О путях неизведанных

Глухов М. С.
О путях неизведанных

Ссылки

• Глухов, Максим Степанович // Википедия

 

---

 

Чётко представляю себе все трудности, которые предстоит преодолеть на пути к истине. Когда введенные в заблуждение длительной пропагандой «булгарской теории» очень многие, если не большинство, из моих соплеменников склонны видеть в себе потомков летописных булгар, прямо скажем, очень сложно связать их историю с судьбой «каких-то» ногайцев, у которых сегодня нет ни государственности, ни сколь-нибудь определенной территории компактного проживания, ни высокоразвитой современной культуры. Сегодняшний татарин — «булгарист», конечно же, не будет в восторге, когда узнает, что собственно ногайцы (т. е. та часть населения бывшей Золотой Орды, которая добровольно вошла в состав ногаев и взяла в качестве этнического самоназвания былой социальный термин) утвердилась в исламе только в конце ХVIII — начале ХIХ вв. И навряд ли он безоговорочно согласиться принять их в качестве прямых и самых близких родственников. Мифические булгары покажутся ближе. Пусть последние не являлись огузо-кипчаками, — скажут наиболее из ортодоксальных «булгаристов», пусть будут кем угодно, зато они еще в начале Х века, а может быть и раньше, приняли мусульманство!

Между тем, древняя история болгар до сих пор изучена явно недостаточно и излагается очень даже противоречиво. Исследователи пока сходятся только в одном: корни праболгар теснейшим образом переплетены с гуннами*¹, а к концу VI века они стали известны как утигуры и кутигуры. Из отрывочных сведений византийских и армянских авторов того времени, можно предположить, что первые из них связали свою судьбу с Тюркским каганатом, вторые — ушли вместе с аварами в Паннонию. В период становления Хазарского каганата, болгары, оставшиеся на Северном Кавказе, по инициативе легендарного Кубрат-хана, сделали первую попытку сформировать свое государство (Великая Болгария, 635 год), но его существование оказалось кратковременным.

С 1940-х годов большинством историков Татарстана принято считать, что наиболее ранние и относительно достоверные известия о болгарах и их соседях — хазарах, содержатся в «Записках» (в варианте списка «Рисала», обнаруженном А.-З. Валиди) Ахмеда ибн-Фадлана. Этот проповедник ислама — один из трех (кроме него еще Ибрагим ибн-Якуб и Абу Хамид аль-Гарнати) средневековых арабских путешественников, который, вероятно, все-таки побывал в Восточной Европе и оставил после себя записи о народах, обитавших в пределах нашей страны, останавливался среди болгарских племен. Вместе с тем, следует отметить, что ибн-Фадлан, как и его предшественники, описывал места, которые посетил, в представлениях своего времени. И, естественно, все топонимы, гидронимы и этнонимы, встречающиеся в его записках, не соответствуют современным. Например, среди каких именно болгар он был и в каких местах с ними встречался — из содержания «записок» ибн-Фадлана установить в точности невозможно. Сам он этнонима «болгар» или «булгар» вовсе не употреблял, а локализовать местообитание «сакалибов» (по мнению некоторых современных толкователей ибн-Фадлана, они и есть булгары) по ориентирам средневекового путешественника также очень трудно. Даже содержание рукописей наиболее близкого к нам по времени написания — аль-Гарнати (ум. 1170 г.) с нашей точки зрения далеко не бесспорно. Крупнейший отечественный востоковед В. В. Бартольд характеризовал его как «сомнительное» (Соч., т. 1V, с. 121). Того же мнения придерживались и западноевропейские специалисты, например,— Й. Маркварт.

Что касается рукописей ибн-Фадлана, некоторый оттенок неуверенности в оценке сведений, содержащихся в них, чувствовался уже у И. Ю. Крачковского — первооткрывателя «Записок» миссионера для русского читателя (1939). Но главное то, что Крачковский и не думал отождествлять сакалибов (саклабов) с камскими булгарами. Взгляды на термины «булгар» и «сакалиба» менялись. До первой четверти XIX века западноевропейские ученые под первыми подразумевали угро-финские племена. Начиная с Х. Д. Френа в России склонны были отождествлять булгар со славянами. Но очень часто, по мнению некоторых современных историков, этим термином средневековые авторы, которые, как мы знаем, не любили выезжать на места, обозначали и соседей славян, практически все северные народы.

Предположение о том, что термин «сакалиба» может быть отнесен и к булгарам, первым высказал другой комментатор ибн-Фадлана — А. П. Ковалевский, но он видел в этих «булгарах» предков современных чуваш*². Основанием для него послужили то, что некоторые фантастические рассказы, содержащиеся в «Записках» ибн-Фадлана, «отражают фольклор народов Поволжья и в этом отношении могут считаться своего рода документом»*³.

2.

Мы уже отмечали, что отдельные фрагменты «Записок» ибн-Фадлана ходили только в списках и в самых различных вариантах. Особого внимания к ним со стороны историков не было. Говоря о «сакалибах» (саклабах), о которых писал ибн-Фадлан и которые некоторыми историками ныне отождествляются с «волжскими булгарами», то еще В. Ф. Смолин — первый из казанских археологов, всерьез считавших их за предков чуваш, писал в свое время: «Между прочим, ссылки на Ибн-Фадлана теперь должны делаться осторожно, т. к. в настоящее время уже доказано, что записка Ибн-Фадлана дошла до нас в искаженном виде из рук неосторожного компилятора Якута (XII в.) « (Смолин В. Ф. К вопросу о происхождении народности волжско-камских болгар. — К., 1921, с. 15).

Интерес, пожалуй, даже повышенный, появился к «Запискам» лишь в варианте т. н. «Мешхедской рукописи» — списку, как позже выяснилось, далеко не полному. Обнаружил его в 1923 году в архивах иранского города Мешхеда тогда только начинающий татарский историк, а в прошлом военный и политический деятель, идеолог среднеазиатских басмачей Ахмед-Заки Валиди-Туган (1890-1970). Но среди современников, очевидно, ибн-Фадлана никто не считал за ученого, во всяком случае, никто его не цитировал и никто на него не ссылался. Поэтому сопоставительному изучению найденная рукопись не поддавалась. Проверить факты на их достоверность практически также было не возможно.

Тем не менее, в 1956 году «Мешхедская рукопись» была переиздана, на этот раз с комментариями А. П. Ковалевского. Обращало на себя внимание схематическое изображение пути «посольства Багдадского халифа аль-Муктадира к царю волжских булгар Алмушу», приложенное к книге Ковалевским. При рассмотрении оно вызывало только удивление: сразу же бросается в глаза вся его нелепость. Ведь халифат в то время имел прямой выход к Каспийскому морю и, в сущности, граничил с Хазарией, в состав которой будто бы входила и камская Булгария. Через Дербент и Итиль стоило только подняться вверх по Волге.

Ан нет! Посольство почему-то решило усложнить себе путь, прокладывая дорогу через Среднюю Азию, Аральское море, безводные пустыни, неведомые земли «диких» гузов и башкир... Предстояло пройти более пяти тысяч километров, без карт, без каких-либо гарантий остаться живыми. Сколько времени, каких средств и жертв потребует такое «путешествие» предвидеть никто не мог. Мировая практика подобных случаев не знала.

Кое-кто из современных татарских историков, понимая, что такой маршрут, выбранный ибн-Фадланом, явно противоречит не только логике, но и обыденным житейским установлениям и здравому рассудку, пытается оправдать такой выбор хорошей осведомленностью участников миссии в геополитической ситуации своего времени, ссылаются на недружественные отношения Багдадского халифата с иудейской Хазарией, пройти через которую мусульманские миссионеры якобы не могли. Так ли это?

Забегая вперед, отметим, что особой опасности для южных соседей, в т. ч. и для Багдадского халифата, Хазария первой половины Х века не представляла. Да и Багдадский халифат в тот период не был уже мощной державой, шел к закату. Понятно, что помогать материально, снаряжая экспедиции в далекие страны, и тем более — угрожать никому не мог. Времена мусульманской экспансии на восток и северо-восток здесь были давно забыты. А Хазария (точнее — ее каган) только-только вступала на тернистый путь иудаизма и была довольно веротерпимой страной, в главном городе которой — Итиле мирно сожительствовали иудеи, мусульмане, христиане и язычники. Мало того, реальной военной силой в этом городе и главной опорой хазарского кагана были эшкетины-мусульмане из Хорезма, численностью 12 тысяч человек, которые служили здесь по договору и обставили его рядом выгодных для себя условий» (см.: Якубовский А. Ю. Указанная работа, с. 257.)

Если у Хазарского каганата тогда и были прямые и потенциальные враги, то таковыми могли оказаться те самые «дикие» гузы, через кочевья которых якобы пришлось проходить ибн-Фадлану, и Киевская Русь, заинтересованная в непосредственном выходе к Каспийскому и Черному морям*⁴.

Подробности об этом и других сторонах хазарской действительности с привлечением всех доступных источников, с добросовестной глубиной и широтой изложены в капитальном труде М. И. Артамонова «История хазар» (Л., 1962).

Но что особенно интересно: о своих впечатлениях от посещения хазарской столицы писал сам ибн-Фадлан, «который, по-видимому, на обратном пути был в ней и, во всяком случае, встречал людей, ее хорошо знавших... У ибн-Фадлана имеются известия, что минарет (в Итиле — М. Г.) по распоряжению царя хазар был разрушен в 310 г. (= 922-923), т. е. во время пребывания его в Поволжье»*⁵. Что же получается: по пути в низовья Камы пока еще «чистый» ибн-Фадлан опасался пройти через Хазарию, а возвращаясь после подрывной работы против кагана, спокойно осматривал ее столицу? Почему этот очень существенный факт ныне замалчивается?

3.

Между тем в своих комментариях к «Запискам» ибн-Фадлана А. П. Ковалевский пишет: «Самые большие расходы были произведены во время путешествия через Усть-Юрт и заволжские степи, где посольство ехало с караваном в 5000 человек и 3000 лошадей, не считая верблюдов. Находился здесь и военный эскорт, данный на границе степи по распоряжению из Бухары. Вероятно, много было и нанятых людей... »

И вот представим себе: Усть-Юрт — это обширнейшее бесплодное, абсолютно безводное, без всякой растительности и живности плато. Впереди неизведанное бездорожье длиною примерно в 2500 километров. Начало марта, когда по утрам и вечерам трещат жесточайшие морозы и в любое время дня и ночи могут разыграться губительные снежно-песчаные бури. Запасы пищи и фуража даже в самых богатых оседлых государствах в такое время года бывает на исходе. А тут приходится думать еще о воде, топливе, разборных палатках, теплой одежде... Или людям средневековья ничего этого не требовалось?

Разбирая старые рукописи, ученые в первую очередь обращают внимание на их содержание и на основе анализов текста, на что уходят годы, дают те или иные оценки. Все правильно, однако не мешало бы при этом, особенно, имея дело с отчетами о преднамеренных поездках, проконсультироваться с современными экономистами, бывалыми путешественниками. С самого начала подвергнуть ветхие документы, так сказать, деловой экспертизе. При определении достоверности документа — это, пожалуй, самый надежный путь. На практике же про это часто забывают.

Вот, например, когда обнаружили «Мешхедскую рукопись», якобы принадлежавшую перу ибн-Фадлана, немецкий ученый Й. Маркварт, чтобы опровергнуть нелепость одного из «фантастических видений» миссионера, с самого начала выдвинул версию о том, что ибн-Фадлан, должно быть, столкнулся в Камской Булгарии с необычным для южного человека явлением «северного сияния», а затем стал доказывать, что на 55-й широте и ниже такого не могло быть. Он же на основе астрономических выкладок оспаривал замечание ибн-Фадлана о том, что ночи здесь (в низовьях Камы) настолько коротки, что от заката до зари не успевает закипеть вода в котле и т. д. А стоило ли ломиться в открытые двери?

Ведь в свою очередь публикация Й. Маркварта повлекла за собой ответное «исследование», на которое, надо полагать, тоже было потрачена уйма времени и энергии. Я имею в виду статью Тимера Гали в «Национальном календаре» за 1996 год (К., «Иман», 1995, с. 323-333. — На тат. языке). Последний довольно-таки убедительно доказывает, что природные и атмосферные аномалии, когда совершенно светлые ночи напролет наблюдались и в более южных районах, случались. Например, при падении на Землю крупных метеоритов, извержении сразу нескольких вулканов, при пожарах, охватывающих громадные лесные массивы и т. д.

Конечно, регулярные метеорологические наблюдения в начале Х в. еще не велись, самая ранняя русская летопись датируется XII в., в рукописях восточных авторов такие явления не отражены. И мы можем только гадать: могли быть при ибн-Фадлане природные катаклизмы или нет? Но что это дает для выяснения истины, к которой мы стремимся? Разве это снимает сомнения при чтении «Мешхедской рукописи»?..

Промежуток между 1 и 4 мая по новому стилю христианского календаря (именно в эти дни 922 года якобы прибыл в Камскую Булгарию ибн-Фадлан) — самая горячая пора для земледельца, когда день год кормит. Вот и поразмышляем вместе: мог ли булгарин (если, конечно, он был земледельцем, а не кочевником-скотоводом), отбросить в такое время соху и пойти послушать многодневную проповедь неведомой религии на абсолютно непонятном для него языке? Полагаю все-таки — нет. Допустим, ибн-Фадлан имел дело с кочевниками. Но, скажите мне, где и каким образом их было собрать на одном месте, тем более в первой половине мая, когда никакой травы в низовьях Камы еще не бывает? При отгонном скотоводстве стада и их пастухи в это время года должны были находиться еще где-то на берегах Каспийского моря. Не так ли?

Однако будем снисходительны и допустим невероятное: ибн-Фадлан и его сопровождающие прибыли все-таки на берега Камы. Голодным, измученным небывалым в веках переходом людям надо было бы отдохнуть, прийти в себя. А у бедных, обираемых ненавистными хазарами булгар ничего нет, чтобы хотя бы один раз накормить с дороги столь «дорогих гостей». Не забывайте: это середина мая — самое голодное время во все времена. Где и как принять, чем накормить более пяти тысяч человек и несметное количество животных? А ведь приехали они не на один день. Вот на что следовало бы, обратить внимание ученым, а не на какие-то там видения, которые изнуренному дальней дорогой и, вполне может быть, серьезно заболевшему человеку могли представляться...

4.

Абсурдность ситуации, возникшей после «научной» обработки очень сомнительной «Мешхедской рукописи», приписываемой ибн-Фадлану, очевидна. И на ней не стоило бы даже останавливаться. Но подобные ситуации возникают, а при преднамеренном подходе к вопросу исследования, особенно при слабости источниковой базы, они превращаются в некий «аргумент для доказательства» других не менее спорных моментов в освещении истории. Например, до сих пор остается открытым вопрос о том, каким путем шли татаро-монгольские войска при осуществлении своих планов по захвату Восточной Европы. Большинство историков полагают, что направление движения было с юга на запад и в чем-то повторяло схему движения миссионерской экспедиции ибн-Фадлана в 922 году, а первое сопротивление, с которым столкнулись татаро-монголы на этом пути, было оказано якобы со стороны т. н. «камских булгар» у переправы через реку Яик. Но, если принять такую точку зрения, сразу же возникает множество вопросов.

Вот, например, обращает на себя внимание тот факт, что ибн-Фадлан имел дело с «царем булгар Алмушем, сыном Шилки». По ибн-Русте, известно, что этого Алмуша уже знали на востоке до его встречи с ибн-Фадланом. И это чрезвычайно важно потому, что знали его как «царя» фанагорийских болгар! А Фанагория, как известно, располагалась на более чем 1500 километров южнее Камского устья и как раз на той дороге, по которой ибн-Фадлану быстрее и удобнее всего можно было бы добраться до булгар. В этом случае особых сомнений в реальности путешествия ибн-Фадлана на Волгу (но не выше современного Волгограда) не возникало бы. Хотя, как отмечает и А. П. Ковалевский, «ничего из задуманных планов не было выполнено... Для политики халифского правительства результаты равнялись нулю. Огузы ислама не приняли, царь булгар, не получив денег на постройку крепости, изверился в оказании ему халифом помощи и предпочел сохранить тесную связь со Средней Азией. В Хазарии мусульманская партия подверглась репрессиям».

А прикамские земли не только для ибн-Фадлана, но и для аль-Гарнати, который длительное время жил в Саксине (в дельте Волги) более чем на 200 лет позднее, оставались «землей мраков», где могли обитать, по представлениям средневекового человека, лишь мифические «Йаджудж и Маджудж» (гог и магог).

Главное же состоит в том, что никаких путей сообщения в направлении воображаемого продвижения каравана ибн-Фадлана никогда не было и вряд ли когда-либо будут ввиду полного отсутствия физических возможностей их прокладки. И это доказано экспериментально. В августе 1935 года все советские газеты писали о «Беспримерном во всемирной истории» конном переходе тридцати туркменских всадников из Ашхабада в Москву*⁶. Вот некоторые выписки из газеты «Известия».

«... Строптивая природа, казалось, напрягла всю свою злую изобретательность, придумывая все новые трудные препятствия на их пути. Она оставляла их надолго без воды, они шли под ливнями и палящими лучами солнца, их кони увязали в песках по колено. Природа испытывала стойкость людей и выносливость коней.

Но всадники безостановочно шли вперед. Укладывали на целые километры дорогу саксаулом, который собирали в степи. Сбрасывали с собственных плеч халаты и укрывали ими лошадей. Отдавали последнюю воду из походных баклаг свои четвероногим друзьям. В Усть-Юрте таскали по скалистому скату пятипудовые бочки с водой из родников, которые удавалось обнаружить под пятой плоскогорья. Рыли колодцы, искали, когда иссякал фураж, дикорастущую люцерну, рвали ее руками, собирая ежедневно столько, чтобы конь был сыт. Так они шли 84 дня на своих ахалтекинцах и йомудах, на сухих тонкошеих конях через Кара-Кум, Усть-Юрт, Поволжские степи — к сердцу Союза, в столицу Родины...

«Товарищ Сталин,— говорил им на торжественном приеме нарком обороны К. Е. Ворошилов, — очень внимательно следил за всеми сообщениями о вашем пробеге. Он говорил со мной о нем, характеризуя его как героический подвиг, который могли совершить только люди нашей страны».

Из официального сообщения ТАСС:

«Славные конники Туркмении, совершившие беспримерный пробег Ашхабад — Москва, вчера, 23 августа, были приняты в Кремле... Тов. М. И. Калинин вручает награды тридцати отважным участникам беспримерного в истории кавалерии конного перехода Ашхабад — Москва. Вызываются вслед за этими конниками те, кто обслуживал героический пробег, обеспечил его успех. Это врачи, снабженцы, шофер, седельных дел мастера, радист, фуражир и другие...»

Из Постановления ЦИК Союза ССР:

«За беспримерный в истории конницы конный переход Ашхабад — Москва, совершенный колхозниками-ударниками Туркменской ССР на своих колхозных лошадях по маршруту, пролегающему значительной частью по бездорожью в безводной местности: Наградить орденом «Красной Звезды»: (перечисляются 30 конников). Наградить грамотой ЦИК Союза ССР участников конного перехода (перечисляются имена 17 человек, сопровождавших и обслуживавших переход). Слава бесстрашным джигитам знойной Туркмении!»

Итак, у славных джигитов были в распоряжении точные географические карты, необходимые приборы и радиотехника, маршрутные предписания, по которым они знали даже и без дорог, по какому направлению надо идти до ближайшего пункта, где можно найти пищу и кров для 47 человек и корм для лошадей. Эти специально подготовленные люди, выросшие в климатических условиях пустынь и полупустынь, ехали на лучших лошадях местной породы, известных во всем мире исключительной резвостью и выносливостью, ехали по своей родине, где на каждом километре пути ощущали заботу и внимание всей страны. А то несметное число средневековых авантюристов?..

5.

И тем не менее рассказы о якобы реальном существовании в прошлом «камских булгар» и «древней волжской Болгарии» строятся не только на произвольных толкованиях переводов рукописей средневековых мусульманских авторов. Были и сейчас находятся историки, всерьез пишущие о каких-то «русско-булгарских» отношениях при Владимире Святославовиче (конец Х в.), Андрее Боголюбском (XII в.) и других русских князьях вплоть до татаро-монгольского нашествия. При этом, как и первые русские историки, в основном опираются на свои «оригинальные прочтения» различных летописей. До сих пор еще можно встретиться с утверждениями, что до низовий Камы из Киева, например, можно было добраться легко и просто, что по пути в Хазарию (?!) в камский Булгар в 60-х годах Х века «заглянул» киевский князь Святослав Игоревич, «разгромил» его и с победой вернулся назад. Распространяются легенды о том, как Владимир Святославович при выборе новой веры, пригласил к себе волжских болгар и с любопытством слушал о «прелестях и преимуществах» ислама и т. д. Какая чушь, не правда ли?..

Естественно, не все соглашались с такой «небывальщиной». И среди них — выдающийся историк и археолог академик Борис Александрович Рыбаков (1908—2001). В 50-х годах он пытался прояснить для себя такой вопрос: по какому пути люди Х века (например, жители Киева и Булгара) могли сообщаться между собой? И даже написал в связи с этим небольшую статью «Путь из Булгара в Киев» (см. сб.: «Древности Восточной Европы». — М., 1960).

Так вот, Рыбаков писал тогда: «Не подлежит сомнению, что связи северо-восточной Руси с болгарами могли осуществляться через реки Волга, Ока, Клязьма... Но для Киева это был слишком далекий, окружной путь» (Указан. сборник, с. 189). А прямой сухопутной дороги не было. От ископаемого городища Вантит (Б. А. Рыбаков предположительно допускает, что он мог быть последним пограничным пунктом Киевской Руси) в сторону Волги на протяжении более 700 км (!!!) было сплошное бездорожье — овраги, болота, дремучие леса...

Со времен В. Н. Татищева в официальной истории России запечатлен поход киевского князя Святослава Игоревича на Хазарию в середине 60-х гг. Х в. На картографической схеме этого похода, не раз публиковавшейся в различных изданиях, есть закамские Булгары и Биляр. С этим приходится считаться. Нередко можно встретиться, как отмечалось, с голословными утверждениями о том, что через эти же города с незапамятных времен проходил Великий («шелковый») торговый путь из Западной Европы в Китай.

Если последний «факт» легко опровергнуть путем все тех же логических доводов, которые приводились в связи с якобы имевшей место булгарской миссией ибн-Фадлана (тем более что достоверно известно: т. н. «шелковый путь» из Европы пролегал через северный Кавказ и по южному побережью Каспийского моря далее на восток), то в случае со Святославом сделать тоже самое сложнее. И объявлять хазарский поход Святослава, пусть во многом легендарный, всего лишь эпизодом из русского фольклора я не собираюсь.

6.

События, связанные с походом Святослава Игоревича на Хазарию, изложены не только в «Повести временных лет». О них говорится в записках современников русского князя ибн-Хаукаля («Книга путей и государств»), Константина Багрянородного («Об управлении империей»), им посвящены специальные труды известных российских историков М. Н. Тихомирова, В. Т. Пашуто, А. Н. Сахарова и др. Но вот, что интересно: все специалисты непременно обращают внимание на «необычность и странность» направления движения русского войска, выступившего в 964 г. в поход на Хазарию: не по старинному пути «из варяг в греки» вверх или вниз по Днепру, а пешим порядком в сторону северо-восточных лесов. Двигаясь в этом направлении по неведомым тогда лесным дебрям и болотам (а до низовий Камы надо было пройти, по меньшей мере, около двух тысяч километров) дружина Святослава обязательно по растратила бы всю свою боеспособность и ей было бы уже не до Хазарии. Не так ли?.. Кроме того, разумно ли было в то время открывать военные действия против потенциального союзника — Волжской Булгарии, которая (если верить весьма глухим и противоречивым сведениям) сама будто бы страдала от хазарского ига?

Но перед историком, в задачу которого входит прежде всего освещение «славного прошлого» древней Руси, видимо, такие вопросы не возникают. Для него не столь уж важно точное месторасположение Булгара. Если этот город находился где-то в низовьях Камы, из этого он только может сделать умозаключение, что и столь отдаленные от Киева территории еще в те далекие времена находились под русским влиянием*⁷.

Углубленный же анализ по известным источникам всех обстоятельств времени похода русских на Хазарию, предшествующих и последующих за ним событий показывает, что вся жизнь Святослава — это сплошной вызов Византийской империи, яростный и бескомпромиссный, ставший его славой и его трагедией. Все внимание Киевской Руси тогда было обращено на юг. И, как уже было сказано в предыдущей главе, Итили (в данном случае и название столицы Хазарии, и реки Волги в тот период) Святослава вовсе не интересовали. А ибн-Хаукаль, на известия, которого ссылались как на первоисточник многие историки, ошибочно переносил на Волгу военные действия русских против дунайских болгар. Святослав начал борьбу против Хазарии в низовьях Дона и на Кубани, а не на Волге, потому что тогда его интересовала на юго-востоке только судьба Тмутороканской Руси. Вскоре он перенес военные действия в Крым, потом на Балканы и, захватив почти все европейские владения Византии, поставил даже вопрос об уходе греков из Европы в Малую Азию. Но затем русский князь потерпел ряд серьезных военных неудач. Об этом же пишет и упомянутый Сахаров. Но признание этого факта вовсе не исключает разгрома русскими в начале борьбы за выход к южным морям приазовской Болгарии, примыкавшей к Руси с юго-востока и зависимой в тот период от хазар.

И вот примерно такая же путаница, как в случае с освещением южных походов Святослава Игоревича, наблюдается при трактовке военных действий Владимира Святославовича в 985 году, упомянутых в «Повести временных лет» так: «В лето 6493 (985) пошел Владимир на болгар с дядей своим Добрынею, в лодьях. А торков привел берегом, на конях. И победил болгар». Летописец не уточнял, какие именно болгары имелись в виду — волжские или дунайские. Из такой сложной ситуации современный комментатор летописи выходит с помощью следующих рассуждений: «Сама логика рассказа, участие в походе торков-огузов, кочевавших в Х веке на обширных пространствах от Аральского моря и до Днепра, — все это подсказывает восточное, волжское направление похода Владимира. Большинство летописцев XV—XVI веков так и полагало; они называли болгар, на которых напал князь Владимир, «низовскими» или «волжскими» (см.: Карпов А. Ю. Владимир Святой. — М., 1997, с. 134).

Логика рассказа, участие в походе торков здесь, как видят читатели, никакого «восточного, волжского направления» не подсказывают. Это — во-первых. Во-вторых,— «низовские» — не обязательно «волжские», а все те, кто ниже по течению. Кроме того, на поход Владимира 985 года существует и другие точки зрения.

Так, В. Н. Татищев, который, можно полагать, кроме «Повести временных лет» использовал и другие источники, в своей «Истории Российской» начинает изложение тех же событий следующим образом: «Владимир, собрав воинство великое, и Добрыню, вуя своего, призвав с новгородцы, пошел на болгоры и сербы в лодиях по Днепру, а конные войска русские, торков, волынян и червенские послал прямо в землю болгорскую... И по жестоком сражении победил Владимир болгоров и сербов и попленил земли их..» (Собр. соч., т. 2. — М., 1994, с. 57—58). Здесь какой-либо подсказки читателю не требуется, направление похода юго-западное, потому что все знают: сербы на Волге никогда не жили.

Вместе с тем сербско-болгарская версия военного похода князя Владимира в 985 году, как было установлено,— это не домыслы В. Н. Татищева, на которые он вообще-то не скупился. О войне с дунайскими болгарами и сербами писал еще польский хронист XVI века Мацей Стрыйковский*⁸.

Позднее такой же точки зрения придерживались многие ученые. И все же упомянутый выше историк А. Ю. Карпов, не соглашаясь с «сербско-болгарской версией», находит, что она основана на ошибочном прочтении одного из списков древнерусского источника «Память и похвала князю Русскому Владимиру», где есть словосочетание «сербяныи болгары». В первоисточнике же, утверждает А. Ю. Карпов, было «серьбреныа болгары», но якобы «для книжников более позднего времени название «серебряные болгары» оказалось совершенно непонятным» и потому дескать, это сочетание было прочитано ими «как сербяны и болгары»*⁹ (см.: Указан. работа, с. 136).

Вот еще повод посетовать на неразработанность источниковедения нашей древнейшей истории. Сколь хрупка оказывается фактическая основа исследований. Один миф порождает другой. Легко догадаться, сколько споров вызвал тот поход Владимира, сколько копий было сломлено, сколько предположений о причинах похода было высказано. Как менялся взгляд на историю русско-болгарских и русско-сербских отношений!

7.

В связи этим мне вспоминаются споры вокруг происхождения бесерменов, о которых мы отразим в главе «Каз иле — Казакия моя». Существует мнение: они — потомки т. н. «серебряных булгар», имевших якобы на берегах Чепцы и Вятки свои пушные фактории еще до татаро-монгольского нашествия. Но каких-либо письменных источников или вещественных данных, подтверждающих это мнение нет, и базируется оно, видимо, на глухом упоминании арабского географа аль-Мукаддаси (который сам, конечно, в этих краях никогда не бывал) о существовании некогда здесь родственного булгарам племени нукард без конкретной локализации его местообитания. На основе некоторого звукового сходства названия неведомого племени с гидронимом Нохратка (тат.: — Нократ елгасы в данном случае речушка, впадающая в небольшую же речку Салман в Алькеевском районе Татарстана) и Нократ (татарское, кстати, малораспространенное даже среди местных татар, название реки Вятки) Г. Перетяткович со ссылкой на Д. Хвольсона, В. Григорьева и П. Кеппена отождествляет «нукрадов» с «серебряными болгарами» и поясняет от себя: «серебряные болгары или нукратские — от близости серебряных рудников в местах их обитания» (см.: Указан. работа, с. 36-37).

Принимая такие сведения за чистую монету, уже в наше время историк И. Г. Добродомов даже написал статью «К вопросу о «серебряных болгарах» (см.: сб. «Древнейшие государства Восточной Европы». — М., 1995, с. 149—154). В ней, автор, в основном ссылаясь на любительскую работу С. М. Шпилевского «Древние города и другие булгаро-татарские памятники в Казанской губернии» (Казань, 1877) *¹⁰ повторяет старые байки про якобы живших недалеко от Биляра народности под именем «серебряные болгары».

Полноте! Геологическая история и географическое устройство Восточной Европы, особенно её равнинной части, таковы, что здесь серебряных руд никогда не было и в помине. Недоразумение идёт опять-таки от неправильного прочтения существовавшего якобы источника «нукрад», подразумевая под ним близкое по звучанию арабское слово «нөкра» (серебро). Жаль, что этот курьез не был своевременно замечен и некоторые из историков и сегодня продолжают говорить о каких-то мифических «серебряных» и «черных» (якобы от черной мусульманской одежды*¹¹) болгарах.

8.

Правда, специалисты при выяснении этимологии слова «нократ» не допускают столь очевидных глупостей*¹². Чем интересны для нас публикации этих трех авторов. Во-первых, они указывают на время, когда мог появиться гидроним — вариант Вятки, и связывает его с появлением здесь новгородских ушкуйников, т. е. с XIV в. Во-вторых, Ф. Г. Гарипова, например, допускает, что гидроним может быть связан с этнонимом «нократ». Главное же, последний из названных авторов — М. И. Ахметзянов приводит в пользу доказательства нашей гипотезы ряд новых, чрезвычайно важных фактов.

«Впервые в исторических источниках, — пишет он, — с названием Нократ мы встречаемся в «Истории Булгарии» Хисаметдина Муслими. Сами источники труда относятся к периоду Казанского ханства и как цельное произведение, по мнению Ш. Марджани и М. Г. Усманова, сформировались в конце XVIII — начале XIX вв.» Автор статьи вместе с тем выражает сомнение, что слово «нократ» хоть как-то связано с арабским «нөкрa», и убежден, что гидроним (в данному случае татарский вариант названия реки Вятки) возник на местной почве. К сожалению, М. И. Ахметзянов, как и В. А. Никонов, склонен считать, что Нократ — сокращенный вариант названия Новгорода Великого по выговору татар, поскольку именно по Вятке новгородские ушкуйники спускались в Предкамье, а сама река в тот период открывала кратчайший путь до новгородских земель. Говорю: «к сожалению», потому что все-таки это мало правдоподобно, а в самой работе Ахметзянова в связи с его гипотезой приводятся интереснейшие сведения, говорящие как раз в пользу ногайского происхождения слова «нократ».

Так, в упомянутой статье он пишет: «В болгаро-татарской денежной системе есть своя хорошо отлаженная терминология. Предки татар, начиная с XIV века, монеты, отчеканенные в русских княжествах, стали называть «нократскими деньгами» («нократ тәңкәсе»). Это, прежде всего, относилось к тем монетам, на которых имелись надписи на двух языках. Например, известна монета, на одной стороне которой написано: «Эс-солтан-эл-эгъзэм Мохэммэд Узбэк» («Султан великий Мухаммед Узбек»), а на другой — «Печать князя великого Дм.» Такие монеты начал чеканить в Москве великий князь Дмитрий Иванович (Донской) «.

И как здесь не вспомнить о предании ногайцев, приведенном Г. И. Перетятковичем в книге «Поволжье в XV и XVI вв.», о том, что они (ногайцы) появились в Волжско-Камском крае во времена хана Узбека! Правда, отдельные группы черукасов, как отмечалось, поселялись здесь и значительно раньше, например, уже при первых вылазках новгородских ушкуйников со стороны Вятской земли и необходимости защиты северных границ Золотой Орды, т. е. в середине XIV века. Тогда-то, как было сказано, и появилась необходимость в основании Казани как сторожевого пункта первоказаков края.

О месте серебряных монет и их значении в жизни современных кряшен я уже писал в одной из своих книг (см.: Новые срубы. — К., 1990). Тогда я и не предполагал, что некоторые из монет, а были среди них и «талир тәңкәләр» и «диргэм тәңкәләр» (голландские и германские талеры, восточные диргемы), называются ещё и «нократ тәңкәләр», хотя какие-то «странные» монеты на старинных женских украшениях кряшенок со следами буквенных знаков кириллицы и арабской вязи одновременно мне встречались. Но ничего противоестественного в этом, как теперь думается, нет. Ведь не могли же потомки нократов среди украшений, принадлежащих им, особо выделять ещё какие-то «свои собственные» монеты. Только для людей со стороны они могли быть «нократскими».

М. И. Ахметзянов также отмечает, что на чувашском языке все старинные серебряные монеты, используемые в чувашских женских украшениях, называются «нухратами» и, поскольку для обозначения серебра у них, как и у татар, имеются свои собственные слова, а арабское «нөкрa» им вовсе не знакомо, то в данном случае можно вести речь только о заимствовании в определенный период истории.

Очевидно, своим новым соседям ордынские казаки представлялись, тогда как «нократы» (нойоны из кераитов), конечно же, не вкладывая в это название никакого этногенетического смысла, а лишь подчеркивая этим свой социальный статус. Ведь национального самосознания народов тогда еще не было. Пожалуй, именно этих «нократов» — бесерменов имел в виду Ризаэтдин Фахретдинов в своем «Открытом письме Уфимскому горисполкому» (1925), где муфтий, перечисляя группы татар, оказавшихся в лоне православия, говорит о каких-то, по другим источникам науке неизвестных, «мөкрa» (см.: «Идел», 1991, № 8—9, с. 93).

Множество спорных вопросов, в т. ч. и о «серебряных болгарах», касающихся происхождения народов Волжско-Камского края, было вынесено на обсуждение IV Археологического съезда в Казани (1877). Ни к какому однозначному выводу историки и археологи, конечно же, не пришли. Закрывая съезд, его председатель проф. Д. А. Корсаков заявил: «К какому племени принадлежали булгары, населявшие это царство (имеется в виду Булгарский улус Золотой Орды. — М. Г.) и давшие имя этой стране?.. В каком из теперешних племен Среднего Поволжья можно искать их потомков? Какое отношение волжские булгары имеют отношение к болгарам дунайским? Все эти вопросы до сих пор не разрешены наукой положительно, да и навряд когда-либо могут быть разрешены должным образом» («Труды IV Археологич. съезда...», т. 1, с. 7-8).

Нечто подобное могли бы констатировать и участники современного форума археологов, поскольку позитивных сдвигов в решении поставленных еще 125 лет назад вопросов нет. Это, видимо, потому, что бесперспективно с археологической точки зрения само поле исследования, отсутствует для его начала, так сказать, даже простейший «подъемный материал».

Тем не менее, мифы и небылицы о «Великой Волжской Булгарии» еще живы и практически беспрепятственно расползаются по книжным страницам. На то есть причины, и дело не только в вымышленной «булгарской теории».

__________

¹ Праболгары, будучи уральскими уграми, оказались в составе гуннов, видимо, не ранее 2-й половины II века (см.: Гумилев Л. Н. Хунну. — М., 1993)

² Отождествляли предков чуваш с булгарами не только Ковалевский, но очень многие, достаточно авторитетные отечественные (среди которых Х. Фаизханов, Н. И. Ильминский, А. П. Смирнов, В. Ф. Смолин, Н. И. Воробьев и др.) и зарубежные исследователи (например, Юлай Шамиль). И все же углубленные поиски, прежде всего, крупнейшего советского археолога М. И Артамонова, корней этого народа приводят к хазарам. Он писал: «Время распространения владычества хазар на Великую (Фанагорийскую — между Доном и Кубанью. — М. Г.) Булгарию остается неизвестным, равно неизвестно и то, каким образом в состав населения этой страны попали савиры — сувары-чуваши, в предшествующей своей истории тесно связанные с хазарами, в какой-то своей части оставшиеся в Дагестане и слившиеся с хазарами» («История хазар», Л., 1962, с. 174).

³ См.: Ковалевский А. П. Книга Ахмеда ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 гг. — Харьков, 1956, с. 61; он же. Чуваши и булгары по данным Ахмеда ибн-Фадлана. — «Ученые записки НИИ языка, литературы и истории при СМ ЧАССР». Вып. IX. — Чебоксары, 1954

⁴ И, в действительности, очень скоро такая геополитическая ситуация, назревавшаяся вокруг Каспийского и Черного морей, между Волгой и Днепром, стала причиной начала завоевательных походов князя Святослава Игоревича 960-х годов и падения хазарской столицы Итиля от одновременных ударов (очевидно, согласованных) с востока и юго-востока (гузы) и запада и северо-запада (славяне).

⁵ См.: Якубовский А. Ю. К вопросу об исторической топографии Итиля и Болгар в IX-X вв. — «Советская археология», 1948, Х, с. 257.

⁶ Об этом в связи с отрицанием возможности наступления татаро-монгольских полчищ в Восточную Европу через безводные пустыни и полупустыни Средней Азии и Казахстана вспомнили С. И. Валянский и Д. В. Калюжный в своей книге «Другая история Руси. От Европы до Монголии» (М., «Вече», 2001).

⁷ См.: А. Н. Сахаров. «Мы от рода русского...». — Л., 1986, с. 261-270.

⁸ В русском переводе его известия опубликованы в серии книг «Откуда есть пошла Русская земля». Кн. 1. — М., 1986.

⁹ Между прочим, также прочитывали это место и были сторонниками «сербско-болгарской версии» академики Е. Е. Голубинский (1834-1912), М. Н. Тихомиров (1893-1965), профессор В. В. Мавродин (1908-87) и др. видные историки.

¹⁰ Белорусский ученый С. М. Шпилевский (1833-1907) жил в Казани с 1860-х по 1880-е годы. Юрист по образованию, он увлекся здесь краеведением, издавал первую в крае частную газету «Справочный листок города Казани» (1867), собирая сведения о прошлом губернии, стал одним из инициаторов создания при Казанском университете Общества археологии, истории и этнографии. В названной книге было много «чрезвычайно интересного и нового», но, как выяснилось позднее, не до конца автором понятого и осмысленного.

¹¹ «Чёрными» в источниках назывались приазовские болгары. Возможно, потому что, с точки зрения «просвещенного» запада, оставались в язычестве. Мусульманская же одежда, особенно на юге, — не обязательно чёрная, скорее — белая.

¹² См.: Никонов В. А. Краткий топонимический словарь. — М., 1966, с. 93; Гарипова Ф. Г. Татарстан гидронимнары сузлеге. — Казан, 1990, с. 41, 92, 170; Ахметзянов М. И. Нократ иделе. — «Офык», 1991, № 4, с. 44—45.