3. Концепция Хусаина Фаизхана по проблеме этногенеза татарского народа

Одной из особенностей татарского просветительского движения было обращение к проблеме этногенеза татарского народа. Фаизхан, как и другие просветители – Ш. Марджани и К. Насыри, большое внимание в своем творчестве уделял проблеме этногенеза татарского народа. Это было вызвано рядом объективных причин.

Вторая половина XIX века – наступление эпохи Нового времени. Для татарской духовной культуры в связи с этим на первый план выдвинулась задача определения исторического места татарского народа среди других цивилизованных народов мира. Это был период сложения татарской нации и пробуждения национального самосознания, зарождения прослойки предпринимателей-меценатов, осознававших себя частью татарского народа.

Значительная часть татарского духовенства утверждала, что татары не являются самостоятельным народом, а входят в единую мусульманскую нацию. Другие, в основном татарские предприниматели, стремившиеся обосновать величие современных татар, придерживались идеи тождества казанских татар с чингизидами.

На страницах русской печати второй половины XIX века по проблеме этногенеза татарского народа также не было единой точки зрения. Русские летописи, в частности Никоновская, наряду с отождествлением поволжских татар с татарами Золотой Орды отмечали и булгарские корни казанских татар. Известный русский просветитель Н. Г. Чернышевский (1828–1889) поддерживал булгарскую теорию происхождения татарского народа. «Нынешние татары, – писал он, – потомки прежних племен, живших в тех местах до Батыя и покоренных Батыем, как были покорены и русские»[1].

Таким образом, само время диктовало необходимость толкования этой проблемы со стороны татарских ученых-просветителей. В первых рядах движения за изучение прошлого, истории татарского народа, стояли Фаизхан, Марджани и Насыри. Осознав веление времени, они взяли на себя выполнение этой нелегкой задачи, которая была сопряжена со многими трудностями как научного, так и социального характера.

Кто такие татары? Какова этимология этого слова?

Многие аспекты этих вопросов остаются спорными для науки вплоть до сегодняшнего времени. Тем не менее уже во второй половине XIX века татарские просветители создали собственные концепции происхождения татарского народа.

Пионером в исследовании проблемы этногенеза татарского народа был Хусаин Фаизхан.

Обращение к истории татарского народа – одна из сторон его просветительской деятельности. Фаизхан исследует этногенез булгаро-татарского народа в контексте тюркоязычных народов. Он собрал материал по истории татар и тюрок, но не успел его опубликовать. В 1863 году Хусаин писал в письме Чокану Валиханову: «В эти летние дни я намереваюсь подготовить к печати [книгу] по общей тюрко-татарской истории, и, в частности, очень краткую “Историю Казани” – около 10 печатных листов». Только в наше время впервые удалось издать перевод со старотатарского на русский язык, действительно небольшой, но емкой по содержанию книги «История Казани»[2]. До сих пор исследование о тюрках остается недоступным науке.

Фаизхан относился к исторической науке не только как к науке, фиксирующей те или иные события прошлого, но и как к науке, призванной учитывать и общественно-социологические факторы. Как ученый-просветитель, вращающийся в среде петербургских востоковедов, он придерживался современной методологии исторической науки Нового времени (критический анализ исторических сообщений и проверка достоверности содержащейся в них информации), выступая против пристрастий – симпатий, антипатий историка к тому или иному историческому деятелю, в оценке того или иного факта. Хусаин писал в письме к Марджани: «Суть такова – пусть основой Вашей истории станет историческая наука. Поскольку исторические события, в общем, должны быть отражены наукой, имеется в виду прогресс и упадок, убеждения и мазхабы [мусульманские правовые школы], постольку это должно быть упомянуто. Такая история, насколько мы знаем из книг, еще не написана. Большая беда, что многие исторические списки книг полны ошибок. Причина этого – в последнее время наши мусульманские ученые истории много внимания не уделяли. А дошедшие экземпляры принадлежат невеждам. Даже я, прочитав столько исторических книг, не нашел экземпляр, о котором можно сказать: “Вот это – правда!”». Ради истины Хусаин даже взял на себя смелость давать советы своему учителю, как избежать некоторых ошибок при написании исторического труда: «Очень важно при написании имен использовать диакритические знаки. Благодаря этому можно избежать многих ошибок. Кажется, я написал лишнее, вроде как начал поучать Вас. Упаси Аллах, это не так. Просто я, когда совершенно искренне говорю об этой науке, то глаголю много, а когда пишу, то и пишу также много. Простили?»[3].

Многие выводы о месте науки в обществе (история как новая наука, являющаяся частью философии, входящей в рациональные науки) Фаизхан почерпнул из «Мукаддимы» («Введения») Ибн Халдуна (XV), которую достал для временного пользования. Об этом он писал в письме к Марджани, начиная повествование высокопарно, как было принято у мусульман: «Господин учитель, единственный из выдающихся ученых, светящийся своим тонким умом!  

“Мукаддима” Ибн Халдуна на арабском языке у меня на руках. Если Бог пожелает, есть надежда, что и этой весной буду иметь счастье познакомиться с Вашими трудами. Тогда и возьму с собой. Подарить не смогу, но оставлю хотя бы на время, поскольку сам читаю с большим наслаждением. Есть очень хорошие места. Правда, в [оценке] некоторых наук есть недостатки. Однако в большинстве случаях он прав. В своем учении и искусстве изложения не фанатик»[4]. Естественно, с некоторыми идеями Ибн Халдуна Фаизхан был согласен, какие-то его мысли отвергал, как не выдержавшие испытание временем. «Говоря о мире духов и освобожденных [от тела] сущностей, он [Ибн Халдун] с их помощью пытается обосновать многие вопросы святости пророчества, праведности и возникновения этого мира. Как Вам это? Разумно ли?»[5].

Хусаин послал «Мукаддиму» Марджани, который использовал ее при написании одноименной «Мукаддимы»[6] к своему шеститомному рукописному труду «Вафият ал-аслаф ва тахият ал-ахлаф» («Подробное о предшественниках и приветствие потомкам»).

Фаизхан, овладев европейской исследовательской методикой исторической науки, создал собственную концепцию происхождения татарского народа, в которой преломились, наложившись друг на друга, образуя некое единство знание Нового времени и лучшие социологические достижения арабо-мусульманской мысли. «Три надгробных булгарских надписи»[7], «Древние булгарские [надмогильные] камни»[8], «История Казани»[9], «Касимовское ханство»[10], письма к Марджани позволяют в общем виде представить отношение Фаизхана к проблеме этногенеза татарского народа.

Выше отмечалось, что в 1862 году, во время поездки в Оренбург и его окрестности, Фаизхану удалось обнаружить в селениях Тархан и Урюм три булгарские надгробные надписи, с которых он снял копии. В то время памятники булгарской эпиграфии были известны науке. Над их расшифровкой работали известные российские востоковеды Г. Ю. Клапорт, П. Ф. Эрдман, И. Н. Березин, Н. И. Ильминский. Однако недоступными для вышеназванных ученых оставались выражения, относившиеся к датировке памятников, а именно, фраза «джиат джур». Отсюда пошли разночтения в толковании надписей.

7 апреля 1863 года Фаизхан писал в письме к Ч. Валиханову: «В этой статье я доказываю: выражение «джиат джур», встречаемое в булгарских надписях, в основе не арабское, а просто анаграмма [перестановка слов] и на татарском языке выглядит как «джиед джуз» (йите йоз) – [семьсот]»[11].

Статья написана Хусаином на русском языке и состоит из трех глав. В начале каждой главы он сообщает место, где был найден камень, каковы его размеры, форма, степень сохранности надписей; приводит историю села или легенды, связанные с тем или иным камнем. Затем ученый простым, лаконичным стилем излагает перевод надписей на русский язык, их написание арабским шрифтом с огласовками, несмотря на то что некоторые буквы не сохранились и их внешний облик было трудно восстановить. Но Фаизхан справился с этой нелегкой задачей и дал свое прочтение надписей.

В конце статьи он критикует перевод «джиат джур», данный И. Н. Березиным относительно других булгарских эпитафий (Березин И. Н. Булгар на Волге // Ученые записки Казанского университета за 1852 г. – Кн. III). «Обыкновенно, – писал Фаизхан, – принимают эту фразу за арабскую, переводят ее словами «пришествие угнетения», и, придавая ей смысл особой эры, выводят из числового значения букв год 623»[12]. Хусаин имел ввиду, что этот год связывали с завоеванием монголов – 623 год по хиджре приходился на 1226 год по христианскому летосчислению. «По моему мнению, – продолжает обосновывать свою точку зрения Фаизхан, – подобное объяснение едва ли может быть верным… Не следует ли, не вдаваясь ни в какие гадательные предположения, читать просто «джиат джур», то есть «йите йуз»? [по тюрко-татарски – семьсот]. В пользу моего чтения говорит и обыкновение татар начальное «й» произносить и писать как «ж», мы встречаем и в словах «жирем (йекерме)», «жал (йыл)» в моих камнях 2-м и 3-м, а у Березина в 1-м, и в некоторых других»[13].

Далее Хусаин пишет о влиянии чувашизмов в булгарских эпитафиях: «Что касается до буквы “р”, употребленной вместо “з” в слове “жур”, то это можно объяснить и отчасти ясностью (как и в слове “секер”, то есть “секез”) смысла и без точки, отчасти употреблением чувашских числительных слов в эпитафиях этого времени; чуваши же “семь” называют “чюр”. Примеры употребления чувашских числительных слов находим в эпитафии, приведенной г. Березиным на с. 133 и 134-й его статьи “Булгар на Волге”, где встречается слово “туатд”, чувашское “туатта” (четыре), и на с. 129-й: “жиреем туату куен эти (24-й день был) и в моем камне 3-м: в словах “биалым (пять), по-чувашски “пиалым”; “секер” по-чувашски “сакхир” (восемь)»[14].

Примеры Фаизхана о числительных в булгарских эпитафиях позволили российским востоковедам сделать далеко идущие выводы о родстве булгарского и чувашского народов. Хотя Хусаин, как видно из вышеприведенного примера анаграммы, только обозначил проблему. В 1865 году востоковед Н. И. Ильминский откликнулся статьей на открытие Фаизхана, пытаясь несколько умалить его значение, где писал: «Статья Хусейна Фейз-Ханова… интересна открытием следов чувашского языка в древних магометанских надгробиях. Впрочем, почтенный мулла высказал эту идею не специально, а мимоходом, в объяснении знаменитого выражения “джиат джур”, а потому нерешительно и не полно»[15]. Действительно, о влиянии чувашизмов в эпитафиях Фаизхан заявил только тезисно. В этом Ильминский, несомненно, прав, поскольку был одним из идеологов чувашского происхождения булгар и подробно разрабатывал свою концепцию. «Чувашский язык, – писал он, – некогда особенный, финский [финно-угорский], впоследствии уже существенно изменился от влияния тюркского языка»[16]. Идеи Ильминского воплотил в жизнь другой востоковед, Н. И. Ашмарин, который ставил в заслугу Фаизхану становление своей концепции о булгарском происхождении чувашского народа, основанного исключительно на данных лингвистики, отмечая: «Статья Фейз-Ханова имеет весьма важное значение, так как она первая способствовала установлению более правильного взгляда на язык болгарских эпитафий, и в ней мы встречаем первую весьма удачную попытку к объяснению болгарских надписей при помощи чувашского языка»[17].

Как отмечалось, Фаизхан летом 1863 года, возвращаясь из казахских степей, на правом берегу Волги обнаружил 25 булгарских эпитафий, текст которых скопировал и написал небольшое сочинение «Древние булгарские [надмогильные] камни»[18], оставшееся в рукописи, и почти полностью вошедшее в «Мустафад ал-ахбар..» («Кладезь сведений…») Марджани[19]. Булгарские надписи подтвердили выводы Хусаина, опубликованные в статье «Три надгробных Булгарских надписи» (1863), о том, что язык булгарских эпитафий, исследованный им, восходит к чувашскому языку, который позднее оказался под сильным влиянием тюркского языка.

Фаизхан сформулировал и обосновал собственную концепцию о происхождении булгар, отличную от концепции Н. И. Ашмарина. Он считал, что при сложении общности казанских татар из потомков волжских булгар принимали участие как чуваши, так и кипчаки, тем самым признавая родство татар и чувашей, полагая их булгарскими племенами и не соглашаясь с официальной концепцией того времени о татаро-монгольском происхождении казанских татар. В «Истории Казани» Хусаин писал: «Этот народ [казанские татары], подобно другим булгарским народам, произошел от финнов или в результате смешения финнов с тюрками… Об этом подробно сказано в нашем исследовании о Булгаре [сочинение Фаизхана до сегодняшнего дня остается не доступным науке]. Они были мусульманами еще во времена государства Булгар»[20].

5 марта 1864 года Хусаин писал в письме к Марджани, что взгляды востоковеда В. В. Григорьева по поводу славянского происхождения населения Булгарии ошибочны, так как свои выводы он делал на основании сочинения Френа: «Поскольку, когда арабы говорят “саклаб” и “сакалиба” в значении “светловолосые”, то подразумевается общность финнов, или финнов, славян и тюрок. Во-вторых, указанные им обычаи есть и у финнов. Однако сейчас Григорьев отказался от этого своего мнения». Фаизхан продолжал, придя к следующему выводу относительно происхождения булгарского народа: «Я написал одно краткое исследование. Там пришел к выводу, что [в Булгарии] победивший народ – составляющие меньшинство тюрки, а покоренный народ – большинство финны… Значение слова “булгар” [происходит] от “булганмак”, в значении смешиваться. То есть, это – народ, образовавшийся при смешении тюрок и финнов»[21].

Хусаин отмечал и другие народы, сыгравшие определенную роль в сложении булгарского этноса. «Нет сомнения, что башкиры были финнами. По-видимому, остатки хазар после их неоднократного поражения от арабов в Дагестане поднимались вверх по Волге. Тюрки-кипчаки, согласно “Джами ат-таварих” (“Сборника летописей”) [персидского историка Рашидаддина (1247–1318)], доходившие до Каспийского моря, также поднимались по Волге, вытеснив финнов, возможно, установили власть в Булгарии. Потому имеется взаимосвязь между финским и тюркским языками. Победивший народ, тюрки, будучи мусульманами, общаясь с финнами, приводили их в ислам, и постепенно финский язык превратился в тюркский, тоже [произошло] у башкир и финнов-мусульман. Предположим, жители Горной стороны – чуваши, а Заказанья – черемисы [марийцы]. Однако не принявшие ислам финны [современные чуваши и черемисы], хотя и сохранили свой язык, но влияние тюркского языка – сильное. Так что трудно не отнести чувашский язык к тюркским языкам»[22].

Интересны рассуждения Фаизхана о мишарах: «По мнению нижайшего раба [Аллаха] наши мишары, будучи по происхождению финнами, все же ближе к мокшам. В древней истории Руси мокши и мишары упоминаются друг за другом. Тогда как чуваши и черемисы также упоминаются вместе. Мишары, в особенности саратовские, по внешнему виду напоминают мокшей, да и в походке и манерах они похожи на мокшей»[23].

Он впервые написал о многокомпонентности населения Волжской Булгарии, куда входили кипчакоязычные пришельцы, занимая господствующее положение, чуваши (тюркизированные финны), башкиры (тюркизированные финны). 27 декабря 1863 года Фаизхан сообщал в письме к Марджани: «Вы уже приняли мое мнение, что Булгарское государство [составляли жители] в основном сельские, которые не были ни славянами, ни тюрками, а финнами (естественно, среди них были и тюрки; даже возможно, что большинство народа было тюркским). Эту же мысль свою я высказал Григорьеву, и он был согласен со мной. Оказывается, он уже отказался от своего прежнего взгляда. После изучения ранней истории он заявил, что считать их [булгар] славянами невозможно (в трактате, имеющемся у Вас, он предпочтение отдавал славянской принадлежности [булгар]). А сейчас говорит: “Обычаи финнов близки с обычаями славян, потому что они жители лесистых мест с суровой зимой”»[24].

О близости татарского и чувашского народов Фаизхан писал в «Рисала» («Трактат»): «А вот чувашский язык очень далек от нашего, но, несмотря на это, чуваши считают нас родственным народом по сравнению с русскими. Если бы государь нам разрешил призывать чувашей к исламу, то мы затратили бы всего четверть тех усилий, которые тратят русские для христианизации чувашей. И они давно стали бы истинными мусульманами… Причиной этого также является то, что между русским и чувашским языками нет ничего общего, чуваши считают русских чужими и не хотят следовать за ними»[25].

Тем не менее Хусаин полагал, что чувашский язык под влиянием тюркского языка значительно изменился. Он отмечал: в чувашском словаре три четверти слов – тюркские, просто фонетически некоторые звуки изменились. Например, в конце слова буква «з» меняется на «р». Так, «йоз, сигез, тугыз» («сто, восемь, девять») у чувашей стало «жур, сикер, тукыр». А у черемисского языка (марийского), по его мнению, только одна треть слов – тюркские, остальные финские[26]. Таким образом, Фаизхан утверждал, что булгары первоначально были финскими племенами, куда входили чуваши, черемисы, башкиры, они со временем тюркизировались, и фактически булгары превратились в тюркский этнос.

Некоторые современные исследования по этой проблеме подтверждают точку зрения Фаизхана[27]. Тем не менее, до сегодняшнего дня нет единого мнения по проблеме этногенеза татарского народа[28]. Другие современные ученые придерживаются точки зрения, согласно которой в середине VII века в причерноморских степях возникло булгарское государство во главе с Кубратом, состоявшее по своему этническому составу из конгломерата племен – иранского, тюркского и угорского происхождения[29], и, начиная с конца VII века, в течение двух столетий началось их переселение на Среднюю Волгу, где они столкнулись с местными тюркскими, финно-угорскими народами[30]. Около 980 года, после разгрома Хазарского каганата, булгары объединились в единое государство, в состав населения которого постоянно включались отдельные группы огузско-печенежских и кипчакских племен, а также соседних народов (буртасы, маджары) и функционировало два языка – собственно булгарский (огурского типа) и булгаро-кипчаксий (огузо-кипчакский)[31]. Фаизхан не имел возможности делать выводы на основании археологических исследований, как современные ученые, а основывался только на лингвистическом анализе источников, эпитафий и письменных документов. Он одним из первых татарских ученых обосновал концепцию происхождения татарского народа, основная идея которой – многокомпонентность этнической основы населения Волжской Булгарии, наследницей которой стало Казанское ханство.

Правопреемником культуры Волжской Булгарии и Золотой Орды Фаизхан считал Казанское ханство. Он написал небольшое сочинение по истории Казанского ханства[32]. Частично его использовал Ш. Марджани в «Мустафад ал-ахбар..» («Кладезь сведений...»)[33].

Хусаин сожалел, что за короткий период существования ханства (два столетия), которое образовалось в одном из уголков Золотой Орды, не осталось ни одного сочинения по истории ханства, поскольку науки там были развиты недостаточно или же все рукописи исчезли в пучине войн. Он объяснял предрешенность государственной самостоятельности Казанского ханства географическим положением государства, близкого к Русскому государству и междоусобицей внутри страны. Поэтому гибель ханства была неизбежной.

Русские ученые того времени, отмечал Фаизхан, не писали о Казанском ханстве, будто его нет (Кантемир) или боясь, что к нему перейдет могущество Сарая, описывали его историю в черных красках: «А во многих случаях, питая враждебные чувства к татарам и утаивая истину, они специально преподносили их в форме противопоставления одних [сведений] другим». Поэтому невозможно доверять русским историкам[34].

Хусаин на основании доступных ему исторических письменных свидетельств и преданий народа пытался обосновать происхождение Казани, отмечая, что в древности Казань находилась в другом месте; по одним легендам, передаваемым жителями Алатской даруги (княжества), она находилась на берегу реки Ашит. Эту местность прозвали «Кала тавы» («Крепость-гора»). Однако Хусаин не доверял этому преданию, поскольку в древности, не без основания замечал он, города строились для защиты, а вышеупомянутое место было открыто с трех сторон и защищено лишь с юга – рекой Ашит. Он привел много доводов в пользу своего мнения. Так, в этой местности должны были остаться тюркские названия деревень, а не черемисские (марийские) – такие, как Бараска, Бараза, Ушката, Атня, Уля, Куек, Кувам Киме. Поскольку это место было западной окраиной татарских поселений, там должен был быть построен город или крепость. Позже, когда этот город был разрушен, то это место и назвали «место прежнего города», а затем оно превратилось в «место Казани».

Фаизхан замечал, что большинство казанских мусульман говорят, будто прежнее место Казани находилось между севером и востоком в Арской даруге (княжестве) в месте, называемом «Иске Казан» («Старая Казань») на берегу реки Казанки. Ему ближе эта точка зрения, так как там сосредоточено множество татарских деревень, сохранились древние надгробные камни, да и название говорит само за себя. Хусаин полагал, что еще в 1445 году, до прихода в Казань первого хана Улу-Мухаммада или его сына Махмуда, когда они объявили о независимости Казанского ханства, город Казань уже существовал. Название город получил от особенностей своего местоположения, напоминавшей казан, то есть котел. Правили в Старой Казани беки и султаны, которые сначала были в подчинении у булгарских, затем сарайских ханов. Поскольку, согласно взглядам Фаизхана, если бы там правили самостоятельно, то наверняка остались бы монеты, чеканенные в то время, или какие-нибудь документы. «Этот народ, подобно другим булгарским народам, – сообщал Хусаин, – произошел от финнов или в результате смешения финнов с тюрками… Они были мусульманами еще во времена государства Булгар»[35].

Фаизхан писал, что неизвестно, какого уровня достигли ремесла, торговля, наука в этом государстве. Он делал предположение о том, что они отставали от соседних мусульманских народов, поскольку не дошли до нашего времени письменные источники. Тем не менее он отмечал, что существуют интересные тюркские книги – такие, как «Бадавам» и «Насихат ас-салихин». Потом делал вывод: вскоре народ Старой Казани в большинстве своем финский смешался с остатками этноса Сарайской Орды, основу которого составили народы Астраханской и Крымской орды.

Хусаин привел два предания русской историографической науки по этой проблеме. В одном из них сказано, что в 1437 году Улу-Мухаммад, изгнанный из Золотой Орды, основал на русских землях город Белев. После разгрома войск московского князя Василия II [у Фаизхана ошибочно Василий III] добрался до Казани, где его с радостью приняли жители города. Туда стало стекаться население различных земель Золотой Орды. Эту версию, согласно его взглядам, привел русский историк Карамзин [историк основывался на «Казанской истории» – сочинении XVI века, написанном одним русским священником, жившим двадцать лет в плену в Казани и освобожденным в 1552 году Иваном Грозным].

Затем Фаизхан сообщил другую версию (версию ученого Вельяминова-Зернова), согласно которой Улу-Мухаммад после основания города Белев пошел в 1439 году на Москву, но не смог взять город. Затем в 1445 году зимовал в Нижнем Новгороде. После сражения Улу-Мухаммада с князем Василием II [ошибочно Василий III], которого пленили, возвратился в Нижний. В этом предании нет ни слова о приходе Улу-Мухаммада в Казань[36].

Фаизхан привел еще одну версию, которая гласила, что Махмуд – сын Улу-Мухаммада в 1445 году, выйдя с войском из Курмыша, отвоевал Казань у Алибека (наследственного правителя Казани – в русских источниках «казанского князя Либея»). Вельяминов-Зернов отдал предпочтение второй версии. Фаизхан же придерживался версии, согласно которой в 1445 году Махмуд основал Казанское ханство и стал первым его правителем. Войн с русскими за время его правления не было. Хусаин дал краткое описание биографии Махмуда, у которого было три брата: Касим – ушел к русским, Якуб и Йусуф и два сына: Халил и Ибрахим. Халил правил после его смерти незначительное время. Махмуд и Халил умерли в 1467 году.

Фаизхан также описал правление Ибрахима, пришедшего к власти в 1467 году, после смерти своего брата Халила. Он привел интересный факт, характерный для сложных взаимоотношений татар и русских того времени. В правление Ибрахима татарские беки Абдалмумин и другие написали письмо Касим-хану в Рязань, чтобы он пришел править в Казань. Касим-хан обрадовался этому известию, собрал войско, присоединив значительное число русских воинов, двинулся на Казань. Ибрахим-хан поджидал его на берегу Волги, не давая перейти реку. Осень выдалась холодной и дождливой, и Касим-хан с русскими вынуждены были уйти ни с чем. Спустя два года русские вновь послали на Казань войско во главе с воеводой Родновичем, которые завоевали и разорили подвластные Казани черемисские земли[37]. На этом историческое повествование Фаизхана обрывается.

Сведения Фаизхана о Казанском ханстве в основном согласуются с современными данными науки. Правда, до сих пор не известно, правил ли Улу-Мухаммад Казанью или нет. Не вызывает сомнения лишь тот факт, что в 1438 году Улу-Мухаммад, один из потомков Джучи-хана, был изгнан Кучук-Мухаммадом из Сарая. Он ушел с войском, насчитывавшим 3000 наиболее близких ему людей, в город Белев, где вступил в сражение с русским войском и одержал победу. Известно также, что потом хан захватил Нижний Новгород и организовал поход на Москву. А в 1445 году произошло новое сражение войск Улу-Мухаммада с русскими, в результате которого был пленен князь Василий II, но вскоре он был отпущен. Возможно, Улу-Мухаммад вернулся в Нижний.

Его сын Махмуд вошел с войском в Казань осенью 1445 года. Вместо Булгарского улуса в составе Дешт-и Кипчака или Золотой Орды возникло новое государство, заменившее орду. Махмуд основал новую столицу в Казани, которая стала наследницей Сарая. «План основания Казанского ханства, – писал ученый-историк М. Худяков, – можно назвать гениальным, потому что хан Мухаммед понял особенность древнего культурного местного населения и, задумавши восстановить мусульманское государство в Среднем Поволжье, правильно оценил шансы на его прочное существование. Дальновидный проект был выполнен с огромным умением, и вновь созданное государство оказалось очень могущественным. Военный талант и организаторский гений основателя Казанского ханства дали ему возможность поставить величие государства сразу на должную высоту и достигнуть такой полноты верховенства над Россией, которая заставила считаться с Казанью более, чем с ханством Сарайским. Всем этим государство казанских татар было обязано Улу-Мухаммеду»[38].

Совершенно верно отметил величие Казани историк Г. Ахмеров, когда писал: «Торговое значение Великих Булгар и политическое значение Сарая как правительственного центра Золотой Орды переходит к Казани»[39].

В 1445 году был подписан мирный договор с Москвой. Казань быстро превратилась в один из главных экономических и торговых центров Восточной Европы. По прошествии нескольких поколений, малочисленные пришельцы из орды растворились в местной этнической среде, так что булгар как этноса не стало, и возник новый этнос – казанские татары.    

Фаизхан написал небольшое историческое сочинение, посвященное Касимовскому ханству[40]. Поскольку о Касимовском ханстве в татарских источниках имеются лишь предания, он обратился к русским свидетельствам, согласно которым ханство никогда не было самостоятельным государством, подобно другим татарским ханствам. Хусаин отмечал, что не все правители носили титул хана. Те же, кто приобрел его, носили до прихода на русскую землю. Этот титул в действительности не имел никакого значения, поскольку он не давал права на чеканку монет, использование своего флага – атрибутов самостоятельного государства[41].

Согласно сведениям татарского ученого, ханы назначались на свою должность русскими царями и их власть не передавалась по наследству; это ханство было образовано русскими как альтернатива Казанскому ханству, так как русские государи боялись возрождения былого могущества Золотой орды в лице Казанского ханства, образованного в 1445 году. Хусаин отмечал, что с древнейших времен у русских были традиции наделения татарских ханов земельными наделами – Звенигородом, Серпуховом, Каширой, Юрьевом, Сурожиком, где правили татары. «Русские цари, – писал Фаизхан, – противопоставляли могуществу Казанского ханства силу самих татар, созданную ими искусственно. Таким образом, они старались всячески столкнуть эти две силы, а сами занимали стороннюю позицию»[42].

У таких ханов, согласно Хусаину, были родственники, друзья в разных землях, и они узнавали обстановку внутри Казанского и Астраханского ханства. Мусульман Казани могли победить только сами мусульмане, с которыми бы они сражались не так рьяно, как с неверными. Поэтому взятие Казани, по Фаизхану, представлялось проблематичным. Татарским бекам и мурзам жаловались земельные угодья и леса на окраине государства им позволялось собирать налоги с подвластного населения. Одной из таких областей, по мнению Хусаина, была Мещера, расположенная в Рязанской губернии на берегу реки Оки. Коренными жителями этой области были мишаре мусульманской веры и мокши-язычники. Так как первым татарским ханом города Мещера был Касим хан, то русские стали называть его «…Касимов город, а татары – Хан-Кирман, «держа в Касимовском ханстве ханов, им [русским] удавалось сеять раздор и смуту в Казани»[43].

Фаизхан привел описание биографии первого хана Мещеры – Касима, наряду с Якубом – одним из сыновей Улу-Мухаммад-хана. Основываясь на русских источниках, он писал, что султан Якуб и Касим-хан были знакомы с русским князем Василием II до прихода его на престол, поддержав его в борьбе с князем Шемякой. Хусаин привел факт поддержки Василия II Касим-ханом. В 1449 году Касим-хан, узнав, что Саид Ахмад намеревался предпринять военный поход против русских, собрал войско и разбил татарское войско у реки Похра. В 1450 году, когда под Галичем случилось сражение между Василием II и князем Шемякой в стане войск Василия II были Касим-хан с султаном Якубом со своими войсками. В 1452 году султан Якуб вместе с Иваном, сыном князя Василия, настигли Шемяку у Кокшенги. После 1452 года султан Якуб в русских источниках не упоминался. Возможно, он умер[44].

За заслуги перед царем, как полагал Фаизхан, в 1452 году (по некоторым данным, в 1467 году) Василий II поставил Касим-хана правителем Мещеры. В русских источниках, по Фаизхану, нет сведений о деятельности хана после вступления на престол. Лишь в 1467 году, после смерти хана Халила, Касим-хан пошел с войском в сторону Казани. Однако его поход оказался неудачным, и он вернулся ни с чем. В 1449 году Касим-хан умер[45].

После Касим-хана, согласно Хусаину, правил его сын Даниял, о котором в русских источниках почти нет сведений, а далее сын Крымского хана Хаджи Гирея – Нурдаулат, который пришел на службу к русскому царю в 1479 году[46]. На этом месте повествование Фаизхана обрывается. С небольшими изменениями и частичными добавлениями рукописное сочинение Фаизхана «Касимовское ханство» вошло в первый том «Мустафад ал-ахбар» Ш. Марджани[47].

Сведения Фаизхана в основном соответствуют исторической правде. Хотя известно, что еще до 1382 года (до покупки Дмитрием Донским) Мещера принадлежала потомкам некоего князя Бахмета, сына Усеинова Ширинского, завоевавшего эту территорию выйдя из «Большой Орды»[48]. Крымский род Ширинов играл видную политическую роль в Касимовском ханстве вплоть до его ликвидации. Вполне вероятно, что существовали связи района исторической Мещеры с южными районами Золотой Орды. Не случайно в районе реки Ломово, Инсарка, Атемарка и Норсунка проходила Крымская дорога[49], а территорию южнее города Нижний Ломов в писцовых книгах называли «Крымскою стороною»[50]. Видимо, оправданно Василий II отдал Мещеру Касим-хану, поскольку там уже проживала тюркская общность.

Вельяминов-Зернов отмечал, что Касимовское ханство было создано «…для борьбы с Казанским ханством. Тут был прямой расчет – царька, родственника хана Казанского, всегда, когда угодно можно было напустить на Казань, не принимая на себя ответственность за его поступки»[51]. Это ханство, по мнению известного востоковеда, выполняло и оборонительную функцию русского государства, поскольку в те времена земли тамбовских, пензенских и нижегородских областей являлись наиболее уязвимыми для нападений татар. Поэтому по всем стратегическим и тактическим задачам был выбран городок Мещера, находившийся на Оке в Рязанской области. Он и был передан касимовским царевичам, который впоследствии стал называться Касимовым[52]. Подобные меры русского государства вполне отвечали целям расширения земель, становления империи. Проводя такую политику, русские цари создавали среди жителей Казани и Астрахани междоусобицу и раздор.

Правителями Касимовского ханства по усмотрению Москвы назначались представители татарской знати, принявшие русское подданство. Некоторые из них играли видную роль. Так, Симеон Бикбулатович (Саин-Булат) (ум. 1616), получил в 1576 году в удел Тверь, где и правил, пока другой претендент – Борис Годунов – не превратил его в опального. Эти земли сохраняли автономию более двухсот лет, вплоть до завоевания Крыма и окончательного усмирения татар. Только к 1681 году Касимовское ханство прекратило свое существование как самостоятельная единица в рамках российской государственности. Необходимость в служилых татарах отпала, поскольку Касимовское ханство давно уже перестало быть буферным между Москвой, Казанью, ногаями и Крымом. Русские границы к тому времени достигли Китая[53].

Рукописные исторические исследования Фаизхана, как отмечалось, использовал Марджани при написании двухтомного сочинения «Мустафад ал-ахбар фи ахвал Казан ва Булгар» («Кладезь сведений о делах Казани и Булгара») и биобиблиографического словаря «Вафият ал-аслаф ва тахият ал-ахлаф» («Подробное о предшественниках и приветствие потомкам»). Об этом писал Ш. Шараф – в архиве Марджани хранилось до 200 страниц текста по истории, написанного Фаизханом[54], а также Г. Губайдуллин – среди материалов Марджани находились тексты по истории, написанные рукой Хусаина Фаизхана[55]. Фаизхан много помогал Марджани при написании исторических трудов и энциклопедии. Даже делал свои замечания: «В эти дни нашел время и прочитал Вашу историю. Нахожу очень хорошей. Однако нижайший раб [Аллаха] осмелится высказать одно свое мнение. По-моему, в этой истории следует яснее и подробнее осветить историю науки, то есть по какой причине зародилась и кто основоположник каждой науки, и как она эволюционизировала, какого уровня достигла и по какой причине пришла в упадок. Например, по какой причине возникла необходимость в фикхе, каламе, логике, в науках об арабском языке – синтаксисе, морфологии, семантике, теории литературы? Почему начали составляться труды по этим наукам, что послужило толчком для их развития, и в какой период времени они пользовались наибольшей популярностью? В чем причина упадка этих наук, кто внес наибольший вклад в их развитие и на какой уровень они подняли эти науки в сравнении с начальным уровнем?»[56] Марджани учел замечания своего ученика при составлении «Мукаддимы» («Введения»). Он, как и Ибн Халдун, придерживался мусульманской традиции и делил науки на рациональные (аклия) и традиционные (наклия). Новизна работы Марджани проявляется в изложении рациональных наук с привлечением данных Нового времени (в разделе астрономии, географии)[57].

Почти во всех письмах Хусаина к Маржани речь идет о тех или иных книгах, рукописях справочного характера, которыми он снабжал своего учителя. «Хусаин Фаизхан был настолько предан Ш. Марджани, – отмечал Р. Фахраддин, – что если узнавал что-либо или слышал новое или видел новую книгу, сразу же сообщал об этом своему учителю Ш. Марджани»[58]. Он присылал Марджани данные о том или ином источнике, доступные европейским ученым, покупал рукописи в лавках Санкт-Петербурга. Так, 8 декабря 1856 года Фаизхан в письме к Марджани сообщал, что приобрел за десять рублей рукопись «Тарих Наима» («История Наима») – сочинение по истории османского государства турецкого историка Мустафы Наима (1655–1716) и при случае отправит рукопись Марджани; обещает достать «Вафаят» («Даты смерти») ал-Джабарти (1756–1826) – египетского историка, где есть биографии египетских, аравийских, сирийских и йеменских ученых, живших после 1300 года[59]. При невозможности отправить сочинение Хусаин делал избирательные выписки и отсылал Марджани. Он сообщал, что сделал выписки из первого тома сочинения ал-Джабарти и выслал учителю[60].

Хусаин в поисках книг обращался и к служителям посольств Турции и Ирана, находившихся в Санкт-Петербурге. Например, он просил разузнать полковника Тауфик-бея – одного из сотрудников посольства Турции о наличии какого-нибудь «Вафаят» наподобие труда ал-Джабарти, о чем сообщит своему учителю дополнительно[61]. Своими советами ему помогал коллега, араб из Египта, профессор, шейх Айяад ат-Тантави (1810–1861), который при посредничестве Фаизхана переписывался с И. Ф. Готвальдом – востоковедом, профессором Казанского университета[62]. Шейх навел Фаизхана на мысль о необходимости использования сочинения ал-Джабарти и даже содействовал в получении книг из библиотеки университета, поскольку с директором библиотеки бароном П. И. Демезоном у Хусаина отношения не сложились. «Первый том Джабарти у нижайшего раба [Аллаха]... если сдам его и буду просить другой том, думаю, не даст [Демезон] ни первый, ни следующий»[63]. Это опасение Фаизхана оправдалось, и шейху ат-Тантави пришлось самому делать выборку для Шихаб-хазрата[64].

После завершения исторического труда Фаизхан взялся помочь Марджани – провести сопоставление с необходимыми источниками. «Если возложите это дело на нижайшего раба [Аллаха] – все сомнительные места я сравню со здешними книгами и после проверки постараюсь выслать Вам»[65]. Хусаин даже пригласил Марджани в Санкт-Петербург для сверки окончательного текста с некоторыми источниками – такими, как «Муджам ал-булдан» («Словарь стран») [Йакут ал-Хамави], «Лубб ал-ансаб» («Сердцевина генеалогий») и труда ал-Джабарти (1756–1826)[66].

С другой стороны, и Марджани помогал Фаизхану в приобретении ценных рукописей, которые попадали в Казань. В письме к учителю от 24 декабря 1859 года Хусаин сообщал: «Вы пишите, что видели в Казани “Муджам ал-булдан” (“Словарь стран”) Йакута [арабского ученого-энциклопедиста Йакута ал-Хамави (1179–1229)]. Это очень радостная для нас новость. У Алкина? Вся ли у него рукопись? Как ее можно получить – сделать копию?... Чтобы получить эту книгу, я готов ехать и в Казань. Если продадут, и рукопись без значительных ошибок, купили бы задорого. Здесь в Академии есть полный список, но с большим количеством ошибок…Если найдется хороший список, Академия готова напечатать его. Тогда это дело, возможно, поручат нижайшему рабу [Аллаха] при посредничестве кого-нибудь из востоковедов. В общем, если Вы узнаете о “Муджам ал-булдан” (“Словарь стран”) и сообщите нижайшему рабу [Аллаха], то доставите мне большую радость»[67].

В письме к Марджани от 16 августа 1860 года Фаизхан просил выслать ему сведения о булгарских ханах, Чингизидах и Тимуридах, так необходимых ему при написании исторического сочинения. «Когда у Вас будет время, не могли бы подобрать и выслать данные по истории булгарских ханов, годы их рождения и смерти, семьям? Также было бы хорошо, если бы Вы переслали в виде таблицы все, что известно о Чингизидах и тимуридских султанах, даты их рождения и смерти, годы правления, по возможности, подробно, ссылаясь на заимствованные источники. Если точные даты неизвестны, достаточно сказать и приблизительно. Когда же это догадка, то следует привести доводы»[68]. Таким образом, сотрудничество Фаизхана и Марджани продолжалось через письма и после его отъезда в Санкт-Петербург.

Идеи Хусаина об этногенезе татарского народа на более высокий уровень поднял Марджани, который в своих исторических сочинениях доказал преемственность культуры Волжской Булгарии и Казанского ханства. Он полагал, что тюркские племена, именуемые в арабских письменных источниках хазарами, потерпев поражение от арабов и поднявшись вверх по Волге, ассимилировали слабые по сравнению с ними в культурном и военно-политическом отношении финские племена и создали на их месте свое государство[69]. Марджани утверждал, что булгары и соседние тюркские племена, потерпев поражение от татар, потеряли свой этноним булгары и стали именоваться татарами[70]. Некоторые современные ученые подтверждают слова Марджани[71]. Хотя в настоящее время есть и иная концепция, в основе которой лежит признание более широких тюрко-татарских этнокультурных корней татарского народа (пришлые монголо-татарские, булгарские и кыпчакские элементы)[72].

Марджани также утверждал, что значительная часть соседей булгар (чуваши, черемисы-марийцы) вместе с булгарами или несколько позже приняли ислам. Однако в отличие от булгар, ислам не смог укорениться у этих народов. Ученый объяснил это обстоятельство географическим фактором. Поскольку эти племена жили замкнуто среди возвышенностей и лесов, вдали от судоходных рек, постольку не были вовлечены в орбиту влияния мусульманской цивилизации и постепенно перешли к своему первоначальному языческому состоянию, а позднее, после включения Поволжья в состав России, приняли христианство. Именно этим объясняется, согласно Марджани, наличие чувашских и черемисских элементов в языке надгробных эпитафий мусульманских кладбищ, находившихся на горной стороне Волги и на некоторых древних булгарских и казанских кладбищах, и обряды захоронения, характерные для мусульман[73].

Вклад Фаизхана в разработку проблемы этногенеза татарского народа очевиден. Его концепция по этнической истории татарского народа оказала влияние не только на татарское общество, но и проникла в русскую среду, отрицая миф о тождественности казанских татар с пришлыми кочевниками татаро-монголами. Обращение Хусаина к этой проблеме способствовало пробуждению национального самосознания татарского народа, осознанию им национального единства. Взгляды Фаизхана на этногенез татарского народа – один из важных компонентов его творчества как просветителя.


[1] Чернышевский Н. Г. Избранные философские сочинения. – М., 1951. – С. 245–246.

[2] Хусаин Фаизханов. Жизнь и наследие. Историко-документальный сборник / Перевод со старотатарского языка А. Ахунова и И. Гимадеева; сост. Д. Мухетдинов. – Нижний Новгород, 2008. – С. 58–69 (пер. А. Ахунова).

[3] Фахраддин Р. Хусаин эфенде Фаизхан // Шура. – 1916. – № 16 (13-е письмо).

[4] Фахраддин Р. Хусаин эфенде Фаизхан // Шура. – 1916. – № 16 (15-е письмо).

[5] Там же.

[6] Марджани Ш. Мукаддима. – Казань, 1883.

[7] Фейз-Ханов Хусейн. Три надгробных булгарских надписи (с тремя таблицами снимков) // Известия императорского археологического общества. – Т. IV. – СПб., 1863. – С. 395–404.

[8] Национальная библиотека Республики Татарстан. – Отдел рукописей и редких книг. – № 1949.

[9] Там же.

[10] Там же.

[11] Хосэен Фэезханов. Историко-документальный сборник / Автор-составитель Р. Марданов. – Казан, 2006. – Б. 441 (перевод в авторском изложении).

[12] Фейз-Ханов Хусейн. Три надгробных булгарских надписи (с тремя таблицами снимков) // Известия императорского Археологического общества. – Т. IV. – СПб., 1863. – С. 404.

[13] Там же.

[14] Там же.

[15] Ильминский Н. И. О фонетическом соотношении между чувашским и тюркскими языками // Известия императорского археологического общества. – Т. 5. – СПб., 1865. – С. 80.

[16] Там же. – Т. 5. – Вып. 2. – С. 84.

[17] Ашмарин Н. И. Болгары и чуваши. – Казань, 1902. – С. 69.

[18] Национальная библиотека Республики Татарстан. – Отдел рукописей и редких книг. – № 1949.

[19] Марджани Ш. Мустафад ал-ахбар фи ахвал Казан ва Булгар. – 1 т. – Казан, 1897. – Б. 21, 25–27.

[20] Хусаин Фаизханов. Жизнь и наследие. Историко-документальный сборник / Пер. со старотат. яз. А. Ахунова и И. Гимадеева; сост. Д. Мухетдинов. – Нижний Новгород, 2008. – С. 63.

[21] Фахраддин Р. Хусаин эфенде Фаизхан // Шура. – 1916. – № 18 (22-е письмо).

[22] Там же. – № 17 (20-е письмо).

[23] Там же. – № 18 (22-е письмо).

[24] Там же. – № 17 (20-е письмо).

[25] Хусаин Фаизханов. Жизнь и наследие. Историко-документальный сборник / Пер. со старотат. яз. И. Гимадеева; сост. Д. Мухетдинов. – Нижний Новгород, 2008. – 46.

[26] Фахраддин Р. Хусаин эфенде Фаизхан // Шура. – 1916. – № 17 (20-е письмо).

[27] Очерки по этнографии народов СССР. – М., 1962. – С. 54; Ахметьянов Р. Г. Сравнительное исследование татарского и чувашского языков. – М., 1978.

[28] Хузин Ф. Историографический обзор // История татар с древнейших времен в 7 томах. – Т. 2. – Казань, 2006. – С. 19.

[29] Рашев Р. Великая Болгария // История татар с древнейших времен в 7 т. – Т. 2. – Казань, 2006. – С. 44.

[30] Багаутдинов Р., Хузин Ф. Ранние булгары на Средней Волге //История татар с древнейших времен в 7 т. – Т. 2. – Казань, 2006. – С. 116–117.

[31] Исхаков Д. М. Основные теории этногенеза и важнейшие этапы этнической истории //Этнография татарского народа. – Казань, 2004. – С. 26, 28.

[32] Национальная библиотека Республики Татарстан. – Отдел рукописей и редких книг. – № 1949.

[33] Марджани Ш. Мустафад ал-ахбар фи ахвал Казан ва Булгар. – 1 т. – Казан, 1897. – Б. 117–126.

[34] Хосэен Фэезханов. Историко-документальный сборник / Автор-составитель Р. Марданов. – Казан, 2006. – Б. 229.

[35] Хосэен Фэезханов. Историко-документальный сборник / Автор-составитель Р. Марданов. – Казан, 2006. – Б. 232–234.

[36] Там же. – Б.235–238.

[37] Там же. – Б. 239–241.

[38] Худяков М. Очерки по истории Казанского ханства. – М., 1991.– С. 32.

[39] Ахмеров Г. Избранные труды. История Булгарии. История Казани. Этнические группы и традиции татар. – Казань, 1998. – С. 72.

[40] Национальная библиотека Республики Татарстан. – Отдел рукописей и редких книг. – № 1949.

[41] Хосэен Фэезханов. Историко-документальный сборник / Автор-составитель Р. Марданов. – Казан, 2006. – Б. 242–243.

[42] Там же. – Б. 243–245.

[43] Там же. – Б. 245–247.

[44] Хосэен Фэезханов. Историко-документальный сборник / Автор-составитель Р. Марданов. – Казан, 2006. – Б. 248–250.

[45] Там же. – Б. 250–251.

[46] Там же. – Б. 251–252.

[47] Марджани Ш. Мустафад ал-ахбар фи ахвал Казан ва Булгар. – 1 т. – Казан, 1897. – Б. 138–146.

[48] Сафаргалиев М. Г. К истории татарского населения Мордовской АССР (о мишарах) // Труды Научно-исследовательского института языка, литературы, истории и экономики при Совете Министров Мордовской АССР. – Серия историческая. – Вып. 24. – Саранск, 1963. – С. 68–69.

[49] Лебедев В. И. Легенда или быль. По следам засечных сторожей. – Саратов, 1986. – С. 13.

[50] Исхаков Д. М. Этнографические группы татар Волго-Уральского региона. – Казань, 1993. – С. 98.

[51] Вельяминов-Зернов В. Исследование о касимовских царях и царевичах. – Ч. 1. – СПб., 1863. – С. 7.

[52] Там же. – С. 148.

[53] Сенюткин С. Б. История татар нижегородского Поволжья с последней трети XVI до начала XX вв. (Историческая судьба мишарей Нижегородского края). – Нижний Новгород, 2009. – С. 38–39.

[54] Марджани. – Казан, 1915. – Б. 114.

[55] Там же. – Б. 349.

[56] Фахраддин Р. Хусаин эфенде Фаизхан // Шура. – 1916. – № 16 (11-е письмо).

[57] Марджани Ш. Мукаддима. – Казань, 1883. – С. 311, 326.

[58] Фахраддин Р. Абдалкаюм Насыри // Шура. – 1912. – № 21. – Б. 622.

[59] Фахраддин Р. Хусаин эфенде Фаизхан // Шура. – 1916. – № 14 (2-е письмо).

[60] Фахраддин Р. Хусаин эфенде Фаизхан // Шура. – 1916. – № 15 (10-е письмо).

[61] Там же. – № 14 (2 письмо).

[62] Крачковский И. Ю. Избранные сочинения. – М.-Л., 1958. – Т. 5. – С. 288.

[63] Фахраддин Р. Хусаин эфенде Фаизхан // Шура. – 1916. – № 15 (10-е письмо).

[64] Михайлова А. И. Каталог арабских рукописей Института народов Азии. – Вып. 3. – История. – М., 1965. – С. 141.

[65] Фахраддин Р. Хусаин эфенде Фаизхан // Шура. – 1916. – № 16 (13-е письмо).

[66] Там же. – № 17 (18 письмо).

[67] Там же. – № 15 (10-е письмо).

[68] Там же. – № 16 (13-е письмо).

[69] Марджани Ш. Мустафад ал-ахбар. – 1 т. – Б. 20.

[70] Там же. – Б. 50.

[71] Халиков А. Х. Татарский народ и его предки. – Казань, 1989.

[72] Исхаков Д. М., Измайлов И. Л. Этнополитическая история татар в VI – первой четверти XV вв. – Казань, 2000.

[73] Марджани Ш. Мустафад ал-ахбар фи ахвал Казан ва Булгар. – 1 т. – Казань, 1897. – Б. 20–21, 29.