О булгарской «теории»

Глухов М. С.
О булгарской «теории»

 

Ссылки

• Глухов, Максим Степанович // Википедия

 

Честно говоря, я всегда сомневался и до сих пор сильно сомневаюсь в том, что до нашествия татаро-монгол в низовьях Камы жили сколько-нибудь значительные группы людей, называвшие бы себя булгарами. Правда, имеются сведения (которые, по нашему мнению, все-таки относятся к северокавказским болгарам), что они пытались оказывать сопротивление завоевателям, за что по чингисхановым правилам должны были быть уничтожены. В то же время писалось, что значительная часть этих северокавказских болгар «покорилась без сопротивления» пришельцам и уже на их стороне принимала участие в битве на Калке. Сообщалось также, что небольшие группы уцелевших после 1223 года, возможно, смогли укрыться в черемисских лесах. Кто-то сумел найти убежище в северо-восточных русских княжествах. И очень даже возможно, что именно тогда в низовьях Камы сформировалась какая-то жиденькая масса населения — наследница культуры причерноморских и приазовских болгар, которая до второго, уже основательного, появления татаро-монгол в Восточной Европе в 1236 году успела кое-как обосноваться на новом месте и даже основать здесь подобие городка, назвав его Болгар-аль Джадит (Новый Болгар).
И все же факт остается фактом: во второй половине XIII века на Средней Волге такого народа, как булгары, не было.

Сила советских ученых, любил повторять он, в степени их вооруженности методами марксистско-ленинской теории, и даже прямо указывал на то, что «письменные и неписьменные источники к нашим услугам. Но источник, какой бы ни был, может быть полезным лишь тогда, когда исследователь сам хорошо знает, чего он от него хочет» (Киевская Русь, с. 21). Т. е. академик призывал из массы источниковых данных сознательно отбирать только те, которые «работают» на установочную идею. И надо сказать, что это рекомендация была услышана многими историками того времени.

 

---

 

С высот большой науки, казалось бы, не столь важен сам факт, кто именно и когда заложил город Казань. Но вопрос этот вовсе не праздный. Он связан с решением проблемы этногенеза народа, называемого ныне казанскими, а ещё шире — поволжскими татарами. После некоторого затишья вокруг вопроса о том, кто мы и откуда, в печати Татарстана снова, теперь уже на более серьезном уровне, разгорелся все тот же, вроде бы изрядно поднадоевший читателям, спор.

В марте-апреле 1996 года «Аналитический центр» при журнале «Идель» опубликовал стенограмму своего очередного заседания, на котором обсуждались концептуальные проблемы создания истории татарского народа. В апреле того же года сразу в трех номерах газета «Казанские ведомости» под рубрикой «История с историей» напечатала статью корреспондента «Огонька» Светланы Бесчетновой «Нация в поисках родины» (о беспрецедентном случае, когда некий фанатик-булгарист всенародно судился только ради того, чтобы в графе о национальности его паспорта записали бы: «булгар»). Тогда же в еженедельнике «Молодежь Татарстана» появился памфлет этнолога Дамира Исхакова «Был ли питекантроп татарином, или размышления об академических «завихрениях» в Татарстане». Автор приглашал высказаться по поднятым им проблемам и других ученых.

Не прошло и месяца, своей огромной (в несколько колонок в пяти номерах) публикацией оживил «Дискуссионный клуб» газеты «Ватаным Татарстан» академик М. З. Закиев. Она многозначительно и обязывающе называлась: «Пишется ли наша история и как?» Одновременно в еженедельнике «Казанское время» сообщалось о письме 22 ведущих сотрудников Института языка, литературы и истории АНТ на имя Президента республики М. Ш. Шаймиева о невозможности научной работы под началом того самого Закиева. Само собой разумеется, при таком обороте мне как историку, знакомому с тонкостями дела, уже не пристало отмалчиваться.

До установления истины, сами понимаете, ещё далеко. Поэтому сначала давайте разберемся вот в чем. Честно говоря, я всегда сомневался и до сих пор сильно сомневаюсь в том, что до нашествия татаро-монгол в низовьях Камы жили сколько-нибудь значительные группы людей, называвшие бы себя булгарами. Правда, имеются сведения (которые, по нашему мнению, все-таки относятся к северокавказским болгарам), что они пытались оказывать сопротивление завоевателям, за что по чингисхановым правилам должны были быть уничтожены. В то же время писалось, что значительная часть этих северокавказских болгар «покорилась без сопротивления» пришельцам*¹ и уже на их стороне принимала участие в битве на Калке. Сообщалось также, что небольшие группы уцелевших после 1223 года, возможно, смогли укрыться в черемисских лесах. Кто-то сумел найти убежище в северо-восточных русских княжествах. И очень даже возможно, что именно тогда в низовьях Камы сформировалась какая-то жиденькая масса населения — наследница культуры причерноморских и приазовских болгар, которая до второго, уже основательного, появления татаро-монгол в Восточной Европе в 1236 году успела кое-как обосноваться на новом месте и даже основать здесь подобие городка, назвав его Болгар-аль Джадит (Новый Болгар).

И все же факт остается фактом: во второй половине XIII века на Средней Волге такого народа, как булгары, не было. Его с некоторым опозданием, но, видимо, с основательной переоценкой всего им же написанного, признал и Р. Г. Фахрутдинов, который до 1989 года в полном согласии с А. Х. Халиковым и другими приверженцами т. н. «булгарской теории» был противником «татаризма». На стр. 180 своей работы «История татарского народа и Татарстана» (К., 1995) он прямо пишет, что в составе Казанского ханства никаких булгар не было. В этой книге совершенно правильно, на мой взгляд, проводится мысль о том, что, хотя сама Казань была преемницей Болгара-на-Волге, но Болгар этот был золотоордынским городом.

Впрочем, это не открытие. Если подойти к этой проблеме строго по научным критериям, такой народности здесь очевидно никогда и не существовало.

Ну, во-первых. Какими-либо сведениями о переселении болгар на север, в низовья Камы ранее первой четверти XIII в. наука не располагает. Феофан Византиец прямо говорил, что древняя Великая Болгария располагалась на Северном Кавказе в бассейне реки Кубани и после расселения своих братьев за Дунаем на земле предков остался старший из сыновей Кобрата — Батбайян. Другой сын Кобрата — Котраг перешел за Танаис (Дон), «поселившись против старшего брата».

Во-вторых. Эти исторические факты признавали даже основатели «булгарской теории» Б. Д. Греков и Н. Ф. Калинин, сделав существенное замечание: «Известие Феофана о продолжавшемся после событий VII в. обитании булгар (здесь все же не следовало употреблять ни чем не обоснованный этноним «булгар» — М. Г.) в Приазовье и Предкавказье подтверждают другие авторы: VIII века — Моисей Хоренский, довольно детально описывающий Предкавказье под именем «Сарматии» и перечисляющий живущие здесь тюркские и булгарские племена (заметим и мы: Греков и Калинин все-таки были склонны отделять булгар от тюркских племен. — М. Г.); Х века — Масуди, упоминающий «город Булгар на берегу Мантышского (Меотийского) моря» (Материалы по истории Татарии. Вып. 1. — К., 1948, с. 110).

В-третьих. Наиболее авторитетный среди тюркских народов историк и филолог ХI века Махмуд Кашгарский в своей широко известной карте расселения тюрок, как отмечалось, локализировал город Сувар на Северном Кавказе, а Болгар как город и государство вообще не указывал.

И, в-четвертых, — просто не было в низовьях Камы для этого соответствующей культурной и экономической базы. Полукочевнические Камские Булгары (мы имеем ввиду здесь не государство, а территорию с населением неизвестной этнической принадлежности) накануне прихода сюда батыевых войск переживали стадию раннего феодализма, отношения в духовной сфере тогда находились здесь лишь на психологическом уровне, которые, как известно, не способствовали формированию национального самосознания, а небольшие группы беженцев с юга не могли его определять.

Но самое главное — приоритетного вероисповедания, которое могло бы выработать идеологическое единство общества, по достоверным источникам, здесь также не было. Во всяком случае, ни одна археологическая экспедиция ещё не обнаружила в пределах т. н. Камской Булгарии домонгольского периода хотя бы остатков культовых сооружений, надгробий, эпиграфических памятников или хотя бы каких-либо следов распространения грамотности, якобы получившей широкое распространение среди булгар. Где, покажите мне, пусть обгорелый и полуистлевший, клочок бумаги или бересты с образцом письменности «булгар» того времени? Ведь нет ничего!

2.

— Как так, — вполне резонно могут возразить мне читатели, привыкшие верить во всем печатному слову, — а множество статей и книг, выпущенных по булгарской тематике только за последние годы? Упоминания о булгарах и даже целые страницы описаний их образа жизни в трудах средневековых арабских географов, путевые дневники миссионеров, наконец. Что же, и старым рукописям не верить?..

Прослыть «Фомой неверующим» мне не хотелось бы. С полным уважением к чужим трудам я внимательно старался прочесть каждую строку, касающуюся этнической истории предполагаемых (да, по-моему, — только предполагаемых) нижнекамских булгар. Подхожу к проблеме вполне осознанно и слышу о чем говорю. Казалось бы, прочитано все, во всяком случае, все из того, что мне было доступно как простому смертному. А в доступной литературе по особенно интересующему меня периоду (IX—Х вв.) говорилось преимущественно о приазовских и задунайских болгарах и почти ни слова о так называемых «булгарах».

Признаюсь сразу: подлинных средневековых рукописей в руках я не держал. А, вы думаете, имели с ними дело упомянутые выше Б. Д. Греков с Н. Ф. Калининым и их послушные ученики? Нет, разумеется, потому что в библиотеках и архивах подлинных рукописей тысячелетней давности практически нет. Но они довольно-таки ловко оперировали извлечениями из списков старых арабских и персидских рукописей так, как-будто читали их в оригинале. Я бы так не смог, честно. Хотя с особенностями арабской графики и некоторыми правилами восточного правописания и чтения знаком, при случае с помощью словарей мог бы прочесть и перевести.

Но наиболее ранние списки, о которых идет речь, насколько известно, в основном хранились и хранятся в фондах Британского музея в Лондоне, в крупнейших библиотеках Парижа, Рима, Барселоны, куда они попадали в разное время и разными путями. Ознакомиться с ними советские ученые 30—50 годов никакой возможности не имели. Они просто были «не выездными», за исключением разве только таких «светил», как Б. Д. Греков, которому компартия доверила возглавить в те годы «ответственейший участок соцстроительства» — переписку отечественной истории «в свете последних решений пленумов ЦК».

Времени на размышления, как всегда в таких случаях, не было. Верный и испытанный в подобных делах товарищ Греков Б. Д., назначенный (тогда не выбирали) в связи с важным партийным поручением академиком АН СССР, видимо, особенно не волновался. Эка невидаль: составить историю «каких-то» камских булгар домонгольского периода! Тема для него знакомая, проба пера состоялась (имеется в виду его работа «Волжские болгары в IХ—Х вв.»). Она писалась одновременно с такой большой монографией, как «Киевская Русь» (М., 1945), и завершена в том же году. Удивительно только, как это удалось сделать за столь сжатое время, ведь этого Грекова на площадках археологических раскопок почти никто никогда не видел.

Но секрета такой «научной производительности» он не скрывал от своих коллег. Сила советских ученых, любил повторять он, в степени их вооруженности методами марксистско-ленинской теории, и даже прямо указывал на то, что «письменные и неписьменные источники к нашим услугам. Но источник, какой бы ни был, может быть полезным лишь тогда, когда исследователь сам хорошо знает, чего он от него хочет» (Киевская Русь, с. 21). Т. е. академик призывал из массы источниковых данных сознательно отбирать только те, которые «работают» на установочную идею. И надо сказать, что это рекомендация была услышана многими историками того времени.

Но какой цинизм в этой ничем не прикрытой преднамеренности «исследователя»! А, в общем-то, ничего удивительного для своего времени в этих словах казенного академика не было. Такова принципиальная сущность «научной» методологии марксизма-ленинизма: сперва установочная идея, а затем — подбор фактов под нее. «Солдата партии» долго учить этому не требовалось. Дело техники, сами понимаете. Иногда нечто «наукообразное» получалось...

В данном случае с фактами было трудновато. Но деваться некуда, партия сказала: «Надо!» И начали для приличия с обмена мнениями по «выдвинутой самой жизнью» проблеме, созвав с этой целью в апреле 1946 года специальную сессию Академии Наук СССР в Москве. То, что это было продолжением мероприятия «по промывке мозгов», начатого среди татарской интеллигенции в связи с постановлением ЦК ВКП (б) от 9 августа 1944 года «О состоянии и мерах улучшения массово-политической и идеологической работы в Татарской партийной организации», все понимали. Какого-либо научного интереса к «форуму учёных», как назвали сессию в газетах, никто особенно не проявлял.

Как и ожидалось, сессия прошла вяло. Как-то незаметно для слушателей проскользнул основной доклад, сделанный А. П. Смирновым, ведущим специалистом по древним болгарам. При характеристике этого доклада я вовсе не случайно использовал слово «проскользнул». Доклад удивительно был гладким, без каких-либо шероховатостей, но главное — в нём, ни словом не указывалось на результаты собственных исследований докладчика и трудов его коллег.

А результаты кое-какие были: один из предвоенных выпусков «Трудов Государственного исторического музея» (М., 1940) почти полностью отводился «Очеркам по истории древних булгар» А. П. Смирнова*², где имелись довольно наукообразные выводы. Почему бы не упомянуть об этом? Кроме того, уже была опубликована работа о волжских болгарах самого Б. Д. Грекова. Об этом ни в основном докладе, ни в содокладе, ни в выступлениях не было сказано ни слова. Странновато, не правда ли? Похвалить хотя бы самого Б. Д. Грекова за его «ёмкий и весьма ценный научный труд» по тем временам не помешало бы...

Стенограмма сессии опубликована, и можно убедиться, что представленные там доклады (не только одного А. П. Смирнова) были и в самом деле «скользкими». Понятно поэтому, что никаких дискуссий, конечно, не было, да и участвовало на сессии вместе с председательствующим тов. Грековым Б. Д. и докладчиками человек пятнадцать*³. «Высвечиваться» никому не хотелось (как отметил один из выступавших, «вопросы, поднятые докладчиками, имеют кроме научного и сугубо политическое значение»). Ну, а результаты эта «научно-политическая» сессия дала: на десятилетия затормозила развитие исторической мысли не только в Татарской республике.

3.

Вернемся здесь к сказанному абзацем выше, в частности, к разночтениям в упомянутых работах Б. Д. Грекова и А. П. Смирнова одного и того же, казалось бы, этнонима: булгар — болгар. На это часто не обращают внимания не только неискушенные читатели, но и специалисты. Последние, правда, иногда оговариваются, что это, дескать, делается условно, просто ради того, чтобы было понятно о ком и о чем идет речь: «болгары»— это когда мы говорим о нижневолжских и причерноморских племенах и народностях, а этноним «булгары» употребляем при описании населения низовий Камы и Средней Волги. Неплохо придумано, и с такой обусловленностью можно было бы согласиться. Да, если бы...

Но ведь тогда мы вынуждены будем признать, что уже не позднее первой половины IX века в Восточной Европе — в Приазовье, за Дунаем и в низовьях Камы — существовало, по крайней мере, три народа (этноса) под одним и тем же названием. То ли в виде родоплеменных объединений, то ли в форме союза племён или больших групп людей, находящихся в стадии формирования такой общности, как народность. А в случае не согласия с таким положением, нам придется отказаться от параллельного использования двух якобы равнозначных этнонимов. И тогда надо будет согласиться с тем, что термины «болгар» и «булгар» в сущности, несут в себе разные содержания. Кроме того, мы должны иметь в виду, что термин «булгары» (применительно к нижнекамским племенам) не этническое название, а является обозначением всех носителей булгаро-билярской археологической культуры IX—X веков. В обыденной практике археологов такое вполне допустимо. Ведь никого не удивляет, например, условные термины «именьковцы» или «абашевцы», под которым подразумеваются древние жители определенной местности, региона — носители т. н. именьковской или абашевской археологических культур, но не установленной этнической принадлежности.

Вот с такими оговорками и условностями, конечно, можно принять самостоятельное существование термина «булгар». Но при этом мы должны чётко разграничивать источники. И не приписывать т. н. камским Булгарам существование городов, наличие в них медресе, мечетей ещё до посещения здешних мест ибн-Фадланом. Ведь она, эта обусловленность, сплошь и рядом игнорируется, особенно в последние десятилетия. К чему это приводит на практике? Приведем несколько выдержек из разных работ разных авторов.

«Ватвиан, занявши всю Фракию, Скифию и Мизию, с множеством гуннов и булгар покорил...» (Смирнов А. П. Очерки.., с. 59). Совершенно ясно, что здесь речь идет о протоболгарах, но при чем тут булгары? Или: «Город Булгар на берегу Мантышского (Меотийского) моря», — со ссылкой на книгу М. Рамзи о Казани и Болгаре (Оренбург, 1908) совсем не в свою пользу цитируют Б. Д. Греков и Н. Ф. Калинин (Указан. работа, с. 110). Далее: «Известны монеты, чеканенные в Булгаре в 976 г.», — опять-таки со ссылкой, теперь уже на Р. Фасмера, пишут эти авторы (Там же, с. 134), тогда, как у Фасмера речь идет о болгарских монетах. Или ещё: «О подчинении их (предположительно: башкир. — М. Г.) булгарам сообщает в первой трети Х в. эл-Балхи: «Башджарды разделяются на две племени, одно племя живет на самой границе Гуззии, т. е. гузов-куман, близ Болгара... они подвластны булгарам» — это из книги А. Х. Халикова «Татарский народ и его предки» (К., 1989, с. 84).

В последнем случае мы имеем дело и с явной подтасовкой фактов. Во-первых, о чем писал аль-Балхи мы можем знать только из первоисточника или через книгу Д. А. Хвольсона, но там ничего не говорится о булгарах и подчинении им башкир. Халиков, должно быть, знал об этом, и поэтому при цитировании аль-Балхи отсылает нас к «Каспийскому своду» Б. Н. Заходера. Очевидно, чтобы замести следы своей недобросовестности*⁴. Но ведь Заходер и сам ссылается на Хвольсона, и никаких приписок о подчинении башкир булгарам при цитировании аль-Балхи он не делает.

И таких примеров произвольной интерпретации цитат, жонглирования терминами «болгар» — «булгар» уйма. Не сказал бы, что это всего лишь безобидные упущения.

4.

А Грекову с Калининым, конечно же, не доставало простого «баловства» цитатами или произвольного толкования уже устоявшихся понятий. Для аргументации установочной идеи им необходима была ещё дискредитация уже признанных фактов с тем, чтобы затенить их и выставить на свет нечто свое, пусть надуманное и зыбкое. Помните: «... Источник, какой бы ни был, может быть полезным» и т. д.? Вот-вот, это тот самый «марксистско-ленинский метод» в его грековском понимании в действии. И такой метод, естественно, не мог привести ни к чему хорошему. Вот и яркий пример тому.

Ибн-Русте писал в свое время: «Они (Булгары, — произвольно «уточняют» Греков и Калинин. — М. Г.) делятся на три отдела (класса, — почему то понадобилось поправить им. — М. Г.). Один отдел по имени, другой отдел — эсгель, третий — болгар» (В передаче Грекова и Калинина — булгар. — М. Г.).

Далее у ибн-Русте следовало предложение: «Относительно образа жизни все трое стоят на одной и той же степени». Именно так перевел это место в рукописи ибн-Русте её первооткрыватель Д. А. Хвольсон. Не доверять крупному семитологу, автору до сих пор непревзойденной в своей сфере книги о народах, живших в раннее средневековье на юге нашей страны, непредубежденному человеку не пристало. Тогда в чем же дело? Почему Греков и Калинин отбросили последнее предложение в приведенном отрывке из ибн-Русте и произвольно заменили его своим: «А живут они все на одном месте»? (См.: Материалы по истории Татарии, с. 106). И заменили, как это более чем понятно, сознательно, с вполне определенной целью. В сноске своего очерка на той же странице 106 они пытаются обосновать свое вопиющее нарушение норм научной этики. Хвольсон, видите ли, ошибочно толкует смысл последнего предложения. По мнению Грекова и Калинина, написанное ибн-Русте надо было понимать не в этнографическом, а в территориальном смысле. А собственно, почему именно так надо понимать? В переводе Хвольсона все ясно и логично. Речь идет о союзе болгарских племен (а не булгарах, как хотелось бы авторам очерка) и его отделах, т. е. составляющих (но не о классах, как чудилось им). И характеристика народностей и племен, их описание как раз относится к сфере этнографии.

«Это толкование исходит, — упорно стояли на своем Греков и Калинин, — из ложной точки зрения, что берсула и эсгель — племена, родственные булгарам, жили около Дуная» (Там же). А где, прикажете, им надо было жить? По ибн-Русте, болгары (а он имел в виду именно их) там и жили. Д. А. Хвольсон перевел все правильно и никого обманывать не собирался.

Б. Д. Греков и Н. Ф. Калинин, конечно же, знали, что в низовьях Камы в описываемый ими период никаких городов не было. Ничего не говорил о здешних городах и ибн-Фадлан. И вот сегодня читаешь тех ученых и поражаешься: ну как так можно?! На кого и на что они рассчитывали, когда писали:

«Эль-Балхи, автор Х в., говоря о булгарах и буртасах, различает их поселения: у первых он отмечает города Булгар и Сувар с числом жителей обоих в 10000 человек... »Великий Булгар», «Великие Болгары», «Бряхов*⁵— великий град их», без обозначения имени — все эти выражения восточных и русских источников наиболее приложимы к ним. Эпитет «великий»*⁶ совпадает здесь с понятием «столичный».

Сувар был одним из таких столичных городов, политическим центром одного из булгарских племен — суваров... В 960-х годах Сувар подвергся сильному удару со стороны киевского князя Святослава, но к 985 г. оправился, о чем мы знаем из слов Мукаддесси. Его текст важен вообще для характеристики булгарских городов в конце Х в., поэтому даем здесь полный перевод соответствующего места: «Булгар владеет двумя сторонами (реки). Строения его из дерева и камыша. Ночи там короткие. Соборная мечеть — на базаре. Он давно завоеван мусульманами. Он на реке Итиле и ближе к морю, чем к столице (подчеркнуто мной, — М. Г.). Сувар — на той же реке... Они (жители Сувара) давно переселились оттуда (из Булгарии) к берегу моря, а теперь вернулись (обратно) туда и стали мусульманами, прежде же (были) иудеями» (Материалы по истории Татарии, с. 147—148).

Мы знаем с вами, что ни аль-Балхи, ни аль Мукаддаси в пределах нашей страны никогда не бывали. Но вопрос о том — верить или нет этим средневековым авторам — нами не ставится. Конечно, желательно верить. Сегодня вопрос может стоять только так: если арабские тексты были доступны Грекову и Калинину только через работу Хвольсона, то непременным условием для авторов должно было бы цитирование этих текстов по-Хвольсону. Не так ли? И далее, в случае несогласия авторов с переводом предшественника, допустимо было бы указать на те или иные недостатки. Ан нет! Грекову и Калинину надо было во что бы то ни стало доказать свою установочную идею. Вот они и пишут:

«Наш перевод сильно отличается от перевода Хвольсона. Последний (кажется, произвольно) начеркивает в тексте три слова: Булгар, Сувар и Хидер, считая последний за название третьего булгарского города (напомним: Хвольсон и не думал писать о каких-то не существовавших «булгарских» городах. — М. Г.), имени, которого он не прочел («Я не мог разобрать в рукописи имени его», — честно признавался на стр. 85 своей книги Д. А. Хвольсон. — М. Г.). Отсюда неверен, нам кажется, и весь остальной перевод... Что касается суварских жителей, которые раньше были иудеями, то странного здесь ничего нет. Сувар до 960-х г. был в зависимости от хазар, и при свободе вероисповедания в Булгарии (мусульмане, христиане, язычники) часть населения могла исповедовать и иудаизм, который сильно был распространен в Хазарии.» (Там же, с. 148) *⁷.

За кого же принимали своих читателей Греков и Калинин? Да и сами они куда смотрели и о чем думали, перемещая приморские портовые города Хазарии — Сувар и Болгар в засушливые степи Закамья? Кроме того, следовало бы учесть, что аль-Балхи и аль-Мукаддаси писали свои работы в 980-х годах, т. е. после того, как города Хазарии и Булгарии (если они там имелись) были разрушены Святославом Игоревичем. Ну, ладно. Допустим, в то время, когда Греков и Калинин работали над своим очерком (1940-е годы все-таки!), люди настолько были запуганы сталинизмом, что уже не думали (не велено было думать) о чём писали. Жалко, конечно, то поколение историков. Но и тогда всё же находились ученые, которые осмеливались высказывать свое мнение даже относительно написанного «самим» Грековым.

Так, после публикации работы Б. Д. Грекова «Волжские болгары в IX—X веках» («Исторические записки», 1945, т. XIV), выдающийся археолог А. Ю. Якубовский (1886—1953), проанализировав источники, на которые ссылался автор, не согласился с его точкой зрения на существование в рассматриваемый период города Болгара-на-Волге. В статье «К вопросу об исторической топографии Итиля и Болгар в IX—X вв.» («Советская археология», 1948, т. Х) Якубовский отмечал, что «Б. Д. Греков считает, что в стране Болгар во времена Ибн Фадлана город существовал... Посмотрим, какое место в записках Ибн Фадлана убедило Б. Д. Грекова в этом. «И когда прибывает корабль из страны (города) *⁸ хазар в страну (город) славян*⁹, то царь выезжает верхом и пересчитывает то, что в нём имеется и берёт из всего этого десятую часть». Переводчик колеблется здесь в толковании термина «балад» — «страна» или «город»? Б. Д. Греков предлагает не колебаться и читать: «город». В чем же аргументы автора? В том, что в месте причала хазарского судна находилась таможня (и рынок). Однако этого ещё для определения места как города мало... На мусульманском Востоке в раннее средневековье под городом понимали такое поселение, которое не только являлось ремесленно-торговым центром, но и центром административным хотя бы для небольшого района, не говоря уже о том, что поселение это обязательно имело укрепленные стены. Признаков этих у упоминаемого Б. Д. Грековым поселения не имеется...» (с. 266).

А. Ю. Якубовский говорит и о том, что для решения вопроса, существовал ли город Болгар во времена ибн-Фадлана, весьма ценным является нумизматический материал. «Если Болгар как город существовал при Ибн Фадлане, то он, конечно, был столицей. Известно, что болгарские цари (имеются ввиду цари причерноморских болгар, — М. Г.) ещё до путешествия Ибн Фадлана чеканили у себя свои монеты. Естественно было бы ожидать, что чеканка происходила в столичном городе. Посмотрим, однако, как фактически обстояло дело...» Далее Якубовский показывает, что все известные по нумизматической литературе т. н. «булгарские дирхемы», датируемые Х веком и более ранним временем, отчеканены где-нибудь в Средней Азии или городах Причерноморья. Из этого можно сделать и соответствующие выводы.

5.

Между тем новую историю Татарии с древнейших времен, так или иначе, им надо было создавать. В стенах недавно учрежденного Института языка, литературы и истории Казанского филиала АН СССР приняли задание партии к исполнению, но работа продвигалась туго. Дело было новое, и специалистов «по подбору нужных фактов и жонглированию цитатами» тогда явно не хватало. А директивные органы умели только требовать: «Давай!»

А. П. Смирнов (тот самый основной докладчик на сессии) на этот раз сумел отвертеться от участия в книге. Б. Д. Греков же, чувствуя ситуацию и её возможные последствия для себя, по обстоятельствам взял роль куратора в этом деле и решил, видимо, ускорить процесс своим номинальным участием в подготовке одного из разделов «образцово-показательной, научно-политической» истории.

На выявление первоисточников, анализ имеющихся сведений, сопоставление фактов и их сравнительное изучение не только времени, но и средств, пожалуй, не было. О загранпоездках с научной целью, скажем, для ознакомления с рукописями Британского музея, вопрос даже не возникал. Сошлись на том, что обойдутся имеющимися материалами, которых для освещения темы «Булгарское государство до монгольского завоевания» оказалось, однако, под рукой очень и очень мало. Из трудов средневековых авторов можно было сослаться разве только на ибн-Фадлана и ибн-Русте, да и то с большими оговорками. Первый из них, по мнению некоторых ученых, должно быть, все-таки побывал в 922 году в низовьях Волги или Дона с миссионерскими целями. А ибн-Русте, хотя, по достоверным источникам, никогда и не посещал Восточной Европы, но всё же оставил после себя многотомный труд энциклопедического характера, из которого в единственном экземпляре до середины ХIХ века в Британском музее сохранялся только седьмой том.

С ним и имел дело известный семитолог Даниил Абрамович Хвольсон (1819—1911) при подготовке своей книги «Известия о хазарах, буртасах, болгарах, мадьярах... Ибн-Даста» (СПб., 1869). Таким образом, из «средневековых» источников в распоряжении Б. Д. Грекова и его «негра», т. е. фактического автора очерка Н. Ф. Калинина, могли быть: т. н. «Мешхедская рукопись» отчета ибн-Фадлана, изданная в виде книги на русском языке только в 1939 году (оригинал работы вообще не сохранился, и о путешествии ибн-Фадлана мы можем знать только из пересказов, взятых из вторых или третьих рук); извлечения из «Ала-Алак ан-Нафиса» («Дорогие ценности») ибн-Русте, использованные Д. А. Хвольсоном в названной нами его книге, и, возможно: «Путешествие» Абу Хамида ал-Гарнати, на которого ссылаются авторы.

Сослаться на аль-Гарнати «позарез» было необходимо, ибо только он упоминал в своем труде некоего Якуба бен Номана, якобы написавшего во времена оно «Историю Булгарии». В сноске своего очерка*¹⁰, Б. Д. Греков и Н. Ф. Калинин пишут: «Арабский писатель Абу-Хамид эль Андалуси эль Гарнати, посещавший Булгарию в 1135—1136 гг., сообщает о частых встречах своих с Якубом бен Номаном и его истории». Но откуда они взяли это?

Может быть, из каких-то фрагментов трудов других авторов — современников аль-Гарнати? Трудно сказать. Во всяком случае, записки аль-Гарнати, где упоминаются болгары, до 1953 года ещё не были известны науке и считались утраченными. А на русском языке они появились впервые только в 1971 году. Но там ничего не говорится ни о Якубе бен Номане, ни тем более о встречах аль-Гарнати с ним. Автор просто по-своему толкует название города Болгар (должно быть, приазовского), где он, видимо, побывал где-то между 1150 и 1153 годами (а не в 1135—1136 гг., как утверждали Греков и Калинин): «Ученый у них называется б а л а р, поэтому назвали эту страну «Балар».., арабизировали это и стали говорить «Булгар». Это прочитал я в «Истории Булгара», переписанной булгарским кадием, который был из учеников Абу-л-Масали Джувейни, да помилует его Аллах» (Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати. — М., 1971, с. 31).

Как видим, аль-Гарнати не мог встречаться не только с неизвестным автором «Истории Булгарии», но и с переписчиком этой истории, уже «призванным Аллахом» к себе. А был ли этот кадий одним из учеников Джувейни — в этом комментаторы аль-Гарнати сомневаются (Там же, с. 71-72). Следовательно, уже на первых страницах названного очерка Б. Д. Грекова и Н. Ф. Калинина мы сталкиваемся с фактом явной фальсификации истории.

6.

Важно отметить и то, что эти «ученые», абсолютно не владевшие арабским языком и знавшие имена некоторых арабских авторов средневековья исключительно только из предшествующих публикаций на русском языке, заведомо усмотрели «погрешности» в переводах с арабского, сделанных другими. Они заранее предусмотрели «необходимость» пересмотра этих переводов и там, «где следовало», внесение «исправлений». С этой целью к работе над очерком были привлечены ещё два «негра» — Г. М. Ишмухаметов и А. Б. Булатов.

О степени ориентации последних в арабском языке можно судить хотя бы из того, что ни один из них никакого специального образования в этой сфере не имел и в арабских странах, конечно же, не практиковался. Я говорю об этом с полной ответственностью, ибо не раз встречался с ними по долгу службы и имел дело с их опусами как редактор.

Без трудов своих предшественников, особенно Д. А. Хвольсона, А. Я. Гаркави»*¹¹, И. Ю. Крачковского — первого переводчика «Мешхедской рукописи» на русский язык, Б. Д. Греков и Н. Ф. Калинин не в состоянии были бы вообще приняться за свой очерк. Но решимость исправить этих «буржуазных» авторов и «евреев»*¹² была твердой. В 1948 году это считалось позволительным и даже модным.

Видимо, они считали позволительным и бесцеремонное обращение с трудами коллег — своих современников. Например, если между вами и вашим единомышленником вдруг пробежала кошка (как в случае отказа А. П. Смирнова от участия в коллективном сборнике), то, будьте добры, не используйте его труды в своих корыстных целях. Греков же с Калининым широко цитируют очерки Смирнова, опять-таки со своими «уточнениями», даже не указывая адреса, где они были опубликованы. Ну, а разве прилично академику среди двух «наиболее ценных печатных работ по рассматриваемому периоду истории» называть свою собственную (Там же, с. 102). Понятно, такой человек уже не мог бережно относиться к чужому труду. И только такие люди могли утверждать: «Широта и углубленность исследований (надо полагать таких, как у тов. Грекова Б. Д. — М. Г.),... вооруженность советских ученых методами марксистско-ленинской теории дали такие значительные результаты, которые немыслимы были в дореволюционное время» (Там же, с. 101—102).

Между тем не гнушались Греков с Калининым воспользоваться и мыслями тех, кого безжалостно критиковали и называли «яркими эпигонами буржуазной историографии», а через несколько страниц, сами того не желая, исподволь повторяли те же «неправильные выводы», «поверхностные взгляды», проявляли ту же «крайнюю неуверенность, соединенную со схематизмом и с необоснованными ненаучными выводами» и т. д. Но уже при изложении надуманной ими «булгарской» истории. Например, В. В. Григорьев в своей прекрасной работе «Волжские болгары» (1876) отождествлял их со славянами, в чем по контексту был прав, ибо у него речь шла о части болгар (Фанагорийской Болгарии IX-Х вв.), оставшихся после переселения основной массы их за Дунай на прежних местах обитания, т. е. в северо-восточном Причерноморье и в низовьях Волги и Дона*¹³. В случае несогласия с точкой зрения В. В. Григорьева нельзя же, право, искусственно уточнять цитируемое им вот такое, например, сообщение ибн-Фадлана: «И когда прибывает корабль из страны хазар в страну славян (булгар — М. Г.), то...» (Материалы по истории Татарии, с. 130).

В данном случае безобидное, казалось бы, «уточнение» Грекова и Калинина имеет принципиальное значение. Ведь, если те «сакалибы», с кем имел дело миссионер ибн-Фадлан, и все «светлолицые люди», известные арабам только по сношениям в приморских портовых городах, были едиными или близкими по происхождению, то в этом большого греха нет. Но сам факт настораживает: а доходил ли ибн-Фадлан до Камы, не имел ли дело и он всего лишь с болгарами Меотиды, т. е. междуречья Волги и Дона, или Приазовья? Чтобы не уходить далеко от этого весьма интересного вопроса, сделаем сперва несколько необходимых и очень важных для освещения нашей темы дополнений. А затем вплотную займемся «Записками» ибн-Фадлана.

7.

Пора бы уже оценить «труды», написанные на основе надуманной «теории», по достоинству. Или уже не обращать на них внимания в наше время. Тем более, если имеем дело с явными попытками фальсификации истории в угоду власть предержащих и преходящей конъюктурщине. Да, конечно, появление совместной публикации Б. Д. Грекова и Н. Ф. Калинина можно бы рассматривать как нечто из ряда выходящее за рамки науки. Да, можно бы сказать, что это всего-навсего досадное недоразумение. При согласии со всем этим, мне все-таки хочется настоять: специалистам давно следовало бы разобраться в таких и подобных «недоразумениях». Ведь в этом смысл, мне кажется, занятий историей.

Разумеется, за прошедшие почти пятьдесят лет наука, в том числе и историческая, шагнула далеко вперед. Но особенности её развития таковы, что получение новых знаний*¹⁴ ощутимого влияния на общественное сознание (в данном случае будет вернее: общественное мнение) в течение довольно-таки длительного времени не оказывает. Видимо, это особенно касается тех случаев, когда общественное мнение навязывается господствующей идеологией и формируется государственными институтами. Должны подрасти два-три поколения, пока произойдут существенные сдвиги в историческом мышлении.

Да, конечно же, попытка применить так называемую «булгарскую теорию» для решения вопросов этногенеза татар была предпринята не сама по себе, лишь в качестве научного (точнее — псевдонаучного) эксперимента. Цели довольно прозрачны: «теоретически» обосновать усиление русификаторской политики в условиях тоталитаризма по отношению татар, закрепить «успехи» в разделении этого некогда единого народа на части (на казанских, крымских, сибирских, астраханских, касимовских, черневых татар, башкир, ногайцев, кряшен, мещеряков, нагайбаков и др.) с тем, чтобы по отдельности постепенно свести их на нет. Казалось бы, ничего из этого не вышло. Разработанная версия так и не переросла в научную теорию. Но тревога и смятение, может быть, сегодня ещё до конца не осознанные и все же наверняка связанные с возней вокруг «татарского вопроса», с тех пор вкрались в людские души.

А теперь вот выявляется и обратная сторона этой медали, т. е. тех попыток разного рода «экспериментов» над народами. Проявляются совершенно неожиданные для Москвы их результаты: некоторые до поры — до времени послушные последователи «булгарской теории», как мы увидим чуть ниже, теряя чувство меры, начали приписывать «великим» Булгарам роль спасителя Европы, утверждая, что они сами «пали не столько от ударов татаро-монгол, сколько от завоевательных походов русских». А в связи с празднованием в Казани 1100-летия принятия ислама «булгаро-татарами» (недавно был реанимирован и такой этнический термин!), кое-кто из местных политиков ставит вопрос уже так: если на территории сегодняшней России живут народы более древние и культурные, нежели русские, то почему историю этой страны надо начинать с возвышения Москвы и преподносить её как русскую историю? Куда может вывести такая постановка вопроса, будь она подхвачена, нетрудно предугадать...

Мы же здесь рассматриваем вопросы не русской, а российской истории. Ведь Россия с самого начала складывалась как многоземельное, полиэтническое государство (и это с XVI века отразится в её большом гербе), формировалась как страна евразийская, страна славян, тюрков, финнов, угров и монгол.

8.

Мифология обычно подхватывается налету, а вот переубедить человека в том, что усвоено на психологическом уровне, часто бывает очень трудно. Но возникает естественный вопрос: а насколько прочным был сам союз нижнекамских племен, различных по этногенезу и образу жизни, когда ещё не было четкого разделения труда и не существовало определенных территориальных границ проживания тех или других родоплеменных групп? И можно ли серьезно вести речь о существовании на Средней Волге «Великой Булгарии», или какого-либо другого государственного образования, лишь на основе глухих и весьма противоречивых упоминаний в рукописях сомнительного происхождения? Да, сомнительного, ибо оригиналов работ, будто бы принадлежащих перу того или иного средневекового автора, никто не видел.

— Да, но ведь есть ещё данные археологии! — возразят при этом мои оппоненты. — Остатки материальной культуры, обнаруженные при раскопках — это уже неопровержимые факты! Чего стоит, например, чешская монета, найденная на территории Казанского кремля! Эта монета отчеканена во время князя Владислава в Х веке, и при желании можно посмотреть её среди других экспонатов выставки «Археологические находки кремлевского холма»...

Такая выставка в национально-культурном центре «Казань» в 1998 году действительно проводилась («Грин-лайн», сентябрь, 1998, № 1), и я был на ней. Только вот ту монету, вокруг которой было столько шума, увидеть не довелось. Выставлялась-то всего лишь репродукция с реконструкции! Но если бы даже была найдена такая монета, пусть более древняя, то разве это свидетельство о возрасте города?.. Вопрос оставляю открытым. Пусть на него ответят сами читатели.

Ох, уж эта истина!.. Чтобы опубликовать хотя бы строку из того, что мы понимаем под «истиной», часто требуются годы. Даже для прочтения всего того, что опубликовано по теме, а главное — для его глубокого осмысления и обобщения нужны, как вы сами понимаете, целые десятилетия.

— Археологические данные, подъемный материал — это, конечно, что-то! С ними приходится считаться, но.., — между тем, чтобы не уходить в кусты от вопросов своих оппонентов, осмелюсь я стоять на своем: — Чёрная палата, осколки поливных изразцов, Малый минарет, керамические водопроводные трубы, элементы алебастровых архитектурных деталей, развалины мавзолея, демонстрируемые ныне перед посетителями Булгарского музея-заповедника — все это памятники культуры Золотой Орды, возведенные иноземцами...

— Как?! — пожалуй, перебьют в этом месте мои доводы непримиримые.

— Специалисты, — невозмутимо продолжу я свое, — при всем желании не могут усмотреть в них влияния местных строительных традиций, поскольку опыта монументальных сооружений у средневолжских племен не было, строительного камня или кирпича они не знали. А под «иноземцами» в данном случае я разумею армян — в период строительства Булгара-на-Волге союзников татаро-монгол и захваченных в плен среднеазиатских мастеров.

«По мнению большинства исследователей, — пишет доктор архитектуры Н. Х. Халитов, — монументальная архитектура Волжской Булгарии в XIII—ХIV вв. характеризовалась тяготением к золотоордынской и так называемой «сельджукской» архитектуре*¹⁵...

Кирпичные дворцовые здания были близки по способам применения строительной техники — среднеазиатским... Мечети (Соборная и Малый минарет в г. Булгар) имели общность с постройками Закавказья, Крыма, Турции, арабских стран.» (Памятники архитектуры Казани XIII — нач. XIX в. — М., Стройиздат, 1989, с. 21—24).

Что касается собственно булгарского ни археологи, ни архитектор Халитов и его коллеги обнаружить не смогли. Они вынуждены были согласиться с тем, что местные климатические и историко-географические условия «сформировали облик деревянного жилища: сруба с сенями, перекрытого двускатной крышей со значительным уклоном... Из дерева же возводились... и оборонительные сооружения... Были также временные жилища: шалаши и кочевые шатры» (Там же, с. 20).

Главное же в том, что на протяжении уже около полутораста лет на территории Булгара-на-Волге и его окрестностей (включая Биляр) проведено множество раскопов, но никто и никогда не выявлял здесь культурного слоя более раннего, чем золотоордынский. Археолог и искусствовед А. М. Ефимова так и пишет: «Более ранних культурных напластований прослежено не было... Несомненна общность орнамента и цветовой гаммы изразцов болгарского тюрбе (культового сооружения. — М. Г.) и зданий золотоордынских городов Нижнего Поволжья. Но особая близость с Хорезмом и Ургенчем» (сб. «Древности Восточной Европы», с. 65—66). А где же собственно «высокая булгарская культура», якобы погубленная Золотой Ордой? Хотелось бы получить аргументированный ответ на этот вопрос.

9.

«Булгарская теория», имея под собой преимущественно мифическую основу, сразу же «забуксовала» и не получила практически никакого развития. Правда, с середины 1960-х годов её снова пытались и ещё тщетно пытаются реанимировать новое поколение «булгаристов». Какими методами, с какой целью — об этом будет сказано особо. Здесь же мы должны учитывать то обстоятельство, что термины «болгары» и «волжская (или камская) Болгария» применительно к населению и государству, якобы существовавшему в низовьях Камы, используются не только «булгаристами», а встречаются в достаточно серьезных публикациях многих авторов.

О «волжско-камских болгарах», начиная с А. И. Лызлова (1655—1696) и В. Н. Татищева (1686—1730), писали и такие русские историки, как Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев, В. О. Ключевский и др. Опирались они в основном на русские летописи.

Но суть проблемы вот ведь в чем. Ни по одному известному науке первоисточнику отождествить «волжско-камских булгар» с каким-либо ныне существующим поволжским народом нельзя. Правда, о каких-то болгарах-мусульманах, обитавших недалеко от Итиля (Волги), говорилось ещё в средневековых арабских источниках, например, в отрывках рукописей, приписываемых ал-Мукаддеси и ибн-Хаукалю. Но ал-Мукаддеси, который, как установлено исследователями, сам не был на Северном Кавказе и в низовьях Волги, писал о столице Хазарии*¹⁶, когда её уже не существовало, понаслышке. А ибн-Хаукаль, по мнению академика В. В. Бартольда (1869—1930) и др. историков, переносил военные действия киевского князя Святослава Игоревича в дунайской Болгарии в низовья Волги*¹⁷.

Древние авторы, говоря о болгарах, часто называли их по другому, но во всех случаях имели в виду или праболгар, живших на Северном Кавказе, или задунайских болгар. «Болгаре волжския» или «камския болгаре» упоминаются только в позднейших русских летописях, составленных не ранее XV в, когда Болгар-на-Волге действительно существовал, но вопрос о том, когда и кем был основан этот город, никого не интересовал.

Особое внимание к истории болгар вообще появилось и стало все более возрастать в России в связи с её противостоянием с Османской империей. Речь, понятно, в основном шла о дунайских болгарах. Где-то с середины ХIХ в. понятие «волжские болгары» начинает входить и в научный оборот, главным образом благодаря трудам Н. Н. Березина «Булгар на Волге» (1852), П. И. Кеппена «О волжских болгарах» (1856), В. В. Григорьева «Волжские болгары» (1876) и др. Сразу заметим, однако, что в этих работах ничего не говорилось о «волжских болгарах» как этносе или их языке. Когда вопрос касался об их происхождении, речь шла о нижневолжских (сюда входили и приазовские, и причерноморские) болгарах — угро-тюрках и славянах времен Великой Болгарии. И это очень важно для современного понимания вопроса. И опять-таки:

1) Арабы писали о «сакалибах» (саклабах), имея в виду славян (теперь считается также, что в их понимании это все представители народов, живших севернее Черного моря), портовых городов Болгар и Сувар. И первый из них, по-Джейхани, располагался в два раза ближе к Руму (Византии), чем к Куябу (Киеву);

2) По летописям конкретное местообитаниение болгар, с которыми имели дело русские князья, установить не возможно;

3) Лызлов считал волжских болгар «пришельцами вместе с Батыем», а город Булгар-на-Каме — созданным завоевателями края;

4) Татищев говорил о тех болгарах, которые жили на берегу Хвалисского моря и помогли русским в лихолетье, поставляя им хлеб вверх по реке Оке.

Согласитесь, все это дает основание усомниться: а было ли на Каме такое государство, как Булгария? Чтобы доставить хлеб голодающим русским из известного по развалинам Булгара, разве обязательно выходить сухопутьем сперва на Оку и только потом на ладьях — к Клязьме и Волге? Вот то-то и оно...

В. Н. Татищев, конечно, уже знал или слышал о развалинах города Булгара, расположенного в нескольких верстах от Волги в районе впадения в неё Камы, но не ведал о времени его основания. Он не мог прочесть даже книги А. И. Лызлова, опубликованной только после смерти автора, а именно в 1776 году. Тогда уже не было в живых и самого Татищева. А Лызлов, прав он или нет, писал в названной книге:

«В лето же от сотворения света 6745, а от воплощения слова Божия 1237... Батый, препочивши мало в оных странах, их же облада, изгнал половцев и печенег; с татары же заволжскими и с болгары, оставшимися яко подобными народу своему, совокупися воедино...

И тако от того времени обладаша нечестивии татарове странами оными, яже назывались Болгары и Заволжская орда, и по обе страны реки Волги, от града Казани, его же ещё не бяше тогда (подчеркнуто мной. — М. Г.) и до реки Яика, и до моря Хвалийского, и тамо населишася, и создаша грады многи, яже назывались Болгары, Былымат, Кумань, Корсун, Тура, Казань, Ареск, Гормир, Арнач, Сарай великий, Чалдай, Астрахань. И начат зватися область их Великая Орда, или яко московские народы называли, Золотая Орда» (Цит.: сб. «Знаменитые люди о Казанском крае». Сост. А. В. Гарзавина. — К., 1990, с. 23—24).

Что-то не припомню, чтобы кто-нибудь из сторонников пресловутой «булгарской теории» обращался к мнению А. И. Лызлова. Видимо, «ценное указание», сформулированное Б. Д. Грековым (помните его: «Источник... может быть полезным только тогда...» и т. д.?) было принято ими на вооружение и по сей день остается в силе. Между тем стольнику Андрею Ивановичу Лызлову в данном случае как историку можно верить. Не случайно сразу же после обнаружения рукописи его книги среди старых бумаг выдающийся русский просветитель Н. И. Новиков издал её дважды — в 1776 и 1787 гг. Она пользовалась широким признанием в различных слоях общества.

Обратим внимание на то, что А. И. Лызлов писал не «как-нибудь», а с полным пониманием обстоятельств времени, чувство историзма ему не изменяло. Например: только в процитированных строках он уточняет летописную дату историческим 1237 годом; говоря о Казани, оговаривается, что её тогда ещё не было, а называя город Булгар, ставит его в ряд созданных в золотоордынский период городов. Кстати, в последней своей работе «Монголы, татары, Золотая Орда и Булгария» (К., 1994), видимо, «нечаянно» в конце концов был вынужден признать этот факт А. Х. Халиков. Об этом и др. откровениях этого «последовательного» булгариста будет сказано подробнее ниже.

Правда, Лызлов очевидно не так силен был в области этнологии. И, по-моему, не знал, что «заволжские татарове» — это кипчаки, сами кипчаки и «оставшиеся болгары» (видимо, после первого столкновения с монголами на Северном Кавказе в 1223 году) — те же кипчаки (половцы), ассимилировавшие приазовских болгар. Поэтому татары и болгары и «совокупися воедино». Но это не вина А. И. Лызлова.

Даже В. Н. Татищев не был уверен, что «волжские болгары» и «болгары камские» были родственны между собой и тем более — с задунайскими. А поскольку болгары, о которых он писал, обитали на берегу «Хвалисского (Каспийского — М. Г.) моря», часто называл их хвалисами. Его, видимо, всегда смущали развалины города Болгар в низовьях Камы, но снять возникающие при составлении своей «Российской истории» противоречия он так и не смог. Таков был уровень исторической науки.

Сегодня же приходится только удивляться тому, как историки нашего времени, опираясь все на те же сомнительные места в летописях и трудах первых русских ученых, писали и пишут о мифических «русско-булгарских» отношениях в домонгольский период. Отношения, конечно же, были, но русско-болгарские, т. е. с теми, кто жил тогда южнее Киевской Руси, а позднее они же часто имели дело с Русью северо-восточной.

10.

Да, с «теорией» ничего не получилось, поскольку даже А. П. Смирнов, которого, казалось бы, можно отнести к числу её последовательных приверженцев, никогда не отождествлял причерноморских болгар с населением Нижней Камы золотоордынского времени.

Из послевоенного поколения учёных, принявших «ценные указания» Грекова (кроме А. Х. Халикова, верного ученика Н. Ф. Калинина, и М. З. Закиева — воспитанника Л. З. Заляя) практически никого не было. Правда, в том институте, где работал Халиков, и которую позже стал возглавлять Закиев, вроде бы подрастало новое поколение булгаристов (булгароведами назвать их не могу, потому что «ведать»-то, в сущности, в данном случае нечего), но оно уже чувствовало веяние грядущих времен и продолжало работать над своими диссертациями по инерции, так себе — «лишь бы защититься».

Халиков, тот до конца стоял на своем. Но и он в последних своих работах, особенно в брошюре «Монголы, татары, Золотая Орда и Булгария» (К., 1994), как говорится сейчас, «не в ту степь пошел». Неоднократно (сс. 40, 44, 51, 53, 78 и др.) повторяет одну и ту же версию — город Булгар основан в 40-х гг. XIII в., уточняя: там «находилась летняя ставка ордынских ханов не только при Батые, но и Менгу-Тимуре и Берке». Мало того, здесь же Халиков пишет о том, что «название Булгар дано самим Батыем» (сс. 44 и 53) и именно в золотоордынский период поволжские города впервые увидели водопровод, бани (с. 48)...

Однако и в этой последней своей книжке он продолжает поливать грязью татаро-монгол как губителей «булгарской культуры». Странно... Удивляет и то, что он ссылается на «французского монаха» (?!) Рубрука (сс. 52 и 57), называет Берке «внуком Батыя» (с. 57), слова, содержащиеся в известном латино-кипчакском словаре «Соdех Сumanicus« (1303) относит к «булгаро-кыпчацкой земледельческой терминологии» (с. 106), а дастан «Идегей» определяет как «булгаро-кипчакский эпос» (с. 5)...

Полно-те! Тот ли самый это профессор Халиков, на которого как на авторитета продолжают ссылаться некоторые авторы, пишущие о прошлом Татарстана?.. Тот самый! Брошюра, о которой идет речь, — это перепев всего того, что уже говорилось Халиковым в других его работах, своеобразное подведение итогов многолетних изысканий в области «булгароведения». Написана она в полном соответствии с традициями грековской школы: сознательное искажение фактов и их подтасовка, небрежное цитирование предшественников, а при необходимости произвольное «уточнение» их высказываний, «подкрепление» собственных позиций событиями, коих или не было вовсе, или которые происходили в другое время и в другом месте.

Вот, например, на сс. 40, 56, 92 и 99 своей брошюры Халиков говорит о походе татар в 1277—1278 гг. «на булгар и черкес (ясов)». В этом походе, по летописям, на стороне татар активно участвовал русский князь Федор Черемный. Об этом писали многие авторы¹⁸ и отмечали, что поход был организован Ногаем на «славный град Ясьский Дедяков», располагавшийся на Северном Кавказе. Известны также и такие подробности об этом событии: «Царица же (жена Ногая — Ефросинья Михайловна — М. Г.) его (Фёдора Черемного — М. Г.) вельми любляше зело и хотяше за него дщерь свою дати... Посла царь (Ногай — М. Г.) к патриарху в Царьград с писанием, еже бы от него получити благословение дщери его... И многие церкви (в знак благодарности — М. Г.) построил в Орде...» Князь Фёдор Ростиславич и его супруга Анна Иесовна (Иесу — христианское имя Ногая) были причислены позднее к лику святых. Факт этот запечатлен в ряду житийных икон XIV в., хранящихся ныне в Ярославском музее-заповеднике (см.: «Родина», 1997, № 3—4).

Халиков же преподносит это так: «Менгу-Тимур напал с многочисленными войсками на булгар (По контексту надо понимать: на булгар камских. — М. Г.) и, победив их, заключил мир. В этом походе активное участие принимал и русский сателлит Менгу-Тимура смоленский и ярославский (В действительности же — ростовский. — М. Г.) князь Фёдор Черемный или Чёрный, который за походы на булгар и черкес (ясов) был щедро награжден Менгу-Тимуром. Хан выдал за него свою дочь, а в приданое дал 30 (в основном булгарских) городов, в том числе Булгар, Карсын, Балымат, Казань (По словам Халикова, «разрушенную и срытую» во время того же похода до основания. — М. Г.), Тура и др.» Надо ли комментировать такую ничем не прикрытую ложь и фальсификацию?..

Думается, все, кто ознакомился с этой небольшой книжкой Халикова, немало удивились на сс. 68—69 и таким строкам: «К самому концу XIV века (1395 г.) относится первое и единственное упоминание (Подчеркнуто мной. Хотелось бы знать и источник. — М. Г.) Булгара на Волге как «Болгары Великие». В это же время египтянин ал-Калкашанди, автор труда, законченного в 1412 г. (Неплохо было бы узнать название этого труда, а также год и место его издания. — М. Г.) сообщает о стремлении булгарских государей (Государей каких государств? — М. Г.) к независимости от Золотой орды, а Булгар или Булар называет столицей этой страны (Какой же все-таки страны? — М. Г.), или главным её городом. Под Буларом мы здесь можем увидеть тот же эпитет «Великий», как это было по отношению к домонгольскому Булгару. Весьма интересно его сообщение о том, что где-то не позже рубежа XIV—XV вв. государь Булгара «послал своих делегатов просить у султанских врат (Каирского правительства или Порты?) знамена (как инвеституру); они были ему посланы «вместе с тем, что прибавляют по обычаю: меч, почётная одежда, лошади с упражью». Посылка знамени имела особое значение — в мусульманском мире это было символом признания независимости. Более того, в этих же материалах (Каких материалах? — М. Г.) Государь Булгара на Волге номинально признается и государем сербов и болгар на Дунае (Подчеркнуто мной. — М. Г.)... »

Вот это да!!! Моему удивлению не было конца. Когда волнение в связи с этим несколько смягчилось, я подумал, что это, должно быть, книгоиздательский ляпсус, допущенный корректором или редактором (иногда такое бывает, например, в набор попадает инородный текст) и автор здесь не при чем. Тем более, что в той же книжке Халиков сам уже не раз ставил крест на Булгаре и в связи с его разгромом Батыем (1236), и в связи с походами на этот город князя Фёдора Черемного (1278) и воеводы Боброк-Волынского (1376). Что оставалось от Булгара ко времени карательного похода Тамерлана (1395), не знаю. Но автор в конце концов делает такой вывод: «В окончательной гибели Булгарии золотоордынского времени были повинны не столько золотоордынцы, сколько русские князья, начавшие ближе к рубежу XIV—XV вв. колонизационное движение на восток, на лакомые земли Поволжья, Прикамья и Приуралья» (с. 130). Ой-йой-ой!.. Напомним лишь, что всё это публиковалось уже в 1994 году, когда цензором могла быть только совесть автора...

И все же: являлся ли «государь» Булгара-на-Волге рубежа 14—15-го столетий одновременно и «государем сербов и болгар на Дунае»? Не опечатка ли это? На с. 121 Халиков пишет уже более твердо: «Ближе к концу XIV в., когда после 60-х годов определилась самостоятельность Булгарии..., Каир не только признал эту самостоятельность, но даже распространял власть Булгара или Булара на Болгарию на Дунае. Так, Ал-Калкашанди сообщает, что все булгарские дела находятся в каирской документации, озаглавленной «О переписке с тем, кто за Крымским морем, в северную сторону от него, и это государь ал-булгар (Булгара и болгар) и сербов. Страна эта на крайнем севере граничит с государем Сарая».

Намерения автора весьма прозрачны. Но в недоумении я мог бы задать автору множество вопросов: как, что, почему, где, когда... Например, какая все-таки страна «на крайнем севере (курсив мой. — М. Г.) граничит с государем Сарая», не дунайская ли Болгария? Но его уже нет в живых. Кое-что можно было бы перепроверить и сверить по источникам. Но Халиков почти никогда, ни в одной из своих опубликованных работ не утруждал себя ссылками на источники, не заботился он и о точности воспроизведения цитируемого. Греков и Калинин, по-видимому, таким элементарным вещам его не учили. Зато, должно быть, они передали ему свой опыт «доказательств» своей установочной идеи. Ходили упорные слухи, об этом писал ученик А. Х. Халикова — Ф. Ш. Хузин*¹⁹, о том, что «Халиков сначала выдвигает идею, а потом подкрепляет её фактами, сам же подбрасывая ранние находки в раскоп». Ничего более не добавить: это в полном соответствии тех «ценных указаний» Грекова, о которых мы говорили...

11.

Остается на прежних позициях только «последний из могикан» — М. З. Закиев, но его теперь, пожалуй, ни в чём не переубедить: стал академиком, по его собственной оценке, — ещё и «видным тюркологом всемирного масштаба» (см.: «Ватаным Татарстан», 1996, 24 мая). Хотя при желании можно было бы обнаружить множество «несоответствий» и в его главной, итоговой работе по теме*²⁰. Он и после основательной критики его позиций в ходе упомянутой дискуссии продолжает поносить «почем зря» всех своих оппонентов, называя их «грязной накипью и мусором, появившимися на гребне перестроечной волны последних лет» («Ватаным Татарстан» — 21.01.1998). Особенно достается от Закиева таким наиболее плодотворным татарским учёным, как Дамир Исхаков, Равиль Фахрутдинов, Искандер Измайлов. Академик отчитывает их так, что у последних уже не остается никакого желания отвечать на такую «критику»...

С горечью приходится констатировать — никаких сдвигов в лучшую сторону в научной сфере не произошло. Как сидели закиевы на руководящих креслах, так и сидят. По соображениям конъюнктуры они не прочь теперь сделать и реверансы в адрес Золотой Орды, пытаясь приспособиться к новым веяниям.

Например, Абрар Каримуллин — до недавнего времени, пожалуй, самый горячий приверженец булгарской «теории»— в одной из телепередач 1995 года на вопрос ведущей Эльмиры Хамматовой, развивает ли учёный изложенные в его известной брошюре²¹ идеи дальше, он ответил: да, в том смысле, что булгары — это татары из города Булгар, т. е. булгарские татары. Это, согласитесь, уже признание золотоордынской теории происхождения татар. Термин «булгарские татары» ничем не хуже (и не лучше) бытующих сейчас «казанцев», «казанских татар», «касимовцев» или «астраханских татар».

12.

Вообще, стремление к поискам истины, неудовлетворенность достигнутым уровнем знания — замечательная черта в характере волжского татарина. Обостренное чувство достоинства и непримиримость к попыткам упростить и тем более очернить его этническую историю — качества человека, неравнодушного к своей судьбе. Искали, ошибались, нечто утрачивали, но и приобретали не только мы, но и наши предшественники.

Шигабутдин Марджани, Риза Фахретдинов... Не думаю, что их исторические воззрения были непререкаемыми, а их мысль работала только в «нужном» направлении. Было даже время, когда Шигабутдин Марджани, кстати, видевший в «сакалибах» угро-финнов, причисляя к последним и чувашей²², опрометчиво написал такие строки: «В народе даже говорят, что его (город Болгар. — М. Г.) основал Александр Македонский». И далее от себя: «Построенный более чем за два века до рождения Христа...» (Цит.: «Мирас», 1996, № 4, с. 79).

Думается, сегодня уже не найдешь человека, который принял бы эти слова за чистую моменту. И мне кажется, что не стоило «международному журналу» (я так и не пойму, почему так произвольно определяют статус своего издания мирасовцы, ведь журнал-то издается только на одном языке и только для татар) помещать на своих страницах вырванный из контекста книги небольшой отрывок из большого труда Ш. Марджани. При желании можно было найти абсолютно неприемлемые сегодня строки и в работах Р. Фахретдина. Но стоит ли? Для нас главное: эти учёные жили и умерли патриотами своего народа, испив до конца несладкую чашу татарина, и никогда не шельмовали золотоордынский период жизни своих предков. Прошлое (хорошее ли оно, или не очень) всегда с нами. Гордиться им, выставлять на показ без особой надобности не стоит. Тем более что, живя в разорванном кругу, уже не собрать всего былого. И, тем не менее, живя настоящим, стыдиться того, что прошло, нам не пристало.

__________

¹ См.: В. В. Григорьев. Волжские болгары. — в сб. «Россия и Азия», СПб, 1876, с. 79.

² Переработанные, они вышли отдельной книгой под названием «Волжские булгары» (М., изд-во ГИМ, 1951). Кстати, в заключение книги автор делает такой неожиданный вывод: «Эти исследования позволяют выдвинуть новую точку зрения на этногенез волжских булгар, выявить значение пришлых алан (подчеркнуто мной — М. Г.) и местных племен и большую роль славянского компонента в этом процессе. Можно считать установленным, что волжская Булгария оказала огромное влияние на консолидацию местных племен, на процесс этногенеза казанских татар и чуваш» (с. 275). Из чего следует: древние болгары (а они, как мы знаем, не относились к славянским племенам), никакого участия в этническом формировании народов Среднего Поволжья не принимали

³ Cм.: Происхождение казанских татар. Материалы сессии... — К., 1948.

⁴ Научная недобросовестность в публикациях А. Х. Халикова — верного последователя Н. Ф. Калинина — была замечена давно (об этом ещё будет сказано особо) и вызывала справедливую критику его работ даже со стороны его учеников, в частности, — Р. Г. Фахрутдинова, тогда ещё начинающего археолога. См.: Фахрутдинов Р. Г. О столице домонгольской Булгарии. — «Советская археология», 1974, № 2

⁵ Никакого Бряхимова у аль-Балхи нет. Название «Бряхимов» можно встретить только в некоторых русских летописях, относимых к XV—XVI векам, и установлено, что под ним подразумевается все тот же город Булгар.

⁶ Определение «великий город булгарский» как толкование названия другого ископаемого города — Биляр (Буляр) впервые предложено историком-любителем С. М. Шпилевским. См. его краеведческую книгу «Древние города и другие булгаро-татарские памятники в Казанской губернии». — Казань, 1877.

⁷ Из процитированных отрывков «нового перевода» аль-Балхи трудно понять, сколько именно городов было в Булгарии 980-х годов, где и как они, располагались и какой из них был столичным. Из других источников нам известно, что Сувар и Булгар находились один от другого «в двух днях пути по берегу реки среди густых зарослей», т. е. примерно на расстоянии 50 км, на одном берегу одной и той же реки (см., например: Якубовский А. Ю. К вопросу об исторической топографии Итиля и Болгара IX—X вв.». — «Сов. археология», 1948, т. Х, с. 268).

⁸ В источнике, приписываемом Ибн Фадлану, используется арабский термин «балад», однозначное толкование смысла которого для переводчика оказалось затруднительным.

⁹ В источнике используется термин «сакалиба» (саклаб), который первые переводчики Ибн Фадлана толковали как «славяне». До начала ХХ в. «славянскую версию» поддерживало большинство российских историков и особенно бескомпромиссно Д. И. Иловайский (1832—1920). Ныне считается, что арабы подразумевали под ним всех светлолицых людей, живших севернее Черного моря.

¹⁰ См.: Материалы по истории Татарии, с. 98

¹¹ Автор «Сказаний мусульманских писателей о славянах и руссах» — СПб., 1870

¹² Да, и «евреев». Например, они писали: «Само собой разумеется (а на каком основании? — М. Г.), что у Хвольсона слово «иудеи» неверно переведено как «евреи» (Материалы по истории Татарии, с. 148)

¹³ В. В. Григорьев не был знаком с «Записками» Ахмеда ибн-Фадлана. Но вспомним, что «сакалибами» (славянами) называл своих пасомых и миссионер. А с 1820-х гг. славянская гипотеза (Х. Д. Френ, Ю. Н. Венелин) происхождения болгар была наиболее признаваемой в России, её поддерживали и столпы исторической науки того времени — академики С. С. и А. С. Уваровы, В. С. Васильевский, В. М. Флоринский, Д. И. Иловайский и др. Развитие темы за 100 лет прослеживается в работе В. Ф. Смолина — К вопросу о происхождении народности камско-волжских болгар. (Разбор главных теорий). — К., 1921.

¹⁴ По нашей теме, например, к крупным достижениям можно отнести открытие рукописи аль-Гарнати; составление Б. Н. Заходером фундаментального двухтомного «Каспийского свода сведений о Восточной Европе» — М., 1967 и др.

¹⁵ Т. н. «сельджукская» архитектура того времени — это продолжение греко-византийских строительных традиций, которые прослеживалось и в практике армянских строителей. На влияние этих традиций при исследовании остатков сооружений в Болгаре-на-Волге обратил внимание ещё В. Ф. Смолин (см. его работу: «О развалинах древнего Булгара». — К., 1926), где он говорит о «греческой палате», которая, как и большинство других булгарских построек 2-й пол. XIII—XIV вв., видимо, была возведена армянами, в период их наиболее тесного сотрудничества с татаро-монголами. (см. об этом: Галстян А. Завоевание Армении монгольскими войсками. — в Сб. «Татаро-монголы в Азии и Европе», М., 1970, с. 158—178). Очевидно, с этим фактом связано и множество армянских надгробий, сохранявшихся на кладбище Болгара ещё в 1720-х годах.

¹⁶ В 965 году Хазарская столица Итиль подверглась нападению и разорению со стороны союзников Киевской Руси — торков или гузов (см. сб. «Древнейшие государства на территории СССР». — М., 1976, с. 93—94; Карпов А. Ю. Владимир святой. — М., 1997, с. 35). Окончательно Хазария была разгромлена в 968—969 годах. Между тем русские летописи содержат сведения только о хазарском походе Святослава Игоревича 964—965 гг. и то лишь по среднему и нижнему Дону на Северный Кавказ, когда он «иде на Козары... град их Белу Вежу взя, Ясы победи и Касогы». На этом пути он мог столкнуться только с приазовскими болгарами. О военных действиях на Волге ничего не сообщается.

¹⁷ См.: Калинина Т. М. Сведения Ибн-Хаукаля о походах Руси времен Святослава. — М., 1975, с. 96.

¹⁸ См., напр.: Полубояринова М. Д. Русские люди в Золотой Орде. — М., 1978

¹⁹ См. его статью: «Дата, отменённая когда-то». — В сб. «Древняя Казань глазами современников и историков», К., 1996, с. 263—268.

²⁰ Речь идет о книге «Төрки-татар этногенезы» (К., 1998). Книга представляет собой переработку всех раннее опубликованных работ автора и в этом смысле является как бы полным собранием его сочинений. Здесь М. З. Закиев пытается решить все сложнейшие вопросы этнической истории с помощью одной сконструированной им самим «тюркской модели» образования этнонимов.

²¹ Имеется ввиду изданная массовым тиражом брошюра «Татары: этнос и этноним» (К., 1989. — На русском и татарском языках).

²² См. его работу: «Мэстaфел aхбар фи aхвали Казан вa Болгар». — К., 1991. Адапт. переиздание.