно их называют бортевыми. Вместе с ними появились и так называемые пешни с квадратной втулкой (рис. 46). Все так же распространены тесла-мотыжки (могильники Пановский, Кельгининский), скобели (могильники Пановский, Кельгининский), долота (могильники Пановский, Стародевиченский).

Практически все эти инструменты встречаются и на памятниках Верхнего Посурья, но в большем количестве и разнообразнее. Одна из самых массовых находок — это проушные топоры, преимущественно широколезвийные и тесла с бортиками на лезвии, а также встречаются скобели и ложкари. Большая часть этих инструментов имела широкий ареал распространения, но некоторые имеют местное происхождение и оригинальные формы.

XIII-XV века. Топор проушный по-прежнему бытует широко. В Примокшанье — это могильники Кельгининский, Стародевиченский, Старобадиковский, Паньжинский, Гагинский. Все так же встречаются тесла-мотыжки, скобели, (все — Кельгининский могильник), долота (могильники Стародевиченский, Старосотенский), пешни (могильники Старобадиковский, Гагинский), ложкари (могильники Старосотенский, Гагинский). Длинные топоры и пешни с квадратной втулкой практически исчезли.

в. Универсальный инструментарий и приспособления

V-VI века. Самое широкое распространение получили ножи, а также такие приспособления как глиняные пряслица, которые имелись практически на всех памятниках.

VII-VIII века. Продолжают повсеместно встречаться ножи и глиняные пряслица. Особенно много пряслиц на именьковском городище Ош-Пандо (524 экз.) (Степанов П. Д., 1967. С. 81).

Судя по большому количеству костяных изделий, существовало и косторезное дело, где в качестве инструментов использовали ножи, также во множестве встречающиеся на среднесурских памятниках.

IX-X века. Самым массовым материалом все также были ножи и пряслица. В Верхнем Посурье наряду с лепными глиняными пряслицами стали делать их из стенок сосудов.

XI-XII века. В Примокшанье по прежнему часто встречаются ножи (рис. 47) и пряслица, но теперь наряду с глиняными стали распространяться шиферные пряслица (рис. 48).

На памятниках Верхнего Посурья — ножи и пряслица также самая массовая категория находок. Преобладали пряслица, сделанные в основном из глины, но появилось много и шиферных пряслиц, большинство которых сосредоточено на Юловском, Золотаревском, Неклюдовском, Селиксенском городищах. У многих ножей стали встречаться долы на лезвии. Часто встречаются и лощила — вспомогательные инструменты гончаров, а также кочедыки для плетения лаптей.

XIII-XV века. Наряду с пряслицами в регионе встречаются кочедыки, челноки для плетения сетей.

Наиболее полная информация по инструментам Примокшанья собрана в трудах И. М. Петербургского и М. Ф. Жиганова (Петербургский И. М., 1974; Алихова А. Е., 1959). Однако здесь материалы I тыс. до н. э. и I-II тыс. н. э. с памятников городецкой культуры, мордвы, именьковцев перемешаны между собой и на этом основании делаются вывод о путях и уровне развития ремесла, что не всегда соответствует действительности.

Исследование инструментов позволяет проследить лишь одну из сторон развития ремесленной деятельности в регионе, выявить особенности и достижения в сфере орудий труда.

В Примокшанье на протяжении всего времени с V по XV век постоянно использовались такие инструменты как литейные принадлежности (льячки, литейные формы), плотницкий набор (топоры, тесла, долота, скобели), кузнечный (клещи), а также ножи, резцы (ложкари), пряслица.

Литейные принадлежности были характерны с V по XI век для женских погребений I тыс. н. э. (рис. 35) (Алихова А. Е., 1959. С. 69; Петербургский И. М., 1974. С. 54; Голубева Л. А. 1984). С XI века в литейном деле начинается массовое производство, и оно переходит к мужчинам. С XII века литейные принадлежности в погребениях практически не встречаются. В целом известно около 70 погребений с литейными принадлежностями, причем 46 из них найдены на р. Цне.

Втульчатые топоры, по мнению Е. И. Горюновой характерны для всех финно-угорских племен (Горюнова Е. И., 1961. С. 70) и просуществовали до XI века. В IX веке появились молотки, в XI веке — пинцеты, шиферные пряслица, а вместо втульчатого топора стала распространяться так называемая пешня. В X веке началось активное внедрение проушных топоров, что привело к полному вытеснению втульчатых.

Особую группу инструментов составили длинные (бортевые) топоры, история распространения которых весьма своеобразна. Сейчас очень сложно установить, кто первым назвал эти топоры бортевыми, но эта традиция оказалась очень живучая. На сегодня найдено уже 32 длинных топоров с 16 памятников. Все они довольно однотипные и большинство из них происходит с могильников. Это обстоятельство позволяет более детально проследить историю этого особого изделия, распространенного в основном на р. Теша и р. Мокша и просуществовавшего с XI по XIV век (рис. 49). Большинство топоров датируется XI-XIII веками. В XIV веке такой топор есть лишь на Гагинском и Старосотенском могильниках. При количественном распределении довольно ярко высвечивается центр сосредоточения длинных топоров — это могильник Заречное II на р. Теша, где найдено 10 топоров. По 3 топора встречено на Стародевиченском могильнике на р. Мокша, на Кельгининском и Татлакском II могильниках в бассейне р. Вад,. Единственный топор за пределами Примокшанья и Теши встречен на Золотаревском поселении в Верхнем Посурье (Белорыбкин Г. Н., 2001). Таким образом, хорошо очерчивается территориальная привязка длинных топоров к рекам Теша и Мокша. Однако на этом их особенности не заканчиваются. Оказалось, что они практически всегда встречаются в комплексе целой группы предметов (табл. 11, 12).

Из 22 погребений, в которых находился длинный топор (всего — 32 экз.), в 16 погребениях были нож и кресало, в 17 вместе с ним был положен обычный топор с выемкой на лезвии, в 15 находилась так называемая «пешня» с квадратной втулкой (тесло квадратное, всего — 30 экз.), в 17 случаях — наконечники стрел и бронзовые кольца от 2 до 5 штук в погребении, в 8 — пряжки от ремня, в 8 случаях — наконечник копья и в 11 погребениях — бронзовый котел, а также сюльгамы от одной до двадцати пяти штук в погребении, хотя, по мнению специалистов практически во всех погребениях захоронены мужчины. Помимо этого в погребениях с длинным топором встречаются и другие вещи (тесло, шило, оселок, поясные накладки и украшения), которые бытовали широко и не были так жестко связаны между собой. Что же касается тесно связанного между собой набора, то в него можно включить вместе с длинным топором нож с кресалом, топор обычный, пешню, наконечники стрел и копья, бронзовые кольца и котел, пряжки от ремня и какое-либо украшение, чаще всего сюльгама. Среди этого набора есть вещи распространенные, а есть довольно редкие. Из последних — это, прежде всего бронзовые котлы и тесла с квадратной втулкой. Анализ их распространения показывает, что они практически всегда встречаются вместе с длинными топорами, особенно это касается тесел.

В целом перед нами предстает специфический набор предметов, характерный для военного быта, особенно если учесть, что в некоторых погребениях вместе с этим комплексом встречается и такие редкие предметы вооружения как сабля или щит.

Таким образом, погребения с длинными топорами, несомненно, принадлежат воинам и, очевидно, не самым последним, учитывая дорогие предметы в комплексах. Исходя из этого довольно странно звучит причисление длинных топоров из этих погребений к бортевым. Получается как бы пасечник, вооруженный до зубов. С другой стороны каждый, кто хоть раз брал топор в руки, знает, как тяжело с размаху попадать в одну точку простым топором, а уж топором с длинным лезвием и подавно. В связи с этим вызывает сомнение и интерпретация тесла с квадратной втулкой как пешни. Особенно если учесть угол наклона лезвия, который по своим техническим характеристикам ближе к характерному углу для тесел, чем для пешни, у которой лезвие делалось, как правило, без наклона и в виде штыря. И даже втулка на этом предмете делалась несомкнутой, как у тесла. Тем не менее, название «пешня» укоренилось также прочно, как и название «бортевого» топора.

Распределение этих комплексов по территории Западного Поволжья позволяет установить, что центр их сосредоточения в XI-XIII веках располагался в верховьях р. Теша в районе могильника Заречное II (рис. 50).

На Оке также наблюдается процесс замены втульчатых топоров проушными, которые начинают распространяться уже в VIII веке. Одновременно появились пешни с круглой втулкой, которые просуществовали до X века, когда втулка становится квадратной. Очевидно, пешни стали продолжением традиции втульчатых топоров. После этого в XI веке пешни с квадратной втулкой распространились по Примокшанью, но уже со скошенным лезвием, что сближает их по функциональному назначению с теслами.

Помимо этого на Оке постоянно встречаются литейные принадлежности (льячки, тигли, литейные формы), имеющие сходство с мерянскими. У тех и других льячек левосторонний слив. Известно 25 погребений с литейными принадлежностями и большинство из них женские (Финно-угры, 1987. С. 90; Гришаков В. В., 1990. С. 45; Голубева Л. А., 1984). Основная масса их относится к IX-XI векам.

До X века пользовались глиняными и костяными пряслицами, а затем начинают распространяться шиферные пряслица.

Почти одновременно с муромскими памятниками на Оке в Среднем Посурье и Среднем Поволжье появились именьковские поселения и могильники, где также находят различные инструменты. Здесь они более разнообразные как по количеству, так и по форме. Среди плотницких предметов были тесла и долота, струги, среди кузнечных — молотки, зубила и напильники, пинцеты, клещи и пуансоны, помимо этого встречаются ножи, шилья, ложкари и кочедыки. Льячки имели округлую форму. Глиняные пряслица, встречающиеся в большом количестве, украшены точечным и линейным орнаментом.

На некоторых именьковских памятниках встречаются длинные проушные топорики (рис. 51), которые, по мнению одних, использовались как плотницкий инструмент (Старостин П. Н., 1967), по мнению других — в качестве полуфабриката или денег (секировидные предметы) (Розанова Л. С., Терехова Н. Н., 2000. С. 139). Судя по маленькому диаметру отверстий и сохранности секир, а также с учетом находок их в основном в составе кладов можно согласиться с тем, что они не использовались в качестве орудий труда. В связи с этим приходится констатировать отсутствие топоров на именьковских памятниках, за редким исключением, хотя, по мнению многих исследователей, топоры являются обязательным атрибутом подсечно-огневого земледелия. Не будь еще и наральников с зерном и жерновами, можно было бы забыть о существовании у них земледелия. Однако детали рала и зерна злаков все же есть, и поэтому остается предполагать, что они распахивали не лесные, а луговые почвы, так как лес рубить было нечем. Обращает на себя внимание и тот факт, что у соседних финских племен были широко распространены втульчатые топоры, но на именьковских поселениях и в могильниках таких топоров нет. На них много финских украшений, однако, заимствования друг у друга орудий труда не прослеживается.

В Верхнем Посурье в VI-VIII веках встречаются втульчатые топоры, тесла, литейные формы, глиняные пряслица и ножи. В IX веке появляются сверло, скобель, шило, тесла с бортиками. По-прежнему бытуют втульчатые топоры.

В XI веке происходит смена инструментов. Широко распространяются проушные топоры, среди которых к XII веку стали преобладать широколезвийные, шиферные пряслица, лощила, ложкари, кочедыки. Все так же активно используются тесла, скобели, шилья, сверла, но они представлены разными видами и их больше. Появился большой комплекс ювелирных инструментов (молотки, матрицы, пинцеты, литейные формы). Здесь появляются также длинные топоры и тесла с квадратной втулкой, как в Примокшанье.

Большинство инструментов характерны для ремесленников Волжской Булгарии, где использовались передовые по тем временам орудия труда. В черной металлообработке — это набор кузнечный (кувалды, молотки, наковальни, зубила, напильники, клещи и т. д.), в плотницком деле — топоры и тесла, разных конфигураций, долота, скобели и т. д.

В самой Волжской Булгарии в тот период уже существовала специализация. В одной мастерской изготавливали сельскохозяйственные орудия (рис. 52), в другой — бытовые вещи, в третьей — оружие. Более того, были даже узкоспециальные мастерские, где делали, например, только замки (Хузин Ф. Ш., 1997. С. 80).

В цветной металлообработке были распространены инструменты для изготовления медной посуды и замочков, а именно молоточки, наковаленки, клещи. Те же инструменты использовали и ювелиры, у которых, кроме того, встречаются литейные формы, матрицы, пинцеты, волочильные доски.

Инструменты других ремесел сохранились хуже, но все же встречаются. В гончарном деле — это лощила, в косторезном — ножи, сверла, пилы, резцы, кожевенном — сапожные ножи, шилья и иглы, в прядении — глиняные и шиферные пряслица.

Но все это появилось лишь в X-XI веках. В предшествующий (раннеболгарский или кочевой) период инструменты являются редкостью, что возможно связано с кочевым образом жизни большинства населения.

4. Инвентарь

Несмотря на малочисленность инструментов, ремесленные изделия представлены очень широко. Это, прежде всего глиняная посуда, фрагменты которой присутствуют практически на каждом памятнике, а также предметы быта и украшения, чаще всего встречающиеся в могильниках. Бытовые и хозяйственные изделия изготавливались из железа, бронзы, глины, кости, а украшения из цветных металлов, хотя некоторая часть делалась и из железа и кости. В зависимости от времени и места ремесленные изделия меняли формы и вид. Определенное влияние на этот процесс оказывали традиции и мода. Часть изделий попадала в регион и в результате торговли, но это, как правило, либо редкие предметы, либо драгоценные.

а. Глиняная посуда

Среди ремесленных изделий самую массовую категорию находок составляет глиняная посуда или если быть более точным развалы сосудов в погребениях и фрагменты керамики на поселениях. На протяжении всей средневековой истории в Западном Поволжье бытовала лепная посуда разных форм, а в конце I тысячелетия появилась круговая. При этом необходимо отметить чрезвычайную устойчивость лепной посуды.

Наиболее подробно эволюцию посуды и ее территориальные особенности рассмотрели в своих работах В. В. Гришаков (по лепной керамике финского населения) (Гришаков В. В., 1993), О. С. Хованская, Т. А. Хлебникова и И. Н. Васильева (по круговой керамике Волжской Булгарии) (Хованская О. С., 1954; Хлебникова Т. А., 1962, 1984, 1988; Васильева И. Н., 1988, 1993). Посуда именьковских памятников представлена в работах П. Н. Старостина, П. Д. Степанова, Г. И. Матвеевой (Старостин П. Н., 1967; Степанов П. Д., 1967; Васильев И. В., Матвеева Г. И., 1986). Поэтому нет необходимости останавливаться на подробной характеристике типов и видов керамики. В то же время это значительно облегчает изучение территориальных и хронологических особенностей глиняной посуды в Западном Поволжье.

V век. Во всем регионе (рис. 54) была распространена только лепная посуда слабого обжига, бурого и черного цветов, но разных форм и способов обработки поверхности.

В Примокшанье это преобладание разнообразных форм горшков (Тезиковский могильник), которые к концу века нивелируются. Встречаются различные типы мисок и пара чаш.

На р. Теша в основном бытовали разнообразные миски, а также были горшки (Абрамовский могильник) и встречено одно блюдо (рис. 60).

На р. Волге, в устье р. Оки были горшки и миски (Безводнинский могильник) (рис. 61).

В Верхнем Посурье бытовали горшки представленные большим разнообразием форм, а также встречались миски (Селиксенский, Армиевский могильники) (рис. 60).

VI век. По-прежнему основная масса посуды лепная (рис. 54).

В Примокшанье горшки снова приобрели множество форм (Шокшинский, Старокадомский могильники).

Новые типы горшков появляются на р. Волга (Безводнинский могильник). Здесь также появились миски и банки.

На р. Теша горшки сильно не изменились, а миски стали более разнообразными (Абрамовский могильник). Посуда стала более орнаментированной.

В Верхнем Посурье продолжают бытовать горшки прежних форм (Селиксенский, Армиевский могильники), миски стали вытесняться чашами, появились банки. Посуда в основном не орнаментирована.

В Среднем Посурье и Среднем Поволжье широко распространяются горшки. Помимо этого встречаются миски, чаши и банки (Ош-Пандо, Именьковское городище) (рис. 64).

VII век. В Примокшанье сохраняются старые формы горшков (Шокшинский могильник) (рис. 65).

На р. Волга миски стали более разнообразными и сохранились прежние формы горшков (Безводнинский могильник).

На р. Ока стали распространяться острореберные миски (Малышевский могильник). Для посуды характерно лощение и слабая орнаментация.

На р. Теша горшки не претерпели изменений, а вот мисок стало меньше (Абрамовский, Старший Кужендеевский могильники).

В Верхнем Посурье сохранились горшки и миски прежних форм (Селиксенский, Армиевский могильники).

В Среднем Посурье и Среднем Поволжье продолжают бытовать горшки, чаши и банки (Ош-Пандо, Именьковское городище). Появляются крышки, сковороды и миниатюрные сосудики.

В Самарской Луке появляются курганы, в которых встречается лепная посуда в виде горшков и кувшинов. Помимо этого здесь распространяется круговая посуда — кувшины восстановительного обжига, серого цвета и амфоры.

VIII век. В Примокшанье произошло сокращение разновидностей горшков и появились миски, банки (Шокшинский, Тенишевский могильники) (рис. 61).

На р. Волга по-прежнему преобладают миски и сократились виды горшков (Безводнинский могильник).

На р. Ока значительно возросло разнообразие мисок, и распространились горшки, а также появились банки (Малышевский могильник) (рис. 62).

На р. Теша продолжали бытовать горшки (появились новые типы) и миски (Старший Кужендеевский могильник) (рис. 61).

На р. Цна появились горшки и миски, а также несколько банок (Елизавет-Михайловский, Крюково-Кужновский, Пановский могильники) (рис. 62). Около половины сосудов имеют орнамент.

В Среднем Посурье и Среднем Поволжье продолжают бытовать горшки, чаши и банки, крышки, сковороды и миниатюрные сосудики (Ош-Пандо, Именьковское городище). В то же время в Среднем Поволжье появляются новые типы лепной посуды — горшки и округлодонные чаши и круговая посуда — кувшины и кружки серого цвета с лощеной поверхностью (Большетарханский могильник) (рис. 65).

В Самарской Луке сохраняется лепная посуда — горшки и кувшины, а также круговая посуда — кувшины серого цвета и амфоры.

IX век. В Примокшанье (рис. 56) появились новые типы горшков и мисок, а банки стали единичными (Шокшинский могильник). Стали распространяться миниатюрные сосуды. Посуда слабо орнаментирована.

На р. Ока по-прежнему преобладают миски, горшки приобрели большое число разновидностей (Малышевский могильник). Встречаются также банки, но в то же время появилось множество чаш и даже кружка.

На р. Цна также появились новые горшки, миски и банки, а также появились чаши (Елизавет-Михайловский, Крюково-Кужновский, Пановский могильники) (рис. 63).

В Верхнем Посурье распространяются разнообразные формы лепной посуды (Армиевский курганно-грунтовой могильник). Среди них преобладают горшки и миски, а также встречаются банки, чаши, сковороды, блюда. Для них характерны такие детали как острореберность, ангоб и почти полное отсутствие орнамента.

В Среднем Поволжье сохраняется лепная посуда — горшки и округлодонные чаши и круговая посуда — кувшины и кружки серого цвета (Большетарханский могильник).

X век. В Примокшанье продолжают бытовать горшки старых форм и размеров, сократилось число мисок (Шокшинский могильник).

На р. Ока незначительно изменились типы мисок и горшков (Малышевский могильник) и исчезли чаши. В то же время появились сосуды (преимущественно миски) на кольцевых поддонах и с черным лощением.

На р. Цна продолжает увеличиваться количество типов горшков и мисок (Елизавет-Михайловский, Крюково-Кужновский, Пановский могильники).

В Верхнем Посурье и по всему Среднему Поволжья широко распространяется круговая посуда окислительного обжига (рис. 66), преимущественно желтого и коричневого цветов. По форме выделяются горшки, кувшины и корчаги. Помимо этого встречаются миски, кружки, блюда, чаши, стаканообразные сосуды, светильники и крышки. На Самарской Луке кроме этого есть круговые котлы и амфоры. Часть посуды орнаментированная. На памятниках с круговой посудой продолжает бытовать и лепная посуда, в основном горшки. Иногда встречаются сковороды, округлодонные чаши, миски, кружки.

XI век. В Примокшанье (рис. 57) сохранились прежние формы горшков и мисок, сократились банки (Шокшинский могильник).

На р. Цна типы горшков сократились (Елизавет-Михайловский, Крюково-Кужновский, Пановский могильники). Посуда стала неорнаментированной.

На р. Ока стала активно распространяться круговая посуда восстановительного обжига, в основном черного цвета. По формам — это прежде всего горшки, а также миски, корчаги, кувшины, светильники, крышки и амфоры. Посуда, как правило, с орнаментом.

В Верхнем Посурье и в Среднем Поволжье возрастает количество круговой посуды окислительного обжига, теперь уже коричневого и красного цветов. Основные формы посуды сохраняются. В то же время появляются и широко распространяются сфероконусы. На памятниках с круговой посудой встречается и лепная посуда, составляющая не более 3-5% глиняной посуды.

XII век. В Примокшанье (рис. 58) продолжают бытовать основные типы лепных горшков, мисок и банок, а также появляются сковороды и чаши (Мордовскопаркинский, Стародевиченский, Кельгининский могильники, Жуковские, Вышинские, Саровское городища). В то же время здесь распространяются памятники с круговой посудой окислительного обжига (Жуковские, Вышинские и другие городища) и круговые сосуды стали встречаться в могильниках. И если в северных памятниках (Саровское городище, Стародевиченский могильник) это отдельные горшки, миски или чаши, то в южных это либо поселения с господством круговой посуды, либо могильники, где она составляет почти половину керамики (Кельгининский могильник). По формам здесь выделяются в основном горшки и миски, а также встречаются корчаги, кувшины, блюда.

Среди примокшанской посуды выделяется особая группа смешанной керамики. Сюда относятся лепные горшки и миски, копирующие формы и пропорции круговой посуды, а также круговая посуда по форме копирующая лепные горшки и банки.

На р. Ока продолжала распространяться круговая посуда восстановительного обжига прежних форм: горшки, миски, корчаги, кувшины, светильники, крышки. От Оки эта посуда по Волге распространилась вокруг Нижнего Новгорода, где сложилась довольно пестрая картина, когда поселения с круговой посудой располагались между поселениями с лепной керамикой.

В Сурско-Волжском междуречье поселения с круговой посудой окислительного обжига занимают все пространство. Основные формы посуды сохраняются. Возрастает число поливной посуды, а также посуды восстановительного обжига. Резко снижается количество и виды лепной керамики.

XIII-XIV века. В Среднем Примокшанье (рис. 58) по-прежнему широко распространена лепная посуда, таких форм как горшки, миски, банки. В Верхнем Примокшанье произошло значительное сокращение числа памятников с круговой посудой, но она все же сохранилась. Среди нее преобладали горшки, блюда, кувшины.

На р. Ока сохранилась прежняя тенденция развития круговой посуды, как по количеству, так и по типам форм. В Нижнем Поочье, в районе Нижнего Новгорода продолжали сосуществовать поселения с круговой и лепной посудой.

В Верхнем Посурье происходит резкое сокращение памятников с круговой посудой. На нескольких вновь появившихся поселениях получила распространение посуда кирпично-красного цвета (Саловское 1, Никольское селища). Среди форм преобладали корчаги и горшки, более крупных форм, чем в домонгольский период. Встречаются также кувшины, кружки, блюда, миски.

В Среднем Поволжье территория распространения круговой посуды несколько уменьшилась. Наряду с домонгольскими формами посуды, такими как кувшины, кружки, горшки, светильники, стаканообразные, сфероконусы, крышки, появляются и новые — кумганы, блюда на кольцевых поддонах, кубки, котлы, а также довольно редкие формы — тазы, пиалы, копилки, тастары, маслобойки. Особенно быстро увеличивается количество и разновидности корчаг и корчажек. В то же время продолжает встречаться лепная округлодонная посуда прикамского и приуральского облика. Появилось большое число круговой посуды среднеазиатского облика. На Самарской Луке сложилась особая группа круговой керамики, в которой смешались традиции мордовской, булгарской и русской посуды, представленной в основном горшками и чашами.

Изучение особенностей керамики на разных территориях Западного Поволжья позволяет проследить как частные, так и общие тенденции развития во времени и пространстве. Если в середине I тыс. н. э. в регионе использовалась исключительно лепная посуда, то в VII-VIII веках в Среднем Поволжье стала распространяться круговая посуда серого цвета (восстановительного обжига) кувшинообразных форм, истоки которой, по мнению большинства исследователей, идут из салтово-маяцких памятников. Вместе с ней появилась и новая лепная посуда: горшки — из Подонья и округлодонная посуда из Прикамья и Приуралья. В X веке круговая посуда распространяется по всему Среднему Поволжью, но уже желтого и красного цветов (окислительный обжиг). Отсюда она начинает проникать в Верхнее Посурье, а позже в XI-XII веках появляется в Примокшанье. Впрочем, в это же время на Оке распространилась и круговая посуда черного цвета (восстановительный обжиг). С XII века черная круговая посуда начинает активно проникать в Среднее Поволжье. В результате круговая керамика стала обязательным атрибутом всех памятников региона. В то же время четко обозначился центральный район (бассейн р. Алатырь), где отсутствует вообще какая-либо керамика. Практически та же самая картина сохранилась и в последующий период.

Однако изменения происходили не только по линии вытеснения лепной керамики круговой, но и сама посуда претерпела много изменений как лепная, так и круговая. Среди лепной посуды в западной части региона уже в середине I тыс. н. э. наблюдается процесс массового распространения керамики рязано-окского населения на восток. Так первоначально, по мнению В. В. Гришакова наиболее активно она проникала в бассейн р. Теша, затем появилась в устье р. Ока и стала продвигаться в Верхнее Примокшанье. Везде, где появлялась новая посуда, происходил процесс смешения с местной керамикой и возникали территориальные особенности. При этом типы сосудов постоянно варьировали, что свидетельствовало о существовании многочисленных мастеров по изготовлению посуды. Среди местных форм посуды преобладали горшки, но постепенно большое распространение получили миски.

Смешанные формы примокшанской и рязано-окской керамики проникли и на Верхнее Посурье, где также произошло смешение с местными формами посуды.

Совершенно иная ситуация сложилась на Оке, куда по мнению В. В. Гришакова проникло мощинское (балто-зарубинецкое) население. Здесь наибольшее распространение получила мискообразная посуда, для которой характерна острореберность и лощение. Постепенно разнообразие форм сосудов на Оке увеличивалось, но мискообразная посуда все же оставалась преобладающей. В X веке на р. Ока появляются чернолощенные миски на кольцевых поддонах, что не находит корней в местной посуде. Такие поддоны более характерны для среднеазиатской круговой посуды. Возможно, именно оттуда, через Волжскую Булгарию и была занесена мода на посуду подобного рода. На это же указывает и появление лепной кружки с ручкой, являющейся подражанием булгарской.

Новое население (именьковская культура) появилось и на территории Среднего Поволжья и Среднего Посурья. Для него характерно господство горшковидной посуды с наибольшим расширением диаметра в верхней трети, а также присутствие мисковидных сосудов. Данная посуда, как по форме, так и по способам изготовления сильно отличалась от примокшанской и рязано-окской. Позже на именьковских памятниках появились лепные крышки, миниатюрные сосудики и сковороды, чего раньше в регионе вообще не встречалось. Очевидно, они использовались и дальше, так как продолжали существовать и после появления круговой посуды. Это, как уже отмечалось, была серая кувшинообразная посуда, которая стала распространяться как раз на территории именьковской культуры в Среднем Поволжье.

Долгое время считалось, что изменения в посуде свидетельствуют о том, что новое (болгарское) население полностью изгнало именьковцев из региона. Сейчас же совершенно очевидно, что кроме изгнания населения шел процесс смешения. Так с одной стороны в лепной посуде пришлых племен хорошо прослеживаются именьковские традиции изготовления посуды, а с другой на Средней Суре, там, куда не проникло новое население, вплоть до конца VIII века продолжала существовать именьковская посуда.

В период проникновения круговой посуды на Волгу стала исчезать лепная керамика не только в Среднем Поволжье, но и в Верхнем Посурье. Вслед за этим верхнесурская керамика появляется на рр. Цна и Вад, где она смешалась с рязано-окской. В результате сложился довольно устойчивый комплекс посуды, просуществовавший до XI века. В то же время внутри среднецнинской посуды постоянно менялись типы сосудов, что связано, очевидно, с подвижностью населения и многообразия мастеров. Постепенно это привело к тому, что если вначале половина посуды была орнаментирована, то к XI веку орнамент исчез.

С VII века в Среднее Поволжье активно проникает лепная округлодонная керамика с примесью толченой ракушки. По мнению большинства исследователей, истоки данной посуды находятся в Прикамье и на Урале. Приток этой керамики был постоянным и довольно мощным, а потому она продолжала существовать вплоть до середины II тыс. н. э. Основная территория распространения данной посуды — это правобережье р. Волги. В Западном Поволжье она встречается преимущественно вдоль волжского побережья. Большие группы этой керамики встречаются на памятниках Самарской Луки и Сурско-Волжского междуречья. На памятниках Верхнего Посурья она уже практически не встречается.

Другая группа лепной посуды, характерная для салтово-маяцких памятников Подонья получила распространение в основном на правом берегу р. Волги и больше всего ее на южных памятниках булгар. При этом ее нет в Верхнем Посурье.

Еще одна группа лепной посуды, характерная для волжского побережья, но уже совсем в незначительном количестве, имеет истоки в лепной керамике памятников Казахстана и Отрара.

В результате активного притока новых видов керамики в Среднем Поволжье, а чуть позже и в Среднем Посурье полностью исчезает именьковская посуда. На территории Среднего Поволжья ее место занимает лепная посуда с юга и востока и круговая керамика с юга. На территории Среднего Посурья новой посуды не появилось. В то же время на опустевшем в VIII веке Верхнем Посурье появляется в IX веке лепная посуда довольно разнообразных форм: миски, горшки, банки, чаши, сковороды, блюда. Характерной чертой этой новой посуды было наличие ангоба и отсутствие орнамента, высоко приподнятое тулово и острореберность. В то же время здесь абсолютно отсутствует лепная и круговая посуда салтово-маяцких истоков.

Посуда Верхнего Посурья сочетает в себе как предшествующие местные формы, так и привнесенные. Например, такой элемент формы сосудов как высоко приподнятое острое ребро встречается на Средней Суре у именьковцев и на р. Ока, ангоб в Средней Азии, сковороды и миниатюрные сосудики в Среднем Посурье. При этом многие формы сосудов схожи с посудой среднецнинских и среднесурских памятников. Вполне возможно, что здесь смешались традиции мордовской, именьковской и среднеазиатской керамики.

Однако уже в X веке в Верхнее Посурье начинает активно проникать круговая посуда из Среднего Поволжья, что приводит к вытеснению лепной посуды, но традиции ее изготовления переносятся на круговую. В XI-XII веках здесь были распространены практически все те же формы посуды, что и в Волжской Булгарии. Однако здесь отмечается преобладание таких форм, как корчаги и миски. Среди редких сосудов можно упомянуть наличие сфероконусов и посуду на ножках и кольцевых поддонах, истоки которых уходят в Среднюю Азию.

В Примокшанье формы лепной посуды к концу I тыс. н. э. стабилизируются и состоят из горшков, мисок и банок. В то же время в Нижнем Примокшанье (Шокшинский могильник) складывается самостоятельный очаг керамического производства, где бытовали горшки и миски (Гришаков В. В., 1993).

С XII века в Примокшанье начинает распространяться круговая посуда, формы которой ближе всего к сосудам из Верхнего Посурья, но не столь разнообразны. Это преимущественно горшки и миски. На южных поселениях круговая посуда стала преобладающей, но и лепная керамика на них составляла не менее 30 %. Здесь же появилась круговая посуда в форме лепной и наоборот лепная посуда, подражающая круговой в виде горшков с ручками. Подобная же посуда встречается и в мордовских могильниках по р. Мокша. В северных могильниках она представлена единичными экземплярами, а в южных составляет, чуть ли не половину. Характерной чертой круговой посуды в Примокшанье является слабый обжиг и соответственно неравномерный цвет посуды. Она в основном коричневая и красная, но имеет серые и бурые оттенки. Кроме того, вдоль р. Мокши выявился ареал круговой посуды с сильно запесоченным тестом. Вместе с круговой появилась и новая лепная посуда — сковороды, характерные для Верхнего Посурья.

Характерной чертой памятников в Примокшанье является чересполосное расположение поселений с круговой и лепной посудой, что приводило к смешению керамики.

В то же время на памятниках рр. Выша и Вад имеется большой процент (до 10%) круговой посуды черного и серого цветов, характерной для древнерусских памятников. Но в могильниках она, как правило, не встречается.

Похожая ситуация сложилась в низовьях р. Оки и прилегающем побережье р. Волги. Здесь также наблюдается чересполосного расположения памятников с лепной посудой и поселений с круговой посудой, но уже черного цвета. Появившись еще в XII веке, поселения продолжали существовать и в XIII-XV веках (Аникин И. С., 1997; Грибов Н. Н., 2000, 2000а). Но при этом керамика этих поселений не смешивалась, в отличие от поселений Примокшанья.

В целом район Примокшанья стал местом соприкосновения круговой посуды Древней Руси и Волжской Булгарии. Но при этом продолжала существовать местная лепная посуда, которая продолжала сохранять старые традиционные формы. В то же время стали появляться сосуды-подражания.

Сложившаяся к началу XIII века в Западном Поволжье картина распространения керамики, когда красная круговая посуда заняла все сурско-мокшанское междуречье, Верхнее Поволжье и Примокшанье, а черная круговая посуда — Нижнее Поочье, существенно не изменилась и после монгольского нашествия. В то же время появились новые традиции в изготовлении круговой посуды, которые впрочем, сохранили местные традиции в своих районах.

Были и новые очаги производства керамики, как, например, барабашинская группа в Самарской Луке, где смешались традиции мордовской, булгарской и русской посуды. Причем особенно активно здесь распространялась черная круговая керамика.

б. Металлические изделия

Важнейшим элементом материальной культуры наряду с глиняной посудой являются изделия из железа, представленные, как правило, предметами быта и изделиями из цветных металлов, являющиеся преимущественно украшениями. Среди них выделяются предметы массового производства, например, такие как ножи, кресала, гвозди, которые существовали долго и на большой территории.

Изучение бытовых предметов позволило с одной стороны определить хронологические рамки их эволюции, а с другой стороны выяснить, что рамки их бытования очень широки. Но возникали они в разных районах неравномерно. Причем это практически никак не зависело от того, являлись ли они изделиями кузнецов одиночек или результатом массового производства в ремесленных мастерских. Поэтому основное внимание необходимо уделить либо редким железным предметам, либо технически сложным. Наиболее яркими в этом смысле являются замки с ключами, хомутики (браслеты-?), детали конского снаряжения. Сюда же относится и такая категория железных изделий как оружие, которую мы рассмотрим отдельно, ввиду ее многофункциональности.

Изделия из цветного металла отличаются большим разнообразием форм, видов и типов, а также материалов и технологий. Основная масса этих предметов найдена на могильниках и связана либо с женским костюмом, либо с военной одеждой и бытом. Среди них выделяются предметы массового распространения, которые со временем видоизменялись и порой довольно сильно. Есть украшения и вещи редкие, либо существующие недолго и на небольшой территории. Такие изделия выступают традиционно в роли культурно- и этноопределяющих признаков. Особенно много их на стадии домашнего ремесла. После того как начинается массовое производство, они вытесняют большинство местных изделий.

В то же время все украшения независимо от времени и массовости их распространения всегда подвержены веяниям моды, что приводит к появлению или исчезновению как отдельных деталей в украшениях, так и самих изделий. При этом довольно часто на одном костюме встречаются вещи разных культур и разной смысловой нагрузки, что вероятно связано с отсутствием жестких запретов на использование красивых предметов. Впрочем, проявления моды довольно трудно отличить от процессов переселения нового населения со своими характерными изделиями из цветного металла. Особенно усложняется эта задача с переходом к массовому производству изделий в соответствии со спросом и их распространения на значительной территории. В связи с этим особый интерес представляют редкие украшения и изделия (они, как правило, еще и дорогие), что позволяет проследить территориальные связи и выявить специфику украшений в тех или иных районах.

Длительная история изучения украшений позволила ученым разработать множество типологий и классификаций этой категории предметов. Среди них есть типологии по отдельным видам украшений, есть общие, объединяющие украшения по племенному признаку. Среди них можно выделить типологии украшений мордвы (рис. 67), муромы, марийцев, булгар, славян и других народов (Финно-угры, 1987; Финно-угры, 1999; Алихова А. Е. и др., 1959; Валеева Д. К., 1983; Древняя Русь, 1985, 1997; Федоров-Давыдов Г. А., 1966 и др.), оставивших свой след в Западном Поволжье. Все они довольно верно отражают хронологические и эволюционные изменения этих изделий, что позволяет опираться на них при определении территориальных особенностей и путей распространения. В то же время приверженность к племенному делению украшений приводит часто к тому, что один и тот же предмет встречается сразу в нескольких типологиях как этноопределяющий признак. Данное противоречие легко решается при переходе к территориальному принципу в изучении украшений, что наглядно продемонстрировала в своей работе Л. А. Голубева (Голубева Л. А., 1979).

V век. В Верхнем Посурье и Примокшанье среди украшений (рис. 67) необходимо выделить, прежде всего, бронзовые сюльгамы в виде маленьких колец с насечкой и завернутыми в трубочку концами, височные подвески (длиной не более 4 см) со спиралью и бипирамидальным грузиком, серповидные гривны с накладками и привесками, оловянный бисер, пластинчатые круглые бляхи с крестовидной накладкой или с шестигранной дверцей, спиральные перстни, дротовые и пластинчатые браслеты. Много деталей накосника — пронизки со звездчатыми, бутыльчатыми, трубчатыми, трапециевидными подвесками с орнаментом в нижней части, а также шумящие подвески — уточки и коньки. Такие подвески встречены также на Нижней Суре (Иваньковский могильник) и в Среднем Поволжье (Щербетьское поселение).

VI век. В Верхнем Посурье и Примокшанье наряду со старыми стали использоваться новые сюльгамы с короткими трубочками на концах кольца. В Верхнем Посурье появились пряжки «бахмутинского» типа (Армиевский, Селиксенский могильники), весьма грубой отливки. В Примокшанье найдено бронзовое кольцо с шишечками (Кошибеевский могильник), а на р. Цна первая застежка с «крылатой» иглой (рис. 67) (Серповский могильник). Появляются элементы геральдических поясов.

На р. Теша были такие украшения как сюльгамы, височные подвески с бипирамидальным грузиком, браслеты, трубчатые, звездчатые и трапециевидные привески, геральдические пояса.

Севернее на правобережье р. Волга также появилось особое украшение — застежка с «крылатой» иглой (Волчихинский могильник) и арочные шумящие подвески с конями, полые коньки.

В Среднем Посурье на именьковских памятниках имеются бронзовые височные кольца с грузиком (одно — в Армиевском могильнике), золотая серьга с шариками, «перекладчатые» фибулы, бронзовые пряжки бахмутинского типа, но отлитые на месте, судя по бракованным деталям. К этому же типу относятся бронзовые кольца с шишечками, хотя и встречаются на других именьковских памятниках. Разными типами представлены детали пояса — наконечники ремня, пряжки, накладки. Есть и одна коньковая подвеска из бронзы. Кроме того, на именьковских памятниках встречаются изредка бронзовые вещи, характерные для памятников Верхнего Посурья и Примокшанья: трубчатые, бутыльчатые, трапециевидные, конусовидные и звездчатые привески, пронизки, спиральные перстни, сюльгамы с орнаментированными кольцами и завернутыми концами, а также с короткими трубочками «усами». В то же время здесь не встречаются такие яркие украшения как круглые бляхи с дверцей.

Кольца с грузиком были широко распространены с V по VII век на турбаслинских памятниках, на Кавказе и в Венгрии, серьги характерны для салтовских памятников VI-VIII веков, фибулы бытовали в IV веке в Поднепровье. Привески и сюльгамы встречаются на памятниках VI-VII веков Верхнего Посурья и Примокшанья. Особенно много параллелей с памятниками Верхнего Посурья. В то же время такие украшения как сюльгамы, пронизки, бутыльчатые привески встречаются и за пределами Западного Поволжья, вплоть до Урала на востоке и Прибалтики на западе.

В Нижнем Посурье бытуют вещи аналогичные украшениям Верхнего Посурья. В Иваньковском могильнике обнаружена объемная подвеска в виде фигуры медведя.

В Среднем Поволжье на именьковских памятниках были те же украшения, что и на Средней Суре. В то же время здесь чаще встречаются вариации подвесок и много браслетов.

VII век. В Верхнем Посурье и Примокшанье наблюдается процесс увеличения вариаций украшений. Из новых видов можно отметить появление колокольчатых четырехгранных привесок-пирамидок (Армиевский, Крюково-Кужновский, Елизавет-Михайловский, Серповский, Старший Кужендеевский могильники) с валиками и шипами по углам основания, бытовавших на дьяковских памятниках (Розенфельдт И. Г.,1982. С. 24-25), а также накосник (Елизавет-Михайловский, Пановский, Крюково-Кужновский, Лядинский могильники), крепившийся к головному убору и представлявший собой бронзовую спиральную трубочку с привесками (тип I по Н. М. Малковой) (Малкова Н. М., 1999). Ряд украшений, такие как трубчатые, трапециевидные и бутыльчатые привески, нагрудные бляхи с дверцей, гривны и другие встречаются на левом берегу р. Волга в марийских древностях, а также в Прикамье (Циркин А. В., 1975). В то же время в Посурье и Примокшанье встречаются вещи, характерные для марийских памятников: очковидные пряжки, гривны с многогранной головкой и другие. Большое распространение получили геральдические украшения (Шитов В. Н., 1988).

В Среднем Посурье также сохраняются украшения предыдущего времени, представляющие симбиоз восточных (турбаслинских) и западных (мордовских) изделий.

На р. Ока распространились застежки с «крылатой» иглой и появились изделия из Прикамья.

В Среднем Поволжье по-прежнему встречаются трубчатые и бутыльчатые привески, пронизки и сюльгамы как на именьковских памятниках, так и на раннеболгарских. На Самарской Луке возник новый комплекс украшений новинковского типа, включающий в основном детали поясной гарнитуры, а также височные подвески, перстни, зеркала. Многие из украшений делались из золота и серебра.

VIII век. В Верхнем Посурье на оставшихся поселениях продолжают бытовать украшения предыдущего времени: сюльгамы, височные подвески с бипирамидальным грузиком, крестовидные, звездчатые, трапециевидные привески, браслеты, пряжки, поясные и обувные накладки.

В Примокшанье и на р. Цна появилось множество застежек с «крылатой» иглой, а также пряжки с круглым ажурным щитком с разносмотрящими головками, наборные коньковые подвески с прямоугольным или квадратным щитком. Выделяется устойчивые типы гривен: дротовые с концами в виде петли и крючка с многогранной или уплощенной головкой, с концами в виде петли и крючка-лодочки, пластинчатые серповидные и лопастные (Зеленцова О. В.,1992).

Возникает компактная группа украшений (круглая бляха с дверцей, кистевидный накосник, теменной шнур и бусы), характерная для женского костюма (Мартьянов В. Н., 1976. С. 98). Более того, выделяется комплекс детского костюма, в котором отсутствуют бусы и бляха с дверцей. Обязательной деталью костюма стали оборы (украшения ног), часто украшавшиеся бронзовыми пронизками и лепестками.

На р. Ока встречаются такие же пряжки как на р. Мокша и коньковые подвески, но в основном с квадратным щитком.

В Среднем Поволжье сложился комплекс украшений салтовского типа: височные кольца с напускной бусиной, серьги с бусинами, костыльковые и когтевидные подвески, самоварчики, бубенчики, пуговицы. Наибольшее же распространение получила поясная гарнитура. Характерно, что на булгарских памятниках довольно много и местных изделий в виде различных трубчатых, трапециевидных и других привесок, а также шумящие украшения.

IX век. В Верхнем Посурье наблюдается интенсивное смешение разных видов и типов украшений. Наиболее показательными в этом плане являются материалы Армиевского курганно-грунтового могильника IX-XI вв., в погребениях которого украшения встречаются в самом произвольном сочетании (Халиков А. Х., Валиуллина С. И., 1984). По ним можно представить характерные детали аксессуаров практически всех частей одежды (рис. 68). Среди головных украшений — это венчики разных форм из медных пронизок, серебряные височные подвески с бипирамидальным грузиком, серьги от простых колец до литых колец с бусинами из оловянистой бронзы. Нагрудные украшения представлены амулетами. Это в основном когтевидные подвески из серебра и оловянистой бронзы, а также бронзовые лунница и коньковая подвеска. Большинство из них встречаются на всей территории Хазарского каганата. Широкое хождение имели и такие аксессуары костюма как застежки-сюльгамы и пуговицы, шумящие подвески, среди которых преобладают бубенчики, браслеты, кольца и перстни, нашивные пластинки, которыми украшали даже обувь. Есть также и пряжки бахмутинского типа, встречавшиеся ранее на именьковских памятниках Среднего Посурья. Довольно разнообразно представлены детали поясов из серебра и бронзы. Встречаются такие типы накладок, как сердцевидные, круглые, жуковидные, бабочковидные и другие (Федоров-Давыдов Г. А., 1966). Среди них особый интерес представляют накладки из серебра с позолотой из Армиевского курганно-грунтового могильника и Золотаревского 1 селища. Подобные накладки имеют очень яркие и специфические детали оформления, что позволяет четко фиксировать их. Они встречаются от Южного Урала до Поднепровья, от Среднего Поволжья до Северного Кавказа, что свидетельствует о широких контактах в Восточной Европе (Максимов Е. К., 1969. С. 135-136; Моця А. П. Халиков А. Х., 1997). Все они сделаны по общим образцам, в каком то едином центре, который еще предстоит найти. Близок к ним и пояс с накладками (рис. 69) из погребения 5 (раскоп 22) Армиевского курганно-грунтового могильника. На сохранившемся кожаном поясе, имеющем заплатку, закреплено 43 накладки из серебра с медью и позолотой. Все накладки выполнены в едином растительном стиле. 19 из них подквадратной формы без прорези, 5 подквадратных с прорезью и 19 продолговатых. Пряжка ремня и концевая накладка выполнены в несколько иной технике, но близки накладкам. Вполне очевидно, что пояс долго носился и был положен в могилу в качестве дара, причем вместе с 5 сюльгамами на древесную подстилку и был накрыт лубом. Помимо взрослых встречаются и детские пояса и пояса без накладок. Здесь обнаружено также зеркало (рис. 69), которое относят к типу китайских зеркал VIII в. виноградного стиля, характерного для поздней стадии эпохи Тан (Моця А. П. Халиков А. Х. 1997. С. 30-31). Анализ металла показал, что зеркало сделано из оловянистой бронзы (медь — 73,19%, олово — 25,82%, цинк — 0,989%), а в центре орнаментированной стороны изображена выхухоль, ареалом обитания которой является Восточная Европа. В связи с этим, а, также учитывая грубость отливки, вероятнее всего это зеркало является европейским подражанием китайским зеркалам конца I тыс. н. э.

В Примокшанье и на р. Цна полностью выходят из употребления застежки с «крылатой» иглой. В то же время начинается производство наборных коньков-подвесок с шумящими привесками. Наряду с накосником, крепившимся к головному убору на р. Цна получает распространение накосник с косой внутри (тип II. по Н. М. Малковой) (Елизавет-Михайловский, Крюково-Кужновский, Пановский могильники) (Малкова Н. М., 1999). Он представлял собой косу, обвитую кожаным ремешком и бронзовой проволокой в двух вариантах: со стержнем внутри и без него.

В Среднем Поволжье продолжается процесс смешения украшений салтовского типа с местными, причем гибридных форм не возникает. Более того, под воздействием салтовской моды начинают изготавливаться подражания серьгам и бубенчикам.

X век. В Среднем Поволжье происходит вытеснение кустарных украшений и начинается массовое распространение ремесленных изделий. На булгарских поселениях появляются висячие железные замки с ключами (Казаков Е. П., 1991; Руденко К. А., 1999). Сначала это были одноцилиндровые замки, имеющие сбоку Т-образное отверстие и встречающиеся крайне редко. Наибольшее распространение получили одноцилиндровые замки со стержнем. Среди украшений преобладали накладки головных уборов, серьги, мелкие привески и пуговицы, шумящие привески, браслеты, перстни, пряжки, поясные накладки. Здесь появились также погребения с украшениями, характерными для муромских памятников (Казаков Е. П., 1985).

В Сурско-Окском междуречье замков нет.

В Верхнем Посурье продолжают использовать украшения предыдущего времени и начинают проникать массовые изделия из Волжской Булгарии.

В Примокшанье продолжают пользоваться старыми украшениями, у которых появляются новые детали. В частности стали распространяться привески в форме бубенчика и свинцово-оловяный бисер.

На р. Ока вырабатывается особый тип наборных и литых коньков-подвесок, начали использоваться коньковые подвески с трапециевидным щитком.

На р. Цна появились редкие для региона украшения: литая коньковая подвеска, с прорезной основой и шумящими привесками, бронзовая подвеска-гребень, лунницы, подражания семилучевым височным подвескам радимичей. В то же время украшения цнинского типа встречаются и на древнерусских памятниках. В целом же в это время складывается устойчивый комплекс женского костюма, состоящий из ажурных круглых пряжек и прямоугольных подвесок с лапчатыми привесками, крестовидных подвесок, «усатых» перстней, накосника, железных гривен, раковин-каури (Мартьянов В. Н., 1976. С. 98), а также на наш взгляд и металлического бисера. В костюме нашли отражение и возрастные особенности. Для девичьего костюма присущи крестовидные подвески, у девушек имеются сложные ожерелья из бронзовых украшений, включая шумящие подвески. В костюме взрослой женщины присутствует круглая коньковая пряжка с лапчатыми привесками. Своеобразным элементом женского костюма является шарф, имеющий на концах украшения в виде бронзовых прямоугольных обойм с привесками на длинных цепочках.

XI век. В Среднем Поволжье растет число замков и количество вариаций запорного механизма (рис. 71). Происходит стандартизация украшений, среди которых выделяются собственно булгарские, такие как серебряные височные подвески с напускными бусинами, плетеные браслеты и гривны, перстни (Город Болгар, 1996).

В Верхнем Посурье появляются одноцилиндровые замки со стержнем и железные хомутики (браслеты-?). Среди украшений наибольшее распространение получают булгарские ремесленные изделия: перстни, подвески, гривны, браслеты, нашивные бляхи, многочисленные накладки (рис. 72) (Белорыбкин Г. Н., 2001). Встречаются также изделия характерные для Примокшанья и р. Цны (рис. 70), такие как шумящие подвески с бубенчиками, пластинчатыми, звездчатыми, трубчатыми, бутыльчатыми привесками, крестовидные подвески (у некоторых имеются дополнительные детали в виде полумесяца, расположенного сверху, концами также вверх, аналог которых встречается в Елизавет-Михайловском могильнике). Есть украшения, бытовавшие преимущественно на марийской территории — подвески с S-видной (очковидной) спиралью. Довольно редкой находкой является литая стилизованная с прорезной основой коньковая подвеска типа 2 по классификации Л. А. Голубевой. Абсолютно идентичная подвеска встречена в Кармалейском могильнике. Вероятно, обе подвески отлиты одним мастером (Белорыбкин Г. Н., 2000).

Встречены также 2 коньковые пряжки с ажурным щитком с разносмотрящими конскими головками типа 3 (вариант 2) по классификации Л. А. Голубевой, распространенные в Цнинско-Мокшанском междуречье.

В Примокшанье и на р. Теша замки с ключами не встречаются. Прекращают существование металлические височные подвески со спиралью и грузиком, круглые бляхи с дверкой, налобные венчики, гривны, застежки с крылатой иглой. Широкое распространение получает накосник с косой внутри, как на р. Цна, так и на р. Теша (Выползовский VI могильник). Начинается массовое использование привозных украшений.

На р. Ока распространяются древнерусские изделия, включая замки и подвески с семи лучами и лопастями.

XII век. В Среднем Поволжье появился новый тип замка — двухцилиндровые. Они встречаются также в Верхнем Посурье и Примокшанье на памятниках с круговой посудой. Во всех этих районах распространились железные хомутики и бронзовые крупные тисненые бляхи, а также бронзовые сюльгамы. В то же время появившиеся бронзовые замочки в виде фигурки льва встречаются только в Среднем Поволжье. Среди украшений наблюдается эволюция форм. Распространяются перстни с шестиугольным щитком, с чернением и гравировкой. В конце века широкое распространение получают «имитационные» украшения в виде медальонов от барм, бус, височных и монетовидных подвесок. Все они, как правило, подражали дорогим украшениям и делались из сплавов олова, свинца и серебра, причем последний компонент присутствовал не всегда. Стали встречаться металлические детали кожаных сумок, в основном в виде бронзовых накладок и тисненых бляшек. Причем большинство из них уникальные, а некоторые покрывались золотом (рис. 73) (Белорыбкин Г. Н., 2001. Рис. 10, 1; Казаков Е. П., 1991. Рис. 45). Кроме этого есть и железные обкладки ножен и сумок.

На памятниках с лепной посудой в Примокшанье и на Теше замки с ключами по-прежнему не появились, кроме Саровского городища, где найдено 4 замка и 2 ключа (Иванова Н. В., 1999. С. 205-206). Продолжают бытовать сюльгамы, но теперь уже с лопастями вместо длинных трубочек. Одновременно вернулись сюльгамы с завернутыми концами, но с большим диаметром кольца. Иногда кольца обматывались тонкой проволокой. Появилась новая форма накосника — пулокерь (по-мордовски — женская коса, помещенная в луб) со стержнем из дерева или железа и без стержня (Сядемский, Татлака II, Красное I, Старобадиковский I могильники). Широкое распространение приобретают массовые украшения Древней Руси и Волжской Булгарии. Это, прежде всего плетеные и витые браслеты, щитковые перстни, плетеные гривны, трехбусинные височные подвески, подвески с зернью и другие. Есть и редкие изделия — накладки на сумки. На Саровском городище встречена бронзовая накладка в виде фантастического животного, из пасти которого высовывается загнутый кверху язык, а хвост закинут за спину (Грибов Н. Н., 1997. Рис. 2, 3, 1999. Рис. 3, 9; Иванова Н. В., 1999. С. 209). Подобный образ ближе всего к скандинавским украшениям.

На р. Ока, на древнерусских поселениях также встречаются подобные замки, но с территории Руси. В этот период двухцилиндровые замки стали общим достоянием всей Восточной Европы и развивались в едином русле.

XIII век. Если в начале века продолжается использование изделий, характерных для предыдущего времени, то во второй половине наблюдаются некоторые изменения. Появляются серьги в виде знака вопроса, в виде небольших колец, зеркала, перстни с овальным щитком и пластинчатые браслеты с прямоугольными концами, украшенные продольными полосками и плетенкой. На Среднюю Волгу активно проникают шумящие украшения и амулеты с территории Руси: подвески коньковые и в виде плоских уточек.

Кроме появления новых украшений происходят изменения и со старыми. Особенно показательны в этом плане сюльгамы, распространенные по всему Западному Поволжью. Они представлены кольцами со спиралями на концах и лопастями. Если первые появились еще в XII веке, то лопастные приобрели в золотоордынский период свои особые формы. Лопасти стали плосковыпуклыми и приобрели форму треугольника, а кончик язычка у этих сюльгам расковывали в виде ромба. Изменились и бубенчики, которые теперь стали делать из двух тисненых половинок.

В Примокшанье, на р. Теша исчезает накосник крепившийся к головному убору, продолжается использование накосника с косой внутри и широко распространяется пулокерь, появившаяся даже на Самарской Луке. Фактически накосник помещали дополнительно в деревянный или лубяной футляр и обматывали кожаным шнурком (иногда он обматывался тонкой бронзовой проволокой) или бронзовой проволокой (Долгоруковский, Старобадиковский I, Беднодемьяновский, Красное I, Муранский могильники). Все они по-прежнему делятся на два варианта: со стержнем и без него.

Появляются новые типы бронзовых замков в виде бычков, баранчиков и маленьких цилиндрических замков. Они встречаются в основном на поселениях Среднего Поволжья.

XIV- XV век. Практически по всему Западному Поволжью распространились массовые золотоордынские украшения, такие как плетеные и пластинчатые браслеты с гравировкой, изображающей в основном львиные морды и цветочные розетки, дротовые браслеты со змеиными головками на концах перстни и нашивки с арабской вязью, зеркала, серьги, новые типы ременных накладок и пряжек. Становятся популярными плетеные браслеты с сердоликовыми вставками на концах, сюльгамы с треугольными в сечении лопастями. В то же время есть и редкие изделия, например, такие как накладки на кожаные сумки. На Наровчатском городище найдена накладка с изображением животного с повернутой назад головой и закинутым за спину хвостом и с шестью фигурными лучами (Лебедев В. И., 1958). По одной такой же накладке встречено в Новгороде и Укеке (Варфоломеева Т. С., 1994. Табл. III; Недашковский Л. Ф., 2000. С. 33).

Представленные материалы позволяют выделить целый ряд моментов, раскрывающих процессы развития материальной культуры всего региона.

Среди железных изделий особый интерес на наш взгляд представляют замки с ключами. Время их появления в Западном Поволжье относится к X веку. Первоначально они появились на булгарских поселениях в Среднем Поволжье и представлены единичными экземплярами висячих замков с боковым Т-образным отверстием. Основным типом замков в Среднем Поволжье стали одноцилиндровые замки со стержнем, получившие название булгарских. Именно такие замки появились в X-XI веках в Верхнем Посурье. Среди них выделяются и редкие замки в виде согнутой пополам конической трубки с длинным стержнем (тип IА1 — по Е. П. Казакову) (Казаков Е. П., 1991. С. 70-73). Кроме того, здесь обнаружены и замки только с одним цилиндром (тип IА3 или путные замки — по Е. П. Казакову). В XII веке в регионе появляются двухцилиндровые замки, которые встречаются практически на всех памятниках Сурско-Волжского междуречья, в Верхнем Посурье и Примокшанье. Подобные же замки распространяются и на территории Руси, в том числе и на древнерусских поселениях в низовьях р. Оки. На всех этих памятниках замки и ключи претерпевают эволюционные изменения вплоть до XV века. В то же время практически ни одного замка нет на памятниках мордвы, муромы, марийцев и именьковцев. Этот факт заслуживает на наш взгляд очень серьезного внимания, поскольку на них встречаются практически все массовые изделия, а замки также относятся к ним, которые производились на территории Древней Руси и Волжской Булгарии. Подобное изделие можно было купить или его вполне мог сделать местный кузнец. Поэтому тот факт, что их нет, очевидно, объясняется отсутствием спроса на замки. Такая ситуация существовала вплоть до XV века. Единственным исключением может служить Саровское городище. Впрочем, здесь присутствует и большое количество круговой посуды, что резко выделяет его среди других памятников с лепной посудой.

Не менее интересны находки железных хомутиков, которые некоторыми исследователями трактуются как браслеты. Основная масса этих изделий расположена в Верхнем Посурье, на Золотаревском поселении и датируется XI-XIII веками. Кроме того, они встречаются в нескольких памятниках XII-XIII веков Примокшанья и на поселениях Среднего Поволжья. Понять до конца предназначение этих изделий пока очень сложно, но в территориальном плане центром их производства было вероятнее всего Верхнее Посурье.

Длительный путь развития прошли и украшения из медных сплавов, серебра, олова и свинца. Наличие соответствующих типологий позволяет рассматривать украшения не по отдельности, а комплексами, соответствующими определенному времени.

Кроме того, существующие исследования позволили выявить определенные категории вещей, которые постоянно присутствуют на той или иной территории. Все они получили статус этноопределяющих изделий и их обнаружение вне основной территории распространения связывалось с появлением там представителя этого народа или племени. В последние годы стали развиваться и новые направления в изучении украшений, одним из которых является определение уровня влияния моды на костюм и традиции.

Устойчивый комплекс украшений на территории Западного Поволжья начал складываться уже в VI веке (рис. 67), когда вместо отдельных памятников возникли целые микрорегионы. Это были с одной стороны преимущественно могильники протомордвы, сконцентрированные в Верхнем Посурье, Примокшанье, на р. Теша, и на р. Волга в Окско-Сурском междуречье, а с другой — именьковские поселения и изредка могильники в Среднем Посурье и Среднем Поволжье.

В протомордовских памятниках — это (рис. 67) короткие (до 4 см) височные подвески со спиралью и бипирамидальным грузиком, кольцевые застежки — сюльгамы небольшого диаметра и насечкой на кольце, серповидные гривны с накладками и привесками, красные пастовые бусы, стеклянный и оловянный бисер, пластинчатые круглые бляхи с крестовидной накладкой или с шестигранной дверцей, спиральные перстни, дротовые и пластинчатые браслеты. Богато представлен был накосник, крепившийся к головному убору и включающий в себя пронизки со звездчатыми, бутыльчатыми, трубчатыми, трапециевидными подвесками, многие из которых имели орнамент в нижней части. Еще одной характерной деталью костюма являлись шумящие подвески (Голубева Л. А., 1979), которые в V-VI веках были представлены полыми уточками и коньками. Большинство из них имеют сходство с украшениями других территорий, заселенных финно-угорскими племенами.

Отдельные из этих украшений встречаются и на именьковских поселениях. Это, прежде всего сюльгамы, трапециевидные, трубчатые, бутыльчатые, звездчатые подвески, спиральные перстни. Более того, на этих поселениях множество изделий, имеющих истоки на западе, в зарубинецких древностях и на востоке, в кушнаренковских и турбаслинских памятниках Волжско-Уральского региона, но изготовленных, судя по литейным формам и бракованным изделиям на месте. Именьковские украшения представляли в целом смесь восточных и западных традиций и значительно уступали им в количественном отношении. Этот факт был подмечен Г. И. Матвеевой, которая пришла к выводу, что: «именьковская культура почти не имеет присущих только ей этноопределяющих признаков. Это сближает ее со славянскими культурами I тыс. н. э.», а также констатировала: «что в именьковской культуре нет украшений, характерных только для нее» (Матвеева Г. И., 2000). Но в целом она отдает предпочтение западному или зарубинецко-пшеворскому компоненту в костюме, отмечая его количественное преобладание над финно-угорским. Возможно, так оно и есть, но только не по металлическим украшениям, так как они были более характерны для финно-угорского мира и практически не использовались славянами, о чем пишет и сама Г. И. Матвеева, ссылаясь на Л. Нидерле.

На это обратил внимание Е. П. Казаков, который посчитал возможным объединить именьковский костюм с турбаслинским, сделал реконструкцию и пришел к выводу, что он имел римский покрой и украшался восточными изделиями. Подобное сочетание, по его мнению, связано с позднесарматскими корнями турбаслинско-именьковского населения (Казаков Е. П., 2000а), отрицая тем самым зарубинецкие корни.

С учетом того, что в именьковском костюме действительно много смешанных элементов, можно согласиться с тем, что сама одежда действительно имела западные истоки и была близка римским традициям, а вот украшения были местными, но не позднесарматскими, а финно-угорскими, где они являлись важнейшей частью костюма.

В то же время от именьковцев некоторые украшения, например, пряжки с выступами или кольца с утолщениями, стали проникать в Верхнее Посурье и Примокшанье.

Все это свидетельствует о распространении этих изделий на территории всего Западного Поволжья. Впрочем, они встречаются и за пределами региона.

В настоящее время трудно выделить какие либо территориальные отличия в сложившемся комплексе украшений, но в процессе эволюции картина постоянно меняется. Одни украшения исчезают, другие появляются, третьи претерпевают определенные изменения. В то же время удается выделить районы распространения отдельных украшений, например, таких как застежка с «крылатой» иглой. Основная зона существования этих редких изделий расположена на р. Цна и правом берегу р. Волга в Окско-Сурском междуречье. Характерно, что в этих местах они применялись постоянно вплоть до IX века. Причем на заключительном этапе своего существования они стали распространяться на запад, но и там пропали в IX веке.

В течение VII века в регион проникают многочисленные украшения со стороны, которые затем начинают производиться непосредственно на месте. Наиболее ярко этот процесс представлен материалами Самарского Поволжья, где с юга появилась большая группа памятников новинковского типа и принесла с собой традиции кочевой культуры, которые наиболее ярко проявились в изготовлении поясной гарнитуры. Большинство поясов относятся к аварскому типу. Впрочем, пояса в Западном Поволжье прошли очень сложный путь развития, так как помимо аварских традиций здесь появились геральдические пояса агафоновского и неволинского типа из Прикамья. Кроме поясов с территории Прикамья очень активно проникали различные подвески и шумящие украшения, которые затем становились местной продукцией.

В целом же костюм новинковцев представлен помимо поясов серьгами, браслетами, перстнями, амулетами и бусами. По мнению исследователей серьги этого населения имеют византийские истоки и не характерны для салтовских древностей, впрочем, как и перстни с амулетами (Сташенков Д. А., 2000). В частности нет крестовидных и зооморфных амулетов, а также множества других украшений характерных для алан.

С севера стали проникать украшения и из левобережья р,Волга, характерные для марийских древностей, с запада внедрялись детали украшений дьяковской культуры Волго-Окского междуречья.

Под воздействием внешних импульсов в VIII веке в Примокшанье появляются коньковые шумящие подвески и пряжки. Более того, в этот период складывается довольно устойчивый набор украшений женского костюма как в Примокшанье и на р. Теша, так и на р. Ока, который соответственно связывают с мордвой и муромой. Свой костюм формируется и на Средней Волге у булгар, для которого характерно сочетание изделий салтовского типа и местных западноволжских украшений (Халиков А. Х., 1989. С. 81-82). Но самый смешанный комплекс украшений сформировался в Верхнем Посурье, где на одном костюме встречаются украшения финно-угорские, именьковские, салтовские, тюркские.

Наиболее яркий комплекс украшений представлен в муромских могильниках на р. Ока. Он резко выделяется как по количеству украшений, так и по разнообразию их видов. Однако, достигнув в первой половине X века наивысшего расцвета, во второй половине столетия он практически полностью исчезает. Одновременно на р. Цна формируется свой комплекс украшений женского костюма, имеющий большое число различных изделий. Более того, этот комплекс постепенно вытесняет предшествующий комплекс.

Так в XI веке прекращают существование металлические височные подвески со спиралью и грузиком, которые прошли эволюцию от короткого стержня к длинному и от бипирамидального грузика к каплевидному. В это же время выходят из употребления и круглые бляхи с дверкой, налобные венчики, застежки с крылатой иглой, гривны, также прошедшие определенную эволюцию. Из вновь появившихся украшений наиболее ярким является накосник — пулокерь, просуществовавшая до XVIII века. Новый комплекс довольно быстро распространился по всему Примокшанью и стал проникать на р. Теша. Но просуществовал недолго, в связи с массовым распространением в XII веке изделий Древней Руси и Волжской Булгарии. Это, прежде всего витые и плетеные браслеты, усатые и щитковые перстни, многочисленные подвески и другие украшения. Довольно часто встречаются «имитационные» украшения из олово-свинцового сплава иногда в сочетании с серебром. Один из центров по изготовлению таких украшений булгарского типа располагался в Верхнем Посурье на Золотаревском городище (Белорыбкин Г. Н., 2001). Довольно широко было налажено производство подобных украшений и в городах Древней Руси, начиная с 70-х годов XII века (Седова М. В., 1978). Налажено было и массовое производство местных форм украшений, таких как подвески, сюльгамы, браслеты.

Наряду с этим такие украшения как сюльгамы существовали на протяжении всего времени вплоть до настоящего времени. Они также прошли эволюцию от маленьких колец с завернутыми в трубочку концами (II-VI века) к кольцам с длинными трубочками — «усами» (VI-XI века). Затем появились кольца с лопастями (XII-XX века) и опять возродились кольца с завернутыми в трубочку концами (XII-XX века). Характерно, что подобные сюльгамы встречаются практически на всех памятниках Западного Поволжья и даже за его пределами. Изменения формы концов также происходили сразу по всему региону и особых отличий практически не было. Хотя на отдельных памятниках и встречаются вариации, но они, как правило, не выходят далеко за рамки общепринятых норм.

В течение многих лет ученые пытаются выделить группы украшений связанные с мордвой-мокшей и мордвой-эрзей. В территориальном плане это выглядит как деление на южные (мокшанские) и северные (эрзянские) памятники. В частности А. Е. Алихова считала, что деление началось в XII веке, и относила к мокшанским такие украшения как пулокери и сюльгамы с лопастями, а к эрзянским — миниатюрные сюльгамы и несколько типов браслетов (Алихова А. Е., 1959. С. 39-41). Однако исследования конца XX века показали, что подобные украшения встречаются как на севере, так и на юге региона (Мартьянов В. Н., 1998., 2001; Петербургский И. М., 1990). К такому же выводу пришел и М. Ф. Жиганов, который также пытался найти этноопределяющие украшения и относил к ним: «пластинчатые серповидные гривны с бугорками по нижнему краю полотна. Все эти вещи, однако, являются единичными. В целом материальная культура мордовских племен оставалась единой. Большинство украшений, бытовых предметов и орудий труда, найденных в эрзянских могильниках I тыс. н. э., однотипны с находками в могильниках армиевского и лядинского типов» (Жиганов М. Ф., 1976. С. 60).

История развития комплексов украшений в Сурско-Окском междуречье, Примокшанье и на р. Теша показывает большую близость видов украшений, среди которых можно выделить муромский костюм и мордовский. До X века они развивались параллельно, оказывая незначительное влияние друг на друга. В X веке муромский костюм исчезает, а на р. Цна начинает формироваться новый богатый комплекс украшений, который к XI веку везде вытеснил старый мордовский костюм. Особенно активно этот процесс шел на Цне и Мокше. Однако распространение массовых украшений в XII веке привело к сильной унификации костюмов и бытовавшие до этого различия в количестве украшений и их видов практически исчезли. В то же время такое украшение как пулокерь все же чаще встречается на южных памятниках мордвы.

Этот процесс затронул и два других комплекса украшений существовавших в Западном Поволжье: именьковский и раннебулгарский. Для первого была характерна сильная смешанность и потому, когда в VII веке в Среднем Поволжье появились булгары, то именьковский костюм довольно легко трансформировался в раннебулгарский. С возникновением Волжской Булгарии преобразовался и женский костюм. Сформировался особый общебулгарский костюм с своим особым набором украшений.

Таким образом, можно выделить несколько устойчивых хронологических и территориальных комплексов украшений на памятниках Верхнего Посурья, Примокшанья и р. Теша. Это же относится и к отдельным предметам, бытовавшим либо только в определенном районе, либо выходящим далеко за пределы Западного Поволжья.

Особый интерес в этом плане представляют такие предметы как застежки с «крылатой» иглой и шумящие подвески. В типологии А. Е. Алиховой застежки датируются VII-IX веками и связываются с древней мордвой (Алихова А. Е., 1959). Исследования Р. Н. Акчурина позволили установить, что первые застежки с «крылатой» иглой появились в VI веке — по одной в Волчихинском и Серповском могильниках, расположенных в разных концах Западного Поволжья (Акчурин Р. Н., 1998). В VII веке они появились также на памятниках вдоль р. Оки и даже на территории мери (Финно-угры, 1987). Однако наибольшее распространение они получили в VIII веке на территории среднецнинских и нижнеокских могильников, то есть там, где они появились впервые. На других территориях они больше не встречались. В IX веке застежки полностью выходят из употребления. Учитывая их малочисленность (около 20) и то, что они сделаны, в основном, из серебра можно предположить их высокий статус для мужчин, поскольку практически все они обнаружены в мужских погребениях. С другой стороны территория их распространения показывает, что, появившись в Волчихинском могильнике, они стали встречаться в рязано-окских, муромских и мерянских могильниках. Поэтому нет оснований связывать их с этнической принадлежностью. В то же время существование такой детали как длинные трубочки на концах сближает их с медными сюльгамами с «усами», также появившимися в VI веке в Западном Поволжье, производившиеся в массовом количестве и просуществовавшие чуть дольше — до XI века.

Однако необходимо отметить и тот факт, что традиция изготовления застежек с крылатой иглой не исчезла бесследно. В XI веке «крылатые» иглы появились в Прикамье и в Прибалтике — на подковообразных застежках эстов, а чуть позже перекочевала к корелам, где просуществовала до XIII века (Финно-угры, 1987. Табл. III, XIV). Причем многие из них также делались из серебра.

Другим не менее интересным видом изделий являются подвески и шумящие украшения. В целом они характерны для многих народов, как Среднего Поволжья, так и Прикамья, Прибалтики и т. д. (Финно-угры, 1987). При этом отдельные типы этих украшений имеют строго ограниченный район распространения, что вполне убедительно показала в своей работе Л. А. Голубева (Голубева Л. А., 1979). С учетом исследований последних лет можно констатировать, что в Западном Поволжье изготавливались такие шумящие украшения, как полые подвески-уточки, нагрудные пластины и подвески с изображением коня.

Так полые подвески-уточки были представлены разными типами VI-VII веков сразу в четырех крайних точках Западного Поволжья. На севере — это Иваньковский могильник в Нижнем Посурье, на юге — Селиксенский могильник в Верхнем Посурье, на западе — Кошибеевский могильник в Нижнем Примокшанье, на востоке — Щербетьское поселение. Позже на этих подвесках появляются шумящие привески, но в Западном Поволжье они не получили распространения. Известна лишь одна подобная подвеска X века во всем регионе (Старобадиковский II могильник).

Местными являются наборные коньки-подвески с шумящими привесками найденные в погребениях IX-X веков среднецнинских и примокшанских могильников (Томниковский, Крюково-Кужновский, Журавкинский, Шокшинский). Лишь на р. Ока встречена подобная подвеска. В то же время там существовал свой собственный тип коньков-подвесок, как наборных, так и литых (Подболотьевский, Малышевский могильники), встречающихся за пределами р. Ока лишь на р. Цна (Пановский могильник) и р. Ветлуга (Выжумский могильник). Судя по монетам, все они относятся к X веку.

Более ранней местной формой украшений являлись наборные коньковые подвески с прямоугольным щитком, появившиеся в VIII веке и просуществовавшие до XI века на территории Примокшанья и по р. Цна (Томниковский, Пановский, Крюково-Кужновский, Шокшинский, Лядинский, Елизавет-Михайловский, Перемчалкинский, Красный Восток, Кармалейский могильники). За пределами этого региона они встречаются лишь в Танкеевском могильнике. Возможно здесь же в VIII-IX веках изготавливались и наборные коньковые подвески с квадратным щитком, которые кроме памятников на р. Цна (Крюково-Кужновский, Елизавет-Михайловский), р. Мокша (Шокшинский) и р. Ока (Подболотьевский и Малышевский) встречаются еще и в Прикамье. Но они использовались не долго.

Одновременно с коньковыми подвесками здесь в VIII веке появились пряжки с круглым ажурным щитком с разносмотрящими головками и бытовали вместе с ними до начала XI века. По мнению В. В. Гольмстен истоки этих пряжек находятся в круглых пряжках VII-VIII веков рязано-окских могильников (Гольмстен В. В., 1923). Среди других привесок и украшений они получили наибольшее распространение и встречаются как по всему Примокшанью, а также на р. Ока и даже в Верхнем Посурье.

Вполне очевидно, что узко территориальных изделий довольно мало и большинство из них связано с культом коня. Характерно и то, что большинство из них происходит с территории р. Ока и р. Цна. Однако к XI веку существовавшие здесь памятники прекращают существование, а вместе с ними исчезают и многие специфические изделия. Другие же наоборот распространяются по всему Западному Поволжью как, например, пулокерь.

в. Изделия из кости, стекла и драгоценных камней

Особую группу предметов быта и украшений составляют вещи, сделанные из таких материалов, как кость, стекло, камень и изготовленные либо на месте, либо привезенные со стороны (рис. 67, 68). Среди местных изделий часто встречаются бракованные предметы, а привозные вещи нередко сломанные. Эти изделия наиболее подвержены веяниям моды и довольно быстро реагировали на любые изменения во вкусах. В связи с этим необходимо рассмотреть, как они менялись во времени и пространстве.

V-VI века. На р. Волга в Сурско-Окском междуречье бытуют преимущественно бусы из красной стеклянной пасты самых разных форм (Акимов Н. А., Гришаков В. В., 1990). Кроме того, встречаются бусы из синего стекла, зеленые, лиловые и бесцветные. Редким украшением были бусы мозаичные, глазчатые и полосатые. В ожерельях часто использовался в большом количестве краснопастовый бисер.

В Среднем Посурье на именьковских памятниках также были распространены бусы. Среди них можно выделить такие как стеклянные — одноцветные (зеленого или синего цветов, кубической и круглой формы) и мозаичные, бусы из драгоценных камней (сердолик, янтарь, горный хрусталь) и раковин-каури, а также бусы из рыбьих позвонков. Использовали также и амулеты из костей животных и птиц. Кубические формы бус весьма характерны для всех именьковских памятников, а амулеты встречаются на Средней Волге и в Верхнем Посурье.

VII век. В районе Самарской Луки получили распространение стеклянные бусы разных форм, как одноцветные — белого, синего, золотистого цвета, так и разноцветные, глазчатые, полосатые (Багаутдинов Р. С., 1998. С. 102-104). Из камня было найдено лишь несколько бусин. В ожерелье встречаются и раковины-каури. Особый интерес представляют костяные седельные накладки с изображением животных и воинов.

На р. Волга в Сурско-Окском междуречье выходит из употребления бисер и другие типы бус. Основой ожерелий становятся краснопастовые бусы, и увеличивается число продольно-полосатых бус.

На Оке получили распространение стеклянные круглые бусы красного и белого цветов и многогранные голубые полупрозрачные бусы.

VIII век. В Среднем Поволжье бусы встречаются в раннебулгарских погребениях, но на правом берегу их немного. К тому же большинство из них находится в детских погребениях. Встречено лишь несколько бусин из сердолика и янтаря. Все остальные бусы из стекла или стеклянной пасты. Среди них выделяются одноцветные (голубые, белые, синие, зеленые и др.) и многоцветные (глазчатые, полосатые, мозаичные), самых разных форм (от круглых до гофрированных и многогранных). Есть также бусы с золотой или серебряной фольгой. Кроме того, в составе ожерелья иногда встречаются раковины-каури, рыбные позвонки и клыки животных, как на именьковских памятниках, а на одежде разноцветный стеклянный бисер.

На р. Ока появились цилиндрические «бородавчатые» и продольно-полосатые бусы.

Изредка на р. Ока и р. Сура встречаются хрустальные и гагатовые бусы (Ковалевская В. Б., 1998. Рис. 78-79).

IX век. В Верхнем Посурье встречаются разнообразные по материалу и форме украшения. В частности нагрудные украшения представлены бусами из стекла или стеклянной пасты, разных цветов и форм. Встречаются глазчатые бусы. Все бусы были привозными и их было мало, поэтому их высоко ценили. Свидетельством этого может служить и ожерелье, состоящее полностью из разных бусин (Армиевский курганно-грунтовой могильник).

На Оке стали преобладать полосатые и мозаичные бусы, но их по-прежнему немного.

В Среднем Поволжье довольно активно распространяются гагатовые бусы (Ковалевская В. Б., 1998. Рис. 79).

X-XI века. В Среднем Поволжье распространяются в массовом количестве стеклянные бусы (Полубояринова М. Д., 1988). Среди них преобладают такие как лимоновидные, многочастные, рубленый бисер, ребристые, продольно-полосатые, многогранные, глазчатые.

На р. Ока (Подболотьевский могильник) и на р. Цна (Крюково-Кужновский могильник) появились костяные гребни с изображением коней. Подобные гребни характерны для памятников на р. Чепца. Из Прикамья, очевидно, происходят и одноглавые коньки-подвески из рога на р. Цна (Крюково-Кужновский могильник) и р. Мокша (Шокшинский могильник). В Крюково-Кужновском могильнике есть также и двуглавая коньковая подвеска из рога. Своя форма костяных одноглавых коньков-подвесок сложилась и на р. Ока (Малышевский, Подболотьевский могильники). Однако и здесь они были редкими изделиями.

XII век. В Примокшанье встречается большое количество бус и еще большее число стеклянного бисера самых разных цветов (желтый, черный, фиолетовый, бесцветный). Среди стеклянных бус преобладают одноцветные (желтые, голубые, псевдозолоченные, самых разных форм (Беговаткин А. А., 2000). Использовались также бусы из камней (гагат, сердолик, лазурит), хрусталя и янтаря. Хрустальные и сердоликовые бусы характерны также для памятников на р. Теша. Начинают распространяться серебреные бусы.

В Среднем Поволжье и на Оке распространились древнерусские браслеты и бусы. Изредка встречалась стеклянная посуда и оконное стекло. Среди бус преобладают шарообразные зонные, бусы с валиками у отверстий.

XIII-XIV века. В Среднем Поволжье распространяются русские стеклянные браслеты и перстни. Встречается оконное стекло, стеклянная посуда. По-прежнему широко распространены стеклянные бусы и появились глиняные.

Таким образом, выделяется несколько устойчивых тенденций в распространении изделий из стекла, кости и камня. На ранних памятниках — это краснопастовые бусы и бисер. С появлением именьковских памятников по всему региону распространяются стеклянные однотонные бусы синего и зеленого цветов, а также мозаичные, а в Верхнем Посурье распространяются амулеты из костей животных и птиц. В то же время существовал целый ряд украшений, характерный только для именьковских памятников. Среди них можно отметить бусы из камней (сердолик, янтарь) и рыбных позвонков. Точно также были свои особенности и в украшениях сурско-окских памятников. Здесь широко распространились продольно-полосатые и золоченые бусы. Чуть позже они появились на окских памятниках и на Самарской Луке. Отличительной чертой Самарских памятников было появление украшений из раковин-каури, которые позже получили распространение на булгарских памятниках Среднего Поволжья, а также гравированные костяные пластины.

Важным рубежом в распространении изделий этой группы стал VIII век. Исчезли комплексы украшений в среднем и нижнем течении Суры, а по всему региону стали распространяться бусы из гагата и хрусталя. Также повсеместно встречаются и стеклянные бусы разных цветов. Изредка встречаются глазчатые и мозаичные бусы. В Среднем Поволжье продолжали бытовать бусы из сердолика, янтаря и рыбных позвонков, а также амулеты, как и на именьковских памятниках. С конца I тыс. н. э. сердоликовые и янтарные бусы распространились по всему региону и бытовали длительное время. Однако подавляющее большинство бус делалось из стекла. Причем многие из них изготавливались, вероятнее всего, на месте, о чем свидетельствуют находки полуфабрикатов и заготовки для этих украшений на поселениях Волжской Булгарии. Иногда встречается стеклянная посуда и оконное стекло.

Помимо бус на Оке с появлением русских поселений стали встречаться стеклянные браслеты, которые в XIII веке распространились вместе с перстнями по Среднему Поволжью.

Среди костяных изделий наибольшее распространение получили костяные гребешки. Если в Волжской Булгарии они были стандартными, то на Цне встречаются зооморфные гребни, а на Мокше и Оке — зооморфные костяные подвески. На территории Волжской Булгарии кость также широко использовалась в изготовлении ручек для ножей и шильев, пуговиц, предметов туалета, игрушек, накладок на луки и деталей вооружения. Об их местном производстве свидетельствуют многочисленные заготовки и обрезки костей.

г. Предметы вооружения

Одна из наиболее массовых категорий находок — это предметы вооружения, часть из которых была чисто специфической и предназначалась только для военного дела, а часть имела универсальный характер и применялась также в хозяйстве и в промыслах. Отличительной чертой этой категории предметов является широкое и быстрое распространение различных типов и видов вооружения, выходящих далеко за пределы культурных и государственных границ. В то же время, несмотря на это, встречается оружие с местными вариациями, что позволяет проследить пути его распространения.

V век. В Примокшанье (рис. 74) широко были распространены наконечники стрел (рис. 83) втульчатые двушипные наконечники копий разных типов (рис. 84) (Старокадомский-7 экз., Тезиковский-1 экз. могильники) и втульчатые листовидные наконечники копий (Старокадомский-4 экз., Тезиковский-1 экз. могильники). Изредка встречаются мечи: один обоюдоострый (Старокадомский могильник) и два однолезвийных (Старокадомский, Шокшинский могильники), а также оковки ножен (Шитов В. Н., 1975).

В Нижнем Посурье встречаются черешковые наконечники стрел: трехлопастные и плоские (Иваньковский могильник-2/2 экз.).

В Верхнем Посурье находят наконечники копий и дротиков, а также фрагменты кольчуги (Степановский могильник).

VI век. В Примокшанье (рис. 75) продолжают использовать двушипные наконечники копий, но уже новых типов (Старокадомский-1 экз., Шокшинский-16 экз. могильники) и листовидные наконечники копий (Старокадомский-1 экз., Шокшинский-2 экз., у п. Заря-3 экз. могильники). Найдены еще два однолезвийных меча (Старокадомский и Шокшинский могильники).

На р. Цна в Серповском могильнике встречены черешковые наконечники стрел, 2 обоюдоострых меча (Алихова А. Е., 1959. С. 128).

На Средней Суре на городище Ош-Пандо обнаружены костяные-44 экз. и железные-13 экз. (трехлопастные и плоские) наконечники стрел, а также колчанные крючки-2 экз., листовидные наконечники копий-2 экз. (Степанов П. Д., 1967).

В Верхнем Посурье в Армиевском и Младшем Селиксенском могильниках получили распространение железные наконечники трехлопастных стрел, хотя встречаются плоские и костяные наконечники. Находятся также наконечники копий и пик. А вот мечи есть только в Армиевском-13 экз. могильнике. Все они за редким исключением однолезвийные, иногда с остатками ножен и встречаются в комплекте с удилами, наконечниками стрел и копий. В Армиевском и Степановском могильниках имеются фрагменты кольчуг.

Обнаружен обоюдоострый меч, схожий с армиевскими и на р. Ока (Малышевский могильник) (Гришаков В. В., Зеленеев Ю. А., 1990), а также двушипные дротики и листовидные наконечники копий (Безводнинский-2/1 экз., Малышевский-1/0 экз. могильники).

В Среднем Поволжье на именьковских памятниках получили распространение костяные и железные наконечники стрел. Среди железных встречаются трехлопастные и плоские. Обнаружены костяные пластины луков, листовидные наконечники копий и двушипные дротики, фрагменты кольчуги, но все это, как правило, единичные находки.

VII век. В Примокшанье (рис. 76) сохранились еще двушипные дротики, но в основном стали использоваться листовидные наконечники копий разных типов (Старокадомский-1 экз., Шокшинский-12 экз. могильники). Продолжают встречаться трехлопастные наконечники стрел (Шокшинский-13 экз. могильник), появляются втульчатые (могильник у п. Заря), по-прежнему есть однолезвийные мечи (могильник Красный Восток), а в конце века появилась первая сабля (Шокшинский могильник).

На р. Цна в Серповском могильнике встречено 2 однолезвийных меча и первый в регионе топор-чекан (Алихова А. Е., 1959. С. 128, 126).

На р. Теша в могильнике Заречное II найден однолезвийный меч с деталями ножен.

В Нижнем Поочье и в Верхнем Посурье бытует прежний набор оружия.

На Средней Волге на именьковских памятниках наряду с прежним вооружением встречены костяные обкладки лука.

На Самарской Луке в могильниках новинковского типа появились железные черешковые наконечники стрел: трехлопастные-52 экз., плоские-3 экз., граненые-11 экз. и костяные, колчанные крючки-7 экз. и костяные детали лука-8 экз., наконечники пик-6 экз., палаши-1 экз. и сабли-8 экз. с ножнами, кинжалы-9 экз., бронзовый и железный кистени, фрагменты защитного доспеха (кольчуга) -1 экз.

VIII век. В Примокшанье (рис. 77) распространяются плоские черешковые наконечники стрел (Шокшинский-28 экз., Красный Восток-39 экз. могильники), втульчатые листовидные наконечники копий (Шокшинский-7 экз., Тенишевский-3 экз., Красный Восток-3 экз., Заря-2 экз. могильники), первые в районе топоры-чеканы (Красный Восток-1 экз., у п. Заря-1 экз., Старобадиковский II-2 экз. могильники), сабли (Шокшинский-3 экз., Тенишевский-1 экз., Красный Восток-1 экз. могильники), кинжал (могильник Красный Восток-1 экз.), фрагменты защитного доспеха (кольчуги) (Тенишевский-1 экз., Красный Восток-1 экз. могильники).

На р. Цна также множество наконечников стрел (Крюково-Кужновский-390 экз., Елизавет-Михайловский-85 экз., Пановский-85 экз. могильники), есть остатки колчана (Крюково-Кужновский могильник), наконечники копий (Крюково-Кужновский-80 экз., Елизавет-Михайловский-20 экз., Пановский-10 экз. могильники), чеканы (Крюково-Кужновский-6 экз., Елизавет-Михайловский-1 экз., Пановский-2 экз. могильники), палаши и сабли (Крюково-Кужновский-4/3 экз., Елизавет-Михайловский-2/0 экз., Пановский-1/0 экз. могильники), кинжалы и стилеты (Крюково-Кужновский-2/15 экз., Елизавет-Михайловский-3/0 экз. могильники), фрагменты доспеха (кольчуга) (Крюково-Кужновский-5 экз., Елизавет-Михайловский-1 экз., Пановский-2 экз. могильники).

На р. Теша также были распространены наконечники стрел и копий (Погибловский-20/0 экз., Выползово I-4/1 экз. могильники), а также встречен топор-чекан (Погибловский могильник).

В Нижнем Поочье и на прилегающем побережье р. Волга встречаются черешковые наконечники стрел (Безводнинский-13 экз., могильник) среди которых есть трехлопастные и плоские (Тишкина А. Н., 2000), наконечники копий и дротиков (Безводнинский-24/8 экз., Малышевский-1/0 экз. могильники), сабли (Безводнинский-2 экз. могильник), а также кинжал и стилет (Безводнинский-1/1 экз. могильник).

На Средней Суре наряду со старыми видами оружия на Ош-Пандо появились фрагменты кольчуги-6 экз. и 2 панцирные пластины. Среди наконечников стрел появились граненые и комбинированные.

В Верхнем Посурье встречены наконечники стрел: трехлопастные, плоские (Золотаревское-25/59 экз., Ахунское-1/3 экз., Чемодановское-2/15 экз. селища), а также один втульчатый наконечник стрелы (Золотаревское селище).

В Среднем Поволжье есть железные черешковые наконечники стрел: трехлопастные, плоские, граненые (могильники новинковского типа-52/3/11 экз., Большетарханский-7/38/5 экз. могильник), колчанные крючки (Большетарханский-2 экз. могильник) и детали лука (могильники новинковского типа-8 экз.), наконечники копий и пик (могильники новинковского типа-0/6 экз., Большетарханский-1/1 экз. могильник), сабли с ножнами (могильники новинковского типа-8 экз., Большетарханский-2 экз. могильник) (Генинг В. Ф., Халиков А. Х., 1964. Рис. 16), кинжалы (могильники новинковского типа-9 экз., Большетарханский-1 экз. могильник), кистени (могильники новинковского типа-1 экз.) и костяная булава (Большетарханский-1 экз. могильник), фрагменты защитного доспеха (кольчуга) (могильники новинковского типа-1 экз., Большетарханский-2 экз. могильник).

По материалам Большетарханского могильника удалось реконструировать 2 кожаных колчана длиной 40 см (рис. 86) (Генинг В. Ф., Халиков А. Х., 1964. Рис. 14).

IX век. В Примокшанье продолжает бытовать прежний комплекс оружия, который встречается и в новых могильниках: наконечники стрел (II Журавкинский-20 экз., Заря-118 экз. могильники), наконечники копий разных типов (II Журавкинский-6 экз., Заря-8 экз. могильники), топоры-чеканы (II Журавкинский-1 экз., Заря-2 экз., Шокшинский-1 экз., Большелуговской-1 экз. могильники), сабли (II Журавкинский-1 экз. могильник), кинжал (могильник у п. Заря-1 экз.), фрагменты защитного доспеха (кольчуги) (II Журавкинский-2 экз. могильник). Особый интерес представляют наконечники стрел Шокшинского могильника. Среди них есть наконечники с пером треугольной формы, с упором для древка и без, двурогий срезень с вогнутыми боковыми сторонами, широколистный с крупным отверстием в центре и даже бронебойные наконечники стрел, в целом аналогичные салтово-маяцким (Шитов В. Н., 1975; Степи Евразии, 1981). Наконечник с отверстием есть в могильнике Красный Восток (Алихова А. Е., 1959. Табл. 7).

На р. Цна продолжал использоваться прежний комплекс вооружения. В Пановском могильнике появились еще две сабли.

В Нижнем Поочье встречаются черешковые и втульчатые наконечники стрел (Чулковский-31/10 экз. могильник), наконечники копий, пик и дротиков (Чулковский-6/1/4 экз. могильник), топоры-чеканы (Малышевский-1 экз., Подболотьевский-1 экз. могильники), клиновидный топор с округлым обухом с двусторонними заостренными щекавицами (Чулковский-1 экз. могильник). Топоры этого типа бытовали в Восточной Европе в V-IX веках (Кирпичников А. Н., 1966а. С. 39), а в Примокшанье в X-XII веках (Святкин С. В., 2001. С. 40).

В Верхнем Посурье найдены наконечники стрел: трехлопастные, плоские, граненые (Армиевский курганно-грунтовой могильник-21/311/12 экз., Золотаревское-5/55/28 экз., Чемодановское-2/15/5 экз. селища), детали колчана (Армиевский курганно-грунтовой могильник-32 экз.), наконечники копий и пик (Армиевский курганно-грунтовой могильник-2/3 экз.), чеканы (Армиевский курганно-грунтовой могильник-6 экз.), кинжалы (Армиевский курганно-грунтовой могильник-3 экз.) и фрагменты кольчуги (Армиевский курганно-грунтовой могильник-3 экз.) (Павлихин А. В., 2000).

Анализ наконечников стрел Армиевского курганно-грунтового могильника позволил выявить ряд общих и особых черт (Павлихин А. В., 2001а). Здесь также как и везде в Западном Поволжье преобладали плоские наконечники стрел и бытовали трехлопастные. В то же время очень много граненых (бронебойных) наконечников стрел, часть из которых имели граненую головку с плоским пером. Из особых форм можно отметить двурогие срезни, томары с зубчиками на острие, ланцетовидные сплющенные и другие, имеющие местное производство. Особый интерес представляет группа наконечников, имеющих азиатские корни (двухлопастные, шестигранные, круглые, ланцетовидные трехгранные) (Павлихин А. В., 2001а. С. 84).

На р. Теша появились новые памятники, такие как Личадеево V, где встречен следующий комплекс оружия: наконечники стрел-14 экз., наконечники копий, пик и дротиков-1/1/1.

В Среднем Поволжье продолжает существовать комплекс вооружения Большетарханского могильника, а на Самарской Луке памятники предыдущего периода прекращают функционировать.

X век. В Примокшанье появился новый вид оружия — каролингские мечи (рис. 85) (Шокшинский, II Журавкинский могильники) (Шитов В. Н., 1994), которые были обнаружены в погребениях с трупосожжением. Шокшинский меч относится к типу V по классификации Я. Петерсена, а журавкинский — к типу Н. На Шокшинском мече имеется надпись ULFBERHT. Он найден в погребении с монетами X века, где встречены также плоские и граненые наконечники стрел, колчанный крючок, двушипный дротик, чекан, бронзовый фигурный наконечник ножен. Колчанный крючок найден на II Журавкинском могильнике.

На р. Цна наряду с копьями появляются пики и дротики (Крюково-Кужновский-13/12/14 экз., Елизавет-Михайловский-7/1/1 экз., Пановский-10/6/4 экз., Лядинский-4/3/4 могильники), распространяются чеканы (Пановский-3 экз., Лядинский-2 экз., Крюково-Кужновский-3 экз., Елизавет-Михайловский-2 экз. могильники) и универсальные топоры (Крюково-Кужновский-1 экз., Лядинский-1 экз., Елизавет-Михайловский-5 экз., Пановский-7 экз. могильники). Большое значение приобретают сабли (рис. 87) (Крюково-Кужновский-2 экз., Лядинский-1 экз., Пановский-2 экз. могильники).

Особый интерес представляют дротики и двузубая острога из Лядинского могильника, у которых острие с двумя шипами. Дротики имеют изогнутый черешок и загнутый конец. Очевидно, они также составляли двузубую острогу.

На р. Теша появились универсальные топоры с округлым обухом и двусторонними заостренными щекавицами (Выползово II-1 экз. могильник).

На р. Ока встречаются чеканы (Подболотьевский-3 экз. могильник) и появились русские типы топоров с выемкой и опущенным лезвием (Малышевский-1 экз. могильник). В Подболотьевском могильнике найдены два каролингских меча типа Н по Я. Петерсону (Кирпичников А. Н., 1966; Гришаков В. В., Зеленеев Ю. А., 1990. С. 36).

В Верхнем Посурье найдены наконечники стрел: трехлопастные, плоские, граненые (Армиевский курганно-грунтовой могильник-2/62/49 экз., Золотаревское-0/55/28 экз., Чемодановское-0/15/5 экз. селища), детали колчана (Армиевский курганно-грунтовой могильник-32 экз.), наконечники копий и пик (Армиевский курганно-грунтовой могильник-1/4 экз., Среднелиповское-1/0 экз., Сундровское-1/0 экз. городища, Золотаревское-1/5 экз., Чемодановское-1/0 экз. селища), кистень (Армиевский курганно-грунтовой могильник-1 экз.), универсальный топор (Золотаревское-1 экз. городище). Особый интерес представляет боевой топор-кельт с Чемодановского селища (рис. 41). Лезвие топора с двух сторон украшено рядами насечек и зигзагообразной линией.

В Среднем Поволжье встречены наконечники копий (Муромский городок-4 экз., Тигашевское-1 экз. городища), части сабли (Муромский городок-2 экз.), кинжал, топоры (Муромский городок-1 экз., Тигашевское-1 экз. городище), кистень (городище Хулаш-1 экз.), фрагменты кольчуги (Муромский городок-2 экз., городища Сувар-4 экз., Хулаш-1 экз.).

XI век. В Примокшанье в целом сохранялся прежний комплекс оружия, о чем свидетельствуют материалы новых могильников. Это наконечники стрел (Кельгининский-84 экз., Стародевиченский-55 экз., Мордовскопаркинский-10 экз., Сядемский-4 экз., Татарская Лака II-10 экз. могильники), железные детали колчанов (Стародевиченский-1 экз., Кельгининский-1 экз., Мордовскопаркинский-1 экз. могильники), наконечники копий и пик (Кельгининский-21/5 экз., Татарская Лака II-2/1 экз., Стародевиченский-10/0 экз., Мордовскопаркинский-8/1 экз. могильники), чеканы (Кельгининский-1 экз., Стародевиченский-2 экз. могильники). На Кельгининском могильнике чекан довольно редкой формы. Несколько топоров подобного типа известны на Руси (Кирпичников А. Н., 1966а. С. 35). Топор подобный русским секирам инкрустированный золотом встречен на могильнике Татарская Лака II, и обычные секиры найдены на Кельгининском-2 экз. могильнике. Наибольшее распространение получили универсальные типы проушных топоров: клиновидные узколезвийные с молотковидным обухом и округлым обухом с двусторонними заостренными щекавицами (Кельгининский-11 экз., Мордовскопаркинский-6 экз., Татарская Лака II-3 экз., Стародевиченский-3 экз., Сядемский-2 экз. могильники). Подобные топоры были широко распространены на севере Руси и у марийцев (Святкин С. В., 1999; 2001).

Появились также еще два меча каролингского типа (у с. Лаврентьево и Пурдошки). Лаврентьевский относится к типу Е по классификации Я. Петерсена, а пурдошкинский — к типу А (древнерусскому) по А. Н. Кирпичникову (Кирпичников А. Н., 1966).

На р. Теша в комплексе оружия на новых могильниках сохраняются прежние виды: наконечники стрел (Заречное II-23 экз., Выползово VI-14 экз. могильники), наконечники копий и дротиков (Заречное II-12/1 экз., Выползово VI-2/0 экз. могильники), чекан и кинжал (могильник Заречное II-1/1 экз.), топор типа русских секир (могильник Личадеево V-1 экз., Пятница VII-1 экз., Заречное II-1 экз.).

На р. Цна наряду с топорами-чеканами появились универсальные топоры (Пановский-1 экз., Елизавет-Михайловский-1 экз., Лядинский-2 экз. могильники), относящиеся к типично русским секирам (тип IV по А. Н. Кирпичникову) (Кирпичников А. Н., 1966а), появился черешковый наконечник сулицы (Лядинский могильник).

На р. Ока в Подболотьевском могильнике найден еще один каролингский меч типа П по А. Н. Кирпичникову (Кирпичников А. Н., 1966).

В Верхнем Посурье наряду со старыми появились новые типы наконечников стрел: плоские, граненые (Армиевский курганно-грунтовой могильник-3/11 экз., Чемодановское-10/15 экз., Золотаревское-109/136 экз., Круталатка-13/3 экз. селища), топоров (Золотаревское-1 экз. городище).

В Среднем Поволжье встречены новые наконечники копий (Муромский городок-3 экз.),

XII век. В Примокшанье продолжает использоваться прежний набор оружия, но претерпевший некоторые внутривидовые изменения, что довольно подробно проанализировано в работе С. В. Святкина (Святкин С. В., 2001). Кроме того, распространяются сабли (Татарская Лака II-1 экз., Сергополивановский-1 экз., Мордовскопаркинский-3 экз., Черемисский-3 экз., Кельгининский-1 экз. могильники), встречаются сабельные перекрестья (Татарская Лака II-1 экз., Мордовскопаркинский-1 экз., Кельгининский-1 экз., Стародевиченский-2 экз. могильники), железная булава (могильник Акимовщина) и новые типы универсальных топоров: клиновидные, с подтреугольным обухом без щекавиц (Кельгининский-2 экз., Сядемский-1 экз., Татарская Лака II-1 экз. могильники), характерные для Руси (Кирпичников А. Н., 1966а. Табл. XVI, 2) и топоры (Кельгининский могильник) булгарского типа (Культура Биляра, 1985. С. 41). Но наибольшее распространение получили универсальные лопастные топоры с округлым обухом с двухсторонними подтреугольными щекавицами.

Особо необходимо отметить предметы вооружения с могильника Татарская Лака II. Наряду с традиционным набором (наконечники стрел, копий и пик, топоры) здесь найдена рогатина, сулица, трезубец, а также бронзовый кистень. Часть из них, такие как рогатина и два топора украшены золотой инкрустацией, а трезубец — глубокими насечками (рис. 88).

На р. Теша появились новые памятники со старыми комплексами оружия: наконечники стрел (Выползово II-13 экз., Красное I-11 экз. могильники) и наконечники копий (Красное I-3 экз.). Однако были и новшества, такие как круглые щиты с железными умбонами (Заречное II-4 экз., Красное I-7 экз., Выползово VI-1 экз. могильники)

По типологии С. В. Святкина в Примокшанье и на р. Теша в этот период прекратили существование 3 типа наконечников стрел, 2 типа наконечников копий и появилось 8 новых типов наконечников стрел и 2 типа — наконечников копий. В то же время продолжали использоваться 8 старых типов наконечников стрел и 4 типа наконечников копий. Среди новых наконечников стрел большинство относится к типу бронебойных, из которых 3 типа характерны для Волжской Булгарии и один — для Древней Руси. Причем булгарские больше характерны для Примокшанья, а русский тип встречен на р. Теша.

В Верхнем Посурье появились новые типы наконечников стрел (трехлопастные крупные /плоские /граненые /арбалетные) (Золотаревское-2/84/19/4 экз., Чемодановское-0/1/2/0 экз. селища) и пик (Круталатка-1 экз., селище), а также наконечники сулиц с загнутым черешком (Золотаревское-1 экз., Ахунское-1 экз. селища), костяная и железная петли от колчана (Юловское-1/1 экз., Золотаревское-1 экз. городища), сабли и чекан (Золотаревское-4/1 экз. селище), кинжал и фрагмент ножен сабли (Юловское-1/1 экз. городище), фрагменты доспеха (панцирные пластины/кольчуга) (Золотаревское-50/9 экз., Чемодановское-1/0 экз. селища, Юловское-1/0 экз., городище).

На Золотаревском городище появляются новые виды оружия: кистень, две булавы, три пальмы. Но больше всего найдено деталей сабли и сабельных ножен: клинки (4 экз.), навершия рукоятей (2 экз.), перекрестья (гарды) (15 экз.), обоймы (2 экз.) и скобы (30 экз.) с наконечниками (6 экз.) от ножен. Есть также деталь от шлема (Белорыбкин Г. Н., 2001).

В Среднем Поволжье найдены фрагменты доспеха (панцирные пластины) (Тигашевское-2 экз., Богдашкинское-1 экз., Сувар-1 экз. городища)

XIII век-первая половина. В Примокшанье и на р. Теша продолжается эволюция некоторых видов оружия. Так среди наконечников стрел 5 типов прекратили существование, появилось 4 новых, и продолжали использоваться 13 прежних типов. То есть в основном продолжали существовать старые типы, а среди новых все относятся к срезням монгольского типа. Среди наконечников копий пропали 4 типа и 4 типа сохранились, а новых не появилось. В целом наблюдается сокращение типов и количества копий на этой территории.

В Верхнем Посурье появилось множество наконечников стрел, характерных для монгольского вооружения (Золотаревское-119 экз. поселение, селище Круталатка-2 экз., Юловское-6 экз. городище).

В Среднем Поволжье встречены части сабли (Муромский городок-1 экз., городище Хулаш-1 экз.).

Вторая половина XIII-XV века. В Примокшанье основная масса оружия представлена наконечниками стрел (Наровчатский-5 экз., Пичпандинский-3 экз., Паньжинский-1 экз., Старобадиковский I-3 экз. могильники, Старокадомское-7 экз. городище). Есть также наконечники копий (Наровчатское городище).

На р. Теша также встречаются наконечники стрел и копий (Коринский-4/1 экз., Красное I-11/2 экз. могильники).

На р. Пьяна бытуют наконечники стрел монгольского типа (Гагинский-16 экз. могильник).

На р. Волга такие же наконечники стрел (Сарлейский-20 экз. могильник), как и на Самарской Луке (Муранский-2 экз. могильник), где встречен еще чекан и кинжал.

Кроме того, в Западном Поволжье появляется несколько курганных групп, имеющих разнообразный набор вооружения: наконечники стрел, копий, топоры, сабли, кольчугу (Сарлейский, Мало-Терюшевский, Коринский могильники)

На протяжении всего средневековья в комплекс вооружения в Западном Поволжье входили наконечники стрел, дротиков, копий, а также универсальные топоры, что в целом более характерно для лесного набора. Наряду с этим здесь довольно ярко представлен и степной комплекс: однолезвийные мечи, сабли (как правило, в сочетании с конским снаряжением) и чеканы.

Исследование этих комплексов позволило установить, что во второй половине I тыс. н. э. на всей территории Западного Поволжья встречаются чаще всего черешковые трехлопастные наконечники стрел, разных форм и пропорций, а также плоские. С VI века в Среднем Поволжье и на Средней Суре распространяются костяные наконечники стрел, отдельные экземпляры которых проникают в Верхнее Посурье. Встречаются костяные наконечники стрел и в раннебулгарских погребениях на Самарской Луке, вероятно с местных именьковских поселений.

В целом наблюдается преобладание на востоке костяных наконечников стрел и железных трехлопастных на западе региона.

На именьковских памятниках появились комбинированные железные наконечники стрел, сочетающие в себе трехлопастные и граненые типы. Для Западного Поволжья комбинированные стрелы можно выделить в самостоятельную группу. Вслед за именьковскими памятниками подобные наконечники стрел появились в Верхнем Посурье, где позже приобрели разнообразные формы.

На Самарской Луке есть трехлопастные наконечники стрел с костяным свистком и появились граненые (бронебойные) наконечники стрел.

В IX веке плоские наконечники стрел начинают вытеснять трехлопастные и при этом приобретают самые разнообразные формы. Все шире внедряются граненые. Среди наконечников IX-X веков в Верхнем Посурье появляется группа наконечников азиатского типа. Причем все группы стрел (трехлопастные, плоские, граненые, комбинированные) часто встречаются в одном колчане. В это время наконечники стрел встречаются практически во всех погребениях региона, позже в XI-XIII веках они встречаются лишь изредка. В Примокшанье, на р. Ока и в Верхнем Примокшанье иногда встречаются втульчатые наконечники стрел.

С XII века на территории Примокшанья и р. Теша активно распространяются граненые наконечники стрел, среди которых большую группу составляли типы, характерные для булгар. К началу XIII века граненые наконечники стрел стали преобладать над плоскими, среди которых появилось много срезней монгольского типа. В Верхнем Посурье были обнаружены арбалетные наконечники стрел.

Практически по всему Западному Поволжью встречаются детали колчанов, а иногда и целые колчаны, в которых находится в среднем до 10 стрел. От луков сохранились лишь костяные пластины, которые изредка находятся на именьковских памятниках и часто в раннеболгарских могильниках VII-VIII веков на Самарской Луке.

Наряду с луком и стрелами на всей территории Западного Поволжья были распространены наконечники копий и дротиков. Дротики представлены двушипными втульчатыми наконечниками. Они занимают значительное место в комплексе вооружения вплоть до VII века и всегда встречаются вместе с копьями. В VIII веке они практически везде выходят из употребления, а в IX веке встречаются лишь на памятниках р. Оки и р. Теша, где используются вплоть до XI века (на Оке) и XII века (на Теше). Отдельные экземпляры встречены в XI веке на территории Примокшанья и р. Цны.

Листовидные втульчатые наконечники копий за период своего существования прошли длительный путь развития, сменилось множество типов, но копья всегда входили в состав вооружения, как вместе с другими видами оружия, так и самостоятельно. До VIII века длина пера наконечников копий всегда была больше длины втулки, а в IX-X веках появились копья с коротким пером.

В Верхнем Посурье наряду с копьями получили распространение пики, а на памятниках VII-VIII веков Самарской Луки встречаются только пики. На реках Ока, Мокша и Теша пики появились лишь в IX веке и использовались здесь вплоть до монгольского нашествия. Первоначально они имели круглое сечение пера, а затем граненое и крестовидное. В XI веке на р. Цна появляются черешковые наконечники сулицы, которые позже получили распространение в Верхнем Примокшанье и Посурье. В XII веке в Примокшанье появились еще и рогатины.

В качестве оружия использовались и топоры. Это, прежде всего узколопастные чеканы, а также топоры универсальные, которые могли использоваться как в военном деле, так и в хозяйственных целях. Топоры встречаются практически во всех погребениях с оружием. В одних — это универсальные, в других — хозяйственные топоры, а также еще масса бытовых предметов, необходимых воину в походах. Это характерно как для второй половины I тыс. н. э., когда в регионе бытовали топоры-кельты, так и для первой половины II тыс. н. э., когда проушные топоры полностью вытеснили втульчатые. Иногда топоры-кельты даже украшались насечками и линиями.

Первые топоры-чеканы появились в VII веке на р. Цна, а затем в VIII веке распространились по всей территории рек Цна, Мокша, Теша. В IX веке чеканы появляются на р. Ока и в Верхнем Посурье, а в X веке в Среднем Поволжье и использовались до конца XII века. Впрочем, в XII веке чеканы встречаются уже редко. Лишь по одному-два чекана найдено на реках Сура, Мокша, Теша.

В то же время ни одного чекана не обнаружено на именьковских и раннеболгарских памятниках правобережья р. Волга. На раннеболгарских памятниках левого берега наоборот чеканы встречаются так же часто, как и на салтовских памятниках. Но особенно много их на реках Цна и Мокша (81 экз.) (Циркин А. В., 1987). Наряду с типично салтовскими типами чеканов, здесь, а также в Верхнем Посурье появились местные варианты.

В X веке на р. Ока появились русские топоры-секиры, которые в XI-XII веках распространились на реках Теша, Мокша, Цна. Но наибольшее число их встречено на р. Теша. На р. Сура и в правобережье р. Волга их нет.

На протяжении всей средневековой истории Западного Поволжья здесь применялось клинковое оружие. Сначала это были однолезвийные и двулезвийные мечи с остатками ножен на реках Ока, Мокша, Цна и в Верхнем Посурье. В VII веке наряду с мечами в регионе появились сабли: в Нижнем Примокшанье и на Самарской Луке. В VIII веке сабля полностью вытесняет мечи и распространяется по всему региону, вплоть до устья р. Ока. Сабель нет лишь на именьковских памятниках. Не встречаются сабли и в Верхнем Посурье вплоть до конца XII века. Нет их и на памятниках рек Ока и Теша. Зато в X веке на р. Ока и в Примокшанье появились каролингские мечи, которые встречаются там и в XI веке. Нижнее Примокшанье, таким образом, было зоной соприкосновения ареалов распространения сабель с юга и каролингских мечей с северо-запада.

Вместе с саблями в VIII веке получили распространение кинжалы и стилеты, встреченные на реках Цна, Мокша, Волга, а в IX веке и в Верхнем Посурье.

Одной из особенностей вооружения на р. Теша является обнаружение в погребениях XII века на этой территории остатков деревянных щитов с железными умбонами.

На других территориях также встречаются довольно редкие для региона виды оружия. Так в памятниках VII века на Самарской Луке обнаружен кистень. В VIII веке — это булава в Среднем Поволжье, в X веке — двузубец на р. Цна и кистени в Верхнем Посурье и на Средней Волге, в XII веке — это булавы и кистени уже не только в Верхнем Посурье, но и в Примокшанье. Причем булавы и кистени с Мокши и Суры абсолютно схожи. Вместе с кистенем в Верхнем Примокшанье найден трезубец. В Верхнем Посурье встречены еще и пальмы.

На многих памятниках Западного Поволжья встречаются и фрагменты защитного доспеха. Наиболее ранние фрагменты кольчуги найдены в Верхнем Посурье. Позже кольчужное полотно было обнаружено в Среднем Поволжье на именьковских и раннеболгарских памятниках. В VIII веке на Средней Суре вместе с кольчугой найдены панцирные пластины, а фрагменты кольчуги распространились по Примокшанью и р. Цна, где и бытовали вплоть до XI века. В XII веке панцирные пластины появились и в Верхнем Посурье и в Среднем Поволжье.

Во второй половине XIII века произошло сокращение количества и видов вооружения. В этот период встречаются в основном наконечники стрел, среди которых преобладают широколопастные срезни, наконечники копий, топоры и фрагменты защитных доспехов. Иногда встречаются сабли и кинжалы.

В целом для территории Западного Поволжья характерно смешение разных комплексов вооружения, имеющее в разных районах в разное время различную степень интенсивности.

Так в западной и южной части региона вплоть до VIII века существовал довольно стабильный комплекс вооружения, в который входили в основном железные черешковые трехлопастные наконечники стрел, двушипные наконечники дротиков, листовидные наконечники копий и мечи. На юге в Верхнем Посурье в комплекс входили также пики и кольчуга, появление которых очевидно связано с влиянием южного кочевнического комплекса вооружения.

На востоке региона постоянно происходят изменения в военных комплексах, практически каждое столетие. Первоначально в VI веке это был комплекс именьковский, отличающийся крайней бедностью предметов вооружения, среди которых встречаются лишь костяные наконечники стрел, костяные детали лука, наконечники копий и доспехи. Причем большинство из этих предметов, скорее всего, использовалось в охотничьих целях, и потому однозначно с военным делом могут быть связаны лишь фрагменты кольчуги и панцирные пластины, кстати, одни из самых ранних в регионе. В целом вырисовывается картина абсолютно мирного населения. В то же время необходимо отметить теснейшую связь их предметов вооружения с восточными культурами.

В VII веке на Самарской Луке появляется новый комплекс вооружения, для которого характерны как железные трехлопастные, плоские и граненые, так и костяные наконечники стрел, множество костяных деталей сложносоставного лука, наконечники пик, сабли и даже кистень. В целом этот комплекс более характерен для степного мира, хотя и наблюдается некоторое смешение с лесными местными видами оружия, такими как костяные наконечники стрел. Впрочем, одной из особенностей данного комплекса является малочисленность оружия, особенно стрел. В этот период как бы сосуществуют местный именьковский комплекс и пришлый раннеболгарский, имеющий к тому же ярко выраженные азиатские черты.

В VIII веке именьковский комплекс пропадает, а в Среднем Поволжье появляется еще один раннеболгарский комплекс вооружения, состоящий из железных черешковых наконечников стрел разных видов (трехлопастные, плоские, граненые), наконечников копий и пик, сабель, кольчуги и булавы. В целом данный комплекс также характерен для степных воинов и в этом отношении он близок к комплексу на Самарской Луке (по набору и малочисленности наконечников стрел). Но есть и некоторые отличия, состоящие в том, что здесь не обнаружен сложносоставной лук, костяные наконечники стрел. Очевидно, это уже чисто хронологические отличия. Еще одна деталь характерная для всех раннеболгарских памятников правобережья р. Волга — это отсутствие чеканов, являющимися, по мнению ученых, специализированным оружием всадников-профессионалов (Кирпичников А. Н., 1966а; Измайлов И. Л., 1997). В итоге в Среднем Поволжье в VIII веке происходит полная замена комплекса вооружения.

Определенное своеобразие отмечается и в оружие Посурья, где возникла комбинированная форма наконечников стрел, сочетающих в себе трехлопастные, плоские и граненые типы, а также большая группа наконечников азиатских форм. Причем эта традиция продолжала сохраняться в Посурье вплоть до XIII века.

Серьезные изменения в комплексе вооружения происходят с VIII века не только в западной, но и в восточной части Западного Поволжья (Шитов В. Н., 1975). Плоские наконечники стрел начинают вытеснять трехлопастные, резко сокращается количество двушипных дротиков, исчезают мечи. Одновременно активно внедряются такие виды оружия как чеканы, сабли, кинжалы и стилеты, то есть степной комплекс, а также появляется кольчуга. В то же время если чеканы распространились повсеместно, то сабли так и не появились на территории рек Ока и Теша, хотя эти районы выделяются большим числом конских захоронений.

Сложившийся комплекс вооружения в восточных районах Западного Поволжья просуществовал лишь до IX века, а затем, начиная с X века, он постоянно претерпевает различные изменения, как по видам, так и по типам оружия. Эта нестабильность сохраняется вплоть до XIII века. Так в X веке наряду с копьями составной частью вооружения становятся пики. На южных памятниках встречен также кистень и двузубец. С северо-запада в регион проникают каролингские мечи. В XI веке также с северо-запада стали распространяться топоры-секиры и сулицы, с востока — стрелы. Но наибольшие изменения характерны для XII века, когда граненые наконечники стрел стали преобладать над плоскими, на р. Теша появились круглые щиты, а в Верхнем Примокшанье рогатина, кистень, булава, трезубец. Наблюдается процесс активного проникновения в регион русского и булгарского оружия, что приводит к выравниванию уровня вооружения с ближайшими соседями. Более того, на могильниках появляются погребения с однотипным и насыщенным набором оружия и сопутствующих предметов (стрелы, копье, длинный и универсальный топоры, тесло с квадратной втулкой, бронзовый котел, нож, кресало, детали пояса, сюльгамы, подвески и иногда щит или сабля). Одной из особенностей можно считать отсутствие в этих погребениях конского снаряжения, что может характеризовать их как погребения пехотинцев. По мнению исследователей — это захоронения воинов-профессионалов (Святкин С. В., 2001. С. 84-85. Тип1; Беговаткин А. А., 1988. С. 222).

В восточной части региона с возникновением Волжской Булгарии комплекс вооружения стабилизировался и с X века включал лук со стрелами, копье, чекан, топор универсальный, саблю, кистень и кольчугу. В XII веке появился панцирный доспех.

Примерно то же самый комплекс, с добавлением местных комбинированных наконечников стрел, существовал в Верхнем Посурье, за исключением сабли. Но в XII веке здесь также появились сабли, а вместе с ними булавы, сулицы, пальмы и панцирный доспех.

Подобные комплексы характерны и для всей Волжской Булгарии, где выделяются конные дружины (легкие и тяжеловооруженные) и пехота. Вероятно, в Западном Поволжье также были представлены все виды дружинников. Более того, влияние булгарского комплекса вооружения распространилось и далее на запад, где в Верхнем Примокшанье встречаются многие элементы этого комплекса. Впрочем, с учетом дополнительных видов оружия и оригинальных форм наконечников стрел можно выделить, особенно в Верхнем Посурье, и восточный комплекс вооружения, характерный для памятников Южной Сибири.

Однако в результате монгольского нашествия произошло сильное обеднение комплекса, и теперь в него входили в основном луки со стрелами, копья и топоры.

Если сопоставить предметы и комплексы вооружения с культурами, существовавшими на территории Западного Поволжья, то на первом этапе существовал единый набор оружия на памятниках мордвы, муромы и рязано-окских племен от р. Ока до Верхнего Посурья. Свой набор существовал и на именьковских памятниках Среднего Посурья и Среднего Поволжья, отличающийся бедностью форм и видов оружия. И хотя наконечники копий практически не отличались от западных типов, все же большая часть предметов тяготеет к восточным видам вооружения.

Появление в Среднем Поволжье нового степного комплекса вооружения также тесно связано с раннеболгарскими памятниками и в целом отлично от местных видов и типов оружия. Начавшее с юга проникновение новых видов вооружения привело к смене комплекса вооружения на южных мордовских памятниках, но не получило распространения на северных мордовских и муромских памятниках. В то же время на муромской территории с X века стали распространяться каролингские мечи и русские секиры, которые затем проникли и на южные мордовские памятники. На булгарских памятниках Западного Поволжья они не встречаются. Зато в XII веке на южных мордовских памятниках Примокшанья начинают распространяться булгарские виды оружия, а на северных памятниках мордвы на р. Теша появляются щиты.

Таким образом, довольно ярко видны различия между комплексами вооружения мордовских, именьковских и раннеболгарских племен во второй половине I тыс. н. э. Все остальные отличия проявляются только по уровню влияния на местные культуры со стороны степных народов, Хазарского каганата, Волжской Булгарии и Древней Руси.

д. Конское снаряжение

На протяжении всего средневековья конь всегда сопровождал человека и выполнял многочисленные хозяйственные задачи, например, такие как перевозка грузов и вспашка земли. Не менее важную роль конь играл и в военном деле. Во всех этих видах деятельности обязательным элементом является конская упряжь, которая со временем менялась для более эффективного управления конем. Конская сбруя и седла часто являлись предметами престижа и потому украшались многочисленными накладками. Основная масса деталей конской сбруи имели широкое распространение, такие как крюковые и кольчатые удила с небольшими петлями грызла, соединительные железные кольца разного сечения и подпружные пряжки (рис89). Но встречались и особые детали, одни из которых были привозными, а другие являлись результатом творчества местных мастеров.

V век. Предметов конского снаряжения довольно мало и в основном общеупотребимые. Одной из особенностей региона было использование в двусоставных удилах бронзовых колец (Кошибеевский, Гавердовский, Старший Селиксенский, Безводнинский могильники). Встречены также бронзовые шпоры в виде пластинчатой дужки с железными шипами (Кошибеевский могильник).

VI век. По всему региону начинают распространяться кольчатые удила с подвижными овальными и восьмеркообразными кольцами (Старокадомский, Шокшинский, Армиевский, Абрамовский могильники). На этих же памятниках появились г-образные стержневидные псалии.

Одновременно такие же псалии появились на именьковских памятниках в Среднем Поволжье и Посурье (Щербетьское селище, городище Ашна-Пандо).

В середине века в Верхнем Посурье появилось стремя, кованное из железной пластины и покрытое орнаментом (Золотаревское поселение) (Измайлов И. Л., 1990).

VII век. Продолжают бытовать удила со стержневидными псалиями. На Самарской Луке появились S-овидные псалии, а также стремена с восьмеркообразной петлей, решма и костяные накладки от седла (могильники Брусянский, Малорязанский, Шиловский). Там же встречено 3 трензельных кольца с вертикальными железными накладками от ремня, вероятно от нагрудника (подперсье) (могильник Выползово I).

VIII век. Широкое распространение получили удила с S-овидными псалиями и стремена с восьмеркообразной петлей (могильники Крюково-Кужновский, Лядинский, II Старобадиковский — в Примокшанье, Чулковский — на Оке), а также встречаются стремена с прямоугольной петлей, отделенной от дужки перехватом и вогнутой подножкой (Серповский могильник).

На Средней Волге и на Самарской Луке наряду со стременами с восьмеркообразной петлей, применялись стремена с прямоугольной петлей, а также удила с прямыми псалиями и разными петлями грызл (восмеркообразные и однопетельчатые) (могильники Больше-Тарханский, Малорязанский, Брусянский, Шиловский).

IX век. Значительно возросло количество видов и типов конского снаряжения. По всему региону распространились стремена с прямоугольной петлей (могильники: II Журавкинский — на Мокше, Чулковский — на Оке, Личадеево V — на Теше, Армиевский курганно-грунтовой могильник — на Суре, Больше-Тарханский — на Волге). На территории Примокшанья и Оки встречаются удила с восьмеркообразными петлями грызла и прямыми стержневидными псалиями (II Журавкинский, у п. Заря, Чулковский могильники), появились ботала (Крюково-Кужновский, Елизавет-Михайловский, Чулковский могильники). Наиболее ярким комплексом конского снаряжения является инвентарь погребения №10 II Журавкинского могильника, куда входит уздечка с серебренными и бронзовыми накладками, фрагменты седла, удила и стремена (Петербургский И. М., 1979. Рис. 10-12).

В Верхнем Посурье появились плетки с железными обоймами и кольцами для бича (Золотаревское поселение), а также распространились кольчатые удила с прямыми однопетельчатыми псалиями и одинарными неподвижными колечками грызла (в отличие от восьмеркообразных в Примокшанье), куда вставлялись псалии с подвижными кольцами для поводьев (Армиевский курганно-грунтовой могильник, Золотаревское поселение).

На Средней Волге продолжает использоваться прежняя конская упряжь.

X век. В Примокшанье и на Оке используются традиционные детали конской сбруи.

В Верхнем Посурье получили распространение кольчатые удила с большой петлей грызла, появились бронзовые трензели с тремя прорезями и орнаментом, ледоходные шипы и чесноки (рис. 91) (все — Золотаревское поселение), а также арочные стремена и трензели без орнамента (Армиевский курганно-грунтовой могильник).

На Средней Волге, на территории Волжской Булгарии получили распространение самые разные типы удил (односоставные, двусоставные, с прямыми псалиями и кольцами), стремена (восмеркообразные, арочные, кольцевидные), трензели, шпоры, плети, подковы, чесноки (Билярское городище, Муромский городок).

XI век. На Теше конская упряжь встречается преимущественно в конских захоронениях. Появился новый тип кольчатых удил — односоставные (Красное I, Заречное II).

В Верхнем Посурье обнаружен затыльник рукояти плети с боковидным клювовидным выступом из оловянистой бронзы, подпружные подквадратные кольца с выступами по углам, подковы (все — Золотаревское поселение).

XII век. По всему региону распространились новые формы соединительных колец из бронзы с желобком внутри и орнаментом снаружи (могильники Выползово VI, Заречное II, I Старобадиковский, Стародевиченский, поселение Золотаревское).

На Теше появились вертикальные накладки с кольцом от сбруи (могильники Стексово II, Выползово VI), а также арочные стремена, рядом с которыми располагаются прямоугольные пряжки (могильники Красное I, Выползово VI, Заречное II). В погребение №1 могильника Пятница VII встречен богатый конский комплекс, состоящий из решм, бубенцов, разделителей ремня, бляшек, деталей седла, стремян (Мартьянов В. Н., 1992. С. 54-55, 2001. Табл. 108-109). На некоторых памятниках Теши и Мокши встречаются железные накладки аскизского типа, такие как распределители ремней (могильник Выползово VI, Вадинское 2 селище, Серго-Поливановское селище, селище «Попова поляна»), горизонтальные накладки с кольцом и лировидные пряжки со щитком (Мордовские Парки). Вместе с горизонтальными накладками в погребении встречены вертикальные накладки.

В Верхнем Посурье появилась железная шпора, в виде изогнутой дужки с шипом, направленным вниз и шариком на шипе, арочные стремена, кольчатые и крюковые удила с кольцами подтреугольного сечения и такими же пряжками (все — Золотаревское поселение). Большую группы изделий представляют железные детали узды, аскизского типа, покрытые иногда золотом и орнаментом (рис. 92). Это — наносные султанчики с трубочками и пластинами с бортиками, различные накладки, ременные, концевые, шарнирные как плоские, так и объемные, распределители ремней, крючки на пластинах, различные пряжки, в том числе и щитковые (Золотаревское поселение, Чемодановское, Канаевское селища).

XIII век. В регионе продолжает бытовать конское снаряжение предыдущего времени, а также появились седельные накладки (Золотаревское поселение).

XIV-XV век. В Примокшанье встречены арочные стремена новых типов, а также новые вариации двусоставных удил (Наровчатское городище, Муранский, Аткарский могильники).

Распространение предметов конской упряжи включает в себя несколько аспектов. Во-первых, на протяжении всего средневековья в Западном Поволжье использовались общеевропейские типы кольчатых удил, соединительные кольца и пряжки. Многие из них используются в конской сбруе до сих пор. Во-вторых, регион был вовлечен в общеевропейские процессы эволюции конского снаряжения. В-третьих, при изготовлении предметов упряжи местные мастера вносили свои поправки, что позволяет определить районы их влияния. Наряду с этим в разных местах встречаются богатые комплексы конской сбруи, раскрывающие достижения в этой области.

Именно особенности в распространении конского инвентаря представляют особый интерес. Первоначально в Сурско-Окском междуречье пользовались в удилах бронзовыми подвижными кольцами. С появлением в VI веке именьковских памятников получили распространение удила с г-образными стержневидными псалиями. На юге региона обнаружено одно из наиболее ранних в Восточной Европе стремян. С появлением ранних болгар в VII веке на Самарской Луке в регионе стали распространяться S-овидные псалии, а также стремена с восьмеркообразной петлей. Среди редких находок можно отметить решмы, костяные накладки от седла и трензельные кольца с вертикальными накладками от ремня.

Следом за стременами с восьмеркообразной петлей уже в VIII веке стали применяться стремена с прямоугольной петлей. Самые ранние из них встречены на Самарской Луке и на Цне. Вместе с ними в Среднем Поволжье появились удила с прямыми псалиями. Это так называемый «номадский» комплекс, который был широко распространен у кочевников. В IX веке этот комплекс распространился по всему региону, но с небольшими вариациями. На Мокше и Оке применяли в основном грызла с восьмеркообразными петлями, а на Суре — грызла с одинарными неподвижными колечками. На Волге и Суре стали применять плетки. К этому времени относится появление в регионе богатого конского комплекса в Примокшанье, благодаря которому видно, что конское снаряжение состояло из уздечки с удилами, седла со стременами и что самое важное все это богато украшалось.

В X веке сосуществуют самые разные виды удил и стремян. При этом намечается модернизация конской сбруи. Появляются прорезные трензеля, шпоры, подковы, чесноки.

В то же время такие детали как трензеля широко использовались в узде тюркских народов, начиная уже с VI-VII веков (Степи Евразии, 1981). Однако основная масса трензелей представляла собой сочетание круглого в сечении кольца с плоским тройным перекрестием с листовидными окончаниями или с шишечками по краям. Трензели же с прорезями встречаются очень редко и наиболее ранние известны в древностях VI-VIII веков кимаков Прииртышья (Степи Евразии, 1981. Рис. 26, 58) и на караякуповских памятниках IX-X веков Южного Урала (Степи Евразии, 1981. Рис. 55, 85). Бляхи с выпуклым центром и циркульным орнаментом появились лишь на булгарских памятниках и, прежде всего, в Биляре, где они датируются X-XII веками (Культура Биляра, 1985. С. 200-201). Учитывая редкость этих трензелей и то, что часть из них покрыта золотом, можно предполагать большую их значимость и считать типично булгарскими.

На территории Волжской Булгарии в XI веке наблюдается развитие плетей от наверший с кольцами к затыльникам рукоятей плети с боковидным клювовидным выступом из кости или оловянистой бронзы. Выходят из употребления удила с прямыми стержневидными псалиями.

Но особенно большие изменения в конской узде произошли в XII веке. В Сурско-Мокшанском междуречье распространились своеобразные соединительные кольца из бронзы с желобком внутри и орнаментом в виде насечки снаружи и появились вертикальные уздечные накладки с кольцом. Соединительные кольца с желобком встречаются в могилах, как правило, попарно и на некоторых сохранились кожаные ремни. По мнению В. Н. Мартьянова, это поясные подвески (Мартьянов В. Н., 1998. С. 94), но, на наш взгляд, их можно отнести к конской сбруе.

На Теше встречен еще один богатый конский комплекс, включающий более 150 деталей узды, а также фрагменты седла и стремена. По мнению В. Н. Мартьянова он относится к XI веку, однако, входящие сюда круглые стремена появляются только лишь с XII века (Мартьянов В. Н., 2001. С. 286). Одновременно в Сурско-Окском междуречье появились детали оформления конской сбруи, характерные для аскизских древностей, которые сочетаются с накладками местных форм. Так аскизские горизонтальные накладки с кольцом сочетаются в наборах с местными вертикальными накладками.

Однако наиболее сильное влияние аскизские традиции в оформлении конского убора оказали на Волжскую Булгарию, где встречается практически весь спектр древностей аскизского круга (Руденко К. А., 2001). Наиболее ярким примером этого явления на территории Западного Поволжья могут служить детали (около 300 экз.) конского снаряжения с Золотаревского городища (Белорыбкин Г. Н., 2001).

Это, прежде всего крюковые и кольчатые удила с кольцами подтреугольного сечения и такими же пряжками. Кольца с подтреугольным сечением появились, по мнению И. Л. Кызласова, в XII веке среди аскизских древностей и стали широко использоваться лишь в XIII-XIV веках (Кызласов И. Л., 1983. С. 58. Табл. 2). Обнаружение подобных колец на Золотаревском поселении можно считать одним из самых ранних свидетельств их распространения в Восточной Европе. Но если у аскизов кольчатые уплощенные (или подтреугольные) псалии сочетались с крюковыми грызлами (Кызласов И. Л., 1983. С. 56-58), то здесь они жестко связаны с кольчатыми грызлами. Подобные удила практически не встречаются на территории Восточной Европы. Единственные такие удила известны лишь в Прикамье на городище Иднакар IX-XIII веков (Иванова М. Г., 1998. Рис. 50).

В целом набор предметов для коня и всадника на Золотаревском поселении, конечно же, значительно больше. Это удила, стремена, чесноки, сабли, стрелы и другие вещи, имеющие широкий ареал распространения, которые использовались вместе с конскими предметами «аскизского» круга. Среди них выделяются такие группы предметов, как накладки, султанчики, украшения седла и сбруи, пальмы, крюки для шнуровки, панцирные пластины. Орнаментальные мотивы и завершения накладок весьма характерны для аскизской культуры, в основном каменского этапа, хотя отдельные предметы ближе к малиновскому этапу аскизской культуры (Кызласов И. Л., 1983). Однако практически во всех орнаментах присутствует местная специфическая трактовка. В результате возникают такие сочетания элементов орнамента, которых нет на накладках аскизской культуры. Прежде всего, наблюдается активное использование такого орнамента, как веревочка, и сочетание сплошного орнамента с орнаментом по краям. В то же время завершения накладок и передние концы гораздо однообразнее, чем у накладок аскизской культуры.

Накладки этого типа встречены и на других поселениях с коричнево-красной гончарной посудой Верхнего Посурья (Чемодановское селище) и Примокшанья (Вадинское 2 селище, Серго-Поливановское селище, селище «Попова поляна»). Однако на них нет позолоты, зато разнообразнее завершения. Наряду с «ласточкиным хвостом» встречаются скобчатые, а передний конец кроме заостренных имеет килевидное и шлемовидное окончания (Белорыбкин Г. Н., 2000а). Накладка с позолотой и ромбическим орнаментом найдена на древнерусском Лавском селище (левый берег р. Быстрая Сосна) в заполнении жилища второй половины XII века (Тропин Н. А., 1998. Рис. 3, 13). Накладка со сплошным покрытием золотом найдена на домонгольском Семилукском городище на Дону (Пряхин А. Д., Цыбин М. В., 1991. Рис. 8, 12), а также в Серенске (Кызласов И. Л., 2000. Рис. 1) и в Звенигороде в сооружении XII-XIII веков (Русанова И. П., Тимощук Б. А., 1993. Рис. 60). В то же время И. Л. Кызласов считает, что накладки с позолотой с территории Руси относятся к XIII–XIV векам, что противоречит нашим данным о гибели Золотаревского поселения в первой трети XIII века.

В целом на Золотаревском поселении представлен практически весь набор аскизского снаряжения коня, за редким исключением. Нет лишь вертикальных псалиев да боковых крюков на пластинах. В то же время золотаревские материалы менее разнообразны, чем аскизские древности, что вполне объяснимо локальностью их расположения и значительной удаленностью от основной территории аскизской культуры. При этом очень ярко прослеживается линия местного производства снаряжения, похожего на аскизское, но имеющего творческие добавления. Учитывая стилистически грамотное и сообразное по форме производство, можно отметить, что местные ремесленники и заказчики были хорошо знакомы с аскизской культурой в Хакасско-Минусинской котловине.

Обращает на себя внимание и тот факт, что на Золотаревском поселении сосредоточено довольно большое по сравнению с любым памятником Восточной Европы количество предметов аскизского типа. Все это свидетельствует, с одной стороны, о длительности пребывания представителей аскизской культуры,

С XII века начинают использоваться также железные шпоры, ледоходные шипы. Подобные шпоры были широко распространены среди конных и в основном знатных воинов Восточной Европы, начиная с XII века (Древняя Русь, 1985. Табл. 147).

После монгольского нашествия количество находок конского снаряжения резко снизилось и представлено в основном стандартным набором двусоставных удил, соединительных колец и подпружных пряжек.

5. Торговля

Важнейшую роль в жизни региона играла внешняя и внутренняя торговля, которая способствовала экономическим подъемам и спадам, как отдельных районов, так и всего Западного Поволжья. Это, прежде всего торговые пути по крупным рекам, таким как Волга и Ока. Именно по ним осуществлялась транзитная торговля, что хорошо представлено в работах И. В. Дубова, А. Н. Кирпичникова и других (Дубов И. В., 1989; Кирпичников А., 2001; Измайлов И., 2001). В то же время особенностью региона является и то, что здесь проходил крупный сухопутный торговый путь из Булгара в Киев (рис. 94), а также еще целый ряд подобных путей (Моця А. П., Халиков А. Х., 1997; Путь из Булгара в Киев, 1992).

Все эти пути становились центром притяжения экономического развития и любителей наживы со всех сторон. Вдоль торгового пути возникали торговые фактории, где товар хранили, обменивали или продавали за деньги, где путешественники (купцы, охрана, носильщики, гребцы, слуги, туристы и т. д.) останавливались на отдых и где возникала целая сфера обслуживания, развивающаяся затем гигантскими темпами (рис. 95) (Кирпичников А., 2001. С. 9; Измайлов И., 2001. С. 71). Сюда же стремились речные пираты и грабители. Это вынуждало людей создавать систему охраны этих путей, что способствовало возникновению государств.

а. Динамика торговых отношений

Несмотря на то, что большинство торговых путей проходящих в регионе были транзитные, вдоль них шла скупка местных товаров, таких как шкурки, мед, воск, лес, зерно и другие. В результате на местах стали накапливаться ценности, вырученные от продажи. Это стимулировало развитие одних отраслей и тормозило другие, что приводило к неравномерному развитию региона. Так, например, на Средней Волге активно развивалось земледелие и ремесленное производство из полуфабрикатов в связи с большим спросом именно на эти товары. В то же время на р. Ока основной спрос был на меха, что вывело охоту на пушных зверей на первое место.

В зависимости от близости к торговому пути менялся и облик населения. Жившие вдоль пути использовали массу украшений и новейшие орудия труда. Обитавшие в отдаленных районах ходили в традиционной одежде, и развитие экономики шло медленнее, но устойчивее.

Особая роль принадлежала внутренней торговле. Там, где плотность населения была малой, и господствовало натуральное хозяйство, торговля была мелкой и малодоходной. Там же где плотность высокая наблюдается интенсивный рост экономики и резко возрастает потребность в обмене и купле-продаже товаров, что стимулировало развитие внутреннего рынка.

Среди материальных индикаторов существования торговли можно выделить, прежде всего, торговый инструментарий и средства платежа, а также отдельные виды товаров, хотя и они не всегда отражают реальные процессы. С одной стороны основная масса товаров не сохраняется в земле (мех, ткань, дерево и т. п.), а с другой торговля часто носила меновой характер, особенно во внутренней торговле. А средства платежа и торговый инструментарий отражают вероятнее всего лишь крупную или оптовую торговлю. Кроме того, торговля носила целенаправленный характер. Приезжие купцы скупали в основном сырье и продавали лишь то, что пользовалось спросом или на что была мода, а не все подряд. Так, например, на Руси и в Волжской Булгарии было налажено производство стеклянных украшений (бусы, браслеты, перстни, посуда), но в Западном Поволжье они (за исключением бус) практически не встречаются. То же самое можно отнести и изделиям близких и далеких стран, как в Поволжье, так и далеко за его пределами. Кроме потребностей местного населения и стремлений купцов огромную роль в распространении товаров играла политическая ситуация в регионе. Так в эпоху великого переселения народов в Западном Поволжье наблюдается распространение изделий восточного финно-угорского мира, развитие собственно местных финских изделий и внедрение западных технологий и традиций. После возникновения Хазарского каганата, законодателем мод становится именно это государство, которое контролирует товаропоток во всем регионе. Затем с X века весь торговый оборот проходит под флагом борьбы Древней Руси и Волжской Булгарии за сырьевые ресурсы и рынки сбыта. В зависимости от степени успехов в этой борьбе в разных частях региона укоренялась мода, и существовал спрос на те или иные вещи и украшения.

Общей чертой для региона являлось то, что он с одной стороны со всех сторон был окружен международными торговыми магистралями, а с другой стороны был слабо включен в эту сферу, о чем свидетельствует малочисленность торгового инструментария и платежных средств (рис. 96). Пожалуй, единственное, что пользовалось постоянным спросом — это слитки цветных металлов (медь, олово, свинец). Об этом же свидетельствуют материалы отдельных веков.

V век. На территории Западного Поволжья распространяются вещи и, прежде всего оружие, характерное для сарматского мира: стрелы, мечи, а также украшения из Прикамья: пряжки, подвески, бляхи.

VI век. В Среднем Поволжье на именьковском поселении у с. Щербет найден клад трехгранных бронзовых слитков. Вес слитков ориентирован на сасанидские драхмы (4,26 грамма). Из Прикамья по-прежнему поступают украшения и появились новые — пояса варнинской стадии поломской культуры.

VII век. На территории всего региона встречаются украшения характерные для Прикамья. В Иваньковском могильнике в погребении VI-VII веков — это объемная подвеска в виде фигуры медведя. В Абрамовском могильнике — это типично азелинские арочные шумящие подвески с конями и полые коньки. На городище Ош-Пандо встречена подвеска в виде плоского конька с петлей на спине.

На р. Цна найдены две золотые византийские монеты и фрагмент медного креста (у с. Серпово).

На Самарской Луке появились хазарские серьги, в виде крупного почти круглого разомкнутого кольца со штырьком наверху и привеской из полых серебряных, стеклянных или каменных бус (Сташенков Д. А., 1997. С. 62-63).

VIII век. На р. Цна появились серьги с бусинами салтовского типа, но литые, подвески (самоварчики, костыльки). В Крюково-Кужновском могильнике в женском погребении (№ 517) найдена форма для отливки салтовской серьги в виде разомкнутого овального кольца с шишечкой сверху и привеской в виде бус снизу. Подобные серьги распространились по рекам Цна, Мокша, Сура и образовали особую группу серег этого типа.

На реках Ока, Цна и Мокша появились пояса неволинского типа, распространившиеся здесь из Прикамья (Иванов А. Г., 1998. Рис. 8).

В Среднем Поволжье распространились хазарские серьги (Сташенков Д. А., 1997. С. 62-63).

Во второй половине века в Восточной Европе начинают активно распространяться куфические дирхемы. Особенно много монет и кладов обнаружено в верховьях рек Ока и Волга. Однако в Западном Поволжье монет нет.

IX век. На берегу р. Суры в устье р. Узы встречена серебряная монета, чеканенная в северной Индии раджами Охинда в начале IX века. На одной стороне — изображение коровы-зебу, на другой — всадник. Надпись (санскрит) говорит о том, что монета чеканена раджой Спалапати Дева (Определение И. Добровольского). Дирхемов по-прежнему нет.

Продолжают бытовать цнинские серьги салтовского типа, а вот хазарские серьги исчезли.

X век. По всему региону распространились шиферные пряслица из Овруча и различные бусы из камня и стекла.

Приток дирхемов в Восточную Европу усилился еще больше, и по-прежнему монет много в верховьях р. Оки, но теперь они стали оседать в Среднем Поволжье и отдельные монеты появились в Западном Поволжье.

В Верхнем Посурье встречаются изредка саманидские фелсы с двумя отверстиями (Васильевское, Чемодановское селища), которые использовались как украшения, как и подвеска из оловянистой бронзы в виде литого подражания куфическим монетам. Собственно саманидский дирхем (Исмаил ибн Ахмад, аш Шаш, 284 г. Х. /897 г. Р. Х.) был найден на селище Круталатка. На поселениях также много олово-свинцовых слитков, есть и фрагменты серебряных слитков (Ахунское селище) (Винничек В. А., 2001а).

В Примокшанье иногда находят клады и довольно крупные (с. Нароватово — 300 монет), но чаще это отдельные монеты.

В Шокшинском и Перемчалкинском могильниках найдено три наборных конька-подвески с шумящими привесками IX-X веков, распространенные в Волго-Окском междуречье на мерянских памятниках. Литая стилизованная коньковая подвеска с прорезной основой характерная для Верхнего Поволжья (тип 2 по Л. А. Голубевой) встречена в Кармалейском могильнике на р. Вад. Идентичная подвеска обнаружена на Золотаревском городище в Верхнем Посурье.

На р. Цна также встречаются подражания серебряным дирхемам, как правило, с двумя дырочками (Лядинский-9 экз., Крюково-Кужновский-1 экз. могильники) (Иванов П. П., 1952; Готье Ю. В., 1941. Т. II. Рис. 9; Петербургский И. М., 1976). Среди импортных изделий можно отметить бронзовое ведерко с арабской надписью из Лядинского могильника (на ведерке написано: «Во имя Аллаха милосердного (да будут) над обладателем его (сосуда) благодать божия, и счастье, и радость, и слава, и благополучие, и долгоденствие»; надпись на ручке: «Благодать, и счастье, и радость, и слава, и долгоденствие (да будут) над обладателем его») (Алихова и др., 1959. С. 156; Готье Ю. В., 1941. Рис. 17, 25а, 25б Дополнения I). В Лядинском могильнике есть литая стилизованная коньковая подвеска с прорезной основой, существовавшая в Верхнем Поволжье. В Крюково-Кужновском могильнике встречена литая коньковая подвеска характерная для Прикамья, с прорезной основой и шумящими привесками вместе с дирхемом начала X века. Здесь же встречаются и элементы шелковой одежды.

На р. Ока обнаружены как отдельные монеты, так и целые клады саманидских монет (Муромский клад содержал 11077 монет 715-935 гг. Р. Х.). В одном из них встречены две монеты булгарского чекана (Алихова А. Е. и др., 1959. С. 156). Много и булгарской круговой посуды. Есть также гирьки (Готье Ю. В., 1941; Горюнова Е. И., 1961. Рис. 80). Появились наборные коньковые подвески с трапециевидным щитком (Подболотьевский, Малышевский могильники), характерные для марийских памятников.

В г. Муроме встречены стеклянные изделия: бусы, посуда, браслеты, окна с Руси и из Византии, а также янтарные украшения, амфоры (Чалых Н. Е., 1998). В городе и его окрестностях встречаются скандинавские вещи.

XI век. В Восточной Европе наступает так называемый безмонетный период, связанный с серебряным кризисом на востоке, который сначала захватил Среднее Поволжье, а затем достиг и Древней Руси. В результате на первое место выходят другие средства платежа: шкурки животных, шиферные пряслица, раковины-каури и слитки цветных металлов (Валеев Р. М., 1995; Мухамадиев А. Г., 1983., 1990).

Наибольшее распространение получили шиферные пряслица из Руси (Циркин А. В., 1966; Якимов И. В., 1992). Раковины-каури встречались редко и преимущественно в составе ожерелий. А вот слитки встречаются как в погребениях литейщиц, так и на поселениях. В основном это бронзовые слитки, часть которых имела стандартную форму и вес.

На территории Волжской Булгарии в Среднем Поволжье в этот период появляются множество кладов серебряных слитков-балышей, как целых, так и разрубленных на куски (Валеев Р. М., 1995). Целые слитки, как правило, круглые и согнуты. Причем есть слитки весом более 200 грамм. Помимо собственно булгарских круглых слитков встречаются «новгородские» (палочкообразные) слитки, а также рубленные и целые украшения из золота и серебра, которые также использовались для оплаты товаров.

Еще чаще встречаются свинцово-оловянные кусочки и кружочки (Мухамадиев А. Г., 1983) или «грузики-пломбы» (Валеев Р. М., 1995). Все слитки и «грузики» ориентированы на весовую норму мискаля в 4,095 грамм.

В Верхнем Посурье также есть как бронзовые слитки (Селиксенское селище) треугольного сечения, так и бесформенные бронзовые и свинцово-оловянные слитки и кусочки (Винничек В. А., 2000б). Встречаются и свинцово-оловянные «грузики» (Золотаревское 1 селище), которые относятся к булгарской весовой системе. На Мордовско-Ишимском селище найдена литая монетовидная подвеска из оловянистой бронзы, а также два серебряных дирхема-подражания саманидским дирхемам XI века с двумя дырочками (Винничек В. А., 2001а).

В Лядинском могильнике есть бронзовая подвеска-гребень, встречающаяся на памятниках Древней Руси и Волжской Булгарии XI века. В Крюково-Кужновском могильнике найдены два семилучевых височных кольца с ложной зернью, характерных для радимичей.

XII век. В Верхнем Посурье распространились серебряные слитки и их кусочки (Золотаревское 1, Николо-Райское, Бакшеевское, Мордовскоишимское селища). В отличие от Волжской Булгарии они были значительно мельче, не более 100 грамм. В то же время есть фрагменты гривен киевского и новгородского типов (Золотаревское 1 селище).

По-прежнему использовались свинцово-оловянные слитки и грузики. Грузики делятся по форме на несколько типов: 1 — в виде тонкого кружка с валикообразным краем и вертикальной ножкой в центре (тип В-IV по Г. Ф. Поляковой) (Полякова Г. Ф., 1996) ; 1а — той же формы, но с орнаментом на поверхности в виде расходящихся от центра лучей (тип В-IV-1 по Г. Ф. Поляковой) ; 1б — той же формы, но с орнаментом снизу; 2 — в виде тонкого кружка без валика; 3 — в виде пирамидки с уступами (Винничек В. А., 2000б; Белорыбкин Г. Н., 2001).

Серебряные слитки использовались для оптовых торговых операций. В мелкой торговле использовались рубленые кусочки серебряных слитков и украшений, кусочки олова и свинца, а также натуральный обмен. Вместе с кусочками драгметаллов находятся и детали торгового инструментария (весы, гирьки).

Детали весов обнаружены на Золотаревском поселении. Весовые гирьки встречаются на Золотаревском поселении, Селиксенском, Чемодановском, Круталатка, Мордовскоишимском, Садовском селище. По форме выделяются гирьки кубической, пряслицеобразной, бочонковидной формы и в виде параллелепипеда. Все кубические гирьки сделаны из железа, бочонковидная — также из железа, но с медным покрытием, пряслицеобразная сделана из бронзы (Винничек В. А., 1999). Также из бронзы одна гирька в форме параллелепипеда, а другая из свинцово-оловянного сплава с железной вставкой внутри. Все гирьки по весу кратны иракскому ратлю в 409, 512 грамм и соответствуют булгарской весовой системе. Однако в Верхнем Посурье нет таких крупных весовых гирек, как в Среднем Поволжье.

Большую группу импортных вещей составили различные украшения. Часть из них, очевидно, появилась в результате перепродажи, а часть была связана с присутствием носителей этих украшений. Это относится, прежде всего, к христианским изделиям, таким как подвески, накладки, кресты и иконки (Белорыбкин Г. Н., 2001). Наибольший интерес среди них представляют такие изделия, как части бармы, накладки в виде львиной маски и крест-мощевик в форме квадрифолии, фрагмент китайского зеркала, поясной набор.

Барма (рис. 73) представлена двумя медальонами, в виде круглых дисков, с изображением процветшего креста (крина).

Один медальон (рис. 73) диаметром 30 мм сделан в виде выпуклого диска из серебра и небольшой примесью свинца и имеет вертикальное ребро жесткости с внутренней стороны. Наружная сторона украшена по краю бордюром из двух выпуклых гладких ободков и насечек между ними. В отличие от классических медальонов ободки не припаяны, а отлиты вместе с диском, как и центральная композиция, которая сделана в виде канавки. Она образует процветший крест с косым перекрестьем вверху и полумесяцем концами кверху в средней части креста. Снизу из креста растут ветви, которые наверху раздваиваются. Для крепления медальона к барме сверху имеется рифленое ушко шириной 6 мм.

Второй медальон (рис. 73) диаметром 38 мм сделан из свинца с оловом в виде круглой цельной пластины. Это, скорее всего монетовидная привеска, копирующая барму. Наружная сторона украшена бордюром из двух выпуклых гладких ободков и имеет в центре выгравированный крест с двумя поперечными перекрестьями вверху и проросшими ветвями внизу креста. Один отросток тянется вверх, а второй загнут в самом низу. Сверху медальона припаян бочковидный держатель в форме бусины шириной 8 мм.

Украшения этого типа были распространены в 70-е годы XII — начале XIII вв. в Северо-Восточной Руси. Центром их производства был Владимир. Согласно классификации Т. И. Макаровой бармы Верхнего Посурья относятся ко 2 типу, 2 подтипа, для которого характерны такие технические приемы как чернение, золочение и гравировка. Бармы встречаются в составе кладов по всей Восточной Европе от Болгара до Киева.

Обнаруженный на Золотаревском 1 селище медальон бармы в целом похож на владимирские, но сделан более упрощенно. Характерной особенностью креста в том, что средняя перекладина изображена в виде полумесяца. По мнению ряда исследователей, крест как символ солнца означает женское начало, а полумесяц мужское начало, а их сочетание является символом супружества и его покровителем. Подобное изображение встречается на медальоне конца XII — начала XIII вв. из Новгорода. К этому же времени можно отнести и второй медальон-привеску из Неклюдовского 1 городища. Подобные изделия можно вслед за М. В. Седовой назвать имитационными (Седова М. В., 1978а).

Накладки в виде львиной маски с пальметкой (2 экз.) (рис. 73) с Золотаревского I селища отлиты из бронзы (возможно даже в одной форме) и покрыты сверху позолотой. На лицевой стороне — рельефное изображение человеческого лица в маске льва с усами и волнистой гривой по краям, а также стержня на голове в виде проросшего лотоса. С внутренней стороны расположены 11 коротких клепок на целой накладке и 9 на накладке со сломанной пальметкой. Снизу на сломанной накладке расположен загнутый во внутрь язычок, а на целой он отломился еще в период использования и вместо него снизу просверлили два отверстия для клепок. Вероятнее всего накладка крепилась на кожаную основу (клапан сумки?).

Изображение львов в Восточной Европе наиболее характерно для Северо-Восточной Руси, где они встречается как в архитектурном декоре церквей во второй половине XII — начале XIII веков (Боголюбово, Владимир, Юрьев-Польской и др.), так и на браслетах, подвесках. Наиболее близкими к накладкам по стилю являются изображения львиных масок на церквях г. Владимира. И хотя подобных накладок нигде нет, вполне очевидно, что их истоки связаны, прежде всего, с г. Владимиром. Вероятно, они принадлежали довольно состоятельному и знатному человеку, с именем которого возможно связано изображение на внутреннем язычке одной из накладок буквы N.

О религиозном содержании накладок свидетельствуют многочисленные изображения львов на древнерусских церквях, где они несли охранительную функцию и символизировали Христа и евангелиста Марка. В светском понимании лев был символом княжеской принадлежности.

Как мы видим уже в XII в. на территорию Верхнего Посурья стали проникать предметы христианского культа и главным образом из Владимиро-Суздальских земель. Это либо изделия ремесленников г. Владимира и г. Новгорода, либо подражания им, которые могли попасть сюда как по водному пути (Волга-Сура), так и по суше, через Оку и Мокшу. Все это свидетельствует о росте экономических связей населения Верхнего Посурья с жителями Северо-Восточной Руси. С другой стороны — это результат активного распространения христианства в Среднем Поволжье, которое лишь на время было заторможено монгольским нашествием и вновь активизировалось в конце XV — начале XVI вв., когда началась миграция населения с Оки на Суру.

Крест-мощевик в форме квадрифолии с килевидными концами и с квадратом в средокрестии (рис. 73) размером 55х53 мм (без петель) обнаружен на Золотаревском 3 селище. Он состоит из двух половинок с рельефным изображением снаружи и углублением внутри. Сверху и снизу сделаны петли для соединения половинок между собой. Крест отлит из бронзы и изображения на нем слабо проработаны. На одной половине (рис.) в средокрестии изображено распятие Христа с предстоящими: Иоанн Богослов и Богоматерь, по бокам на концах креста расположены служащие архангелы, изображенные в профиль. Сверху сделан четырехконечный крест с двумя кругами по бокам, символизирующие солнце (круг — слева) и луну (круг с точкой — справа). Петли этой половины закрыты круглыми щитками, которые также символизировали солнце и луну (круг с точкой). Вероятнее всего, эта часть креста была задней стороной квадрифолии, так как поверхность сильно затерта. Кроме того, в левой половине креста перед лицом ангела имеется медная клепка, очевидно, результат ремонта. Вторая половина (рис.) имеет более рельефное изображение Богородицы, сидящей на престоле с младенцем в средокрестии. По бокам от нее на концах креста архангелы в профиль. Над Богоматерью процарапана надпись «Богородица». По краям верхушки трона нацарапаны буквы ИХ, что означает «Иисус Христос». Под ангелами также имеются процарапанные буквы АН, означающие слово «ангел». Сверху и снизу сделано по две петли, между которыми вставлялась петля второй половинки, и они соединялись между собой.

Подобные кресты — довольно редкая находка и относится исследователями либо к XIII (Ханенко Б. И. и В. Н., 1899. Табл. VIII, №98-99), либо к XIV веку (Древняя Русь, 1997. С. 175). По мнению Б. И. и В. Н. Ханенко, на кресте воспроизводится мозаичное алтарное изображение Богородицы в храме Киево-Печерской лавры XI века. Большинство находок известны из случайных сборов, хранящихся в музеях Киева, Одессы, Москвы (Тимашкова Т. Г., 1991; Пекарська Л. В., Пуцко В. Г., 1983). В то же время имеется створка креста с изображением Распятия, найденная при раскопках на Замковой горе в Киеве, и датируется она концом первой четверти XIII века (Пекарська Л. В., Пуцко В. Г., 1983. Рис. 5). Правда, в отличие от нашего креста, киевский сделан на более высоком уровне и архангелы по краям изображены в фас, как и на большинстве крестов-квадрифолий. Наиболее близок в этом плане крест из Одесского музея, на котором архангелы изображены в профиль и который датируется концом XIII века (Тимашкова Т. Г., 1991. Рис. 2, 8). Исходя из всего вышеизложенного можно предположить, что крест с Золотаревского поселения, гибель которого относится к 1237 году, является одним из наиболее ранних крестов этого типа, к тому же занесенного так далеко от Киева и его окрестностей.

Помимо христианских встречено множество вещей с Востока и Юга.

Зеркало китайское (рис. 73) представлено небольшим фрагментом с сильно затертыми краями. В одном краю сделано отверстие для ношения зеркала, причем уже второе отверстие, так как предыдущее обломилось. Вполне очевидно, что зеркало использовалось длительное время, пока не попало на Золотаревское поселение, где и было утеряно.

На одной стороне зеркала сохранился орнамент в виде точек вдоль невысокого, но широкого бортика и волнистой линии ближе к центру. Между орнаментальными мотивами по кругу справа налево идет надпись на китайском языке. При помощи специалистов из Эрмитажа удалось прочитать часть надписи: цзяоцзы (дровосек /собиратель хвороста). Впрочем, сохранившиеся иероглифы могут быть и частью имени.

Интересный результат дал металлографический анализ зеркала. Выяснилось, что зеркало содержит медь (74%), олово (19%), свинец (6%), железо (0,5%), алюминий (0,3%). Если большинство элементов встречается довольно часто, то примесь алюминия характерна в основном для китайских изделий.

Поясной набор (рис. 73), состоящий из 5 накладок и щитка от пряжки, отлит из бронзы. Все части пояса выпуклые с рельефным орнаментом. Три накладки имеют форму квадрата с шатровым навершием, две других миндалевидной формы, щиток же прямоугольный с шатровым навершием. На поверхности выделяются три зоны, разделенные точечным орнаментом. Нижняя часть гладкая и без орнамента. Средняя часть также гладкая, но орнаментирована прорезным орнаментом в виде штрихованных полос, расположенных зигзагом. На щитке пряжки этот орнамент дополняется завитками по бокам. На поверхности накладок изображено дерево, соединенное с лотосом, как центр мироздания и символ плодородия. По бокам дерева сидят две птички, которые у древних народов служили символом слияния земли и неба. На квадратных накладках две птички (предположительно дятлы) сидят на дереве жизни и смотрят друг на друга. На миндалевидных накладках две птички, похожие на уток, расположены спиной друг к другу. Хвосты у птиц перекрещены, а между головами расположен полумесяц концами кверху. Над головами у них три перевитых обруча с отверстием в центре. Одна из этих накладок пробита двумя дополнительными клепками. Наиболее интересен орнамент на щитке пряжки, где объединились сюжеты обеих накладок. Из ствола вниз идут корни, которые, соединяясь, превращаются в цветок лотоса. Птички на дереве, вероятно, относятся к разряду певчих и сидят, как на квадратных накладках, но головы повернуты в разные стороны, как на миндалевидных. С обратной стороны накладок по три клепки с шайбами на концах, а на щитке пряжки пять штырьков.

По форме и мотивам орнамента поясной набор ближе всего, по мнению одних, к индоиранским традициям (Древняя Русь, 1997) или, по мнению других, к тюркско-угорским (Солдатенкова Д. В., 1993), и был, очевидно, привезен со стороны. Об этом можно судить хотя бы по тому, что у накладок сохранились мятые шайбы на клепках, а у некоторых они отломаны. Одна накладка, кроме того, отремонтирована и крепилась за счет двух дополнительных клепок, пробитых насквозь.

В Примокшанье встречаются различные привозные украшения, такие как кресты-энкалпионы (Кельгининский-2 экз., Пановский-1 экз. могильники), лунницы (Кельгининский-7 экз. могильник) и изредка грузики (Саровское городище).

XIII-XIV века. Для Верхнего Посурья характерны свинцово-оловянные и бронзовые грузики (Никольское селище — 18 свинцово-оловянных и 1 бронзовый грузик, Александровское II селище — 1 грузик), которые по форме делятся на несколько типов: 1 — конусовидные, 2 — дисковидные, 3 — пряслицевидные, 4 — грибовидные, 5 — шаровидные на плоском основании. Часть грузиков имеет сверху орнамент из линий и точек. Из них 2 и 4 типы встречались и в домонгольских памятниках, тип 1 появился только в золотоордынский период, а типы 3 и 5 аналогов не имеют (Полякова Г. Ф., 1996; Винничек В. А., 2001). Весовые характеристики грузиков соответствуют мискалю и укладываются в рамки 4,05-26,88 грамм.

Продолжают использоваться и серебряные слитки вытянутой (Никольское селище, вес 9,66 грамм) и ладьеобразной (Александровское II селище, вес 195,29 грамм) форм.

Для взвешивания слитков или их кусочков применяли весы (на Александровском II селище найдена бронзовая чашечка от весов) и гирьки. Все гирьки найдены на Никольском селище и представлены разнообразными типами: восьмигранная (197,29 грамм) и шестигранная (21,31 грамм) железные, восьмилепестковая (9,36 грамм) бронзовая, конусовидная (4, 29 грамм) железная гирьки самых разных весов, а также матрицы также приближенные к весу мискаля.

Однако этот период резко отличается от предшествующего времени большим количеством золотоордынских монет. Основная масса серебряных дирхемов и медных пулов относится ко времени с конца XIII века до 60-х годов XIV века (Никольское селище) (табл. 14). Довольно широка и география чеканки монет. Здесь присутствуют как монеты местного чекана (Мохши, Булгар, Укек, Сарай), так из Крыма (Азак) и Средней Азии (Барджин, Хорезм) (табл. 15).

В Примокшанье встречено несколько крупных кладов золотоордынских монет (у с. Нароватово, с. Наровчат, с. Вяземки, с. Троицка, с. Покровск, с. Б. Ижмора, с. Головинщино, с. Корсаевка, с. Коповка, с. Шейна, с. Чернозерье, с. Пурдошки). Важнейшим центров торговли и чеканки монет был город Мохши (Лебедев В. И., 1958; Белоусов С. В., 1995; Голубев О. В., 2001).

Встречено также множество привозных украшений из Руси (Алихова А. Е. и др., 1959. С. 158-160) : шиферные пряслица, стеклянные браслеты, сердоликовые и серебряные бусы, кресты-энколпионы, лунницы.

На р. Цна найдены клады золотоордынских монет (у с. Борки, Новое Березово).

На р. Волга в Самарской Луке встречен крупный клад золотоордынских монет рядом с Муранским селищем (у с. Губино) и кресты-энкалпионы.

Особый интерес вызывает обнаружение кладов золотоордынских монет на р. Алатырь (у с. Парадеево, с. Тарханово, с. Теплый Стан, с. Мамадыши) и р. Пьяна (у с. Ветошки, с. Б. Уда), где нет никаких поселений.

XV век. Для этого времени характерно распространение русских монет на реках Ока, Мокша, Цна, где были открыты крупные денежные клады (до 825 монет) (г. Муром, у с. Окулово, на левом берегу р. Цна) и серебряные слитки (у с. Кадыково) (Алихова А. Е. и др., 1959. С. 161. Табл. 66).

Наряду с торговлей влияние на распространение изделий оказывала и мода, которая в силу определенной консервативности населения удерживалась порой в течение нескольких поколений.

Довольно ярко явления моды представлены на памятниках Верхнего Посурья IX-XIII веков. Так, например, у мордвы в конце I тыс. н. э. — это височные подвески с бипирамидальным грузиком, сюльгамы с усами, шумящие подвески, нагрудные бляхи, гривны и пулокери с X в. (Алихова А. Е. и др., 1959). Со временем этот набор вещей видоизменяется как количественно, так и качественно, что объясняется явлениями моды, которая все же осуществлялась в рамках культурных традиций. В то же время в археологических комплексах мордвы наряду с собственными изделиями встречаются инокультурные украшения. Впрочем, и мордовские украшения довольно часто встречаются на памятниках других народов. Подобные явления в большинстве случаев трактуют как факт присутствия самого носителя этнокультурных украшений. Несколько шире объясняется факт присутствия на средневековых памятниках украшений производившихся в мастерских различных государств. Это и предмет торговли, и явление моды, когда любое модное веяние тут же воплощалось в массовом производстве, изготовление на заказ и т. д. (Халиков А. Х., 1989; Казаков Е. П., 1991) В то же время были украшения и континентального масштаба, такие как пояса с накладками, браслеты, височные подвески или серьги с бусинами (салтовского типа) (Степи Евразии..., 1981).

На территории Верхнего Посурья это нашло отражение, прежде всего в распространении моды на хазарские вещи, в том числе и украшения. Однако высокохудожественных изделий здесь практически нет, зато много подражаний, которые отливались в формах по образцам, а помимо серебра использовали оловянистые бронзы. Это такие украшения как серьги с бусинами, амулеты (когтевидные, колесовидные, крестовидные), подвески, детали поясов и сумок. Они встречаются как по отдельности, так и в различных сочетаниях. Находки подобных вещей обычно объясняются как результат торговых связей. Однако, учитывая специфику этих аксессуаров можно предположить, что большинство украшений отливались на месте в соответствии с существующей в тот период модой. Это относится в первую очередь к изделиям с поселений Верхнего Посурья. На них встречается множество украшений характерных для мордовских могильников, расположенных в Верхнем Примокшанье. Среди аксессуаров имеются сюльгамы и височные подвески с бипирамидальным грузиком, а также различные детали шумящих подвесок, пронизки, украшения рук и ног. Причем наряду с характерными формами мордовских украшений часто наблюдаются местные территориальные особенности некоторых деталей, например уплощенные кольца или большие размеры на сюльгамах с длинными трубчатыми усами.

Свидетельством контактов с другими регионами могут служить находки в Верхнем Посурье украшений распространенных на Урале, Кавказе, Каме, Волге и Оке. Наиболее показательными в этом плане являются материалы Армиевского курганно-грунтового могильника IX-XI вв., в погребениях которого украшения встречаются в самом произвольном сочетании (Халиков А. Х., Валиуллина С. И., 1984). Характерной чертой армиевского комплекса вещей является то, что в нем присутствуют, как украшения бытовавшие среди финского земледельческого населения, так и аксессуары типичные для тюркско-аланского кочевого мира.

К финским древностям можно отнести, прежде всего, шумящие подвески, сюльгамы, зооморфные украшения и нашивки. К степному миру относятся пояса с накладками и пряжками, а также амулеты. Одни финские изделия проникали в Верхнее Посурье с территории Примокшанья, другие делались на месте или наоборот распространялись из Посурья (Белорыбкин Г. Н., 2000. С. 40-44). Эти контакты существовали с разной степенью интенсивности с первой половины I тыс. н. э. и просуществовали вплоть до середины II тыс. Помимо этого были контакты и с другими регионами проживания финно-угров, примером чего могут служить пряжки бахмутинского типа. Еще более широкие контакты были со степью, о чем свидетельствуют многочисленные накладки поясов из серебра и бронзы: сердцевидные, круглые, жуковидные, бабочковидные и другие (Федоров-Давыдов Г. А., 1966). О контактах с южными соседями свидетельствуют отдельные виды пряжек и накладок салтовского типа, антропоморфные накладки. Часть изделий приходила с юга, а часть отливали на месте по привозным образцам, как, например лировидные накладки. Все эти предметы появились здесь в первую очередь под влиянием моды и лишь иногда принадлежали носителям того племени или государства где они производились. Ярким свидетельством этого служит зеркало с Армиевского курганно-грунтового могильника.

О том, что украшения отражали не только культурную принадлежность, но и явления моды свидетельствуют такие факты как отсутствие на памятниках этнически однородных наборов вещей. Наиболее показательно в этом плане армиевское погребение 35 (раскоп XXII), где в состав костюма входят серебряные височные кольца, амулет салтовского типа в виде птицы, мордовская коньковая пряжка и сюльгамы, сасанидский брактеат и другие.

Подобные примеры характерны не только для Верхнего Посурья, но практически для любой контактной зоны. Вполне очевидно, что в этих районах, где сталкивались многочисленные племена и культуры, на первый план выходили модные течения и стили. На памятниках расположенных в стороне от крупных торговых путей и контактных зон, то есть в глубине культурных массивов преобладают, как правило, более однородные в этнокультурном плане комплексы украшений, хотя и здесь присутствует мода, но уже в рамках культурных традиций.

Наряду с простыми украшениями моде были подвержены и предметы культовые, в частности, такие как христианские. Однако собственно христианские атрибуты в Верхнем Посурье известны нам только с XII в. и то преимущественно не из Киева, а из Владимиро-Суздальских земель. Это такие предметы как крестовидная подвеска, монетовидная привеска-иконка, медальон бармы с крином, накладка в виде львиной головы с крином, которые были обнаружены на Золотаревском 1 селище IX-XIII вв., а также привеска — подражание медальону бармы с крином с Неклюдовского 1 городища и крест-тельник, найденный возле рабочего поселка Мокшан. Все предметы, хотя и были собраны с поверхности в переотложенных слоях, тесно связаны с теми поселениями, на которых были найдены.

б. Путь из Булгара в Киев

Волга всегда была крупнейшей транспортной артерией Восточной Европы и обеспечивала товарами и продуктами огромное количество людей. В то же время эта река была источником постоянных опасностей, либо от разбойников, либо от военных дружин.

Развитие мировой торговли и, прежде всего становление «Великого шелкового пути» привело к росту экономического значения крупных водных артерий. Вокруг них начинали группироваться различные племена, и быстро росло количество поселений. В результате на Волге возникает сначала Хазарский каганат, а затем Волжская Булгария, которые активно использовали внешнюю и международную торговлю для внутреннего развития. Установив контроль над водной магистралью, они обеспечили ее безопасность, и организовали систему обслуживания торговых караванов, а заодно и контроля над ними со сбором торговых пошлин. По берегам Волги (Итиля) стали формироваться специализированные поселения (открытые торгово-ремесленные и административные). На них устраивались перевалочные базы, постоялые дворы, велась торговля, осуществлялся необходимый ремонт, и сюда же вели пути из окрестных земель.

Несомненно, существовали и другие пути, как водные, так и сухопутные, но волжский путь выделялся среди них как наиболее удобный и имеющий наибольший торгово-экономический оборот. Более того, от Волги отходило множество других путей, которые соединяли эту магистраль с окружающими территориями, как правило, по самому короткому пути.

Важнейшее значение среди них имел сухопутный путь из Булгара в Киев (рис. 94), соединяющий напрямую столицы двух восточноевропейских государств и пересекающий Волгу. В то же время между ними существовал и водный путь через Оку, что свидетельствует об интенсивности торгово-экономических контактов между Волжской Булгарией и Киевской Русью, начиная с X века. Именно к этому времени относится первое сообщение Джейхани о пути из Булгара в Киев. «От Булгара до границы государства Русь 10 остановок, от Булгара до Куябе — 20 остановок» (Рыбаков Б. А., 1969. С. 189). Позже сведения о нем уточнялись и дополнялись другими арабо-персидскими путешественниками и географами (Идриси, Гардизи, Ибн-Русте и др.). В частности упоминается город Вантит, описывается местность и сопоставляются остановки с днями пути.

Все это позволило Б. А. Рыбакову теоретически восстановить маршрут и определить остановки на всем пути из Булгара в Киев (Рыбаков Б. А., 1952; 1969). Для практического изучения пути и проверки существовавших предположений, в 1989 году была создана комплексная экспедиция с участием ученых Киева, Казани и других городов, лежащих в районе этого пути, который по предположениям Б. А. Рыбакова проходил по следующему маршруту: от Болгара через Волгу до городища Хулаш, по водоразделу Суры и Мокши (через Пензу), через верховья Хопра и Цны, Дон (между Воронежом и устьем Тихой Сосны), верховья Северского Донца, Водораздел Сейма и Сулы, в Киев. Сопоставление этого маршрута с рельефом местности, особенностями гидрологии позволило уточнить его, а изучение археологических памятников связать места остановок с конкретными городищами. Направление, предложенное Б. А. Рыбаковым, в целом сохранилось, но конкретный путь все же выглядит теперь совсем по-другому (Моця А. П., Халиков А. Х., 1997).

В первую очередь это относится к отрезку пути, проходившему по территории Руси (Моця А. П., 1985. С. 131-133). Дальше, по определению Б. А. Рыбакова, путь «шел по безлюдным лесостепным пространствам..., где путникам приходилось пересекать в верховьях сотни мелких истоков двух речных систем Волги и Дона». (Рыбаков Б. А., 1969. С. 192). Однако трудно предположить, что существовавший в течение нескольких столетий богатый торговый путь не привлек к себе внимания восточных соседей Руси. И в первую очередь мордвы, занимавшей до IX века верховья Суры. Но мордва не смогла воспользоваться плодами международной торговли. Как только торговый путь становится постоянным, территорию Верхнего Посурья занимает другое население, оставившее памятники с коричнево-красной гончарной посудой (ККГП), причем основная их масса концентрируется вдоль торгового пути, который вероятно, и стимулировал их возникновение для обслуживания торговых караванов и обеспечения безопасности, а также организации отдыха в местах остановок. Исследование целого ряда памятников с ККГП позволило уточнить часть маршрута и определить места остановок с привязкой к местности, а также проследить эволюцию городищ и селищ и связать их с буртасами (Полесских М. Р., 1970; Белорыбкин Г. Н., 1986).

Анализ средневековых сухопутных путей свидетельствует о том, что они, как правило, тяготели к водоразделам, где меньше оврагов и других препятствий (реки, болота и т. д.) (Рыбаков Б. А., 1969; Моця А. П., Халиков А. Х., 1997). В географическом плане наиболее удобной дорогой с этой точки зрения можно признать путь от Волги, в районе Кайбел, через южную оконечность Керенско-Чембарской возвышенности — Сурскую Шишку. Здесь берут истоки такие реки как Хопер, Ворона, Инза и протекает Сура, являвшаяся серьезным препятствием на пути из Булгара в Киев. Всего же на пути было четыре крупных реки — Волга, Сура, Дон, Днепр, переправа через которые дело непростое и возможна лишь в определенном месте, где с одной стороны надо было поддерживать переправу, а с другой — можно было контролировать торговлю, идущую через нее, что приносило немалые выгоды. В месте переправы через Волгу уже с IX века функционируют поселения, жители которых обеспечивали переправу. На р. Сура наиболее выгодным местом для переправы был брод в районе слияния рек Уза и Сура, чуть ниже по течению, где глубина Суры была лишь 0,8 м. О том, как осуществлялась переправа довольно подробно писали в своих трудах Ибн Хордадбех и Плано Карпини (Ибн Хордадбех, 1986. С. 138; Плано Карпини, 1958. С. 52). Впрочем, в местах постоянных переправ весь этот процесс был более организованный.

Если с X века переправы через Днепр и Дон контролировали славяне, через Волгу — булгары, что подтверждается большим количеством археологических памятников на них, то в районе переправы через Суру на рубеже X-XI веков возникают поселения буртас, которые держали брод под контролем и использовали путь для развития собственной торговли. Это в свою очередь способствовало развитию ремесла и притоку людей на поселения Верхнего Посурья, о чем можно судить по мощности культурного слоя и обилию вещей особенно тех городищ, через которые проходил сухопутный торговый путь. Его маршрут в Посурье проходил следующим образом: Юловское — Садовские I, II — Селиксенское или Николо-Райское — Балабанов Родник — Золотаревское городища и переправа через р. Сура. Кроме этого пути между поселениями существовали и другие пути как сухопутные, так и водные, которые тяготели к основному торговому пути:

1. Сухопутные: с востока на запад — Нижнекатмисское, Юловское, Садовские I и II городища, Селиксенские городище и селища, городище Балабанов Родник, Золотаревское городище; с севера на юг Садовские городища и селища, Мордовскоишимское городище, Сундровское, Трескинское, Новомачимское, Неклюдовское городища и другие пути.

2. Водные: вдоль р. Сура — Русскотруевское городище, Саловские селища, Чаадаевское, Канаевское городища; вдоль р. Вад от селища Попова поляна до Серго-Поливанова.

Основная масса импортных вещей сосредоточена на Юловском, Садовском II, Селиксенском, Золотаревском городищах, особенно на двух крайних пунктах этого отрезка пути, протяженностью около 40 км или одного легкого дня пути.

Так на Юловском городище часто встречаются славянские (керамика, пряслица, украшения), мордовские (украшения, орудия труда, посуда) и булгарские вещи (украшения, посуда, предметы быта). Большая насыщенность слоя славянскими, мордовскими и булгарскими вещами, значительная территория городища (22 га), географическое местоположение памятника дают возможность сопоставить Юловское городище с местом остановки караванов, а также с городом со всеми присущими ему функциями (Древняя Русь, 1985. С. 58). Само название — Юловское, Юлово, Юлка несет на себе отпечаток торговой деятельности, т. к. по тюркски — Юл означает путь, дорога (jol).

Юловское городище претерпело как качественные изменения (улучшение качества, технологии, строительства), так и количественные (увеличение числа и ассортимента вещей, уплотнение застройки и увеличение территории города в два раза). Здесь же сходились пути, ведущие на юг в степи через Неклюдовское городище и на северо-восток к Наровчатскому городищу и мордве, что позволяло сосредотачивать здесь как экономические, так и политические рычаги.

Впрочем, со славянами у жителей памятников с ККГП были и более тесные контакты, т. к. Вадинская группа памятников, хотя и находилась чуть в стороне от торгового пути, но зато с XII в. стала граничить с Рязанско-Пронским княжеством в районе р. Выша. Большинство исследователей проводят границу княжества через низовья рек Цна и Мокша, что подтверждается археологическим материалом. В тоже время в среднем течении р. Вад и Выша существовали поселения с ККГП. О том, что между ними были контакты, свидетельствует большое количество славянской посуды на поселениях с ККГП, а также планировка оборонительных сооружений.

На Юловском городище вокруг основного, мощно укрепленного детинца располагался посад, защищенный еще одним полукольцом обороны, где могли укрываться караваны купцов. Именно здесь, очевидно, устраивали торговцы одну из дневок. т. е. длительную остановку. Затем караван за день достигал переправы, а на следующий день путь его лежал дальше по степям и лесам.

Расположенное у переправы, Золотаревское поселение, состоящее из городища и трех селищ, дает еще более яркую картину торговых контактов, чем Юловское городище. Имеющиеся на нем материалы свидетельствуют с одной стороны о единой торгово-денежной и весовой системе в Посурье и Примокшанье, которая характерна для Волжской Булгарии. Это, прежде всего детали торговых весов, гирьки, грузики, а также многочисленные слитки из серебра, взвешивание которых показало, что они ориентированы на мискаль. В то же время встречаются фрагменты киевских и новгородских гривен. Довольно часто в качестве платежного средства использовались кусочки свинца, которые также ориентированы на мискаль. Возможно, их использовался и на других поселениях в Поволжье, однако эти кусочки редко взвешивают.

Помимо торгового инструментария на Золотаревском поселении найдено множество привозных вещей, в основном украшений из золота, серебра. Среди них можно выделить вещи, характерные для булгар, мордвы, русских, половцев, аскизов, а также привезенные из Китая и Ирана.

В то же время среди предметов из разных стран есть своя специфика. Украшения из Руси представлены в основном культовыми предметами, связанными с христианством, часть из которых сделана из драгоценных металлов, а часть из бронзы и олово-свинца. Украшения из Волжской Булгарии, как правило, сломаны или отремонтированы. Особенно большую и специфическую группу предметов составляют вещи из Южной Сибири, представленные в основном деталями конской сбруи и оружия, характерных для аскизской культуры (Кызласов И. Л., 1983). Большинство накладок конской узды сделаны из железа и сверху украшены золотом. Оружие же представлено как специфическими наконечниками стрел, деталями защитного доспеха, так и своеобразными боевыми ножами — пальмами.

Такое обилие вещей на Золотаревском поселении, характерных для булгар, мордвы и аскизов позволяет предполагать, что здесь бывали не только купцы и путешественники, но и постоянно жили представители этих народов. Возможно, даже стоял военный отряд аскизов, судя по оружию и конскому снаряжению. Этот отряд обеспечивал безопасность торговых караванов, на всем протяжении пути, судя опять же по накладкам с позолотой золотаревского типа, встречающихся изредка на поселениях Руси и Волжской Булгарии.

Помимо этого Золотаревское поселение резко выделяется по количественным и видовым характеристикам среди других ремесленных центров Восточной Европы. Например, такого обилия матриц и ювелирных молоточков, пожалуй, нет нигде, что явно свидетельствует о существование у стен Золотаревской крепости крупного ремесленного центра. И хотя основа производства была булгарская, местные ремесленники внесли множество своих новшеств и особенностей, как в сами изделия, так и в технологию их изготовления. Особенно это касалось производства украшений. Так, например, при изготовлении серебряных украшений булгарского типа они расплавляли собственно булгарское изделие, добавляли в металл медь или заменяли серебро свинцово-оловянным сплавом, а затем снова делали украшение, но уже без скани и зерни, как на подлиннике. Причем, судя по кладам и матрицам, это производство дешевых подделок было поставлено на поток. В то же время на Золотаревском поселении встречается множество уникальных изделий, что свидетельствует о высоком уровне мастерства местных ремесленников. Из Золотаревки ремесленные изделия активно распространялись по окрестным землям.

В отношении соседних участков пути из Булгара в Киев и ближайших остановок информации значительно меньше. При изучении установлено, что расстояние между двумя остановками составляет около 70 км. Взяв за основу день пути (легкий 31-37 км, тяжелый 46 км), Б. А. Рыбаков рассчитал, что расстояние от Булгара до Киева караван преодолевал за 60 дней, причем двигался он с остановками; два дня пути — день отдыха. Так от Юловского городища остановка расположена ориентировочно в 70 км на северо-востоке в верховьях р. Инза и Кеньша. В расположенных здесь деревнях до сих пор бытуют легенды о «пути мурзы» на северо-восток, что хорошо стыкуется с рельефом и направлением пути. По мнению А. Х. Халикова остановка располагалась возле Карсуна (Моця А. П., Халиков А. Х, 1997. Рис. 65).

На западе от Юловского городища следующая остановка была, вероятно, в верховьях Хопра у д. Большая Елань, где имеется сооружение из валов со рвами. По топографическим условиям дальнейший путь был возможен лишь по правой террасе р. Хопер, т. к. долина реки сильно заболочена, особенно левобережье, и изрезана оврагами. От верховий Хопра путь лежал по водоразделу с р. Ворона, представляющее собой ровное плато с лесостепной растительностью. Остановка располагалась вероятнее всего между реками Мача и Сюверня. Место это, расположенное в безлюдном районе было защищено с юга от кочевников болотистой и сильно пересеченной долиной Хопра. Дальше путь шел на восток по степным пространствам и проходил через Ертиль (по тюркски — середина пути) (Моця А. П., Халиков А. Х, 1997).

В целом восстанавливается практически весь путь с остановками и остается невыясненным лишь отрезок между Хопром и Доном, где пока не обнаружено археологических памятников, связанных с путем.

Глава 4. Этнокультурное развитие Западного Поволжья

1. Внутренняя динамика развития

Расположение памятников, динамика развития разных отраслей, распространение отдельных категорий предметов и их эволюция позволяют проследить развитие региона в целом и по отдельным территориям, а также выделить локалитеты.

В середине I тыс. н. э. памятников было немного, и они были расположены равномерно по окраинам региона. Впоследствии наблюдается лишь увеличение их количества (рис. 18).

Верхнесурская группа, по мнению М. Р. Полесских, в IV-V веках н. э. испытывает западное — кошибеевское воздействие, что выразилось в появлении в могильниках типа Тезиковского, Селикса-Трофимовского кошибеевских вещей — гривен с напущенными бусами, гривен с перевитыми концами, пластинчатых блях с концентрическим орнаментом и т. п. (Полесских М. Р., 1977. С. 41). В результате в бассейне Верхней Суры происходит смешение кошибеевских (праэрзянских) и верхнесурских (прамокшанских) племен, что, очевидно, привело к сближению древнемордовских племен. На Верхней Суре, вероятно, побеждают местные племена и на этой основе в V-начале VII вв. идет этническое формирование в этом районе прамордвы-мокши с характерной для нее меридиональной (северной или южной) ориентировкой погребенных и височными подвесками с ромбическим грузиком.

Цнинско-окская группа в IV-V веках н. э. может быть характеризована поздними погребениями Кошибеевского и ранними погребениями Борковского и Кузьмининского могильников, обычно имеющих восточную (северо-восточную) ориентацию и отсутствием характерных для сурских памятников подвесок с ромбическим грузиком. От V-VII веков н. э. на Цне из этой группы известны пока лишь Куликовский (Шокшинский) могильник, а на Средней Оке — Борковский, Кузьминский, Шатрищенский, Гавердовский, Дубровский и др. В этих памятниках бытует преимущественно восточная ориентация, но с большим отклонением к северу, а также начинают отмечаться следы трупосожжения. Набор инвентаря примерно такой же, как и верхне-сурских могильниках, но характерных для последних височных подвесок с ромбическими грузиками нет.

Территориальная разобщенность отмеченных групп, кажется, дает возможность говорить о сохранении у прамордовских племен еще устойчивой племенной организации и о начале формирования на этой основе как будто бы основных групп прамордвы: праэрзи (Ока-Цна) и прамокши (Верхняя Сура). Но в тоже время, именно к периоду существования этих групп, т. е. к IV-V векам н. э. относится первое письменное упоминание мордвы у Иордана, в рассказе о подчинении готам племен mordens, в которых исследователи склонны усматривать древнюю мордву.

Выделение этого имени с отмечаемой археологами близостью культуры обеих групп прамордовских памятников середины I тыс. н. э. заставляет считать, что в это время существовали различные группы родственных племен, уже объединившихся под одним общим именем «мордва». Может быть, это было результатом создания союза племен или древнемордовской соплеменности, что привело к известному сближению в VI-VII веках древнемордовских племен, выразившегося в распространении однотипных женских украшений, глиняной посуды и т. п.

В V-VI веках в Среднее Посурье вторгаются довольно большой массой ош-пандинские племена, представляющие собой наиболее западную часть огромной именьковской-турбаслинской этнокультурной общности. Возможно, в результате этого северная группа верхнесурской группы прамордовских племен с прамокшанскими чертами культуры отрывается от основной массы и уходит на север, к берегам Волги. Здесь, в низовьях Суры и западнее известно несколько могильников — Таутовский, Иваньковский, Волчихинский и Абрамовский, начало функционирования которых исследователями относится ко времени не ранее VI века. Показательно, что во всех этих могильниках трупоположения имеют меридиональную ориентацию, а среди погребального инвентаря нередки характерные для верхне-сурских могильников височные подвески или серьги с грузиком. Любопытны отдельные особенности погребального обряда — захоронения только черепов, вторичные погребения (см. материалы Иваньковского могильника), положение в мужские могилы женских украшений, размещение над могилами поминальных комплексов (см. материалы Волчихинского, Абрамовского, Иваньковского могильников), напоминающие особенности погребального ритуала средневолжских ананьинских племен. Складывается впечатление, что волжско-сурская группа памятников оставлена прамокшанской группой племен, оттесненных из более южных районов и частично смешавшихся с местным приволжским населением, хранившим какие-то ананьинские традиции. В VIII-IX веках они, очевидно, вошли в состав продвинувшихся в этот район древнеэрзянских племен.

В обряде погребений северной группы могильников все более широкое распространение получает обряд трупосожжения, практически не характерны для ранних могильников ни Окско-цнинской, ни Верхнесурской групп. Возникновение этого обряда, наряду с экономическими причинами (широкое распространение подсечно-огневого земледелия) можно увязывать и с активным воздействием Ош-пандинских племен.

Отдельные группы кочевников Тюркского каганата проникли в VI-VII века не только в Западное Приуралье, но и в южные районы Среднего Поволжья. Об этом свидетельствует ряд интересных памятников VI-VII веков, исследованных в Саратовско-Куйбышевском Поволжье и на юге Пензенской и Рязанской областей.

Так, в 30-х годах ХХ века П. С. Рыковым около г. Саратова и у с. Зиновьевка Лопатинского района Пензенской области было исследовано два впускных кургана погребения (женское и мужское) с костями, лежавшими вытянуто на северо-восток (Рыков П. С., 1936. С. 111-112). Оба погребенные содержали остатки ремня с серебряными накладками, характерными для VII-VIII веков. В саратовском погребении в изголовье погребенной были обнаружены кости овцы.

Богатая могила всадника была раскопана в 1903-1904 годах у с. Арцыбашева Скопинского уезда Рязанской области (Монгайт А. Л., 1951. С. 124-127). Погребенный вместе с останками коня помещался в подчетырехугольной яме глубиной около 2 м. Сопровождающий материал был достаточно богатым и разнообразным — железные меч-сабля, удила, 8 черешковых трехперых наконечников стрел, роговая рукоятка нагайки и большое число золотых, серебряных и бронзовых накладок и пряжек от ремня и нашивок на одежду. Многие из них, как отмечалось выше, имеют аналогии в уфимских могильниках VI-VII веков, что позволяет рассматривать данное погребение в общей серии с уфимскими и прикамскими памятниками периода Тюркского каганата.

По справедливому замечанию А. Л. Монгайта, Арцыбашевское погребение не случайное явление. «О том, что это не так, свидетельствует проникновение отдельных предметов типа арцыбашевских в Рязанские могильники. Это результат каких-то внешних отношений и, вероятно, территориальной близости, а не случайности. Не только в южных, пограничных со степью, районах, но и в могильниках Борковском и Кузьминском встречаются удила, пряжки, бляшки поясного набора, схожие с арцыбашевскими. Таковы в Борковском могильнике вещи из погребений №№ 14, 42, 28, 5 и другие» (Монгайт А. Л., 1951. С. 129). К этому можно добавить, что аналогичное влияние испытало, очевидно, и население, оставившее древнемордовские могильники в бассейне Мокши и Цны. И здесь в погребениях VI-VII веков нередки серебряные поясные наборы арцыбашевского типа. Любопытно наличие в этих же могильниках достаточно большого числа византийских (Маврития — 586-602 гг.) и сасанидско-среднеазиатских (Хозроя I и Хозроя II) монет рубежа VI-VII веков (Смирнов А. П., 1952. С. 118).

Вещи, характерные для памятников арцыбашевско-уфимского типов (ременные серебряные накладки, пряжки, трехперые черешковые наконечники стрел, удила и т. п.) и датированные тем же рубежом, VI-VII веков, выявлены также в памятниках ош-пандинского типа на Средней Суре и даже относительно далеко на север — в древнейшем марийском Младшем Ахмыловском могильнике на Волге близ устья р. Ветлуги. Последнее особенно показательно — воздействие пришлого населения на местные финские племена, очевидно, было настолько сильным, что оно докатилось до Волги и даже перешло за Волгу.

Хотя мы пока и не имеем большой серии памятников арцыбашевского типа в Западном Поволжье, но вышеприведенное наблюдение заставляет полагать, что движение нового населения проходило достаточно широкой полосой и достаточно большой массой. Об этом свидетельствуют еще два факта.

В разных местах лесостепной полосы Западного Поволжья обнаружены отдельные вещи, изредка и клады ювелирных изделий того же типа, что и вещи арцыбашевского и уфимских погребений. Здесь и находка золотой инкрустированной пряжки из Сердобского района и золотой колт VI-VII веков из Муранского могильника, аналогичный колтам не только Уфимских погребений, но тюркского могильника на Алтае — Кудыргэ. Несколько севернее — в районе с. Кайбелы неоднократно были находимы аналогичные золотые колты (в 1851, 1853 и, наконец, в 1861 гг.). Последняя находка представляет собой клад, а, может быть, остатки богатого погребального набора, состоящего из массивной золотой цепи, к которой были прикреплены золотые подвеска, в виде орлиного клюва, и колт. Эти находки позволяют утверждать, что пришельцы на рубеже VI-VII веков освоили не только верховье р. Суры и Дона, но и значительно продвинулись на север по р. Волге, дойдя до р. Черемшан.

Очевидно, с этим движением следует увязывать падающее на VII век изменение карты расселения древнемордовских и других местных племен лесостепной полосы между Волгой и Окой. Так, не позже VII века прекращают существование рязанские могильники типа Борковского и Кузьминского в бассейне Оки, увязываемые некоторыми исследователями с древней Мещерой. По мнению большинства археологов, «древнемордовские племена к VII веку н. э. уходят из бассейна р. Суры на запад». Место этих племен, очевидно, занимают пришельцы, вытеснившие на север местное население. Впрочем, очевидно не все мордовское население покинуло верховья Суры, часть его продолжала здесь и позже.

Выше, неоднократно, отмечалось сходство погребального обряда (грунтовые погребения с северной ориентацией, положение ног и головы коня, конской сбруи, заупокойной пищи в виде костей барана и т. п.) и погребального инвентаря (железные мечи-сабли, кольчатые удила, трехлопастные черешковые наконечники стрел, богатые поясные наборы, золотые и серебряные украшения — серьги, колты и т. п.) не только уфимских и поволжских, но и прикамских могильников неволинского типа с ранними тюркскими могильниками Алтая (Кудыргэ), Таласской долины, Тувы, Средней Азии и Нижнего Поволжья. Подчеркивалась также непосредственная связь появления могильников уфимского, неволинского и арцыбашевского типов с проникновением в Прикамье и Поволжье драгоценных изделий и монет сасанидского-среднеазиатского и византийского происхождения. Последние рассматривались как остатки той добычи, которая доставалась военным отрядам Тюркского каганата при их походах на Сасанидский Иран и Византию. Все это позволяет полагать, что пришедшие в Приуралье и Поволжье на рубеже VI-VII веков племена были в своей основе тюркоязычными.

Вполне возможно, что эти племена уже говорили на диалектах тюркского (кипчакско-огузского) языка. Показательно в связи с этим отсутствие или крайняя редкость в мордовско-мокшанском языке тюркских заимствований более древних, чем заимствования из языка, близкого к языку татар-мишарей. В то же время выше мы видели, что контакты древней мордвы с тюркоязычными племенами начинаются лишь в VI-VII веках, когда по замечанию Б. А. Серебренникова: «единый мордовский этнический массив был разрезан каким-то пришлым из южнорусских степей народом тюркского происхождения. Таким народом могли быть или мещеряки или буртасы. Возможно, что это был один и тот же народ, и современные мещеряки являются потомками буртас» (Серебренников Б. А., 1965. С. 255-256). Такого мнения придерживаются и некоторые этнографы, полагающие, что этническая основа татар-мишарей начала формироваться в VI-VII веках не только в Западном Поволжье, но и в Приуралье (Мухамедова Р. Г., 1972).

В связи с этим особый интерес представляет известная близость языка пермских (бартымско-гайнских) татар к мишарскому языку. Не исключено, что пермские татары, и поныне проживающие в местах наибольшего сосредоточения памятников неволинского типа и «закамского серебра», являются потоками тех древнетюркских племен, которые проникли в эти районы еще на рубеже VI-VII веков.

Не позднее рубежа VII-VIII веков происходят еще большие изменения в расселении древнемордовских племен. В VII веке прекращает функционировать большинство финских могильников на Верхней Суре и на Средней Оке. Основной причиной этого явления следует считать внешнее воздействие. С юга и юга-востока в VII-VIII веках в Верхнем Посурье и правобережье р. Оки начинают проникать кочевнические племена, связанные с Тюркским каганатом и оставившие памятники типа Зиновьевского и Арцыбашевского погребений. В древнемордовских могильниках и других памятниках Верхнего Посурья, Средней Оки и Средней Суры отмечаются вещи, характерные для кочевнического мира — поясные наборы, удила, пряжки, серьги и т. п. В результате верхнесурские племена, очевидно, перемещаются в Мокшанско-цнинское междуречье, где к VIII-X векам относится серия раннемордовских могильников.

Вскоре после ухода основной массы мордовского населения в Верхнем Посурье появляется новое население, оставившее комплекс памятников у с. Армиево (курганно-грунтовой могильник, селища и городища), принадлежавший, по мнению А. Х. Халикова тюркоязычным буртасам (Халиков А. Х., Валиуллина С. И., 1984). В результате складывается смешанная культура, включающая в себя пришлые степные элементы и местные лесные. Они проникают и на оставшиеся здесь мордовские поселения.

Если верхнесурская мордва под давлением кочевников ушла на запад в район рек Цна и Мокша, то племена на р. Ока под давлением древнеславянских племен перемещаются к востоку и северо-востоку.

При этом происходит и известное сближение древнемордовских племен, о чем свидетельствует открытый на р. Мокше Старо-Кадомский могильник VII-VIII веков, несущий в своей культуре черты, характерные как для среднеокского, так и верхнесурского населения. В новых районах продолжается развитие этнических своеобразий раннемордовских племен с одной стороны и формируется общая основа — с другой стороны.

В Цнинско-мокшанском междуречье сосредотачиваются древнемокшанские племена. Могильники этого района VIII-X веков (Краснослободский, Красный Восток, «Заря», Елизавет-Михайловский, Крюково-Кужновский, Лядинский, II Журавкинский) содержат погребения, в которых преобладает в основном характерная для мордвы-мокши ориентация меридиональная (преимущественно южная). В культуре этих могильников, по предположению ряда исследователей, начинают вырабатываться специфично женские головные уборы типа сложно устроенного накосника — пулокеря, а также другие детали этнографического костюма. Но в этих же могильниках (см., например, Крюково-Кужновский и др.) отмечается особое обилие вещей, характерных для салтово-булгарского культурного круга и даже типы головных уборов, характерные для тюркского мира. Впрочем, здесь встречаются и славянские изделия вятичей и радимичей.

Они свидетельствуют об установлении между мокшанской группой мордовских племен и расположенных в непосредственной близи с ними булгаро-буртасскими племенами самых тесных контактов, результаты которых ныне фиксируются в виде обильных тюрко-татарских заимствований в мордовско-мокшанской этнографии и языке.

Среднеокское население, очевидно, перемещается на восток (левобережье р. Цны) и северо-восток (бассейн р. Теши). Здесь выделяется группа могильников VIII-X веков — Шокшинско-Куликовский на Цне и Ст. Кужендеевский, Погибловский, Перемчалкинский на Теше, которые характеризуются в основном присущей для эрзи северной ориентацией погребенных. В этих могильниках относительно мало вещей булгаро-салтовского круга, за редким исключением.

Эта группа населения довольно рано начинает испытывать славянское воздействие, а с X века практически оказывается в сфере влияния славянского колонизационного движения в бассейне р. Оки. Вполне возможно, что тогда и происходит наложение славянских племен на древнемордовский (проэрзянский) субстрат, приведший к фиксируемому языковедами своеобразию среднерусского диалекта, выражающегося в характерном «акании».

Но все же, несмотря на сохранение в VIII-X веках этнических своеобразий и мордовские племена выступают в это время как никогда единой массой. Об этом свидетельствует и их смежное расположение в Западном Поволжье между Цной и Нижней Сурой (рис.), и сходность погребального обряда, сочетавшего трупоположение и трупосожжение, и, наконец, однотипность материальной культуры — керамики, украшений и т. п., что особенно наглядно выразилось в распространении и в эрзянской группе характерной для всех мордовских племен височной подвески с ромбическим грузиком. Поэтому правы те исследователи, которые говорят о значительном сближении в это время мордовских племен между собой; сближении, которое, очевидно, привело к установлению древнемордовской общности, фиксируемой языковедами и этнографами. Этому сближению, или консолидации, способствовало кроме территориальной смежности и общий уровень развития экономики и общественных отношений древнемордовских племен, переживавших эпоху военной демократии, но еще с очень сильными родоплеменными устоями. Вполне вероятно, что в условиях растущей внешней опасности, вызванной движением с востока и юга тюрко-угорских, а с запада славянских племен, древнемордовские племена были вынуждены, объединяться в союзы племен со своей довольно устойчивой территорией.

Название этой территории под именем страны «Мордия» сохранил для нас автор начала X века Константин Багрянородный, а общее имя мордвы — древнерусская летопись: «А по Оце реце, где вотечеть в Волгу же, Мурома язык свой, и Черемиси свой язык. Мордва свой язык...» (ПВЛ, 1950. С. 13). Одновременно, очевидно, существовали и этнонимы — названия основных племенных групп мордвы: эрзя и мокша. Расселенные в бассейне р. Мокши племена назывались, особенно со стороны ближайших к ним тюркоязычных буртас «мокшей». Этот этноним затем у тюркоязычных народов (татар, чуваш, башкир и др.) распространился вообще на всю мордву. Сами же гидроним и этноним «Мокша», по мнению языковедов, имеют индоиранское происхождение и должны быть связаны с санскритским понятием «мокша» (moksha), означающим «проливание, утекание, освобождение». Этноним «эрзя», по мнению Н. Ф. Мокшина, также имеет индоиранское происхождение и может быть связан с древнеиранским словом «arsan» (мужчина, самец, герой) (Мокшин Н. Ф., 1974. С. 36, 1976. С. 332-333). Очевидно, оба этнонима были даны ираноязычными соседями древней мордвы (сарматами) и это могло произойти не позднее первых веков н. э.

В XI — начале XIII века мордовские племена, как справедливо считает большинство авторов, уже вступили в период становления феодальных отношений. Этому способствовало как развитие местных производительных сил, так и внешние обстоятельства. Не позднее XI-XII веков мордовские племена оказываются в сфере экономического, культурного и политического воздействия двух крупнейших государств Восточной Европы того времени: Владимиро-Суздальской Руси на западе и Волжской Булгарии на востоке и юго-востоке.

Но эти районы по археологическим данным были заняты определенными мордовскими племенами. В бассейне рек Теша и Пьяна, выделяется группа памятников XII-XIV веков (Сарлейский, Коринский, Гагинский, I-II Борнуковские и Мл. Кужендеевский могильники), которые большинством археологов рассматриваются как могильники мордвы-эрзи. Здесь же, и поныне локализуется часть области расселения эрзи. В памятниках этого времени усиливаются этнографические своеобразия — устойчивой становится северная ориентация погребенных, распространяются кольцевидные застежки, а главное, отсутствуют вещи и не проявляются особенности, присущие для памятников мордвы-мокши. К XIII веку относится первое достоверное упоминание этнонима «эрзя» — Рашид-ад-Дин писал, что между 1236 и 1237 годами монголы «занялись войною с мокшей, буртасами и арджанами и в короткое время завладели ими» (Рашид ад-Дин, 1960. С. 38).

В бассейне же р. Мокши располагаются Ефаевский, Паньжинский, Краснослободский, «Заря» и другие могильники XII-XIV веков, которые сохраняют свои этнографические древнемокшанские особенности — южная ориентация погребенных, преобладание скорченного положения на боку женщин, сохранение височных подвесок с ромбическими грузиками (Ефаевский могильник) и замена их в XIII-XIV веках подвесками в виде знака вопроса, широкое распространение сюльгам с пластинчатыми трапециевидными щитками, а также толстых накосников типа «пулокерь».

Территория расположения этих памятников, обычно рассматриваемых как древнемокшанские, совпадает с современным расселением мордвы-мокши. К XIII веку относится и первое упоминание имени мокши. В середине XIII века Гильом Рубрук, посетивший завоеванные монголами земли, писал о народе «Моксель, не имеющие никакого закона, частые язычники». Как мы видели выше, Рашид-ад-Дин помещает их рядом с буртасами и арджанами.

Уже в домонгольское время мордва оказалась в сфере политического, экономического и культурного воздействия разных государств. Земли, которые лежали в непосредственной близи к Владимиро-Суздальской Руси, довольно рано вошли в сферу воздействия этого государства, а племена жившие здесь заняли по отношению к ней вассальное положение. Мордва, территориально расселенная чересполосно с обулгаризированными буртасами, вместе с последними не позднее XI-XIII веков стала вассалом Волжской Булгарии.

О вхождении Сурско-Мокшанских земель в состав Волжской Булгарии свидетельствует большая группа памятников с коричнево-красной гончарной посудой, распространившаяся в X-XI веках в Верхнем Посурье, а с XII века и в Верхнем Примокшанье. По мере продвижения булгарского государства на запад изменялась картина расселения мордвы. В частности в XI веке прекратили существование мордовские памятники на р. Цна.

В конце XII века влияние Волжской Булгарии распространяется по всему бассейну р. Мокши и захватывает территорию р. Теши, где распространяется материальная культура аналогичная памятникам Верхнего Посурья. В то же время территория р. Ока и прилегающие районы р. Волги целиком оказываются в составе Древней Руси.

Разрушительный удар, нанесенный монголами после завоевания Волжской Булгарии и земель обулгаризированных буртас, пришелся и по мордве, и, в первую очередь, по мордве-мокше. Рубрук пишет, что многие люди из племени моксель были убиты, а все оставшиеся надеются на то, что «они еще освободятся от татар». Очевидно, в результате монгольского нашествия некоторые группы мокши бежали в булгарские земли. Так могли появиться группы мордвы у Самарской Луки и в Казанском Поволжье, оставившие могильники типа Муранского, Карташихинского и др. Может быть, от этого времени и осталась на Волге, напротив устья р. Камы, небольшая группа мордвы-каратаев.

К середине XV в. почти вся территория, занятая мордвой-эрзей, вошла в состав Русского государства. Мордва-мокша, занимавшая более южные районы, продолжала контакты с тюркоязычным населением Западного Поволжья — формирующимися татарами-мишарями. С XVI в. практически все земли, заселенные мордвой оказались в составе Русского государства, что обусловило усиление процесса сближения мордвы-мокши и мордвы-эрзи и создание единой народности.

2. Внешняя динамика взаимоотношений

Изучением средневековой истории Восточной Европы занимается огромное количество историков, археологов, этнографов и языковедов. Накоплен значительный источниковой и исторический материал, позволяющий детально представить большинство событий и процессов протекавших на территории нашей страны с середины I тыс. н. э. до середины II тыс. н. э. Наиболее интенсивно исследования этого периода велись в советское время, когда методологической основой всех построений был формационный или классовый подход.

В настоящее время очень часто во главу угла ставятся культурные особенности народов. Лучше всего это получается в национальных республиках, где ученые получили мощнейшую поддержку со стороны местных политиков. Появилось огромное количество работ основанных на исключительности того или иного народа. В то же время все чаще стали появляться работы лишенные идеологических и политических оценок истории и показывающих реальную картину, что вызывает их критику, как с одной, так и с другой стороны.

Довольно ярко все это проявляется при изучении средневековой истории государств Среднего и Нижнего Поволжья, народов Урала и Сибири. Что касается истории Древней Руси, то здесь пока наблюдаются лишь робкие попытки ее переосмысления. Так, например, период возникновения Руси теперь рассматривается уже не как начало феодализма, а переходный период к нему и все большее значение придается хазарскому и варяжскому влиянию и т. д.

В то же время остались вопросы, которые так и не нашли окончательного решения, хотя и используются повсеместно. Это, прежде всего, относится к определению такого ключевого понятия как княжество на Руси.

Большинство историков довольствуется тем, что этот термин упоминается в летописях и не требует объяснений. Те же, кто пытался определить суть этого понятия, делятся на две группы. Одни считают княжество синонимом королевства, т. е. монархией с соответствующим аппаратом управления и порядками, а другие считают их республиками. На этом обычно и ограничивается расшифровка определения княжества.

Более разнообразны представления историков о путях формирования княжеств на Руси. Правда при этом все согласны с тем, что рубежом между племенем и государством, между варварством и цивилизацией является переход от общинной собственности к частной и соответственно от племенного управления к территориальному, а вот, сколько длится этот переход и как — это уже предмет для дискуссий.

Наиболее ярко эти проблемы представлены в коллективной монографии «Древнерусские княжества X-XIII вв.» (1995), авторы которой, анализируя процесс формирования княжеств, пришли к выводу, что, например, территория Черниговского княжества «включала в себя около половины известных восточнославянских племенных союзов» (С. 72), а процесс формирования шел на встречных курсах. С одной стороны князь подчинял себе племена, а с другой — родоплеменное общество активно делилось на классы. В то же время, по мнению авторов, возникновению княжеств способствовали такие факторы как оборона южных окраин от степняков и потребность в военной силе для захвата новых территорий и сбора дани. «Округа, с которой собиралась дань в свой центр, стала называться его волостью» (Древнерусские княжества X-XIII вв., 1995. С. 218). Территориальный рост осуществлялся как мирным путем, так и путем принуждение, покорение земель. В любом случае на новых землях княжеская дружина устанавливала свои порядки и сажала свою администрацию, т. е. приносила сюда государственность, что, кстати, никого не удивляет. В то же время, когда встает вопрос о привнесении государственности на Русь варягами или хазарами, то это оказывается невозможным. Категоричнее всех по этому поводу высказался Б. А. Рыбаков «Поиски внешних импульсов безрезультатны. Государственность не импортируется извне и не может возникнуть из необходимости уплаты дани окраинными племенами тем или иным воинственным соседям» (Рыбаков Б. А., 1993. С. 258). Такая позиция исключительности Руси во многом объясняется борьбой против «норманнской теории», что приводило к другой крайности.

Сейчас же пора признать, что как при возникновении государств, так и при расширении их территорий действуют одни и те же законы. Что же касается их конкретного проявления, то здесь возможны различные вариации. Это не отрицалось и в трудах основоположников формационного подхода. А вот их последователи превратили общие закономерности в догму и пытались применять их по любому конкретному поводу. Это касается, прежде всего, социально-экономического уровня развития региона или народа. На наш взгляд от него зависят лишь такие факторы, как время формирования государства, длительность и форма его существования, но никак не сам факт возможности возникновения государства, как считали советские историки. Высокий уровень развития восточнославянских племен позволил им создать сильное и устойчивое государство, в то время как некоторые соседние степные государства, не имея серьезной экономической основы, существовали в течение жизни одного предводителя.

Возникнув сначала на небольшом пространстве, подчиненном военной силе варяжского князя, Русское государство начинало быстро расширять свою территорию, сначала в виде сбора дани, а затем и политически. Это требовало специальной постоянно существующей силы, в лице военной дружины и администрации. А поскольку захват новых земель и управление ими стали теперь делом профессиональным, то этот труд должен был, как-то оплачиваться. Такой формой оплаты служила на первом этапе дань или позже — налог. В результате складывалась целая система для управление территорией государства по общим законам, как в центре, так и на местах.

С одной стороны все это приводило к сложению централизованной власти, а с другой стороны вело к развалу единой территории. «В силу недостаточной прочности экономических и политических связей между территориями феодального государства фактор отдаленности от территориального ядра Киевской земли, несомненно, играл свою роль в обособлении окраинных волостей» (Древнерусские княжества X-XIII вв., 1995. С. 108). Причем раньше всех обособились наиболее богатые земли, расположенные далеко от половцев, такие как Новгород, Полоцк. У них не было нужды в большой военной силе для защиты от внешней агрессии, но было желание не делиться своими богатствами с другими. Эти интересы местной знати очень удачно соединились с интересами посаженных здесь князей, которые в свою очередь желали политической независимости. Казалось бы, все здесь ясно и понятно — это феодальная раздробленность, в результате которой возникают новые территориальные объединения.

Однако, как выяснилось в последние годы благодаря археологам, их возникновение сопровождалось процессом консолидации племен и формированием ярких этнокультурных признаков на рубеже XI-XII вв. Таким образом, с одной стороны идет процесс замены племенного управления на территориальный, а с другой стороны наблюдается расцвет племен, хотя они должны были бы исчезнуть.

Как же историки объясняют это противоречие? А никак. Более того, они подчеркивают неизбежность ликвидации племен: «Это было время (к. X — н. XI вв. — Г. Б.) неудержимого разложения родовых отношений, перехода от верви-рода к верви-общине... Рождалась новая социальная организация, основанная на территориальных связях... Разложение родовых связей означало прекращение существования упоминавшегося ранее внутриобщинного ремесла. Ремесленники, выходя из-под покрова родовой общины, устремились к городам, поселяясь у их стен. Начался быстрый рост посадов. Не случайно возникновение посадов в большинстве русских городов происходит именно в XI в. Города становятся центрами ремесла и торговли, т. е. присоединяют к своим прежним социально-политическим и культурным функциям экономическую функцию. Полного расцвета городские ремесла и торговля достигают в XII в.» (Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю., 1988. С. 39-40). Это, конечно же, все было. Добавим еще и то, что в городах активно распространялось христианство. Так что же — города жили своей жизнью и создали свою цивилизацию, а село — своей.

На наш взгляд — это все же были звенья единой цепи. И кажущееся противоречие это лишь последовательная линия развития любого общества. Как отмечается в письменных сообщениях Руси и ее соседей, процесс возникновения древнерусского государства сопровождался сначала унификацией языческих культов, что было явно в интересах господствующей верхушки и создавало предпосылки для перехода к общегосударственной религии — христианству.

То же самое мы наблюдаем и на вновь присоединенных к Киевской Руси территориях, где с помощью местной знати старались сначала упорядочить местные традиции, а параллельно предлагали или навязывали свои.

В результате происходит складывание единого погребального обряда на всей территории племени, появляются общие племенные украшения, чему, кстати, способствовало развитие городских ремесел. Работая на продажу, ремесленники старались удовлетворить спрос на украшения и одновременно стандартизировали их. Расцвету племенных особенностей способствовала и местная администрация во главе с князем, которые всячески подчеркивали исключительность своей территории, старались возвеличить ее. Это проявлялось во всем, начиная от местных украшений, кончая христианскими церквями и летописями. Причем если инициатором независимости выступал князь, то плодами, как правило, пользовались местные бояре. Поддержав князя на первом этапе борьбы за независимость, они, обладая основной экономической базой, старались поставить князя в подчиненное положение. Если же князь сопротивлялся, его убирали.

Исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод о том, что княжество на Руси — это территория с населением политически подчиненным князю. Под словом политика подразумевается возможность самостоятельного решения военно-административных и социально-экономических вопросов, как внутри территории, так и за ее пределами. И чем прочнее внутренняя база князя, тем более агрессивную политику он ведет. Что же касается населения, то оно могло быть любой национальности и уровня развития.

Основными проводниками политики князя выступали города, как центры политической жизни и проводники ее в сельской округе. Среди множества функций города практически никто не упоминает его важнейшую в политическом плане черту, а именно информационную. Города практически были узлами информационного пространства территории княжества. Именно в городе формировалась политика князя, рождалась и развивалась новая общегосударственная культура, а крестьяне узнавали последние новости и несли их в село. Таким образом, города взорвали сельское информационное пространство, которое замыкалось в пределах одного небольшого ландшафта. Этому способствовала и активная миграция населения, в результате которой в сельской общине появились чужаки, что с одной стороны усиливало консервацию местных традиций, а с другой стороны обогащало их. Такое расширение информационного поля вело к унификации традиций уже на большой территории и оказывало влияние на формирование как материальной, так и духовной культуры.

Развитие духовной культуры шло по пути стирания местных вариантов и выработки общеплеменных устоев. В этом же направление развивалась и экономика, где происходил переход к массовому производству стандартных изделий, в том числе и племенных украшений. Таким образом, политика князя и местной знати по созданию собственных институтов управления получила прочный материальный и духовный фундамент.

Все это находит свое отражение, как в письменных, так и археологических источниках. Но здесь надо четко определить грани возможностей их использования. Рассматривая политическую историю, необходимо опираться на политические документы, каковыми для Древней Руси являются, прежде всего, летописи. Соответственно необходимо учитывать при изучении и политическую ориентацию их создателей, которые иногда выдавали желаемое за действительное. Это касается таких вопросов как размеры территории княжества, системы подчинения административных органов, прав наследования, внутренних законов и внешних притязаний. Один из наиболее ярких политических моментов в летописях связан с вопросом о происхождении русского государства, который стал актуальным в конце XI века, когда каждое княжество пыталось возвысить свое положение и обосновать свои претензии на общерусское руководство. Причем сформировавшиеся к этому времени формы управления княжествами переносились и на ранние этапы. Это вполне простительно для летописца, но странно когда подобные утверждения обосновываются в современных исторических исследованиях. Более того, из письменных источников вполне очевидно, что и в XI веке еще шел процесс становления форм государственного устройства.

Когда для изучения политической истории привлекают археологические источники (сейчас это приобрело массовый характер), то складывается еще более запутанная картина. Основная причина заключается в попытках прямого использования археологических материалов в исторических построениях. Так, например, обнаружив погребение с набором вещей большим, чем в других, делают вывод о социальном расслоении общества, совершенно отбрасывая зависимость этой категории источников от религиозных традиций. В результате сложилось даже целое направление исторической реконструкции по отдельным вещам. Реально же, с учетом широкой датировки и фрагментарности археологических артефактов, можно их использовать лишь как дополнение при изучении политической истории на длительном промежутке времени и на большой территории. В качестве самостоятельного источника археологические материалы могут использоваться только лишь в собственно археологических построениях, и только после этого результаты этих построений можно в опосредованном виде использовать в этнокультурных и общеисторических построениях.

Все это относится и к средневековой истории Западного Поволжья, где пересеклись интересы разных государств и народов. В какой-то степени история этого региона является типичной для Восточной Европы, что придает ей особое значение.

В последние годы все чаще историки Среднего Поволжья обращают свое внимание на историю возникновения и становления народов региона. Это вполне понятно, так как на этой территории расположено несколько национальных республик (Татария, Мордовия, Чувашия и Марийская республика). И если ученые за пределами республик вольны в своих трактовках, то над учеными этих республик невольно довлеет груз национальных особенностей, а также внутриполитическая ситуация, что приводит к некоторому возвеличиванию истории того или иного народа и региона. Другим не менее важным фактором такого отношения к истории является позиция центральной официальной историографии, где долгое время господствовали идеи об отсталости народов Среднего Поволжья или их отрицательном влиянии на историю России, как, например, в случае с Золотой Ордой. Это, конечно же, вызывало протест местных ученых и приводило к другим крайностям. Все чаще стали появляться идеи о существовании у каждого народа собственного государства. В качестве доказательства часто используют археологический материал, как факт бесспорного доказательства. Это, конечно, справедливо, когда речь идет об уровне экономического развития и направлениях торговых связей. Археологические памятники позволяют очерчивать и культурную территорию обитания. Но в состав государств входит, как правило, множество племен и народов.

Так на территории Древней Руси располагаются памятники, как славянских племен, так и финских, балтских или взять Волжскую Булгарию, где жили тюрки, финны, угры или Хазарский каганат, где к указанным народам можно добавить ираноязычные племена.

На территории Сурско-Окского междуречья в основном жила мордва, и археологические памятники позволяют даже разделять мокшу и эрзю. В то же время археологические исследования показали, что на севере возле Волги и на западе по Оке мордовские памятники расположены чересполосно с древнерусскими. При этом на одних поселениях отмечается процесс смешения, а на других сохраняется самобытность, хотя они и расположены рядом. Южные памятники мордвы также либо смешивались с булгаро-буртасскими, либо нет. Здесь же распространяются и древнерусские памятники.

С политической точки зрения территория проживания мордвы стала в эпоху средневековья сначала (VIII-X века) зоной влияния Хазарского каганата, а затем (X-XIII века) зоной соприкосновения интересов Древней Руси и Волжской Булгарии. Северные земли вошли в состав Владимиро-Суздальской Руси, западные отошли к Муромской и Рязанской землям, южные попали под власть Волжской Булгарии (рис. 97). Каждый из них старался обложить мордву данью. С этой точки зрения знакомство с государственностью у мордвы произошло не в XIII веке, как отмечают многие исследователи, а уже в X-XI веках.

Однако мордовские ученые пытаются найти чисто мордовское государство во главе с князем-мордвином (инязором), что больше связано с политикой, чем с историей. Такая же ситуация, кстати, наблюдается и в исторических сочинениях ученых других республик Поволжья.

Если же внимательнее почитать письменные источники, то становится вполне очевидным тот факт, что в состав средневекового государства входили разные народы, а свое название оно получало по верхушке того племени, которое устанавливало свою власть. Так Русь получила свое имя вероятнее всего от пришлых русов-варягов, Волжская Булгария — от пришедших на Волгу болгар, Хазария — от хазар и т. д. Жителей образовавшейся страны, независимо от их племенной принадлежности называли теперь по имени государства.

Подобные же процессы происходили, очевидно, и при захвате земель сначала Верхнего Посурья, а затем Примокшанья племенами буртас, от которых и все местные жители стали называться их именем. Но когда они вошли в состав Волжской Булгарии, то отныне они стали называться болгарами, в том числе и их предводитель, который, учитывая значительную удаленность, наверняка постарался сохранить определенную свободу, как и на Руси, где отделялись отдаленные от Киева русские княжества, что довольно ярко описывают летописи.

Тем не менее, идеи о существовании чисто национального государства по-прежнему сильны и даже не подвергаются сомнению. В Сурско-Окском междуречье это относится, прежде всего, к мордве.

Среди старых, уже давно устоявшихся представлений можно назвать мнение о существовании у мордвы двух князей Пургаса и Пуреша. Но так ли это на самом деле?

Одним из первых об этом написал 250 лет тому назад Н. М. Карамзин (Карамзин Н. М. 1988. С. 165). С тех пор это предположение стало аксиомой и обросло большим количеством домыслов. Сегодня историки Мордовии пишут про них, как о мордовских инязорах и рассуждают о мордовском государстве. В качестве доказательства, как правило, приводят два отрывка из русских летописей о событиях относящихся к 1228-29 годам:

«1228 (6736) год: «О войне на Мордву. Тоя же зимы, Генваря в 14, князь великий Юрьи, и Ярослав, и Костянтиновичи Василко и Всеволод идошя на Мордву, и Муромский князь Юрьи Давидович. И вшедше в землю Мордовскую, в Пургасову волость, и жита пожгоша и потравиша, а скоты избиша, а села пожгошя, живущих же в волости Пургасове посекоша мечем нещадно, а прочих в плен поимаша и послаша во свояси. Мордва же слышавше вбегоша в лесы в тверди свое, а котории не убегоша, и тех избиша... (ПСРЛ, Т. X. С. 94-95)

Увидев это, молодые дружинники Ярослава, Василька и Всеволода, втайне от своих, на другой день въехали глубоко в лес; мордва же, открыв перед ними путь, обошла их лесом и окружила, избив одних и захватив других; бежав в укрепления, они там перебили и плененных, и нашим князьям не с кем было воевать. А болгарский князь пришел на Пуреша, союзника Юрия, и, услышав, что великий князь Юрий жжет села мордовские, бежал ночью прочь, а Юрий с братьями и со всеми полками возвратился восвояси в добром здравии...

В лето 6737 (1229), в апреле, пришла мордва с Пургасом к Новгороду, и отбились от них новгородцы; они же зажгли монастырь святой Богородицы и церковь, которые были вне города; в тот же день и отъехали прочь, захватив многих своих убитых. В то же лето Пурешев сын с половцами победил Пургаса, и перебил всю мордву и Русь Пургасову, а Пургас едва бежал с малым отрядом» (Се Повести…, 1993. С. 272-273).

Если коротко обобщить выводы, которые делаются из этих отрывков, то они сводятся к тому, что Пургасова Русь — это часть мордовской земли, а Пургас и Пуреш — мордовские князья (инязоры). Если же мы внимательно приглядимся к содержанию этих текстов, то бросаются в глаза некоторые детали, которые требуют объяснения. Так, летописец, описывая поход 1228 года, отмечает, что князья вступили не только в «землю Мордовскую», но еще и в «Пургасову волость», причем подчеркивается, что тех, кто живет в «Пургасовой волости» победили и пленили, а вот мордва успела убежать в лес. Вполне очевидно, что речь идет о двух разных территориях и разном населении. Чтобы как-то устранить это противоречие историки объявили «Пургасову волость» лишь частью мордовской земли. Тот же факт, что о населении волости говорится отдельно, вообще никак не комментируется, и уж тем более нет ответа: почему жителей волости посекли мечом и почему они, как мордва не попрятались в лесах.

Дальше больше. Описывая тайный поход молодых дружинников, летописец приводит удивительный рассказ о том, как мордва заманила их в леса, окружила и уничтожила. Это есть не что иное, как самая настоящая военная тактика, характерная для войск Волжской Булгарии или монгол, которые таким образом разбили русские дружины на р. Калке. Откуда у мордвы могла появиться подобная военная хитрость. И здесь вдруг летописец упоминает болгарского князя, который, оказывается, тоже воюет где-то здесь. Причем обращает на себя внимание и тот факт, что как в первом случае мордва убежала, так и во втором князь болгарский также убегает. Напрашивается вывод, что речь идет об одних и тех же событиях. Что же это за болгарский князь в мордовских лесах? Из отрывка видно, что он пришел воевать с Пурешем, как раз в тот момент, когда шли боевые действия Юрия. Пуреш был союзником Юрия и очевидно воевал вместе с ним, так как его имя упоминается среди событий похода Юрия. Что стало с Пурешем и кто он такой летопись не дает ответа, но уже со следующего года упоминается его сын вместе с половцами. Причем, что характерно, он почему-то напал на Пургаса и разбил его. Уж, не за отца ли он отомстил. Что касается Пуреша и его сына, то мнения об их происхождении делятся на две группы: одни считают их мордовскими князьями, другие половецкими. На наш взгляд, имеющаяся информация не позволяет дать однозначного ответа на их принадлежность. Важнее другое, то, что, во-первых, ни в одном источнике не говорится ни слова о том, что Пуреш как-то связан с мордвой, а во-вторых, Пурешев сын «перебил всю мордву и Русь Пургасову». То есть мы опять видим, что мордва упоминается отдельно, как и в рассказе о походе Пургаса на Новгород, где он был вместе с мордвой. Более того, подчеркивается, что сын Пуреша побил эту самую мордву, причем всю. Довольно странно для мордовского князя. Сторонники мордовской принадлежности Пургаса вообще стараются не замечать этих деталей, но они, все же есть. Попытаемся их объяснить, тем более что сейчас накоплено большое количество новых материалов по истории этого региона.

Так, установлено, что, начиная с XI века территории Верхнего Посурья, а затем с XII века Верхнего Примокшанья вошли в состав Волжской Булгарии. Наряду со старыми родоплеменными селениями мордвы возникли новые поселения — города, крепости, торгово-ремесленные поселки. В них селились теперь не только земледельцы, но и многочисленные ремесленники, возникали торговые фактории и формировалась местная администрация. Причем этнокультурная принадлежность здесь уже играла второстепенную роль. На первое место вышло экономическое и социальное положение. Этому во многом способствовало появление здесь военных дружин, которые устанавливали здесь свой порядок. В составе дружин были болгары, буртасы и «аскизы», которые, очевидно, играли главную роль, а также мордва, русы и другие племена, представители которых стали активно расселяться на мордовских землях. О совместном проживании этих племен упоминает, в частности, Рашид ад-Дин, который описывает поход Батыя 1237 года в Поволжье: «сыновья Джучи... занялись войною с мокшей, буртасами и арджанами...» (Тизенгаузен В. Г., 1941. С. 36).

Таким образом, в конце XII века Волжская Булгария вплотную приблизилась к мордовским землям и, очевидно, пыталась распространить там свое влияние. В результате в начале XIII в. в русских летописях появился Пургас и Пургасова волость. Вполне очевидно, что имя князя наиболее созвучно названию народа буртас, который, в основном, и занимал сурско-мокшанские земли Волжской Булгарии. Поэтому можно предположить, что Пургас являлся буртасским князем, который со своей дружиной (Русью) захватил мордовские земли и установил свою власть. На территории волости появляются погосты для сбора дани и начинают активно распространяться булгарские изделия. В связи с этим Пургасова волость совершенно справедливо трактуется большинством исследователей как территория подвластная князю, причем подвластная политически (Ключевский В. О., 1987. С. 338). Сам же Пургас был ставленником Волжской Булгарии и имел полную поддержку со стороны булгаро-буртасской администрации, расположенной в Верхнем Примокшанье. Впрочем, некоторые исследователи идут еще дальше и считают, что «в начале XIII века княжество Пургаса входило в состав Булгарского государства» (Смирнов А. П., 1951. С. 48).

Таким образом, на территории Примокшанья мы наблюдаем, те же самые процессы, что происходили во время складывания и расширения древнерусского государства, когда князья с дружинами захватывали земли соседних племен и распространяли на них свою власть и порядок. Однако этот процесс на территории мордвы находился лишь в самом начале. Были основаны лишь единичные экономические центры, которые не успели вовлечь в орбиту своего влияния все мордовское население, а вскоре и вовсе прекратили свое существование в связи с монгольским нашествием. Позже на их базе возник золотоордынский улус Мохши, во многом, очевидно, возродивший наследие Пургасовой волости.

О событиях первой половины XIII века после монгольского нашествия довольно подробно писали венгерский монах Юлиан, итальянец Карпини, французский посол Рубрук. «Возвращаясь из вышесказанной Венгрии, он в 15 дней прошел по реке царство мордванов» (Аннинский С. А., 1940. С. 82 п., 100 т.). «Царство мордванов, там было два князя: один князь покорился владыке татар, но другой с немногими людьми направился в весьма укрепленные места, чтобы защищаться, если хватит сил» (Аннинский С. А., 1940. С. 85-86 п., 104 т.). «Оставив там двоих братьев из своего числа и наняв переводчиков, они в день апостолов Петра и Павла, недавно прошедший, пришли ко второму князю мордуканов, который, выступив в тот же день, когда они пришли, со всем народом и семьей, как мы выше говорили, подчинился татарам» (Юлиан) (Аннинский С. А., 1940. С. 89 п., 107 т.). «Возвратившись оттуда (из Западной Европы в 1242 году), они пришли в землю Мордванов, которые суть язычники, и победили их войною. Продвинувшись отсюда против Билеров, то есть Великой Булгарии, они и ее совершенно разорили» (Плано Карпини) (Джованни дель Плано Карпини и др., 1997. С. 51). «Из Руссии, из Мокселя, из Великой Булгарии и Паскатира, то есть Великой Венгрии, из Керкиса (все эти страны лежат к северу и полны лесов) и из многих других стран с северной стороны, которые им повинуются, им привозят дорогие меха разного рода… Эти шубы по большей части сшиты из шкур волчьих и лисьих или из шкур павианов» (Джованни дель Плано Карпини и др., 1997. С. 97). «Эта страна за Танаидом очень красива и имеет реки и леса. К северу находятся огромные леса, в которых живут два рода людей, именно: Моксель, не имеющие никакого закона, чистые язычники. Города у них нет, а живут они в маленьких хижинах. Их государь и большая часть людей были убиты в Германии. Именно Татары вели их вместе с собою до вступления в Германию, поэтому Моксель очень одобряет германцев, надеясь, что при их посредстве они еще освободятся от рабства татар. Если к ним прибудет купец, то тому, у кого он впервые пристанет, надлежит заботиться о нем все время, пока тот пожелает прибыть в их среде. Если кто спит с женой другого, тот не печалится об этом, если не увидит собственными глазами; отсюда они не ревнивы. В изобилии имеются у них свиньи, мед и воск, драгоценные меха и соколы. Сзади них живут другие, именуемые Мердас, которых латины называют Мердинис и они — саррацины. За ними находится Этилия» (Рубрук) (Джованни дель Плано Карпини и др., 1997. С. 108-109).

Из этих сообщений разных авторов совершенно очевидно проглядывает существование двух народов и двух князей на территории Западного Поволжья. Один народ — это моксель (вероятно мокша) во главе с князем, который, как пишет Юлиан, покорился татарам, а Рубрук добавляет, что они чистые язычники, а их государь вместе со своим народом был убит в Германии. Другой народ — мердас, князь которого по Юлиану пытался сопротивляться татарам, а сам народ по Рубруку исповедовал ислам.

Таким образом, авторы фиксируют тот факт, что один народ исповедывал язычество, а другой мусульманство. Исследователи исходя из того, что оба эти народа относятся к мордве, считают, что Рубрук ошибался. Однако с учетом того, что в Примокшанье существовало множество поселений буртас, входящих в состав Волжской Булгарии, где государственной религией был ислам, нельзя так однозначно отрицать присутствие мусульман среди мордвы. Если же сопоставить имя мердас с именем буртас, то трудно не заметить большого сходства. Исходя из всего этого мы вправе предположить, что один из народов — это буртасы, жившие в Верхнем Примокшанье и Верхнем Посурье, а другой — мордва, жившая на Мокше и Теше. Представителей именно этого народа увели татары в военный поход, не случайно прекращают существование большинство могильников на р. Теша и в Среднем Примокшанье.

Сведения о князьях или государях этих народов подтверждают сведения русских летописей о князе Пургасе, возглавлявшим волость на территории мордвы, столица которой располагалась вероятнее всего на территории между реками Мокша и Теша. Наиболее подходящим поселением в этом плане является Саровское городище, находящееся в центре этих земель.

Столица же князя народа мердас (буртас) располагалась в Верхнем Примокшанье и вероятнее всего на Наровчатском городище, ставшим впоследствии столицей золотоордынского улуса Мохши. Об этом же свидетельствует и тот факт, что разрыва между домонгольскими и золотоордынскими материалами практически нет.

Заключение

Интерес к истории Западного Поволжья возник уже давно и продолжает привлекать к себе пристальное внимание ученых самых разных направлений и научных учреждений. Особое место в этой истории занимает средневековый период, поскольку именно в это время происходило формирование современных народов Поволжья и Восточной Европы. А в настоящее время в связи с возросшей самостоятельностью национальных республик, расположенных в Западном Поволжье (Мордовия, Татария, Чувашия, Марий-Эл) события тысячелетней давности приобрели еще и политический характер. Это позволило ученым отказаться от некоторых стереотипов и по-новому взглянуть на средневековую историю. В результате в дополнение к старым проблемам появились новые довольно дискуссионные материалы, среди которых можно отметить как крупные обобщающие работы по отдельным направлениям — керамике, оружию и средневековым городам, так и отдельные статьи с полной переоценкой происходивших событий.

Учитывая, что последние обобщающие работы А. П. Смирнова по истории Среднего Поволжья появились полвека назад, а также в связи со стремительным ростом археологических источников за последние десятилетия, становится вполне очевидной необходимость нового переосмысления истории региона. И если раньше эти работы охватывали, как правило, историю с каменного века до позднего средневековья, то большинство современных работ посвящено какому-либо отдельному периоду. В условиях возросшего числа источников и методов их исследования, такая специализация вполне объективный процесс. Это позволило ученым перейти к комплексному исследованию любого артефакта и как показывает практика далеко еще не все методы и контакты использованы. Все это, конечно же, усложняет работу по изучению археологических источников, но зато позволяет шире и разнообразнее раскрыть историю и что не менее важно более достоверно.

В условиях многомерного анализа археологических материалов неизбежно возникает вопрос о значимости его составных частей и приоритетах в исследовании. С одной стороны все большее значение приобретают технические исследования, а с другой появились методы по обработке больших массивов материалов. В связи с этим приоритет в изучении истории Западного Поволжья был отдан пространственно-хронологическому анализу, как самих памятников, так и их элементов, что позволило, на наш взгляд, более взвешено подойти к решению и множества других вопросов, связанных с историей региона. В ходе обработки материалов была определена основная территориальная и исследовательская единица, в виде локалитета, которая позволяет прослеживать динамику развития региона и выделять особенности отдельных групп памятников. В рамках локалитета объединяются особенности природы и географии, экономики и культуры, что требует комплексного подхода к изучению.

Так, благодаря исследованиям почвоведов было установлено, что в средневековую эпоху огромное влияние на природу оказывал антропогенный фактор. В результате распашки почвы и забрасывания пашни в Верхнем Посурье луговые степи постепенно стали зарастать лесом (лиственными и хвойными породами), и граница лесостепи значительно сдвинулась на юг. В то же время удалось определить территорию и формы существования подсечно-огневого земледелия, как с плугом, так и с сохой, и уровень развития животноводства по наличию выпасов, а также общую динамику развития сельского хозяйства (табл. 19). Характерной чертой центральной и восточной части региона было скачкообразное развитие (подьем в 7-8 и 10-12 вв.; спад в 9 и 13 вв.), а в западной части стабильный подъем.

Кроме того, использование данных почвоведческого анализа в совокупности со строительными требованиями помогло раскрыть технологические приемы сооружения деревоземляных оборонительных конструкций. Это позволило по-новому взглянуть на историю их создания, формы организации труда и уровень знаний строителей о свойствах грунтов и архитектурных элементах. Причем эти формы и знания не были статичными, а развивались довольно динамично, как в области строительного мастерства, так и в территориальном плане, где можно проследить пути распространения инноваций.

Так на городищах IX-X веков Верхнего Посурья еще наблюдаются многочисленные несоответствия между фундаментом и конструкциями оборонительных сооружений. Через сто лет, как в Посурье, так и в Самарской Луке, мы уже видит высокотехнологичные сооружения, строившиеся по единому плану и с использованием огромного числа строительных приемов. Все это позволяет предполагать появление специальных строительных бригад, способных реализовать свои знания в соответствии с требованиями заказчика и с учетом особенностей конкретного ландшафта. Поэтому практически во всех районах Западного Поволжья сосуществовали крепости всех типов и форм. Единственным, но ярким отличием городищ восточной части региона от западной являются размеры. Восточные города и крепости всегда были крупнее, что было обусловлено большой численностью населения и в них чаще использовались среднеазиатские строительные традиции.

Эти же факторы обусловили и различия в количестве и плотности расположения поселений на местности. Впрочем, здесь свою роль играли также природно-географические и экономические условия, а именно природные ресурсы и уровень экономического развития.

Об этом довольно наглядно свидетельствуют результаты картографирования памятников. Наряду с довольно устойчивыми очагами жизни (Верхнее Посурье, Примокшанье, р. Теша, р. Ока, Среднее Поволжье) наблюдаются зоны временного проживания (Среднее и Нижнее Посурье, р. Цна, р. Пьяна), а большая часть земель была покрыта лесами и была не жилой. Нет памятников и в степных районах региона и, прежде всего в Сурско-Мокшанском междуречье, что позволяет предположить тяготение населения к лесостепным районам, так как в глухих лесах их тоже не очень-то много.

Разделение памятников по векам позволило с одной стороны выявить динамику развития отдельных районов (табл. 18), а с другой стороны вскрыло неразработанность хронологии, как археологических материалов, так и исторических этапов Западного Поволжья. В целом же для динамика региона характерно сочетание тех же тенденций, что и в развитии сельского хозяйства: подьем в 6-8, 10-12 вв. и спад в 9, 13 вв. с одной стороны и постепенное развитие с другой. Но при этом пик развития приходится на одно и то же время (12 век), что свидетельствует о взаимосвязи и взаимовлияние этих тенденций.

Сопоставление результатов картографирования памятников с картографированием отдельных сооружений и предметов позволило выделить несколько хронологических этапов, отличавшихся, прежде всего, по степени влияния извне и темпам развития. Внутреннее же развитие, несмотря на различные катаклизмы, отличается своей стабильностью и сочетанием двух тенденций, практически во всех сферах производственной деятельности (табл. 20-22). Для Западного Поволжья характерно некоторое запаздывание процессов в сравнении с соседними регионами. Всего же выделяется четыре периода в развитии региона, которые по степени интенсивности влияния извне на материальную культуру и по уровню ее развития, можно назвать следующим образом: 1 — прикамско-именьковский (V-VII вв.), 2 — хазарский (VIII-X вв.), 3 — булгаро-русско-хакасский (X-XIII вв.), 4 — золотоордынский (XIII-XIV вв.).

На первом этапе расселение шло равномерно. Основными центрами заселения были Верхнее и Нижнее Посурье, Примокшанье и р. Теша, где получили распространение прикамские украшения и пояса. В это время завершился процесс формирования основных черт мордовской материальной и духовной культуры. Причем если в культовом плане довольно ясно наметилось деление на эрзю и мокшу, то в плане материального производства различий практически не наблюдается, что было обусловлено схожими условиями обитания и способами ведения хозяйства. Это были, прежде всего, различные лесные промыслы.

Затем Среднее Поволжье и Посурье заселили племена именьковской культуры из Приднепровья. Среди особенностей этого населения выделяется, прежде всего, компактное расположение поселений и как следствие интенсивная распашка земель, а также практически полное отсутствие этноопределяющих украшений. Из металлических украшений больше всего было изделий прикамско-приуральских типов, что побуждает некоторых исследователей связывать истоки этой культуры с Приуральем. Восточные корни имеют и костяные наконечники стрел, также преобладающие в культуре именьковцев. Все это подводит нас совершенно к неожиданному выводу о том, что характерной чертой именьковской материальной культуры является практически полное отсутствие этноопределяющих изделий (за исключением посуды), что может свидетельствовать о многокомпонентности этой культуры. Не случайно и то, что когда в Самарской Луке появились памятники ранних болгар, именьковцы быстро адаптировались к новой обстановке и фактически слились с ними.

С другой стороны материальная культура именьковских племен практически не смешивалась с культурой мордвы. Особенно ярко это проявляется при сравнении с Ош-пандинской группой именьковских памятников, на которых, например, нет ни одного топора-кельта, широко бытовавших у финских племен. В то же время там есть железные сошники пахотных орудий, которых нет на мордовских памятниках. Такая изолированность двух культур особенно удивительно, если учесть, что территория расселения мордвы никогда не была закрытой резервацией, куда никого не пускали, а исследования последних лет ярко высветили многообразие форм элементов культуры на территории Примокшанья и особенно р. Теши.

Для динамики этого этапа характерны с одной стороны резкие подъемы и спады, а с другой — отсутствие влияния различных культур и территорий друг на друга.

На втором этапе территория Западного Поволжья включается в сферу международной торговли и разделения труда. Здесь активно стал функционировать водный Волго-Окский путь и сухопутный торговый путь из Булгара в Киев. Территория региона стала поставщиком промысловых товаров и, прежде всего, пушнины, меда, воска и леса. Сюда же поступал в основном цветной металл (медь, олово, свинец) и украшения. Под влиянием Хазарии в это время, в регионе распространилась мода на хазарские изделия (серьги, амулеты, топоры-чеканы), которые не только покупались, но и производились на местах. Особенно активно хазарское влияние проявилась на памятниках Примокшанья и на р. Цна, где в это время появилась большая группа новых мордовских памятников. На этой территории, а также на реках Ока и Теша появились свои вариации украшений, а вот уровень технического развития и типы орудий труда оставались общими.

На этом этапе именьковские памятники полностью прекращают свое существование, но традиции плотной группировки поселений, синкретичной культуры и высокоразвитого земледелия возрождаются на булгарских памятниках.

Появившиеся в Среднем Поволжье булгарские племена создали новое государство Волжская Булгария, в рамках которого и реализовались традиции именьковцев. В то же время наблюдается переход к ремесленному производству, что нивелировало традиции разных народов. На памятниках правобережья Волги в большом количестве встречается прикамские и уральские элементы материальной культуры, а в левобережье Волги это влияние практически не заметно.

То же самое мы наблюдаем и в Верхнем Посурье, где согласно письменным источникам появились племена буртас и где сложилась культура, сочетающая в себе культурные черты всех народов Западного Поволжья. Особенно ярко это проявилось в большом разнообразии оружия и украшений.

Наряду с возникновением в восточной части региона государства булгар, на западе в Поочье к X веку вплотную приблизилось государство русское. Ока служила одной из важнейших водных артерий в международной торговле и была центром притяжения торговцев из Европы и Азии. Об этом свидетельствует большое число кладов серебряных монет. Преимуществами торгового пути активно пользовались местные финские племена и, прежде всего мурома, у которой наблюдается расцвет металлопластики в виде многочисленных украшений. Учитывая большой спрос торговцев на пушнину и другие лесные товары, в этой сфере экономике было занято практически все местное население, полностью удовлетворяя за счет этого внутренние потребности в вещах и орудиях труда. Но имевшиеся поставки, вероятно, все равно не удовлетворяли внешний спрос и потому торговцы с вооруженной охраной старались проникнуть вглубь территории Западного Поволжья и установить там свой контроль. Не случайно, например, в Примокшанье появляются каролингские мечи.

На третьем этапе влияние Волжской Булгарии и Древней Руси становится преобладающим в регионе. И проявилось это, прежде всего в распространении ремесленных изделий и технологий. Особенно очевидным это становится при изучении динамики развития наиболее массовой категории изделий — посуды (табл. 23). Характерной чертой этих процессов можно считать активное внедрение в Западном Поволжье круговой посуды и постепенное вытеснение лепной. Практически во всех районах встречается и металлическая посуда, которая играла лишь вспомогательную роль. Наибольшее распространение она получила в восточных и южных районах региона, хотя появилась впервые в западных.

Сначала территория Верхнего Посурья, а затем и Верхнего Примокшанья вошли в состав Волжской Булгарии, где булгарские ремесленные традиции несколько трансформировались. Это связано было с более низкой требовательностью местного населения, как к качеству изделий, так и количеству. В результате получили распространения имитационные изделия из низкопробных материалов. То же самое относится и к территории Поочья и р. Теши, где распространилось влияние русских ремесленников. Впрочем, были и качественные изделия, такие как топоры: русские на западе региона и булгарские на востоке.

Под натиском русских переселенцев прекратили существование мордовские памятники на р. Цна. Позже здесь, а также на реках Выша и Мокша появляется древнерусская посуда. А в низовьях Оки и на прилегающей территории Волги поселения русских и мордвы стали располагаться чересполосно. И если ремесленные изделия использовались всеми, то посуда у каждого была своя. То самое мы наблюдаем и в Верхнем Примокшанье, где чересполосно расположились поселения мордвы и буртас.

Сопоставление типов поселений с территорией распространения круговой посуды позволяет выделить зону влияния государств, что удивительным образом подтверждается письменными документами. Прежде всего — это сообщения о союзнике булгар князе Пургасе и его волости. В результате удалось определить территорию расположения этой волости и выделить местные дружинные комплексы с длинными топорами или саблями. Многие виды и типы оружия имеют прототипы на памятниках золотаревского типа в Верхнем Посурье. Но особенно много аналогий прослеживается в украшениях из низкопробного серебра, свинца и олова. Более того, в Примокшанье встречаются точные копии вещей с Золотаревского поселения. В ремесленных мастерских производились изделия в соответствии со спросом и потому наряду с высокоэффективными булгарскими топорами на поселениях Верхнего Посурья и Верхнего Примокшанья производили мордовские украшения, на булгарских поселениях Среднего Поволжья изготавливали марийские украшения.

Определенное влияние на развитие ремесленных традиций сыграла и мода на аскизские железные и бронзовые вещи, получившая распространение в XII веке и проявившаяся, прежде всего в конском снаряжении, в украшении поясов и предметах вооружения. Аскизские изделия можно разделить на две группы: собственно аскизские и местные подражания. Для местных изделий характерны упрощенная форма и отсутствие амальгамирования на них. На собственно аскизских изделиях встречается серебрение и позолота. Особенно много таких изделий встречено в Верхнем Посурье, где проходил сухопутный торговый путь из Булгара в Киев. В результате здесь соединялись местные традиции с пришлыми, что приводило к появлению новых форм и типов изделий.

То же самое можно наблюдать и на примере изготовления глиняной посуды. Так на поселениях Верхнего Примокшанья делали круговую посуду, как по булгарским образцам, так и в подражание лепной мордовской. В то же время на мордовских памятниках встречается лепная посуда, подражающая круговой. Впрочем, качество как круговой, так и лепной посуды в Примокшанье довольно низкое.

Под влиянием высокоразвитого ремесла возникла мода на булгарские и русские изделия, которая привела к тому, что в XI веке происходит резкая смена всего комплекса украшений и орудий труда. Исчезают погребения литейщиц, а все ремесло сосредотачивается в руках специалистов: кузнецов, плотников, гончаров и т. п.

На четвертом этапе посуда в Примокшанье практически не меняется, добавляются лишь новые формы. Сохраняются традиции и на булгарских памятниках Среднего Поволжья, несмотря на разрушительное нашествие монгол. Больше всего от них пострадало Верхнее Посурье, где было обнаружено место сражения местной дружины с монголами и где после них практически не осталось жителей.

Только к XIV веку была восстановлена жизнь в регионе. В это время появляются поселения с золотоордынской культурой в Верхнем Посурье и особенно в Верхнем Примокшанье, где возник улус Мохши со столицей в г. Мохши (Наровчатское городище). Активно внедряется ремесленные традиции Золотой Орды и в культуру поселений Среднего Поволжья. Об этом свидетельствуют как производственные сооружения, так и многочисленные изделия. Об уровне развития ремесла говорит тот факт, что на поселениях Среднего Поволжья и Верхнего Посурья начали выплавлять чугун. Так же активно развивалась и торговля, свидетельством чего служит огромное число денег, встречаемых по всему региону. Деньги встречаются даже там, где нет никаких поселений, как, например, на реках Пьяна и Алатырь.

Однако начавшаяся в середине XIV века в Золотой Орде смута привела к полному упадку всей инфраструктуры производства и торговли, что повлекло за собой запустение многих поселений. А новое возрождение ремесла и экономики региона связано уже с периодом расширения территории России в XVI-XVII веках.

Таким образом, на разных этапах развития мы наблюдаем как скачкообразную, так и стабильную динамику. В одних районах это проявлялось довольно в резких формах, в других носило не столь ярко выраженный характер. Иногда эти процессы оказывались взаимосвязанными, иногда нет и соответственно либо оставляли после себя заметный след, либо не оказывали существенного влияние на местное хозяйственное и этнокультурное развитие.

Попытки объяснить такое разнообразие форм и путей развития через особенности отдельных культур, как правило, лишь запутывают ситуацию. С одной стороны приходится постоянно разрывать по культурам единое экономическое пространство, а с другой стороны по мере накопления материалов все более размытыми становятся этноопределяющие критерии и на территории некогда исключительно мордовских, именьковских или булгарских памятников все больше накапливается различных инокультурных явлений. Дальнейшее развитие археологии будет лишь увеличивать разнообразие материальной культуры на любом из археологических памятников и соответственно все меньше будет оставаться общекультурных критериев и элементов. В связи с этим необходимо на наш взгляд перейти к изучению более мелких структур, чем археологическая культура, а именно небольших локалитетов, состоящих из небольшой группы памятников, тесно связанных между собой и с окружающей средой. Выделенные нами в ходе изучения Западного Поволжья локалитеты, например, такие как Ош-Пандинский, Армиевский, Лядинский, Золотаревский, Хулашский, Мохшинский и другие позволяют определить причины возникновения территориальных особенностей и динамику их развития в зависимости от конкретных условий. Это в свою очередь делает весьма актуальным изучение внутренней динамики каждого памятника в отдельности. При этом археологические культуры превращаются из монокультуры в культуру многоплановую и многокомпонентную, где наряду с общекультурными особенностями учитываются территориальные аспекты.

При анализе мордовских памятников становится вполне очевидным, что в их материальной культуре сочетались как общерегиональные, так и общефиннские, и общекультурные, и собственно территориальные элементы, которые взаимодополняли друг друга. Особенно интенсивно эти процессы проходили в рамках существовавших на этой территории государств. При переходе к массовому ремесленному производству территориальный охват инноваций значительно расширяется, как и границы локалитета. При этом еще четче обозначаются территориальные особенности материальной культуры, за счет стандартизации производства и массового изготовления этноопределяющих украшений. Это позволяет определить уже не только территорию производства, но и выделить по технологическим особенностям отдельные мастерские. Так, например, удалось зафиксировать распространение в XII веке из Наровчатского городища по среднему течению р. Мокши сильно запесоченной круговой посуды, изготовлявшейся в одной мастерской.

Подобный подход к изучению материала позволил нам определить не только многообразие форм и темпов и уровней развития, но и показал тесную взаимосвязь различных отраслей хозяйства, как между собой, так и в территориальном, хронологическом, этнокультурном, политическом плане. Это в свою очередь дало нам возможность проследить характерные черты разных этапов освоения региона, определить пути и формы его внутренней и внешней колонизации, понять причины многих исторических процессов происходивших в эпоху средневековья.

Архивные материалы и использованная литература

Абрамов В., 1991. По следу времени. — Саранск. — 394 с.

Агеева Е. И., 1968. Керамика городища Шушумкум-тобе и ее датировка // Древности Чардары. — Алма-Ата.

Акимов Н. А., Гришаков В. В., 1990. Бусы Абрамовского могильника // Средневековые памятники Окско-Сурского междуречья / Труды МНИИЯЛИЭ. — Саранск. — Вып. 99. — С. 3-20.

Акишев К. А., Байпаков К. М., Ерзакович Л. В., 1972. Древний Отрар. — Алма-Ата. — 215 с.

Аксенов В. Н., Гришаков В. В., 1988. Тенишевский могильник // Вопросы этнической истории мордовского народа в I — начале II тыс. н. э. / Труды МНИИЯЛИЭ. — Вып. 93. — Саранск.

Акчурин Р. Н., 1998. Эволюция застежек с «крылатой» иглой из раннесредневековых могильников Окско-Сурского междуречья // Краеведение. — Пенза. — №1-2. — С. 19-21.

Алихова А. Е., 1948. Старосотенский могильник // Археологический сборник. — Саранск. — Вып. 1.

Алихова А. Е., 1954. Муранский могильник и селище // МИА. — Вып. 42. — Т. 1. — М. — С. 259-301.

Алихова А. Е. и др., 1959. Из древней и средневековой истории мордовского народа. — Саранск. — 208 с.

Алихова А. Е., 1965. Расселение мордовского народа по данным археологии // Этногенез мордовского народа. — Саранск.

Алихова А. Е., 1969. Среднецнинская мордва. Материальная культура среднецнинской мордвы VIII-XI вв. По материалам раскопок П. П. Иванова за 1927-1928 гг. — Саранск.

Алихова А. Е., 1976. Постройки древнего города Мохши // СА — №4.

Аникин И. С., 1997. Финно-угорские неукрепленные поселения бассейна реки Кудьмы в эпоху средневековья // Древности Нижегородского Поволжья. — Н. Новгород. — Вып. 1. — С. 5-16.

Аникин И. С., 2000. Об этнической принадлежности курганных погребений средневековой мордвы (по материалам раскопок Сарлейского могильника) // Поволжские финны и их соседи в эпоху средневековья. — Саранск. — С. 67-70.

Аннинский С. А., 1940. Известия венгерских миссионеров о татарах в Восточной Европе // Исторический архив. — М.; Л. — Т. 3. — С. 71-112.

Арзютов Н. К., 1929. Финский могильник XIII-XIV вв. близ г. Аткарска // Труды Нижне-Волжского краевого музея. — Саратов. — Вып. 1.

Артамонова О. А., 1963. Могильник Саркела-Белой Вежи // МИА. — М.; Л. — №109.

Артемьев А. Р., 1994. Орнаментированные топоры из раскопок средневекового Новгорода // Новгород и новгородская земля. История и археология. — Новгород. — С. 156-166.

Архипов Г. А., 1967. Происхождение марийского народа по археологическим данным (I тысячелетие н. э.) // Происхождение марийского народа. — Йошкар-Ола.

Архипов Г. А., 1984. Дубовский могильник // Новые памятники археологии Волго-Камья / АЭМК. — Вып. 8. — Йошкар-Ола.

Архипов Г. А., 1986. Марийцы XII-XIII вв. — Йошкар-Ола. — 164 с.

Архипов Г. А., Никитина Т. Б., 1993. Атлас археологических памятников Республики Марий Эл. — Йошкар-Ола. — Вып. 2. — 152 с.

Арциховский А. В., 1928. К методике изучения серпов // Труды секции археологии РАНИОН. — М. — Вып. 4.

Арциховский А. В., 1930. Курганы вятичей. — М. — 221 с.

Астапова О. Д., Боряз В. Н., Мещеряков В. Т., 1984. К проблеме полифункциональности географической среды в общественном развитии // Роль географического фактора в истории докапиталистических обществ. — Л.

Атлас мира, 1989. — М.

Атлас СССР, 1986. — М.

Афанасьев Г. Е., 1984. Этническая территория буртасов во 2-ой половине VIII — начале X в. // СЭ. — №4.

Афанасьев Г. Е., Николаенко А. Г., 1984. Металлургический комплекс у с. Ездочного // Маяцкое городище. — М.

Афанасьев Г. Е., 1985. Буртасы и лесостепной вариант салтово-маяцкой культуры (ответ А. Х. Халикову) // СЭ. — №5.

Афанасьев Г. Е., 1987. Население лесостепной зоны бассейна Среднего Дона в VIII-X вв. // Археологические открытия на новостройках. — М. — Вып. 2.

Афанасьев Г. Е., 1993. Донские аланы. — Москва. — 184 с.

Ашмарин Н. И., 1902. Болгары и чуваши. — Казань.

Багаутдинов Р. С., 1998. Багаутдинов Р. С., Богачев А. В., Зубов С. Э. Праболгары на Средней Волге (у истоков истории татар Волго-Камья). — Самара. — 288 с.

Байпаков К. М., Ерзакович Л. В., 1970. Некоторые итоги раскопок городища Жаксылыка // По следам древних культур Казахстана. — Алма-Ата. — С. 22-41.

Барбаро и Контарини о России, 1971. — Л.

Бартольд В. В., 1897. Отчет о поездке в Среднюю Азию с научной целью. 1893-1894 гг. // Зап. Академии наук по историко-филологическому отделению. — М. — Т. 1. — №4. Приложение.

Бартольд В. В., 1930. Худуд ал-Алем. — Л.

Бартольд В. В., 1968. Двенадцать лекций по истории турецких народов Средней Азии // Сочинения. — М. — Т. 5.

Беговатов Е. А., Казаков Е. П., 1983. Находки средневековых славяно-русских изделий в низовьях Камы // Средневековые археологические памятники Татарии. — Казань. — С. 103-110.

Беговаткин А. А., 1998. Новые данные о сельскохозяйственных орудиях мордвы XII-XIII вв. // Древности Окско-Сурского междуречья. — Саранск. — Вып. 1. — С. 69-74.

Беговаткин А. А., 1998. К проблеме становления классовых отношений у мордвы // Российская провинция: история, культура, наука / Материалы II-III Сафаргалиевских чтений. — Саранск. С. 221-228.

Беговаткин А. А., 2000. Бусы Мордовско-Паркинского могильника // Поволжские финны и их соседи в эпоху средневековья / Тезисы докладов. — Саранск. — С. 34-38.

Белавин А. М., 2000. Камский торговый путь. — Пермь. — 200 с.

Беленицкий А. М., Бентович И. В., Большаков О. Г., 1973. Средневековый город Средней Азии. — Л. — 389 с.

Белорыбкин Г. Н. Отчеты об археологических исследованиях в Пензенской области в 1983-2001 гг. // Архив ИА РАН.

Белорыбкин Г. Н., Халиков А. Х., 1985. Раскопки Армиевского могильника // АО 1983. — М. — С. 138.

Белорыбкин Г. Н., 1985. Оборонительные сооружения городищ булгарского времени в Пензенском крае (Сурская группа) // Военнооборонительное дело домонгольской Булгарии. — Казань. — С. 112-120.

Белорыбкин Г. Н., 1986. Путь из Булгара в Киев в районе Верхней Суры // Волжская Булгария и Русь. — Казань. — С. 89-97.

Белорыбкин Г. Н., 1987. Юловское городище. Итоги изучения // Задачи советской археологии в свете решений XXVII съезда КПСС. — М. — С. 37.

Белорыбкин Г. Н., 1988. Средневековые памятники Верхнего Посурья // АО 1986. — М. — С. 156-157.

Белорыбкин Г. Н., 1988а. Монголы в землях обулгаризированных буртас // Волжская Булгария и монгольское нашествие. — Казань. — С. 82-87.

Белорыбкин Г. Н., 1988б. Древняя история Пензенского края. — Пенза. — 43 с.

Белорыбкин Г. Н., 1989. Изучение археологических памятников XI-XIII вв. в Пензенском крае // Из истории области. Очерки краеведов. — Саратов. — С. 19-24.

Белорыбкин Г. Н., 1989а. Юловское городище — средневековый город Верхнего Посурья // II Всесоюзная конференция по историческому краеведению. — Пенза. — С. 57-58.

Белорыбкин Г. Н., 1989б. Средневековые памятники Пензенского края // АО Урала и Поволжья. — Сыктывкар. — С. 89-90.

Белорыбкин Г. Н., 1990. Буртасы XI-XIII вв. // Вопросы этнической истории Волго-Донья в эпоху средневековья и проблема буртасов. — Пенза. — С. 14-16.

Белорыбкин Г. Н., 1992. Южная граница мордвы в VIII-XIV вв. //Новые страницы истории Отечества. — Пенза.

Белорыбкин Г. Н., 1992а. Этнокультурная характеристика памятников с ККГП // Вопросы этнической истории Волго-Донья. — Пенза.

Белорыбкин Г. Н., 1995. Городища X-XIII вв. Верхнего Посурья и Примокшанья (материалы к археологической карте) // Страницы истории Волго-Донья. — Пенза. С. 41-61.

Белорыбкин Г. Н., 2000. Мордовские украшения X-XIII вв. в Верхнем Посурье // Поволжские финны и их соседи в эпоху средневековья (проблемы хронологии и этнической истории). Тезисы докл. — Саранск. — С. 40-44.

Белорыбкин Г. Н., 2000а. Аскизские следы в Сурско-Окском междуречье // Аскизские древности в средневековой истории Евразии. — Казань. — С. 128-149.

Белорыбкин Г. Н., 2001. Золотаревское поселение. — Пенза. — 198 с.

Белорыбкин Г. Н., 2001а. Археологические исследования на территории города Заречный в 1999 году // Археология Поволжья. — Пенза. — С. 46-66.

Белоусов С. В., 1995. Монетный двор города Мохши // Страницы истории Волго-Донья. — Пенза. — С. 114-119.

Белоусов С. В., Голубев О. В., 1998. Типы мохшинских монет // Краеведение №3-4. — Пенза. — С. 31-34.

Беляев Я. В., 1988. Погребальный памятник XI-XIV вв. у с. Старое Бадиково (раскопки 1981-1982гг.) // Материалы по археологии Мордовии / Труды МНИИЯЛИЭ. — Вып. 85. — Саранск. — С. 104-117.

Беляев Я. В., Вихляев В. И., Зеленцова О. В., Шитов В. Н., 1998. Кельгининский могильник. — Саранск. — 168 с.

Бентович И. Б., 1964. Керамика верхнего слоя Пенджикента // МИА. — М. — №124.

Березин И. Н., 1851. Ханские ярлыки II. Тарханные ярлыки Тохтамыша, Тимур-Кутлука и Саадет-Гирея. — Казань.

Бернштам А. Н., 1952. Историко-археологический очерк Центрального Тянь-Шаня и Памиро-Алая // МИА. — М. — №26. — 346 с.

Богаткина О. Г., 1995. Структурные элементы скелета субфоссиотных млекопитающих Юловского городища как источник реконструкции морфологических признаков и хозяйственного использования этих животных // Страницы истории Волго-Донья. — Пенза. С. 73-85.

Богачев А. В., 1992. Процедурно-методические аспекты археологического датирования. — Самара. — 208 с.

Брокгауз Ф. А., Ефрон И. А., 1899. Энциклопедический словарь. — СПб. — Т. XXVII-XXVIII.

Валеева Д. К., 1983. Искусство волжских булгар. — Казань. — 132 с.

Валеев В. Х., 1975. Древнее и средневековое искусство Среднего Поволжья. — Йошкар-Ола. — 216 с.

Валиуллина С. И., 1991. Оконное стекло Билярского городища // Биляр — столица домонгольской Булгарии. — Казань.

Варфоломеева Т. С., 1994. Металлические детали кожаных футляров XI-XV вв. из раскопок в Новгороде // Новгород и Новгородская земля. История и археология. — Новгород. — С. 166-182.

Васильев Б. А., 1960. Проблема буртасов и мордва // Вопросы этнической истории мордовского народа / Труды ин-та этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая. Новая серия / Труды мордовской этнографической экспедиции. — М. — Т. 63. — Вып. 1.

Васильев И. Б., Матвеева Г. И., 1986. У истоков истории Самарского Поволжья. — Куйбышев.

Васильева И. Н., 1988. О технологии производства неполивной керамики Болгарского городища // Город Болгар. — М. — С. 103-150.

Васильева И. Н., 1993. Гончарство Волжской Болгарии в X-XIV вв. — Екатеринбург. 248 с.

Вестберг Ф. Ф., 1908. К анализу восточных источников о Восточной Европе // Журнал МНП. Новая серия XIV. — 1908. — Март. — СПб. — С. 364-412.

Винничек В. А., 1999. Платежные слитки и торговый инструментарий Золотаревского I селища // Исторические записки. — Пенза. — Вып. 3. — С. 190-196.

Винничек В. А., 1999а. Фрагменты серебряных платежных слитков с Золотаревского селища // VIII Ключевские чтения / Материалы конференции. — Пенза. — С. 12-14.

Винничек В. А., 2000. Обработка цветных металлов на средневековых поселениях Верхнего Посурья // Этнокультурные факторы в становлении и развитии металлургии и обработки цветных металлов у народов Поволжья в средние века /Тезисы российской конф. — Йошкар-Ола. — С. 13-14.

Винничек В. А., 2000а. Новые находки средств торговли на средневековых поселениях Верхнего Посурья // Поволжские финны и их соседи в эпоху средневековья (проблемы хронологии и этнической истории). Тезисы докл. — Саранск. — С. 53-56.

Винничек В. А., 2000б. Свинцово-оловянные грузики и слитки на поселениях с коричнево-красной гончарной посудой булгарского типа X-ХIII веков // Аскизские древности в средневековой истории Евразии. — Казань. — С. 150-154.

Винничек В. А., 2000в. Новые находки с Селиксенского городища X-XIII веков // Исторические записки. — Пенза. — Вып. 4. — С. 249-254.

Винничек В. А., 2001. Грузики Никольского селища // Диалог культур Евразии. — Казань. — Вып. 2. — С. 147-151.

Винничек В. А., 2001а. Материалы средневековых памятников Верхнего Посурья и Примокшанья // Археология Поволжья. — Пенза. — С. 97-128.

Винничек В. А., 2001б. Новые археологические материалы с Садовского селища (X-XIII вв.) // Исторические записки. — Пенза. — Вып. 5. — С. 397-407.

Винничек В. А., Яньков В. В., 2001. Ахунское селище // Археология Поволжья. — Пенза. — С. 24-33.

Винничек В. А., 2001в. Платежные знаки и торговый инструментарий с поселений Верхнего Посурья X-XIII вв. // I Лебедевские чтения / Сб. тез. — Пенза. — С. 24-32.

Вихляев В. И., 1983. Металлургический горн рубежа I и II тысячелетий н. э. из Мордовии // СА. — №2. — С. 237-241.

Вопросы происхождения чувашского народа, 1956. — Чебоксары.

Вопросы этнической истории…, 1990. Вопросы этнической истории Волго-Донья в эпоху средневековья и проблема буртасов (Тезисы к межобластной научной конференции 23-27 января 1990 г.). — Пенза.

Воробьев Н. И., 1950. Этногенез чувашского народа по данным этнографии // СЭ. — №3.

Газимзянов И. Р., 1995. Антропологическая характеристика черепов из «Буртасского» кладбища // Страницы истории Волго-Донья. — Пенза. — С. 85-94.

Гайдукевич В. Ф., 1934. Античные керамические обжигательные печи // ИГАИМК. — М. — Вып. 80.

Гаркави А. Я., 1870. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских. — СПб. — 308 с.

Генинг В. Ф., Халиков А. Х., 1964. Ранние болгары на Волге. — М. — 221 с.

Георги И. Г., 1795. Описание обитающих в Российском государстве народов... — СПб.

Голубев О. В., 2001. Клад джучидских монет, найденных в с. Наровчат в 1986 году // Археология Поволжья. — Пенза. — С. 147-151.

Голубева Л. А., 1979. Зооморфные украшения финно-угров / САИ. — М. — Вып. Е1-59.

Голубева Л. А., 1984. Женщины-литейщицы (к истории женского ремесленного литья у финно-угров) // СА. №4.

Голубева Л. А., 1987. Мордва. Марийцы // Финно-угры и балты в эпоху средневековья / Археология СССР. — М.

Гольмстен В. В., 1923. Хронологическое значение эволюции древних форм. — Самара.

Гольмстен В. В., 1925. Материалы по археологии Самарской губернии // БОАИЕ. — Самара. — №2.

Гольмстен В. В., 1926. Музей Общества археологии, истории и естествознания при Самарском госуниверситете // БОАИЕ. — Самара. — №4.

Гольмстен В. В., 1928. Археологические памятники Самарской губернии // Труды секции археологии РАНИОН. — М. — Вып. 4.

Город Болгар, 1987. — М. — 232 с.

Город Болгар, 1988. — М. — 280 с.

Город Болгар, 1996. — М. — 316 с.

Горцев В. И., 1970. География Мордовской АССР. — Саранск. — 132 с.

Горюнова Е. И., 1947. Селище Полянки // КСИИМК. — М. — Вып. 15.

Горюнова Е. И., 1948. Ефаевский могильник // Археологический сборник. — Саранск. — Вып. 1. — С-112-137.

Горюнова Е. И., 1961. Этническая история Волго-Окского междуречья //МИА. — М. — Вып. 94.

Готье Ю. В., 1930. Железный век в Восточной Европе. — М. -Л., 280 с.

Готье Ю. В., 1941. Альбом древностей мордовского народа. — Саранск. 137 с.

Гошуляк В. В., 1995. История Пензенского края. — Пенза. — Кн. 1.

Грач А. Д., Савинов Д. Г., Длужневская Г. В., 1998. Енисейские кыргызы в центре Тувы. — М. — 84 с.

Греков Б. Д., Якубовский А. Ю., 1950. Золотая Орда и ее падение. — М. -Л.

Грибов Н. Н., 1997. Средневековое городище на месте бывшего Саровского монастыря // Древности Нижегородского Поволжья. — Н. Новгород. — С. 31-58.

Грибов Н. Н., 1999. Погребение камерного типа из некрополя Саровского городища // Нижегородские исследования по краеведению и археологии. — Н. Новгород. — С. 48-67.

Грибов Н. Н., 2000. Мордва в контексте русской колонизации Нижегородской округи XIII-XIV вв. (по археологическим материалам) // Поволжские финны и их соседи в эпоху средневековья (проблемы хронологии и этнической истории). Тезисы докл. — Саранск.

Грибов Н. Н., 2000а. Структура русского расселения в Нижегородском Поволжье на рубеже XIV-XV веков // Нижегородские исследования по краеведению и археологии. — Н. Новгород. — С. 41-73.

Гришаков В. В., 1990. Керамика среднецнинской мордвы // Средневековые памятник Окско-Сурского междуречья. — Саранск. — Вып. 99.

Гришаков В. В., Зеленеев Ю. А., 1990. Мурома VII-XI вв. — Йошкар-Ола. 77 с.

Гришаков В. В., 1992. Два погребения с саблями из Мордовско-Паркинского могильника // Археологические исследования в Окско-Сурском междуречье / Труды МНИИЯЛИЭ. — Саранск. — Вып. 107. — С. 105-115.

Гришаков В. В., 1993. Керамика финно-угорских племен правобережья Волги в эпоху раннего средневековья. — Йошкар-Ола. 196 с.

Губайдуллин А. М., 1994. Булгарские городища XIII-XIV вв. в Предволжье // Историко-археологическое изучение Поволжья. — Йошкар-Ола. — С. 110-113.

Губайдуллин А. М., 1996. Фортификация городищ Волжской Булгарии / Автореф. дисс. канд. наук. — Уфа.

Гурылева Г. М., 1971. Эколого-фаунистические комплексы млекопитающих Пензенской области // Вопросы географии Пензенской области и методики географии. — Л. — Вып. 3.

Гурылева Г. М., Рощин В. Е., 1971. К вопросу об ихтиофауне бассейна Суры от истоков до Пензы // Вопросы географии Пензенской области и методики географии. — Л. — Вып. 3.

Давидан О. И., 1962. Гребни Старой Ладоги // Археологический сборник. — М. — № 4. — С. 95-108.

Деопик В. Б. 1961. Классификация бус Юго-Восточной Европы VI-IX вв. //СА. — №3. — С. 202-232.

Дербенева А. М., 1974. Этнографические сведения о мордве и русских летописях в XII-XVI вв. // МАЭМ. — Саранск. — Вып. 45. — С. 225-233.

Джованни дель Плано Карпини. История монгалов. Гильом де Рубрук. Путешествие в восточные страны. Книга Марка Поло. 1997. — М. — 462 с.

Дмитриев В. Д., 1958. О происхождении чувашского народа // Материалы по истории Чувашской АССР. — Чебоксары.

Димитриев В. Д., 1986. Чувашия в эпоху феодализма. — Чебоксары.

Древнее жилище народов Восточной Европы, 1975. — М. — 304 с.

Древнерусские княжества X-XIII вв., 1975. — М.

Древняя и средневековая культура Юго-Восточного Устюрта, 1978. — Ташкент.

Древняя Русь, 1985. Древняя Русь. Город. Замок. Село / Археология. — М., 432 с.

Древняя Русь, 1997. Древняя Русь. Быт и культура / Археология. — М.

Дубасов И. И., 1993. Очерки из истории Тамбовского края. — Тамбов.

Дубов И. В., 1989. Великий Волжский путь. — Л. –257 с.

Евсевьев М. Е., 1961-1963. Избранные труды. — Саранск — Т. I-II.

Егоров В. Л., 1985. Историческая география Золотой Орды в XIII-XIV вв. — М. — 248 с.

Ефименко П. П., 1937. К истории западного Поволжья в I тысячелетии н. э. по археологическим источникам // СА. — №II.

Ефимова А. М., 1960. Бутаевский клад ювелирных изделий волжских болгар // СА. — №3.

Жиганов М. Ф., 1959. Новые археологические памятники в долинах рек Вад и Теша // Археологический сборник. — Саранск. — Т. 2.

Жиганов М. Ф., 1961. К истории мордовских племен в к. I т. н. э. // СА. — №4.

Жиганов М. Ф., 1976. Память веков. — Саранск. — 136 с.

Журнал Министерства Народного Просвещения, 1849. — СПб. — 63 с.

Заварюхин Н., 1990. Буртасы, кто они? // Созвездие. — Саранск.

Закиев М. З., 1995. Проблемы этногенеза татарского народа // Материалы по истории татарского народа. — Казань. — С. 12-94.

Заходер Б. Н., 1962. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Горган и Поволжье в IX-X вв. — М. — Т. 1.

Заходер Б. Н., 1967. Источники по истории Восточной Европы IX-XI вв. — М. — Т. 2.

Зеленцова О. В., 1992. Шейные гривны среднецнинской мордвы // Археологические исследования в Окско-Сурском междуречье / Труды МНИИЯЛИЭ. — Саранск. — Вып. 107. — С. 42-52.

Ибн Хордадбех, 1986. Книга путей и стран. — Баку.

Иванов А. Г., 1998. Этнокультурные и экономические связи населения бассейна р. Чепцы в эпоху средневековья. — Ижевск. 308 с.

Иванов В. А., 1984. Вооружение и военное дело финно-угров Приуралья. — М.

Иванов В. П., 1998. Чувашский этнос. Проблемы истории и этногеографии. — Чебоксары.

Иванов П. П., 1952. Материалы по истории мордвы VIII-XI вв. — Моршанск. — 232 с.

Иванова М. Г., 1976. Кушманское городище // Вопросы археологии Удмуртии. — Ижевск.

Иванова М. Г., 1998. Иднакар. Древнеудмуртское городище IX-XIII вв. — Ижевск.

Иванова Н. В., 1999. Материальная культура насельников Саровского городища // Материалы второй и третьей научно-практических конференций по проблемам истории, культуры и воспитания. — Саров. — Вып. II. — С. 205-212.

Известия ТУАК. Известия Тамбовской Ученой Архивной Комиссии. — Тамбов. — Вып. 1-55.

Измайлов И. Л., 1986. О русско-булгарских связях в области техники и военного дела // Волжская Булгария и Русь. — Казань. — С. 123-138.

Измайлов И. Л., 1988. Из истории домонгольского и раннезолотоордынского защитного доспеха волжских булгар // Волжская Булгария и монгольское нашествие. — Казань. — С. 87-102.

Измайлов И. Л., 1990. Появление и ранняя история стремян в Среднем Поволжье // Военное дело древнего и средневекового населения северной и центральной Азии. — Новосибирск. — С. 61-70.

Измайлов И. Л., 1997. Вооружение и военное дело населения Волжской Булгарии X — начала XIII вв. — Казань-Магадан. 214 с.

Измайлов И., 2001. Балтийско-Волжский путь в системе торговых магистралей и его роль в раннесредневековой истории Восточной Европы // Великий Волжский путь. — Казань. — С. 69-78.

Исследования Великого города. — М., 1976. — 262 с.

История Чувашской АССР, 1983. — Чебоксары. — Т. 1, 286 с.

История Пензенского края, 1996. — Пенза. — Ч. 1, 300 с.

История Мордовии, 2001. — Саранск, 344 с.

Йовков С. М., 1976. Жернова Волжской Булгарии // СА. — №2.

Йордан. О происхождении и деяниях гетов. — М., 1960.

Казаков Е. П., 1971. Погребальный инвентарь Танкеевского могильника // АЭТ. — Казань. — Вып. 1. — С. 94-155.

Казаков Е. П., Халиков А. Х., 1981. Раннеболгарские погребения Тетюшского могильника // Из истории ранних булгар. — Казань. — С. 21-35.

Казаков Е. П., 1984. V Старо-Куйбышевское селище // Археологические памятники Нижнего Прикамья. — Казань. — С. 39-64.

Казаков Е. П., 1985. О характере связей волжских булгар с финнами и уграми в X-XII вв. // Древние этнические процессы Волго-Камья. — Йошкар-Ола. — С. 24-37.

Казаков Е. П., 1985. Ранняя Волжская Болгария // Древние народы и города Поволжья. — Пенза. — С. 52-60.

Казаков Е. П., 1991. Булгарское село X-XIII веков низовий Камы. — Казань. 176 с.

Казаков Е. П., 1994. Культура ранней Волжской Болгарии / Науч. докл., представленный в качестве диссер. на соискание уч. степени доктора ист. наук. — Москва. — 40 с.

Казаков Е., 1997. Волжская Булгария и финно-угорский мир // Finno-Ugrica. — №1. — С. 33-53.

Казаков Е. П., 2000. К вопросу о взаимодействии волжских болгар с мордвой // Поволжские финны и их соседи в эпоху средневековья (проблемы хронологии и этнической истории). Тезисы докл. — Саранск.

Казаков Е. П., 2000а. Об этнокультурной специфике костюма народов Урало-Поволжья в VI-X вв. // Культуры степей Евразии второй половины I тысячелетия н. э. (из истории костюма) / Тез. докл. — Самара. — С. 65-67.

Калинин Н. Ф., Халиков А. Х., 1954. Итоги археологических работ за 1945-52 гг. // Труды КФАН СССР. — Казань. — 128 с.

Калинин Н. Ф., Халиков А. Х., 1960. Именьковское городище / МИА. — М. — №80.

Кальянов К. С., Веснина Г. З., 1989. География Ульяновской области. — 128 с.

Карамзин Н. М. 1988. История государства Российского. — М. — Т. III.

Карасев В., 1911. Материалы для археологической карты Казанской губернии // ИОАИЭ. — Казань. — Т. XXVII. — Вып. 1.

Каховский В. Ф., 1965. Происхождение чувашского народа. — Чебоксары.

Каховский В. Ф., Смирнов А. П., 1972. Хулаш // Городище Хулаш и памятники средневековья чувашского Поволжья. — Чебоксары.

Каховский В. Ф., 1978. Новые памятники болгарской культуры чувашского Поволжья // Вопросы древней и средневековой археологии Восточной Европы. — М.

Каховский В. Ф., 1980. О западных пределах Волжской Болгарии // Вопросы древней и средневековой истории Чувашии / Труды ЧНИИЯЛИЭ. — Вып. 105. — Чебоксары. — С. 35-50.

Каховский В. Ф., 1995. Булгарские памятники на территории Чувашии // История исследования археологических памятников в Чувашском Поволжье и материалы по антропологии чувашей. — Чебоксары. — С. 3-33.

Кирпичников А. Н., 1966. Древнерусское оружие // САИ. — Вып. Е-I-36. — М. — Вып. I. — 108 с. с табл.

Кирпичников А. Н., 1966а. Древнерусское оружие // САИ. — Вып. Е-I-36. — М. — Вып. II. — 146 с. с табл.

Кирпичников А. Н., 1971. Древнерусское оружие // САИ. — Вып. Е-I-36. — М. — Вып. III. — 88 с. с табл.

Кирпичников А. Н., 1973. Снаряжение всадника и верхового коня на Руси (IX-XIII вв.) // САИ. — Вып. Е-I-36. — М.

Кирпичников А., 2001. Великий Волжский путь, его историческое и международное значение // Великий Волжский путь. — Казань. — С. 9-35.

Ключевский В. О., 1987. Курс русской истории. — М. — Ч. 1.

Книга Марко Поло, 1956. — М. — 376 с.

Кобылина М. М., 1966. Керамическое производство Фанагории IV в. // СА. — №3.

Ковалевская В. Б., 1998. Хронология восточно-европейских древностей V-IX веков. — М. — Вып. 1. Каменные бусы Кавказа и Крыма. — 86 с.

Ковалевская В. Б., 2000. Компьютерная обработка массового археологического материала из раннесредневековых памятников Евразии / Хронология восточно-европейских древностей V-IX веков. — Вып. 2. Стеклянные бусы и поясные наборы. — Пущино. — 364 с.

Ковалевский А. П., 1956. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-22 гг. — Харьков. — 347 с.

Коковцев П. К., 1932. Еврейско-хазарская переписка в X веке. — Л.

Кокорина Н. А., 1983. Гончарные горны Билярского городища // Средневековые археологические памятники Татарии. — Казань. — С. 50-68.

Кокорина Н. А., 1986. О технике билярского гончарства // Посуда Биляра. — Казань. — С. 61-72.

Колчин Б. А., 1953. Черная металлургия и металлообработка в Древней Руси // МИА. — М. — №32.

Колчин Б. А., 1959. Железообрабатывающее ремесло Новгорода Великого // МИА. — М. — №65. — С. 7-120.

Комиссаров Г., 1911. Чуваши Казанского Заволжья. ИОАИЭ. — Казань. — Вып. 5.

Коников Б. А., 1984. Усть-Ишимские курганы и некоторые вопросы раннесредневековой истории таежного Прииртышья // Западная Сибирь в эпоху средневековья. — Томск. — С. 88-98.

Кочкина А. Ф., 1983. Гончарные клейма Билярского городища // Средневековые археологические памятники Татарии. — Казань.

Край Ильича, 1985. Край Ильича: Памятные места (Ульяновска и обл.). — Саратов. — 360с.

Краснов Ю. А., 1978. Опыт построения классификации наконечников пахотных орудий // СА. — №4.

Краснов Ю. А., 1979. Средневековые плуги Восточной Европы // СА. — №4. — С. 56-71.

Краснов Ю. А., 1980. Безводнинский могильник. — М. — 224 с.

Краснов Ю. А., 1987. Древние и средневековые пахотные орудия Восточной Европы. — М. — 236 с.

Краснов Ю. А., 1987а. Оборонительные сооружения города Болгара // Город Болгар. — М. — С. 99-123.

Крачковский И. Ю., 1939. Ибн Фадлан. — М. -Л.

Крачковский И. Ю., 1950. Очерки по истории русской арабистики. — М. -Л.

Кропоткин В. В., 1978. О топографии кладов куфических монет IX в. в Восточной Европе // Древняя Русь и славяне. — М. — С. 111-117.

Кротков А., 1913. Материалы к археологической карте Кузнецкого уезда // ТСУАК. — Вып. 30. — С. 160-180.

Кротков А. А., 1915. Никольский и Керенский клады джучидских монет //Труды СУАК. — Саратов. — Вып. 32.

Кротков А. А., 1923. В поисках Мохши //Труды общества истории, археологии и этнографии при Саратовском университете. — Саратов. — Вып. 34. — Ч. 1.

Кротков А. А., 1928. К вопросу о северных улусах золотоордынского ханства // Известия Общества исследования и изучения Азербайджана. — Баку. — Т. 5.

Кузнецов В. А., 1962. Аланские племена Северного Кавказа // МИА. — М. — №106.

Кузьмин А. Г., 1965. Рязанское летописание. — М. — 288 с.

Культура Биляра, 1985. — М., 216 с.

Куник А., Розен В., 1878. Известия Аль-Бекри и других авторов о Руси и славянах. — Ч. I.: Приложение к XXXII т. Записок АН. — №2. — СПб.

Курицын И. И., Марденский Н. А., 1991. География Пензенской области. — Саратов. — 96с.

Кучкин В. А. 1975. О маршрутах походов древнерусских князей на государство Волжских булгар в XII-1/3 XIII вв. // Историческая география России. XII-н. XX вв. — М.

Кызласов И. Л., 1980. Аскизские курганы на горе Самохвал (Хакасия) // Средневековые древности евразийских степей. — М. — С. 136-164.

Кызласов И. Л. 1983. Аскизская культура Южной Сибири X-XIV вв. М. САИ. Вып. Е3-18.

Кызласов И. Л. 2000. Успехи в изучении древнехакасских изделий, найденных на Руси и в Поволжье // Аскизские древности в средневековой истории Евразии. — Казань. — С. 3-7.

Ландо И. И., Харитонова В. С., 1971. К оценке природных условий Пензы // Вопросы географии Пензенской области и методики географии. — Л. — Вып. 3. — С. 3-16.

Лебедев В., 1958. Загадочный город Мохши. — Пенза. — 48 с.

Левашова С. П., 1956. Сельское хозяйство. Очерки по истории русской деревни X-XIII вв. // Труды ГИМ. — М. — Вып. 32. — С. 19-105.

Левина Л. М., 1972. Керамика нижней и средней Сыр-Дарьи в I т. н. э. — М. — 252.

Ледяйкин В. И. 1976. Пургасовское городище // МАМ. — Саранск. — Вып. 52. — С. 107-126.

Леонтьев А. Е., 1999. Меря и мурома: материалы к изучению систем расселения // Новые исследования по средневековой археологии Поволжья и Приуралья. — Ижевск-Глазов. — С. 46-51.

Лепехин И. И., 1771. Дневные записки путешествия по разным провинциям Российского государства в 1768 и 1769 гг. — СПб.

Львова З. А., 1959. Стеклянные браслеты и бусы из Саркела — Белой Вежи // МИА. — М. — №75.

Любимов А. Е., 1927. Мордовское население Пензенской губернии, его прошлое и современное состояние. — Пенза. — 140 с.

Ляпушкин И. И., 1958. Средневековое поселение близ ст. Суворовской // МИА. — М. — №62. — С. 323-336.

Макарова Т. И., Плетнева С. А., 1983. Пояс знатного воина из Саркела // СА №2. С. 62-77.

Максимов Е. К., 1969. Позднекочевнические погребения Урало-Волжского района // Древности Восточной Европы. — М.

Малкова Н. М., 1999. Эволюция мокшанского накосника «пулокерь» / Вопросы археологии Урала и Поволжья. — Самара. — С. 216-233.

Марденский Н. А., 1971. Об условиях формирования линейной эрозии в Пензенской области // Вопросы географии Пензенской области и методики географии. — Л. — Вып. 3. — С. 74-81.

Марджани Ш., 1884. Очерк истории Болгарского и Казанского царств // Труды IV Археологического съезда. — Казань. — С. 40-58.

Маркс К., 1978. Капитал. — М. — Т. 1.

Мартьянов В. Н., 1969. Федоровское городище // Труды МНИИЯЛИЭ. — Саранск. — Вып. 63. — С. 148-157.

Мартьянов В. Н., 1976. Декоративный комплекс женского костюма мордвы-мокши VIII-XI веков // Материалы по археологии мордвы / Труды МНИИЯЛИЭ. — Саранск. — Вып. 52. — С. 88-106.

Мартьянов В. Н., 1976а. Археологическая разведка в Мордовской АССР и южных районах Горьковской области // Материалы по археологии мордвы / Труды МНИИЯЛИЭ. — Саранск. — Вып. 52. — С. 147-157.

Мартьянов В. Н., 1998. Могильник Заречное II // Материалы и исследования по археологии Поволжья. — Йошкар-Ола. — Вып. 1. — С. 91-105.

Мартьянов В. Н., 2001. Арзамасская мордва в I — начале II тысячелетия. — Арзамас. — 322 с.

Матвеева Г. И., 1975. Изучение болгарских памятников домонгольского периода на Самарской Луке // Краеведческие записки КОМК. — Куйбышев. — Вып. 3. — С. 128-141.

Матвеева Г. И., 1985. Итоги исследования могильников новинковского типа в Среднем Поволжье // Всесоюзная археологическая конференция. — Баку.

Матвеева Г. И., Кочкина А. Ф., 1998. Муромский городок. — Самара.

Матвеева Г. И., 2000. Металлические украшения и детали костюма именьковской культуры // Культуры степей Евразии второй половины I тысячелетия н. э. (из истории костюма) / Тез. докл. — Самара. — С. 91-94.

Медведев А. Ф., 1966. Ручное метательное оружие (лук и стрелы, самострел) VIII-XIV вв. — М.

Миллер Г. Ф., 1791. Описание живущих в Казанской губернии языческих народов, яко то черемис, чуваш и вотяков... — СПб.

Милорадович О. В., 1954. Кабардинские курганы XIV-XVI вв. // СА. — №XX.

Минх Г. Н., 1911. О городище близ с. Неклюдовки // Труды Саратовской УАК. — Саратов. — С. 21-23.

Мокшин Н. Ф., 1974. Происхождение этнонима эрзя // Вопросы географии Мордовской АССР. — М.

Мокшин Н. Ф., 1976. О теониме Мокошь, гидрониме и этнониме Мокша // Ономастика Поволжья. — Саранск. — Вып. 4.

Мокшин Н. Ф., 1977. Этническая история мордвы XIX-XX вв. — Саранск. — 278 с.

Мокшин Н. Ф., 1993. Мордва глазами зарубежных и российских путешественников. — Саранск, 240 с.

Монгайт А. Л., 1951. Могила всадника у с. Арцыбашево. Археологические заметки // КСИИМК. — М. — Вып. XII.

Монгайт А. Л., 1959. Абу-Хамид ал-Гарнати и его путешествие в русские земли 1150-53 гг. // История СССР. –– №1. — С. 161-181.

Монгайт А. Л., 1961. Рязанская земля. — М.

Моржерин К. Ю., 2000. Обряд обезвреживания погребенных в Комаровском грунтовом могильнике мордвы XIII-XIV вв. // Поволжские финны и их соседи в эпоху средневековья: Проблемы хронологии и этнической истории. — Саранск. — С. 60-63.

Морозов В. Ю., 1996. Пути проникновения сасанидских монет и художественных изделий в Поволжье и Прикамье // Культуры Евразийских степей второй половины I тысячелетия н. э. — Самара. — С. 148-164.

Моця А. П., 1985. Новые сведения о торговом пути из Булгара в Киев // Земли Южной Руси в IX-XIV вв. — Киев. — С. 131-133.

Моця А. П., Халиков А. Х., 1989. Новые исследования пути из Булгара в Киев // Археология. — №4. — С. 143-149.

Моця А. П. Халиков А. Х., 1997. Булгар — Киев. Пути — связи — судьбы. — Киев. 192 с.

Мухамадиев А. Г., 1983. Булгаро-татарская монетная система XII-XV вв. — М. — 188 с.

Мухамадиев А. Г., 1990. Древние монеты Поволжья. — Казань. — 154 с.

Мухамедова Р. Г., 1972. Татары-мишары. — М.

Народы Поволжья, 1985. Народы Поволжья и Приуралья. — М. — 310 с.

Нарцов А. Н., 1905. Историко-археологическая карта Тамбовской губернии // Известия ТУАК. — Тамбов. — Вып. 50. — Ч. 2.

Недашковский Л. Ф., 2000. Золотоордынский город Укек и его округа. — М., — 224 с.

Недашковский Л. Ф., Винничек В. А., 2001. Монетные находки с Никольского селища // Поволжье в средние века / Тез. докл. — Нижний Новгород. — С. 107-110.

Никольская Т. Н., 1981. Земля вятичей. — М. — 296 с.

Новое в археологии Поволжья. — Казань, 1979. — 156 с.

ОАК за 1894 г., 1896. — СПб.

Офман Г. Ю., Пономаренко Е. В., Пономаренко С. В., 1996. Реконструкция истории природопользования на Самарской Луке в эпоху средневековья // Культуры Евразийских степей второй половины I тысячелетия н. э. — Самара. — С. 179-191.

Павлихин А. В., 2000. Вооружение Армиевского курганно-грунтового могильника // Поволжские финны и их соседи в эпоху средневековья. — Саранск. — С. 44-48.

Павлихин А. В., 2001. Комплекс вооружения племен Верхнего Посурья и Примокшанья // Археология Поволжья. — Пенза. С. 67-69.

Павлихин А. В., 2001а. Опыт классификации наконечников стрел Армиевского курганно-грунтового могильника // Археология Поволжья. — Пенза. С. 70-89.

Паллас П. С., 1809. Путешествие по разным местам Российского государства в 1770-73 гг. — СПб. — Ч. 1.

Пекарська Л. В., Пуцко В. Г., 1983. Давньоруськi енколпiони в збiрцi Музею iсторii м. Киева // Археологiя. — №3. –С. 84-94.

Пензенская область. Справочник административно-территориального деления на 1 января 1979 г. — Пенза, 1979. — 102 с.

Первушкин В. И., 1992. Чернозерский могильник // Новые страницы истории отечества — Пенза.

Первушкин В. И., 1995. История культуры мордвы-мокши XII-XVI вв. / Дисс. на соискание уч. степ. канд. ист. наук. Рукопись. — Пенза. — 197 с. с табл.

Петербургский И. М., 1974. К вопросу о кузнечном и ювелирном ремеслах мордвы // Материалы по археологии и этнографии Мордовии. Труды МНИИЯЛИЭ. — Саранск. — Вып. 45. — С. 42-56.

Петербургский И. М., 1975. Орудия земледелия мордвы в I — начале II тысячелетий нашей эры // Материалы по археологии и этнографии Мордовии. Труды МНИИЯЛИЭ. — Саранск. — Вып. 48. — С. 58-68.

Петербургский И. М., 1979. Второй Журавкинский могильник // Археологические памятники мордвы первого тысячелетия нашей эры / Труды МНИИЯЛИЭ. — Вып. 63. — Саранск. — С. 57-103.

Петербургский И. М., 1987. Второй Старобадиковский могильник // Вопросы древней истории мордовского народа / Труды МНИИЯЛИЭ. — Вып. 80. — Саранск. — С. 50-78.

Петербургский И. М., Аксенова Т. В., Гришаков В. В., Первушкин В. И., 1990. Стародевиченский могильник // Средневековые памятники Окско-Сурского междуречья. Труды МНИИЯЛИЭ. — Саранск. — Вып. 99. — С. 64-99.

Петербургский И. М., Первушкин В. И., 1992. Расселение мордвы-мокши в XI-XIV вв. // Взаимосвязи города и деревни в их историческом развитии. — Пенза.

Петерсон Г. П., 1882. Исторический очерк Керенского края. — Пенза. — 108 с.

Петренко А. Г., 1976. Изучение костных остатков животных из раскопок Билярского городища в 1967-71 гг. // Исследования Великого города. — М. — С. 228-239.

Петренко А. Г., 1984. Древнее и средневековое животноводство Среднего Поволжья. –М. — 174 с.

Петренко А. Г., 1995. К истории хозяйственной деятельности населения Юловского городища // Страницы истории Волго-Донья. — Пенза. — С. 61-72.

Петров С. П., 1958. Памятные места Пензенской области. — Пенза. — 230 с.

Пещерова Е. М., 1959. Гончарное производство Средней Азии. — М.; Л.

Плано Карпини Дж. дель., 1997. История монгалов. — М. — 462 с.

Плетнева С. А., 1959. Керамика Саркела-Белой Вежи // МИА. — М. — №75.

Плетнева С. А., 1967. От кочевий к городам // МИА. — М. — №142.

Полесских М. Р. Отчеты об археологических исследованиях в Пензенской области за 1950-1978 гг. // Архив ИА РАН.

Полесских М. Р., 1956. В недрах времен. — Пенза. — 103 с.

Полесских М. Р., 1959. Археологические разведки городищ и селищ XIII-XIV вв. // Труды СОМК. — Саратов. — Вып. 2. — С. 95-113.

Полесских М. Р., 1960. Памятники материальной культуры Пензенской области. — Пенза. — 56 с.

Полесских М. Р., 1965. Археологическое изучение Пензенской области с 1950 по 1963 гг. // Уч. зап. ПГПИ. — Серия историческая. — Пенза. — Вып. 12. — С. 94-104.

Полесских М. Р., 1966. Золотаревское городище XII-XIII вв. // Пленум ИА АН СССР. — М. — С. 24.

Полесских М. Р., 1970. Археологические памятники Пензенской области. Путеводитель. — Пенза. — 163 с.

Полесских М. Р., 1971. Исследование памятников типа Золотаревского городища // Вопросы этногенеза тюркоязычных народов Среднего Поволжья // АЭТ. — Казань. — Вып. 1. — С. 202-216.

Полесских М. Р., 1977. Древнее население Верхнего Посурья и Примокшанья. — Пенза. — 88 с.

Полесских М. Р., 1978. Находки на Юловском городище XI-XIII // Вопросы древней и средневековой археологии Восточной Европы. — М.

Полесских М. Р., 1981. О культуре и некоторых ремеслах обулгаризированных буртас // Из истории ранних булгар. — Казань. — С. 56-68.

Поливанов В. Н., 1896. Муранский могильник. — М.

Поливанов В. Н., 1900. Археологическая карта Симбирской губернии. — Симбирск.

ПВЛ, 1950. Повесть временных лет. — М.

ПСРЛ, 1962. Полное собрание русских летописей. — М.

Полубояринов М. С., 1992. Мокша, Сура, и др. //Материалы к историко-топонимическому словарю Пензенской области. — М.

Полубояринова М. Д., 1988. Стеклянные изделия Болгарского городища // Город Болгар. — М. — С. 151-219.

Полубояринова М. Д., 1993. Русь и Волжская Болгария в X-XV вв. — М. 123 с.

Полякова Г. Ф., 1996. Изделия из цветных и драгоценных металлов // Город Болгар. — Казань. — С. 154-268.

Пономаренко Е. В. Офман Г. Ю. Пономаренко С. В., 1995. Анализ природной среды и природопользования в лесостепной зоне в средние века на примере городищ Пензенской области // Страницы истории Волго-Донья. — Пенза.

Поппе Н. Н., 1927. Чуваши и их соседи. — Чебоксары.

Посуда Биляра. — Казань, 1986. — 148 с.

Природа Пензенской области. — Пенза, 1970. — 228 с.

Проезжая по Московии, 1991. — М. — 368 с.

Происхождение казанских татар, 1948. — Казань.

Происхождение марийского народа, 1967. — Йошкар-Ола.

Пряхин А. Д., Цыбин М. В., 1991. Древнерусское Семилукское городище XII-XIII вв. // Археология славянского юго-востока. — Воронеж. — С. 93-106.

Путешествие Абу-Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131-1153 гг.) / Публикация О. Г. Большакова, А. Л. Монгайта., 1971. — М. — 136 с.

Путешествие в Восточные страны Плано Карпини и Рубрука., 1957. — М. — 272 с.

Путь из Булгара в Киев, 1992. — Казань. — 135 с.

Развитие финно-угроведения, 1970. Развитие финно-угроведения в Марийской АССР. — Йошкар-Ола.

Раппопорт П. А., 1956. Очерки по истории военного зодчества северо-восточной и северо-западной Руси X-XIII вв. // МИА. — М. — №52.

Раппопорт П. А., 1961. Очерки по истории военного зодчества Северо-Восточной и Северо-Западной Руси X-XV вв. // МИА, №105. — М. -Л.

Расторопов А. В., 1994. Отчет об археологических исследованиях в Вадинском районе Пензенской области в 1993 году. — Пенза.

Рашид ад-Дин. Сборник летописей., 1960. — М.; Л. — Т. 1-2.

Риттих А. Ф., 1870. Материалы для этнографии России. Казанская губерния. — Казань. — Ч. I-II.

Розанова Л. С., Терехова Н. Н., 2000. Культурные контакты азелинских племен (по данным археологической металлографии) // Научное наследие А. П. Смирнова и современные проблемы археологии Волго-Камья / Труды ГИМ. — М. — Вып. 122. С. 135-140.

Розенфельд Р. Л., 1964. О производстве и датировке овручских пряслиц // СА. — №4.

Розенфельдт И. Г., 1982. Древности западной части Волго-Окского междуречья в VI-IX вв. — Москва. — 180 с.

Руденко К. А, 1998. К вопросу о взаимодействии волжских булгар с поволжскими и прикамскими финнами в XII-XIV вв. (по материалам селищ) // Finno-Ugrica. — Казань. — №1 (2). — С. 15-29.

Руденко К. А., 1999. Булгарские железные ключи от навесных замков X-XIV вв. // Археология Центрального Черноземья и сопредельных территорий / Тез. докл. — Липецк. — С. 178-181.

Руденко К. А., 2001. Булгарское ремесло как социо-культурное явление и вопросы его эволюции (постановка проблемы) // Диалог культур Евразии. — Казань. — Вып. 2.

Руденко К. А., 2001. Тюркский мир и Волго-Камье в XI-XIV вв. — Казань. — 256 с.

Русанова И. П., 1973. Славянские древности VI-IX вв. между Днепром и Западным Бугом // САИ. — Вып. Е I-25. — М.

Русанова И. П., Тимощук Б. А., 1993. Языческие святилища древних славян. — М.

Рыбаков Б. А., 1948. Ремесло древней Руси. — М. — 792 с.

Рыбаков Б. А., 1952. Русские земли по карте Идриси 1154 года // КСИИМК. — М. — Вып. 43. — С. 3-44.

Рыбаков Б. А., 1969. Путь из Булгара в Киев // Древности Восточной Европы / МИА. — М. — №169. — С. 189-196

Рыбаков Б. А., 1993. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. — М.

Рыков П. С., 1928. Культурно-исторические (археологические) экскурсии по Н. -Волжскому краю. — Саратов. — 90 с.

Рыков П. С., 1929. Нижнее Поволжье по археологическим данным 1926-27 гг. — М.; Саратов.

Рыков П. С., 1930. Культура древних финнов в районе р. Узы. — Саратов.

Рыков П. С., 1933. Очерк по истории мордвы. — М.

Рыков П. С., 1936. Очерки по истории Нижнего Поволжья по археологическим данным. — Саратов.

Рындина Н. В., 1963. Технология производства новгородских ювелиров X-XV вв. // МИА. — М. — №117.

Рычков П. И., 1762. Топография Оренбургская. — СПб. — Ч. 2.

Рычков П. И., 1767. Опыт Казанской истории древних и средних времен. — СПб.

Рычков Н. П., 1770. Журнал или дневник путешествия, совершенного по разным провинциям Российского государства в 1769 и 1770 гг. СПб.

Рязанов С. В., 1997. Чугунолитейное ремесло в городах Золотой Орды (итоги предварительного исследования). — Уфа. 68 с.

Савельев П. С., 1847. Мухаммеданская нумизматика в отношении к русской истории. — СПб.

Савин О. М., 1980. Городище. — Саратов. — 72 с.

Савин О. М., 1981. Живая память. — Саранск. — 176 с.

Салугина Н. П., 1987. Технология гончарного производства населения Среднего Поволжья в эпоху раннего средневековья (по материалам именьковской культуры) / Автореф. дис… канд. ист. наук. — М.

Сайко Э. В., 1982. Техника и технология керамического производства Средней Азии в историческом развитии. — М. — 212 с.

Сануков К., 1998. Финно-угорские народы России: проблемы историографии // Finno-Ugrica. — Казань. — №1 (2). — С. 38-66.

Сафаргалиев М. Г., 1960. Распад Золотой Орды. — Саранск.

Святкин С. В., 1998. Наконечники стрел из Стародевиченского могильника XI-XIV вв. // Древности окско-сурского междуречья. — Саранск. — С. 58-69.

Святкин С. В., 1998. Универсальный топор как боевое оружие и предмет воинского снаряжения в комплексе вооружения средневековой мордвы // Исследования П. Д. Степанова и этнокультурные процессы древности и современности. — Саранск. — С. 88-95.

Святкин С. В., 2000. Клинковое оружие мордвы в первой половине II тыс. н. э. // Поволжские финны и их соседи в эпоху средневековья (проблемы хронологии и этнической истории). Тезисы докл. — Саранск. — С. 27-34.

Святкин С. В., 2001. Вооружение и военное дело мордовских племен в первой половине II тыс. н. э. — Саранск. — 147 с. (с рисунками)

Се Повести…, 1993. Се Повести временных лет (Лаврентьевская летопись). — Арзамас. — 383 с.

Седов В. В., 1982. Восточные славяне в VI-VIII вв. — М. — 328 с.

Седова М. В., 1959. Ювелирные изделия древнего Новгорода (X-XIV) // МИА. — М. — №65. — С. 223-261.

Седова М. В., 1978. Ярополч Залесский. — М. — 158 с.

Седова М. В., 1978а. «Имитационные» украшения древнего Новгорода // Древняя Русь и славяне. — М. — С. 149-159.

Семыкин Ю. А., 1996. Черная металлургия и металлообработка на Болгарском городище // Город Болгар (ремесло металлургов, кузнецов, литейщиков). — Казань. — С. 89-153.

Серебренников Б. А., 1965. История мордовского народа по данным языка // Этногенез мордовского народа. — Саранск.

Середонин С. М., 1916. Историческая география. — Пг. — 212 с.

Сессия по истории чувашского народа, 1950. // Вопросы истории. — №4.

Скопин А. Ю., 2001. Введение в экономическую географию. — М. — 272 с.

Слово о погибели Русской земли. 1957. — М.

Смирнов А. П., 1940. Очерки по истории волжских булгар / Труды ГИМ. — М. — Вып. XI.

Смирнов А. П., 1940. Очерк древней истории мордвы / Труды ГИМ. — М. — Вып. XI.

Смирнов А. П., 1951. Волжские булгары. — М. — 277 с.

Смирнов А. П., 1951а. Новые археологические данные о сложении культуры волжских булгар // КСИИМК. — Вып. X. — С. 16-27.

Смирнов А. П., 1952. Очерки древней и средневековой истории народов Среднего Поволжья и Прикамья. — М. — МИА. — №28. — 276.

Смирнов А. П., 1956. Археологические памятники Чувашии и проблема этногенеза чувашского народа // Вопросы происхождения чувашского народа. — Чебоксары.

Смирнов А. П. 1961. Железный век Чувашского Поволжья. — М. — МИА — №95. — 171 с.

Смирнов А. П., 1965. Этногенез мордовского народа по данным археологии (I-е тысячелетие н. э. до XV в.) // Этногенез мордовского народа. — Саранск.

Смирнов А. П., 1971. К вопросу о русско-мордовских отношениях в X-XIV вв. // СА. — №3. — С. 135-140.

Смирнов А. П., Каховский В. Ф., Алексеев Г. А., 1972. Городище Хулаш и памятники средневековья Чувашского Поволжья. — Чебоксары.

Смирнов И. Н., 1889. Черемисы. Историко-этнографический очерк. — Казань.

Смирнов И. Н., 1895. Мордва. — Казань.

Советская историческая энциклопедия, 1976. — М. — 1004 с.

Современный татарский литературный язык, 1969. — М. — Ч. 1.

Солдатенкова Д. В., 1993. Мотив птицы в вышивке народов Волго-Уральского региона (к проблеме этнокультурных связей) // Культура, искусство татарского народа: истоки, традиции, взаимосвязи. — Казань. — С. 69-78.

Соловьев С. М., 1988. Сочинения. — Кн. II. — М.

Солянов А. А., 1968. Растительный покров Пензенской области // Пензенская область. Природа. Население. Хозяйство. — Саратов; Пенза. — Вып. 1. — С. 84-92.

Спицин А. А., 1901. Древности бассейнов рек Оки и Камы // МАР. — СПб. — Вып. 25.

Спицин А. А., 1912. Саратовские древности // Труды Саратовской ученой архивной комиссии. — Саратов. — Вып. 29. Приложение.

Спицын А. А., 1925. Древности Пензенской губернии // Труды ПОЛЕ. — Пенза. — Вып. VII. — 14 с.

Старостин П. Н., 1967. Памятники именьковской культуры / САИ. — М. — Вып. ДI-32.

Старостин Н. П., 1983. Раннесредневековое поселение «Курган» // Средневековые археологические памятники Татарии. — Казань. — С. 6-19.

Старостин Н. П., 1985. Именьковцы, кто они? // Древние народы и города Поволжья. — Пенза. — С. 24-35.

Сташенков Д. А., 1997. Об одной группе раннесредневековых украшений Самаро-Симбирского Поволжья (серьги салтовского типа) // Культуры степей Евразии второй половины I тысячелетия н. э. (вопросы хронологии) / Тез. докл. — Самара. — С. 60-64.

Сташенков Д. А., 1998. Евразийская мода в эпоху раннего средневековья (к постановке проблемы) // Культуры евразийских степей второй половины I тысячелетия н. э. (вопросы хронологии). — Самара.

Сташенков Д. А., 2000. О составе украшений костюма новинковской культуры // Культуры евразийских степей второй половины I тысячелетия н. э. (из истории костюма) / Тез. докл. — Самара. — С. 125-128

Степанов П. Д., 1947. Гончарство у мордвы // Записки МНИИЯЛИЭ. — Саранск. — Вып. 9.

Степанов П. Д., 1960. Хвалынские городища // Труды СОМК. — Саратов. — Вып. 3.

Степанов П. Д., 1962. Материалы для археологической карты западной части Среднего Поволжья // МИА. — М. — №111.

Степанов П. Д., 1964. Андреевский курган / Труды МНИИЯЛИЭ. — Саранск. — Вып. XXVII.

Степанов П. Д., 1967. Ош Пандо. — Саранск, 212 с.

Степанов П. Д., 1980. Андреевский курган. К истории мордовских племен на рубеже н. э. — Саранск.

Степи Евразии, 1981. Степи Евразии в эпоху средневековья / Археология СССР. — М. — 304 с.

Тайсин А. С., 1986. География Татарской АССР. — Казань. — 224 с.

Татищев В. Н., 1962. История Российская. — М-Л. — Т. 1.

Терехин В. М., 1898. Ефаевский могильник // Известия общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете. — Казань. — Т. XIV.

Тизенгаузен В. Г. 1941. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. — Т. 2. Извлечения из персидских сочинений. — М.; Л.

Тимашкова Т. Г., 1991. Кресты-энколпионы 11-14 вв. из собрания Одесского археологического музея // Северо-западное Причерноморье — контактная зона древних культур. — Киев.

Тишкина А. Н., 2000. Наконечники стрел Чулковского могильника VIII-X вв. // Поволжские финны и их соседи в эпоху средневековья (проблемы хронологии и этнической истории). Тезисы докл. — Саранск. — С. 23-27.

Третьяков П. Н., 1950. Вопрос о происхождении чувашского народа в свете археологических данных // СЭ. — №3.

Третьяков П. Н., 1965. К вопросу о возникновении и древнейшей истории финно-угорских племен Поволжья // Этногенез мордовского народа. — Саранск.

Тропин Н. А., 1998. Предварительные итоги исследования Лавского селища на Быстрой Сосне (1991-1997 гг.) // Материалы региональной научной конференции «Археология юго-востока Руси». — Елец — С. 55-57.

Трофимова Т. А., 1950. Антропологические материалы к вопросу о происхождении чувашей // СЭ. — №3.

Туганаев В. В., 1976. Состав и характеристика культурных и сорных растений Билярских полей // Исследования Великого города. — М. — С. 240-245.

Туманский А. 1896. Новооткрытый персидский географ X столетия и известия его о славянах и руссах. — СПб. — С. 121-136.

Фальк И. П., 1824. Записки путешествия // Полное собрание ученых путешествий по России. — СПб. — Т. 6.

Фахрутдинов Р. Г., 1975. Археологические памятники Волжско-Камской Булгарии и ее территория. — Казань. — 220 с.

Фахрутдинов Р. Г., 1981. Исследование булгарских городищ в Татарии и Ульяновской области // СА. — №1. — С. 242-26.

Фахрутдинов Р. Г., 1984. Очерки по истории Волжской Булгарии. — М. — 216 с.

Федоров-Давыдов Г. А., 1966. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов // Археологические памятники. — М. — 274 с.

Финно-угры, 1987. Финно-угры и балты в эпоху средневековья / Археология СССР. — М. — 510 с.

Фирсов Н. Н., 1919. Чтения по истории Среднего и Нижнего Поволжья. — Казань. — Вып. 1.

Френ Х. Д., 1832. Монеты ханов улуса Джучиева. — СПб.

Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю., 1988. Города-государства Древней Руси. — Л.

Халиков А. Х., 1965. Мордовские и болгаро-татарские взаимоотношения по данным археологии // Этногенез мордовского народа. — Саранск. — С. 152-167.

Халиков А. Х., 1978. Происхождение татар Поволжья и Приуралья. — Казань. — 160 с.

Халиков А. Х. Отчеты о работах Армиевской археологической экспедиции в 1980-82 гг. // Архив ИА РАН.

Халиков А. Х. Отчеты о работах Пензенской археологической экспедиции в 1983-87 гг. // Архив ИА РАН.

Халиков А. Х., 1981. Семеновский клад железных изделий // Из истории ранних булгар. — Казань. — С. 102-107.

Халиков А. Х., Валиуллина С. И., 1984. Проблемы изучения археологии Среднего Поволжья и Приуралья в Казанском университете // Страницы истории Поволжья и Приуралья. — Казань. — С. 162-182.

Халиков А. Х., 1985. К вопросу об этнической территории буртасов во 2-ой половине VIII — начале X в. // СЭ — №5.

Халиков А. Х., 1985а. Волжская Булгария домонгольского периода /Рабочая программа по специальному курсу. — Казань. — 24 с.

Халиков А. Х., 1989. Татарский народ и его предки. — Казань. — 222 с.

Халиков А. Х., 1991. Основы этногенеза народов Среднего Поволжья и Приуралья / Учебное пособие. — Казань, 108 с.

Халиков А. Х., 1991а. Беренче дэyлэт. — Казань. — 216 с.

Халиков А. Х., 1994. Монголы, татары, Золотая Орда и Булгария. — Казань. — 164 с.

Ханенко Б. И. и В. Н., 1899. Древности русские: Кресты, образки. — Киев. — Вып. 1.

Хвольсон Д. А., 1869. Известия о Хазарах, Буртасах, Болгарах, Мадьярах, Славянах и Руссах Абу-Али-Ахмеда бен Омар Ибн-Даста. — СПб. — 212 с.

Хвощев А., 1922. Очерки по истории Пензенского края. — Пенза. — 150 с.

Херрман И., 1988. RUZZI. FORSDEREN LIUDI. FRESITI. К вопросу об исторических и этнографических основах «Баварского географа» (первая половина IX в.) // Древности славян и Руси. — М.

Хлебникова Т. А., 1962. Гончарное производство волжских болгар X-н. XIII вв. // МИА. — М. — Вып. 111. — С. 93-152.

Хлебникова Т. А., 1984. Керамика памятников Волжской Болгарии. — М. — 240 с.

Хлебникова Т. А., 1988. Неполивная керамика Болгара // Город Болгар. — М. — С. 7-102.

Хованская О. С., 1954. Гончарное дело г. Болгара // МИА. — М. — №42.

Худяков М. Г., 1923. Очерки по истории Казанского ханства. — Казань.

Худяков М. Г., 1927. К вопросу о происхождении чуваш // Известия общества обследования и изучения Азербайджана. — Баку.

Худяков Ю. С., 1986. Вооружение средневековых кочевников Южной Сибири и Центральной Азии. — Новосибирск.

Хузин Ф. Ш., 1979. Рядовые жилища, хозяйственные постройки и ямы цитадели // Новое в археологии Поволжья. — Казань. — С. 62-99.

Хузин Ф. Ш., 1983. Исследования в пригороде Биляра // Средневековые археологические памятники Татарии. — Казань. — С. 20-49.

Хузин Ф. Ш., 1997. Волжская Булгария в домонгольское время (X — начало XIII веков). — Казань. 184 с.

Хузин Ф. Ш., 2001. Булгарский город в X — начале XIII вв. — Казань. — 480 с.

Циркин А. В., 1966. Проникновение славянской культуры в быт и погребальный обряд мордвы (VII-XIII вв.) // Исследования по истории, этнографии и археологии Мордовской АССР / Труды МНИИЯЛИЭ. — Саранск. — Вып. XXX. — С. 217-234.

Циркин А. 1968. Русско-мордовские отношения в X-XIV в. в. — Саранск. — 112 с.

Циркин А. В., 1969. Киржемановский клад // СА. — №1. — С. 237-242.

Циркин А. В., 1971. Нижнеборковский клад // СА. — №3. — С. 276-281.

Циркин А. В., 1975. Культурные связи мордвы с прикамскими племенами во II-X вв. // Материалы по археологии и этнографии Мордовии /Труды МНИИЯЛИЭ. — Саранск. — Вып. 48. — С. 46-57.

Циркин А. В., 1984. Древковое оружие мордвы и его хронология // СА. — №1. — С. 123-133.

Циркин А. В., 1987. Материальная культура и быт народов Среднего Поволжья в I тыс. н. э. — Красноярск. — 304 с.

Чалых Н. Е., 1998. Торговые и культурные связи Мурома (по результатам раскопок 1982-1987 гг.) // Материалы региональной научной конференции «Археология юго-востока Руси». — Елец. — С. 68-69.

Чекалин Ф. Ф., 1882. Остатки древних земляных сооружений в Кузнецком уезде // Саратовский сб. — Саратов. — Т. 2.

Чекалин Ф. Ф., 1892. Саратовское Поволжье. — Саратов.

Чекалин Ф. Ф., 1892а. Древнее городище при устье р. Пензы и время его построения // Труды VII археологического съезда в Ярославле. 1887 г. — М. — Т. 3. — С. 18-20.: Приложение.

Чекалин Ф. Ф., 1897. Мещера и буртасы по сохранившимся о них памятникам // Труды VIII археологического съезда в Москве. — М. — Т. 3.

Челяпов В. П., Судаков В. В., 2000. К вопросу о восточной границе Рязанского княжества в XII-XIII вв. // Поволжские финны и их соседи в эпоху средневековья (проблемы хронологии и этнической истории). Тезисы докл. — Саранск.

Черменский П. Н., 1970. Народ буртасы по известиям восточных писателей и данным топонимики // Вопросы географии. — М. — Т. 83.

Чуваши. Этнографическое исследование, 1970. — Чебоксары. — Ч. 2.

Шабанов М. А., Легенькая Е. Ф., 1968. География Саратовской области. — Саратов. — 119 с.

Шахматов А. А., 1910. Мордовский этнографический сборник — СПб.

Шитов В. Н., 1975. Вооружение мордвы во второй половине I т. н. э. // МАЭМ. — Саранск. — Вып. 48. — С. 69-82.

Шитов В. Н., 1988. Старокадомский могильник // Материалы по археологии Мордовии / Труды МНИИЯЛИЭ. — Саранск. — Вып. 85. — С. 23-70.

Шитов В. Н., 1992. Меч с клеймом ULFBERHT из Шокшинского могильника // Археологические исследования в Окско-Сурском междуречье / Труды МНИИЯЛИЭ. — Саранск. — Вып. 107. — С. 42-52.

Шитов В. Н., 1994. Мечи X-XI вв. на территории Мордовии // Историко-археологическое изучение Поволжья. — Йошкар-Ола. — С. 44-49.

Шишкин В. А., 1963. Варахша. — М.

Шпилевский С. М., 1877. Древние города и другие булгаро-татарские памятники в Казанской губернии. — Казань. — С. 131.

Щапова Ю. Л., 1956. Стеклянные бусы древнего Новгорода // МИА. — М. — №55.

Этногенез мордовского народа, 1965. — Саранск.

Юрченков В. А., 1995. Взгляд со стороны: Очерки. — Саранск. — 288 с.

Ягодин В. Н., Ходжайов Т. К., 1970. Некрополь древнего Миздакхана. — Ташкент. — 256 с.

Якимов И. В., 1992. Изделия из розового шифера на территории Волжской Булгарии // Путь из Булгара в Киев. — Казань. — С. 94-102.

Якобсон А. Л., 1979. Керамика и керамическое производство средневековой Таврики. — Л.

Яньков В. В. 2001. Предметы вооружения Чемодановского селища // Археология Поволжья. — Пенза. — С. 129-139.

Ястребов В. Н., 1893. Лядинский и Томниковский могильники // МАР. — М. — №10. — 78 с.

***

Bibliotheca geografhorum arabicorum, 1870-1894. — Lugduni-Batavorum. — TT. I-VII.

Chalikowa E. A., Chalikow A. H., 1981. Altungarn an der Kama und im Ural (Das Graberfeld von Bolschie Tigani). — Budapest.

Frahn Ch. M., 1823. Ibn Foszlan^,s und anderer Araber Berichte über die Russen älterer Zeit. — St. Petersburg.

Hämäläinen A., 1930. Beitrage zur Ethnographic des Ostfinnen // JSFOu. XLIV. — Helsinki.

Holmberg U., 1913. Die Wassergothenheiten der finnisch-ugrischen Volker. JSFOu. XXXII. Helsinki.

Itkonen E., 1960. Die Urgeschichte der Finen aus Perspective eines Lingvisten // UAJ, 32. Wiesbaden.

Paasonen H., 1897. Die Türkischen Lehnwörter im mordwinischen // Jornal de la Société Finno-ougriènne. — XV.

Paasonen H., 1901. Beiträge zur Kenntnis der Religion und des Lultas der Tscheremissen. Keleti Szemle. Revue orientale pour les etudes ouralo-altaigues. — Budapest. — №2.

Paasonen H., 1903. Die sogenannten karataj-mordwinen oder karatajen // Jornal de la Société Finno-ougriènne. — XXI.

Paasonen H., 1948. Ost-tscheremissishes Wörterbuch. Lexica Societatis Fenno-Ugricae, II, Helsinki.

Strahlenberg PJ., 1730. Das nord- und östliche Theil von Europa und Asia. — Stockholm.

Список сокращений

АН — Академия Наук

АО — Археологические открытия

АССР — Автономная советская социалистическая республика

АЭТ — Археологи и этнография Татарстана

БОАИЕ — Бюллетень общества археологии, истории и естествознания при Самарском госуниверситете

ГИМ — Государственный исторический музей

ИА РАН — Институт археологии Российской Академии Наук

ИГАИМК — Известия государственной академии истории материальной культуры

ИОАИЭ — Известия общества археологии, истории и этнографии

КОМК — Куйбышевский областной музей краеведения

КПСС — Коммунистическая партия Советского Союза

КСИИМК — Краткие сообщения института истории материальной культуры

КФ АН СССР — Казанский филиал Академии Наук СССР

МАМ — Материалы по археологии Мордовии

МАР — Материалы по археологии России

МАЭМ — Материалы по археологии и этнографии Мордовии

МИА — Материалы и исследования по археологии

МНИИЯЛИЭ — Мордовский научно-исследовательский институт языка, литературы, истории и этнографии

МНП — Министерство народного просвещения

ПГПИ — Пензенский государственный педагогический институт

ПОЛЕ — Пензенское общество любителей естествознания

СА — Советская археология

САИ — Свод археологических источников

СОМК — Саратовский областной музей краеведения

СССР — Союз Советских Социалистических республик

СЭ — Советская этнография

ТУАК — Тамбовская ученая архивная комиссия

ТСУАК — Труды Саратовской Ученой архивной комиссии

Приложение

Список археологических памятников Западного Поволжья

1 — Могильник Степановский (4-5 вв.)

2 — Селище Зареченское (4-6 вв.)

3 — Могильник Тезиковский (4-6 вв.)

4 — Селище Старобадиковское (5-9 вв.)

5 — Могильник Старокадомский (5-7 вв.)

6 — Могильник Абрамовский (4-7 вв.)

7 — Могильник Сергачский (4-5 вв.)

8 — Могильник Иваньковский (5-7 вв.)

9 — Могильник Безводнинский (5-8 вв.)

10 — Могильник Волчихинский (6-9 вв.)

11 — Могильник Погибловский (6-8 вв.)

12 — Могильник Старший Кужендеевский (6-8 вв.)

13 — Могильник Красное III (6-8 вв.)

14 — Могильник Шокшинский (6-11 вв.)

15 — Могильник у п. Заря (6-10 вв., 13-14 вв.)

16 — Могильник Серповский (6-7 вв.)

17 — Могильник Младший Селиксенский (6-8 вв.)

18 — Могильник Армиевский (6-8 вв.)

19 — Городище Ош Пандо (с. Сайнино) (6-8 вв.)

20 — Селище Ош Пандо (6-8 вв.)

21 — Селище Сайнинское (6-8 вв.)

22 — Городище Ашна Пандо (6-8 вв.)

23 — Селище Налитовское (6-8 вв.)

24 — Городище Ош Пандо (с. Морга) (6-8 вв.)

25 — Селище Моргинское 1 (6-8 вв.)

26 — Селище Моргинское 2 (6-8 вв.)

27 — Селище Николаевское (6-8 вв.)

28 — Городища «Блюдо» 1 и 2 (6-8 вв.)

29 — Городище Ош Пандо (с. Чиндяново) (6-8 вв.)

30 — Селище Чиндяновское 1 (6-8 вв.)

31 — Селище Чиндяновское 2 (6-8 вв.)

32 — Селище Поводимовское (6-8 вв.)

33 — Городище Енгалычевское 2 (6-8 вв.)

34 — Городище Енгалычевское 1 (Городок) (6-8 вв.)

35 — Городища Явлейские 1 и 2 (6-8 вв.)

36 — Селище Енгалычевское 1 (6-8 вв.)

37 — Селище Енгалычевское 2 (6-8 вв.)

38 — Городище Ош Пандо (с. Симкино) (6-8 вв.)

39 — Селище Краснолуговское (6-8 вв.)

40 — Селище Енгалычевское 3 (6-8 вв.)

41 — Селище Болтаевское (6-8 вв.)

42 — Городище Сивинь (6-8 вв.)

43 — Селище Староизморгское 1 (6-8 вв.)

44 — Селище Староизморгское 2 (6-8 вв.)

45 — Селище Староизморгское 3 (6-8 вв.)

46 — Селище Клюковка II (6-8 вв.)

47 — Городище Именьковское (6-7 вв.)

48 — Могильник Рождественский II (6-7 вв.)

49 — Селище Карамышихинское (6-7 вв.)

50 — Городище Карамышихинское (6-7 вв.)

51 — Селище Япанчинское (6-7 вв.)

52 — Селище Теньковское (6-7 вв.)

53 — Городище Теньковское (6-7 вв.)

54 — Селище Нижнебарышевское

55 — Городище Русскобуртасское I (6-7 вв.)

56 — Городище Русскобуртасское II (6-7 вв.)

57 — Городище Камскоустьинское I (6-7 вв.)

58 — Селище Камскоустьинское I (6-7 вв.)

59 — Селище Камскоустьинское II (6-7 вв.)

60 — Городище Бишевское (6-7 вв.)

61 — Селище Бишевское (6-7 вв.)

62 — Селище Булын-Булыхчинское II (6-7 вв.)

63 — Городище Апастовское (6-7 вв.)

64 — Городище Елховское (6-7 вв.)

65 — Селище Елховское (6-7 вв.)

66 — Селище Сюкеевское I (6-7 вв.)

67 — Селище Сюкеевское II (6-7 вв.)

68 — Селище Мордовскокаратаевское I (6-7 вв.)

69 — Селище Мордовскокаратаевское II (6-7 вв.)

70 — Селище Мордовскокаратаевское III (6-7 вв.)

71 — Селище Мордовскокаратаевское IV (6-7 вв.)

72 — Селище Мордовскокаратаевское V (6-7 вв.)

73 — Городище Краснокаратаевское (6-7 вв.)

74 — Селище Кирельское I (6-7 вв.)

75 — Селище Кирельское II (6-7 вв.)

76 — Селище Кирельское III (6-7 вв.)

77 — Городище Кирельское I (6-7 вв.)

78 — Городище Кирельское II (6-7 вв.)

79 — Селище Баргузинское (6-7 вв.)

80 — Селище Чирки-Бибкеевское I (6-7 вв.)

81 — Селище Чирки-Бибкеевское II (6-7 вв.)

82 — Селище Чирки-Бибкеевское III (6-7 вв.)

83 — Селище Чирки-Бибкеевское IV (6-7 вв.)

84 — Селище Чирки-Бибкеевское V (6-7 вв.)

85 — Городище Чирки-Бибкеевское I (6-7 вв.)

86 — Городище Большефроловское (6-7 вв.)

87 — Селище Большефроловское I (6-7 вв.)

88 — Селище Большефроловское II (6-7 вв.)

89 — Городище Степановское I (6-7 вв.)

90 — Городище Степановское II (6-7 вв.)

91 — Селище Степановское II (6-7 вв.)

92 — Селище Степановское III (6-7 вв.)

93 — Селище Степановское IV (6-7 вв.)

94 — Селище Степановское V (6-7 вв.)

95 — Городище Большекарлангинское (6-7 вв.)

96 — Селище Большекарлангинское I (6-7 вв.)

97 — Селище Большекарлангинское II (6-7 вв.)

98 — Селище Большекарлангинское III (6-7 вв.)

99 — Селище Большекарлангинское IV (6-7 вв.)

100 — Селище Большекарлангинское V (6-7 вв.)

101 — Селище Козловское (6-7 вв.)

102 — Местонахождение Старобурундуковское (6-7 вв.)

103 — Селище Чабровское (6-7 вв.)

104 — Селище Сюндюковское I (6-7 вв.)

105 — Селище Сюндюковское II (6-7 вв.)

106 — Селище Юматихинское I (6-7 вв.)

107 — Селище Юматихинское II (6-7 вв.)

108 — Селище Юматихинское III (6-7 вв.)

109 — Селище Юматихинское IV (6-7 вв.)

110 — Городище Тетюшское II (6-7 вв.)

111 — Селище Краснопольское I (6-7 вв.)

112 — Селище Краснопольское II (6-7 вв.)

113 — Селище Кильнинское II (6-7 вв.)

114 — Селище Кищакское V (6-7 вв.)

115 — Селище Киртелинское (6-7 вв.)

116 — Селище Красный Восток (6-7 вв.)

117 — Городище Большетарханское (6-7 вв.)

118 — Селище Большетарханское I (6-7 вв.)

119 — Селище Большетарханское II (6-7 вв.)

120 — Селище Большетарханское III (6-7 вв.)

121 — Селище Большетарханское IV (6-7 вв.)

122 — Селище Большетарханское V (6-7 вв.)

123 — Городище «Чертов Городок» (6-13 вв.)

124 — Селище Шигонское (6-7 вв.)

125 — Городище Междуреченское (6-13 вв.)

126 — Городище Кармалинское (6-7 вв.)

127 — Городище Ош Пандо Нерь (6-7 вв.)

128 — Селище Новинковское V (6-7 вв.)

129 — Селище Выползовское (6-7 вв.)

130 — Курганы Брусяны (7-8 вв.)

131 — Курганы Новинковские (7-8 вв.)

132 — Курганы Урень II (7-8 вв.)

133 — Курганы Шиловка (7-8 вв.)

134 — Могильник Красный Восток (7-9 вв.)

135 — Могильник Подболотьевский (6-11 вв.)

136 — Могильник Малышевский (6-10 вв.)

137 — Могильник Муромский (8-10 вв.)

138 — Могильник Пановский (8-12 вв.)

139 — Могильник Елизавет-Михайловский (8-11 вв.)

140 — Могильник Крюково-Кужновский (8-11 вв.)

141 — Могильник Старобадиковский II (8-11 вв.)

142 — Могильник Мордовско-Козловский (8-11 вв.)

143 — Могильник Тенишевский (8-9 вв.)

144 — Могильник Выползово I (8-10 вв.)

145 — Могильник Младший Ахмыловский (8-11 вв.)

146 — Селище Ахунское (8-10 вв.)

147 — Селище Васильевское (8-11 вв.)

148 — Селище Чемодановское (8-13 вв.)

149 — Селище Золотаревское (8-10 вв.)

150 — Могильник Больше-Тарханский I (8-9 вв.)

151 — Могильник Больше-Тарханский II (8-9 вв.)

152 — Могильник Кайбельский (8-9 вв.)

153 — Могильник Хрящевский (8-9 вв.)

154 — Могильник Кокрятьский (8-10 вв.)

155 — Могильник Танкеевский (8-10 вв.)

156 — Селище Николо-Набережное (8-10 вв.)

157 — Селище Чебашихинское (8-9 вв.)

158 — Могильник Тетюшский (9-10 вв.)

159 — Могильник Больше-Тиганский (9-10 вв.)

160 — Могильник Кулеватовский (9-10 вв.)

161 — Могильник Мало-Ижморский (9-11 вв.)

162 — Могильник Моршанский (9-10 вв.)

163 — Могильник Давыдовский (9-10 вв.)

164 — Могильник Томниковский (9-10 вв.)

165 — Могильник Кармалейский (9-11, 13-14 вв.)

166 — Могильник Большелуговской (9-10 вв.)

167 — Могильник Журавкинский II (9-10 вв.)

168 — Могильник Личадеево V (9-13 вв.)

169 — Могильник Нижняя Стрелка (9-13 вв.)

170 — Могильник Нижне-Верейский (9-10 вв.)

171 — Могильник Максимовский (9-10 вв.)

172 — Могильник Корниловский (9-10 вв.)

173 — Могильник Чулковский (9-11 вв.)

174 — Селище Тумовское (9-11 вв.)

175 — Могильник Армиевский курганно-грунтовой (9-11 вв.)

176 — Селища Валдалуга I-VII (9-11 вв.)

177 — Селище Неклюдовское (9-13 вв.)

178 — Городище Армиевское (9-11 вв.)

179 — Городище Неклюдовское (10-13 вв.)

180 — Городище и селище Среднелиповские (10-13 вв.)

181 — Городище Юловское (10-13 вв.)

182 — Городища I. II и селище Садовские (10-13 вв.)

183 — Городище и селище Сундровские (10-13 вв.)

184 — Городище и селища I, II, III Золотаревские (10-13 вв.)

185 — Могильник Кривозерский (10-11 вв.)

186 — Могильник Лядинский (10-11 вв.)

187 — Могильник Пятницкий (10-11 вв.)

188 — Могильник Молотицкий (10 в.)

189 — Могильник Урвановский (10-11 вв.)

190 — Могильник Пермиловский (10-11 вв.)

191 — Могильник Степановский (10-11 вв.)

192 — Могильник Дубовский (10-11 вв.)

193 — Городище Кармалейское (10-11 вв.)

194 — Городище Кирзять (6-8 вв.)

195 — Городище I Малокандаратское (6-8 вв.)

196 — Городище II Малокандаратское (6-8 вв.)

197 — Селище I Малокандаратское (6-8 вв.)

198 — Селище II Малокандаратское (6-8 вв.)

199 — Селище Усть-Уреньское (6-8 вв.)

200 — Селище Ростислаевское (6-8 вв.)

201 — Селище Стрельниковское (6-8 вв.)

202 — Селище Карлинское III (6-7 вв.)

203 — Селище Ульяновское I (6-7 вв.)

204 — Селище Ульяновское II (6-7 вв.)

205 — Селище Кувшиновское (6-7 вв.)

206 — Селище Большие Ключищи (6-7 вв.)

207 — Городище Буеракское (6-7 вв.)

208 — Городище Майнское (6-7 вв.)

209 — Селище Котел (10-13 вв.)

210 — Селище Кармалейское (10-11, 13-14 вв.)

211 — Селище Сядемское (10-13 вв.)

212 — Селище Жуковское (10-11 вв.)

213 — Селище Киселевкское (10-11 вв.)

214 — Селище Новокочетовское (10-13 вв.)

215 — Селище Беднодемьяновское (10-13 вв.)

216 — Селище Захаркинское (10-13 вв.)

217 — Селище Самодуровское (10-11 вв.)

218 — Селище Андреевское (10-13 вв.)

219 — Селище Лефантова гора (10-13 вв.)

220 — Селище Троицкое (10-13 вв.)

221 — Селище Новоусадское (10-13 вв.)

222 — Селище Стародевиченское (10-13 вв.)

223 — Селище Машкинское (10-13 вв.)

224 — Селище Андреевское (10-13 вв.)

225 — Селище Андреевское (10-13 вв.)

226 — Селище Андреевское (10-13 вв.)

227 — Селище Андреевское (10-13 вв.)

228 — Могильник Борисовский (10-11 вв.)

229 — Селище Марилуговское (10-13 вв.)

230 — Селище Криушское (10-13 вв.)

231 — Селище Шумихинское (10-14 вв.)

232 — Селище Тавлинское (10-13 вв.)

233 — Городище Городищенское (10-14 вв.)

234 — Селище Русскомакуловское (10-13 вв.)

235 — Селище Улановское (10-13 вв.)

236 — Селище Луковское (10-14 вв.)

237 — Городище Луковское (Япанчинское) (10-14 вв.)

238 — Городище Альменевское (10-14 вв.)

239 — Селище Большекокузинское II (10-13 вв.)

240 — Городище Большекляринское (10-14 вв.)

241 — Селище Бикеевское III (10-13 вв.)

242 — Городище Янтиковское (10-13 вв.)

243 — Могильник Янтиковский (10-13 вв.)

244 — Селище Чуру-Барашевское (10-14 вв.)

245 — Селище Апастовское (10-13 вв.)

246 — Городище Чуру-Барашевское (10-14 вв.)

247 — Селище Булын-Булыхчинское (10-13 вв.)

248 — Городище Староеналейское (10-13 вв.)

249 — Селище Деушевское (10-13 вв.)

250 — Городище Деушевское (10-13 вв.)

251 — Селище Багишевское (10-13 вв.)

252 — Селище Черемшанское I (10-13 вв.)

253 — Селище Черемшанское II (10-13 вв.)

254 — Городище Староянашевское (10-13 вв.)

255 — Селище Коммунарское (10-13 вв.)

256 — Селище Старокулькашское (10-13 вв.)

257 — Селище Кзыл-Тауское (10-13 вв.)

258 — Селище Кукуйское I (10-13 вв.)

259 — Селище Кукуйское II (10-13 вв.)

260 — Селище Кукуйское III (10-13 вв.)

261 — Селище Большеяльчикское (10-13 вв.)

262 — Селище Яльчикское (10-13 вв.)

263 — Городище Большетаябинское (10-14 вв.)

264 — Селище Новотинчуринское (10-13 вв.)

265 — Селище Сюрбеево-Новочелнинское (10-13 вв.)

266 — Селище Байбатыревское (10-13 вв.)

267 — Селище Байдеряковское (10-13 вв.)

268 — Селище Новоахпердинское (10-13 вв.)

269 — Селище Яншиховское I (10-13 вв.)

270 — Селище Яншиховское II (10-13 вв.)

271 — Селище Арабузинское (10-14 вв.)

272 — Селище Именевское (10-13 вв.)

273 — Городище Тигашевское (10-13 вв.)

274 — Селище Тигашевское I (10-13 вв.)

275 — Селище Тигашевское II (10-13 вв.)

276 — Селище Тигашевское III (10-13 вв.)

277 — Могильник Рунгинский (10-14 вв.)

278 — Селище Рунгинское (10-13 вв.)

279 — Селище Куштовское (10-13 вв.)

280 — Селище Старолащевское (10-13 вв.)

281 — Селище Буинское (10-13 вв.)

282 — Селище Ивашевское I (10-13 вв.)

283 — Селище Ивашевское II (10-13 вв.)

284 — Селище Немчиновское (10-13 вв.)

285 — Селище Козловское (10-13 вв.)

286 — Селище Старобурундуковское (10-13 вв.)

287 — Селище Старотинчалинское I (10-13 вв.)

288 — Селище Старотинчалинское II (10-13 вв.)

289 — Селище Малобюрганское (10-13 вв.)

290 — Селище Чабровское (10-13 вв.)

291 — Селище Раковское (10-13 вв.)

292 — Селище Таковарское (10-13 вв.)

293 — Могильник Таковарский II (10-14 вв.)

294 — Селище Канашское (10-13 вв.)

295 — Селище Русскобезднинское (10-13 вв.)

296 — Селище Татбездниниское (10-13 вв.)

297 — Селище Матакское (10-13 вв.)

298 — Селище Яблоновское I (10-13 вв.)

299 — Селище Яблоновское II (10-13 вв.)

300 — Городище Чувбезднинское (10-13 вв.)

301 — Селище Чувбезднинское (10-13 вв.)

302 — Селище Городищенское I (10-13 вв.)

303 — Селище Городищенское II (10-14 вв.)

304 — Селище Татшатрашанское I (10-13 вв.)

305 — Селище Татшатрашанское II (10-13 вв.)

306 — Городище Городищенское (Кала-Елгинское) (10-13 вв.)

307 — Селище Космовское (10-13 вв.)

308 — Селище Деменьское (10-13 вв.)

309 — Могильник Елхово-Озерный (10-13 вв.)

310 — Селище Бурцевское (10-13 вв.)

311 — Селище Татчерепановское (10-13 вв.)

312 — Селище Кильнинское (10-13 вв.)

313 — Селище Бакрчинское (10-13 вв.)

314 — Селище Бурцевское (10-13 вв.)

315 — Селище Большетарханское III (10-13 вв.)

316 — Селище Большетарханское IV (10-13 вв.)

317 — Селище Большетарханское V (10-13 вв.)

318 — Селище Большетарханское VI (10-13 вв.)

319 — Селище Большетарханское VII (10-13 вв.)

320 — Селище Нижнетарханское (10-13 вв.)

321 — Селище Киртелинское (10-13 вв.)

322 — Городище Киртелинское (10-13 вв.)

323 — Городище Кильдюшевское (10-13 вв.)

324 — Селище Кильдюшевское (10-13 вв.)

325 — Городище Богдашкинское (Ошель) (10-13 вв.)

326 — Городище Хулашское (Хулаш) (10-13 вв.)

327 — Селище Хулашское (10-13 вв.)

328 — Селище Русскокищаковское I (10-13 вв.)

329 — Селище Русскокищаковское II (10-14 вв.)

330 — Могильник Козловский (10-14 вв.)

331 — Селище Яшевское (10-14 вв.)

332 — Селище Киятское (10-14 вв.)

333 — Селище Кугальнинское I (10-13 вв.)

334 — Селище Степановское I (10-13 вв.)

335 — Селище Сюндюковское I (10-13 вв.)

336 — Селище Сюндюковское II (10-13 вв.)

337 — Городище Красносюндюковское I (10-13 вв.)

338 — Городище Красносюндюковское II (10-13 вв.)

339 — Селище Красносюндюковское I (10-13 вв.)

340 — Селище Красносюндюковское II (10-13 вв.)

341 — Селище Красносюндюковское III (10-13 вв.)

342 — Селище Красносюндюковское IV (10-13 вв.)

343 — Городище Новоалейкинское (10-13 вв.)

344 — Городище Староалейкинское (10-13 вв.)

345 — Селище Зеленовское (10-13 вв.)

346 — Городище Ундорское I (10-13 вв.)

347 — Городище Ундорское II (10-13 вв.)

348 — Городище Городищенское (10-13 вв.)

349 — Городище Поливноовражное (10-13 вв.)

350 — Селище Торфоболотное (10-13 вв.)

351 — Селище Карлинское IV (10-13 вв.)

352 — Селище Луговое III (10-13 вв.)

353 — Селище Белый Ключ (10-13 вв.)

354 — Селище Кременкинское (10-13 вв.)

355 — Городище Кременкинское (10-13 вв.)

356 — Городище Криушское I (10-13 вв.)

357 — Городище Криушское II (10-13 вв.)

358 — Селище Криушское (10-13 вв.)

359 — Селище Панское III (10-13 вв.)

360 — Городище Тушнинское I (10-13 вв.)

361 — Городище Тушнинское II (10-13 вв.)

362 — Городище Тушнинское III (10-13 вв.)

363 — Городище Сенгилейское (10-13 вв.)

364 — Селище Сенгилейское (10-13 вв.)

365 — Городище Буеракское (10-13 вв.)

366 — Селище Буеракское (10-13 вв.)

367 — Городище Елаурское (10-13 вв.)

368 — Городище Бектяшское (10-13 вв.)

369 — Селище Бектяшское (10-13 вв.)

370 — Городище Мордовское (10-13 вв.)

371 — Городище «Кудеяров городок» (10-13 вв.)

372 — Селище Березовское I (10-13 вв.)

373 — Селище Печерское (10-13 вв.)

374 — Селище «Уркина Гора» (10-13 вв.)

375 — Городище Жигулевское (10-13 вв.)

376 — Городище Валынское (Муромский городок) (10-13 вв.)

377 — Селище Валынское I (10-13 вв.)

378 — Селище Валынское II (10-13 вв.)

379 — Городище Александровское (10-13 вв.)

380 — Селище Александровское (10-13 вв.)

381 — Селище Морквашинское (10-13 вв.)

382 — Селище Барабашинско-Полянское (10-13 вв.)

383 — Селище Подгорское I (10-13 вв.)

384 — Селище Подгорское II (10-14 вв.)

385 — Селище Рождественское (10-13 вв.)

386 — Селище Торновское (10-13 вв.)

387 — Селище Осиновское (10-14 вв.)

388 — Селище Сосново-Солонецкое I (10-13 вв.)

389 — Селище Сосново-Солонецкое II (10-13 вв.)

390 — Селище Сосново-Солонецкое III (10-13 вв.)

391 — Селище Краснопахарьское (10-13 вв.)

392 — Селище Мордовское (10-14 вв.)

393 — Городище Герасимовское (10-13 вв.)

394 — Городище Грязнухинское (10-13 вв.)

395 — Селище Новочетовское (11-14 вв.)

396 — Селище Стемасское I (11-13 вв.)

397 — Селище Стемасское II (11-13 вв.)

398 — Селище Устиновское (11-14 вв.)

399 — Селище Убеевское (11-14 вв.)

400 — Селище Хыймалакасинское II (11-13 вв.)

401 — Могильник Стексово II (8-13 вв.)

402 — Могильник Старобадиковский I (11-14 вв.)

403 — Могильник Калиновский (11-13 вв.)

404 — Могильник Кельгининский (11-13 вв.)

405 — Могильник Куликовский (11-13 вв.)

406 — Могильник Черемисский (11-13 вв.)

407 — Могильник Стародевиченский (11-13 вв.)

408 — Могильник Пятница VII (11-13 вв.)

409 — Могильник Сыресево I (11-13 вв.)

410 — Могильник Заречное II (11-13 вв.)

411 –Могильник Выползово III (11-13 вв.)

412 –Могильник Выползово VI (11-12 вв.)

413 — Могильник Мордовские Парки (11-13 вв.)

414 — Селище Саконы (11-13 вв.)

415 — Могильник «Палаху» (11-13 вв.)

416 — Городище и селище Русско-Труевское (11-13 вв.)

417 — Городище Чаадаевское (11-13 вв.)

418 — Городище и селище Мордовско-Ишимское (11-13 вв.)

419 — Городище Селиксенское (11-13 вв.)

420 — Селище Кижеватовское I (11-13 вв.)

421 — Селище Кижеватовское II (11-13 вв.)

422 — Селище Кижеватовское III (11-13 вв.)

423 — Городище и селище Николорайское (11-13 вв.)

424 — Селище Саловское (11-13 вв.)

425 — Городище Трескинское (12-13 вв.)

426 — Городище Новомачимское (12-13 вв.)

427 — Городище и селище Нижнекатмисское (12-13 вв.)

428 — Городище Кичкинейское (12-13 вв.)

429 — Городище и селище Канаевское (12-13 вв.)

430 — Городище Наровчатское (12-14 вв.)

431 — Городище Скановское (12-13 вв.)

432 — Городище Фелицатовское (12-13 вв.)

433 — Городище и селище Котелское (12-13 вв.)

434 — Селище Коповское (12-13 вв.)

435 — Селище Кармалейское (Попова поляна) (12-14 вв.)

436 — Селище Лысополянское (12-13 вв.)

437 — Селище Сергополиванское I (12-13 вв.)

438 — Городище Серго-Поливанское (Кладовая Гора) (12-13 вв.)

439 — Городище Жуковское I (12-13 вв.)

440 — Городище Жуковское II (12-13 вв.)

441 — Городище Жуковское III (12-13 вв.)

442 — Селище Кирилловское (12-13 вв.)

443 — Городище Вышинское I (12-13 вв.)

444 — Городище Вышинское II (12-13 вв.)

445 — Городище Вышинское III (12-13 вв.)

446 — Могильник Татарская Лака II (11-13 вв.)

447 — Могильник Старосотенский (12-14 вв.)

448 — Могильник Ефаевский (12-14 вв.)

449 — Могильник Сядемский (12-14 вв.)

450 — Селище Скановское (12-14 вв.)

451 — Селище Красный Восток (12-14 вв.)

452 — Могильник Красное I (11-14 вв.)

453 — Могильник Выползово II (12-13 вв.)

454 — Городище Хозинское (12-13 вв.)

455 — Городище Федоровское (12-13 вв.)

456 — Городище Понетаевское (Пургасово) (12-13 вв.)

457 — Городище Саровское (12-13 вв.)

458 — Могильник Гагинский (12-14 вв.)

459 — Могильник Борнуковский (12-14 вв.)

460 — Могильник Ичалковский (12-14 вв.)

461 — Могильник Сарлейский (12-17 вв.)

462 — Селище Зелецыно-I (12-13 вв.)

463 — Могильник Починковский (12-13 вв.)

464 — Селище Буревестник 2 (12-13 вв.)

465 — Селище Хватково 3 (12-13 вв.)

466 — Селище (12-13 вв.)

467 — Селище (12-13 вв.)

468 — Селище (12-13 вв.)

469 — Селище (12-13 вв.)

470 — Селище (12-13 вв.)

471 — Селище (12-13 вв.)

472 — Селище Касимов (12-13 вв.)

473 — Могильник Серго-Поливановский курганно-грунтовой (12-13 вв.)

474 — Могильник Акимовщина (13 в.)

475 — Могильник Паньжинский (13-14 вв.)

476 — Могильник Беднодемьяновский (13-14 вв.)

477 — Могильник Младший Кужендеевский (13-14 вв.)

478 — Городище Старокадомское (13-15 вв.)

479 — Селище Дубитель I (13-14 вв.)

480 — Селище Дубитель II (13-14 вв.)

481 — Селище Полянки (13-14 вв.)

482 — Курганы Рамзайские (13-14 вв.)

483 — Селище Александровское (13-14 вв.)

484 — Селище Калашный затон (13-14 вв.)

485 — Селище Никольское (13-14 вв.)

486 — Могильник Комаровский (13-14 вв.)

487 — Могильник Аткарский (13-14 вв.)

488 — Могильник Наровчатский (13-14 вв.)

489 — Городище Итяковское (13-16 вв.)

490 — Могильник Марилуговской II (13-14 вв.)

491 — Городище Тавлинское (13-14 вв.)

492 — Могильник Тавлинский (13-14 вв.)

493 — Селище Городищенское (13-14 вв.)

494 — Могильник Большетаябинский (13-14 вв.)

495 — Могильник Куштовский (13-14 вв.)

496 — Селище Старобурундуковское (13-14 вв.)

497 — Могильник Староишлийский (13-14 вв.)

498 — Могильник Кадышевский (13-14 вв.)

499 — Могильник Пролей-Кашинский (13-14 вв.)

500 — Селище Большефроловское (13-14 вв.)

501 — Могильник Большефроловский (13-14 вв.)

502 — Селище Чинчуринское (13-14 вв.)

503 — Селище Колунецкое (13-14 вв.)

504 — Селище Любимовское I (13-14 вв.)

505 — Селище Любимовское II (13-14 вв.)

506 — Селище Большеатрясское I (13-14 вв.)

507 — Селище Большеатрясское II (13-14 вв.)

508 — Городище Танай-Тураевское (13-14 вв.)

509 — Городище Шонгутское (13-14 вв.)

510 — Могильник Шонгутский (13-14 вв.)

511 — Селище Большекокузинское I (13-14 вв.)

512 — Могильник Бикеевский (13-14 вв.)

513 — Селище Малоболгаярское (13-14 вв.)

514 — Селище Бикеевское II (13-14 вв.)

515 — Городище Льяшевское (13-14 вв.)

516 — Городище Зеленовское (13-14 вв.)

517 — Городище Большекляринское (13-14 вв.)

518 — Могильник Большекляринский (13-14 вв.)

518 — Могильник Малокляринский (13-14 вв.)

519 — Селище Малобуртасское (13-14 вв.)

521 — Селище Нижнебарышевское (13-14 вв.)

522 — Селище Малококузинское (13-14 вв.)

523 — Городище Уразлинское (13-14 вв.)

524 — Селище Салтыгановское (13-14 вв.)

525 — Могильник Ишимовский (13-14 вв.)

526 — Городище Сюкеевское (13-14 вв.)

527 — Селище Сюкеевское I (13-14 вв.)

528 — Селище Сюкеевское II (13-14 вв.)

529 — Селище Долгополянское II (13-14 вв.)

530 — Селище Долгополянское III (13-14 вв.)

531 — Селище Тетюшское I (13-14 вв.)

532 — Городище Тетюшское I (13-14 вв.)

533 — Селище «Богородицкий рынок» (13-14 вв.)

534 — Городище Колунецкое (13-14 вв.)

535 — Селище Мантовское (13-14 вв.)

536 — Городище Поливноовражное (13-14 вв.)

537 — Селище Усольское I (13-14 вв.)

538 — Селище Усольское II (13-14 вв.)

539 — Селище Березовское II (13-14 вв.)

540 — Селище Березовское I (13-14 вв.)

541 — Селище Комаровское I (13-14 вв.)

542 — Селище Комаровское II (13-14 вв.)

543 — Селище Муранское I (13-14 вв.)

544 — Селище Шигонское (13-14 вв.)

545 — Селище Усинское I (13-14 вв.)

546 — Селище Усинское II (13-14 вв.)

547 — Селище Муранское II (13-14 вв.)

548 — Селище Воскресенское I (13-14 вв.)

549 — Селище Воскресенское II (13-14 вв.)

550 — Могильник Печерский (13-14 вв.)

551 — Селище Муранское (13-14 вв.)

552 — Могильник Муранский (13-14 вв.)

553 — Могильник Барабашинский (13-14 вв.)

554 — Городище Саконское (10 в.)

555 — Городище Хохловское (10 в.)

556 — Городище Надеждинское (10 в.)

557 — Могильник Долгоруковский (14-15 вв.)

558 — Могильник Чернозерский (14-15 вв.)

559 — Могильник Казбек (14 вв.)

560 — Могильник Черемшанский (14 в.)

561 — Могильник Пичпандинский (13-14 вв.)

562 — Могильник Перемчалкинский (13-14 вв.)

563 — Селище Кокуй (13-14 вв.)

564 — Селище Клюквенское (9-11, 14-17 вв.)

565 — Городище Стародевиченское (12-13 вв.)

566 — Селище Стародевиченское II (14-15 вв.)

567 — Селище Новый Усад (8-10 вв.)

568 — Городище Малосундырское (13-15 вв.)

569 — Селище Сиухинское (13-15 вв.)

570 — Селище Большеянгильдинское (11-15 вв.)

571 — Селище Янмурзинское (13-15 вв.)

572 — Могильник Коринский курганный (14-16 вв.)

573 — Могильник Мало-Терюшевский курганный (14 в.)

574 — Селище Альменевское (11-13 вв.)

575 — Могильник Арабузинский (13-14 вв.)

576 — Селище Досаевское (13-14 вв.)

577 — Селище Сареевское (13-14 вв.)

578 — Могильник Янгильдинский (13-14 вв.)

579 — Селище Челкасинское (11-13 вв.)

580 — Селище Таутовское (11-13 вв.)

581 — Городище Красноселищенское (I тыс. н. э.)

582 — Селище Красноселищенское (8-10 вв.)

583 — Городище Анинское (I тыс. н. э.)

584 — Городище Барковское (8-10 вв.)

585 — Селище Березовское (I тыс. н. э.)

586 — Городище Пайгусовское (I тыс. н. э.)

587 — Городище Красногорское (I тыс. н. э.)

588 — Городище Емангашское (I тыс. н. э.)

589 — Селище Сиухинское (12-13 вв.)

590 — Городище Сиухинское I (I тыс. н. э.)

591 — Селище Владимирское (I тыс. н. э.)

592 — Городище Владимирское (I тыс. н. э.)

593 — Селище Иваногорское (9-11 вв.)

594 — Селище Носельское I (I тыс. н. э.)

595 — Селище Носельское II (13-14 вв.)

596 — Селище Носельское III (13-14 вв.)

597 — Селище Шунангерское I (8-10 вв.)

598 — Селище Шунангерское II (I тыс. н. э.)

599 — Селище Шунангерское III (12-13 вв.)

600 — Городище Юльяльское (I тыс. н. э.)

601 — Селище Юльяльское (13-15 вв.)

502 — Могильник Юльяльский (14-15 вв.)

603 — Селище Отарское (10-13 вв.)

604 — Селище «Городище» (11-13 вв.)

Список рисунков и таблиц

Рис. 1. Историческая карта России (Н. М. Карамзин)

Рис. 2. Историческая карта России (Брокгауз и Ефрон)

Рис. 3. Археологические памятники Западного Поволжья (П. Д. Степанов)

Рис. 4. Карта районов Д. И. Рихтера (Брокгауз и Ефрон)

Рис. 5. Почвы и ландшафтные зоны европейской части России (Ю. А. Краснов)

Рис. 6. Физико-географические районы Западного Поволжья

Рис. 7. Археологические памятники Западного Поволжья в V веке

Рис. 8. Археологические памятники Западного Поволжья в VI веке

Рис. 9. Археологические памятники Западного Поволжья в VII веке

Рис. 10. Археологические памятники Западного Поволжья в VIII веке

Рис. 11. Археологические памятники Западного Поволжья в IX веке

Рис. 12. Археологические памятники Западного Поволжья в X веке

Рис. 13. Археологические памятники Западного Поволжья в XI веке

Рис. 14. Археологические памятники Западного Поволжья в XII веке

Рис. 15. Археологические памятники Западного Поволжья в XIII веке

Рис. 16. Археологические памятники Западного Поволжья в XIV веке

Рис. 17. Археологические памятники Западного Поволжья в XV веке

Рис. 18. Археологические памятники Западного Поволжья в V-XV веках

Рис. 19. Схема систем земледелия

Рис. 20. Сельскохозяйственные орудия труда и зерна злаков в VI-XII веках

Рис. 21. Топоры-кельты VII-X веков (М. Ф. Жиганов)

Рис. 22. Серпы, косы-горбуши

Рис. 23. Наральники, лемехи, чересла

Рис. 24. Крючки рыболовные, остроги

Рис. 25. Нижнеборковский клад

Рис. 26. Киржемановский клад

Рис. 27. Параллели пахотным орудиям из Волжской Булгарии (Ю. А. Краснов)

Рис. 28. Стратиграфия валов городищ Верхнего Посурья

Рис. 29. Производственные комплексы Западного Поволжья

Рис. 30. Печь у с. Новый Усад (В. И. Вихляев)

Рис. 31. Печь с Тумовского селища (Е. И. Горюнова)

Рис. 32. Горн гончарный с Кижеватовского III селища

Рис. 33. Горн гончарный с Юловского городища

Рис. 34. Горн гончарный с Наровчатского городища

Рис. 35. Погребения и местонахождения с литейными принадлежностями (Л. А. Голубева с дополнениями)

Рис. 36. Литейные формы и пинцеты

Рис. 37. Льячки и тигли

Рис. 38. Литейные принадлежности с городища «Ош-Пандо»

Рис. 39. Сфероконусы

Рис. 40. Ювелирные инструменты с Елизавет-Михайловский могильника

Рис. 41. Инструменты

Рис. 42. Ювелирные инструменты с Золотаревского поселения

Рис. 43. Тесла-мотыжки

Рис. 44. Топоры

Рис. 45. Длинные топоры

Рис. 46. Тесла-пешни

Рис. 47. Ножи

Рис. 48. Пряслица

Рис. 49. Памятники комплексов с длинными топорами

Рис. 50. Погребения 40 и 61 могильника Заречное II

Рис. 51. Секировидные изделия

Рис. 52. Клад железных изделий

Рис. 53. Изделия Ош-Пандо

Рис. 54. Глиняная посуда Западного Поволжья в V-VI веках

Рис. 55. Глиняная посуда Западного Поволжья в VII-VIII веках

Рис. 56. Глиняная посуда Западного Поволжья в IX-X веках

Рис. 57. Глиняная посуда Западного Поволжья в XI-XII веках

Рис. 58. Глиняная посуда Западного Поволжья в XIII-XIV веках

Рис. 59. Распространение бронзовой посуды

Рис. 60. Глиняная лепная посуда мордвы

Рис. 61. Глиняная лепная посуда мордвы

Рис. 62. Глиняная лепная посуда мордвы

Рис. 63. Глиняная лепная посуда мордвы

Рис. 64. Глиняная лепная посуда именьковцев

Рис. 65. Глиняная посуда ранних болгар

Рис. 66. Глиняная круговая посуда Волжской Булгарии

Рис. 67. Схемы мордовских украшений (В. И. Вихляев, А. Е. Алихова)

Рис. 68. Схема украшений Армиевского курганно-грунтового могильника

Рис. 69. Украшения Армиевского курганно-грунтового могильника

Рис. 70. Украшения Верхнего Посурья и Примокшанья

Рис. 71. Замки

Рис. 72. Булгарские украшения Верхнего Посурья

Рис. 73. Редкие украшения

Рис. 74. Предметы вооружения V века

Рис. 75. Предметы вооружения VI века

Рис. 76. Предметы вооружения VII века

Рис. 77. Предметы вооружения VIII века

Рис. 78. Предметы вооружения IX века

Рис. 79. Предметы вооружения X века

Рис. 80. Предметы вооружения XI века

Рис. 81. Предметы вооружения XII века

Рис. 82. Предметы вооружения XIII века

Рис. 83. Наконечники стрел

Рис. 84. Наконечники копий

Рис. 85. Мечи каролингские

Рис. 86. Чеканы и колчаны

Рис. 87. Сабли

Рис. 88. Вооружение могильника Татарская Лака II

Рис. 89. Конские удила и псалии

Рис. 90. Стремена

Рис. 91. Детали портупеи

Рис. 92. Конская сбруя аскизского типа

Рис. 93. Накладки аскизские и аскизского типа

Рис. 94. Путь из Булгара в Киев (Моця А. П., Халиков А. Х.)

Рис. 95. Лавка купца

Рис. 96. Торговый инструментарий и платежные средства

Рис. 97. Западное Поволжье в X-XIII вв.

Таблица 1. Соотношение между количеством костей и особей из раскопок слоев и общим числом диагностированного материала с Юловского городища. (раскопки 1985-1988 гг.) (Петренко А. Г.)

Таблица 2. Процентные соотношения между количеством костей и особей из раскопок основных слоев и общим числом диагностированных костей и особей Юловского городища. (раскопки 1985-1986 гг.) (Петренко А. Г.)

Таблица 3. Процентные соотношения между количеством костей и особей из раскопок основных слоев и общим числом диагностированных костей и особей Юловского городища. (раскопки 1987-1988 гг.) (Петренко А. Г.)

Таблица 4. Процентное соотношение между различными видами животных относительно общего числа остеологического материала. (раскопки Юловского городища 1989-1991 гг.) (Богаткина О. Г.)

Таблица 5. Возрастной состав забитых животных Юловского городища.

(раскопки 1989-1991 гг.) (Богаткина О. Г)

Таблица 6. Относительное количество мяса домашних животных Юловского городища. (раскопки 1985-1988 гг.) (Петренко А. Г.)

Таблица 7. Относительное количество мяса домашних животных Юловского городища (раскопки 1989-1991 гг.) (Богаткина О. Г)

Таблица 8. Виды животных Тигашевского городища (Цалкин В. И.)

Таблица 9. Количество мяса домашних животных Итяковского городища

Таблица 10. Количество животных Итяковского городища

Таблица 11. Взаимовстречаемость длинных топоров, тесел с квадратной втулкой, бронзовых котлов с другим инвентарем в погребениях Западного Поволжья

Таблица 12. Взаимовстречаемость длинных топоров, тесел с квадратной втулкой, бронзовых котлов с другим инвентарем в погребениях Западного Поволжья

Таблица 13. Вес свинцово-оловянных слитков и их фрагментов. (Винничек В. А., 2000б)

Таблица 14. Состав монет Никольского селища (по правителям Золотой Орды). (Недашковский Л. Ф., Винничек В. А., 2001)

Таблица 15. Состав монет Никольского селища (по монетным дворам)

Таблица 16. Параметры сабель Западного Поволжья

Таблица 17. Результаты обследования стратиграфии валов

Таблица 18. График динамики распространения археологических памятников Западного Поволжья

Таблица 19. График динамики распространения сельскохозяйственных и промысловых орудий труда

Таблица 20. График динамики распространения производственных сооружений

Таблица 21. График динамики распространения металлообрабатывающего инструментария

Таблица 22. График динамики распространения деревообрабатывающего инструментария (кроме топоров)

Таблица 23. Графики динамики распространения посуды

[1] V век мы исключаем, поскольку этот век относится на наш взгляд к предыдущему периоду истории региона, когда формировались основы мордовского народа.

[2] Мы исключаем из периодизации XV век, поскольку из карты видно, что здесь уже существуют другие тенденции, характерные для последующих веков эпохи Казанского ханства и Московской Руси.

Разделы:

23732 просмотра