Спорные вопросы этнической истории северо-восточной Руси IX—XIII веков

Дубов И. В.
Спорные вопросы этнической истории северо-восточной Руси IX—XIII веков // Вопросы истории. — 1990. — Вып. 5. — С. 15—27.

В настоящее время отечественной наукой накоплен значительный фонд источников по истории Северо-Восточной Руси в домонгольское время. Каждый год выявляются все новые и новые археологические материалы. Однако многие проблемы истории Северо-восточной Руси, в большинстве поставленные еще в прошлом столетии, остаются дискуссионными. Сложность и запутанность проблем этнической истории связаны с тем, что соответствующие письменные источники крайне скупы, а археологические комплексы далеко не всегда можно идентифицировать этнически.

Для этнических процессов в Северо-восточной Руси переломным явился период раннего средневековья, IX—XI вв., когда в Волго-Окском междуречье на базе нескольких компонентов формировалась новая этническая общность — древнерусская.

Более ста лет назад, в 1887 г., на VII Археологическом съезде (Ярославль) были затронуты проблемы, касающиеся судьбы дославянского финно-угорского населения Залесского края — мери. Этому кругу вопросов была посвящена работа Т. С. Семенова, не утратившая своей актуальности и сейчас. Автор, опираясь на разнообразные источники, включавшие данные топо- и гидронимии, языка, археологии, пришел к выводу, что «черемиси (мари, мар) не только близко родственны с мерянами, но они не суть ли даже прямые потомки мерян» ^1). Спустя более полвека П. Н. Третьяков заявил, что «таинственная меря Начальной летописи, породившая столько гипотез и споров в русской историографии» ^2), отличается как от мордовско-муромских, так и марийских племен. Вопрос и сейчас еще не решен.

Неясны также время, направления и характер славянского заселения Волго-Окского междуречья. До сих пор актуальны слова И. А. Тихомирова, отражающие всю спорность данной проблемы: «Итак, кривичи, кривичи, кривичи—одни и всюду. Они наполняют и свою собственную землю. Они же заселяют и всю средину России. Удивительная плодовитость! Но куда же делись остальные — словене новгородские, чудь, весь, меря и другие?» ^3).

_________

ДУБОВ Игорь Васильевич—доктор исторических наук, профессор, директор Государственного музея этнографии народов СССР (Ленинград).

_________

-15-

И, наконец, третья проблема, которую мы рассмотрим, это так называемый варяжский вопрос в условиях Северо-Восточной Руси.

Итак, финно-угорская этническая группировка меря. Ее изучение началось с середины прошлого столетия, когда А. С. Уваров провел обширные раскопки в Суздальском Ополье. До этого времени меря была известна лишь по скудным данным письменных источников да местным легендам и преданиям. Впервые упомянутая в сочинении историка VI в. Иордана ^4), меря затем неоднократно фигурирует в русских летописях как народ, населяющий берега озер Ростовского (Неро) и Клещино (Плещееве). Под 859 г. о мере говорится как о племени, с которого берут дань варяги. Отмечено ее участие в важнейших политических событиях русской истории. Так, в 882 г. меря участвует в походе князя Олега, когда устанавливается его власть в Киеве, а в 907 г. — в экспедиции русских дружин в Византию. Значительный интерес представляют известия о восстаниях в Суздальской земле 1024 и 1071 годов.

В житиях святых, других источниках сообщается о существовании в Ростове Великом вплоть до XII в. Чудского конца. «Заблудящая чудь» убила в 70-х годах XI в. епископа Леонтия Ростовского, объявленного затем святым. В XV—XVI вв. в Ярославском Поволжье не только помнили о каком-то чудском населении (мере), жившем здесь еще до прихода славян, но и следовали различным финно-угорским обычаям: боготворили «хозяина» — медведя, в утке видели прародительницу мира, поклонялись камням, например, «синему» камню, лежащему на берегу Плещеева озера. Эти «бесовские наущения» жестоко преследовались православной церковью, но далеко не всегда церковники были в силах преодолеть влияние старых языческих традиций.

Особенно отчетливо местные финно-угорские корни прослеживаются в «Сказании о построении града Ярославля» — источнике позднем (XVIII в.), но имеющем древнюю подоснову ^5). В «Сказании», в частности, говорится: «И се бысть селище, рекомое Медвежий угол, в нем же насельницы человецы, поганыя веры — языцы зли суще... Идол ему же кланястасе сии, бысть Волос, сиречь скотий бог» ^6). Идол Волоса стоял среди Волосовой логовины, где находилось святилище, горел жертвенный огонь, совершались обряды и жертвоприношения. У жителей особым почетом и уважением пользовался волхв, отправлявший все эти обряды. Затем описывается борьба князя Ярослава с обитателями Медвежьего угла. Сначала «люди сии клятвою у Волоса обеща князю жити в согласии и оброцы ему даяти, но точию не хотяху креститися». Это сообщение, несомненно, свидетельствует об упорном сопротивлении христианизации края в XI веке. Когда Ярослав является в Медвежий угол крестить язычников, происходит следующее: «Но егда входи в сие селище, людии его испустити от клети некоего люта зверя и псов, да растешут князя и сущих с ним. Но Господь сохранил Благоверного князя; сей секирою своею победи зверя».

Этот «некий зверь», очевидно, был медведь, которому поклонялось мерянское население Верхнего Поволжья ^7). Содержался он в клети на селище. В связи с этим следует вспомнить, как выкармливали медведя с тем, чтобы совершить его ритуальное убийство во время медвежьего праздника. Судя по «Сказанию», культ медведя здесь сочетался с поклонением Велесу (Волосу) — «скотьему богу» новгородских словен ^8), которые заселили Верхнее Поволжье в IX—XI веках.

_________

-16-

Таким образом, в язычестве данного региона были представлены мерянские и славянские элементы духовной культуры. Последние письменные сообщения о мере относятся к концу XI в., затем это племя исчезает из поля зрения летописца, и исследователи должны искать иные пути. Созвучие названий мери и мари (черемисы), частое чередование букв «а», «е», корня мар-мер в наименованиях рек, озер, населенных пунктов Волго-Окского междуречья заставили их обратиться к данным топонимики и гидронимики. На основе лингвистических исследований была определена обширная территория, занимаемая мерей в эпоху раннего средневековья, и проведена прямая связь между летописной мерей и марийцами (черемисами) ^9).

Существует точка зрения, что меря в качестве одного из компонентов принимала участие в формировании современных марийцев ^10). Видимо, меря и древние марийцы были народами родственными, и можно говорить о наличии в эпоху раннего средневековья какой-то финно-угорской общности здесь, на северо-востоке. Однако это не дает оснований для полного отождествления мери с современными марийцами ^11), как это делал С. К. Кузнецов. Различие судеб этих двух этнических групп, видимо, состоит прежде всего в том, что одна из них (меря) была полностью ассимилирована славянами. В связи с этим она исчезла со страниц летописей (хотя и прослеживается археологически еще некоторое время), а другая (мари) сохранилась и уже позже оформилась в народность.

Археологические памятники мери делятся на два хронологических пласта. Первый охватывает VI—IX столетия и этнически является относительно «чистым», а второй датируется Х—XIII вв. и входит в виде одного из субстратных компонентов в древнерусскую материальную и духовную культуру. Изучение обоих пластов имеет большое значение, так как, проводя их сравнение, можно раскрыть и механизм включения мери в состав древнерусской народности.

Предков летописной мери следует искать в культурах предшествующего времени. С середины I тыс. до н. э. и до середины I тыс. н. э. пространства между Волгой и Окой занимали так называемые дьяковские племена. Большинство исследователей связывают дьяковскую культуру с финно-угорской этнической общностью. Всесторонняя характеристика дьяковских памятников была дана в начале нашего века А. А. Спицыным ^12). В настоящее время определены хронологические рамки дьяковкой культуры—VII—VI вв. до н. э. —V—VI вв. н. э. ^13). Однако обнаруженные материалы позволяют утверждать, что жизнь на дьяковских городищах продолжалась вплоть до IX в., то есть до начала заселения северо-восточных земель славянами ^14). На основании материалов таких хорошо известных памятников, как Дьяково городище под Москвой, По-

_________

-17-

падьинское селище близ Ярославля, Березняковское и Дурасово городище в Ярославском и Костромском Поволжье, можно восстановить картину жизни людей, населявших эту территорию в I тыс. н. э.,— скотоводов и земледельцев, охотников и рыболовов. В слоях дьяковской культуры много остатков и следов литейного дела и ювелирного производства, ткачества и других ремесел. Дьяковские племена не были изолированы от внешнего мира и поддерживали связи, носившие, видимо, характер обмена, с северо-западом (балты) и Прикамьем (ананьинские племена).

Важны материалы, характеризующие духовную жизнь населения междуречья Волги и Оки и его религиозные представления в этот период. На первом плане находятся атрибуты культов различных животных (коня, птицы, медведя). Большое значение имеют находки необычных коллективных усыпальниц—»домиков мертвых» на городище Березняковском и у Звенигорода в Подмосковье ^15). Это те немногие материалы, которые дают сведения о погребальных обрядах дьяковцев. Немногочисленность известных нам мерянских могильников обусловлена характером погребального обряда (грунтовые или поверхностные захоронения). К числу некрополей аборигенного мерянского населения относятся Сар-ский, Хотимльский, Холуйский, Новленский, Сунгирьский могильники.

Грунтовые могильники продолжают использоваться до XI в. и в период интенсивного формирования древнерусской народности на северо-востоке, когда начинает преобладать новый обряд погребения: трупосожжение или трупоположение и последующее сооружение насыпного кургана. Судя по топографии грунтовых могильников и поселений VI— VIII вв., до начала древнерусской колонизации региона мерянское население жило небольшими островками или группами на обширной территории от Волги до Оки.

Наиболее затруднительно выявление этнических определителей мери, то есть вещей, которые могут быть своеобразными индикаторами в этногенетических исследованиях. В работах П. Н. Третьякова и Е. И. Горюновой мерянскими этническими признаками считаются грунтовый обряд погребения, меридиональная ориентировка захоронений, наличие в могилах орудий труда. Инвентарь погребений, который признается мерянским, входит в состав комплексов XI—XII вв., когда это финно-угорское племя практически было ассимилировано славянами. Эти признаки не являются типичными для IX—Х вв., когда только начинались контакты мери со славянскими переселенцами. Изучение этапов и путей ассимиляции мери славянами позволяет выделить ряд признаков, характерных для этого племени. В мерянские комплексы вещей входят не только традиционные, известные в более раннее время, но и новые, приобретенные в результате активизации межэтнических контактов и проникновении. А. Е. Леонтьев следующим образом представляет процесс ассимиляции мери славянами: «На протяжении полутораста—двухсот лет шло постоянное увеличение количества славянских поселений, вбиравших в число своих жителей и мерю» ^16).

Реальные следы мери в период средневековья фиксируются данными полевых исследований. В массовом порядке, начиная с середины Х в. (отдельные случаи относятся и к IX в.), в курганных могильниках появляются имитации «домиков мертвых», глиняные лапы и кольца, ряд других элементов убора и костюма. Своеобразна и керамика, имеющая финно-угорскую принадлежность, с округлым дном либо лепная плоскодон-

_________

-18-

ная с насечкой по венчику. Первый тип керамики, возможно, заимствован из Прикамья, а второй восходит к материалам более раннего времени—дьяковского периода. Наличие на поселениях и в курганах Волго-Окского междуречья шумящих украшений в виде коньков, птичек, бутылочек, амулетов из клыков медведя и других животных, подвесок, а иногда и целых ожерелий из костей бобра, многочисленных костяных поделок, инструментов, предметов вооружения из кости и рога, ножей с горбатой спинкой также отражает вклад мери в древнерусскую культуру.

Такой элемент, как подкурганные «домики мертвых», наиболее ярко выявлен в могильниках Ярославского Поволжья. «Домики мертвых», как отмечено выше, известны по археологическим данным на городищах дьяковского времени (Березняки и под Звенигородом). Можно говорить и о перенесении идеи, и о внедрении ее в качественно новую среду, и о переработке в соответствии с иными требованиями погребального ритуала. Считается, что «домик мертвых» символизирует жилище, существовавшее в реальной жизни ^17). Размеры «домиков мертвых» и кострищ на Березняках и под Звенигородом, использованные породы дерева примерно совпадают с этими же показателями захоронений ярославских курганов ^18).

Березняковский «домик» имеет и другие черты, сближающие его с подкурганными сооружениями изучаемых памятников. Третьяков, описывая сооружение в Березняковском городище, отмечает, что внутри постройки, по всей ее площади были рассыпаны зола, уголь и мелкие обломки кальцинированных человеческих костей. Ситуация почти полностью аналогична тому, что мы имеем в курганах под Ярославлем. В большинстве случаев в курганах деревянным обгоревшим плахам сопутствуют камни. В комплексе на городище под Звенигородом также по периметру углубления лежали крупные валуны. По своей конструкции этот памятник органически входит в круг построек, известных вплоть до XIX в. в различных областях финно-угорского мира ^19).

С IX в. на всей территории Волго-Окского междуречья стремительно идет ассимиляция мери славяно-русскими переселенцами, продвигающимися сюда из северо-западных земель, что привело к исчезновению мерянского этнокультурного массива в начале XII века. Не везде данный процесс шел одинаково полно и быстро. В стороне от магистральных путей вплоть до XII—XIII вв. сохранялись старые традиции и многие местные черты. Примером может служить Зубаревский могильник вблизи впадения Шексны в Волгу (сейчас это место находится под водами Рыбинского водохранилища). Здесь и в погребальном обряде и в инвентаре хорошо фиксируются финно-угорские мерянские элементы ^20).

Поэтапность процесса ассимиляции обусловила наличие нескольких археологических групп мери ^21). Каждая из них соответствует определенному периоду в освоении рассматриваемого района славяно-русским населением. Элементы ярославской, владимирской и костромской мери выявлены в древнерусских могильниках и отражают процессы ее ассимиляции. Ярославские памятники с финно-угорскими элементами относятся главным образом к IX—Х вв., владимирские—к Х—XI вв., а кост-

_________

-19-

ромские—к XI—XII векам. Финно-угорские элементы значительно представлены в таком ключевом центре Ярославского Поволжья, как Тимерево ^22). Однако точные этнические определения в большинстве случаев затруднительны. Это говорит в пользу того, что данный регион—окраина земли мери — в первую очередь был затронут передвижением населения из Новгородской земли, и местные жители вошли в состав нового населения, довольно быстро растворились в его среде. Пришлое население, хотя основной костяк его составляли словене новгородские, было смешанным, что подтверждается результатами изучения керамического материла Тимеревского комплекса ^23).

Владимирская меря—это «классическая» меря, и именно о ней прежде всего сообщают русские летописи. Для курганных некрополей на Владимирской земле, располагающихся главным образом по основным речным путям, характерно смешение славянских и финно-угорских (мерянских) элементов. Многоярусное расположение кальцинированных костей человека, вещи гнездовского типа и в то же время находки финно-угорских шумящих украшений (глиняные лапы и кольца, вещи и амулеты, связанные с культами животных и птиц, проволочные височные кольца с замками в виде круглого щитка) позволяют усматривать в комплексах различные этнические традиции. Владимирские курганы находятся в районе, где процесс обрусения мери проходил наиболее активно.

В Костромском Поволжье только в XI—XIII вв. древнерусское население ²⁴⁾ сформировалось в результате смешения местного мерянского населения с переселенцами сюда из Ярославского Поволжья и непосредственно из Новгородских земель. Процесс включения Костромского Поволжья в состав Древней Руси заканчивается, как известно, лишь в середине XII столетия ^25).

В целом в IX—XIII вв. в культуре русского населения Северо-Востока наблюдается определенное возрождение старых традиций, археологически выявляемое на материалах могильников, поселений (орудия труда, предметы быта, амулеты, украшения). Это связано с тем, что изолированность различных групп разноэтничного населения, характерная для первого этапа славяно-русской колонизации региона, сменяется активными контактами, взаимопроникновением культур. Мерянские элементы органично усваиваются новой формирующейся общностью и должны рассматриваться как неотъемлемая часть сплава разноэтнических традиций в древнерусской культуре с ведущим славянским компонентом. Комплексное изучение источников позволяет делать вывод, что обрусевшая финно-угорская группировка мери как важная составная часть русского населения Вслго-Окского междуречья во многом определила своеобразие его языка и этнического типа.

Вторая дискуссионная проблема — заселение славянами Залесской земли. В дореволюционной историографии понятие формирования древнерусского, а затем и великорусского этноса в Верхнем Поволжье подменялось, а точнее, сводилось к процессу заселения данной территории славянами, что было принято обозначать термином «колонизация». В рабо-

_________

-20-

тах М. П. Погодина, С. М. Соловьева, М. С. Грушевского и других историков процесс сложения древнерусской народности на Северо-Востоке представлен как непрерывная колонизация этого района словенами и кривичами. В. О. Ключевский отмечал, что «переселенцы из разных областей старой Киевской Руси, поглотив туземцев-финнов, образовали здесь плотную массу, однородную,.. ту массу, которая послужила зерном великорусского племени». Как писал Соловьев, «славянские племена... получают над финскими племенами материальное и духовное преимущество, пред которым те и должны были преклониться» ^26). Многие историки и краеведы полагали, что местные финно-угры были быстро ассимилированы пришлым славянским населением. Этот процесс, как они полагали, носил по преимуществу мирный характер ^27).

Однако бытовали и другие представления, согласно которым «водворение славянских пришельцев, или вернее—это ославянение финского племени под напором новгородского влияния — не обошлось без кровопролитий» ^28). Подобные взгляды были представлены в трудах и археологов, и ведущих историков прошлого столетия.

Еще в дореволюционное время были определены хронология и основные направления заселения славянами Верхнего Поволжья, и началом этого процесса считался IX век ^29). По-разному определялся исходный очаг: А. А. Спицын указывал на Смоленское Поднепровье, И. А. Тихомиров—на Новгородскую землю. Наиболее близкая к современным воззрениям позиция была изложена в работе Н. Н. Овсянникова, который разделил колонизацию на два этапа: IX—Х и XII—XIII века. На первом—заселение шло преимущественно с северо-запада, а на втором — из Поднепровья ^30).

В наше время к этим проблемам неоднократно обращались археологи. Исследователь ярославских курганов Я. В. Станкевич относит начало заселения к VIII в. и связывает древнейшие трупосожжения ярославских могильников со славянами. Она отмечает, что здесь отражается «факт некоторого смешения славянского и мерянского населения» ^31). Позже утвердилась точка зрения Е. И. Горюновой, которая отнесла начало массового заселения Волго-Окского междуречья славянами к концу Х в., а вторая его волна пришлась уже на XI—XII века ^32). Эти заключения были полностью приняты М. В. Фехнер, которая полагает, что

_________

-21-

славянская колонизация Залесского края начинается не ранее середины Х века ^33).

Наиболее полно проблема славянского заселения Волго-Окского междуречья освещена Третьяковым. Первоначально он полностью разделял концепцию Спицына и писал, что «во второй половине первого тысячелетия н. э. Верхнее Поволжье было окраиной славянских земель. Область племени кривичей в то время охватывала все верхнее течение Днепра, верховья Западной Двины и Валдайскую возвышенность. По Волге поселения кривичей... спускались до устья Которосли, около которого позднее возник Ярославль. Здесь область кривичей клином входила в территорию, занятую иноплеменниками» ^34). В дальнейшем Третьяков учитывал и северо-западное направление славянского заселения Ярославского Поволжья, хотя основным для него все же оставался юго-западный кривичский очаг ^35). Массовое расселение славян в мерянских землях происходило с конца VIII—начала IX в., причем на первом этапе, по его мнению, колонизационные потоки шли из Новгородских земель по крупнейшим водным путям ^36).

Таким образом, в советской археологии сейчас представлены главным образом две точки зрения по вопросу о времени начала заселения славянами Северо-Востока. Это позиция Спицына—Третьякова (IX в.) и точка зрения Горюновой—Фехнер (X в.). Вопрос этот имеет принципиальное значение, ибо славянское заселение Залесской земли означало не просто передвижение населения. Ведь именно с началом освоения славянами этого района следует связывать и начало процесса феодализации, становления здесь государственности и формирования древнерусской народности.

В IX в. на территории Волго-Окского междуречья, слабо заселенной финно-уграми, появляются славяне, которые либо создают новые поселения, либо оседают на уже обжитых местах. Основными путями продвижения славян были реки, входящие в систему Волжского пути, и начиная с этого времени он из внутреннего водного пути финно-угорских племен превращается в торную дорогу новгородских словен в их движении в Залесскую землю. Первоначально новое население обосновывается в небольшом регионе, по крайней мере только здесь, в Волго-Окском междуречье, известны славяно-русские древности IX в.,—от места впадения реки Которосли в Волгу до Плещеева озера.

Историко-археологические наблюдения совпадают с заключениями лингвистов. Выяснено, что поток переселенцев из новгородских земель был неоднороден по своему этническому составу. Они расселялись в основном в левобережье Волги, «но некоторые группы их проникали и оседали в отдельных районах по правую сторону Волги, особенно на территории нынешних Ярославской и отчасти Ивановской областей» ^37). Переселенцы принесли с собой много нового. Во-первых, стало распространяться пашенное земледелие, что вызвало своего рода революцию в экономике. Славяне и пришедшие с ними скандинавы включили данный регион в сферу международной торговли. Новым населением был создан

_________

-22-

ряд торгово-ремесленных центров, прообразов раннефеодальных древнерусских городов. Изменения происходили и в духовной культуре, идеологии. Появился новый погребальный обряд—курган. Наконец, главным материалом становится не кость, а железо.

В Х в. славяне расселяются из этого района по всему Суздальскому ополью вплоть до реки Клязьмы. В это же время прослеживается движение из Ярославского Поволжья в Белозерский край. Конечно, данная схема не исключает прямого проникновения переселенцев из Новгородской земли в Белозерье и в южные районы Волго-Окского междуречья из Верхнего и Среднего Поднепровья. Г. Г. Мельниченко, рассмотрев ареал распространения слова «пеун» и некоторых других слов, предполагает, что в заселении и Ярославского Поволжья, и Белозерья принимало участие одно и то же в этническом отношении население из Новгородской земли. Автор соотносит свои заключения с XII—XIII веками. Однако археологические материалы позволяют уточнить датировки; речь должна идти о IX—XII веках. Летописные источники ничего не сообщают о том, когда и откуда впервые появляются славяне в Волго-Окском междуречье. Однако тот факт, что северные славянские группы (словене и кривичи) фигурируют в общерусских событиях IX в. наряду с весью и мерей, позволяет предполагать, что первые волны славянских переселенцев двигаются на Северо-Восток именно в IX столетии. Попадают они сюда из регионов обитания вышеназванных славянских племен.

В XI—XII вв. в Волго-Окское междуречье усилился приток населения с юго-запада Руси, а северо-западное направление отходило на второй план, хотя традиционные связи сохранялись вплоть до XVII века ^38).

Расселение славян в Залесской земле на разных этапах имело и различный социально-экономический характер. Это, безусловно, отражалось на этногенетических процессах. Так, на первом этапе в IX в. появление здесь славян обусловливалось, видимо, прежде всего торгово-ремесленными причинами. При этом новое население появляется поначалу либо в центрах, занимавших важное ключевое положение на Волжском пути, либо создает таковые на местах, имевших аналогичное значение. Новые поселенцы—славяне—появляются в старых мерянских племенных центрах типа Сарского городища или Клещина. И поскольку в это время уже далеко зашел процесс разложения родоплеменной структуры в финно-угорской среде, славяне, обладая более высокой материальной и духовной культурой, довольно быстро занимают здесь главенствующее положение. Феномен формирования древнерусской народности чрезвычайно сложен и многогранен. Здесь налицо и расселение славян, и ассимиляция ими местных финно-угров, и аккультурация. Безусловно, нельзя сводить это сложнейшее явление к какой-нибудь одной из этих сторон.

Актуальной проблемой этнической истории Залесья является роль скандинавских элементов в жизни этого региона в период раннего средневековья. Скандинавские комплексы и отдельные находки известны в большом числе погребений владимирских и ярославских могильников, на сельских и торгово-ремесленных поселениях и в городах.

Наиболее глубоко скандинавские древности изучены на примере Тимеревского комплекса, где они широко представлены и погребениями по скандинавскому обряду, и отдельными вещами северного происхождения в могильнике, и типами построек и находок на поселении; элемен-

_________

³⁸⁾ На основе изучения сельских поселений XV—XVII вв. установлено, что «сельское расселение в районах Верхнего Поволжья (Тверском, Угличском, Костромском и др. уездах) развивалось в основном тем же путем, что на Северо-Западе (Дегтярев А. Я. Сельское расселение в Русском государстве XV—XVII вв. Автореф. докт. дисс. Л. 1981, с. 20—21). Ведущим способом расселения, по мнению Дегтярева, было прежде всего создание новых поселений, то есть «починковая» колонизация. Для рассматриваемого нами периода данное понятие вряд ли применимо.

-23-

ты норманнской культуры обнаруживаются также в виде клада куфических монет.

Один из первых исследователей Ярославских некрополей, Тихомиров, указывал, что основная масса погребений Тимеревского и Михайловского могильников под Ярославлем принадлежит варягам, да и сама курганная традиция принесена в Ярославское Поволжье норманнами ^30). В развернутом виде взгляды на Волжский путь как исконно варяжский и Ярославское Поволжье как скандинавскую колонию были изложены в исследованиях шведского археолога Т. Арне ^40).

В исследованиях Ю. В. Готье и П. П. Смирнова комплексы под Ярославлем трактуются как исключительно торговые центры на Волжском пути, причем их возникновение они тоже связывали с появлением в Верхнем Поволжье скандинавов ^41). Готье полагал, что «поселение под Ярославлем было славянским,.. но внутри него была норманнская колония, являвшаяся опорным перевалочным пунктом на середине пути из варяг на Восток»; И. Брендстед считает, что «скандинавскую колонию» под Ярославлем основали выходцы из Норвегии ^42).

Наиболее осторожная оценка скандинавских древностей в Ярославском Поволжье принадлежит В. В. Седову. Он полагает, что окрестности Ярославля являлись одним из «двух крупных регионов концентрации курганов с захоронениями воинов-дружинников на северо-восточной окраине восточнославянской территории того времени. Оба региона находятся в узловых пунктах Балтийско-Волжского водного пути, связывающего страны Северной и Западной Европы с Востоком». Он отмечает, что в захоронениях ярославских могильников несомненен и скандинавский этнический компонент. Вещи североевропейского происхождения встречаются и в культурном слое Тимеревского поселения ^43).

Детальный анализ скандинавских древностей в Тимеревском комплексе представлен в работах М. В. Фехнер. Она выступила против определения Ярославских некрополей как могильников скандинавских торговых факторий, указав, что «ничтожное число скандинавских погребений данного некрополя свидетельствует о том, что осевшие в Х веке в Ярославском Поволжье незначительные группы норманнов, в XI, по-видимому, уже ассимилировались местным населением» ^44). Особой группой в Тимеревском могильнике являются курганы с кольцевидными каменными выкладками в основании насыпи, иногда с перекрещивающимися линиями камней в центре круга. Вся эта серия курганов определяется как скандинавская ^45). Кроме них, скандинавскими являются курганы с камерными гробницами, выявленные в последнее время, а также еще ряд комплексов.

Фехнер называет следующее процентное соотношение этнически определенных погребальных комплексов для Тимеревского могильника: 4% скандинавских, 30% финских, 15% славянских; 43% комплексов этнически не определимы. Такие подсчеты были взяты под сомнение и сделан новый количественный анализ погребений, причем неопределимые

_________

-24-

(43%) отброшены ^46). В итоге получилось, что в Х в. фиксируется 13% скандинавских комплексов, 75%—финских, 12% —славянских, а в начале XI в. —3,5% скандинавских, 72,5% финских, 24% славянских.

В настоящее время в Тимереве насчитывается свыше 30 погребальных комплексов, скандинавскую этническую принадлежность которых можно определить с большой долей вероятности, что составляет примерно 5% общего количества раскопанных курганов, сооруженных за два столетия. Этот процент вовсе не отражает реального числа бывавших здесь скандинавов, для многих из которых пребывание в Тимереве было временным. Кроме того, под частью курганов могли быть погребены жены скандинавов, имевшие иное этническое происхождение.

Практически в каждом десятом погребении (50 комплексов) обнаружены фибулы, в основном скандинавского происхождения. Всего в Тимеревском могильнике найдено около 40 овальных скорлупообразных фибул, изготовленных в Скандинавии. В сводном описании фибул 20 лет назад числилось свыше 150 овальных фибул, найденных на территории Древней Руси ^47). Таким образом, примерно четверть таких фибул происходит из курганов Тимеревского некрополя. (Конечно, сейчас количество таких находок возросло, но серьезно не изменило статистики и топографии находок в целом.) Это соотношение отражает ту роль, которую играл Тимеревский торгово-ремесленный центр на Великом Волжском пути.

В целом создается следующая картина. В IX в., когда начиналось движение славянского населения из Новгородских земель на Верхнюю Волгу, вместе с ним сюда пришли и группы скандинавов с их еще устойчивым обрядом погребения (курганы с кольцевидными каменными выкладками). В Х в. сохраняется скандинавская погребальная традиция — захоронения в камерных гробницах. Значительно увеличивается доля вещей северного происхождения. Последнее связано с усилением роли Волжского пути как трансъевропейской торговой артерии.

Северные традиции зафиксированы и в домостроительстве Тимеревского поселения. Основание к такому выводу дает анализ комплекса сооружений, включающего характерный для скандинавского севера «амбар на столбе» ^48).

Ряд типов керамики, обнаруженной на Тимеревском поселении, также своими корнями уходит в Скандинавию или имеет там аналогии. Это прежде всего лепные сосуды с загнутым внутрь венчиком ^49). Кроме того, на поселении обнаружен ряд вещей, имеющих северное происхождение или, возможно, выполненных по таким образцам. Это несколько костяных гребней с орнаментом в виде плетенки и меандра, иглы от скорлупообразных фибул, серебряная подвеска с изображением сегнерова колеса, аналогии которым известны в кладах Готланда и Швеции, бронзовый перстень с изображением на щитке сокола или ворона, стилистически восходящего к северным сюжетам, фрагмент бронзовой позолочен-

_________

-25-

ной фибулы, бронзовая деталь упряжи или портупеи «звериного стиля», бронзовая ажурная подвеска, аналогии которой также имеются на севере, и ряд других. Однако вещи скандинавского происхождения составляют мизерный процент общего числа находок, и устойчивого характерного норманнского комплекса на поселении пока не найдено ^50).

Завязавшись в IX в., достигнув своего апогея в следующем столетии, русско-скандинавские связи свертываются в XI веке. Находки северного происхождения из культурных слоев XI в. являются единичными и не говорят о широком присутствии скандинавов в русских землях. Так, значительный интерес вызвал комплекс скандинавских вещей, обнаруженный в одной из усадеб в Суздале. По заключению М. В. Седовой, эта усадьба могла принадлежать одному из наемных воинов-варягов. Седова так оценивает эту находку: «В Суздале мы застаем финальный этап русско-скандинавских отношений, когда на смену наемничеству приходят политические и матримониальные связи и скандинавская верхушка растворяется в славянской среде» ^51).

Новейшие достижения отечественной и зарубежной археологической науки в области русско-скандинавских отношений суммированы и проанализированы в ряде опубликованных в последнее время работ ^52). Недавно опубликована статья Д. А. Авдусина по данной проблеме ^53). Прежде всего автор практически игнорирует скандинавские древности, найденные в Верхнем Поволжье. Он лишь вскользь упоминает о материалах Ярославских могильников, скандинавские компоненты, которые проанализированы выше. Вне поля зрения Авдусина оказались обнаруженные недавно скандинавские камерные погребения Тимеревского могильника, находки северного происхождения в постройках и культурном слое поселения, наконец, рунические граффити из клада куфических монет. Он не использовал и суммированные результаты работ М. В. Фехнер и Н. Г. Недошивиной о Тимеревском некрополе. Сейчас совершенно ясно, что нельзя рассматривать вопросы русско-скандинавских отношений без учета материалов Тимеревского комплекса.

Авдусин полагает, что он исправляет «перекос», который, по его мнению, допущен археологами, якобы преувеличивающими роль скандинавов на Руси и удревняющими скандинавские находки. Обратим внимание, однако, на ту работу, на которую ссылается Авдусин: «Судя по имеющимся источникам,—говорится в ней,—славяно-варяжские отношения в IX—Х вв. были значительно более сложными и охватывали различные стороны жизни восточно-европейских племен» ^54). Речь шла и идет не о какой-то исключительной роли скандинавов на Руси или искусственном завышении их значения в исторических процессах, протекавших здесь в эпоху раннего средневековья. Нет, речь идет о «плодотворном и взаимообогащающем русско-скандинавском взаимодействии» ^55). Второй упрек Авдусина тоже нельзя принять, ибо никто не пытался удревнить скандинавские находки в русских памятниках. Ясно доказано, что эти материалы синхронны аналогичным находкам в самой Скандинавии. Это

_________

-26-

касается прежде всего таких датирующих вещей, как фибулы, гривны с молоточками Тора, мечи.

Ранние скандинавские комплексы выявлены в последние годы на ряде памятников, и прежде всего в Тимереве. Видимо, это все еще не укладывается в концепцию Авдусина, хотя его взгляды существенно изменились за последние годы, что признает и он сам ^56).

Согласно утверждению Авдусина, присутствие скандинавов в древнерусских городских центрах «объясняется не их градостроительной миссией, а участием в экономической и политической жизни Древнерусского государства» ^57). Тем самым автор рассчитывает показать, что варяги не имели никакого отношения к процессу возникновения и развития древнерусского города. Но в его утверждении есть внутреннее противоречие, так как возникновение городов на Руси является результатом экономического и политического развития. Если в этих процессах принимали участие скандинавы, значит, они играли определенную роль и в становлении раннегородских центров. Это видно на многих примерах, в том числе и Тимерева, которое возникло в результате освоения славянами Волжского пути. Наряду с ними на раннем этапе в начале IX в. здесь появились и скандинавы, а уже затем в Х в. в составе населения этого важного торгово-ремесленного центра появились и местные финно-угры—меря. Конечно, неверно утверждать, что скандинавы были основателями городов на Руси, но нельзя и отрицать полностью, как это делает Авдусин, их участие в процессах градообразования в IX—Х столетиях.

Авдусин отмечает неправомерность прямолинейного отождествления древнерусских протогородов со скандинавскими виками. Однако в одной из первых работ по данной проблеме, где сравниваются Гнездово и Бирка, отмечалось, что «наряду со сходными чертами существуют и значительные отличия Гнездова» ^58). Этого утверждения также не заметил Авдусин. Аналогичные выводы делались и в отношении Тимерева при сравнении его с Гнездовом ^59).

По мнению Авдусина, скандинавы участвовали лишь в трансконтинентальной торговле. «Значительная же часть торговой деятельности на Руси протекала помимо скандинавов, без их участия», — пишет он ^60). Видимо, при этом имеются в виду те районы, где скандинавов, собственно, и не было. Сейчас ясно, что, либо прямо из рук скандинавских торговцев, либо через посредников их товары проникали и в средневековую «глубинку». В пользу этого говорят находки скандинавских вещей на обширной древнерусской территории. Это хорошо видно на примере Верхнего Поволжья.

Рассмотренные проблемы этнической истории Северо-Востока эпохи раннего средневековья далеки от окончательного разрешения. Однако в общих чертах выяснена роль двух основных этнических компонентов — славянского и финно-угорского — в процессе формирования древнерусской народности. Определены характер и доля вклада в материальную и духовную культуру скандинавов. Дальнейшие исследования, несомненно, углубят и конкретизируют наши представления о сложнейших процессах развития этого края в домонгольское время.

_________

-27-