Вместо предисловия

Народный поэт Дагестана Юсуп Хаппалаев в стихотворении, посвященном своему другу, известному чувашскому поэту Педӗру Хузангаю, пишет:

...Хотя лакцы и чуващи
И очень отдалены друг от друга,
Почему же слова в наших, языках
Так схожи между собою?
Или это объясняется
Родством наших сердец,
Или же это объясняется
Родством наших языков...
Не являемся ли и вы, и мы,
Впоследствии отдалившимися,
Двумя обломками
Когда-то одного народа…¹

Поэт ставит вопрос о возможности родства по происхождению (по лингвистической терминологии — генетического родства) лакского и чувашского языков и, соответственно, этническом родстве лакского и чувашского народов. И в подтверждение своего мнения, высказанного, правда, в форме риторического вопроса, автор далее в том же стихотворении указывает на некоторые слова, которые и в чувашском, и в лакском имеют одинаковое звучание и одно и то же значение: карт — зарубка, касак — кусок, Аьжа — имя собств. женское*.

Поэт, сам того не ведая, прикоснулся ко все еще малоизвестным страницам истории тюркско-дагестанских этноязыковых контактов, которые осуществлялись в течение последних пятнадцати веков и имели самые разнообразные, порою неожиданные последствия для нескольких десятков народов и языков.

Специальные исследования показали, что интенсивные и многовековые экономические, социально-политические и культурные взаимоотношения тюркоязычного и дагестаноязычного населения привели к большому количеству заимствований из азербайджанского языка в лезгинском, табасаранском, цахурском и других языках Южного Дагестана. Азербайджанизмами пронизана вся лексическая ткань этих языков, в них много азербайджанских словообразовательных и других элементов. Сильному влиянию кумыкского языка подвергся аварский язык; количество заимствованных слов из кумыкского и азербайджанского языков в даргинском и лакском доходит до тысячи единиц в каждом.

Сегодня известно, что часть лезгин, а также некоторых других южнодагестанских народов в свое время сменили родной язык и перешли на азербайджанский. Таким образом возникли кубинский диалект азербайджанского языка и ряд других диалектов и говоров, специфические особенности которых формировались на дагестаноязычном субстрате. На даргинском и аварском субстратах образовались южный и подгорный диалекты кумыкского языка, носители которых являются потомками некогда смешавшихся между собой дагестаноязычного и кумыкоязычного населения регионов.

Однако все наши сведения об истории взаимоотношений дагестанцев и тюрков, дагестанских и тюркских языков относились лишь к сравнительно позднему периоду, начало которого приходится на время кипчакских и огузских вторжений на Кавказ (XI — XIII вв.) и формирование здесь на автохтонной основе новых тюркоязычных этносов — кумыков и азербайджанцев.

До недавнего времени ничего или почти ничего не было известно о более ранних тюрках, обитавших на территории Дагестана и Северного Кавказа, общение с которыми оставило примечательные вехи в многовековой истории тюркско-дагестанских этноязыковых контактов. Лишь специалистам «узкой» тематики было известно, что на Северном Кавказе в раннем средневековье обитали гунны, савиры, хазары, булгары. В исторических работах они фигурировали как-то вне времени и пространства, как некие безликие кочевники, проходившие по дагестанской прибрежной полосе, от которых почти ничего не осталось. Во всяком случае, присутствие этих племен в Дагестане не воспринималось как историческая реальность и, естественно, речи не могло быть о том, чтo они имели какое-либо реальное касательство к истории дагестанцев, к истории дагестанских языков.

Между тем, речь идет, по меньшей мере, о пяти-шести столетиях истории Дагестана, о столетиях, которые составляли период, пожалуй, один из наиболее важных и поворотных в исторических судьбах наших предков. Тогда дагестанцы впервые столкнулись с арабо-мусульманской экспансией, и перед ними со всей реальностью встал вопрос о выборе между тремя «предложенными» великими религиями, тем самым и о необходимости определения направления дальнейшего развития культуры и духовной жизни края на многие последующие века. Новые и неожиданные соседи-кочевники к тому времени уже оказывали воздействие на судьбы многих других народов и культур, их присутствие влияло на изменение этнической и языковой карты Восточной Европы. От отношения наших предков к кочевникам зависело, чтобы драма нашествий не завершилась исторической трагедией.

Накопленный в последние годы усилиями многих исследователей материал позволил сделать ряд важных открытий и выводов в истории народов Дагестана, начиная с древнейших времен до наших дней, по-новому, новаторски взглянуть на многие явления нашего прошлого, нашей культуры, коренным образом пересмотреть сложившиеся десятилетиями представления.

Мы вновь открыли, что народы Дагестана еще за много веков до Октябрьской революции имели свою письменность и развитую по тем временам письменную литературу на родных языках, а не только на арабском и тюркском, образцы фольклора под стать мировым шедеврам. Мы узнали, что Дагестан был одним из крупных и признанных центров арабо-мусульманской культуры, что здесь были свои авторитеты в теологии, мусульманском праве, логике, риторике, стилистике.

Исследования и выступления наших ученых последнего времени способствовали расширению горизонтов общественного самосознания, патриотического и интернационалистического мышления и высветили нравственную значимость понятия «малая родина» и «малые языки». Многим нашим читателям-дагестанцам еще предстоит узнать богатую событиями историю своей родины, в которой доминировало созидательное начало. Эта история далеко не ограничивалась нашествиями иранских полчищ и победой над ними на горе Турчи, шамилевскими войнами и аякакинским сражением.

Если вернуться к нашей теме, нужно сказать, что еще лет 15 — 20 тому назад считалось, по меньшей мере, бесперспективным искать какие-либо следы материальной культуры, оставленные в Дагестане ранними кочевниками-тюрками. Что же касается попыток найти следы их языка (языков) в Дагестане и тем самым установить их этноязыковую принадлежность, то это полагали ненаучным занятием. За последнее время появился ряд научных сообщений, статей, монографий, кандидатских и докторских диссертаций наших археологов, историков, языковедов, посвященных истории и культуре раннесредневековых тюрков Дагестана, их социально-экономической и политической жизни, обрядам, верованиям, а также особенностям их языка. Много интересного и неожиданного открылось в истории их взаимотношений с автохтонным населением.

Один из примечательных аспектов проблемы этноязыковых взаимосвязей предков дагестанцев и ранних тюрков — это, пожалуй, возможность перебросить мост между Дагестаном и Венгрией, Болгарией на Балканах, республиками Поволжья, в том числе и Чувашией.

Еще в прошлом веке было известно о глубоких этнических и языковых связях булгар и предков венгров, которые осуществлялись в течение веков на Кавказе и на Дунае, на всем пути следования булгарских и угорских племен из Сибири на Запад. Было известно, что булгары-тюрки составили один из основных этнических компонентов при формировании современного болгарского этноса со славянским языком; кстати, этому процессу обязано и самоназвание страны — Болгария.

Возвращаясь к началу нашего разговора, можно сказать: в свете новейших открытий и выводов ученых мнение автора стихотворения о взаимосвязи лакцев и чувашей, лакского и чувашского языков уже не выглядит невероятным и странным. Более того, под него можно подвести научную базу и достаточно убедительно показать существование в далеком прошлом близких связей между предками дагестанцев (а не только лакцев) и чувашей. Об этом и настоящая книга, в которой я хочу в доступной даже для непосвященных форме рассказать о том, что является связующим звеном между Дагестаном и далекой Чувашией, дагестанскими и чувашскими языками, что, в сущности, представляют те нераскрытые страницы в истории тюркско-дагестанских этноязыковых взаимоотношений, о которых говорилось выше.

Однако прежде чем приступить к нашему рассказу, необходимо внести ясность в поставленный поэтом вопрос и уточнить, о близости какого характера между чувашами и лакцами и их языками может идти речь. Дело в том, что многие, иногда не исключая и филологов, историков, о критериях установления родства языков и родства народов имеют не совсем правильное представление. Часто, правда, не без основания родство языков, без оговорок механически перекладывают на народы, говорящие на этих языках, и делают вывод и об их родстве.

Необходимо подчеркнуть, что генетическое родство языков далеко не всегда может свидетельствовать о родстве по происхождению народов, говорящих на этих языках.

На двух генетически родственных языках могут говорить народы, не имеющие по происхождению ничего общего между собой. Например, доказано, и это общеизвестно, что кумыкский и якутский языки являются родственными по происхождению. Оба языка по своему грамматическому строю и словарному составу восходят к древнейшему тюркскому языку-основе. Но общего в этническом происхождении между якутами в Сибири и кумыками на Кавказе очень мало. Более того, якуты и кумыки относятся к совершенно различным человеческим расам.

Народы Дагестана считаются родственными между собой не только потому, что их языки являются генетически родственными. Если исходить из этого принципа, то такую дагестанскую народность, как кумыки, нельзя было бы считать родственной другим дагестанским народностям, так как кумыкский язык, как один из языков тюркской группы, по происхождению не имеет никакого отношения к языкам дагестанской группы (аварскому, даргинскому, лакскому, лезгинскому, табасаранскому и др.). Но в действительности это не так. Научно доказано, что кумыки — народность, которая сложилась на местной дагестанской почве точно так же, как и остальные народности и этнические группы.

Территория, где происходил процесс формирования кумыкской народности, с древнейших времен была заселена местными племенами. Правда, в равнинный Дагестан еще в древние времена проникали извне племена различного происхождения. Однако при смешанных браках с иноэтническим, инокультурным населением местный дагестанский элемент всегда оказывался преобладающим, доминирующим.

Приход в Дагестан кипчаков и других тюркских племен также не внес заметного изменения в этническую структуру местного населения. Процесс кипчакизацим (тюркизации) средневековых кумыков только лишь завершил смену языка местным населением. Доказательством того, что кумыки по своему этническому происхождению — типичная дагестанская народность, являются, наряду с показаниями материальной и духовной культуры, и собственно лингвистические данные, в частности местные топонимические названия, которые расшифровываются на основе не кумыкского, а дагестанских языков, а также дагестанские субстратные элементы в диалектах кумыкского языка. Да и по своему антропологическому типу кумыки не отличаются от других коренных дагестанцев.

Несостоятельность прямолинейного приложения критерия генетического родства языков к этническому родству их носителей становится очевидной и по другим частным случаям дагестанской этноязыковой действительности.

Арчинцы — одна из уникальных этнических единиц Дагестана, представлены в одном селении Арчиб и нескольких хуторах (Чародинский p-он). Объективные географические и социально-экономические условия, в которых они находились в течение веков, во многом сблизили арчинцев с соседним лакским и аварским населением; впоследствии арчинцы стали функционировать как составной компонент современной аварской народности. Дело даже не в формальном акте паспортизации, а в самой сущности.

Но вряд ли кому, кроме лингвистов-дагестановедов, известно, что родной язык арчинцев (который, правда, внешне не похож ни на один дагестанский язык) по своему происхождению более близок к лезгинскому и другим языкам лезгинской подгруппы, чем к лакскому и тому же аварскому языкам.

То, что большинство народностей Дагестана имеет общее происхождение и их языки (за исключением кумыкского языка и некоторых др.) являются генетически родственными, скорее «приятное стечение обстоятельств».

И тот немаловажный факт, что народы Дагестана сознают свою общность, обусловлен не тем, что им известно о генетическом родстве их языков. Трудно представить, чтобы они вынесли это сознание из доисторических эпох и пронесли через многие тысячелетия до новейших времен. Общность дагестанских народов сложилась не в силу генетического родства их языков, она формировалась веками на основе общности исторических судеб, общности материальной и духовной культуры, обусловливаемой объективными социально-экономическими процессами.

Что касается «генетического родства лакского и чувашского языков», то нужно отметить, что эти языки не имеют между собой никакого, даже самого отдаленного, родства. Лакский язык вместе с аваро-андо-цезскими, даргинским, лезгинским, нахским (чеченским, ингушским, бацбийским) входит в дагестано-нахскую группу близкородственных по происхождению языков. Есть серьезные основания считать, что с этой группой имеет генетическое, но, правда, как полагают, более отдаленное родство абхазо-адыгские, а также картвельские (грузинский, мегрельский, сванский) языки.

Чувашский же язык относится к тюркской группе языков. В эту группу входят многочисленные языки Евразии (всего 27 современных живых языков), в том числе турецкий, туркменский — на юге, якутский, уйгурский — на востоке, караимский и гагаузский — на западе и татарский — на севере, азербайджанский, кумыкский, ногайский, карачаево-балкарский, трухменский языки — на Кавказе. Как доказано, все эти языки восходят к одному языку-основе и произошли от близких между собой пратюркских диалектов.

Теперь относительно общих в чувашском и лакском языках слов, на которые указывает поэт в своем стихотворении.

Как отмечалось выше, в словарном составе лакского языка, как и в ряде других дагестанских языков, представлено значительное количество азербайджанских и кумыкских слов, которые проникали в эти языки в результате многовековых контактов носителей этих языков с кумыками и азербайджанцами. В таких Дагестанских языках, как лезгинский, табасаранский, рутульский, цахурский, агульский и другие, представлены в основном заимствования из азербайджанского языка, так как эти народы в силу известных географических, а также социально-экономических предпосылок имели тесные и продолжительные взаимоотношения с азербайджанцами. В других дагестанских языках, как, например, аварский, в основном представлены кумыкские заимствования, так как аварцы исторически контактировали с кумыками. А в закатальских и некоторых других южных диалектах и говорах аварского языка среди тюркских заимствований преобладают азербайджанизмы, что объясняется также известными географическими и социально-экономическими обстоятельствами. В лакском же языке, как и в даргинском, представлены азербайджанские и кумыкские заимствования, так как лакцы и даргинцы контактировали и с азербайджанцами, и с кумыками.

Вместе с тем нужно иметь в виду, что большинство слов во всех языках тюркской группы как по форме, так и по содержанию совпадают между собой или очень похожи друг на друга. Хотя чувашский язык по своим фонетическим особенностям значительно отличается от других тюркских языков, в том числе и от кумыкского и азербайджанского, но, тем не менее, и в чувашском языке немало слов, совпадающих по форме и содержанию с кумыкскими и азербайджанскими словами. Тем более в силу известных причин в чувашском языке оказалось много заимствований из соседнего татарского языка, который намного ближе к кумыкскому, да и азербайджанскому языкам, чем к чувашскому. Поэтому при желании в словарном составе чувашского и лакского языков (так же, как и других дагестанский языков), можно найти десятки совпадающих по форме и содержанию слов.

Если же обратиться конкретно к тем словам, на которые поэт указывает в своем стихотворении, можно уточнить: в кумыкском керт «надрез, надкол, зарубка, засечка, метка, сделанная чем-либо твердым», гесек «кусок, клочок, ломтик, часть, отрывок, обрезок», ср. в лакском карт и касак в этих же значениях. Лакское женское имя Аьжа действительно тюркского происхождения. Оно представлено во многих тюркских языках, в том числе в языке памятников древнетюркской письменности. Но в лакский язык оно попало, скорее, из кумыкской среды. Ср: кумык. Ажай «женское имя, ласкательное обращение к пожилой женщине». Между прочим, Аьжа в лакском языке имеет несколько фонетических вариантов, воспринимаемых лакцами как различные имена: Ажи, Ажа, Ача. У некоторых лакцев (напр., в с. Аракуль) ажа — форма обращения к матери, «мама», «мамаша». Многообразность этого имени в лакском языке объясняется тем, что оно проникало в лакскую среду не один раз и не из одного отдельного кумыкского диалекта.

Однако в чувашском и лакском языках можно обнаружить и такие общие слова, совпадение которых никак нельзя объяснить ссылками на азербайджанский и кумыкский языки. Этих слов нет ни в азербайджанском, ни в кумыкском языках, поэтому их нельзя считать заимствованиями из этих языков. Этих слов мы не найдем и в тех тюркских языках, с которыми лакский язык мог иметь какой-нибудь, хотя бы кратковременный, контакт — в турецком, ногайском, крымско-татарском, даже в туркменском, узбекском (вспомним о лакцах-отходниках) языках.

Дело в том, что слова, которые мы имеем в виду (к ним мы еще обратимся в ходе изложения), по своей фонетической оболочке не могут быть ни азербайджанскими, ни кумыкскими, ни ногайскими, ни татарскими — они имеют ярко выраженные чувашские особенности. Но вместе с тем представляется невероятным, что эти слова попали в лакский язык непосредственно из чувашского языка. Ни в наши дни, ни в обозримом прошлом лакцы не соприкасались с чувашами, и как будто бы нет других видимых причин для непосредственного заимствования слов из чувашского языка. Даже лакские мастера-отходники, устраивавшие свои небольшие колонии и в Китае, и в Абиссинии, и в Западной Европе, не бывали, насколько удается проследить, в чувашской среде. В таком случае как же объяснить подобные совпадения?

Этот кажущийся парадокс станет понятным, если мы несколько глубже заглянем в историю наших народов, а вопрос родства народов и родства языков рассмотрим в несколько ином ракурсе.

* Дело, конечно, не в количестве слов. Если бы не каноны стихосложения, поэт мог бы указать на десятки подобных совпадений. Я видел его пометки на полях многотомного словаря чувашского языка Н. И. Ашмарина.