О роли прикамских племён в формировании раннебулгарского и древнемадьярского этносов

Об авторе

Иванов Владимир Александрович — доктор исторических наук, профессор Уфимского пединститута

17

Данная статья выступает как бы в двух ипостасях: с одной стороны, будучи представленной автором в сборник, посвященный славному юбилею крупного ученого-археолога и прекрасного, интересного человека — Евгения Петровича Казакова, она носит характер поздравления коллеги коллегой по многолетним научным интересам. С другой, она является ответом юбиляру на его реплику по поводу ошибочной оценки автором этих строк роли и степени участия прикамских племен эпохи средневековья в формировании этноса и культуры ранней Волжской Болгарии и древних угров-мадьяр периода обретения ими новой родины на Дунае [1, с. 119]. Возможно, у кого-то подобный подход к юбилейной тематике вызовет недоумение. Но в том-то и заключается ценность наших с Е. П. Казаковым научных взаимоотношений, что в их основе всегда лежала и лежит доброжелательная критика (с его стороны в мой адрес — чаще), без которой я свою работу уже и не мыслю.

Для того, чтобы глубже вникнуть в суть проблемы, следует обратиться к истории трактовки этнического состава ранней Волжской Болгарии. Собственно, историография трактовки этнического состава ранней Волжской Болгарии подробно изложена в книге Е. П. Казакова [2, с. 17—27], поэтому здесь я остановлюсь только на интересующем, в данном случае, меня аспекте.

Уже в самой первой публикации материалов I Большетарханского могильника его исследователями — В. Ф. Генингом и А. Х. Халиковым — ставился вопрос о полиэтничности населения, оставившего раннеболгарские памятники в Волго-Камье. В частности, В. Ф. Генинг связывал с западносибирскими уграми лепную круглодонную посуду, украшенную резным и гребенчатым орнаментом, а А. Х. Халиков предполагал наличие, кроме тюрок, среди населения, оставившего Танкеевский могильник, и носителей финно-угорского этноса [3, с. 83, 139].

Следующее слово в выяснении этнокультурной принадлежности населения ранней Волжской Болгарии принадлежит Е. А. Халиковой и Е. П. Казакову. В своем докладе на научной сессии по этногенезу башкир, проходившей в г. Уфе в мае 1969 года, Е. А. Халикова, анализируя погребальный обряд и инвентарь Танкеевского могильника, исследованного ею вместе с Е. П. Казаковым, пришла к выводу «о преобладающей роли племен Прикамья и башкирского Приуралья в формировании танкеевского населения». Причем, выделив параллели в погребальном обряде Танкеевского могильника, могильников кушнаренковско-караякуповского типа с территории Башкирии и древневенгерских могильников Паннонии (западная ориентировка погребенных, размеры и глубина могильных ям, ассортимент и расположение сопровождающего инвентаря, наличие лицевых масок, захоронения головы и ног коня), исследовательница делает зак-

18

лючение о том, что общим этническим компонентом в составе населения башкирского Приуралья, Волжской Болгарии и складывающегося одновременно с ней Венгерского государства был угро-мадьярский компонент [4].

Аналогичным образом Е. П. Казаков, анализируя керамику Танкеевского могильника, выделяет «ряд погребений с глиняной посудой, имеющей полные аналогии в памятниках Башкирии второй половины I тыс. н. э.». На этнической принадлежности этого населения исследователь тогда своего внимания не заострял, но параллели между керамикой Танкеевского могильника, кушнаренковско-караякуповских памятников бассейна р. Белой и памятников верхнекамско-чепецкого типа провел самые прямые [5].

В развернутом виде идею о многокомпонентности этнического состава ранней Волжской Болгарии Е. П. Казаков обосновывает в кандидатской диссертации, защищенной им в 1972 г. На материале Танкеевского могильника автор выделяет два культурных комплекса, ставших основой для формирования культуры населения, оставившего указанный памятник — болгаро-салтовский и прикамско-приуральский. Во втором исследователь, в свою очередь, выделяет собственно прикамские (ломоватовско-раннеродановские и поломско-раннечепецкие) и приуральские (кушнаренковско-караякуповские) компоненты [6, с. 15-17].

Концепция об активном, если не решающем, участии прикамского населения в формировании этнокультурного облика волго-камских болгар свое дальнейшее развитие и подкрепление получила в результатах анализа погребального обряда Большетарханского могильника, проведенного Е. А. Халиковой. Рассматривая его как самый ранний и «чистый» болгарский памятник в регионе, исследовательница на его материале выделила типологические признаки собственно болгарских захоронений — неглубокие могилы, положение погребенного на спине с вытянутыми руками, кости животных и гончарный сосуд в изголовье, подвески-«костыльки» и перстни в составе погребального инвентаря. Погребения, характеризующиеся перечисленными признаками, составляют одну, болгарскую этнокультурную группу захоронений на Большетарханском могильнике. Вторую, по мнению Е. А. Халиковой, составляли погребения с угорскими признаками — длинные и глубокие могилы, частичные захоронения коней, наличие в составе погребального инвентаря принадлежностей конской сбруи, оружия, деталей поясных наборов, ножей, кресал, серег-колечек и серег салтовского типа, одинарных и шумящих подвесок, лепных круглодонных сосудов [7, с. 77-78]. То есть, уже самый ранний из известных в Волго-Камье болгарских могильников свидетельствует о сложном этническом облике волго-камских болгар. И хотя А. Х. Халиков трактовал это обстоятельство как результат ассимиляции местного финно-язычного населения пришлыми тюркоязычными, тюрко-угорскими и угорскими племенами [8, с. 99; 9, с. 40], однако материалы Танкеевского и Тетюшского могильников, хронологически следующих за Большетарханским, свидетельствуют об обратном. Соотнесение типологической характеристики раннеболгарского погребаль

19

ного обряда с типологической статистикой погребений Танкеевского могильника, привели исследователей к выводу о том, что этот памятник «оставлен одной из этнических групп населения ранней Волжской Булгарии в период ее формирования. На нем имеются болгаро-салтовские захоронения, однако большинство оставлено приуральскими племенами, культура которых ярко представлена кушнаренковскими, ломоватовскими и поломскими материалами (выделено мной — В. И.)» [10, с. 154].

Последующие разработки исследователей в области реконструкции этнического состава ранней Волжской Болгарии однозначно заканчиваются выводом о выраженном (если не преобладающем) присутствии финно-угорского компонента в раннеболгарском этносе. По А. Х. Халикову — это эсегелы — племена, связанные своим происхождением с прикамско-приуральским (ломоватовско-поломским) этническим массивом [11, с. 78].

Е. П. Казаков же вообще считает, что в этногенезе ранних волго-камских болгар «период с середины — второй половины IX — середины X в. был временем наиболее сильного, если не преобладающего, влияния прикамско-приуральского населения» [2, с. 272].

Итак, тот факт, что прикамско-приуральское (читай — ломоватовско-поломское) финно-угорское население играло решающую роль в формировании этнического облика волго-камских болгар, сейчас, как будто, сомнений у исследователей не вызывает. А поскольку автор этих строк в данном вопросе полностью придерживается точки зрения своих названных выше коллег, то ниже приводятся данные, полученные мною в ходе анализа погребального обряда Танкеевского могильника, которые, на мой взгляд, не только дополняют выводы предшественников, но и придают им дополнительный усиливающий аспект.

Первое, что бросается в глаза при анализе погребального обряда этого памятника — отсутствие устойчивого сочетания этнодиагностирующих признаков, зафиксированное в погребениях различных (болгаро-тюркских и угорских) этнических групп, оставивших указанный могильник. Так, из 126 погребений с гончарными (болгаро-салтовскими) кувшинами в 19 (15,0 + 6,2%) найдены также остатки конской шкуры (череп и кости ног), а в 11 (8,7 + 4,9%) — серебряные маски-наглазники, т. е. — признаки, с болгарами никак не связанные. Сочетание таких признаков, как «кувшин и кость животного» обнаружено в 42 погребениях, что составляет 33,3 + 8,2% от погребений с круговой посудой или 26,9 + 6,69% от погребений, содержащих кости животных (всего — 156 погребений), но среди них столь же часто встречаются погребения с круглодонной лепной посудой ломоватовско-поломских типов (25,6 + 6,8%).

В данном случае не является этнодиагнстирующим признаком и глубина могильных ям (как это установлено Е. А. Халиковой на материале Большетарханского могильника) : прежде всего, основная масса могил Танкеевского могильника (83%) имеет глубину от 81 до 160 см и более, а главное — сочетание признаков

20

«тип керамики — глубина могилы» таковы, что не дают возможности выделить внутри рассматриваемого памятника какие-либо этнокультурные группы (табл. 1).

Из таблицы следует, что разница между показателями распределения типов керамики и глубины могильных ям на Танкеевском могильнике такова, что позволяет считать общими для погребений с круговыми кувшинами и лепными поломско-ломоватовскими сосудами могильные ямы глубиной от 101 до 120 см и от 141 до 160 см.

Таблица 1.

Корреляция глубины могил и типов керамики в погребениях Танкеевского могильника (в %)

И наоборот, для погребений, содержащих круговые кувшины, более характерны глубокие ямы от 121 до 140 см и глубже 160 см (т. е. -»угорские» по Е. А. Халиковой), а для погребений с лепной круглодонной керамикой — сравнительно неглубокие ямы от 60 до 100 см («болгарские»). Впрочем, было бы неверно утверждать, что модуль болгарского погребального обряда в Танкеевском могильнике совсем не представлен: 25 погребений (3,6 + 1,4%) из 683 языческих погребений могильника действительно характеризуется сочетаниями таких признаков как круговые кувшины, невыразительный и малочисленный инвентарь и кости животных (остатки мясной пищи), правда, относить появление последнего признака в Волго-Камье только на счет пришлых болгар было бы чересчур односторонне, поскольку наличие остатков мясной пищи в могиле — признак, характерный и для угорских, и для финно-угорских (поломских) племен.

Таким образом, приведенные данные позволяют рассматривать Танкеевский могильник не просто как памятник местного, ломоватовско-поломского (финноугорского) населения, вошедшего в состав ранней Волжской Болгарии, но и как памятник, иллюстрирующий процесс ассимиляции прикамскими племенами пришлых болгаро-тюркских этнических групп. Так что Е. П. Казаков безусловно прав в своем мнении о сильном, если не преобладающем, влиянии прикамско-приуральского (финно-угорского) населения на формирование раннеболгарского эт

21

носа [2, с. 272]. Правда, на мой взгляд, влияние это охватывало более широкий хронологический диапазон, нежели это представляется исследователю (по Е. П. Казакову — сер. 1Х — сер. Х вв.). Точно так же мне, как и Е. П. Казакову, представляется, что именно преобладанием финно-угорского компонента в составе раннеболгарского этноса обусловлено неоднократное использование Ибн-Фадланом этнонима «саклаб» или «сакалаб», применительно к волго-камским болгарам (в отличие от других известных ему, безусловно, тюркских народов, встретившихся на пути движения арабского посольства на Волгу).

Итак, из сказанного можно заключить, что в формировании культуры и этнического состава ранней Волжской Болгарии доминирующая роль принадлежала не пришлым болгарам, чьи памятники в «чистом» виде сейчас также известны в Поволжье [12;13], и не угорским (кушнаренковским и караякуповским) племенам Приуралья [14], а финно-угорскому (или финно-пермскому — по Р. Д. Голдиной [15, с. 366]) населению Прикамья — носителям ломоватовской и поломской культур. Этот тезис, в частности, подтверждается результатами сравнительно-типологического анализа погребального обряда раннеболгарских могильников и могильников ломоватовской, поломской и неволинской культур, обнаруживших между собой высокий коэффициент типологической близости: от 0,70 (ломоватово — ранние болгары) до 0,87 (поломская — ранние болгары) [16, с. 64-69].

Из вышесказанного не трудно заметить, что в основе выявления компонентов раннеболгарского этноса лежит анализ погребального обряда. И это логично, поскольку, с точки зрения классической этнологии, обряд — это действо, имеющее регламентацию, связанное с важнейшими событиями социальной, семейной и духовной жизни этноса [17]. То есть, действо, отнюдь не ординарное. Более того, в жизни этноса обряды (ритуалы) выступают «эффективным средством социального регулирования. Они представляют собой исторически сложившиеся или специально учрежденные стереотипные формы массового поведения, выражающиеся в повторении стандартизированных действий (выделено мной — В. И.). Смысл ритуала, однако, заключен не в самих составляющих его движениях, а в том, что они обозначают (символизируют). В силу своего символического характера обрядовые действия лишены непосредственной целесообразности. Но в конечном счете они выполняют функцию неосознанного приобщения индивидов к господствующей в данном обществе системе нормативных требований (выделено мной — В. И.) « [18, с. 70 и сл. ]. То есть, в контексте этнической культуры обряд (в данном случае — погребальный) является одним из важных этнодиагностирющих и этнодифференцирующих признаков.

В своих исследованиях мы, естественно, имеем дело только с теми материальными компонентами (признаками) обряда, которые доступны нам в ходе археологического изучения погребального памятника.

22

Применительно к интересующим нас археологическим культурам таких признаков в общей сложности удается выделить 20 (см. табл. 2). На их основании высчитываем коэффициент парного формально-типологического сходства между ними — С₂.

Из данных, приведенных в табл. 3, следует, что наибольшую типологическую близость обнаруживают между собой могильники ломоватовской и поломской культур Прикамья (С₂ = 0,70), а наименьшую — ломоватовские и неволинские могильники (С₂ = 0,38). Это вполне логично, если исходить из того обстоятельства, что носители неволинской культуры — суть пришедшие из-за Урала угры, а носители ломоватовской и поломской культур — прикамские финно-пермяки образующие в регионе свою особую этнокультурную общность [15, с. 364].

Таблица 2

Представительные признаки погребального обряда финно-угров

Прикамья и Приуралья, ранних болгар и древних венгров (в %%)

23

Перечень признаков: 1 — могильники грунтовые; 2 — могила простая; 3-могила с одной ступенькой; 4 — могила с заплечиками; 5 — кости животных в могиле (жертвенная пища); 6 — кости коня в засыпи могилы; 7 — кости коня (череп, ноги) в могиле; 8 — наличие деталей конской сбруи без коня; 9 — ингумация; 10 — кремация; 11 — ориентировка погребенного на запад; 12 — ориентировка на восток; 13 — ориентировка на север; 14 — ориентировка на юг; 15 — на юго-запад; 16 — на юго-восток; 17 — на северо-запад; 18 — на северо-восток; 19 — руки погребенного согнуты в локтях; 20 — глиняные сосуды в могиле.

Таблица 3.

Коэффициенты парного типологического сходства погребального обряда прикамско-приуральского населения, ранних болгар и древних венгров

Данные таблицы 3 показывают также, что погребальный обряд поломской культуры обнаруживает высокое типологическое сходство с погребальным обрядом волжских болгар и древних венгров (коэффициент С₂, соответственно, равен 0,65 и 0,64). Это вполне определенно свидетельствует об этнокультурном родстве населения трех названных этнокультурных групп.

По данным табл. 2 мы можем установить, какие из 20 признаков погребального обряда оказываются для сравниваемых групп памятников наиболее сближающими. Для этого устанавливается т. н. «норма распределения» признаков внутри рассматриваемых групп и их тенденция для каждой из сравниваемых выборок [19, с. 84-87]. Последняя как раз и позволит выделить тот набор признаков обряда, который окажется общим для тех или иных сравниваемых выборок (табл. 4). «Норма распределения» означает условный среднеарифметический процент каждого признака внутри всего рассматриваемого массива памятников, т. н. условную «норму», а «тенденция признака» — реальное отношение частоты встречаемости данного признака внутри каждой из сравниваемых выборок: повышенное, если показатель более 1; нормальное — если показатель равен 1 или близок к ней, и пониженное, если показатель менее 1.

По этим показателям (табл. 4) мы видим, что все рассматриваемые группы погребальных памятников близки между собой по двум признакам: тип могильника (грунтовые) и тип могильной ямы (простые). Правда, у ранних болгар и древних венгров чаще встречаются могилы усложненной конструкции — со ступеньками-заплечиками — поэтому показатель тенденции признака №2 у них несколько понижен по сравнению с «ломоватовцами», «поломцами» и «неволинцами».

24

Таблица 4.

Норма распределения и тенденция признаков погребального обряда прикамско-приуральского населения, ранних болгар и древних венгров

Далее наблюдается разнобой: наличие остатков жертвенной пищи в могиле (признак №5) у «неволинцев» и древних венгров (и те и другие — угры) не фиксируется, зато обнаруживает выраженную повышенную тенденцию у носителей поломской культуры и ранних болгар; захоронения вместе с человеком черепа и костей ног коня (признак, традиционно связываемый с уграми) (признак №7) имеет пониженную тенденцию распространения у прикамских финно-пермяков — «ломоватовцев» и «поломцев», но заметно повышенную у ранних болгар и древних венгров; наличие в могиле принадлежностей конской сбруи, но без конского захоронения (признак, характерный для кочевых и полукочевых народов) (признак № 8) у «неволинцев» и древних венгров встречается в несколько раз чаще, чем у других народов Волго-Камья; ориентировка погребенного головой на запад (признак №11) более характерна для ранних болгар и древних венгров; восточная ориентировка погребенных (признак, характерный

25

для угорских и угро-самодийских погребений Южного Урала и Западной Сибири (признак №12), имеет повышенную тенденцию встречаемости в поломских и неволинских могильниках, тогда как северная ориентировка (тоже, в общем-то более характерная для угров) (признак №13) чаще встречается в могильниках ломоватовской и неволинской культур.

Выразительно выглядит признак №19 — положение погребенного с руками, согнутыми в локтях и кистями, уложенными на таз — объединяющий поломские и древневенгерские погребения, и признак №20 — наличие в могиле глиняной посуды — объединяющий поломские погребения с раннеболгарскими.

Приведенные результаты сравнительно-статистического анализа погребального обряда ломоватовских, поломских, неволинских и раннеболгарских могильников Прикамья и Приуралья вполне определенно подтверждают мысль Е. П. Казакова о формировании в Среднем Поволжье «специфической общности с яркой и своеобразной языческой культурой» [20, с. 36]. Применительно к погребальному обряду, стержнем этой общности являлись носители поломской культуры.

Данную общность исследователь определяет ее как «тюрко-угорскую», в которой тюркский компонент представлен болгаро-салтовскими материалами, угорский — ломоватовско-поломскими. Здесь его мнение перекликается с мнением А. М. Белавина и Н. Б. Крыласовой, которые также полагают, что в конце I тыс. н. э. территории, расположенные к западу и востоку от Уральского хребта, «представляли собой зону преимущественного расселения угров» [21, с. 145].

Иной позиции в данном вопросе, как уже было отмечено выше, придерживается Р. Д. Голдина. По ее мнению, основанному на результатах сопоставления археологических, антропологических и лингвистических материалов, поломская культура есть производное от ломоватовской и представляет один из локальных вариантов последней [15, с. 364-366]. То есть, в этническом контексте носители поломской культуры должны отождествляться с носителями финнопермского (коми-пермяцко-удмуртского) этноса.

Итак, в контексте поднятой в данной статье темы вопрос об участии прикамско-приуральского (поломского) населения в формировании раннеболгарского и древнемадьярского этносов едва ли может быть оспорен. Думаю, здесь Е. П. Казаков с автором этих строк спорить не будет. Другое дело, насколько я был прав, говоря о преимуществе пермского населения в формировании этноса и культуры ранней Волжской Болгарии и о вхождении «пермяков» в состав древнемадьярского этнокультурного объединения? Здесь уместно вспомнить, что в свое время Е. П. Казаков, не отрицая этногенетической связи памятников кушнаренковско-караякуповского типа на Южном Урале с культурами штампо-гребенчатой керамики Западной Сибири, окончательное решение вопроса об их этнической принадлежности ставил в прямую зависимость от решения вопроса об этносе носителей западносибирских культур [См. например: 22, 23, 24]. Возвращаясь сейчас к этой мысли, я думаю, что точку в вопросе о том, чьей крови больше текло в жилах ранних волж-

26

ских болгар — угорской или пермской — можно будет поставить только после окончательного решения вопроса об этносе носителей поломской культуры.

Литература