Мы не скифы, скифы не мы

Источник: http://www.sovch.chuvashia.com/2000/06/15-0.shtml

В последние десятилетия не только в околонаучных, но и в научных кругах остро дискутируется проблема «скифско»-тюркского и, в частности, «скифско»-чувашского родства, о чем свидетельствует статья В. Стецюка «Если пойти по скифскому следу».

Слово «скифский» я намеренно беру здесь в кавычки, ибо под ним часто подразумеваются не только собственно скифы (хотя, судя по дошедшим до нас древним источникам, под этим термином объединились весьма различные, хотя и родственные, племена: скифы-галактофаги, скифы-земледельцы, скифы-кочевники, скифы-пахари, скифы-тиграхауды, скифы-троглодиты, скифы-хумауварги и т. д.), но и целый ряд родственных ираноязычных, а точнее — восточноиранских племен: сарматы и савроматы, каллипиды, алазоны, авхеи, аорсы, асампаты, атернеи, сираки, роксоланы, языги и т. д. Все эти и многие другие известные (и неизвестные) древние племена, расселенные в свое время на обширных просторах евразийских степей от Северного Причерноморья до Центральной Монголии, вплоть до рубежа новой эры говорили на различных диалектах восточноиранской ветви иранских языков. Это положение надежно доказано многочисленными исследованиями памятников языка «скифских» племен и в настоящее время является общепринятым в мировой науке. Прежде чем вынести на публичное обсуждение какую бы то ни было иную гипотезу, в том числе и предположение о тюркоязычности скифов, следует подвергнуть тщательной и компетентной ревизии устоявшуюся в науке теорию о восточноиранской природе языков скифских племен. А теория эта надежно фундирована, и вряд ли кому удастся с налету доказать ее несостоятельность.

Родственные отношения тюркских языков, в том числе и таких отдалённых в географическом и, отчасти, в материальном отношениях чувашского, стандартных тюркских и якутского, столь очевидны для специалистов в области тюркских и алтайских языков и вряд ли когда будут оспорены. Наоборот, каждое новое серьёзное исследование в области теории любого из строевых уровней тюркских языков — фонетики, морфологии, грамматики, синтаксиса, текстологии — всё более фундирует положение об исконной генуинности языков (не путать с народами, ибо любой народ, или чаще его часть, может менять свой язык и притом неоднократно), традиционно объединяемых в тюркскую семью. Поэтому нет никаких оснований говорить о том, что родственные отношения между тюркскими языками кажутся очень запутанными. Так может сказать только человек, весьма поверхностно знакомый с исторической фонетикой, морфологией и грамматикой тюркских языков.

Тюркологи давно определили, что пратюркский язык сложился в Центральной Азии, точнее — в районах Забайкалья и Восточной Монголии. Первичный распад тюркской языковой общности произошел где-то в середине первого тысячелетия до новой эры. Именно в это время из стандартного пратюркского z/s-языка выделился r/l-язык булгаро-чувашского типа. Об этом свидетельствуют многочисленные лексические заимствования с булгаро-чувашским фонетическим обликом (т. е. с ротацизмом и ламбдаизмом) в монгольских языках, а также некоторые выявленные палеоазиатские и самодийские лексические заимствования в чувашском. Кстати, в Библии ничего не сказано о пратюркском (или любом тюркском) языке, не говоря уже о локализации пратюрков «южнее предгорья Малого Кавказа, севернее горы Арарат, вокруг озера Севан».

Слово адам (человек) имеет явно семитскую этимологию и в тюркских языках является относительно поздним заимствованием из арабского языка через персидское посредство.

Скотоводство, как и земледелие, действительно возникало в первичных очагах зарождения высоких цивилизаций. Для евразийского материка таким центром следует считать Месопотамию. В связи с интенсивным ростом численности населения здесь относительно быстро начал складываться дефицит удобных для земледелия пойменных заливных территорий и все большая часть населения была вынуждена заниматься скотоводством и осваивать неплодородные горные земли. Постепенно скотоводы начинают занимать смежные территории, выходят на Иранское нагорье и начинают осваивать степную зону. Часть скотоводов направляется на запад — в Юго-Восточную Европу, а часть вторгается в степи Средней Азии (см.: Т. В. Гамкрелидзе, В. В. Иванов. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Тбилиси, 1984. Т. 1—2). В южнорусских степях скотоводы приручили дикую лошадь, стали кочевниками, и началась первая миграция кочевников на восток. В языковом отношении они были индоарийцами, из них позднее выделились предки современных иранских и арийских (индийских) народов. Часть иранцев со временем осела на Иранском нагорье (собственно иранские племена — арьяка), другая часть ираноязычных племен освоила степные просторы Азии (Туран) и получила название туранцев (турьяка).

С течением времени различия между восточноиранскими и западноиранскими (собственно иранскими и туранскими) племенами все более и более усиливались. Где-то на рубеже III-II тысячелетий до н. э., а может быть, и несколько раньше, восточноиранские племена вступили в контакт с пратюрками. Произошло это в Центральной Монголии, где археологически хорошо прослеживаются все усиливающиеся взаимовлияния двух культур: т. н. культуры плиточных могил аборигенных охотников-собирателей (пратюрков) и последовательно сменявших друг друга генуинных андроновской, карасукской, тагарской, таштыкской и др. археологических культур кочевников, носителей которых исследователи не без основания считают восточноиранскими (туранскими) племенами. Благодаря туранским племенам пратюрки постепенно начинают осваивать навыки кочевого скотоводства (о чем красноречиво свидетельствуют основные тюркские названия домашних животных, имеющие надежные соответствия в индоевропейских языках), постепенно начинают осваивать степные территории и смешиваться с восточноиранскими племенами. В результате ассимиляции восточноиранского субстрата наслаивающимся на него стандартным тюркским языком в т. н. зоне вибрирования складываются своеобразные r/l-диалекты тюркского языка булгаро-чувашского типа. Постепенно, шаг за шагом осваивают кочевое скотоводство и другие группы пратюркских племен, волна за волной выходят они на степные просторы и вытесняют оттуда на запад своих же соплеменников. Таким образом Центральная Азия, начиная с хунской (споннуской) эпохи, становится «вулканом народов» и выбрасывает на запад волну за волной кочевые орды, которые разбиваются, доходя до западных окраин аридной полосы. Начинается эпоха великого переселения народов.

Восточноиранские племена практически полностью (за исключением памирских и осетинского языков, сохранившихся, главным образом, в труднодоступных горных ущельях) ассимилировались тюрками, воспринявшими, кстати, их этноним (тюрк < иран. турьяка), но и сами тюрки восприняли от побежденных иранских племен многочисленные слова (в т. ч. названия земледельческих культур, в частности — яблока). Племена булгарского круга были первыми тюрками, прошедшими по восточноиранским степям, и, естественно, в их языке доля туранских заимствований выше, чем в других тюркских языках.

Надо заметить, что в трипольскую эпоху скотоводство было стойловым (!), а кочевничество пришло в южнорусские степи с востока в скифскую эпоху. Освоение центральноазиатскими племенами скотоводства и интенсивное развитие номадизма по всей азиатской зоне степей вызвало массовую миграцию туранцев или «скифов» на запад, но это была уже вторая обратная волна миграции. Освоившие скотоводство тюркские племена выталкивали туранцев из Центральной и Средней Азии в степи Юго-Восточной Европы. Таким образом сначала скифы, позднее савроматы оказались в южнорусских степях.

Предположение о развитии торговли (в прямом смысле этого термина, пусть даже меновой) в трипольскую эпоху — более чем проблематично. Общеславянское tovarь на индоевропейской почве не получило внятного объяснения, и все этимологические словари славянских (в т. ч. и русского) языков считают его старым заимствованием с Востока и приводят параллели из тюркских языков.

В тюркских языках слово tovar (имущество, дань, дар, скот и т. п.) впервые зафиксировано в XI веке. И оно благополучно дожило до современности: тур. davar (мелкий скот), ног. тувар (скот) и т. д. Чувашское тавар относительно новое заимствование, никакой связи с чувашским тӑвар (соль) не имеет. На таких произвольных и непроверенных сопоставлениях, разумеется, нельзя построить какую-нибудь убедительную гипотезу.

В литературе часто встречаются некорректные чувашско-немецкие сопоставления, которые при детальном рассмотрении быстро рассыпаются. Чувашское армути (полынь) — сложносоставное слово и состоит из двух компонентов арам/эрем (полынь) и ута (трава, букв. полынь-трава), а немецкое слово морфологически неделимо. Ко всему прочему чувашское слово арам/эрем имеет связи в родственных тюркских языках (ermen) и в конечном итоге является среднемонгольским заимствованием.

Соблазнительная близость чув. вака и немецкого wake (прорубь) обманчива, поскольку чувашское слово восходит к пратюркскому ойук (от ой — «долбить») и в эпоху предполагаемых и наиболее вероятных булгаро-немецких готских контактов в нём ещё не было протетического в-, хотя не исключено венгерское посредство в передаче этого слова в немецкий.

Быть потомками скифов кому-то может показаться престижным, но истина всегда дороже мнимых ценностей, какими бы привлекательными они ни были. Совокупность накопленной современной наукой материала красноречиво показывает, что поиски «скифско-чувашских» лексических, а следовательно, и культурных параллелей нужно вести с других позиций, в ином ракурсе и на ином хронологическом уровне, отличных от предполагаемых уважаемым Валентином Стецюком.