Татары: проблемы истории и языка

Закиев М. З. Татары: проблемы истории и языка. Сб. статей. — Казань, 1995. — 464 с. — ISBN 5-201-08300-5

 
Закиев М. З. Татары: проблемы истории и языка. Сб. статей. — Казань, 1995. — 464 с. — ISBN 5-201-08300-5

Закиев М. З.

Татары: проблемы истории и языка. Сб. статей. — Казань, 1995. — 464 с. — ISBN 5-201-08300-5

В книге собраны статьи автора, изданные ранее в различных сборниках, журналах, а также некоторые его доклады на региональных и международных конференциях по проблемам лингвоэтноистории, а также возрождения, сохранения и развития татарской нации. Эти работы в настоящее время стали библиографической редкостью, между тем они могли бы удовлетворить запросы студентов, учителей и любознательных читателей, интересующихся вышеназванными проблемами.

Книга на русском языке.

Скачать DJVU, 9,1 MB

Источник: http://turkolog.narod.ru/info/... , http://turkolog.narod.ru/info/...

 


 

Сакалиба — это кыпчаки, а булгары — одно из кыпчакских племен

Закиев М. З. Татары: проблемы истории и языка. Сб. статей. — Казань, 1995. — С. 68—81

1.

§ 1. В арабских и персидских источниках средневековья мы обнаруживаем богатые сведения о многих народах Восточной Европы: о буртасах, хазарах, булгарах, сакалиба, баджанаках, маджарах, русах, вису, юра и других. Все из этнонимов, кроме сакалиба, приняты арабами и персами от самих восточно-европейских народов, лишь этноним сакалиба является в этом отношении не очень ясным. По предположению В. В. Бартольда, этноним сакалиба (в ед. числе саклаб) заимствован арабами, вероятно, из греческого склабои или склабенои, которое означает славян [Бартольд В. В., 1963, 870], он же приводит вероятность другой этимологии: это из персидского сек ‘собака’ + леб ‘губа’, эта этимология основана еще и на том, что сын Яфета Саклаб был вскормлен собачьим молоком [там же, 871].

Если обратить внимание на сами арабские источники, то арабское словосаклаб (в ед. числе) или сакалиба (во мн. числе) обозначает белокурых или рыжеволосых людей, в них неизменно подчеркивается рыжий (или рыжеватый) цвет волос или красная (красноватая) окраска кожи лица у сакалиба [там же, 870]. В словаре Ашраф ибн Шараф ал-Музаккир Ал-Фаруги, составленном в 1404-1405 годах в Индии под названием «Даниш-намейи Кадар-хан» («Книга знаний Кадар-хана»), отмечается, что САКЛАБ — это область в Туркестане, люди там белые [Баевский С. И., 1980, 87]. Все вышесказанное дало русским арабистам и востоковедам возможность идентифицировать сакалиба со славянами. В русскоязычных исследованиях восточных географических источников средневековья этноним сакалиба даже не упоминается, передается он словом «славяне». В том, что сакалиба — это славяне, никто не сомневается, хотя некоторые отмечают то, что в арабских и персидских источниках сакалиба нередко идентифицируются с тюрками, булгарами и т. д.

§ 2. Ясно одно: сакалиба — это арабское название белых, рыжеволосых людей. Тот народ, который называет себя белолицым, должен иметь еще и темнолицых сородичей. Белолицым он может быть только в сравнении с небелолицыми родственными племенами. Славяне, по-видимому, никогда не делились на белолицых и небелолицых. Поскольку они все были белолицыми, рыжеволосыми, постольку у них не было необходимости называть себя рыжеволосыми, ибо не было заметной группы нерыжеволосых. Что касается названия белорусов, то оно появилось в период феодальной раздробленности древнерусской народности. Кроме того, предки белорусов не могли быть так широко представлены рядом с различными тюркоязычными народностями на обширных территорях Восточной Европы, Малой и Средней Азии, Восточной Сибири и Казахстана. Необходимо иметь еще в виду, что в арабских и персидских источниках восточные славяне описываются под названием русы. В то время, когда восточных славян начали называть русами, другой части, называемой славянами, уже не было. Восточные славяне все были уже русскими. Поэтому, если арабы писали о русах, они имели в виду восточных славян, которые в это время назывались уже не славянами, а русскими или урусами (по произношению тюрко-татар).

§ 3. Для того, чтобы адекватно раскрыть значение арабского этнонимасакалиба, означающего белолицых рыжеволосых людей, необходимо установить народ, людей, которые в то время называли себя и представлялись другим белолицыми или рыжеволосыми и в то же время жили вместе с известными тюркоязычными народами в таком тесном контакте, что приезжающие арабы и персы считали сакалиба и тюрков одним народом или одних рассматривали в составе других. Таким народом тогда, естественно, были кыпчаки.

Слово кыпчак этимологически восходит к тюркскому къу-чак, которое состоит из двух корней: къу (къу~къуб~къуба) ‘рыжий’, ‘бледный’, ‘бело-рыжий’, ‘светлый’, и чак, означающий сак~чак древнее название тюрков (а не ираноязычных, как ошибочно утверждают некоторые индоевропеисты). Къучак ‘белые саки’, -чак может быть идентифицирован и с уважительно-уменьшительным аффиксом -чык. Слово къу применяется и в значении ‘лебедь’, по-другому ак кош ‘белая птица’. Куу ‘белый’, ‘белая птица’ составляет другой этноним со словомкижи~кеше ‘человек’, куукижи ‘белые люди’, ‘лебединцы’. Слово къу~кууприменяется со словом ман в виде куман~куманды. Сравните еще: мен в слове туркмен. В Западной Европе вместо этнонима кыпчак применяется слово куман. Вторая часть этого слова -ман до сих пор однозначно не этимологизирована.

То, что къу в этнониме къучак~кыпчак (къуман) имеет значение «белый, рыжий, светловолосый», подтверждается еще и тем, что во многих тюркских народах мы наблюдаем белых (желтых) и небелых (нежелтых). Так, в V-VI вв. на территории Средней Азии, Афганистана, Северо-Западной Индии и части Восточного Туркестана белые гунны, которые иначе назывались эфталитами, образовали государство. В истории известны белые татары и черные татары, белые хазары и черные хазары, белые киргизы и другие киргизы, сары уйгуры и другие.

Итак, в составе тюрков были племена, которые называли себя светловолосыми, белыми. Дальше мы увидим, что это были кыпчаки. На то, что этноним кыпчак обозначает белых, светлых (по-тюркски: сары чэчле ‘желтоволосые’), ученые-тюркологи давно обратили внимание. Так венгерский ученый Ю. Немет еще в конце 30-х годов пришел к этому выводу. Он писал, что «бледно-желтые» наименования половцев являются калькой с их тюркских (само?) названий куман и кун, которые восходят к тюркскому прилагательному къу (из более старого къуб) ‘бледный’, ‘желтый’ [Добродомов И. Г., 1978, 116; Немет Ю., 1941, 99].

В тюркских языках белокурый человек часто называется еще и сары чэчле‘желтоволосый’. Поэтому и неудивительно то, что кыпчаки имели и другой этноним от слова сары ‘желтый’. Западные половцы в древних русских источниках именовались сорочинцами, в чем отразилось название народа сары, который шел впереди народа къун. (Впоследствии это название сблизилось и слилось с европейским названием мусульман сарацины)» [Добродомов И. Г., 1978, 123].

Следовательно, очень большая группа тюрков Восточной Европы, Западной Сибири, Казахстана, Малой, Средней и Центральной Азии, Афганистана, Восточного Туркестана, Северо-Восточной Индии, имея свои местные частные этнонимы, называли себя более общим этнонимом со значением «белолицые», «светло-желтые». Такими этнонимами выступали, прежде всего, слова къукижи, къуман, къуманды, къучак~кыфчак~кып-чак.

§ 4. Самое главное, на что надо обратить внимание, это то, что эти племена сами прекрасно знали значение своего общего этнонима и другим народам представляли себя белолицыми, рыжеволосыми. В свою очередь, представители других народов тут же скалькировали этноним белолицых. По этому поводу Добродомов И. Г. пишет следующее: «Уже давно обращалось внимание на то, что половцы во многих языках обозначаются словами, производимыми от корней со значением «желтый», «бледный»: рус. половцы (ср.: половый, устар.: половой); польск. (из чешск.) plavci (Plawcy, Plauci); отсюда также венг. Palyczok (ok), взятое у восточных славян; нем. Val (e) we (n) (ср. совр. нем. fahl и falb блеклый’, «белесоватый», «буланый», латинизированные славянские формы Falones, Phalagi. Такое же значение имеет упоминаемое под 1050/51 г. в 75 главе «Истории» армянского автора Матвея Эдесского название народа хартеш (досл. ‘Светлый’, ‘белесоватый’, ‘белокурый’) « [Добродомов И. Г., 1978, 108].

Из этой цитаты становится ясным то, что кыпчаки представляли себя русским, полякам, немцам, венграм, итальянцам и армянам как белокурые люди, и поэтому эти народы называли кыпчаков на своих языках «белокурыми». Кыпчаки представляли себя «белокурыми» также китайцам и персам [Бартольд В. В., 1968, 408].

Для нашей темы очень важно, что кыпчаки представлялись «белокурыми» также и арабам, поэтому арабы называли кыпчаков сакалиба, т. е. белолицыми, светловолосыми.

Таким образом, в арабских и персидских источниках этноним сакалибаявляется арабской калькой этнонима къуман или кыпчак (къучак). Он означает «кыпчак», а не «славяне».

§ 5. Ведущие русские ученые-арабисты — В. В. Бартольд, И. Ю. Крачковский, и др. — отмечают, что арабские географы часто ошибались, смешивая сакалиба (по мнению арабистов, славян) с тюрками, киргизами, булгарами, хазарами. Если под арабским сакалиба понимать не славян, а кыпчаков, то становится понятно, что ошибались не арабские и персидские географы-очевидцы, а русские исследователи арабских и персидских источников, переводя арабское слово сакалиба как »славяне». Перевод »кыпчак» снимает все кажущиеся противоречия.

В целях дополнительного выяснения вопроса, кем были сакалиба -славянами или кыпчаками, приведем собранные Б. Н. Заходером во втором томе его книги «Каспийский свод сведений о Восточной Европе» сведения о сакалиба. Слово «славяне» здесь заменено нами исходным словом «сакалиба».

1) «От печенегов до сакалиба десять дней пути по лесам и трудным дорогам. Сакалиба народ многочисленный, живут в лесах по равнине. У сакалиба город В. б. нит» [Заходер Б. Н., 1967, 109]. Эту особенность расселения сакалиба можно приписать как кыпчакам, так и славянам. Название города передается по-разному: ВА. И, ВАБНИТ, ВАНТИТ, и становится ясно, что название города с точки зрения славянского языка не расшифровано. Необходимо сделать попытку прочитать его как тюркское слово. Название второго города Хурдаб или Худуд также не расшифровано. Что касается выражения, что некоторые сакалиба походят на русов, то здесь можно сказать следующее: кыпчаки по внешности действительно нередко походили на русов, а других славян здесь уже не было.

2) «У сакалиба мед употреблялся вместо винограда, у них развито пчеловодство» [там же, 110]. Этот признак характерен как для славян, так и для кыпчаков. Но конкретное содержание сообщений восточных географов позволяет идентифицировать сакалиба с кыпчаками. Так, сакалиба делают напиток из меда, «который они называют суджув» [Ковалевский А. П., 1956, 132].

Еще Д. А. Хвольсон, анализируя это слово, начертанное как АС-СДж, пытался объяснить его, используя хорватское ulisce ‘улей’, А. П. Ковалевский и Б. Н. Заходер идентифицируют его со словом «соты» [Заходер Б. Н.; 1967, 110-111]. На самом деле это тюркское слово суджы (сеже~тече), которое применялось в старотюркских текстах в значении «вино» или «сладкий напиток» и употребляется до сих пор в татарском и башкирском языках в значении «сладкий», «приторный».

3) «У сакалиба свиньи так же многочисленны, как у мусульман овцы» [Заходер Б. Н.,1967, 112]. Здесь Б. Н. Заходер сознательно исправил текст, добавив слово «мусульман». На самом деле говорилось, что сакалиба имеют стада свиней и стада овец или стада свиней, подобные овечьей отаре. Известно, что кыпчаки первоначально разводили и свиней, и овец. Кыпчаки-христиане продолжили эту традицию, а кыпчаки-мусульмане, естественно, отказались от свиноводства.

4) «Когда умирает сакалиба, его труп сжигают, вместе с покойным бросают в огонь его жену, при этом совершают тризну и веселятся» [там же, 112]. Как известно, своих покойников сжигали гузы и часть буртасов, в тюркоязычности которых никто не сомневается.

5) «Сакалиба поклоняются огню (или быку) « [там же, 114]. Здесь Б. Н. Заходер почему-то пропустил то, что сакалиба еще и идолопоклонники. Все это сближает сакалиба с кыпчаками больше, чем со славянами.

6) «Сакалиба сеют просо; при наступлении времени жатвы они кладут зерно в сито и, обращаясь к небу, произносят молитву» [там же, 115]. Так могли поступать и славяне, и кыпчаки. Но обращение лица к небу (Тэнгре) сближает сакалиба с кыпчаками.

7) «У сакалиба имеются разные музыкальные инструменты: лютни, тамбуры, свирели» [там же, 116]. По этому признаку сакалиба можно сблизить и с кыпчаками, и со славянами.

8) «У сакалиба мало вьючного скота, лошадей; они носят рубахи и надевают на ноги сафьяновые сапоги; их вооружение: копье, щит, пики, меч, кольчуга; ... глава сакалиба питается молоком вьючного скота (кумысом)...» [там же, 119]. Кыпчаки, как и все тюрки, лошадей использовали для верховой езды, поэтому вьючных лошадей у них было мало. Сафьяновые сапоги были известны у тюрков-булгар, по более общему названию — у кыпчаков, кумыс являлся национальным тюркским напитком. Глава сакалиба назывался субаныч СУБАНДж, и суиджСУИДж, если по-тюркски — сучи, где су войско, -чы аффикс профессии. Возможно, слово субаши ‘глава войска’ арабскими буквами написано с искажением.

Некоторые арабисты-русисты начертание СУИДж МЛК, хотели бы прочесть как СУИТПЛК (Святополк), и этим доказать то, что глава сакалиба — глава славян Святополк. Но, как отмечает сам Б. Н. Заходер, МЛК — это малик ‘царь’, в целом -это сучы малик ‘царь, глава войска’. Другие слова, приведенные здесь как топонимика сакалиба, требуют дополнительных исследований с точки зрения кыпчакского языка.

9) «Сакалиба строят подземные сооружения, в которых спасаются зимой от сильного холода (или от нападения мадьяр) « [Заходер Б. Н., 1967, 121]. Это нейтральное выражение, приведенное Б. Н. Заходером, не позволяет определить этническую принадлежность сакалиба. Но далее в тексте речь идет о древней бане, которая была присуща кыпчакам и современным западным тюркам.

10) «Царь сакалиба берет дань платьем» [там же, 124]. Этим мы не можем определить этническую принадлежность сакалиба.

11) «Сакалиба подвергают суровому наказанию виновных в воровстве и прелюбодеянии» [там же, 124]. Этот обычай, по описанию Ибн-Фадлана, характерен для булгар-сакалиба, т. е. в целом — для кыпчаков, в частности — для булгар.

Надо отметить, что Б. Н. Заходер, по-видимому, целенаправленно перечислил здесь высказывания восточных географов. Он пропустил данные, которые дают повод считать сакалиба кыпчаками. Он, естественно, не мог не отметить, что, по Ибн-Фадлану, булгары относятся к народу сакалиба. Но он отметил этот факт по-своему: якобы Ибн-Фадлан постоянно путает булгар с сакалиба, т. е. со славянами [там же, 125].

Как мы уже отмечали, Ибн-Фадлан называет Алмаса Шилки-хана царем сакалиба, он был, по-видимому, из племени булгар, поэтому и называется царем булгар. Понятно, что в Среднем Поволжье страна сакалиба позже называлась государством булгар. Необходимо отметить, что мнение о том, что сакалиба обозначает светлокожих тюрок, было высказано историком Ахмедом Зеки Валиди Тоганом еще в 1939 г. [Зеки Валиди, 1939, XXXIV]. Но оно получило резкую критику А. П. Ковалевского [Ковалевский А. П., 1956, 80].

В. В. Бартольд отмечает, что у сакалиба неизменно отмечается рыжий цвет волос, но «несмотря на отличительный физический признак, сакалиба как потомки Яфета (арабск. Йафас) объединяются с тюрками» [Бартольд В. В., 1963, 870]. Абу Хамид ал-Гарнати в 1150 г., рассказывая о своем путешествии из Булгара в Венгрию, писал, что прибыл он в город страны сакалиба, который называют Гур Куман, где люди, по виду как тюрки, говорят на тюркском языке и стрелы мечут, как тюрки [Добродомов И. Г., 1978, 128]. Здесь излишне объяснять, кем были сакалиба.

Итак, сакалиба это кыпчаки, слово сакалиба (саклаб в ед. числе) это калька тюркского этнонима кыпчак.

§ 6. Некоторые могут возразить этому выводу тем, что в официальной тюркологии «приход» кыпчаков из Азии в Восточную Европу якобы относится к XI в., а арабские и персидские географы знали о сакалиба еще в VIII в. Действительно, многие тюркологи по недоразумению считают, что первые тюрки пришли в Восточную Европу в IV в. под названием гуннов, они «исчезли» примерно через 100 лет, их место заняли пришедшие из Азии авары; авары «исчезли», их место заняли пришедшие из Азии тюрки, затем в VII в. их заменили хазары, в VIII в. появились печенеги и т. д. В XI в. в Восточную Европу пришли якобы кыпчаки (половцы). Это «сказка для детей», а не для серьезных ученых. Тюркоязычные племена жили в Восточной Европе еще во времена киммерийцев, скифов и сарматов, продолжают жить и сейчас. Здесь не было смены народов, менялся лишь этноним, ибо в разные периоды истории господствующими племенами среди множества тюркских племен выступало то одно, то другое племя. Отсюда и смена общего для тюрков этнонима.

Следы кыпчаков (по-арабски: сакалиба) зафиксированы еще в глубокой древности. Так, этноним команче мы встречаем среди американских индейцев. [Майн Рид, 1955, 32; Языки ..., 1982, 162]. Если учесть то, что предки американских индейцев перешли на Американский материк из Азии 30-20 тыс. лет тому назад, то есть основание утверждать, что этот этноним пришел в Америку из Азии еще в то время. Следовательно, этноним коман~команче существовал в Азии еще 30-20 тыс. лет тому назад.

В III в. до н. э. китайские источники содержат сведения о кюеше, которые говорили на тюркском языке. М. И. Артамонов считает, что это первое сведение о кыпчаках [Артамонов М. И., 1962, 420]. По нашему мнению,кюеше это типичное китайское сокращение этнонима къукижи.

По китайским сведениям, еще до н. э. южнее Алтайских гор жили хунны, на севере — народ со. Они затем распались на 4 племени: къуман или къубан, кыргыз, чу-кши и тюрк [Аристов Н. А., 1896, 279-280; Закиев М. З., 1977, 155-162].

По мнению некоторых ученых, этноним кыпчак ~ (кыбчак~ кыфчак) появляется во второй половине VIII в. для обозначения народа, называвшегося до этого этнонимом сир, который представляет, по-видимому, также китайское сокращение слова сарир (сары ир ‘желтые люди’). В памятнике Тоньюкука (726 г.) господствующие племена называются тюрками и сирами, а в памятнике Элетмиш Бильге-кагана из Шине Усу (760г.) господствующие племена обозначены этнонимами тюрки кыбчак [Кляшторный С. Г., 1986, 160]. Важно отметить, что в первом арабском списке тюркских племен, составленном в VIII в., фиксируется этноним хыфчак-кыбчак [там же, 160]. Но в дальнейшем в сочинениях арабских и персидских географов вместо этнонима кыбчак (къучак) начинает применяться его арабская калька саклаб, лишь с XI в. в них опять появляется этноним кыпчак и вместо названия «степь гузов», употреблявшегося географами Х в., появляется термин «степь кыпчаков» (по-персидски: Дешт-и кыпчак) [Бартольд В. В., 1968, 395].

Необходимо сказать и о том, что в официальной исторической науке, следовательно, и в русской, и в западноевропейской тюркологии, вопрос о появлении и происхождении половцев (по самоназваниям: къукижи, куман, къучак) рассматривается в связи с представлением о передвижении тюрков якобы из области Дальнего Востока в Западную Азию и Восточную Европу [там же, 393]. Такая точка зрения глубоко ошибочна, не было такого передвижения. Тюрки еще в доисторические времена наряду с предками других народов жили и в Западной, и в Восточной Европе, в Малой, Средней и Центральной Азии, в Западной Азии и на Дальнем Востоке, т. е. в тех регионах, где они были известны в исторически известные времена и где, в основном, они живут сейчас. То, что куманы (кумы, куны) жили в Западной Европе еще до н. э., доказывается наличием до н. э. города Кум у этрусков (позже — города Куман в Венгрии) и города Куманово в Македонии.

Таким образом, кыпчаки (къукижи, куман, сары, сир) с древнейших времен представляли себе, что их этноним обозначает белокурых, светло-желтоволосых людей, поэтому представлялись соседям как белокурые, и эти соседи на своих языках называли их белокурыми: славяне –половцами, арабы и персы — сакалиба, армяне — хартеш и т. д.

Слово кыпчак (куман, къукижи) было более общим этнонимом. В составе кыпчаков выделялись более мелкие народности или племена — по сообщению восточных географов, киргизы, гунны, булгары, хазары и т. д. По сведениям Ибн-Фадлана, в Среднем Поволжье в составе сакалиба (кыпчаков) выделяются булгары, баранджары, суары, суасы, скилы (скиды~скифы), хазары. Без сомнения, можно добавить, что в их же составе были и бигеры (биары-биляры) асы-аланы (булгар по-другому называли асами), нухраты (серебряные булгары), темтюзы, челматы, собекуляны, буртасы, башкиры, мишари и т. д.

2.

§ 1. Итак, булгары — это одно из кыпчакских племен. Об этом красноречиво свидетельствует объективный анализ «Книги Ахмеда Ибн-Фадлана».

Как известно, в 921 году царь сакалиба из племени булгар Алмас сын Шилки (имя, написанное арабскими буквами как АЛМС, русскими востоковедами передается как Алмуш, по-видимому, для того, чтобы это имя не было похоже на распространенное тюркское имя Алмас) просил Багдадского халифа направить в страну сакалиба посольство для официального принятия ислама с тем, чтобы освободиться от подчинения хазарам, принявшим иудейскую религию.

В 922 году в страну сакалиба — Булгар — прибыло арабское посольство под руководством Сусан ар-Раси. Секретарем посольства был Ахмед Ибн-Фадлан, который вел подробные путевые записи и описание страны и народа сакалиба — булгар. В этих записях, которые изданы сейчас под названием «Книга Ахмеда Ибн-Фадлана», страна и народ называются в основном термином сакалиба, а также царь Алмас сын Шилки представляется главным образом как царь сакалиба. Лишь по прибытии, после личного знакомства с Алмасом сыном Шилки и после того, как он узнал о том, что на минбаре Алмаса еще до его прибытия уже провозглашали от его имени хутбу: «О, Аллах! Сохрани царя Йылтуара — царя булгар!», и после того, как Алмас сын Шилки принял арабское имя Джагьфар, дал своему отцу имя Абдуллаh Ибн-Фадлан, наконец, сам произнес хутбу: «О, Аллах! Сохрани [в благополучии] раба твоего Джагьфара Ибн-Абдаллах, повелителя [эмира] булгар, клиента повелителя правоверных» [Ковалевский А. П., 1956, 132-133]. И далее при описании страны Ибн-Фадлан снова применяет выражение «царь сакалиба».

Итак, для Ибн-Фадлана существуют два равноправных названия одной и той же страны, одного и того же царя: сакалиба и булгар. Это и понятно, ведь булгары — это одно из племен сакалиба — кыпчаков. Поэтому мы без сомнения можем констатировать, что булгары (и протобулгары) говорили на обычном кыпчакском языке.

§ 2. Поскольку вопрос о лингво-этнической принадлежности булгар в официальной исторической науке и тюркологии весьма запутан, здесь необходимо внести в него ясность.

Во всех средневековых источниках булгары и хазары представлены как тюрки, говорившие на обычнотюркском языке кыпчакского типа.

Лишь в середине XIX в., когда началось научное исследование проблем лингво-этнической принадлежности волжских, дунайских булгар и протобулгар Великой Булгарии Кубрата-хана, появились различные точки зрения.

Первые исследователи считали волжских булгар кыпчако-язычными тюрками, т. е. гуннами, позже булгаро-татарами. Некоторые относили их к финно-уграм. Те, кто больше занимался проблемами истории дунайских булгар, выдвинули теорию о славянском происхождении как протобулгар, так и дунайских и волжских булгар [Закиев М. З., Кузьмин-Юманади Я. Ф., 1993, 3-13; Каховский В. Ф., 1993, 31-33].

В 1863 году в булгарской эпиграфике Х. Фейзханов обнаружил некоторые чувашские слова и пришел к выводу о влиянии чувашского языка на язык эпитафий волжских булгар [Фейзханов X., 1863, 404]. Небезызвестный миссионер Н. И. Ильминский, не утруждая себя подробным изучением языка эпитафий и истории местного края, сделал из этого «открытия» Фейзханова свой вывод о том, что волжские булгары говорили не на тюркском языке кыпчакского типа, а на чувашском языке [Ильминский Н. И., 1865, 80-84]. Далее эта идея была подхвачена царским цензором Н. И. Ашмариным и последующими чувашеведами, русскими и западноевропейскими лингво-историками и этно-историками [Закиев М. З., Кузьмин-Юманади Я. Ф. 1993, 4-7].

Позднее не только в булгарской эпиграфике, но и в сочинении Ибн-Фадлана, в славяно-болгарском именнике, в древнебалкарских письменах Кавказа, в тюркских заимствованиях венгерского языка, в языке финно-угров Поволжья ученые старались найти и «обнаруживали» чувашские слова, и, таким образом, была «доказана» чувашеязычность гуннов, хазар, предков волжских и дунайских булгар и протобулгар. Для чувашских историков и языковедов вообще не существуют другие исследования, кроме работ, отождествляющих булгар, хазар, гуннов с чувашами. Они в последние годы вообще не различают булгар и чувашей, для них булгары — это чуваши, а чуваши — это булгары.

Основные труды, в которых «доказывается» идентичность булгар и чувашей, мною были критически рассмотрены в книге, выпущенной на татарском языке еще в 1977 г. [Закиев М. З., 1977, 116-151].

Далее в своих статьях я старался осветить эту проблему более подробно и приводил свежие выводы других ученых об обычно-тюркоязычности и гуннов, и хазар, и протобулгар. В 1993 году мы вместе со специалистом по чувашской истории и языку Я. Ф. Кузьминым-Юманади выпустили специальную книгу, в которой подвергли анализу все основные труды, написанные для подтверждения чувашеязычности булгар [Закиев М. З., Кузьмин-Юманади Я. Ф. 1993].

Выше, в первой части этой статьи, я постарался на основании нового, более объективного анализа известных в истории данных о сакалиба доказать то, что булгарские племена относились к кыпчакам. Сейчас мне остается ознакомить читателей с объективными данными, по которым чуваши как по языковым, так и по всем другим данным не могли принадлежать булгарам [Закиев М. З., 1982, 93-99; Закиев М. З., Кузьмин-Юманади Я. Ф., 1993, 9-12].

1. Если бы чуваши формировались в основном из поволжских булгар, если бы булгарский язык исторически перешел в чувашский язык, то такая преемственность, безусловно, была бы видна, прежде всего в антропологическом типе булгар и чувашей. Между тем конкретные краниологические исследования дают совершенно противоположные результаты. «Даже при поверхностном морфологическом описании видно, пишет В. П. Алексеев, — что краниологически чуваши похожи на своих финноязычных соседей и что, следовательно, их антропологический тип сформировался при интенсивном участии той комбинации признаков, которая характерна для финноязычных народов Поволжья и получила наименование субуральской» [Алексеев В. П., 1971, 248].

Что же касается характерного для булгар комплекса признаков, то он в составе чувашей не улавливается [там же, 249]. Этот булгарский комплекс признаков составил основу формирования антропологического типа поволжских татар. На него наслоились низколобый монголоидный компонент, представляющий один из вариантов субуральского типа, и высоколобый монголоидный тип, связанный, видимо, с кыпчаками [там же, 241-246]. Следовательно, по данным краниологии, историческая преемственность между булгарами и татарами более очевидна, чем между булгарами и чувашами.

2. Не подтверждается булгаро-чувашская теория и в этнографическом отношении. Известные этнографы Н. И. Воробьев и К. И. Козлова отмечают, что этнографические особенности булгар в своей основе сохранились прежде всего среди казанских татар [Воробьев Н. И., 1948, 80; Козлова К. И., 1964, 20-21]. Так, например булгарам были свойственны развитое кожевенное производство и торговля, что затем передалось и казанским татарам, а у чувашей развитие этих ремесел и занятий не отмечается.

3. Культура письма от булгар передалась казанским татарам, у чувашей такой культуры до XIX в. не было. То же самое можно было сказать о мусульманской религии. Следы булгар не сохранились в мифологии и фольклоре чувашей, а для мифологии и фольклора казанских татар булгарская тематика является обычной [Борынгы ..., 1963, 17-51].

4. Чуваши никогда не называли себя булгарами, а казанские татары считали, что их деревни заложены выходцами из Булгара, что их деды, прадеды являются булгарами, нередко, вплоть до XX в., называли себя булгарами в противовес названию «татары», которое насаждалось с трех сторон: со стороны влившихся в состав населения казанского ханства мишарей-татар, со стороны русских, которые называли татарами почти всех восточных соседей, и со стороны тех, кто именем «татары» стремился показать свое величие. В том, что казанские татары почти до XX в. себя упорно называли булгарами, нет никакой политики. Этому народ никто не учил, ведь не было ни учебников по истории, ни руководств. В медресе тогда не изучался ни родной язык, ни история народа, там ограничивались обучением арабскому, персидскому или турецкому языкам и общемусульманской истории. Официальная пропаганда была глубоко заинтересована в насаждении этнонима «татары». Следовательно, сведения о том, что казанские татары являются, в основном, прежними булгарами, сохранились в памяти народа. К сожалению, этот факт и другие данные о том, что в основе этнического состава и языка казанских татар лежат булгарский компонент и булгарский язык, сторонниками булгаро-чувашской теории вообще не учитывались раньше, сейчас их также обходят молчанием.

5. Не подтверждается булгаро-чувашская теория и территориально. Археологические раскопки показывают, что на территории расселения чувашей булгарские археологические памятники как домонгольского, так и золотоордынского времени отсутствуют, если не считать восточной и юго-восточной части Чувашии, связанных с бассейном Свияги [Фахрутдинов Р. Г., 1975, 86]. Можно было бы предположить, что предки чувашей сначала жили на территории Булгарского государства, затем их оттуда кто-то вытеснил, например, монголо-татары, как иногда думают. Однако история такими данными не располагает.

6. Можно взять еще один факт. Если бы предки современных чувашей имели близкое отношение к булгарам, то они обязательно унаследовали бы от них государственность. Нет никаких оснований думать, что предки современного чувашского народа в общественном развитии когда-то находились на уровне создания государства, а затем отказались от такой формы политической организации. В истории, кажется, нет случая, чтобы этнический коллектив имел свое государство, формировался как народность, а с течением времени все это потерял. Следовательно, ясно, что у предков чувашей не было государственности, и они к булгарам не имели близкого отношения. Булгарское государство переросло в Казанское, и казанские татары свою государственность унаследовали от булгар.

7. Как известно, булгаро-чувашская теория возникла и развивалась как чисто лингвистическая. Однако и в этом плане она весьма противоречива. Так, Махмуд Кашгари в XI в. отметил близость булгарского, суварского и печенежского языков [Кошгарий Махмуд, 1960, 66-68; Кононов А. Н., 1972, 14]. Как известно, печенежский язык не характеризовался чувашскими признаками, а был языком огузо-кыпчакского типа. М. Кашгари, отмечая близость булгарского, суварского и кыпчакского языков, пишет, что «звук д, имеющийся в языке чигилов и других тюркских племен, в языке кыпчаков, ямаков, суваров, булгаров и других племен, распространенных до римлян и русских, заменяется звуком з». Кроме того, что здесь языки кыпчаков, ямаков, суваров, булгар перечисляются как однотипные по данному признаку, заслуживает внимания еще одна сторона этого сообщения: здесь так называемый ротацизм первоначального з или д, характерный для чувашского языка, не отмечается. Речь идет только о взаимозаменяемости д-з, которая наблюдается до настоящего времени в тюркских языках обычного огузо-кыпчакского типа. Следовательно, надо полагать, что булгарский язык не характеризовался ротацизмом. Если он встречается в языке булгарской эпитафии, то его можно объяснить влиянием языка предков чувашей на язык булгарской эпитафии.

8. Приведем еще одно свидетельство современника булгар. В 1183 г. владимирский князь Всеволод перед походом на Булгары сообщил киевскому князю Святославу: «Половцев же призывать не хочу, ибо они с болгары язык и род един» [Татищев В. Н., 1964, 128]. Таким образом, в истории имеется два достоверных сведения о близости булгарского языка печенежскому и кыпчакскому языкам. К тому же надо учесть то, что эти два сообщения, не связанные друг с другом территориально, совпадают.

9. Нельзя не обратить внимание и на следующее. Чем объяснить то, что современные татары и башкиры, с одной стороны, и балкары — с другой, имеют почти один и тот же язык, во всяком случае, они хорошо понимают друг друга. Ведь после VII в., т. е. разделения общих предков на три группы, балкары и казанские татары не имели ни территориальных, ни экономических связей. С точки зрения булгаро-чувашской теории это можно было бы объяснить таким образом: их общие предки протобулгары были «чувашеязычными», а языки казанских татар и балкарцев стали похожими друг на друга под влиянием якобы пришедших затем кыпчаков. Сейчас уже ясно, что кыпчаки не были пришлыми. То, что языки казанских татар и балкарцев так близки друг другу, объясняется, очевидно, общностью исторических корней, восходящих к языку огузокыпчакоязычных протобулгар.

10. Далее, если бы булгарский и хазарский языки были чуваше-тюркскими, то заметные следы их остались бы на всей огромной территории, занятой когда-то гуннами, булгарами и хазарами. Более того, если даже предположить, что в самой глубокой древности они говорили на чуваше-тюркском языке, то все равно во время столетнего господства над ними тюрков Тюркского каганата (VI-VII вв.) их язык подвергся бы влиянию языка огузо-кыпчакского типа.

11. Наконец, если бы булгары говорили на чувашеподобном языке, то они имели бы самоназвание Палхар, которое закрепилось бы и в исторических источниках. Но такого явления в истории нет. Распространился этнонимбулгар (болгар), который характерен для языка обычнотюркского типа.

Таким образом, булгаро-чувашская теория чревата глубокими противоречиями, и поэтому для решения глотто- и этно-генетических проблем булгар, хазар, гуннов, тюрков, чувашей, татар, башкир она не приемлема.

***

Следовательно, булгары не были чувашеязычными, а говорили на тюркском языке кыпчакского типа. Более того, булгарские племена входили в состав кыпчаков. Это доказывается тем, что арабские и персидские источники IX-XI вв. относят булгар к более крупному тюркскому объединению кыпчаков (по-русски: половцев, по-арабски: сакалиба).

Литература

Алексеев В. П. Очерк происхождения тюркских народов Восточной Европы в свете данных краниологии // Вопросы этногенеза тюркоязычных народов Среднего Поволжья. — Казань, 1971.
Аристов Н. А. Заметки об этническом составе тюркских племен и народностей и сведения об их численности // Живая старина. Периодич. изд. отделения этнографии Импер. русск, географ, общества. Вып. III и IV. — СПб., 1896.
Артамонов М. И. История хазар. — М. -Л., 1962.
Баевский С. И. Географические названия в ранних персидских толковых словарях // Страны и народы Востока. Вып. ХХII. — М., 1980.
Бартольд В. В. Славяне // Соч., Т. II, Ч. 1. — М., 1963. — С. 870-872.
Бартольд В. В. Новый труд о половцах // Соч., Т. V. — M., 1968. — С. 392-408.
Борынгы... — Борынгы татар эдэбияты. — Казан, 1963.
Воробьев Н. И. Происхождение казанских татар по данным этнографии // Происхождение казанских татар. — Казань, 1948.
Добродомов И. Г. О половецких этнонимах в древнерусской литературе // Тюркологический сборник. 1975. — М., 1978. — С. 102-129.
Закиев М. З. Противоречия булгаро-чувашской теории // Теоретические проблемы восточного языкознания. Часть 5. — М., 1982.
Закиев М. З., Кузьмин-Юманади Я. Ф. Волжские булгары и их потомки. — Казань, 1993.
Заходер Б. Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Т. II. — М., 1967.
Зеки Валиди. A. Zeki Validi Togan. Ibn-Fadlans Reisebericht // Deutsche Morgen-landische Gesellschaft. — Leipzig, 1939.
Закиев М. З. Татар халкы теленен барлыкка килуе. — Казан, 1977.
Ильминский Н. И. О фонетических отношениях между чувашским и тюркским языками // Известия Императорского археологического общества. Т. V. — СПб., 1865.
Каховский В. Ф. Обзор теорий происхождения древних булгар // Вестник Чувашской Национальной Академии. — 1993, № 1. — С. 31-43.
Кляшторный С. Г. Кипчаки в рунических памятниках // Turcologica. 1986. К восьмидесятилетию акад. А. Н. Кононова. — Л., 1986.
Ковалевский А. П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 гг. — Харьков, 1956.
Козлова К. И. Этнография народов Поволжья. — М., 1964.
Кононов А. Н. Махмуд Кашгарский и его «Дивану лугат ит-турок // Советская тюркология. — 1972. — № 1.
Кошгарий Махмуд. Туркий сузлар девони. T. I. — Ташкент, 1960.
Немет Ю. J. Nemeth. Die Volksnamen quman und qun // Korosi Croma Archivum. — Budapest, 1941-1943. — С. 95-109.
Рид М. Всадник без головы. — М., 1955.
Татищев В. Н. История Российская. Т. III. — М. -Л., 1964.
Фахрутдинов Р. Г. Археологические памятники Волжско-Камской Булгарии и ее территории. — Казань, 1975.
Фейзханов X. Три надгробных булгарских надписи // Известия археологического общества. Т. IV. — СПб., 1863.
Языки... — Языки и диалекты мира: Проспект и словник. — М., 1982.

 

О татарах и содержании этнонима татары

§ 1.

В настоящее время этнонимом татары обозначаются несколько разных по происхождению и языку наций и народностей, проживающих в СНГ и за его пределами. Для различения их в прежнем общесоюзном и международном масштабе этот этноним применяется с соответствующими определениями, как волжские татары, крымские татары, сибирские татары, добруджинские татары (в Болгарии и Румынии), или по исторической преемственности — булгаро-татары и т. д. Лишь в пределах расселения тех или иных татар он может быть применен без определения и обозначать конкретный этнос. Таким образом, эти нации и народности имеют по два этнонима: для применения среди своей нации и народности — просто татары, а в более широких масштабах обязательно с определением типа волжские, крымские, добруджинские, или булгаро- и т. д. Так же обстоит дело и с наименованием их языка. Так, в Татарстане официальный язык называется просто татарским языком. Если же об этом языке пишут для более широкого круга читателей, скажем, в международном масштабе, то его называют не просто татарским, а волжско-татарским или булгаро-татарским языком.

Волжских татар называют еще и татарами Среднего Поволжья и Приуралья. Это развернутое определение хотя и более точно называет волжских татар по основным местам их современного расселения, но оно не отвечает требованиям терминологии и не может быть принято как этноним. Кроме того, волжские татары во многих официальных изданиях названы и казанскими татарами. Это сочетание могло бы быть принято в качестве общеСНГовского или официального международного этнонима, ибо оно учитывает такой немаловажный для нации фактор, как роль Казани в консолидации различных этноязычных племен сначала в народность, а затем и в единую волжско-татарскую нацию. Однако этноним казанские татары, применяется и в других значениях: им обозначают население прежнего Казанского ханства.

В состав волжско-татарской или булгаро-татарской нации входят потомки казанских татар и большая часть астраханских татар и мишарей. Что касается сибирских татар, то они к волжским татарам имеют несколько иное отношение. Сибирские татары ни в период формирования народности волжских татар, ни во время складывания этой нации вплотную к ним не примыкали, ибо были далеки от них территориально. Однако в силу того, что сибирские татары имеют общие с волжскими татарами исторические корни, что устное народное творчество и его язык в своей основе оказались общими для этих народностей, что сибирские татары не консолидировались вокруг самостоятельного государственного образования и их официально называли татарами, а на определенном этапе исторического развития в некоторых сферах общения их обслуживал волжско-татарский национальный литературный язык, их язык включали в ряд диалектов волжско-татарского языка. Однако до сих пор он являлся лишь его пассивным диалектом. По этой причине и другим соображениям в последние годы наблюдается тенденция изучения сибирских татар как самостоятельной, отличной от волжских татар, этнической общности. Кроме того, некоторые деятели культуры сибирских татар начали движение за создание самостоятельной, отличной от волжских татар, сибирско-татарской народности со своим сибирско-татарским литературным языком. В то же время основная часть сибирских татар считает нецелесообразным отказываться от волжско-татарских литературных норм. В такой ситуации было бы разумным обогащение волжско-татарских литературных норм некоторыми особенностями диалектов сибирских татар. Крымские и добруджинские татары как нации формировались самостоятельно.

Волжские татары расселены в основном в средневолжском бассейне. Если в других регионах имеются острова и островки волжских татар, то они являются потомками переселившихся в XVI—XVIII вв. казанских татар или мишарей.

§ 2.

По переписям 1979 и 1989 годов некоторые демографические данные татар выглядят следующим образом. По официальным данным, татар насчитывалось в 1979 г. — более 6 млн. 185 тыс., в 1989 — более 6 млн. 645 тыс., прирост за 10 лет составляет 7, 4 %.

Считали родным языком язык своей национальности в 1979 г. — более 5 млн. 313 тыс. (85, 9 %), в 1989 г. — более 5 млн. 529 тыс. (83, 2 %) татар, следовательно, были отчуждены от своего родного языка в 1979 г. — 872 тыс. (14, 1 %), а в 1989 — 1 млн. 116 тыс. (16, 8 %) татар. Если за 10 лет прирост общего числа татар составил 7, 4 %, то прирост отчужденных от своего родного языка равняется 28 процентам.

Свободно владели русским языком в 1979 г. — 4 млн. 261тыс. (68, 9 %), в 1989 — более 4 млн. 705 тыс. (70, 8 %) татар.

Татары относятся к самым дисперсно-расположенным нациям, они расселены по более чем 80 регионам бывшего СССР. В РФ проживали в 1979 г. — 79, 3 %, в 1989 — 83 % (в том числе в Татарстане в 1979 г. — 26 %, в 1989 — 26, 6 %, в Башкортостане в 1979 г. — 14, 9 %, в 1989 — 17 %), в Узбекистане в 1979 г. — 10, 3 %, а в 1989 г. — 7 %, в Казахстане — в 1979 г. и в 1989 — 5 % всех татар (Подробные сведения по регионам расселения см. в статье «Волжско-татарский язык», с. 289).

§ 3.

Этимология этнонима татары, считается спорной до сих пор. Не останавливаясь на многочисленных ее толкованиях, приведем этимологию, которая укладывается в систему строения многих тюркских этнонимов таких, как — суар, сувар, сабир, булгар, балкар (малкар), ауар (оар), авар, уйгур, огур, салар, кан-гар, хазар, тагар, тауар (таурмен), тавр, агачэр, акацир, ми-шэр, татар и т. д., завершающую часть (-ар, — эр, — ур, — up) которых, несмотря на наличие различных именных и вербальных объяснений, по-видимому, можно вывести из одного и того же источника эр со значением 'человек, люди, род, племя'. Первая часть этих этнонимов обозначает характерные, присущие только этим этносам признаки. Так, корни су, сув, саб, булг или бул-га в значении 'вода, источник' обозначали роды и племена, имеющие какое-то отношение к воде, источнику, реке или считающие своим тотемом воду; первый корень в булгар может быть и от слова балыг 'дом, город'; ав, ау, по-видимому, обозначали охоту или дом, жилище; значение основ уйг, ог, сал (салг), канг требует дальнейшего выяснения; хаз, по всей вероятности, восходит к слову кас, которое применялось в значении 'скала, ущелье, грот, крутая гора'; таг, may 'гора'; агач (агац), мишэ 'дерево, лес', следовательно, слово агачэр (акацир) было этнонимом племен, имеющих какое-то отношение к лесу или считающих своим тотемом дерево. Что касается тат в слове татар, то оно применялось и применяется сейчас в некоторых тюркских языках в значении 'чужой, не своего племени', в переносном смысле оно обозначало и 'людей, служащих у вельмож', 'праздношатающихся', 'крепостных' и т. д. Фонетическими вариантами слова тат в значении 'чужие' выступают дат, щат, йат, чит, где фонетическое изменение т~д~й~ж~ч является вполне закономерным. (В Индии тюрков называют жат, самоназвание добруджинских татар — читак). Таким образом, этноним татар этимологически состоит из двух частей: тат — 'чужой' и ар — 'люди', татар — 'чужие люди, люди чужого племени' — и по происхождению является тюркским словом.

§ 4.

Этноним татар, будучи исконно тюркским, вначале, по-видимому, применялся тюркоязычными племенами для обозначения других тюркских, а возможно, и не только тюркских племен. Однако необходимо подчеркнуть, что почти все этнонимы одной этимологической системы с конечным эр (сингармонические варианты: ар, up или ур) являются названиями тюркоязычных племен, следовательно, больше оснований считать слово татар этнонимом тюркоязычного племени.

Из письменных исторических памятников известно, что татарами еще до нашей эры назывались племена, которые жили на соседних с Китаем территориях и имели с этой страной самые тесные военно-политические отношения. По сообщению персидского историка Рашидаддина, еще до возвышения монголов татары представляли собой весьма сильное объединение, и поэтому тогда многие племена — тюрки и монголы — приняли название татар. Но, как известно, возвышение монголов началось с разгрома и подчинения татар. Все это говорит о том, что татары с самого начала были тюркоязычными. И Махмуд Кашгари в своем труде «Дивану лугат-ит-тюрк», написанном во II половине XI в., включает татар в число тюркских племен.

С течением времени значение этнонима татар стало более неопределенным. Так, начиная с IX в. китайские историки всех кочевников именуют белыми татарами, монголов, маньчжуров и тунгусов — черными татарами. Со времен монголо-татарских завоеваний этот этноним получает широкое распространение в Восточной и Западной Европе. Здесь с XIII в. татарами начинают называть все тюркские, монгольские, маньчжурские, финно-угорские, даже палеоазиатские племена и народности. Так, например, татарами называли орочей, обитающих у берегов Тихого океана, язык которых относится к палеоазиатской группе, и этот регион полностью относили к Тартарии, отсюда и наименование Татарского пролива. Русский историк XVIII в. В. Н. Татищев считает, что у европейцев этноним татар заменил прежнее название скиф. В процессе изучения Востока русские и западноевропейские ученые постепенно стали различать этнический состав этого региона и этноним татары, начали применять в основном для обозначения тюркоязычного населения. Но, по мнению Г. Ф. Благовой, автора специальной статьи «О русском наименовании тюрков и тюркских языков» [Благова Г. Ф., 1973, 15], «турецко-русские войны, длившиеся с перерывами около полутора веков (конец XVII — 30-е годы XIX в.), косвенно способствовали тому, что именно с турками (а не с татарами) стал ассоциироваться «главный», «ведущий» представитель тюркских народов». Это привело к тому, что обобщающее значение слова татары через стадию спаренного употребления (вроде турецко-татарский, татарско-турецкий) постепенно было перенесено на слово турки, затем на более нейтральное — тюрки.

Таким образом, происходит дальнейшее сужение значения этнонима татары. Он начал применяться русскими для обозначения уже не всех тюркоязычных народов, а только тех, кто составлял основное население территории бывшей Золотой Орды. При этом нельзя забывать, что слово татар тогда еще ни у кого из тюркских народов не стало самоназванием, хотя мурзы-феодалы Золотой Орды и их потомки начали именовать себя татарами, исходя из названия Золотой Орды — «Татарское государство».

В середине XIX в. в русских учебных заведениях под названием «татарский» преподается общий старотюркский язык с некоторым его локальным уклоном, обусловленным местом преподавания этого языка или воспитания самого преподавателя. Так, в своем труде «Общая грамматика турецко-татарского языка» (Казань, 1839 и 1846 гг.) А. Казем-Бек под татарским языком понимает общий старотюркский, но примеры приводит из сельджукско-азербайджанского его варианта. Мирсалих Бикчурин («Начальное руководство к изучению арабского, персидского и татарского языков…» Казань, 1859, 1869 г.), Мартиньян Иванов («Татарская грамматика», Казань, 1842 г.; «Татарская хрестоматия», Казань, 1842 г.) и другие деятели под названием «татарский язык» подразумевали диалекты (шивэ) казанцев и язык башкир, казахов и т. д. В это время уже появляются деятели, признающие казанское наречие татарского (т. е. тюркского) языка самостоятельным языком.

В конце XIX и начале XX века в связи с образованием буржуазных наций в русский язык вместо общего этнонима татары проникают и занимают там прочное место самоназвания многих тюркских народов. После Октябрьской революции тюркоязычные нации общий этноним татары, вообще забывают, и в русском языке закрепляются их самоназвания: азербайджанцы, кумыки, узбеки, казахи, киргизы, башкиры, каракалпаки, ногайцы и т. д. Исключение составили казанские, астраханские, сибирские, крымские и добруджинские татары и мишари, которые этноним татар усвоили постепенно, и затем он превратился в самоназвание, хотя эти татары раньше имели другие самоназвания.

Иногда, не учитывая изменений в значении этнонима татары, некоторые склонны думать, что эти татары потому называются татарами, что являются потомками татаро-монгольских завоевателей. Исторические исследования показывают совершенно другую картину: собственно татары-монголы даже в составе войска составляли незначительное меньшинство, представляли в основном военную аристократию, которая, подчинив себе местное население, создала татарское государство, называемое позже Золотой Ордой. Общепризнанно, что пришлые татаро-монголы быстро ассимилировались среди местного населения, даже официальным языком этого государства стал кыпчакский язык, строго следовавший письменным традициям общего «тюрки», т. е. общего старотюркского письменного языка.

§ 5.

Принятие этнонима татар предками современных волжских татар шло несколько своеобразно. Самыми крупными, решающими, языконесущими этническими компонентами, принимавшими участие в их формировании, являются представители среднего диалекта, т. е. потомки волжских булгар, и западного диалекта, т. е. потомки мишарей (древних агадиров~акациров~агач эри).

В тюркологии распространено мнение о том, что булгарский компонент татарского языка характеризовался чувашскими особенностями, а мишарский — кыпчакскими. Более объективные и системные исследования показывают, что и тот и другой относятся к кыпчакской (половецкой — в русских, куманской или кунской — в западных, сакалиба — в восточных источниках) группе; но булгарский компонент отличался ее северо-восточными, а мишарский — ее юго-западными особенностями, сложившимися под некоторым влиянием огузских языков.

У представителей среднего диалекта сознание булгарского происхождения и этноним болгар в качестве самоназвания сохранились вплоть до 20—30-х годов нашего столетия: они упорно называли себя этнонимом болгар. Татарские ученые, поэты, писатели XVIII, XIX и начала XX в., подчеркивая свое происхождение, принимали родовую фамилию Болгари (Булгарский). Локальный волжский вариант тюрки (т. е. общего старотюркского письменного языка) назывался булгарским тюрки (лисаны, терки болгариыбыз), ибо его разговорную основу составлял булгарский язык, близкий к современным татарским и башкирским разговорным нормам. Короче говоря, все научные данные уже в XIX веке позволили ученым сделать заключение, что волжские татары формировались на основе исторического развития основного населения прежнего Булгарского государства. Такого мнения придерживались Н. М. Карамзин, И. Н. Березин, В. В. Григорьев, Н. Чернов, Ш. Марджани, М. Аитов, К. Насыри, Н. Остроумов и др.

Во второй четверти XV в. на северных землях разрушенного к тому времени Булгарского государства возникает другое государство со столицей Новый Булгар. Позднее за ней закрепляется название Казань (от гидронима Казан), и вновь созданное государство начинает называться Казанским ханством. Территория его была значительно меньше прежней булгарской.

Как известно, в феодальных государствах общий этноним народности хотя и появляется, но не всегда прочно закрепляется за ней, ибо экономические и политические условия при феодализме таковы, что общественные потребности удовлетворяются и локальными этнонимами, основанными чаще на прежних родоплеменных названиях или на названиях по месту обитания. Поэтому со сменой наименования феодального государства легко заменяется и общий этноним народности. Так, после образования государства население его параллельно с этнонимом болгар начало применять общий этноним казан кешесе 'казанские люди', иногда казанлык или казанлы. В русских летописях широкое распространение получил этноним казанцы. Во многих селениях восточных районов Татарстана, Башкортостана и других областей до настоящего времени улицы, основанные переселенцами из Казанского ханства, называют казанлы, соответственно и их жители — казан кешесе.

Жители восточной части Булгарского государства, которые не вошли в состав Казанского ханства, находились далеко от центра и поэтому вместо общего этнонима болгар вернули себе свои родоплеменные названия. Затем они консолидировались вокруг племени башкир и начали усваивать их общий этноним. Желая приобрести определенные жизненные блага и избежать притеснений со стороны царского правительства, позднее, к башкирам примкнули и переселенцы из Казанского ханства: при случае и они стали называть себя башкирами. В это время начали складываться тептяри (отторгнутые, неимущие) и появились кряшены (крещеные). Если жители бывшего Казанского ханства и мишари начали закреплять за собой этноним татар уже в период образования нации (во II пол. XIX в.), то казан кешесе, тептяри, кряшены, расселенные вне пределов и территории бывшего Казанского ханства, в основном стали именовать себя татарами лишь после Октябрьского переворота.

Что касается принятия этнонима татар потомками западной части кыпчаков Золотой Орды, т. е. мишарей, то во II половине XIX века среди них, особенно среди их феодалов-мурз, неуспевших обрусеть, появляются капиталисты, которые в борьбе с русской буржуазией за сферы влияния используют в качестве самоназвания этноним татар, чтобы подчеркнуть свое золотоордынское происхождение. С одной стороны, это обстоятельство, с другой — то, что мишари издавна верно служили русскому государству в военной, дипломатической и иных областях, жили на одной территории с русскими, которые называли их татарами, — привели к тому, что мишари уже к концу XIX в. активно начали употреблять этноним татары. Название служилый татарин или пособный татарин начало тогда давать реальные преимущества. В некоторых регионах дело дошло до того, что мишари своим единственным самоназванием стали считать слово татар, название мишар даже принимать за оскорбление. Однако этноним мишар нередко встречается и сейчас как самоназвание: мишари, живущие в крупных городах, а также их интеллигенция и в наши дни с гордостью называют себя мишарами. Следовательно, мишари, несмотря на то, что этноним татар приняли раньше представителей среднего диалекта, до сих пор сохраняют и свое прежнее самоназвание мишар.

Таким образом, процесс принятия этнонима татар волжскими татарами полностью еще не завершился. Но со дня образования Татарской Автономной Советской Социалистической Республики этот этноним закреплен за ними официально. Другие этнонимы волжских татар сейчас имеют лишь историческое значение и являются одним из источников изучения их этнической истории.

 

Об образовании татарского языка

§ 12

В развитии татарского народно-разговорного языка можно наметить три известных нам исторических периода.

Первый — это период относительно самостоятельного развития языков двух основных языконесущих компонентов волжских татар — булгар и мишарей. Начало его относится к скифо-гуннским временам (VIII в. до н. э. — VI в. н. э.) и к биарско (билярско) -булгарской эпохе (VII—XII вв.).

Со времени создания Волжско-Булгарского государства булгары начали консолидировать аборигенные и пришлые тюркоязычные племена кыпчак (сакалиба), суас, суасла мари, суар, бигер (биар, биляр), аскылы, темтуз, бесермен, чалматы, буртас, саба куле, апаас, каепыч и др., а также некоторую часть финно-угорских племен под названиями чирмеш (черемисы), ар (удмурты), мукшы (мокши-мордва) и др.

Исходя из некоторого незначительного сходства языка волжско-булгарской эпиграфии с чувашским, некоторые ученые пришли к выводу о чувашском характере волжско-булгарского языка, а далее и протобулгарского языка (т. е. языка булгар Великой Булгарии у берегов Азовского моря), и хазарского, и гуннского. Но современные отечественные и зарубежные исследования показали, что, во-первых, в таком большом регионе, как Северный Кавказ, Нижнее Поволжье, Подонье, где обитали гунны, хазары и протобулгары, языки которых по историческим сведениям были почти одинаковыми, никаких следов языка чувашского типа не сохранилось, во-вторых, языки гуннский и хазарский, следовательно, и протобулгарский носили не чувашский, а общетюркский характер. Об этом уверенно и доказательно писал еще в 1947 г. А. Зайончковский [Кононов А. Н., 1982, 204]. На основе фронтального анализа всего имеющегося фактического и теоретического материала американский ученый П. — Б. Голден в своем двухтомном труде о хазарах, изданном в Венгрии в 1980 г., неопровержимо доказывает обычнотюркоязычность хазар. Если верить арабскому историку Ибн Русте (X в.), который утверждал: «Язык болгар сходен с языком хазар», и другим подобным сообщениям его современников, то приходится признать, что булгарский язык (в том числе и волжско-булгарский) был языком общетюркским. Об этом же говорят фонетические, грамматические и лексические особенности языка булгарской эпиграфии в целом. Булгары сами составляли часть кыпчаков-сакалиба. Ибн Фадлан царя Алмаса Шилки называет царем кыпчаков-сакалиба, по-видимому, он был из племени булгар, поэтому государство затем называлось булгарским.

Вывод о том, что булгары и кыпчаки (половцы) говорили на одном и том же языке подтверждается и сообщением владимирского князя Всеволода. В 1183 году он направил киевскому князю Святославу следующее послание: «Отче и брате, се болгары соседи наши, народ — безбожный, суть вельмы богаты и сильны ныне прищед по Волге и Оке, якожы и конми с великим войском множе городы разорили, людей бесчисленно пленили, которым я один противиться не могу… Половцев же призывать не хочу, ибо они с болгары язык и род един (курсив наш — М. З.), опасаясь от них измены, ниже хочу, чтоб они, за моею саблею пленников набрав, ко вреду Русской земли усиливались. Того ради прошу тебя, да пришлешь мне в помочь достаточное войско, сколько сам заблагоразсудишь» [Татищев В. Н., 1976, 128]. Всеволоду мы обязаны верить, ибо он в такой ответственной политической обстановке не имел права ошибаться в языковом единстве булгар и кыпчаков, которых в этом регионе представляли мишари. Кроме всего этого, еще в XI в. Махмуд Кашгари — ученый-лингвист (а не просто очевидец) — твердо верил в обычнотюркоязычность булгар, в языке которых он не отмечает ни одного случая ротацизма. Такое разительное отличие, если бы оно существовало, не осталось бы незамеченным. Наоборот, Кашгари пишет о том, что в языке булгар применение звука 3 было обычным явлением.

Что касается чувашеподобного языка булгарской эпиграфики второго стиля, то приходится признать, что эти эпитафии изготовлены специалистами этого дела — чувашами-мусульманами. После принятия ими булгарского языка в XIV в. эпитафии с чувашеподобным языком больше не изготавливаются.

Как уже было отмечено выше, следы мишарей (мещеров), живших вперемежку с другими племенами на огромной территории Восточной Европы, наблюдаются примерно в VII—V вв. до н. э. (акациры, агадиры Геродота), конкретно по среднему течению Оки — со II века н. э. Арабские и персидские историки IX—X веков многократно писали о том, что мишари и башкиры имеют один и тот же язык, следовательно, в это время мишари были тюркоязычными. Если учесть то, что до Х века мишари ни с какими другими тюрками (татарами, как утверждают некоторые) общаться не могли, то приходится признать несостоятельность теории об изначальной финно-угроязычности мишарей. Мишари с самого начала были тюркоязычными, об этом говорит и этимология этнонима мишар. По результатам многих исследований, мишарский язык был весьма близок к кыпчакскому, образцы которого сохранились, начиная с ХIII века в многоязычном словаре «Китаб-и меджму-у терджуман тюрки ве гаджеми ве моголи ве фарси», в «Кодексе Куманикусе» (XIV в.) и т. д.

В первый период развития татарского народно-разговорного языка формируются все основные дошедшие до нас черты биляро-булгарского и мишарского языков, которые затем стали основными диалектами одного волжско-татарского языка. Но не следует думать, что булгарский и мишарский языки тогда не оказывали друг на друга влияния. Предки мишарей еще до прихода булгар обитали в этих краях, по мнению ученых, они входили в состав населения Булгарского государства. Наличие же их как особого племени на территории Казанского ханства в истории отражено следующим образом: «Упоминание летописца об участии можар, как особого племени, в битве их с казанцами и потом его же упоминание о послах от можар к русскому царю наряду с послами от других племен, входивших в состав Казанского царства, указывает на значительную численность этого племени на территории бывшего Казанского царства даже во время его падения» [Можаровский А. Ф., 1884, 18]. Как следует из этого свидетельства, мишари еще не считали себя одной народностью с казанцами, по-видимому, тогда еще не созрели условия для их консолидации в одну этноязыковую единицу. Кроме того, большая часть мишарей вообще не входила в состав населения ни Булгарского, ни Казанского ханства. Следовательно, языки булгар и мишарей тогда еще не составляли один общий народно-разговорный язык.

Второй период развития народно-разговорного языка, который продолжается с XVI в. до середины XX в., характеризуется тем, что в результате присоединения Казанского ханства к Русскому государству на огромной территории происходит смешение казанцев (предков носителей среднего диалекта) и поволжских кыпчаков (половцев), т. е. мишарей. Этому способствовало то, что в результате переселения многих казанцев с территории Казанского ханства и мишарей в восточные районы и самостоятельного их передвижения в регионе Поволжья и Приуралья образуются смешанные селения. В них создаются условия для тесного общения булгар-казанцев, мишарей, нередко и местных тюркоязычных народностей — башкир и предков современных сибирских татар. В результате этих процессов у волжских татар, в отличие от других народов, еще до появления капиталистических отношений складывается сельский общенародный разговорный язык, т. е. сельское койне, который вобрал в себя наиболее общие черты основных диалектов. В связи с развитием капиталистических отношений в промышленных центрах — в городах Казани, Уфе, Екатеринбурге, Перми, Оренбурге, Уральске, Троицке, Челябинске, куда стекались в качестве рабочих сельские жители — представители различных татарских диалектов, формируется и татарское городское койне. На основе сельского и городского койне в этот период образуется и волжско-татарский литературный язык, который начинает оказывать влияние на народно-разговорный язык населения.

Начало третьего периода развития татарского народно-разговорного языка относится к середине XX в. Этот период отличается от предыдущего тем, что народно-разговорный язык испытывает очень сильное влияние одностороннего татарско-русского двуязычия. Появляется и получает определенное распространение смешанный с русским языком вариант разговорной речи, который не может не оказывать некоторого влияния и на литературные нормы. Однако в этот период литературные нормы так прочно установились во всех основных стилях, что они, оказывая постоянное влияние на народно-разговорный язык, сдерживают его резкое изменение в сторону смешения с языком межнационального общения.

§ 13

Татарский язык состоит из двух активных (среднего и западного), одного пассивного (восточного) диалектов (Об этих диалектах и их говорах подробно говорится в статье «Волжско-татарский язык», см. с. 290.).

§ 14

Современный татарский литературный язык свою нормативность унаследовал от старотатарского письменного литературного языка, который восходит к общему для основных тюркских языков старотюркскому письменному языку. Последний, в свою очередь, берет свое начало от древнетюркского письменного языка. Некоторые ученые выдвигают гипотезу о наличии еще более раннего письменно-литературного языка — хуннского времени (до V в. н. э.), однако он не оставил каких-либо письменных памятников [Баскаков Н. А., 1973, 137]. Лишь в 1993 году А. Мухаммадиев открыл целый пласт текстов, написанных в I—IV вв. европейскими гуннами.

Древнетюркский литературный язык (VI—IX вв.), представленный в памятниках на древнетюркском руническом письме, имел уже некоторую стилистическую дифференцированность, нормированность и наддиалектный характер, поэтому отвечал всем требованиям литературного языка. Так, наибольшая стилистическая законченность, качества высокого стиля присущи орхонским памятникам: надписям Кюль-Тегину и Бильге Кагану, Тонью-куку, Моюн-Чуру, Кули-Чуру и Онгинской, язык которых называется еще древнеогузским. Строго нормированный язык орхонских надписей выполнял функции аристократического литературного языка. Что касается енисейских надписей, язык которых по-другому называется древнекиргизским (сложился в Киргизском каганате), то они зафиксировали в основном поминальный стиль. Надписи из Алтая, содержащие представления бытового порядка, тяготеют к обиходному стилю. Языком рунических надписей, как единым, наддиалектным и общепонятным, пользовались различные тюркские племена и союзы племен — огузы, уйгуры, киргизы, кыпчаки и др. [Тенишев Э. Р., 1979, 81—82].

К древнетюркскому общему письменному литературному языку относят и древнеуйгурский литературный язык, который сложился в начале IX в. в Уйгурском каганате. Он представлен в памятниках религиозного (буддийского, манихейского и христианского) содержания. Кроме рунического алфавита, уйгуры пользовались согдийским и адаптированным его вариантом (называемым уйгурским), манихейским и брахми шрифтами. Древнеуйгурский вариант древнетюркского литературного языка был хорошо известен другим тюркоязычным народностям и был использован при формировании вариантов старотюркского литературного языка.

Старотюркский литературный язык, который по-другому называется литературным «тюрки», также был общим для основных тюркоязычных племен и народностей. Как общий литературный язык он функционировал в Х—XIV вв. в так называемую среднетюркскую эпоху. Поскольку литературный «тюрки» обслуживал локально разобщенный контингент тюркоязычных народов, он выступал в нескольких локально-временных вариантах.

Первый по времени старотюркский язык — это караханидско-уйгурский (хаканский, буграханский) литературный язык. Он сформировался к XI в. на территории Караханидского государства с культурными и политическими центрами в Кашгаре и Баласагуне. От караханидского периода сохранились поэмы «Кутадгу билиг» Юсуфа Баласагунского, «Атабат ал-хакаик» Ахмеда Югнаки, «Дивану лугат-ит-тюрк» Махмуда Кашгари и комментарий к Корану, из которого опубликован сюжет о семи спящих отроках «Асхаб ал-кахф». Караханидско-уйгурский язык впитал в себя основные нормативные особенности древнеуйгурского языка. Уйгурское влияние сказывалось также в употреблении, наряду с арабским, и уйгурского алфавита. Так, некоторые списки «Кутадгу билиг» и «Атабат ал-хакаик» переписаны уйгурским шрифтом [Тенишев Э. Р., 1979, 83]. Все позднейшие варианты «тюрки» развивались уже под влиянием литературного языка караханидов.

Караханидский литературный «тюрки» задолго до монгольского нашествия локализовался в двух основных вариантах в Мавераннахре и Хорезме. Мавераннахрский вариант в послемонгольскую эпоху вобрал в себя огузские и кыпчакские элементы и по названию улуса Чагатая стал именоваться чагатайским литературным «тюрки». Его диалектная основа характеризовалась уже смешением основных карлукских черт с огузскими и кыпчакскими. Памятниками чагатайского языка считаются арабо-персидско-тюркско-монгольский словарь «Мукаддимат-ал-адаб», «Равнак-ал-Ислам» и сочинения поэтов Саккаки, Лутфи, Иусуфа Амири и др. На основе чагатайского варианта старотюркского языка затем формировались староузбекский и староуйгурский литературные языки.

Второй вариант караханидского «тюрки» — это хорезмско-булгарско-тюркский литературный язык, который формировался на основе применения караханидских литературных норм огу-зами (в Хорезме) и кыпчаками (в Волжской Булгарии).

Хорезмско-булгарско-тюркский вариант «тюрки», который еще сохранял некоторые карлукско-уйгурские черты, в процессе применения в Хорезме и Булгарии приобрел новые огузско-кыпчакские особенности и послужил основой для двух последующих локально-временных вариантов, которые могли бы быть названы:

1) сельджукским (огузским) с памятниками: «Чарх-наме» Ахмеда Факиха, стихи Джелалетдина Руми, «Ребаб-наме» Султана Веледа, собрание стихов Шаййада Хаман и анонимная книга эпических сказаний огузов «Китаб-и Деде Коркуд», датируемые XIII—XIV вв. Этот вариант «тюрки» послужил в дальнейшем основой для староосманского литературного языка, которым пользовались позже турки и крымские татары; затем — основой староазербайджанского и старотуркменского языков;

2) джучидским, или золотоордынским, или поволжским, с двумя еле заметными разновидностями: а) восточной с огузо-кыпчакскими особенностями (памятники: «Диван-и Хикмат» Ахмеда Есеви», «Нахдж ал-фарадис» Махмуда ибн Али, «Хусрау ва Ширин» Кутба, «Муин ал-Мурид» Шайха Шариф-Ходжа, «Кысас ал-анбийа» Насираддина Рабгузи и др.) ; б) западной с кыпчакскими особенностями, иногда называемой языком западнозолотоордынским или поволжско-тюркским и мамлюкско-египетским (памятники: «Кысса-и Юсеф» Кул Гали, «Мухаббат-наме» Хорезми, «Гулистан бит турки» Саифа ас-Сараи и анонимные «Мифтах ал-адль» и «Мерадж-наме» и др.). Установлено, что все эти произведения пользовались популярностью и у населения Волжской Булгарии, некоторые из авторов имели тесные связи с городом Булгаром. Кроме того, джучидский вариант «тюрки» нашел некоторое отражение в жалованных актах Джучиева Улуса. Несмотря на то, что эти акты хронологически выходят за пределы среднетюркского периода — созданы в XIV— XVI вв., язык их представляет канцелярско-деловой стиль старотюркского языка. Вместе с тем нельзя не отметить его близость к канцелярско-деловому стилю старотатарского языка. Джучидский вариант старотюркского языка лег затем в основу старотатарских литературных норм.

Старотюркский письменный литературный язык, несмотря на наличие нескольких его вариантов, был общим для всех тюрков, живших в Караханидском государстве, Волжской Булгарии, в сельджукском объединении, Золотой Орде, Дешти Кыпчаке, мамлюкском окружении в Египте и т. д. Общий (смешанный, наддиалектный) характер этого языка объясняется объективными причинами. Во-первых, основные тюркские языки необычайно близки между собой. Во-вторых, общности вариантов языка «тюрки» способствовали и особенности арабского письма, в котором, как известно, система гласных не находила полного отражения в графике, и поэтому одно и то же слово в различных регионах читалось по-разному (отсюда и неправомерность транслитерации памятников общего старотюркского языка на основе языковых особенностей лишь какого-нибудь одного современного региона). В-третьих, общий характер «тюрки» обеспечивался обилием (иногда до 80 %) арабо-персидских лексических заимствований, которые составляли своеобразный «интернациональный» фонд и в одинаковой степени были понятны (или непонятны) почти во всех тюркоязычных регионах.

В XV—XVI вв. в составе сформировавшихся ранее более крупных народностей в результате их феодальной раздробленности усиливается процесс выделения отдельных тюркоязычных народностей с их отличающимися друг от друга народно-разговорными языками. Однако в условиях феодального общества еще не возникает общественная потребность в массовом письменном применении народных языковых норм. Круг грамотных людей и сфера функционирования письменного языка по сравнению с прошлым расширяется весьма незначительно. Применение на письме доступной народной речи продолжает считаться недостойным и даже греховным. Несмотря на формирование отдельных народностей со своим собственным народным разговорным языком, господствующий класс считает более приемлемым и целесообразным применение на письме малодоступного народу общего старотюркского письменного языка. Однако использование его отдельными народностями приводит, естественно, к тому, что он с течением времени и в какой-то степени все же начинает обогащаться за счет локальных особенностей народно-разговорного языка. Таким образом, в XV—XVI вв. образуются различные Локальные варианты старотюркского литературного языка, получившие впоследствии соответствующие наименования: староузбекский, староуйгурский, староосманский, староазербайджанский, старотатарский и т. д. «Эти отдельные тюркские письменные литературные языки д силу вышеуказанных причин по всем показателям были ближе друг к другу, нежели к соответствующим народно-разговорным языкам» [Закиев М. З., 1975, 10].

Старотатарский литературный язык начинает складываться в XV в. в результате применения старого общего «тюрки», особенно его джучидского варианта (связанного с ареалом улуса Джучи), в народно-языковом окружении Поволжья и Приуралья. Он служил литературным средством общения казанцев в Казанском ханстве, астраханцев в Астраханском ханстве, мишарей, т. е. приокских кыпчаков, «башкиров, отчасти казахов и киргизов» [Баскаков Н. А., 1973, 143], позже через казанских татар (казанцев и мишарей) обслуживал и сибирских татар.

Старотатарский литературный язык активно функционировал до II половины XIX в. в различных сферах общественной жизни. Поэтому он с современной точки зрения имел жанрово-стилистические варианты: художественный, научно-популярный, канцелярско-деловой, эпистолярный; в то время различали три стиля этого языка: высокий, средний, низкий. На старотатарском языке написаны поэмы Мухамедьяра «Тухфа-и Мердан» и «Нур-ы Содур» (XVI в.), стихи Мауля Кулыя (XVII вв.), Утыза Имяни (XVIII в.), Г. Чокрыя, Хибатуллы Салихова (начало XIX в.) и др.; исторические сочинения: «Камигъ эт-таварих» Кадыра Али-Бека (начало XVII в.), анонимный сборник «Давтар-и Чингиз-наме» (конец XVII в.), «Таварих-и Булгария» Хисаметдина бин Шарафутдин Булгари-Муслими (конец XVIII — начало XIX в.), второе одноименное сочинение «Таварих-и Булгария» Таджетдина Ялчигула (начало XIX в.) и татарские шаджара, описание путешествия Исмагила Бекмухамметова в Индию (II половина XVIII в.) и многие другие.

В отличие от других старотюркских языков старотатарский язык применялся не только среди тюркоязычных народов, он также служил посредником в межгосударственных сношениях России с восточными странами, а также в делах управления тюркоязычными народами внутри страны. Поэтому в целях подготовки чиновников для такой деятельности начиная с XVII в. в русских учебных заведениях вводится преподавание старотатарского языка. В русской государственной службе он применялся не только в устном виде, но и в письменном. Сохранилась масса деловых государственных бумаг на этом языке. Более или менее изученными среди них являются документы так называемого пугачевского цикла и актовые материалы XV—XIX вв. [Старотатарская деловая письменность, 1981].

Таким образом, старотатарский литературный язык был вполне зрелым полифункциональным средством письменного общения, он оказывал существенное влияние на становление норм татарского национального литературного языка.

Во II половине XIX в. стремление татарского народа к развитию капиталистического производства породило необходимость в получении трудящимися начальной грамоты на родном языке. Появилась общественная потребность в понятном народу языке. Прогрессивные деятели того времени, понимавшие потребности общества, начали употреблять в качестве письменного языка общенародный разговорный язык, который тогда реально существовал в виде сельского и городского койне и языка фольклора, приспособив его к обработанным веками нормам старотатарского литературного языка. Во второй половине XIX и в начале XX в. происходит формирование основных стилей национального литературного языка на общенародной основе. Это объясняется тем, что в начале века в результате столыпинских реформ и всеобщего экономического подъема происходит и духовное развитие татарской нации, что было замечено и В. И. Лениным. В 1915—16 годах он обратил внимание на следующие данные: «У казанских татар на 150 человек приходится сейчас 1 мечеть и 1 мулла, у русских и инородцев того же региона 1 священник приходится только на 1500 душ; у первых одна школа на 100 душ обоего пола, у православных — одна на 1500—3000 человек. Распространение книжной и газетной литературы у мусульман-татар относительно еще более высокое» [Ленин В. И., ПСС, Т. 28, 514—515]. При этом необходимо учесть, что такой уровень был достигнут в условиях отсутствия государственных школ для инородцев.

В 1905—1917 годах бурное развитие получает татарская периодическая печать. В городах Петербурге, Москве, Казани, Уфе, Симбирске, Самаре, Оренбурге, Астрахани, Уральске, Екатеринбурге, Троицке, Томске, Тюмени, Семипалатинске и Ташкенте, где компактно проживали татары, издавались татарские газеты и журналы. Сразу же после Октябрьской революции регионы издания татарской печати резко расширяются: к выше перечисленным городам прибавились такие крупные центры, как Омск, Новосибирск, Стерлитамак, Златоуст, Алма-Ата, Бухара, Орск, Пермь, Березники, Харьков, Бугуруслан, Макеевка, Пенза, Донецк, Петропавловск и Нижний Новгород. Чуть позже наладилось издание татарских газет в районных центрах компактного проживания татар в РСФСР. В таких регионах, естественно, функционировали и татарские школы, театры, библиотеки и т. д.

В июне 1920 года была образована Татарская АССР, и ровно через год татарский язык наряду с русским был объявлен государственным языком республики и введен во всех государственных учреждениях как обязательный. В результате не только русский язык укрепляет свои позиции в качестве средства межнационального общения и источника обогащения национальных культур достижениями русской и мировой культуры, но и татарский язык становится предметом изучения даже со стороны русскоязычной части местного населения.

Но, к сожалению, с 30-х годов после провозглашения Сталиным теории о создании безнационального общества права наций и национальных языков начали регламентироваться административными границами и ранжировкой их на общесоюзные (русский язык), союзно-республиканские, автономно-республиканские, автономно-окружные и т. д. Началось искусственное сужение сфер применения национальных языков, постепенно изживалось изучение некоренным населением и приезжим денационализированным «русскоязычным» населением местных языков и духовных традиций. В результате, как и во всех автономных образованиях, в Татарстане получило развитие одностороннее (татарско-русское) двуязычие, которое даже в теории советской социолингвистики признавалось лишь очередной ступенью перехода к одноязычию, т. е. к смене национальных языков русским языком.

В таких условиях интенсивно сужались сферы применения татарского языка. Он в качестве языка преподавания предметов в педагогических училищах и институтах был полностью вытеснен русским языком. На татарском продолжало работать ограниченное количество начальных и средних школ. Он функционирует на национальных филологических, исторических отделениях Казанского и Башкирского университетов, Казанского, Елабужского и Челнинского пединститутов. На нем издается учебно-педагогическая, художественная, научно-педагогическая, научно-популярная литература, выходят газеты и журналы. Поэтому сохранились его основные стили, в некоторой степени они даже обогащались, но катастрофически сокращалось число татар, пользующихся этими стилями литературного языка. Каждое новое поколение татар больше и больше отчуждалось от своего родного языка. Так, к концу 80-х годов мы имеем следующую картину: только 7 процентов детей татар обучались в татарских школах; если в стране издается в среднем 9 экземпляров книг на душу населения (на русском еще больше), то на одного представителя татарской национальности в 1989 году приходится всего 0, 7 экз. татарской книги и т. д.

В связи с перестройкой началась борьба за возрождение национального самосознания, национальной культуры и языка. 30 августа 1990 года II сессией Верховного Совета принята Декларация о государственном суверенитете Татарстана, по которой ТАССР преобразуется в ТССР — Республику Татарстан и гарантируется равноправное функционирование татарского и русского языков в качестве государственных, сохранение и развитие языков других национальностей. В настоящее время идет мучительный процесс возрождения функционирования татарского языка хотя бы в основных сферах общественной жизни. Принимаются меры возрождения двустороннего двуязычия; в русских школах Татарии вводится преподавание татарского языка. Делаются попытки возрождения татарских школ, в которых предусматривается улучшение изучения и русского, и одного или двух иностранных языков. На отделениях специальных средних и высших учебных заведений, готовящих кадры для Татарстана, по желанию вводятся занятия по татарскому языку. На предприятиях, в домах культуры начали работать платные и бесплатные кружки по изучению татарского языка.

§ 15

Современный татарский литературный язык существует в двух основных разновидностях: письменной и разговорной, которые по-другому называются письменной и разговорной речью. Они представляют две равноправные формы литературного языка.

Разговорная разновидность (или разговорно-бытовой стиль) литературного языка — это специально заранее не подготовленная, необработанная диалогическая и монологическая речь. Она отличается присущими лишь ей принципами отбора слов, своими синтаксическими конструкциями, порядком слов и интонацией. Литературная разговорная речь применяется обычно людьми, хорошо владеющими литературными нормами родного языка, при их непосредственном, непринужденном и неофициальном общении друг с другом. Кроме того, к разговорной речи относятся публичные устные выступления, доклады, лекции, если они не читаются по письменному тексту или не заучены по нему заранее. Литературная разговорная речь и ее особенности по возможности описываются авторами «Татарской грамматики» наряду с письменной речью.

Как уже было сказано выше, для того чтобы показать историческое развитие нормативности и ее перспективы, а также благотворное взаимовлияние народных и литературных норм в «Татарской грамматике» уделяется внимание и диалектам, просторечию и специальной профессиональной речи. Из диалектов привлечены в основном так называемые активные — средний и западный. Что касается просторечия и профессиональной речи, то здесь необходимо кратко объяснить эти термины.

Просторечие — это звучащая речь тех, кто не приобщился к литературным нормам или владеет ими только частично. В современных условиях развитого татарско-русского двуязычия к просторечию относится прежде всего смешанная татарско-рус-ская речь городских, а отчасти и сельских жителей, не чувствующих тонкостей литературных разговорных норм или просто не обращающих на них внимания. Просторечием можно считать и областные говоры, и профессиональную татарскую речь (врачей, инженеров, химиков, технологов, рабочих какой-либо конкретной отрасли и т. д.), тем более, что они обычно также насыщены русизмами и не всем понятными интернациональными терминами. Просторечие находится за пределами литературного языка, но оно нередко включается в литературные произведения как речь того или иного персонажа. Некоторые элементы такого просторечия становятся настолько привычными, что со временем начинают применяться в авторской речи писателя и входят в норму литературного языка. Для изучения их в учебники включаются даже специальные параграфы. Именно так случилось, например, с присоединительными конструкциями. В 60-х годах они были признаны литературной нормой и в грамматиках появился специальный раздел «Остэлмэлэр» (Присоединительные конструкции). Поэтому для показа перспектив развития нормативности того или иного грамматического явления объектом изучения эпизодически становится и просторечие.

Основной, кодифицированной разновидностью литературного языка выступает письменная речь. К ней относится язык всех произведений — оригинальных или переведенных с другого языка — зафиксированный в печати или предназначенный для печати и специально для этого обработанный автором или редактором.

Из письменной разновидности татарского литературного языка наиболее развитым и всеобъемлющим выступает язык художественных произведений, который называется по-другому литературным стилем. На самобытно-национальной основе развивается и публицистический стиль татарского языка. Несмотря на это, он наиболее подвержен повседневным иноязычным влияниям, некоторые результаты которых затем закрепляются и в литературном языке. Татарский научный стиль применяется главным образом в области филологии, педагогики и культуры. В других науках татарский научный стиль обнаруживается как результат перевода с русского или других языков. Это же можно сказать и об официально-деловом стиле татарского языка, который находит отражение в юридической литературе, постановлениях, протоколах, заявлениях и т. д. Применение этих двух стилей в области непосредственного творчества ограничено, развиваются в основном их переводные варианты — жизненно важные и полноправные, обязательно подчиняющиеся общим нормам литературного языка. Стили литературного языка отличаются друг от друга иногда и специфическим употреблением некоторых грамматических средств. Поэтому описание тех или иных грамматических явлений татарского языка нередко сопровождается указаниями их стилистической и функциональной прикрепленности.

§ 16

В академической «Русской грамматике» 1980 года проблемам нормативности и вариативности уделяется особо важное место. Поскольку она является образцом для составления академической грамматики и татарского литературного языка, авторы татарской грамматики также уделяют им большое внимание. По отношению к высоко развитому национальному литературному языку, говорится в «Русской грамматике», в определенный момент его развития норма определяется как такая социально обусловленная и общественно осознанная система правил, которая представляет собой обязательную реализацию языковых законов. Норма — свидетельство развитости и зрелости языка. Норма регламентируется обществом: носители литературного языка не могут ей не подчиниться. Ни при каких условиях языковая норма не может диктоваться чьей-либо индивидуальной волей, — в том числе и волей лингвистов и писателей: норма — это одно из проявлений законов языка и законы эти существуют объективно. Нарушения нормы остро воспринимаются обществом. Но языковая норма есть категория историческая, т. е. она постоянно претерпевает исторические изменения. В самой норме сосуществуют явления устаревающие, уходящие, ограничивающие сферу своего бытования, и явления новые, развивающиеся. И те, и другие равно принадлежат современной норме, но с течением времени устаревшие выходят за пределы нормы, развивающиеся становятся привычными, появляются совершенно новые для нормы явления. Этот процесс приводит к таким внутриструктурным изменениям, которые почти не заметны современному поколению, но довольно чувствительны для исследователей истории языка. Особенно заметные внутриструктурные сдвиги в нормах происходят из-за внешнеязыковых влияний. Татарский язык испытал сильное влияние арабского, персидского и русского языков. Оно оставило свой отпечаток прежде всего в лексической структуре татарского языка, которая располагает значительным количеством арабских, персидских, русских (а также и западноевропейских — интернациональных) заимствований. Русские (и интернациональные, которые проникают через русский) заимствования имеют большой удельный вес в научной, технической, промышленной и строительной лексике. В последние годы круг применения русизмов интенсивно расширялся, сейчас они употребляются во всех сферах жизни. В процессе возрождения татарского языка некоторые русские заимствования заменяются старыми арабскими словами. К внутриструктурным сдвигам в области фонетики, обусловленным внешнеязыковыми контактами, можно отнести появление вместе с заимствованными словами в свое время звука h как результат влияния персидского языка, звуков щ (щи, плащ), в, о (вагон), э, е (элеватор), ы (сыр) из русского языка и звуков ц (те), ч (тч), привнесенных из мишарского диалекта и активизированных под влиянием русского языка. Названные языки повлияли и на некоторые нормы грамматической структуры татарского языка. Так, союзы как часть речи, следовательно, и однородные члены с союзами, а также и союзные сложносочиненные и сложноподчиненные предложения формировались под сильным влиянием арабского, персидского и русского языков. Вместе с заимствованными словами в татарские литературные нормы постепенно входят элементы категории рода имен существительных и словообразовательные аффиксы. Такие процессы также включаются в сферу грамматического описания для решения проблем исторических сдвигов в нормах и взаимных связей — грамматики и звукового строя языка, грамматики и лексики, грамматики и общеязыковой стилистики.

§ 17

Необходимо сказать несколько слов и о татарской грамматике. Прежде всего, надо иметь в виду, что термин «грамматика» имеет два значения: грамматикой называются и грамматический строй языка и наука о грамматическом строе. Точно также и термины «фонетика», «словообразование», «морфология», «синтаксис» применяются для обозначения соответствующих уровней языка и раздела или учения, посвященного этому уровню. О татарской грамматике, т. е. о грамматической структуре, пойдет речь в соответствующих разделах книги. Здесь, во введении, необходимо дать общие сведения о татарской грамматике как науке.

Татарская грамматика как целостная система знаний о различных сторонах татарской грамматической структуры долгие годы включала в себя как подсистемы морфологию и синтаксис. Вследствие того, что морфологическая и словообразовательная структуры татарского языка не стали предметом глубокого научного и системного изучения, словообразование и морфология находились в диффузном состоянии, и в соответствующих учебных пособиях словообразование преподносилось не как система, а в виде разрозненных сведений в разделах, посвященных некоторым частям речи. В первой академической грамматике 1969 г. оно также растворилось в разделах морфологии. После монографического, системного изучения проблем татарского словообразования стало возможным выделение в татарской грамматике уже пяти подсистем: морфемики, морфонологии, словообразования, морфологии и синтаксиса. Однако из-за отсутствия системного исследования сквозных проблем морфологии некоторую аморфность, разнопозиционность описания ее не удалось преодолеть и в этой академической грамматике.

Словообразование как бы соединяет проблемы лексикологии и грамматики. Сам процесс словообразования, с одной стороны, является одним из путей обогащения лексического состава языка, с другой — относится к грамматике, ибо имеет дело с системой структуры слова. Словообразование — это учение о системе строения производных слов по присущим языку отвлеченным образцам, моделям.

Морфология — это учение о системе изменения слов как представителей грамматических классов — частей речи; о системе самих этих классов и свойственных им грамматических категорий (форм и значений) ; о системе лексико-грамматических разрядов внутри частей речи.

Синтаксис — это учение о системе строения речи в целом. Сюда входят и учение об абстрактных, отвлеченных моделях основной единицы речи — предложения, и учение о связях слов в предложении, предложений — в речи (в тексте), и учение о порядке расположения слов в предложении.

Учение о звуковой организации языка в систему грамматики не входит. Но поскольку звуковая организация языка своими единицами и правилами их сочетаемости обращена ко всем сторонам грамматического строя, постольку в книгу, представляющую академическую грамматику татарского языка, по образцу грамматик русского и других языков, включены и фонетика, фонология, морфонология и просодия (акцентология).

Научное описание грамматического строя связано с грамматическими категориями, которые представляют собой единство формы и значения. К грамматическим формам, т. е. к формальной стороне грамматических категорий, относятся морфемы, служебные слова, порядок слов и предложений, акцент или способ произношения (просодия). К внутренней стороне грамматической категории относятся абстрактные значения, которые присущи определенным формам при выражении ими любого конкретного содержания, при применении этих форм в любой функции. Грамматические значения грамматических форм — это абстрактные отношения между реальными явлениями, принимающими участие в процессе общения, как отношение говорящего субъекта к слушателю, к содержанию речи, к обстановке или ко времени сообщения, отношение исполнителя процесса к объекту, отношение содержания речи к действительности и т. д.

В этой книге описание грамматических категорий строится в основном «от формы к значению». Если допущен отход от этого принципа, то это сделано в угоду традиции. В таких случаях в конце раздела дается специальный параграф, в котором принцип «от формы к значению» восстанавливается.